Александр Александрович Офросимов немного нервничал. И причины тому были достаточно серьезные: шутка ли - забастовка в городе! Причем забастовщиков было под две тысячи человек, и настроения у них были, прямо скажем, не радужные. Правда калужский губернатор прекрасно знал, что в других местах случались забастовки и побольше, но за время его службы здесь забастовок не было. Ни одной не было, а ведь он трудился на ниве управления этой губернией уже пятнадцать лет.
Хорошо еще, что в очередной раз удалось губернатору уговорить рабочих - на этот раз бастующих рабочих - никаких иных противоправных дел не творить, а дождаться переговоров с хозяином строящегося завода. Забастовочный комитет согласился... вот только хозяину-то этому еще и тридцати не стукнуло!
Встретил его губернатор на станции, лично встретил - и был весьма удивлен, когда из прибывшего литерного поезда вышел только этот молодой человек. Поначалу принял он юношу за кого-то из помощников промышленника - уж больно несерьезно тот выглядел, а у хозяина нового завода, как господину Офросимову было известно, заводов, причем весьма крупных, было чуть ли не две дюжины. Но юноша, похоже, в лицо Александра Александровича знал и, подойдя к нему, представился:
- Добрый день, Александр Александрович, я как раз и есть Александр Волков, которого вы на переговоры пригласили. Вы еще кого-то ожидаете?
Губернатору показалось, что молодой человек к забастовке относится как-то очень уж несерьезно... хотя может у него подобные конфузии часто случаются и для него это обычная рутина? Но в ответ на прямой вопрос господин Волков сообщил, что такое у него впервые, однако волноваться особо не стоит.
И вот сейчас, ожидая прихода переговорщиков от рабочих, Александр Александрович изрядно нервничал. Видимо, уже за двоих, так как господин Волков был не просто спокоен, но как бы еще не весел. А поводов для веселья калужский губернатор не видел ни малейших.
Когда в кабинет вошли "комитетчики", господин Волков представился, а затем попросил представиться вошедших. Причем как бы и не замечая довольно явной агрессии представителей забастовщиков.
- Мы пришли изложить требования рабочих! - довольно злобно заявил один из вошедших.
Но по виду этот господин на рабочего походил мало, и господин Волков как-то даже с ленцой в голосе попросил уточнить:
- Вы на рабочего чего-то мало похожи. Так почему я должен выслушивать... требования эти от вас?
- Я представляю интересы рабочих как член Российской социал-демократической рабочей партии.
Почему-то это заявление промышленника очень развеселило и он, едва ли не всхлипывая, поинтересовался:
- Вы что, все трое члены? Ну а звать-то вас как? Или так и кликать - член номер один, член номер два?
Александр Александрович хотел было вмешаться в переговоры, но не успел. После того, как комитетчики назвались, господин Волков очень резко сменил тему разговора... а всего через десять минут оставшиеся члены забастовочного комитета, к огромному удивлению губернатора, согласились на немедленное прекращение забастовки безо всяких условий.
Вроде все удачно получилось, но у Александра Александровича осталось впечатление, что рабочие представители решили отказаться от своих требований лишь временно, и появились опасения, что вскорости неприятности могут стать более серьезными. По хорошему этих "комитетчиков" нужно было бы убрать из города, и это было вполне в его власти. Но, все же скорее удивленный быстроте, с которой Волков разрешил ситуацию, счел необходимым спросить:
- Ну а теперь что с этими делегатами прикажете делать?
И ответ его удивил даже больше, чем только что произошедшее на переговорах. Волков как-то криво усмехнулся, а затем сказал:
- Вам - ничего не делать. У меня найдется, кому за ними присмотреть... очень внимательно.
Пятого февраля тысяча девятьсот седьмого года был убит Вячеслав Константинович фон Плеве. Что стало для меня новостью весьма печальной... и удивительной: убийцей оказался член партии социалистов-революционеров, партии, которая, по моему мнению, была Вячеславом Константиновичем полностью зачищена от "криминальных элементов". То, что убийцей оказался студент, меня не удивило, но вот партийная принадлежность...
