Лукин Андрей Юрьевич : другие произведения.

Объект номер два

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Объект номер два


I



На экране депутаты яростно потрясали кулаками, клеймили и разоблачали, взывали о спасении и, топорща густые усы, грозились разбомбить Кремль. В Москве-реке отражалось бледное небо, на Калининский мост вползали танки, толпа на набережной празднично шумела...
- Идиоты, - пробормотал генерал, выключая телевизор. - Мне бы ваши проблемы.
Он посмотрел на лежащий в столе пистолет и задвинул ящик.
- Не дождёшься, сволочь, - сказал он. - Не дождёшься.
Зазвонил телефон, и его внезапная трель заставила генерала вздрогнуть. Он ждал этого звонка, боялся его и трубку поднял не сразу.
- Да, это я. Да, пока жив, как слышишь. Есть новости?
В ответ трубка выругалась так, что генерал недовольно поморщился. Терпеливо выслушав сложную конструкцию до конца, он спросил:
- Кого?
- Митрохина. Сегодня ночью.
- Дрянь был человек, между нами.
- Неужели этого... никак нельзя остановить?
- Раньше надо было останавливать! Раньше! Ещё тогда!
- Паникуешь? Кричишь? А ведь это была твоя затея. Или забыл? Я предупреждал: с огнём играем. Допрыгались.
- Предупреждал?! А кто меня подгонял, кто? Ты и Грабарь!
- Все мы хороши.
- Что думаешь делать?
- Бежать думаю. Шкуру спасать. Кожей чувствую, что он на меня вот-вот выйдет.
- Куда? - генерал покривил губы и потянулся за сигаретой. - Куда бежать? Всё в гангстеров играешь. От него не убежишь.
- Ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю. Документики-то давно ли оформил?
Генерал засопел:
- Доложили уже... Мерзавцы.
- Мир не без нужных людей.
- Одни сволочи вокруг. С кем работать приходится, а? Так и ждут, чтобы благодетель оступился.
- Наплевать на них. Беги, пока не поздно.
- Да поздно, Витенька, поздно. И документики не помогут. Ни мои, ни твои. Он уже всех нас вычислил. Знаешь, где он Баскакова нашёл?
- Знаю. Но я не Баскаков.
- Для него мы все... Баскаковы.
- Значит, не побежишь?
- Не побегу. Подыхать лучше дома.
- Лучше вообще не подыхать.
- Вот тут ты прав, - хмыкнул генерал. - А ведь как всё хорошо начиналось! Недооценили мы ублюдка.
- А я всё же попробую. Не могу вот так просто сидеть и ждать, как овца. В конце-концов, он один, а нас...
Голос оборвался. Генерал, холодея, вслушивался в длинные гудки, потом осторожно положил трубку и поднял голову. За приоткрытой дверью стояла жена и смотрела на него круглым от ужаса глазом.
- Подслушивала? - брезгливо спросил он.
- Что это? О чём вы говорили?
- Будто не знаешь. Всё о том же.
- Ты объясни мне... - она нерешительно открыла дверь.
- Нечего объяснять, - буркнул он. - Крышка нам. Погуляли и хватит.
- Но ведь ты уверял тогда, что уже всё, что он... что его нет. Ты мне лгал?
- Он перехитрил нас, - сказал генерал. - Экая тварь. Кто бы мог подумать.
- Что же нам теперь делать?
Он мрачно посмотрел на её посеревшее некрасивое лицо.
- Вешаться.

