Луиза-Франсуаза : другие произведения.

Пролог

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Господь - Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться: Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего. Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной. Псалтирь, 22
  Valle umbrae mortis
  
   Старик был незряч, уже почти два десятилетия свет впустую скользил по мертвым глазам. Тьма окружала этого человека, непроглядная и безысходная. Но проникни сторонний взгляд в его душу - созерцатель содрогнулся бы в ужасе. Ибо в сравнении с мраком тайн, сокрытых в памяти старика, тьма обычной слепоты уподобилась бы сиянию солнца.
   По левую руку от слепца стоял крошечный столик, скорее поставка в две ладони шириной, увенчанная масляным светильником. Лампа была сделана из тонкой проволоки и стеклянной фабричной лампы, в цоколе которой просверлили отверстие и вставили фитиль. Даже наполненный, светильник давал очень мало света, ровно столько, чтобы посетитель чуть-чуть ориентировался в помещении без окон. А сейчас даже неверный пляшущий огонек умер, выпив досуха скудный запас масла.
   Слепец сидел, выпрямившись, словно к спине была привязана доска. Он сложил ноги по-турецки, чувствуя холодок утоптанной земли через тонкую циновку. Оно, то есть циновка, знавала лучшие времена, проделав длинный путь вниз, к убогим трущобам от фешенебельной гостиницы в 'национальном' китайском духе. В тонких старческих пальцах сухо пощелкивали четки, необычные, странные для того, кого иногда с оглядкой называли 'Святым'. Вместо обычных бусинок из дешевого стекла на нейлоновой нитке плясали, словно живые, кубики, похожие на игральные кости - из желтого целлулоида, помутневшие от времени и многочисленных царапин. Если бы в комнате было чуть больше света, а какой-нибудь посетитель обладал орлиным взглядом, он мог бы заметить, что на каждой грани тщательно выцарапан иглой крошечный рисунок, изображающий череп и скрещенные гаечные ключи.
   Человек с четками сидел в полной неподвижности, похожий на мумию. Лишь движения пальцев и чуть сипловатое дыхание свидетельствовали, что он жив.
   Снаружи послышались голоса, перекрыв обычный приглушенный шум, который несла улица - скрип колес на тележках рикш, заунывные вопли торговцев креветочным концентратом, стук множества ног, обутых в ботинки на деревянной подошве. Заканчивалась третья рабочая смена на ближайшем заводе, работники спешили по домам и 'экономам', чтобы воспользоваться коротким отдыхом.
   Голоса стали громче. Один, знакомый, принадлежавший домовладельцу, противно ныл. Другой был требователен, обрубая короткие фразы, как вьетнамский уличный повар, что кромсает крысиную тушку двумя секачами. Тонкие губы старика чуть шевельнулись в кривой усмешке, кубики четок быстрее засновали в руке, постукивая, как настоящие высушенные косточки.
   Заскрипела шаткая лестница, затем хлопнула дверь, кто-то вошел. Обычно посетители задерживались на несколько секунд, привыкая к полутьме, но этот гость двигался легко и без заминок. Чуть замедленно, наверное, внимательно высматривая, куда ставить ноги. Для женщины у гостя был слишком тяжелый и широкий шаг. Прошуршала циновка, принимая вес садившегося мужчины.
   Пальцы старика, обтянутые пергаментной кожей, замерли, остановив щелкающий бег костяшек. Тишина расползлась по каморке, липкая и зловещая, как сеть, сплетенная тропическим пауком. Слепец поднял голову и медленно повернул ее вправо, затем влево, словно выписывая носом широкий вытянутый эллипс. Чуть обвисшая кожа, изборожденная многочисленными морщинами, не ощутила никаких изменений в температуре. Что ж, у гостя явно был фонарь, иначе он не смог бы двигаться так легко. Но пришельцу по крайней мере хватило такта на светить в лицо хозяина подземной лачуги.
   Старик молчал, спокойный и недвижимый, словно гранитный камень, у которого в распоряжении все время мира.
   - Добрый вечер, - гость заговорил первым, по-французски, очень чисто. Только растянутое и сглаженное 'р' показывало, что для него это не родной язык. Хороший, приятный голос человека лет шестидесяти или немного старше. Такой бывает у добрых и открытых людей. Или у очень умных и опытных негодяев, которые годами оттачивают могущество слова.
