Мария Петровна окинула собравшихся строгим взглядом. Березин - как, впрочем и всегда в таких случаях - притворился что внимательно читает лежащие перед ним бумаги, Силин - глядя на него - злорадно усмехнулся, прочие же сделали вид, будто они вообще не в курсе, зачем они тут собрались.
- Итак, господа, президент подписал закон о строительстве всего каскада станций на Рио Негро. Таким образом, нам предстоит за каких-нибудь пять лет поднять еще две станции и довести общую мощность каскада до шестисот мегаватт. Нил Африканович, специально для вас уточняю: пять генераторов по шестьдесят мегаватт и три по сто двадцать.
- По сто десять - уточнил присутствующий на собрании в качестве представителя правительства Судриерс.
- Виктор, мы ценим ваше стремление сэкономить на строительстве наши деньги, но нам проще и дешевле строить генераторы такие же, как и для станции на Карони. Поэтому на нижней станции будут стоять именно они... Далее...
Дверь в зал открылась и в нее проскользнула секретарша Марии Петровны. Неслышно переместившись к сидящей во главе стола начальнице она протянула ей сложенную пополам записку и бесшумно удалилась. Мария Петровна развернула бумажку, прочла. На несколько секунд прикрыла глаза, вдохнула глубоко...
- Далее, вас, Сергей Сергеевич, я попрошу все-таки ускорить выпуск речных самоходок. Да, я помню, что план вы выполняете, и даже досрочно - но потребности, как вы знаете, растут... что еще?
- Я по вопросу дополнительного финансирования порта и железной дороги к Корумбе...
- Оставьте заявку в секретариате, я подпишу...
- Но там...
- Я сказала: оставьте в секретариате, я подпишу. На сегодня - всё!
Собравшиеся с недоумением, явно написанным на их лицах, тихо покинули зал совещаний. Обычно подобные совещания занимали несколько часов, а сегодня уложились минут в пятнадцать. Хотя министры промышленности тоже не каждый день на совещания приходят...
Когда последний из собравшихся закрыл за собой дверь, Мария Петровна уронила голову на руки - и горько заплакала.
"Дочь наша" была единственным человеком, от кого у меня не было никаких секретов - в том числе и производственных. И именно благодаря ей в то время, когда я или в госпиталях прохлаждался, или в юрте прятался, компания продолжала успешно работать и даже развиваться. Причем иногда ее идеи даже у меня вызывали оторопь - как, например, идея сделать Восточную Республику металлургической державой. Я-то ведь очень хорошо знал, что полезных ископаемых там нет, кроме разве что очень плохонькой железной руды, да и она была в курсе - но ее это не остановило вообще. Нет - значит привезем, и, каким-то образом добыв материалы Американской геологической службы, она довольно быстро подписала несколько договоров с Бразилией - отхватив таким образом исключительные лицензии на месторождения железа и марганца у Корумбы и каменный уголь провинции Риу-Гранди. Причем выстроила для перевозки угля железную дорогу, ну а руду предполагалось возить баржами-самоходками по Паране - и под этот проект она умудрилась организовать заключение межправительственного "договора о вечной дружбе" между вечно враждующими Уругваем и Аргентиной.
Бальтазар Брум - нынешний президент Уругвая и давний сторонник почившего Хосе Батлье - даже приглашал Машку в правительство, но ей "ограничиваться одним Уругваем" не захотелось... тем не менее в Восточной Республике власти у нее было меньше чем разве что у самого сеньора Бальтазара. Оно и понятно: своей деятельностью она де-факто продавливала "доктрину Брума", правда в весьма своеобразной трактовке: вместо "объединения всех латиноамериканских стран и США" происходило объединение южноамериканских стран в противовес США. Причем происходило довольно успешно: кроме "плодотворного сотрудничества" с Венесуэлой к нашей "производственной кооперации" вот уже и Аргентина с Бразилией понемногу присоединяться стали, поскольку именно "противовесность" возникающего союза пока еще очень искусно пряталась..