Были у меня по поводу случившегося некие смутные подозрения, но как только я собрался их развеять, случилось несчастье уже личного плана. Несмотря на обещания, Васька продолжала "потихоньку варить", то есть сама все же не лезла, но девочками-сварщицами по-прежнему руководила. А после того, как на очередном трамвайном кузове эти девочки пять раз подряд прожгли лист нержавейки, душа ее не выдержала - и она все-таки решила "показать класс".
И показала. С пузом-то в скафандре в тесной аргоновой камере не очень-то поворочаешься, и Васька пропорола рукав о какую-то железяку. Сильно пропорола - и крови потеряла немало. Так что когда ее, почти задохнувшуюся, вытащили, ее организм решил, что "Боливар не вынесет двоих"... Схватки начались уже в больнице, когда всем уже казалось, что ничего страшного не произошло.
Александр Александрович Ястребцев, как раз бывший в этот день дежурным врачом, печально сообщил мне, что Васька слишком много крови потеряла и вариантов не было. Я поинтересовался, почему никто не сообразил в этом случае сделать переливание...
Вот уже полсотни лет прожил "в девятисотых", а так до конца и не осознал, что десятки, сотни "всем известных вещей" в начале двадцатого века способны перевернуть мир вверх ногами. Про четыре группы крови никто ведь и не слышал! Я уже про "фактор резвости" не говорю...
Ястребцев немедленно развил бурную деятельность по разработке методов определения этих самых групп - возможность долить кровь при разных ранениях может спасти тысячи жизней. И врачи это знали - вот только переливаний не делали: отдельные опыты очень не всегда оказывались удачными. Что понятно - про группы-то они не знали. А вот насчет того, как кровь "законсервировать", оказывается знали уже лет сорок. Правда ненадолго, на пару дней, но с появлением холодильников с термодатчиками оказалось, что запас можно хранить уже три недели при температуре чуть выше нуля - и мне пришлось (сначала лишь в Сталинграде и Векшинске) ввести "льготы для доноров": врачи единодушно решили, что постоянно иметь в этом самом холодильнике по несколько литров крови каждой группы и разными резусами просто необходимо.
А еще эти врачи решили, что отныне каждый житель моих городов должен иметь медицинскую карточку с указанием группы. Не то, чтобы они на самом деле ожидали массовых травм и катастроф: мне кажется, что им было интересно собрать статистику - но для этого больницам и поликлиникам потребовалось много специального инструмента. Так что сначала недели три я просто просидел дома с Васькой, потом почти месяц "увлекался" вопросами кровеснабжения: оказалось, что пустотелые иглы не только делать никто в России не умеет, но и за границей нужное оборудование не производится, изготовители сами себе станки делали и на сторону их продавать не собирались. Пока подбирал инженеров, способных все нужное придумать, пока договаривался с Чаевым, кто и когда потребные станки изготовит - времени прошло много. И вернуться к намеченным планам удалось лишь в середине апреля, гораздо позднее чем хотелось. И слишком поздно чтобы предотвратить грядущие неприятности: император, назначив "главным полицейским" Святополк-Мирского, попутно перетасовал все министерства - и должность Председателя Совета министров (а заодно и пост министра финансов) достались Сергею Юльевичу Витте.
Двадцать четвертого апреля тысяча девятьсот седьмого года я сошел с поезда на землю древнего Пскова. Звучит как-то несолидно... я приехал в Псков на своем личном поезде, который уже третий год стал для меня основным транспортным средством при дальних передвижениях. И немедленно по приезде направился в Псковское жандармское управление, где на почетной должности "второго помощника начальника Управления" работал ротмистр Линоров. Все еще ротмистр...
- Добрый день, Евгений Алексеевич, я очень рад вас видеть, но вынужден сообщить, что на этот раз у меня к вам дело некоторым образом официальное.
- Добрый день, Александр Владимирович. Не ждал, откровенно сказать не ждал и весьма удивлен вашим визитом в наше захолустье. Собираетесь в Пскове новый завод поставить? Хорошее дело, промышленность в городе полезно поднимать. Но, в любом случае, в деле вашем постараюсь помочь: не раскрою служебной тайны, сказав что вы у нас числитесь господином совершенно благонадежным. Итак, я вас слушаю...
