Был один из темных декабрьских вечеров в столице, когда все люди невольно задумываются, как и с кем они будут встречать Новый год, вспоминают чем им запомнился год уходящий, а большой город боролся с нависшей над ним ночью тысячами горящих электрических ламп.
Короткий по ходу солнца в пасмурном холодном небе, этот день своими обязательными делами выдался для меня долгим и трудным. С утра я бегал по работе, а после легкого обеда, ближе к вечеру, мне удалось попасть в институт, и теперь ехал на квартиру сильно уставший, но с затаенным чувством прикосновения к живому искусству.
На улицах редко мелькали осколки единственной живой красоты - женской красоты. Хватким взглядом можно было уловить подчеркнутую косметикой волну брови, легкое движение головы, заметить, как девушка у ларька свободным движением поправляет волосы, плавно, природой научено ставит ножку в высоком статном сапоге на снег, или вдруг остановит на чем-то любопытный взгляд, поразив открытостью лица. Но все это пролетало мимо в круговерти бесконечной торопливости, скоро меркло в памяти и забывалось улыбнувшимся было сердцем.
В гулком метрополитене было не протолкнуться от снующих во все стороны потоков спешащих по домам людей, и только возвышенное настроение помогало не озлобиться от частых случайных толчков, неожиданной сгорбленной дугой старушки, внезапно вынырнувшей навстречу прямо из толпы, или надменного взгляда по-новому глянцевого обывателя, в лоснящемся костюме и при галстуке, всем своим видом показывающего, что он-то в метро оказался, конечно, случайно...
Пассажиров в это время в подземных переходах скопилось такое количество, что когда я вышел на своей станции, увидел на пути к эскалатору длинный и плотный затор. В каменном коридоре шириной десять и длиной в пятьдесят метров сгрудились сотни людей, и медленно, шаг за шагом, продвигались к бегущей на поверхность лестнице. Затор плохо повлиял на и так за день уставших жителей, не просто остановив их привычных бег в течение всего дня, но ограничив их привычное собственное пространство. В сводчатом переходе было так тесно, что, казалось, вот-вот может закончиться воздух. У одних соседей по очереди к эскалатору на лицах я читал простую бытовую усталость, слабость и хлипкое отчаяние, у других - грубое недовольство и даже озлобленность. Они будто говорили своим случайным соседям по толчее: "Ну ладно я, по делу иду, но вы-то что здесь все забыли?"
Когда эскалатор вплотную приблизился, и я, пропустив вперед женщину с сумкой-тележкой в руках, встал за ней слева на ступеньку. Люди стояли в два ряда, вплотную друг к другу. Я, не зная, куда деть глаза, взглянул на право и увидел девушку.
Она стояла ко мне вполоборота и смотрела куда-то вверх, где заканчивается подземелье. Весь ее вид говорил о том, как она жаждет оказаться на поверхности. Держалась строго выпрямившись, независимо выдвинув чуть вперед подбородок и обратив лицо к верху, от чего казалась выше. Удивительной красоты лицо ее было спокойно. Гладкая нежная кожа привлекательно играла в сумеречном свете метрополитена. "Что за чудо? - подумал я. - Откуда? Почему здесь, среди этой толпы? Она не должна быть здесь..."
В день сотни симпатичных девушек встречая на улице, я каждый раз благодарю природу за то, что она и сейчас не обделяет нашу землю блаженной красотой. Но среди сотен красавиц, вдруг, как вспышку, я увидел в той, что оказалась рядом что-то настолько своим образом поражающее мои чувства, что как я ни хотел, не то что дотронуться, но хотя бы приблизиться к ней даже на половину шага так и не смог себя заставить.
Очарованным взглядом, с расстояния вытянутой руки, ни на миг не отрываясь, я наслаждался гармонией правильных черт ее лица, на большие черные глаза, блестящие в освещении подземелья, и думал: "Как же она не чувствует ни капли моего восторженного внимания? Как же она думает о чем-то отвлеченном, не повернется и не увидит моего взгляда?"
В мыслях я просил ее посмотреть на меня, просил бегущую вверх лестницу не заканчиваться... но меня не слышали. Когда мы оказались наверху, опустив глаза, я увидел, что мы стоим на одной ступени, и поразился тому, как это может быть. Не представляя себя рядом с ней, я не мог отпустить ее и пошел следом. Она решительно прошла через турникеты, тронув прозрачные лопасти пальцами левой руки. С силой оттолкнула дверь выхода из метро. Она шла быстро, уверенно ступая по каменному полу.
Мы выходили к огромному, сверкающему рекламой и вывесками торговому центру, толпа вокруг ничуть не уменьшилась, я, спеша, шел сзади, держась как можно ближе и жадно схватывая каждое ее движение. Торговые павильоны от метро отделяла большая крутящаяся дверь. У двери передо мной застряла семья с двумя детьми, при входе я не смог попасть в то же отделение, что и она, быстро вошел в следующее, контур ее фигуры на несколько секунд исчез из поля зрения, а когда вышел в широкий зал центра, вдруг не увидел ее.
По спине пробежала дрожь, лицо мое застыло, губы пытались что-то выговорить. Я метнулся в гущу толпы, пробежал метров десять вправо, вернулся к входу и также резко кинулся в другую сторону. Ее нигде не было. Девушка будто растворилась в шумящем хаосе магазинов. Еще две-три минуты, не останавливаясь, ходил я по этажу, отыскивая жадным взглядом ее черную куртку, высокие сапоги на каблуках, контур короткой стрижки. Но громада торгового зала все заслонила напыщенным блеском стекла и металла, в котором никто никого не мог найти, громкостью местного радио, рекламных роликов на десятках экранов, призывами агентов по продажам и спорами покупателей, занятых поиском подарков к праздникам. Я стоял среди этой кипящей столичной жизни и не мог представить, как же я теперь буду без ее красоты. Казалось, было все равно, что делать, куда и зачем идти.
Но город имел власть своих правил над людьми, и пришлось уйти; остынув, заняться срочными делами, что-то покупать, о чем-то с кем-то договариваться, делать что-то дальше.
Было только холодно от мысли, что мы больше никогда не встретимся вот так случайно на одной ступеньки движущейся лестницы, я больше не смогу очароваться блеском ее глаз, не смогу рискнуть заставить себя стать к ней на пол шага ближе. Может быть, подумал я тогда, и к лучшему, что она не узнала, что я есть, я существую. Может быть. Но мне представилось, каким чудом было, если б мы, стоя рядом так близко, вдруг посмотрели друг на друга, она заметила и поняла мой восхищенный взгляд, а я, может быть, разгадал волшебство красоты ее черных, так призывно блестящих девичьих глаз.