Premier, по-французски - "первый", причем произносить это следовало с почтением, так, чтобы сразу становилось понятно - не просто первый, но безусловно Первый. Так во всем мире уже лет двадцать привыкли называть Бейрут. И если картельный город Дашур был жемчужиной Востока, то крупнейший город Ливана заслуженно считался бриллиантом Юга. Конечно, значение средиземноморского региона было уже не то, что четыреста лет назад, до открытия Америк и превращения Атлантики в большую "торговую лужу". Однако здесь по-прежнему находили занятие миллионы людей, движущих важные шестеренки мировой экономики. Миллиарды франков, рублей, талеров, долларов, луидоров, фунтов и эскудо ежедневно меняли владельцев, переписывали человеческие судьбы, давали жизнь и отнимали ее. Номинально здесь даже имелась некая централизованная власть - город по-прежнему управлялся британской колониальной администрацией. Фактически же ... Впрочем, печаль англичан относительно утерянного имперского могущества никого кроме них самих не интересовала. Да и сами англичане, во всяком случае, те, с кем сталкивался Хольг, тоже давно и с увлечением играли по новым правилам франкоцентричного мира. Благо места в нем хватало всем.
Даже гнусным сальваторцам...
Хольг бегло скользнул взглядом по Чоке и Бенхамину, которые увлеченно считали передаваемый товар. Третий "муравей", Хесус, разыгрывал сурового пахана. То есть грозно кривил и без того страшную татуированную рожу, поминутно хватаясь за ствол многозарядного MAS. Совершенно детская любовь "разрисованных" к французским пистолетам не переставала удивлять Хольга. Франки умели многое, но вот пистолеты у них были скверными, даже американцы делали лучше. И тем не менее каждый "мекс" считал своим долгом обзавестись именно французским пистолем, в крайнем случае револьвером, но непременно "Chamelot". Причем оружие претерпевало мистически-жуткие метаморфозы с золочением и серебрением, гравировкой, перламутровыми накладками и прочей клоунадой.
Впрочем, варварские вкусы в оружии были наименьшей из проблем. связанных с сальваторцами.
Хольг машинально потер правый бок, который все еще болел. Срастающимся ребрам требовался покой, а именно этого хозяин им предоставить не мог. Теперь, под новыми хозяевами, ганза работала в два раза интенсивнее, получая в два раза меньше. Но по крайней мере, компания сохранила жизнь.
В Бейруте практически не оставалось государственного присутствия, которое могло бы придать смысл понятию "контрабанда". Однако в нем набирали силу картели, которые очень косо глядели в сторону нелицензированных продавцов и внегильдийских торговцев. Поэтому, если раньше романтики с большой дороги опасались полиции, то нынче следовало оглядываться в опасении кригскнехтов и пинкертонов. У "муравьев" здесь были на удивление неплохие знакомства и связи, так что риск оказывался минимальным, и тем не менее все работали споро.
Хольг вытащил из кармана спичечный коробок, достал из него комок прессованного бетеля со щепоткой извести. Жвачку кинул в рот, коробок бросил на землю и притоптал каблуком. Фюрер терпеть не мог бетеля, но в умеренных дозах восточная гадость тонизировала, а бодрость ума и тела - то в чем он сегодня очень нуждался. Вязкая масса сушила рот и горчила, но Хольг методично размалывал ее челюстями, не обращая внимания на тупую боль в сломанных зубах.
Хесус перехватил недоброжелательный взгляд фюрера и злобно ощерился. Прогавкал короткую фразу на том, что считал французским наречием. Хольг щелкнул пальцами у челюсти и односложно сказал:
- Болят.
Мекс улыбнулся и кивнул, корча умилительную рожу. Именно он в свое время оставил Хольга без нескольких зубов. Хесус согнал улыбку и разразился потоком слов. Фюрер как обычно почти ничего не понял, но отреагировал привычно - опустил голову, принял подобострастную позу и быстро пробормотал череду извинений. Их в свою очередь наверняка не понял "муравей", но здесь имели значение не слова, а тон и поза.
Все прочие - ганза и трое носильщиков принимающей стороны работали не поднимая глаз, в молчании. Даже Родригес перетаскивала маленькие ящички с дефицитными медикаментами. В иных обстоятельствах фюрер помог бы, но "мексы" вообще не понимали, как может работать главарь. Тем самым, Хольг сразу опустил бы себя до уровня тягловой лошади, утратив даже подобие уважения.