   - Выключи свет, - попросил, хотя скорее уж приказал старик. Голос у него оказался хриплым и каркающим, но произношение безошибочно выдало природного итальянца.
   Тихо щелкнуло. Очень похоже на переключатель электрического фонарика.
   - Прошу прощения, должно быть прозвучало не слишком вежливо, - слепец самую малость смягчил стальную нотку в голосе. - Я слишком долго живу во тьме...
   - Это понятно и естественно, - после короткой паузы отозвался гость. - Я не обижен.
   Слепец едва заметно кивнул, самому себе. Прямота пришельца ему понравилась - никакого фальшивого сострадания к чужому увечью, спокойная несуетливая сосредоточенность.
   - Итак, что привело тебя ко мне? - вопросил старик.
   - Поиски, - лаконично отозвался гость. - Долгие и трудные поиски. Я искал 'морлоков'. Хотя бы одного. И, думаю, нашел.
   Слепой отшельник остался недвижим, несмотря на темноту ни единый мускул не дрогнул на его лице. А о том, как резко сжалась костистая, похожая на птичью лапу рука - могли поведать лишь немые чеки.
   - Забавно... Я думал, что 'морлоки' - уже история, забытая за двадцать лет... И надо же, кто-то вспомнил про старый ужас повелителей мира... Что ж, ты нашел то, что искал, - старик ответил после долгой паузы, подчеркнуто обезличено, словно речь шла о совершенно постороннем и неодушевленном объекте.
   - Ты знаешь, кто я, - так же спокойно, бесстрастно вымолвил гость. Тень вопроса едва теплилась в его словах, как уголек под слоем пушистого пепла.
   - Конечно. Я часто слушаю радио, - улыбнулся отшельник. - Тем любопытнее твой визит. Личный визит... - он подчеркнул слово 'личный'. - Это ... смело, учитывая кого ты искал и нашел.
   - Мне нечего скрывать и нечего бояться. Кроме того, я пришел с миром.
   - Любопытно... - слепой старик низко склонил голову, коснувшись подбородком груди, словно утонул в глубоких думах.
   Вдали пронзительно затрезвонил гудок заводской 'железки' - по ветке проходил новый состав с углем. Они шли каждые четверть часа - с антрацитом из Корей и бурым с китайского севера - до развилки, разделяющей угольный поток на две магистрали. Одна линия проложена к Чунцину, где на заводском комплексе, принадлежащем русскому концерну, из камня будут выжимать газойль с помощью химии, нагрева и сжижения. Другая к Цэянси, 'энергокластеру', питающему электроэнергией всю промышленную зону Китая, часть русского Дальнего Востока и даже отчасти Японию. Вибрация от сверхтяжелого состава пронзила плотную землю, заставила чуть звякнуть проволочное основание светильника, сделанного из старой лампы.
   - Я знал, что когда-нибудь старые грехи настигнут меня, - продолжил старик тихо, с печалью, но без тени страха. - Однако никогда не думал, что за мной может прийти кто-то ... вроде тебя.
   - Ты не слушал меня, - негромко сказал гость. - Я пришел с миром. Наверху ждет автомобиль, за городом 'на подскоке' дирижабль. Он доставит нас в Юйшу, там зафрахтован самолет в Европу.
   - Мальчик, ты сошел с ума от избытка многих знаний, в коих многие печали? - осведомился слепой террорист. - Ты действительно думаешь, что я отправлюсь с тобой на суд власть имущих?
   - Я не мальчик и старше тебя, - отрезал пришелец, и лед ощутимо звякнул в его голосе. - И хоть я не убивал жителей высоких башен, не тебе говорить со мной свысока. Это не конвой, а приглашение в гости. Нас ждет долгий путь и долгая беседа. Если согласишься.
   - А если не соглашусь?
   - Я уйду. Ты нужен мне, весьма нужен. Однако не настолько, чтобы умолять или принуждать.
   Старик покачал головой, будто разминая шейные мышцы. Он был лишен зрения, но гость испытывал странное, очень неуютное ощущение, что его рассматривают пристальным, недобрым и всевидящим взглядом.
