Аромагия. Общий файл
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Уважаемые читатели! Текст отсюда удален в связи с участием в литмобе "Зимняя сказка" на Продамане. Роман можно скачать и прочитать полностью и бесплатно там же. https://prodaman.ru/Anna-Orlova/books/Aromagiya Извините за неудобства и счастливой вам зимы!
Снежная история.
Немного грустная сказка о любви и горе, потерях и встречах, благородстве и интригах, надежде и безысходности.
А под тонким кружевом сказки, как водится, грубый твид реальности...
Хотите узнать, чем пахнет улыбка ребенка? Первая любовь? Любимое дело?
Закройте глаза и принюхайтесь... Почувствуйте запах сказки.
|
Моя искренняя благодарность людям, без которых эта книга никогда не была бы дописана.
Ольге Шеляг (mrsChaos) - за бетинг и привязанность к Петтеру. А еще за долгие обсуждения детективной линии, за готовность ради героев достать хоть звезду с неба, за интенданта, водоросли, за команду поддержки и вообще за все-все.
Ксюше (Aksiuta) - за бетинг, мухоморы и нежную любовь к Исмиру.
Кире Измайловой - за терпение, бипланы и коронный удар по голове.
Марине Локтионовой и Арин - за помощь и поддержку.
Особая признательность Ольге Шеляг, Майе Книжник, Кате и Косте - за шикарный фан-арт.
Константину Биланюк - за бесценную помощь в описании драк. И отдельно - за роль Петтера. =)
Александру Полищук - за ликбез о самолетах и их авариях.
Замечательному парфюмеру Анне Зворыкиной - за словарь натурального парфюмера и доступные материалы по составлению духов.
Кате Коути - за сравнительный анализ героев и за правильный стимул.
Спасибо любимому форуму ароматерапии "Арома-Вита" http://forum.aroma-vita.com.ua и всем форумчанкам. В особенности Shoroh, alien4ik, Виталине, N.V., KISA, Shruti.
А еще городу-герою Севастополю за вдохновение. И за шикарную Казачью бухту!
Всех люблю! :)
Глава 1. Искусство.
У всего на свете есть свой аромат.
Светлая улыбка ребенка словно благоухает молоком и ванилью. Первая любовь - будто глинтвейн с шоколадом на закуску, свежо, остро и сладко. Боль жалит сильнее крапивы. Любимое дело несет живительный аромат мяты, лимона и розмарина, вера - ладана, сандала и мирры...
Мое утро источает запах кофе и нетронутой, ранней свежести, тающей в лучах солнца.
Я проснулась на рассвете. В этом не было ничего необычного - привычка вставать чуть свет осталась у меня с детства.
Взглянув на безмятежно почивающего рядом мужа, я вздохнула. Отучить его от храпа не удалось, и в итоге любая совместная ночь превращалась в пытку. Рулады то утихали, позволяя задремать, то оглушали... Сколько раз я просила Ингольва дать мне выспаться! Разумеется, у нас имелись отдельные спальни, но, выпив, он непременно являлся ко мне. И храпел от души, норовя к тому же заграбастать меня и притянуть поближе. От его дыхания короткие волоски на шее становились дыбом, и пробирала невольная дрожь. Как тут спать?!
К тому же от Ингольва разило перегаром. За ночь я успела немного притерпеться, но теперь снова поморщилась. К зловонию примешивались нотки мяты - слабая попытка заглушить запах. Надо думать, это было своеобразное проявление заботы о моем чутком обонянии.
Я окинула взглядом спальню. В комнате было уже достаточно светло, несмотря на ранний час. Она как никогда напоминала сундучок с безделушками: резные деревянные панели, гора разноцветных подушек, массивные дубовые балки, свод крыши над головой, словно крышка. В изголовье висела странная поделка - изукрашенные рунами выросты. По утверждению Палла, нашего садовника, это был традиционный оберег его народности. Ингольв невзлюбил эту прелесть с первого взгляда, углядев в ней намек на собственные "рога", так что мне стоило больших усилий его успокоить.
Комната полукругом выдавалась вперед, к заливу, и за темными окнами тихо шептало и сонно ворочалось море... Здесь в воздухе всегда витали смолистые нотки дерева и солоноватые - воды.
Я осторожно выбралась из постели, игнорируя невнятный протестующий возглас, и заботливо укутала спящего мужа одеялом, хотя чувства мои в это утро были далеки от супружеской нежности. В конце концов, это по его вине я не выспалась и с трудом сдерживала зевоту!
Подойдя к шкафу, я провела пальцами по вырезанным на створках оленям - это творение верного Палла всегда поднимало мне настроение - достала теплый халат и на цыпочках вышла.
Прокравшись мимо спальни свекра (что за нелепость - устроиться через стену от невестки, когда пустуют еще три спальни?!), я тихонько спустилась на первый этаж, сварила кофе на спиртовке и наконец с тихим вздохом уселась на подоконник, держа в руках чашку.
Люблю этот ранний час, аромат кофе и тишину... Фыркнув, я едва не расплескала напиток. На первых порах после замужества мне немало пришлось вынести, чтобы отстоять эту маленькую традицию. Дескать, порядочные жены не должны просыпаться так рано, оставляя замерзающего супруга одного в постели, кофе - гадость несусветная, к тому же дорогая, а привычка сидеть на подоконнике и вовсе не вписывается в рамки приличий! Пришлось то улещивать супруга, то безобразно скандалить, но домашняя война закончилась моей полной победой. Правда, я не стала заставлять кухарку подниматься еще раньше хозяйки, чтобы приготовить "ненавистный" кофе, и всегда варила его сама.
С наслаждением вдохнув горьковатый аромат с нотками мускатного ореха и имбиря, я сделала первый, самый вкусный глоток и задумчиво уставилась на улицу. На втором этаже, в спальнях, окна выходили на залив, и смотреть на суровую гладь воды было куда приятнее, чем лицезреть серые камни построек, но была рада и этому унылому зрелищу. В тихих вздохах волн залива слышалось блаженное урчание, а снежинки, казалось, поднимались вверх от размеренного дыхания мостовых...
К тому же наконец стало понятно, почему так светло: ночью выпал первый снег. Белая вуаль легла на Ингойю, и под первыми лучами солнца столица острова казалась невестой, с трепетом ждущей обряда. Хрустящий даже на вид, снег заботливо укутывал город, пах колкой свежестью, отдающей на языке перечной мятой и хвоей. Смыв этот привкус очередным глотком кофе, я с огорчением убедилась, что на дне чашки осталась только гуща.
Город еще блаженно спал под пуховым снежным покрывалом, лишь кое-где в лавках уже начиналась работа. В соседнем доме позевывающий повар мешал тесто и ставил в печь булочки, и над улицей плыло благоухание корицы и сдобного теста. Где-то служанка жарила рыбу, и от запаха горящего масла, скворчащего на сковородке, к горлу подкатывал ком. Из дома напротив тянуло эвкалиптом, ромашкой и малиной - видимо, обитатели простудились и теперь изводили запасы микстур и трав...