- Завода я пока тут никакого ставить не собираюсь, хотя мысль сделать Псков промышленным городом мне нравится. Я вижу, что вы особо ничем срочным сейчас не заняты? Если заняты, то я попозже зайду, вы скажите когда освободитесь.
Линоров как-то горько усмехнулся:
- Вы правы, срочных дел у меня сейчас нет... Так что давайте займемся делами вашими.
- В таком случае я приглашаю вас зайти ко мне в гости, в мой поезд, и прямо сейчас. Дело, как я отметил, некоторым образом официальное, но и некоторым же образом конфиденциальное, и я просто не рискнул взять с собой кое-какие поясняющие документы.
Через полчаса Линоров с изумлением разглядывал довольно толстую папку с разными интересными бумажками:
- Что это?
- А разве Вячеслав Константинович с вами об этом не говорил?
- Нет, и я не понимаю...
- Видите ли, Евгений Алексеевич, у меня есть довольно веские основания думать, что за убийством Вячеслава Константиновича стоит наш нынешний премьер. Во всяком случае, имеются доказательства того, что партию эсэров он снабжал изрядными суммами денег. Доказательства для суда не бесспорные, более того, я думаю что никакой суд их не примет: это всего лишь сделанные неким банковским служащим выписки со счетов. Незаверенные, просто суммы и имена на бумаге. Однако у меня в верности этих сведений сомнений не имеется: господин, эти выписки делавший, должен мне очень много. Не денег, я спас жизнь его ребенка. И даже не я лично, но просто работникам моей службы безопасности удалось в нужное время нужному человеку помочь редким лекарством, кроме как у меня, нигде не производимым.
- И что тогда дают эти, как вы изволили сказать, бумажки?
- Мне - уверенность в том, что без Витте убийство фон Плеве не произошло бы. Витте его ненавидел, ведь именно Вячеслав Константинович стал инициатором его отставки. И мог бы стать инициатором его отправки на каторгу, однако император повелел дело против Витте закрыть. Видите ли, империя должна Ротшильдам очень много денег, а Сергей Юльевич - очень уважаемый клиент Ротшильдовского банка... и "поставщик" многих других богатых клиентов. Собственно, из банка Ротшильда как раз эти выписки и добыты. Я вам откровенно скажу: у меня есть и желание, и возможности эту тварь просто пристрелить - однако посмотрите вот тут... на счетах этого мерзавца лежит почти сто шестьдесят миллионов франков. И для России было бы обидно потерять эти украденные у Державы деньги.
- Так... А зачем вы все это рассказываете мне?
- А кому мне это рассказывать? Штюрмер и Валь отставлены со своих постов, Стишинский и Зиновьев сами ушли, понимая, что с новым министром работать им не дадут. В министерстве никто не будет заниматься таким расследованием.
- И уж тем более им не дадут заниматься ротмистру...
- Вот поэтому я перейду к официальной части. С Вячеславом Константиновичем у меня было особая договоренность, устная. В случае чего несколько человек, около двух сотен, которых я знаю пофамильно, будут получать у меня ежемесячно суммы, равные их последнему окладу жалования, в случаях, если их отставят от службы или они сами пожелают выйти в отставку. И еще семьдесят два, которых я не знаю и никогда не узнаю, но имена которых известны одному из известных мне офицеров. Получать не просто так, а за продолжение исполнения обязанностей. Вам я назову первый десяток имен, большинство из которых вам, вероятно, знакомо: поручик Иноземцев Николай Сергеевич, штабс-ротмистр Стрижевский Василий Андреевич, штабс-ротмистр Логвинов Николай Иванович, поручик Бельников Николай Михайлович, поручик Стогов Сергей Емельянович...
- Достаточно, я понял. И моя фамилия, как я понимаю, в этом списке присутствует?