   - Любопытно... - молвил, наконец, слепой. - Когда человек живет во тьме, то поневоле очень внимательно слушает. И со временем голоса начинают говорить куда больше, чем слова. Я не слышу в твоих словах лжи... Хотя должен был бы... Ты уверен, что меня не ждут застенок и квалифицированные палачи с патентом на 'sanatio specialis'. А это приводит к интересным мыслям о разных возможностях.
   Гость терпеливо молчал, не желая прерюныхывать нить неторопливых размышлений хозяина подземелья.
   - Если не рассматривать версию с ловким обманом, чтобы заполучить меня для расправы, то остается не так уж много. Старые секреты группы уже неактуальны и представляют интерес разве что для истории. Банковские счета давно пусты. Контакты с шпионами и посредниками не входили в мою компетенцию, я занимался чистой 'боевкой'. Методика 'альтер эго' и создание 'зеркальных' биографий... Думаю, за эти годы технология давно ушла вперед. Значит, остается только одно. Кто-то решил вызвать из небытия призрак старого беспощадного врага 'погонщиков прогресса'. Не так ли?
   - Мы обсудим этот вопрос. Этот, и многие иные. Однако не здесь. Как уже было сказано, это очень долгий разговор...
   - Что ж, справедливо. И тем не менее, долгий разговор нам вероятно все же предстоит, здесь и сейчас.
   - О чем? - бесстрастно вопросил пришелец.
   - О жизни. О деяниях. Об ошибках и триумфах.
   - Мои люди будут ждать столько, сколько потребуется. Но я не столь терпелив, чтобы вести пустые разговоры о жизни и смерти.
   - Ты думаешь, что определяешь течение нашей беседы, - хмыкнул старик. - Однако это не так.
   Он легким движением накинул четки на запястье левой руки, как браслет не по размеру. Правой же приподнял уложенный аккуратными складками край хламиды, в которую был одет, извлек наружу рубчатый цилиндр, размером чуть больше банки лярда от вездесущей 'N-Y-F'. Все это очень быстро, со сноровкой опытного бойца.
   Во тьме что-то резко щелкнуло. Совершенно по-иному, нежели выключатель фонарика - резкий металлический звук ударил по ушам, низко и зловеще. Слепец вслушивался в тихий шум дыхания гостя, ловя его, словно вампир - капли живительной влаги из вскрытой кровеносной жилы. И был вознагражден - при металлическом щелчке пришелец ощутимо вздрогнул, глубоко втянул сырой воздух подземелья.
   - Кажется, тебе это знакомо, - констатировал отшельник.
   - Кто слышал подобное, тот не забудет, - гость на удивление быстро справился с собой, слишком быстро для простого человека. - Не думал, что мне еще когда-либо доведется услышать, как взводится граната.
   - Противопехотная, от Kader Industrieen, в коммерческом варианте - с дополнительным термитным зарядом. Скоба прижата моим коленом, - просветил собеседника слепой отшельник.
   - Колено 'морлока' в отставке. Какая ... тонкая грань между жизнью и смертью, - ответил гость после мрачной паузы. - Что дальше?
   - Ты не боишься.
   - Сказано 'будь тверд и мужествен, не страшись и не ужасайся; ибо с тобою Господь Бог твой везде, куда ни пойдешь' . Я не боюсь смерти.
   Они молчали, долго, минуты три, а может и еще дольше.
   - Ты и в самом деле не боишься, - наконец согласился отшельник, с неприкрытым удивлением. - Что ж, это облегчает дело... Я пойду с тобой, но при одном условии.
   - Каком?
   - Я хочу услышать твою историю.
   - Слишком долго.
   Они перебрасывались словами быстро, в четком жестком темпе, как игроки за шахматной доской нажимают на рычажок часов.
   - Не всю. Только о том, что привело тебя к...
   Слепец оборвал фразу на полуслове, однако собеседник его отлично понял.
   - Мы идем странными, причудливыми путями, - наконец вымолвил пришелец.
   - Я все еще не уверен, стоит ли мне идти с тобой и за тобой. Стоит ли мне вообще слушать твое предложение. Я хочу услышать то, чего не знает более никто. Я хочу понять, кто ты есть. Что ты есть. Если солжешь, я узнаю об этом, и мы оба ... останемся здесь.
