Мишико : другие произведения.

Нам бы день продержаться

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    По просьбе редакции доступ к тексту ограничен.

обложка [издатель]
  
  Долбануло, шарахнуло, врезало, звездануло, залепило, жахнуло, трахнуло ... и приложило так, что падло, система легла. Это ж надо какую бомбень на нас кинуть?! Чтоб столбы системные, прокреозоченые, и по десять сантиметров, минимум, в диаметре толщиной - как спички, сложились в сторону границы, у своего основания. Некоторые, правда, выстояли, где горки прикрыли. Ядерный сюрр у нас теперь на левом. Правый фланг почти не пострадал. И стоит система волнами: с левого при переходе на правый. Где-то в районе участка "13-14". Какой мудак, без нашего одобрения, по этой забитой "рухнамой" Туркмении и бомбу запустил? Хочется знать - кого надо обложить за то, что происходит. Мало нам забот, тут ещё и война ядерная. Чтоб вам там, в Москве... начинаю думать я и останавливаюсь. Их-то наверно самых первых и накрыло. Если уж на туркменов не пожалели боеприпаса, то по столице небось в первую очередь влепили. А голова, как болит! Говорят, что мат это наше - Российская многовековая разработка, антистрессовое средство - всё в одном. Не матерились на ОППЗ, только наши лошади и собаки. И то только потому, что их там не было. Выбираемся из окопов и блиндажа опорного пункта, стряхивая с себя и оружия пыль, песок, камешки, щепки и уплотнитель старого наката. Над горами, опорным и прилегающей местностью, территорией заставы - стоит и клубится пыль. Облаками. Большими и малыми. И лежит на земле всё, что не устояло.
  
  Конюшня не устояла. Сложилась, как складной домик. Но не вся. Где-то на половину длины. Привалила она, старыми брёвнами и стропилами, многих наших ахалтекинцев. Пришлось мне самому их добивать, когда мы разобрали завал.
  
  - А ну мля, вышли все нах из конюшни! - слёзы у них на глазах, а я, значит - железный. Одиночные выстрелы из АКСа, сухо щелкнули в заваленной стропилами конюшне. Мяса теперь столько, что можно хоть солить в бочках. Соли у нас много. А из двадцати двух наших лошадок, только восемьнадцать в строю, из них пять раненых. Жалко им лошадок стало, солдатам моим. Себя бы пожалели. Фёдор, наш водитель, плачет, опёршись на уцелевший столб при входе в бывшую конюшню. Надо же, вроде за машину переживать должен водитель. Вон, гараж-то тоже не устоял. А он о своей кобыле жалеет. Рвёт Федю, на землю. Да что ж я сделаю-то, Федя, привязанные они все были, по уставу, инструкции, наставлению. Кто смог оборвать недоуздок и проскочить к воротам - вырвались, получив ушибы и содрав себе кожу в основном на спине и боках. Да, а глаза у них, у лошадей - всё понимают. Я отворачиваюсь, чтоб их не видеть перед выстрелом или перепрыгиваю через загромождение и бью, придавленных крышей лошадей, в затылок или в ухо, маленькой пулей моего складного "полувесла". Мерзко, это своих добивать, хоть лошадей, хоть кого. Потом руки трясутся, ком в горле и настроение паршивое. А солдаты отворачиваются. Всё понимают мои пограничники, что нет выхода, что покалечены наши лошадки так, что вылечить невозможно, только муки терпеть. Но они отворачиваются, взгляд от моих глаз уводят. Не одобряют. Как будто их спасти можно. А мне нельзя, а теперь, тем более нельзя, сюсюкать. Я тут один на всех лейтенант. А связи нет ни хрена. Сначала живые, потом связь. Или наоборот? Лучше вместе!
  
  - Иванов ко мне! Ты что головой трясёшь, как лошадь после пьянки! - ору я ефрейтору, я тоже слышу пока плохо, - Службу нести можешь? - стандартный вопрос, а лошадей я зря упомянул. Не в дугу шутка получилась. Однако, на моего ефрейтора, вопрос оказывает магическое действие. Я этот вопрос всегда перед приказом задаю. Ответить отрицательно - хуже, чем потерять лицо японскому самураю и харакири не спасёт от позора. Иван, как кличут Серёжку Иванова на заставе, вмиг подбирается, как кошка перед прыжком. Щупает оружие, заглядывает в подсумок. Блях! У нас же всего по два магазина на каждого! Где этот чертов каптёр?
  Пока у меня рождаются новые и здравые, командирские мысли Иванов кивает и ждёт моего решения.
  
  - Иван! Возьми своих связистов! Беги на заставу! Проверь радиостанцию, проводную связь и дежурного с пауком! Осмотрись по аккумуляторной комнате, фонарям. Рацию одну и Куделю - ко мне, с запасной батареей. Доложи. Понял? - Иван услышал мой ор и радостно кивает головой. Разворачивается и бежит на опорный. Один черт, докричаться ни до кого от конюшни не сможет. Хотя, какая там проводная связь. Столбы, вон они, полулежат, если не упали. Провода на земле, замкнуты и перекручены. Разве, что вся надежда на правый фланг. Может, там повезло, горки прикрыли и есть связь с соседями. А через соседей с комендатурой, отрядом и округом, в обход свяжемся.
  
  - Хули вы лошадей жалеете? Бляха муха! Часового спасайте! Боря! Ё-моё! - кричу я своему сержанту. И машу рукой, подзывая. Они ни хрена меня не слышат, мои солдаты. Уши позакладывало, как выразился связист.
  - Боря! - ору я ему в ухо и показываю рукой на сопку, на которой отсутствует наша вышка. В обед ещё была. Я часовому приказ отдал в полдень. Шакиров, кажется - Ренат, рядовой. Вышка, чёрным скелетом арматуры лежит внизу под сопкой. За вышкой, тянется полоса волочения. Зелёные доски от будки, что была на ней, валяются на склоне, разбросанные ударом об каменный склон. Часового нигде не видно.
  
  - Боря! Бери троих стрелков и на сопку. Найди часового и приведи сюда! Давай сержант - не телись!- Борины глаза расширяются, брови поднимаются, и он начинает шарить глазами по сопке за моей спиной, где лежит сковырнутая наблюдательная вышка. Ага, значит, начинает соображать и думать. А не сошёл ли с ума товарищ молодой лейтенант. Вышка-то летела не просто на землю. А падала на склон сопки, на которой она стоит над заставой. Какой там - приведи! Принести бы живого! А я ему - приведи. Он же, Ренат Шакиров, который часовым стоял над заставой, он хоть и проворный, но не летает же по воздуху. Я кашляю, как при приступе туберкулёза. Орать оглушённому офицеру, это не стихи шептать в микрофон на сцене. Горло дерёт и жжёт. Попить бы. Как мне не странно, но у бетонной колоды, сделанной для того, чтоб поить наших лошадей работает кран. И по резиновому шлангу вода бежит в мутную воду колоды. У меня сверкает в мозгу: ' Дневальный!' Я снова кидаюсь внутрь заваленной конюшни.
  
  - Дневальный! - кричу я так, что крик обрывается хрипом в моей глотке. У меня ещё потерь не было. Ни боевых, ни каких бы, то ни было ещё.
  - Живой он! Тащщ лейтенант! Живой!- орёт мне солдатик из-за спины в ухо, - это Файзуллин, он машет в сторону шлагбаума. Я выскакиваю наружу и наблюдаю, как из облака пыли, появляются очертания двух фигур. Одна - человеческая, а вторая - это наша корова Машка.
  
  - Ахип! - кричит Файзуллин дневальному Архипову, - Живой? - фигура, которая ведёт на верёвке обсыпанную пылью и мукающую Машку машет свободной рукой и показывает на свои уши. Понятно. Тоже оглох.
  
  - Файзулла! - хочу я озадачить скалящегося на меня солдата. Файзуллин скалится ещё больше, он готов на подвиги. Ну да им это самое то, татарам то ли кто он там по национальности.
  - Давай, бери дневального, ковкузнеца, обоих собачников и вытаскивайте мёртвых лошадей. Потом разделать. Кости отдельно и мясо отдельно - в бочки из-под рыбы. Пересыпать солью и закрыть - в каптёрке собачников. Внутренности - на телегу и часть сбросить в щель в километре от заставы. Часть - за сопку часового и в сторону левого за 18-19. Шакалы они похлеще любого часового будут на нас работать. Чужого, просто так, к еде не подпустят. Такой тарарам устроят, концерт по заявкам, что мёртвые встанут от их обиженного воя.
  
  - Сами сообразите. Но чтоб до захода солнца успели! - Файзулла уносится, загруженный моими умняками. Что-то я упустил важное. Вспоминаю, когда сую свою стриженую голову в колоду с мутной водой. Дизель! Дизель стоит между опорным и заставой - в щели, там же, где и наша банька, но в отдельном домике. Если дизель не заведётся, то кранты - ни воды, ни света. Я тут же перекрываю воду, льющуюся из шланга, поворотом барашка на трубе, торчащей из-под земли. Дизель, не только даёт свет на заставе. Он своим электричеством запускает мотор, который качает артезианскую воду из скважины щели в цистерну, закопанную в землю над заставой на склоне. Тут тебе и водонапорная установка и запас чистой воды в пять тонн. И антиинфекционная и обеззараживающая обработка.
  
  - Бондаарь! - снова приходится мне рвать голосовые связки, чтобы вызвать нашего дизелиста. Слух начинает медленно возвращаться. Потому, что в это время у меня за спиной раздаётся три уставных хлопка подошвой о камень горной земли и трясущийся голос живого, слава богу, часового. Поворачиваюсь. У Шакирова сверкают снегом белки глаз и зубы. Всё остальное основательно покрыто пылью. Автомат в положении на плечо. Я привычно беру своё оружие в положение - "На ремень". Эта болезнь служивых людей заразна, как безусловный рефлекс у собак Павлова.
  
  - Товарищ лейтенант! - начинает Шакиров, он кричит под недоуменными взглядами сопровождающего стрелка и сержанта Бори. От этих торжественно произнесённых слов, сержант и стрелок поправляют одежду, пояса и берут автомат в положение "на ремень". Я тоже подтягиваю автомат и берусь за ремень ещё более правильно, чем как положено в строевом уставе. Ренат продолжает доклад, лица у всех становятся серьёзными. Война войной, а задачу по охране границы никто не отменял. Приказ на охрану Шакиров от меня получил. Вот он и докладывает, как его учили. - За время несения службы, признаков нарушения государственной границы не обнаружено. Происшествий не случилось, за исключением...- Шакиров замолкает и оглядывается на лежащий остов нашей вышки, с выкрученными и торчащими обрывками тросов, которые её раньше удерживали на растяжках. Он не знает, как это обозвать. Боря как-то по-больному всхлипывает и в восхищении дёргает головой, стрелок гыгыкает. Я, с упрёком, сжимаю губы и выразительно смотрю на обоих за спиной Шакирова. - Вы-вы, - заикается Ренат, - Вышка у-у-пала, - ну да тут заикой станешь. Но меня смущает, не это. Солдат совершенно не пострадал. Только испугался, оглох и пылью присыпало. Это странно. Если высота самой вышки метров двадцать пять, да сама сопка, на которой она стоит над ПЗ тристаметров - не меньше. То площадка наблюдения летела вниз метров сто, пока не грохнулась вдребезги на почти вертикальном склоне сопки. Нет, ну вы гляньте. Он ещё и улыбается! Наверно со страху, от радости, что пронесло,
  
  - Шакиров! Да ты в афганке родился! - уши отпускает. Я начинаю нормально слышать. - Как ты смог-то? Шакиров опускает очи в землю и мнётся. Он явно не решается мне сказать правду, а лгать ему очень не хочется, потому, что он мой приказ нарушил. А несение службы по охране госграницы это выполнение боевой задачи. А за не выполнение в мирное время... А у нас война, но мы ещё этого не поняли. Выручает Боря. Он мне кричит из-за спины бывшего часового.
  
  - Таарищ лейтенант! Он сейчас рожать будет до завтра! Просто посрать он спустился с вышки! Спустился за сопку, под вышку, сбоку по тропе, но в сторону, чтоб с заставы и опорного никто не увидел. Сел. Штаны спустил. Двинул свой канат из толстой кишки наружу. А тут, кааак - перданёт, там, в Ашхабаде. Вышку под сопку, его кувырком, а автомат в пыль полетел. Только ушибся малость, - быстро доложил Боря. Шакиров виновато улыбнулся.
  
  
  - Ладно. Вышку тебе на дембель оставим. Восстановишь, - Шакиров повеселел, - А где стрелки? - озаботился я своими подчинёнными.
  - Так наверху они, там, где вышка стояла, - ответил сержант, - я им приказ, как положено, под козырёк отдал, - доложил Боря.
  
  - А что двоих-то оставил? - спросил я и поздно спохватился. Боря уже начал отвечать на мой вопрос под насмешливым взглядом и вздохом, стоящего рядом, стрелка.
  - Так связи ж нет, а ракеты беречь надо. Если что серьёзное, то второй прибежит и доложит,- логично ответил на мой вопрос сержант.
  
  'Как я сразу-то не сообразил! Эх, лейтенант - учись у сержанта, пока он жив. Ладушки', - говорю я сам себе мысленно. Умеют у нас сержантов готовить в ШСС = школе сержантского состава. Методы гестаповские - зато берут только добровольцев. А выпускают, через шесть месяцев - почти готовых офицеров с вечным двигателем в жопе и полным отсутствием хотения спать, ну разве что часа четыре в сутки. Однако желание и умение дрючить личный состав имеют выпускники Школы СС - на уровне инстинкта.
  
  - Шакиров со мной, будешь связным. Боря - давай на заставу посмотри, что там и помоги Иванову, если надо. Потом, через час, в четыре, всех собирай возле убитых лошадей. Каптёра - ко мне пришли. Давай. Действуй, - озадаченный солдат или сержант раз в сто надёжнее бездельника. Проверено.
  
  - Ага, - не по-уставному ответил мой сержант, - Швец - за мной! - и потянул короткой командой за собой стрелка. Кто-то бесцеремонно цапнул меня за поцарапанную руку и сказал откуда-то снизу.
  
  - Разрешите, товарищ лейтенант, - наш внештатный санинструктор рядовой Черныш чем-то болючим протирает окровавленное место на руке. Я и не заметил когда поранился. А он с земли, где лежит его сумка с зелёным крестом, докладывает мне о потерях. - Живые все, только повару, дежурному связисту и дежурному по заставе прилетело. Повару по ноге и по плечу. Ушиб. Печка спасла, русская. Больше испугался. Уже ужин готовит. Связиста спасло то, что вы измордовали их с дежурным. Он в каске сидел. А дежурный покурить вышел на крыльцо. Так его упавшая акация слегка придавила кроной и поцарапала, когда в дверь заставы толкнула, - тут, конечно, понять всё так сразу - не разберёшь, без упоминания о нашем коменданте. Но теперь с нас со всех ему бутыль со спиртом, а лучше бочка. Хотя перед этим все хотели ему цистерну с ядом подарить, как в мультике, безвозмездно и от всего сердца и нашей души. От каждого, так сказать - по отдельности.
  
  Потому, что таки да, и нас, наш "дебильный" комендант спас. А был он для нас - самка он койота, шакала и опоссума, паскуда. И ещё этого, вонючего американского зверя скунаса что-ли? Забыл, как зовут, но очень противного. Почему опоссума? Да в голову пришло. Ну да, если бы не его, коменданта, извращённая привычка сыпать соль на раны подчинённых застав, нас бы тоже пришлось так бы добивать, как лошадей, наверное. Так, что должок у нас перед комендантом. Особенно у связиста.
  
  Нет на заставе никаких развлечений. Телек с туркменскими программами передач скучно смотреть. А тут чемпионат мира по футболу. Затрясся личный состав заставы в ожидании и нетерпении. Просьбы мне сыпет народ, чтоб включать дизель на время трансляции матча по телевизору за счёт ночи - днём. И, даже занятия заменить, на просмотр футбольных матчей. Ну, совсем больные у меня подчинённые. И я также думаю. Про себя, мысленно, чтоб никто не услышал. А комендант, оказывается, думает совершенно иначе. И, в отличие от меня, он предвосхищает наши действия. Эх, мне бы так научиться! За неделю до начала первой встречи на чемпионате он присылает телефонограмму за своей подписью. В ней, на основании разведывательных данных, и в связи с ухудшающейся обстановкой, планом боевой подготовки, и требованиями округа, приказывает провести тренировку по действиям личного состава в условиях максимально приближённым к боевым. На этой тренировке отработать, по настоящему, выход заставы на опорный пункт по команде "Тревога" (Война или вторжение на "нашу" территорию войсковых групп и банд). И со всеми сопутствующими мероприятиями. То есть: вывоз имущества, продсклада, склада АртТехВооружения, на опорный пункт заставы в заранее подготовленные места. Оружейка разбирается само собой снизу до верха, и слева на право - по пирамидам. Весь личный состав, в свободное от службы время, ходит с противогазами, вещмешками с ОЗК, каски. И житие личного состава вместе с командным, там, в окопах, в течение двух недель. Каска на голове вне зависимости от службы. И, даже если сможешь, то и спи в ней. Вся эта кутерьма неожиданно, и по длительности - в месяц. Инструктажи, накачки, проверки готовности, ремонт опорного, подготовка мест под временные склады, куча мелочей доработки. Ну, и к началу чемпионата мира, в день открытия, после обеда, всей комендатуре подается команда "Тревога", в 15.43 по местному времени. И мой дежурный связист пренебрегает требованием коменданта быть готовым к войне. И сидит на связи, совершенно не озаботившись каской. Комендант звонит через две минуты после объявления тревоги на заставу.
  
   - Газон - триста пятьдесят, ефрейтор Бойко, - отвечает ему один из братьев близнецов-связистов. Комендант не в духе, настроение ноль. Его видать тоже чем-то из отряда напрягают. И сидит он на своём опорном пункте в комендатуре или ещё где-то, как и оказалось впоследствии, и материт тех, кто запланировал эти учения для него. Оказалось, что комендант сидел на нашем 11-12 и звонил с розетки связи на блочке. Хитёр начальник комендатуры.
  
   - Ефрейтор! - рычит в трубку комендант, - У тебя каска есть? - как он это узнал, бог его знает да опыт его личный. Каски у ефрейтора нет, она ещё в оружейной комнате. А на хрена её одевать? Всё ж не по настоящему, так, учения. Игры.
  
   - Есть,- без запинки отвечает ефрейтор, думая, что по телефонной трубке не видно во что он экипирован. Так и комендант не дурак.
  
   - Где? - требует уточнения товарищ капитан.
   - На голове, товарищ капитан, - не теряет самообладания и нахально врёт в трубку солдат.
  
   - А ну, постучи по каске, - ехидно заявляет комендант и сводит на нет солдатскую смекалку моего воина. Ефрейтор не сдается и стучит эбонитом трубки по ближайшему металлу на своём столе - по аппарату системы.
  
   - Ах ты, пройдоха, мать-перемать, - ревёт комендант в трубке, - да я тебя, - после пояснений коменданта по поводу кар и не уставных извращений, на которые способна офицерская выдумка, лицо связиста становится белым, как мел.
  
   - Есть, товарищ капитан, - отвечает он в заключении и, положив трубку, мчится галопом в оружейку за каской.
  
   Уазик Коменданта врывается на заставу через пять минут после разговора со связистом. Товарищ капитан не удостаивает комнату связи своим посещением, где его ждёт трясущийся связист в каске, бронежилете, с укомплектованным вещмешком, автоматом и полным БК. Вся мощь виртуозного недовольства коменданта валится на мои плечи. Связист без каски играет роль самого активного негативного элемента в аргументах о моей командирской полноценности. Комендант уезжает, а я не остаюсь в долгу у всех моих связистов. Я тоже великий извращенец и воспитываю личный состав через коллектив, руки и ноги, попирая устав. Так доходит быстро. Приказ прост и убийственен для дежурного связиста. Если он посмеет, хотя бы на секунду, снять с себя что-то из вооружения, на нашей псевдовойне, то у дежурного по заставе я изыму телевизор из комнаты отдыха. И хер он у меня будет смотреть футбол на центральном проходе, куда выносит вечером телевизор, пока мы все прохлаждаемся на опорном, и слушаем трансляцию футбольных матчей по радиоприёмнику. Поэтому связист - сидит в каске, а его неусыпно пасёт дежурный в той же каске, бронежилете, при штык-ноже и автомате с полным подсумком. Пятый магазин присоединён к автомату. Зато, они могут смотреть и слушать футбол, оба. Потому, как в здании заставы остались, а мы все на опорном, в окопах и блиндажах. Ждём, когда комендант отбой даст этой игре в войну. И вот, когда чемпионат мира вступил в полуфинальную стадию, а мы замерли и ловим каждое слово из моего радиоприёмника. Тут как вспыхнет! Да каак трясанёт! Потом, как швырнуло, кого-куда и обо что. И по ушам грохотом. Приёмник опрокинулся с самодельного стола, шипит как перед смертью гюрза и ни хрена не видно в пылюге, что заволокла всё вокруг. Называется - посмотрели и послушали футбол. Да. В общем, если бы не комендант и его учебная "Тревога" завалило бы нас обваленной крышей на заставе, как лошадей на конюшне. А так - легко отделались. А связиста, как раз, по каске падающим потолком и приложило. Дежурному бронник жизнь спас, когда дерево на него завалилось. А вот повар готовил обед и был узости между печкой и стеной, где замешивал тесто на вечернюю выпечку в большой деревянной бадье. Там его Иванов и нашёл, приваленного большими стропилами сверху. Вот артист. Не хотел уходить, пока не разобрали весь мусор над его головой. Тесто он, видите ли, закрывал своим телом. Ну - повар, что с него возьмёшь? Важнее пропущенного обеда может быть только ужин. Как будто у нас сухпая на НЗ нет.
  
   Так, что армейский долбоигризм, оказывается не такой уж и глупый в своих задумках. А комендант он хоть и вредный гад, но спасибо ему от всех нас за то, что требовал до абсурдного идиотизма, как мы думали. А оказалось он прав, а мы в итоге живы. Связист немного по балде своей получил, которая была в каске. Дежурный по груди, спине, голове и конечностям. Дереву по барабану на кого и на что падать. А мы все на опорном, только ушибы, царапины и потрясения отхватили, да пыли наглотались. Была, конечно, запредельная мысль, что комендант подкрался, гад, к нашим окопам и имитатор ядерного взрыва подложил. Но когда пыль чуть усела, то мы немножко обалдели, заметив над прикрывающей заставу с тыла сопкой характерное грибовидное окончание. Такого мощного имитатора у коменданта точно не было.
  
   У собак наших проще. Обе, которых прижало в вольере - выжили. Самые умные остались: Абрек и Санта. Две убежали. Свихнулись наверно временно.
  
   Где теперь комендант и что с ним - неизвестно. Нам не до него сейчас. Потери подсчитываем. Повреждения. Соображаю, как дальше жить. Лёгкие домики офицерского состава привалило. Хорошо, что там нет никого, все по отпускам разъехались. А мои жена и дочка - дома остались, с бабушкой, на Украине. Да, такой хитро сделанный "казус белли" получается. Вдруг родители оказались на Украине - в другом государстве. А я и мои солдаты - российские пограничники, прикрывающие туркменскую границу, пока им сроки службы не вышли.
  
   Господи, только не по Украине, хочется мне. Чтоб там было спокойно. Но, чертов "Южмаш" находится в тридцати километрах от моего города. И в него - точно запустят пару боеголовок. Ну, я бы так и сделал бы на месте оператора баллистической ракеты или кто там данные о цели в боеголовку вводит. От таких мыслей настроение сразу падает ниже нашей щели, где стоит банька и дизель. Дизель в этот момент чихает, фыркает, стукает, грюкает и выплёвывает над своим домиком в трубу чёрно сизый дым и глохнет. Я по-прежнему стою возле конюшни с Шакировым, и мы с ним оборачиваемся в сторону "дизельной" на звуки его моторной реанимации. Из двери домика, под крышей которого находится наш генератор с двигателем, выбегает наш дизелист. Бросается к какому-то ящику перед входом в помещение, открывает его и роется. Я не выдерживаю. Хочу крикнуть, но из горла натруженного и пропыленного вырывается только хрип. Кашель выворачивает наизнанку.
   - Шакиров, узнай - что там у него, - я могу только шипеть и сипеть. Показываю солдату рукой в сторону нашего источника энергии. Ренат понимает правильно. Он отбегает от меня метров на пятьдесят вниз по склону. Останавливается и "спрашивает" у Бондаря.
   - Бондарь, мляить! Что там у тебя? - Бондарь оглядывается и отмахивается от Шакирова, как от назойливой мухи. Мол - не мешай. Занят я, - Шеф спрашивает! - настаивает и не сдаётся мой временный ординарец.
  
   - А, - реагирует на простонародную кличку Начальника Заставы Бондарь, - Всё в порядке! Щас прочищу и заведу. Шакиров оборачивается на склоне ко мне. Я киваю и машу ему рукой. С горлом точно плохо дело, сорвал. Чайку бы сейчас. Вот - чайку. Надо повара проверить и здание заставы самому посмотреть. Пока я получал информацию от дизельной, ко мне сверху, со стороны левого, там, где у нас склады, приблизился каптёр. Фамилия у него интересная - Шустрый. Зовут Савелий, но все его по фамилии обзывают. Шустрый он не только по фамилии и в жизни такой же. Нос картошкой, скулы славянские, щёчки розовые, ресницы длинные, роста среднего - под метр семьдесят. И улыбка зубастая и обаятельная. Её сейчас только и видно чётко. Шустрый останавливается.
  
   - Таащь лейтенант, - запыхавшись, обращается он ко мне. Шакиров с интересом выглядывает из-за моего плеча. Практически на складах всё наше будущее лежит, так, образно выражаясь, - На складах - всё нормально. Только привалило. Надо разбирать. И овёс собрать и просеивать надо - высыпался, через сорванные двери, а то там камней, щепок острых, досок с гвоздями нападало. Продсклад в норме. Вещевой тоже. АТВ - мы перевезли. НЗ тоже - в щели под опорным. Людей надо. Мне одному не справиться, - Шустрый переживает, раскраснелся сквозь пыль, машет руками, показывая мне на здание складов и водя пальцем по углам, когда отмечает разные по назначению "кладовки".
  
   - Молодец, - делаю вывод я, - Люди будут - вечером. ТО, что может испортиться - срочно тащи наружу и консервируй, закрывай, прячь и спасай. Что у нас по АТВ, помнишь? - Шустрый косится на Шакирова. Состав и количество боеприпасов на складе арттехвооружения информация секретная. Шакиров в список доверенных лиц не входит, - Не до политесов Шустрый, говори, - подталкиваю его я.
  
   - Ну, там у нас, десять по пять сорок пять простых, пять с трассерами, - начинает Шустрый и продолжает наизусть, - семь - по семь шестьдесят два простых, два бронебойных, два трассеров, один зажигательный, три для снайперки, один для вашего ПМ. Ещё один ПКМ, РПК. И РПГ и пятьдесят выстрелов к нему. Из них пятнадцать фугасных и тридцать пять бронебойных. Гранаты ручные: два ящика оборонительных и один ящик наступательных, и отдельно запалы к ним. Снайперская винтовка в смазке и по автомату на каждого отсутствующего по штату. Фух, - выдохнул Шустрый и тут же вдохнул, - Вроде всё. А, ещё тактические ремни для пехоты и пять бронников, каски, противогазы и запасные ОЗК.
  
   - Шустрый, Бумага есть? Что смотришь - записывай! - чтоб у каптёра да чего-то не было, - Мне автомат принеси такой же, как этот, а то я у кого-то из бойцов забрал. ОЗК подбери по росту, противогаз номер два, бронежилет, тактику тащи, три подсумка и тринадцать магазинов, гранатные подсумки, четыре гранаты, цинк с патронами обычными и четыре пачки трассеров, сидор солдатский, каску. Штык-нож. И вроде я ещё видел по учёту ночной прицел, и два ПНВ. ПНВ - связистам на подзарядку, ночной прицел снайперу на пристрелку, вторую снайперку вычистить Файзулле и передать ему же. Приготовить то, что я тебе для себя записал на каждого к выдаче. Времени тебе Шустрый, на всё про всё - два часа, - Шустрый вытаращил глаза и заныл.
  
   - Товарищ лейтенант! Не успею я - дайте двоих в помощь! - возмутился он и запросил лишнего по привычке.
  
   - Бери одного стрелка у Цуприка и бегом! А мне всю эту амуницию через двадцать минут на стол под летней конюшней, - вот странно - летняя конюшня выстояла, сорвало шифер кое-где, но стоит и тенёк делает на нашем солнцепёке. Хотя что-то солнышко тусклое в мареве каком-то. Туман - не туман, а пылевая завеса. Чёрт, как всегда запоздало срабатывает в башке какой-то процесс. Ну да, после такого послеобеденного отдыха и занятий, оно и не мудрено. Ко мне подходит Куделя, связист с радиостанцией. Я забираю радиостанцию и посылаю Куделю к Шустрому за прибором радиационной разведки. Я точно помню, что в новеньком ящике с прибором лежит инструкция и техописание к нему. Когда принимал заставу, то сам всё проверил. Такой же прибор лежал в оружейке. Но его забросили за ненадобностью во временный склад АТВ, когда выкидывались на опорный по тревоге. Один из двух приборов, но Шустрый найдёт. Главное, чтоб батарея не села. Что-то я снова забыл сделать и обдумать. Как говорил наш тактик в училище - надо оценить обстановку. У меня ещё час до общего построения. Да нет, уже минут двадцать.
  
   Боря командует. Принимаю доклад. Народ в "тенёчке" под куском целой крыши летней конюшни. Передо мной два стола вытащенных из заваленной комнаты отдыха. На столах имущество по списку, который я выдал Шустрому.
  
   - Здравствуйте товарищи солдаты! - строй замирает в удивлении. Тут такое, а этот - без году неделя офицер, хочет услышать их ответ.
  
   - Здра жла, таарищ лейтенант! - нестройно отвечают мои бойцы, а я не выёживаюсь, я дуркую. Не опускаю руку от виска, над которым торчит край панамы. Команду вольно не подаю, как все от меня ожидают. Повторяю ещё раз, выделяя тоном, звуком и паузой последнее слово.
  
   - Виноват, глаза запылились с вами на опорном! Здравствуйте товарищи пограничники! - народ улыбается, набирает воздух и гаркает дружно и даже весело положенный по уставу ответ.
  
   - Вольно! - рявкаю свирепо я. Замечаю, что команду вольно народ мой выполнил правильно и молчит по уставу, ожидая моих пояснений. В строю все, кроме двух связистов: один на заставе, второй на опорном; двух часовых на сопке, где стояла вышка; повар - он ужин готовит; наблюдатель на опорном. Итого, передо мной аж целых двенадцать человек солдат и два сержанта. Речь моя проста и незамысловата. У нас, в погранвойсках, каждый должен понимать общую задачу и состояние дел, чтоб если что, то - командование на себя и стоять на смерть за Родину, как в 1941 или на Даманском, или - ну, ещё много где. Или решение принимать самостоятельно, если прижмёт, но патриотично. Мафия у нас пограничная, мы тут одни за всех, и все мы - как один. Элита мы - политические войска, как говорят американские аналитики и наши инструктора в учебных частях.
  
   - Состояние дел на данный момент плохое, но не катастрофическое.
   Напротив и сзади нас - мусульманские государства. Похоже на то, что тыловое и союзное перестало существовать от атомной бомбардировки. Нам крупно повезло, что горная цепь и место, где расположена застава, спасли нас от прямого воздействия поражающих факторов едрёной бомбы, - по жидкому строю запыленных солдат и сержантом ползут не смелые улыбки, - Но заставе нанесён урон. Имеется угроза со стороны сопредельного государства и тыловых неорганизованных групп мародеров, уголовных и прочих опасных элементов. И поэтому считаю, что наступила война. Сзади у нас, похоже, грязный, радиоактивный мусульманский песец, а впереди чистый исламистский пушной зверёк. Нам с вами ни туда, ни сюда. Слева, скорее всего тоже плохо с живыми людьми. Справа - пока неясно. Будем делать доразведку, - и я объявляю, что,- застава несёт службу по варианту "Тревога" без учебных ограничений. Поэтому, каждому получить, вечером на складе у Шустрого комплект, который лежит на столе. Бронежилеты носить обязательно при несении службы часовым, наблюдателем или связистом. В остальных случаях по обстановке. Сшить разгрузку из тактических облегчёнок, трёх подсумков для магазинов и гранат. Получить боеприпасы и гранаты, снарядить половину из полученных магазинов. Вторую половину не снаряжать. Пулемётчику и его второму номеру снарядить все имеющиеся ленты. Оба пулемёта потом на опорный пункт. Экономить свет, воду, продукты, боеприпасы. А пока, срочно, до вечера, закончить освежёвывать погибших лошадей, мясо засолить и перетащить на продсклад. Дневальному - выпас, лечение и охрана конского состава. Остальные - закончить с "мясом". И ещё, от себя лично. Будем держаться вместе - шансов на выживание у нас больше. Если кто хочет свалить, в одиночку или компактной группой - держать не буду. Придите, скажите, экипируем, лошадей дам, оружие, карту покажу, маршрут подскажу, и без обид, - лица моих погранцов смотрят на меня с непониманием. Я заканчиваю, - Вопросы есть? Если есть - потом вечером или в индивидуальном порядке. Снайпер, пулемётчик ко мне. Командиры отделений - командуйте, - Боря резво распределяет народ по работам. Но вопросы есть.
  
   - Таарищ лейтенант! А правда, что духи в Афгане офицеров в плен берут, чтоб продать, а солдат в рабы или в жертву Аллаху приносят? - вопрос задаёт Кушниренко, он меня за лейтенанта и офицера только по штатке воспринимает. Полгода ему всего до дома служить. Полтора он уже на заставе оттарабанил. Но вопрос требует такого ответа, чтоб мой земляк заткнулся надолго. Я молча, но аккуратно вытягиваю четыре, защитного о цвета, звёздочки из своих матёрчатых погон на выгоревшей за год афганке. Снимаю офицерскую кокарду с панамы. Теперь моя форма отличается от солдатского обмундирования, только не выгоревшей тёмной материей на погончиках в виде двух пятиконечных звёздочек на каждом. Боря показывает Кушниренко кулак и делает страшное лицо. Инцидент исчерпан. Пока.
  
  
  Я забираю с собой двоих солдат и иду вместе с ними "заряжаться". Хочу подняться на сопку, где стояла наша вышка. С этой сопки обзор в наш тыл максимальный, вправо тоже достаточно далеко видно подступы к заставе, до самого подножия Кушака, а вот слева - обзор никудышный. Горы закрыли нас от поражающих факторов взрывов произошедших на "Ашхабадской" равнине. Но эти, же горы закрывают нам обзор в тыл на левом фланге. А там проход Арчабильский и посёлок Арчабил. Последний, скорее всего - был. Хотя ущелье, в котором он находится, может и ослабило взрывную волну, но близость к Ашхабаду её неизменно усилила. В любом случае, это проход в Иран, широкий, удобный, комфортный и снабжённый водой из "речки" текущей вдоль горного разлома. Мы на отшибе от прохода, и чтоб до нас добраться надо восемь километров по небезопасным горным серпантинам на машине, часа два-три ехать. А вот по нашей же Контрольно-Следовой Полосе из посёлка до нас, как по дороге можно доехать, или дойти пешком за три-четыре часа. С границы иранских гор до наших подступов хорошо, очень хорошо всё просматривается. Там только ночью пройти можно не замеченным гостем, если ноги не переломаешь. Справа обзор тоже хороший. Смысла, нам дергаться куда-то с заставы - нет. Продовольствия почти на год, архаров и другой живности в заповеднике погранзоны полно. Вода есть, дизтоплива на полгода хватит, бензина тоже. Газ-66 много не жрёт, если экономно кататься. Лошадей будем пасти, трава в высокогорье на ровных местах вырастает на метр и выше. Ветер подует - как море волнами колышется. Боеприпасов пока хватает. Вопрос: "Кто до нас первый доберётся? Свои? Чужие? Местные велаяты? Бандиты? Или моджахеды из иранской базы со стражами исламской революции?" Поэтому надо нам до них первыми добраться, до тех гостей, которые к нам придут. И встретить, если надо соответственно.
  
   "Ёханный бабай!" - посещает меня очередная запоздалая, а может и не очень мысль, - "Заграждения, инженерные заграждения. Отрядовские сапёры скинули у заставы здоровенные мотки "МалоЗаметного Препятствия". Давно сбросили. Но эта огромная куча неудачно ржавеет возле нашего шлагбаума несколько лет, прикрытая подобием сараюшки, и громко именуется - инженерным складом. На заметку. Эти МЗП устанавливаются легко, быстро и просто, и с всякими подлыми для противника изощрениями. В два этажа, например. Пройти их - огорчение ещё то. Чем быстрее идёшь - тем быстрее вязнешь. Хуже паутины, цепляется за любой выступ одежды, снаряги, обуви, оружия. На соседней заставе нарушитель хотел пройти. Долго готовился. Систему прошёл лихо, за секунды. А вот МЗП за системой не учёл. Не видно его в пожухлой траве. Запутался и порезался о тонкую проволоку так, что вырезали кусачками почти полчаса. Вот её мы и развернём на левом и в тылу, да и на правом и по фронту не помешает. А ночью надо перекрыть подступы, в круговую "Кристаллом", больше ничего на заставе нет. И то, если батарейки остались на двенадцать вольт. И переехать с заставы на опорный полностью, слишком заметны постройки издалека и привлекательны для любого, даже обычного мародёра." - пока я так размышляю, мы поднимаемся втроём по тропе часового к месту, где раньше гордо возвышалась над заставой и прилегающим к ней предграничьем - вышка. Стрелки бдят без бинокля, забыли прихватить в суматохе. Зато они нашли разбитую Трубу Зенитную Командирскую, которая летела вместе с вышкой, пока не ударилась о землю. Прибор побит, разломан надвое, помят и линзы на одном окуляре треснули.
  
   - Ничего, товарищ лейтенант - говорят мне часовые, перебивая друг друга - в один окуляр даже лучше смотреть - второй глаз отдыхает, пока смотришь и легче в руке держать, - тренога требует ремонта. Но в оружейке или на складе АТВ у нас лежит ТЗК без треноги, но с неработающим кольцом наведения на резкость. Починим. Оставляю им свой бинокль и забираю на время половинку ТЗК. В отличие от двенадцатикратного бинокля ТЗК приближает в шестьдесят раз. Мои провожатые выгружают у ног часовых магазины, боеприпасы, гранаты, противогазы и ОЗК. Радости от этого бесплатного богатства у часовых мало, патроны и магазины требуют заботы. И они живо начинают набивать смертью рожки из вскрытого ими цинка с патронами, благо опыта у них - предостаточно.
  
   - Перекур, - десять минут,- объявляю и зыркаю на свои часы командирские, механические. Отхожу в сторону от места, где идёт оживленный обмен мнениями. Осматриваю подступы к вышке. Мои опасения по поводу открытости наших позиций слева подтверждаются полностью. Надо искать место для скрытого наблюдения и засады. Место такое есть, но уж очень далеко оно расположено от нашего опорного пункта и закрыто горами от УКВ-волн радиостанций. Вспоминаются занятия по тактике. Тема оборона. Наша тема, пришлось изучить. Согласно учению из боевого устава пехоты номер раз и номер два - есть решение. Нужен запасной опорный пункт, куда, если навалятся на нас какие-нибудь отморозки, в больших количествах и при артиллерии, нам можно отойти и сохранить своих людей. С каждым часом моего "командирства", на этой войне, увеличивается количество выявленных мной проблем и нерешённых задач.
  
   " Думай командир, думай! Голова дадена не для того только, чтоб фуражку носить, а ещё и панаму с шапкой", - подбадриваю себя я. Потому, как больше некому тут, и соображать и командовать.
  
   На моё удивление, прибор радиационной разведки показывает небольшое превышение фона. Решаю, что ОЗК и противогазы, пока, можно отставить здесь. И сбрасываю лишние килограммы со своих плеч. Моему примеру с удовольствием следуют и снайпер, и пулемётчик. Снайпер, кроме всего, волокёт на себе Р-392 для связи. Трубка от ТЗК здорово приближает окрестности. Я обговариваю с часовыми знаки взаимодействия и веду свой разведдозор ещё дальше на левый фланг по тыловым сопкам. Идём и карабкаемся с одной сопки на другую, делаем остановку. Осматриваем местность, и идём дальше. Чем далее мы отходим от заставы, тем больше растёт фон. После блочка одинадцать-двенадцать система, практически вся, лежит на дозорке, дотягиваясь козырьками до КСП. На блочке останавливаемся. На восьмом участке нет второй нашей наблюдательной вышки - лежит внизу, сброшенная сверху гигантским кулаком. Дальше идти без ОЗК опасно, да и устали мы немного. Пока идём в таком же порядке назад, прикидываю в уме - где мне поставить скрытое НП-засаду. И, как наладить с ним связь по трубке, а не по радио. Это вопрос к связистам, но я и сам соображаю, как это можно - восстановить линию проводной связи. Она у нас, слава богу, аналоговая, простая, двухпроводная и работает от аккумуляторов, которые на заставе заряжаются каждый день. А провода, мои связёры за день на обоих флангах восстановят. Вот только придётся их охранять, а то в работе им будет некогда бдить-то. А людей у меня шиш - да кумыш. Ночью, придётся выставить три поста. Часового в опорном, ближние подступы и, как минимум, на левом - один секрет. Это значит шесть человек, если парами, и днём им надо дать выспаться, чтоб носом не клевали. Итого: на день у меня семь - восемь активных штыков, как говорили в гражданскую войну. Часовым показываем обговоренный знак - три раза поднять и опустить над головой оружие. Пулемётчик залегает, снайпер сторожит заднюю полусферу, я поднимаю и опускаю свой автомат трижды. Жду отзыв на свой сигнал. Мне должны ответить то же самое, но с вертикально поднятым вверх оружием. Вечером я поменяю сигналы на боевом расчёте. Мы переваливаем через сопку и бодро двигаем на спуске к заставе, вернее к конюшне - там холодная вода в кране и колоде.
  
   Вопрос: "Где мне проводить боевой расчёт?", - решился как-то сам собой. На заставе нельзя. Не всё ещё закрепили и отремонтировали. На опорном строить людей невыгодно - демаскируем позицию. А вот под опорным, между банькой и домиком "дизельной" самое оно. И скрытно и безопасно. Дизель уже весело тарахтит. В некоторых помещениях заставы горит свет. Матюгаюсь про себя мысленно - светомаскировка.
  
   Народ на построении взбудоражен обилием носимых боеприпасов. Гранат. Увеличением самостоятельности. Напоминаю моим бойцам, что по варианту "Тревога", как и по варианту "Б" службу несём так - не менее двенадцати часов каждый. Это значит, что можно и больше, но не меньше. Кушниренко не возникает. Молчит. Смотрит на меня, как Фома Неверующий на вестников вознесения Христа. Ну, пусть смотрит, лишь бы не мешал. Часовым на сопке выдаю второй ПКМ с двумя коробками. Первый я оставляю на опорном. На ходу обучаю наряд, а заодно и присутствующих обращению с пулемётом. Солдаты слушают внимательно. Тянут руки попробовать. Даю такую возможность. Строй кипит. Ну да - новая игрушка. Отсылаю всех эти самые руки вымыть и отправляю на ужин в столовую, заодно и окна одеялами закроют. А мне и так найдётся, что сделать. Надо проверить, где мой народ, и как - спать будет, и светомаскировку разглядеть ближе. Надо обойти всё самому. Озадачить дежурного связиста, чтоб сшил мне показательную облегчёнку, посмотреть - что сделали с мясом и как. Уделить внимание наблюдателя на опорном. Солдат должен чувствовать свою необходимость и мою заботы о нём живьём. Сходить к часовому на сопку. Зайти на собачник. Осмотреть склады. Использовать по назначению на новый туалет. Перезарядить свои магазины. Прикинуть, как лучше баню организовать, и бойцов помыть, и постирать. Нет, не солдатское обмундирование, а постирать постельное бельё. Солдаты у меня учёные - сами постираются после ужина. Есть хочется. Потом поужинаю. А пока, я обхожу склады. Вроде порядок. Потом двигаю к туалету. Туалет у нас без изысков. Яма, дырки в деревянном полу, стены - вся недолга. Бумаги много - подшивка газет постоянно одного и того же хилого размера. Зато в библиотеке этого добра хватает. Перехожу к вольерам собачника. Молодцы проводники, как не были заняты, а вольеры поправили. Собаки меня узнают, но сильно не радуются. И правильно, не я же их кормлю ежедневно. От собачек мой путь лежит к складу ГСМ и к месту, где вкопана цистерна с водой. Тут тоже всё в порядке, но я вспоминаю то, что тревожило меня весь день - машина. Гараж и наш Газ-66 вылетел у меня из головы со всеми моими проблемами. До часовых добираюсь уже в темноте.
   - Стой - Пропуск! - запрашивают меня сверху.
   - Магазин, - отвечаю я, - Отзыв? - требую то, что внёс в журнал расчёта сил и средств.
   - Москва, - негромко отвечает мне часовой.
   - Товарищ лейтенант! - начинает старший моего поста. Я его прерываю.
   - Стоп Нефёдов, давай своими словами, - Нефёдова не надо уговаривать.
   - Да, в общем, всё в порядке, но там за сопками, где левый - зарево в полнеба, - говорит мне он.
   - Это нормально, - отвечаю я на его не заданный вопрос, - там пекло ещё то, вот и зарево. Что ещё?
   - Стреляли тащ лейтенант, - говорит мне боец серьёзно.
   - Где? - оживляюсь я.
   - На левом, - Нефёдов показывает пальцем в сторону, куда направлен ствол станкового пулемёта.
   - Давно? - уточняю время.
   - Да как вы от склада ГСМ отошли - так и услышали. Минут десять назад. Одиночными и короткими, - ишь ты они и меня пасли или охраняли и вокруг шарили глазами и слушали.
   - Далеко?
   - Далеко, за стыком, и не автоматные, а вроде как КПВТ бухает, - это плохие новости. Но у нас есть РПГ - это факт. А то, что бьют по нашим в Арчабиле, пока моя гипотеза. Но там есть свой склад ГСМ. Дизельная. Склад АТВ. Продсклад. Автомобили. Почти пятьдесят человек личного состава, не то , что у нас, а как по штатке положено. Конечно, они же в отряде именные, показные и курортные. И не смотря на свою особенность - там стрельба, а у нас тихо. Пока. Значит есть с кем воевать. А показушники они в основном не воевать обучены. Они рисоваться умеют здорово. Не любим мы сильно соседей слева. Но как прижмёт и пахать, и сеять, и жать быстро научишься. Все сладкие кусочки снабжения, обеспечения и культурного общения достаются им. Зато там наша почта. И они с барского плеча носят нам её на стык. А раз носят, то значит достойны мы их услужливых подношений. И это нас с ними примеряет в мирной жизни. А тут похоже началась заваруха. И придётся пойти туда завтра вшестером и с тремя радиостанциями. Инструктирую часовых по наблюдению. Напоминаю основной метод работы по секторам и уровням. И напоследок им говорю и откровенно пугаю.
  
   - Смотрите парни - не спите, если духи полезут, то ваш пулемёт это ваша жизнь. Ну, и наша тоже. А иначе шомполом в ухо или ножом по горлу. Если много на вас попрёт, то отходите сначала к складам, потом за системой вокруг, прикрываясь рельефом, на опорный, - как-то не видно мне было лиц моих воинов, но то, как они перестали смотреть на меня и внимательно взглянули на зарево за горами, мне понравилось.
  
   Пока спускался, увидел свет фонаря в гараже. Возле гаража суетились трое. Потом гулко стукнули о землю доски, на которых держалась хлипкая крыша. После этого долго чирикал стартер. И после нудного тарахтенья машина громко и бодро взревела движком, оглашая рёвом окрестности. Мыльница сдала, задом выезжая из-под обрушившегося на неё навеса. Полетели в стороны обломки кровли и пыль. Вопли моих радостных "туземцев" утвердили меня в мысли, что у нас есть колёса на завтра. И я поспешил к машине, вокруг которой суетился Федя.
  
   На удивление повреждений было мало. Треснуло лобовое стекло. Пара балок погнула материал кабины. Федя сиял в темноте зубами.
  
   - Завелась! Тащщ лейтенант! - сообщил он мне новость, о которой, наверное, уже знали и в Иране.
  
   - Фары выключи. Машину тихо, без лишних перегазовок, на ГСМ и заправь. Масло и воду проверь. Тормоза особенно. И потом, марш спать - завтра на левый поедем, - пока Федя занимается машиной, довольно стукая ключами и своими железками, а я отправляюсь к зданию заставы. Я в нём так ещё и не побывал с того момента, как грохнуло за горой. Крыши у здания практически не было. Мои солдаты сумели расчистить вход и проход до столовой, и сушилки с умывальником. Оружейка, канцелярия, комната приказа, спальные кубрики и комната отдыха с библиотекой были завалены обвалившимся потолком. Столовую, связь, аккумуляторную очистили. Кухня пострадала менее всего, во всяком случае, потолок над ней был. И даже не потрескался.
  
  Повар, с перевязанной головой, увидел меня и туда же - доложил. Хорошо, что хоть про признаки нарушения границы не вспомнил.
  
   - Товарищ лейтенант, ужин закончен, продукты на доппаёк получены, печка приготовлена к выпечке. По списку - минус один, - минус один это у нашего повара я, который ещё не поужинал. Значит, остальные все поели. Лучше Бадьи (Бадья, Кастрюлькин, Ложкин, Тарелкин, Печкин, Сковородкин, стандартные клички Поваров на нашем сленге) только бог знает, кто и где находится на заставе. - Вася! Руки помой! - кричит внутрь кухни рабочему наш Кастрюлькин. Рабочий, который моет бачки, недоумённо смотрит на кашевара, не понимая, что к чему. Я соображаю быстрее, что не может же он мне сказать, что я руки забыл помыть. Я ж всё-таки Шеф.
  
   - Слышь, Будько! - обращаюсь я к командующему нашим питанием, - А где тут руки помыть? - автомат ставлю, оперев на ребра батареи отопления за спиной под окном, завешенным солдатским одеялом, а ремень с подсумками снимаю и кладу на пол за своим стулом.
  
   - Конечно, есть, тащщ летенант! - радостно отзывается мой начальник пункта пищевого довольствия, - Приятного аппетита, - желает мне он и я на пограничном "автомате" оставшемся у меня ещё со срочной службы отвечаю повару стандартную фразу погранвойск.
  - Взаимно! - наш суподел и борщевар улыбается довольный моим вниманием, - Будько ты сам как? - киваю на бинты на голове повара.
  