Хотя тут главным словом будет именно "понемногу", все же местное население было пока настолько еще диким, что даже русские крестьяне по сравнению с ними казались представителями высшей цивилизации. Что объяснялось просто: "наши" пока еще не забыли нищенских урожаев и зимы на полгода и вкалывали с воодушевлением, а тутошние тридцать центнеров с гектара считали неурожаем. В Уругвае-то "колорады" - то есть партия Батлье - все же и образование в массы несли, и экспорт того же риса всячески стимулировали, а в Бразилии правительству почти на все кроме каучука и собственной власти было практически наплевать. Ну, почти: Машкины инициативы, дающие приличный рост как экспортных доходов, так и развития хоть какой, но промышленности, поддержку в правительстве все же находили - как и в Аргентине. И не только там, дочь наша сумела кое-какими проектами заинтересовать и правительства Парагвая и Боливии, хотя там все еще было на самых начальных стадиях.
Впрочем, это было практически всё, что я уяснил из довольно кратких Машкиных пояснений: дела идут, альянсы крепнут, всё будет хорошо. В Южной Америке - а вот насчет России всё было плохо. Наверное потому, что Машка Россией заниматься не стала - хотя ну кто бы ей дал? Большевики вцепились во власть зубами, руками и ногами...
Машка зашла в кабинет, когда я, матерясь про себя, читал очередную сводку, подготовленную Славой по материалам разведки: Андрей Петрович оставил в Кремле достойных продолжателей своего нелегкого дела. Причем матерные слова у меня возникли как реакция на стенограмму очередного заседания большевистского правительства, в которой "товарищи" именно с использованием подобных слов отклоняли Машкино предложение о передаче ей в концессию бывших моих тракторных заводов. И не потому, что-де "ее отец Дзержинского убил", а лишь потому, что "русская эмиграция контрреволюционна даже по происхождению". Ага, а Рокфеллеры, которым была передана концессия на бакинскую и грозненскую нефть, в глубине души были пламенными революционерами...
- Прочитал? - в голосе моей бизнесменши мне послышался смех.
- Что конкретно? Про твою контрреволюционную родословную?
- Нет, это не так смешно. Я имела в виду подготовку к очередной денежной реформе.
- Нет еще, а что там? - я выразительно скосил глаза на сброшюрованный отчет, не уступающий толщиной энциклопедии. - Смешного, я имею в виду.
- Да ничего особенного. Кроме как мелкой детали насчет перехода на новую монету. В Гохране большевики нашли золота только на семнадцать миллионов рублей. Почти двенадцать тонн!
- И что смешного?
- Больше золота у большевиков не осталось... и это не смешно. Я просто вспомнила одного наивного юношу, который мне говорил что если у большевиков найдется три миллиарда рублей золотом... Хотя если найдется, то, возможно, что-то у них и получится. Жаль, что не нашлось - Машка захохотала.
- Я выгляжу в твоих глаза идиотом?
- Нет, ты выглядишь именно наивным... правда, не юношей, конечно. Но ты особо не переживай по этому поводу.
- И как прикажешь не переживать? Ведь на эти деньги столько всего можно было сделать!
- Ну и делай, кто тебе запрещает? Я серьезно - снова засмеялась Машка, - ведь эти деньги от большевиков перешли англичанам, те - отдали их за долги американцам. Американским банкам, понятное дело, главным образом "Первому Объединенному", ну а уж Мария Иннокентьевна золотишко это мне и переправила. А большевики пусть лапу сосут. Жалко лишь, что не узнали они про то, что ты золотую статую вывез, а то бы и повесились с горя сразу все.
- Что, Петерс не рассказал пока?
- Кому? Лично Дзержинскому? Тот и так знает... а больше некому: думаю, их в отдельный котел в аду сажают, чтобы приличных грешников не мучить. А нам зачем лишний ажиотаж вокруг университета создавать?
- Постой... так что, у нас кроме тех шести миллиардов еще и золота...?
- На четыре миллиарда долларов. Причем Мария Иннокентьевна собирается еще минимум четыре из шести бумажных в металл перевести: Станислав Густавович пообещал, что к концу года доллар тоже рухнет. В золоте оно понадежней будет, а Мэри Вольфенстейн скупила "золотые" долги всей Европы. Сейчас первый Атлантический флот США как раз с дружеским визитом направляется в эту самую Европу... переведет.
- Ее же убьют за такие фокусы!
- Не успеют. Мэри сама помрет, где-то через месяц... А Мария Иннокентьевна из Сьюдад Электрико и не уезжала никуда. И ты же сам говорил: настоящей женщине, чтобы измениться до неузнаваемости, нужно просто умыться... так что все будет сделано по высшему разряду.
