Я поцеловала её в губы и нежно провела рукой по волосам. "Прощай, моя девочка! Доброго пути." Она быстро отвернулась и побежала к трапу. Кудряшки цвета пожухлой осенней листвы пружинили и взлетали вверх. "Совсем девчонка!" - думала я, глядя ей вслед и наслаждаясь ее легкой походкой. Уже перед тем, как юркнуть в самолет, она помахала мне и послала воздушный поцелуй.
Я медленно побрела к зданию аэропорта. Солнышко было еще жарким, а воздух за ночь успел уже остыть - холодил нос и горло при каждом вдохе. Я спрятала нос поглубже в шарф и взглянула на свое отражение в дверях аэропорта. Тот же цвет пожухлой осенней листвы на волосах, только кудряшек не хватает. Да и походка тяжеловата, и взгляд давно уже погас.
Я старше сестры на 4 года. Она уже давно уехала из родного города. Вернее, улетела. Жила у моря в уютном прибалтийском городке. И каждый раз, когда приезжала к нам в гости, привозила что-нибудь янтарное. Мне - забавное украшение, маме - шикарное панно, где тепло-смоляной камень расцветал всеми возможными оттенками: от цепляче-желтого до темно-болотного. Папе она всегда привозила хорошее чешское пиво. Там где жила сестра, оно было действительно настоящим, хоть и из супермаркета. Хорошая девочка, добрая дочь и сестра.
Утро стремительно таяло, солнце все больше входило в свои дневные права. Я ехала в жаркой электричке домой и думала о Леське. Когда она прилетала, безжалостная горько-завистливая любовь обрушивалась на меня, придавливала к земле, тяжело оседала на плечах. Я сжималась и становилась тихой. Нервной и резкой. Я одновременно любила и ненавидела сестру. Радовалась, а слезы текли по моим щекам. Я говорила, что это от счастья.
Каждый раз, когда она щебетала о своей почти заграничной жизни, я умирала от тоски по морю, с которым она могла видется каждый день. И, наверняка, не ездила к нему месяцами. А еще я горевала о том, что её легкая профессия модной журналистки дает ей возможность встречаться с множеством мужчин, имея надежного мужа в надежном доме не далеко от моря.
Моя горько-завистливая любовь вырывалась едкими замечаниями насчет того, что Леся редко навещает родителей, что могла мы чаще писать электронные письма, чаще звонить. Хотя я этого хотела меньше всего на свете. После таких звонков и весточек от Леськи, мама днями вспоминала и перебирала, как прибалтийские камушки, все события жизни сестры. А их было в сотни раз больше, чем у меня.
Я гуляла с отцом по вечерам, утром я готовила родителям завтрак, днем я работала, вечером опять гуляла с отцом, или вязала маме очередную шаль. А да! Ночью я спала, быстро, серо и без сновидений.
Вот и завтра я поеду на работу, будет ревизия на моем пункте приема одежды, хорошо бы перепроверить опись. Химчистка - дело прибыльное, но не для приемщиц и складских работников.
Леська говорит, что я забыла, как жить. Зато я точно знаю, как это - умирать. Умирать каждый день, вместе со старенькими родителями, с их бесконечными сериалами и пережевыванием новостей. Пожила бы она с ними! Приехать на 1 неделю в конце марта, и на 1 неделю в декабре - это очень легко. Завалить подарками, яркими рассказами, модными журналами со своими статьями и уехать, оставив после себя только воспоминания. Воспоминания о жизни. О чужой жизни. Как сериал. Как статья в глянцевом журнале. Только сестра - она настоящая. И боль - настоящая. Тупая горько-завистливая боль моей любви.
Я приехала домой, открыла дверь, мама спала в кресле, укрытая шалью. Папа что-то мастерил в кабинете. Он говорит, что если перестанет работать - умрет. И я ему верю. Вон мама ушла со своего завода и умерла, только не заметила этого. Не заметила, как погас огонек жизни, и как серые тени сожалений расселились по всем углам квартиры. Забрались в мою душу и свили там гнездо. Я не имею права уехать. Если я уеду, они умрут. Поэтому лучше я, чем они. Лучше я.
Раздался звонок. Мобильный истерично трясся в моей сумке. Надо же, Леська!
- Родная, все в порядке? - расстеряно спрашиваю я. Когда она приземлилась, мы уже созванивались. И формальности были окончены. Она была уже в своей жизни, я - в своей смерти. Раньше чем через 3 недели я не ждала звонка от нее.
- Милочка! Я забыла совсем сказать тебе, что один мой виленский друг очень заинтересовался твоими работами, - кричала Леська страстно.
- Какими работами? - я была очень удивлена, скорее даже поражена.
- Как какими, шалями твоими! Я же их все перебрала и сфотографировала в прошлый мой приезд. Показала одному другу. У него свой салон в Вильнюсе. Он очень хочет продавать твои шали! Он говорит, что таких ему холодные прибалтийский женщины никогда не свяжут. Я посоветовалась с мамой, и мы отобрали 2 большие шали и 3 платка с бахромой.Я их забрала с собой. Это для начала, дорогая...
