Всё! Всё! Всё! Кончен, кончен курс науки! Я трясусь от холода и на ухабах плохо заасфальтированной дороги, а промёрзший ЛАЗ везёт меня и всю остальную братию к самому синему морю. Мы едем в Камышовую бухту, где находится самый новый и самый крупный рыбный порт Советского Союза на Чёрном море.
В нескольких километрах южнее Севастополя, на каменистом, безлюдном и безлесном берегу, в конце шестидесятых годов вырос посёлок из нескольких десятков многоэтажек. Рядом с ним, в длинной и узкой бухте, соорудили бетонную причальную стенку, подвели железнодорожную ветку, понаставили береговых подъёмных кранов. Здесь же построили рыбкомбинат, громадный холодильник и фабрику промыслового вооружения. В порту базируются два флота: траловый и транспортно-рефрижераторный. Слева и справа от проходной стоят две конторы: Севастопольского управления тралового флота - СУТФ, и Югрыбхолодфлота - ЮРХФ.
Февральский зимний день короток. В сумерках добрались до места назначения. В дальнем углу порта, почти в самом конце бухты, по военно-морскому, - в целях экономии места, кормой к причалу с отданными якорями стояла у пирса учебная флотилия, в составе: уже ни в какие моря не ходящего БМРТ "Глеб Успенский", парусно-моторной шхуны "Кропоткин" и трёх бывших СРТ , а ныне учебных судов - "Седова", "Метеора" и "Руслана".
У/с "Метеор", на который попала наша группа М-333, получил своё громкое название, скорее всего, по недоразумению. Имея длину в тридцать девять метров, и обладая главным двигателем аж в триста лошадиных сил, он мог развить парадный ход в десять узлов, и то при попутном ветре, что составляет восемнадцать с половиной километров в час.
В переоборудованном под кубрик рыбном трюме были установлены двухъярусные койки; тут же находился длинный, с откидными бортиками стол, за которым мы будем завтракать, обедать и ужинать, - кому позволит здоровье, то есть вестибулярный аппарат. В этот трюм и набились мы, как селёдки в бочку. Так что старый логгер , построенный в пятидесятые годы в ГДР для ловли и засолки сельди, продолжал выполнять свои прямые функции.
Переночевав, впервые в своей жизни, не на твёрдой суше, а на убаюкивающе покачивающей воде, мы почувствовали себя ну совсем крутыми мариманами. И началась с утра морская жизнь. Первым делом нас научили пользоваться спасательными жилетами. Пробковый спасательный жилет ярко-оранжевого цвета снабжался красной лампочкой и батарейкой, из которой, при кораблекрушении, в ночное время суток, необходимо было выдернуть шнурок и тогда морская вода, попав внутрь, вступала в реакцию с сухим специальным составом, и включался свет.
Кроме того, имелся также свисток, милицейского типа. Но им нужно будет подавать звуковой сигнал о бедствии, проходящим мимо тебя судам, а не отпугивать акул, как говорится в анекдоте, тем более что по теории подлости, они в основном попадаются исключительно глухие.
Расписали всех по вахтам и тревогам: шлюпочной, аварийной, пожарной и "Человек за бортом!".
Февраль в Севастополе не самое лучшее время года. Сырой пронзительный ветер, да ещё с морозцем, стегает по лицу, забирается под бушлат, фланку и тельняшку, жжёт уши. Чтобы добраться из Камышей до центра города нужно почти час мёрзнуть в троллейбусе, который едет по хорошей асфальтированной трассе, через каменистую безлюдную пустыню, местами поросшую какими-то вечнозелёными кустиками и пучками сухой прошлогодней травы. Иногда слева, то появится, то исчезнет тёмно-синего, почти чёрного цвета море, с белыми барашками на крутых, несущихся к берегу волнах. Воздух холодный, и оттого прозрачный, видимость отличнейшая. Кондукторша периодически объявляет, экзотические пока ещё для нас, названия троллейбусных остановок: "... Бухта Омега,... Стрелецкая бухта,... Херсонес....".
