Аннотация: Тоже, что и "Враг", но с измененной концовкой.
Враг
На самом деле убивать легко. Что в этом сложного: нажал курок или ударил штык-ножом, как кому нравится, - и нет человека. Даже не человека, а предателя, диссидента, врага, в конце концов. Я, например, люблю работать ножом. Я не садист - не проворачиваю нож в ране так, чтобы кровь хлестала потоком, как любят некоторые мои коллеги. Нет, я просто бью в сердце, вгоняю лезвие по самую рукоять - мгновенная смерть, и крови практически нет. Так, немного смачивает одежду и все. Чистая аккуратная работа. Надежно и просто. Я просто знал несколько случаев, когда человек выживал от пулевого ранения в голову. А двадцать сантиметров стали в сердце еще никто не пережил.
Я люблю свою работу. Люблю чувство выполненного долга после насыщенного трудового дня, проведенного в патруле. Тяжелое это дело - уничтожать врагов. Если бы не великая мудрость Вождя, то и не знаю, чтобы мы делали. Я работаю в Службе Гражданского Контроля, которая всего лишь инструмент в руках Вождя и Партии. Враги, они же ведь как тараканы: прячутся по своим дырам, среди мирных граждан. Днем они ведут законопослушную жизнь, а ночью выходят на тропу войны с нашим великим сообществом. Даже и не подумаешь, что ваш сосед по лестничной площадке или даже верная жена могут быть ими. А ведь могут. Враги хорошо умеют скрывать свою истинную сущность.
Перед выездом на патрулирование мы обязательно просматриваем прямую трансляцию речи Вождя. Его проницательность, как всегда, выше всяких похвал. Он снова срывает лживые личины с вражеских лиц. Вот они - уродливые страшные рожи, искаженные злобой. Они угроза нашему святому образу жизни. Они мешают нам жить. Я пылаю благородной яростью, как и мои товарищи. Мы снова рвемся в бой.
Броневик везет нас куда-то на окраину. С нами опять операторская группа Государственного Отдела Правдивой Информации. Они всегда ездят с нами. Народ должен знать, кто защищает его покой, а враги пусть трепещут. Вождь сам пожимал мне руку в благодарность за верную службу. Ежедневно на мою почту приходят письма от благодарных телезрителей. Они любят меня. Я герой.
На месте мы не медлим. Моя группа врывается в старое здание. Короткая перестрелка. Среди нас жертв нет, а вот врагам сильно досталось: слышны стоны и крики. Мы выламываем дверь и врываемся в небольшую захламленную квартирку. Кровь, трупы. На лицах выживших написан животный страх и ужас.
- Что, суки, - кричу я, - боитесь?! А не боялись вчера взрывать Бюро Выдачи Продуктовых Талонов?! Так что бойтесь! Возмездие настигло вас!
Перепуганная женщина что-то лепечет, хватает меня за штанину. Я бью ее ногой. Кованый носок ботинка врезается симпатичное вроде лицо, брызжет кровь. Я снимаю штык-нож с автомата. Никакой пощады: враги могут бить только исподтишка, в спину. Я, как всегда, вонзаю нож в сердце. Ее лицо перекошено от боли, ужаса и... удивления. Безмерное удивление в больших голубых глазах.
- За что? - успевает прошептать она и умирает. Тяжелее всего убивать врага, когда у него личина наших матерей, жен, дочерей и сестер. Враг не ведает понятия чести.
На столе рядом лежит потрепанная книжица. На обложке написано "Всемирная Декларация Прав Человек". Меня передергивают от отвращения. Вот твари!
- Сожгите все! - кидаю я своим подчиненным и ухожу.
Я снова герой. Меня показывают по центральному каналу. Диктор восторженно вещает о моих подвигах. Я зажигаю керосиновую лампу. Электричество отключают в десять. Экономят. Война требует напряжения всех сил. Керосин вот тоже подорожал. Говорят, что враги взорвали два нефтеперерабатывающих завода. Они как крысы: их давишь, а они все лезут и лезут.
Небольшая дыхательная гимнастика под запись речей Вождя на диктофоне, чтобы отвлечься от плохих мыслей. Слова Вождя снова наполняют меня силой, решимостью и верой. Спать я ложусь с радостью на душе, с предвкушением следующего рабочего дня.
