Ему тошно и хочется уйти. Вокруг рыдания, вытье, крики. Знакомые, малознакомые, незнакомые. Мужчины, женщины, дети.
И он. Не мальчик уже, но и не мужчина пока что. Ближайший родственник. Не рыдающий.
Ему тоже тяжело, но причитания кажутся глупыми.
Гораздо лучше вспомнить то, как они вдвоем однажды заблудились в лесу. Он сам, тогда еще мальчишка лет пяти, расплакался, хотел пить, есть и к маме. А старший принес ему каких-то ягод и отвел к чистому ключу. Родственники их вскоре нашли. Но тогда он впервые понял, что в этом мире плачем не поможешь никому, даже себе. Всегда нужно что-то делать.
Здесь уже нечего было делать.
Четвертая стадия, заражены почки и печень.
- Я уехал всего на год в университет. Как ты довел себя до такого? - Отчаянно спрашивал он по телефону.
- Может, просто скучал по своему братишке, а? - Вымученное веселье с той стороны трубки.
Как только смог - собрался и прилетел.
Ненавидел больницы, ненавидит и всегда будет ненавидеть. С их запахом лекарств. С их равнодушными врачами. С их режимом посещений.
Он понимал, что так должно быть, но понимание нисколько не мешало ему ненавидеть установленный порядок.
Он с трудом прорвался в палату. Там его встретил человек, даже отдаленно не напоминавший портрет, нарисованный памятью. Этот был лысый, исхудалый, с по-мефистофельски острым подбородком.
Он больше всего любил глаза старшего. Просто потому что только глазами они были похожи. Огромные, с девчачьим ореолом длинных ресниц, серо-голубые.
У того, кто сидел на кушетке, глаза совсем выцвели. Он удивился, что этот человек, походивший на кокон из проводов, мог видеть - настолько глаза напомнили ему бельма.
Они разговорились. Человек еле шевелил языком и с трудом выстраивал фразы в предложения.
- Это последствия химиотерапии, - Проговорил человек.
"Это предчувствие смерти", - подумал он и не ошибся.
Но перед этим успел поругаться с матерью. Конечно, он последний, кто узнал.
- Почему!? - восклицал он, а потом с тяжестью продолжал: - Я бы вернулся, устроился на работу, я бы помогал с лекарствами, дневал и ночевал с ним. Почему я узнал последний, мама?!
- Поэтому, - строго ответила мать. - Потому что ты хотел учиться в престижном университете, а не пропускать жизнь здесь за заботой о больном.
- Мальчик мой, - зовет материнский голос сейчас. Голос жалкий, всхлипывающий и срывающийся на мерзкий писк. - Иди к гробу, поцелуй брата.
Он бросает взгляд на гроб. Там лежит желтое тело в синем костюме. Мать настояла на том, чтобы на покойника надели именно его, потому что ее сынок любил этот костюм. Она не догадывалась, почему именно этот костюм был любимым. А он знал. Потому что этот костюм обманывал окружающих и непременно делал его глаза ярко-синими. Какой смысл был надевать на него этот костюм, если веки плотно заклеены? Никакого.
Кусок гнили в любимом костюме его брата. Но никак не его брат.
- Иди же.
- Я не буду касаться губами то, что разлагается. Я не идиот, мама, - Он смотрит на тоненькую женщину, всхлипывающую в платок, тяжелым взглядом. Под глазами мешки. По подбородку и щекам разрослась щетина. Волосы не причесаны или просто ветер всколыхнул несколько прядей.
- Ты только о себе думаешь, чертов эгоист, - обвинительно бросает она и идет к гробу.
Он все еще думает, что мог бы сделать для него хоть что-то, если бы успел.