- Нет. Она его возглавляет. Я воздержусь от объяснения причин подобного выбора, но отставленным офицерам для исполнения обязанностей требуется некий официальный статус, место работы - и именно вы выбраны на должность, если называть вещи своими именами, официального руководителя такой организации. Я предлагаю вам подать в отставку и возглавить в моей компании так называемую службу внешней разведки...
- Шпионить за границей? Нет уж, увольте.
- Отнюдь, шпионов у меня хватает. Задачей службы будет являться наблюдение за врагами России и превращению вот таких бумажек в настоящие доказательства. Когда точно известно, что искать и где - это несколько упрощает дело? Если им займется такой специалист, как вы... Ну а затем - перед физической ликвидацией Витте - нужно будет провести еще одну операцию, по возврату украденного России.
- А если, предположим, у меня будут иные виды на будущее?
- У нас был обговорен и иной кандидат, правда, имея в виду, что вас уже не будет в списках живых... Нет, это не угроза никакая, просто Вячеслав Константинович, вероятно, не предполагал отказа. Откровенно говоря, я надеялся, что он с вами имел беседу на эту тему.
- Я... мне необходимо подумать над вашим предложением.
- Безусловно. Когда надумаете, пошлите мне телеграмму. Адрес - Сталинград, Волкову. Содержание - дата вашего прибытия в город. И пока - вот, возьмите, тут десять тысяч. Вероятно вам нужно будет кое-куда съездить, кое с кем посоветоваться, кое-что уточнить и проверить - и мне не хотелось бы, чтобы материальные ограничения в этом хоть сколь-нибудь воспрепятствовали. Это не подкуп, не аванс - я просто случайно знаю, что некоторых офицеров отправили в отставку на просто неприличных условиях, и им тоже некоторая материальная помощь не помешает. Да и иные встречные, случается, оказываются обделенными мирскими благами. Еще раз повторю - безо всяких обязательств. Просто мне бы хотелось, чтобы наше сотрудничество - на которое я очень надеюсь - опиралось на полное доверие друг к другу. А проверить то, что в этой папке, бесплатно не получится.
Ротмистр встал, демонстративно убрал руки за спину:
- Я еще не принял ваше предложение.
- Я не закончил. Думаю, на проверку вам понадобится месяца два, возможно и больше. Раньше - лучше, но гораздо важнее, чтобы у вас не оставалось и тени сомнений. Эти бумаги вам принесут вечером, домой, а пока я попрошу взять вот эти, тут список лиц, возможно - я подчеркиваю - возможно занимающихся тут, в Пскове, изготовлением взрывчатых веществ. Они покупают весьма специфические химикаты - которые, впрочем, применимы и в иных целях. Я знаю, что ацетоном масляные пятна с одежды убирать легко - ну а вдруг в нем пироксилин растворяют? Проверить, думаю, стоит... - я улыбнулся, показывая, что и сам всерьез не принимаю эту чушь. - Эти бумаги я вам передаю официально, собственно для передачи их я вас сюда и пригласил. Думаю, что на сегодня мы закончим, да и дело у вас появилось...
Линорову я, конечно же, наврал. То есть не совсем: с Вячеславом Константиновичем мы действительно договаривались - но "в прошлой жизни", причем в присутствии самого Евгения Алексеевича. Да и помнил я от силы фамилий двадцать - но помнил тех, кто знал остальные имена из списка. Списка жандармов, которые никогда не продавались...
Когда ротмистр ушел, я вдруг поймал себя на странной мысли: почему-то мне было почти безразлично, станет он работать у меня или нет. Документы, доказывающие воровство Витте он, безусловно, раздобудет - хотя бы часть, достаточную для отдачи "премьера" под суд. И если эти документы передать тому же Дурново, то вопрос решится правильно: Петр Николаевич самого Витте ненавидел и сумел бы убедить царя на основании фактов убрать мерзавца. И сейчас мне это было важнее - хотя все же с "прошлым" Линоровым мы почти подружились и хотелось бы подружиться вновь. Ну а не получится... с возрастом цинизм нарастает, что ли?
Наверное все же нет. Векшины мне стали даже ближе, чем раньше, да и не только они... Скорее всего, просто ротмистр "в тот раз" все еще оставался близким, но все же сотрудником. Приятелем, а не другом.