   Старик ожидал любой реакции на свою недвусмысленную угрозу. Любую кроме той, что последовала. Скрытый во тьме пришелец рассмеялся. Негромко и, похоже, совершенно искренне.
   - Мои мысли и воспоминания становятся ходовым товаром, - заметил он, отсмеявшись.
   - Что?.. Мысли?.. - не понял старик и умолк, понимая, что вопрос прозвучал глупо и совсем несерьезно.
   - Мне были нужны три человека. От одного - память. От другого - способности. От третьего - от тебя - знания. И каждый из вас захотел узнать частицу моей жизни. Первого интересовало мое будущее. Второго - мои намерения и ресурсы. Тебя же влечет мое прошлое... Есть в этом что-то глубоко символическое.
   - Напомню, что мы можем умереть в любой момент, когда я сочту нужным, - старик оказался совсем выбит из колеи, он терял контроль над разговором и теперь старался восстановить равновесие подчеркнутой жесткостью. Но... гость просто игнорировал неприкрытую угрозу. Так, словно Бог и в самом деле стоял за его плечом, определяя срок жизни и смерти. И слепец ощутил суеверный страх, впервые за много лет.
   - Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон и пророки , - произнес гость. - Ты узнаешь о том, как все началось. Но не просто так. Я тоже бываю любопытен... И воздам тебе равным за равное. Ты хочешь знать то, что не ведомо более никому. Тогда сам расскажи мне о том, чего никто не знает. Расскажи мне о том, что случилось двадцать лет назад. Об 'Экспрессе'.
   Слепец криво ухмыльнулся, поднял голову и тряхнул четками. Кубики не застучали, но зашуршали, будто их уже скрыл полог Времени. Времени, пред которым равны все...
   - Что ж, справедливо, - голос отшельника звучал также глухо и потусторонне.
   И призраки прошлого заполнили утопавшую во тьме каморку.
  
   * * *
  
   Скоростной немецкий ExpressZug скользил по сияющим нитям рельс, направляясь от закрытого пансиона в австрийских Альпах к не менее закрытому 'Золотому городу' на Адриатическом побережье Итальянского полуострова.
   За окнами уютно раскинулась сказка. Как будто доброе волшебство переместило поезд на страницы старинной открытки. Или в колдовской мир удивительной игрушки, где в стеклянном шарике, заполненном водой, всегда идет снегопад - нужно только слегка встряхнуть. Железная дорога то бежала двойной колеей среди холмов, то ныряла в узкие ущелья. Деревья и кусты словно кланялись человеческой технике, приподнимая белоснежные шапки. Пушистые сугробы играли призрачным светом, который обретает чистейший снег на исходе дня, когда кажется, что каждая снежинка подсвечена изнутри искоркой теплого огня. Мягкое вечернее солнце покидало сине-белое небо, чуть тронутое серой кистью - ни в коем случае не блеклым цветом городского смога или уличной грязи, но благородным оттенком glnzendem мetall, что так популярен в этом сезоне среди индустриал-авангардистов Вены и Петербурга.
   Стюард номер девятнадцать глубоко вздохнул. Нестерпимо хотелось курить. Он бросил эту привычку десять лет назад, поскольку жертвы вредных пристрастий не могли претендовать на сколь-нибудь значимое место в сложной иерархии элитной обслуги. Сильные мира сего могли предаваться любым порокам, но вокруг них все должно было оставаться стерильным и идеальным. Десять лет... ни разу за эти годы желание вновь щелкнуть зажигалкой и вдохнуть горячий дым не посещало девятнадцатого. Для этого он был слишком расчетлив и дисциплинирован. А теперь старая забытая привычка вновь вернулась, набросилась, подобно голодному зверю.
   Это все нервы.
   Номер девятнадцать еще раз вздохнул, с силой выдохнул, повторил еще несколько раз, насыщая кровь кислородом, изгоняя нервозность давно отработанными дыхательными упражнениями. Он запретил себе бояться, и страх втянул обратно бесплотные холодные щупальца.
   Теперь все в порядке.
   Стюард придирчиво оглядел себя в зеркале отсека для хранения прохладительных напитков, одернул бело-зеленую - под цвета Eisenbahen - ливрею. Скользнул взглядом по рисунку на картонной карточке 'Inegrity', которую кто-то небрежно сунул за край зеркальной рамы. На маленьком прямоугольнике среди разнокалиберных шестерней мчался красный тепловоз, символизируя прогресс и развитие. Над машиной был изображен мускулистый рабочий в каске, он сжимал какой-то инструмент и с оптимизмом взирал за край карточки.
   В детстве номера девятнадцать не было игрушек, их вообще не водилось в гиблых трущобах южной Италии. Дети играли спичечными коробками, тряпичными самоделками, жалкими поделками, которые делали увечные ветераны. И такими вот картонками, которые тогда только входили в обиход. Двух- или трехцветные картинки казались окошками в иной мир, счастливый и близкий - казалось, только руку протяни...
   Этот штрих, окошко в прошлое, открытое забытой кем-то картонкой, стало как раз тем, в чем девятнадцатый так нуждался сейчас. Вспышка злобы, холодная контролируемая ярость омыли сознание, окончательно изгнав страх. Стюард легко подхватил поднос и нажал узорный рычаг двери.
  
   Состав включал в себя восемь вагонов, влекомых паровозом нового образца - каплевидной формы, в обтекателе, скрывающем корпус от крыши до колес. Четыре вагона из восьми несли драгоценный груз, если только к их пассажирам было применимо это грубое, маргинальное слово - 'груз'. Дети и подростки из лучших семей Центральной Европы. Не 'бриллиантовая тысяча' из повелевающих всем миром семей, но самые настоящие представители 'платинового миллиона'.
   В начале карьеры стюарда на элитных железных дорогах девятнадцатый долго не мог привыкнуть к этим детям... Он тщательно скрывал эмоции, неизменно храня на лице маску безликого автомата из обслуживающего персонала, но глубоко внутри недоумевал - дети ли это вообще? Они были одеты как взрослые - в обязательные костюмы строгих цветов и не менее строгие платья. Вели себя степенно, с подчеркиваемой сдержанностью, как взрослые. Даже в играх и разговорах подражали старшим из своего круга. Не дети, но чинные и благовоспитанные наследники несметных состояний и невообразимых активов, с юных лет сознающие свое положение, готовые со временем достойно представить свой класс.
   Девятнадцатый скользил по составу, легко удерживая на весу серебряный поднос, переходя из вагона в вагон. Прохладительные напитки - лимонад, минеральная вода, китайский чай, русский 'таежный' отвар, безумно модный благодаря Великому Князю... Дети даже пили, как степенные personnes Socit. На каждом переходе через очередной тамбур разносчика остро кололи взгляды охраны. Безликие, как и обслуга, молодые люди, гладко выбритые, с одинаковыми лицами и пустыми глазами. У каждого кобура под хорошо сшитым серым пиджаком. Время от времени навстречу попадались другие стюарды, в этом случае представители персонала, не меняя выражения лица, обтекали друг друга, как ветер, словно неодушевленную преграду.
   Девятнадцатый миновал 'библиотечный' вагон, с длинными диванами, обитыми бледно-зеленым бархатом. Здесь размещались фильмотека, несколько специальных столов-парт со встроенными проекторами и зелеными лампами для чтения, а также новейший телевизионный приемник с механической 'коробкой'. Обычно в этом вагоне собиралось немало юных пассажиров, но сейчас только одинокая пара просматривала какой-то диафильм. Маленькая девочка в необычном, слишком легкомысленном розовом платье и ее гувернантка - высокая девушка в пиджачном костюме. Длинные, очень густые рыжие волосы тяжелыми волнами обрамляли точеное бледное лицо. Проходя мимо, стюард машинально стиснул зубы, ожидая неизбежного. Гувернантка проводила его взглядом ярких зеленых глаз... но промолчала.
   Список пассажиров этого рейса менялся крайне редко. Девочку - откуда-то из Германии - уже два года сопровождала рыжая дрянь. 'Дрянь', потому что она никогда не упускала возможности уколоть девятнадцатого. Воткнуть словесную шпильку, указать на выдуманную оплошность, поставить в дурацкое двусмысленное положение. Зеленоглазая стерва явно наслаждалась этим. Может быть, вымещала обиду за свое положение на ком-то более низкого статуса. Девушка явно была тренирована как телохранитель высокого класса, но сопровождала всего лишь мелкую козявку, наверное, это было для нее унизительно. А может быть ей просто нравилось унижать людей... Кто знает.
   Девятнадцатый прошел мимо, ожидая, что обидное слово полетит в спину. Но не дождался. Проход в один конец закончился, впереди оставался только вагон охраны и связи, туда вход запрещен. Девятнадцатый перехватил поднос в левую руку и слегка размял пальцы правой кисти. Походка должна быть элегантной и быстрой, но ни в коем случае не торопливой. Недаром искусству передвижения с яствами и напитками учат столь же тщательно, как телохранителей-корпоратов - джиу-джитсу и боксу. Пластика, координация движений, здесь важно все и персонал даже проходит обучение на особых курсах при венской 'Школе психоанализа', постигая азы психологии. Стюард должен появляться в ту же секунду, как потребуются его услуги, и не досаждать своим присутствием ни единого лишнего мгновения после.
   У стюарда не было часов, вообще ничего, что могло бы напомнить пассажирам о времени. Но он и не нуждался в них - тренированное зрение и опыт позволяли ориентироваться по наручным хронометрам встречных, в первую очередь - охранников.
   Девятнадцатый замер на несколько секунд, повернувшись спиной к салону. Закашлялся, прикрыл рот рукой, под пристальным и неодобрительным взглядом очередного парня в сером пиджаке, чуть топорщащемся на левом боку. Крошечная таблетка выскользнула из пальцев стюарда и замерла на языке. Девятнадцатому стоило немалых трудов сохранить на лице бесстрастное доброжелательное выражение - рот сразу наполнился густой слюной и вяжущей горечью. Еще одно легкое покашливание, движение рукой, маскирующее движение кадыка. И вот пилюля скользнула по пищеводу в желудок.
   Теперь обратного пути не было. Купленный за огромные деньги продукт передовой франко-немецкой фармакологии начал свое действие, выверенное по секундам, с учетом индивидуального метаболизма.
   Поворот, на лице снова маска вежливого андроида из постановки 'Метрополис'. Снова 'библиотека'. Розовая подопечная уже закончила смотреть диафильм, ее гувернантка-телохранитель встала из-за парты. Женщина была высока, вровень с девятнадцатым, который проходил по самой верхней планке допустимого для персонала роста - пассажиры не должны чувствовать подавленность при общении с обслугой, хоть в чем-то превосходящей их.
   Девятнадцатый поймал знакомый взгляд зеленых глаз, увидел движение губ, готовых высказать очередную колкость, формально вполне невинную, но с очевидным подтекстом. Стюарда бросало в жар и холод, попеременно и очень быстро, уши горели, низ живота будто кололи длинными иголками. Химия действовала, как и рассчитывалось. Время истекало.
   Была тому виной адская пилюля, растворившаяся в желудке и наполнившая тело коктейлем сложных соединений, или девятнадцатый наконец сбросил оковы жесточайшей дисциплины, которой повиновался годами без единого сбоя... Кто знает?.. Он поставил поднос на ближайший стол и улыбнулся молодой женщине, широко и добродушно. А затем шагнул навстречу, обнял и поцеловал. Позади всхлипнул, втягивая воздух, охранник, окаменевший от такого ненормального, немыслимого нарушения устава. Но девятнадцатому было уже все равно.
   Секунды остановились, встали в очередь, позволяя испить до дна именно этот момент. Миг торжества, когда все уже предопределено и ничего нельзя изменить. И взгляд близких зрачков изумрудно зеленого цвета неуловимо изменился. Удивление, безбрежное и бездонное, сменилось чем-то совершенно иным. Радостью?.. Узнаванием?..
   Ее узкие, но сильные ладони легли ему на плечи. Прохладные губы ответили на поцелуй. Девятнадцатый понял, с ослепительной ясностью понял, как глуп и слеп был прежде. Как превратно и ошибочно толковал ее язвительность и насмешки.
   Прежде.
   Но наступило 'сейчас'.
   И ничего уже нельзя изменить.
   Они стояли между диваном и столом с проектором, обнимая друг друга так, как будто отпустить - значило потерять смысл жизни навсегда. Ее голова лежала у него на плече, а густые волосы цвета расплавленной меди согревали ему шею. Плечи под дамским пиджаком дрогнули, похоже, она беззвучно плакала. Но дьявольский огонь допинга растекался по жилам мужчины, опаляя каждый нерв, убивая страх, инстинкт самосохранения, любые чувства, кроме яростной готовности.
