На другое утро, распрощавшись с сестрой и племянником с таким видом, как будто навсегда, я, чувствуя себя, по меньшей мере, Юрием Гагариным перед первым, в истории человечества, космическим полётом, в сопровождении зятя отправился опять лесом в деревню. Постояв немного под тем же самым навесом, изображавшим автовокзал, мы дождались автобуса, уселись в него и двинулись в обратный путь. Через полтора часа мы были уже в свердловском аэропорту "Кольцово".
В аэровокзале Гена сунул мне в руку билет, и, распрощавшись, передал под опеку девушке в униформе Аэрофлота, наполнявшей пассажирами клетку накопителя. Оттуда, мы как цыплята за квочкой двинулись вслед за нею по бетонному аэродромному полю к небольшому двухмоторному самолёту. Показав предварительно стюардессе свои билеты, по шаткой металлической лесенке поднялись внутрь салона, в котором необычно, но приятно пахло кожзаменителем, пластмассой и вообще чем-то авиационным.
Здесь как в автобусе справа и слева от прохода располагались по два кресла в ряд; над ними тянулась сплошная полка, на которую сверху можно было ложить шляпы и всякую мелкую кладь, а снизу в неё были встроены маленькие шарнирные раструбы приточной вентиляции и крохотные глазки индивидуальных светильников.
Мне досталось место у круглого окошка-иллюминатора сразу же за правым крылом. В обзор попадали: двигатель с пропеллером, прикрепленный под крылом самолёта и стойка с парой колёс.
Некоторое время в салоне происходила деловитая суета по усаживанию, пристёгиванию и выбиранию удобных поз в креслах. Впереди меня сидели маленький седенький дедок и здоровенный, слегка под градусом, бородатый мужик, которого, не знаю почему, я сразу же принял за геолога, (по крайне мере я их такими себе представлял). Дедок долго возился со своим поясом, пристёгивая себя к креслу, а потом, с надеждой в голосе спросил у геолога:
- Слышь, сынок. А что, помогает эта штука, в случае чего?
- Не сомневайся отец. Всем помогала и нам поможет, - успокоил тот деда.
Наконец стюардесса закрыла дверь, прошла в переднюю часть салона, повернулась к нам лицом, надела дежурную улыбку и объявила:
- Уважаемые пассажиры! Наш самолёт АН-24, выполняющий рейс Н-2612 по маршруту Свердловск - Москва приступает к взлёту. Прошу всех пристегнуть ремни и не курить.
Приняв, все эти указания к сведению, и взяв с подноса у девушки карамельку "Взлётная", я стал наблюдать в иллюминатор за тем, что происходило за бортом лайнера.
К самолёту подъехала машина-аккумулятор, из кабины выскочил мужик в шлемофоне, потащил за собою кабель и воткнул его куда-то в наш аэроплан.
Пропеллер начал вращаться, сначала медленно, затем всё быстрее и быстрее и наконец превратился в сверкающий круг. Салон наполнился рёвом двигателей, а сам самолёт затрясся мелкой дрожью.
Мужик в шлёме вынул из-под наших колёс колодки, швырнул их к себе в кабину, выдернул из разъёма кабель, уложил его на машине, наконец, сел за руль и отъехал.
Самолёт наш тоже двинулся по рулёжной дорожке на старт. В иллюминаторе проплыли и скрылись большие буквы на здании - "Свердловск". Гудя как рассерженный шмель долго он куда-то катился, затем развернулся на сто восемьдесят градусов, остановился, заревел ещё яростней и затрясся ещё сильнее,... и вдруг помчался по бетонке быстрее и быстрее, а затем подо мною поплыли крыши каких-то домиков и верхушки деревьев. Стойка шасси с парой всё ещё вращающихся колёс сложилась и нырнула в гондолу, внутри её что-то бухнуло и створки захлопнулись. Наша дюралевая птица, втянув лапы, резко взмыла вверх, а у меня в животе что-то опустилось и заложило уши. Я вспомнил о карамельке, развернул её и кинул в рот.
Надсадно гудя моторами, наш аэроплан забирался всё выше и выше в небо, а внизу, в разрывах облаков, виднелись зелёные многоугольники полей и лесов, поблёскивали на солнце лужицы озёр и тоненькие ниточки рек.
Но вот характер гула изменился, стал как бы ровнее и глуше. Стюардесса опять появилась в носовой части салона и объявила:
- Уважаемые пассажиры! Наш самолёт набрал заданную высоту и приступил к горизонтальному полёту. Мы летим со скоростью пятьсот километров в час на высоте пять тысяч метров. Командир корабля пилот первого класса Хрущёв и экипаж желают Вам приятного полёта.