- Ну, тебе виднее. И я очень хочу тебе сказать вот что: дочь наша, только два человека понимают, что и зачем я делал, Камилла и ты. Не перебивай! А помочь мне исправить сделанное неверно теперь можешь лишь ты одна. Думаю, сейчас ты уже и вообще одна бы справилась, но пока я жив, будем делать все вместе.
- До чего же вдохновляет осознание того, что папашка вовсе не собирается взвалить все на мои хрупкие женские плечи! Давай так договоримся: как только ты вернешься, сядем рядом в тихом месте и ты мне все же постараешься объяснить то, что я по твоему мнению понимаю. Ну а как все понятое исправить, мы подумаем чуть позже. У тебя когда самолет? Через полчаса?
Поездка в Усть-Карони оказалась более длительной, чем я поначалу предполагал. Хотя, зная любовь Хуана к театральщине, все же был готов и к тому, что "быстро поприсутствовать и убежать" не удастся - и предчувствия меня не обманули. То есть саму-то станцию "запустили" быстро, она все равно уже шестой день как давала ток в сеть, просто делала она это еще "неофициально". Что было, в общем-то, и нетрудно: все электричество "пока" шло на прогрев алюминиевых электролизеров новенького алюминиевого завода.
Оно и потом тоже в основном туда же пойдет, но потом уже и алюминий получаться будет. А пока шел просто прогрев печей (и "подогревание окружающей атмосферы", как ехидно отметил президент Гомес). К тому же три дня крутился лишь один генератор, а пускать предстояло "сразу" два, причем крупнейшие в мире, по триста двадцать мегаватт каждый. То есть каждый на двадцать тонн алюминия в час - и поэтому даже пуск второго генератора прошел без особой помпы. А вот разливание двух огромных ковшей с жидким металлом по изложницам прошло под яростный стрекот кинокамер, щелчки многих десятков фотоаппаратов и гул диктующих репортажи радиожурналистов.
Их только из США было приглашено больше сотни, и ни один приехать не отказался. Во-первых, прокатиться в далекую страну нахаляву (а Гомес оплачивал и дорогу, и "проживание" для всей это братии) было просто интересно. А во-вторых, именно радиожурналистов стало уже действительно много.
Собственно, это лично Хуан и учинил: после того как Степа показал ему радиоприемник "новейшей конструкции", он быстро сообразил, что "широкое вещание" может ему принести ощутимую выгоду - и оплатил не только строительство "президентской" радиостанции на двадцать киловатт, но и десять тысяч приемников, которые - по специальному указу президента - были "подарены" буквально каждой деревеньке в стране. И вот уже третий год Хуан ежедневно в полдень "обращался к нации".
Но о возможной выгоде догадался не только он, и теперь уже в США работало несколько сотен радиостанций. Что же до приемников - они там уже и в каждую вторую машину прямо на заводе устанавливались. Степа с этого дела стриг немаленькие купоны (автомобильный приемник продавался изготовителям авто по сотне долларов), а народ пристрастился слушать музыку - ну и новости, конечно - с утра и до вечера. Только вот особо "громких" новостей в США было маловато - а тут запуск крупнейших в мире! Причем - сразу много чего крупнейших: и генераторов, и алюминиевого завода, и завода по выпуску проводов для ЛЭП...
Новости громкие, но Гомес решил "растянуть удовольствие", и уже на третий день вся журналистская братия "торжественно отмечала" отправку первого эшелона с алюминием с нового завода. Платформа за платформой, заполненные алюминиевыми чушками, медленно проезжали мимо восторженных журналистов... и ведь ни один не поинтересовался, а куда их везут! Сам-то завод стоял практически на берегу Ориноко, и даже свой собственный порт у него имелся - а железная дорога от Усть-Карони вела лишь на новую электростанцию, стоящую в сорока километрах выше по течению реки - но чушки в трюме парохода выглядят не так впечатляще...
Мне пришлось задержаться еще на пару дней: у ребят, готовящих два следующих генератора, возникли мелкие проблемы и они попросили "немного помочь". Жалко, что Васька со мной не поехала: проблема оказалась по части сварки спиральных камер турбин. Впрочем, незначительные: оказалось, что им электроды поступили неподходящие, вот тамошние мастера швы и запарывали. Подходящие, хотя и в небольшом количестве, тоже нашлись - ну я и постарался показать "мастер-класс". И старания мои даже успехом увенчались - если не считать того, что я изрядно вспотел внутри нагретой солнышком стальной трубы...