Долго размышлять о "странностях восприятия людей в третий раз" не пришлось: семнадцатого мая взорвался завод в Старом Осколе и мне стало не до абстрактных размышлений. На металлургическом заводе теоретически может взорваться много чего, но гораздо больше шансов на то, что что-то все же сгорит. Однако и маловероятные события случаются...
Поначалу из-за масштабов разрушений возникла версия о диверсии: при взрыве пострадало почти две сотни человек, причем, говоря сухим канцелярским языком, больше семидесяти из них "пострадали с летальным исходом". А еще "пострадали" пять домен из шести и четыре кислородных конвертера. Однако мы - все, кто занялся расследованием аварии - просто, как оказалось, недооценивали уровень идиотизма отдельных граждан.
Металлургический завод - это, кроме печей всяких, еще и трубы. Много труб, десятки и сотни километров, и по этим трубам качается к печам газ, подается вода... С водой все довольно просто, а вот с горючими газами сложнее. Когда трубу только что сделали, в ней находится воздух, и просто начать закачку светильного газа очень опасно: вокруг же печи, горячо - а труба какое-то время оказывается наполненной вообще гремучкой. Поэтому на заводе была отработана простая технология: в трубу забивали резиновый мячик, разделяющий воздух и газ. Ну а чтобы мячик проще проскакивал (он же очень плотно в трубу вбит), его сначала проталкивали внутрь на несколько метров, затем эти метры забивали солидолом и сзади ставили второй мячик - получался такая самосмазывающаяся пробка. Что же до солидола - то он потом потихоньку испарялся и сгорал вместе со светильным газом в печах...
Единственное, что комиссии не удалось установить точно, так это кто именно из инженеров - Сергей Семенович Блондинов или Иона Иванович Мущенко распорядился привычным способом провести заполнение нового трубопровода к шестой домне... кислородного трубопровода. При взрыве обоих разорвало на куски: все же "пробка" успела проскочить по трубе почти на полкилометра. А осколками были пробиты ещё с дюжину труб - как газовых, так и кислородных, так что мало не показалось никому. Хорошо еще, что некоторые из инженеров и мастеров все же не растерялись и подачу газов в трубы перекрыли за пару минут - но завод все же практически встал на две с лишним недели. А в четвертой домне образовался "козел" на полтораста тонн застывшего чугуна: факелом из двух лопнувших труб (одна с кислородом, другая - со светильным газом) с нее как гигантской сварочной горелкой просто срезало элеваторы и пока искали способ подкинуть угольку на высоту в сорок метров, металл остыл...
Мне пришлось в этой комиссии проторчать до сентября, и вовсе не потому, что был экспертом: разбираться приехала туча народу аж из столицы, и некоторые из них (явно с подачи конкурентов из Продмета) даже выкатили требование "закрыть опасное производство". Действительно опасное, тут спорить смысла нет. Да и семьдесят пять человек погибших - это очень много. Ну а когда рабочие гибнут, как в Юзовке, по одному-два человека в день круглый год, то это, конечно, мало, такие производства почти что вовсе не опасные.
В свете всего случившегося несколько мелких аварий на шахтах и вовсе прошли практически незамеченными. А в сентябре я, наконец, получил то, к чему так долго готовился: состоялась встреча с большевиками. Настоящими...
Сталинград рос быстро, даже очень быстро. Что было вполне объяснимо: уж больно много заводов успело там разместиться ещё до объявления его "городом", вдобавок чуть ли не еженедельно возникала "острая необходимость" начать производство чего-нибудь нового и интересного. Обычно это "интересное" создавалось в одном из "модельных цехов", затем потихоньку перемещалось в свежевыстроенную мастерскую-времянку, которая начинала быстро обрастать своими складами, подсобками, техплощадками и прочими "времянками второго порядка". Ну и собирало новых рабочих - которых нужно было где-то селить, как-то кормить...