Красиво. Жаль только, что эта красота продлится совсем недолго: скоро город проснется, лениво потягиваясь или охая при взгляде на часы.
Нотки ароматов складывались в привычную симфонию мира. Люди привыкли обманывать зрение, а вот запахи не перебьешь. Забавно, кокетки идут на множество жертв ради красоты: разрисовывают лицо, с помощью корсета прячут следы чревоугодия, прикрывают шляпками и шиньонами поредевшие волосы. Но за миловидным фасадом легко улавливался кислый запах обиды и горелый смрад зависти. Как будто грязь под ногтями...
Пока я размышляла об ароматах и нравственности, из своей комнаты показалась позевывающая Сольвейг - наша кухарка и заодно домоправительница.
Она кисло поздоровалась, поморщилась, заметив, что я опять сидела на подоконнике. Не сдвинувшись с места, я кивнула, и Сольвейг - еще довольно молодая женщина в неизменно сером платье - отправилась готовить завтрак.
Серым было у нее все. В дождь она сетовала на слякоть, снег терпеть не могла, потому что он слепил глаза, и даже солнце не любила, мол, "вредно для кожи!". Пища казалась ей невкусной, а в доме всегда было грязно... Словом, тот тип женщин, от которых пахнет уксусом, и никак иначе, несмотря на литры дорогих притираний.
Дом потихоньку пробуждался, заполняясь утренней суетой, как чашка - чаем.
Сольвейг, Сигурд и Уннер - слуги - бегали по дому, старательно пытаясь держать глаза открытыми, временами натыкались друг на друга и на углы, шипя сквозь зубы, но упорно не просыпаясь. Ингольв и его досточтимый родитель, Бранд, изволили пребывать в дурном настроении, и от спален раздавался мощный глас моего супруга, недовольного состоянием своих сапог и боги знают, чем еще. Ему вторил чуть визгливый голос свекра...
Преспокойно восседая в столовой с книгой в руках, я напоминала самой себе утес, омываемый бурным морем.
Не понимаю, отчего людям так тяжело просыпаться по утрам? В прохладном воздухе будто разлиты флюиды бодрости, силы еще на растрачены по пустякам, а настроение никто не успел испортить... Жаль, мое трепетное отношение к ранним часам мало кто разделяет.
Вот и сейчас пришлось быстро ретироваться. Отговорившись необходимостью привести себя в порядок, я подала знак смышленой горничной Уннер и удалилась к себе.
Девушка быстро уложила мои косы в немудреную прическу, тихонько напевая довольно фривольную песенку, и помогла мне облачиться в утреннее платье.
К завтраку я спустилась лишь тогда, когда голодные мужчины уже должны были подобреть от вкусной пищи, и приветствовала мужа и свекра лучезарной улыбкой.
Исподтишка окинув взглядом свое семейство, я вновь ощутила слегка притупившуюся боль: Валериан, мой единственный сын, уже третий месяц отсутствовал. Он отправился служить в кадетский корпус, и я до сих пор не простила этого мужу. Впрочем, теперь не время об этом думать.
Итак, за длинным столом мы сидели втроем, и я от нечего делать разглядывала своих мужчин. Мой муж, Ингольв, и его отец, господин Бранд, были похожи, как иланг-иланг второго сорта и экстра. Проще говоря, на одно лицо, но разного качества. Это любимый Ингольвом коньяк лишь выигрывает с годами, а свекра время не пощадило. Муж, недавно отпраздновавший свое сорокалетие, сохранял безупречную военную выправку и чеканный профиль, хотя волосы с годами поредели, а на макушке образовалась лысина (которую он тщетно пытался скрыть, начесывая на нее оставшиеся волосы). А вот свекор расплылся, давно позабыв о воинской дисциплине и предпочитая тренировкам обильную вкусную пищу и мягкие подушки.
Впрочем, нрав у обоих был совершенно одинаков.
- Толку с твоих травок? - пробурчал Ингольв вместо приветствия, угрюмо созерцая свою тарелку. В его выпуклых голубых очах плескалась тоска. Он был иззелена-бледен и мрачен. - Похмелье, и то снять не можешь!
Солдатская прямота, принятая в доме мужа, поначалу меня коробила, но за тринадцать лет можно привыкнуть к чему угодно.
Я пожала плечами, привычно скрывая досаду за вежливой улыбкой. Чуть приподнять уголки губ, опустить глаза в тарелку и следить, чтобы не звякнуть приборами громче положенного...
Ко мне приходили со всей Ингойи, а Ингольв по-прежнему считал аромагию блажью и шарлатанством. Обидно до слез, хотя надежда его переубедить давно угасла. Из дюжины с хвостиком лет супружеской жизни я вынесла твердое убеждение, что спорить с благоверным нужно как можно реже. Кому нужны лишние скандалы? Куда проще промолчать - и поступить, как хочу. Впрочем, иногда вспыльчивый нрав берет свое...
- Хочешь, я тебе дам масло кедра? - не удержавшись, предложила я обманчиво миролюбиво. На вопросительный взгляд дорогого супруга безмятежно объяснила: - Чтобы даже запах алкоголя вызывал отвращение.
И, старательно сохраняя маску сочувствия, полюбовалась на обрюзгшее после вчерашней попойки лицо Ингольва. Вероятно, я бы сумела ему помочь, но пренебрежительное отношение нисколько не вдохновляло на изыскания. Любит пить без меры - пусть полюбит и похмелье. Иначе его вразумлять бесполезно.
Господину Бранду было не до наших мелких склок - он отдавал должное очередному кулинарному шедевру Сольвейг. Казалось, он был готов защищать свою тарелку, будто дворовый пес - трофейную кость... Взглянув на свекра, почти с урчанием поглощающего завтрак, я снова перевела взгляд на мужа.
- Ночью первый снег выпал... - многозначительно произнесла я. Признаю, хотелось хоть как-то отплатить благоверному за бессонную ночь.
Окончательно упавший духом супруг с тихим стоном отодвинул тарелку и бросил угрюмый взгляд за окно.
Первый снег означал праздник, на котором мужу предстояло играть не последнюю роль. А сегодня это его нисколько не радовало, хотя обычно тщеславный Ингольв упивался подобными мероприятиями.
Уходя от разговора, он раскрыл газету и углубился в чтение, недовольно комментируя: "Опять требуют ограничить китобойный промысел. Совсем сдурели! Кетиль снова выставил своего жеребца на скачки. Какой идиот поставит на эту клячу? Очередная девица пропала... И с чего раздувать такую историю? Как будто мало дурёх сбегает с любовниками! Так нет, выдумали маньяка! Газетчики!"
В последнее слово Ингольв вложил все презрение, которое питал к журналистам и прочим творческим личностям.
Насладившись последним кусочком кекса, я промокнула губы салфеткой и встала из-за стола.
- Приятного тебе дня, дорогой! И вам, господин Бранд! - прощебетала я и наконец упорхнула, не обращая внимания на недовольные взгляды мужчин.
Следующие часы принадлежали мне безраздельно.