А через день, уже предвкушая десятичасовой перелет домой, я вдруг понял, что что-то пошло не совсем так: казалось, что у меня болел вообще каждый мускул тела, включая "головную мышцу". Я поначалу подумал, что просто перенапрягся, вспотел, а потом простыл - но окружающие (более опытные, как оказалось) имели свое мнение - и уже через полчаса у меня в номере нарисовалось чудовище Франкенштейна в исполнении Бориса Карлоффа. Я бы даже испугался, если бы раньше не встречался с этим замечательным человеком: южноафриканский доктор Тейлер приехал в Усть-Карони пять лет назад и теперь возглавлял исследовательский центр по разработке вакцины от желтой лихорадки.
- Добрый день, Макс, и, судя по тому что вы здесь, для меня он добрый не очень...
- Да, мистер Волков, именно так. Я очень сожалею, что вы не посетили наш институт до того, как поехали на электростанцию, ведь мы уже вакцину-то получили. И даже провели испытания, она на самом деле работает. К сожалению, вам она уже точно не пригодится...
- И каковы мои перспективы?
- Будем лечить. Лекарств, откровенно говоря, мы не нашли, но облегчить ваше состояние постараемся. Болеутоляющее... я слышал, вы ярый противник опиатов, однако на этот раз...
- Но это ведь ненадолго? Я имею в виду - не на недели и месяцы?
- Не волнуйтесь, максимум дня на четыре... вам вообще-то в некотором смысле повезло, что комар вас, похоже, укусил в первый же день... я имею в виду, что вы не уехали, пока болезнь не проявилась. А у нас, как вы знаете, лучшие специалисты по лихорадке...
- Другие заболевшие есть?
- Пока никто не обращался. Вообще-то скрытый период длится от трех до десяти дней, так что все иностранные гости отправлены временно на карантин в наш санаторий. Ну а мы с вами сейчас поедем в институт.
- Я не хочу...
- Мистер Волков, в конторе вы можете хотеть или не хотеть что угодно, хоть выгнать меня к черту. Но потому, что там вы - хозяин, а здесь и сейчас - больной, к тому же разносчик опасной болезни!
- Извини, Макс, это я, наверное, со страху. Делай так, как нужно и не слушай меня. Только позови секретаря на минутку - это-то не запрещается? Тут, вроде, комаров нет...
С комарами в Венесуэле сейчас все строго было: даже в деревнях на всех окнах стояли противокомариные сетки, двери тоже снабжены сетчатыми створками - но все равно санитары поставили вокруг меня еще и сетчатую палатку:
- Сам я могу не опасаться, я уже желтой лихорадкой переболел - счел необходимым пояснить Макс, - но если сюда случайно залетит комар и глотнет вашей крови, то...
- Макс, я понимаю. Я же только лихорадкой заболел, а не слабоумием... - и, увидев вошедшего секретаря - не моего, а альгвасила из городского совета, обратился уже к нему:
- Уважаемый... извините, имя не знаю, записывайте мой приказ: мой приказ - так и пишите "мой приказ", написали? так вот, мой приказ об увольнении Макса Тейлера, ежели таковой последует в последующие дни и месяцы, считать ничтожным с момента оглашения. Записали? Пишите дальше: никто в последующие три года... Макс, три года хватит? нет, лучше пять лет из состава научного персонала Института вирусологии не может быть уволен или понижен в зарплате иначе как по прямой личной просьбе, поданной в письменном виде. Сам же Макс Тейлор вообще не может быть уволен никак и никогда.
- Мистер Волков!
- Макс, это всего лишь означает, что свой оклад жалования ты будешь получать всегда, даже если больше не захочешь и не будешь тут работать. Заслужил, ты меня понимаешь? Ты же вакцину получил! Альгвалил, допишите пару строчек: наградить Макса Тейлера единовременной премией в размере десятилетнего оклада и домом, построенным за мой счет. Размеры, архитектура, оборудование и место расположения - по выбору самого Макса Тейлера. Записали? Дайте сюда, я подпишу...
- Мистер Волков!
- Макс, твоя вакцина мне уже не нужна, сам говорил. Так что это вовсе не попытка тебя подкупить, а благодарность от всего человечества. А теперь - вези меня в свой институт...