Весной волевым решением большая часть этих "ну совсем уже временных заводов" была разогнана по городам и весям. К столь мудрому решению меня подтолкнул Борис Силин, занимающий должность главного инженера судостроительного завода в Царицыне. Человек очень спокойный и бесконфликтный, обычно он решал все возникшие проблемы на своем заводе самостоятельно. Но тут и его достало до печенок:
- Александр Владимирович, я думаю, что надо как-то порядок наводить на территории. Вчера закатили секцию в цех на покраску, а сегодня обратно выкатили, а на ее месте уже чьи-то балки-склады стоят. Я бы договорился, чтобы убрали - так ведь непонятно, чьи они! Безобразие сплошное творится!
Действительно, безобразие - того и гляди заводы друг с другом драться за территорию начнут. Я даже представил, как собираются команды рабочих, и стенка на стенку идут, волоча за собой на веревках сараи... Так что пришлось срочно всем мелким (и не очень) заводикам подыскивать места попросторнее. Самое смешное в этом деле было то, что балок, с которого все началось, велел поставить заместитель Силина - но это было уже не важно.
Важно было то, что Гаврилов со своим турбинным заводом поехал в Калугу. То есть собрался ехать - нужно же и жилье для рабочих построить, и цеха новые возвести, так что поначалу туда отправилась бригада Морозова из "Промстоя"... не совсем бригада, а новое подразделение, получившая название "Калугапромстрой". Две тысячи человек, которым предстояло за лето все нужное выстроить. А Калуга - город купеческий, своего производства в городе почти не было (то есть производства стройматериалов). Морозов - исключительно для обеспечения сырьевой базы - купил пару местных "кирпичных заводов", и поставил там нормальные печи. Вот только для нормальных-то печей нужны нормальные же рабочие - а вот всякие счетоводы и прочая офисная шелупонь была аккуратно выставлена за дверь пинком под зад.
Впрочем и с рабочими получилось не очень: кирпич, в особенности сырой - он аккуратного обращения требует. То есть при укладке на поддоны для обжига нужно его именно укладывать, а не бросать - в особенности кирпич пустотелый. Ну и после того, как из печей стало вылезать процентов двадцать брака - так как кирпичи трескались еще до отправки в печь - Морозов и человек двадцать укладчиков тоже отправил вслед за "счетоводами". И вот тут-то большевики и нарисовались...
На заводе у Гаврилова работало почти три с половиной тысячи человек, и для переселения их в другое место нужно было выстроить три тысячи квартир. Или - полсотни жилых четырехэтажных домов, а еще - здания школы, больницы, магазины... много чего. Часть стройматериалов - в частности цемент и арматурное железо - завезли по Оке, но вот кирпич было решено использовать местный. Дома ставились каркасные, что позволило начать стройку задолго до пуска кирпичного производства, и в конце августа все они стали обзаводиться стенами - с расчетом на то, что где-то в октябре жилье будет готово для приема первых переселенцев. Кладку производило человек пятьсот - и кирпич с заводов шел на стройки ещё горячим. Шел - но семнадцатого сентября этот поток прекратился: на заводах началась забастовка.
Не просто забастовка: толпа бастующих дружными колоннами направилась в центр города с требованиями... с разными. Привыкли, видать, к безнаказанности: ведь "первой русской революции" и последовавших за ней репрессий не случилось, а калужский губернатор Офросимов и вовсе их не допускал. Вообще-то и в городе, да и в губернии особых безобразий вообще не было, Александр Александрович славился своим умением разрешать конфликтные ситуации мирным путем. Вот только его "путь" заключался в том, что он договаривался как с трудящимися, так и с "угнетателями" - а Морозов на роль угнетателя по должности не тянул и пришлось на переговоры ехать уже мне.
Думаю, что будь в России всего лишь четверть губернаторов таких, как Сан Саныч, то никакой революции вообще не случилось бы. Меня (то есть обычного заводовладельца) губернатор (исполняющий обязанности царя на местах) лично встретил на вокзале. Ну ладно, я был не совсем обычный заводовладелец, но все равно губернатор-то встречать меня явился именно как... заботливый хозяин, что ли, встречает гостя: один, без свиты - и безо всякой помпы. Встретил, поприветствовал, пригласил к себе - погостить пару дней...