В свое время я настояла, чтобы вход в "Уртехюс" был отдельный, иначе покоя бы мне не дали. Так что пришлось накинуть на плечи видавшую виды, но любимую и уютную шаль, некогда подаренную сыном, и выйти из дому. На улице царил мороз, но можно обойтись без шубы - благо до заветной двери рукой подать.
Сделав всего несколько шагов (снег от крыльца уже успели убрать), я очутилась перед входом в приземистое одноэтажное строение.
Вывеска была предметом моей особой гордости - не зря я заказывала ее у хель, которым не было равных в резьбе, - и смотрелась весьма органично в этом царстве льда и серого камня. Она была сделана из рога - леса, даже морозоустойчивых хвойников, на севере слишком мало, чтобы тратить древесину на всякие глупости.
В правом верхнем углу красовалась руна беркана, означающая в данном случае силы природы, в центре накарябаны несколько вертикальных линий, перечеркнутых горизонтальными - хельские письмена, которые все местные жители понимали без затруднений. Мне объяснили, что это хельское слово "Уртехюс", что буквально означало "Дом трав". Название было окаймлено переплетенными растениями, среди которых особенно умиляли резные листочки каннабиса. На мою вдохновенную (и весьма возмущенную) лекцию о недопустимости использования подобного в аромагии, моя подруга Альг-исса по-хельски невозмутимо ткнула пальцем в бутылку с надписью "масло конопли". В ответ на смущенное объяснение, что масло семян и сигареты из листьев - совершенно разные вещи, она лишь молча пожала плечами.
Улыбнувшись воспоминаниям, я распахнула дверь.
Передняя в "Уртехюс" не запиралась, чтобы клиенты могли дождаться меня с комфортом. Несколько кресел, столик, подставки для шляп и зонтов - вот и вся немудреная обстановка, но все же это куда лучше, чем мерзнуть на улице.
Ко мне, будто подсолнух к солнышку, тут же потянулась молодая особа в темном платье, и я изобразила улыбку.
- Вы опоздали! - сходу возмущенно сообщила она.
- Немного, - призналась я, и улыбка моя стала обезоруживающе лучезарной.
Дама не желала так легко отступать.
- Я думала, вас не дождусь... - жалобно пробормотала она, смаргивая слезы и роясь в сумочке в поисках платка. - Мне так плохо! В боку колет, и сердце прямо выпрыгивает из груди... В глазах темнеет...
- Не волнуйтесь, лучше присядьте. Сейчас мы все исправим, - бодро прервала я поток угрожающих симптомов, нашаривая ключ. Клиентка скорбно поджала губы, весьма недовольная, что ей не дали пожаловаться всласть.
Мы прошествовали в "Уртехюс".
Я окинула комнату любовным взором. Потребовались немалые усилия, чтобы моя приемная нисколько не напоминала медицинскую палату. Несомненно, ряды склянок и блистающих металлом деталей внушали бы посетителям подобающее почтение, но одновременно вызывали бы страх. Так что мой кабинет оформлен как гостиная в любом респектабельном доме. Кресла, диванчики, бархатные портьеры... Все это золотисто-желтого и глубокого винного оттенков. В серванте хранятся коньяк, ликеры и прочие расслабляющие напитки в окружении хрустальной посуды, в шкафу солидно устроились книжные тома в скромных переплетах, на полке у камина выстроились безделушки.
Ко мне словно приходили в гости, чтобы за чашечкой чая или бокалом чего-нибудь покрепче посетовать на пошатнувшееся здоровье, выслушать дружеский совет и уйти обнадеженным.
Госпожа Эйва привычно приземлилась в кресло, прижав к груди пухлую ручку и закатив глаза. Я столь же привычно достала из буфета стаканчик, накапала немного настойки валерианы, щедро разбавив ее ежевичным ликером. Успокаивающее зрелище пузатых графинчиков с крепкими напитками и баночек с чаем и кофе настолько расслабляло посетителей, что они совершенно не замечали таящиеся за ними пузырьки с лекарственным содержимым. Впрочем, и чаи, и даже алкоголь вполне могут быть целебными, если знать, на чем их настоять и использовать умеючи.
Вручив гостье питье, я поставила на спиртовку воду для чая, опустилась в кресло напротив госпожи Эйвы и приготовилась внимать.
Она была искренне убеждена (и истово убеждала близких) в хрупкости своего организма, так что посещала меня не реже раза в неделю. Эдакая увядающая роза, хотя здорового румянца на щеках и блеска глаз не могли скрыть даже блеклые шелка, в которые она старательно куталась. А сквозь тяжелый шлейф благовоний пробивался медовый запах здорового тела.
По правде говоря, единственной угрозой ее здоровью мог стать разве что бесконтрольный прием лекарств. Такие мнительные особы способны глотать микстуры бутылками. Госпожа Эйва старательно прислушивалась, не кольнет ли в боку и не приснится ли странный сон, а если этих "угрожающих" признаков не было, то их несложно и придумать... В итоге она поглощала множество снадобий, совершенно не думая об их взаимодействии.
На первых порах пришлось долго ее убеждать в своей компетентности, зато теперь госпожа Эйва доверяла мне безоговорочно и еженедельно являлась за лекарством, без которого не могла прожить и дня.
По правде говоря, "чудодейственный" состав был всего лишь безвредным успокоительным на основе валерианы и ромашки, тщательно замаскированным для усиления действия. Но ведь помогало, да еще как! Вот уж действительно - все болезни от нервов!
Вот и сейчас, допив целебный ликер и ободренная моим участием, клиентка на глазах похорошела. Благоговейно прижав к груди вожделенную бутылочку, госпожа Эйва удалилась, рассыпаясь в благодарностях за спасение своей младой жизни. Уже много месяцев она нуждалась в этом лекарстве. Или в заботе мужа?
Фиктивными больными чаще всего становятся те, от кого дома отмахиваются. Немного участия - и "безнадежные" пациенты чудесным образом выздоравливают... Правда, обычно ненадолго.
У женщины не так уж много способов привлечь к себе внимание, и она выбрала самый простой...
Размышляя об этом, я принялась убираться в шкафу. Следовало протереть пыль и рассортировать множество пузырьков и склянок, коробочек и свертков. Когда ингредиентов так много, со временем забываешь, что есть "в закромах", что давно закончилось, у чего истек срок годности... Поневоле приходится время от времени перебирать запасы.
Зато так интересно заново открывать собственные сокровища!
К примеру, вот пузырек пачули. Это эфирное масло становится лучше с каждым годом, поэтому я всегда стараюсь "забыть" его на год-другой.
А вот аттар хны - смесь цветов лавсонии и сандала. Такая кисло-сладкая тягучая карамель...
Вот небольшая пробирка с остатками абсолюта османтуса, который где-то раздобыла барышня Бирта. Эта милая девушка, вполне оправдывающая собственное имя "яркая", потребовала сделать для нее такие духи, каких больше в Ингойе не встретишь, для чего и принесла мне это экзотическое чудо. Османтус пахнет, как сад в августе: спелые фрукты и множество цветов, тягучий мед и утренняя свежесть. В качестве оправы немного мандарина, бобов тонка и ванили. Клиентка была в таком восторге, что последние два года пользовалась исключительно этими духами. Кстати, что-то она давно не появлялась...
В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, в "Уртехюс" заглянул молодой человек в пенсне. Заурядный изрядно помятый костюм и взлохмаченные волосы выдавали в нем человека, занимающегося умственным трудом, - подобной неаккуратности лавочники себе не позволяли, а для рабочего люда одежда была слишком хорошего качества.
- Доброго вам утра, госпожа Мила, - вежливо поклонился он.
- Мирра, - поправила я мягко. - Здравствуйте.
- Ох, простите, - смутился посетитель. - Я так рассеян...
- Ничего страшного, - улыбнулась я со всей сердечностью. - Проходите, присаживайтесь.
Гость последовал приглашению, бросив прямо на столик пальто, густо усыпанное тающими снежинками. Еще одно свидетельство рассеянности - в такую погоду куда уместнее шуба. С тщательно скрываемым неудовольствием я отметила, что с одежды капает вода, но промолчала.
Усевшись прямо, будто трость проглотил, визитер смерил меня взглядом. Надо думать, увиденное его не впечатлило, и на лице гостя читалось сомнение.
Не удержавшись, я тихонько вздохнула. Отчего-то пациенты преисполняются снисходительности, едва меня увидев. Видимо, женщина, к тому же не старая и не уродливая, да еще и облаченная в эффектный туалет, вовсе не кажется им заслуживающей доверия. Но если кого-то не устраивает мой облик, он вправе попытать счастья где-нибудь в другом месте. Найдется немало шарлатанов, готовых провести падких на антураж простаков.
- Слушаю вас, господин... - я сделала паузу, намекая гостю, что неплохо бы представиться.
- Ох, извините, - пробормотал он, не делая попытки уйти восвояси. Видимо, счел, что за неимением лучшего можно воспользоваться и моими услугами. - Меня зовут Гюннар, сын Хакана. Я фотограф.
После взаимных убеждений в приятности знакомства господин Гюннар наконец приступил к сути своего вопроса.
Я налила ему коньяка, а себе заварила мятный чай.
Гость едва отпил из своего бокала и отставил его в сторону. Он все так же сидел, вытянувшись по струнке.
- Думаю, вам знакома процедура бальзамирования? - осведомился он вдруг. - Это так интересно! Ведь бальзамирование позволяет остановить время, сохранить ускользающую красоту!
К своему стыду, я смогла вспомнить лишь то, что для этого использовались прополис и эфирное масло элеми. Ну и, разумеется, что в древние времена, еще до Рагнарёка, бальзамирование широко применялось для захоронений далеко на юге.
Однако зачем разуверять посетителя в своей мнимой осведомленности?
- Разумеется, - подтвердила я с улыбкой, - совершенно с вами согласна, вопрос интереснейший. Уверена, вы превосходно в этом разбираетесь...
Забавно, принимая клиентов, я невольно перенимаю бабушкину манеру разговора. Старомодная велеречивость сама ложится на губы капелькой меда, и я ничего не могу с этим поделать. Да и надо ли? Изящные завитушки слов так напоминают любимые бабушкой витые ожерелья и браслеты, ее царственный наклон головы и подчеркнуто изящные манеры. Преемственность поколений налицо.
Конечно, господин Гюннар не преминул показать все свои знания, вывалив ворох подробнейших сведений. Мне оставалось только внимать и к месту вставлять восторженные реплики.
Впрочем, даже знай я все о бальзамировании, я бы не стала этим бахвалиться. Проявить заинтересованность несложно, а гостю приятно...
Не забывая изображать внимание, чуть склонив голову набок, я рассматривала господина Гюннара. Рубашка застегнута не на те пуговицы, клетчатый шарф небрежно обвязан вокруг шеи, длинные светлые волосы перехвачены застиранной лентой, но все это отступало на второй план, стоило заглянуть во внимательные бледно-голубые глаза, прячущиеся за стеклами пенсне. Холодновато-свежий аромат мяты и лимонный - цитронеллы говорили, что он отнюдь не такой рассеянный чудак, каким казался на первый взгляд. Ведь именно эти масла использовались для тонизирования и повышения внимания.
Разумеется, в действительности от господина Гюннара пахло совсем иначе: лавандовым мылом, карболкой, кедровой помадой для волос... Но все это лишь внешний слой. Каждое живое существо, словно ореолом, окружено запахом, на котором сказываются глубокие чувства и мимолетные эмоции, телесное нездоровье и болезни души.
Аромаг чутко улавливает изменение аромата и в случае нужды может его исправить: добавить капельку горечи или, напротив, подсластить, убрать неприятную ноту или приправить специями... Таким образом, возможно и обратное воздействие - запах влияет на тело и душу, воссоздавая потерянную гармонию.
- При бальзамировании, главным образом, применялся принцип максимального осушения всех жидкостей тела и последующая обработка оного - как снаружи, так и изнутри - антисептическими жидкостями... - вдохновенно вещал тем временем мужчина.
- Совершенно с вами согласна, - подтвердила я поощряюще: - Но не думаете ли вы, что целесообразнее в таком случае использовать более дешевые вещества, вроде формалина или тимола?
- Разумеется, нет! - вскинулся господин Гюннар, от избытка чувств саданув по столику кулаком. Возможно, он и творческий человек, но удар у него вполне простонародный - сильный и прямой.
Я мимоходом провела пальцами по гладкой, будто шелковой и теплой поверхности, радуясь, что не сменила дубовую мебель на модную (и более дешевую) стеклянную.
- Согласитесь, бальзамирование - это искусство! - пылко продолжил гость, не замечая моего недовольства. - Наши предки погребали своих мертвых по особым правилам, и было бы кощунством низвести этот ритуал к какой-то ремесленной процедуре!
От мужчины смолисто и протяжно повеяло ладаном. Ладан воплощает убежденность, и лучше не спорить с человеком, от которого исходит этот аромат - все равно без толку.
Я решила прервать этот занимательный разговор, хотя меня так и тянуло возразить, что покойников бальзамировали исключительно в древнем Муспельхейме, а местные обычаи совсем иные.
- Большое вам спасибо за интереснейшую беседу! - улыбнувшись, я доверительно коснулась его рукава. - Возможно, вы расскажете, что именно вам требуется?
- О! - умно произнес господин Гюннар, снова делаясь рассеянным и чудаковатым. - Да... Конечно...
Кое-как, сбиваясь и запинаясь, он объяснил, что хочет купить крупную партию стиракса, смолы мирры и ладана, эфирных масел ладана, чайного дерева и элеми, а также кедровой живицы.
Откровенно говоря, я весьма удивилась столь странному заказу. Видя мое недоумение, господин Гюннар помялся, но выложил, что все это было ему необходимо для поездки в Муспельхейм с археологической экспедицией. Владыка Сурт оказал ему великую честь, разрешив приехать в свою страну.
К слову, огненные великаны, владыки Муспельхейма, на дух не переносили инеистых великанов, от которых произошли хель. И эти чувства, надо думать, были взаимны. Мой родной Мидгард в этом вечном споре принял сторону северного соседа, Хельхейма.