До следующего утра ничего важного не случилось, со мной не случилось. А что с другими - я просто не знал, поскольку опиаты и в меньших дозах накрывают меня глубоким сном. Впрочем, мне особо и интересно-то не было - но утром, когда я открыл глаза, то увидел очень знакомую физиономию.
- Николай Николаевич, а вам рядом со мной не опасно? Вдруг комар какой просочится - поинтересовался я у доктора Батенкова.
- Не опасно, Александр Владимирович, мистер Тейлер всей охране лихорадку привил еще полгода назад. А то мы, говорит, везде шастаем, так мало ли что... так что не беспокойтесь.
- Ну раз так... а что в мире новенького вчера произошло?
- Да ничего интересного... разве что Троцкий ввел свою армию в Персию.
- Идиот!
- Я же предлагал вам всех их убить... теперь уж поздно. Британская армия Красную уже из Персии выгнала, и, по оценкам, дня через три-четыре уже в Баку окажется. Но и это мелочи, хуже то, что Германия в ответ на действия Троцкого ввела войска на Украину...
- И?
- Армия-то у Советов территориальная, вся кадровая на юге, а украинская воевать не стала. Думаю, завтра германец уже в Киеве будет. Народ, говорят, радуется.
- Забыли уже, как их немцы грабили?
- Германцы, если им не сопротивлялись, на развод все же оставляли что-то, а большевики под метлу гребут. Но это все ерунда, не стоит волноваться. Малинин к вам с визитом едет, чувствую - будет просить разрешения на очистку России от большевиков.
- Думаете, стоит разрешить?
- Вы не поверите: я не знаю. Год бы назад попросил - не сомневался бы, а сейчас... Вы знаете, у большевиков все же началось какое-то строительство. Заводы строят, несколько уже. Я вот отчет захватил, вам показать если спросите - так завод в Старом Осколе поднимать начали. Ижорский завод уже пустили. Правда, по отчету, для этого они станки туда свезли чуть не со всей России, даже с "Наваля" везли, но завод пустили. И старые заводы все восстанавливать начали, да и новые строить тоже... Немного, конечно, но лиха беда начало.
- Без Украины, без Кавказа... то есть без угля, металла, нефти...
- Вы, Александр Владимирович, лучше пока о своем здоровье думайте. Вот поправитесь - будете думать об угле и нефти. Опять же, Малинин хорошо если через пару недель доедет.
- А вы приехали только чтобы мне об этом рассказать?
- Обижаете! Работа тут у меня... а задержался чуть, так это я супругу уговаривал дома остаться. Уговорил, между прочим! - Батенков довольно улыбнулся.
Я тоже - потому что через стеклянную дверь уже заметил промелькнувшую в коридоре Даницу. Но развить мысль не успел: в палату зашел Тейлер. Не один, а в сопровождении кучи ассистентов - и начались уже ставшими привычными процедуры. Привык я к ним, конечно, задолго до лихорадки и совсем в других госпиталях, но кровь на анализ добрые доктора берут одинаково независимо от диагноза.
Не знаю - то ли организм быстренько вспомнил прежние времена, то ли Тейлер решил "сэкономить" на дозе, но после укола морфина сон меня не вырубил. Тошнило, конечно, совершенно не по детски, но разговоры с Николаем Николаевичем (и видения изредка мелькающей за стеклом Даницы) меня веселили и помогали о тошноте все же немного забыть. Ну а раз уж я не сплю...
- Александр Владимирович, вас Станислав Густавович к телефону просит - кто-то из врачей института влез в палату, таща за собой тяжелый "радийный" телефон.
- Саш, что за ерунду ты мне подсунул почитать? - раздался в трубке Славин голос. - Ну что это: "Господь одарил нас благословенными землями, богатыми водами и сильным, трудолюбивым народом"... Может мне и в церковь посоветуешь ходить по утрам?
- "Но тяжкое бремя творения счастья народу он возложил на нас" - продолжил я. - "Иные нас проклянут, иные опорочат наше имя. Но во имя счастья, бремя построения которого возлагается на наши плечи, мы с гордостью понесем сей крест. И донесем его, ибо кому же еще его Господь может его доверить? А обмануть доверие Господа - суть грех страшнейший". Ты дальше читай, там не молитва, а чистая политэкономия. Причем старинная, а посему, считай, уже классика. А автор, хоть и католик рьяный, но всяко уж поумнее Карлы с Марса и всех его апологетов вместе взятых. Читай, вернусь - доложишь свои выводы. Договорились?