II



Утомлённый муторным перелётом, аэродромной неразберихой, тысячными толпами беженцев, криком, заторами и бесконечными проверками документов, он наконец прорвался за последнее кольцо оцепления. Это было уже на въезде в город. На обочине стояла километровая колонна армейских грузовиков, в кабинах маялись измученные ожиданием водители. По развороченному шоссе угрюмо ползли танки. Вдоль дороги теснились серые покосившиеся дома и убогие сараюхи. В некоторых окнах белели испуганные лица. Сюда уже доносилась канонада и автоматные очереди. Над центром города стоял дым.
Журналиста, ехавшего с ним от самой Москвы, не пропустили. Не помог даже имевшийся у того именной пропуск с подписью какого-то очень высокого начальника.
- Он со мной, - сказал Николай не очень уверенно, но недобрый майор без лишних разговоров отобрал у журналиста наполовину исписанный блокнот и засветил всю плёнку.
- Приказано никого не пропускать, - отрезал он. - Особенно прессу.
Ошеломлённый журналист даже не протестовал. По суровому лицу майора и не менее хмурым лицам солдат, стоявших с автоматами наизготовку, было ясно, что спорить и протестовать совершенно бесполезно.
- Ну вот, - сказал журналист, прощаясь. - А вас пропустили. Я так и знал, что вы здесь не лишний. Что ж, счастливо. Постараюсь отыскать вас, когда всё кончится. Не забудьте, вы обещали дать мне интервью.
Николай ничего ему не обещал и обещать не мог, но промолчал, заметив скептичную усмешку майора. Он был рад тому, что избавился от журналиста, от его назойливых расспросов и раздражающей привычки записывать буквально каждое слово. С профессиональной прозорливостью угадав в Николае человека причастного к тайне, журналист всеми силами пытался выудить из него хотя бы малую толику информации, превратив в сущую пытку и без того тягостную дорогу.
Солдаты расступились, машина протиснулась в узкую щель между двумя грузовиками, и Николай с облегчением забыл и неприятном попутчике.
Поплутав по безлюдным улицам, они остановились у неприметного двухэтажного особняка, в котором располагался штаб дивизии.
- Приехали, товарищ капитан, - сказал водитель.
Николай вышел, осматриваясь и разминая затекшие ноги. В освободившуюся машину тотчас запрыгнул лейтенант с перебинтованной шеей. Он что-то шепнул водителю на ухо, тот кивнул, и машина, взвизгнув покрышками, свернула под арку соседней многоэтажки.
Задавленный безликим блочным окружением особняк был невелик и имел четыре потрескавшиеся колонны перед входом. У подъезда стояли два милицейских "уазика", побитая синяя "четвёрка" и машина "скорой помощи", водитель которой спал, положив голову на баранку. Тут же расположилась группа из четырёх милиционеров. Они что-то громко и зло обсуждали. В штаб то и дело забегали солдаты, приходили и уходили офицеры. Невдалеке за домами гулко стреляло орудие.
Два мужика лет пятидесяти и трое крепких молодых парней сидели, нахохлившись, у колонны и с остервенением сосали "Беломор". Все были с автоматами, из карманов курток торчали запасные рожки. Николая поразило выражение беспредельной усталости на хмурых лицах. По меньшей мере трёхдневная щетина, чёрные руки и пропахшая порохом одежда выдавали в них активных участников происходящего. Николай подошёл к ним и попросил прикурить.
К орудийным выстрелам добавились длинные автоматные очереди. Стреляли, не жалея патронов. Все оживились.
- Степаныч шпарит, - сказал молодой парень, давший Николаю прикурить. - Пошли, мужики. Всё равно впустую сидим. Не согласятся они. В уставе, понимаешь, не записано.
Все пятеро неспешно поднялись и пошли под ту же арку, щёлкая на ходу предохранителями.
- Не захотели эвакуироваться, - сказал Николаю милиционер-старлей. - Свои дома сами защищают. Здесь таких роты две наберётся.
Николай щелчком отправил окурок в переполненную урну, промахнулся и вошёл в особняк. Ему пришлось дважды предъявить документы, сначала на входе, а затем и в вестибюле. Офицеры недоверчиво изучали его удостоверение и пропускали нехотя.
Внутри было натоптано и накурено. Очевидно, до всей этой заварухи здесь размещалась какая-то вполне мирная контора. На дверях красовались застеклённые таблички: "гл. бухгалтер", "экономист", "мастерский участок". В углу, под покосившимся графиком выполнения плана спал солдат, устроившийся в немыслимой позе на двух сдвинутых стульях.
Николай наугад подёргал двери первого кабинета. Закрыто. Пробегавший мимо сержант направил его в глубину коридора. Он решительно постучал в указанную дверь, на стук никто не отозвался, и он вошёл, не дожидаясь приглашения.
Три офицера склонились над разложенной на столе картой города. На Николая они не взглянули, молча и с каким-то даже недоумением изучая карту.
- Ну и дела, - сказал худощавый полковник. - Прёт, как немец, в душу его... И остановить нечем.
- А что связисты?
- Ничего связисты.
- Сергеева вызвал?
- Приходил он уже. Всё без толку.
Они замолчали. Полковник Новиков, командир дивизии, наконец поднял голову и, увидев Николая, выгнул бровь. Он был точно такой же, как на семилетней давности фотографии, которую показывали Николаю.
- Как там дела, капитан?
Николай шагнул к столу.
- Капитан Вересов. Из... Москвы. Вам должны были сообщить о моём прибытии.
Худощавый полковник и майор подняли головы и тоже посмотрели на Николая.
- А-а-а, - разочарованно протянул Новиков. Интерес в его глазах пропал. - Ещё один наблюдатель? Мало вас на мою голову. Ну-ну... Вам не ко мне, капитан. Пройдите в кабинет напротив. Ваши там расположились, - он пренебрежительно выделил "ваши". - А вообще-то вам в инженерный батальон лучше обратиться. К майору Черняку. Он в курсе. И этот ваш... с ним работал. Можете требовать с него всё, что вам понадобится. В разумных пределах, конечно. Он сейчас в двадцатом доме. А я, извините, ничем помочь не могу. Занят.
И он вновь склонился над столом. Прежде чем уйти, Николай взглянул на карту. Не требовалось особой проницательности для того, чтобы понять насколько всё плохо. "Слабая оборона... Ничего не стоит прорвать... Почему они телятся?" Было ясно, что со вчерашнего вечера слабая оборона значительно усилилась. По существу, противник контролировал уже весь центр города, за исключением одного здания, жирно обведённого красным карандашом.
Кабинет напротив выглядел, как сберкасса после налёта грабителей. На полу блестели осколки стёкол, валялись бутылки из-под пива, окурки, стулья, рассыпанные бланки. Выбитое окно было закрыто неровным листом картона. Громоздкий сейф распахнул толстую дверцу и вывалил содержимое на пол. Какие-то папки, отчёты, карточки. Никому уже не нужное барахло. У стены стоял диван, совершенно чужеродный здесь, принесённый, очевидно, из какой-то квартиры. На диване лицом вниз лежал штатский в мятом тёмном костюме. Одна нога упала на пол. Из-под локтя торчала кобура. Слишком много спящих, подумал Николай. Он посмотрел в окно на фасад соседнего дома, пошарил по столу, перевернул несколько листов. Посмотрел на спящего. Ещё один наблюдатель, вспомнилось ему. Данину, вероятно, нелегко здесь с ними работалось.
Он скользнул рукой по поясу, уже привычно проверил, всё ли на месте, и вышел. Здесь ему ничего не было нужно. Он не хотел ждать, пока кто-нибудь из "своих" объяснит ему обстановку, хотя в Москве ему настоятельно советовали начать именно с этого. Собственным глазам он доверял больше. Как и Данин.
На выходе вновь пришлось предъявлять документы, и проверяли их едва ли не дотошнее, чем в первый раз.
- Вы никому не пытались отсюда звонить? - спросил его настороженный лейтенант.
- Нет. А почему вы об этом спрашиваете? - удивился Николай, косясь на направленный ему в грудь ствол автомата.
- Спрашиваем, значит, надо, - уклончиво ответил лейтенант, возвращая документы.
Николай вышел из особняка и ему пришлось посторониться, пропуская нескольких офицеров с Новиковым во главе. Они торопливо загрузились в командирский "уазик" и умчались, сопровождаемые "скорой помощью".
Тот же разговорчивый старлей охотно вызвался проводить Николая до двадцатого дома.
- Конец света, - прокомментировал он коротко, когда на перекрёстке перед ними упал отброшенный далёким взрывом обломок кирпича. - Вот и до нас докатилось.
- Вы думаете?.. - начал Николай.
- А что тут думать! - запальчиво прервал его старлей. - Кому ещё всё это нужно? Только им... гадам этим забугорным!
Николай не стал спорить. Он уже понял, что здесь у каждого имеется своя версия происходящего. Версий было много, одна бредовее другой, и, скорее всего, все они были ошибочны. Он вспомнил безумного старика из толпы беженцев, которого видел два часа назад у моста, где солдаты пытались ликвидировать невообразимый затор. Старик сидел в стороне от дороги, рядом суетились внуки, а он театрально потрясал руками и надтреснутым голосом выкрикивал в толпу:
- Возмездие грядёт! Восстали мертвецы из склепов своих! Ополчились на мерзость живущих ныне! Огнём, огнём карают безбожников! Напрасно ропщете - за дела ваши воздаётся нам!
Несмотря на явную абсурдность его воплей, никто не смеялся. Толпа угрюмо обтекала узлы, косясь на безумного проповедника; некоторые женщины крестились. Внуки даже не пытались утихомирить разошедшегося деда. Журналист хотел сфотографировать его, но почему-то передумал. А водитель повернулся к Николаю и серьёзно сказал:
- А вы знаете, ведь он во многом прав. Насчёт мертвецов.
Помня о пространных и довольно расплывчатых инструкциях, полученных от начальства перед отъездом, Николай удержался тогда от скептической улыбки. Но водитель не сказал больше ни слова.
Старлей тоже не стал развивать свою версию, почувствовав недоверчивое отношение Николая. Ещё один любопытный штрих, сразу бросающийся в глаза: все чего-то скрывают, что-то недоговаривают, словно сговорившись утаить от него самое важное. И началось это, между прочим, ещё в Москве.
К резиденции Черняка пришлось пробираться дворами. Проспектом, как объяснил старлей, было бы ближе, но там стреляли, и вообще было опасно.
Все дома были пусты, жителей эвакуировали ещё вчера. Во дворах валялись бумаги, тряпки, брошенное впопыхах барахло. Под ногами шуршали осыпающиеся от жары тополиные листья. Пахло гарью. Кое-где стояли армейские грузовики, бегали солдаты. Гражданских было мало.
Внимание Николая привлекла сильно разрушенная с торца пятиэтажка. Верхние этажи были разбиты так, словно в дом попала бомба, все нижние - выгорели, и дым ещё тянулся редкими струйками из чёрных окон.
- Вертолёт врезался, - пояснил старлей. - Такой взрыв был - все окна враз повышибало. Обломки сейчас с той стороны на проспекте лежат. Десант сбрасывали, тем в помощь. Первый вертолёт ничего, чисто прошёл. Людей на крышу высадил, вернулся... А второй сбили. Прямо в дом врезался. Все погибли, конечно. Я в оцеплении как раз стоял, всё как на ладони видел. Боеприпасы рвались - страшно вспомнить, - он оглянулся и почему-то понизил голос. - И ещё говорят, что в нём бочки с напалмом были. Может и врут. Но полыхало здорово. Асфальт с той стороны начисто выгорел.
Во дворе двадцатого дома стояла полевая кухня. Солдаты сидели на скамейках, на брёвнах, прямо на земле, негромко переговаривались, бренчали котелками и оружием. Трое солдат рубили деревья. Никто не смеялся. Николай вновь обратил внимание на то, какие у всех серьёзные и осунувшиеся лица. Лица людей, столкнувшихся вдруг с чем-то страшным и необъяснимым.
- Нет-нет, майор не в подвале, - откликнулся кто-то на его вопрос. - Он наверху сейчас, на седьмом этаже.
- Не на седьмом, а на пятом, - возразил другой. - В сорок третье квартире. Вот в этот подъезд заходите. Только лифт не работает.
Упоминание о лифте вызвало у окружающих невесёлые смешки.
- Ну, бывай, капитан. Мои дальше расположились, - сказал старлей.
Николай кивнул ему и отправился на пятый этаж. Майора он отыскал не сразу, обойдя последовательно все этажи до девятого. Черняк сидел у открытого окна в небольшой двухкомнатной квартире и, пристроившись сбоку, осторожно изучал в бинокль дома, стоящие на противоположной стороне проспекта. Не отрываясь, он показал Николаю: присаживайся.
Николай смахнул со стула штукатурку, сел, огляделся. Странно было думать, что совсем недавно кто-то здесь жил, считал эту квартиру своим домом, спал здесь, приходил сюда с работы, с детьми возился или ругался с женой. На полках стояли книги, в прихожей на вешалке висела одежда.
В соседней комнате негромко разговаривали, молодой голос читал текст официального сообщения, изредка ядовито всхохатывая. За окном опять начало стрелять умолкшее было орудие.
Черняк был немолод, невысок и усат. Тёмные волосы с лёгкой проседью топорщились густым ёжиком. Гимнастёрка была выпачкана сажей. Рядом, на журнальном столике лежали автомат и фуражка. Майор застыл, как пограничник на известном плакате. Ему бы ещё собаку.
Николай развернул ногой валяющуюся на полу книгу. "Пособие для поступающих в ВУЗы". В соседней комнате опять засмеялись.
- Читаешь всякую дрянь. Подтереться ею стыдно.
Николай невольно прислушивался к разговору. В официальную версию он, разумеется, тоже не верил, понимая, что она рассчитана на дураков. Но, однако, похоже на то, что никто не знает всей правды до конца. И в Москве всю правду ему тоже не сказали. По существу, ничего не сказали. Не сочли нужным? Не хотели навязывать предвзятую точку зрения? Чтобы он свежим взглядом? Николай подозревал, что не сказали потому, что не знали сами. Езжай и делай своё дело. Молча. Без лишних вопросов. Данин поможет, если он действительно ещё жив. А если нет? У самого голова на плечах. На тебя целая дивизия работать будет. Всё это звучало неубедительно и заставляло делать невесёлые выводы. Если даже на таком уровне ничего не знают, то что говорить о здешних командирах. Впрочем, не исключено, что им-то как раз и виднее...
Пахло пороховой гарью, штукатуркой и убежавшим кофе. На столе лежали окровавленные бинты.
Здание содрогнулось от орудийного залпа. Теперь стреляли где-то совсем рядом. Николай подошёл к окну. Оно выходило на широкий проспект. В центре ближайшего перекрёстка стоял танк и редко стрелял вдоль проспекта, окутываясь при каждом выстреле облаком пыли и газов. Снаряды взрывались недалеко, почти без пауз. Николай посмотрел вправо, не рискуя, впрочем, чересчур, высовываться из окна. Перед соседним домом асфальт был чёрен от копоти и бугрился оплавленными воронками. Деревья стояли, как огарки, - без ветвей и листьев.
- Ну что, капитан, не страшно? Нет? Вот и славно.
Майор отодвинулся от окна; вокруг глаз у него остались круги от окуляров. Он сказал, показывая рукой поверх крыш:
- Туда взгляни. Ты, верно, такого ещё не видел.
Высоко в небе висели три тарелки. Это были именно тарелки, какими их обычно изображают. Они казались нереальными, как бы смазанными. Николай удивился не столько тому, что они действительно висят над городом, сколько тому, что не заметил их раньше. Они очень хорошо просматривались на фоне бледно-голубого неба, несмотря на нечёткие силуэты.
- Тоже наблюдают, - сказал майор голосом человека, не удивляющегося уже ничему. - Мы их в первый же день засекли. Даже сбить пытались. Кое-кто был убеждён, что это они всё затеяли, или каким-то боком причастны к заварухе.
- Ну и как?
- А никак. Всё равно, что по миражам стрелять. Им наша стрельба до одного места. Зато вертолёты наши те сволочи ловко сбивают. Видел уже? Сегодня утром ещё один подстрелили. Чудом не упал, - майор повернулся к Николаю и закончил неожиданно зло. - Наблюдатели чёртовы! На нервы действуют во как! Что-то слишком много вокруг этих наблюдателей. Каждый умник так и норовит свой нос сунуть куда не надо, и ещё советы даёт. И тронуть их не моги. Чуть что не по ним - сразу жалобу в Москву. А мы людей теряем... Гнал бы я их...
Николай недоверчиво переспросил:
- Я не понял... По вертолётам из тарелок, что ли, стреляют?
Майор поморщился:
- Нет, конечно. Тарелки висят просто. Поднимутся, опустятся. Опять поднимутся. То их три, а то - сразу девять. Я же говорю: наблюдают. А по вертолётам из пулемётов шпарят. Засела какая-то сволочь на чердаках... Хорошо ещё, что у них ПЗРК нет.
Он помолчал и уже спокойнее спросил:
- Так ты зачем приехал, капитан? Мне о тебе, конечно, сообщили, но я, честно говоря, не понял. Телефоны у нас не работают. Рация - тоже. Вестовыми пользуемся, по старинке. А они пока доберутся, десять раз переврут.
Николай уже и сам обратил внимание на перерезанный телефонный шнур. Трубка была снята и висела на витом проводе. В штабе у Новикова телефоны тоже были отключены. И во дворах ему несколько раз попадались выброшенные из квартир телефонные аппараты, а таксофон на углу одного дома был разворочен автоматной очередью.
- Вересов, - несколько запоздало представился он и пожал крепкую ладонь майора, решив попозже непременно о телефонах расспросить. - Сразу оговорюсь: я не наблюдатель. Меня Данин вызвал. Он... В общем, я должен выяснить, что с ним случилось и где он.
Майор качнулся с каблука на носок, пожевал губу, потом подхватил Николая под локоть и отвёл от окна. Заглянул в глаза:
- Там сомневаются в том, что он погиб?