- Но зачем археологам материалы для бальзамирования? - простодушно (признаюсь, отчасти наигранно) удивилась я. - Мне казалось, там довольно собственных мумий...
- О, - несколько мгновений господин Гюннар то ли колебался, то ли боролся со смущением. Наконец признался: - Мы задумали серию опытов по бальзамированию... э...
Я приподняла брови в немом удивлении, затем осторожно уточнила:
- То есть вы собираетесь экспериментировать с телами?
- Нет, что вы! - даже замахал руками апологет археологии. Он казался искренне возмущенным подобным предположением. - Нас вполне устроят кошечки, собачки... Это ведь так интересно - особенности естественного и искусственного мумифицирования! Климат Муспельхейма позволяет провести ряд опытов...
- Понятно, благодарю за разъяснения, - несколько холодновато перебила его я. - Я извещу вас, когда удастся раздобыть нужные компоненты. А теперь прошу меня извинить...
- Да, конечно, - поняв прозрачный намек, господин Гюннар встал. Откланявшись самым светским образом и оставив свой адрес, он удалился, из-за рассеянности с трудом вписавшись в косяк двери.
Я с сомнением покачала головой. Несмотря на кажущуюся нескладность и несобранность, холодный взгляд посетителя выдавал его истинную натуру. Невнимательность казалась мне притворной, всего лишь удобной маской. Зачастую безобидным чудаком быть выгоднее, ведь такому простят многое...
В задумчивости я встала и прошла к книжному шкафу. Пятнадцать минут - и в моих руках оказалась искомая книга. Отыскав раздел, посвященный древним традициям Муспельхейма, в частности, погребению мертвых, я принялась читать.
А вскоре увлеклась, совсем позабыв о времени.
Спохватилась я лишь когда часы пробили полдень, и бросилась в дом. Чего доброго, опоздаю на праздник!
Полковник Ингольв должен быть на торжестве в сопровождении супруги, так что я получила нагоняй от дорогого мужа.
Сборы заняли лишь пять минут. В такой трескучий мороз лучше бы одеться потеплее, но на шубе оторвалась пуговица, а пришивать ее было уже некогда. К тому же Уннер была занята какими-то таинственными делами и на звонок не отозвалась.
Надо бы по возвращении ее отчитать - она милая девушка, но несколько безалаберная. Жаль только, что реальной власти над ней у меня нет - в нашем доме слугами заправляет господин Бранд. Оставалось лишь сожалеть, что в свое время из-за неопытности и тяжелой беременности я не уделила этому вопросу должного внимания, а потом уже было поздно. Хотя могла ли я, молоденькая девица, привыкшая к полутора десяткам слуг, поддержать порядок в доме, где прибирала и стряпала единственная приходящая служанка? Жизнь в крохотном гарнизоне, затерянном среди бесконечных снегов чужой страны, оказалась настолько непривычной и странной, что я совершенно растерялась и позволила полностью отстранить меня от управления домом.
Про себя я иногда называла свекра Хинриком - "домашним правителем", это имя теперь подходило ему больше, чем официальное Бранд - "меч", и только в этой беспомощной иронии, Валериане и в "Уртехюс" я и находила утешение...
Уннер я так и не дождалась, так что одеваться пришлось самостоятельно. Можно обойтись без косметики - мороз ничуть не хуже румян, а защитный крем я нанесла еще утром. Оставалось спуститься вниз и надеть полушубок.
Столь краткие сборы утихомирили недовольного Ингольва. К тому же он успел "подлечиться" (от него снова благоухало коньяком), так что теперь чувствовал себя вполне сносно.
Я чмокнула дорогого супруга в щеку и с улыбкой сообщила, что готова с ним хоть на край света! Небольшая ложь во благо, зато муж мгновенно расцвел. Я подцепила его под локоть, и мы чинно двинулись из дому.
Автомобиль, лаково-черный механический зверь, поджидал нас у порога. Ординарец мужа, Утер, с поклоном отворил перед нами дверцу и дождался, пока мы расположимся со всем комфортом. К слову, он всегда напоминал мне покрытую снегом гору: седой, лицо изрезано ущельями морщин, ниже густо покрыто зарослями бороды. К тому же Утера отличали редкая молчаливость, странно сочетающаяся с умением донести свои мысли до любого - от мальчишки-курьера до генерала, услужливость без угодливости и воистину нерушимое спокойствие.
Пофыркивая, металлический монстр покатился по единственной расчищенной дороге. Солдаты все утро чистили ее от снега, дабы начальство могло проследовать на праздник в автомобиле. Хотя горожане наверняка были рады, что могут добраться до места, так сказать, по проторенной тропе.
Автомобиль ехал неспешно и степенно, ловко лавировал в потоке людей, подчиняясь твердой руке укротителя-ординарца. Через приспущенное стекло мы успевали приветствовать припозднившихся знакомых - как пеших, так и счастливчиков-верховых и немногих обладателей автомобилей. Говорят, на материке их давно предпочитали лошадям, но у нас это пока экзотика, на всю Ингойю наберется несколько десятков автомашин.
Тут наше средство передвижения взбрыкнуло, и мне стало не до размышлений. Вцепившись в поручень на дверце, я думала лишь о том, чтобы не прикусить язык. В непогоду на мощенной булыжниками дороге автомобиль напоминал корову на льду.
Наконец мы добрались до места назначения - обозначенной каменными столбами площадки неподалеку от города. Отсюда Ингойя казалась россыпью странных выростов на шкуре огромного ледяного дракона, склонившего нос к воде. Уткнувшись в суровые волны северного моря, исполин спал, смиренно снося незваных гостей на хребте.
Какие странные сравнения приходят в голову! Усмехнувшись, я оперлась на руку мужа, пытаясь грациозно выбраться из автомобиля. Впрочем, безуспешно - теплая одежда делала меня неповоротливой и чересчур громоздкой. Наконец трудная задача была решена, и я оказалась в сердце огромной толпы, радующейся первому снегу и сияющему в небе солнцу. Любопытное светило, так редко радующее нас своим вниманием, на этот раз расщедрилось, а в наших широтах это само по себе повод для праздника.
Рука об руку мы с Ингольвом (женщины с завистью посматривали на меня, что тешило мое самолюбие) проследовали на почетные места и занялись ответственным делом - приветствием знакомых.
Вежливые светские беседы отняли не меньше часа, и все это время приходилось поддерживать разговор и непринужденно улыбаться, хотя у меня уже зуб на зуб не попадал. Кто придумал предварять зимние мероприятия долгой болтовней?!
Впрочем, местные жители, казалось, не испытывали неудобств. Поодаль уже вовсю грелись настойками - судя по запаху, на клюкве, березовых почках и сосновых иголках, и пирогами, тщательно укутанными, чтобы не остыли. Избранное общество, разумеется, таких вольностей себе не позволяло, но никто кроме меня не казался замерзшим.