- Ну... у тебя как здоровье-то? Голова не болит?
- Ты не первый будешь, кому скажу: у меня приступ лихорадки, а не слабоумия. И да, если тут мне задержаться придется, то Малинина сам встреть, скажи, что я одобряю его идею - в пределах, скажем, трех миллиардов для начала. Но сам проследи, чтобы в пять все же он постарался уложиться...
- Ты о чем? - в голосе Славы явно прозвучало подозрение.
- Именно об этом. И, пока время есть, составь-ка план восстановления экономики...
- Да уже готов давно...
- Вот и славно. Трам-пам-пам.
- Что?
- Ничего, это я песню вспомнил... ладно, потом поговорим, тут опять доктора по мое тело пришли. Потом договорим, до свидания!
Батенков суетливо оглянулся, но в палату никто и не собирался заходить: просто меня так скрутило, что больше разговаривать было невозможно. А Слава-то не виноват, зачем его лишний раз пугать?
Я открыл глаза: на до мной стоял все тот же Николай Николаевич:
- Я вам морфину еще инъекцию сделал... надеюсь, полегчает немного.
- Спасибо, а то уж совсем невмоготу стало - ответил я почему-то сиплым голосом.
Наверное кричал: меньше чем через минуту в палате снова появился Тейлер с кучей ассистентов, меня снова начали тыкать иголками - но я все уже воспринимал в полузабытьи: вероятно ударная доза морфина все же добралась до моего сонного центра...
Снова глаза я открыл уже в темноте. Причем проснулся, похоже, не сам по себе: Макс протирал мне плечо спиртом, а на тумбочке у кровати, освещенной настольной лампой, все еще покачивался шприц.
- Добрый вечер, Макс. Или уже ночь?
- Ночь, мистер Волков. Но вам вовсе не обязательно спать...
- И не хочется почему-то, наверное, за день выспался. Что новенького?
Макс внимательно поглядел на меня, вздохнул глубоко:
- Наверное я обязан вам сказать: все же мы желтой лихорадкой занимаемся... я имею ввиду всех врачей института, не меня - мы занимаемся ей почти двадцать лет. И можем давать очень точные прогнозы...
- Понятно. Когда и как?
- Ближе к утру вам станет много легче. То есть чувствовать вы будете себя совершенно здоровым... часа три-четыре, хотя возможно и меньше. И с вероятность больше девяноста девяти процентов - не позднее следующего утра. Сутки, максимум часов тридцать. Я почему вам говорю: после улучшения вам будет очень... плохо. Очень больно, мучительно больно. Почки уже почти не работают... печень перестанет завтра с утра. Боюсь, мы уже ничего просто не успеем...
- Спасибо, Макс. Морфина у вас хватит чтобы я не очень мучился?
- Но это же...
- Я просто про обезболивание спрашиваю.
- Боюсь, что доза, потребная для снятия боли, будет летальной...
- Вот уж не думал, что в тебе спрятаны садистские наклонности. Извини, это шутка. Просто я все же боюсь...
- У вас будет часа три, может четыре, чтобы уладить какие-то дела... за дверями ждет секретарь института и нотариус, если вам потребуется...
- Спасибо. Даница!
Дверь даже не скрипнула, но моя "тень" материализовалась возле кровати:
- Ты слышала?
- Да, Александр Владимирович.
- Макс, я так понимаю, что полегчает мне часов в пять утра?
- Часа в три даже...
- Даница, а ты видела электростанцию ночью? Говорят, это очень красиво...
- Нет, не видела.
- Ну мы это сейчас и исправим. Я тоже не видел, так что подгони к дверям машину, поедем...
- Куда это вы поедете? - вскинулся Макс.
- Макс, других дел у меня нет. Даница, что в завещании?
- Все имущество поступает в распоряжение Марии Петровны...
- Макс, она - единственный человек, кто справится, так что все в порядке. А я хочу посмотреть на освещенную прожекторами плотину. Я ее и днем-то толком не посмотрел. Ведь другого случая посмотреть у меня не будет? В три часа... Дорога хорошая, асфальтированная. Час туда, час обратно. Макс, к шести мы вернемся. А ты подумай, сколько можно будет колоть морфина. Да, где тут был мой радиотелефон?