   - Прости, - прошептал он, балансируя на тончайшей грани, что еще разделяла пробужденного демона и крошечный островок оставшейся человечности. Она молча кивнула, вряд ли понимая, что происходит сейчас. И чему суждено произойдет.
   Выстрел хлопнул очень тихо, словно пальцами щелкнули. Стюард первой смены номер девятнадцать, он же номер три в боевой секции группы 'Морлок', выпустил враз обмякшее тело женщины. Убитая гувернантка еще не успела осесть на паркетный пол, когда террорист развернулся всем корпусом и прострелил голову охраннику, сунувшему ладонь под пиджак. Девятнадцатый оскалился в безумной усмешке и шагнул дальше, вытянув руку, крепко сжав рукоять URE, обманчиво 'дамского' на вид и опасного, как армейский 'кольт'.
  
   Все закончилось очень быстро. Охрана состава была готова к отражению любой атаки извне и к неожиданному предательству изнутри. Но удар оказался слишком быстрым, неожиданным и масштабным. Четверо террористов перебили стражу в вагонах за считанные секунды, потеряв всего одного бойца. Затем последовал короткий перерыв, ровно настолько, сколько требовалось, чтобы вооружиться пистолетами покойников. И выстрелы загремели вновь, выкашивая уже обслугу - бонн и компаньонов. 'Морлоки' слишком долго готовились к акции, они не собирались рисковать даже в малости.
   Девятнадцатый стоял, все еще скалясь в болезненной гримасе, со свистом втягивая горячий воздух сквозь стиснутые зубы. Его мутило, голова раскалывалась от боли - сказывались последствия допинга, на несколько минут разгонявшего реакции и рефлексы до физиологического предела. Ливрея была покрыта множеством алых брызг, по шее струилась тонкая красная ниточка - еще одна гувернантка оказалась подготовленным агентом. Ее пуля скользнула по коже, чудом разминувшись с артерией.
   Террорист невольно глянул в ту сторону, где находился броневагон охраны. Там постоянно находилось полное отделение бойцов при полном вооружении, включая пулеметы, если бы 'церберы' вмешались в потасовку, у 'морлоков' не было бы ни единого шанса. Но стальная дверь, камуфлированная деревянными панелями, оставалась неподвижной. Это значило, что таймер на хорошо спрятанном баллончике с маркировкой 'Роллинг-Анилин' сработал в строго отмеренную секунду.
   Восемнадцатый покачнулся, с трудом оперся о стену вагона, оставляя на изысканных шелковых обоях кровавые следы. Его тоже зацепило, но куда серьезнее. Командир группы быстро перезарядил 'Смит-Вессон', все еще истекающий пороховым дымком.
   - Сможешь дальше? - коротко спросил он у раненого. Тот молча качнул головой, силы стремительно покидали восемнадцатого, он уже не мог стоять и осел на пол, вытянув ноги в проход.
   - Сам? - коротко уточнил командир. Раненый снова кивнул, поднял пистолет в дрожащей руке. Когда хлопнул одинокий выстрел, никто не оглянулся и не посмотрел на товарища. Мертвым не нужно сострадание или участие, а живых поджидала самая главная часть работы.
   Чтобы собрать всех детей в одном вагоне потребовалось всего две минуты. Никто не пытался спрятаться, сбежать или как-либо помешать захватчикам. Похищения являлись частью профессионального риска всех 'погонщиков прогресса', независимо от возраста. Поэтому каждый ребенок в поезде был соответствующим образом подготовлен и выучен. Никакого сопротивления, никаких прямых взглядов и обращений к бандитам. Полное, беспрекословное исполнение их приказов, покорность и терпение. Главное - сохранить драгоценные жизни и здоровье будущих повелителей мира. За них заплатят выкуп, вернут домой, а дальше проблему станут решать каратели корпоративной полиции, пинкертоны и частные армии.
   Взгляд девятнадцатого зацепился за ярко-розовое пятно - та самая девчонка, которую сопровождала рыжая телохранительница. Ребенок, как и все остальные, стоял на коленях, высоко подняв руки. Неожиданно для самого себя бывший стюард наклонился и посмотрел ей прямо в глаза. Огромные, бездонные глаза василькового цвета, без единой слезинки.