У меня уже совершенно заледенели руки, и, подозреваю, лицо покраснело; я даже стала завидовать отчаянным модницам, облачившимся по хельской моде в штаны. Только, в отличие от хель, они носили широкие брюки, скрывающие очертания ног. Надо думать, в такой одежде потеплее, чем в моем платье! Хотя, по правде говоря, к хелисткам я всегда относилась со сдержанным недоумением. Эти мужественные (или мужеподобные?) дамы, отстаивающие равенство мужчин и женщин, вызывали смешанные чувства. С одной стороны, я тоже считала неправильными многие местные традиции, сурово подчиняющие женщин диктату отца, брата или мужа. С другой стороны, право трудиться наравне с мужчинами, которое отстаивали особенно яростно, казалось мне сомнительным достижением. Ведь наверняка никто не снимет с нас заботы о доме, семье, супруге и детях, так зачем возлагать на хрупкие дамские плечи еще и "привилегию" работать при этом по десять-двенадцать часов в день?
На мой взгляд, куда лучше добиваться желаемого сильными мужскими руками.
"Сила слабого пола - в слабости сильного пола к слабому", - вспомнилось к месту. Представляю, что бы мне сказала Альг-исса на эту сентенцию! Впрочем, у самих хель дело обстояло точно так же, лишь в роли слабого пола фигурировали мужчины...
Тем временем основное действо наконец началось. В центр круга вышли трое, и толпа благоговейно замолчала, взирая на них с пристальным вниманием. Это были главные лица Ингойи: мэр, то есть выборный глава города; мой драгоценный супруг, полковник Ингольв, командир гарнизона; и, наконец, хозяин морей, управляющий всеми судами острова.
Они споро (сказывалась долгая практика), принялись за дело, уминая снег в шары, придавая ему форму и прилаживая детали. Не выдержав, вскоре горожане стали подбадривать власть имущих, словно фаворитов на скачках, зорко наблюдая за их действиями. Кричали мальчишки, переговаривались семейные пары, хихикали девушки... В общем гаме терялось тяжелое дыхание мэра, которого замучила одышка. От физических упражнений на свежем воздухе, которые так популярны в последние годы, дородный мужчина в долгополой шубе и высокой шапке налился краснотой и пыхтел. Веселый светловолосый великан-флотоводец дышал легко и смотрел весело, легко сгребая снег лопатообразными ладонями. Ну а мой Ингольв больше позировал, демонстрируя сияющую на шинели руну тейваз - знак воина, улыбался дамам и подмигивал почтенным отцам семейств, что, впрочем, не мешало ему управляться с порученным делом.
Лепить снеговика из первого снега - мероприятие крайне ответственное. Народные обычаи снабжали это сакральное действо целым ворохом примет и ритуалов. К примеру, морковь для носа импровизированного ледяного великана должна быть непременно свежей, и чем ярче, тем лучше. Это знак здоровья снеговика, а значит, и здоровья города. Так что ежегодно в Ингойе проводился конкурс на лучший корнеплод. Нешуточные страсти бушевали на этом состязании! Судей обвиняли в продажности, соискательниц - в нечестных приемах, к примеру, подкрашивании моркови облепиховым маслом. О, сколько слез было пролито, сколько интриг сплетено, чтобы теперь гордая победительница кичилась званием лучшей хозяйки!
Тем временем на постаменте уже красовалась фигура, похожая на снеговика, которого я когда-то лепила вместе с братьями. Только здесь его возводила не шумная малышня, а отцы города, полные сознания ответственности момента. Как будто сановные особы впали в детство и принялись лепить куличики!
Впрочем, подоплека у этого торжества отнюдь не шуточная.
Легенды гласят, что раса хель произошла от богини смерти, Хель, и инеистых великанов - хримтурсов. Во время Рагнарёк мировое Древо, Иггдрасиль, было разрушено, и все девять миров перемешались между собой, словно овощи в рагу. Чертоги Хель и Нифльхейм, где обитали потомки древних великанов, теперь стали одной страной. Коренными ее обитателями были хель и ледяные драконы, а позже, с их разрешения, и люди.
Людям непросто выжить в Хельхейме, поскольку они сотворены из дерева, а не изо льда. Поэтому они особенно внимательно соблюдают все принятые на севере ритуалы.
Признаюсь, впервые увидев это действо, я с трудом сдержала неуместный смех, но сейчас ликовала вместе со всеми. Правда, остальные радовались удачному началу зимы, а я лелеяла надежду вскоре оказаться в тепле. Все, о чем я мечтала - чашечка горячего чая с медом, горящий камин и мягкий плед...
Ингольв приосанился и охотно поддакивал рассуждениям о редкостной успешности нынешнего снежного великана. Он словно позабыл обо мне, то и дело останавливаясь, чтобы перемолвиться парой слов со знакомыми, хотя превосходно знал, что за эти часы я совершенно закоченела. Отчаянно хотелось развернуться и уйти, но это вызвало бы грандиозный скандал. Такого неуважения благоверный бы мне не спустил.
Толпа постепенно рассасывалась: люди предпочли продолжить празднование дома, в тепле и уюте.
Наконец муж добрался до меня, взял за локоть и прошипел:
- Не делай такое лицо! Ты отлично знаешь, что у меня есть обязанности, и я не могу потакать твоим капризам.
Должно быть, со стороны казалось, что Ингольв шепчет мне на ушко что-то ласковое.
- Я просто замерзла и хочу домой! - прошептала я в ответ, изображая натужную улыбку.
- Домой? - переспросил муж кисло. - А праздник? Мы ведь приглашены в ратушу!
От мысли, что остаток вечера придется пить вино и обсуждать с женами первых лиц молодящие зелья и выходки прислуги, пробрала дрожь.
- Я скажусь больной, меня в самом деле знобит. Правда, Ингольв, поезжай сам.
- Как хочешь! - муж слегка пожал плечами, провожая меня к автомобилю.
Он не настаивал: первый снег принято отмечать шумно и весело, а веселиться без присмотра супруги намного приятнее.
Полагаю, у меня действительно был неважный вид, да и насчет озноба я не солгала. Доставив меня домой и сдав в "заботливые" руки Сольвейг (вот уж кому не подходило собственное имя - "солнца луч"!), Ингольв ретировался, с трудом скрывая предвкушающую улыбку. Впрочем, мне уже было все равно.
Добравшись наконец до вожделенного тепла, я нежилась у огня, как кошка.
Пригревшись, я едва не забыла, что собиралась отчитать Уннер за пренебрежение обязанностями камеристки.
В ответ она только покаянно вздыхала, растирая мои озябшие пальцы, и твердила: "Да, госпожа! Больше не повторится, госпожа!".
В голове истинной северянки не укладывалось, как можно замерзнуть при такой чудесной погоде. А я всегда была мерзлячкой и пряталась от сквозняков даже в жару. Помнится, в детстве братья дразнили меня лягушкой, и я очень обижалась, пока бабушка не рассказала мне сказку о царевне в лягушачьей шкуре...
Воспоминания, воспоминания. Вы укрываете ностальгическим флером даже то, что когда-то казалось досадным и несправедливым. Я уже тринадцать лет не видела родных и не получала от них вестей, поэтому глупые детские обиды теперь казались дороже драгоценного розового масла.