Передача товара происходила в широком поясе складов и трущоб, окруживших собственно Бейрут. Меж четырех ангаров из ржавого кровельного железа, под дырявым брезентовым тентом грузовик и оба "рено" освобождались от груза. Все происходило в молчании, при свете единственной лампы "летучая мышь", подвешенной на крюке из громадного гвоздя.
Холь почувствовал, как пот струится по лицу, а куртку, казалось, можно вообще выжимать. Он отошел в сторону, тяжело хромая, вытер лицо старым драным платком. Хесус что-то оскорбительно проржал в след фюреру, Бенхамин присодинился, но Хольг лишь сгорбился, словно укрываясь от ветра.
Один из негров споткнулся и едва не уронил коробку. Внимание сальваторцев переключилось на него. Хольг посмотрел на свои "бронзовые часы", в которые, наконец, вставил пластмассовое стекло. Время близилось к полуночи.
Прохладный ветерок зашуршал по крышам, овеял потные лица. Предчувствуя конец работы, все заработали быстрее, почти с остервенением перекидывая груз. Последними шли ящики с гранатами, настоящими немецкими "кардерами", а не самоделками из консервных банок с ампульными детонаторами. Самый опасный товар за который картельные "криги" расстреливали на месте. Зачем "муравьям" понадобились армейские гранаты, не следовало даже думать.
Хольг еще раз посмотрел на часы. Минута первого... Фюрер закашлялся, как демонстрант, надышавшийся хлорпикрина, надолго и тяжело. Тут случилась некоторая заминка - второй негр случайно толкнул Максвелла, рыжий англичанин с проклятиями сбил черного с ног и начал увлеченно его пинать, рыча как питбуль. Избиваемый тихо подвывал, сжавшись в клубок со сноровкой человека, привычного к побоям - колени к груди, ладонь на шее сзади, локоть прикрывает лицо. Второй негр суетливо бегал в стороне, жалобно вскрикивая и размахивая руками. Лохмотья его шинели топорщились, как перья диковинной птицы. Хохол сплюнул, пожал плечами и отступил к грузовику ганзы, завозился там, чем-то гремя в тени.
Принимающие мексы остановились, без особого любопытства взирая на сцену. Уж чем их точно нельзя было удивить, так это избиениями кого-либо. Их главный - голый по пояс толстяк (как обычно - покрытый цветистыми татуировками) надул толстые, вывернутые губы и с неудовольствием причмокнул. Хесус зло покачал головой и шагнул к Максвеллу. Хольг выдохнул и посмотрел в небо, точнее в дыру, через которую небо заглядывало под брезентовый тент.
- С-с-скотина, - выразительно выдохнул Максвелл, наконец, прекратив побои. Еще раз ударил скорчившегося чернокожего, брезгливо, самым концом ботинка. И глянул прямо в глаза Хесуса, что стоял почти вплотную, занося руку для удара.
Видимо в последний момент "муравей" что-то понял. Может быть, запоздало сопоставил кашель фюрера и начавшийся бардак. Так или иначе мекс вздрогнул и попытался отшатнуться. Но не успел - англичанин молча и без прелюдий врезал ему в челюсть коротким хуком слева. Рыжий стрелок был крупным и сильным, удар - хорошо поставленным, а "муравей", как и большинство его собратьев, хилым и недокормленным. Поэтому кулак Максвелла сразу отправил сальваторца в нокаут. В правой же руке англичанина как по волшебству возник маленький "браунинг" - на сей раз рыжий изменил "кольту" ради малого размера.
Негр, что стоял в стороне, прекратил причитания и выхватил из-под шинели пистолет-пулемет. Не свою обычную английскую штамповку, а турецкий "Porto", оружие далеко не из лучших, но с одним ценным достоинством - на ствол удобно и надежно навинчивался самодельный глушитель из масляного фильтра. Хохол распрямился, словно отпущенная пружина, без своего любимого пулемета, но с испанским пистолетом "Астра". Пистолет был доработан вручную, с удлиненным магазином, дополнительной рукоятью перед скобой и непрерывной стрельбой.
Когда более-менее опытные люди составляют единый план, а затем слаженно исполняют - все происходит очень быстро. Сальваторцы не страдали доверчивостью и сами были парни не промах. Однако они уже привыкли к покорности ганзы, а разыгранная сценка распылила внимание. В итоге банда Хольга выиграла главное - инициативу и, соответственно, первые, самые ценные, мгновения схватки.