   От этого ему почему-то полегчало.
   - Нам не нужны оправдания и прощение, - спокойно, холодно произнес командир, и строки 'Литании ненависти' прозвучали особенно зловеще среди роскоши ExpressZug. - Вы высоки, но есть те, кто выше.
   - Вы сильны, но есть те, кто сильнее, - продолжил девятнадцатый, крепче сжимая рукоять пистолета.
   - Надежда - солнце для мертвых. Живые не надеются, они берут судьбу в свои руки, - вновь принял эстафету командир.
   - Неприступны башни, в которых вы скрываетесь, высоки и крепки стены их. Но есть двери, - вымолвил финальную строку стюард.
   - Ваши судьи войдут без зова.
  
   Солнце почти закатилось за горизонт. Вечер набросил серо-синий полог на снежный лес и поезд, скользящий среди заснеженных деревьев, как игрушка на серебряной нити. Ни единого звука не проникало наружу, через прочные стенки, лишь мягко светились окна вагонов, в которых мелькали частые яркие вспышки.
  
   * * *
  
   - Что они сделали не так? - спросил гость.
   - Что? - слепец будто очнулся ото сна, вскинул голову и привычно стукнул четками.
   - Почему вы всех убили? Что пошло не так?
   Старик улыбнулся, добродушно и открыто. Тем страшнее оказались его последующие слова.
   - Все произошло именно так, как и было задумано.
   - Что?.. - теперь спросил уже гость. В комнате было умеренно тепло, но ему неожиданно показалось, что одежда обледенела.
   - Видишь ли, практический терроризм - это инструмент для достижения каких-то конкретных целей. Мы же воспринимали террор, как форму искусства.
   - Искусства? - переспросил гость и коснулся мочки уха, словно сомневался в собственном слухе.
   - Да. Именно поэтому мы были самым страшным врагом для всех этих 'платиновых' и 'бриллиантовых'. Мы превратили терроризм в театральные постановки, непредсказуемые и яркие. И устрашающие. 'Морлоки' не надеялись изменить мир, потому что понимали - это невозможно. Наши действия в глобальном масштабе - как булавочные уколы, сколь бы яркими они не были. Мы просто творили возмездие максимально ужасным способом. Поэтому ничего не 'пошло не так'. Все именно так и задумывалось.
   - Пожалуй, я не ошибся в выборе, - внезапно сказал безымянный гость после краткого молчания. И с неожиданным пониманием выговорил:
   - В свое время мне довелось встретиться с одним необычным человеком. Это было давно, и все же я запомнил его слова - 'Люди спрашивают, где был Бог, когда на свете творилось то или это? Они не видят очевидного ответа. Что бы ни происходило, Он всегда на своём месте - в элитной ложе. И человеку следует играть свою роль как можно лучше' . Я с ним не согласился, по очевидным причинам, но думаю вам нашлось бы, о чем поговорить.
   - Да, умно сказано, - согласился старый террорист, обдумав слова неизвестного философа. А затем вернул разговор в изначальное русло одним кратким вопросом.
   - Итак?
   - Итак... - эхом повторил гость.
   - В библейских текстах я не силен, зато наслушался восточной мудрости. 'Не делай человеку того, чего не желаешь себе. И тогда исчезнет ненависть в государстве, исчезнет ненависть в семье'. Так сказал Конфуций. Теперь я хочу услышать твой рассказ.
   - Что ж...
   В темноте зашуршало. Пришелец устраивался поудобнее. Слепец тоже сменил позу, надежнее пристраивая гранату, чтобы скоба не сорвалась случайно, раньше времени.
   - На самом деле все началось еще раньше, - не совсем понятно начал свою повесть рассказчик. Однако старик явно понял, что тот хотел сказать, он склонил голову и кивнул, словно кто-то мог увидеть этот жест.
  
   - Трем людям, в разных концах света, совершенно незнакомым друг с другом, оказалось суждено встретиться. У каждого из них была своя дорога к этой встрече. Но как я со временем узнал... это удивительно, почти невероятно. И все же - для всех троих этот путь начался в один день, много лет назад...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"