Почувствовав подступающие слезы, я заставила себя встряхнуться. Какой смысл сожалеть о том, чего все равно не изменить? Лучше занять мысли делами и заботами. К примеру, разузнать побольше о господине Гюннаре. При всей кажущейся безобидности, что-то в нем меня настораживало.
- Пошли Сигурда к инспектору Сольбранду. Пусть передаст, что я прошу его меня навестить, - велела я Уннер.
Она нахмурилась, но послушно выскользнула из комнаты, оставив после себя острый камфарный запах недовольства. Уннер терпеть не могла франтоватого слугу, который оказывал ей недвусмысленное внимание.
Спустя час с небольшим доложили о визите инспектора. Я доброжелательно его поприветствовала, и предложила присаживаться.
Сухопарая фигура господина Сольбранда, его манера одеваться во все черное и клювообразный нос напоминали ворона, одного из верных спутников бога Одина. Житейская мудрость почтенного инспектора также заставляла вспоминать мудрых птиц.
Вежливые расспросы о здоровье и домочадцах, обсуждение погоды и прочую болтовню господин Сольбранд, как всегда, прервал на полуслове.
- Голубушка, не пичкайте меня этими разговорами, - отмахнулся он нетерпеливо, - деньги пропали - наживешь, время пропало - не вернешь.
От него пахло кипарисом - дымной хвоей и свежестью - господин инспектор почувствовал нечто любопытное и был готов к работе.
- Вы знаете некоего господина Гюннара?
- Знаю, голубушка, - подтвердил инспектор, кивнув.
- Он не кажется вам странным? - спросила я напрямик.
Чувствовала я себя все хуже и хуже, волнами подкатывала слабость, в горле першило.
- Странным? - приподнимая кустистые седые брови, переспросил пожилой инспектор, которого я в свое время вылечила от весьма неприятного кожного заболевания. С тех самых пор господин Сольбранд охотно помогал мне в моих "историях", как он это называл, добродушно посмеиваясь. Более тридцати лет он отдал ИСА - Ингойскому сыскному агентству - и опыта в каверзных делах ему было не занимать.
- Именно, - подтвердила я, сложив пальцы "домиком" и внимательно наблюдая за выражением изрезанного морщинами лица. - Может быть, за ним замечали что-то подозрительное?
- Помилуйте! - воскликнул господин Сольбранд, по-птичьи склонив голову набок. Я невольно чуть улыбнулась - видимо, "мечом солнца" родители его назвали за рыжину волос, но годы выбелили червонное золото, и теперь имя седого как лунь мужчины казалось нелепым. - Откуда я могу знать? Не узнаешь, что вмерзло в лед, пока не растопишь.
Инспектор был осведомлен решительно обо всех и вся, а также обладал редкой наблюдательностью. Пожалуй, среди леденцов, как иронически называли сыщиков, он пользовался наибольшим уважением, хотя и не добился особых карьерных высот.
Он поведал мне историю жизни во всех смыслах достойного господина Гюннара, но ничего компрометирующего сказать о нем не мог.
Оказывается, господин Гюннар с раннего детства проявлял способности к изобразительному искусству. Талант передался ему от матери, в юности бывшей ярой хелисткой и грезившей карьерой художницы. Впоследствии, как это часто бывает, она позабыла свои убеждения ради замужества, выйдя за обеспеченного мужчину много старше себя. И лишь украдкой вытирала слезинки, изучая этюды маленького Гюннара. Когда муж отдал богам душу, она все силы положила на воспитание сына в духе служения искусству.
Впрочем, в дальнейшем мальчик разочаровал свою мать, отказавшись от рисования ради стези фотографа. И пусть посредственный, в общем-то, художник оказался куда лучшим фотографом, она так и не простила сыну "предательства", что, несомненно, сильно ранило чувствительного юношу.
После смерти матушки он жил бобылем, пользуясь услугами двоих преданных слуг и даже не помышляя о собственной семье.
Словом, никакой особенно ценной информации инспектор не сообщил. На ответные вопросы я смогла лишь туманно сослаться на предчувствия. Быть может, инспектор доверял моему чутью, но расследовать было решительно нечего. Любой человек вправе заказать редкие и ценные масла, главное, чтобы он мог оплатить покупку...
Зато, покончив с обсуждением господина Гюннара, полицейский рассказал о новых случаях из своей практики, и я насмеялась вдоволь, слушая его едкие побасенки. Среди прочего он поведал и о загадочных исчезновениях нескольких молодых девушек, с сожалением сообщив, что пока эти дела не раскрыты, а также о таинственных кражах курительных трубок. Девушек активно искали, хоть до сих пор поиски не принесли результатов.
Инспектора весьма интересовала загадка, кому могли потребоваться трубки? Возможно, неведомый злоумышленник решил таким образом бороться с вредной привычкой или похищенное представляло какую-то ценность? Он то ли в шутку, то ли всерьез заявил, что я со своим обонянием смогу отличить по запаху украденные предметы от других таких же, находящихся у законных владельцев.
Я от души рассмеялась:
- Сомнительный комплимент, инспектор! Неужели я так похожа на ищейку?
Не смутившись, он улыбнулся лукаво и промолвил наставительно:
- Ищейка не ищейка, но вы, голубушка, если вдруг что унюхаете - не сомневайтесь, посылайте за мной! - напутствовал он меня напоследок и откланялся...
Проснувшись утром, я почувствовала себя шницелем по-хельски. Эти котлетки из мелко рубленого мяса жарят во фритюре, но при этом внутри каждой порции таится кубик замороженной крови. Меня одновременно знобило, словно внутри образовался кусок льда, и бросало в жар, будто меня поджаривали до румяной корочки.
Горло саднило, в голове странно звенело, а мысли разбредались, словно мыши, которые обнаружили в кладовой торт "Пьяная вишня" и от души им полакомились.
Я с трудом встала, взглянула на себя в зеркало и ужаснулась. Матовая белизна кожи, свойственная рыжеволосым, превратилась в землистую бледность, глаза лихорадочно блестели, а волосы свисали унылыми влажными сосульками.
В спальне пахло болезнью - горьковатой полынью и пачули - душно, лекарственно, с нотами плесени и пыли.
Слава Фригг, богине домашнего очага и брака, что этой ночью муженек не претендовал на свою долю тепла и супружеской ласки! Моя наружность этим утром была слишком непривлекательна, а я терпеть не могу выглядеть жалко - в чьих бы то ни было глазах.
Дотянувшись до колокольчика, я вызвала Уннер. Она примчалась спустя пять минут, хотя за окном еще едва светало, и звонок ее явно поднял с постели. Впрочем, недовольство с прелестного девичьего лица моментально испарилось, едва она разглядела, в каком я состоянии.
Горестно причитая, Уннер принесла горячего питья и обтерла меня салфеткой, смоченной в уксусе. Вместо обычных песенок с нежно-розовых уст девушки сегодня лились жалобы и невнятные мольбы богам.
Я невольно улыбнулась, тронутая такой заботой и непритворным беспокойством о моем здоровье, и тут же поморщилась. От жара губы обветрились и покрылись коркой, поэтому улыбаться было больно. Голова кружилась, противная липкая слабость сковывала движения.