Специфика Калуги была в том, что вокзал там располагался в трех верстах от города. Так что пока мы ехали с вокзала к губернаторскому дворцу, Александр Александрович кратко ввел меня в курс дела - не очень приятного для него самого. Губернский город (в отличие от губернии в целом) был в глубокой депрессии, и средняя зарплата составляла всего одиннадцать рублей в месяц. Поэтому рубль в день, которые платил Морозов, были для местных "неслыханным богатством" - за которое они, местные рабочие, были готовы глотки рвать, и увольнение бракоделов восприняли как "покушение на мечту". Чем быстренько воспользовались местные "социалисты", пытающиеся расширить в губернии свое влияние - для чего они среди рабочих распространили слух, что с окончанием стройки всех местных уволят и работать будут только "приезжие". Местных-то вообще на "дорогие" работы не нанимали - просто потому что пока они правильно работать не научились, в ждать пока научаться было некогда. Вот "революционеры" и воспользовались ситуацией.
Очень хорошо, что все же "местные" губернатору верили безоговорочно. Раз он пообещал организовать переговоры с "хозяином", то нужно на эти переговоры идти. Так что пока я добирался до Калуги из Сталинграда, мордобоев в городе все же не было - хотя народ на строителей Морозова и косился нехорошо. И то слава богу.
Переговоры состоялись в губернаторском дворце в тот же день после обеда - и именно там и состоялась моя встреча с большевиками, хотя оказалась она для меня неожиданной. Все же если большевики СССР сделали великой державой, то вряд ли они были такими идиотами...
От рабочих на переговоры пришло трое "делегатов", и при виде этих "товарищей", у меня возникло чувство некоторого дежавю. Что-то в их облике было знакомое - не лица, а манера поведения.
- Александр Александрович, я вам очень признателен за организацию этой встречи. И весьма ценю ваши усилия по урегулированию конфликта - начал я, - но мне хотелось бы узнать, кого именно представляют эти господа. Один-то наверняка рабочий, а вот кто остальные?
- Это представители так называемого забастовочного комитета - ответил изрядно удивленный губернатор, - их избрали для переговоров с вами рабочие...
- Ну хорошо, будем считать, что избрали. Господа, меня зовут Александр Волков, я являюсь владельцем кирпичных заводов, стоящегося механического завода, строящегося рабочего городка. Вы, как я понимаю, пришли сюда изложить просьбы рабочих, нанятых на кирпичные заводы и стройки - и чтобы было удобнее их обсуждать, я попросил бы вас представиться.
- Мы пришли изложить требования рабочих!
Офросимов дернулся, но я добродушно махнул рукой:
- Ладно, пусть будут требования. Но кто это "мы"? "Мы" бывают разные... Вы лично что, рабочий?
- Я представляю интересы рабочих как член Российской социал-демократической рабочей партии, от фракции большевиков, если вам это что-то говорит.
- Ну член, так член... и сколько вас тут, членов? И фамилии-то у вас есть или только партийные клички?
Губернатор явно не ожидал подобного хода "переговоров" и вид его выражал крайнее удивление, но пока он от вмешательства все же воздерживался.
- Мы все состоим в партии. Моя фамилия Петров, это Борисов и Акимов ...
- Ну, хорошо, вот мы и познакомились друг с другом. И я готов выслушать... требования рабочих.
- Мы требуем немедленно восстановить на работе всех уволенных товарищей и впредь не допускать таких увольнений и выплатит полностью заработную плату за время забастовки, а для уволенных - за все время с момента увольнения...
- Господин Петров, я сказал "требования рабочих". Вы таковым, насколько я понял, не являетесь... вы вообще имеете какое-то отношение к заводам?
- Лично меня вы уволили еще в мае, я работал счетоводом на заводе Федосеева.
