Над заставой тишина и только полная луна 
к пустой излучине реки зерцала мертвой тишины 
сквозь ночи тьму мостит дорогу серебром 
седой ковыль меж троп и трактов бормочет тихо на ручей 
звенящий по камням, что помнят мира сотворенье 
в молчанье мудрости храня 
а тропка у ручья в низине хранит следы того коня 
что скоро ко вратам царь-града лихого война понесёт 
и вскоре жизнь его возьмёт 
на капище в дыму тумана волхвы стенают в небеса 
моля отцов о снисхожденье за князя брата и отца 
а небо тихо плещет звёзды, меж ними фениксы поют 
на столе князя привечают, а во дворе холопа бьют 
на хуторе вдова рыдает, и тризну на застве правят по славному богатырю 
а мойры ткут картину мира со всеми узелками снов 
в тумане ветвь златой пальмиры мечты роняют на песок 
Такая жизнь в своей картине 
игра меж света и теней 
меж мыслей слов и самомнений 
идёт игра лихих людей. Они не слышат шепот крови 
не помнят ветра голосов, стригут купоны пряной боли 
либерализмом травя кровь, в абстрактной громкости понятий, 
как пауки сплетая сеть, мир превращают в оплот нави 
пытаясь явь убить\стереть и круговерть весов замкнётся 
пойдёт по новой старый круг,  
всё также князя привечают, а мойры полотнище ткут.