- Да ты что?! Почему вы мне не сказали? Что это за секреты? - орала я в трубку, совершенно уже забыв про маму, которая вроде как спала.
- Ты же не отдала бы ни одной своей тряпки! - резкий мамин голос заставил меня вздрогнуть, - Дай мне трубку!
Она что-то говорила Леське, а я кинулась к шкафу, где лежали мои шали и платки. Я вязала много, я хотела, чтобы у мамы были разные вещи. Хотела её радовать. Знала, что некоторые платки она дарила подругам или их дочкам. Мне всегда был важен сам процесс вязания. Нежное касание мягкой нитки, превращение нитки в петельку, ряда петелек в полотно, - все это зачаровывало меня и успокаивало. Когда я вязала, я расслаблялась. Могла вязать часами, забывая, что давно не ела, забывая, что музыкальная передача на радио кончилась, и даже рекламу уже не крутят, что спать пора, в конце концов. Да, это было моё спасение. Моё убежище. Моё тайное волшебство.
А они решили его продать?!
- Завтра Леся позвонит и скажет, как понравились твои работы виленским модницам. Смирись, моя дорогая! Мила, пора делиться своими сокровищами. Леся велела мне отобрать еще 10 шалей. Давай, помогай мне. Вот эти яркие нужно отослать обязательно. Хотя нет! Мила, ты поедешь к сестре сама. Съездишь с ней в Вильнюс. Посмотришь на этого её друга, ну того, у которого салон. Поглядишь, можно ли ему доверять. С папой я все обсудила. Светлана Карповна поможет мне с вечерними прогулками. А на работе я думаю тебя с радостью отпустят в отпуск. Впервые за 5 лет! Давно пора, а если будут противится, я на них Легыча натравлю, - увлеченно тараторила мама.
Роман Олегович был то ли начальником жека, то ли её знакомым налоговым инспектором. В любом случае, я поняла, что возражать уже бессмысленно, и изменить ничего нельзя.
Я оглядела все то, что связала за долгие годы, посмотрела маме в глаза и вдруг увидела, что исчезли, расстаяли серые тени. Глаза мамы светятся азартом. Мне казалось, что мир перевернулся. Я вдруг поняла, что совершила ошибку. Мне надо было давно уехать вслед за Леськой. И приезжать к родителям такой же яркой и живой, как она. Так же оставлять разноцветные подарки и искристые воспоминания.
Через 2 месяца, когда Балтийское море немного нагрелось, и я связала ещё 2 шали по специальному заказу Мариуса (так звали Леськиного виленского друга), я собралась в дорогу. Мои работы были уже давно отправлены специальной посылкой, так что я взяла минимум вещей в небольшой сумке.
Леся радостно встретила меня в аэропорту. Её сопровождал надёжный муж, который повез нас на надёжной машине домой. Когда мы выехали за территорию аэропорта, и за окнами зазеленели поля и кустарники, я попросила отвезти меня к морю. "Жарко же!" - возмутилась было Леся, но я так жалобно посмотрела на неё, что она расхохоталась и попросила мужа отвезти нас на побережье.
К морю надо было спускаться по узкой деревянной лестнице. Я сняла босоножки, ступеньки обжигали мои ноги, песчинки сразу прилипли к пальцам. Так приятно было ощущать эти прикосновения, и так захватывающе было ступить с твердой ступени в вязкий огненый песок и побежать! Стремглав, напрямик к морю! И врезаться в волны и встать по колено в воде, ощущая контрастную прохладу. Ветер запутывал мои волосы. Волны окатывали меня брызгами. Бриджи были уже абсолютно мокрыми. И щеки мои тоже. Я плакала, но теперь, действительно, от счастья. А Леська хохотала на берегу.
Я подошла к ней, посмотрела в глаза и сказала: "Спасибо!" Она засмеялась и прижалась к моему плечу.
- Да если бы не мама, тебя бы тут не было! Это же все её затея. Знаешь как ты ей надоела дома? - улыбалась Леся.
- Мама?!
- Да! Она сказала, что ей одной счастливой дочери мало. Ей нужно две! Тогда уж можно Светлане Карповне на полную катушку хвастаться. И теперь у нее в два раза больше тем для разговоров. А папа сказал, что в квартире хватит его вздохов. Твои уже стали лишними.
Я была слишком измотана впечатлениями, чтобы понять всю важность слов Леси. Уже вечером, в надежном доме сестры, за горячим чаем с густым маминым вареньем я вспомнила то, что передала мне Леся, и расхохоталась.
"Девочка моя, как хорошо, что я к тебе приехала! Как хорошо!" Леськины кудряшки подпрыгнули и взвились в полете, - это сестра побежала на кухню за очередной порцией маминого варенья. А я глянула на свое отражение в стеклянной двери посудного шкафа. И увидела, как серые тени сожалений стремительно покидали насиженное гнездо в моей душе. Как взгляд мой снова оживал, а тяжесть исчезала с моих плеч. Вот поживу на балтийском побережье, и мои волосы снова будут завиваться. И мы опять будем похожи с Лесей на сестрёрок. Как в детстве. Как много-много лет назад. Как должно было быть всегда.