Николай осторожно сказал:
- Ну-у... Тело не найдено. Никто ничего толком не видел. Поневоле засомневаешься.
- Марат видел, - возразил майор. - Ротный мой. А тело... Боюсь, ты напрасно приехал, капитан. Здесь такое творится, что и говорить не хочется.
- И всё же? - спросил Николай, надеясь услышать майорову версию и делая вид, что сам он ничего не знает, тем более, что так оно и было. - Мне ведь в Москве ничего не объяснили. Они там, по-моему, сами не понимают, что происходит.
- Вот именно. Сами не понимают. Иначе не присылали бы нам таких идиотских приказов. Они голову потеряли. Да что Москва - мы здесь ничего понять не можем. Что, кто, почему? Но дела, скажу тебе откровенно, жуткие. Если хотя бы о сотой доле в газетах рассказать, - страшно представить, что начнётся. Армии и без того уже не очень-то доверяют, а узнав об этом, вообще в грязь затопчут. И самое неприятное, что основания для этого есть. Так-то вот... Данин твой, мне кажется, что-то всё же раскопал. Докумекал до чего-то. Ходил - глаза вот такие! - волосы дёргает и сам себе бормочет: не может этого быть! не может этого быть! Я к нему подкатился как-то... Незадолго до того, как убили его, - майор слегка посветлел. - Даже грешным делом подпоить его хотел. Уж очень меня заело. Неужели, думаю, у меня мозги по-иному устроены, что видим мы с ним одно и то же, а понять я не могу. Ну, он пообещал попозже рассказать, проверить ему надо было что-то. И не успел.
Майор замолчал. Николай медленно повернул голову и посмотрел в окно. Тарелки всё ещё висели над крышами. Удивить Данина было непросто. Что же он такое раскопал?
На кухне взвизгнул кран, чей-то голос спросил:
- Товарищ майор, кофе ещё хотите?
- Харченко, не наглей! - закричал в ответ майор. - Не забывай, что ты в чужой квартире! Дорвался до дармового!
Он повернулся к Николаю:
- Пошли-ка, капитан, вниз, в подвал. Там и поговорим и перекусим. С дороги голодный, наверное. Вещи у тебя где? В штабе оставил?
- Всё моё со мной, - усмехнулся Николай, похлопав себя по карманам.
- Ну-ну, - сказал майор. - Налётом хочешь взять. Прикатил, разобрался, укатил. Как Юлий Цезарь. Даже бритву не взял?
- Не успел, - признался Николай, спускаясь за ним по лестнице. - Сдёрнули с места, приказ в зубы, и - полетел. Полчаса на всё, жене едва успел позвонить.
- Семейный, значит. И дети есть?
- Девчонки. Сразу две.
- Теперь сына надо. Для полного боекомплекта.
Подвал оказался просторным и сухим помещением без окон, но с хорошей мебелью и плакатами ГО на стенах.
- Вот тут я и сижу. Мои зубоскалы его бункером Гитлера называют, - сказал майор. Он кивнул на дорогие кресла. - Из сгоревшего дома притащили. Всё равно пропало бы. Так что мародёрствуем под шумок. Ты присаживайся... Тарасов, что там у нас есть порубать?
Порубать набралось на целый взвод. Низкий столик ломился от изобилия всевозможных консервов и деликатесов. Тарасов, добродушный белобрысый сержант, принёс в котелке ароматный борщ и картошку с тушёнкой. Глядя на массу дефицитных даже для Москвы продуктов, Николай почувствовал, что и в самом деле голоден.
- Богато живёте.
- Опустошаем холодильники, товарищ капитан, - весело отозвался Тарасов, нарезая тонкими кружочками копчёную колбасу. - И чего только у людей нет! Где они всё это доставать умудрялись? Правда, уже портиться начинает, и придётся нам скоро переходить на щи и кашу. Угощайтесь, пока есть чем.
Майор придвинул к столику кресло, хозяйским жестом пригласил Николая, спросил:
- Тарасов, ты сам-то обедал?
- Я, товарищ майор, себя не обижу. На войне потому что солдату главное - хорошо и вовремя поесть. Ну а потом, конечно, поспать.
Он подхватил расписной чайник и вышел.
- Жаль, спирта нет, - вздохнул майор. - Была бутылка "Пшеничной", да кто-то стащил. Ну, не стесняйся. Рубай.
Николай, ополоснувшись над обколотой раковиной, с удовольствием принялся за еду. В подвале стрельба была почти не слышна, лишь неяркая лампочка подрагивала, раскачивая по стенам тени. По неровному свету Николай догадался, что она подключена к передвижной электростанции.
- Что у вас с электричеством? Отключили?
- Никто ничего не отключал. Подстанция работает на полную катушку, но центр города полностью обесточен. Несколько раз пытались наладить, провода тянули, но всё бесполезно. Энергия как в землю уходит, и хоть ты тресни. У меня ещё лампочка горит, а солдаты по ночам в темноте сидят.
Майор задумался о чём-то, рассеянно вертя в руке консервный нож, потом поднял глаза на Николая:
- Данин твой, ничего, крепкий был мужик. Соображал. Это ведь он нам насчёт выжженных домов подсказал. Тем это ой как не понравилось! Восьмиэтажку на Первомайской помог отбить. Почти без потерь обошлось.
- Зато сам...
- Да, - майор помрачнел.
- А не мог он прорваться к осаждённым, в Красный дом?
- Я же говорю: Марат видел, как его... срезали. Навылет прошило. Он же в самое пекло лез - не остановишь. Говорил, что он их, мол, раскусил. Что точно может определить, где они сидят. Что они его теперь не подловят. А они подловили. Умнее оказались. Марат за ним через полчаса вернулся, специально под пули пошёл, а тела уже нет, - майор досадливо махнул ножом. - И не удивительно. У меня всего четыре трупа. Те, кого успели сразу вытащить, или кого достало здесь, среди своих. И это при том, что батальон потерял пятнадцать человек! Четыре трупа! Остальные - пропали без вести. Точно знаю, что они погибли. Но кому понадобились их тела? И зачем? Неизвестно... Убили его, не сказать чего похуже.
Николай отломил себе кусок хлеба, покатал пальцами перезревший помидор и негромко сказал:
- Он сегодня утром звонил. В Москву. Сам. Я, собственно, потому и приехал. Он попросил, чтобы приехал почему-то именно я. Мы с ним друзья, конечно. С таких вот лет знакомы, учились вместе... Но я вообще из другого управления, и я не специалист по ... этим, - Николай запнулся и повторил. - Он сам звонил. Понимаете?
- Звони-и-ил? - майор, казалось, удивился совсем не тому, чему должен был бы удивиться. - Ты говоришь: звонил?
- Да. Правда, голос у него был какой-то другой. Странный такой. Словно бы он текст заранее написал и по бумажке читает. Но это был его голос. Проверяли. Шутка ли - убитый звонит. Я в записи слушал.
- Интересно... - начал майор, но в это время вошёл Тарасов с чайником, а вслед за ним заскочил растрёпанный и задыхающийся солдат без ремня.
Майор, увидев его, поперхнулся:
- Стройкин! Ты почему такой? Что случилось? Кого? Я же приказал не высовываться!
- Нет-нет, всё нормально, товарищ майор. Нормально всё, - зачастил солдат. - Ротный меня послал. Спрашивает: будем мы, наконец, взрывать гастроном или нет? Мешает ведь он, ни черта... то есть, я хотел сказать, ничего не видно.
Черняк опустился в кресло и с облегчением подставил Тарасову большую кружку.
- Видишь, кем командовать приходится? - сказал он и повернулся к солдату. - Пусть до вечера ждёт. Незачем сейчас под пули лезть. Первого взвода вам не хватило - тоже на тот свет торопитесь? Скажи, пусть ждёт. И ремень где потерял? Вояка.
- Ага, ладно, - солдат крутнулся у двери, не удержался и выпалил новость. - Мы сейчас канализацию рванули. Прямо в люке засел, гад. Якунина в ногу ранил. Так жахнуло - в клочья! А крыс там!..
- Жахнуло, - повторил майор после того, как Стройкин убежал. - Пацаны. В войну играют, а война, вот она - настоящая. Я их под пули стараюсь не подставлять. Жалко, сам понимаешь... А наверху какая-то сволочь надумала мой батальон на прорыв послать. Здесь матёрые мужики ничего сделать не могут, а они там сопляков готовы под пулемёты уложить. Приказ! А у самих...
Он закурил, глубоко затягиваясь. Тарасов уселся в кресло с какой-то книгой в руках.
- Кусок в горло не лезет, - поморщился майор. - Голова пухнет, только куревом и спасаюсь. А ты как, наелся? Молодец. Ставлю тебя на довольствие. Вместо Данина. Здесь и спать можно, если дадут.
- Ночью тоже стреляют?
- Когда как. Прошлой ночью часов с трёх перерыв устроили. И до девяти. Кто успел - выспался.
Николай разгладил угол газеты, на которой лежал хлеб.
- "... корреспонденты сообщают... Боевики из общества "Совесть" совершили вооружённое нападение на дивизионные склады, захватили большое количество стрелкового оружия, в том числе несколько пулемётов... Вторые сутки подряд предпринимают отчаянные попытки взять штурмом здание районного комитета государственной безопасности... Несомненно, их целью является захват архивов, а, возможно, и полное уничтожение здания... Деструктивные силы упорно пытаются ввергнуть страну в хаос гражданской войны... Милиция и добровольцы успешно противостоят обнаглевшим террористам... Имеются потери с той и другой стороны... На подходе регулярные войска... Ликвидация банды - дело нескольких дней, заявил в беседе с нашим корреспондентом уполномоченный по связям с общественностью..."
Николай поднял глаза на Черняка:
- Хоть капля правды есть?
Майор отмахнулся:
- Какие боевики? Какая "Совесть"? Регулярные войска... Да они наши регулярные войска четвёртый день мордой об асфальт, а мы до сих пор так и не знаем, с кем воюем. Ни одного пленного! Боевики... Их сначала всего-то двое или трое было. Причём, говорят, свои же, из охраны. Обычные люди. Женатые. Не по году прослужили. Пропуска у них, что ли, какого-то не было или хотели пройти куда не положено... Охрана пыталась придержать: что вы, мужики, не имеем права, сами знаете. Они - за пистолеты. Сразу стрельба, трупы, тревогу подняли, и пошло-поехало. Этих первых быстро отшвырнули: с тремя справиться - не хитрое дело. А к вечеру они уже смогли Красный дом в кольцо взять. Много их оказалось. Не три, а все триста тридцать три. Подкрепление, видимо, подошло. И такое впечатление, что их становится всё больше и больше. Как будто они под землёй туда лезут. А, может, и под землёй. Уже около сорока домов пришлось оставить. Понимаешь? У них хватает людей, чтобы и Дом штурмовать и отбивать наши атаки со всех сторон. И не просто отбивать, а наступать, чёрт возьми! Воюют даже не на два фронта, а в полном окружении, и как воюют! Словно это не они, а мы в кольце. Я не сомневаюсь, что рано или поздно они своего добьются и Дом таки захватят. На месте нашего командования я бы давно уже отдал приказ пропустить их туда. Пусть подавятся этим Домом. Ну что они там найдут? Ну, разгромят здание, ну, взорвут его, - хоть я в это и не верю, - ну так и чёрт с ним. Оно и без того уже наполовину разрушено. Людей жалко. Сколько их там осталось внутри. Вывести их оттуда, тогда и нам здесь легче будет. Из орудий прямой наводкой или - на крайний случай - ракетный удар. Мигом бы их выкурили, голубчиков. Так нет же - Москва не позволяет. "Держать дом до последнего". Они для них как реликвия, которую врагу ни в коем случае отдать нельзя. Ты мне можешь объяснить, почему всё это дело под таким глухим контролем вашего комитета? Даже Новиков ничего не может сам решить. Каждый шаг согласовывают, чуть ли не каждый выстрел. Наблюдателей навтыкали во все щели. Я уже не спрашиваю про тарелки и прочую мистику. Да что там такое, чёрт возьми?! Неужели и ты не знаешь? Нет? Ну, это ни в какие ворота! Почему Москва не разрешает окружённым пробиваться из Дома? Они ведь все обречены. Задавят их как котят. Их сейчас там убивают, а мы ничего не можем сделать. Там же все сотрудники остались, весь аппарат, женщины, и ещё десантников человек двадцать, которых первым вертолётом успели забросить. О них наверху подумали?! "Держать до последнего!" А в Бутовке дивизия КГБ стоит. У них бронежилеты, у них техника, опыт... А они стоят! На наших костях хотят в рай въехать?
Майор смял сигарету.
- Мне говорили, что вас должны десантниками заменить, - сказал Николай.
- Говорили... Нам третий день об этом говорят, - майор налил себе ещё одну кружку, бросил сахар. - Это я так... Накипело. Как я могу командовать батальоном, этими вот пацанами, если сам ни хрена, извини, не понимаю? Мы-то с ними почти не сталкиваемся. Минируем, взрываем. И всё равно без потерь не обходится. Половину первого взвода накрыло, раненых отправлять не успеваем. Сосед уже почти треть состава потерял. Пропали. Нет людей. И думай, что хочешь. То ли погибли, то ли в плен попали, то ли перебежали, что совсем уж невероятно. После каждого боя - минимум один свихнувшийся. Люди по ночам кричат, уже были случаи невыполнения приказа. Не хочет в бой и всё! Что с такими делать? Не расстреливать же. У танкистов вчера сержант в командира стрелял. Промахнулся, слава богу. Глаза открыл - ничего не помнит. Затмение нашло. Все теперь уверены, что это тоже их рук дело.
- Их. Они, - повторил Николай. - Что за они? Кого их? Неужели так-таки ни одного не поймали?
- Где там - поймали. Самих как бы не переловили. Знаешь, как их солдаты между собой называют?
- Как?
- Мертвяками. Кто-то будто бы видел, как один из наших, из погибших, отбивал нашу же атаку. Будто бы весь пулями изрешечён, лицо белое, глаза закрыты, и поливает вдоль улицы из пулемёта. Как живой. Это что, не бред? Призраки, видения, тарелки ещё эти. Данин твой, кстати, не из той же оперы?
Николай пожал плечами. Тарасов вскинулся:
- Как вы сказали, товарищ майор?
- Ожил, говорят, партнёр твой, - сказал Черняк и пояснил Николаю. - В шахматы он с ним резался. Как дети, ей-богу. Кричат, спорят.
Николай хрустнул пальцами и взглянул на изменившееся лицо Тарасова. Да, Юрка был заядлым шахматистом.
- А может... - начал он и тут же сам себя оборвал. - Да нет, бред какой-то.
Майор понимающе усмехнулся:
- Вот именно что бред. Сказал бы мне кто ещё неделю назад, что буду воевать неизвестно с кем, неизвестно за что, да не где-нибудь, а в центре России, я бы тому предсказателю... А теперь - видишь, что творится.
- Вчера, товарищ майор, когда вы в штабе были, - подал вдруг голос Тарасов. - Разговор я слышал. Офицеры говорили, будто бы там в подвалах сверхсекретная тюрьма устроена. Вроде бы смертников там держали и проводили над ними запрещённые опыты. Болезни всякие неизлечимые прививали, покойников пробовали оживлять, ну и всё такое прочее. Оживили там, значит, нескольких мертвецов, а они как-то вырвались и хотят теперь всех своих освободить. А из убитых они кровь сосут. Москва потому и не разрешает Дом сдавать. Боится, что выпустят они всех на волю, а их там видимо-невидимо.
- Вот. Слышал? - майор показал на Тарасова. - И это офицеры, образованные, вроде бы, люди. Что уж о рядовых говорить. Солдаты сейчас в любой бред готовы поверить.
- А что, это многое объяснило бы, - сказал Николай серьёзно. - Только я не верю в сверхсекретные тюрьмы и оживление мертвецов. Чересчур на фильм ужасов смахивает.
- Вам, товарищ капитан, здесь такие ужасы покажут - никакому Голливуду не снилось, - пообещал Тарасов.
Николай вдруг вспомнил, о чём давно хотел спросить:
- У Данина вещи какие-нибудь остались?
- Дипломат остался. Но в нём ничего нет. Рубашки, мыло, бритва. Приходил тут вчера один. Из ваших. Тоже вещами интересовался. Каждый шов прощупал, бритву по винтику разобрал и ничего, конечно, не нашёл. С тем и убыл.
Николай поморщился.
- Юрка... Данин что-нибудь записывал?
- Была у него записная книжка. Он её с собой носил. С ним и пропала. Он тебе встречу назначил или как?
- Назначил.
- Когда, если не секрет?
- Завтра утром, в восемь тридцать. У вас тут где-то на углу аптека должна стоять. Далеко? Пройду я туда?
- Опоздал ты немного. Пулемётчик там ночью засел. Позиция уж больно заманчивая. Проспект до перекрёстка как на ладони. Ну, танкисты встали напротив и - прямой наводкой. Теперь там только груды битого кирпича. А Данин, значит, в самой аптеке велел ждать? Она ведь вроде как бы на ничейной территории.
- Я думаю, можно и рядом где-нибудь, раз такое дело.
- Ага-ага. Как раз там его и убили, - майор позвенел ложкой в пустой кружке. - Призрак назначает свидание. Дам-ка я тебе на завтра Тарасова. Он там бывал уже, всё тебе и покажет. Слышь, Тарасов?
- Слышу, товарищ майор.
- Вот и хорошо. Только уговор: ты капитана своими покойниками больше не пугай. Ему и без них будет несладко. Усёк?
- Так точно.
- Сбегай, будь добр, к Батандаеву, пусть узнает, что там у танкистов. Долго они ещё стрелять будут? Голова раскалывается.
Николай посмотрел на валяющийся в углу телефон.
- Связи совсем нет?
Майор вдруг нехорошо улыбнулся:
- Не совсем. Кое-что слышно. Хочешь послушать? Любопытная штуковина. Ещё одна загадка вдобавок ко всей прочей чертовщине. Но трубочку лучше я подержу.
Он поставил телефон на столик, воткнул вилку, осторожно, как гадюку, взял трубку и поднёс её к уху Николая. В его лице угадывался напряжённый интерес. Заинтригованный Николай прижал ухо к холодному пластику.
В первое мгновение он почти оглох от разорвавшего голову вопля, совершенно несоизмеримого с мощностью телефонной мембраны. Он отдёрнул голову, словно трубка была раскалена. Его пронзил ужас и реальная - вполне реальная - боль. Но едва он оторвался от трубки, он понял, что это была чужая боль и чужой ужас, и ещё он понял, что долго этого не выдержать. Никакой силы воли не хватит.
Он посмотрел на майора, потом уже решительнее вновь приложил ухо к трубке.