- Лично вас я на работу не приму. Вы, вероятно, не знаете, но старые кирпичные заводы были мной куплены вместе со всеми документами. В том числе и финансовыми - которые доказывают, что счетовод Петров ежемесячно из зарплат рабочих воровал до двадцати рублей. Вы не рабочий, а вор, и ваше место вообще в тюрьме! Не стоит, Александр Александрович, а то рабочие решат, что вы репрессии против делегатов начали. Пусть идет, мы и после переговоров можем известить полицию - а пока продолжим переговоры. С остальными членами забастовочного комитета...
Петров вскочил, с явным намерением возмущенно отнегодовать - но, увидев взгляды оставшихся делегатов, захлопнул пасть и выскочил из кабинета.
- Ну вот, господа забастовщики, а теперь мы можем обсудить ситуацию. Которая, в свете полученных вами новых знаний, выглядит так: два десятка рабочих, подбиваемых покинувшим нас господином, на протяжении недели занимались откровенным саботажем, запихивая в печи предварительно разбитый ими кирпич-сырец. То, что это саботаж, доказывает тот факт, что весь битый кирпич размещался внутри палет и при внешнем осмотре перед обжигом его не замечали. Всего было испорчено почти сто двадцать тысяч штук кирпича, на сумму более полутора тысяч рублей. Но этим нанесены гораздо большие убытки: треть каменщиков со своими подмастерьями были практически оставлены без работы, и фактически этот саботаж "уничтожил" или школу для детей рабочих, или больницу... На неделю, если не больше, задерживается пуск завода, на котором будет работать больше трех тысяч человек - а это уже более пятидесяти тысяч рублей ущерба - не моего, а рабочих, которые не получат эти деньги в зарплату. Поэтому я предлагаю нечто отличное от ваших требований. Вы просто заканчиваете забастовку и возвращаетесь к работе. Никто из уволенных на работе восстановлен не будет, выплат за время забастовки - тоже. Зато я не буду подавать в суд на забастовочный комитет и - главное - не сообщу трем с половиной тысяч рабочих, что по вашей вине они потеряли по двадцать рублей каждый...
- Вы нам угрожаете?
- Нет, господин... Борисов. Вы поддались на обман мелкому проходимцу, а я предлагаю - после того как обман был вскрыт - всего лишь забыть о вашей оплошности. О которой пока - пока - знает всего лишь пять человек. Один из которых рассказывать не будет, двое смирятся ради гражданского мира, двое - промолчат в рамках соблюдения партийной дисциплины. То есть нас пять человек, готовых забыть - а вот если знающих станет хоть немного больше...
Он обернулся к так и молчавшему все время Акимову, и, когда тот кивнул, произнес:
- Да, мы согласны с вашим предложением.
Нет, этого Акимова я точно где-то видел. При том, что лицо его было почти наверняка незнакомым - странное ощущение...
- Извините, Александр Владимирович, - обратился ко мне губернатор после того, как "делегаты" ушли, - но я все же хочу задать вопрос: если вы точно знали, что этот господин - вор, то почему на него не подали в суд? Не привлекли к разбирательству полицию?
- Вообще-то он, конечно, никакой не господин, а мелкий босяк. Да и мне он ущерба не нанес, а если подавать в суд на каждого, кто ворует у ближнего... боюсь, на следующий день большая часть российского купечества откажется в кутузке. А еще мне кажется, что для таких гораздо более страшным наказанием будет именно раскрытие его воровской сущности перед теми, кто ранее считал его товарищем...
- Вероятно, вы правы - у этих, как вы верно заметили, "товарищей" существуют более... действенные методы наказания... Тогда задам еще один вопрос: а какие советы вы можете дать по поводу прочих делегатов? Как они себя именуют, большевиков?
- Обмануть можно кого угодно, а наказывать обманутых - особого смысла нет, они и так чувствуют себя наказанными. Но вы не волнуйтесь, у меня есть кому за ними присмотреть...
Да я и сам присмотрю...
С Борисовым все понятно: простой работяга, борец за справедливость. Молодой и глупый, но честный - я таких видел, например Васю Никанорова. А вот Акимов - Акимов человек непонятный. И, возможно, опасный - но тут он вероятнее всего именно главным большевиком работает, а раз так - у него должны быть связи с руководством партии. Так что смотреть я буду очень внимательно...