В полудреме, полубреду я провела весь день, очнувшись лишь к вечеру от настойчивых попыток Уннер меня растолкать.
- Госпожа! - словно издали звала меня встревоженная горничная. Я видела, как шевелились ее губы, но слова доходили как сквозь снежную пелену. - Госпожа, очнитесь! Ну же, госпожа! Может, позвать доктора?
Черты склонившейся надо мной девушки то расплывались перед глазами, то вновь обретали четкость. Словно в противовес мне, Уннер была хороша и свежа, как чайная роза - того простого сорта, который не прельстит изысканным бархатом лепестков и полнотой цветка, но пленит нежностью бледно-розовых соцветий и тонким ароматом. От нее даже пахло сахарным розовым вареньем.
Уннер едва не плакала, а я хрипло рассмеялась, тут же закашлявшись. Казалось таким странным, что ко мне могут пригласить врача... Вот уж, воистину, хель без льда! Но у меня совершенно не было сил, чтобы идти в "Уртехюс" и искать нужные составы, а отправлять туда слуг бессмысленно.
Должно быть, я провалилась в сон, потому что следующим, что я осознала, было льющееся в горло горячее питье. Открыв глаза, я обнаружила Уннер, которая поила меня с ложки какой-то подозрительной гадостью. На вкус пойло было мерзким, но я послушно проглотила все до капли, в своем сумеречном состоянии не слишком задумываясь, что именно пью. Мне ли не знать, что все полезное чаще всего оказывается противным или, в лучшем случае, безвкусным?
- Что это? - прокаркала я, стараясь не обращать внимания на противную горчинку на языке и собственный сиплый голос. Сон меня немного освежил, да и жар, похоже, спал.
- Лекарство! - очень содержательно объяснила Уннер, старательно тараща глаза.
Я только вздохнула.
- Какое именно? - от усилий, которые приходилось прилагать, чтобы внятно говорить, мое настроение также не улучшалось.
- Доктор Торольв прописал... - в звонком голосе Уннер дрожала опаска и твердая уверенность в своей правоте.
Живущий неподалеку доктор Торольв лечил простуду по моим рецептам, признавая, что официальная медицина способна лишь немного облегчить симптомы этого заболевания. Ко мне почтенный эскулап относился с искренним уважением.
- Уннер, я же сама составляла лекарства для доктора... - Я невольно закашлялась. В горле першило, глаза слезились... Да сколько можно?! Откашлявшись как следует, продолжила хрипло: - Мед, малина, настой солодки, инжир и немножко лимона... Но ты меня пичкаешь чем-то совсем другим.
Спустя минут десять, когда я уже в шутку предположила, что Уннер намеревалась меня отравить, она наконец созналась. Правда, предварительно предупредив:
- Я... Я же хотела как лучше!
В звенящем слезами голосе девушки было столько упрека, что в иное время я, несомненно, устыдилась бы. Теперь же, в таком дурном расположении духа, меня лишь слегка кольнуло чувство вины, уступив место любопытству.
- Меня Берглис научила... - продолжила горничная, потупив бесхитростные карие глаза. - У ее дядюшки была грудная жаба, так вот он только два раза выпил, и все прошло...
- Что - выпил? - уточнила я с нажимом, приподнимаясь на подушках. От любопытства у меня даже прорезался почти нормальный голос, правда, слишком низкий.
- Порошок мумии... - наконец выдала тайну Уннер, терзая белый передник, и зачастила: - Он от всего помогает, правда-правда! Вот и вам ведь тоже того... помогло! Я так испугалась...
Ее голос упал, из глаз часто закапали слезы. Уннер частенько норовила напичкать меня подозрительными лекарствами из ассортимента бродячих "лекарей". Перед подобными типчиками она оказывалась совершенно беззащитной, с покорностью загипнотизированной мышки отдавая скользким змеям от медицины последние гроши.
Ничего себе, панацея от всех болезней!
- Уф... - обессилев, я откинулась на спинку кровати и поднесла руку ко рту.
Надо сказать, что мои препараты не всегда изготовлялись из приятных ингредиентов - чего стоила, к примеру, амбра - незаменимое для духов вещество, образующееся в пищеварительном тракте кашалота! Но такой гадости, как толченые кости тысячелетних мертвецов, я не использовала. На мгновение в моем горячечном воображении мелькнула картина, как я, обливаясь от усилий потом и шепча заклятия, пританцовываю у стола в "Уртехюс", измельчая птичьи кости, отмеряя мышиную желчь, и боги знают что еще - я не сильна в этой суеверной чуши... Я встряхнула головой, отбрасывая жуткое видение. Нет, не бывать мне настоящей ведьмой!
- Принеси чая и шоколада. Живо! - велела я, отдышавшись и сглатывая горькую тягучую слюну.
Горничная испуганной птицей выпорхнула за дверь, только застучали стремительные легкие шаги.
А я размышляла о невероятной в своей простоте разгадке таинственных замыслов господина Гюннара...
Вернулась Уннер удивительно быстро. С опущенными глазами и дрожащими губками она казалась воплощением оскорбленной невинности. Нечего пичкать меня всякой гадостью!
Я попыталась принюхаться и с досадой поморщилась, а затем совсем не изящно шмыгнула носом. Проклятый насморк! Я чувствовала себя слепым котенком без привычных подсказок обоняния. Не знаю, как люди умудряются пользоваться почти исключительно зрением и немного слухом!..
Следующий день тоже пришлось пролежать в постели. Ингольв даже принес мне цветы (представляю, как Палл, наш садовник, был недоволен набегом на его вотчину!) и чмокнул в щечку, как-то виновато прося поскорее поправиться. Было ли тому причиной смущение, что накануне он не поверил в мою болезнь, или праздник действительно удался - во всех смыслах - я выяснять не стала. Довольно и того, что обычно сардонический и резкий супруг в кои-то веки выказал нежность. Подумалось даже, что госпожа Эйва не так уж не права, изображая слабое здоровье, но, поразмыслив, я сочла, что строить счастье на лжи - слишком малодушная идея...
Простуда предоставила мне уйму времени для размышлений. Глядя в окно, на тучи, сочащиеся холодным дождем, я крутила в голове свою догадку, а заодно выпытывала у горничной подробности о "целебном зелье".
В итоге я написала инспектору Сольбранду, попросив Уннер лично отнести письмо - возможно, инспектор захочет ее опросить.
Девушка вернулась только спустя несколько часов. Все это время за мной ухаживала Сольвейг, не скрывающая своего недовольства этим обстоятельством. Она отчего-то невзлюбила меня с самой первой встречи, два года назад, когда мы только переехали в Ингойю.
При молчаливом попустительстве свекра между мной и Сольвейг велась война. Боевые действия то выплескивались на поля сражений, то затихали, но не прекращались ни на минуту...
"Инспектор обещал все проверить и сообщить!" - шепнула мне Уннер, меняя компресс на лбу.
Я лишь кивнула, устало прикрыв глаза...
Наутро я вышла к общему столу, хотя еще чувствовала слабость. Безделье изрядно мне надоело, и я с нетерпением предвкушала побег в "Уртехюс".