  - Так это ерунда, штукатурка отлетела, - гордится Валерка моей заботой.
  
  - Как с готовкой? Дрова? Уголь? Продукты? Личные просьбы? Проблемы есть? Народ весь поел? - последний вопрос Бадью немного хмурит и возмущает. Значит всё путём. После ужина, говорю Нашему Повару обязательное спасибо и, что было очень вкусно, он провожает меня до самой двери, наверное, чтоб не захотел вернуться. Натягиваю на себя пояс и тактику. Тактика у меня такая же, как и у моих бойцов, только солдатский брезентовый ремень я заменил офицерским кожаным.
  
   По плану, надо быстро помыться. Пройти по опорному. Оставить за себя сержанта Борю. И завалиться дрыхнуть, до шести утра. В шесть мы двинем на левый, прямо по КСП, с пулемётом, РПГ, водой, гранатами, в ОЗК, с прибором радиационной разведки и тремя радиостанциями. Мне бы ночь продержаться и день простоять, вспоминаю я А.Гайдара и его Мальчиша-Кибальчиша. Засыпаю сразу, лишь коснувшись жёсткого топчана, под бубнёж и шевеление связиста.
  
   Сон мне всё-таки снится. Страшный сон. Если Гипносу подчинялись даже боги, то его сынок Морфей в эту ночь загулял, и ко мне по ошибке пришёл Танатос, его близнец с железным сердцем. Во сне наша застава горела во вспышке ядерного боеприпаса. В живую пылали лошади, которые мчались по нашему стрельбищу объятые пламенем. Убежать пытались. Скулили овчарки на питомнике, с которых сорвало шкуру и мясо, перед тем как они сгорели в эпицентре, превратившись в пепел и тени. Моих бойцов давила земля обвалившихся блиндажей и окопов, выжигало глаза, кожу, мышцы, голову смертоносной вспышкой. В труху и пыль превратилась корова Машка и дневальный на конюшне. Земля закипела вместе со мной, спящим на топчане насмехаясь над моей попыткой отдохнуть. Часовых разорвало на куски. Газ-66 -взорвался и утонул в огне. Дежурный и связист испарялись из своих бронежилетов и касок. Они все смотрели на меня. Они, умирая, мне верили. Смерть, в оплавленном ОЗК, смердящая горелым мясом, подошла к топчану, где тлела моя душа в черноте обожжённого скелета и черепа. Она, улыбаясь своим оскалом, протянула руку и затрясла меня за правую плечевую кость.
  
   - Куда трясёшь, оторвёшь же, щербатая! - возмутился я и проснулся. Надо мной с керосинкой стоял Боря Цуприк в плаще от ОЗК, с накинутым на голову капюшоном и будил меня, толкая в правое плечо.
  
   - Товарищ лейтенант, вставайте! Полшестого уже. Надо умываться, завтракать и приказ отдавать! Федя в машине движок прогревает!
  
   "Фух! Живые все! Ну, Танатос, ну - гад! Я тебе сказку почитаю на ночь, если доживу днём до вечера", - думаю я и падаю на пол под ноги Боре. Сотня отжиманий в бешенном темпе на двух ударных костяшках кулаков разгоняет кровь, устраняет сонливость и благодатно влияет на мой авторитет. Такой номер ещё никто повторить на заставе не смог. А я, в хорошем настроении, и двести раз отжимаюсь от пола в охотку. Сейчас бы кросс дёрнуть километров на десять. А потом в душ. Но вместо кросса сегодня левый фланг в ОЗК и скорее всего - в противогазе. Одеваюсь, - Ох, тяжела же ты шапка Мономаха, да ещё с каской, бронежилетом и подсумками".
  
   Я хамлю личному составу тем, что и вешаю свой броник на дверцу кабины с моей стороны. То же самое делает Федя. Но в кабину я не сажусь, вызвав удивление в составе моего наряда. На мне сшитая связистом за ночь самодельная разгрузка. Со мной едут санинструктор (он же второй номер пулемёта), пулемётчик, расчёт РПГ, снайпер. Мы везём с собой боеприпасы в цинках, выстрелы к РПГ, прибор радиационной разведки, насос, полупустую бочку с бензином. Воду в баке для перевозки молока. Сухпай на сутки. Коробки с набитыми лентами для ПКМ. На одиннадцатом я заставляю всех одеть ОЗК и приготовить противогазы. Народ, молча, одевается, помогая друг другу.
  
   "Какой же я мудак-эгоист!" - терзает меня совесть, - "У моих солдат магазины, не спаренные и у каждого по два подсумка на ремне тактического обвеса". Ну, ничего. Ну не успел!" - оправдываюсь я перед своей совестью и понимаю, за что меня терзал мой ночной кошмар во сне. Вот за это вот. Себе сделал - руками солдата, а им не сделал. Не показал. А ведь магазины на груди могут от смерти спасти. Вернёмся, и я выем печень любому, пока у каждого такого или похожего не будет. Это пока мы в разведке и никого вокруг, а если нарвёмся...
  
   От этого самобичевания меня отвлекает восьмой левый. Раньше здесь была калитка в системе. А теперь, в ней нужды нет. Система бессильно лежит на земле всеми своими тридцатью двумя нитями. Рядом валяется покорёженная вышка на склоне. Вид изуродованного левого не радует ни меня, ни моих бойцов. Езда по КСП, на которую нормальный пограничник, сам, только по большой надобности ступит подошвой. А если перейдёт, то проход руками заделает, знак поставит и другие наряды оповестит, что именно он тут прошёл по КСП, которую берегут и лелеют. А тут мы по ней, по родимой помощнице да на колёсах грузовика. И давим, давим и давим аккуратные треугольные дорожки резиной шестьдесятшестого. Свой собственный труд бросаем под колёса. Придётся кому-то за это ответить. И за КСП, и за лошадей, за здание заставы и за наши нервные клетки.
  
   - Товарищ лейтенант! Как же мы без системы? Словно голые на пляже! - говорит мне пулемётчик в кузове, обозревая километры "уложенной на лопатки" колючки. Мне смотреть на это безобразие просто больно, как будто наша мыльница по мне едет, вминая кожу своей тяжестью. Но я сам это придумал, а иначе большой риск нарваться на кого-то или на что-то. А мне риск на фиг не нужен. На мне двадцать моих пацанов, лошади, собаки и граница, приказ на охрану которой, никто не отменял. И в моей погранзоне я есть хозяин, господь бог и воинский начальник. Потому, как двух хозяев на территории ответственности быть не может. А тем более - в военное время, когда радиация это ещё не самый худший враг. Кстати, вчера я выяснил, что мой прибор это обычный ДП-5А. И уровень приемлемой радиации фона - ноль целых и пять десятых рентген в час. Пока мы прём по нашему левому, то в зависимости от рельефа он, то падает, то чуть превышает норму. Едем мы с опаской. Нас же не рота, чтобы выслать полноценный разведдозор справа, слева и вперёд от головной группы. Нас одной очередью покрошить можно или двумя. Водитель думал не долго, и повесил ещё один бронежилет на решётку закрывающую радиатор машины. Он справедливо рассудил, что если столкнёмся с недружелюбным приёмом, то первые пули получит машина прямо в лоб своего прямоугольного дизайна. А без нормального охлаждения двигателя - далеко не уедем. То, что он сам может получить эти пули, Федю взволновало только до уровня каски, которую он надвинул себе на лоб и пристегнул ремешком.
  
   - Что-то тихо тут очень, товарищ лейтенант! Заявляет мне водитель, - когда мы останавливаемся на восьмом левом, и я оставляю здесь двух своих солдат и радиостанцию. Мне нужна точка для ретрансляции сигнала на заставу. Дальше перед нами лежит самая опасная часть пути, это горбатый и извилистый спуск по чужому участку к Арчабилю. Но сначала надо добраться до стыка с Арчабильским участком. Почти до самого стыка ведёт длинный и извилистый спуск. Чтоб не шуметь, впереди идёт пулемётчик с моим автоматом и прибором. За ним, в метрах пятидесяти, бухает бахилами ОЗК снайпер. За снайпером тяжело дышу в респиратор я, удерживая расстояние между собой и моим "Павлюченко", всё в тех же самых - полусотне метров. Уже восемь утра и в общевойсковом защитном комплекте как-то не очень холодно. После меня с пулемётом едет наша гружёная мыльница, едет на нейтралке, практически не слышно. Мотор тихо гудит без нагрузки на холостых оборотах. Перед стыком убийственно вертикальный подъем, закрученный в хитрый изгиб поворота вокруг вершины очередной горки. Я оставляю Федю с машиной внизу. А мы втроём, тем же порядком, бухаем резиной и хлюпаем влагой внутри комплекта дальше. У водителя остается радиостанция. Нам надо проверить три участка, добраться до окопа на стыке. И только после этого я вызываю Федю и даю добро на то, чтоб он с разгона попытался зареветь своим движком, выбираясь на пониженной передаче на вершину нашего фланга. Демаскирует нас наша шишига по полной программе, поэтому и идём гусеницей.
  
  Стык встречает нас как-то не очень радостно. Режет глаз отсутствие анкерного столба возле окопа. Столб, как и все его собратья, валяется внизу. Он опутан проводами линии связи, которые потянул в падении за собой. Тут, на стыке, наряд всегда останавливался. Пол приказа выполнено. Фланг проверен. И отдыхали минут пять - десять. А потом возвращались домой на заставу. Сегодня нам надо идти дальше по незнакомому участку. Но идти дальше не приходится. Приходится занимать оборону. Потому что со стороны Арчабиля к нам начинают приближаться звуки перестрелки. Выстрелы, то вспыхивают в ушах щедрыми, разъяренными и многоствольными голосами. То им в ответ отчаянно противостоят одиночные щелчки или скупые двухпатронные очереди. Мамедов остаётся в окопе со своим пулемётом. Файзуллин бежит от окопа вправо на соседнюю горку. Я спускаюсь вниз, влево к подножию сопки, на которой находится мой пулемётчик. Там, горочка пониже образует дефиле с нашей сопкой. И этот распадок огибает нашу возвышенность. Тут, внизу я и замираю за большой глыбой и кустиком, на котором нет ни одного листочка.
  
   К звукам перестрелки, которая то вспыхивает, то затухает - присоединяется звук автомобильного мотора. Мотор ревёт на самых высоких оборотах, водителю наплевать на машину и движок. Так насилуют автомобиль только в одном случае, когда жизнь зависит от скорости передвижения. Звуки становятся громче, и я понимаю, почему перестрелка то утихала, то разгоралась вновь, неизменно к нам приближаясь. Просто противники теряли друг друга из вида на поворотах, когда огибали сопки. До следующего поворота, за которым скрывается КСП, метров двести. Эти двести метров, КСП вьется между нескольких сопок, приближаясь к нашему стыку. Если наш вероятный противник выскочит из-за поворота, то он окажется в западне. Потому, что слева и справа голые склоны возвышенностей, впереди наш стык, на котором вверху окопался Мамедов с пулемётом. Спрятаться тем, кто выскочит из-за поворота, будет негде. Вот только бы мои необстрелянные бойцы не начали молотить из своего оружия в тех, кто выскочит, без команды. А команда простая - стрельба из моего автомата. Я передаю по рации Феде, чтоб оставил машину внизу, но развернул её по отношению к КСП так, чтоб мог вывернуть в любую сторону: или к нам на стык, или назад на восьмой и оттуда на заставу. Машину за сопкой стыка не видно.
  
   - Федя, мля, а потом бегом пару коробок с лентами к пулемёту на стык! И бронник не забудь, с каской, - я прям, как мама, и переживаю за своего водителя. Мы ждём, передёрнув затворы. Млять, не могу удержаться, и просто ору Мамедову сорвав респиратор с лица.
  
   - Мамед? - зову я. Эхо отсутствует, это хорошо.
   - Чтоо? - приподнимается Мамедов, над стволом своей машинки. Вид у него, со стороны - просто ужасный. Вестник ядерной смерти. Только косы не хватает. Как кошмар из моего сна.
   - Ты затвор назад вернул? - беспокоюсь я за пулемёт, который будет меня прикрывать.
   - Вернул! - отвечает Мамед, и я чувствую, как он там под респиратором улыбается моему мандражу перед боем.
   - Пока не выстрелю - огонь не открывать! - ещё раз напоминаю я мстительно самому себе и солдату.
  
  Файзуллу я не вижу, но его, я точно знаю, учили в учебке снайперов, и успокаиваюсь. Только я прикладываюсь щекой к автомату, как невидимая перестрелка и рёв мотора слышится рядом, а из-за поворота неуклюже выворачивает уазик в клубящейся туче пыли за ним. Машина ревёт, едет как-то необычно, присев на заднюю часть корпуса. За рулём водитель, на заднем сидении кто-то, кто смотрит назад, удерживая в руках автомат. На Уазике нет тента. Он приближается. И я понимаю, почему он так странно едет. Задние колеса катятся на ободах, без резины, которая висит рваными лохмотьями, и мелькает при вращении, загребая и выбрасывая вверх и назад пыль. Водитель грязен, лицо и шея чёрные, как вымазанные в саже, с потёками размазанных потных дорожек. Форма на нём рваная, погончики болтаются оторванными ушами. Руки на руле с красными полосами содранной кожи. Глаза, глаза у водителя безумные. Он заряжен как автомат на выполнение одной задачи - удрать от преследователей. И страх быть пойманным теми, кто за ним гонится, давит ногой на педаль газа, не жалея двигатель и трансмиссию. Лицо пассажира с автоматом мне не видно. Зато его спина, закрытая рваной курткой афганки, говорит мне о том, что это наши. А ещё, на бампере автомобиля, белым по чёрному, выписан военный номер автомашин нашего отряда. Уазик, виляя по грунту, приближается к стыку, он почти доехал. Я пропускаю его, не выдавая своего присутствия, когда из-за поворота злобно, с криками выбегают шесть фигур одетых в камуфляж. Камуфляж, но не наш. Я такой в магазине "Всё для охоты" видел. Европейский, НАТОвский, видно срок хранения истёк или новый цифровой пришёл, и они его сюда пхнули. По принципу: "На тебе боже, что мне негоже". Сидящий сзади на уазике военный делает три выстрела, и автомат замолкает с характерным стуком утыкания затвора в горб подавателя опустошённого магазина. Писец, у него патроны закончились совсем. Это последнее, что думаю я, нажимая на спусковой крючок автомата. Моя очередь почти сливается с солидным басом ПКМ с горки и ударом хлыста СВД Файзуллы. Но выбежавшие охотники, успевают открыть огонь, по УАЗу, который утыкается в подъём сопки и глохнет. Водитель, брошенный ударом пули вперёд, безжизненно валится грудью на руль. Сидевший сзади стрелок - вылетает вперёд на капот и валится в бок, выпустив ненужный автомат из рук. Одновременно с происходящим под сопкой, надо мной раздаётся знакомый грохот, бьющего по ушам выстрела из РПГ. Фугасная надкалиберная граната вжикает в облако пыли и разрывается, разметав двоих преследователей в стороны. Одного из шести валит Файзулла. Второго заставляет упасть на спину пуля, выпущенная Мамедовым из пулемёта. Я не попадаю ни в одного из нападавших. И это меня огорчает так, что оставшиеся в магазине патроны достаются пятому из камуфляжников, и я рву короткими очередями его одежду и пыль вокруг него, пока в магазине не заканчиваются патроны. Меняю магазин.
  
  Шестой бандит ранен, и он катается по земле, держась за голову. Я не сомневаюсь, что это бандиты. Наш, военный человек, даже чужой камуфляж - "приведёт к нормальному бою". А тут, самодеятельность, местного пошиба. Идти проверять, что там с шестым противником мне совершенно не охота. Вдруг, там за поворотом, их целая банда. А это было лишь походное охранение. Хотя, какое охранение, они откровенно гнались за этой парой. Пора озаботиться и гостями. Я машу Файзулле на сопке и показываю на катающегося в пыли раненого, затем сжимаю пальцы в кулак и имитирую удар кулаком в воздухе.
  
   - Добей, - говорит мой жест. В ответ на мои старания, справа щёлкает бич выстрела снайпера. Раненый затихает, успокоившись навсегда. Я снова привлекаю внимание снайпера.
  
   - Наблюдай и охраняй, - означает моя следующая команда.
  
   - Мамед, - ору я пулемётчику, - держи поворот. Мамедов, приподнявшись, кивает и снова опускает голову к телу пулемёта. Улыбка победы так и брызжет мне в глаза с его азиатского кошмара на лице, прикрытом капюшоном. Итого, самым примерным бойцом в нашей группе оказывается водитель Федя. Он один одет в бронежилет и каску. Похоже, нам просто повезло. Хотя везёт всегда тем, кто везёт. Федя высовывается по пояс из-за сопки, во всей свой бронезащищённой красе, с автоматом на перевес и очень серьёзно прицеливается в сторону, замершего под стыком УАЗика. Я показываю ему большой палец и старюсь зайти к машине так, чтоб не перекрыть ему сектор стрельбы. Водитель на руле не шевелится. Из-под растерзанного автомобиля доносится стон автоматчика, который отстреливался до последнего патрона. Толкаю "водителя" стволом автомата. Это молодой, но очень худой парень лет двадцати. На лице множество свежих ссадин. Он мёртво валится с руля. Снова раздаётся явственный стон. За бортом Уазика я вижу упавшего человека. Кровь смешалась с пылью на его руке в мерзкую грязь войны. Рукой он зажимает рану на боку. Это зрелый мужик.
  
   - Кто такой? - спрашиваю я, не спуская с него взгляд. Глаза раненного прищуриваются, напрягаясь в попытке разглядеть меня. Срисовав мой портрет, мужчина делает вывод.
  
   - Наши, - говорит он, рассмотрев мой странный, для этого места, вид и закрывает глаза. Его голова откидывается назад, и мужик замирает, потеряв сознание. Махаю рукой Феде, вызывая к себе. Эх, пропесочить бы его за самодеятельность. И то, что со связи ушёл. Но граната, выпущенная им из РПГ, пришлась как нельзя вовремя и к месту скоротечного огневого контакта.
  
   - Ты где так стрелять научился из шайтан-трубы? - спрашиваю я, скидывая с головы капюшон.
  
   - Так я ж на учебном гранатомётчиком был, - задыхаясь и вытираясь от пота, поясняет Федя, - Тащ лейтенант, а как мы их, а! - пацан, что сказать. Победа дело великое, только у меня начинают трястись коленки. Чтоб окончательно не скиснуть я лечу себя насущными делами.
   - Машину можешь подогнать вокруг стыковой сопки? - Федя оглядывается на распадок и положительно кивает головой.
  
   - Федя, только быстрее, там за поворотом ещё могут быть местные стрелки, - проникновенно говорю я. А зубы начинают отбивать чечётку. Руки предательски дрожат. Это адреналин закончился и начался послебоевой отходняк. Федя пытается тяжело бежать, но переходит на быстрый шаг. Мне жарко. Первым делом я сбрасываю за своим валуном ОЗК и сворачиваю его, завязав шнурками. Потом бегу к мужику, обыскиваю. Ничего не нахожу. Похоже, что его добросовестно обыскали до меня. Делаю ему перевязку. Он ранен ещё и в левое плечо. Плохо. На внутреннем кармане его унавоженной приключениями куртки обнаруживаю спрятанный значок бывшего выпускника суворовского училища. Это ещё ни о чём не говорит, но обнадёживает, прибавляет шансов, что он свой. За поворотом тихо. Я тружусь, оборачивая его бок бинтами. Раненый стонет, когда я двигаю и приподнимаю его простреленный организм, просовывая бинт вокруг торса. Тело жилистое, мускулистое, немного заплывшее от недостатка тренировок. Рельефных мышц нет. Но те, что есть, напоминают мне мои собственные, как отражённые в зеркале, только более объёмные и солидные. В образовавшейся после схватки тишине выстрел СВД бьёт неожиданно резко. Что-то темное, похожее на грудную фигуру валится за склон сопки на повороте, где валяются нападавшие. Я вижу, как Файзулла меняет позицию, перебегая, а затем переползая ближе стыковой возвышенности. Он что-то недовольно показывает Мамедову, но тот на него не смотрит.
  
   Федя, на своей мыльнице, появляется, грохоча железом кузова и "рыча мотором". Вдвоём с ним мы откидываем борт и под прикрытием пулемёта и снайперки, переносим обоих вновь прибывших в кузов. Нежный какой Федя. Из гранатомёта лупит, не задумываясь, а вид мёртвого и окровавленного солдата ему противопоказан. И лошадей он жалел. И тут его снова мутит и мне приходится ждать, пока он вывернет наружу свой завтрак у заднего колеса "газона".
  
   - Федя, мля, ты как? - спрашиваю я, положив руку ему на плечо, - до заставы довезти сможешь?
  
   - Нормально, тащ лейтенант, нормально - едем, - водитель, шатаясь, доходит до кабины. Берётся за ручку дверцы. Влазит, кидает автомат на крышку мотора, вытирает глаза и начинает работать, превращаясь из обычного солдата в озадаченного условными рефлексами профессионала своего дела. Работа спасает мозг от перегрузки. Черствый я какой-то. И лошадей, когда добивал, то почти ничего не испытывал. Думал только, как бы не промазать, чтоб не опростоволоситься перед своими подчинёнными. И тут, тащу этого убитого, а сам думаю, мол, хорошо, что не моего солдата несу.
  
   "Ох, ё, - вояки мы херовы. Автоматы так и не проверил на пристрелку у всех бойцов. Слаженности боевой - почти никакой. Мамед-то, так позицию и не поменял. А Файзулла молодец. Слышал я, что гоняли их, там, на учебном, бывшие афганцы-снайперы из спецгрупп, ДШМГ, особого назначения и т.д. Судя по Файзулле - хорошо гоняли. Эх, меня бы, кто так погонял! Одни просчёты. А тут ещё эта напасть с Арчабиля в камуфляже. Ничо, ничо, ничо - разберёмся, прорвёмся и окопаемся. Ещё не вечер, до обеда девять километров - не близко, а утром я буду мудрее на целые пограничные сутки".
  
  Зато назад, домой, мы едем быстрее. Передаю через восьмой на заставу, что везём раненого, требую приготовить горячую воду. Санинструктор на восьмом бросается к телам, лежащим в кузове на расстеленных плащах от ОЗК. Начинает колдовать над раненым, ругая мою неуклюжую перевязку. Затем объясняет Боре по рации, где у него припрятаны инструменты и просит прокипятить их к его приезду с нами. Приготовить стол под навесом летней конюшни и попытаться очистить кубрик, чтоб установить там кровать для раненного беглеца. Ну вот, госпиталя мне ещё на заставе не хватало. В свою очередь я приказываю Боре поднять всех, кто не несёт службу и срочно тянуть МЗП на сопку восемнадцатого лошадьми на телеге. Туда же привезти ящик с наступательными гранатами. Растяжки нам ночью не помешают. Я серьёзно боюсь, что на нас полезет оставшаяся в живых банда, численность которой мне не известна. Но такие удары по самолюбию, ни один главарь без ответа оставить не может. Это я по своей юности знаю. Дрались район на район в городе по любому поводу. Отстаивали честь нашей территории, как мы тогда думали. Так, что вариантов у меня два. Или сидеть, как мышь тихо, и ждать, когда меня обложат и начнут гасить, как мы у себя в городе и делали. Или мне самому зарыть в землю топор войны вновь выявленного противника, вырыв ему яму пулями и гранатами из оружия моих солдат. И чем быстрее я пойду в наступление, тем лучше. Пока они, там, в Арчабиле не очухались. За четыре часа мы растянули мотки МЗП на левом, практически полностью прикрыв подступы к окопу для часовых и заставе. Перешли на сторону границы. И окутали склоны и распадки почти невидимыми, но крепкими нитями. Сделали два прохода в заграждении. Группа, которая была со мной настолько "насобачилась" ставить "паутину", что справа, я оставил их устанавливать невидимые сети без моего руководства. Только обозначил камнями и колышками места, где надо перекрыть подходы к заставе. Полный окоп для себя часовые вырыли утром сами, пока мы "прохлаждались" на левом. Связисты восстановили линию связи до восемнадцатого на левом фланге и до шестнадцать-пятнадцать на правом. Подняли антенну над зданием заставы с помощью блоков и запустили "Сокол" - стационарную старушку радиостанцию.
  
   Пока я пылил пешком к заставе от линии моих инженерных заграждений, ко мне начал выдвигаться рысью дневальный по конюшне на оседланной лошади. Второю лошадь он тянул за собой в поводу - тоже осёдланную. Мне эта забота обо мне - не понравилась сразу. И я не ошибся.
  
   - Товарищ лейтенант! - голос Архипова звенел возбуждением, а не заботой обо мне, - Вас майор, раненный, к себе просит, срочно просит, не дает Чернышу 'промедол' колоть.
  
   - Кто тебе сказал, что он майор? - устало, спрашиваю я Архипова, и пытаюсь ловко вскочить в седло. Ловко не получается. Пробую ещё раз. Вставляю левую ногу в стремя, натягиваю немного поводья, берусь за луку седла этой же рукой, приседаю и толкаюсь от земли правой ногой. Вместо того чтоб лихо влететь в седло, я неуклюже валюсь на него. Конь дёргается. Гашу недовольство лошади моим весом на её спине, поводьями и нащупываю второе стремя правой ногой.
  
   - Так, он и сказал санинструктору, - вот, мне и допрашивать никого не надо. Мы разгоняем лошадей до рыси и переходим в галоп на спуске, лошади выносят нас на галопе прямо к зданию заставы.
  
   - Что ж там ему такое санинструктор сделал, что он так разволновался? А? - перебираю варианты я, но мне не до смеха. Похоже, что майор будет права качать и задачи ставить. А у меня пока одна задача - выжить в этой кутерьме вводных и переменных условий, от которых, как на занятии - не отмахнёшься. Потому, как они настоящие, а не учебные.
  
   Я спешиваюсь и передаю повод своего коня дневальному. Над заставой устремила в небо свои наконечники двадцати пяти метровая антенна. Раньше она лежала на том, что осталось у нас от крыши основного здания сверху.
  
   -Эх, крышу бы нам новую, - нахожу себе новую проблему я. Из окна возле двери высовывается связист Бойко, который Владимир. Рожа его, накрыта сверху каской. Он должен светиться от счастья, что поставили антенну, но лицо маленького Вовчика серьёзное.
  
   - Товарищ лейтенант - стрельба на левом! - коротко бросает он мне очередное изменение в окружающей обстановке.
  
   - Тревожную группу "В ружьё!" с групповым оружием! На ГАЗ -66, - зло парирую я очередной вызов судьбы,- Заслон "В ружьё!" и два боекомплекта. Строиться у заставы перед крыльцом. Я - в санчасти, - это значит, что Боря, как мой заместитель, всех соберёт, построит и проверит, а потом доложит мне в санчасти, если я там надолго задержусь. А задержаться мне там приходится надолго.
  
  Майор, или кто он там, лежит на кровати. Рядом две тумбочки и стол. Кровать в углу кубрика. Потолок подпирают стропила, взятые с обвалившейся летней конюшни. Навстречу мне поднимается с табурета санинструктор. Лежащий майор перевязан. Бинты на животе слева и на этом же плече пропитаны кровью. До пояса он укрыт одеялом, под которое поддета чистая простыня. Барские условия. Мы уж три недели так не спали.
  
   - Товарищ лейтенант, - боже, как мне надоело это звание, ещё год и буду старшим. Черныш докладывает свободным текстом, - Жар у него, пулю я вынул, вторая навылет, которая в бок, - я с удивлением поднимаю брови, - я техникум с отличием закончил. Хирургу на практике ассистировал, - поясняет коротко Черныш. Блин у меня тут кладезь талантов. Водитель стреляет из РПГ, как снайпер. Снайпер ведёт себя, как ниндзя в засаде. Повар - умудряется сварить ужин и высунуться с просьбой постоять часовым у заставы. Сержант офицерские обязанности выполняет. Каптёр старшину заменил играючи. Пять связистов сами готовы систему на шести участках восстановить, чтоб прикрыть заставу с фронта, а это задача для полнокровной инженерно-сапёрной роты. Стрелки хвастаются у кого самодельная разгрузка лучше. Пулемётчик носится с ПКМ, как с дитём малым. Дневальный нашёл бычка, пасёт лошадей, ремонтирует крытую конюшню и косится на второй пулемёт на опорном, доит корову - ведро молока в день. Обложил свою каптёрку в конюшне железными листами и сделал практически из неё дот. Клянчит гранаты у своих сослуживцев. Дежурный изучает днём устройство противопехотных мин по наставлению, которое откопал в обрушенной библиотеке. Один только я без талантов на заставе. Даже попасть не смог в бандита из своего автомата. Проблема у связистов - прячут изоленту, почти всю извели солдаты на спаренные магазины. А я переживал на стыке. А оно вон как.
  
   - Ну, что майор? Откуда дровишки? - санинструктор игнорирует мои вопросы и продолжает свой рассказ о майоре.
  
   - У него жар сейчас уже начался, если я ему лекарство с антибиотиком вколю - он заснёт. Вы его долго не трепайте, плохо ему очень, - на голове раненного лежит мокрое солдатское полотенце. Под кроватью стоит два пустых ведра. Ещё одно ведро с розовой от крови водой стоит под столом, где разложены причиндалы нашего костолома от Гиппократа, которые накрыты куском простыни. От стола несёт хлоркой и обеззараживающими растворами. Зато тут свежо. Стёкол-то - нет ни одного.
  
   - Инструктор, - оживает "майор", - выйди, мне с лейтенантом один на один поговорить надо, - просит он. Инструктор смотрит на меня вопросительно. Майор для него не командир, я к этому приучил всех на заставе. Комендант, так тот просто дурел, от этой моей выходки, когда приезжал на заставу с проверкой. Без моего одобрения он даже пообедать не мог. Повар тыкал в распорядок дня и дипломатично заявлял, что у него не готова пища.
  
   Я киваю Чернышу, и он уходит. Перед дверью останавливается и говорит.
   - Если ему хуже будет - я за дверью, - дверь закрывается. Я слышу, как тяжело дышит майор. Сажусь перед ним на табурет и ставлю свой АКС между ног. Из второго магазина, на автомате, хищно выглядывают головки пуль с наконечниками покрытыми красным лаком или краской. Вид патронов меня успокаивает. А вот лицо майора тревожит. Не так сильно, как выстрелы на левом, но беспокоит. Я вижу, как ему больно. Но что ж там у тебя майор такое важное, что ты терпишь, а санинструктора попросил выйти? А ведь он и время это есть твоя последняя надежда, мужик.
  
   - Лейтенант, тебя Зубков Олег зовут, правильно! - не спрашивает, а утверждает он. Я немного удивляюсь. И жду пояснений. Даже отмытое лицо этого человека, назвавшего себя майором мне незнакомо.
  
   - Я-то, Зубков, а ты кто такой? Откуда взялся? - подтверждаю я, и атакую его вопросами. Мне недосуг играть в секреты с пришлым, пусть даже и спасённым раненным. Меня тревожка и заслон дожидаются. И непонятки на левом серьёзные.
  
   - Не спеши лейтенант и не обижайся, - с трудом говорит раненный, - покажи документы, если не трудно? А? - просит он, - Ты, ведь их в левом кармане носишь и номер офицерский. Очень тебя прошу, не откажи, лейтенант. Я же раненый, - убивает последним аргументом и своей наглостью перевязанный мужик. Я сначала сильно переживаю по этому поводу, и ещё пуще - злюсь. Лицо моё наливается кровью от невысказанного мне прямо сомнения в моих словах. С вздохом милосердия не к раненному, а к своему самолюбию и доброте я вынимаю офицерское удостоверение личности и даю в руку майору. Снимаю цепочку с шеи и держу так, чтоб он смог чётко разглядеть номер на жетоне. Он начинает меня потихоньку напрягать этот майор. Майор неуклюже листает мою офицерскую книжку одной рукой, сверяет фото, с оригиналом, сидящим напротив, проверяет книжицу на подделку, сверяет даты, звание, названия, личный номер. Я закипаю внутри от такой откровенной проверки меня на вшивость и бдительность, и уже хочу вежливо послать его на три весёлых буквы, сославшись на занятость на моём левом, как Саид в фильме про "Белое солнце пустыни".
  
   - Стреляли у меня на левом, - так и хочется сказать ему и уйти, матерясь сквозь зубы на свою славянскую любовь к ближнему.
  
   - Извини лейтенант, за мою проверку и недоверчивость, - говорит раненный и протягивает мне трясущейся рукой моё удостоверение личности, - не знаю, кому верить и служба у меня такая. Из окружной контрразведки я. Майор Бобко Геннадий Петрович, - вот уж не было печали, так контрразведку черти подослали.
  
   - Ты лейтенант меня выслушай, а потом сам решай, не боец я теперь. Мне минут двадцать надо, чтоб тебе всё рассказать. Ты тревожку не держи под окнами. Если обстановка позволяет, то поставь задачу своему заму - он у тебя парень бойкий, разберется, - мной не командуют, но подвесив мой интеллект на крючок любопытства руководят и ведут к решению, которое нужно, но которое я приму, как бы сам, теша свою командирскую гордость своей самостоятельностью. Я отправляю тревожку на левый 13-14 в секрет. Назначаю состав ТРГ на ночь из оставшихся солдат и усиливаю НП до трёх человек.
  
  - Боря, - меня нет полчаса,- говорю я Цуприку и оставляю его старшим по нашему гарнизону.
   Санинструктор озабоченно качает головой, когда я снова вхожу в нашу "санчасть" и выходит.
  
   - Лейтенант, ты знаешь, что такое ГЛОНАСС? - ошарашивает меня вопросом майор. Я поджимаю губы и отвечаю.
  
   - Система аналогичная американскому Джи-Пи-ЭС, только работает паршиво и никому на фиг не нужна, - мой ответ, соответствующий общему мнению вызывает улыбку у майора. Он хочет засмеяться от такого определения, но вместо этого кашляет. Каждый вдох и выдох для него проблема. Но ему смешно от моего поверхностного знания предмета навеянного нашими же собственными СМИ.
   - Правильно Олег, - называет он меня по имени, - А откуда руководят группировкой, из двадцати четырёх выведенных на орбиту спутников, ты знаешь? - хитро щурится сквозь боль майор.
  
   - Наверно из терминала, центра управления или базы какой, - предполагаю я.
  
   - Точно,- подтверждает мои варианты майор, - А где эти терминалы расположены, ты знаешь? - настораживает он меня вопросом.
   - А должен? - вопросом на вопрос отвечаю я.
   - А Кушак, такое название тебе знакомо? - с трудом интригует раненный.
   - А то, туда дорога через нас идёт. Там обсерватория на высоте три с половиной тысячи метров. Отсюда купола видно. Звёзды смотрят астрофизики, астрономы и другие бездельники. На кой чёрт нам эта обсерватория сейчас? - думаю я про себя и говорю, - Не до высоких познаний. Нам бы ночь продержаться, да день простоять,- снова вспоминаю я Гайдара и свою Украину.
  
   - Нет, лейтенант. Это все так думают. А на самом деле там и расположен один из этих самых терминалов, куда я и ехал с проверкой, когда бомбу по нам засандалили. Соображаешь? - я даже вспотел мгновенно. По коже побежал электрический ток предбоевого озноба, ноги сами подняли меня с табурета, - Соображаешь! - за меня ответил на свой вопрос контрразведчик с удовольствием и болью в голосе. И он продолжил.
  
   - Если туда добраться, то можно понять, кто сбросил на нас бомбы. Посмотреть обстановку на всей территории Земли и стран бывшего Союза. Связаться с любым выжившим бункером РВСН и дать целеуказание. Связаться просто с выжившими. Там стоит универсальная аппаратура, хоть с Белым Домом можно говорить на прямую. И ещё к-кое-что т-там стоит, - начал заикаться хранитель секретов государства российского.
  
   - Что ж ты молчал, с у к а! - от обилия эмоций я захотел обнять и расцеловать этого особиста прямо в бинтах. На глаза сами вывернулись слёзы и потекли двумя дорожками по щекам от такой информации. Но мне было по хрен, что я откровенно испускаю из себя эту субстанцию на виду у старшего по возрасту и званию. А вот какая-то другая часть мозга без эмоций начала считать дальше и задала ровным и бесстрастным голосом вопрос.
  
   - И, если вы туда, товарищ майор, ехали проверять, то ... - я говорил, в этот момент, как робот, у которого по щекам катятся слёзы. Надежда, точно умирает последней или не умирает никогда. Майор поднял руку и застонал от выполненного движения, останавливая мои, готовые вырваться в виде озвученных слов, мысли.
  
   - Да, у меня всё есть! Только мне, очень надо туда добраться. Живым, - Майор не договаривал, открыто и бессовестно хотел использовать меня и мои ресурсы.
   - Мне надо подумать! - сказал я, а сам помыслил, что майор умный, так я не идиот. Скорее всего, за этот сыр в мышеловке, я и мои солдаты, заплатим своими жизнями.
   - Лейтенант, ты не спеши. Ты подумай. Там автономное антиатомное убежище. Способно выдержать даже прямое попадание ядерного боеприпаса. В нём запасов продуктов, топлива, оружия на то, чтоб полноценный полк содержать в течение десяти лет, - контрик хотел сказать ещё, что-то, но ему стало плохо, и он откинулся головой на подушку и безвольно мотнул ею вбок, закрыв глаза.
   - Санинструктор! - заорал я так, как будто от этого зависела моя жизнь. Санинструктор влетел помещение, как комета, без субординаций оттолкнул меня в сторону и засуетился над больным.
   - Черныш, слышь, - из-за спины ефрейтора тихо позвал я, стараясь ему не мешать, - Ты тайны хранить умеешь, Толя? - впервые назвал я его по имени, которое всплыло само по себе из глубин памяти.
   - Умею, умею товарищ лейтенант! Не мешайте! - недовольно ответил санинструктор, полностью понимая свою незаменимость в этот момент.
   - Черныш - это наш билет домой! Ты уж постарайся, парень! - попросил я! - А нам бы ночь продержаться, да день простоять, - Толя Черныш недоверчиво посмотрел на меня и увидел две слёзные дорожки, которые я и не скрывал, закрываясь руками, как некоторые. И ещё он увидел, как непроизвольно я сглотнул спазм плача и ком мольбы, внутрь себя. И, по-моему, он переживал обо мне больше, чем о чужом майоре, лежащем рядом без сознания.
   - ВЫ, товарищ лейтенант не волнуйтесь, я его вытащу, - начинает успокаивать меня Толик, с тревогой глядя мне в лицо, - я с красным дипломом технарь закончил.
   - Давай Толик, действуй, считай это твой приказ выступить на охрану нашей государственной границы. А она вот она, на этой кровати раненная лежит, - как-то совсем без пафоса сказал я витиевато и загадочно, но понятно лишь для себя.
   - Есть выступить на охрану государственной границы, - если Толик понял меня буквально, то я не знаю, но ответил он мне на полном серьёзе. И я поверил, поверил сразу и во всех, кто оказался под моей властью и приказами. И понял, что ночью нам спать не придётся, потому, что утром нас ждут великие дела. А нам что? Нам много и не надо - мир свой выживший спасти и всё. Разве это много на двадцать человек личного состава, восемнадцать лошадок и двух овчарок? Так - ерунда. Так, что нам бы ночь простоять, да день продержаться. А ещё, мне солдата нашего похоронить надо так, чтоб и смерть его на нас поработала. Пусть знает, карга безносая, кто в погранзоне хозяин.
  
  В два часа ночи майор очнулся снова и ещё раз потребовал меня к себе. Я пришёл злой, заспанный и молчаливый, как закрытый от солнца колючий шиповник под алычёй возле баньки. Стандартная керосиновая лампа чуть колыхала воздух над собой, который был виден на фоне стенки, куда попадал её свет. Тени заметались, когда я открыл дверь и ввалился, сонно човгая подошвами ботинок о пол. При моём появлении, Черныш вывернул окурок фитиля на максимум, и лампа ярко вспыхнула, пожирая керосин. Я злился на майора. Мне надо было выспаться, перед тем как я поведу своих "обстрелянных орлов" на правый в разведку в сторону Кушака. Но майор словно чувствует, что я собрался делать и хочет меня перенацелить. Как будто, это он командует мной и моими людьми, а не мы тянем его раненный организм с дороги, ведущей на наше первое и новое кладбище, туда, где лежит его погибший водитель.
  
   - Зачем звали? - не очень приветливо бурчу я и усаживаюсь на деревянный солдатский табурет. Старая работа. Ножки у табуретки толщиной с мой кулак. Поперечины тоже не узкие. Он даже не скрипнул, когда я усадил на него свою пятую точку. Недавно красили - к весенней проверке. Покрашенная древесина мерцает в метаниях света керосинки серой, не облупленной краской. Поверхность дерева поцарапана, побита вмятинами, но так и не сломлена упавшим на неё потолком "своего неба" в кубрике.
   - Зубков, ты? - похоже, майор стал хуже видеть в полумраке своего угла, но слышит он хорошо.
   - Я, - подтверждаю ему свою фамилию и не могу унять недовольство в голосе.
   - Олег, я вырубился. И, не всё тебе успел сказать, - извиняется сперва он, - Тебе лейтенант, торопиться надо не на правый, а на левый! - я даже немного просыпаюсь, от такого разворота, его мыслей.
   - Ну, млин, начинается! Вечером стулья неси сюда, а ночью шифоньер тащи вместо стульев. Определился бы майор со своими соблазнами, которыми он меня кутает и обвешивает, - думаю я, а сам спрашиваю его усталым тоном.
   - С чего вдруг? - смотрю на него, моргая, чтоб остановить постоянный наплыв ресниц друг на друга.
   - Я ведь без документов. А ты мне сразу поверил, - заявка майора разводит мои мысли в стороны. Первая, что я лоханулся, и поверил на слово. Вторая, что раз он мне об этом говорит, значит, я не зря ему поверил. Учить будет. И тут дедовщина. Я зеваю и ойкаю непроизвольно. Спохватываюсь, но рука слишком поздно прикрывает открытый до отказа рот. Чувствую себя как, ученик перед учителем. Всё ж распределено - утром разведка правого и подходов к Кушаку. Подготовка к переходу на гору. Вот он мой запасной опорный пункт. Если он такой крутой, этот Кушак, что терминал управления спутниками это только попутная заморочка, то может в гарнизоне секретного объекта, по штату есть доктор, медикаменты и нормальный мини госпиталь для моего исповедующегося второй раз старшего офицера?
   - Ну, не сразу, - говорю я в ответ, но понимаю, что формально он прав. Ведь если он ехал на проверку, то наверняка с документами, в нормальной военном обмундировании. В кепке, в конце концов. А у них с водителем даже ремней при себе не было. Куртки рваные и извозюканные, штаны, да старые берцы с носками трусами и майками.
   - Ты молодой ещё, лейтенант. Добрый. Ты никому не верь, слышишь? - тихо говорит мой собеседник, - Только себе.
   - А вам? - стреляю вопросом , вполне проснувшись от таких откровений.
   - Плохо мне, Олег. Мы в плен попали к местным, когда мимо Арчабиля хотели проскочить пешком. Уазик уткнулся после взрыва. Сам понимаешь - электромагнитный импульс и всё - нет нашего уазика. А у нас только четыре ПМ. И то у офицеров, что со мной ехали, - я молчу и слушаю, майор спешит рассказать мне всё, пока его опять не выбросит в забвение спасительная потеря сознания, - А эти успели нашу заставу пограбить. Они ж прямого подчинения. У них никто "Тревогу" не объявлял. Почти всех их там завалило. На заставе занятия шли. Она ж показательная, именная была. Только старшина у них ушлый оказался. Каким-то путём уговорил начальника заставы десять человек с занятий снять и отдать ему на чистку овощного склада. Ну, сам знаешь, овощной склад, почти как у тебя - погреб бетонный с лазом. Они туда, как раз и залезли, когда долбануло. Засыпало их. Попытались самоткопаться - не получается. Сверху что-то тяжёлое прилетело. Слышат кто-то шарится наверху. А местные к этому времени разобрали обломки рухнувшего здания. Добрались до оружейки. Добили тех, кто ещё дышал под обломками. А тут крики снизу. Они спросили кто и что. Наши ответили, как ни в чем, ни бывало, думали, что свои. Завал наверху растащили, а когда наши начали вылезать, то по одному всех и повязали. Избили и заставили растаскивать загромождение, которое закрыло вход в склад АТВ. Он у них не как у тебя - в отдельной постройке. А в железобетонном схроне под основным зданием заставы, которое и обвалилось. Местные это были. Их там человек пятьдесят, не больше , этих досов. И то оружие, что в пирамидах стояло и в сейфе у дежурного по заставе они тут же прихватили. Ну, ещё двустволки, мелкашки, - майор остановился и "перевёл дух", устал он, но продолжил, - Моих всех положили, кроме водилы. Нас отлупили. И сунули, не разобравшись, к вашим пограничникам. За три часа, что я с ними был они мне это дело и рассказали. А потом приехал уазик и недалеко от нас остановился. Я водиле своему моргнул, успел одного охранника положить и автомат отобрать. А дальше двинули напролом. Хуже-то не будет. Пока гнали по КСП, отстреливался, как мог. Их второй уазик заткнулся перед последним поворотом. А у нас задние скаты в решето порвало. Если бы не ты лейтенант, с меня б кожу сейчас сдирали бы. А пленным они отомстят. Однозначно на них злобу выместят за то, что мы удрали, а вы их надсмотрщиков положили в пыль на дозорке.
   - А вы мне это зачем рассказываете? - я уже понял, чего он хочет, но хотел убедиться точно, что он меня в Ачабиль суёт с моими необстрелянными вояками. И никудышным офицерским боевым опытом начальника заставы - товарища Олега Зубкова.
   - Лейтенант, - посмотрел он на меня в первый раз за весь рассказ, а то в потолок глядел, вспоминая, - негоже наших им на поругание отдавать. Там пацаны молодые, как у тебя. Порежут их, как только они завал разгребут. Или подыхать куда отправят. Мы для них, как паршивые чужаки на их земле. Недостойные даже пыли под их ногами. Спеши лейтенант. А я тебе нарисую, как их там обложить, заманить и расколошматить. Ты мне бумагу дай только, и карандаш на планшетке. И ещё скажи, что у тебя из вооружения есть, - пришлось перечислить, этой информационной бомбе на мою голову, всё наше вооружение. Услыхав про две снайперки, два ПКМ и пару гранатомётов с выстрелами майор довольно закрыл глаза. Узнав, сколько у меня людей, техники и лошадей - поморщился, но не сильно.
  
  - И что? - потребовал я разъяснений. Как же ты задовбал меня, майор, своими воспоминаниями.
   - А то, что они их только утром выводят на работу из того склада, где они и я сидели. А до этого там пара часовых и всё! Значит, тебе надо туда сейчас выдвигаться, немедленно. Иначе растерзают мальчишек досы ножами, как баранов на бойне. И тебе прибыток - люди злые, опущенные донельзя. Они за тобой не то, что на Кушак - в эпицентр пойдут без защиты. Твоим бойцам опыт боевой. А этим перевёртышам урок. Только ты их, бандюков, не жалей лейтенант. В спину тебя кинжалом ударить - это для них счастье и почёт, как пропуск в рай получить. Добрые вы тут, в своём уголке не тронутом. Пора и пожёстче на мир взглянуть, - майор замолк и начал рисовать одной рукой, поясняя мне, как лучше расположить нападающих. И, что делать, и как, если что-то пойдёт не так, как задумано, -Смотри Олег, вот здесь твоя горная дорога из-за сопок выходит на трассу ведущую к девятой ПЗ. Получается у тебя Т-образный перекрёсток. Как раз отсюда до девятой заставы не больше километра вправо по асфальту, а налево до первых зданий посёлка метров пятьсот и повороты такие, что не видно ни черта, что там впереди, пока не повернёшь вокруг сопок. Соответственно и из посёлка не видно, что за ним и на дороге к заставе творится. Но твоя горка, что на выезде из перекрёстка справа стоит - господствует. Она выше всех. С этой стороны трассы речки нет, она по другую сторону шоссейки течёт, это хорошо и плохо. Она и препятствие и укрытие с теми деревьями и кустами, что вокруг неё по берегам разрослись. Вечером туркмены уйдутс и территории разрушенной заставы в посёлок спать, но оставят на ночь смену из двух часовых. Пленных стеречь надо. В полночь их поменяют, и отслужившая смена уйдёт спать в посёлок своим ходом. Два часовых останутся до утра. Рассветёт новый день, взойдёт солнце, потом и остальные правоверные подтянутся из посёлка, чтоб организовать работы. Тогда будет поздно.
  
   " Эх, не видел ты майор глаза мох коней, и моих солдат, после того, как я их беззащитных и беспомощных лошадок из автомата в затылок, как эсэсовец евреев в Бабьем Яру," - я его слушаю и понимаю, что вот так вот разложить мне схему нападения, действия и возможные варианты развития событий, при ведении боя, может только человек, который сам не раз брал такие постройки и организовывал подобные нападения. Ладно, посмотрим, что там будет. А пока, - Застава! В ружьё! Лошадей седлать! Строиться у конюшни! Фас - фонари и рации - разобрать по заслонам. ПКМ снять с опорного - заменить на РПК. Гранатомётчикам грузить выстрелы в шишигу! Запас патронов в грузовик - с расчётом цинк - человек. ПКМ на крышу кабины. Все магазины снарядить. Боря - старший машины. Я - старший конного заслона. Доложить по готовности! - закипела застава жизнью. Старая добрая команда "В ружьё!" расшевелила сонных бойцов. И я ещё ору подгоняя своих парней с матом и угрозами. Солдаты, по привычке, ускоряются вокруг меня, вооружаясь, осёдлывая коней и загружая грузовик. Вопросы потом. Сначала подняться надо, как положено. И мои солдаты готовы. Стоят, смотрят в свете двух керосинок у летней конюшни. А что? Неплохо - четыре минуты с седловкой и загрузкой мыльницы. Лошади пофыркивают. Бьют по ляжкам хвостами, звенят оголовьем, трут шёками и скулами о передние ноги или плечи. Стучат, перебирая копытами. Позвякивают карабины на антабках автоматов солдат.
  