Выстрелы звучали глухо, как удары деревянным билом по толстой, плохо натянутой коже. Разве что револьвер Родригес бахал на всю округу. Бенхамин и Чока легли первыми. Порядок целей заранее не распределялся, потому что ни одна передача не походила в точности на предыдущие, а кроме того, Хольг не настолько доверял своей команде, чтобы раскрывать план заранее и проводить тренировки. Постоянные сопровождающие до смерти надоели ганзе, вызвали всеобщую ненависть наглым высокомерием и постоянными оскорблениями - их стрелки положили первыми. Принимающая сторона спохватилась и даже успела сделать несколько выстрелов, но безо всякой пользы. Сальваторцы традиционно не умели стрелять, полагаясь на численность.
И все закончилось. Последний "муравей" решил, что проявил достаточно героизма и неожиданно резво бросился удирать. Ему почти удалось, но тут быстро и три раза подряд жахнул револьвер Родригес - девушка стреляла в ковбойском стиле, от бедра и с курка, при нажатом спуске. "Муравей" - тот самый толстяк - захлебнулся кровью из пробитых легких и медленно повалился на самой границе между светом и окружающей тьмой.
- Cerdo! - прокомментировала блодинка
Хольг быстро перезарядил "кольт", замер, прислушиваясь. Досадливо поморщился - именно в эту секунду Родригес вздумалось пижонски прокрутить барабан ее "Echeverria", а тот лязгал, словно кабестан у корабля.
- Все? - ливиец Кушнаф опасливо высунулся из кузова. Мунис стрелял еще хуже "мекса" и предпочитал решать все вопросы с помощью ножа. Китаец высовываться не стал.
- Все, - кивнула Родригес, записавшая в личный мартиролог очередного покойника. Иногда фюреру хотелось спросить, сколько их всего на счету у любовницы, однако это казалось нескромным.
Хохол щелкнул затвором, загоняя новый магазин в "Астру".
- Вот же шлёндры тупорыли! - высказался он от души. - Руки з сраки, стрыляти б навчылысь! А то у воякы прямують, хай вашу грець! Дидька лисого вашой мамци за пазуху!
- А все-таки из пулемета вышло бы лучше, - сообщил он уже персонально фюреру на отличном русском.
Невесомый дымок струился в прыгающем свете лампы, пахло кровью и сгоревшим порохом. Мунис выскользнул из грузовика, уже с ножом наготове. Он быстро и сноровисто дорезал раненых, попутно с дивной ловкостью облегчая их карманы. Карманы выдались тощими и скудными, ливиец тихо грустил по этому поводу. Негр с турецкой стрелялкой уже перезарядился и помогал собрату подняться. Тот отряхивался и скалился в щербатой улыбке. У него была самая трудная роль - отвлечь внимание противника, и Хольг до последнего опасался, чтобы черная обезьяна все правильно поняла. Родригес тихо шагнула к командиру, подобрала пустой магазин у его ног, протянула фюреру. Тот взял, сунул в карман и досадливо качнул головой, будто вытряхивая из ушей металлический лязг. Прислушался вновь.
Бейрут никогда не спал - ни деловой центр, ни пригороды. Так и сейчас - кругом кипела скрытая жизнь. Но вокруг неприметного уголка передачи товара распространялось молчание - словно круги на воде от брошенного камня. Округа в радиусе примерно полукилометра затихла, опасливо выжидая. Закон глуши - когда рядом стреляют, пусть даже без ажиотажа и быстро - замри и выжди. Хольг посмотрел на часы. "Летучая мышь" потихоньку угасала, но стрелки блестели в умирающем свете. Пять минут первого. Что ж, пока все шло как и было запланировано.
Фюрер сплюнул ненавистную жвачку. Бетель окрасил слюну в красный цвет. так что Родригес вздрогнула - на мгновение показалось, что Хольга вырвало кровью.
Неподалеку зашумело, зарычало - моторы, по крайней мере, трех машин. "Берите с собой итальянский грузовик и русский пулемет. И не дай вам бог перепутать." - некстати вспомнилась популярная в Шарме присказка. Вспомнилась - и вылетела из головы.
- Этот жив? - кратко спросил фюрер скорее у самого себя, глядя на Хесуса. Нокаутированный сальваторец единственный пережил стремительную перестрелку. Теперь он потихоньку приходил в себя, бессистемно подергивая конечностями.
Хольг поднял голову, оценивая расстояние до приближающихся машин. Снова посмотрел на "муравья".
- Мало времени, - подсказала Родригес.
- Успеем, - тихо сказал фюрер. - Было бы желание.