Удар... Под ребром - опаляющая боль, хруст разрываемой кожи... Удар... Руки почему-то вздёрнуты вверх и опустить - невозможно... Удар... А-а-а... Боль... Удар... Боль... Крик рвётся из разбитого рта. Говори! Говори, мразь! Что ты жрёшь? Ну?! Это - жрёшь? А это? В лицо - кусок сырого мяса. Холодные капли стекают с подбородка на грудь. В сломанных зубах острая боль. Жри! Жри! Не хочет, стерва! Ты смотри, какой упрямый! У-у-у, пёс вшивый! Удар... А-а-а... Удар! По колену ему, по колену! Руку отмотал... Удар-р-р!..

Николай с усилием вывернул голову от трубки и обнаружил, что сидит, зажмурившись и закусив губу. По лицу струился пот. Он открыл глаза. Майор положил трубку на столик рядом с аппаратом и небрежно выдернул вилку. Он и непонятно когда успевший вернуться Тарасов с любопытством смотрели на Николая. Под рёбрами ещё припекало. Николай подвигал языком, проверяя, на месте ли зубы. Всё было в порядке.
- Вот такая связь, - сказал Черняк. - Голоса из преисподней.
- Что это было?
- Кто его знает, - майор пожал плечами. - Подключились к АТС и гоняют. Только не спрашивай меня, как это у них получается. Я сначала пробовал изучать, разобраться хотел, как и многие здесь. Экспериментировал. Программа не ясна. Каждый раз что-нибудь новое. То разговоры, то крики, как сейчас, то шёпот невнятный, этакая рифмованная тарабарщина, словно молится кто-то.
- Но для чего им это? На что они рассчитывают? Чепуха какая-то... Кто-нибудь серьёзно этим занимался?
Тарасов хохотнул. Майор закивал:
- А как же. Занимались. Один уже разобрался, что к чему. Наблюдатель ваш, специалист по дешифровке. Слушал, слушал - часа три, наверное. А потом свихнулся. Натурально. Заговариваться стал, такое плёл... Повезли беднягу в больницу, а он по дороге взял да и сбежал. Санитара чуть не убил. Так и не нашли его, бегает где-то, если жив ещё. Я-то вовремя бросил. Неохота в психушку.
Несколько минут они молча и предельно серьёзно смотрели друг другу в глаза. Майор не улыбался, даже тени иронии не было в его лице. Какая-то недоговорённость повисла в воздухе. Что-то самое главное так и не было сказано, и никто не решался это сделать. Бред, вертелось в голове у Николая, неудивительно, что в Москве мне ничего не стали объяснять. Попробуй объясни такое. Он собрался задать ещё один вопрос, но промолчал.
- Ты вот что, - сказал майор. - Оставайся у меня. Место есть, никто не помешает. Сейчас Марат должен подойти, с ним и поговоришь. А я пойду. Всё-таки рванём мы гастроном. Как раз стемнело.