   - Значит так, - не знаю я, как начать, - По поступившим данным, в посёлке Арчабиль орудует банда, которая хитростью и коварстством, пользуясь беспомощным состоянием, захватила в плен, оставшихся в живых, после взрыва, пограничников с заставы соседей. Здание заставы разрушено. Под зданием склад АТВ и НЗ. Пока, наши пленные разгребают свою же, разрушенную заставу они живы, так как нужны. Как только разроют развалины, то их, скорее всего, ждёт смерть, жестокая и показательная. Бандитам достанется оружие и боеприпасы. Вооружившись, они смогут нам реально угрожать нападением. Утром наших солдат погонят, как скот, на работу, - по мере моего "ввода в обстановку" строй заслона и тревожки начинает всё сильнее гудеть, как рассерженный рой ос.
   - Вот же, С у к и! - слышу я и не обращаю внимания, давлю на эмоции, славянскую психику, на "сам погибай, а товарища выручай". Мне вполне удаётся пробудить ненависть к досам, которая всегда тихонько тлеет в глубине души любого русского, который пашет вместо них, на их земле, по приказу и высоким соглашениям наших руководителей.
   - Поэтому я вас и поднял, - разъясняю я. Народ замолкает, чтобы взорваться нетерпением.
   - Ведите, тащщ лейтенант! А то ещё не успеем, - говорит Боря с правой оконечности строя. Строй одобрительно подтверждает желание и согласие, высказанное моим сержантом короткими возгласами. Даже Кушниренко кивает вслед моей речи, не находит ошибок и зло материт нашего врага, а не мою неопытность.
   Я разбиваю мою армию на боевые группы по три. Пять троек. Не густо. Назначаю командиров. Проверяю экипировку оружие, боеприпасы, пять станций.
   - К машине! - командует Боря своей группе.
   - По коням! - бросаю в седла своих конников я, - "Эх, нам бы ночь продержаться, да день простоять".
  
  Мы едем по тылу с включенными фарами на ГАЗ-66. Вернее, Федя их включает когда едет вперёд. Впереди две тройки на лошадях, во главе со мной на максимальной дальности от автомобиля. Сначала мы проверяем дорогу до следующего поворота, потом, шишига несётся до кавалериста, который ждёт машину, чтоб обозначить точку следующего ожидания. Расчёт на то, что лошадь, для туркмена, животное почти священное. И то, что темно. Значит, сразу стрелять не будут. Подумают свои. Мы ж для них второй сорт. На лошадях не ездим. Ничего в них не понимаем. Откуда у нас лошади? Пусть поудивляются. Лошади сами чуют дорогу. По тылу все явственнее пахнет гарью. Животные беспокоятся. Но мы даём им шенкелей в бока и переходим с рыси на тяжёлый и медленный галоп, рискуя сломать себе шею. Нашу колонну никто не пытается остановить. Около четырёх тридцати утра, стрелок, который едет впереди останавливается. Чуть запоздало, тормозим и мы, все следующие за ним. Одна лошадь на скорости врезается в зад той, что уже успела остановиться. Получает дуплет копытами в грудь и чуть не валится от такого отпора. Лошади что-то чуют. Разгорячённые кони нервничают. Они чуют запах смерти, горелого и разлагающегося мяса, там за последними сопками, которые отделяют нас от выхода на шоссе, ведущее к арчабильской заставе. Гранатомётчик-водитель Федя, стрелок с портпледом, пулемётчик с коробками и вторым номером с теми же коробками, прибор ПНВ со мной и радиостанцией, и снайпер с ночным прицелом бегут со мной на господствующую сопку. Две тройки обтекают возвышенность слева и справа. Остальные привязывают лошадей к груде металлического лома, возле кучи мусора за сопкой. И отпускают подпруги. Распихивают дополнительные пачки патронов по карманам и сидорам. Притягивают ремешки касок. Надевают бронежилеты. Прыгают. Валятся на землю, ползают, приседают, встают на колено, чтоб окончательно подогнать под себя неудобную амуницию устаревшего образца. Эх, не успел я у соседей в гостях-то побывать. Ничего, разберёмся. Группе на сопке двигаться не придётся. Их задача, держать под обстрелом шоссе, развалины заставы и начало посёлка. Это мой козырь. Господствующая высота. Грунтовка, по которой мы ехали ночью, выходит здесь на асфальтовое шоссе, огибая эту высотку слева. Справа тоже можно обойти горушку, но уже только пешком или в конном порядке.
   Вдоль шоссе влево был посёлок. Сейчас там тишина и остовы жилья. На отдельных деревьях, которые выстояли, вдоль речушки, параллельно которой идёт шоссе, нет листьев. Остальные лежат вдоль дороги и речки буреломом. НО, на самой дороге до самого того места, где я вижу очертания развалин заставы, нет препятствий. Кто-то убрал их для себя. Или кого-то заставили почистить трассу. Я вглядываюсь в ПНВ и ни черта не вижу дальше подножия нашей сопки. Ночь начинает отступать. На востоке чуть светлеет небо. Но ещё достаточно темно.
   Я бегом спускаюсь вниз к своей правой тройке. Левая следует за нами. За ней ещё трое пограничников. Мы выходим на шоссе и, скрываясь за буреломом, идём до поворота с шоссе на заставу. Сто метров. Вот он поворот. Дальше, триста метров почти открытого пространства вдоль асфальтированной дороги. Вот, что значит показная застава. Асфальт. Впереди что-то выделяется. Это ж грузовик! КамАЗ! Трёхосный бортовой. Рядом, такой же КамАЗ с цистерной. Долой бронник. Такое богатство одним часовым охранять не будут. Одну тройку с пулемётом, снайпером и вторым РПГ я оставляю здесь под прикрытием бурелома. Две тройки распыляю, укладываю и посылаю за собой ползком в сторону грузовиков. Орлы сосредоточены и пыхтят сзади. Радиостанции мы выключили. Шипение щекофона на приёме неприятно отвлекает. В развалинах заставы играют тенями отблески костра разожжённого под прикрытием остатков стен в углу. Между КамАЗами мы обнаруживаем уазик с пробитыми пулями дверьми и без запасного колеса на задней двери корпуса машины. А у меня половина солдат с правами. Интересный разворот событий получается. Или боженька за нас, или чёртушка. Если дело выгорит, то мы станем самыми богатенькими буратинами в радиусе пятидесяти километров. Цистерна полная. Интересно, что там? Бензин? Соляра? Грузовик наполовину загружен металлическими и деревянными балками, вывороченными из развалин строений. От машин, до развалин, где засел часовой, метров пятьдесят открытого пространства покрытого строительным и прочим мусором. Я хочу двинуть туда ползком, и взять на себя грех, и тихо удавить стоящего на фишке своими руками с ножом, но меня тянет и требовательно теребит за ткань одежды Шакиров.
  
  - Не надо ползать, тащ лейтенант! - шепчет он, - В грузовике стёкла запотели. Второй часовой в кабине спит. Посмотрите на часы - пять тридцать. Они меняться сейчас будут. Он его заранее пойдёт будить, иначе к шести тот его не сменит, -
   Вот так вот просто всё. И не надо никуда ползать, пачкать, марать и рвать форму, сдирая колени и локти о грунт. Надо уметь смотреть и видеть, и думать. Ну, и не только приказы отдавать, а самому чаще ходить "часовым у заставы". Мы прячемся за теми колёсами, что максимально нас скрывают от часового, который идёт к КамАЗу. Я снимаю с себя все, что может звякнуть. Тихо и медленно вынимаю нож. Если вырву быстро, то скрежет клинка по зажиму можно будет хорошо расслышать. Штык-нож у меня не уставной, потому, что лезвие заточено на наждаке. Зато он острый в отличие от тех, что лежат годами в оружейных комнатах. И кроме лезвия заточен и скос обуха.
   Часовой пытается дернуться. Но клинок у горла это хороший успокоитель. К тому же, руки нерадивого воина Аллаха тут же пеленает Шакиров концом верёвки.
   - Жить хочешь? Хочешь - кивни, - шиплю и приказываю в ухо и давлю сильнее холодным лезвием теплую кожу на его горле. Пока я его держу, Шакиров обыскивает и снимает с него оружие и ремни, расстёгивает брюки, глупо хмыкнув при этом. Захваченный врасплох часовой дергается, когда Ренат в спешке задевает его достоинства.
   - Тихо. Сделаешь то, что скажу - отпущу! Позови второго! По - русски! Дернешься - яйца вырву! - молодой парень кивает. Пахнет от него хуже, чем от наших лошадей после сна. Я не шучу насчёт его хозяйства, которое зажимаю в руку у основания. Стою, чуть присев, у него спиной. И толкаю к двери кабины. Если он попытается дернуться, то больно ему будет так, что смерть счастьем покажется. Шакир страхует пленного с автоматом с одной стороны, Косачук навёл автомат на дверь с другой стороны от меня, Нефёдов и Швец "держат" противоположную дверь. Двое пограничников контролируют подступы и связь.
   - Ахмэд! Вставай! Смэна! - стучит в дверь освобождёнными руками часовой. Ответ, как в анекдоте.
   - Пошел ты на х...., Фариз! Еще пятнадцать минут! - мы не ждём. Дергаю дверь за ручку, замок открывается, резко и больно толкаю пленённого часового в сторону, он с криком валится к ногам Шакирова, хватая себя за промежность. Передо мной грязные пятки второго часового. Они выписывают зигзаги в воздухе, и одна пролетает мимо моего лица потому, что Нефёдов, с другой стороны кабины, крепко обнял локтем за шею не выспавшегося Ахмэда и тянет его на себя, удушая между двумя своим предплечьями. Я хватаю его за ноги, прижимаю их к широкому сиденью и бью рукояткой ножа в промежность. Туркмен вскрикивает коротко и обмякает. Через минуту оба доса сидят у колеса, связанные по рукам и ногам. На глазах повязки из промасленной ветоши, что лежала под сиденьями кабины.
   - Тихо. Где пограничники? - на мой вопрос Ахмед, орёт и брызжет слюной. Мне не нужен перевод. Когда сатанеешь, то ярость снимает все ограничения с мозга. Нож втыкается в шею Ахмеда неожиданно легко и неумело для профессионального убийцы, каким я должен быть. Руку омывает теплый и липкий поток крови из раны. Ахмед страшно хрипит и таращит на меня глаза. А я его не вижу, пелена на глазах. Руку тяну на себя, и ещё больше крови брызгает из пробитой шеи. Убитый валится на Фариза. Повязка срывается с одного глаза и кровь Ахмеда щедро течёт по его лицу и одежде. Перевожу глаза на падающее по Фаризу тело. И он мои зрачки, холодные и безразличные, видит. И ему становится страшно. Ведь найдём по-любому. А так шанс есть, обещал я ему. А эти русские глупы. Они свои обещания, данные врагу, выполняют, даже себе во вред.
   - Скажу! Скажу! Не убивай! Они в зиндане! Там, возле костра люк! - он перебирает ногами, толкается от земли и ползёт на спине подальше от моей окровавленной руки и ножа. Тело Ахмеда дергается и трясётся в смертных судорогах у моих ботинок. Пыль, поднятая нами, клубится вверх между грузовиками. Мне мало Ахмеда, меня дурманит лёгкая победа, запах свежей крови и страх Фариза. Хочу ещё кого-нибудь убить, растерзать, порвать на куски.
   - Веди, урод, а то...- Фаризу не надо объяснять, как я хочу утолить мою жажду найти виноватого, в том большом, что произошло со мной и со всеми. Меня начинает трясти. Я никогда не убивал никого руками. Нож надо бы вытереть. Но мне не до него и я, неопытный, сую его в ножны. Фариз неуклюже встаёт и бежит, спотыкается и чуть не падает, к углу обрушившегося здания. Пробегает мимо него в утренних сумерках и останавливается возле решетки лежащей на земле. Решётка пристёгнута замком и цепью к отогнутому уху из толстой арматуры, которая торчит из бетонного кольца врытого в землю и закрывает вход вниз.
   - Ключ? - протягиваю липкую и красную руку. Фаризу жутко. Он привык, что его земляки побеждают неверных легко и безнаказанно. А тут, утренний кошмар славянской жестокости и мести.
   Из подземелья вылазят наши ребята, некоторые не верят. Первый падает на колени и крестится. Второй садится на холодную землю и его начинают сотрясать рыдания и плач. Ему не стыдно, он черту перешёл, за которой, стыд ерунда не стоящая внимания. Третий раз этих ребят вынимают из бетонного склепа. Но в этот раз мы пришли вовремя. Четвёртый пограничник вычисляет меня, как старшего. Измождённое лицо, грусть видевших смерть глаз, грязь, кровоподтёки, запёкшиеся красные сгустки от побоев, рваная форма, пустые места от звёздочек старшего прапорщика на болтающихся хлястиками матерчатых погонах.
   - Сынок, ты откуда? - в глазах слёзы.
   - Справа, соседи мы ваши - справа, - он меня обнимает. Что ж они тут с вами за сутки сделали такого, если старый прапор погранвойск меня, молодого и зелёного летёху обнимает и плечи у него трясутся, и дёргаются от беззвучного плача? Остальные солдаты вылезшие из бункера трясутся от холода. Они обнаруживают связанного Фариза и кидаются к нему. Шакиров с трудом их отталкивает, но их девять и один добирается, и, сомкнув пальцы на горле, душит хрипящего пленного. Это мне не нравится. Приходится применить силу.
   - Прапорщик, строй своих возле КамАЗов! Бегом! Б л я! И тихо, а то назад засуну! - угроза действует на замерзших парней лучше, чем метод убеждения. Пока люди вспоминают, что они не животные, а прапорщик ускоряет этот процесс своими добавками и словами. Он их жалеет.
   - Ну, ребятки, быстрее! Всё, наши пришли! Шевелись Семёнов! Потерпите хлопцы! Щас всё будет хорошо! Ну, быстрее парни! - солдаты слушаются его просьб лучше, чем мой требовательный мат.
   - Тоже мне - папа, - завидую я ему. Солдаты бегут тяжело, но бегут. Последнего несут двое, на руках.
   - Где ещё один? - спрашиваю прапорщика. Тот смотрит на меня, как на марсианина.
   - Убили вчера, чурки. Как майор сбежал, - с тоской отвечает мне старшина погибшей заставы.
   - Зовут как?
   - Петров Сашка,- отвечает он, имея ввиду солдата, замученного охраной, - голову ему перед нами, в живую, ножом. Как барана на бойне, - скулы старшины сжимаются и бугорки мышц взбухают ненавистью. Это его выражение напоминает мне, сказанное майором при свете керосинки. Зверь во мне просыпается внутри чудовищем и скребётся наружу, попирая сознание.
   - Не его - тебя, - старшина злится на меня за это. Зато перестает жить переживаниями о прошлом.
   - Старший прапорщик Грязнов Виктор Иванович, старшина девятой заставы, - представляется он и смотрит на меня исподлобья. Это хорошо. Ожил значит. Жить захотел "кусок". Цель появилась - меня удавить, соплю зелёную.
   - Так, Виктор Иваныч, лейтенант Зубков Олег! Начальник десятой. Водители есть? Что там в цистерне? Надо эти КамАЗы перегнать к нам. Твои бойцы сейчас никакие. Мои прикрывать будут. Уходим на десятую. Быстро. Сейчас местные очухаются, а у меня бойцов - ноль без палочки. Сам за руль сядешь? - нагружаю информацией прапора по полной программе.
   - Товарищ лейтенант! - в глазах прапорщика сверкают искорки старого вояки, потомственного старшины и добротного хозяина, - Нельзя так уходить. КамАЗы на ходу, УАЗ тоже, в цистерне соляры пять тонн, выкачали с ГСМ эти гады. А мы специально завал долго не разбирали, тянули. Там только плиту сдвинуть и дверь в склад будет освобождена. А ключ запасной от двери в пожарном ящике, под шлангом, перед входом, - он захлёбывается, пытается довести до меня, который имеет тут власть и силу свою мысль и инициативу. И главное ему - чтоб этим змеям подколодным, ублюдкам: ни одного патрона, ни крошки муки, ни одной нитки от обмундирования с НЗ не досталось. Ай, да кусяра! Ай, умница!
   - За мной! Показывай! - бегу к руинам и понимаю, что теперь без драки не уйти. Слишком жирный кусок мы себе отхватить собрались. А жадность - грех смертный. Как бы нам не загреметь под фанфары. Но оружие надо или уничтожить, или забрать. Без вариантов.
  
  Напоенные водой из наших фляжек бойцы прапорщика потихоньку оживают. Они чувствуют себя голыми и беззащитными без оружия, которым, по-самое немогу, увешаны мои диверсанты. Когда прапорщик объясняет им что и зачем надо сделать, я просто поражаюсь откуда у них голодных, изможденных и избитых берутся силы.
   Плиту приходится отодвигать всем. Мы подсовываем под её край брёвна от системы и еле - еле откатываем в сторону на столбах. Двое моих солдат охраняют КамАЗы и подступы. Остальные, ворочают плиту, закинув автоматы за спину. Я связываюсь с Федей на сопке.
   - Сопка! Я Земля-Один! Приём! - вызываю группу поддержки на горке.
   - Я - Сопка! На приёме - приём! - слышу ответ с возвышенности. Наш разговор слушают остальные по обусловленной частоте.
   - Сопка, я Земля-Один, как только увидишь движение к тебе техники от руин, заводи мыльницу и оставь с включенным движком. Подпруги затянуть. Трензеля вставить. Сторожить шоссе. Наливник пропускаешь. Приём!
   - Я сопка! Вас понял - приём!
   - Конец связи! Приём!
   - До связи!
   Когда я прохожу в открытые двери склада АТВ и НЗ и вижу, что там в нём есть, то глаза у меня расширяются. Я понимаю, почему прапорщик так беспокоился и не хотел уезжать.
   - Твою мать! Виктор Иваныч! Ну не ху-ху себе склад НЗ! - поражаюсь я и чувствую обиду за свою "никому не нужную" заставу. Два пулемёта ПКМ нового образца, автоматы с подствольниками ГП-25, СВД, целый ТЗК, бинокли, маскхалаты типа кикимора и леший, берцы, амуниция, патроны, гранаты, ПББС под АК, выстрелы, ящики с тушёнкой, фаршем, сгущёнкой, сухарями, повидлом, маслом, консервами, медикаменты, новенькая форма, бельё, тент на УАЗ, палатки, спальники, альпийская снаряга, масксети... На отдельном стеллаже две снайперские винтовки. Одна со странным толстым дулом и больше похожая на автомат. Вторая на сошках, с большим и длинным стволом, на конце которого прямоугольный тормоз-компенсатор размером с полмагазина от моего автомата. Эта винтовка скорее напоминает мне противотанковое ружьё времён Великой Отечественной войны. Прапорщик мгновенно скидывает свою рвань и тут же переодевается, и разбрасывает пакеты с формой своим бойцам. Смотреть на них голых, раздетых и израненных страшно. Я отворачиваюсь. И выхожу наружу. Прапорщик выбегает за мной, на ходу застёгивает новенькую портупею с пистолетом Стечкина на ней в кобуре. За спиной автомат без рожка. Останавливается возле меня и ждёт моих указаний. При этом, он разворошил упаковку патронов и заряжает магазин пистолета, не глядя на свои руки и пальцы. Я смотрю на Стечкина с завистью.
   - Виктор Иваныч, делаем так, чтоб не гудеть зря. Заводим все три машины одновременно. Грузовик и УАЗ, не ожидая прогрева двигателя - сюда к двери. Движки не выключаем. И грузим всё подряд, но сначала оружие, боеприпасы и медикаменты. Что не влезет - обливаем бензином и спалить, на х е р. Пока грузим АТВ, то КамАЗ с цистерной под твоей рукой, и с твоим "раненным" вон за ту сопку. Солдатику неопытному с ним не управиться. Там мои бойцы и Газ-66. Ты дорогу к нам знаешь? Да там и не свернёшь никуда! И не ожидая нас, прёшь вперёд по грунтовке без остановки. Мы тебя всё равно догоним с твоими пятью тоннами за спиной. Только не спеши Виктор Иваныч, там серпантин тяжёлый, повороты крутые и пропасти почти в километр глубиной. Если занесёт, то мало тебе не покажется. И сам угробишься и нам не поможешь ничем. Водитель на уазик и КамАЗ есть?
   - Найду, - коротко бросает прапорщик. Оружие грузим все. Бегом, не жалея себя. Бойцы в кузове таскают наши богатства и матерятся. Тяжелые ящики, но с ними нам будет спокойнее. Огромный, по сравнению с Газ-66, камазище с тентом вбирает в себя всё накопленное старшиной имущество, как пылесос. Камаз скрипит сочленениями от веса нагружаемого нами имущества. Мы еле ползаем, но всё же не оставляем в складе ничего, даже огнетушители и керосинки закидываем в кузов машины. Ящик с пустыми магазинами и патронами закидываем последним. Солдаты стоят в кузове у края, держась за борта и железные стяжки брезента. Я прыгаю в УАЗик. Раненного бойца увёз с собой старшина на бензовозе. УАЗ срывается с места, глохнет при переключении передач, заводится снова, водитель матерится, за свою неуклюжесть, но навыки быстро восстанавливаются.
  
  - Двойной выжим и перегазовка, если надо, - на всякий случай напоминаю ему то, чему его учили.
   Мы уносимся вперёд к бурелому на повороте, "сажаю" в открытый УАЗ свою боевую тройку. За нами, медленно покачивается и набирает скорость загруженный оружием и НЗ грузовик.
   - Сопка, я земля! Как у тебя? Приём.
   - Я - Сопка. Земля - вижу вас. Пока чисто. Слышим движение по трассе. Чужие. Пока не видим. Ждём. Приём.
   - Сопка - я земля. Рубеж не покидать - ждать меня. Наших из КамАЗа - сажай на лошадей, и за наливником по дороге - галопом! Движок завёл? Как понял? Приём.
   - Земля - я Сопка. Мотор прогрет. Всё путём. Приём.
   Я останавливаю свой "джип" на повороте и перекрываю асфальт. Бойцы изготавливаются в сторону шума мотора или моторов. Гранатомётчик приседает у колеса на колено. Шумы на трассе сливаются с рыканием дизелей наших машин и УАЗа с газоном. Грузовик тяжело заходит в поворот грунтовки.
   - Ну, быстрее, быстрее, - подгоняю его мысленно я, если он успеет проскочить за поворот на подъеме, который не видно с дороги, то есть шанс удрать. Хотя, шлейф пыли, поднятый машинами, и свежая следовая дорожка от колёс грузовика выведет тех, кто пойдёт за нами - на заставу. Грузовик вкатывается за сопку. Приостанавливается. Из него сыпятся горохом шесть моих солдат и разбирают, и отвязывают лошадей. КамАЗ ревет, сдвигая с места нашу добычу в своей утробе, и набирает скорость. За ним, подгоняя коней и пятками, и чем придётся - гонятся конники. Мы прыгаем в УАЗ и убираемся с дороги к газону.
   - Федя! - ору я и машу рукой, - Уходим! Быстрее! - теперь мы, внизу, прикрываем сопку, по склону которой стремглав бежит моя огневая группа и волочет на себе оружие и боеприпасы.
   Шум за поворотом нарастает. Солдаты прыгают с разгона в заранее открытый борт мыльницы и зашвыривают тяжёлое оружие и коробки. Федя жмёт на газ, не щадит сцепление при переключении передач, рискуя его сжечь. Двигатель ревёт, разгоняя шишигу. Борт закрывают на ходу. Мой "джип" срывается с места в тот момент, когда я замечаю знакомый конус БТР, выезжающий из-за поворота шоссе. Но люди в бронетранспортере видят только пыль, оседающую после моего УАЗа, на непримечательной грунтовке. Наверно думают, что ветер поднял шлейф завихрений между сопок. За нами никто не гонится.
   - Газу, газу, газу! - бросаю я водителю. И оборачиваюсь на своих солдат напряжённо сидящих сзади. Они на меня не смотрят. Все развернулись назад и держат оружие в руках, готовые открыть огонь, несмотря на то, что нас швыряет на ухабах безжалостно, как картошку.
   " Пленный! Ё- моё!" - вспоминаю. Он же в КамАЗе с бывшими узниками. Прибьют ведь. А мне б его допросить. Кто, там, на БТР разъезжает по трассе? Узнать надо у Фариза. Ничего, ему полезно будет пообщаться с бывшими заключёнными, если выживет. Заодно и бойцов старшины проверим на выдержку и гавнистость. Главное - до заставы доехать. Утро вступает в свои права, и я вижу, как солнечные лучи освещают снежную шапку Кушака. Семь утра. К девяти - въедем на нашу территорию, - прогнозирую я и начинаю дремать, болтаясь как кукла, на переднем сиденье автомобиля.
  
   На одной из колдобин меня подбрасывает так, что коленка сильно бьётся о корпус машины. Больно неописуемо! Так, что стону тихонько сквозь зубы, чтоб никто не услышал. Водитель услышал.
   - Извините товарищ лейтенант, но дорога тут у вас - не асфальт, - вежливо выражается он о наших ухабах и подпрыгивает на очередном горбе после ямы, - а надо быстро, а, то догонят ещё, - поясняет он.
   - Что, в яму не охота? - водитель замолкает и хмурится. Нагрубить он не решается, но ему неприятны воспоминания плена. А послать меня тоже неверно, я ж их, вроде как, оттуда вытащил со своими "опричничниками". Дорога, по которой мы едем за "Газоном", становится всё опаснее. Двухколёсная колея. Слева - почти вертикальная скальная стена горки, которую огибает дорога, плавно обходя её, дугой поворота. Справа - обрыв метров на сто не меньше в глубину и шириной метров пятьдесят. За обрывом нагромождения камней, горок, ям на холмистом и рваном плоскогорье. Если там посадить огневую группу, то она задержит даже танки на узкой дороге а сама будет практически недосягаема из-за отсутствия авиации у преследователей. Если они конечно сунутся. До заставы совсем недалеко, примерно - километра два. Хлопаю водителя по плечу и машу рукой.
   - Тормози! - мои бойцы переглядываются. Связываюсь по рации с Борей.
   - Газон! Я первый! Срочно - второго на связь! Ответь - приём! - посылаю к дьяволу все ограничения.
   - Второй на связи, приём! - отвечает динамик голосом Бори.
   - Второй, трубу, машинку и прицел с Файзуллой, как приедут - на шишигу и по Кушаковскому краю Юлинской щели, пусть едут по целине вдоль дороги. Пока меня не увидят. С собой два БК и сухпай с водой. Вид наряда секрет-засада. И такой же наряд с групповым оружием на левый 11-12. В конном порядке. Как понял? Приём! - труба это РПГ, машинка - ПКМ, прицел - снайперка вот и весь шифр наших переговоров. Юлинская щель с кушаковского края - это ущелье вдоль которого извивается дорога с одного края, прижимаясь другим и обвивая собой подножия сопок.
   - Понял, - неуверенно отвечает мне Боря. Ему очень хочется спросить зачем, но болтать лишнего в эфире чревато, - приём!
   - Защиту у них не забудь проверить! Подробности по прибытию! Принимай соседей. Девять солдат и старшина. У них там старший прапор на наливнике. Все вопросы решай с ним! Будет выеживаться - ты мой зам - сержант на офицерской должности. Старайся в конфликт не вступать! Но себя в обиду не давай. Вымыть. Накормить. Раны обработать. Оружие, снарягу, боеприпасы выдать. Дать им отдохнуть! Жду! До связи! - Я знаю, что в наливнике есть рация, и Виктор Иванович меня слышит. Пусть делает выводы. Они у нас пока гости. Свои, но пока - гости.
  
  Выхожу из машины и с удовольствием разминаю ноги. Лица моих солдат тревожны. Остановка им не нравится, так и мне не нравится, но кто-то должен о нашем тыле озаботиться. Мы последние в колонне. У нас РПГ, шесть выстрелов, ПКМ с двумя коробками по сто и двумя по двести пятьдесят. Снайперка. Два автомата. Обойти нас тут могут только птицы. Единственное, что мне сильно не нравится это то, что место для засады хорошо только для левшей. А мы все, кто со мной, ловим брошенный коробок спичек правой рукой. И если придётся стрелять, то надо будет высовываться из-за поворота, и показывать при этом полностью свой левый бок и весь корпус. НО решение есть. Если пройти назад по дороге, то можно вскарабкаться на почти отвесную скалу по осыпи. Подъём крутой, но не смертельный. А сверху, с высоты пятидесяти метров контроль над двумя колеями, пробитыми в скалах, будет полным. К тому же дорога делает в этом месте петлю, огибая рельеф. И вся эта полуокружность видна сверху, как на ладони подкова и просматривается, и простреливается на все сто процентов. Пока мы карабкаемся вверх, водитель уезжает в сторону заставы с приказом; заправиться, проверить воду, масло, поесть, попить, умыться, и как только ему скажут, то мгновенно вернуться за нами на уазике с двумя ящиками патронов, шестью выстрелами, магазинами и запасными коробками к пулемёту. Как он это успеет сделать - меня не волнует. Я дублирую свою команду Боре и даже жалею его. У него там сейчас на заставе дел выше крыши. А мы тут из камней бойницы строим и примериваемся к своим секторам обстрела. Позиция просто кошмар, для тех, кто едет внизу по дороге.
   - Косачук! Ориентиры: первый - дальний поворот, второй от поворота сто метров вдоль дороги отдельный камень, третий арча у изгиба ближе к нам. Определи дальность, выдай гранатомётчику мне и на пулемёт, - командую снайперу. Пусть делом занимается, а я, пожалуй, к пулемётчику вторым номером приклеюсь. Там и обзор лучше и коробки ему будет, кому подавать. Мамедов мне рад. Ну да, когда ещё начальник заставы ему прислуживать будет у пулемёта? А тут лафа.
   - Мамед? - подхожу ближе, плюхаюсь в пыль и разглядываю местность под нами в бинокль, с локтей и лёжа.
   - Я, тащ лейтенант, - говорит с интонацией усталого и не по теме обиженного старого воина. Все сейчас на заставе. Там завтрак, вода. Куча интересных вещей в кузове какмаза. Новости, которые можно узнать от тех, кого вытащили из зиндана, а он тут, со мной греется на солнцепёке высокогорья. И ни одной арчи, что под тень спрятаться нет. А воды во фляжке - ёк, бывшим пленным отдали всю.
   - Слышь, Мамед, а наши сейчас КамАЗ разгружают. Ох, и напашутся они там. Надо бы нам быстрее своё тут отсидеть, и к ним - на помощь? А? Как думаешь, - с этой стороны Мамедов проблему нашего отсутствия на заставе ещё не изучал. Он задумчиво поднял брови.
   - А вдруг эти по дороге? А там застава не прикрыта? Надо, тащщ лейтенант, тут ещё часок посидеть в засаде, - выдаёт мне Мамедов.
   - Ничего, как Файзулла с той стороны щели приедет на позицию и "окопается", так и снимемся, - успокаиваю я его и прислушиваюсь. Вроде тихо. Пока.
  
   - Тащщ лейтенант? - не унимается Мамедов
   - Чего тебе? Тарахтелка? - вполне доброжелательно говорю и не отрываюсь от бинокля.
   - А что будет, товарищ лейтенант? - солдат смотрит на меня, как на стену плача евреи. И у него в вопросе столько всего наворочено! И страх за то, что произошло, и неопределённость нашего будущего. И тревога за родных и близких. И конечно мысли о себе, как о личности в этом мире, который нам достался после бомбардировки. У лейтенанта мысли те же. Только ему тяжелее. Мамедов только о себе и своём окружении думает сперва, а лейтенант обязан сначала о них, о подчинённых соображать, а потом о своём. Но ведь он тоже человек. Переживает он о семье, что на Украине. Пытается расчёт времени сделать, шансы высчитать для своих на то, что они живы. И верит, верит, верит лейтенант, что встретится с женой, дочкой, родителями. Очень ему надо верить. Иначе, зачем это всё, то, что он делает. И цель у лейтенанта близкая и вполне выполнимая. Добраться до Кушака. Забраться в убежище. Вытрясти коды управления из майора. И пошёл он нах со своим целеуказанием. Посмотреть - что там под Днепропетровском творится. Догадку свою фантастическую подтвердить или опровергнуть. Пограничникам дать возможность свои думы проверить. А уж если связаться можно будет с кем-либо, из тех мест, откуда они призывались, то пусть бы там и не было ничего, но уже это одно стоит и смерти, а уж тем более - жизни. И нет ничего хуже неизвестности и безысходности, когда твои горы окружает выжженная и безлюдная территория, по которой бродят кровожадные и бесчеловечные законы выживания радиоактивных джунглей.
  
  И я решаюсь. Понимаю, что всё солдату говорить нельзя, но перспективы развернуть ему можно. А он сам мою информацию разнесёт среди остальных.
   - Понимаешь Мамедов, - начинаю я издалека, - хуже всего то, что нет известий о наших с тобой родных местах. Правильно я говорю? - Равиль мне кивает и смотрит, выжидает, поглощает данные, - Так вот, майор, которого мы с тобой, Файзуллой и Федей отбили на стыке, ехал на Кушак, а там оказывается не только обсерватория, но и центр космической связи. Ну, что-то типа космического телевидения, которое землю снимает в непрерывном режиме. Плюс Бункер с запасами лет на двадцать-тридцать. Так, что я думаю двинуть нам надо туда. Узнать, что там у нас дома. Осмотреться. Обстановку уяснить, оценить, а потом принять решение. По большому, если повезет, конечно, то можно и с домом по телефону поговорить. Соображаешь Равиль? Стоит это наших усилий? Как думаешь? - от переваривания сказанного мной я прямо чувствую, как у солдата закипает серое вещество. Да, только дай надежду пацану - горы вывернет из Земли и вершинами вниз воткнёт.
   - Прям поговорить можно будет? Бесплатно? - уточняет Мамедов с предвкушением счастья в голосе.
   - Да, майор так сказал, - он сильно секретный у нас и умный.
   - А нам разрешат? - сомневается солдат, поджимает в тревоге губы и хмурит брови, - там, наверное, не бандиты какие-нибудь сидят, если секретно всё? Вон сколько лет Кушак стоит со своими куполами, а ни мы, ни предшественники наши ничего про космос не знали? - размышления моего пулемётчика ещё наивнее моих, но в логике ему не откажешь.
   - Ну, на то он и секретный объект. Это первое. И обрати внимание - мы, пограничники его охраняли. Практически он спрятан в погранзоне, куда другим хода нет. А насчёт разрешения, так мы им пропуск покажем, киваю я на его пулемёт, и майора предъявим. Понял? Боец высокогорный? - разбалованный моим тоном и откровениями, Мамед делает недовольное лицо и говорит с укором, волнуется от услышанного им, и ошибается в звании.
   - Что ж вы раньше-то не сказали, товарищ старший лейтенант? - я усмехаюсь, опускаю лицо от бинокля и смеюсь в пыль под своими локтями.
   - Ну, извини, Равиль, сам вчера только узнал. А у нас тут, то война, то бандиты на левом, то раненные в санчасти, то пленные на Арчабиле. За новое звание спасибо, приедем - я звёздочку в колоде обмою, - шучу я.
   - А зачем? - не унимается мой пулемётчик.
   - Традиция такая! Всё - закончили утро вопросов и ответов - наблюдай свой сектор! - но сегодня и сейчас, здесь от Мамедова, так просто - не отделаешься.
   - Тащщ лейтенант! А когда на Кушак пойдём? - глаза солдата горят таким желанием, что приходится отвечать.
   - Вот с этими урками разберёмся и поедем. Только сначала разведаем, что там на правом. А то каждый день левый - надоел уже. А у нас теперь соляры пять тонн. Четыре машины. Оружия много и боеприпасов и пополнение прибыло. Надо только дать сутки всем отоспаться. А то вторую ночь нормально не спим, - у пулемётчика только ярче разгораются мысли о доме в ореоле полученных ответов.
   - Нас с Файзуллой и Шакировым в разведку возьмите! Тащщ лейтенант! Мы не подведём! Нам домой очень позвонить надо! Вдруг и их там тоже бомбой побило? Помощь нужна, а мы здесь? - как же прав ты солдат и неправ одновременно. Смотря, с какой стороны поглядеть.
   - Давай сначала от бандитов отобьёмся, - моё предложение напоминает Мамеду цель нашей лёжки. Он проникается значимостью порученного и соглашается коротко.
   - Ага, - утыкается наконец-то взглядом в свой сектор, и мы продолжаем своё наблюдение в ожидании новых событий.
  
   На заставу возвращаемся через два часа, после того, как залегли в охранении. На дороге, на наше счастье, всё было тихо. Файзулла расположился точно напротив подковообразного поворота, но на другой стороне щели и сменил нас. По наши души примчался уазик с повеселевшим и сытым водителем. Проблема была только в том, что теперь его клонило в сон. Хорошо, что до нашей обители оставалось совсем немного полтора-два километра. Доехали быстро. Суеты не было. Тихо, спокойно. Отпущенные дневальным, лошади бродят, где хотят. То тут, то там махают хвостами. Удивлённо поднимают головы от травы, смотрят, жуя на нас, и снова опускают морды к земле, не обнаружив ничего интересного. Правда, за два часа произошли некоторые изменения. Возле дизельки мирно стоит КамАЗ с цистерной. Как будто там всегда находился. ГАЗ-66 в разломанном гараже - на месте. Второго бортового грузовика с тентом не видно. Но я думаю, что он возле баньки, которую не видно за тем, что по-прежнему называется конюшней. Наш УАЗик, как щенок возле большой собаки, замирает рядом с шишигой. Мы, не спеша, выбираемся из машины, позвякивая оружием. К нам навстречу бежит Боря! Если снова майор что-то вспомнил, то не пошёл бы он в ... Додумать мешает подбежавший сержант. Начинает с формального доклада о том, что признаков нарушения границы не обнаружено. Потом рассказывает, что и как с арчабильцами. Зевает Боря. Устал. Про майора не говорит ни слова. Приходится его спросить об этом.
  - Как майор?
   - Спит. Санинструктор, как с теми, шо вы освободили закончил, так у него дремлет у двери. Кровать притащил, вдоль стены поставил и поверх одеяла отдыхает. Та он тут, как они приехали, чуть с прапорщиком не подрался. Потребовал всех возле баньки построить и мыться. Каптёра уел, чтоб бельё им нательное поменял. Каждого осмотрел, проверил, покрасил, где надо, зелёнкой и перевязал. И пригрозил, что вам пожалуется, если все его придирки не выполнят. Народ уржался. Он их на вшей проверял и к прапорщику допался. Пах хотел осмотреть на предмет насекомых. Тот его в этот пах и послал. А Черныш в ответ орёт, что не пустит в столовую любого, кто не прошёл медосмотр, - Боря остановился и перевёл дух. Мы с интересом слушали его рассказ, который, похоже, дошёл до своей кульминации.
   - И что? - не выдержал паузы Мамедов и подтолкнул сержанта к продолжению описания событий. Боря так посмотрел на штатного пулемётчика, что тот отвёл глаза в сторону и чуть отступил за мою спину. Я кивнул, подтверждая вопрос солдата сорвавшийся с уст без разрешение старших.
   - Та ничего! Прапорщик достал банку тушёнки и галету. Раздал своим из сидора точно такие же. Демонстративно открыл и начал "трескать" алюминиевой ложкой, которую вытянул из кармашка куртки, прямо напротив строптивого "начмеда". Тот отстал от старшины девятой заставы, зато уделил огромное внимание недостаткам его подчинённых. А потом помылись холодной водой с мылом, постирали быстренько трусы и майки. Та на завтрак пошли. Ели тащ лейтенант так, что повар заплакал, слёзы с глаз сами потекли. А много ж им нельзя было. А новоявленный начмед запретил добавку выдавать. Поел, зараза, и не уходит. Так бадья им хлеба на столы выложил и масла по две пайки. А в чай сахара бросил двойную норму и от пуза. Потом оружие им выдали, снарягу, боеприпасы, так они его пообнимали и там, на летней конюшне у стенки их и приморило. Вон, видите - спят бедолаги, - у единственной стены летней конюшни, среди и на снаряжении, вповалку спали выжившие бойцы девятой заставы. Кого как сон приморил, тот, так и заснул на теплых камнях "летника". Объединяла их всех одна деталь. Каждый, так или иначе, держался, обнимал или прикрывал рукой свой автомат с примкнутым магазином или пулемёт с ленточной коробкой. А у одного, бережно обернутая рваным камуфляжем, торчала длинным стволом из под плеча - СВД.
   - А прапорщик где? - удивился я его отсутствию.
   - Так он тоже спит, - зевнул и поделился Боря информацией, так, как будто старшина только это и должен делать. Заинтриговал всех. Мы как по команде уставились все на моего зама, в уме пытаясь сами ответить на не заданный вопрос.
   - Ну, и где? - пришлось повториться для получения уточнений. Но голова автоматически, рефлекторно и неосознанно повернулась влево от основного здания, что было перед нами, с хаотично обвалившейся общей крышей, - на складах что ли? - усмехнулся я и представил Виктора Ивановича со Стечкиным на поясе, храпящем в овсяном хранилище и засыпанном зрелым зерном с боков. И позавидовал.
   - Не, в щели, на складе НЗ и АТВ, на ящиках с тушёнкой, - подытожил свой рассказ Боря и довёл нас до крыльца.
   - Ааа! - поразились своей недогадливости все. Ну, да. А где ж ему ещё-то спать. На ресурсах и причём на главных. И спит вроде, и, как бы работает, при деле находится - охраняет имущество даже во сне.
   А мы так устали и хотим спать, что перебить это желание может только тяга к холодной воде из нашей скважины и неуёмный аппетит молодых и здоровых организмов моих подчинённых.Боря косится на мои руки в запёкшейся крови.
   - Не боись Борь - это не моя, - Боря угукает, но смотрит уважительно. Он ещё никого не убил. А я за два дня семерых положил. Лошадок наших и двух воинов ислама, - Успеешь ещё повоевать, Боря. Спать. Ночью стажируешь прапорщика. Главное - местность показать и ознакомить. Посты. Система связи.
  