Перехватив его взгляд, девушка молча и быстро вытащила из кармана медный кастет, протянула командиру.
Хесус почти пришел в себя и даже попытался встать на четвереньки, вращая мутными глазами.
- Здоров, - уважительно отметил Максвелл, потирая левый кулак.
Хольг продел пальцы в отверстия на кастете, махнул рукой для пробы. Присел на одно колено у Хесуса.
- Пальцы плохо гнутся, стрелять могу только левой, - сообщил фюрер врагу. - И глаз, похоже, потихоньку слепнет. Так что, думаю, ты мне сильно задолжал.
"Муравей" захрипел, выплюнул сгусток крови, целясь в лицо ненавистному белому. Не попал.
- Но мы люди цивилизованные, - сказал Хольг, занося кулак с тускло поблескивающей медью. - Так что долг я верну с процентами.
Товар загнали быстро и без особых эксцессов. Хольг рисковал, назначая встречу на месте стремительной экспроприации, но с другой стороны так удалось включить в предложение все машины. В ином случае две трофейных колымаги пришлось бы бросить - вести их по ночному лабиринту было некому. Продали сразу все - машины, товар, оборудование, большую часть оружия. Оставили только самое необходимое, что умещалось по карманам и в вещмешках. И пистолеты. Рассчитались на месте, во вполне годных франках и немного эскудо.
- Мы договаривались на пол-цены, - сумрачно и очень тихо заметил Хольг. - А не на треть.
- Верно, - так же тихо, только для ушей фюрера согласился главарь перекупщиков, старый знакомый Родригес и давний партнер в каких-то мутных делах. - Но выбирать то вам не приходится? Кроме того, когда расписные начнут бегать по всему Ливану и спрашивать, кто что видел - мы ответим не сразу. Скажем, сутки молчания - это наш бонус.
Хольг поразмыслил, оценил, что черноусый и чернобородый испанец говорил тихо, только для фюрера, не роняя его авторитет перед ганзой. Криво ухмыльнулся и молча сунул пересчитанные банкноты в свой конверт - пачка вышла достаточно толстой.
- Куда теперь? - для порядка спросил испанец.
- Далеко, - исчерпывающе отозвался Хольг.
На мгновение показалось, что черноусый намерен поцеловать Родригес, так сказать, на правах старого знакомого. Фюрер незаметно придвинул руку к рукояти "кольта". Испанец усмехнулся, махнул рукой и развернулся к машине.
- Все, уходим, - коротко бросил Хольг своим. Отступала ганза медленно, спинами вперед, до последней секунды готовая к схватке. Но - обошлось.
- Вот и упростились, - потер ладони Максвелл. Перед делом он закинулся таблетками по полной программе и теперь находился в легкой эйфории. - Как эти ... сицилисты. Голые люди на голой земле.
- С деньгами, - тихонько подсказал Чжу. Очень, очень тихо.
- Як голый, лыше с пистолэм, - огорчился Хохол.
- Куда теперь, командир? - высказал общий вопрос ливиец Кушнаф.
- Прямо, - довольно зло вымолвил фюрер. Его все еще не отпускало. Сердце билось в ребра, пот струился под курткой. Увечная нога зверски болела. - Идем в город, к вокзалу, что на севере. За час быстрым шагом добредем. По пути обсудим, как дальше жить.
Хольг пропустил всех вперед, сам двинулся замыкающим. Для человека, у которого в кармане лежало почти тысяча франков, предосторожность была не лишней. Чтобы люди не искушались, лучше просто не давать им повода искуситься. Мунис пошел первым. уверенно показывая дорогу в лабиринте темных улочек. Родригес чуть отстала и шепнула на ухо фюреру:
- А ты и в самом деле выстрелил бы? За меня...
- Ты - моя, - так же шепотом отозвался Хольг.
Девушка улыбнулась и шагнула вперед.
Ганза втянулась в лабиринт пригородных трущоб короткой колонной, как опасная, ядовитая многоножка. Нищие, сутенеры, проститутки, мелкие бандиты уходили с дороги, растворялись в тенях. Безошибочный инстинкт трущоб подсказывал им, что здесь нечего ловить, кроме неприятностей. От небольшой группы собранных целеустремленных людей несло кровью и смертью.
Безусловно, еще до рассвета о них узнает каждая собака, но Хольг рассчитывал успеть раньше.
Фюрер снова сверился с часами. Двенадцать десять. До поезда на Пальмиру еще два часа. Пока что они успевали.