При оглашении такой ещё всем памятной фамилии в салоне послышалось хихиканье, а мой геолог многозначительно хмыкнул.
Наша гостеприимная хозяйка позволила расстегнуть привязные ремни и разрешила курить. В подлокотниках кресел были встроены выдвижные пепельницы. Несколько человек, в том числе и я, воспользовались разрешением и закурили. Затем нас угостили минеральной водой и лимонадом, - кому что досталось.
Так незаметно прошло около трёх часов полёта.
Но вот снова вспыхнуло табло "Не курить! Пристегнуть ремни!" Опять заложило уши. Наш лайнер нырнул в ватное одеяло облаков и его начало потряхивать как телегу на ухабистой дороге. В салоне сразу стало темно, в круглом стекле иллюминатора ничего не было видно, - сплошная молочная пелена.
Наконец самолёт проткнул своим телом толстый слой облаков, и земля оказалась пугающе близко, - хорошо было видно дома, дорогу и бегущие по ней автомобили. Опять раскрылись створки внизу гондолы, оттуда со стуком вывалилась стойка шасси с парой колёс. Внизу, уже совсем близко, прямо под нами, появилась посадочная полоса; покрышки чиркнули о твердь земную так, что из них пошёл дым и наш лайнер, считая колёсами залитые смолою стыки, помчался по бетонке. Двигатели взревели снова, но теперь уже тормозя этот бешеный бег.
После остановки винтов, экипаж вышел из кабины, и стюардесса разрешила и нам покинуть салон, сообщив, напоследок, что за бортом восемнадцать градусов тепла. Мы вышли и сбились в кучку ожидая аэродромный автобус, который должен был подвезти нас к зданию аэровокзала. Бородатый геолог окинул критическим взглядом наш аэроплан и заявил безапелляционным тоном:
- Мм да, ежели б не мастерство Хрущёва, нам всем бы был капец.
Вообще-то выразился он покрепче, но я жалею уши моих читательниц, если таковые конечно найдутся.
Приземлились мы в Домодедово примерно в то же самое время что и взлетели в Кольцово. Всё-таки хорошая это штука - разница во времени, когда летишь на запад.
Теперь мне нужно было попасть во Внуково и лететь дальше, в Херсон.
Около часа ушло у меня, чтобы перебраться из одного аэропорта столицы в другой. Возле билетных касс было подозрительно тихо и малолюдно. Я робко поинтересовался, можно ли на сегодня, взять билет на Херсон. Одарив меня взглядом вдовствующей императрицы, толстая тётка в окошке процедила сквозь зубы:
- На южное направление продажа билетов запрещена. Холера!
- Как же так? - растерянно забормотал я. - Ведь завтра тридцать первое августа, а мне первого сентября нужно быть в училище, да и живу я там, в Херсоне.
Императрица из билетной кассы сменила гнев на милость:
- С местной пропиской можно, давай паспорт.
Ошалев от счастья, схватил я платный пропуск на Родину, забыв даже поблагодарить благодетельницу, и выскочил наружу перекурить. С того места, где я находился, хорошо было видно аэродромное поле и стоявшие на нём самолёты. Больше всего было АН-10, - громадных четырёхмоторных турбовинтовых машин. На земле они казались неуклюжими, большими птицами с толстым туловищем и длинными, тонкими, обвисшими крыльями.
Вот очередная такая птица тяжело выползла на взлётную полосу, постояла ревя моторами и вдруг, - короткий разбег , отрыв, и вот она уже распластавшись в воздухе круто взмывает в бездонное небо и теперь это настоящая красавица, стремительно уносящаяся вдаль.
Я теперь как бывалый авиапассажир смело захожу в такую же птицу. Библию, в то время, я ещё не читал, но про Иону во чреве кита что-то слыхал, краем уха. По крайней мере, салон АН-10 мне таковым показался, хотя чрево это было довольно таки комфортабельным.
Салон, переделённый надвое тяжёлыми, плюшевыми, малиновыми шторами был почти пустым, и от этого казался ещё более внушительным. За несколько рядов свободных кресел от меня сидели два курчавых, загорелых африканских парня, о чём-то весело болтая на неизвестном мне языке. Они были явно или моими коллегами, - курсантами нашей "бурсы", или студентами сельскохозяйственного института. Один из них вёз с собою пару костылей.
- Может быть, - подумал я - у его родственника, во время купания, крокодил откусил ногу, и теперь вот заботливый племянник решил горячо любимому дядюшке сделать подарок, - кто его знает.
Мы летели в голубом небе, в иллюминатор светило оранжевое солнце, под нами сверкали белоснежные облака, а голове у меня звучали слова и мелодия песни: