Пролетел, промчался на крыльях южных ветров апрель. Тёплый, щедрый май одел вишни в белые платья, и, не дав им налюбоваться своим свадебным нарядом, наряжает их в новые, сшитые из молодых блестящих листьев. Белыми, розовыми, фиолетовыми душистыми гроздьями покрылись кусты сирени, дружно погнав вверх и в стороны молодые ветви. Алые тюльпаны, белые и желтые нарциссы, голубые ирисы ярким цветочным ковром покрыли клумбы на городских площадях и во двориках частных домов. В скверах и парках, на газонах вдоль тротуаров и дорог быстро пошла в рост свежая, сочная, светло-зелёная трава.
На то он и травень - весенний месяц май!
И вот, наконец, весь город тонет в сладком, дурманящем запахе цветущей белой акации, от которого у курсантов вместо учёбы одни девушки в голове, - как говорит наш ротный командир Бубочка.
Не везёт нам на командиров. Это уже второй. Первый, - необщительный, замкнутый, ещё довольно молодой, пробыл у нас до Нового года, так ничем и не запомнившись. Следующий, тоже, в глазах будущих Магелланов, которыми волею судьбы и начальства ему приходится командовать, особыми талантами не блещет. Небольшого роста, уже слегка помятый жизнью, вяло тянет он лямку службы и ждёт не дождётся когда фортуна, наконец, улыбнётся скупой улыбкой своему пасынку. Когда и кто прилепил кличку Бубочка уже не припомнить, но она словно клейкая лента скотч плотно прилипла к нему.
Молодость жестока и порой несправедлива в своих приговорах. И нужно быть действительно воспитателем по призванию, чтобы за символическую зарплату ежедневно управлять буйной толпой сорвиголов, у которой неуправляемой энергии как у атомной бомбы.
Ещё с библейских времён известно, что все неприятности у мужчин начались с прапрабабушки Евы, и эта практика продолжается до наших дней. Хотя Херсон и город невест, и парней нужно разводить пожиже, чтобы на всех девчат хватило, драки между курсантами и гражданскими ребятами происходят по одному и тому же поводу, - из-за девчонок. Всё это не вдруг и не приспичило; вражда давняя, ставшая уже традицией, овеянной легендами о героических драках прежних лет.
Так получилось что "бурса" наша стоит на границе исторического городского района называемого Забалка. Когда-то в старину город здесь заканчивался, упираясь своими дворами в балку, за которой начиналась степь. Новые жители селились уже за балкой, а так как народ здесь подобрался боевой, любящий выпить и подраться, то гены предков передались нынешнему поколению. Вражда тлеет круглый год и особенно ярко вспыхивает весной и осенью, во время призыва в армию.
Аналогичные события происходят и в другой части города.
Когда матушка Екатерина откусила от Османской империи кусочек степного Причерноморья между Днепром и Южным Бугом, то, для закрепления благоприобретённого, велела в устье Днепра заложить порт, верфь, город и крепость. Задумывалось всё это как второй Петербург, сюда были брошены лучшие силы и люди: Ганнибал, Ушаков, Потёмкин, Суворов. Но второго Петербурга из Херсона так и не получилось. Николаев, Одесса и Севастополь оттеснили его в сторону, и пришлось ему жить сонной жизнью хоть и губернского, но всё же забытого Богом и начальством провинциального города.
Рядом с крепостью находился посёлок, - так называемый военный форштадт. Здесь проживали семьи солдат служивших в крепости. От тех героических времён осталось название района - Военка и такое же драчливое молодое поколение, как и на Забалке. И врага ему долго искать не пришлось, - на границе района был выстроен экипаж "централки".
Девчонки как сороки любят всё блестящее, поэтому наши кокарды на фуражках, анодированные пуговицы на бушлатах, нашивки, звёздочки и якорьки приглянулись им больше чем скромные пиджаки, брюки и рубашки местных парней. Такое оскорбление их мужского достоинства могло быть смыто только кровью и соплями обидчиков-мариманов.