  Боря отправлен спать. На заставе тишина. Мне, лейтенанту, единственному офицеру, бы подремать, возле узла связи под окошком, в тени от стены. И видно всё, и связист под боком - если что, то разбудит. Но дед говорил, что на войне побеждает тот командир, кто меньше спит и больше доверяет себе, чем докладам подчинённых. А у меня незавершённых дел вагон и маленькая арба. Как бы не хотелось вытянуться, закрыть глаза и придавить на массу, но приходится отгонять желание сомкнуть веки и уснуть, надо ещё кое-что выяснить. Я, кряхтя и шаркая, загребая пыль своими бутсами, медленно спускаюсь от крылечка к конюшне.
  На узле связи тут же включается лампочка вызова с "вышки часового" и гудит зуммер Кипариса.
  - Шеф ушёл на конюшню, - сонно докладывает часовой.
  - Шо? - переспрашивает не менее сонный Сашка Бойко или Володька в черный эбонит трубки.
  - Зуб учовгал к конюшне, уловил? - громче и злее говорит недовольный Нефёдов из окопа, и не дожидаясь ответа командует, - Дежурному скажи - отбой связи, - фишка ведёт меня по заставе с утра до вечера, и не только.
  - Ага, - отвечает Володька или Сашка, и тут же, не отрываясь от трубки, и переключая тумблер Кипариса в нейтральное положение орёт в дверь узла связи выходящую в коридор, - Дежурный?! Мля! Зуб на конюшню упилил! - сержант не любит когда его озадачивают вводными. Он сам мастер по раздаче заморочек.
  - Брата в рацией - Зубу на связь, и чтоб как нитка с иголочкой за ним, - за мной тут же, как хвостик за Барсиком, выкатывается из узла связи один из Боек. И идёт, сопровождая сзади с Р-392 под левой рукой. Спасительная, холодная вода бетонной колоды, в который раз выручает меня своей прозрачной влагой. Ставлю автомат у бочки для замочки овса, закатываю рукава афганки, расстёгиваю китель под облегчёнкой, сую панаму за пояс подхожу к бетонной стенке с водой внутри. Нагибаюсь и ныряю своей стриженой головой почти до самого дна. Руки не сую в колоду. Выныриваю с шумом вдыхая воздух. Сгоняю воду с головы ладонями, фыркаю и надеваю панаму. Волосы на внешней стороне руки больно тянутся запёкшейся кровью. Бойко стоит за спиной и ухмыляется. Интересно это Сашка или Володька? Я бы может и спросил бы его, но Фариз: живой, побитый, но целый - ждёт привязанный к выстоявшей опоре, в том помещении, что осталось от свинарника. Вызываю прапорщика. Он приходит заспанный, нервный и злой. Он мне такой и нужен.
   Вид недовольного и увешанного оружием Виктора Ивановича Фариза не радует. Моя рука, которую я специально не отмывал от крови, напоминает ему гибель чересчур борзого Ахмеда. Старшина разбитой заставы не церемонится с пленным. И через полчаса у меня полный расклад по противнику. База у них в здании отделения УВД Арчабиля. Оружие взято оттуда же. Половина банды, из тех кто сейчас остались в посёлке - бывшие местные милиционеры. Остальные - бывшие урки и молодые туркмены клана главаря, родом из арчабильских. Состав - до двухсот человек. Активных боевиков не больше сотни. Лозунг - "самооборона, самостоятельность, самообеспечение". Да, с самообеспечением у них дело обстоит здорово - грабь, что лежит и видишь. Убивать тоже можно. На вооружении и банды БТР-82, грузовики, пулемёты, РПГ, автоматы, ружья, есть гранаты. Курбан - предводитель. Около сотни человек в набеге, где-то пятьдесят по домам и столько же активно охраняют и "несут службу" на своей базе, в здании бывшего отдела внутренних дел.
   - Как думаешь, Фариз? Курбан за нами пойдёт? - пленный отвечает сразу, не размышляя, сверкнув непроизвольно зловещей усмешкой.
   - Пойдёт. Если не пойдёт - позор. Вы оскорбили его, своим налётом. Он и так хотел разобраться с теми, кто его людей побил, когда они за беглецами погнались. А теперь, после машин и оружия он осатанеет.
   - Ну-ка. Расскажи про своего Курбана? Возраст? Кто такой? Откуда? Учился? Женился? Служил в армии? Семья есть? Где живёт? Братья? Родители? Рост, вес - примерно? Как одевается? Причёска? Лицо? Борода есть? Обувь - какая у него? Украшения носит? Какие? Цвет глаз? Оружие, какое постоянно с ним? Как наказывает провинившихся? Особые приметы есть? Языки знает? Всё, что знаешь - рассказывай, - и Фариз выложил много интересного про своего главаря. Оставляем его пока здесь, нам не до нежностей. Постоит в тенёчке, посреди свинского навоза, пообщается с выжившими поросятами, с нашей свиноматкой, боровом, глядишь, и ещё что вспомнит важное. Убивать его смысла нет. Он источник ценной информации и хороший материал для обмена, акта доброй воли с нашей стороны, да, и переводчик на худой конец хоть какой-никакой. Если что, то и в качестве посланника для людей Курбана использовать можно. Если доживём до переговоров. Попить мы ему даём и наказываем Архипову приглядывать за пленником. Грязнов уходит к баньке досыпать, но я озадачиваю его проверкой людей по дороге. Пусть привыкает. Виктор Иванович кивает, зевает и уходит. До Боевого Расчёта ещё есть время. Бойко откровенно дремлет на камешках летней конюшни, обхватил руками автомат, поставленный им между полусапожек и давит массу со щекофоном в ухе, только натянутая антенна качается над ним в такт дыханию. Интересно, где он их достал? Все ж почти в ботинках ходят. Спрашивать близнеца о его обуви некогда, да и будить его жалко. Ещё подумает, что хочу их нычку раскрыть. Он мне еле до груди достанет со своим ростом. Одно слово - Бойко.
   Тишина и спокойствие в послеполуденный зной мне, как командиру, нравятся, но настораживают и тревожат. Значит что-то не так. Не озадачил, не проконтролировал, не заставил делать. Однако, сам же отдыхать приказал всем. Надо снова обход делать. Очень хочется спать, но я через дежурного вызываю к себе Черныша. Мне нужен совет опытного офицера, а то, что майор умеет воевать, сомнений не вызывает.
   - Как там майор? - спрашиваю санинструктора.
   - В общем, состояние стабильное, но надо проколоть цикл.
   - Когда говорить с ним можно?
   - Лучше утром, тащ лейтенант.
   - Ладно, захочет со мной говорить - зови сразу и буди, если сплю.
   - Понял, тащ лейтенант.
   - Что по людям, которые прибыли?
   - Нормально всё. Синяки, ссадины, порезы - заживут. Отъедятся. Будут, как новенькие. Один плохой был - так я его пока в санчасть к майору положил,- ну вот, теперь у меня два раненных. И солдатик, наверняка, майору всё выложил, что знал, и что опытный контрик его заставил вспомнить. Придётся мне его самому навестить.
   - Что с медикаментами? - Черныш, аж подпрыгивает от возбуждения и жалуется мне на Грязнова.
   - Так не даёт же старшина девятой, расселся на своих ящиках, а у него там на случай войны, да для показной заставы, на которую охотиться все шишки приезжали: полный комплект - хоть госпиталь открывай окружной и хирургические операции делай. Скажите - пусть выдаст. Я тогда сумки внештатникам скомплектую и в каждую машину расширенную аптечку выдам водителям. А ещё занятия надо провести по оказанию первой медпомощи при огнестрельных ранениях.
   - Хорошо. Выдаст тебе старшина завтра, что положено, и, что от всей души я попрошу.
   - Сегодня! - наглеет Черныш. А ведь он прав. Придётся сегодня со старшиной вопрос решать.
   - Ладно, будет сегодня, Эскулап. Зови старшину. Только вежливо Черныш! Я в курсе, как вы с ним гавкались в баньке, - Черныш улыбается, но виноватым себя не считает. Да, теперь ещё каптёр. Надо их с Грязновым в одну упряжку увязать. Вот не было печали! Ну, ничего - нам бы день продержаться, да ночь простоять... День мы вроде у судьбы отбили, теперь, надо вечер и ночь себе обеспечить, а утром поглядим, у кого автомат лучше пристрелян. Из кухни давно тянет ароматом жареной архарятины, с горным лучком и чесночком. Желудок возмущённо взбрыкивает, рот заполняется слюной и я иду, как крыса за волшебной дудочкой на запах пищи к нашему повару. По дороге попадается Иван (Серёга Иванов) и Боря, который почему-то не спит. Я останавливаюсь и вопросительно смотрю на связиста с сержантом. До кухни каких-то десять метров по коридору, но народ хочет меня. И судя по лицам обоих - дело серьёзное. Опять, сновая, просто чувствую, что что-то не углядел.
  - Тащ лейтенант? Разрешите вопрос? - начал Шустрый. Вот так вот говорят когда обидеть не хотят воинственного командира, который орёл, крут выпендрёжен и триумфирует в своей душе, а с Олимпа землю не разглядишь у подножия. Делать нечего, останавливаюсь.
  - Давай ефрейтор, только по быстому, - жрать уже хочется качественно и на уровне безусловного рефлекса, который задавил все остальные. Близость кухни и запахи, несущиеся от неё в коридор, терпению не способствуют.
  - Так бельё готовить на баню? - выдаёт каптёр и на какое-то время отбивает у меня аппетит, - суббота завтра, банный день,- подсказчик хренов. Смотрю на него и плохо понимаю, о чём говорит солдат. "Ё-моё, сегодня ж пятница! Интересно, какое число?"- мысли в голове удивляются этому "открытию". Вообще-то он молодец, каптенармус наш, а я забегался с этим Арчабилем, взрывом, стрельбой. Моё недоумение так ясно выражается на лице, что Боря отворачивается и уходит в дверь узла связи, пряча улыбку.
  - Естественно! - громогласно заявляю я, - Готовь баню, дизелюгу напряги на растопку, на боевом расчёте - объявлю банный день, - обещаю я
  - Ага, - отвечает Шустрый и исчезает за поворотом у выхода. Я слышу, как он прыскает на крыльце воздухом, смеётся, бандит он этакий, над своим командиром. Только баню приходится перенести на воскресенье.
  Полдня до вечера проходит в хлопотах. Зато на Боевой расчёт сил и средств становится на десять человек больше. Эти десять алчут мести, хотят доказать свою пригодность, порвать бандитов на британский флаг, и мне это на руку. Даже сильно избитый солдат с девятой заставы, убегает из санчасти Черныша и становится в строй. И Арчабиль они знают и ориентируются в нём не хуже местных. Наверняка бегали в самоволки и все ходы выходы посёлка ножками протопали. Значит и на подступах к основным зданиям посёлка они пройдут без заминки - лучших проводников мне не найти. А старшина наверняка там ещё и знакомых завёл и прикормил, на то он и старшина. И этих потрясём и возьмём в оборот. А своих орлов, я в обеспечение поставлю. И главное - мне нужен БТР с его крупнокалиберным пулемётом Владимирова! И боезапас к нему. На худой конец - выбить этот козырь из рук моего нарисовавшегося противника. Эх, миномёт бы мне в горах, хотя бы ротный! Но о такой роскоши приходится только мечтать. Придётся ещё раз потрошить Фариза и брать "языка" в посёлке. Но сначала майор и идти к нему мне надо вместе со старшим прапорщиком. А правый подождёт. Кушак от нас никуда не денется. Прежде надо спину заставе прикрыть слева. Угроза очевидна, предсказуема и упреждаема. Одно плохо - спать, вволю не придётся.
  - Застава! Рааавняйсь! Смиррно! Слушай Боевой расчёт! ...
  - Товарищи пограничники, обстановка на нашем участке сложная. С одной стороны мы с вами освободили из плена бандитов уцелевших парней с девятой заставы, захватили и вывезли склад НЗ и АТВ. Пополнили запасы солярки и обзавелись техникой. Это наш плюс. С другой стороны и по словам пленного, мы разворошили осиное гнездо, и против нас теперь, слева, есть противник с максимальной численностью до двухсот бойцов и БТР, - после упоминания о двухстах басмачах по строю прошла тревожная волна озабоченности. Обкатку БТР и танками проходили все. Что творит КПВТ своими четырнадцать с половиной миллиметровыми пулями, солдаты видели воочию на показных стрельбах. Пришлось успокоить народ, - Из этих двухсот, только сто являются активными штыками. Но и этой сотни нам с лихвой хватит, если они организованно полезут на нас. О том, что у нас за сосед сверху вы, наверное, уже наслышаны. Но мы не можем двинуться на Кушак, имея в тылу такую угрозу. Поэтому считаю необходимым совершить вылазку в направлении посёлка Арчабиль с целью - уничтожить или захватить БТР, разгромить склады вооружения в местном УВД и по возможности уничтожить главаря бандформирования. Исходя из того, что было сказано - Приказываю: - Первое... Второе... Третье...Ответственные...О готовности доложить к двадцати двум часам. Командиры отделений, старшина, каптёр и водители на месте. Остальные, вольно! Разойдись и на ужин шагом марш! - солдаты, озабоченно переговариваясь, двинули на ужин. Водителей, к моему удивлению, осталось больше, чем машин. Оказывается, корочки у всех есть, а водить нечего. Самый маленький и подвижный из овобождённых тянет вверх правую руку, отпустив при этом ремень автомата.
  - Разрешите товарищ лейтенант? - с лёгким акцентом выговаривает он по-русски. Я вопросительно поднимаю брови. Сержанты (Боря и Карманов-эсэсовец), каптёр и старшина с интересом оглядываются на не высокого, смуглого коротышку, стоящего среди шести водителей, - Рядовой Пирмухаммедов Ибрагим, - серьёзно представляется он и опускает руку на ремень автомата. - Закончил учебку на отлично, по специальности механик-водитель БТР. Вторая классность. Стаж вождения три года.
  - Это как? - чудны дела твои господи. Его в восемнадцать лет призвали, а водительский стаж - три года. Врёт что ли? Но старший прапорщик Грязнов серьёзно кивает головой с другой оконечности короткого строя, подтверждая, услышанное всеми.
  - Он с пятнадцати лет на тракторе у себя дома работал. Потом на машину пересел. А в селе не права для вождения нужны, а умение обращаться с техникой. Особенно если страда на носу. Так, что есть у него три года стажа. А как учебку закончил, так его к нам на "именную" и прислали. Хотели БТР пригнать, вот его и откомандировали заранее, чтоб обтёрся. А у нас тут вон что произошло. А Ибрагим водитель от бога, если не врёт, - пояснил старшина. Пирмухамедов улыбался, слушая прапорщика, и радостно кивал головой с низа своего роста, - Не терпится ему покататься. А тут вы про БТР бандитский вспомнили... Вот он, и пришёл место механика "забить", пока кого-то другого на машину не посадили. Которой нет, -усмехнулся Виктор Иванович.
  - А на КамАЗе, кто шоферит? - интересуюсь я не без оснований.
  - Так он и крутит баранку! - скептически улыбается прапорщик. Вид маленького смуглого солдатика и огромный КамАЗ как-то плохо складываются в моей голове.
  - Тащ лейтенант! Вы меня только доведите до БэТРа, а его без ключа заведу. Меня на учебке вместо инструктора в него сажали на вождении, - переживает Ибрагим, нисколько, при этом, не сомневаясь, что молодой лейтенант захватит бронетранспортёр в два счёта, на: "Три- Четыре!" И делит боевую машину на себя, как будто она у нас за шлагбаумом стоит. А остальные водилы с ним конкурируют за место главного военного "руля" и "бампера" с "карданом". Мне бы его уверенность. Но, приятно, однако, когда верят в тебя солдатики. Значит, кроме как матом на них орать, драть за форму одежды и заставлять порядок наводить, чего-то я делать научился.
  - Хорошо, Ибрагим Пирмухамедов, рядовой! Пойдёшь со мной в первой тройке. Иди - готовься. Стой! - спохватываюсь я, - а с КПВТ работать умеешь?
  - Так точно! Стрелял и не раз! - на стрельбище, небось, - Всё - иди! - Пирмухамедов вприпрыжку уносится в столовую. Как мало пацану для счастья надо. Как будто я ему на велосипеде пообещал дать покататься. Спешит поделиться радостью обещанного счастья с остальными. Бежит совсем как школьник, на которого надели кучу амуниции большие дяди, чтоб поиграть в войну. Хотя, Наполеон тоже не блистал высоким ростом, Чингисхан, Владимир Ильич Ленин опять же не богатыри, Гитлер, чтоб он ещё раз десять сдох. Японцы они все низкорослые, а вон как экономику подняли. До самой Фокусимы добрались! Никто не смог кроме нас и японцев атомную станцию взорвать. Никто кроме нас. Правда у них там цунами и землятрясение было. А нам даже и они не понадобились. Америкосы они тоже пытались, но куда им до наших масштабов. Маленькие - они все настырные. Ибрагиму скажи, так он сам БТР угонять пойдёт. И угонит же! если не попадётся. Что за люди мне попались? Господи хоть бы без потерь обойтись. Как говорил наш тактик на занятиях в поле: "Потери бывают лишь у того, у кого обстановка выходит из под контроля, и связи нет, отходить некуда и боеприпасы закончились после полудня в пустыне", - а потом, рассказывал, как он в Мозамбике чуть не помер, когда помогал создавать им регулярную армию. Заодно и про нашу систему выразился, которая их, спецов, сначала агитировала на иностранные заработки, а потом бросила его умирать от малярии в Африке. Если бы не наша любовь к спиртному, не жить бы ему. А так, повезло мужику, что ящик настоящего коньяка у него под кроватью стоял. И купил он себе за ящик благородного напитка жизнь. Согласитесь - хорошее соотношении цены и объёма выторгованного у проведения товара. А просто всё было. Температура за сорок, приступы всё учащаются, лекарств нет. Не производят в СССР такое лекарство. Оно только у империалистов есть, а к ним хода нет - "война-с". Туточки доктор к нему пришёл, болгарин по национальности. Просто пришёл, морально поддержать перед смертью. Честно все подполковнику сказал. Что жить ему сутки, от силы двое, так, как сгорит он от лихорадки малярийной. Посетовал, что посылают таких хороших военных в Африку, а лекарства пожалели для них прикупить у вероятного противника. Уж уходить собрался, семье помочь обещал после смерти нашего офицера. В дверях, доктора, наш преподаватель, тогда и остановил.
  - Слышь, Владко, - говорит,- раз уж помирать, так не пропадать же добру, - Возьми ящик коньяка из-под кровати себе. Ведь кроме тебя никто меня проведать не пришел, ни коллеги инструкторы, ни дипломаты ответственные, ни консул, ни Родина привет не прислала с медпомощью. Заразиться боятся, гады, - Владко остолбенел - коньяк французский больших денег стоит. Глянул на нашего подполковника, на ящик с бутылками у ног своих, на двери за которыми, и где, жена инструктора за углом, в комнате плачет, на мужика посмотрел на нашего, вернее на то, что от него осталось... И, видать, вспомнил почему он русский язык, как родной в школе учил. Как наши их Болгарию от турков спасали в девятнадцатом веке не жалея себя. Как перевал Шипкинский своими телами замерзшими усыпали рядами, но позицию не сдали.
  - Знаешь что, - говорит, - зови жену. Ах да, лежи - сам позову, - прибежала жёнка в слезах, смотрит на доктора, как на колдуна, молит взглядом. Чуда просит. Доктор её быстро просветил, что надо хоть голой плясать на улице, хоть молиться вуду, но продлить жизнь мужа на несколько часов, пока он, Владко, с этим ящиком съездит кое-куда. И съездил. И, непонятно как, где, и у кого выменял ящик коньяка, среди глубокой ночи на лекарство в далёком туземном Мозамбике. Лекарство, которое легально и без возможности попортить себе шкуру пулями, ножами или стрелами с ядом можно было купить только в соседней ЮАР. Вернулся часа в четыре утра, с красными глазами, нервный, взбудораженный приключением и счастливый донельзя. А подполковник наш почти сгорел к этому утреннему часу, только жена, надежда да природная вредность укоренившейся привычки идти до конца, наперекор любому препятствию, не давали ему сдаться и упасть в спасительное небытие, из которого нет выхода. Болгарин вернул долг сполна. Он колол лекарство каждые два часа, менял капельницу, убирал, вытирал, давал попить, ухаживал, отпустил жену отоспаться после бессонных ночей у постели горячего, как дрожащая печь мужа. Измученная событиями и ужасом страшной болезни своего любимого, женщина забылась сидя на стуле, едва коснувшись головой поверхности стола на кухне. Врач смотрел и выхаживал русского, как мать больного ребёнка. Хлебал кофе кружками. К вечеру следующего дня температура спала. А утром офицер попросил есть. Кормили с ложечки, сил есть самому у подполковника не было. А через неделю он смог уже сидеть. Через две начал ходить и набирать вес. Приступы повторялись, но задавленные присмотром и тщательным уходом за больным доктора и самоотверженностью жены-сиделки были гораздо слабее и реже. Через месяц прилетел транспортный ИЛ-76. Тот самый, что появлялся раз в полгода с почтой, привычными продуктами, новыми советниками и грузами. Старший советник запретил уезжать домой на поправку и лечение: "Ты - контракт не выполнил!" - орал он, брызгая слюной в комнате с дефицитнейшим кондиционером на еле сидящего перед ним на стуле офицера. Перед самым вылетом самолёта назад, на Родину, не спрашивая разрешения ни у кого, подполковник самостоятельно загрузился с нехитрым домашним скарбом - одним единственным чемоданом и тощим вещмешком, в транспортный отсек. Достал две гранаты, зарядил автомат. Снял проволочную чеку с кольцом с ребристого, родного тела "Феньки Первой - повелительницы замкнутых пространств" и зажал предохранительный рычаг в кулаке.
  - Смотри мужик, я её долго так не удержу - малярия у меня, - тихо, но твёрдо предупредил он борттехника, который излагал своё отношение к вооруженному "зайцу", его родителям, родственникам, школе где он учился, детсаду где воспитывался, прадедушкам и прабабушкам, сухопутным вооружённым силам, этой долбанной стране в которую они прилетели, чёрному континенту, партии, комсомолу, пионерской организации и другим воспитателям, и всё это многоэтажно, громко, основательно и с надрывом.
  - Ху с ним, пусть летит, - приговорил к жизни офицера и его семью командир воздушного корабля, лично ознакомившись с состоянием неучтённого пассажира и его добровольными требованиями по захвату себя в заложники родного советского государства, когда оценил серьёзность положения, пожалел и спас самолёт и экипаж, и взял на себя ответственность за случившееся. Кольцо с проволочной чекой подполковник и бортмеханик вставили в запал уже после взлёта, раньше этого времени бывший советник обезвредить гранату отказался. Жена сжимала в руках заряженный автомат и вполне профессионально отслеживала всех, кто находился рядом с её мужем, пока Ил не набрал положенный ему "потолок", скорость и направление. Подполковнику припомнили самовольное оставление контракта, черного континента и самоуправный безбилетный проезд, и очень долго не давали звания полковника, мотивируя это тем, что он сорвал выгодный контракт. Как будто торговали людьми, как рабами на рынке в Римской империи, а что там с ним - его проблемы. Зато учил он нас тому, чего ни в каком боевом уставе не сыщешь - самостоятельности, импровизации и умению мыслить здраво.
  А у нас тут не Африка и цены поумереннее, и, что здорово - малярии нет совсем, как и комаров, только мухи летом надоедают. Но от своего мы не откажемся. А урок мы запомнили, как надо за своё время бороться, даже со своими. Не жалея ни себя, ни других, а тем более, материальный ресурсы. И друзей ценить, и врагов использовать. А нам этот опыт и гибкость очень нужны при шатком и неопределённом положении маленького подразделения. А водителей распределяю просто, по стажу, росту и сроку службы.
  - Так, остальные водители. Вы - будете стажёром на ГАЗ-66, вы - УАЗ, вы - наливник - тыкаю я в первого в строю пограничника и последующих. Федя выпучивает глаза и набирает воздух в лёгкие, чтоб возмутиться, как он считает, попытке свергнуть его с водительского кресла мыльницы, - На время боя - мне нужен опытный гранатомётчик, подменишь Федю, - поясняю я. При этих словах Фёдор расплывается в улыбке и довольно сдувает свою обиду в ноль.
  - Вы? - останавливаюсь напротив следующего солдата.
  - Рядовой Петров! - отрекомендовывается мне рослый парень.
  - Да, вы, рядовой Петров, будете стажёром на КамАЗе - заменишь мне механика, если прихватим "борт", - я тыкаю, как старший - младшему, чтоб усилить эффект назначения. Грязнов кивает мне справа, одобряя мой выбор, - Свободен. Ну, товарищи командиры, а мы с вами в санчасть, к майору. Будем соображать, как БэТР Пирмухамедову достать. А то обидим мальца, если оставим без подарка, - народ смеётся. От блин, смешно им.
  Однако, майор, весь наш "командирский хурал" к себе не принимает. Просит всех выйти - покурить, а со мной остаётся наедине.
  - Ну, поздравляю лейтенант! С боевой победой тебя первой! Нет, пожалуй, с третьей. Мне хлопчик уже рассказал, пока его тут твой "гиппократ" мурыжил,- от хитрюга же старший офицер, хвалит вначале. Ага, так в наставлении по психологической подготовке и написано: в начале хвалить , а потом драть как Сидорову козу. Нам, подчиненным так приятнее ,лучше доходит и без обид получается. Если бы ещё все начальники об этом наставлении знали, было бы легче. Вот комендант наш наверное знал, но забыл. Как начнёт стружку снимать, и по фигу ему моё психическое состояние. Поэтому я напрягаюсь в ожидании разбора полётов.
  - Спасибо товарищ майор, но какая это победа? Далеко ещё, так - эпизод. Что теперь-то делать? У нас сейчас двести досов с автоматами на хвосте. И БТР ещё у них. Не дай бог прорвутся до заставы на дистанцию выстрела из КПВТ! - причитаю я и высказываю свои опасения.
  - Ну, ты самопессимизмом не занимайся, Олег! Рано или поздно, но вы бы с ними столкнулись, - это его "ВЫ" мне не нравится. Майор читает мои мысли.
  - Вы, потому, что я не могу сам участвовать. Лежу тут, как база данных! Ни туда, ни сюда! Понял? - молодец майор мне бы так научиться. Я киваю, проехали, - Слышал я твоё решение на боевом в окошко. Правильно мыслишь. Надо их додавить по частям. Пока он своё войско в один кулак не собрал. И людей у тебя на треть больше. И оружия, я так понимаю, в двое больше. Медикаменты. Продукты. Снаряжение. Прибарахлился, товарищ лейтенант! Ты бы мне сюда чего из оружия и патронов приказал принести, а то, как черепаха без панциря я тут беспомощный.
  - Сделаю тащ майор, - уверяю его твёрдо и сразу, а сам думаю про Стечкина в кобуре у старшины. Может у него ещё один есть. Им всё сверх положенного понавыдавали. И винтовка какая-то диковинная. Что ж к ней за патроны там? Майору не до моих мечтаний. Я для него ступень к Кушаку. И эту ступень надо направить куда надо и помочь прорваться сквозь самодельные задачи. И он "работает" меня на предельном режиме, я сейчас его руки и ноги, а он моя голова. И он меня на всякий случай направляет, чтоб дров не наломал в лейтенатской прыти.
  
  - АКС с "Костром", десять ВОГов, пятнадцать магазинов, ПМ в комплекте, два цинка патронов, сигнальные ракеты и СПШ в кобуре, облегченка тактическая, броник, четыре наступательных и четыре оборонительных гранаты, нож, рацию, эмсээлку (тоже мне вояка - МПЛ - малая пехотная лопата), флягу, крышку на голову, подсумки, нитку капроновую, иголку, вещмешок, плащпалатку, бушлат, шапку, горный свитер и бойца с большой винтовкой для обучения. И девять твоих воинов перед моим окошком для практических занятий, - хрена се планы с двумя дырками в шкуре, а самому лежать на боку и ворочаться больно.
  - Вот, что лейтенант, как твои орлы стреляют? Я так понимаю, что до рукопашной их доводить нельзя. Там мужики свирепые, а у тебя юноши не целованные, - я даже мысленно ухмыльнулся. Чай пограничные войска, а не внутренние. Зато ответил, прячась за пограничный сленг.
  - На четыре патрона стреляют все, а кто получше, так на шесть-восемь тащ майор. Кроме снайперов, те на единицу к единице, - если майор и удивился, то вида не подал. Но хватило его не надолго.
  - Так уж и все? - ехидно восхитился и выразил своё недоверие старший по званию.
  - Ну, может повар. Он на ноль патронов стреляет, всё-таки повар. Но зато бадья у нас штык-нож, сто из ста вгоняет на пол-лезвия в любую деревяшку. Вы створки ворот возле конюшни рассмотрите как, ходить начнёте. Там живого места нет от его тренировок.
  - А четыре патрона, это всё-таки, что означает? Я-то понимаю, по твоему тону, что это что-то великолепное по результату, но проясни простыми словами лейтенант, - попросил особист.
  - Это легко. На специальном пограничном упражнении, в составе наряда по два, огонь ведётся с трёх рубежей. Первый лежа. Второй с колена. Третий стоя. Каждому даётся по восемнадцать патронов. На каждом рубеже поднимается по три фигуры. Две ростовых и пулемёт. Вот они мне назад, после стрельбы, в магазине не меньше четырёх патронов приносят каждый. А мишени менять приходится раз в неделю. А при стрельбе лёжа половину патронов, возвращают на пункт боепитания. А стреляют короткими - по два. Два первых - пристрелка.
  - Сколько ж ты с ними занимался?
  - Три раза в неделю, по два захода. Кто не попал - одел ОЗК с противогазом и вместе со всеми назад на заставу. Только остальные без ОЗК и без противогаза на лице. Чтоб мотивация была, - прояснил я майору методы воспитания и обучения, привитые мне в училище не менее изощрёнными преподавателями.
  - Ну, тогда на этом твою тактику и построим, никакого ближнего боя. Подобрался - укусил, отошёл на запасную. Выманил, под фланговый огонь - расстрелял и бегом на следующую позицию, - начал строить мою философию боя контрразведчик.
  - Это как? Пришёл, нагадил и удрал? - усмехнулся, понимая идею майора, я.
  - Точно лейтенант. А делать будем так...
  И двинулась моя самодельная разведка заинструктированная майором. Выдвижение начали в полночь. В этот раз береглись, как могли. Двигались классической гусеницей. Впереди три разведдозора: один по дороге, второй по гребню, третий вдоль щели с другой стороны. Позади уазик, за ним КамАЗ. Не торопились. Шесть километров до выхода на шоссе шли почти четыре часа. Благо ПНВ работали. На повороте обнаружили ожидаемый костёр и охрану дороги. Вот и языки. Взяли двоих, тех, которые спали. Третьего, что нёс службу, снял из бесшумки "Вала" Виктор Иванович. Быстрый допрос одуревших от нашего появления языков дал сведения, что нас не ждут так скоро. Но Курбан объявил срочный сбор всем своим группам, которые ушли в поиск для разбоя и грабежа. Разобраться решил с нами всеми своими силами. А БТР на месте, стоит у склада с оружием и боеприпасами рядом со зданием ОВД, построенном ещё немцами после войны, в автопарке для машин. А люди Курбана расположились на трёх уцелевших этажах этого здания в кабинетах. Вернее на двух, крыши-то также нет, как и у нас - упала и завалила последний этаж здания. А остальные 'курбаши' находятся на первом этаже в остове школы, выше по дороге в посёлке и примерно в километре по трассе от бывшего ОВД. Но это ещё не всё, бывшие солдаты из местных, которые служили в танковых войсках, сумели снять с хранения и завести Т-72, найденный рейдерами в одной из опустевших воинских частей, чем очень гордились и растрезвонили всем о своём успехе по радио. За это Курбан пообещал наградить вновь созданный экипаж и срочно затребовал его к себе для участия в усмирении строптивой погранзаставы. Где сейчас находится танк пленные не знали, но они имели точную информацию о месте где живут удачливые туркменские танкисты. А живут они в начале посёлка у самого выхода дороги идущей с гор на трассу Ашхабадской равнины. То есть максимально удалены от здания ОВД, где стоит БТР-82. И если они прибыли в Арчабиль, то скорее всего остановились возле своих домов для ночёвки. При нападении утром, пока проснутся, соберутся, разберутся, заведутся, организуются и доберутся, то мы уже будем на своём повороте в узости горной дороги, сжатой с одно стороны почти отвесными стенами возвышенностей хребта и с другой стороны глубоким и широким ущельем. И если танкисты, сдуру, бросятся за нами вдогонку, то там свой танк и оставят, если мы не придумаем по ходу что-то лучшее, чем отбиваться в обороне.
  План вырисовался сам собой ещё на заставе. Вначале подбираемся и распределяем исходные позиции для троек. Скрытно окружаем объект и наблюдаем. В предрассветной темноте это не так-то просто. Помогает знание местности пограничниками с десятой заставы. Нас никто не ожидает. Выявляем часового, вернее двух. Первый внизу у склада с оружием и боеприпасами. Второй - на разваленной и обрушившейся на третий этаж крыше здания среди обломков стропил, балок, кирпича и кровельного железа. Наша тройка с Ибрагимом Пирмухамедовым, Серёгой Ивановым и Сашкой Швецом медленно, короткими рывками, на карачках и под конец ползком подбирается к БТРу стоящему у боковой стены не маленького складского помещения, собранного на каркасе из профильного листового железа.
  - Двенадцатый - я Первый! Ответь! Приём,- почти шёпотом вызываю я 'Файзуллу' вдавив щекофон в кожу, чтоб уменьшить звук, летящий в ночи далеко вокруг.
  - Двенадцатый - Первому. На связи! Приём, - отвечает связист Файзуллина. Он главный в своей тройке и до начала штурма оба подчинённых обеспечивают ему комфорт и безопасность работы. 'Вал' переданный ему старшиной десятой заставы с великой неохотой даст возможность почти тихо уничтожить охрану.
  - Работай ЧЗ: один внизу, второй на крыше. Как понял, приём? - Володька Бойко шепчет Даликхьяру переданное мной целеуказание и задачу - их, часовых, уничтожить.
  - Двенадцатый - Первому! Работаем! Приём!
  - Первый - всем! Ноль! - с этого момента все тройки, кроме Файзулинской и моей - отключены со связи. Связисты снимают трёхкилограммовые коробки с плеч, аккуратно кладут на грунт или вешают на подвернувшуюся ветку и превращаются в стрелков. И, до начала штурма, режим радиотишины. Лишь Иванов имеет право выйти в эфир. А сигнал к штурму подаст Пирмухамедов, когда заведёт бронетранспортёр. Роли распределены заранее. Пять автоматов с 'костром' нацелены на окна второго этажа стандартного здания с обеих сторон. К окнам первого этажа ползут бойцы. Вот они уже подобрались к торцу здания и, пригибаясь у подоконников, скользят вдоль стен, занимая проёмы между окнами по фронту постройки. Каждому надо метнуть по гранате в два смежных с перегородкой окна. Достают гранаты. Разгибают усики. Конфигурация дома усложняет штурм. Это обычная двухэтажка с центральным коридором. По обе стороны которого расположены комнаты. Здание имеет метров пятьдесят- шестьдесят в длину и по семь окон с обеих сторон фасада на двух этажах. Плюс два окна в торцах здания, через которые насквозь виден коридор. Итого - шестеро солдат замирают с гранатами вдоль фасада по фронту и по тылу здания. Ещё двоё контролируют окна коридора. Смена часовых у них по традиции ВС СССР - в шесть. До смены почти полчаса. Мы замерли, ждём. Файзулла на сопке над дорогой. Здание и парк со складом видит отлично. Звук вылетающей пробки из горлышка бутылки с шампанским заинтересовывает часового внизу своей необычность в утреннее время, а шорох и стук падающего на строительный мусор коллеги на крыше его уже настораживает. Но вторая девятимиллиметровая пуля, вылетевшая из ствола снайперского автомата, попадает ему в голову и гасит его интерес к непонятным ночным звукам уже навсегда. Пока всё это происходит, Швец обнаруживает дыру для вентилятора в стене склада, вдоль которой он двигается к БТРу. Вентилятора нет - он вырван, что называется "с мясом", из стены. Он привлекает моё внимание знаками. Даю ему добро, и он почти неслышно исчезает в дыре и проникает внутрь помещения. Швец парень крепкий, развитый и ловкий. Он выбирается оттуда через минуту.
  - Чисто, полно ящиков, - шёпотом говорит на ухо. Я показываю ему в сторону здания на окна второго этажа и тыкаю вилкой указательного и среднего пальцев в его автомат и свои глаза и вновь показываю на черные проёмы окон без стёкол, - держи этаж и прикрой, говорит ему мой жест.
  Швец достаёт из брезентового кармашка обтекаемый кругляш 'ВОГ-25' и показывает мне его, кивая в сторону здания. Я отрицательно верчу головой. Мы слишком близко к постройке, а щелчок вставляемой гранаты в трубу 'костра' нежелателен. Пирмухамедову нужно время, чтоб разобраться с БТРом. Он уже внутри машины и нагло включил свой ФАС-фонарь, нарушая мою инструкцию. Я аж шиплю от такой демаскировки. Светлое пятно в люке и лучи света, двигающаяся тень - прекрасно будут видны из здания. Но в ответ на мою вскипающую злость раздаётся громкое чириканье стартера, с усиливающимся чух-чухом довольно рокочет схвативший старт дизель. Муха жмёт на газ. Движок победно ревёт. Я лезу в БТР, оставляя Иванова в паре со Швецом. Солдаты, взмокшие от напряжённого ожидания вдоль стен и в укрытиях, начинают действовать. Те бойцы, что у окон вытягивают крест- накрест чеку у гранат в руках и по очереди кидают оба подарка в 'свои' окна первого этажа. Тут же прячутся в проёме, пропуская взрывную волну и осколки, вылетающие в окна от взрывов. Пять 'ГП-25' пухкают по второму этажу здания. Не попасть в огромные окна постройки начала пятидесятых годов с расстояния в пятьдесят - семьдесят метров невозможно. Да, ещё не додумались противогранатную сетку ставить. Мы не собираемся брать здание и зачищать его 'в живую'. Я лучше завалю его ручными гранатами и выстрелами из 'Костров', чем лезть в темноту и дым развороченных взрывами помещений, рискуя попасть под пулю чудом выжившего противника или подрыв гранаты в узости коридора. Швец заряжает и бьёт снизу в потолок помещений через окна второго этажа со своей стороны от зелёного борта БТР. По его разумению от разлёта осколков реактивной гранаты в этом случае все, кто находится на полу комнаты, или у стен гарантированно получат, как минимум, контузию, несколько ранений и полную дезориентацию в пространстве. Солдаты, забросавшие гранатами первый этаж, разумно сосредотачиваются за обоими торцами трёхэтажки и, не заглядывая, добавляют в коридор первого этажа по паре гранат с обоих концов здания. Четыре автоматчика делают ножницы, вдоль фасада высунувшись из-за своего правого угла дома. Один, лёжа, держит окна первого этажа, а второй наводит своё оружие вдоль окон второго из положения для стрельбы - стоя. В окна коридора высовываться остальным строжайше запрещено, туда летят, через десятисекундные промежутки, оставшиеся гранаты, в том числе и в коридор второго этажа. Может это и лишний перерасход скажет мне кто-то, но вот это меня не волнует, я лучше лишнего туда под страхом смерти прикажу накидать ещё, чем оттуда какое чмо выползет недобитое и моего бойца ранит или не дай бог укокошит. А гранаты пусть эти партизаны экономят, если выживут. И потом, лишняя проверка и контроль не помешает.
  Спрятались. Дождались разрывов. Снова запустили ВОГи, а потом перезарядили и ударили из подствольников вторым, третьим, четвертым залпом. Затрещали автоматы, ломая редкие фигуры, которые вываливались из обречённого дома. Повторили залп из "Костров" по окнам. Гранаты не жалели. Жизни моих солдат важнее круглых и обтекаемых железяк. А КамАЗ и УАЗ уже мчались к месту столкновения, не дожидаясь развязки ночного боя, по асфальту, ощетинившись двумя пулемётами и РПГ в кузове. Место наводчика в бронетранспортёре пришлось занять мне самому. С удивлением обнаружил, что попал не в ручной БТР-82, а в "автоматизированное" кресло наводчика с электроприводом и цифровым двухплоскостным стабилизатором вооружения башни. Ибрагим надавил на газ, и более чем тринадцатитонная машина снесла, как невесомый, импровизированный шлагбаум на выезде из автопарка, расчищая путь к хранилищу, ревущему дизелем КамАЗу на въезде.
  
  Вместо вырвавшегося на шоссе броника, в ворота парка влетели УАЗ и КамАЗ во главе со старшиной. Горящее здание в рассветной свежести, угрюмо дымило в выбитые ещё раньше окна. Старшина добавил гранат во все окна и коридор 'от себя лично', и послал на стражу здания боевую тройку. А сам, с остальными, резво начал загружать КамАЗ тяжёлыми ящиками с боеприпасами.
  - Пирмухаммед! Газуй к школе! - заорал я, сквозь грохот непрогретого мотора. Совершенно забыл про внутреннюю связь, которая, как ни странно была в рабочем состоянии. А шлемофоны лежали на сиденьях водителя, наводчика и командира. Дизель БТР плюнули черным дымом выхлопных отверстий эжектора наружу. И мы покатили по дороге. Пирмухаммедов пару раз оглянулся на то, как я двигаю пультом управления вертикальной и горизонтальной наводки, соответственно перемещая башню и стволы пулемётов влево-вправо и вверх-вниз. Электромоторы надёжно жужжали, двигая вооружение. Лицо солдата в сумраке боевого отделения сверкает улыбкой обожания за то, что в его руках таки оказалась обещанная ему техника.
  - Ибрагим! На дорогу смотри! - прикрикнул я и поводил раструбом ствола башенного пулемёта по курсу машины.
  - Школа! - заорал, довольный своей ролью, механик, разумно притормаживая. Впереди показалось то, что осталось от здания школы. Постройка была старая. Стены чуть не полметра, но крыши, всё же не было. От школы в нашу сторону бежали, на ходу застёгиваясь и поправляя одежду, человек двадцать. Они растянулись на промежутке от школы до поворота, за которым Ибрагим спрятал большую часть корпуса БэТРа. До них было метров четыреста. Я прицелился, выбрал упреждение и нажал большим пальцем левой руки на кнопку электроспуска ПКТ, а потом повёл штурвалом горизонталки влево и вправо. Две тысячи патронов из штатного боезапаса давали мне возможность не экономить на усмирении пыла бегущих борцов за "самообеспечение за счёт других".
  Человек пять попавшие на первую длинную строчку из "семёрок" завертелись, падали и ломались, хватаясь за прошитые пулями места. Ненужные им автоматы бились об асфальт. Остальные на мгновение опешили и, резко затормозив, на бегу, замерли в нерешительности. Ну да, свой карманный бронник, вдруг, лупит стальными шарами в собственные "ворота", и щедро выбрасывает наружу дымящиеся, стреляные гильзы, стукающие по броне с лязгом невидимого механизма ненасытного молоха. Есть от чего опешить с утра пораньше. Самые умные, из тех, кто бежали к нам, упали на асфальт и шустро поползли к завалам у обочины. Они не знали, что у меня ПКТ самое любимое оружие в училище, тем более что пострелять вдоволь никогда не приходилось, а тут такой боезапас! И что мне нужно было ещё больше - ошарашить их, так, чтоб ни о каких ответных действиях, пока мои парни набивали боеприпасами кузов КамАЗа, эти отморозки, даже и подумать не могли. Самим бы уцелеть. Поэтому четыреста патронов к "крупняку" я берёг для усиления эффекта и для расстрела здания, и оставшихся в нём боевиков. А осколки камней, отлетающие от кирпича кладки старой постройки, будут крошить всех вокруг не хуже самих крупнокалиберных пуль главного оружия бронетранспортёра. Сотню патронов к крупняку из возимого боекомплекта эти 'партизаны-паразиты' наверно отстреляли, опробуя оружие боевой машины. Во всяком случае, импульсный счётчик показывает мне наличие четырёх сотен боеприпасов калибра 'четырнадцать и пять' миллиметра. Шевеление тел на дороге окончательно прекратилось под воздействием щедрых очередей танкового пулемёта. По носу БТРа застучали автоматные и пулемётные очереди, выпущенные из окон школы. Ибрагим не терял времени зря и наладил связь с группами.
  - Мухой - прячь колёса! Прячь, мля нах - назад! Назад!- заорал я Пирмухаммедову. Машина покатилась на задней передаче, сбивая прицел у редких стрелков, который попытались осторожно высунуться после того, как четыре окна соединились в одно, из-за обвала трёх кирпичных промежутков стен между ними, развороченных шестидесятичетырёхграммовыми пулями КПВТ.
  - Старшина - Первому! Посылку отправил! Приём! Старшина - Первому! Посылку отправил! Приём!- услышал я в наушниках радостный и повторяющийся голос Грязнова в громком долбёже моего КПВТ по зданию. Теперь я бил в дыры окон, превращая пространство внутри помещения в осколочный дождь щебенки. Дождался паузы.
  - Первый - Старшине! Вас понял! Домой! Пять человек с КамАЗа оставить на повороте. Снайперов, РПГ и ПКМ! Приём! Мухой-мед - газу! - бронник рванулся с места задним ходом, как взбесившийся мустанг. Развернулся, расшвыривая мешающие ему на дороге стволы, камни. И как корабль, погнал, разгоняясь и плавно покачиваясь на торсионах подвески. Башня, развернутая назад, выискивала цели стволами пулемётов, но на такой скорости точно что-то выцелить было невозможно. Сзади вспыхнули огоньки выстрелов. Я выстрелил, примерно в их сторону, короткой очередью из "Владимирова" и закрутил башней вправо, осматриваясь. Больше по нам никто не стрелял. УАЗ во главе со старшиной, таки остался нас прикрывать на повороте на грунтовку вместе с восемью бойцами. В кузове Уаза оказалась две машинки для заряжания лент к обоим пулемётам броника и по пять ящиков патронов к ним. Пирмухамедов счастливо улыбался, лихо тормознул и качнул в поклоне и пыли машину нашим парням и старшине возле уазика. Благодарил, шумахер пограничный, за подарок. БТР присел перед уазиком в реверансе торможения и выпрямился, погасив скорость, нагнав впереди пыльное облако догнавших его завихрений. А к Пирмухамедову Ибрагиму приклеилась после этой стычки кличка - Муха. Коротко, ясно и в точку. Маленький, проворный, шустрый, вредный, бесстрашный и неуловимый.
  
  Наш драп "нах родная заставэн", после нападения на людей Курбана был третьим за последние три ночи. Что даже меня наводило на мысли о праведном и справедливом отмщении в преследовании бегущего противника, и уничтожении его трусливого образа врага в паучьем гнезде, в котором он несомненно живёт. Восточный народ горяч и темперамент имеет жгучий, резкий и реактивный. Только вот у меня было в наличии четыре снайперских винтовки (один ВАЛ), два пулемёта, РПГ и БТР-82 с непобедимым Мухой. Над ущельем поднималось утреннее солнце. Видимость чёткая - на километр не меньше. Перебили мы в это утро не менее тридцати местных борцов за самооборону. А отделались царапинами на броне БэТРа. Месть - святая и беспощадная, с безумными глазами, и бездумной головой борца с неверными, сама напрашивалась в головы оставшихся в живых бандюков. Поэтому засада на хребте ущелья, который тянется вдоль дороги внизу, была просто обязательна. Главное - маскировка. Ждать пришлось недолго. Зато теперь вместо необученных селян одураченных националистическими призывами против нас шли настоящие боевики. Хотя может и не боевики, но руководил ими безусловно человек авторитетный и опытный. Приказы его выполнялись быстро и подразумевали некую боевую слаженность. А наличие желания, вполне может заменить и некоторые умения и опыт, если рядом есть кому подсказать и направить. Правда, со всем их опытом, численностью и злобой они были внизу, а мы вверху. Мы их видели, а они нас предполагали увидеть. У нас за спиной стоял БТР, а их прикрывал танк Т-72, который мы ещё не углядели, зато хорошо услышали. Ставки и цены в завязавшемся противостоянии неуклонно росли в сторону повышения нашего статуса и веса в глазах противника. Интересно, что там ещё есть у Курбана в загашниках? "Град"? Самоходные "Полевые и культурные цветы" выросшие на клумбах ВПК? Десантная "Нона"? Дожились, блин, от собственных изделий отбиваемся! Очень надеюсь, что все вертолёты в округе сдохли на своих аэродромах, а иначе нам абсолютный триндец, разве, что Виктор Иванович будет гасить летучую заразу со своего "Взломщика", как он обозвал противотанковое ружьё выписанное начальством для охоты в горах на девятую погранзаставу ещё в той жизни.
  - Вовремя смылись! - прокомментировал Виктор Иванович рёв движка танка, отражающийся от горных скатов. Лёжа, рядом со мной и рассматривая в оптический прицел подходы к нашей горке, он осторожно водил толстым стволом ВАЛа. В оптическом прицеле его автомата была внутренняя, затемнённая, ячеистая сетка. Прицеливаться не мешала, зато возможные блики гасила полностью. На остальных винтовках старшина приладил картонные, самодельные бликопоглотители. Обёрнутые выцветшими тряпками от старого ХБ, снайперки не выделялись на сером фоне местности резкими переходами окраски воронёных деталей и затертых до блеска "углов" оружия.
  Общим замыслом было то, что майор, кроме пленения БТР, одобрил и предложил тактику мелких укусов. Такая деятельность в общей слаженности давала возможность безнаказанно и, главное, не теряя людей в схватке выбить живую силу у противника и лишить его преимущества в вооружении. Для этой же цели мы хотели организовать засаду после воровства бронника и грабежа склада с оружием. И выбить из строя Курбана ещё человек десять своими винтовками. Причём приказ был простой - не убивать, а по возможности ранить. Единственное, что мы не смогли предугадать и что могло добросовестно осложнить нам жизнь - был танк урчащий вдали на дороге.
  - Что будем делать, лейтенант? Танк всё-таки,а? Может, отступим до поворота? А там его, на повороте и подожжём! Он дорогу намертво закупорит, а пехоту мы из своих "рогаток" положим в предполье, - дельно излагал старшина. Только, если мы его на дороге поставим, то и сами потом выехать по ней никуда не сможем. А вот если мы его остановим до поворота, на котором с одной стороны скала, а с другой стороны обрыв, то и "наезжающих" тормознём и предупредим, и себе дорогу для дальнейших действий оставим открытой. Была у меня ещё одна мысль, как пленных использовать, но это дело тоже надо было обставить соответствующим образом. Между тем, боевики грамотно приближались, рассыпавшись цепью. Они внимательно прочёсывали все строения и завалы по обе стороны дороги. И этим не ограничились. Одна их группа забралась на хребет и медленно двигалась по господствующему горному образованию к моим снайперам на левом фланге засады. Пришлось дать приказ отходить. Одновременно я вызвал пленных к повороту, который становился стратегическим в развивающемся противостоянии. Итого, против нас снизу, вдоль дороги выступало не менее взвода басмачей. И примерно столько же бандитов двигалось по хребту, с явным намерением оседлать вершину водораздела, из-за которой мы пришли и выявить нас, если мы есть. А если нас там нет, то дать знать экипажу танка, что дорога свободна. С танком воевать совершенно не хотелось. Пришлось импровизировать. Отошли за поворот и вскарабкались на скалу. Виктор Иванович со своими четырьмя солдатами отступил ещё дальше. Ситуация сложилась примерно такая. Въезд на дорогу, которая ведёт к заставе, идёт по просторному дефиле и упирается "бутылочным горлышком" в резкий поворот вокруг возвышающейся сопки, далее дорога делает изгиб между обрывистым краем щели и почти вертикальной скалой возвышенности. Низина дефиле простреливается сверху от сопки, что на повороте, просто великолепно. Разведка боевиков действовала по шаблону, проверяла дорогу на километр вперёд от танка, давала добро, танк приближался. Он останавливался на выгодной для него позиции. Стодвадцатипяти миллиметровая танковая пушка надёжно прикрывала пехоту на такой дальности. Стоило только дать танкистам целеуказание, и наводчик разнёс бы в труху любой подозрительный предмет на склонах и вдоль дороги. А достать его на таком расстоянии, без ПТУРСа, мы никак не могли. К тому же по хребту вдоль дороги, к основанию "бутылки" передвигалась вторая многочисленная группа. Справа, поворот надёжно перекрывала уходящая вдаль шель, не менее сотни метров глубиной и столько же шириной. Местность позволяла малыми силами затянуть танк и его сопровождение в ловушку.
  Вопрос был только в том, что сможет ли Пирмухамедов, двигаясь на передаче заднего хода, вписать не коротенькое тело БТР в поворот. Муха ухмыльнулся, так, что некое подобие стыда промелькнуло в наших головах за сомнение в его возможностях. Второй вопрос: "Это кто будет наживкой?" Посылать надо было кого-то уравновешенного, но быстроногого. Рисковать молодыми было нехорошо. И я пошёл сам. Остальные откатились сначала за первый поворот, а потом и за дальний второй, после "подковообразного".
  
  Файзулла выцеливал тех, кто шёл по гребню, развернувшись от меня влево. Я - тех, кто разведывал дорогу для танка внизу. Оба залегли за двумя огромными валунами, причудливо вросшими в горную породу на вершине после которой хребет вдоль шоссейки, что шла внизу, прерывался и давал возможность повернуть на дорогу ведущую к нашей заставе. Водораздел тут же продолжался следующим нагромождением цепи переходящих одна в другую сопок. Первые наши выстрелы уложили самых ближних до нас боевиков на дальности пятьсот метров. Дальше вести огонь было смертельно опасно. Так, как после этого танковая пушка на башне пришла в движение. И мы с Файзуллой со всех ног бросились вниз к БТРу на виду у тех, кто шёл по хребту. Как только мы отбежали от камня, за которым лежали, метров на пятнадцать, раздался взрыв, а затем долетел звук выстрела, и мы кубарем покатились по склону, сбитые с ног взрывной волной снаряда выпущенного из танковой пушки. Те из боевиков, кто шли по хребту обнаружили две убегающие фигуры и начали двигаться бегом, поливая на ходу очередями кувыркающиеся в пыли силуэты. Внизу, нас ждал Муха в БТР, и короткие очереди из крупняка поубавили пыла спешащим к нам по вершинам бандитам. Но уложенные на землю стрелки начали более прицельно обкладывать нас очередями из своих автоматов. Боевики снизу у дороги, видимо, получили радио от верхних и дружно полезли вверхпо склону на нашу высотку. Танк же, наоборот, взревел двигателем и начал разгоняться объезжая горку к грунтовке, которая втягивала его в нашу "бутылку". Муха не жалел патронов. Начал бить длинными очередями из обоих башенных пулемётов и таки заставил примолкнуть огрызающихся по нам с удобной позиции людей "Курбаши". Ещё чуть и нас бы окружили с трёх сторон. Драпать надо было самым ускоренным темпом, что мы с Файзуллой и делали на спуске, не жалея ног по пути к бронетранспортёру, что стоял у подножия.
  
   Мы ввалились по одному в боковую дверь бронника и захрипели, судорожно вдыхая и выдыхая воздух. Камазовский, трёхсотсильный движок сорвал машину с места. Я решил не рисковать. Куда тут ещё рисковать, когда на хвосте самый выпускаемый и массовый основной боевой танк ВС СССР. В башне пушка, шо - мама моя! Пулемёт ПКТ, как у нас в БТР и НСВТ-"Утёс", кажись, на горбе если старый. Нам надо тикать, лететь и даже мчаться.
   - Муха, так - передом и ехай! - приказал, а сам пополз к сиденью наводчика. Счетчик выстрелов сообщил, что "крупняка" у меня сто пять, а "семёрки" пятьсот одинадцать. "Как раз хватит", - подумал я. БэТР мчался к повороту, разгоняясь и закручивая клубы пыли сзади и по бокам замысловатыми спиралями и траекториями.
   - Муха, на самом повороте - тормозишь, - напомнил задачу механику и повернул башню назад.
   - Ага, - радостно подтвердил водитель, сверкая зубами мне в спину. Файзулла, по-хозяйски набивал рожки патронами из вскрытого цинка. Мы ждали недолго.
   Сперва, на вершине высотки, с которой мы скатились с Файзуллой, появились первые бородачи. Слева к ним приблизились те, которые шли к нам по хребту. Потом между подножиями двух сопок появились ещё люди с автоматами. И за ними, в промежуток дороги, между возвышенностями вывернулся танк.
  
   Вывернулся, повёл башней в нашу сторону, потом весь, на одной гусенице развернулся. А пока он разворачивался я ему, в рожу его бронированную очередь из КПВТ и засадил, как пощёчину дал. Мысль была хорошая: во-первых - снести ему что-то из навесного оборудования и если повезёт испортить прицел или пробить ствол - не повезло. Во-вторых: разозлить экипаж и придать им гонору. Что, мол, какой-то вшивый БТР с противопульной бронёй смеет хлестать по мордасам полноценный боевой танк и без ответной пиндюлины. Ага, щас мы ему кааак врежем, сто двадцати пяти миллиметровым кулаком в обратку!
   - Муха валим! - все красивые и правильные слова выскакивают из башки, когда пушка на башне начинает аккуратно выцеливать нашу скорлупку бэтээра у поворота. Как же медленно ползёт машина, спасаясь от бронебойного снаряда за стену поворота. Да нам и осколочнофугасного подарка с лихвой бы хватило. Разрыв встряхивает наш броник уже за скалой, осыпает дождём камней, и оглушает грохотом. Кусок скалы, размером с четыре меня, отламывается и медленно переворачиваясь в пыли и крошках, бухается на дорогу между колеями. Мы драпаем по изогнутости подковы дороги к следующему повороту. Танк в начале ревёт победно движком, но по команде сверху останавливается и вперёд снова идёт разведка боевиков. Басмачи добираются до поворота, за которым исчезла наша бронированная повозка и осторожно выглядывают.
  