III



- Не пройдём мы здесь, товарищ капитан, - шептал сзади Тарасов. - В том доме разведчики вчера снайпера засекли. Нам бы лучше дворами.
Николай попятился, отполз подальше от угла и прислонился к стене. Холодный камень упёрся под лопатку. Тарасов сел рядом и положил автомат на колени.
Утро было тихое. Никто ещё не стрелял, не рычали танки, не рвались гранаты. Тарелки ровной цепочкой вылетели из-за крыш, делая плавный разворот над невидимым отсюда Домом. Улицы влажно блестели после короткого ночного дождя. Из водосточной трубы ещё сочилась иссякающая струйка. Воздух был насыщен сиротским запахом мокрого пожарища.
- Ну, двинули.
Николай шёл за Тарасовым и пытался стряхнуть с себя остатки сна. Он не очень отчётливо понимал, зачем идёт в эту аптеку, от которой почти ничего не осталось. Данин мёртв. Нет никаких оснований сомневаться в правдивости Марата. Юрка погиб у него на глазах, и Марат даже успел вытащить у него - мёртвого - из кармана документы, пробитые и окровавленные. Жаль, что он не знал о записной книжке. Она, несомненно, многое могла бы прояснить. Юрка в работе был педантом, всегда и всё записывал... Юрка умер. Его звонок - мистификация. Обман. Чья-то игра. Однако наверху ему почему-то поверили. И позывные звонивший назвал правильно. Бред собачий. Солдаты убеждены, что воюют с мертвяками. Тоже бред. Телефонная галиматья - бред вдвойне. А тарелки? Вон они - сразу восемь штук.
Тарелки висели высоко над Домом, образуя неправильный многоугольник. Кто-то догадался, что они повторяют очертания Дома. Они всегда зависали в одних и тех же точках, варьировалась только высота. Почему? Обширное поле для фантазий. Николай смотрел на тарелки уже без того первоначального волнения, воспринимая их, как одну из особенностей местности, как удобный ориентир.
Ему чертовски не хотелось лезть под пули. До сих пор ему приходилось стрелять только в тире, хотя висящая под локтем кобура была привычна. Но всё-таки его главным оружием всегда была голова, а здесь её могли очень легко продырявить, - вот что угнетало. Направляясь сюда, он никак не предполагал, что ему придётся всерьёз рисковать жизнью.
- Осторожно, товарищ капитан, - Тарасов притормозил перед нешироким проулком. - Как думаете, проскочим? Обходить далеко.
Николай осмотрелся. Они находились на ничейной территории. С одной стороны - за их спинами - были свои. На перекрёстке из-за угла дома выглядывал неподвижный танк. С другой стороны стояли пустые дома, и одному богу известно, прячется ли в них кто-нибудь. По какой-то необъяснимой причине этот квартал остался в стороне от боёв. Нападающим он был не нужен, видимо, потому, что все свои усилия они направили на штурм Дома. А в штабе дивизии ограничились эвакуацией жителей. "Война без смысла и по непонятным правилам", сказал по этому поводу Черняк.
В проулке стояла безмятежная тишина. На другой стороне, совсем рядом, высился старый, облицованный серым камнем дом с маленькими окнами. Близко, рукой подать. Можно перескочить проулок в два прыжка. И упасть у противоположной стены с пробитой головой. Опытный стрелок успеет.
Николай положил ладонь на спину Тарасову:
- Давай. И сразу в подъезд.
Они одновременно перемахнули на другую сторону и ввалились в узкий мрачный подъезд, едва не сорвав с петель обшарпанную дверь. Николай ждал окриков, ругани, запоздалых выстрелов.
- Что вы, они не разговаривают. Всё молча. Стреляют только.
- Ты хоть одного видел?
Тарасов поправил пилотку, качнул головой:
- Нет. Только издали и со спины. Одет вроде бы в штатское. Человек как человек. За углом сидел, высматривал. Не ожидал, что мы сзади выйдем. А у нас мины в ящиках, руки у всех заняты... Я по нему из автомата, но не попал.
- Страшно по людям стрелять?
- Я раньше думал: не смогу. А когда в бою, так ничего не помнишь. Палишь куда попало. От страха, наверное.
Он хитро улыбнулся и добавил:
- Да и не люди же они. Мертвяки.
- Неужели и ты в это веришь? - Николай оглянулся. Дверь ещё поскрипывала, но на улице было тихо.
- Попробуй не поверь...
Тарасов хотел ещё что-то добавить, но за дверью одной из квартир отчётливо звякнуло. Внезапный звук резко вернул их в неприятную пустоту выселенного дома. Они отшатнулись в разные стороны к стенам подъезда. Тарасов поднял автомат. Как некстати, подумал Николай, вжимаясь в шершавый, облупившийся угол, мне совершенно ни к чему ввязываться в перестрелку. Я не для того сюда приехал. На всякий случай он тоже положил руку на пистолет. Тарасов повернул к нему побледневшее лицо и шевельнул губами: мертвяк.
Чувствуя как в груди стынет кровь, Николай выглянул из-за угла, но ничего не разглядел. Пистолет как бы сам собой оказался в его руке. Надёжная тяжесть оружия подействовала успокаивающе. Минуты три они стояли, не двигаясь. В подъезде было тихо.
Николай осторожно отклеился от стены и, ругая себя за глупый испуг, поднялся по ступенькам к квартире. Он был старшим и принимать решения должен был он. На ступеньках лежали осколки стекла, и они неприятно и очень громко хрустели под ногами. Николай невесомо прижался ухом к грубо выкрашенной двери и замер. За дверью что-то позвякивало сквозь шум льющейся воды. Звук был такой знакомый, что у Николая сразу отлегло от сердца. В квартире кто-то мыл посуду. Вряд ли мифические мертвяки способны на такое. Вероятно, в квартире остался кто-то из жильцов. Николай вдавил кнопку звонка и подмигнул испуганно выглядывающему из полумрака Тарасову. Звонок молчал. Николай забыл, что электричество было отключено. Под звонком, прямо на стене были написаны три фамилии и кому сколько раз звонить. Коммуналка. Он постучал в дверь согнутым пальцем и на всякий случай отодвинулся вправо, сделав знак Тарасову, чтобы прикрыл в случае чего.
За дверью не сразу зашаркали шаги. Старушечий голос распевно спросил:
- Кто-о?
- Свои, бабушка, свои. Солдаты.
- Сейчас все свои, - заворчала старуха, но щёлкнула замком и приоткрыла дверь, недоверчиво уставившись на Николая поверх цепочки. Результат осмотра её, видимо, удовлетворил.
- И впрямь живой человек. Да не один - двое вас. Зря пришли, сразу вам заявляю.
Она всё же откинула цепочку, и они втиснулись в узкий коридорчик заставленный сундуками и вешалками. Тяжело пахло нафталином и лекарствами. На кухне из крана хлестала вода.
Старушка была маленькая, но ещё крепкая, с ясным твёрдым взглядом, одетая во всё чёрное, кроме аккуратно повязанного белого ситцевого платка. Она неодобрительно смотрела на их ноги.
- Здрасьте, - сказал Тарасов и вытер сапоги о половик.
- Пойду, кран закрою, - сказала старушка. - Покоя от вас нет.
- Вы почему, бабушка, вместе со всеми не эвакуировались? - громко спросил Николай. - Кроме вас в доме, наверное, и нет больше никого.
- А куда мне ехать? - сварливо отозвалась старушка, возвращаясь из кухни. - Чего ради костями на старости трясти? Здесь и помру, в комнатке своей, коли господь захочет. Я в войну никуда не уезжала и сейчас не поеду. Да и не одна я здесь. На пятом этаже, у Лукашевских из сороковой, бабка тоже не уехала. Подружка моя. Дворничиха тоже осталась. Живут люди. А вы, что, выселять меня пришли? Я уже начальству вашему говорила и вам так же скажу. Режьте меня, бейте, стреляйте, убивайте, - никуда я отсюда не поеду. Зря пришли. А силой увезёте - всё одно сбегу и назад вернусь.
- Успокойтесь, бабушка, у нас свои дела. Мы так зашли... Шум услышали, думали, чужой кто. Вы никого не видели?
- Чужих, врать не буду, не видала. А солдатиков много ходит. Мне из окна хорошо видать. И ходят, и ходят. Да уж больно громко стреляют - у меня в комнате стекло треснуло...
Они переглянулись.
- Наших здесь нет. Это те. Ох, дадут нам прикурить, товарищ капитан, если заметят.
- Ты, Тарасов, не торопи судьбу. Ещё ведь ничего не известно. Куда, вы говорите, ваши окна выходят? На улицу?
Окна выходили во двор. Двор был большой, заросший тополями и выглядел на удивление мирным и бесконечно далёким от войны. Они долго разглядывали его, пытаясь обнаружить хотя бы намёк на опасность.
- Через двор можно пройти на проспект? - спросил Николай.
- Почему не пройти, можно пройти, - неодобрительно сказала за его спиной старушка.
- А до аптеки далеко?
- Как на проспект выйдете, сразу направо она и стоит. Там вчера вечером так стреляли...
Николай присел на хлипкую табуретку, окинул взглядом маленькую опрятную комнатку, увешанную фотографиями, открытками, занавесочками и заставленную цветами в горшках и кастрюльках. В старомодном шкафчике громоздилась посуда. Старушка, заметив его взгляд, сразу отозвалась:
- Чаю не дам. И не ждите. Греть не на чем. Всё ходят, ходят... Давеча этот ваш, раненый, всю квартиру истоптал. И хоть бы извинился.
- Что за раненый? - насторожился Николай.
- Почём я знаю. Офицер, поди, - со звёздами. Но по одежде вроде как солдат. Тоже чего-то в моё окно высматривал. Гимнастёрка на спине вся в крови, а он ходит, словно бы и не болит у него. Всю квартиру истоптал. Офицер называется.
- Та-а-ак, - протянул Тарасов и отодвинулся от окна.
- Он что-нибудь вам говорил? Спрашивал о чём?
- Ни словечка, - с гордостью сказала старушка и поджала губы.
Тарасов выразительно посмотрел на Николая.
- Постучался, вот как вы, я и открыла сдуру-то, - продолжила старушка. - Запамятовала про цепочку. Он вошёл и сразу шасть на кухню. Потом в комнату. Ни ног не вытер, ни здрасьте не сказал. Ни до свидания. Всю квартиру истоптал.
- Вот что, бабушка, - прервал её Николай. - Уходить вам надо. Скоро здесь такая стрельба начнётся - не дай бог случится с вами чего. Уходите пока не поздно.
Старушка ещё упрямее поджала губы. Николай подивился её твердому колючему взгляду.
- Некуда мне уходить. Останусь уж как-нибудь. Войну пережила и сейчас переживу. А стрельбы вашей я не боюсь, отбоялась уже своё.
- Всё равно ведь заставят. Вот как подпалят ваш дом с двух сторон, куда денетесь?
- Да это что же вы ещё такое удумали? Чем это вам дом-то помешал? Столько лет простоял, и вдруг спалить понадобилось? Креста на вас нет.
- Чего нет, того нет, - вполголоса сказал Тарасов, но старушка, кажется, его услышала.
- Ну ладно, бабушка. Пойдём мы. Извините за беспокойство, - сказал Николай. - Но вы всё-таки собирайте вещички. Не дадут вам здесь теперь покоя.
Он протиснулся мимо старушки и вышел из квартиры вслед за сержантом. За спиной тотчас щёлкнул замок.
В этом подъезде не было чёрного хода. В тёмном загаженном тупике висели допотопные почтовые ящики, и в полутора метрах над полом светлело разбитое окно. Тарасов аккуратно вытащил из рамы грязные осколки, пролез в окно и спрыгнул во двор. Через минуту он негромко позвал:
- Прыгайте, товарищ капитан. Вроде тихо.
Николай последовал за ним, по возможности стараясь не шуметь, но зацепился за шпингалет и едва не сорвался. Провозившись, как ему показалось, невыносимо долго, он с трудом освободился и спрыгнул вниз, сразу присев, хотя, если бы в него захотели попасть, то подстрелили бы ещё, когда он висел в окне и был виден как на ладони.
Тарасов прятался за спинкой старой скамейки и разглядывал двор в щели между рейками. Николай примостился рядом.
Двор был длинный и неухоженный. Слева благоухала захламленная помойка, справа возвышались баррикады ящиков. Плотным ковром лежали бурые прошлогодние листья, свалявшийся тополиный пух, белели пустые молочные пакеты; на детской площадке кособочились сломанные качели. Высокие тополя почти закрывали небо. В дальнем углу виднелись распахнутые гаражи. Там же был выход на проспект.
Двор удручал пустотой. Ни кошек, ни воробьёв. Даже вездесущих голубей не было на помойке. Выбитые окна домов слепо смотрели друг на друга. Николай покосился на окна упрямой старушки. Там чуть заметно колыхалась занавеска. Наблюдает бабка.
Убедившись в том, что во дворе никого нет, они двинулись к ящичным баррикадам. Оба были напряжены до предела. Выстрелить могли из любого окна. Не сговариваясь, они прижались к стене и пошли вдоль неё, пригибаясь под низкими окнами первого этажа. Листья мягко шуршали под ногами. Тарасов шёл впереди, выставив перед собой ствол автомата. Они обогнули груды ящиков и уже приближались к гаражам, когда сержант вдруг споткнулся и отпрянул назад. Николай сразу застыл, прижавшись к стене. Лицо у Тарасова было испуганное. Он молча мотнул головой в сторону гаражей.
Николай привстал и вытянул шею. Что там? Где? Я ничего не... И увидел ноги лежащего между гаражами человека. Армейские сапоги со стоптанными каблуками. Солдат или офицер. Скорее, солдат.
Тарасов выжидающе смотрел на Николая. Что будем делать? Это же мертвяк. Лежит, поджидает. А вы не верили.
Сапоги были неподвижны. Николай облизал пересохшие губы. Потом подобрал с земли небольшой камешек и бросил его, норовя попасть в ногу выше колена. Камень щёлкнул по голенищу и скатился вниз. Ноги не пошевелились. Николай отодвинул Тарасова и подошёл к гаражам. Солдат лежал, уткнувшись лицом в прелую листву и сжимая под собой руки. Вне всякого сомнения, он был окончательно и бесповоротно мёртв. На левом боку гимнастёрка побурела. Одежда ещё не просохла после дождя. По неестественно белой, словно восковой щеке полз паучок.
Николай взялся за твёрдое неживое плечо и перевернул тело. В руках у солдата обнаружился автомат. Чужое опухшее лицо с полуоткрытыми глазами сосредоточенно хмурилось. Николай потянул автомат, но мёртвые руки держали воистину мёртвой хваткой. Поколебавшись, он расстегнул нагрудный карман. Документов ни в одном, ни в другом кармане не оказалось.
Тарасов присел рядом.
- Знаешь его? - почему-то шёпотом спросил Николай.
- Вроде бы видел где-то. Может, у связистов.
- Давно лежит. Дня два уже. Или сам сюда заполз, чтобы спрятаться, или эти его здесь бросили.
Убитого пришлось оставить на земле. Сейчас они ничего не могли для него сделать. У Николая на душе было муторно. Не часто ему приходилось вот так близко встречаться со смертью и каждый раз это надолго выбивало его из колеи. Он всегда невольно примеривал смерть на себя, и воображение рисовало ему ужасающе реальные картины. Ну, Юрка удружил! Вот шлёпнут меня, а потом какой-нибудь из тех шутников пристроит где-нибудь мой труп, чтобы лишний раз попугать противника. И буду я лежать, холодный и окоченевший, сжимая мёртвыми руками автомат и улыбаясь погасшему небу, и пули будут туго чмокать, впиваясь в моё бесчувственное тело. А потом, во время очередной атаки меня разнесёт на куски выстрелом из гранатомёта, и кого-нибудь наградят за то, что уничтожен ещё один мертвяк.
От неширокого проезда между домами до аптеки было метров двести. Вернее, до того, что от аптеки осталось. Угол здания был качественно перемолот в груду кирпича. Часть стены рухнула, обнажив квартиры на этажах. Из расколотых лестничных пролётов торчала арматура, валялись какие-то доски, тряпки. Танкисты постарались на славу. Ни о какой встрече в аптеке не могло быть и речи.
Николай тронул Тарасова, показал на зияющие окна над их головами:
- Оттуда всё будет видно. Давай поднимемся.
Они выбрали квартиру на третьем этаже, в которой уже кто-то побывал после отъезда или бегства хозяев. Замок на двери был взломан, ящики в шкафах выдвинуты, вещи разбросаны по полу.
Николай отодвинул краешек пробитой в нескольких местах шторы и посмотрел вниз. Аптека была прямо перед ним. Он разглядывал расстрелянное здание, и в нём росло сомнение. Руины. Чего здесь можно ждать? И кого? Перекрытия двух верхних этажей нависали над выбитым провалом и могли обрушиться в любую минуту. Если там, в аптеке и был вчера пулемёт, то от него ничего не осталось.
На часах было без четверти восемь.
- И долго мы тут будем ждать?
- Пока не дождёмся.
- Вы думаете, он придёт?
- Не знаю. Может, кто-нибудь и придёт.
- Не хотел бы я встречаться с этим кем-нибудь.
- Тебе и не надо с ним встречаться. Встречаться буду я. А ты будешь тихонько сидеть в сторонке и меня прикрывать.
- На словах всё просто. А ну как они вас в плен захватят?
- Послушай, я сюда пришёл и буду ждать, понятно. Мне это тоже не нравится, но это моя работа. Кроме того, Данин - мой лучший друг, и я хочу точно знать, что с ним случилось. Возможно, нам весь день придётся здесь просидеть.
- В десять общее наступление.
- Здесь стрелять и наступать не будут. Приказ Москвы: нам не мешать. Квартал обойдут с флангов. Похоже, в Москве лучше меня знают, чего ждать от этой встречи.
- Вот оно что. А я-то думаю, почему вокруг такая тишина.
- Да, тишина подозрительная. Можно подумать, что они тоже решили нам не мешать.
- Вы думаете, что...
Тарасов не договорил, но Николай понял, что он хотел сказать. Если тем известно о назначенной здесь встрече, значит, Данин у них. Продолжать догадки не хотелось.
Николай придвинул кресло к окну и сел. По меньшей мере - сорок минут покоя. Это его устраивало.
Тарасов заглянул в другую комнату, потом попробовал закрыть входную дверь и вроде бы закрыл, - не хватало ещё, чтобы их застали здесь врасплох. Судя и звону и стуку, заглянул он и на кухню. Вернулся, что-то жуя. Протянул Николаю:
- Яблоки. Правда, вялые уже.
Он тоже сел, пристроив автомат рядом с собой.
- Ничего живут... Жили. Почти как мои родители. Жалко, наверное, им было всё это бросать.
- Ты тут не очень хозяйничай. Людям ещё жить и жить.
- Ну, жить... Выжгут завтра и вся жизнь. Вы же видели.
Да, Николай действительно уже видел несколько сгоревших, вернее, выжженных по всем правилам зданий. Чёрные обугленные коробки без крыш, страшные видения посреди хоть и брошенного, но всё ещё живого города. Жестокая, но беспроигрышная тактика, подсказанная тем же Даниным. А с какой готовностью наверху согласились с его предложением. Надо жечь - жгите. Видимо, напуганы они там не на шутку. Но что же их так пугает? Когда становилось ясно, что здание обычным образом не отбить, его просто поджигали с двух сторон. И оно сгорало вместе с защитниками. Но ни разу ни один из них не попытался спастись или выпрыгнуть из окна. Никто не кричал, не звал на помощь. Словно и не было внутри никого, словно не стреляли только что из каждого окна и не сражались ожесточённо за каждый этаж, унося зачем-то (зачем?) своих и чужих убитых. Куда и как они ухитрялись исчезать, ускользать из оцепленных, пылающих домов? И надо было видеть напряжённые лица солдат, стоящих в оцеплении, и отблески ревущего пламени в их застывших глазах. Командование со всё большей неохотой посылало людей на штурм, предпочитая сразу прибегать к крайнему средству. В конце-концов придётся сжечь весь центр города. Но будет ли это победой? Мы своими руками делаем то, чего добивается противник, сказал Черняк. А Москва согласна на любую победу. Даже ценой уничтожения города. Лишь бы неведомый враг не взял Красный Дом.
Николай безуспешно пытался убедить себя в том, что поступает правильно. Чего он ждёт? Кого надеется увидеть? Данина? Он и сам не знал. В десять начнётся наступление, а он, скорее всего, так и будет сидеть у этого окна и ждать, изнывая от неопределённости. Если не помешают. Если это не ловушка. Если те не надумают захватить сегодня и этот, пока ещё ничейный дом. Хотя, вряд ли. У них всё-таки другая цель, им нужен другой дом. А наступление, конечно, благополучно захлебнётся. Как захлёбывались и все три предыдущих.
- Зря мы ждём, - сказал Тарасов, прочитав его мысли. - Не придёт он. Убили же его. А если он тоже из этих, из мертвяков, то лучше с ним и вовсе не встречаться. Заманивают они вас.
- Что ты заладил: мертвяки, мертвяки... Пугают они, понимаешь, пугают. Трупы подбрасывают, маскарад устроили с переодеваниями, слухи распускают. Чтобы проще было с вами справиться. У страха глаза велики. Ты вон уже от каждого шороха вздрагиваешь. Живых бояться надо.
- Может, и так, - согласился Тарасов. - Только солдаты по-другому считают.
- А я пока своими глазами хоть одного не увижу, не поверю.
- Сплюньте на всякий случай, - Тарасов опять улыбался.
Николай долго и внимательно изучал соседний дом, проспект и перекрёсток, надеясь уловить какое-либо движение, и ничего, конечно, не уловил. Было тихо и пусто. На проспекте закопчённой глыбой стоял сгоревший танк. Его сожгли на третий день, когда ещё не знали, что противник вооружён не одними автоматами. Экипаж успел выскочить, а танк протаранил киоск "Союзпечати" и бесславно сгорел. Остатки киоска громоздились на тротуаре рядом с осыпавшейся витриной продмага. На следующее утро танк стоял поперёк проспекта. Как они ухитрились перетащить изуродованную машину на добрую сотню метров, осталось загадкой. Ещё одной загадкой. И есть такое мнение, что загадки эти так и останутся неразгаданными. Даже в том случае, если всё кончится так, как нужно нам, а не им. В чём я тоже уже сомневаюсь. Никому не известно, что именно нужно врагам и зачем им Дом. Может быть, Черняк прав, и они вынуждают нас делать то, что им выгодно. Рехнуться можно. Потому что я, ко всему прочему, совершенно не понимаю, что нужно нам самим. Кроме, разумеется, полной победы над всеми врагами. Чего мы добиваемся? И чего мы добьёмся, если мне удастся выполнить моё основное задание? Нет, сколько ни ломай голову, ничего не поймёшь. Хотел бы я знать, каким образом Юрка наткнулся на разгадку и что же он понял. Эх, Данин, Данин. Втравил ты меня в переплёт. С того самого дня, когда мы почему-то сели за одну парту во втором классе, всё и началось. Куда Данин, туда и Вересов. Из одного приключения в другое. Вересову всегда доставалось больше. Данин умел выкручиваться. На этот раз роли, похоже, поменялись. Не сумел ты, Юрка, перехитрить судьбу. Но меня всё-таки втянул. Не удержался. Николай поймал себя на том, что думает о Данине, как о живом. Не хотел он верить в его смерть, не мог.
Тарасов отыскал в небогатой библиотеке хозяев какую-то заинтересовавшую его книгу и углубился в чтение, начав почему-то с середины. Николай смотрел на его чисто выбритый подбородок, на ёжик светлых волос. Лет двадцать. Мальчишка. Но уже побывал в серьёзном бою. В людей стрелял и, возможно, кого-нибудь убил. Ничему не удивляется, даже тарелкам. А нелепым выдумкам верит как ребёнок.
Самого Николая тянуло в сон. Минувшей ночью выспаться не удалось. Соседи Черняка попытались в темноте вернуть здание музыкальной школы, из которой их выбили днём. Уже дважды оно переходило из рук в руки. Николай недоумевал: как можно воевать, нападать, отступать и ни разу не увидеть противника в лицо. Оказалось - можно.
На случай прорыва батальон Черняка прикрывал левый фланг. Палили до четырёх утра. Грохотали пулемёты, клубился чёрный дым, кто-то кричал, стреляли сразу все и непонятно по кому. Николай старался хоть что-нибудь уяснить, понять, разглядеть, но в ночной сумятице вряд ли разбирались даже офицеры. Кончилось ничем. Школу так и не отбили, только дотла сожгли левое крыло. Сама школа была кирпичная и горела неохотно. Зато мебель во дворе полыхала ярко и весело. Летали нотные листы и пепел. Противника никто не видел, но без потерь, тем не менее, не обошлось. Пять человек получили тяжёлые ранения, их отправили в госпиталь. Остальных раненых перевязывали тут же. Черняка обожгло осколком стекла, а во дворе школы подобрали обгоревший труп сержанта, погибшего тремя днями раньше. Его опознали только по вытравленной хлоркой фамилии на внутренней стороне сапога. Как и следовало ожидать, погиб он совсем в другом месте. Солдаты тревожно перешёптывались, косясь на прикрытое шинелью тело. Черняк мрачно ругал соседей, щупал обожжённую щеку.
Кто-то пояснял:
- Его за рынком подстрелили, когда оттудова пятую роту турнули. Он и пикнуть не успел, пуля в глаз попала. Видишь, мёртвого сюда приволокли.
- Сам он пришёл. Это же мертвяк.
- Ты ещё скажи, что это он в тебя из школы стрелял.
- Кто же ещё, как не он.
- Отставить болтовню!
Вспышки озаряли ночное небо, где-то на соседних улицах ещё горели дома, стычки не прекращались, а там, где противник штурмовал Дом, творилось вообще что-то неописуемое. Главные события происходили, конечно, именно там. Под утро у Николая гудело в голове от недосыпания, грохота орудий, угарного воздуха и от всех навалившихся на него впечатлений. Единственное, что он понял наверняка: вокруг царит полный бардак, нет никакого определённого плана, и таинственный противник побеждает на всех направлениях, кроме одного - он никак не может взять Дом. Почему-то. Непонятно почему. Оставалось только удивляться, каким образом немногочисленным его защитникам всё ещё удаётся сдерживать натиск. Может быть, они дрались так успешно из-за того, что отступать им было некуда.
Николай отвлёкся от воспоминаний, привстал и выглянул в окно. Из рамы выпал осколок и через секунду легонько звякнул внизу об асфальт. Ни у аптеки, ни между домами по-прежнему никого не было. Со стороны Дома донеслись автоматные очереди и два взрыва.
- Началось, - поднял голову Тарасов. - Теперь до вечера не успокоятся, - и добавил. - Не придёт он. Зря сидим.
Стрельба усиливалась. Грохотало уже без перерывов. Начали постреливать и с этой стороны. Николай заметил, как брызнули стёкла в одном из окон напротив, и отошёл, опасаясь шальной пули. Часто рвались гранаты. У осаждённых в Доме с боеприпасами было неплохо. Чья-то светлая голова догадалась в первые же часы, ещё до того, как кольцо нападавших сомкнулось, подогнать к заднему подъезду Дома несколько грузовиков с оружием и боеприпасами. Факт невероятный, но именно это позволило осаждённым вот уже пятые сутки сдерживать нападающих. Кто столь оперативно позаботился об оружии, выяснить так и не удалось, хотя у Николая, например, кое-какие догадки появились сразу же, как только ему об этом оружии рассказали.
Придёт или нет? Скоро половина девятого. Данин или те, кто выдавал себя за Данина, вчера ещё не могли знать, что аптека будет разрушена. А не погиб ли он в этих руинах? Погиб? Ещё раз? Чёрт знает что! За прошедшие сутки всё могло случиться. А вдруг он был ранен, и ему удалось уползти. Или контужен. Марат видел кровь и дырки от пуль. И документы были пробиты. Николай в сотый раз возвращался к одному и тому же. Время подходит. Подать какой-нибудь знак? Самому выйти к аптеке? Явное самоубийство. Пулемёт вчера подавили, но кто знает, где они ещё могут прятаться. В любой квартире могут сидеть.
Он окинул комнату ищущим взглядом, надеясь ухватить неясную догадку. О чём он только что вспоминал? Данин звонил в Москву.
- Тарасов, - спросил он. - Здесь телефон есть?
- Телефон, - переспросил тот. - Есть. В прихожей, кажется. Но я не советую. Вы же знаете, что это опасно.
- Ладно, советчик...
Николай вышел в прихожую. Так и есть. Телефон. И даже не отключен. Не успели или не знали ещё, чем может грозить такая безобидная на вид трубочка. Ну и что дальше? Поднимешь трубку, а они тут как тут. Или ерунда всё это? Он снял трубку, нерешительно потрогал диск, потом прижал трубку к уху. Обычные гудки. Он замер. И куда же ты собрался звонить? И с чего это тебе в голову пришло такая вполне идиотская идея? Нет, это не годится, это не то. А сам уже набирал один из заученных наизусть номеров. В трубке щёлкнуло, бодрый женский голос спросил:
- Аллё?
- Девушка! Вы где? Э-э-э... Куда я попал, простите?
- Кого вам? Называйте - соединяю.
Николай замялся и вдруг сказал, ощущая полную нелепость происходящего:
- Данина мне, пожалуйста.
Неожиданно близкий голос очень отчётливо произнёс:
- Данин у телефона.
Голос был громкий и слишком правильный. Такой же, как на плёнке. Он легко заглушал неясные шумы, бормотание, далёкие вопли и даже гул боя за окнами.
- Юрка, ты? - спросил Николай, забыв всё, о чём хотел говорить. Нет, это бред какой-то. Поднял трубку и... - Это Вересов. Я тут... Я вчера приехал. Я у аптеки сейчас. Напротив, в соседнем доме, в крайнем подъезде. Ты меня слышишь? Я уже целый час тебя здесь жду. Ты где? Аллё! Юрка, ты меня слышишь? С тобой всё в порядке?
- Вересов? Очень хорошо. Вот что, Вересов. Ты не суетись. Жди внизу, в подъезде. Я сам не приду, пришлю солдата. Ты, главное, ничего не бойся. Он тебя проводит. Поосторожнее там и главное - ничего не бойся.
Голос умолк. В трубке опять встревоженно забормотало. Николай постоял, разглядывая телефон, потом опустил трубку. Да, это был Данин. Никаких сомнений. Интонации не его, а голос его. Но они никогда не называли друг друга по фамилии. Что за официальный тон? Боится подслушивания? Не может говорить напрямую? Хочет предупредить? Но на завуалированное предупреждение нисколько не похоже. Нет, Юрка не позволил бы заманить меня в ловушку. На предательство он не способен.
- Ну что, товарищ капитан, дозвонились? - насмешливо поинтересовался Тарасов, когда он вернулся в комнату. - Без последствий обошлось?
- Дозвонился, - медленно ответил Николай. - Представь себе.
Ему доставило удовольствие увидеть, как изменилось лицо сержанта, понявшего, что капитан не шутит.
- К-как?.. То есть, что вам сказали?
- Мне показалось, что он ждал моего звонка. Не удивился совсем. А я даже номер не до конца набрал. Причём номер-то - первый, какой в голову пришёл. Хотел в Дом позвонить. На дурика. А соединился с ним. Бред сивой кобылы в палате номер шесть.
- С кем с ним? - побледнел Тарасов.
- С Даниным.
Тарасов уронил книгу и взял автомат. В его глазах Николай увидел почти детский испуг.
- Живой он, понял. Не знаю, как это объяснить, но он жив. Уж его-то голос я отличить могу.
- Ну и что... он?
- Значит, так. Сиди тут и никуда не выходи. Я пойду вниз, буду ждать. Он сказал, что пришлёт за мной солдата. Кстати, почему солдата?.. Как только мы уйдём, ты осторожненько, тем же маршрутом выбирайся в батальон. Понял?
- А может, не стоит. Не по душе мне это.
- Мне тоже, - сказал Николай. - Но там Данин, и я должен его найти. Должен.
- Тогда я с вами. Прикрою в случае чего. Надо же мне убедиться, что вы сами туда пошли и что с вами всё в порядке. С меня майор спросит.
- Только не высовывайся и не дёргайся. Без шума. Сначала мы уйдём, а потом и ты выбирайся. Это приказ.
Тарасов пропустил Николая вперёд, прикрыл за собой дверь. Когда спустились в подъезд, он молча укрылся за выступом стены и щёлкнул предохранителем.
- Не шуми, - сказал Николай. - И не вздумай стрелять.
Он выглянул на улицу. Никого. За домами через равные промежутки рвались гранаты. Двор отзывался тройным эхом. Изредка по стенам цокали шальные пули. Николай поправил кобуру. В груди зачастило. Он взглянул на часы. Семь минут прошло. Время тянулось как резина. Тарасов переступил с ноги на ногу. Вздохнул. Десять минут. Что за солдат? Чей? Где скрывается сам Данин? Пятнадцать минут.
Тарасов позвал его громким шёпотом:
- Товарищ капитан!
- Ну что тебе?
- Там, наверху... Спускается кто-то. Вниз кто-то идёт.
- Давай быстро сюда. Это за мной.
Тарасов в спешке зацепился за обрывок провода и заскакал на одной ноге, пытаясь освободиться.
- Чёрт с ним, потом распутаешь. Спрячься за дверью. Ещё раз напоминаю: ни в коем случае не стрелять.
Тарасов замер за распахнутой дверью подвала.
- Вы поосторожнее с ними.
- Всё. Молчи.
Николай встал под лестницу и посмотрел вверх, в узкое пространство между лестничными пролётами. Этаже примерно на пятом шаркали ноги. Спускающийся шёл неторопливо и неуверенно, как будто спускался старик. Николай вспомнил упрямую бабку. Возможно, это тоже кто-то из отказавшихся уезжать. Почему им позволили остаться? Всех надо было вывозить. Шаги приближались. Не вовремя ты вылез, старик, ох, не вовремя. На всякий случай Николай вытянул пистолет и, поколебавшись, снял его с предохранителя. Стрелять он не собирался, но оружие так и просилось в руку. Тарасов скрипнул дверью и высунул голову, но Николай предостерегающе прижал палец к губам.
Он опять посмотрел вверх, вроде бы заметил на перилах мелькнувшую руку, но в этот момент вдруг распахнулась входная дверь. Подъезд сразу осветился. Пришёл, мелькнуло у Николая, он повернулся и услышал сдавленный вопль Тарасова:
- А-а-а!!!
Щурясь от яркого света, Николай увидел, что сержант почему-то вышел из своего укрытия и застыл в такой странной позе, что невольно хотелось испугаться.
В дверном проёме стоял какой-то солдат, но из-за спины Тарасова лица его было не разглядеть. Николай ухватил только рукав гимнастёрки, тёмные волосы, приклад автомата. Тарасов ещё раз выдохнул, словно давясь, и попятился. Левой рукой он держался за стену.
- Замри! Не двигайся! - закричал Николай, забыв о спускающемся сверху человеке. - Замри!
Но Тарасов его не слышал. Он споткнулся о ступеньку, остановился и, подняв автомат, сказал замороженным голосом:
- Ты... Мы же тебя... Това...
Выстрелить он не успел. Солдат опередил его. В тесноте подъезда автоматный выстрел больно хлестнул по ушам. Голова у Тарасова дёрнулась, и он упал на левый бок, всем телом ударившись о стоящую у стены отопительную батарею. Николая обрызгало мелкими каплями. Тело Тарасова лежало в освещённом квадрате, разбитый затылок жирно блестел. Стрелявший неподвижным силуэтом застыл в дверях.
- Зачем? - заорал Николай, поднимая пистолет. - Он же со мной!
Он успел выстрелить два раза и оба раза попал, но солдат даже не пошевелился. Как во сне или в тире - попадаешь в мишень, а она не падает. Николай удивился, ощутив своё полное и страшное бессилие, но ничего больше сделать не успел. В голове вспыхнуло, боль ударила в шею, в затылок, и он упал лицом в грязный пол подъезда, прямо у ног Тарасова. Он сразу потерял сознание и не успел понять, что его ударил тот, спускавшийся сверху.