Зимние, продуваемые насквозь улицы города-героя были полупустынными. Девушки встречались крайне редко, да и то какие-то тоненькие, бледненькие, худенькие. Олежка Титов, наш непререкаемый авторитет и эксперт по части женской красоты, после увольнения в город, глубокомысленно заявил:
- Мм...да. Это очевидно на них повлияли две осады Севастополя.
На четвёртые сутки, ближе к обеду, "Метеор" и "Руслан" отошли от причала и двинулись на выход из Камышовой бухты. "Седов" остался в порту; он завтра отправится в Одессу-маму с закончившими штурманскую практику одесситами. Плавно переваливаясь с борта на борт, старички-логгеры неторопливо заскользили по не очень сильно колышущейся воде закрытой гавани, хотя ветер был довольно свежий. Но как только миновали волнолом, прикрывавший вход в бухту, "деды" потеряли всю свою солидность и начали такое вытворять, - только держись!
Вот длинная, громадная сине-зелёная волна подхватила нос "Метеора" и задирает его всё выше и выше. Затем резко уходит из-под него, и кораблик наш лихо проваливается в глубокую ложбину, меж двух водяных холмов, задрав теперь вверх корму. Хорошо окунувшись и подняв фонтаны брызг, чуть ли не до верхушки носовой мачты, он снова взлетает на очередной волне и всё повторяется сначала. Ну прямо как на качелях в парке культуры и отдыха, только покруче!
Несколько человек забравшись на пеленгаторную площадку сгрудились у переднего обвеса над ходовой рубкой, и, вцепившись обеими руками за поручни леерного ограждения, наперебой острили по поводу волн, ветра, нашего "Метеора" и внешнего вида друг дружки. На свежем воздухе качка на самочувствие пока ещё не влияла, но тревожная мысль о предстоящей трапезе портила настроение.
Наконец наши кораблики выгреблись помористее, и бросили якоря на внешнем рейде. Теперь они стали напоминать четвероногих друзей человека, о присутствии которых извещают таблички на калитках некоторых частных дворов. Гремя якорной цепью, метались они то в одну сторону, то в другую; то кланялись волнам, то подпрыгивали на их гребнях как поплавки.
Пришло время обедать. Цепляясь руками за всё что для этого годилось, мы слезли вниз и ловя ногами ускользающую палубу, стараясь увернуться от брызг ринулись галопом вдоль низкого фальшборта к своему кубрику. У входного тамбура возникла небольшая давка, и Чёрное море, подбадривая своих крестников, поддало нам в спины и пониже спин добрую порцию солёной водички.
Кубарем скатившись по крутому трапу и отряхиваясь как пудели дружно расселись вокруг стола, на котором уже лежала мокрая скатерть, а бортики были подняты вверх. Бачковые принесли борщ, компот и второе, разлили по тарелкам и кружкам, и вот тут-то и обнаружилось, кто настоящие моряки, а кто нет. Увы- увы, я оказался в числе последних и десять минут спустя, уцепившись руками за фальшборт, отдавал рыбам всё что успел насильно запихнуть в себя, и даже больше.
Ну, вот и приплыли! А что же дальше? Как же работать? Неужели придётся, как адмиралу Нельсону, всю жизнь таскать с собою по пароходу ведро? В животе, в голове и на душе было муторно и противно. Чёрт бы побрал мой вестибулярный аппарат! Все запахи на судне стали резкими и неприятными. Хлорка в гальюне, солярка в машине, борщ на камбузе перебивая друг друга лезли в нос вызывая новые приступы тошноты.
Двое суток кувыркались наши судёнышки на привязи, вблизи казавшегося теперь таким привлекательным берега. Наконец, на третий день, наставники посчитали, что мы достаточно оморячились для первого раза, и "Руслан" с "Метеором" снялись с якоря и вернулись в спокойную и уютную Камышовую бухту.
После швартовки, так приятно было выйти на причал и потоптаться по твёрдой, не убегающей из под ног земле. Стоявший рядом со мной, такой же собрат по несчастью, долго смотрел на мерно поднимающуюся и опускающуюся воду у причала, в которой как клёцки в супе колыхались медузы, и родил, наконец, народную мудрость:
- Да.... Люблю море... с берега, корабль на картинке, а качку, - в ресторане.