  И что они видят? Видят петлю дороги, изогнувшуюся подковой вокруг пропасти. И на расстоянии четыреста метров по прямой -следующий поворот за очередную сопку. И на этом повороте, жопом к ним, внизу, под вершиной, вольготно стоим с развёрнутой башней нашего железного коня мы, и я, совершенно безнаказанно, открываю огонь по их наглым лицам из обоих пулемётов. Каменная крошка брызжет, как вода во все стороны от скалы, за которую моментально прячутся бандитские физиономии. Но прежде меня по любопытным открывает огонь старшина на сопке, что над поворотом, из своей "рогатки" со снайперским прицелом. И два не особо расторопных, но излишне любопытных бандюка остаются на повороте. Их тут же утаскивают за ноги, укрывая бездыханные тела за каменной подошвой горы.
  Моя засада находится на противоположной возвышенности, под которой расположились наступающие люди "курбаши". Справа в двухстах метрах по гребню в небольшой вымоине прикрытой валуном. Лежат в месте совершенно не пригодном для стрельбы по танку четверо моих бойцов. Сидят или лежат, укрытые пропесоченными плащ-палатками Федя с гранатомётом и вторым номером, снайпер и пулемётчик с РПК. Пулемётчик с ПКМ спрятался еще дальше, но, он видит, из своего далека, поле боя внизу и может подать сигнал, когда танк приблизится и пересечёт ту черту, за которой ему спастись от надкалиберной гранаты будет сложно. Они ждут, когда бронированная черепаха подойдёт ближе, на прицельную дальность выстрела из нашего РПГ-7В. А Феде дана конкретная объяснялка - бить сверху по моторному отсеку за башней, в люк механика или в борт, как удобнее. А бандюками рулит не идиот. Он посылает группу из шести человек, по верху водораздела, на сопку, под которой старшина уложил навсегда двоих разведчиков нашего противника. Именно туда и должна выскочить группа гранатомётчика, чтобы подбить танк и сразу дать дёру к нам, сюда под прикрытие старшины и нашего бэтээра, если не выйдет. А если выйдет . то мы бросимся им помогать удержать выгодный рубеж обороны.
  Мы их пропускаем, этих разведчиков, они должны подтвердить своему командиру, что танку ничего не угрожает, и он может спокойно высунуться из-за сопки и развалить своим снарядом задницу нашего бронника, не боясь попасть под обстрел противотанковых средств. Или хотя бы убрать его с узкого пути, чтобы пехота могла беспрепятственно наступать дальше, отвоёвывая у нас повороты горной дороги. Бойцы противника занимают верхушку сопки напротив нашего БэТРа, но не выглядывают нагло, осторожненько зыркают и тут же прячутся за вершину, чтоб не подставиться. Ствол КПВТ недвусмысленно вздёрнут в их сторону. Поворот напротив БТР стережёт Файзула со своей СВД, который спрятался за колёсами и бортом боевой машины. А старшине наверху сейчас хуже всего. Он на одном уровне с той группой, что забралась наверх противостоящей сопки. Стрелять нельзя. Надо подождать пока они дадут танку добро на приближение. А бандюки не спешат. У них преимущество в количестве и огневой мощности техники. Пока. Осматриваются. Треск моих пулемётов и пули выбивают каменные осколки на гребне перед шестёркой "курбановских верхолазов". Те прячут головы и отползают за обратный скат. Но скат почти вертикальный и им там очень неудобно почти висеть и совершенно плохо двигать стволами оружия в такой позе, выискивая цель. Танк медленно трогается. По всей видимости происходящего, и докладу пулемётчика с рацией, в случае обнаружения Феди или другой неприятности, он,танк, двинет назад, убегая от опасности. А без танка, эта куча пехоты станет лёгкой добычей для моих снайперов, прикрытых огнём "крупняка" и пулемётчиков. Странно, что у боевиков нет РПГ. Не награбили ещё наверно. В ответ на эти мысли неприцельный выстрел из-за противолежащей сопки взрывается кучей камней, бьющих градом сверху по броне машины. Файзулла не дал прицелиться высунувшемуся из-за скалы гранатомётчику, а вторым выстрелом загнал за подножие сопки пулемётчика. Значит, РПГ у них есть. И если Файзулла промахнётся... то будет у нас не БТР, а БМП - братская могила пехоты для меня и Мухи, который сидит у руля.
  Всё-таки Федю мы потеряли. Очень хорошо видно силуэт гранатомётчика снизу, когда он высовывается из-за валуна на сопке. Всё разыграли как по нотам. По команде наблюдателя-пулемётчика, когда танка зашёл в зону стопроцентного поражения, старшина и два снайпера открыли огонь по противоположной сопке. Сбросили точными выстрелами вниз, тех шестерых , что обеспечивали танку безопасный подход к повороту, откуда он мог влепить сто двадцатипяти миллиметровый подарок нашему БТРу. Федя и его помощник помчались к присмотренному валуну на краю обрыва, чтоб шарахнуть по танку сверху. Изготовился, Положил трубу на правое плечо, снял РПГ с предохранителя, взвёл и выглянул. Тут его абрис и появился на линии разделяющей небо и землю. Пулемётчик-наблюдатель, конечно, отвлёк многих внизу тем, что открыл огонь со своего места, но всех он пулемётом достать не мог, хоть молотил длинными очередями. Прицелиться в двукратную оптику и выстрелить любопытный Федюня успел, но вместо того, чтоб тут же нырнуть за камень, как его учили, он непроизвольно проследил недолгий полёт гранаты до моторного отсека "бронированной черепахи". Сколько нужно, чтоб прицелиться? Пять секунд - максимум. И Феде, и его оппонентам. Но нападавшие воины Аллаха начали стрелять навскидку не жалея патронов. Место, откуда вылетела надкалиберная граната, расцвело каменной крошкой и пылевыми столбиками от ударов многочисленных пуль АКМов и Ак-74-ых. Стрелка швырнуло за скат. Последнее, что увидел Федя - это была его граната, которая врезалась в броню сразу за башней танка. Кумулятивная струя ударила вскользь, косо пробивая боеукладку, снаряды сдетонировали вразнобой и мощная какофония взрывов сорвала и выкинула башню вверх, уничтожив попутно экипаж и расшвыряв тех, кто находился вблизи уничтоженной машины.
  
  - Я десятый - на приёме! Танк уничтожен! Я десятый - танк взорвался! Я десятый - танк взорвался! - заело нашего наблюдателя. БТР опустил стволы вниз. Старшина и три снайпера, под прикрытием пулемётчика тяжело и сторожко попылили к месту откуда Федя сделал выстрел. Второй номер гранатомёта возился с первым за валуном, даже не предпринимая попыток вести огонь вниз. Часть бандитов двинулась туда же куда и наш старшина, но им пришлось подниматься вверх и огибать крутой отвес скалы под огнём пулемёта. А снайпера бежали по более или менее горизонтальной поверхности. Почти напрямую. Не обошлось и без второй потери. Так помешавший бандитам одинокий пулемётчик прекратил стрелять, чтобы поменять коробку с лентой. Опыта поменять коробку хватило. А навыка поменять позицию в пылу боя у него не было. Гранатомёт бандитов пухнул вверх и после разрыва никто не мог уже сдерживать поднимающихся по пологому дальнему склону мусульман. К этому времени старшина добрался до валуна, за которым пытался оказать первую помощь Феде его напарник. И развернулся в сторону атакующей группы со своим коллегой по точной стрельбе. Вторая пара, не высовываясь, начала кидать за скат ручные гранаты, щедро сея внизу смерть от их разрывов и очищая подножие сопки. Винтовка прапорщика захлопала вместе с СВД соседа и заставила залечь поднимающуюся группу, сразу уничтожив расчёт РПГ. Дуэль на склоне складывалась не в пользу наступающих. Они залегли. Но их позиция откровенно проигрывала одиночным залпам уже трёх снайперских винтовок. Вдобавок, Грязнов, взял Федин гранатомёт и выпустил по лежащим две оставшихся выстрела подряд, выкуривая противника из-за природных укрытий. Боевики попытались отступить и потеряли ещё двоих бойцов. А дальше просто побежали вниз зигзагами, не глядя под ноги. Я посадил за управление огнём БТР Муху. А сам, вооружившись автоматом, с Файзуллой, начал перебежками приближаться к повороту, из-за которого никто не пытался их остановить. Через пятнадцать минут обе стороны заняли исходные позиции, с которых и начинался бой. Воины аллаха окопались на склоне, за которым шла шоссейка и куда выводила грунтовка основы бутылочного горлышка дефиле. Наши парни прочно засели на сопке напротив. Я оседлал поворот, предварительно метнув в неизвестность за ним четыре "феньки", зачистил контрольными выстрелами вместе с Файззулиным, раненных и оглушённых у подножия людей противника. Стрелять было бы неудобно, так, как скала, за которой прятались оба пограничника, была с правой стороны, а слева - пропасть. Выручил обломок, выбитый выстрелом танковой пушки из горного камня и перекрывший дорогу на повороте. Развороченный остов танка горел остатками масла и горючки. Башня валялась метрах в пятнадцати, вывернув поворотный круг в небо и скособочившись на стволе. Вокруг того, что было ранее танком, дымились ошмётки оторванного от корпуса железа. Пыль, поднятая вверх, медленно рассеивалась. Наступило затишье, прерываемое редкими всплесками выстрелов с обеих сторон. А я ж не унимался накрученный адреналином боя.
  - Старшина!
  - Чего?
  - Скажи Мухе, пусть дует на заставу, разворачивается, берёт боеприпасы, всех свободных, кроме левого, и сюда! С миномётом! - заорал я так, что в образовавшейся тишине меня услышали и бандиты, - Одна нога здесь - другая там. Они у нас до самого Ашхабада бежать будут! Моджахеды долбанные! - люди с обеих сторон отплёвывались, снаряжали магазины перевязывали раненных, допивали последнюю воду и ругались, отдышавшись.
  БТР взревел, невидимый за горкой и сделал вид, что умчался на заставу за подкреплением. Развернуться в узости горной дороги Муха не мог. А остаться без такой мощной огневой поддержки не хотелось никак, даже под впечатлением завоёванной победы. В ответ, чуть повременив, над позициями бандитов появился белый флаг, вернее тряпка. Переговоры были недолгими. В качестве парламентёра отпустили одного из пленных с записанной на бумажке радиочастотой. Дипломатические споры велись исключительно по радио. Договорились друг друга не трогать. Обозначили границы владений. Долги простили. Предупредили и пригрозили о том, что будет в случае нарушения пунктов перемирия. Бандиты намекнули на численное превосходство и знание местности. Я напустил тумана про минные поля, БТР и захваченные ресурсы с миномётом, которые делали нас опасной боевой силой. Раненных и убитых разрешалось забрать с поля боя. Мы унесли тяжело раненного трижды, но живого дядю Федю с контуженным и раненным пулемётчиком Косачуком. Бандюки тащили своих из 'бутылочного горла' под прицелами снайперов и пулемёта. Вернули им второго пленного, а Фариза оставили, больно много знает о нас. Тот, второй, уходя, орал проклятия и угрозы в наш адрес. Пришлось отступать с опаской.
  
  Оставил секрет с ПНВ в ночь на наиболее вероятном и опасном участке дороги, вновь закупорив путь на заставу недосягаемой засадой через щель. Их придётся поменять. Но без этого невозможно спокойно считать потери, складировать трофеи и радоваться победе дома, и, конечно, готовиться к новым стычкам. Приехали на заставу. Федю и пулемётчика утащили в лазарет. Где Черныш колдовал одновременно над обоими, взяв себе в помощь трёх наших солдат. Пирмухамедов быстро вскрывал ящики и снаряжал расстрелянные звенья ленты КПВТ. Ему помогали Швец, Шакиров и заинтересовавшийся Архипов. Петров и пришедший ему в помощь Мамедов крутили машинку Ракова, заправляя патроны для ПКТ и ПКМ с Печенегом, и не менее внимательно выравнивали их, чем Ибрагим крупняк рядышком. Бронетранспортёр становился важной, подвижной огневой силой. И обслужить его следовало немедленно. В Бтр то и дело залезали и вылезли по очереди и без неё все пограничники, как бы случайно, по делу и если удастся , то просто так, кроме тех, что были в дозоре. Машинка всем понравилась. Муха ходил довольный между ящиками с боеприпасами и столом с лентами и патронами, польщённый вниманием однополчан. Пришлось рыкнуть. Народ, глянув на старшину, который разобрал свою винтовку и скрупулезно работал ветошью и масленкой из подсумка над деталями 'Вала', взялся чистить оружие. БТР 'смотрел' в сторону поворота дороги откуда открывался вид на заставу для гостей и проверяющих. Теперь из-за поворота могла выехать сама смерть в виде какой-нибудь снятой Курбаном с хранения техники. Кстати, танк или его обломки на проверку оказался заражённым, поэтому его и бросили вместе с воинской частью её выжившие обитатели. Надо будет просветить людей Курбана, как-нибудь при случае и обязательно об альфа, бэта и гамма излучении, скрытом в 'брошенном' железе военных городков. Они тогда сами откажутся от идеи тащить сюда такую технику.
  Договор с Курбаном был устный и ни к чему обе стороны не обязывал. Просто перемирие давало передышку, и было нам выгодно.
  
  Боря вышел из коридора заставы на крыльцо, вокруг которого скопились и те, кто вышел из боя и те, кто ждал нас на заставе. - Ну что там? - вопрос относился к состоянию Феди и Косучука и был адресован Боре - дежурному. А дежурный обязан знать на заставе всё. Лазарет в здании, Боря выходит оттуда. Не знать, что там происходит он не может.
  - Херово, с Федей, а Белорусу повезло - сказал он, имея в виду под белорусом - Косачука, мелкие осколки и контузия лёгкая, уже приспал от обезболивающего, - доложил Боря и потянулся к моему разобранному автомату, - дайте я тащщ летенант? Вам шо, ото больше нечего делать? - невежливо выразился он, намекая на мой внешний вид и угрозу мести нависшую над нами слева. Бог его знает ресурсы этого Курбана. Мне, честно говоря, было неудобно отдавать для чистки свой автомат сержанту, поэтому Боре достался только газовый поршень, который он самостоятельно утащил с расстеленной тряпочки бывшего подворотничка, пока я усердно ублажал шомполом ствол. Под стеной и окнами первого кубрика Шустрый вскрывал цинки приложенным к ним ножом-открывалкой. Связист сидел на узле связи, обложенный спаренными магазинами, пачками, зелеными коробками, шуршащей пергаментно бумагой раскупоренных упаковок и сосредоточенно щелкал вставляемыми в них патронами. Активированная Борей моя командирская сущность начала лезть наружу.
  - Шустрый, ещё воги, гранаты ручные с запалами и ветоши притащи с Дизелем, - нарушил я озабоченную вероятным ответом противника тишину подготовки.
  - Ага, - Серёга глянул на старшину, дождался его кивка и озадаченно двинул в сторону Чулинки и тарахтящего генератора. Несмотря на наши опасения, две засады с часовыми и лихорадочную подготовку к новому столкновению - на левом всё было тихо. По-докладу засадной тройки люди предводителя Арчабиля даже не пытались приблизиться к оговоренным условным границам, и Курбан соблюдал условия перемирия.
  - Обед, тащщ лейтенант, разрешите обед? - это Будько явился на крыльцо, переживает, что не был с нами. Народ оживляется. Война-войной, а обед, как говорится, по распорядку. Однако Валера Будько необычайно суетится, причину его поведения искать некогда и всплывает она только после боевого расчёта, а пока надо всё проверить. А этого всего у меня часа на два-три пешего хода.
  - Боря. Давай без построений, кто закончил чистку оружия - самостоятельно на обед и чтоб, хоть руки помыли и вытряхнули пыль с себя обязательно, - начинаю руководить я, - Бойко! Связь со со всеми постами через каждые пятнадцать минут и по книге их котролируй!
  - Есть, тащщ летенант! - летит мне на крыльцо из окошка ответ толи Сашки, толи Володьки.
  - Если что или нет связи доклад немедленно! Понял? - суюсь я в окошко и махаю рукой для убедительности. Бойко даже встает со стула от такой моей 'аудиенции' в раме окна узла связи, но его руки продолжают заполнять пустые магазины вернувшегося со мной брата. Я спускаюсь с крыльца и иду к БТРу.
  - Архип, что с лошадьми? - отрываю я от заряжания лент моего конского фельдшера.
  - Всё нормально тащ лейтенант, - докладывает он, не бросая своего занятия, - напоенные, мерку овса всем выдал, теперь пасутся на солнышке. На ужин сами придут в конюшню, как учуют овёс в бочке, тогда и напоим ещё раз на ночь, - улыбается он довольный моим вниманием. Я не останавливаюсь на достигнутом мной успехе в получении информации и перехожу к Мазуте.
  - Бондарь! Что с дизелем? ТО провёл перед запуском? Электросеть делаешь? - Бондарь обижается, улыбается моему непрофессионализму в его теме и бодро отвечает.
  - Так точно! - интересно, что это означает? Бондарь поясняет, - всё в порядке, дизель, как часы, провода поменял. А от лампочек новых - взять сильно негде, - в разговор встряёт Виктор Иванович от крылечка.
  - Подойдёшь ко мне - выдам, сколько надо! - громко говорит он. Маз кивает и поднимает брови. Старшина, похоже, всерьёз берётся за свою родную должность и обязанности никому передавать не будет и не хочет. Ну и ладушки.
  - Иди, Шустрому помоги боеприпасы притащить, возьмите УАЗ - на нём и привезёте, - Бондарь уходит искать водителя барбухайки и через некоторое время УАЗ пылит вниз к Чулинке за ящиками.
  - Ибрагим, - не унимаюсь я и зову своего главного бэтээрщика. Тот соединяет между собой снаряженный звенья ленты КПВТ в сорокапульную змею, потом он объединит ленты между собой в пятисотпатронную цепь и аккуратно уложит в боеукладку ящика питания КПВТ, - Как машина? - мой вопрос, а вернее ответ Пирмухаммедова заинтересовывает всех сидящих вокруг.
  - С тебя хмырь Муха! - орёт кто-то у меня за спиной, намекая на проставу механика перед личным составом за полученный подарок и удовольствие обладания таким чудовищем. Ибрагим смущённо и радостно улыбается.
  - С начала патроны уложу! А машина зверь, спасибо тащщ лейтенант, - отвечает он кому-то и мне, и кивает на толстые снарядики и черную крабовидность звеньев в своих руках. Ответ вызывает взрыв хохота на крыльце и вокруг БТРа.
  - Всем спасибо Ибрагим, - поправляю я его и двигаю дальше. Взгляд утыкается в собачника.
  - Карманов, что питомнике? - продолжаю я переходя от одного пограничника к другому. Народ потихоньку подбирается, отряхивается, поправляет одежду, оружие, моё начало традиционного обхода заставы не остаётся незамеченным. Знают, что допадусь до всех, проверю и озадачу, кого увижу. Поэтому парни потихоньку складывают амуницию у стены аккуратными, индивидуальными кучками и исчезают в двери, направляясь на обед. Там, в столовой, даже команду смирно нельзя подавать - запрещено, блин, по уставу. Ну, всё нормально, лозунг: 'Подальше от начальства - поближе к кухне!' - ещё никто не отменял. После обеда напряжение, царящее на заставе, несколько спадает сглаженное тяжестью пищи, усталостью и возможностью отдохнуть до Боевого Расчёта.
  - Виктор Иванович, перед тем как отдохнуть, возьми четверых бойцов и снимите миномёт с Камаза. Надо его утянуть на опорный и пристреляться в круговую. Заодно и ящики с минами и зарядами выгрузить. Остальное оставить в Камазе и загнать в Чулинку до завтра.
  - Понял командир, - Виктор Иванович заботливо прячет Вал в чехол и передаёт Боре, чтоб поставил в расчищенную оружейку. Через некоторое время Камаз пылит колёсами на опорном. И от заставы становится виден треугольник силуэта выгруженного посреди ОППЗ миномёта, с вершиной, хищно направленной сторону нашего тыла. До Боевого Расчёта всем находится, что сделать. Старший прапорщик не останавливается и, прибрав к рукам всех свободных солдат разгружает полностью грузовик в Чулинке и сортирует трофеи по калибрам и назначению. Трассеры, простые и бронебойные патроны в ящиках занимают упорядоченные места на временном складе АТВ под опорным пунктом заставы. Увеличение количества боеприпасов старшину и каптёра безусловно радуют, а вот наша неуёмность в их сжигании не очень. Особенно КПВТ. И боекомплект большой и много места занимают его патроны.
  - Тащщ летенант! Разрешите обратиться, - только сел прикинуть как Боевой проводить, и кого - куда назначать, и на тебе "тащщ летенант" - Пирмухамедов нарисовался.
  
  - Давай, только быстро! - подстёгиваю смущенного и довольного водителя нашей железной кобылы.
  - Тащщ летенант, вы скажите, чтоб мне пустые ящики из-под патронов отдали все, что есть и будут, а то Бадья и МАЗ их сейчас на растопку пустят и сожгут.
  "Интересно! На фига они ему сдались? Может, мебель будет делать?' - предполагаю я.
  - А зачем тебе, Ибрагим, пустые ящики? - любопытствую на всякий случай, пусть объяснит. Не всё ж мне одному ребусы решать.
  - Так это. Я их песком и щебёнкой набью и машинку всю обложу сверху и обвешаю по бокам. А проволоку для крепежа я уже нашёл, - успокаивает он меня и ещё больше заинтересовывает. Хотя ответ, Похоже, я знаю. Ибрагим подтверждает мои мысли.
  - У них там РПГ есть, а если его граната ударит в ящик с песком и камешками. То кумулятивная струя может до противопульной брони и не добраться. А если и доберётся, то силу свою потеряет значительно. И тем, кто внутри шанс выжить будет и БТР спасёт от уничтожения, - грамотно поясняет мне мой механик-водитель, Муха делает паузу и продлолжает, - А то жалко, только отбили машину и если сожгут сразу, то даже покататься на флангах не успеем на нём, - окончательно аргументирует он свою заботу. То, что сжечь его БТР мугут вместе с ним он ещё соображает плохо по своей шкале приоритетов.
  - А, ну давай. Дуй к старшине и Боре, и Бадье, и Дизелю, и Шустрого не забудь! Передай мою команду, чтоб все пустые ящики собрать возле БТР и отобрать у Будько и Маза, пока они их не поломали на доски, - Пирмухаммедов испаряется торопясь остановить неизбежное. Все ящики ему конечно не отдадут, но большую часть он получит, а старшина проверит, чтоб и остальные отдали маленькому механику нашего бронетранспортера. Глядишь имайора покатаем в нём на Кушак его долбанный. Майор наверно спит сном праведника направившего нас по нужному пути, сил набирается. А может притворяется, но нам не мешает приводить себя в порядок. Как оказалось, он в это время помогал Чернышу советами, когда тот делал всё, чтобы дядя Федя остался в живых после таких ранений. Феде повезло, что он высунулся только правым плечом из-за скалы. Туда и схлопотал пулю, вторая - чиркнула по коже головы и пробила каску изнутри, изрядно рванув подбородок удерживающим ремешком, а третья прошила бицепс правой руки навылет.
  На Боевой Расчёт пограничный народ строится усталый, наполовину сонный и недовольный.
  - Равняйсь! Смиррррна-а! - командую, но не обращаю внимания на недостаточно резкое верчение головами и вольные стойки некоторых стоящих в строю. Устали мои солдатики под смертью ходили сегодня почти все и жалко мне их дёргать, но надо и никуда от этого не деться. Да и мы со старшиной еле стоим на ногах. А поэтому я приготовил моим орлам сюрприз, от которого они точно не смогут отказаться, - Застава - слушай Боевой Расчёт.
  - Старший сержант Цуприк!
  - Я!
  - Дежурный - с двадцати до двух! С десяти до шестнадцати!
  - Есть!
  - Сержант Карманов!
  - Я!
  - Дежурный - с двух до десяти, с шестнадцати до двадцати!
  - Есть
  - Ефрейтор Иванов!
  - Я!
  - Дежурный связист! С двадцати до двух, с десяти до с шестнадцати!
  - Есть!
  - Ефрейтор Бойко! - пауза, - Владимир! - уточняю я под смешки из строя.
  - Я!
  - Дежуный по связи - с двух до десяти, с шестнадцати до двадцати!
  - Есть!
  - Рядовой Нефёдов! - все улыбаются - он единственный не ефрейтор среди солдат на заставе.
  - Я!
  - Часовой заставы! С двадцати до двенадцати, с четырёх до восьми, с двенадцати до шестнадцати!
  - Есть! - боевой расчёт продолжается, все внимательно слушают. Можно не запоминать. Лист с выпиской будет тут же передан дежурному и вывешен на доске объявлений под заголовком 'Боевой расчёт' над столом дежурного по заставе.
  - Тревожная группа с двадцати до шести, старший - Лейтенант Зубков ...- далее идёт перечень тех кто, будет подпрыгивать по команде "в ружьё" составе тревожки ночью. Каждый отвечает своё 'Я' в ответ на звание и фамилию, - Те же с шести до двадцати, - не смею нарушить ритуал я.
  - Заслон с двадцати до шести, старший - старший прапорщик Грязнов..., те же с шести до двадцати, - заканчиваю Боевой расчёт, но не подаю команду 'вольно'. Народ удивлённо и любопытно поднимает брови и подбородки, - Баня - с десяти до восемнадцати! Ответственные - старший прапорщик Грязнов, ефрейтор Шустрый, ефрейтор Бондарь. Старшине подготовить замену грязного белья на чистое. Вольно. Командирам отделений - уточнить боевой расчёт и доложить, - народу у нас с гулькин нос, по пальцам можно пересчитать. Уточнение происходит быстро, доклад принимаю с места. Поэтому весь личный состав убывает радостный и возбуждённый предстоящей баней в столовую. А я к своим заботам и майору. И Федю надо проведать с Косачуком обязательно. Да и вторым номерам прилетело не мало, хорошо хоть не осколками посекло. Итого четыре раненых в минусе и БТР в плюсе, если, конечно, не считать плюсом танк, склад и человек тридцать басмачей от Курбана. И боевой опыт который не купишь ни за какие денежки.
  
  Я объявил баню и выходной. Правда почти половина личного состава сидела на подступах и присматривала за левым и тыловыми подходами. Бандиты - по-видимому тоже зализывали раны. Предстояло разобраться с миномётом. Кроме меня этой мортирой заниматься было больше некому. Но прежде чем обратить внимание на сию очень полезную в горах артустановку пришлось заниматься личным составом. Труба кухни азартно дымила, предвещая ужин и сон на чистых простынях и вытрясенных матрасах. Кровати поставили под навесом уцелевшей летней конюшни.
  
  После боевого расчёта, на котором я объявил выходной и банный день ко мне подошёл Боря Цуприк и, стесняясь, чего за ним давно не было, спросил.
  -Тащщ лейтенант, разрешите обратиться? - сказал он и посмотрел на свои полусапожки.
  Моё любопытство вылилось в кратковременную паузу. Я пытался в долю секунды, как идеальный командир, просчитать и предугадать вопрос своего подчинённого. Но солдатская ментальность всегда отличается от офицерской. Хотя и я сам начинал солдатом в прошлом. Ну, блин, что может вызвать смущение у моего сержанта? Наверно снова на боевой выход попросится, подумал я. А то его всё время старшим по тыловому гарнизону назначаю а, других в бой беру. Так, недолго Боре и авторитет потерять среди подчинённых. Придётся его в следующий раз взять. Пока эти мысли проносились под панамой в моей голове младшего офицерского состава, Боря снова доказал, что соображения людей, которые носят за спиной мой маршальский жезл - неисповедимы. А мне, стоит зайти в канцелярию и найти записи с данными на личный состав и освежить эту информацию в собственной башке, в свободное время, вместо отдыха и на досуге, которого нет.
  - Тащ лейтенант, там это, наш повар, того. У него, в общем это, ну, день рождения завтра, - выдал мне Боря. Эх, бляха ты муха! Хорошо, что не сегодня. Традиция, устой, святая моя обязанность - дать пограничнику выходной в день рожденья. Хоть тут у нас ядерная война, хоть зима, хоть космос - не волнует никого. Пусть нет такого в уставе, инструкции, наставлении, приказе. Наизнанку вывернись, сам на службу иди, но напомни, что он тут не машина для несения службы, а прежде - человек уважаемый. Солдаты очень за этим следят, и если забудешь, конечно, слова не скажут. Но настроение у них упадёт ниже артезианской скважины, что возле нашей дизельки пробурена. А у нас в Потешных Войсках Комитета такого не бывает, у нас не подразделение даже, а семья, покруче итальянской Коза Ностры, мушкетёров Дюма и родовых кланов Востока. И я даже не сомневаюсь, если что, они у меня насмерть стоять будут, выполняя задачу. Даже этот балбес хохол, который на заставе полтора года служит, а я только один и для него авторитет мой сомнителен. Ну и поздравить надо было на боевом расчёте. Ох, обидел я нашего повара. Лицо моё начинает заливать красный цвет стыда и сожаления. Как же я так проморгал-то?
  - Боря, - беру себя в руки я, - Шустрого, Грязнова и Дизелюгу сюда давай!
  - Так они ж баню проводят! - добродушно напоминает мне Боря, - Маз печку и воду греет, а Шустрый бельё стирает в машинке за баней. Нашего дизелиста - Бондаря Игоря, обзывают, кто как хочет. И Мазом, и Мазутой, и Дизелем, и Фазой, и Солярой. Он не обижается. Остальные меряют фланги втрое больше его, за это всё прощается, а тем более такая мелочь. Флангов полноценных у нас теперь нет - сплошная зона ответственности, как в ММГ и ДШМГ в Афгане.
  - Тогда Грязнова и ты вместе с ним, ко мне и если можешь по-быстрому, есть у меня идея, - хитро улыбаюсь я, - И Боря, по дороге прикинь, кто у нас Бадью подменить может, - Боря чуть возбуждается. Хорошее это дело, когда мой воин уверен в том, что для меня любая его проблема, это так - семочки. Точно так же, как Дизеля, нашего повара величают Бадьёй, Кастрюлькиным, Ложкиным, Хлебоваром, Хлебоделом, Тарелкиным, Кастрюлей, Сковородкой. Но чаще Бадьёй из-за большого деревянного корыта с высокими стенками, где он месит раз в три дня огромный ком теста на выпечку хлеба. Ох, если б я знал - к чему приведёт моя идея, то может и поостерёгся. Но народу моему пограничному выдумка пришлась по вкусу и в полном, и в переносном смысле слова.
  Когда Грязнов и Боря пришли я изложил им план поощрения повара и предложения по награждению Бадьи ценным подарком. Грязнову, моя импровизации пришлась по вкусу, вот только по поводу подарка были возражения, Боря был в восторге. Проблема была в подмене чуваша кем-то. Грязнов спас положение.
  - А что тут думать - Муха не только на БТР кататься умеет. У них там плов делать мужская работа. Пусть на обед заставе плов сделает. Барана свежего я утром добуду на дальних подступах. Часовые говорили, что вдоль хребта со стороны границы по нашему тылу - большое стадо диких архаров идёт по склонам. Бадья хлеб вчера испёк на три дня вперёд, так что выпечка не нужна завтра, кашу на завтрак никто почти не ест. Но я сварю с колбасным фаршем гречку. Она по любому нравится личному составу. На обед Пирмухамед плов сотворит. А на ужин пригоним Шустрого, и он накрутит фарш из оставшегося мяса. И сварит макароны по-флотски. И баран не пропадёт, и повара уважим, и личный состав праздник почувствует. А я сгущёнку сверх нормы выдам, чтоб подсластить это дело. Никто и не заметит что у него выходной. А если и запомнят то только то, что в его день отдыха кормят не хуже, а лучше чем в будни, - вот он опыт старшего прапорщика, разрулил лучше любого офицера нашу проблему.
  - А дарить-то что будем? - спросил Боря и Грязнов поморщился от моего предложения.
  - А не жирно для повара? - сказал он, и Боря посмотрел на него с явным неодобрением.
  - А ты сам посуди, спит он меньше нашего, а когда хлеб печёт, то ещё меньше. Пашет, как негр в забое. Люди у нас с тобой накормлены горячей пищей три раза в день. И это после того, что в тылу случилось. Мы на него молиться должны. Круги у него под глазами черные не от копоти и угля, а от недосыпа и тяжёлой работы. А он не смотря на это, уже три раза приходил ко мне. Еле отбился.
  - А зачем приходил? - простодушно спросил Грязнов, Боря в ответ на эту реплику хмыкнул с пониманием и знанием того, что просил у меня наш повар.
  - На выход просился. Ага. Я говорит, вообще-то по штатке стрелком-кавалеристом числюсь и проверку в отличие от остальных на пять сдал, а по физподготовке вообще лучший на заставе. И почему меня в боевой расчёт сил и средств не ставите. На боевые выходы не берёте. Я что рыжий, больной или раненный, как "дядя Федя"? - Боря слушал и кивал, соглашаясь с каждым моим словом.
  - Та он что, сдурел? А жрать кто готовить будет солдатам и нам? - возмутился прапорщик, опровергая сказанное ранее и самого себя.
  - Вот, поэтому подарим, заменим и всех по праздничному варианту накормим. Пусть все знают - праздник повара - лучше Нового Года, - оба согласно кивнули.
  - Да дожить бы до него, до Нового Года, - подвёл итог разговора Грязнов.
  - Доживём Виктор Иваныч. Боря, построение на ужин - для всего личного состава. И тихо всем скажи, чтоб похлопали, когда поздравлять будем, и ладоней не жалели, а то экспромт должен быть подготовленным, и быть с виду случайным. Бадье не говори, пусть для него сюрприз будет, - Грязнов пошёл на склад и за Шустрым утрясать выдачу продуктов на день вкусного питания. Заодно поставить задачу Пирмухамедову лично, чтоб не артачился. Муха отнёсся к предстоящему плововарению с воодушевлением истосковавшегося по родной, домашней и национальной пище человека и погнал прапорщика на продсклад, чтоб уже сейчас проверить и подготовить ингредиенты на плов. Морковку тоже нашли в овощном хранилище в избытке. Боря доводил до личного состава единое понимание правильности нашего плана. Я двинул в разваленную канцелярию искать в сейфе свою парадную, новенькую, пахнущую кожей портупею и кобуру с шомполом и шнуром. Поздравлять - так красиво, а совершенство должна сверкать великолепием новизны.
  
  Дежурный заорал в дверь, а потом ворвался на кухню и озабоченно и тревожно передал слово в слово. Бадья купился.
  - Валера, блин! Чо малчишь? Срочно к шефу! Он сказал бегом! Бросай всё! Да не тормози, там чот случилось! Галопом говорит! Что ты вошкаешься? Мне потом за тебя макаронов на уши получать! Давай там все тебя ждут! - Валерка не торопясь, снял фартук, подменку.
  - Подождут! - зло отпарировал повар и, не обращая внимания на возмущённое понукание дежурного, Будько оделся в чистую, выглаженную и подшитую белоснежным подворотничком афганку. Послал нах дежурного с его осторожным поторапливанием (с поваром, на заставе, ссорятся только йоги перед постом и то перестраховываясь), и вставил ноги в свои "парадные" сапоги вместо рабочих и разбитых полусапожек. Одернул китель, убрал складки материи за спину, вытащил выстиранную панаму из полиэтиленового пакета на верху русской печки и водрузил на голову. Осмотрел себя и с недовольным видом обиженного насмерть, но ценного кадра пошёл к выходу. Его походка, стать, движения говорили о том, что вся вселенная поплатится за то отсутствие внимание к его маленькому, но важному празднику, которое он получил на боевом расчёте и после него. Дежурный продолжал нудить где-то позади, за спиной, еле сдерживая хохот. Мрачный, как осенняя дождевая туча Бадья вышел из помещения столовой на "взлётку" и замер в нерешительности. На центральном проходе коридора стояла в две шеренги вся пограничная застава, с оружием за плечами. Головы всего личного состава смотрели, делая равнение налево, в сторону опешившего повара. Дружеские улыбки солдат добавляли освещения, которое скупо изливалось сверху на нас из уцелевших электрических лампочек. Угрюмое и серое лицо начальника нашего пищеварения начало меняться на удивлённое выражение непонимания происходящего, которое читалось в мимике на лице дорогого нам Кастрюлькина. На правом фланге строй возглавлял старший по званию Грязнов. На левом - ближе всех к повару, светился улыбкой маленький Пирмухамедов, наслаждаясь мыслями о предстоящем волшебстве плова. Перед строем стоял я, опустив левую руку с пакетом вдоль одноименной ноги, чтоб виновнику торжества было пока не видно, что что-то есть в моей руке. Валера Будько не теряется, берёт себя в руки, скрежеща зубами, ещё раз поправляет на себе афганку, делает два не очень четких шлепка сапожками по облезлому линолеуму пола.
  - Тащщ лейтенант, ефрейтор Будько по вашему приказанию прибыл! - докладывает он и неуверенно добавляет на всякий случай, подсказывая мне чего он хочет, - Разрешите встать в строй? - всё- таки рожа у него чуть перепуганная. Народ прыскает сдерживаемым хохотом, опуская лица носом вниз ко второй пуговице кителя. Бадья дергается к строю, чтоб в нём затеряться. Не привык наш герой ко всеобщему вниманию. Стесняется, как непонятно кто.
  - Нет, - останавливаю я его и официально-угрожающе приказываю, - Ефрейтор Будько! - рычу, призывая к вниманию всех и мне это удаётся.
  - Я, - автоматически отвечает Валера и заливается краской. Он начинает понимать, что про него не забыли, просто забегались и не успели сообразить в суматохе событий.
  - Ко мне! - гаркаю я, с ироническими и весёлыми интонациями, спрятанными в грозной попытке говорить басом. Толпа в строю выдыхает смехом и наблюдает неотработанный и забытый строевой подход повара к начальнику. Валерка путается в докладе и обзывает меня званием моего предшественника. Застава взрывается хохотом.
  - Тащщ старший лейтенант, ефрейтор Будько по вашему приказанию прибыл, - он опускает руку от виска и смеётся со всеми, махнув ладонью в знак извинения. Я хрюкаю, сдерживая смех от неуклюжих строевых стараний Кастрюлькина и вызываю этим новую волну спорадического веселья в строю. Даже Грязнов отворачивается в сторону на правом фланге и трясёт плечами, не в силах презвозмочь эмоции хорошего настроения.
  - Поздравляем, тащ лейтенант, - негромко, но чётко говорит кто-то из строя.
  - Застава, налево рравняйсь! - пытаюсь я ускорить торжественную часть. Это сразу сделать невозможно. Мой выкрик совпадает тем, что Будько по привычке дергает головой влево - на меня, тогда как все остальные стоящие к нему лицом вертят панамами и головами под ними в другую сторону. Мало этого, рожа Бадьи меняется и приобретает свои обычные саркастические черты, содержащие иронический подвох в них. Так Бадья смотрит на тех, кого посылает распиливать на чурбаки полутораметровые в диаметре стволы вековых деревьев на нашем дровяном складе. Смотрит с умилением провозглашающего смертный приговор и опечаленного этим до нельзя как - братаном на век. Я этого взгляда не вижу, но солдаты в строю выдержать подобострастное равнение Бадьи на меня даже секунду не могут. Перед их воображением сразу становится изможденный, раздетый по пояс лейтенант, со сбитыми в мозоли ладонями. Мокрый от пота, запыхавшийся и напуганный до смерти тем, что не успеет распилить чертову бревнищу, до того как прибежит на помощь всемогущий повар и легко расправится с деревяхой своими мускулистыми руками. Печаль по поводу моего несомненного недостатка так явно выражена на лице Валерки, что приходится повторить вышесказанное с паузой.
  
  - З а с т а в а! На лево - Рравняйсь! Смииирно! Вольно, - их специально-серьёзные-торжественные лица ещё умильнее, чем улыбающиеся виновато, - Товарищи пограничники, сегодня у ефрейтора Бадьи, - начинаю я и спохватываюсь, и поправляюсь, - ефрейтора Будько - День Рожденья! - народ хохочет коротко, дружески и с трудом умолкает под взглядом Грязнова. Повар краснеет. Я продолжаю, - Поздравляю его от вашего имени. Желаю счастья, здоровья и удачи. Ну и главное, чтоб кормил нас так же, как и прежде, вкусно, сытно и своевременно. Объявляю ефрейтору Будько выходной с двадцати часов сего дня на следующие пограничные сутки. Исполнять обязанности Повара назначаются: на ночной доппаёк и завтрак - старшина заставы старший прапорщик Грязнов! - делаю паузу.
  - Я - грозно рычит Виктор Иванович с правого фланга и улыбки и шутки летят из строя по поводу услышанного только что. Немой вопрос застывает в глазах всех, кто находится в строю. А обед? Написано на озабоченных лицах. Повар смотрит и слушает меня со страхом за состояние дел в его богадельне. Я продолжаю. Строй начнает трясти волна приблжающегося хохота.
  - На обед: рядовой Пирмухамедов Ибрагим!
  - Я!
  - ООО! Он же не вкусный, - несётся по солдатам волна удивления, а Пирмухамедом довольно кивает всем снизу-вверх с левой оконечности шеренги. Будько жмурится от наплыва впечатлений. Он не знает радоваться ему тому, что происходит или нет.
  - На ужин: каптёр - ефрейтор Шустрый!
  - Я! - успевает перед взрывом хохота утонуть ответ нашего каптенариуса в нарастающем веселье.
  - Урра! - взрывается строй, а Бадья облегчённо вздыхает. Он знает, как и все, что для того, чтобы смазать своё неумение готовить Шустрый не пожалеет деликатесов при готовке пищи и количественно и качественно. А кроме макарон по-флотски он больше ничего творить на кухне не умеет. Народ пытается стартануть, всё ясно, но я снова беру инициативу в свои руки и задерживаю всех на проходе широкого коридора.
  - И от нас всех, прими Валера такой вот подарок, скромный, - в моих руках скрипит, сверкает новенькой, двойной кожей и оранжевой фигурной прострочкой нитей, офицерская портупея-ремень второго размера. На ней нулёвая коричневая кобура с черным, как смола шомполом и кожаным шнуром с карабином. Я с трудом открываю не растянутый клапан кобуры и демонстрирую всем пистолет Макарова и два магазина к нему свежепахнущие едва вскрытой смазкой, - Властью начальника заставы разрешаю носить в расположении вверенного мне гарнизона и не считать нарушением формы одежды, - заканчиваю я, - Патроны получишь у Шустрого, после того, как сдашь старшине зачёт по эМБэ* и устройству, - и Грязнов с Борей в согласии со сценарием начинают первыми хлопками провоцировать громкие аплодисменты присутствующих, - Вольно, на ужин разойдись, - командую я.
  Народ с удовольствием двигает на приём пищи, осторожно снимая на ходу оружие. Солдаты хлопают Валерку по плечу, проходя мимо, поздравляют, тянут его за уши. Жмут руки, тормошат, говорят, спрашивают, шутят. Тянутся к подарку. А Повар прорывается сквозь толпу ко мне, чтоб выразить своё неудовольствие, тем, что не посвящён в тонкости нашего плана по обеспечению безмятежности его выходного дня, а также делится сомнениями в реальности поварского искусства всех вышеперечисленных персонажей. Однако подарок никому не даёт и уже прикидывает, где взять подшиву для чистки полученного офицерского оружия.
  - Пирмухамед! - орёт Валерка, когда я выкатываюсь на крыльцо, - а ну иди сюда. После тщательного допроса Ибрагима в столовой, в присутствии всех, Валерка выясняет, что делать плов это долго. Почти четыре часа. И только один плов.
  - А первое блюдо? - строго допытывается он до меню предстоящего на завтра обеда.
  - Старшина супчик сварит - гороховый с сухариками! - бодро предоставляет Шустрый информацию о приёме пищи на завтра.
  - Ну-ну! - язвительно заявляет Валерка и покидает кухню. Проходит через зал, демонстративно засунув руки в карманы брючин, - пойду спать! - на талии ефрейтора мерцает коричневым блеском кожи и манит завистливые взгляды коллег офицерский пояс с тремя тренчиками и полной кобурой. Внизу двух тренчиков от портупеи - желтые металлические полукольца, на которые Бадья уже успел повесить блестящие серебром никелированной стали карабинчики. На одном уже прицеплен конец крепкого шнура, закрученный в самораспускающуюся спираль - это верёвка для связывания нарушителя. Своеобразная отметка того, что ты пограничник с линейной заставы, а не с какого-либо тылового подразделения. Там этот прибамбас ни к чему. А у нас - деталь экипировки, как пухлый и герметичный пакет ИПП в левом кармане предплечья.
  - Ага, помечтай! Гагагага, - несётся в спину довольному собой и оказанным ему вниманием повару, - Спорим на банку фарша и сгущёнки, что ты и полночи не проспишь? - хохочет Сашко Назарук. Звуки ужина на мгновение стихают. Кастрюлькин оборачивается в дверях, остановленный наглым сомнением в его возможностях спать, сколько хочешь, в свой выходной день. Бадья смотрит и жалеет Сашку своим откровенным взглядом.
  - Если проиграешь - дрова на выпечку рубишь? - расплывается в улыбке хитрая чувашская морда нашего повара. Он протягивает Шурику ладонь, - Шустрый разбей! - и оба спорщика терпеливо ждут, когда каптёр обстоятельно, положит ложку на край тарелки с кашей, встанет и картинно рубанёт ребром по их замку из крепких ладоней.
  - Песец тебе Бадья! - комментирует Боря Цуприк с повязкой дежурного по заставе. Он заступил на ночь. До шести утра. В моё отсутствие он царь, бог и воинский начальник. Как сержант, он может даже приказ отдать на охрану. Если на это дело нет ответственного офицера или прапорщика.
  - Это ещё почему? - безапелляционный тон Бори взрывает повара вопросом.
  - По асфальту, - хохочет Боря в тарелку и продолжает закидывать аппетитную кашу с подливкой и жареными кусочками архарятины в свой рот. Бадья хмурится. Он не был на выходном более чем восемь месяцев и не понимает ещё, что привычка это теперь его вторая натура. И внутренний будильник, зафиксированный восьмимесячным распорядком, поставит его мозг на уши в свечку беспощадным требованием подсознания.
  
  Стрелки- кавалеристы и связь с собачниками на это в свои выходные уже нарвались, а вот Бадья ещё не испытал на себе могучую и безразмерную по силе мощь пограничных суток. Когда он уходит, столовая буквально наполняется спорами и пояснениями. Народ приходит к неизбежному выводу, что повару придётся по вкусу ощущение выходного отдыха. А мы все насладимся его волнениями и делами. Жару в котёл страстей подбрасывает старшина Грязнов. Он втыкается в Будько на выходе того из столовой.
   - А, обновку примерил? - ласково интересуется Виктор Иванович и кивает на руки засунутые ефрейтором в карманы, - Не жмёт? - ехиднее обычного интересуется он. Валерка вытягивает руки наружу.
   - Выходной же, тащщ прапорщик, - нахально понижает в звании на одну ступень старшину и обиженно заявляет ему повар.
   - Так и я про то же! - говорит Грязнов, довольный реакцией подчинённого, и с иронией смотрит на кавалькаду тренчиков бороздящих новенький ремень на талии Валерки, - Не забудь автомат почистить, подменку постирать и лошадь вашу с каптёром на двоих искупать с мылом, и трензеля со стременами проверь - шоб сияли, письмо домой напиши - потом отправишь, - придирчиво-нежно-заботливо напоминает он Будько основные вехи выходного дня любого настоящего пограничника.
   - Есть, товарищ старший прапорщик, - огорчённо выдавливает из себя Будько под насмешливый взгляд последнего и радостный хохот личного состава, который слышал этот диалог в коридоре через раскрытую дверь столовой.
   - Ещё бы полы мыть заставил в расположении, кусяра, - обиженно бубнит себе Валерка, удаляясь от столовой в направлении узла связи. На этом выходной день повара только начинается. Грязнов берёт в свои руки руководство ужином, рабочим по кухне, и не задействованным в мероприятиях боевого расчёта личным составом. Бадья наслаждается на улице сигаретой, стоя на крылечке между окном аккумуляторной и комнатой дежурного по узлу связи, - побегайте, побегайте, - не злобливо думает он и, не дожидаясь построения для убытия на конюшню, сам, неспешно и медленно загребая пыль, спускается к конскому дому, чтоб покормить и напоить свою лошадь, ответственность за которую он делит с каптёром пополам.
   "Утром искупаю, а то вымажет бока в навозе за ночь. Подменку - после отбоя простирну, автомат в обед почищу, и в дембельский альбом рисунки на кальку переведу. Ещё рог надо зашкурить, лаком покрыть трижды, шинель постирать и вычесать. Вставки сделать на погоны, буквы металлические подпилить надфилем, фуражку натянуть, бляху надраять на станке. А ремень поношу в выходной и сниму завтра вечером, оставлю на дембель", - мечтает он и строит планы своих личных пограничных суток. "Хотя, какой теперь к чёрту дембель. Почищу-ка я пистолет и сдам старшине его устройтво. Глядишь и пострелять успею на стрельбище. В баньке попарюсь вволю, плова попробую. Ага, и надо будет посмотреть, как его Ибрагим делать будет. И Оружейку личную за печкой сделать. Дессу покупать..." - уже реально мечтает он. Выходной день повара ещё только начинается, а впечатление такое, что даже горы и небо с интересом расселись вокруг заставы и с любопытством ожидают дальнейшего развития событий, потихоньку гася свет, как в кинотеатре перед самым началом интересного художественного фильма.
   Как и предсказывал Боря, Валерка сам подпрыгнул в два часа ночи и ноги понесли его в одних только тапочках, брюках и майке на кухню - проверить порядок и ... Вот, тут это самое 'и'. Просто обычно, в это время бадья вынимал хлеб из печи. И хоть делал он это раз в трое суток, что-то не сработало в ошарашенной выходным днём голове нашего Кастрюлькина.
   - Ты что припёрся, Валера? Крыша поехала от выходного? - захохотал Боря, увидев ничего не соображающую рожу Поварёшкина в отблесках ФАСа. Бадья тут же вспомнил спор, разбитое рукопожатие и ставки. Безразлично сунул руки в карманы афганских штанов.
   - Да шо то покурить захотелось, а спичек нет, - сказал он, кувыркая в кармане пальцами коробок спичек и специально используя украинизм вместо стандартного 'что'.
   - А сигарет - тоже нет? - не отставал Боря, не наблюдая ни за ухом Валерки, ни в кармане, никаких признаков табачных изделий или выпуклости пачки. Но ушлого Бадью таким простым способом, на 'ура' не возьмёшь. Тыл это вам не здесь это те ещё комбинаторы, а если тыловик такой же боевой, как и наш Бадья, то это термоядерная смесь. Смесь, которая вкупе со старшиной и каптёром вполне способна порвать на нитки любого и обвести вокруг пальца даже зам по тылу отряда. Что они и делали, полноценно списывая селёдку, которой у нас в огромных бочках было немерянно, как сгущёнку. Уличить в профессионализме и нарушении приказов эту тройку мушкетёров ни начпроду, ни зампотылу, ни начвещу не удавалось. Методы близкие к грани мошенничества не повторялись. Выдумывались новые. Старые способы борьбы за достаток, царящий на заставе, совершенствовались до идеального состояния. Последняя проделка обеспечила 'Чайку', кроме положенного имущества и продовольствия, двойным комплектом афганок, солёными сомами и щуками в бочках, и новенькими офицерскими бушлатами с выделанной, как на шапках богатой овчиной воротников. Не говоря про горные двойные свитера с начёсом, меховые двупалые варежки, обрезиненные валенки и новенькие чехлы под амуницию. Теперь этот задел обеспечивал нам минимум годовое безбедное существование, без учёта живого мяса бегающего вокруг, баранов перегоняемых иранцами на нашу территорию попастись и собственного свиного стада за конюшней. Хрюшки на удивление выживали и даже шакалы ничего не могли поделать с коллективными действиями свинской банды. Боров и две свиноматки, размером с половину нашей коровы Машки, каждый, с восемнадцатью годовалыми поросятами уверенно выгоняли любого не прошеного гостя от корыта с помоями. И вполне могли нанести увечья не осторожному посетителю своего царства в свинарнике. Да и сами не брезговали пройтись плотным строем как по, так и за территорией буквально выворачивая и перепахивая рылами землю. Свинтусы относились к имуществу, за которое нёс косвенную ответственность и Бадья.
   - Ух, ты - забыл! - не растерялся он, - пойду, найду, - и начал поворачиваться, чтоб двинуть в кубрик, а потом показательно покурить на виду у дежурного. Можно конечно стрельнуть сигарету и у Бори. Но это не есть хороший тон клянчить закурить у дежурного, у которого ещё вся ночь впереди. Повар неожиданно обернулся и 'попросил'.
   - Борь, ты часовому скажи, пусть хрюшек проверит, а то что-то они там разгавкались, спать не дают заразы! - Боря даже онемел от такого 'выворачивания рук' сержанту, дежурному по заставе и практически начальнику караула, заму и разводящему в одном лице.
   - Щас, уже побежал грузить. Шёл бы ты Валера спать, а то проиграешь спор и будешь потом отрабатывать! - недовольно выдворил из кухни повара Цуприк, но на всякий случай решил озадачить часового, нарезающего неправильные круги вокруг периметра.
  