Даже для меня самого оказалось очень удивительным то, что я практически и не испугался. Я обиделся - именно обиделся на несправедливость бытия. В самом деле: наконец-то до меня дошло, как можно было бы все исправить - и такой облом. И ведь даже Машке не успею сказать, что делать дальше...
Хотя - если уж совсем начистоту - мне и дела даже не было до "дальше": все равно сам-то я не узнаю, что случится. Никак не узнаю... впрочем, одна мысль на эту тему у меня все же промелькнула - и именно из-за нее я Даницу и позвал. И если мысль оказалась верной...
Через пятнадцать минут огромная машина мчалась по пустому темному шоссе в сторону новой электростанции. Пятьдесят с небольшим километров, ехать минут сорок. Боль, тошнота - все пропадало на глазах: все же доктора в институте действительно знали свое дело.
- Батенков меня убьет... - пробормотала Даница, не отрывая глаз от летящей под колеса дороги. Хорошо, что она так внимательно за дорогой следит, а то мало ли что.
- Забавная машина, никогда не видел...
- Это "Кондор", спецзаказ Гомеса. У него таких три... было.
- Угнала из президентского гаража? Ну у тебя и талантов...
- Зачем? Гомес сам дал, для вас.
- А ты тут как оказалась?
- Взяла "Сокол" у Василисы Ивановны... без пассажиров на полной заправке с подвесным баком если на восьми километрах лететь, то шесть часов всего нужно.
- Значит так: не позднее семи ты летишь обратно. Машке все расскажешь, Ваське - придумай, что сказать.
- А...
- А ты мне не нужна. Если ты еще не поняла: после шести я начну умирать, причем умирать очень мучительно. И через сутки помру - если раньше от боли сердце не откажет. Ничего интересного ты не увидишь... и вообще, в твоей памяти мне все же хочется остаться человеком, а не вонючей визжащей скотиной. В семь, и мужа забери. Скажешь, я тебя специально его забрать вызвал... так, давай вон туда, там вроде была смотровая площадка...
Выскочившая было охрана куда-то испарилась: видимо президентскую машину тут знали.
- Оставь машину, никто ее не тронет. Пойдем, посмотрим...
Смотровая площадка вообще-то вовсе не для туристов делалась, с нее рабочие станции осматривали самую важную конструкцию станции: огромную гирлянду стеклянных изоляторов, которая держала провода, идущие от собственно станции к распределителю, расположенному чуть выше гребня плотины. Двенадцать огромных, сверкающих в лучах прожекторов гирлянд. Правда пока провода "поднимали" лишь две из них, остальные ждали еще не построенных генераторов.
- Красиво... - тихонько проговорила моя "тень".
- Очень. А представь, как красиво будет, когда все двенадцать поднимут... Кстати, как думаешь, сюда на машине-то проехать можно?
- Конечно, вот же дорога...
- А я думал нельзя. Даница, пригони машину сюда, а то подниматься обратно мне будет все же трудновато.
Я проводил "тень" взглядом. Хорошая девочка... но мне так страшно! Ну а мне что терять? Еще максимум час относительно спокойной жизни и сутки адских мучений? Хорошая девочка, за дорогой так внимательно следила. А если этот радиотелефон сам со Степой пару месяцев "доводил", то все просто. До гирлянд, держащих провода, отсюда всего метров тридцать будет, и то больше вниз, чем в сторону...
Я достал из кармана снятую с телефона катушку. Полтораста метров провода. В лаковой изоляции, но ведь на девяносто вольт всего! А внизу - двести пятьдесят киловольт... Страшно до жути.
Где-то вверху зажглись фары президентского "Кондора" - так что ждать больше нельзя. Но все равно страшно же...
Не знаю, преодолел бы я свой страх одной силой воли, но вдруг все мышцы пронзила сильная боль. Что там Макс говорил: боль будет только усиливаться? И если сейчас она "несильная", то ждать точно смысла нет ни малейшего. Я размахнулся посильнее, превозмогая эту самую "несильную" боль...
Федоров, пусть твоя адская машина сработает еще раз! Ты меня ждала, Камилла? Я иду!
Впрочем, независимо от результата, мы, любимая, всяко будем вместе, отныне и навеки...
Последнее, что я увидел - огромный желтый клубок пламени, летящий ко мне по следу испарившегося проводка...