IV



Николай шагал, бездумно глядя под ноги. В голове стоял шум, кожу на затылке саднило. Он нащупал там большую ссадину. Окровавленные волосы слиплись. Разбитая губа сильно вспухла и онемела. Николай осторожно трогал её языком и слизывал кровь. Всё остальное было на месте. Кроме пистолета. Руки, ноги. Он проверил пояс. Всё цело. Шея совсем не гнулась. Голову повернуть невозможно, сразу больно щёлкает за ухом. Несколько раз он пытался повернуться всем телом, чтобы посмотреть на конвоира, но всякий раз тот бесцеремонно подталкивал его стволом автомата, заставляя идти вперёд. Не зная города, Николай не мог понять, куда его ведут. Сначала его больше занимала собственная голова, потом он обнаружил, что его правая рука до локтя залита кровью - ему даже не связали руки! - и, кажется, то была кровь Тарасова. Николай застонал сквозь зубы, вспомнив сразу всё. Это я виноват. Я должен был оставить его наверху. Как глупо и бездарно всё получилось. Так всегда получается, когда за дело берутся непрофессионалы. Я же с самого начала чувствовал, что ничем хорошим это кончиться не может. Он попытался вытереть ладони о себя. Кровь уже засохла. Постепенно к нему возвращался слух. Воздух дрожал от выстрелов и взрывов. Наступление началось. Значит, уже больше десяти. Долго я лежал.
Как ни странно, несмотря на шквальный огонь, вокруг не прыгали осколки и не свистели пули, как это должно было бы быть в эпицентре боя. Его спокойно вели вдоль серой стены бесконечного здания, и ему даже не нужно было пригибаться. Он поднял глаза. Тарелки висели почти над головой, чуть левее. Значит, он неподалёку от Дома, а это здание, скорее всего, горком. А он сам всё-таки в плену. Улица перед ним была совершенно пуста. В нескольких местах тротуары были разворочены взрывами.
Когда Николай поравнялся с высокой двустворчатой дверью с фигурными бронзовыми ручками, его словно что-то толкнуло, и он остановился. Конвоир остановился тоже. Он молчал, и у Николая на затылке шевельнулись волосы. Он скосил глаза вниз, но смог увидеть только пыльный носок солдатского сапога. На двери тускло блестела бронзой табличка: "Приёмная ?1". Николай потянул дверь на себя. Они вошли в широкий полутёмный вестибюль с хрустальными люстрами, с коврами на лестницах, с пустым гардеробом. Здесь царила тишина и прохлада, и никого не было. Помедлив, Николай стал подниматься по лестнице, по затоптанному, а местами и порванному красному ковру. У него было такое чувство, что он точно знает, куда нужно идти. Вернее, не он, а его ноги.
Большое зеркало на верхней площадке было расколото несколькими выстрелами, большая часть его вывалилась из рамы, но в оставшихся осколках Николай отчётливо увидел самого себя. Выглядел он на удивление прилично, был почти не помят, только губа припухла, и на виске виднелось небольшое грязное пятно. И рукав весь в крови. Он скользнул взглядом по своему лицу и посмотрел на отражение конвоира. Следом за ним с автоматом наперевес поднимался... Николай задохнулся и чуть не упал. Всё поплыло у него перед глазами, он остановился на ослабевших ногах, схватился за массивные мраморные перила и спросил, не оборачиваясь:
- Тарасов, ты что же это, а? Тарасов...
Автомат равнодушно толкнул его вперёд. Николай тяжело шагнул на следующую ступеньку. Думать он не мог, любое усилие вызывало боль.
- Куда ты меня ведёшь? Тебя разве не убили? Что всё это значит?
Тарасов не отвечал. Они свернули в длинный коридор, прошли по нему до конца и упёрлись в последнюю дверь, на которой было написано "Секретарь". Очередной толчок в спину заставил Николая потянуть ручку на себя. Тяжёлая дверь без скрипа открылась, и он шагнул в небольшой светлый кабинет с высокими - во всю стену - расшторенными окнами. Вдоль стен стояли мягкие стулья. За длинным столом сидел человек в офицерской полевой форме, такой же, как у самого Николая. Погоны были сорваны. Он как будто спал, положив голову на сложенные на столе руки. Больше в кабинете никого не было. За окнами синело небо, и висела очень близко одна тарелка, размыто дрожа нечёткими гранями.
Николай шагнул к столу, он испытывал непреодолимое желание сесть. Дверь за его спиной мягко закрылась. Конвоир остался за дверью. Тарасов остался, убитый и оживший.
Не дожидаясь приглашения, Николай выдвинул стул и сел, стараясь не делать резких движений. Чувствовал он себя отвратительно, его мутило, перед глазами висела какая-то пелена, так что приходилось то и дело прищуриваться.
Офицер вздрогнул, шевельнул широкими плечами и поднял голову. И когда он выпрямился, когда открылось его лицо, Николай во второй раз почувствовал, что кошмарный сон ещё не кончился. Он вцепился в столешницу и сжал зубы, сдерживая рвущийся наружу крик.
Перед ним сидел Данин. Капитан Юрий Михайлович Данин, погибший или пропавший два дня назад. Его лучший друг Юрка Данин. Николай хотел убедить себя, что это галлюцинация. Несомненно, сказываются последствия удара по голове. Ведь так не бывает! И Тарасов тоже... Он не мог заставить себя заговорить. Не мог. Он смотрел на Юркино лицо. Бледное, без кровинки. Синеватые губы. Скулы резко очерчены, глаза закрыты. Юрка выглядел безмерно уставшим. На шее, над самым воротником - чёрное отверстие, засохшая полоска крови. Маленькая такая дырочка. На груди - ещё три. Гимнастёрка вокруг них темнела неровными пятнами. Как рассказывал Черняк, Юрка отказался от неудобного бронежилета, веря в свою удачливость.
Мертвец!
Николай зазнобило. Если его хотели испугать, им это удалось. В памяти отчётливо всплыл рассказ старушки о раненом офицере. Не он ли это был?
Мертвец открыл глаза и посмотрел на Николая. Обычным взглядом посмотрел. Очень усталым.
- Вересов, - сказал он ровным голосом, нисколько не похожим на загробный. - Коля...
- Здрав... - Николай поперхнулся. - П-привет, Юрка. Что это за маскарад? Вы тут совсем с ума посходили?
Он всё ещё старался убедить себя, что его разыгрывают, что он стал участником нелепого спектакля. Но Данин без улыбки и как-то отстранённо сказал:
- Никаких маскарадов, Коля. Всё всерьёз, без дураков.
- Куда уж серьёзнее, - сказал Николай лишь для того, чтобы не молчать. Он никак не мог собраться с мыслями. Его ладони вспотели, и он положил их на прохладную поверхность стола. - Мне едва не проламывают голову, моего сержанта убивают у меня на глазах, а потом он берёт меня в плен и конвоирует с автоматом в руках и с дыркой в голове! Я начинаю верить в загробную жизнь.
- С тобой, я вижу, всё в порядке, - сказал тем же невыразительным голосом Данин. - Это хорошо. Ответь мне сначала на один вопрос. Пожалуйста! Тебе тоже дали задание взорвать объект номер два?
- Да.
- И, конечно, тоже ничего не объяснили. Сбрехнули что-нибудь насчёт архива, сверхсекретных досье...
- Я не настолько наивен, чтобы всему верить.
- Но сделал вид.
- От меня ничего другого и не ждали. В общем-то, мне сказали, что основную информацию я должен получить от тебя. Должен постараться получить от тебя.
Данин негромко и невесело засмеялся, вернее, очень старательно изобразил смех. Как неумелый актёр.
- Ты её получишь, - сказал он. - И даже более того - ты, я надеюсь, сможешь выполнить задание.
- А ты?..
- А я не дошёл. Ты видишь - не повезло, - он небрежно показал на шею, и от этого жеста у Николая побежали мурашки. - К счастью, не дошёл.
- К счастью? Ты сказал "к счастью"?
- Ты знаешь, что такое объект номер два?
- Нет, разумеется. Одни догадки. А ты... конечно, знаешь.
- А я знаю, - согласился Данин. - Кое о чём я и сам успел догадаться, всего лишь самую малость, самый краешек. Ещё до того, как меня...
Он замолчал на полуслове. Николай понемногу приходил в себя. Всё не так уж и страшно. Оказывается, с ним можно вполне разумно беседовать.
- Зачем ты меня вызвал?
- Тебя вызвал не я.
- Кто же?
- Он, - Данин произнёс это так, словно этот "он" стоял у него за спиной.
- Кто он?
Данин ответил вопросом:
- Ты не догадываешься, из-за чего идёт грызня?
- Теперь нет, - признался Николай. - Понятия не имею.
- Я сейчас всё тебе объясню, и ты должен мне поверить. Хотя на твоём месте я бы не поверил. Но ведь тебя потому и вызвали, что любой другой попросту принял бы меня за привидение или за психа, если вообще согласился бы со мной разговаривать. А ты всегда доверял мне. Как, впрочем, и я тебе. Необходимо во что бы то ни стало убедить тебя, что я говорю правду...
- Постой-постой. Кому необходимо?
- К тому же, я скоро смогу предоставить тебе неопровержимые доказательства, - невозмутимо закончил Данин. - Но это зависит только от тебя.
- Доказательства чего? - Николаю казалось, что он разговаривает с глухим. Это был, конечно, Данин. Мёртвый ли, оживший ли, но Данин. Однако, говорил он, как робот, на одной ноте, и говорил, словно не с лучшим другом, а с официальным представителем на каком-то важном совещании.
Мертвец! Мертвяк! Вот о чём шептались солдаты. Это не сказки и не слухи. Мертвяк! Тарасов, Юрка, тот в подъезде, в которого он так безуспешно стрелял и в котором лишь теперь задним числом признал лежавшего между гаражами убитого солдата. Что для них пули? Пройденный этап.
- Неужели ты не задумывался над тем, что представляет из себя этот объект номер два? - спросил Данин. Голос у него вдруг изменился и теперь ничем не отличался от голоса живого Юрки. Лицо, однако, оставалось безжизненным, и глаза всё так же тяжело и неподвижно смотрели Николаю в переносицу.
Николай сцепил пальцы.
- Я себе уже голову сломал, - сказал он и подумал, что недалёк от истины. Голову-то ему и в самом деле едва не проломили.
- Заметь, - сказал Данин. - Объект заминировали ещё тогда, когда всё было тихо и мирно. Хорошо заминировали, с подстраховкой. То есть заранее допускали, что возможны попытки его захвата. Или освобождения.
Освобождения, отметил про себя Николай. Данин с нажимом продолжил:
- Что-то такое, что лучше взорвать, чем отдать в чужие руки. Уничтожить, лишь бы никто ничего не узнал.
- Нет. Не знаю. Я уже всё перебрал, даже самые бредовые предположения. Не хочется даже перечислять. Ясно лишь, что контора пытается замести следы... Какая-нибудь неприглядная история, какая-нибудь грязь... Как всегда.
- Ты прав - контора заметает следы. Вопрос в том, что это за следы. И чьи они? Не догадываешься?
- Послушай, чего ты хочешь? Я же сказал, что ничего не знаю. И никто здесь не знает.
- И никто здесь не знает - повторил Данин очень довольным голосом. Он, казалось, ликовал, хотя его лицо сохраняло всё то же выражение хмурой сосредоточенности. - А узнают - всё равно не поверят. Впрочем, узнать практически невозможно. Наша контора умеет хранить такие секреты. Но я уже знаю. Правда, для этого мне пришлось немножко умереть. И ты тоже узнаешь. Считай, что тебе повезло: тебе умирать не придётся.
- Меня это радует, - сказал Николай. - Но почему ты так заботишься о том, чтобы я всё узнал? Логичнее было бы, если бы ты старался этого не допустить.
- Я ни о чём не забочусь. Заботится ОН. Дело в том, что тебе отведена особая миссия. Можешь назвать её миротворческой.
- Кем отведена? Что за благодетель такой выискался, и не он ли тебя убил? - спросил Николай. - И ещё: я хочу знать, на чьей ты теперь стороне? С кем ты? С этими?
- А какие, по-твоему, здесь есть стороны? Наши и не наши? Красные и белые? Живые и мертвые? И кто из них наш?
- Я наш, - сказал Николай. - А ты - не знаю.
Данин изобразил что-то похожее на улыбку. Получилось жутко.
- Если бы всё было так просто... В этом кошмаре, Коля, участвуют три стороны, - он поднял негнущуюся руку и показал на пальцах. Совершенно Юркин жест. - Три. Первая - контора. Точнее, кое-кто из руководства КГБ. Вторая - объект номер два. И третья - все остальные. Все, кого втянули в бойню, и кто всегда будет в дураках. Их руками закапывают чужое дерьмо, а они умирают, полагая, что сражаются за правое дело. Бедные пешки.
- Выходит, я тоже пешка. И всё-таки, с кем ты?
- Давай так. Я тебе всё расска... - Данин вдруг умолк на полуслове, и Николаю показалось, что его кто-то выключил.
- ... всё рассказываю, и ты сам решаешь, с кем я, - включился Данин.
- Ты, кажется, убеждён, что я после твоего рассказа тоже перейду на вашу сторону? Или следует говорить: на ЕГО сторону?
- Я надеюсь на это, - сказал Данин. - Только договоримся сразу - все вопросы потом.
Николай согласно кивнул:
- Я слушаю тебя.