  Утром, с восходом солнца, наблюдатели доложили о стаде архаров на дальних подступах, возле подножия водораздела по которому проходит граница. Грязнов прихватил с собой Файзуллу, Швеца, СВД, автоматы и полный боекомплект на всякий случай. Через два часа добытчики вернулись довольные, с молодым, но большим бараном поперёк седла. Рога копытного поражали своими размерами.
  - Иваныч, ты что, вожака завалил? - огорчился я, увидев охотничий трофей.
  - Нет, зачем, вожак в два раза больше был, быстрый, как ветер. А этот хромал сильно. Всё одно барсу достался бы. Шкуру с архара сняли за минуту, разделали ещё быстрей. Теплая кожа буквально сползла с туловища зверя как перчатка. Внутренности, по традиции, отволокли шакалам в тыл, в благодарность, чтоб охраняли нас, как и прежде. Свежее мясо на заставе пришлось как нельзя кстати.
  Спать в семь часов - повар уже не мог. Десять последовательно щелкающих затворами, предохранительными планками и замками магазинов автоматов бодрому сну не способствуют никак. А в десять подвергся, как и все на заставе, химической атаке Пирмухамедова. Правда он успел сделать за это время немало и половину ночью: искупать и покормить лошадь, вычистить автомат, постирать и вывесить сушиться подменку с панамой, подшиться, вымыть подменочные сапоги, пришпандорить новые, металлизированные с искоркой ефрейторские парадные лычки вместо простых резиновых на погоны, написать письмо домой - вдруг повезёт; нарисовать рисунок на кальке в альбоме не удалось зато навёл порядок в личных вещах, посидеть на русской печке спасаясь от овчарки Ингуса и инструктора эСэС. Которые припёрлись на заставу с собачника после службы на подступах и взяли дань банкой сгущёнки и полбанкой фарша. Причём, Ингус хотел взять калым натурой от организма повара, но гуманный и дальновидный Вася, в честь дня рождения, разрешил только погавкать, показать огромные клыки, язык и помахать хвостом на прощанье. После традиционного исполненного виртуозного мата произнесённого с самого безопасного места в навершии русской печи повар покинул помещение заставы и убыл в баньку купаться. Дизель запустил Бадью в баню на два часа раньше общего начала помывки.
   Вот тут и началось это чистой воды издевательство над личным, командным и животным составом организованное старшиной, каптёром и Ибрагимом на кухне. Будько в это время парился, мылся, нырял в царственном одиночестве в бассейн. Выпрыгивал из него и даже играл в бассейне в космонавта, благо, помешать ему почувствовать себя бороздящим холод вакуума астронавтом, было некому. Что он и делал с огромным удовольствием, замерев в бассейне после парилки, и наслаждаясь тишиной, неподвижностью и температурными и водяными ощущениями в плотной толще холоднючей артезианской влаги, которой всегда наполнен наш небольшой бассейн в прокопченной дымом баньке.
   Ему ещё было хорошо, но смутное беспокойство навеваемое отсутствием привычно фланирующего вокруг пограничного народа не способствовало обретению нирванны и не уравновешивало совершенство одиночества, даже в таких аристократических условиях единоличного владения всеми прелестями протопленной баньки, какие обеспечил ему наш дизелист. Валерке не хватало нас, голодных, клянчащих корочку хлеба для своей кобылы или коня, пилящих для него ствол дерева на дровяном складе, заискивания дежурного стремящегося поесть раньше всех, проверяя заодно качество и готовность пищи; треска и дыма при разжигании угольной печки; собственных наездов на рабочего и солдатских шуточек окружающих его сослуживцев; общего перекура на крылечке перед и после обеда; и суеты подготовки к выпечке хлеба.
   Короче, Бадья интуитивно почувствовал себя виноватым, что так оторвался от коллектива и пользовался благами своего выходного, обеспеченным нашим трудом, службой и заботой о нём. Как то привык Валерка, что то, что он заботится о нас не щадя своего сна, сил и времени это нормально. А вот когда он сибаритствует даже и во время своего выходного, то это неуютно, беспокойно и тревожно. Исправить положение можно было только одним способом - снова влиться в коллектив как буквально, так и переносно. Что Бадья и не замедлил сделать.
   Для начала позвонил из баньки на узёл связи. Взял черный эбонит МТТ, приложил к уху, нажал на тангенту, посылая вызов. Ответ Бойки был усталым, недовольным и коротким.
   - Алё, - часовой на вышке тоже приложил трубку к уху потому, как линия вышки, дизельки и опорного пункта была запаралелена с Банькой.
  - Пауки, мля. Почему не отвечаете, как положено? - наехал Валерка на сонного связиста, которому до смены осталось пятнадцать минут.
  - Валера, ё, ты что ли? А я думал часовой? - Бадья уже собирался ответить паучаре в своей обычной ехидной манере, так чтоб он заткнулся и разговаривал повежливее. Но невыспавшийся Володька Бойко соображал у себя дома - на Узле Связи, быстрее, - Что, тоже проголодался? - неожиданно спросил и загнал любопытство на лице повара в недоумённый подъём бровей, вытянутую трубочку губ и расширенные глаза, заставской связист.
  - Кто я? - аж задохнулся повар от такого попрания его начальственной сущности перед самим собой над всеми будущими и настоящими продуктами на заставе и перед теми, кто их будет есть, из его, так сказать, рук. Образно выражаясь.
  - А, ну да, ты ж баньке паришься! - подлил масла в огонь интриги Володька. Часовой на вышке внимательно подслушивал, развлекаясь звуковым оформлением вида, открывающегося с трёхсотметровой высоты над заставой.
  - Не понял? - озаботился Валерка отсутствием информации, - Я ж вроде не в заслоне? Шо, 'В ружьё!'? - запереживал он, передразнивая украинский выговор Бойки с чувашско-русским акцентом, лично синтезированным им самим.
  
  За свою службу, однажды, Будько уже выпрыгнул со всеми по команде 'Заслон и Тревожная Группа! - В ружьё!' и запомнил это событие навсегда.
  Заслон, в котором он оказался раз и впервые за целый год, по ошибке, в густющем, как молоко, тумане, а вернее облаке, перелетел на галопе и рыси линию границы и поскакал в ИРАН к посёлку, в котором расположился жандармский пост. По дороге, вернее тропе прикрытия, плавно переходящей в дорожку для ишаков местных селян, как раз шёл караван этих животных. Каждый ослик был нагружен с крестьянской основательностью дровами, нарубленными на нашей территории, размером, этак примерно в три раза больше самого ослика.
  
  Если посмотреть со стороны лейтенанта плохо знающего линейку, то заслон и все находящиеся в нём свято верили, и показывали, что галопируют по своей земле. А старослужащая половина заслона делала вид, что это так и есть. Интересно ж было без визы за границей погарцевать. Следовательно, караван с дровами, нарисовавшийся на узкой тропе, это суперборзость местных забугорных беспредельщиков. Оная наглость должна была быть незамедлительно пресечена и показательно наказана без применения огнестрельного оружия по людям, но жестоко и, в тоже время, дипломатично.
  
  Особенно дипломатично и миролюбиво прозвучал выстрел вверх из автомата каптёра для придания большей паники, как находящимся на пути домой персам, так и их животным. Инициатива каптенармуса заставы, одобренная лейтенантом, имела положительный эффект для наступающих на Тегеран пограничников. Ишаки, взбудораженные не слыханным и резким звуком, попытались развернуться и посмотреть и выяснить: 'Это что ж там такое и так громко хлопнуло?' - хозяева ослов также проявили любопытство. После выстрела, на мирный иранский караван, с уворованными у нас в больших количествах дровами, неслась, улюлюкая и увеличиваясь в размерах, кавалькада из одинадцати всадников. Мчащиеся, на гражданскую колонну из клубов облачного тумана, кавалеристы угрожающе держали в руках снятые из-за плеч автоматы Калашникова, недвусмысленно удерживая их руками, перевитыми ремнём АК и АКСов, за тонкий ствол на лихом замахе.
  Стрелять-то в нарушителей границы, которые её перешли с хозбытовыми целями строго запрещено. А, поди, угадай, с какими они задачами переехали таким табором к нам? И шо там у них у каждого под широкими одеждами? И в громадных кучищах дров, навьюченных на маленький тягловый скот? Вот народ и собрался, не нарушая инструкций, по русской традиции заложенной ещё гвардейцами Петра, выпнуть супостатов с нашей священной и неприкосновенной туркменской земли, не применяя оружия, почти в кулачки. Позорно, обидно и так, чтоб запомнили мусульмане, чей бог тут главнее! Православный, "кунешно", как говорил сын предыдущего начальника заставы! И исключительно надавать им люлей в образе русского пограничника украинской, чувашской, мордвинской, татарской, бурятской, белорусской, мордовской, башкирской и армянской национальности (остальные нации службу несли и в тревожке состояли).
  
  Результат действий надвигающейся конармии и выстрела превзошёл все ожидания, как наши, так и иранцев. Тем более, что клубящиеся фигуры всадников больше напоминали ночной кошмар, чем наших дисциплинированных хранителей границы в зелёных погонах. Ишаки заорали невпопад, не по команде и не в ногу. Рёв самих себя всполошил животных и людей ещё больше, чем надвигающаяся карающая длань заслона наших пограничников. Животные сделали несколько резких движений, чтоб сбежать подальше, чего им категорически противопоказанно было делать в узости горной тропочки. И тут же завалились ногами в небо и в сторону, встать невозможно - тяжесть дров давит к камню гор. В воздухе поднялась пыль, мелькают копыта перевернутых транспортных средств. Погонщики, сбитые малыми родичами лошадей, выбираются ползком на тропу, а по очищенной от татей тропе уже гордо скачут, меняя направление ствола оружия в руке интернациональные русские пограничники. Гогочут от удовольствия. И пугать не надо. И тут Бадья, впервые попавший в заграницу, но ещё не знающий об этом, видит лежащий на тропе настоящий, капиталистический колун, мечту любого высокогорного повара. И что делает этот тип? Он забывает, что, прежде всего он пограничник. А потом повар! Привычка хватать то, что плохо лежит тут же телепатически и воздушно предается от иранцев товарищу ефрейтору Будько. И заражает его мгновенно. Период инкубации болезни длится ещё меньше, когда в голове у повара возникает видение дровяного склада с исполинскими в обхвате заготовками и треснутый обух своего собственного колуна воткнутого в колоду.
  
  Ну, вам что, жалко колун, один единственный подарить повару высокогорной пограничной заставы ПВ ФСБ, ФСК и бывшего КГБ. А? Это ж вам не топор. Это к о л у н - само совершенство топора в завершённом виде большого и нанизанного на деревянную ручку тяжёлого зубила. Иранцы застыли, как зрители по бокам трассы ралли 'Париж-Тегеран-Ашхабад'. Они-то точно знали, что находятся уже на своей земле. Поэтому явление вооружённых погранцов могло означать только три невозможные вещи: войну, месть - и их обидели так, что пиндюлей нарезать хотят, и им по-барабану, на чьей территории это делать: на своей или на иранской. И самое невероятное - заблудились. Причём уровень фантастичности предположений возростал в десятой степени геометрической прогрессии от первого варианта возможного к третьему.
  
  - Война, - заорал один из них, сея панику и решив, что первое более вероятно, - Бежим, - призвал он к Защите мусульманского Отечества и храбро кинулся по бездорожью в сторону от тропы в горы. Остальных досов заклинило на месте видение современных индейцев от погранвойск. Самым умным оказался самый старый иранец.
  
  Персидский старейшина шёл первым в караване с дровами. Они не зря так хорошо поработали и нагрузили ишаков срубленной и увязанной в аккуратные вязанки древесиной. Высота кучи навьюченных дров втрое увеличивала рост животных. Ишакам, конечно, было трудно идти с такой поленницей над их спинами и головами, но прибыль от продажи в соседнем посёлке должна была покрыть многие усилия своим объёмом. У соседей дрова ценились высоко. Потому, что деревья в их пустынных горах были редкостью, вырубленные под корень на растопку.
   Соображал старик не долго. В его арсенале было мало русских слов, но полно интернациональных жестов и эмоций. От одной только мысли, что столько трудов и прибыль пропадут даром, если эти ненормальные уведут с собой весь караван в отместку за грабёж природных ресурсов своей территории, седые волосы шевелились во всех местах его организма сами по себе. Лейтенант, ехавший первым, уткнулся взглядом в фигуру худого и пожилого селянина стоящего на коленях и распростёршего разведённые руки к небу. Поза старика поперёк тропы призывала небо, скрытое туманом облака, в свидетели, что произошла чудовищная ошибка.
   - Иран! Иран! Иран! Иран! Иран! Иран!- не останавливаясь даже не орал, а стонал он в плаче о возможной материальной потере и большими убытками. И с каждым словом кланялся и бил, бил, бил и бил кулаками и ладонями по чуть влажной горной земле, вымазывая и без того не очень чистые руки и рукава просторной одежды. Битие родной земли и вопли старца не прошли даром для присутствующих. Летёха засомневался, иранцы возмущённо встали, грозно задвигали бровями и подняли гвалт с краёв пешеходной трассы. На саму тропу выйти с обочин не решались. Количественного перевеса у местных не было. Оружия тоже. Они были рассредоточены в отличие от заслона вдоль тридцатиишачного каравана. А заслон сосредоточился за спиной старшего, с удивлением воззрившись на стоны и плач старейшины об Иранской Родине. На какое-то время все участники событий застопорились там, где находились, переваривая происшедшее. Иранцы поняли, что мы не соображали, что прём по их земле и сейчас до нас это только начало доходить. Дунул ветерок и порвал и сдвинул клочья тучевого тумана. В образовавшуюся прореху мы ясно увидели в семистах метрах от нас иранский посёлок. От него двигался жандармский Газ-66 полный людьми в форме и с оружием. Автомобиль медленно отъезжал от дувала по бездорожью каменистого предполья в нашу сторону. Видать жандармам тоже причиталась часть добычи. Иначе, они бы даже ухом не повели бы в сторону границы и предприимчивых жителей кишлака.
   В этот самый момент на младшего офицера, который рулил заслоном снизошло откровение и он, что называется - прозрел
   - Ёманый в стос! Вмлять! Ну ни буя себе муйня! Самки собаки! Куда вы в блин смотрели? Пограничники хреновы! Деды недоделанные! А ну, заворачивай
  шпиндерасты слепошарые - кругом! Мать вашу в хвост и в гриву! Да я вас всех унавожу дома! Что вылупились, идиоты - это Иран! Сотру нах до позвоночника на кроссе, Сусанины! Вмлять! Уходим галопом! Аллюр три креста! Разворачивай! И Марш-Марш - уё...бегаем к ядреням! - но удрать так сразу не получилось, народ конечно и сам трохи перепугался.
   Одно дело на своей местности бить морды наглым сопредельщикам и выпинывать их подошвами и прикладами за пределы госграницы, а совсем другой коленкор если вооружённая группа ПВ (КГБ, ФСБ, ФСК) ворвалась в соседнее мирное, независимое и представленное в ООН государство и устроила погром, нанеся своим видом моральный, психологический и физический вред как иностранным животным, которые свалились с тропы, груженные выше крыши ворованными предметами, так и их хозяевам, оскорблённым этим наездом в тот момент, когда они уже расслабились, оказавшись с краденным у нас имуществом на своей суверенной территории.
   Мы уже насладились видом перевёрнутых ишаков и испуганными рожами дровосеков. Далее надо было быстренько развернуться и дружно и скоренько покинуть соседнее государство - во избежание международного скандала, пограничных комиссаров с обеих сторон и обалденной головомойки для всех, кто будет крайними и иже рядом с ними. Разбираться - потом будем. Этим бы всё и закончилось. Но Бадья внёс свою лепту в отношения с соседями на тропе прикрытия.
  На земле, вывалившийся из вязанки, притороченной на упавшего недалеко ишака, лежал КОЛУН. Бадья и сам не заметил как он слетел с лошади на иранскую землю и обнял колун, поднятый с чужой земли. Согласно неписанных законов приграничья трофей был заработан честно. Они стырили у нас - мы забрали у них. Баш на баш. Вот только сбоку на тропе приподнялся вверх ишак, вознесённый вверх могучей спиной иранского селянина вместе с поклажей. Иранец тряхнул плечами, ишак с горой поленьев ухнул за тропу коротко, жалобно и пронзительно икнув. Так великаны с себя всякую мелочь сбрасывают. 'Хлопчик' был под два метра ростом и возвышался над Бадьёй на три его головы. Остальные досы смотрелись рядом с ним, как недоразвитые лилипуты в хламидах.
  - Мля, - вырвалось у тех, кто увидел вознесение ишака и явление огромного перса из под поселкового транспорта, - Ни бум-бум себе, - без приказа трое пограничников спешились, один из них прихватил лошадей под уздцы, а два затвора лязгнули в унисон. И две маленьких чёрных дырочки на конце пламегасителя АК-74 уткнулись своими вероятными траекториями в ростовую фигуру дровосека нависшую над нашим Бадейкиным. Великан на мелкие, еле видные отверстия стволов 5,45мм внимания не обратил, как и остальные погонщики. Дед перестал опровергать заблуждения нашего заслона и остановился вылупившись на немую сцену. Вокруг топали копытами возбуждённые скачкой кони, храпели выдыхая воздух через нос, звенели трензеля оголовий и антабки взятых за рукоять автоматов, шумели и орали иранцы, лейтенант материл всех вместе, требуя возвращения на Родину. А эти двое, Валерка и Перс, никого не слышали и не видели.
  - А, бумырдукшряму длкольшдранса, агы? - требовал, обличая то ли угрожал карой гигант маленькому бадье сверху-вниз, во всяком случае такая непереводимая абракадабра нам всем и послышалась. 'Пиза и адмирал Дёниц', - подумали мы все, ща задавит, как тапок таракана. А грохнуть здоровяка на его территории не сахар, потом придётся с собой тащить эту тушу к нам - иначе тюрьма или война'.
  - Брось, брось ты нах этот колун, бадья мля, валим! В другой раз заберём! Это Иран! - заорали все наши наперебой, пытаясь вывести повара из клептоманского ступора. Будько никого не слышал. Он гипнотически вылупился снизу прямо в зрачки здоровенного перса и вывалил на него скороговоркой длинное предложение на чувашском языке, который как и фарси никто из нас не знал.
  - Булькрымбулдрымпыолбуль актинарызы душкан шурказ маркензас шартызе, - заколбасил Бадья, - (булькание повара почти не отличалось от тарабарщины перса) от неизвестного нам диалекта Будько впечатление было такое, что вроде он пристыдил здоровенного увальня, тот обмяк, поза иранца приняла не нависающий и угрожающий, а спокойный характер. В этот момент Шустрый, поняв бесполезность щелкания затворами автоматов на иранской территории, вспомнил, что иранцы уважают не современность оружия с его малюсенькой дырочкой в конце ствола, а его калибр. Он закинул автомат за спину и рванулся к повару, на ходу расстёгивая кобуру с СПШ, вырвал пистолет из брезентового гнезда, на бегу 'разломал' пополам, не глядя - вытащил первый попавшийся патрон из укладки в кобуре и сунул в ствол. Шваркнул, объединяя в единое целое две половинки сигнального пистолета, и вскинул двадцатишестимиллиметровый ствол к лицу иранца. Размер дульного среза и вставляемого в ракетницу сигнального патрона поимел сокрушительное воздействие на окружающих заслон персов.
  
  - А ну, птля стоять, уё...лки - завопел каптёр, прерывая мирную беседу повара и дровосека на двух языках и встревая в неё на третьем командном. Перс глянул в черноту двадцати шести миллиметров, припомнил размер патрона сунутого в ствол Шустрым на бегу, боковым зрением увидел, как присели остальные иранцы в ожидании выстрела этого страшного оружия каптёра. Углядел, как машет ему дед из пыли на тропе перед задними копытами лошади лейтенанта, мол хусним с колуном! Да мы за эти дрова, что натырили у этих русских уродов двадцать таких колунов купим и ещё больше нарубим у них арчи в следующий раз! И решил крепкий персидский парень не искушать судьбу и грохнулся на колени перед Шустрым. Полез за пазуху, отчего у всех пограничников сердце ушло через пятки в иранскую землю. Что-то все подумали, что он за пистолетом полез. Балбесы - откуда у селянина современное оружие возьмётся. Всё-таки напряг был приличный. Мы заграницей без визы ещё ни разу не бывали. Иранец вытащил цветную фотку с изображением своей большой семьи. На картинке было не менее десятка детей, мужчины, женщины, старики и вдруг заговорил по-русски. Если бы он оказался нашим комендантом, переодетым в иранца, то это вызвало бы меньший эффект, чем знание им русского языка и воинских отличий на погонах.
  - Эфрейтиор, - правильно обозвал он звание Шустрого, - не стриеляй, - ткнул грязным пальцем в глянец прямоугольной плотной бумаги, - дети, папа, мама, дедуюшка, бабуюшка,- и закивал огромной башкой и протянул руку, показывая мозолистую ладонь, - бери, только не стреляй, - сказать, что мы ох уобалдели, ничего не сказать. Вот это номер! Ай да недоделанные досы! Русский знают! Но восхищаться было некогда. Вскинулись в седла, подали бадье колун, Серёга с СПШ в руке запрыгнул на Дессу и, оглядываясь и понукая лошадей, заслон, ускоряясь, рванул домой под вопли и проклятия сопредельных граждан мужского пола. На заставу примчали нервные, злые и молчаливые. На все вопросы отвечали изощрённым матом. Бадья первым делом спрятал колун на дровяном складе. Лейтенант пошёл 'сдаваться' в канцелярию. Главное в этой игре это кто первый доложит. Наши успели предъявить иранцам претензии первыми. Иранцы не лыком шиты и ответили тем же макаром. В конце концов, инцидент замяли. Лейтенанту намылили шею и влепили выговор, а бадья обзавёлся колуном и стойким уважением к тем, кто поднимается в заслон и тревожку по нескольку раз в день.
  Поэтому к своему стоянию в составе заслона в боевом расчёте относился всегда трепетно и переживал очень не только за себя, но из других, если что-то шло не так. Однако, вернёмся к выходному дню повара.
  - Та не Валер - всё нормально, отдыхай, мы прикроем, если что. Хочешь, я часового озадачу сектором на баню? - предложил связист.
  - Не надо, - вальяжно ответил Валерка, - Кури паучара! - закончил свой опрос Бадья и уже собирался отщёлкнуть тангенту, но с узла связи выдали дополнительный бит информации.
  - Да он заколебал своим пловом! Это ж вытерпеть никак невозможно, таджик долбанный! - явственно услышал Валерка ухваченный чувствительным микрофоном эмоциональный взрыв дежурного по заставе в коридоре. Таджик был на заставе один. Фамилия его была Пирмухаммедов, звали Ибрагим и именно этот представитель Средней Азии должен был сейчас делать плов на кухне и обеспечивать обед. Подбор слов высказанный из коридора заставы мог иметь двоякое толкование, но полярность и направление шкалы эмоций мешала точно определить дальность до источника звука. Будько заволновался. Чуть-чуть, самую малость. Нет, не сильно.
  - Слышь Бойко? - непривычно спокойным тоном вдруг заговорил Бадья, - а что там дежурный так переживает за Муху? Может, помощь нужна какая? Что, не справляется? - закончил он свой вопросник тоном дворянина разговаривающего с простым смертным.
  - Та не, - наигранно безразлично вещала трубка в ухо повару, - наоборот, лучше чем ты управляется, - удар по незаменяемости своего труда повару был нанесён так неожиданно и как само собой разумеющееся дело, что Бадья вскочил с деревянной лавочки на которой сидел в предбаннике и чуть не оборвал провод МикроТелефоннойТрубки.
  Свободные от службы солдаты и сержанты спускались от заставы к бане и увидели, поднимающегося по склону им на встречу, Бадью. Повар начал принюхиваться ещё едва отойдя от бани. Но возле неё пахло соляркой, копотью, дровами, вареным бельём, хозяйственным мылом и порошком. А вот ближе к середине пути сытый, приятный и аппетитный аромат начал вкрадчиво теребить обоняние Валерки.
  - Садист! - услышан он комментарии тех, кто прошёл мимо него в Баню.
  - Сволочь! - выражали своё мнение, солдаты.
  - Гад бессовестный! - продолжали из небольшой гурьбы, Бадью почти не заметили, но переглянулись.
  - Фашист, - перечисляли ругательства коллеги по службе, - Извращенец, - добавили тут же.
  - Чурка не русская, - расслышал Бадья и резко крутнулся на каблуках вокруг себя.
  - Сам такой - хохляра бешенная! - отпарировал бадья, принимая выпад Швеца на свою личность.
  - Валер ты шо? Та мы про Муху ругаемся! А-а, так ты ж ещё на заставе не был! Так у тебя всё впереди! Иди-иди, Ингус уже выл пару раз, нанюхался бедный! Ща и ты обкуришься, - то о чём говорил Швец Валерка понять не мог, но Швеца прекрасно поняли все, кто шёл вместе с ним в баню и подозрительно заржали здоровым молодецким смехом. И самое вредное в этом веселье было то, что смеялись вроде бы и не над Валеркой, но относился хохот и в его сторону, что несомненно. Всё это требовало выяснения и проверки.
  При приближении к заставе запах готовящегося плова усилился настолько, что его хотелось порезать ножом, а слюна сама собой наполняла пространство рта заставляя всех находившихся на расстоянии пятидесяти метров от здания непроизвольно сглатывать. Хуже всего было собакам на питомнике в ста пятидесяти метрах от кухни. Абрек время от времени подвывал терзаемый собственным обонянием. А овчарка Санта гавкала короткими рыданиями. Ингус, как глава стаи в отсутствие инструктора, тихо поскуливал, но терпел.
  
  Свиньям и шакалом всё же было труднее всего. Им конечно можно было, и подойти к окну кухни, из которого лился водопадом в сторону линейки волшебный запах, но вот попробовать этого восхитительного блюда им явно не светило. Поэтому хавроньи и кабан с поросятами упали на теплую землю, стонали, мечтали и тщательно вдыхали. Уж если не пожрать, так хоть нанюхаться вволю решили они всем своим кагалом. Шакалы тоже хотели приблизиться. Но хряк так многозначительно хрюкнул, превращая свой 'Хрю' в предупредительный рёв, когда трое из наиболее храбрых шакалов, поджав хвосты, выглянули из-за канавы за двадцатым участком, что вид немалого клыка сразу поубавил им пыла. Пришлось падальщикам дышать издалека чудом парящим колдовским ароматом на кухне, соблюдая дистанцию.
  Валерка был встречен на кухне как король.
  - Валера, чай? - встретил встревоженную лисью рожу 'отпускника на один день' улыбающийся Пирмухаммедов и предложил по восточной традиции горячий напиток хозяину кухни и столовой, где он был гостем и временным распорядителем. Лицо Валерки приобрело грозно-выискивающий характер. Ибрагим соблюдал традиции и налил горный чай, уважая настоящего хозяина, по-таджикски, только менее половинки в эмалированную кружку. Чем меньше чая в пиалу тебе наливает принимающая сторона, тем больше уважения она оказывает вашему присутствию. Валерка с обычаями таджиков был знаком плохо, поэтому воспринял полкружки чая, как экономность и немного обиделся той мгновенной и беспрекословной славе, которую устроил плов своему создателю.
  - Всё в порядке? - игнорировал он меню Ибрагима, придирчиво с входа осматривая стены, пол, столы с перевёрнутыми стульями на них, разделочный стол, русскую печку, окна и даже посмотрел зачем-то на потолок. Ибрагим светился таджикской щедростью, среднеазиатской широтой и неподдельной радостью.
  - Да Валера, конечно! Полный порядок! Первое на плите горячее, компот из алычи и сушёного барбариса готов - остывает! А плов, вай, доходит! Да! Будешь пробовать? Вот чистая ложка! Фартук завязать? - Ибрагим был в майке, брюках, тапочках и в старом фартуке Бадьи надетым на его шею.
  - Какой? - удивился Валерка. Единственный фартук висел на таджике, и Будько это не нравилось, и вызывало раздражение до тех пор, пока Ибрагим не сделал хлопок и развёл руки вверх и в стороны вправо и влево от дверного проема из помещения столовой в помещение варочного, печеночного и прочего цеха.
  - Ахалай-махалай, фрукты-мрукты, изюм-кишь-мышь, фартук новый нам явись! - Ибрагим сделал таинственной выражение на лице, отвлекающий пас левой рукой, а правой рукой незаметное снимающее движение и перед Бадьёй оказался новый клеенчатый, блестящий и шуршащий подвязками фартук, выданный старшиной на кухню утром. Настроение сразу улучшилось. Забирать свой фартук у Пирмухаммедова сразу расхотелось. Валерка автоматически начал искать глазами подменку на вешалке за дверью, но его подменка болталась на верёвке вместе с одеждой уже многих пограничников между банькой и дизелькой. Пришлось одевать выданную старшиной защиту и закатывать рукава. Панама вернулась на своё место, в полиэтиленовый пакет из-под гороха на печке. Пирмухамед помог затянуть завязки сзади и глянул вниз на Валеркины сапоги.
  - Чистые! Заходи начальник! Гостем у себя будешь, - и подобострастно подставил принесённый рабочим стул в торец разделочного стола, - кушшять будешь или пробовать? - Валерка углядел большой казан на дровяной печке, взял малую поварёшку и двинулся к 'конфоркам'. Пирмухамедов услужливо обогнал повара и как факир положил тряпку на горячую ручку, поднял вверх и откинул в сторону вертикально большую крышку накрывавшую казан. Концентрированный, горячий дух изысканного мясного блюда поразил повара как бинарное оружие, вэ-газы и иприт с фосгеном одновременно, моментально и сразу целиком.
  - Ух, ты! - не удержался Валерка, когда к обонятельным, и вкусовым образам добавился и зрительный антураж. Плов переливался растопленным жирком, как живое сокровище, блистал прожаренными кусочками мяса, выглядывающими из рисового массива, манил оранжевой привлекательностью морковки и прозрачно-золотыми кусочками жареного лучка. То тут, то там на поверхности этого чуда выделялись вкрапления редких горошин, шариков черного перца и отдельные риски чего-то ещё непонятного, но, несомненно, чудовищно вкусного и зовущего. Будько непроизвольно сглотнул под смех рабочего по кухне, который пронаблюдал похожее явление на дежурном, старшине, каптёре, связисте и дневальном. Все забежали на кухню как бы случайно. Один проверить порядок, второй просто проверить рабочего, третий молоко от Машки принёс, связист сделал вид, что не ел утром, каптёр принёс якобы соль, которой в столовой было полно. Плова попробовать никому не удалось - слишком рано примчались, зато аппетитное вожделение буквально околдовало заставу и прилегающие к ней ближние подступы. Легче всего было часовому на "вышке", когда он туда в двенадцать часов поднялся, он точно знал, что его порция в четыре дня будет самой обильной. Ему оставалось немного - вытерпеть это издевательство до четырёх часов дня, когда его сменят. Сменившийся же часовой шёл на заставу сверху, как крыса в море на звук волшебной свирели маленького гнома. Увернуться от невидимого аромата было невозможно, он притягивал так, что пришлось попить воды из крана на улице, чтоб заглушить зов терпящего изощрения жданок желудка. Валерка же на кухне понял, что его величие не в том, чтобы попробовать, а в том, чтобы удержаться от этого действия.
  - Ладно, ставь тарелки, зови дежурного, посмотрим, как народ этот плов есть будет, - выдал свой вердикт Будько и, не попробовав второго блюда, двинул на улицу из кухни. Ибрагим счастливо улыбался, успех его плову был гарантирован на все двести процентов.
  
  Дежурный по заставе уже собирался рявкнуть, для полного счастья и своего самоуважения, контрольную фразу-команду: 'Застава! Строиться на обед!', - но тут оказалось, что личный состав уже давно стоит перед крыльцом у входа на бетонной дорожке и смотрит на дежурного весьма голодными взглядами, полными нетерпения с чистых и вымытых в бане лиц. Несмотря на то, что подменка на народе стоящем в строю была весьма разнообразной, но в целом она соответствовала уставу и духу военного подразделения. Мы со старшиной решили по обычаю и привычке обедать после личного состава, принято так у нас в погранвойсках на линейных заставах. Сначала солдаты и сержанты, а потом офицеры и прапорщики. Были у нас как-то и тринадцать генералов, они на Кушак зачем-то ездили. Но эти долго не задержались со своими животами и лампасами, отдышались, водички попили и удрали в тыл на санаторные воды Арчабиля, оставив в недоумении, как нас, так и нашего Шефа, который им водичку с концентратом и разливал из своего графинчика прямо возле шлагбаума. В полевых, так сказать, и горных условиях, приближенных к небесам.
  
  Обед проходил под хвалебные возгласы в отношение Ибрагима, который сиял за дверью ведущей в кухню в открытом окне раздачи. Бадья восседал, как падишах в столовой и лично спрашивал каждого солдата о том, мол, как сильно понравился ему плов, сделанный под его личным руководством. Хотя можно было и не отвечать, но народ лил елей на Валеркину голову. Ибрагим не препятствовал - знал, что лучше его плов сделать никто не сможет. А славу он подарил настоящему повару - Валерке, который каждый день и ночь, неделю за неделей, месяц за месяцем. И пусть его пища не была такой вкусной как блюдо Ибрагима, но скажите мне, что может быть вкуснее горячего чая и ломтя теплого хлеба с маслом после холодной ночи на дальних подступах. А плов, плов это праздник, когда каша, хлеб и первое блюдо есть в изобилии.
  Ужин готовили вместе с каптёром.
  - Валера, а воды хватит для макаронов? - тормошил повара Шустрый.
  - Бадья, а соли добавить в фарш? - переживал ефрейтор.
  - Блин. А зажарку, на каком масле делать? - проверялся он на всякий случай.
  - Ё, про чай забыли! - говорил он, во множественном числе подразумевая обоюдную ответственность.
  - Может ещё угля подкинуть в печку? - не отставал от повара каптёр
  - Не суетись Серёга, народ после обеда вряд ли, что есть вообще захочет, - успокаивал каптёра Бадья и посылал рабочего колоть дрова на ночь. В руках Бадьи лучок приобретал на сковородке не чёрный и обугленный оттенок угля, а приятно-золотистый цвет. Макароны не слипались, фарш прожаривался так, как и нужно. Шустрый только вносил нервность и изливал свой страх в окружающий обоих зал варочного цеха, как величественно именовали кухню в документации и описи имущества висящей на стене.
  Ужин прошёл без происшествий. Выходной день повара закончился. Застава отмытая в бане и сытая стараниями трёх поваров вступила в новые пограничные сутки обновлённая, чистая и посвежевшая. Однако прежде чем прошёл Боевой расчёт, пришлось мне попереживать о завтрашнем дне. Не всё ж лейтенанту банный день и праздничный плов на обед.
  
  Да, я объявил баню и выходной. Да, рисковал. Но Курбан таки побоялся сунуться под стволы бронника и миномёта. Правда, почти половина личного состава сидела на подступах и присматривала за левым и тыловыми подходами. Бандиты - по-видимому, тоже зализывали раны. Странно было то, что со стороны границы не было никаких поползновений. Иран, как вымер после взрывов 'за нашей спиной'. Не перегоняли отары, чтобы попасти их на нашей территории. А места однако было навалом. Из-за величины хребта по вершинам которого проходила линейка, госграница находилась от заставы на расстоянии почти пятнадцати километров на левом и в восьмистах метрах на правом и потом снова дистанция расширялась в сторону наших соседей справа. Огромный промежуток конуса практически не используемой земли лежал между нашим опорным пунктом и линией границы - длинной почти в шестнадцать километров, и шириной основания, наверное, и более пятнадцати, и упирался своим наконечником в стык правого фланга. В обычное время иранцы даже умудрялись поля засевать и обрабатывать на нашей территории, урожай собирали в полной безопасности. Не говоря о сборе дров, косьбе травы, охоте, чае, чесноке, луке, ягодах. А тут тишина и архары по склону водораздела у границы непуганые. Значит, боятся чего-то местные иранцы больше, чем нас на заставе. А кого им бояться больше? Только своих сумасшедших исламистов. Вопросы возникали сами и требовали ответов. Информации не хватало именно справа и со стороны границы. Я сидел, думал и наблюдал, как на верёвках растянутых между баней и дизелькой полоскалось бельё: простыни, наволочки, трусы, майки, полосатые тельники, штаны куртки, панамы. В наряд уходили прямо из бани, чтоб поменять тех, кто был в боевом охранении. Уходили ещё во влажных от стирки афганках, но чистыё и вымытые, как обновлённые, в воде и парилке. По традиции наряд становился на приказ без магазинов и после приказа заряжался под управлением дежурного. Точно так же делали после выполнения приказа и доклада. Любим мы свои маленькие прелести, отличающие нас от других войск. 'Гиппократ' не отходил от Феди, Косачука и заодно гонялся за их вторыми номерами. Майор вылез на солнышко и дремал на кровати, установленной возле входа. Труба кухни азартно дымила, предвещая ужин и сон на чистых простынях и вытрясенных матрасах. Кровати поставили под навесом уцелевшей летней конюшни. Я ещё утром проснулся с плохими предчувствиями, не смотря на предстоящую баню, запахи плова и непривычный покой вокруг. Ночью даже сон не пришёл в мою голову. Что-то смущало и тревожило. Доклады с ночи и утра были положительными. Но майор сидел на крылечке, в накинутом на перевязанные плечи бушлате и поджидал меня самым откровенным образом, игнорируя старания Пирмухаммедова и не замечая радостную суету банного дня.
  
  - Что, лейтенант, не отдыхается?
  - Да, гложет что-то, не понимаю что.
  - Хочешь скажу?
  - Ну?
  - Тебя правый фланг гложет и неизвестность на нём.
  - Вы, я смотрю, уже ходить начали.
  - Скорее хромать.
  - Есть идеи?
  - Есть - послать Разведывательно Поисковую Группу на правый.
  - А не рано?
  - В самый раз, пока на левом курбаши силёнку собирать будут.
  - БТР оставь тут, возьми УАЗ, конников и миномёт с РПГ и "Печенегом", ГАЗ-66. На сам Кушак не лезь. Проверь дорогу до подножия и соседей на правом. И торопись лейтенант не спеша.
  - С нами хотите?
  - Да не выдержу я тряски, ещё раны откроются.
  Лучше бы мы туда не ходили - на правый. Запах тлена мы почувствовали ещё до того как выскочили на последнюю горку перед тем, что осталось от заставы соседей. Застава Чарли была уничтожена не взрывом, а теми, кто пришёл сюда сразу после него. На выстоявших и побеленных стенах темнели выщербины от пуль и осколков. В живых остались лишь восемь лошадей, которые сбились в малый табун и паслись на склонах вокруг. При виде нас лошади сами потянулись к высохшей на солнце колоде. Вода полилась из крана в колоду самотёком. Личный состав заставы лежал не похороненный то тут, то там в тех позах, в которых солдат застала смерть. Смерть пришла со стороны границы. Следы рифлёных подошв, оставленные нападавшими, не совпадали с рисунком на ботинках и полусапожках убитых. Уничтоженную заставу обнимали россыпи гильз оставленные в разных местах по периметру охвата. Оружие оборонявшихся валялось либо искорёженное, либо разобранное в одной большой куче. Те кто напал на Чарли собирались сюда вернуться. Ничего не сломали. Соляру не слили. Дизель не повредили. Мины не поставили. Или ждали своих, или сами хотели прийти, или спешили очень. Враг справа имел клыки и опыт ведения войны гораздо больший, нежели бандиты, с которыми пришлось повоевать в Арчабиле. Рисковать своей командой смысла не имело. Каждого чарлинца, во избежание сюрпризов, в начале стягивали с места, на котором он лежал, специальной "кошкой", зацепив крючками за одежду или пояс.
  - Тащ лейтенант, они со стороны границы пришли, вон там следы. Напали, скорее всего, утром, после взрыва. Наши все почти не одетые до конца лежат. Ушли дальше, на их правый. Но не по дороге - склону Кушака
  ' Твою мать! Куда же эти ниндзя ушли? Не на Кушак ли?'
  - Так, найти лопаты. Похороним парней. Охранение - на крышу. Документы собрать. Проверить АТВ, - в складе АТВ стояли нетронутые ящики с патронами, гранатами, ракетами и выстрелами.
  - Тащ лейтенант. Я тут пульки выковырял и гильзы нашёл. Смотрите, она в наш ствол АК-74 - никак не входит, - собачник озадаченно смотрел на меня, ожидая ответа.
  - Правильно и не войдет, это пять и пятьдесят шесть сотых миллиметра, а не наш пять - сорок пять. Натовский стандарт. И он тут только у иранцев может быть, - вот так, и противник нарисовался ещё один, - Шустрее парни, а то, как бы не опоздать...
  Хоронили быстро, в братской могиле. Поставили столб от системы и написали на дощечке. "Здесь похоронены 22 пограничника ПЗ Чарли, погибшие при выполнении задачи по охране государственной границы". И список. И врисовали звездочки напротив каждой фамилии в фанерку, прибитую к креозотной опоре. Вечная память. И залп вхолостую, чтоб по-тихому и не светиться. Мы вернёмся мужики. Мы народ свой соберём и вернёмся. Уже сели по машинам и лошадям. Когда увидели одинокую фигуру в порванном камуфляже. Она появилась из-под земли. Это была жена командира заставы. Женщина молчала, просто шла босиком к нам, ступая окровавленными подошвами по горячим камням. Она не чувствовала их жара. Подняла руки, схватилась за голову, узнавая своих, всхлипнула и упала на землю, подломившись в коленях. Побежали все. Лихорадочно отвинчивали крышки с фляг. Начали лить воду в щель между потрескавшимися сухими губами. Истощённое лицо было покрыто ссадинами, пылью. Волосы смешались и шуршали на ощупь, как высохшие листья.
  - В машину быстро. Уходим.
  Назад уходили по КСП вдоль дозорки. Если нас пасут пришлые спецназеры, то на обратном пути есть засада. По дороге нашли место, где иранцы перешли границу. Разбираться не было времени. Изготовились к бою, прикрыли собачника-следопыта работавшего на КСП дорожку следов нарушителей. Так и захотелось запустить в небо три красных, что на языке условных сигналов округа означало одно:" Вооружённое вторжение на охраняемую(советскую) территорию войсковых групп и банд!" - или ещё короче - "Война!"
  - Есть тащщ летенант! Просчитал следовую дорожку, - докладывал наш Великий Змей, - Около шестидесяти человек прошли. Пёхом. Все гружёные, килограмм по тридцать-сорок. Не ниже метр семьдесят восемь. Отборные мужики. И, гады, что характерно, с ухищрениями они не двигались, шли спокойно, как к себе домой, как немцы в июне сорок первого, - нам от этого добропорядочного перехода захотелось развернуться и поискать тех, кто затоптал КСП и дерзко и грамотно расстрелял наших соседей. Если бы у нас был тыл на который можно опереться! С дивизиями прикрытия госграницы, резервом отряда и округа, то мы бы вцепились бы им в хвост и гнали бы до тех пор, пока не раздавили бы где-нибудь между отрогов. А тут... поскрипели зубами, рассыпали конный дозор веером и поспешили на заставу, внимательно оглядывая прилегающую местность. И правильно сделали, как потом оказалось.
  
  Добрались. Майор ждал на крыльце. Выслушал мой рассказ. Посмотрел, как унесли женщину в санчасть. Кивнул.
  - А ты молодец лейтенант, - от неожиданной похвалы я дар речи потерял. Майор постановил, что я всё сделал правильно, - Только вот дурак ты, что хоронил убитых и лошадей собрал и увёл с собой. Да ещё пол АТВ уволок на мыльнице.
  - Почему? Наши же. И боеприпасы.
  - Тебе повезло. Те, кто их убил, были слишком далеко или чем-то заняты. И это не твои недотёпы-туркмены. Они просто не успели до вас добраться.
  - А кто?
  - Сколько времени ушло на похороны, АТВ, лошадей?
  - Ну, минут, нет, - часа полтора-два!
  - За полтора-два часа бегом, с оружием, ты, сколько пробежишь по горам?
  - Если...- начал я.
  - Без если.
  - Десять километров, если выложусь, то двенадцать.
  - Я столько же, если здоров.
  - Так что? Они от меня как минимум в двух часах бега?
  - Соображаешь! А кто или что у нас от Чарли на таком расстоянии?
  - Только два объекта, нет, три.
  - Кто - Кушак?
  - Ещё государство Иран и твоя застава. Застава отпадает. На Кушаке наши - отряд охраны спецобъекта. Поздравляю тебя лейтенант, - как то не очень приветливо и скорее озабоченно, закончил свои выводы майор.
  - С чем?
  - Скорее с кем.
  - Иранцы что ли?
  - Хуже, спецразведка корпуса стражей исламской революции и скорее всего военные.
  - А это не один черт?
  - Ты что? Конечно не один. А то, что они спелись и нагло вторглись, говорит о том, что серьёзно хотят заполучить этот лакомый кусок. А мы теперь у них помеха слева, как бандиты для нас в Арчабиле.
  - И что, они на нас войной пойдут?
  - Скорее не войной, а диверсией. Только, после их действий, от нас может мало что остаться.
  - Так у нас же опорный пункт, 'мины' - обозвал я растяжки из РГД, МЗП, колючка, секреты, БТР, пулемёты.
  - Для спецразведки это, как мёртвому припарки. Так - разогреться в ночи.
  - Они что ночью пойдут? А вы откуда знаете?
  - А я бы сам тебя и твоих людей так и порезал бы - ночью под утро.
  - А пупок не развяжется? - обиделся я.
  - Лейтенант, там мужичьё, которое дрессируют годами, а у нас - пацаны двадцатилетние, - спокойно отрезвил меня майор.
  - Что же делать?
  - Не знаю пока. Думать. А пока думаем, надо подступы слева заминировать, поставить сигналки и бросить туда весь Кристалл-М и МЗП с банками.
  - Понял. Тогда я на подступы.
  - Давай Олег, - одобрил раненный офицер, когда я ушёл укреплять подступы на ночь. Майор остался со своими мыслями. Его раздумья прервала женщина, лежащая рядом на солдатской кровати.
  - Они вас трогать не будут, ждут подкрепления. Я фарси знаю. Слышала, как они говорили, после того... как добили всех на Чарли. Меня муж спрятал в жёлоб овощного склада. А сам не успел, - закрыла глаза женщина и из них потекли слёзы, расплываясь пятнами влаги на белизне наволочки.
  - Лена, вы не разговаривайте, всё хорошо, мы справимся, - Лена его не слушала.
  - Они сказали, что теперь дорога свободна для тяжёлой техники, а иначе им с обсерваторией не справиться. И ещё сказали, что теперь будут ждать и разведывать подходы к вашему спецобъекту. Получается, из-за него всех убили. Всех, хорошо дети дома у мамы остались. А то бы и их.
  - Лена, примерно, сколько их было? Кто они?
  - Это иранцы. У них особый выговор. А ещё среди них было двое, которые говорили по-английски между собой. Я никого не видела, только слышала. Но не менее пятнадцати человек.
  - Понятно, это разведгруппа.
  - За что они нас?
  - За то, что мы здесь. Лена, отдыхайте.
  - За что? - пришлось звать санинструктора, колоть успокоительное. Лена забылась в своих кошмарах, брошенная снотворным в спасительные объятия Морфея. Майору же было не до сна. О том, на что способны СПН он знал видимо не понаслышке. Иранцы конечно не супер-бупер от ГРУ, заточенный под натовские базы наш спецназ, но и не пионеры в красных галстуках. Боевого опыта у них полно, особенно по войне в горно-пустынной местности. А цель у них таже, что и у нас - Кушак с объектом в его недрах. И не дожить бы нам до утра, как раз и помылись, и в чистое одеться успели. Вот уж действительно: "Нам бы день продержаться, да ночь простоять!" Но помощь пришла совершенно неожиданно. Оттуда, откуда никто её и не ожидал. Радиостанция на узле связи запела тональным вызовом на волне приёма, требуя от связиста немедленного ответа. Это был не привычный вызов с переносной Р-392, динамик ревел и требовал внимания стационарному узлу связи с мощной антенной системой и сильным выходным сигналом.
  