Но в местной политике, как и в мировой, существуют свои особенности. Забалка и Военка между собой также находились в недружественных отношениях, а враг моего врага, - мой друг, как знаем мы из истории. Поэтому нам дозволялось разгуливать, и даже с местными красавицами, по Военке, а "дети лейтенанта Шмидта" тоже самое могли проделывать на Забалке. Между собою же у курсантов обоих училищ был дружественный нейтралитет, а во время драк на танцплощадках проявлялось морское братство и будущие моряки и рыбаки вступались друг за дружку.
Середина мая, тепло как летом. Мы со Славиком Юрченко возвратились из увольнения раньше положенного срока, до вечерней поверки ещё добрый час. Со времени ужина прошло не так уж и много времени, но наши молодые, растущие организмы хотят есть. Я предлагаю:
- Славик, давай зайдём к Мишке в баталерку, он обязательно что-нибудь засундучил с ужина.
Мы идём к Мише Дерябе.
- Миш, дай чего-нибудь поесть.
Мишка мужик хозяйственный и запасливый. На столе в баталерке стоят три алюминиевые тарелки. На одной нарезанный ломтями хлеб, на другой порционные кружочки сливочного масла, на третьей целая гора халвы. Всё это осталось от ушедших в увольнение местных ребят, решивших поужинать по-домашнему. Ещё на столе стоит графин с водой и два стакана. Мишка делает рукой щедрый жест, приглашая нас к трапезе, и мы набрасываемся со Славкой на еду. Набив полный рот халвой, я мычу:
- А пить у тебя чего-нибудь есть?
- Наливай, - кивает Мишка на графин.
Я наливаю полный стакан, подношу ко рту и начинаю большими глотками запивать халву.... и глаза у меня вылазят на лоб. Горло обжигает огненная струя, я задыхаюсь и кашляю.
- Самогонка!!! Ну, боцман и шуточки у тебя дурацкие!
Мишка ржет.
Есть расхотелось. Посидели, покурили; скоро вечерняя поверка и отбой, а завтра опять начнется трудовая неделя: учёба, служба.
Вдруг дневальные нашей и одиннадцатой роты заорали в коридоре:
- Рота аврал! Всем на плац!
Выскакиваем во двор, туда уже сбегаются курсанты из экипажа. Толпа растёт, заполняет весь плац. Высокий курсант-старшекурсник старается перекричать шум:
- Только что двух наших товарищей избили на Забалке. Оставлять этого так нельзя. Делаем рейд. Наведём шороху на забалковскую шпану. Вперёд!
Выскочивший из будки КПП дежурный офицер расставив руки самоотверженно пытается своей грудью закрыть путь несущемуся на него потоку, но отлетает в сторону как пушинка. Ворота распахиваются, и как рой разъярённых пчёл мы вылетаем на проезжую часть улицы, затем, по привычке, толпа мало помалу превращается в походную колонну. Мы молча бежим по мгновенно опустевшим улицам Забалки со снятыми ремнями в руках, и топот тяжелых рабочих ботинок далеко разносится в ночной тишине.
Как быстро человек мыслящий, разумный превращается в бешеного зверя; вместо мозгов в голове клокочет ярость, и какое счастье, что нам в эту ночь никто под руку не попался.
Попетляв по вымершим улочкам возвращаемся в училище. После такой пробежки гнев понемногу начинает стихать, но на подходе к "бурсе" нам уже готовится торжественная встреча, - несколько "воронков" и жиденькая цепь из милиционеров. Это действует как красная тряпка на быка. В не успевших остыть курсантских головах и сердцах опять разгорается гнев и благородное негодование. Колонна спрессовывается и разметав в стороны несерьёзную преграду, через те же самые ворота опять вливается на училищный плац, а оттуда растекается ручейками по кубрикам и учебным корпусам. В сунувшихся было во двор служителей закона, полетели сверху из окон тумбочки и табуретки, но так чтобы не зацепить, а только попугать.
- Менты! Вон с нашей территории!
Стражи порядка ретируются за ворота и отыгрываются за свой испуг на отставших от колонны несчастливцах, запихивая их в "воронки".
В общем, эта боевая вылазка подняла авторитет нашей "тюльки" в глазах наших друзей и даже наших врагов-забалковцев, но стоила она нам приличных потерь. Всех попавших в "воронки" из училища отчислили и отправили защищать Родину от настоящих врагов в военно-морской флот.