V



- Так, а здесь у вас что? - Глазырин вывалил содержимое шкафчика на пол. - Что у вас здесь, я спрашиваю?
Женщина смотрела на него тёмными от ужаса глазами и молчала.
- Когда я задаю вопрос, вы должны отвечать. Ну!
- Бельё, - сказала она едва слышно. - Бельё у меня там. Вы же сами видите.
- Я вижу, что вы, дамочка, что-то от меня скрываете, - страшно сказал Глазырин. Он наступил на белоснежную сорочку, и все в комнате заворожённо уставились на его чёрный хромовый сапог. - Не советую...
За окном сухо затрещали выстрелы. Женщина вздрогнула всем телом. Её муж переступил, скрипнув половицами, и руки у него мелко задрожали. Глазырин растянул в улыбке губы и многозначительно покосился на окно:
- Слышали?
Женщина побледнела ещё сильнее.
Отстранив понятых, в квартиру заглянул взъерошенный Ивашкин. В руке он держал наган.
- Глазырин! - выдохнул он. - Давай живо вниз. Бросай этих говнюков. Там такое!..
- Что там ещё? Кто стрелял? - недовольно спросил Глазырин. Он не любил, когда ему мешали. Но Ивашкин уже исчез.
- Марчук, оставайся здесь и глаз с них не спускай. Я скоро вернусь, и мы продолжим, - сказал Глазырин. Он ещё раз тяжело оглядел сжавшихся супругов и вышел из квартиры.
Внизу у подъезда стояли оперативники, суетился Ивашкин, и что-то лежало прямо на снегу, прикрытое мешковиной. Задним ходом подкатил воронок.
- Кого шлёпнули? - спросил Глазырин, останавливаясь над распростёртым на земле телом.
- Да ты взгляни, взгляни! - вскричал Ивашкин, потирая руки.
Глазырин посмотрел на ошарашенные лица оперативников, потом нехотя нагнулся и приподнял край мешковины.
- А-а-а?!
Его словно током ударило. Он даже, кажется, вскрикнул.
Ивашкин довольно загоготал:
- Ну что? Каково? Видал, да? Видал?
- Кто это? - чуть не закричал Глазырин, с омерзением вглядываясь в то, что лежало под мешковиной. - Кого вы убили?! - он сорвался на визг.
- Да живой он, - глухо сказал один из оперативников. - Дышит ещё.
- Я спрашиваю, кто это?!
- Ты, Глазырин, не кричи, - Ивашкин повернулся к оперативникам. - Запихивайте его в машину. И чтоб никому, понятно!
Оперативники подняли мешковину за углы и стали заталкивать тело в воронок. На снегу остались жёлтые пятна.
- Кто это? - опять спросил Глазырин, ухватив Ивашкина за плечо.
Тот приблизил к нему раскрасневшееся лицо и, ликуя, сказал хриплым шёпотом:
- Марсиянин!

* * *



Это случилось в декабре тридцать восьмого года.
В ходе операции пришелец был тяжело ранен, но он выжил. Его доставили в следственный изолятор НКВД, в так называемый Красный дом. Туда же спустя сутки привезли и обнаруженный на пустыре его странный летательный аппарат. Сначала совершенно не представляли, что делать с удивительным пленником. Собирались даже передать его в Академию наук. Но на горизонте появился один очень неглупый человек из большого начальства, который, здраво рассудив, что невероятная находка может принести немалую пользу органам безопасности, распорядился отправить всё в Москву, в подвалы другого, гораздо более зловещего дома. Аппарат в обстановке полной секретности увезли на поезде. А с пришельцем вышла неувязка. Он непостижимо быстро оправился от ран, сбросил оцепенение и без промедления начал действовать. Утихомирили его с превеликим трудом, и опять не обошлось без стрельбы. В общем, получилось так, что переправить его в Москву не смогли. Пришлось оставить его в том же подвале, правда, уже в другой, специально для него устроенной камере. Ну, оставили и ладно. Умелых людей хватало и здесь. Как раз в Москве сумели вскрыть его аппарат. Специалисты ахнули, но тем дело и ограничилось. Никто не мог в нём разобраться, ясно было только то, что в аппарате пришельца скрыты фантастические возможности. И за необычного узника принялись всерьёз. С ним работали долго и не слишком аккуратно. Пытались вытянуть сведения об устройстве аппарата и управлении им. Думали развязать ему язык старыми, проверенными на практике методами. По-русски, как оказалось, он говорил едва ли не лучше самих следователей. Но он молчал. Его пытали. Он молчал. Стойким оказался. Запугать его не удалось, он и сам мог испугать кого угодно, одна морда чего стоила. Пытки - любые! - он терпел, за своих близких ему можно было не тревожиться, а на партию, с её проблемами и планами ему было наплевать с далёкой звезды. Так что привычные методы не работали, а на что-нибудь другое у наших костоломов ума не хватало. И от него отступились. Уж больно не походил на человека. Они не смогли выяснить даже, чем он питается и питается ли вообще. Уже стали подыскивать надёжный способ, чтобы избавиться от него, но началась война. Перед отступлением камеру замуровали так, что немцам, использовавшим Дом по тому же назначению, и в голову не пришло что-либо там искать. За годы войны почти все причастные к тайне погибли. Три следователя покончили самоубийством, четверо умерли от злокачественных опухолей мозга, двоих расстреляли неизвестно за что, а ещё двое просто исчезли. Причём, ни один из этих людей не был на фронте. В то время их смерти никого не могли удивить. Мало ли народу тогда погибло. Нашёлся, правда, один умник, который многое знал и которого эта цепочка смертей насторожила. Он начал расследование и быстро выяснил, что погибли только те, кто имел несчастье видеть пришельца своими глазами и кого, соответственно, видел сам пришелец. Но на том расследование и заглохло, так как умник этот и сам быстренько сгинул. И не осталось почти никого. И о пришельце забыли. На восемь лет. Вспомнили о нём только в пятьдесят третьем году. Вернее, сначала вспомнили об аппарате. Вспомнил кто-то наверху. Аппарат отыскали, извлекли из какого-то жутко засекреченного запасника, вновь поразились и вскрыли заодно и здешнюю камеру, видимо, рассчитывая обнаружить хотя бы скелет невероятного узника.
А пришелец всё ещё был жив!
Двенадцать лет в абсолютно замурованном склепе! В это невозможно было поверить. Допросы возобновились, но пришельца уже щадили, несмотря на то, что он по-прежнему молчал. Следователи были терпеливы, ведь игра стоила свеч. Не за горами были полёты в космос, ещё ближе были политические перемены, и немало людей готовы были уцепиться за что угодно, лишь бы удержаться на плаву. Копали в двух направлениях. Во-первых, устройство аппарата, принцип работы двигателя и вооружение, если оно у пришельца было. Наверху не сомневались, что было. Во-вторых, феноменальная выживаемость и всё, что из неё можно извлечь. И в конце-концов они своего добились. Пришелец заговорил. Он был уже совершенно измучен и обессилен. Его "рецепты" проверили экспериментально, на живых людях. Результаты могли потрясти кого угодно. Дело ещё больше засекретили, и с того момента пришелец был окончательно обречён на бессрочное заключение. Выворачивали беднягу, не жалея, потрошили без передышки и работали уже только на руководство ГБ. Пришелец выдавал информацию по капле, покупая себе тем самым небольшие передышки. Но даже и эти "капли" многого стоили. Кое-кто наверху начал осторожно пользоваться вырванными тайнами, и это лишь подогрело аппетиты. Однако об аппарате пришелец - ни слова. Молчал напрочь. Но уже было известно, что его можно сломать, что и он не железный. Он крупно ошибся, когда заговорил, и эта ошибка едва не стоила ему жизни.
К счастью, ничто не вечно в КГБ. Год назад задумали перевести его в другую камеру - надёжную, с электроникой, оборудованную по последнему слову науки и инквизиторства.
Тот, кому в голову пришла эта идея, был, разумеется, уверен, что он додумался до неё сам. Да и кто бы мог предположить, что затравленный узник способен как-то воздействовать на своих мучителей? Его, уже изрядно ослабевшего, без хлопот переместили в новое место. Он не сопротивлялся, и всё покатилось по наезженной колее. Всё да не всё. Случилось то, чего никто не мог предвидеть. Пришелец, быстро освоившись в камере, сумел добраться до проводки, замкнул на себя электронику, подключился к телефонной сети и приступил к освобождению. Новый век и новые времена сыграли злую шутку с тюремщиками. В тридцатые годы у пленника не было никаких шансов. Теперь же - обширное поле деятельности. К сожалению, а кое для кого и к счастью, освободиться оказалось не просто. Ему удалось отключить систему уничтожения камеры до того, как наверху всполошились, но открыть саму камеру и выйти наружу он не мог. Он очень ослаб, у него были сломаны ноги и вывернуты плечевые суставы. Передвигался он только ползком, и любое физическое усилие давалось ему ценой неимоверных страданий. Но его феноменальный по земным меркам мозг функционировал великолепно, и пришелец взялся за дело по-другому. Воспользовавшись телефонной сетью, он без труда завербовал, точнее, полностью подчинил своей воле двух сотрудников комитета. Они попытались проникнуть в камеру. Допусков на сверхсекретный объект у них не оказалось, более того, они вообще не должны были об этом объекте знать. Поднялся шум. Завербованные начали стрелять, но пробиться им не удалось и оба погибли. Погибли в перестрелке и три охранника, которые, само собой, тоже не знали, что охраняют. Управлять мёртвыми оказалось несравнимо проще. Пришелец использовал их, как обычных биороботов. Он и не такие фокусы мог откалывать с людьми, имея неограниченный доступ к источнику энергии. Никто здесь так и не понял в чём дело, а к вечеру на штурм ринулся уже целый батальон. Пришельцу удалось завербовать около полусотни жителей прилегающих кварталов. Ну, и мертвецов прибавлялось, чем дальше, тем больше. Красный дом оказался в кольце. Осаждённые организовали оборону. Они-то были уверены, что нападающие жаждут именно их крови. Москва приказала держаться до последнего, так как там прекрасно понимали, что выпускать пришельца ни в коем случае нельзя. Если бы он заговорил, полетели бы такие головы... В город были введены две дивизии. Пустая затея. Чем больше убитых, тем сильнее противник. Паника разрасталась. Перепуганные до смерти жители ринулись, куда глаза глядят. Прорвать блокаду с ходу не удалось. Нападающие были практически неуязвимы, поскольку остановить мертвяка можно только разметав его взрывом на куски.
А пришелец развернулся вовсю. Справиться с солдатами было ещё проще, чем с гэбистами. В мертвяков поверили даже офицеры. Неразбериха позволяла сталкивать армейские подразделения между собой, и они отвоевывали друг у друга дома, не подозревая об этом. (Николай вздрогнул, вспомнив с каким остервенением солдаты поливали из автоматов тёмные окна мрачного здания. Кто и у кого отбивал эту несчастную музыкальную школу?) Разумеется, это не прибавляет пришельцу привлекательности, но ведь он вынужден был защищаться. Чем яростнее его атаковали, тем жестче он отвечал.
В Москве, наконец, почувствовали, что дело плохо и что ситуация уже практически вышла из-под контроля, испугались и отдали приказ: взрывайте. Система уничтожения не сработала, а пришелец сразу после того перекрыл осаждённым все каналы связи, окончательно отрезав их от внешнего мира.
Тогда, испугавшись ещё больше, отправили меня, ничего не объясняя. Я должен был только добраться и взорвать. Оказывается, существуют ещё три независимых ввода, через которые можно задействовать дублирующие детонаторы. Взрыв обрушил бы камеру с пришельцем в глубокую шахту, намертво его там замуровав.
Я приехал, но не дошёл. Уточню: я дошёл, но не так, как предполагалось. Естественно, Москва отправила бы ещё кого-нибудь. Пришелец их опередил и с помощью погибшего капитана Данина затребовал тебя. Что и было исполнено. Кстати, ты здесь не один такой. Москва не хочет промахнуться - она отправила сюда ещё нескольких человек с тем же заданием. Но повезло только тебе, потому что нам нужен именно ты.
Николай молча переваривал услышанное. Если поверить в эту бредятину, многое становится понятным. Но не всё.
- А тарелки?
Данин неловко развёл руками:
- Непонятное природное явление. К нашему делу отношения не имеет. Во время войны их тоже видели над полями сражений. На Курской дуге, например.
- А что это за тайны, ради которых не жалко разрушить половину города и погубить стольких людей?
- О, тайны того стоят. Например, гарантия почти абсолютной неуязвимости. Мало? "Рецепты" пришельца позволяют оживлять умерших, действительно оживлять! Можно лечить смертельные болезни, страшные раны, собирать буквально по кусочкам изувеченных людей, исправлять уродства и всевозможные физические недостатки. Старость, скажем, вообще не проблема. Разве это не лакомый кусок для властьпредержащих? За малую толику этих секретов они, не раздумывая, пойдут на любое преступление. Разве не так? Представляешь, что бы мы сейчас умели и знали, если бы те козлы в тридцать восьмом не поставили на контакте крест! Благодаря их стараниям, тайны так и останутся тайнами. Никакая сила теперь не заставит пришельца не то что делиться с нами знаниями, но даже просто нормально общаться.
- И всё-таки... Пришельцы, НКВД, тридцать восьмой год... Ещё одна жертва сталинизма? Хм-м! Лучший друг всех инопланетян! Вернее, враг... Ты мне ещё скажи, что его пытали по прямому указанию отца народов.
- Сталин, скорее всего, был не в курсе. А вот Лаврентий Павлович... Если захочешь, я скоро смогу показать тебе документы с его личной подписью. Он - знал наверняка. Приложил свою тяжёлую руку. Слава богу, что при нем пришелец ещё не раскололся. Представляешь вечного и неуязвимого Берию?
- Глядя на то, что сегодня творится в стране, я думаю, что это был бы не самый худший вариант.
- Не буду с тобой спорить.
- Но зачем вам нужен я? Почему ты сам не можешь сделать... ну, что там ему нужно?
- Не забывай, что Дом ещё не взят. А я - мертвец. Меня убили. Кто мне поверит? Не сомневаюсь, что в Москве о моей смерти узнали сразу, как только Марат дополз к Черняку. Признайся, тебя ведь предупредили о возможной провокации?
- Да. Я сам только об этом и думал.
- Вот видишь. А ты - жив. И если, допустим, ты сейчас позвонишь Главному и скажешь, что готов взорвать объект, но для этого необходимо вывести из Дома людей, они сразу отдадут такой приказ. Что и требуется. Пришелец на время разговора восстановит связь.
- Ты, значит, уже уверен, что я на вашей стороне? Что я всему поверил?
- Нет, конечно. Но если ты позвонишь, ты получишь самые неопровержимые доказательства и увидишь его своими глазами. Подумай: ты же в любом случае ничего не теряешь. Тебе нужно попасть в Дом - ты туда попадёшь. Причём без риска для жизни. Без нашей помощи тебе это не удастся. Тебя туда не пустят сами защитники. Не поверят тебе, решат, что ты мертвяк, и сами же тебя шлёпнут. А если они уйдут, у тебя будут развязаны руки. Не поверишь - взрывай.
- А если поверю - и всё равно взорву. Тогда как? Зачем мне выпускать его из камеры?
- Если он выйдет, он сумеет связаться со своими, и всё кончится. Его сразу заберут, и они навсегда улетят. Думаешь, он захочет задержаться на Земле после всего. Он уже всё столько о нас знает, сколько мы и сами не знаем... Сейчас он не может своих вызвать, потому что камера экранирована, а смодулировать сигнал с помощью наших передатчиков невозможно. Он уже пытался, но ничего не получилось. Он должен выйти наружу. Его заберут и всё. Жертв больше не будет, и никто больше не сможет воспользоваться чужими знаниями. Вот тебе и ответ, на чьей стороне ты будешь. На стороне невинно гибнущих жителей и ни за что умирающих солдат. Ради этого стоит рискнуть. Он ведь будет добиваться своего до тех пор, пока не освободится. Даже если на это потребуются месяцы или годы. Сколько ещё людей в таком случае погибнет. У тебя есть шанс всё сразу прекратить. Сегодня же, сейчас же. Ты пойми, что кроме тебя никто в это не поверит и никто на это не пойдёт. Здесь все ожесточены и перепуганы, все убивают и ненавидят. А ты - посторонний и, главное, человек незаинтересованный. Вернее, заинтересованный только в одном - в скорейшем восстановлении мира и справедливости. Выпустить невиновного из тюрьмы - справедливо. Пятьдесят лет в заключении - это слишком много для... человека. Даже если бы он был преступником, он уже искупил бы свою вину. А он не виновен ни в чём. Прекратить бессмысленную бойню - тоже справедливо. Почему молодые парни должны умирать за чужого дядю? Чтобы этот пузатый дядя мог ещё лет двести спокойно жрать салями и чёрную икру на персональной даче?
- Тебе известны имена этих... долгожителей?
- Они долгожители постольку поскольку. Пришелец тоже не дурак - без его регулярных консультаций их долгожительство гроша ломанного не стоит.
- Они об этом знают?
- Нет. Догадываться могут, но наверняка не знают. Думаю, при желании их вполне можно вычислить. Многие из них, скорее всего, уже отошли от дел, сохранив, разумеется, связи и влияние. Но голыми руками их не возьмёшь. И обвинить их, будь уверен, не в чем. Следов они не оставляют. А сейчас они так затаятся... Им ведь есть что терять. Пришелец их здорово встряхнул.
- А почему ты сам не попросил вывести осаждённых из Дома? Ты мог хотя бы попытаться.
- Я просил, но мне не поверили. Видимо, заподозрили, что я уже... не я.
- Кто его заберёт? Они что, рядом?
- И да и нет. Расстояние для них не имеет значения. Это что-то вроде телепатической сверхсвязи.
- Поверить в подобное ещё труднее. Фантастика какая-то. А ты, я вижу, ничуть не сомневаешься... Юрка, скажи откровенно, чем он всё-таки тебя убедил? Ты его видел? Почему ты уверен, что всё это не бред?
- Хотя бы потому, что я с тобой разговариваю. С того света, так сказать. А не валяюсь в луже крови на разбитом асфальте, - голос у Данина вдруг вновь изменился и зазвучал глухо, с неживыми металлическими интонациями. - А во-вторых, ты должен понять, что разговариваешь не с капитаном Даниным. Его нет, он умер, он труп. Ты разговариваешь с пришельцем. Через посредника, который облекает его мысли в доступные тебе образы. Неужели этого не достаточно?
Николай, захолодев, уставился в неподвижное лицо Данина. Как легко изменяется его голос. Человек бы так не смог. Да, это уже не Юрка, осталась только его слегка попорченная оболочка.
Он прокашлялся.
- Когда его заберут... Когда он улетит, что будет с тобой? С остальными завербованными?
- Живые всё забудут. Мёртвые останутся мёртвыми.
- И ты?
- И я.
Николай замолчал. Потом нехотя сказал:
- Ну, ладно. Допустим, я позвоню. Но, во-первых, я должен быть уверен, что людей беспрепятственно выпустят из Дома...
- Они ему не нужны.
- И ещё я должен буду объяснить Главному, каким образом я договорился с нападающими и почему они мне поверили.
- Скажешь ему, что ты через меня пообещал выполнить все их условия, если они выпустят людей. Наверху, конечно, решат, что ты начал с противником игру, и если они не дураки, они тебе подыграют. И ещё... Они вынуждены будут поверить тебе, потому что этой ночью погибли два твоих дублёра, которые пытались прорваться в Дом с другой стороны. Москва об этом знает. Так что поверят. Пришелец уже предпринял кое-какие меры, чтобы ввести контору в заблуждение. Этакая маленькая дезинформация. Но она заставит их крепко задуматься. Твой звонок должен стать последним толчком. Они уже готовы на всё. Только не вздумай проговориться, что знаешь о пришельце, иначе тебя потом в порошок сотрут. Для всех ты уверен, что имеешь дело с террористами.
- У вас, как видно, всё продумано, - устало сказал Николай. - Кроме того, что, на мой взгляд, это смахивает на предательство.
- Ты можешь предложить что-то другое?
- Нет.
- Ты считаешь, что лучше сидеть и ничего не делать? Ждать, что всё разрешиться само собой?
- Нет. Но я всё же подумаю, хорошо?
Данин, не ответив, опустил голову и замер. Его руки были бледны до синевы, а на тыльной стороне кистей отчётливо выделялись обескровленные желобки вен.
Оконные стёкла подрагивали от взрывов. Бойня продолжалась. И Николай решился. Он и сам не знал, верит ли он до конца всему услышанному, но сидеть и ждать он больше не мог. К тому же он чувствовал, что ему очень хочется поверить, и он смутно заподозрил, что пришелец, если он существует, уже внушил ему всё, что хотел.
- Который из телефонов работает?
Данин поднял голову.
- Решился? Хорошо, - сказал он уже своим голосом. - Я знал, что так будет. Звони по красному. Если хочешь, намекни им о чём-нибудь, только осторожно. Их реакция убедит тебя лучше моих уверений.
С Москвой соединили не сразу, и пока Николай ждал, он старался не смотреть на Юркино лицо, в котором угадывалось злорадное удовлетворение.
Трубку поднял дежурный. Услышав кодовый номер, соединил с Главным. Николай говорил как можно твёрже и очень сжато, подразумевая, что его должны понимать с полуслова. Главный, вопреки ожиданиям, не перебивал и не переспрашивал. Николай знал, что разговор "пишут" и ещё не раз и не два прослушают и проанализируют. В конце Главный спросил о Данине. Жив, но ранен, сказал Николай и, хотя решил ни словом не обмолвится о том, что знает о пришельце, вдруг сказал:
- Меня очень беспокоит ранение Данина. Его нужно срочно госпитализировать. Он уже почти невменяем. Бредит, требует, чтобы я отнёс его в какой-то бункер, уверяет, что там его сразу поставят на ноги, говорить, что теперь все у него в руках.
Главный замялся и очень долго не отвечал. Похоже было, что он прикрыл трубку ладонью и с кем-то советуется. Николай посмотрел на Данина, и тот утвердительно кивнул.
- Ранение очень серьёзное? - голос Главного был старательно невыразителен.
- Боюсь, он совсем плох. Если его в ближайшее время не прооперировать, он долго не проживёт.
Не проживёт. Знали бы там правду. Николаю хотелось кричать, что Юрка мёртв, мёртв, мёртв...
- Хорошо. Даниным займутся другие. Я уже распорядился. Его заберут. Теперь о деле. У тебя всё в порядке? Всё помнишь?
- Всё в порядке.
- Я надеюсь только на тебя.
Выслушав Главного, Николай положил трубку.
- Всё. Он сказал, что люди из Дома будут выведены через час.
- Я всё слышал. Ты убедился?
- Почти, - Николаю не хотелось комментировать своё состояние. Он хорошо уловил замешательство на том конце провода. Даже испуг. А на раненого Данина им абсолютно наплевать. Им нужно лишь, чтобы он поскорее умер и ничего не успел разболтать. Он представил, какая беготня началась наверху и неожиданно ощутил, что его это радует.
Разом замолчали орудия.
- Быстро они сработали. Крепко, значит, припекло.
- Да, я им не завидую, - Данин встал. - Нам пора. Иди за мной, - и пошёл к двери, ступая грузно и очень правильно. Николай слегка отшатнулся - от Юрки несло перепревшей одеждой и чем-то приторно кислым.
В коридоре стоял Тарасов, стоял как манекен, выставив перед собой автомат. Лицо его было таким же мраморным, как у Данина, и столь же неподвижным и пустым был правый глаз. Левого глаза не было. Пуля вошла точно в глазницу, и на месте глаза теперь было что-то запёкшееся, загустевшее. Тарасов стоял без пилотки, он не повернулся к ним, и, проходя мимо, Николай увидел, что его затылок разбит, и кровь залила шею и воротник. Николай стиснул зубы. "Сплюньте, товарищ капитан". Они дошли до лестницы, Тарасов шагал вслед за ними, отчётливо скрипя суставами.
- Зачем же его-то? - негромко спросил Николай.
- За действия пришельца я не отвечаю, - сказал Данин равнодушно, и Николаю захотелось ударить его, чтобы сбить это неживое равнодушие.