  - Залив на приёме - приём! - отозвался связист и застыл в ожидании ответа, в удивлении подняв брови и выпятив губы.
  - Я - Куш-один, прошу Первого на связь. Как понял приём?
  - Я - Залив, Вас понял, перехожу в режим ретрансляции, как понял приём?
  - Я - Первый. Залив - отставить. Куш-Один - слышу вас хорошо. Как поняли приём? - ритуал соблюдался так, как будто ядерной бомбардировки не было, а мы на учениях по взаимодействию с шурупами общаемся, подавая друг другу пример во исполнение инструкции по режиму ведения переговоров по радио.
  - Я Куш-Один, слышу вас хорошо, переходим на зашифрованный режим, фикс3. По истечении 5 минут Фикс-4. Как понял приём?
  - Я первый, Вас понял, выполняю. Приём
  - Я Залив Вас понял, выполняю, приём.
  - Я - Куш один, имею для вас информацию по дислокации подразделений иранской гвардии и КорпусаСИР на правом фланге участка вашей ответственности вблизи горы Кушак, на склонах и у подножия. Прошу сообщить имеется ли на Чайке телевизионный приёмник. Приём.
  - Я - Первый. Приёмник есть, находится в рабочем состоянии. Это не проблема. Программ трансляции нет. Приём.
  - Я Куш-Один, прошу привести приёмник в рабочее состояние и настроить на первый стандартный канал. Также сообщить мне марку и модель телевизора немедленно. Как понял приём?
  - Вас понял. Горизонт-456. Модель К-183186. Приём.
  - Прошу подсоединить антенну, либо кабель её заменяющий. Приём
  - Я - Первый. Куш-Один дай тридцать минут. Как понял? Приём.
  - Начало сеанса в пятнадцать часов, частота шесть на шифровке. Как понял? Приём.
  - Я - Первый. Вас понял. До связи.
  - Я Куш-Один. До связи, - связисты лихорадочно скручивали оборванный антенный кабель, удлиняя его и закидывая выше, на стропила обрушенной крыши. Один из Боек уже сидел наверху и ждал второго с ампулой ртути оторванной с замыкателя старинной системы, которая валялась у нас в тылу, выполняя обязанности спотыкача. Оба соединились, уселись удобно и из-под жала паяльника тонкой струйкой пошёл едкий дымок от расплавленной жаром твёрдой кислоты - канифоли.
  - Ща, товарищ лейтенант. Ща, тут никто кроме нас это кино не увидит, - сказал один из близнецов и связисты воодушевлённо припаяли какую-то схему на пластике к ампуле, и присобачили её к антенному проводу через самодельный усилительный каскад. Быстро начали мотать дефицитную изоленту, чтоб не дай бог не замкнуло где-то случайно их самодельная и наспех сварганенная схема. Оба Бойки, близнецы Сашка и Володька одновременно оглянулись вниз и заорали, что готово. Но без их присутствия никто не посмел взять на себя ответственность и включить телевизор. В Чулинке давно тарахтел дизель. В потолке, которого наполовину не было, зажглись включенные на проверку электрические лампочки. Сашка спустился. Володька страховал соединение, не выпуская из рук и приматывая его к балке, как можно выше. Экран телевизора тихонько затрещал, по нему мелькнула точка, разворачиваясь на экране в изображение белого поля. Сашка закрутил и защёлкал настройками. Неожиданно белая пустота экрана дёрнулась, поплыла, выгнулась и перед нами возникла стандартная таблица настройки телевизора, которую показывали всегда перед включением трансляции телепередач. Люди вокруг меня застыли. Происходящее казалось волшебством перемещения из этого мира - в другой. В котором нет взрыва, бомбардировки, и стрельбы. А есть живые соседи, целы наши лошади, а над заставой гордо стоит наша пограничная вышка со знаменем, на тонком флагштоке громоотвода, торчащим из не разбитой будки, и реющим над горами выгоревшей на солнце материей.
  - Готово, тащ лейтенант, - я демонстративно поднял руку и посмотрел на часы. В помещение с телевизором протискивался майор.
  - Кто вошёл в связь? - издалека спросил меня он. Лицо майора выражало высшую степень ожидания. И мой ответ его не разочаровал.
  - Позывной 'Куш-Один', не представился, попросил телевизор настроить.
  - Связь с ним есть? - нетерпеливо вытянул вперёд руку майор, пресекая заранее любые отклонения от ответа на заданный им вопрос.
  - Обговорили. Через пять минут. По шестому каналу. И телек просит включить, - мой ответ майора не удивляет, зато то, что ему это обычное дело, не оставляет равнодушными всех остальных присутствующих в бывшем помещении комнаты отдыха.
  - Дай мне, - просит майор триста девяносто вторую и вновь тянется ладонью уже к гарнитуре в моих руках.
  - Вообще-то, они меня просили выйти на связь, - неуверенно отвечаю я.
  - Не переживайте Зубков, это они не знают, что я тут есть. Но ты прав. Войди в контакт и скажи, что 'Посол' желает выйти на связь, - пока мы соображали и переваривали услышанное, настаивали телек и ожидали, прошли последние пять минут. Ровно в пятнадцать часов экран телевизора дернулся, и на нём появилось изображение рваного белого пятна с отходящими от него дорожками тёмными. Картинка приблизилась.
  - Так это ж Кушак сверху, - заорал старший прапорщик, указывая пальцем на телевизор.
  - А вон мы слева, - ткнул кончиком мизинца майор на разбросанные слева от белого пятна маленькие квадратики домов собранные в одном месте экрана.
  - Я - Куш-Один! Как картинка? Видите? Приём, - услышали все из щекофона после моего ответа на тональный вызов.
  Явление Кушака народу, а это были они, было сродни тому же ядерному взрыву. Но сосед сверху требовал ответа и по тому, что он вышел на нас я предвидел, что ему что-то от нас надо иначе, зачем бы он на нас вышел. Вон заставу 'Чарли' целую, под собой, дал раздолбить, не предупредил, а ведь мог. Вон у него какие средства обзора и контроля, всё как на ладони. Ой, не нравится мне данаец в связь сам входящий. Но других союзников у меня против государства Иран нет. Приходится отвечать и подчиняться более сильному соседу сверху. А если он такой сильный, то зачем ему мы? Дальше размышлять некогда - надо отвечать на вызов.
  - Я - Первый, картинка в норме, видим себя, пепелище Чарли, дороги, подступы слева, щель в тыл склоны Кушака. Имею 'Посла' для Куш-Один. Приём, - про пепелище я специально напомнил - на их совести двадцать пограничников. Они дорогу на Кушак прикрывали, сами не ведая об этом. Их и положили там, на Чарли, всех, без разбора. А я соображаю, если чарлинцев в плен не взяли. То не такие уж они и крутые эти иранцы, мало их там, некому за пленными смотреть. Вот и первый плюс для нас. Нас тоже не много, но 'мы в зелёных фуражках, а это хлеще, чем в тельняшках', как говорят мои солдаты. И понятие честь у нас не последнее среди остальных достоинств моего воинства.
  - Я Куш-Один. Включаю световое изображение инфракрасноизлучающих биообъектов. Прошу подтвердить появление на экране красных точек наложения. Приём, - почти одновременно с фразой оператора Кушака на черно- белом изображении с серыми переходами появились красные точки. Одна группа кучно сосредоточилась возле квадратиков домов и внутри их 'на нашей заставе', зато четыре других группы выложили квадрат, на склонах Кушака окружив его тем, что сосредоточились на вершинах воображаемого четырёхугольника. Пятая группа вытянулась в цепочку красных точек, и этот пунктир недвусмысленно двигался, медленно, но упорно в направлении нас на экране нашего-же телевизора. Информация про то, что наш 'Посол' хочет связаться с невидимыми спецами, ответа не получила. Майор дёрнулся к рации. Пришлось отступить и сделать майору выражение ожидания на лице и подтвердить это моё требование жестом свободной руки. Майор матернулся, сбрасывая эмоции, но согласился подождать с недовольной мимикой на лице.
  - Я - Первый вижу шесть групп красных точек, Первую идентифицирую, как своих бойцов на 'Чайке', четыре группы стерегут подножие горы. Пятая группы движется в нашем направлении, численностью в пятнадцать точек. Приём, - майор зашёл со стороны моего свободного уха и безапелляционно прошептал.
  - Попроси на связь с 'Послом' - 'Затвор' или 'Затворника', - я кивнул, показывая, что понял и из наушника снова раздался голос Кушака.
  - Я Куш-Один. Подтверждаю. Цель пятой группы, согласно расшифровок данных радиоперехвата, ваш отряд, задача - уничтожение. Примите меры для постановки засады и перехвата. Направленную Трансляцию в режиме реального времени не прекращаю. Прошу переписать таблицу ведения радиопереговоров и режим переключения каналов телеприёмника, которые сейчас появится на экране. Шифр первый, общий. Как понял? Приём.
  - Я - Залив-Первый, Вас понял. Таблицу вижу. Копирую. 'Посол' просит Куш дать связь с 'Затвором'. Как понял? Приём, - некоторое время в наушнике стоял только шум эфира. Пауза затянулась.
  - Я - Затвор. Прошу Посла на связь. Как понял? Приём, - майор выхватил гарнитуру, опомнился, спокойно приложил к уху кругляш щекофона.
  - Посол на связи. Дервиш молит избавлением. Как понял? Приём, - от этакой околесицы, которою сказал майор, мы с прапорщиком переглянулись и пожали плечами. Но на той стороне. По видимому сказанное нашим майором имело смысл. Ответ был столь же непонятен для нас, но вызвал улыбку на сосредоточенном выражении лица говорившего с Кушаком.
  - Я - Затвор. Прошу Дервиша подтвердить код избавления. Приём, - в ответ на это майор высказал длинную строчку цифр, которую повторил дважды. Кушак попросил обождать, видимо сравнивали полученную цифирь с заложенной в сейф.
  - Я - Затвор. Полномочия Дервиша подтверждаю. До прибытия на объект оставляю за собой право на руководство и принятие решений.
  - Я - Дервиш. Согласен. Предлагаю план уничтожения всех пяти групп блокирующих гору, - разговор майора-Дервиша с Кушаком затянулся ненадолго. Из разговора я понял, что Кушак в состоянии самостоятельно грохнуть всё движущееся по земле в радиусе досягаемости его комплекса вооружений. Но выявлять свои возможности не желает и без нашего майора - не может. Поэтому радость подготовки торжественной встречи пятой группы диверсантов он возлагает на наши стволы и подствольники. Взамен на наш риск он будет транслировать окружающую обстановку в режиме реального времени на наш телевизор. В результате этих договорённостей пришлось перетянуть телек к дверям комнаты связи, чтоб освободить одну из наших радиостанций. Майор перебрался на связь и у нас там образовался командный пункт и видеокартинкой и "Соколом-М" во главе. Пришлось предупредить дизелиста о важности бесперебойной подачи электричества на заставу. Зато с таким контролем местности, можно смело снять охрану с ближних подступов и тылового прикрытия со стороны Арчабиля. Что я и сделал. Народ повеселел. Сказка и сокровищах Кушака начинала сбываться. Красные точки иранских диверсантов неуклонно приближались к заставе.
  
  Старшина готовил снайперов, винтовки и ночные прицелы, аккумуляторы к ним. Я руководил оборудованием позиции для миномёта. Даже пристрелялся четырьмя дымовыми минами. Солдаты рыли траншеи и ячейки для снайперов, там, где указал наш охотник-прапорщик. Водители копали капонир для БэТээРа на возвышенности в центре опорного пункта. Застава оскалилась стволами всего наличного вооружения в сторону, откуда шли пятнадцать псов войны. Вечер медленно отбирал свет у дневного времени. Тени гор неумолимо удлинялись, предвещая темень ночи. Ужин удалось провести по плану. Красные тоже остановились. На телевизоре произошли изменения, теперь люди противника изображались в виде красных точек, а отметки наших солдат имели зелёный цвет. Тактическое преимущество нашей телекарты не давало иранцам ни единого шанса. Мало того, подойти к опорному пункту со стороны Кушака они могли только по директриссе нашего стрельбища с комплексной полосой пограничника на нём. По стрельбищу, что прекрасно просматривалось с высотки на которой расположился опорный пункт заставы. Мало того ОППЗ главенствовал над подходами с правого фланга, тыла и границы. И только левый фланг с 'вышкой' мог похвастаться своим более выгодным положением над окружающей заставу местностью.
  - Иваныч, ты винтовки пристреливать будешь? - спросил я старшину, - А то я дымить перестану.
  - А ты уже что ль, миномёт пристрелял? Всего четыре разрыва было? - удивился Грязнов.
  - Хватит, мины жалко тратить, хоть и дымовые, склад же не резиновый. Две по дальности, две по горизонтали. Майор у себя разрывы засёк и весь экран телевизора фломастерами разрисовал. Он и будет корректировать.
  - Ну, тогда проверяем своих, чтоб никто в сектор не попал и, как стемнеет, начнём. А эти далеко? - спросил, имея в виду иранцев старший прапорщик.
  - Затаились на границе стрельбища, там, где мы обычно охранение при учебных стрельбах выставляли. Тоже ждут захода солнца.
  А вот про БТР чуть не забыли.
  - Значит, так Муха, сидишь на месте наводчика-оператора. Петрова - на место механика. И ждёшь. Машину не заводишь. Свой ночник не включаешь, пока стрельба не начнётся. Как первый выстрел услышишь - заводишь машинку, врубаешь прицел и подсветку. Затем, твоя задача - не пустить их влево на гребень или вправо к Файзулле. Они должны тут остаться, все. На нашем стрельбище. Ориентиры сразу приметь из машины через прицел пока светло, чтоб с "закрытыми глазами" мог навести, - Муха кивает, его КПВТ - не хуже снайперки Грязнова, только шумный очень.
  В горах сумерки наступают быстро. Вот уже и Грязнов приоткрыл диафрагму ночного прицела на пару щелчков и отстрелялся по первому рубежу на стрельбище, а затем дал Файзулле попробовать сериями по три выстрела. Диверсов эта стрельба по камням и трубам врядли напряжёт, а нам прибавит и уверенности в будущей отстрелке снайперов и не даст задремать на своих теплых от солнышка местах.
  Трижды взорвался выстрелами 'Взломщик' кроша своей пулей калибра двенадцать и семь миллиметра выделяющийся камень на светлом склоне сопки у начала Комплексной Полоски.
  - Тащ старший прапорщик, а далеко лупит? - в глазах Файзуллы подсвеченных зелёным светом ПНВ искрится уважение и желание самому бабахнуть из противотанкового ружья с оптикой. Но патронов к нему не так много и Грязнов будет поливать из этого чудовища лично.
  - На скоко надо, на стоко и улупит, - пояснил Грязнов, - Ты внимательно смотри и слушай, а то мазанёшь, ни разу ведь с ночника не стрелял, - инструктировал он Файзуллу.
  - Тащ майор, - ненавязчиво поясняет свой план Виктор Иванович для Бобко и меня, - подпускаем на двести метров. Если колонной будут идти. А то ж они между собой интервал должны соблюдать. Пятнадцать рыл на пять метров - это уже семьдесят пять метров. Чтоб я их в ночник мог от первого до последнего взять.
  - А не близко Виктор Иванович? - сомневается майор.
  - Так 'Вал' ночью дальше и не возьмёт. Та и не надо. Я буду правее, второй ночник левее, до меня ещё меньше будет. Ну, а если шо, и пойдут влево на склон, то лучше по ним патронов не жалеть, - переживал Виктор Иванович за исход ночного боя.
  - Пулемёты на фланги и вперёд к операторской будке слева и справа на сопки, что стрельбище вдоль окаймляют. Сюда и сюда. Файзулла ты слева, а я справа у пулемётов. Вторые номера с 'Кострами'. И РПГ с фугасниками у каждого. БТР и миномёт по центру от опорного. Первым я бью. Потом - по обстановке, - пулемётчикам я подсказываю, как пристрелять ориентиры на ночь. Немцы суки придумали. Они под приклад пулемёта колышки вбивали, если грунт позволял, мы не фашисты, но опыт 'гансов', с учётом насадок светящихся переняли. И что хорошо, кроме как по створу мишенного поля, ну никак им, этим рэйнджерам, не подойти быстро. А мы ж там ещё МЗП накрутили. Нехай позанимаются кордебалетом, иначе им его никак не пройти. А им ещё цели распределить, рекогносцировку провести по тихому, расползтись вокруг заставы надо, часовых снять. Они ж, похоже, думают, что мы в основном здании обитаем. Главное не спугнуть раньше времени.
  Ох, как же трудно ждать. Если бы не майор в комнате связи у телевизора и картинка с колонной врага на экране, то с ума можно сойти. Дизель мы не выключаем. Он тарахтит за опорным, и манит беспечным звуком генератора, к себе, невидимую простому глазу цепочку иранских коммандос. Свет включенный на заставе и брожение туда сюда по освещёнке электрических ламп повара, дневального и дежурного, создают эффект нашего присутствия там, а не в пыли и жесткости горного камня на опорном и вокруг него. Солдаты переодеваются в здании, выходят то раздетые по пояс, то в майках, то в тапочках и даже в трусах. Деловито снуют то в сторону складов, то к туалету, то на конюшню. Курят на крылечке,изображая полный похренизм. Освещённую заставу видно далеко вперёд в ночной тьме. И я не сомневаюсь, что спецназеры давно углядели наше светлое пятно среди темени горных склонов и не спускают с нас своих глаз. Застава, конюшня, собачник, ГСМ, гараж, склады и даже лампочка у туалета будут слепить их приборы ночного видения своими фонарями и лучами, находясь точно за нашей спиной и чуть выше. Мы молчим по радио. Только майор имеет право говорить в эфире
  - Восемьсот-семьсот метров, - коротко говорит наушник в шести радиостанциях голосом Бобко. Если они идут, так как мы рассчитали, то майор будет говорить нам только дистанцию до первого и последнего в колонне ниндзей от аятолл. Народ затихаривается на своих местах, а шакалий хор начинает свою стандартную ночную песню. Шакалы недовольны, мы и иранцы нарушили границы их владений. И обсуждение нашего не дипломатичного поведения глушит все остальные звуки вокруг.
  - Шестьсот-пятьсот, - напрягает наушник голосом раненного майора. Дистанция считается от края ближайшего окопа направленного своим фронтом в сторону нашего стрельбища.
  - От суки, не дай бог, подъёмники мне попортят, - недовольно ворчит шёпотом нештатный оператор стрельбища, поправляя, разложенные на бруствере справа, две коробки с лентами для 'Печенега'. Второй номер не остается без ответа.
  - И шо ты им сделаешь? - шёпотом интересуется он.
  - Всё, шо смогу, - кивает первый номер пулемёта на коробки, в которых через три обычных патрона забит в ленту трассер.
  - А ну цыц оба, мля, растренделись тут, сотру нах до позвоночника, если еще, хоть слово услышу, - шипит на них Цуприк из своей ячейки, как рассерженная гюрза. Сегодня и его день. И Боря не мелочится, десять вогов для его подствольника ожидают своей очереди для стрельбы по целям и рубежам выложенные в нише и у среза окопа. Старшина и Файзуллин стараются не отрывать, что называется, глаз от наглазников - иначе пипец всей маскировке. Отсвет подсветки на лице виден прекрасно не только соседу, но и особенно в ПНВ противника, что двигается напротив и немного с боку.
  
  В ночном оптическом прицеле невозможно различить черты лица. Зелёная или желтоватая фигура излучающая тепло двигается в круге серого мерцания электрических импульсов, перечёркнутая визирными рисками и пунктиром измерения угловых величин. Тихо щелкает колёсико вертикальной или горизонтальной наводки, выбирая упреждение. Всё в зависимости от силы ветра, давления, направления стрельбы, влияния Земли, дальности, наличия или присутствия тумана, водной поверхности, качества патрона, пули, свойств винтовки, высоты, температуры, ветра. И самое главное - опыта снайпера. Для охотника этот процесс происходит самопроизвольно и почти неосознанно, как дыхание.
  Первый выстрел самый простой - его противник не ожидает, поражение будет стопроцентным, поэтому можно выбрать цель. Прежде всего надо уничтожить самых важных и опасных людей в цепочке приближающегося врага. Это командир, его заместитель, связист и их штатный снайпер с пулемётчиком. Первым идёт следопыт, он не суть важен. Грязнов пытается вычленить эту четвёрку среди целей упорно продвигающихся в темноте к позициям пограничников. Иранцы не знают, что они уже давно под контролем и в их сторону направлены стволы шести пулемётов, трёх снайперок, двух гранатомётов, пяти Костров, и почти десяти автоматов.
  - Леший, - так именуют теперь старшего прапорщика Грязнова в радиоэфире, - я Первый Залив, даю целеуказания. Как понял - приём? - в ответ три коротких щелчка тангентой в эфире.
  - Третий в колонне - пулемётчик, седьмой в цепочке - связист, восьмой - предполагаем командир, задачи остальных определить трудно, Как понял приём? - снова три щелчка тангентой в ответ. Виктор Иваныч лежит со своим Валом и раздаёт цели. Ночных прицелов у нас только три. Один стоит на здоровенном чудовище. Это "Взломщик" больше похожий на противотанковое ружьё. Второй - на Вале, третий на СВД Файзуллы, четвертый есть в БТР. Но пока не начнётся стрельба без глушителей заводить БТР или его ВСУ, и врубать подсветку фары нельзя. Собственно раздавать-то нечего. Первым выстрелом из своего автоматического комплекса наш Леший уберёт связиста и постарается разбить станцию, которая висит у него за спиной. Вторым выстрелом, из этой же винтовки, Грязнов постарается уничтожить командира группы, следующего за связистом. Далее по реакции противника. Если сообразят, что к чему. То в дело вступит СВД Файзуллина и всей маскировке конец. После Файзуллы, задача которого - снайпер или пулемётчик, огрызнётся огнём всё, что у нас есть по пристрелянным секторам, если они двинут вперёд. А работать по целеуказаниям я своих орлов на стрельбище научил хорошо. Вот только не ночью стреляли. Главное, чтоб головы берегли, а патронов у нас хватает.
  - Всем внимание, до цели четыреста метров, - раздаётся в наушниках голос майора, - Леший просит подпустить на двести.
  Хлопок шампанского из "Вала" Грязнова прозвучал неожиданно и почти растворился в тарахтении дизеля и ночной песне шакалов. Приглушено и неразличимо щёлкнул затвор "Вала", выбрасывая горячую гильзу наполненную газами и подавая новый патрон СП6 из магазина в патронник снайперского автомата. Одна из движущихся фигур в моей оптике ночного бинокля подломилась и неуверенно начала валиться назад, на спину, притянутая тяжестью радиостанции к горной тропе. Грязнов всхлопнул толстым стволом девятимиллиметровой снайперской винтовки ещё раз и следующий за связистом комок света медленно упал рядом. Диверсанты среагировала мгновенно. Раз - и фигуры спрятались за укрытия и рассредоточились. Два - и открыто лежащие тела связиста и командира были утащены под прикрытие валунов в избытке валяющихся вокруг. Три - бабахнула СВД Файзуллина и голова пулеметчика, выявленная нашим снайпером и телевизором, скрылась за горным обломком с дыркой в черепе. В ответ раздался единственный выстрел, и по каске Файзуллы ударила пуля иранского снайпера. Нашего солдата швырнуло назад. Впечатление было такое, словно кувалдой залепили по голове защищённой стальным шлемом. Вал всхлопнул ещё дважды и погасил яркое свечение грудной фигуры в прицеле и ночном бинокле от высунувшегося из-за обломка скалы диверсанта с оптическим прицелом.
  Стрелять по иранцам всем было бессмысленной тратой патронов. Больше всего, в темноте, напрягала тишина после выстрелов. И если нам было не уютно, имея тактическую карту. Мы видели своих противников, как на ладони. И зряче могли реагировать на любую их попытку нанести нам урон. То как же было всё непонятно тем, кто шёл нас уничтожать. Однако враги сообразили быстро - против них два точных ствола и максимум четыре - пять человек. Точки на экране телевизора задвигались и начали перемещаться на экране, с целью охватить справа и зайти выше позиции Грязнова. Диверсанты умело прятались на пересеченной местности. Их не испугала потеря сразу четырех основных боевых единиц из своего состава. Миномёт бухнул не громко, мина ушла почти вертикально. Разрыв ударил в тридцати метрах от самого передового иранца.
  - Я Дервиш, ближе тридцать,- откорректировал мой первый выстрел майор, наблюдая яркую вспышку разрыва на телевизоре. Свет на мгновение ослепил датчики и залил белым цветом экран перед майором, но изображение тут же восстановилось. Вторая мина заставила диверсантов вжаться в щебень и камни, а осколки легко ранили, двоих. Диверсанты реагировали с похвальной быстротой. Красные точки на экране начали отступать перекатом, тщательно прячась на остановках за любое подходящее укрытие. Преследовать их было невозможно, но Грязнов ввел в действие свою противотанковую винтовку, как мысленно я обозвал его монстра. Трижды тишина была "разорвана в клочья" грохотом "Взломщика" и ещё три диверсанта поплатились за попытку уничтожить нашу заставу в темноте горной ночи. Тихо завёлся дизель БТР и Муха добавил шума и света разбавив ночную темень буханием крупняка. Иранцы поняли, что вляпались. Ночников у них много не было, но спорить с КПВТ ночной прицел которого с подсветкой свободно работал на четыреста метров никак было невозможно. Гильзы сыпались наружу, звеня и перекатываясь по броне, снаружи восемьдесятдвойки.
  Ни один не сдался. Они умудрились разбить фару подсветки на БТР. За что поплатился ещё один пришлый солдат противника. Но вот разбить спутник у них никак не получалось.
  - Олег, куда ты лупишь? Давай правее пятьдесят, - кричал мне майор в ухо через щекофон рации.
  - Один снаряд огонь! - Окружко отпустил бомбочку в ствол миномёта и закрыл уши.
  - Выстрел! - крикнул он в который раз, и присел, остальные из состава расчёта отреагировали почти также, только повернулись спиной к стволу. Шпок ударил по ушам тугой волной выстрела и сноп огня вылетел из кончика ствола унося три килограмма железа в сторону непрошенных диверсантов, - Откат нормальный, - выдал Окружко сообщение. Какой откат может быть у нашего миномёта я не понимал, но слова всплыли сами из памяти. А необходимость сообщения, что после выстрела с нашей мортирой всё окей и плита не сдвинулась была обязательной.
  - Попал! - взорвался наушник голосом майора, - давай две - беглым! - азартно скомандовал он. 'Ему там наши поползновения, как игра компьютерная на экране телевизора'.
  - Две мины беглым - огонь! - подносчик двигается между подающим ему с земли готовые мины погранцом и Окружкой, который выполняет роль заряжающего. Страшная эта штука разрыв мины. В радиусе восьми метров осколки полность выкашивают траву, в радиусе шестнадцати метров имеем стопроцентное поражение ростовых фигур. В тридцати метрах пятьдесят процентов личного состава обязательно попадут под метал осколков. Метёлка миномёта не дает возможности спрятаться за укрытиями. Но пятеро спецназеров всё-таки выскальзывают из огневого мешка и уходят по гребню одной из хребтин окаймляющих створ стрельбища. Пулемётчики и автоматчики остались лишь зрителями. Десять трупов брошенных поспешно отходящей пятёркой были нам слабым утешением. Ни одного документа, три заминированных мертвеца, амерские винтовки М-16А2 с подствольниками, пулемёт М-60, израильский узи, пять пистолетов 'Беретта' с глушителями, боеприпасы, гранаты, разгрузки, ножи, часы, разбитые приборы внутригрупповой связи, ПНВ, три бинокля, пять мин 'Клеймор', рейдовый рюкзаки, десять удобных и современных бронежилетов с карманами на них, аптечки и по мелочи много чего- достались нам. В погоню по темени пойти не решились. Опасно. Файзуллу отвели к Чернышу на заставу. Больше никаких потерь не было. Если бы не Кушак...
  
  - Млять, - выругался утром майор, узнав итоги ночного столкновения после тщательного осмотра местности. Иранцы ушли и маячили пятью активными точками, медленно приближаясь по скатам и расщелинам к Кушаку. Остальные их группы стерегли гору, окружив её со всех сторон, и не трогались с места, - Заводи Бэтээр. Догоним по дороге и добьём на склоне, пока светло и они с другими группами не соединились. Далеко не ушли. Наверняка раненные есть, а оружие и боеприпасы тащат на себе. Подымай заставу в ружьё лейтенант. Этих надо всем скопом давить, а то вырвутся и уйдут, - сказал мне майор и сам направился в сторону урчащего дизелями бронетранспортёра.
  Пришлось мне майору возражать.
  - А если они мины поставили?
  - Какие мины? Они по склону на нас шли и также отходили, - отмахнулся майор.
  - А если дистанционно выставили?
  - Где? В горах? Ты что Олег? Добить их не хочешь?
  - Добить то я их хочу, Только вот солдаты у нас сутки нормально не спали. Они носом клюют в приклады. А против них ветераны. Вон как ушли. Без звука. Словно не мы у них выиграли бой, а они нам проиграли временно.
  - Мы на войне, а не дома. А они не дети малые, - отбил мои аргументы майор зло и с нажимом в интонациях.
  - А ты сам-то солдатом был, майор? - огрызнулся я и насупился. Майор укоризненно молчал, давая мне выговориться. У меня даже озноб по коже пробежал, как перед дракой в детстве. Удавил бы за своих бойцов. А он, ишь ты, их на этих волкодавов послать хочет. Хотя прав майор. Надо их выбить, - Ладно, только я поведу. А вы на связи у телевизора. А потом сутки отдыха, - безапелляционно предупредил я. Солдат поднимали и расталкивали с трудом. Прикорнули мои воины высокогорные, кто-где успел прислониться. Оружие обняли, как дети игрушки и сопят. Только сопят настороженно, разговаривают во сне, вскрикивают. Строились с неудовольствием.
  
  - Становись, - дальше я им не смог команду подать, - Боря проверь наличие по головам, - не по уставу скомандовал я сержанту.
  - Все товарищ лейтенант, за исключением повара, дневального, дежурного, связиста, двух наблюдателей и санинструктора, - да, прибавилось у нас в санчасти раненых.
  - Рравняйсь! Смирррна! Вольно! - всё-таки командую я, приветствую своих уставших подчинённых и опуская правую ладонь вниз.
  - Скажу просто. Все устали. Поэтому мне нужны десять человек, чтоб с почётом проводить наших ночных гостей. Это они расстреляли чарлинцев и хотели расправиться ночью с нами. Елену Ивановну вы видели. Объяснять надеюсь не надо. Добить их надо товарищи солдаты. Мне нужен водитель на БТР, два пулемётчика, гранатомёт, два снайпера и расчёт к миномёту. В близкий контакт входить с противником не будем. Используем превосходство в дальности стрельбы из КПВТ и миномёт. Вопросы есть? - вопросов не было, строй молчал, ожидая моего решения, - Вопросов нет.
  - Прапорщик Грязнов, сержант Цуприк, ефрейторы Пирмухамедов, Файзуллин, Шакиров, Окружко, Швец, Бойко, Петров, Бец, Черныш, Шустрый - на месте. Остальные вычистить оружие, переснарядить магазины, привести внешний вид в порядок, разобраться по сменам на постах и отдыхать. Старший в расположении на время отсутствия сержант Цуприк. Разойдись, - забряцало оружие антабками и карабинами. Вспухли негромкие разговоры между расходящимися солдатами. Боря возмутился.
  - Тащ лейтенант - сержант Цуприк, - обиженно и по уставному обратился он, задерживая остальных, - разрешите с вами?
  - Отставить тащ сержант, - Боря отвернул лицо в сторону и покраснел буряковым цветом. Шея даже сквозь загар пышела бордовым огнём обиды. Пришлось быстро отправить всю мою группу преследования грузиться во главе с Грязновым, а мне остаться с Борей. Он повернулся ко мне спиной, шмыганул носом и вытер рукой слёзы, выкатившиеся из глаз.
  - Боря, мля, не время сейчас. Приеду - поговорим. Ты присмотри за народом. Кроме тебя у меня заместителей нет. Всё на нас.
  - Есть, тащ лейтенант. Разрешите идти? - он так ко мне не повернулся. Стеснялся соплей своих. А ведь не игрушку просил у меня, а боевой выход. Придётся его потаскать по камням, но в следующий раз. А я чую низом своей спины, что будет у нас этих разов ещё много.
  Пирмухаммедов как всегда светился из своего лючка белыми зубами. Грязнов серьёзно сидел на башне. Файзулла улыбался с перевязанной башкой под новой каской, обнимая одной рукой винтовку, а другой держался за поручень на броне. Шустрый суетился внизу у колёс, выясняя напоследок, не дать ли ещё чего про запас. Вместо дяди Феди, новый водитель вопросительно смотрел на наши сборы из кабины мыльницы, в кузове которой расположился миномёт с минами, расчётом и пулемётчиком. Черныш перебирал свою сумку в десанте БТР и отпихивал рукой в сторону длинный ствол 'Взломщика', который бережно держали на коленях Швец и Шакиров. Бойко поправлял рацию и удерживал штырь антенны, чтоб не цеплялся в тесноте боевой машины.
  Майор ушёл на связь следить за обстановкой и координировать наше движение относительно отступавших диверсантов. Далеко они не ушли. Мы их догнали как раз напротив развалин 'Чарли', уничтоженной ими. Там и поставили миномёт. Муху усадили за КПВТ. Я остался у нашего орудия. Грязнов с Файзуллой, Шакировым, Швецом и Бойко двинулись за БТР, который медленно катил под управлением стажёра к подножию Кушака, всё выше и выше задирая толстый ствол крупняка с раструбом пламегасителя на конце стального хобота. На склоне было тихо, безлюдно, мирно и безветренно как на кладбище ночью. Иранцы по нашим правилам играть не желали. Ну да мы их спрашивать не собирались. Майор начал корректировать ещё до первого выстрела по склону из миномёта. Народ был зол, устало безразличен к судьбе противника, желал отомстить и щадить воинов ислама никто не думал. Они тоже не собирались сюсюкать с нашей любительской, по их мнению, командой.
  
  Но это вам не полусонных пограничников в сумерках расстреливать. Мы, конечно, не такие профессионалы как вы, но мозги на наших учебных пунктах вправили каждому не хуже чем в спецназе ГРУ. И если в умении активно воевать, наступая, у нас опыта с гулькин нос, то науку жалить и тут же уходить на безопасную дистанцию мы уже освоили. А больно кусать не получая сдачи мы теперь можем, хоть и не безупречно, но качественно. Дальность стрельбы из миномёта позволяет мне безнаказанно поливать лазутчиков трёх килограммовыми минами на дистанции три километра. При их разлёте осколков в тридцать метров имеем сто процентов поражения для не укрытого от огня мортиры противника.
  - Лейтенант, Ты из миномёта хоть раз стрелял? - вопрос не повышает мой авторитет, но правда на войне лучше, чем завышенные амбиции. Живее буду.
  - Ну. Теоретически и на полигоне в расчёте мины к стрельбе готовил, на показных стрельбах в училище, - майора мой опыт не радует, но хоть что-то.
  Понятно, Это хорошо. Значит, заряды ты в курсе как присобачивать? - делает вывод он и продолжает, - Первую мину постарайся с перелётом положить, - инструктирует майор на прощанье с сомнением в моих способностях совладать с этим оружием. "Блин, интересно из чего он не стрелял в своей жизни?" - Соображаешь почему? - ждёт ответа мой наставник по боевой подготовке.
  - Нуу, - тяну я, - чтоб пристреляться наверно? - мой лепет вызывает улыбку у старшего по званию.
  - Правильно, запомни место разрыва и сколько открутишь на винте вертикальной наводки перед вторым выстрелом. После второго взрыва проведи мысленно прямую линию между двумя точками на склоне - это и есть твоя биссектриса-директрисса стрельбы. Только миномёт не двигай с места и, теперь, исходи из величины делений открученных на шкале вертикали, - тоже мне - теорема Ферма. Я и сам так могу додуматься.
  - Ага, - слова срываются с губ в нетерпении попробовать науку майора на практике.
  - Да не спеши ты. После этого точно будешь знать на глазок, сколько метров тебе даст, например опускание ствола на пять делений. Затем, то же самое сделай, сдвинув ствол миномёта влево или вправо на два деления по горизонтали, запомни, а лучше запиши. Это и будет твоя таблица стрельб. Не забывай про заряды. И главное, не только этих перебить и из миномёта научиться стрелять, а чтоб остальные нас всерьёз приняли. Надо их в одну кучу собрать и пока наши мины не закончились на складе вымести их из предгорья. И ещё старайся бить по ним с перелётом в пять метров.
  - Это ещё почему? - никак не могу сообразить я и зеваю, спать хочется, как на лекции по ПВР в училище.
  - Ты там не зевай, лейтенант, а то вмиг в рот стальная ладошка в кулаке со свинцовой начинкой прилетит. Если снаряд рванёт на склоне с превышением, то разлёт осколков вниз будет эффективнее тех, что полетят вверх по склону. И по углу и по скорости, и дальности разлёта. И путь вверх ты им режешь сразу, а внизу им от нашего Грязнова и крупняка Мухи никуда не деться. Понял? - понял я плохо, но запомнил. На прощанье собрал всех возле колоды с водой и личным примером сунул голову в холодную воду. Полегчало ненадолго, но азарта и неудовлетворённости тем, что мы их ночью не добили, прибавило.
  Что-то не лежит у меня сердце к расправе над этими рэмбами от ислама. Но солдаты ждут, что я снова решу проблему, как и прежде, по трудовому, выжимая из себя и других пот в тяжелой военной работе. Поэтому миномёт установлен трубой обращённой на склон Кушака. Двадцать мин с прикрученными зарядами и вставленными вышибными патронами, лежат за позицией. До лёжки диверсов не менее полутора километров. За нами тыловое охранение с пулемётом в обломках Чарли. Между мной и горой - стоит наш БТР, за которым изготовились к стрельбе старшина со "Взломщиком" и Файзулла с СВД. Внутри бронемашины Ибрагим водит туда-сюда стволом КПВТ и пытается высмотреть иранских ниндзев среди камней и редких арчух уцелевших на склоне. В ушах слышен голос майора координирующего наши действия. Если бы не телевизор и Кушаковские спутники мы бы их тут и с фонарями не отыскали бы. Но сегодня боженька за нас и наш миномёт. Ствол которого, БТР и куча камней на склоне стараниями майора, сидящего на заставе, выравниваются на одной линии между собой. Первая мина с удовольствием уходит в черноту утробы ствола.
  - Выстрел! - предупреждает заряжающий и приседает, открыв рот и зажав уши.
  - Шпук, - отвечает ему наше орудие и вышвыривает подарок на склон Кушака. Поздравляет не прошеных гостей со встречей с советским восьмидесятидвухмиллиметровым миномётом.
  
  - Перелёт двести, - слышу в наушниках. Как робот кручу на пять делений механизм вертикальной наводки и подаю команду, - Один снаряд - огонь! - ещё один разрыв вспухает на склоне на сто метров ближе первого. Звук доносится с опозданием. Нервы у нашего противника крепкие и в мужестве им не откажешь. Так ещё ж не вечер. Третий разрыв поднимает кучу пыли почти в центре группы валунов на склоне и почти сразу раздаётся сочный звуковой всплеск противотанкового ружья Грязнова, выстрел Взломщика сливается с хлыстом Файзуллы и короткой, бубнистой строчкой крупняка Пирмухамедова. Бас пулемёта замолкает на мгновение и снова рвёт мощью выстрелов куски камня с валунов на склоне.
  - Два снаряда огонь! - командую и внимательно слежу, чтоб не дай бог, мой неопытный расчёт не устроил мне двойного заряжания. Беглый огонь бомбочек заволакивает разрывами и пылью стадо скалистых глыб на склоне, за которым прятались ночные, не прошеные гости. Если учесть, что мина выкашивает осколками траву в радиусе восьми метров, а наши снаряды рвутся довольно кучно, отклоняясь не более чем метров на тридцать, то шансы выжить для иранских спецов равны нулю. Разобрать что-то в этом облаке пыли на склоне невозможно. БТР откатывается к миномётной позиции, медленно вращая колёсами. Мы стоим, наблюдаем и ждём. На склоне нет никакого движения. Пока стоим, разные мысли лезут в не выспавшуюся голову.
  Не хочу Кушак брать, солдат жалко, положат же пацанов спецназеры. Устали все. Воевать, это не в пентболе артистично хлопаться краской. А у меня их и так всего тридцать душ с тремя ранеными и женщиной. А если беженцы припрутся с комендатуры, или туристы гражданские загулявшие найдутся и получится не застава, а табор цыганский. Не может же быть, чтоб все погибли. И жить надо по-человечески, а мы воюем четвёртые сутки. А возле конюшни лежат привезённые с Арчабиля стройматериалы. А зима она только кажется, что далеко. Придёт и снегом завалит по козырьки системы... При воспоминании о системе, которой теперь нет. Мне хочется отомстить кому-нибудь, хоть иранцам, хоть туркменам, хоть Кушаку. Что ж они там - всё видели и ничего не сделали. На хер он нужен этот навороченный командный пункт, если толку от него для простого народа шиш и фига без масла? А денег, небось, в него вложили море, ресурсы туда конечно самые лучшие от народа оторвали. Отремонтировать бы заставу, систему поставить на столбы, дать отдых солдатам, обучить их воевать, как положено, а потом и подёргать тигра за хвост. Меня останавливает не отсутствие желания атаковать, а слова майора раздающиеся в наушнике щекофона.
  - Первый я Залив. Не вижу противника на экране. Земля прогрелась, а визуально они были хорошо замаскированы. Напылил ты добросовестно своими минами. Движения на склоне нет. Дальние группы также исчезли с экрана. Предлагаю отступить к заставе и дождаться вечера. А эти, похоже, нам теперь не страшны. Приём, - оценил обстановку майор.
  - Вас понял, начинаю отход, - отвечаю сразу сильно не заморачиваясь тем, что моё отступление больше похоже на бегство. Ничего, деды вон под Москвой не чурались днём отступить, а ночью отвоёвывали утерянные днём позиции. А следующим утром, снова оборонялись, пока немцы не вытесняли их своим преимуществом в качестве вооружения, связи, организации и опыта. Опять отступали, а ночью они отбрасывали фашистов на исходную. Такие вот тактические качели. Чем я хуже ветеранов. Отведу людей на заставу. Дам выспаться. Вечером Кушак выдаст обстановку с картинкой, а там видно будет. Пока я так соображаю, и наблюдаю, как неумело сворачивается моя миномётная батарея, состоящая из одного активного ствола, впереди под Кушаком происходит следующее: БТР потихоньку начинает сдавать задом, прикрывая отход моих снайперов. Проверять, что там с воинами ислама на склоне после устроенной миномётом мясорубки у нас желания нет. Опасно. Эти разведчики обучены всяким подлостям с минами, а у меня ни одного хорошего сапёра нет. А люди мне дороже любопытства. Да и так ясно всё. Если бы выжил кто, в том маленьком преддверии ада, которое мы устроили только что, то хотя бы побежал в сторону или пополз. А там мёртво и неподвижно между валунами, как в предполье преисподни уже в течение часа. Хорошая это штука ротный миномёт в горах. Я слыхал, что даже в составе спецгрупп нашего родного КГБ в Афгане были минометные группы, правда не ротных миномётов, уж больно могуч он для спецназера и тяжёл, а поменьше, как у амеров до пятидесяти или шестидесяти миллиметров в калибре. Пока я так мыслил, водитель подогнал свою мыльницу. Мортирку разобрали. Вежливо и нежно уложили в кузов. БТР прикрыл бортом место погрузки. Пирмухаммедов вылез из башни и проворно соскочил на землю.
  - Тащ летенант. Расход - пятьдесят крупняка и ноль на ПКТ. Машина к бою готова, - хитрит водило, -А смотреть пойдём на горку? - ну дитё дитём, интересно ему. Рожа вся в копоти. Грязнов аккуратно грузит внутрь машины Взломщика и оборачивается, улыбаясь, когда слышит вопрос Мухи. Однако все, кто находится рядом, с интересом прислушиваются к происходящему. Водило перестаёт материть Швеца, что не может закрыть задний борт шишиги из-за того, что ручки замков кривые. Черныш беспокойно глядит мне в рот, с тревогой ожидая ответа. Его интерес санинструктора в том, что никто пока не ранен и все живы. Царапины и ушибы, рваные афганки и сбитые ноги не в счёт. Файзулла стоит, опёршись и переложив вес тела на СВД, глаз не сводит. Бойко перестал шуршать за моей спиной радиостанцией и отпустил гибкий штырь антенны на свободу его натянутой тросиком вертикали. Шакиров сидит на броне и делает вид, что вопрос Мухи и ответ на него ему не интересен, вертит в руке магазинную спарку автомата. Окружко - мой внештатный артиллерист стоит с Бецом и Петровым в кузове, держась за железные распорки для тента. Тихо рычат в холостую движки БТР и ГАЗ-66. Народ ждёт моего решения. Грязнов отрицательно двигает влево-вправо головой, высказывая своё мнение. Отходим не спеша, с расстановкой, приглядывая в восемь пар глаз за склонами огромной горы.
  Боря встретил нас у здания без особого рвения. Радости от того, что мы прибыли все живые и здоровые у него в интонациях, движениях и мимике не просматривалось. Пока народ выгружался и взбивал пыль, прыгая с мыльницы и БТР на землю, сержант вяло доложил и печально уставился на третью пуговицу моей выцветшей афганки. Ковкузнец и он же фельдшер по лошадям и остальной живности, что есть заставе - Архипов, шёл мимо с ведром к фуражному складу за овсом. Пока передвигался, смотрел на нас с Борей, но стоило мне повернуть голову и перехватить его взгляд на нас, как он отвернулся "пряча глаза". И пошёл дальше, стараясь не смотреть в нашу сторону. Связист - Сашка Бойко, всегда торчал в окошке комнаты связи и его улыбающаяся лицом рожа светила ярче, чем полуденное солнце. Теперь на лице у близнеца не было даже счастья по поводу прибытия брата с боевого выхода и без единой царапины. Володька попытался узнать у родственника причину такого настроения, когда поднялся на крыльцо. Хотел войти в помещение и сдать радиостанцию с батареями и антенной. Но в окошко-то короче.
  - Сань, чо случилось? - спросил он в открытое окно. Володька зыркнул на меня с тоской. Я как-то сразу вспомнил, что многие знания и печали обусловлены, а связисты на заставе по умолчанию слышат более остальных и даже подслушивают, чтоб быть в курсе всех событий. И знают больше других. Подслушивать у связистов называется - контролировать качество связи в режиме реального разговора двух и более абонентов. И аморальным безобразием не считается вовсе. А что знает связист на заставе, то знает и дежурный. Не сможет же он столько полезной и бесполезной информации в себе держать. Обязательно дежурному скажет. Если весть плохая, то посетовать вместе и придумать выход из положения. Если данные хорошие то порадовать или потребовать выкуп за информацию, неважно чем - сгущёнкой ли, архарьими рогами, хмырём на кухне, работой в каптёрке связи - да придумает хитрюга. Но держать в себе не будет. Тогда Боря -ключ к настроению Бойко.
  
  - Да ничо. Давай "ящик", я батарею на заряд поставлю. Антенна цела? - снова сверкнул белками и тут же убрал глаза, встретившись с моими зрачками. Вот это номер! Похоже, война была здесь, а не у нас там, у подножия Кушака.
  - Обижаешь, я ж тебе не стрелок какой-нибудь, - Бойко В. забрал у Шурика эР- триста девяносто вторую и с облегчением скрылся в полумраке помещения Узла связи.
  - Грязнов - разберись с разгрузкой. Чистить оружие, снарядить магазины, набить коробки. Экипажу заправить ленту крупняка на полную. Муха - ТО БТР. Потом всем есть и спать, кроме тех, кто в наряд.
  - Сейчас сделаю тащ лейтенант, - Грязнов взялся на нарезание конкретных задач, а я посмотрел на Борю, всё ещё стоящего передо мной. Только смотрел он в сторону конюшни, как будто я ему неприятен и он мной брезгует. Хрена се заявочки! Знать бы, за что такой бойкот! Но говорить с сержантом надо лично и без посторонних глаз.
  - Цуприк! - официально командую я, - за мной!
  - Куда? - недовольно говорит мне Боря.
  - На конюшню, хочу лошадей проверить, - без интонаций, ровно бросаю за спину и иду к воротам конского дома, в котором кроме лошадей сейчас никого нет. Архипов ещё не вернулся с ведром с овсяного склада. Мы зашли в тень здания. Архипов не зря почти жил здесь. Половина строения была выправлена руками солдата, и у каждой лошади было своё место под отремонтированной "крышей", кормушка, седло с оголовьем над её апартаментами и попона. Но не это меня интересовало сейчас.
  - Боря, млять, что за цирк? Почему от меня личный состав нос воротит, как от проштрафившейся шлюхи в борделе? Что тут у нас случилось? - сержант отворачивает своё лицо в сторону и молчит. Пауза затягивается. Я жду.
  - А вы у своего майора спросите, тащ летенант, - наконец выдавливает он.
  - И что у него спросить? Боря, блин я там не с девчонками на танцы ходил, толком объясни, - Боря вздыхает, держит руки за спиной и начинает колоться.
  - Телек на связи. А там кроме майора - Бойко. Телефоны в трубке "Сокола" орут громко, а слух у маленького связиста отменный. Вот он разговор Кушака с майором и подслушал пока тот, громкость не убавил на стойке.
  - И что он услышал? Ну не тяни Боря! - шиплю я потому, что Архипов уже отошёл от стены склада и сейчас будет метров пятьдесят спускаться к колоде с водой с двумя наполненными овсом вёдрами.
  - Нае... обманул он нас с Кушаком. Нету, там спецотряда охраны. Там учёные сидят, да четыре офицера. И всего их там не больше дюжины. Офицеры не боевые - техники, кроме одного - коменданта. Ну, ещё зам его.
  А если в одном обманул, то и насчёт остального народ ему не верит. А вы с ним. А вы его слушаетесь. Всё, что он говорит - вы делаете. А Федя вон в санчасти лежит, Косучук- пулемётчик весь в осколках перевязанный. А Кушак этот его - полный 3,14обман. А мы тут задницы рвём. Файзулла кричит во сне после того, как снайпер ему каску поправил на голове. Виски поседели у татарина. Чарлинцев вырезали целиком. Елена Ивановна на десять лет старше выглядит. А этот ходит, и планы строит, как ему гору нашими руками взять, - Боря высказывает нагоревшее в душе и выявленное предательство со страстью патриота заставы. Измена, обида и презрение сквозит в каждой интонации, каждой гласной и согласной букве. Я его не прерываю. Даю выговориться. А потом предлагаю следующие.
  - Значит так, товарищ старший сержант, - мой заместитель удивлён официально-уставным тоном в конюшне среди махающих за нашими спинами хвостами лошадей. Это хорошо, - Грязнова, Шустрого и себя любимого ко мне на крыльцо. Все дела бросить. Пойдём с майором поговорим. И это, второго снайпера, нашего вон туда в обломки офицерского домика посадишь. Только перед этим ко мне его, на инструктаж.
  - Зачем снайпера? - Боря озадачен ещё более чем.
  - Для тренировки. А он долго с Кушаком разговаривал?
  - Да пока вы назад ехали с Чарлинской заставы, минут сорок,- ни буя себе! И даже не подошёл после прибытия, не поинтересовался, не пожурил и не похвалил. Что ж он там такое узнал? А говорить не хочет.
  - Давай Боря, шевелись, - Боря уходит, оглядываясь на меня, но всё больше ускоряется в сторону летней конюшни, где Грязнов протирает свой Вал и руководит чисткой оружия. Я, для собственного успокоения, загоняю патрон в ствол своего штатного ПМ и ставлю пистоль на предохранитель. По старой ещё привычке моего соседа по купе в вагоне поезда - опера, вынимаю магазин из пистолета и добавляю в освободившееся место ещё один патрон. Мне приятно, а врагу неизвестно, что у меня на один патрон в пистолете больше. Сую его за подсумоки с магазинами, всё ещё висящие на моей груди после нашей поездки. Пустую кобуру прячу за спину, двинув по ремню. Поверяю, как выходит нож из самодельных ножен и выдвигаю его на миллиметр за защёлку замка, чтоб выходил из своих апартаментов на бедре без усилий.
  Шепчу снайперу на ухо задачу. Мой приказ прост, если майор дёрнется, или я подам условный сигнал бить его, даже если будет опасность кого-то из нас ранить. Ввожу в курс дела Грязнова и Шустрого. Каптёр скрипит зубами. Недоверие к нам дело убыточное. Грязнов вначале сомневается, а потом даёт снайперу и всем дельный совет - где кому и как стоять при нашем "совещании", или сидеть. Стрелок уходит со своей винтовкой в сторону офицерского туалета, что возле ДОСов. А мы идём в санчасть, где сейчас находится наш гость, который или утаил от нас часть информации, или ввёл нас сознательно в заблуждение.
  - Олег, ты что? - тихо спрашивает меня, Грязнов впервые назвав по имени, - он же раненный?
  - А если я посчитаю, что Кушак мне, тебе и остальным на хрен не нужен? Ты прикинь Виктор Иванович, кто будет вами рулить если меня случайно кондратий хватит, или пуля вдруг вылетит из левого виска? Старший по званию, согласно устава. А кто у нас тут старший по званию? Товарищ майор, который без документов, которому верим на слово и у которого опыта по уничтожению людей, как у бродячей собаки вшей. А я, просто за свою шкуру переживаю. Если он нас расстраивать не хотел и извинится, то это одно, а если начнёт на себя власть брать, то земля ему пухом,- жестоко говорю я и удивляюсь своей расчётливости и пренебрежению к жизни человека которого спас. Мне он по прежнему менее дорог, чем любой солдат или Грязнов среди моих бойцов. Он на нас смотрит, как на инструмент в своих руках. Правда никогда не настаивает, но черту проводит, где с ним лучше не связываться. А вооружился как? И я же сам ему всё притащил. Он свой арсенал даже носить весь не может, а подиж ты - разложился, как милитарист перед схваткой с аборигеном. Чего он боится - нас? Вот и побеседуем с позиции силы. А Шустрый возле двери подежурит, чтоб Черныш глупости не начал делать и никто нам не мешал. Ну ничо, ничо,ничо - как говорит один из моих хохлов. Нам бы день продержаться, да ночь простоять. День мы уже выиграли. А вот ночь будет, та ещё ночь. Спецназ мстит за своих с упорством кровников. А мы их довольно постыдно расколошматили. Как в тире. Теперь за нас возьмутся всерьёз. А мне при таком раскладе измена за спиной не нужна. Комбинации майора веру солдат в командира убивают. Может у них там так принято, в КГБ бывшем, а у нас, на заставе, этот номер не проходит. Придётся ему это пояснить. И если надо разоружу к едрене фене. Тоже мне Лоуренс Аравийский сыскался. Но чёртов майор оказался снова умнее меня. Хорошо их там учили в Высшей Школе Комитета и на спецкурсах. Но водить нас всех за нос - не есть хорошая благодарность за то, что мы его шкуру из под арчабильских стволов вытащили.
  Майор сидел на кровати, прислонившись спиною к стенке. Кровать стояла торцом к дальнему окну кубрика. Амуниция аккуратно разложена, расставлена около и развешена на быльцах солдатской кровати, тумбочке и табуретке.
  - Доложили, значит? - начал первым он.
  
