Церковь не одобряет людей, заводящих домашних питомцев. Бесполезных кошек, собак, хомячков, попугайчиков и прочих существ, не идущих в пищу, не служащих глазами для слепых, руками для безруких, опытными образцами для фармацевтов, диетологов и косметологов. Позиция такова - отдавай любовь и заботу людям, а не живым меховым и пернатым игрушкам. Что ты сделал для бездомных, голодающих, больных, детей сирот и матерей одиночек? Где твое сочувствие? Что ты дал ближнему своему? Я - ничего. Или совсем чуть-чуть больше, чем ничего. Не испытывал такой потребности. Да и попробуй, подойди к человеку, скажи ему - на мою любовь, на мою заботу. Нет, мне ничего не надо, только поделиться. Что, денег? А. Денег. Это да. На. Извините, больше с собой нет. Но от души. И всё. И гореть в аду со стыда. Разобщенность. Жажда подвоха. Дурные предчувствия должны оправдываться. Иначе в них ничего дурного не будет. Раблезианский фарс превратился в фарш настолько давно, что сейчас из него уже котлет не слепишь.
Зато у меня есть друг. Заяц. Его зовут Финнтролль. Для друзей Финя. Он носит солнцезащитные очки и галстук-бабочку. Хочет походить на Джимми Бонда. Я шучу, что в белоснежной шубе, галстуке и очках он больше напоминает гарлемского рэпера. Только золотой цепи в руку толщиной да коронок с бриллиантовой инкрустацией не хватает. Он смеется, не обижается. Знает, маленький подлец, что друзей лучше него у меня нет. Да, он мой единственный друг. И он принимает мои любовь и заботу.
Когда после десятого мартини с водкой я начинаю петь и курить в лицо бармену, Финнтролль (выпивающий, кстати, не меньше меня) знает что делать. Еще немного и я начну приставать к официанткам, у кого-нибудь обязательно зачешутся руки разбить мне лицо. Финнтролль вызывает такси. Говорит мне громко, якобы чтобы перекричать меня и грохочущую музыку, но на самом деле, чтоб все слышали: "Дружище, остановись. Тебе завтра жену из роддома забирать". Пока я жую губами воздух, он добавляет: "Тебе еще сыну имя придумать надо, а ты уже "кальвадос" произнести не можешь". "Кла-лва-вла-ндос" - мямлю я. "Отличное имя" - смеется Финнтролль. Меня начинают поздравлять. Все. Звучит песня Love is like a new born child Барбары Стрейзанд. Приезжает такси. Пожав пару десятков рук, обхлопав в ответ пару десятков плеч, я, поддерживаемый Финнтроллем, покидаю заведение. Не заплатив.
Когда ко мне приходят подруги, Финнтролль деликатно удаляется на балкон, где курит сигарету за сигаретой. Мы с ним не обсуждаем девушек. Ни моих, ни его. Только один раз Финнтролль сказал мне: "Попроси Таню надевать трусики, когда мы идем гулять втроем. Понимаешь, с моим ростом... короче, мне неловко пялиться на ее... ну ты понял". Он действительно выглядел смущенным. Что мне оставалось? Я попросил Таню надевать трусики, а она попросила меня больше ей не звонить.
Я не знаю, как это заведено в других холостяцких компаниях, но мы с Финнтроллем не стараемся руководить друг другом. Фильмы для просмотра выбираем по очереди. И то если не сходимся во мнении, что бывает не часто. Бутерброды на завтрак, салат на обед и макароны с сосисками на ужин тоже делаем по очереди. Конечно, наша квартира свинарник. Но мы же не парочка влюбленных педиков.
Когда меня сбила машина, первым что я увидел, открыв глаза на больничной койке, было озабоченное лицо Финнтролля. Он принес мне шерстяные носки, килограмм апельсинов и две банки пива. А у меня сотрясение, сломанные ребра и июль месяц на дворе. Но я тряс его счастливую моей жизнью лапку, пока ребра под повязкой не сместились.
Однажды я пьянствовал в кабаке. Заяц позвонил мне на мобильник, спросил, скоро ли я буду. По его голосу, даже сквозь коричневатый дурман рома с колой, я понял, что с другом что-то не так. "Так, немного не по себе, брат", - признался Финнтролль в ответ на мое беспокойство. Бросив недопитый коктейль и комок купюр без счета, я сорвался домой. Заяц чихал, кашлял, отказывался от еды, пива и своего любимого мартини с водкой. Он отворачивался к стенке и шумно сопел. "Дружище, надо что-то делать. Я этого так не оставлю" - сказал я, видя как ему плохо. Финнтролль посмотрел на меня грустными глазами. Он до смерти боится врачей, уколов и таблеток. "Пошли, прокатимся" - не обращая внимания на слабые попытки сопротивления и собственную пьянь, я усадил Финнтролля в машину и покатил в ветеринарную клинику. Боливар двоих не вывез, подлая черная скотина. Забулькав, двигатель заглох на скорости сто пятьдесят. Взрыв обочину, я остановил дохлятину. Пока ждали эвакуатор, Финнтролль замерзать. Его зубы стучали, глаза закатывались. С машиной на горбу эвакуатора, мы понеслись в больницу. Сонный врач принял из моих рук бесчувственного Финнтролля, велел не беспокоиться и подождать в коридоре. Под утро, когда я пересмотрел на своем айподе заводного апельсина, полет над гнездом кукушки и хроники обыкновенного безумия, растворив свой собственный разум в нервном поглощении кофе из автомата, тот же врач сообщил, что все в порядке, своевременно и верно, как Великий Круговорот Жизни. Тупо моргая, выслушав рецепты и описания надлежащих процедур, а после получив ту же информацию в письменном виде, я забрал сонного, покрытого шишками от уколов Финнтроля домой. "Ничего, дружище, ты же слышал, что сказал доктор. Волноваться не о чем. Ты поправишься и мы закатим такую вечеринку, что у тебя мартини из ушей польется. Я тебе таких крольчих подгоню, что Хью Хефнер от зависти сдохнет", - бормотал я, отлавливая такси в предрассветной дымке. "Ты же знаешь, как я ненавижу больнички. Сука ты бессовестная", - слабо улыбнулся Финя. Черт, я плакал, как тринадцатилетняя девчонка после просмотра Титаника. А заяц усмехался в усы, маленькая сучка.
Через месяц я исполнил свое обещание. Вечеринка перешла в утренник, а потом в трехдневный запой. Финнтролль спелся с одной из подогнанных крольчих. Кажется, он всерьез хочет жениться. Что ж, я не ревную. Он мой друг. Может быть, для меня он сумеет остаться прежним. Хотя бы для меня.