VI



До Красного дома было рукой подать. Данин провёл Николая ухоженным нетронутым двориком, где стояли чёрные "Волги", мимо аккуратного сквера с голубыми елями. Тарасов шёл следом. Они обогнули решётку сквера, и на углу Данин остановился. Николай выглянул из-за его плеча.
Площадь перед Домом была чудовищно разворочена и выглядела так, словно над ней только что отбомбилась эскадрилья бомбардировщиков. Повсюду зияли воронки, валялись битые кирпичи, сорванная с крыш кровля и покорёженные автомобили. Слева въезд на площадь был перегорожен обрушившимся фасадом соседнего здания, справа горловина проспекта была забаррикадирована разбитыми грузовиками.
В самом Доме не осталось ни одного целого окна. Весь фасад был исщерблён пулями, из окон третьего этажа лениво выползал дым. Ступеньки центрального подъезда раскидало взрывами, но измочаленная в щепу дверь каким-то образом ещё держалась.
Здание было облицовано красноватым камнем, и Николай понял, откуда взялось это название - Красный дом.
Он не заметил на площади ни одного человека, ни одного убитого. Только неподалёку от них, в глубине сквера сидел на корточках пожилой мужчина в запорошенном пылью спортивном костюме. Он размеренно покачивался, закрыв глаза и обхватив голову руками.
- Держись за моей спиной и не высовывайся, - сказал Данин. - Мы сейчас перейдём вон к тому автобусу, и я не хочу, чтобы какой-нибудь идиот подстрелил тебя.
Николай тоже не хотел этого. К счастью, автобус стоял рядом, и они благополучно укрылись за его обгоревшим остовом.
Три солдата с автоматами неподвижно лежали за автобусом прямо на асфальте. У одного была оторвана ступня, и нога ужасала лохмотьями почерневшего мяса. У двух других гимнастёрки на спинах буквально изрешетило пулями. Но крови не было. Ещё несколько фигур застыли в центре площади за расколотым гранитным постаментом. Упавший памятник нелепо указывал в небо вытянутой рукой.
Тарелки опустились очень низко, как бы удивившись наступившей вдруг тишине.
Ожидание затягивалось, и Николай присел на вывороченный из тротуара камень. Вокруг него все молчали. Единственным нарушавшим тишину звуком был гул пролетевшего стороной вертолёта. Николай покосился на своих жутковатых спутников. Они стояли, как и полагается мёртвым, неподвижно и не дыша. Тарасов брезгливо кривил синие губы, глядя одним глазом в пустоту. У Данина глаза были закрыты, сам он наклонился вперёд, словно собрался бежать куда-то, но внезапно раздумал. Николай не мог смотреть на них без боли. У него в груди застыл горький комок, и сердце тяжело колотилось об его острые углы.
Прошло больше получаса, прежде чем уцелевшая половинка дверей осторожно приоткрылась, и в проёме показался человек с автоматом. Он стоял, ссутулившись, щурясь на свет, и недоверчиво вглядывался в площадь. Он был измучен, грязен и небрит. Изорванная и прожжённая одежда висела на нём клочьями.
Оба мертвеца дрогнули и одновременно повернули головы.
Смелый человек, подумал Николай. На душе у него было смутно. Он не доверял мертвецам и не понимал, каким образом Данину удалось убедить его. Но отступать уже было поздно.
Человек качнулся и вышел наружу. Минуты через две показался ещё один. Они переглянулись, и второй призывно махнул рукой. Защитники потянулись из Дома. Потрясённый Николай смотрел на них, забыв обо всём. Люди были одеты кое-как, почти все были ранены, четверых вели под руки. Но с оружием не расстался никто. Они выходили, с неохотой покидая надёжные стены, и сбивались в плотную, ощетинившуюся стволами группу. Среди них было несколько женщин. Секретарши или машинистки. И - тоже с автоматами, тоже перебинтованы и обожжены.
Защитников оказалось очень мало, гораздо меньше, чем ожидал Николай. Человек тридцать. Как же этой горстке людей удалось удержать такую орду мертвяков?
Люди потянулись к проспекту. Они шли мимо распластанных трупов, мимо искорёженных машин, и заметно было, что лишь неимоверным усилием воли они удерживаются от того, чтобы побежать сломя голову подальше от этого проклятого Дома и от всех ужасов, которые им пришлось пережить. Они сдерживали себя и шли медленно, приноравливаясь к раненым, брели без стонов и не были похожи ни на побеждённых ни на победителей. Замыкал колонну высокий десантник. Кисти обеих рук у него были забинтованы, на шее висели два автомата. Он шагал, цепко оглядывая площадь. На какой-то миг он встретился глазами с Николаем, и тот невольно отпрянул, испуганный полыхнувшей на него ненавистью. И опять он подумал, что на месте командования сразу пустил бы по проспекту танковую колонну, и никакой пришелец, никакие мертвяки не смогли бы их остановить. Или он всё же чего-то не понимает?
Данин на уходящих не смотрел. Когда последний из защитников скрылся из виду, он тронул Николая и повёл его к правому крылу Дома, стараясь не выходить на открытые места. Они прошли через скверик, где всё так же покачивался мужчина, и вышли к служебному входу. Николай оглянулся, услышав топот нескольких ног.
Два мертвяка вскочили и бросились через площадь. Из распахнутой двери ударила пулемётная очередь, но один из нападавших на бегу бросил гранату. Она взорвалась внутри, дверь сорвало с петель. Мертвяка отшвырнуло назад как куклу. Это был молодой солдат в разорванной на спине гимнастёрке и почему-то без сапог. Он остался лежать, но и пулемёт замолчал. Остальные мертвяки уверенно проскальзывали в дымящийся дверной проём. Их откуда-то взялось вдруг очень много.
- Не все ушли, - сказал Данин. - Не все поверили. Так что ты повнимательнее.
В здание они попали неправдоподобно легко - просто вошли через служебный вход, и Николай удивился тому, что раньше этого не сделали нападавшие, которым пули были нипочём. Он шёл за Даниным по длинным коридорам и напряжённо прислушивался. Где-то над головами раздавались выстрелы, взорвалась граната. Мертвяки добились-таки своего. С его помощью. Что же он наделал?
Внутри всё было перевёрнуто, двери были разбиты, стены исхлёстаны очередями, в одном месте в полу зияла огромная дыра, из которой тянуло подвальной сыростью. Валялась мебель и очень много бумаг. Под ногами позвякивали пустые гильзы.
Данин с пистолетом в левой руке шёл впереди, задерживаясь на каждом повороте. Ветер сквозил в открытые окна и шевелил обгорелыми шторами. Николай натыкался взглядом то на пятна засохшей крови, то на грязные побуревшие бинты, то даже на что-то похожее на оторванную руку.
Данин уверенно сворачивал, два раза они поднимались по лестницам и, посмотрев в окно, Николай понял, что они перешли в центральный корпус. На очередном повороте дверь одного из кабинетов резко распахнулась. В проёме стоял полный офицер в распахнутом кителе без погон. Молча и сосредоточенно он замахнулся, держа автомат за ствол, как дубину, и попытался ударить Николая по голове. Николай увернулся, и приклад скользнул по плечу, отчего оно моментально онемело. Офицера развернуло, он оказался лицом к лицу с неизвестно откуда взявшимся Тарасовым и бессильно всхлипнул. Данин потащил Николая за собой.
- Идём. Без нас разберутся.
Тарасов с застывшей гримасой, изображающей улыбку, надвигался на бледного офицера. Тот пятился к окну, волоча автомат, и неумело крестился. Николай хотел остановить Тарасова, но ноги не слушались его, и он против своей воли свернул вслед за Даниным. За спиной зазвенело стекло, и раздался короткий вопль.
- Зачем? Кому это надо?
- Они сами не захотели уйти. Они все помешанные и их необходимо убрать. Для твоей же безопасности.
Пройдя узким и мрачным коридором, Данин остановился у невзрачной, ничем не примечательной металлической двери. Это был лифт. Они спускались минут пять, очень медленно. Данин неожиданно сказал:
- Его нужно будет вынести наверх, на крышу. Так ему будет удобнее. Он не тяжёлый - ты справишься. Как твоё плечо?
- Терпимо, - сказал Николай. Его затрясло. - Какой он?
- Сейчас всё увидишь.
Дверь уползла в стену, и Данин невероятно сильной рукой швырнул Николая на пол. Очередь пропорола воздух над головой, брызнули щепки. В лифте отключился свет. Кто-то убегал по коридору, стреляя на ходу из автомата. Данин вышел из лифта. Пули гасли в нём, как в резине. Из спины летели влажные клочья. Одним выстрелом он уложил бегущего и повернул к Николаю пробитое в двух местах лицо:
- Не задело? Вставай. Уже близко.
Когда они проходили мимо лежащего ничком офицера, у Николая засосало под ложечкой.
Тишина давила на уши. Мягкие дорожки надёжно глушили шаги. Через каждый десяток метров путь преграждали металлические решётки. Все они были снабжены кодовыми замками, но Данин ни к одному из них не прикоснулся. Решётки сами бесшумно уползали в потолок, открывая дорогу. Объект номер два - что бы он из себя не представлял - был спрятан надёжно. Был спрятан.
Коридор тянулся далеко вперёд, но, миновав пятую решётку, Данин остановился возле глубокой ниши и протянул Николаю пистолет:
- Возьми. Тебе ещё предстоит выбраться отсюда. Наверху постарались зачистить, но вдруг ещё кто-нибудь остался.
Николай послушно сунул пистолет в кобуру.
Дверь откатилась, за ней обнаружился похожий на трубу коридор, в конце которого виднелась ещё одна дверь - металлическая, в заклёпках, с маховиком, вызывающая воспоминания о подводной лодке.
Данин отступил в сторону:
- Я тебе больше не нужен. Открывай сам.
Николай взглянул на него. Он был далёк от мысли, что это ловушка, но всё ещё сомневался.
- Да-да, - сказал Данин. - Он там. Не пугайся, хватай его и тащи на крышу. Все решётки и двери открыты. Поднимешься по лестнице до последнего этажа - там выход на чердак. Когда всё кончится, взорви камеру. Пусть все думают, что объект надёжно уничтожен. На всякий случай постарайся до взрыва выбраться из здания. И помни: в твоих интересах никому не рассказывать о том, что ты здесь увидел и что ты сюда спускался. Пришёл, взорвал и ничего больше не знаешь. Если будут спрашивать обо мне, скажешь, что... Ну, сам сообразишь, что сказать.
- Я одного понять не могу: для чего вам нужен был я? Зачем ты меня сюда привёл? Почему сам не мог всё это сделать?
- Сейчас поймёшь. Открывай.
Николай пригнулся, вошёл в трубу и отвернул маховик. Пострадавшая от удара рука слушалась плохо. Дверь с лёгким шлепком отскочила, и он не без усилия открыл её вовнутрь. Он обратил внимание на её толщину. Не менее полуметра. И всё равно не помогло.
Камера оказалась неожиданно светлой и чистой. Стены и потолок белые, как в операционной. В углу - короткий топчан без обивки, рядом - невысокий, привинченный к полу столик, раковина умывальника.
Николай неуверенно шагнул через порог и увидел пришельца, ощутив судорожную конвульсию страха в груди. Он до последнего не хотел верить в это и сейчас не верил, подозревая подвох или мистификацию. Смотрел и не верил.
Простая хлопчатобумажная одежда висела на пришельце как на вешалке. Штаны были коротки, и синеватые морщинистые ноги торчали из них словно у ребёнка-переростка. Круглая безволосая голова, вся в складках кожи, свешивалась на плечо. Лицо напоминало уродливую бульдожью морду. Вывернутый нос, обвислые щёки, скрытый в складках рот. Открытые чёрные глаза отрешенно смотрели в потолок.
Пришелец стоял у стены, плотно прижавшись к ней. Так сначала показалось Николаю. Но потом он разглядел вспоротую обшивку и рваные края отверстия и понял, что руки пришельца засунуты в это отверстие по самые плечи. Он почти висел на них, едва касаясь ногами пола, и не шевелился. Вздёрнутые худые плечи скрывали шею.
- Подойди, осторожно отсоедини все провода и неси его на крышу, - гулко сказал за дверью Данин.
Послушно подчиняясь, словно и сам стал биороботом, Николай подошёл к узнику. Он прикоснулся к спине, не решаясь дотрагиваться до синеватой кожи. Даже сквозь ткань чувствовалось, насколько пришелец горяч. Вблизи стали заметны многочисленные шрамы на его лице и на голове. Пришелец был невысок - не выше двенадцатилетнего ребёнка.
Николай обхватил горячие плечи и потянул тело на себя. Оно легко оторвалось от стены, руки выскользнули из отверстия - за ними тянулся ворох разноцветных проводов. Некоторые с треском отрывались. Николай поочерёдно отсоединил их, одной рукой придерживая тело, и когда оторвался последний провод, пришелец вздрогнул и стал падать, повисая на торчащем прямо из груди толстом кабеле. Николай рывком отсоединил и его, стараясь не прикасаться к оголённому участку. Казалось, в теле пришельца были специальные отверстия или розетки для проводов.
Пришелец обмяк, голова отвалилась назад, обнажив дряблую изжелта-синюю шею, обезображенную коростой и лишаями. Снаружи что-то тяжело упало. Николай замер, но ни один звук больше не нарушил тишину, и он вскинул пришельца на плечо, обратив внимание на его руки. Пальцы были разной длины и словно бы обкусаны. Он присмотрелся. Семь пальцев - пять в центре и два больших по бокам.
Ему пришлось согнуться почти вдвое, чтобы протиснуться через узкий коридор. Когда он вышел из камеры, свет в ней сразу погас.
У порога лежал Данин. Труп Данина. Уже окончательно мёртвый и похожий теперь на того Юрку, которого он всегда знал. Подобие жизни ушло из него. И Николай понял, что все оборотни сейчас тоже отключились, и во всём здании остались, возможно, только он и пришелец. Невероятное существо, появившееся на свет бог знает в каком мире и давшее вторую жизнь убитым, лежало теперь у него на плече в глубоком шоке. И его горячее тело уже начинало ощутимо оттягивать руку. Вот для чего я вам понадобился. Носильщик вам нужен был. Могли бы так сразу и сказать, я бы не обиделся.
Когда в лифте захлопнулась дверь, Николай увидел, что тело пришельца светится в темноте слабым голубоватым светом. Кабина остановилась, и он предусмотрительно пригнулся к полу, положив руку на пистолет. К счастью, предосторожность оказалась излишней. Его встретила полная тишина. Он дошёл до лестницы и начал подниматься. На втором этаже под ступеньками лежали в обнимку два трупа в гражданской одежде. Теперь трудно было определить, кто из них защитник, кто бывший оборотень. Смерть уравняла всех. Ни одна живая душа не попалась ему навстречу, и это его чрезвычайно радовало. Он чувствовал, что может сейчас выстрелить и убить любого, кто попытается ему помешать, и его эта готовность к убийству пугала. Ему казалось, что он сам стал мертвяком.
Он здорово запыхался, добираясь до седьмого этажа, и остановился передохнуть. На последней площадке головой вниз лежал Тарасов. Дверь, ведущая на чердак, была взорвана. Пришелец предусмотрел всё. Николай поднялся по неудобной металлической лестнице на чердак, ногой распахнул решетчатую створку и выбрался на крышу.
Ярко светило солнце. Очень низко висели тарелки. После пропахших гарью и порохом коридоров Николай с удовольствием вдохнул свежий воздух. Однообразный и невыразительный город простирался во все стороны. Кое-где в небо поднимался жидкий дым. Стояла неестественная, абсолютная тишина, и от этого всё окружающее выглядело театральной декорацией.
Николай выбрал подходящее место и сбросил пришельца на тёплую кровлю. Тщедушное тело мягко легло на спину; плотно сомкнутые веки часто подрагивали под лучами солнца. Цвет кожи стремительно менялся - она пожелтела, потом неуловимо приобрела зеленоватый оттенок и вдруг оказалась тёмно-синей. Николай хотел встать и попытался сбросить с шеи руку пришельца, но ему это не удалось. Минут пять он возился, пыхтел, стоя на коленях, но ничего не добился. Синяя узловатая лапка намертво приросла к его шее. Поняв, что оторвать её не сможет, он смирился и лёг рядом с пришельцем. Его охватила странная усталость. Он не чувствовал ни рук ни ног, только тепло нагретой солнцем крыши. Вот гад, подумал он лениво, он же из меня кровь сосёт, энергии ему не хватает. Людоед синюшный. Думать было тяжело. Мысли рвались. В голове зашевелилось что-то лохматое, неуютное. Оно вертелось, умащивалось, обживалось...
Пришелец смотрел в небо, но его твёрдый взгляд пронзал Николая изнутри. Подчиняясь безмолвному приказу, он закрыл глаза. Его качало на невидимых волнах. Потом в голове возникла маленькая точка боли, она разрасталась, сжигала мозг, полыхала, вырывалась из-под век, и от этого вдруг захотелось пить. Страдая, он открыл глаза. Небо над ним провисло тупым конусом, и на конце его наливалась чёрным большая капля. Тарелки дрогнули, заметались и бросились врассыпную. Конус стремительно опускался вниз. Пришелец с хрустом отодрал свою руку, перевернулся и пополз на четвереньках к краю крыши.
Неведомая сила заставила Николая сделать то же самое. Преодолевая нарастающую тошноту, он дополз до тумбы вентилятора и спрятался за ней. Почему и зачем, он не знал. Так надо. В голове опустело, небо лопнуло мыльным пузырём. Руки и ноги ещё болели, но как бы отдельно от тела. Он сжался в комок и отключился.
...Очнулся он сразу, без мучительного перехода, и удивился тому, что у него ничего не болит. Он всё ещё лежал за тумбой. Некоторое время он бездумно смотрел в небо, в котором уже не было ни тарелок, ни пугающего конуса. Он помнил всё до последней секунды, но все недавние события подёрнулись дымкой нереальности, словно всё, что с ним происходило, ему привиделось. Он медленно повернул голову. Пришелец исчез. Забрали. Быстро забрали. Значит, всё уже кончилось. Его мозг пронзило незнакомое ощущение. От неожиданности он дёрнул головой, пытаясь стряхнуть что-то мешающее ему.
Призыв к действию. Чужая воля. Приказ. Приказ. Вставай и иди.
Он скривился в злой усмешке. А вот чёрта с два. Не встану. Мне и здесь хорошо.
Приказ!
Он невесело засмеялся. Обманул, сволочь, вокруг пальца обвёл. Не зря меня до самого конца сомнения мучили. Не зря подозревал, что есть в этом что-то нечистое, какой-то скрытый замысел. Но кто бы мог догадаться? Ай да пришелец! Какой грандиозный аттракцион устроил, чтобы утолить свою ненависть. Отвёл синюшный душеньку, если она у него есть. Сразу за всё отыгрался. И меня туда же втянул. Мало ему трупов и разрушений. Накопил злобы за пятьдесят лет - на всех хватит и останется ещё. "Освободить невиновного - это справедливо". На такую дешёвую приманку попался. На мякине провели. Откуда ж мне было знать, что после стольких лет мучений и издевательств любой невиновный просто обязан превратиться в чудовище, сжигаемое неуёмной жаждой мщения. Когда он до источника энергии добрался, запросто мог бы себя освободить. И без лишнего шума. Хватились бы, а его и след простыл. Отлёживался бы где-нибудь в укромном уголке, дожидаясь своих. Но душа горела. А у кого не горела бы? Найдите такого. Месть сладка. Утверждение верно в любом конце Вселенной, где есть мало-мальски кумекающие твари. Те двое первых не зря напролом шли. Нужна была паника, стрельба, трупы. Кровь. Много крови. И машины с боеприпасами не случайно оказались у Дома в тот вечер. Защитников требовалось вооружить, чтобы, опять же, трупов побольше. Чтобы друг друга поэффективнее перестреляли. То-то потешился. И ведь мало ему было поубивать, он ведь ещё и перепугать хотел, с ума свести, так встряхнуть, чтобы уцелевших до конца жизни кошмары преследовали. Оборотни, ожившие мертвецы - дьявольская выдумка. (Но не страшнее одиночного полувекового заключения). Свои против своих. Мёртвые против живых. Натерпелись страху защитники Дома. Играл как кошка с мышками. Пожелай он - в считанные минуты расправился бы со всеми, а он растягивал удовольствие, наслаждался, мстил. Так, чтобы не забыли, чтобы содрогнулись. Чтобы запомнили.
Приказ! Приказ! Приказ!
Нет, синюшный, я ещё полежу... Завертелось колесо и даже успешнее, чем ожидалось. Правда, время уже поджимало. Насчёт сверхсвязи - это, разумеется, ложь. Трёп для отвода глаз. Он же первым делом своих вызвал. На всю Галактику о помощи кричал. А когда наверняка узнал, что спасатели уже недалеко, начал игру со мной. А что я? Лопух зелёный, слюнтяй доверчивый. Задурить меня было проще простого. Стоило мне выйти на Данина, и я уже был на крючке. Наваждение...
Приказ!
Ещё немного и встану. Любопытно, как отнесутся ко всему его синие собратья. Он наверняка все свои законы нарушил. Может, его там и судить будут. (Не будут). Хотя кто знает, что у них там за законы. Может быть, месть для них - святое дело. Может быть, он - герой. Мученик.
Приказ!
...Но для меня это уже не имеет значения. Николай встал, дёрнул щекой. Гад бульдожий, что же ты со мной сделал? А сам уже шагал вниз, летел по ступенькам, через тело Тарасова, через... Его вдруг пронзило какое-то кошмарное, жуткое в своём правдоподобии воспоминание, и он остановился, оглянувшись на мёртвого сержанта. Он опять услышал сдавленный вопль, увидел тёмный силуэт в дверном проёме, ощутил, как что-то липкое брызнуло в лицо... Тарасов. Что же там произошло?
Николай присел на корточки, осторожно приподнял тяжёлую, залитую кровью голову. Нет, это наваждение. Тарасов убит... Убит. У Николая потемнело в глазах. Постой-постой, не спеши. Вспомни, как всё произошло. Нет-нет, не может быть! Сначала выстрелил тот, в дверях. Или.. Я уже ни в чём не уверен. Я не мог! Я не мог этого сделать!
Это не я!!!
Он схватился за голову, но его рывком подняло на ноги и потащило вниз по лестницам, не оставляя времени на глупое раскаяние, и не было сил, чтобы противиться, потому что он и сам хотел поскорее отсюда убежать.
Без труда отыскав нужный закоулок в одном из коридоров третьего этажа, он отбросил чей-то труп, распахнул дверь подсобки. Вот оно! Он снял фальшивый щиток, набрал код, крышка открылась, включив аварийное оповещение. Отстегнув от пояса половинки процессора, он свинтил их - зуммер торжествующе заверещал, - и, сорвав пломбу, воткнул процессор в гнездо. Утопив кнопку, пустил отсчёт времени. Себе оставил минуты три на то, чтобы уйти. Он не хотел рисковать. Не доверяя тишине, на всякий случай закрыл подсобку. Всё, теперь бегом наружу.
Он выскочил через заваленный трупами центральный подъезд, и тут же глубоко внизу рвануло. Площадь дрогнула, по асфальту побежали частые трещины. Дом устоял, только посыпалась сверху красная пыль.
Николай без сил рухнул на ступеньки, зажмурился. Вот и похоронил Юрчика. Голову отпустило, боль в плече начала утихать. Доволен, мститель? Что ещё прикажешь?
Раздвигая сгоревшие грузовики, на площадь выполз танк. Какое-то мгновение чёрное жерло ствола смотрело прямо на Николая, словно он был единственным врагом, на котором свет клином сошёлся и которого следовало тотчас же, немедленно уничтожить. А, впрочем, так оно и было. Только танкисты об этом не знали.
Тишина взорвалась грохотом двигателей, лязгом, криками. Из всех щелей и окон посыпались солдаты. Над площадью зависли вертолёты, бледно-зелёная ракета беззвучно взлетела над антеннами и погасла, оставив жидкий след. Прыгая на обломках, подкатился "Уазик", знакомый водитель выжидающе смотрел на Вересова. Николай медленно стёр со щеки присохшую кровь. Шли люди, много людей, солдаты. Все в бронежилетах, в непривычных касках, высокие как на подбор. Ввели дивизию КГБ. На готовое. Нет. Николай знал теперь, почему их не вводили раньше. Москва боялась отдавать в руки взбунтовавшегося узника этих натасканных, тренированных мужиков. Не зря боялась. Страшно представить, что они могли натворить, преврати их пришелец в управляемых зомби. И танки потому же не пускали. Струхнул кто-то наверху, понял, чем запахло.
Николая окружили. Кто-то хлопал его по плечу. "С кем же вы тут, братцы, воевали?" Он отмалчивался. Из Дома выносили тела погибших. Лица солдат - тех, что пережили всё с самого начала, - хранили странное выражение. Они, вроде бы, победили, но... Они тоже задавали себе вопрос, на который не было разумного ответа. Где же враг?
Убитых укладывали у стены. Их было очень много. Николай отвернулся, забрался в машину, - водитель сам знал, куда его везти. Кто-то дёрнулся к Николаю, он заметил цепкий взгляд, знакомую выправку, но останавливаться не захотел. Они объехали танк и покатили по проспекту. Он изучающе разглядывал сгоревшие дома, разбитые машины, испуганные, совсем не радостные лица солдат и десятки, сотни лежащих на тротуарах трупов. Он смотрел и оценивал. Какой-то новой частью своего существа взвешивал усилие и результат. Всего один разъярённый пришелец - и половина города в руинах. Совсем неплохо.
Приказ!
В голове у него снежным комом нарастало: наваждение! Всё случившееся за последние два дня - наваждение! Всё было не так.
Приказ!
- Вересов! Вересов! Капитан! - выскочил кто-то перед машиной. Черняк. Щека залеплена пластырем. - Ну, ты молодец, Вересов! Герой! А Тарасов где? - он осёкся, и лицо его сразу потухло.
Николай мотнул головой в сторону Дома:
- Там он... В голову его...
- Эх, мать моя!.. А... А Данин твой - жив?
- Нет, он тоже...
- Да, брат, хреново, - Черняк потоптался. - Уезжаешь? Прямо сейчас? Вещи Данина заберёшь? Всё в подвале. А я пойду своих искать. Одиннадцать человек у меня пропало, нет, уже, выходит, двенадцать. Авось, отыщу кого... среди тех, а? Ты видел с небом что творилось?
- Нет, - сказал Николай. - А что?
- Нет? Я думал: показалось. Ну, прощай.
Он отвернулся и пошёл по тротуару вслед за неровным строем солдат. Николай кивнул водителю:
- Сворачивай во двор. Я вещи заберу.
Но когда машина остановилась, он вдруг почувствовал, что заходить в подвал не стоит, потому что его там уже ждут. "Хотелось бы услышать от вас, капитан, почему...", "Каким образом вам удалось...", "Не могли бы вы объяснить..."
Нет, объяснять он будет только Главному. Ни к чему тратить время и силы на мелкую сошку. Моя цель - в Москве.
- Погоди, - сказал он. - Нечего мне там забирать. Давай сразу на аэродром.
- Товарищ капитан, - водитель покосился на него. - А кто это всё-таки был? С кем воевали-то? Я так и не понял.
- Что? А-а... Не знаю. Я тоже ничего не понял, - сказал Николай равнодушно. - Разберутся. Теперь разберутся.
Приказ! Приказ! Приказ!

VII



Машина обогнула площадь и свернула, вырвавшись из бесконечной вереницы таких же мокрых машин и размытых дождём огней. Чёрный Дзержинский сутулился под ненастным вечерним небом. У переходов толпился народ.
Ворота отъехали, сомкнулись. Знакомая тишина; все звуки остались снаружи. Николай безучастно взглянул на встречавшего его человека. Вышел, двинулся вслед за ним. Они прошли через вестибюль, охранник смерил его цепким взглядом, не задержал. Был предупреждён.
Пошли по коридору, по натёртому паркету, мимо тяжёлых дубовых дверей. А у него перед глазами навязчиво стояли другие коридоры и другие двери - разбитые и обгоревшие, с трупами на каждом шагу...
Его внимание привлекли две большие фотографии в траурных рамках, со скромными букетами гвоздик внизу.
"Внезапно... в самом расцвете сил... наши товарищи... генерал-майор... генерал-лейтенант... члены партии с... долг на посту... кристально честны... верные борцы...Тяжёлый недуг вырвал из наших рядов... невосполнимая утрата... вечно в наших сердцах..."
Оба в один день. Николай задержался. Ниточка потянулась. Убирают свидетелей или они из тех? Интересно, что скажет Главный, если... Испугается, на что угодно могу поспорить, до холодного пота испугается. Да, синюшный, ты во мне не ошибся. Я уже вошёл во вкус.
Провожатый нетерпеливо сказал: пора, нас ждут. Николай посмотрел на его недовольное, холёное лицо. Провожатый замер, не имея сил оторвать взгляд. Губы у него дрогнули, щеки заметно побледнели. Глаза Николая казались чёрными угольями без зрачков. Глаза безжалостной смерти. Такой походя убьёт и даже не оглянется.
Приказ!
Они снова пошли. Провожатый промокнул вспотевшие виски платком. Он утратил самоуверенность и с опаской косился назад.
Вересов двигался легко, как лесной зверь, вышедший на ночную охоту, как собака, взявшая след. И чувствовалось, что сил в нём - через край. На сто лет хватит.




 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"