Неясный звук будит меня. Как будто, кто-то крадется по лестнице. Я настораживаюсь. Враги подбираются ко мне. Пусть, у меня есть чем встретить их. В руках мой верный штык-нож. Я прячусь возле двери и жду.
Дверь выносят кувалдой. Треск ломающегося дерева на мгновение оглушает меня, но я уже начинаю двигаться. Практически ничего не видно, только беспорядочно пляшут блики от фонарей на стволах автоматов. Хорошо подготовились, сволочи! Но не того напали. Я выбиваю автомат из рук у одного, одновременно с этим ломаю руку твари. Враг захлебывается криком. Я заношу для удара нож, как вдруг луч света падает на врага. И застываю в нелепой позе.
На нем черная форма знакомого до боли покроя. На голове шлем с белой цифрой. А на рукаве эмблема: красный кулак, сжимающий молот. Понимание наносит мне мощный удар под дых. Нет, только не это. Враги пробрались в святая святых: в Службу Гражданского Контроля. Я медлю, и это играет решающую роль.
Меня бьют прикладом по голове. Я падаю. Перед глазами плывет, что-то мокрое расплывается на затылке. Мелькают ботинки - меня избивают. Избивают умело и со знанием дела, с хорошо контролируемой злостью.
- Что, сука, - кричат мне в лицо, - сколько на тебе безвинно загубленных душ?! Вражина недорезанная! Ничего, мы о тебе позаботимся.
Я - враг?! "Нет, это какая-то ошибка!" - пытаюсь кричать я, но не могу. Рот забит кровью и выбитыми зубами. Я только хриплю, что еще больше раззадоривает моих бывших коллег. Не боль ранит меня, а беспомощность. То, что я не могу доказать свою невиновность, не могу сказать, что я всего лишь исполнял приказы Вождя. А может быть это и правильно? Может быть, я неправильно толковал волю Вождя, потакая своей извращенной натуре. Нет, я - не враг! Я - герой! Слезы смешиваются с кровью. Сквозь красную пелену я вижу, как поднимают мой старый, покрытый кровью сотен и сотен врагов штык-нож и вонзают мне в грудь.
- За что? - успеваю прошептать я и умираю.
- Док, что это было? - Тяжело дышавший санитар утер сочащуюся из губы кровь и посмотрел на доктора. - Мы едва смогли его утихомирить. Василевскому он сломал руку.
- Коллапс, - угрюмо ответил доктор, глядя на экран монитора, транслирующего изображение с камер наблюдения, установленных в палате пациента. Камера показывала приятные для глаз бежевые стены, обитые мягким поролоном, и спеленатого смирительной рубашкой крупного мужчину. По идее, стены должны были успокаивать, но этот пациент крайне плохо реагировал на любые способы лечения. - Тяжелое психическое расстройство, усугубленное чувством вины. Теперь я сомневаюсь, что пациента когда-нибудь выпустят за стены этой палаты.
- Вождь расстроится, - тяжело вздохнул санитар. - Этот был его любимчиком.
- Такова судьба всех любимцев Вождя. Сколько ему вкололи?
- Тройную дозу. Крепкий парниша.
- В СГК других не держат, - улыбнулся доктор. - Ладно, он проспит больше суток. Надеюсь, ему будут сниться хорошие сны. Пойдем по домам.
В комнате охраны автоматически погас свет, когда ее покинул последний человек. Только экран монитора мягко мерцал в темноте. Пациент спал на полу и тихонько посапывал. Если бы не смирительная рубашка и угнетающий интерьер палаты, можно было подумать, что он просто прилег отдохнуть после тяжелого рабочего дня. Впервые за много дней суровое и даже жесткое лицо, привычно искаженное безумием, расслабилось и смягчилось. Наверное, ему снилось что-то хорошее: может быть верный штык-нож, может быть лица врагов, перекошенные в гримасе животного страха. А может быть, ему ничего не снилось, и одурманенное сознание бродило где-то в лабиринтах собственного безумия.
На самом деле убивать легко. А легче всего убивать человека в себе...