  - А ты думал - никто не узнает? - Грязнов сделал шаг вправо, к простенку между оконными проёмами. Боря сдвинулся влево и оперся плечом на стену в углу. Я остался перед майором в центре.
  - Да просто не знал, как сказать. Решил, что так лучше будет, а то ещё не поверишь, - спокойно сказал особист, грустно наблюдая наши перемещения, - Проблема у нас Олег и большая.
  - У нас или у вас Геннадий Петрович? - губы сами сжимаются в сомнительную гримасу на лице.
  - Теперь у всех, - как-то трагично говорит контрразведчик и морщится, при попытке поменять позу.
  - Так поделитесь, товарищ майор без документов, - зло говорю я. Мне начинает надоедать бесполезность информации в словах собеседника. А у меня дел по горло. Левый, правый, тыл, застава, а тут ещё и граница прорезалась.
  - Дрянь дело лейтенант, спешить надо, - оптимизма во фразе нет и в помине. Констатация факта. Мне почему-то становится не весело. Этот майор хоть и обманул нас, но он ни разу не ошибся в предсказании действий противостоящего нам противника.
  - На Кушаке, - начал он, - до взрыва находилась группа управления из десяти человек. Работали только со спутниками. Траектории, возвышения, связь, проходимость команд управления, устойчивость. Четыре охранника, комендант и повар. Весь секретный объём объекта, закрыт и опечатан на консервацию до особого случая. Продукты доставлялись раз в месяц. И при необходимости менялся сменный персонал. С очередной доставкой груза должны были прибыть офицеры для стопроцентной расконсервации и подготовки объекта к использованию. Пять офицеров отвечали каждый за свой участок подземной базы. Но коды доступа находились только у одного. У меня. Я могу только предположить, что после ядерного подрыва, кто-то на той стороне решил реализовать разведданные по Кушаку. Только силёнок у них со страху не хватило.
  - Это почему?
  - Ты же в курсе про систему минновзрывных колодцев на всех стратегических проходах из бывшего СССР в Иран? - я киваю, об этой системе даже солдаты знали. Им специально рассказывали на занятиях, когда доводили обстановку на линейке.
  - Так вот, управление зарядами сохранилось, и американцы их взорвали. Только у них мог быть доступ. В результате подрывов проходы для тяжёлой техники в горах оказались перекрыты. Авиация практически уничтожена из-за выведенной из строя электроники. Но кому-то там за перевалом очень нужен Кушак. Бомбовый удар был избирательным по нашей территории, и тем, кто выжил - тоже нужен Кушак, как гарантия безопасности. Иранцы послали своих стражей, чтоб не допустить усиления смены, разведать пути и систему обороны объекта. Сразу после удара, вокруг горы были активизированы минные поля и ловушки, но основная система обороны сейчас пассивна. Если её активировать, то никакой спецназ или тяжёлая бронетехника горе не страшны. С Кушака, шутя можно разнести в прах армию. Иранцы не отступят. У смены, сутки назад, закончились продукты. Поэтому они нарушили секретность и вышли с нами на связь. Мы для них такой же золотой ключик, как и они для нас. Против нас сейчас осталось четыре группы спецназа. И нам надо прорваться наверх. Вот и всё.
  - И какие гарантии того, что это не брехня? - прапорщик начинает смотреть на майора другими глазами, полными интереса и надежды. Умеет же майор говорить людям то, что они больше всего хотят услышать.
  - Свяжитесь сами, только говорите по защищённой линии на "высокой стойке".
  - А если вы сговорились? - майор игнорирует мой вопрос.
  - Иранцы усиленно разбирают завалы на горной дороге, ведущей к нашему объекту. После бомбардировки прошло пять суток, уже почти шесть. Если не поторопимся, то они проведут тяжёлую технику через перевал и отрежут смену на Кушаке окончательно. Затем пройдут минные заграждения и начнут штурм. Без кодов допуска и управления Гора - это просто бетонный муравейник набитый современным оружием, средствами связи, складами и ресурсами. И высота горы, лейтенант, четыре тысячи восемьсот метров. Объём этой громадины неимоверен. Геологический срез позволяет быть уверенным в возможности устоять перед мощью прямой ядерной атаки. Нам бы только успеть пока они не пригнали тяжёлую технику, а иначе ни у нас снизу , ни у них сверху, на горе - шансов никаких.
  - А почему не передать коды по рации на вершину и активировать оборону склонов? - я уже стал на его сторону.
  - Не выйдет, нужен человек-ключ, с отпечатками, и биоданными для подтверждения ввода.
  - Ну и дурак же ты майор. Мы что чужие? Совсем вы там заигрались в свои игры. Сам теперь на боевом расчёте моим солдатам и пояснишь свою сказку. А иначе один туда пойдёшь. Кстати, а какие биоданные нужны для подтверждения?
  - Радужка и ладонь. Живая. Мёртвую аппарат распознает.
  - Понятно. Вопросы есть? - Грязнов отрицательно вертит головой. А Боря задаёт свой главный вопрос.
  - А, правда, что домой оттуда можно позвонить?
  - Правда, Боря, оператор сказал, что они выборочно били. Основные промышленные районы и ресурсосодержащие области оставили целыми. Так что позвоним, хоть куда.
  - Ну, майор, ты и зверюга. Сам себя не боишься? - примирительно спрашиваю я.
  - Я, таких как ты, боюсь, молодых да шустрых.
  - Боевой расчёт в девятнадцать часов. Не придёшь - принесут.
  - Ага, не сомневаюсь.
  - Как Кушак брать будем? Геннадий Петрович?
  - Тут покумекать надо. Давай после боевого расчёта прикинем что, к чему, лейтенант?
  - Лады, а где Елена Ивановна? - только сейчас я замечаю её отсутствие.
  - В бане, Черныш организовал.
  - Тогда через два часа на Боевом, - Боря вышел первым, довольный, и погнал делиться новостью с остальной братией, мы ему не мешали. Пусть. Солдат осознающий то, за что он воюет, как личную цель сам выложится полностью и товарищу не даст шлангом прикинуться.
  
  Додумать мне не дали солдаты гурьбой стоящие вокруг Шустрого на крыльце. Грязнов, шедший за мной, остановился и поглядывал из-за плеча. Я давно чуял, что моему подразделению чего-то не хватает. Особенно когда возвращался на заставу со стороны той или иной дороги. А теперь я понял: вот нам чего надо всем. Очень. А то как еду, так и помню. А как на заставу ввалимся, так заботы и проблемы давят в злобе своей и приходится оставлять на потом, то что стоит сделать не жалея сна. Этаким добрым пауком, к которому сходятся все тропки и дорожки раскинулась застава меж двух водоразделов. Она, уютно расположилась у горных подножий. Раскинулась паутинами пересекающихся путей, системы, МЗП, спотыкача старой, ещё ртутной ЭСЗ, морщинами расщелков и шапкой ОППЗ над ней справа. Я гляжу на знакомые, как родной дом очертания и меня гложет мысль, что чего-то в этом облике не хватает. Вроде, как прячемся мы, что ли в собственной погранзоне, где каждый камешек ночью обойду без ПНВ и ФАСа с закрытыми глазами и не споткнусь. Знамя. Почему над моей суверенной территорией нет этого маленького атрибута государственности, справедливости и порядка? "Ну что ж, Будем исправлять недостатки по мере их выявления" - парторг комендатуры так говорил, когда я служил солдатом. Исправим. Пускай знают, кто в погранзоне хозяин. И Шустрый, похоже, больший патриот, чем я. И его инициатива или будет мной наказуема, что вряд-ли, или поощрена незамедлительно. Ведь не пожалел времени, сшил флаг со товарищи вместо собственного сна, личный штандарт заставы сотворил. А то, что сотворил, а не сделал как ремесленник это, несомненно.
   - Шустрый это ты из чего флаг сделал? - с угрозой говорит из-за моего плеча старшина и показывает пальцем на выглаженное, без единой морщинки, полутораметровое полотнище, разложенное на перекошенном столе возле флагштока. Мы стоим на крыльце и глазеем, как каптёр обмётывает последними стежками крепления знамени. Слева от крыльца ажурная антенна для "Сокола-М", а справа самодельный флагшток из длинной трубы с двумя катушками. Одна вверху, а вторая внизу.
   - Так из чего было, тащ старший прапорщик, - отвечает, подняв голову на нас, стоящих на крыльце, над ним каптенариус.
   - Ну, белое, я так понимаю, ты из простыни сделал, которую у меня с НЗ утащил..., - начинает Виктор Иванович, но его перебивает голос Пирмухамедова сверху, почти от самого неба.
   - Серый, бляд, сколько мне исчо тут сидеть? Верёвку свяжи, руки устали, - наверху, над заставой, почти на уровне кончика штыря антенны качается на конце трубы флагштока маленький и лёгкий Ибрагим, обвив её своими руками и босыми ногами.
   - Ё - забыл, - каптёр кидается к двум концам верёвок и пропускает их под нижний ролик, натягивает и завязывает шнуры вместе хитрым рыбацким узлом, - Слазь, теперь не развяжется, - командует он Пирмухамедову и тот медленно перебирает руками по трубе вниз, спускаясь на землю. Не знаю даже что и сказать. Не солдаты, а реввоенсовет на своих двоих, только кожанок не хватает и крейсера "Аврора" в Чулинке. Шустрый снова отвечает Грязнову. Я безмолвствую, разглядывая произведение искусства солдатской мысли.
   - Виктор Иванович, - наглеет Шустрый вежливо, - Я ж маленький кусочек отрезал. Смотрите, отут подвернули, сделали заподлицо, чтоб нитки не распускались, а оттут - пришили к синему куску. Видите двойной шов, крепкий, никаким ветром не порвёт, нитка вчетверо собрана, - Шустрый демонстрирует шов спустившемуся с крыльца Грязнову. Солдаты смотрят встревожено за действиями старшего прапорщика. Оно и понятно, вручную шили. Небось, все пальцы искололи, уйму времени потратили, - вдруг Грязнов их порыв сейчас зарубит на корню своим снайперским авторитетом. Каптенармус расхваливает изделие и поясняет.
   - Беда в другом была, тащ прапорщик, - укорачивает каптёриус звание Грязнова, - на заставе синего материала нет! Хоть трусы на клаптики режь! - услыхав такое, меня, как начальника, тут же обуревает бес поиска. И действительно, кроме трусов армейских, никакой материал, что есть в моей памяти, на синь полосы Российского символа государства не тянет по цвету. А при приёме должности я основательно прошерстил все склады, а привезённое имущество вещевой службы принимал лично. Улыбка сама расползается по лицу, не смотря на загруженность мозга проблемами, связанными с Кушаком и Иранскими притязаниями к нашему подгорному комплексу. От же смекалка ж у них, у моих пограничников. Пока Шустрый расплывается словами, междометиями и эпитетами перед Грязновым в описании трудностей пошива, я пытаюсь отгадать, где он взял синий материал для среднего лоскута трёхцветного стяга далёкого от нас Отечества. Отгадать никак не удаётся.
   - Покрасил что-ли? - выдаёт свою версию Грязнов и грубо мнёт пальцами синюю материю флага на столе.
   - Товарищ старший прапорщик, - обиженно заявляет каптер, видя, как топорщится помятая лапой старшины ткань, - Только погладили, помнётся же!
   - Да нет, - сам себе и остальным, а в основном мне, говорит Грязнов, - фабричная покраска.
   - Шустрый - колись! Где такие большие трусы достал? - не выдерживаю я, и чувствую затылком, как от смеха валится на стул за моей спиной один из ефрейторов Бойко за окном комнаты узла связи. Остальные тоже хохочут всласть, кроме меня с Грязновым. Уже девять моих бравых воинов стоит вокруг крылечка, стола и флагштока и наслаждаются нашей со старшиной неосведомлённостью и выражениями удивления и бессилия командирских лиц. Пирмухамед согнулся напополам и сел на бетон крылечка в припадке, представив трусы, из которых вырезали полосу для государственного флага Российской Федерации. Повар держится за Борю плечом, чтоб не упасть, руками он пытается обуздать и показать размер нижнего солдатского белья, который, как мы сказали, отыскал и порезал каптёр для создания развевающегося имиджа наших потешных войск над заставой. Смех косит наши ряды так, что и мы с Грязновым тоже степенно ржём от образа моего предположения. Наконец веселье утихает, и каптёр раскрывает загадку.
   - Та всё просто - аккумуляторная.
   - Шо аккумуляторная? - одновременно со старшиной спрашиваю я. Разгадка на поверхности. Я поворачиваюсь к окошку аккумуляторной комнаты, откуда на меня смотрит ефрейтор Володька Бэць (Бец) облачённый в синий халат - принадлежность всех технарей. Их как имущество прямого расхода даже на склад не сдают по накладной, а напрямую отдают командирам тех отделений, или вообще кидают в дверь аккумуляторной. Аккумуляторщик с фланга придёт и начнёт уровень электролита проверять в батареях - разберётся.
   Однако красного материала на заставе тоже нет. Но красная полоса прикрыта крепкой, прижжёной до коричневого цвета во многих местах плотной тряпочкой, через которую Шустрый и гладил последнюю часть знамени на столе. Эта полоса почти вдвое шире пришитых к ней сверху белых и синих кусков вместе взятых, поэтому композиция выглядит несколько непривычно. Когда прапорщик убирает высохшую под утюгом тряпку, я просто балдею от увиденного мной рисунка. Правая рука начинает автоматически подниматься к виску. Виктор Иванович также застывает в изумлении и держит на весу гладильную ткань, открывшую красную бархатистость основания знамени, над которым пришиты белая полоса старой солдатской простыни и кусок халата заставского техника. На раритетном шёлке, толи бархате, в обрамлении богатой бахромы, золотом чёткой вышивки горит герб Союза Советских Социалистических Республик, с колосьями обвитыми алой парчой, на которой даже можно прочитать надпись: "Пролетарии всех стран соединяйтесь!" на всех пятнадцати языках союзных республик. Земной шар,повёнутый Северным полушарием с картой СССР на нём. А наверху звезда, серп и молот посредине глобуса. Аккуратным полукругом над гербом легко читается гвардейская надпись: "За нашу Советскую Родину!" Мало того, две кисти на шнурах золотого плетения свешиваются с торца красного полотна, там где намертво вшито солдатскими руками ухо через, которое будет пропущен шнур флагштока. Грязнов не верит своим глазам и вопросительно поворачивается ко мне.
   - Вот это да! Деж он его взял? - вопрос чисто риторический, но каптёр хитро перекидывается с Борей на крыльце, понимающими взглядами и отвечает на полном серьёзе.
   - На дембель берегли, это ж наше. Переходящее. Мы его последними на комендатуре завоевали. Оно и пылилось в каптёрке на полке. А как оружие и боеприпасы выдавать начал, тут оно и свалилось сверху мне на голову. Думал запрятать. А тут ничего красного не нашлось. Та, и когда тот дембель у нас теперь будет. Зато мы теперь как настоящая воинская часть. Со своим знаменем. Как прадед говорил. У них на фронте если знамени нет, то всех расформировывали и по разным частям рассылали. А нам нельзя по разным частям. Мы тут застава, а не шурупы какие-то.
   - Молодец Шустрый! - хвалю я его, а он краснеет.
   - Так то все, тащ летенант: связисты вон - халат нашли, стрелки кроили и шили, Боря придумал, Бойки шнур принесли, Бондарь катушки отремонил, Муха наконечник повесил. Вы, небось, и не заметили? - точно. Мы поднимаем вверх головы и видим, что на конце флагштока торчит никелированный наконечник древка с серпом и молотом в остроконечной плавности обвода конуса завершенного остриём пятиконечной звёздочки. Вот он, почему там так долго висел - Муха. Он навершие для красоты прилаживал и крепил.
   - Тогда так, орлы высокогорные, провести проверочный подъём флага, посмотреть, что всё держится и не сорвётся. Затем спустить, оставить на шнуре, а на Боевой расчёт строиться здесь. Будем флаг подымать. Пусть знают супостаты, кто в погранзоне хозяева - мы российские пограничники! - мой пафос не остаётся без одобрения, даже майор выбрался на крыльцо и с удивлением изучает знакомые цвета и рисунки на новом знамени пограничной заставы "Чайка".
   - Ну, вы даёте, погранцы! - восхищается он, читая слова, вышитые на красном "фундаменте" флага с забытым благоговеянием перед символом могучего государства, - Охринеть! Даже бахрома есть! А ведь прав твой каптёр лейтенант! - неожиданно хвалит он Шустрого с грустью в голосе, и последний краснеет, как первоклассник у доски, получивший единственную в классе отличную оценку за выполненный урок. Мы уходим соображать, как взять Кушак без потерь и лишений, а народ гомонит у крыльца, обсуждая штандарт, который весомо плывёт вверх по шнуру к конечной точке и торжественно шевелит на ветру тяжёлыми золотыми кистями вдоль алого крепкого шёлка. Теперь, официально обозначенные, мы часть государственной структуры, власть и закон на этой территории. И если кто полезет, то он будет иметь дело не с теми, кто боится высунуться из развалин, а с войсковой частью двадцать один ноль три, индекс "Т" - Потешных Войск Федеральной Службы Безопасности Российской Федерации! Шустрый опускает знамя, но народ не расходится, щупает шёлк, трогает жёлтые помпоны праздничных кистей.
   - Бойко? - орёт Петров-дежурный.
   - Я, - недовольно отвечает Сашка, высовываясь из окошка, - Что надо?
   - Отвечаешь за прапор до Боевого! Усёк?
   - Легко, - подтверждает связист и серьёзно кладёт на подоконник свой АКСУ с двойной перевязью присоединённых магазинов, звякнув при этом антабкой о воронёный ствол автомата. Практически над заставой будет развеваеться знамя СССР, только сверху к нему пришиты солдатскими руками белый и синий лоскуты. Но две трети флага мощно и весомо отражают солнечный свет золотом и кумачом, напоминая о том откуда мы все родом. И не только нам, но и тем кто растопырился в нашу сторону своими воинскими колоннами с Иранского заграничья. Я отдаю должное новому флагу приветствуя его правой ладонью и ухожу думать думы с майором. Старшина остаётся на крыльце укоризненно глядя на Шустрого. Тот жмёт плечами и разводит руками. Грязнов машет правой рукой и на секунду останавливает её у виска благословляя материю на шнуре. Затем уходит за мной. Ну, вот и обозначились. Теперь бы день простоять, да ночь продержаться.
  
  Знамя это хорошо. Пусть боятся. А нам надо справиться с четырьмя группами спецназа по пятнадцать головорезов в каждой. Итого, шестьдесят мордоворотов, обученных, стреляных, битых и опытных. Правда, нас, с лошадьми и собаками, пятьдесят погранцов. И у нас БТР, миномёт, четыре пулемёта и пять снайперок. Но этого мало. Мы им на один зуб на серпантине горной дороги. Придётся брать подступы к горе опытом майора, внезапностью, смекалкой и информацией с голодного Кушака. Кому-то придётся остаться здесь, чтоб корректировать наши передвижения с подвижками противника. На боевом расчёте, после подъёма флага, я ставлю странную и необычную для нашего ремесла задачу.
  
  - Приказываю всем выспаться! Вольно! Вопросы есть?
  
  - Есть, тащ лейтенант, а кто останется? - вопрос зависает в воздухе, как топор в руке палача над плахой с предназначенными в жертву однополчанами.
  
  - Решим! Подъём в пять. В шесть - начало движения. Загрузить и проверить технику с вечера. Доклад о готовности в двадцать один тридцать. В двадцать два - отбой, - солдаты расходятся. На месте остаётся, ефрейтор Кушниренко. Народ заинтересовано поглядывает на смотрящего на меня исподлобья дембеля.
  
  - Тащщ лейтенант, разрешите обратиться! - батюшки светы неужто меня дембель за командира признал? По тому с каким трудом выговорил эту фразу на виду у всех Кушниренко, я понимаю, что что-то серьёзное. Оно ведь как - он на заставе больше полтора года прослужил, а я всего год.
  
  Так, что я для него только по штатке командир. Был. Все вокруг занимаются вроде своими делами, но на самом деле внимательно слушают.
  
  - Разрешите часовым у заставы остаться в прикрытие старшине, дизелю и пауку? - вот тебе и дембель, ведь эти четверо считай смертники. Знамя над заставой будет как кость в горле у любого, кто полезет через границу. И обозначит точку, где мы находимся, а иначе как? Так и подумают. И прежде или во вторую очередь постараются этот прапор и всех вокруг него завалить, чтоб не тревожило своим преобладанием красного цвета пространство вокруг. Следовательно залепят по заставе от всей души, чтоб не выделялась в серости предгорий. Похоже, что солдат это понимает.
  
  - Вадим, ты ж дембель, ты тут больше всех отслужил, я тебя планировал первым и отпустить, а оттуда ты и вы вряд ли выберетесь если что не так пойдёт, - тихо начинаю я пояснения земляку, так, чтоб остальные не расслышали.
  
  - Тащ лейтенант, отож и я так подумал, что я у нас лучше всех подступы знаю, и если что, то мимо меня ни одна муха не проскочит. А курбановских я засеку за пару километров, если полезут. Разрешите, тащ лейтенант, лучше меня всё равно никто не сможет. Я и горки и щели вокруг знаю как свои пять пальцев, если прижмут я всех наших выведу куда хочешь и без проблем. Мы ж тут и с вами и с прошлым начальником заставы охотились много, - вот и часовой мне нашёлся на 'вышку'. А связистом Иванов Серёга останется. Уже решили между собой пауки эту проблему.
  
  Бондарь за дизелиста и останется с пулемётом. Один РПГ отдадим Кушниренко на "вышку", с автоматом вдобавку ему там будет веселее. Страшина со снайперкой и Иванов с автоматом на связи. Вот они и останутся изображать наше подразделение.
  
  Дел по горло. Обхожу всех лично. Муха снаряжает вторую ленту КПВТ, тщательно выравнивая патроны в звеньях, чтоб не перекосило. Его наводчик набивает ленту ПКТ с помощью машинки Ракова и тоже внимательно осматривает патроны.
  
  - Муха! ЕТО не забудь сделать? - ору в люк броника.
  
  - Есть тащ лейтенант!
  
  - Савкин, собаки готовы? Мясо и воду для них собрал?
  
  - Так точно, тащ лейтенант, - отвечают мне на собачнике.
  
  - Архипов, придётся их отпустить, - говорю я ковкузнецу о наших лошадях, - там конюшни нет.
  
  - А как же они пить будут? - переживает за лошадей Архипов. С ним вместе Бондарь, и они нарушают мой приказ. Они всю ночь изобретают, пробуют и проверяют работу специального клапана, который открывает кран, как только вода в колоде уходит ниже определённого уровня. И закрывается, как только вода начинает заливать края высокого бетонного корыта. Им помогают два стрелка и наш старшина.
  
  - Справитесь? Там пять тонн, им на месяц хватит, - Бондарю про дизель надо будет утром напомнить. Пригодится ещё. Не всё ж нам на горе отсиживаться. Кандидатуры тех, кто будет прикрывать нашу вылазку и останутся здесь медленно и неуклонно вырисовываются в мыслях. Это дизелист - без него нет света. Это связист - без устойчивой связи нашему плану труба. Это оператор телевизора, как мысленно я обзываю того, кто будет нашими глазами. Кроме Грязнова я не могу найти никого другого более подходящего на выполнение этой задачи. А ещё им очень нужен будет один наблюдатель для охраны. Вчетвером они должны будут изображать половину нашей заставы, И когда иранцы поймут, что их тут всего четверо, только бог и мы сможем им помочь выбраться живыми, прорвавшись на Кушак. Поэтому здание заставы и дизельная, за ночь превращаются в долговременные огневые точки с кучей боеприпасов и вооружения, собранных внутри помещений.
  
  Старшина не жалеет мин и растяжек вокруг здания и щедро окружает этими смертоносными игрушками окоп часового над заставой и прилегающей местностью. Почти все стрелки помогают. И застава копошится движением людей в темноте и в шнырянии по территории лучей фас-фонарей, как взбудораженный улей взбесившихся пчёл. Если смотреть со стороны, то мы жутко испугались и укрепляем свою оборону, не глядя на время дня и не полагаясь на обычные средства и методы защиты заставы от внезапного нападения. Таким образом, мой приказ об отдыхе и отбое исполняется только в два часа ночи. И то не всеми. Повар Будько делает выпечку хлеба. Он тоже не останется и поедет с нами. Сухпая из деликатесных консервов с НЗ девятой заставы хватит с лихвой на месяц сидения в обороне. Только в пассивной обороне. Наш УР не выдержит и одной слаженной атаки профессионалов от войны. Одна надежда на дальность и удачу при прорыве утром на гору. Водители укрепляют днище кузова Газ-66-го, для того, чтобы я мог вести огонь из миномёта, не покидая машины, с коротких остановок. Черныш таскает свои бинты, тюбики, вату, препараты, инструменты сразу в четыре места одновременно: в окоп часового, дизельку, на заставу и в четыре наших машины, которые пойдут в колонне по горной дороге навстречу засаде спецназеров от Аллаха. Он пытается обучить оказанию первой медицинской помощи всех тех, кого не будет с ним рядом при движении к объекту нашего каравана. Водилы обвешивают дверцы бесхозными бронежилетами, вытащенными Шустрым на свет божий. Укрепляют борта КАМАЗА и мыльницы. Проверяют воду, масло заправку. Берут с собой запасные канистры с маслом и водой, проверяют запаски и шанцевый инструмент. Солдаты и сержанты набивают магазины патронами, накидывают пачки в вещмешки, распихивают гранаты в подсумки и карманы. Аккумуляторщик - Володька Бец, доливает в банки дистиллированную воду. 'Сокол-М' со своими стойками должен обеспечить нам победу при прорыве на вершину. Бойки, оба брата, ещё раз проверяют радиостанции и ставят на зарядку батареи. А утром мне нужны будут все шесть. Три останется на заставе: у часового, дизелиста и старшины. Три разойдутся по трём машинам. Уазик останется на заставе для людей, что будут обеспечивать наше движение. Старшина загоняет его в Чулинку и маскирует в пещере, которую мы обнаружили при проведении следовой работы с собачниками ещё год назад. Завтра это делать будет некогда. Завтра у нас последний и решительный бой. А сегодня, нам бы ночь продержаться и день простоять. Застава затихает около трёх часов утра, впадая в тревожный и заслуженный трудом отдых долгожданного сна.
  
  А спецам будет не так уж и весело. Они расположились внизу, у подножия. В самом начале серпантина одна группа и три других находятся на вершинах воображаемого квадрата, в который вписано немалое по периметру подножие горы. И только две группы смогут одновременно противостоять нашему нападению. Причем второй группе придётся очень быстро 'скакать' по склону на помощь первой. На которую мы вывалим всю свою огневую мощь. Будем бить их по частям. И победа зависит только от нашей слаженности и расторопности, точности и хладнокровия в принятии решений. Утром на юго-востоке отчётливо слышится рокот тяжёлой техники, которую иранцы используют для расчистки проходов. Они тоже не спят ночью. Торопятся.
  
  Только у нас на службу и в разведке на боевой выход так будят личный состав. Лично, каждого. По дружески, но требовательно, толкая в плечо рукой. - Серёга, вставай, подъём! Ренат, просыпайся! Архип вставай, лошадей покормить надо успеть! Муха- подъём - грей движки и Петрова растолкай! Петров, блин - встал, а то на свечку поставлю! Шустрый, поднимайся Серый! Близнец - не сиди, мотай портянки! Иван - меняй Бойко на связи, - фас-фонарь дежурного медленно переходит от одного пограничника к другому. Он оставляет офицеров и прапорщиков напоследок, вопреки приказу будить нас за двадцать минут до общего подъёма, как требует устав. Жалеет, когда ещё выспимся теперь? Только мы уже на ногах. А майор, тот похоже и не ложился. Застава ворочается звуками в темноте сумерек, и начинает рычать выхлопами дизелей, хлопать дверьми, бухать сапогами, мерцать вспышками фасов, как огромное существо встающее и потягивающееся перед утренней охотой. А охота нам предстоит знатная. Ночь мы выстояли. Теперь, нам бы день продержаться...
  
  А наш майор знает своё дело, пока мы загружаем, проверяем, консервируем, прячем, снаряжаем, заправляем, заполняем и переживаем, именно он составляет наш план боя, внимательно отслеживая по телевизору проявившиеся с вечерней прохладой красные точки вражеских групп. Он вычисляет расстояние между группами противника, длину каждого витка серпантина, меряет прикидывает. Спрашивает Елену Ивановну о том рельефе, который будет ждать нас после прохождения Чарлинских развалин. Ведёт переговоры к оператором на Кушаке.
  - Я - Дервиш, как вы там? Приём!
  - Я - Куш- один, нормально воды полно. Приём, - да, снежная шапка на кушаке не тает даже летом.
  - Увеличить-ка мне северо-восточную тыловую группу. Приём, - запрашивает он гору
  - Работаю, - лаконично отвечают ему сверху
  - Достаточно... - каждый на заставе приближает утро своими делами. Особист с красными глазами будит меня за полчаса до общего подъёма. Он наверно вообще не спал. Одет по-походному, пока без бронника, но я его на него навешу лично, если сам не оденет.
  - Вставай Олег, беда! - трясёт меня он за плечо.
  - Ну, что там ещё? - сонно возмущаюсь я и смотрю на светящиеся стрелки командирских часов. Пять утра. Блин!
  - Гавно дело, пехота иранская в пешем порядке подходит на линейку. Вчера они остановились в посёлке. А сегодня, не дожидаясь рассвета, начали выдвижение. Пока пошла разведка и дозоры с сапёрами. Они боятся минных полей. Около четырёхсот человек в передовой колонне. За ними основные силы и тылы. Ещё больше. Гул техники громче, им осталось разбросать километров шесть до выхода на грунтовку. В посёлке установили батарею. Похоже, это пушки способные стрелять активно-реактивными снарядами на дальность до сорока километров. ЮАРровская, толи НАТОвская разработка. Когда рассветёт, то вся эта масса попрёт ускоренным маршем на поддержку четырёх диверсионных отрядов охраняющих дорогу, ведущую на гору. Они также перегруппировались. Слились в два отряда, а потом снова вернулись на прежние места, и поднялись на два витка серпантина вверх по склону. Дистанция между отрядами около двух километров. Предполагаю минно-взрывную засаду, и не одну на серпантинной дороге. Одна надежда на то, что будут взрывать радиометодом, путём передачи радиосигнала на взрыватель фугаса.
  - И что, такой взрыв не так сильно разнесёт в щепки наш БТР? - шучу неудачно я, зашнуровывая ботинки в свете фас-фонаря.
  - Нет, - усмехается майор, - очкарики с Кушака поставят такие помехи по всем диапазонам, кроме телевизионного, что ни одна волна стандартных взрывных пультов НАТО и производства других наших вероятных недругов не сможет работать. Наши частоты будут чисты, как вода в горном ручье.
  - Вы еще стихами мне обстановку доведите. Как мы прорываться будем? Я так понял, что минное поле это не самое страшное? Так?
  - Ну, это просто, мы их растянем и сожмём одновременно. Минные поля мы просчитали, прокрутив видеозаписи действий иранцев за последние семь дней. У них нет тяжёлого оружия. Максимум - ручные гранатомёты, если мы их выбьем с дистанции не менее 1000-800 метров, то, как минимум БТР, прорвётся вверх без особых проблем. А наш миномёт и запас мин позволяют на это надеяться, даже если ты будешь мазать из своей трубы по их грудным фигурам, но не далее чем на сорок метров. В бронике у нас раненные и Елена Ивановна. А если он займёт позицию выше, чем эти моджахеды аятолл, то своим пулемётом прикроет нас пеших. И если иранцы подобьют грузовики на серпантине, тогда ноги в руки и наверх по склону. А на бездорожье точно мин нет. Наши минные поля дезактивируют при подходе к ним. Ну, вот и вся диспозиция. Я в БТР впереди, ты позади - в мыльнице старший, Боря посредине - в КАМАЗЕ. Командовать парадом буду я, с твоего разрешения, - майор достал каску, и водрузил на голову.
  - Слышь, Геннадий Петрович? - окликаю я своего тактика и стратега.
  - Чего тебе Олег? - оборачивается он
  - Если бронежилет не оденете, Муха с места не сдвинется, - предупреждаю я.
  - Понял, одеваю, - пока мой новоявленный главнокомандующий-начальник штаба скидывает с себя ремни и натягивает бронник у колёс Бэтра, ноги сами выносят меня к колоде с водой.
  
  И вот тут меня пробивает. Я вспоминаю лекции и рассказы наших офицеров с кафедры тактики. Спецназ всегда нагребает, что полегче, попроще и поубийственнее. А о минах "Клеймор" не слышал только глухой военный. Они, конечно, не то, что наши МОНки. Но идею срисовывали с этой американки. А со времён Вьетнама она хуже не стала. А Нам и одной хватит, чтоб превратить в хлам КАМАЗ, ГАЗ-66 или колёса БТР. А пешком, с батальоном пехоты на хвосте, батареей самоходок за спиной, с раненными бойцами "на руках" рвать когти на высоту Кушака, с наседающим спецназом, дышащим в затылок это та ещё работа. Туда, где вход в подземное царство майора надо добраться раньше, чем дальнобойные орудия за водоразделом получат целеуказания по нашей трёхвымпельной колонне. В общем, отступать некуда, большая у нас погранзона, но ещё останется Виктор Иванович с тремя солдатами, которые практически сами вызвались остаться на заставе живыми заложниками победы нашего предприятия. И если Бобко не успеет активизировать всё, что там у него есть жуткого и страшного из российского арсенала подземелья, то полягут мои добровольцы смертью храбрых на мою душу и сердце. И быть мне за них в ответе пока живой. А пока я соображаю, что много мин они с собой притащить не могли. Боеприпасы, вода, пища, оружие, минимальные удобства: спальник, коврик, свитер, бумага туалетная чёрт их дери. Да, а что вы думали. В пустыне свои ягодицы листиком не вытрешь. Потому как нету листиков. А камешком подтираться, это сноровка нужна, как у пастухов в горах. А где её спецназеру взять? Вот и прикинем - сколько у них мин с собой? Вьючных животных они с собой брать побоялись, чтоб не следить и маскировку передвижения не нарушать. Шли на неделю - не меньше. Боекомплект наверняка взяли двойной.
  - Бойко, - ору в сумерки, требуя к себе одного из братьев-связистов.
  - Я! - слышу в направлении окна комнаты пауков.
  - Рацию ко мне! Связь с Кушаком - быстро! - Володька, кажись, поди, разбери утром, кто из близнецов топает ко мне с радиостанцией и бубнит на ходу в микрофон, вызывая на связь соседей сверху.
  - Куш, у тебя база данных в компе по подразделениям вероятных супостатов есть? Приём! - без объяснений спрашиваю я.
  - Есть. Что надо? - там понимают вопрос не праздный, у меня уже движки прогрелись. Осталось сунуть голову в колоду с водой на счастье и вперёд, "за орденами".
  - Спецы иранские, стандартное вооружение и численность группы? - оператор Куша зачитывает ответ с экрана своего монитора. Ну, надо же - знакомые Тактико Технические данные, где-то я их уже слышал. В ориентировках. Точно.
  - Да тут не густо. Силы специальных операций вооруженных сил Ирана. В сухопутных войсках Ирана к силам специальных операций относятся воздушно-десантные бригады 23-й воздушно-десантной дивизии Специального назначения, которые предназначены для выполнения диверсионно-разведывательных задач на Закавказском и Туркестанском направлениях. Численность личного состава бригады - около 4000 человек, в основном унтер-офицеры и офицеры. Команда А (основная тактическая единица по выполнению специальных задач) состоит из двенадцати секций, каждая из которых насчитывает двенадцать унтер-офицеров и офицеров. Команда В включает четыре секции по двенадцать человек в каждой, и предназначена для действий в горах. Команда С состоит из двух секций по двенадцать человек и предназначена для обеспечения выполнения задач секций команд А и В. На вооружении одной ДиверсионноРазведывательной Группы численностью шесть-десять человек могут находиться следующие МинноВзрывныеСредства: один-два кумулятивных заряда для уничтожения стационарных объектов; * три-четыре мины многоцелевого назначения для избирательного поражения агрегатов РакетныхКомплексов и транспортных средств в движении; три-четыре магнитные мины для уничтожения техники при скрытой их установке; * четыре-шесть противопехотных осколочных мин для поражения личного состава подразделений охраны и обороны; * один-два портативных заряда разминирования для проделывания прохода в минном поле системы заграждения БСП. При выполнении поставленных задач разведчики-диверсанты могут иметь ПУ ПТУР с дальностью стрельбы до один-четыре километра. Всё. Понравилось? Приём.
  - Да, спасибо. Изменения на горе есть? Приём, - какой тут понравилось к черту. Не густо у него! Нам и половины хватит, а тут в четырёхкратном размере. И, явно, секция В пожаловала в полном составе. Остальные идут походным маршем. Это Головная Походная Застава бригады. За ней авангард и основные силы, тылы. Грамотно идут, гады. Как на учениях.
  
  - На горе нет, сидят тихо. А вот вокруг у линейки и за ней 3,14здец... Торопитесь парни, - просит меня щекофон рации и, даже сквозь бездушные схемы и провода, я слышу его надежду на то, что мы прорвёмся. Зашибись. Птура у них точно нет. РПГ с Чарли они прихватили. Заряды разминирования тяжёлые - хрен с собой потащишь, если надо быстро и скрытно. Остаются магнитные мины и противопехотные. На две группы это примерно двадцать штук, если по максимуму. А засада у них качественная может быть только одна. Да ещё с тыла от Куша прикрыться надо по их наставлениям. Тогда имеем два минных поля, и скорее всего управляемых и засаду. Точку засады мы знаем. Вероятные места расположения мин тоже знаем. Осталось посчитать свои снаряды к миномёту. У меня их сто восемьдесят три штуки. И положить их надо так точно, чтоб ни одна сука живой из своей засадной ямки не выскочила. И так быстро, чтоб вторая группа не успела прийти на помощь первой. Придётся мне кем-то жертвовать для разминирования. Пока я соображаю, как мне не дать смерти забрать своего бойца на серпантине, к колоде, возле которой я стою, подходят мои богатыри, увешанные амуницией и боеприпасами. Они подходят, вопросительно смотрят на меня, обходят меня с Бойком и, как сговорившись, суют по очереди голову в колоду с водой. Отфыркиваются, стряхивают воду, сбрасывают её капли руками со стриженых затылков и открытых лбов, охают, смеются и уходят. Аккуратно обходя нашу пару на погрузку. Во блин - новая традиция на заставе. На счастье, перед боевым - голову в колоду совать. Я ухмыляюсь этим предрассудкам и тоже, на всякий случай, чем черт не шутит, а ангел не брезгует, сую голову в колоду. Вода холодная, сонливость исчезает молниеносно. Согнувшись, чтоб жидкость не попала за шиворот, я сгоняю воду с головы на камень земли ладонями. Разгибаюсь и с удивлением обнаруживаю возле себя майора. Он, сунуть свою бошку в колоду не может. Раны, перевязи бинта и бронник не дают толком согнуть туловище в поясе. Он набирает воду руками и плещет себе на лицо.
  - Товарищ майор, и вы туда же? - майор недовольно зыркает на меня. Вытирается кепкой, надевает её на голову.
  - Я просто умылся на дорожку, - отвечает мне он, пожимая плечами.
  - А, ну-ну, - киваю я, - по машинам?
  - Да, ну ни пуха ни пера.
  - К чёрту. По машинам! - ору злобно я и начинаю материть окружающих в дрожи предбоевого мандража. Кроме меня никто сильно и не орёт. Суеты нет, солдаты занимают свои места. Я обхожу каждую свою боевую машину. Считаю людей. Вроде всё пора ехать. Жму руку Грязнову, который провожает нас с дизелистом.
  - Бондарь, за прапорщиком пригляди. Башкой мне за него отвечаешь, - говорю я, хлопая солдата по плечу.
  - Есть, тащщ летенант, - виновато отвечает он и оценивающе смотрит на старшего прапорщика, как будто проверяет, влезет Грязнов в помещение дизельки или нет. Последний хмыкает.
  - Ну, с богом Олег!
  - Не, лучше с миномётом, - шучу я и карабкаюсь по колесу в бортовую мыльницу.
  - Бойко, поехали, - Вовчик, толи Сашка, бубнит о готовности в гарнитуру. БТР, стоящий в колонне первым ревёт движком и разгоняется на подъёме горки опорного пункта. КамАЗ ждет, когда бронник перевалится за обратный скат и тоже с разгона выскакивает на ОППЗ, в тучу пыли, которую они подняли, врезается наша шишига, и мы материм водилу, вспоминая картошку. Майор начинает руководить колонной с головняка БТР. Проверяет связь с Кушаком и Грязновым. Сумерки рассвета медленно отступают перед машинами, рвущимися к подножию горы в том месте, где стоят разгромленные "Чарли". Мы можем позволить себе такую роскошь. Спутники не обманешь.
  Но всё же: "Господи, иже еси на небеси. Да святится имя твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси так и на земли. Хлеб наш насущный - дасть нам днесь. И, прости нам долги наши, яко же и мы прощаем должникам нашим. И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Ибо твое есть царствие и сила, и слава во веки веков. Аминь!" - шепчет и трижды повторяет Виктор Иванович, бывший член КПСС с 1984 года, и малым крестом собранных в триединую щепоть пальцев правой руки трижды осеняет пыль, в которой скрылся наш караван. Бондарь смотрит на старшего прапорщика с пониманием. Тихо разворачивается и идёт к помещению заставы. Там у него вся его амуниция разложена. А Грязнов по любому заставит надеть и проверит. На Бога, как говорится, пограничник - надейся, а бронежилетом, боец, свою шкуру прикрывай. Грязнов поворачивается кругом и бежит на свой ЦБУ в комнату связи, откуда его уже зовёт Иванов Серёга, махая рукой в открытое окошко и прижимая другой рукой чёрный эбонит трубки "Сокола-М" к уху.
  
  Если вам кто-то скажет, что война дело простое и воевать легко, то не спорьте. Просто вспомните рваные наколенники, cбитые локти, содранную кожу на ладонях, мокрую от пота материю афганки на спине и скрежет песка на зубах. Кислый запах жжёного оружейного пороха, который впитался в каждое сочленение молекул одежды, тела и воздуха. Синяки, мелкие порезы и царапины, на которые не обращаешь внимания. Горячий от стрельбы ствол автомата, о который обжёг руку, случайно ухватившись за него, когда делал перебежку и переползал от места падения в сторону, чтоб не попасть попросту под пулю снайпера. Хлопки запалов ручных гранат, шипение замедлителя и звон отброшенного в сторону предохранительного рычага. Хрип горла от вдыхаемого пыльного воздуха. Мат, оттого, что не попадаешь в створ приёмника оружия, вторым перевязанным к первому изолентой магазином, когда закончились патроны и три последних трассера сообщили об этом быстрыми молниями. Невозможность унять дрожь рук при первых выстрелах. И грохот. Бас КПВТ, что не даёт выскочить и рассредоточиться, спрятаться от осколков бомб нашего миномёта иранцам. А ещё солнышко. И ощущение себя голого на виду у огромного склона горы возвышающейся над нами. А если ты ещё и не выспался, то повышенное давление крови внутри организма заставляет мозг работать с эффективностью без эмоционального компьютера, зомбированного адреналином. Грохот ящиков с песком и мелким щебнем горной осыпи, которыми буквально выложил и обвешал броню БТРа Пирмухамедов, как ножом по стеклу. Грязные лица бойцов моего расчёта тягающих ящики и мины к телу современной мортиры. Горячий ствол миномёта и шипение слюны случайного плевка заряжающего попавшего на смотрящую в небо трубу. Тяжёлый бег санинструктора и подносчика снарядов. Крики в микрофон оглохшего от какофонии связиста. Бешеные глаза майора корректирующего мой огонь. И моя собственная ругань, когда он высовывается более чем нужно из-за брони БТРа. Покрытые пылью серые сапоги и ботинки, потные дорожки катящейся солёной влаги и резь от своей собственной соли, попавшей со стриженой головы с потом в уголки глаз. И брошенные в горячке бронежилеты, чтоб не мешали быстрее двигаться в нарастающей жаре. Они нас просто не ожидали. Не верили, что мы найдём силы и ввяжемся сами в неравный бой с превосходящими по численности отрядами. Иранцы устроили засаду на втором витке поворота серпантина, чтоб и первый под огнём держать и совершенно уверенно уничтожить любого, кто им помешает. А я не жалел ни себя ни миномёт ни бойцов, которые и так выкладывались полностью, но я выжимал из них то на что они сами были способны, но об этом не знали. Миномёт развернули более чем в километре ниже засады, в течение минуты выгрузили и установили его опорной плитой в удобную ямку в грунте. Ещё через полминуты первая пристрелочная мина вылетела из ствола и грохнула на остывшем за ночь склоне. Четвёртая мина разорвалась в центре позиции диверсантов, и потом пошёл разброс влево. Вправо их не пускал крупняк Мухи, вниз, как и вверх, им спускаться было смерти подобно. Поэтому мы спешили. В один момент в воздухе оказались одновременно три мины. Первая ещё не упала, но была на излёте, вторая вылетела из ствола и достигла наивысшей точки полёта, когда третья, опущенная в ствол, покинула его с дымком сгоревшего пороха после вылета. Иранские спецы попытались разбить БТР из РПГ захваченного на Чарли, но на предельной дальности его прицельной стрельбы под жёстким обстрелом на уничтожение попасть в коробку БТР, водитель которой ожидает такого сюрприза и держит сцепняк на включенной скорости, есть задача не простая. Пирмухамед упредил гранатомётчика. Надкалиберная дура прошла мимо ширкнув в стороне. А я добавил ещё пять мин, щедро вспучивая пыль на повороте второго витка горного серпантина. Мы перестали вести огонь только по информации с Кушака.
  - Первый, я - Куш, движения нет, живые потухли. Приём, - мы даже не сразу поняли, что первый раунд окончен и соперника впереди больше нет. Только мины.
  - Стой, Окружко, отставить! - заорал на заряжающего, но Андрюха меня не слышал и отпустил ещё одну, неожиданную для всех мину, в ствол. Миномёт бабахнул. Окружко пожал безразлично плечами, - К машине, грузи миномёт! - все, кто был на позиции, кинулись к телу орудия. Двое обожглись. Оплели бронежилетами и, задыхаясь от ускорения, потащили к мыльнице. С трудом положили в кузов и бросились подбирать разбросанную амуницию.
  - Быстрее, бля, быстрее, - торопили нас от БТР. Сломя голову бежали к машине пограничник из тылового охранения. Тяжело перевалились через борт КАМАЗа. Захрипели, хватая ртами воздух.
  После беготни с тяжёлой плитой и двуногой думать совершенно не хотелось. Покрытые слоем пыли и разводами от вытирания пота рукавами, нашими мордами можно было пугать чертей в преисподней. Но времени на раскачку не было.
  - Первый, Я - Куш, второй отряд разделился. Часть идёт перекатом вам на встречу, выше двести метров. Как понял приём? - озабоченно выдавал информацию Кушак. Грязнов не вмешивался. Переживал за нас на заставе. Бондарь сидящий у окна с видом на правый и дизельку орал время от времени вдоль половины заставского коридора, озабоченно снаряжая дополнительные магазины к автомату, чтоб хоть как то отвлечься от бурлящей внутри энергии.
  - Ну что там у них? Серый, бля, не молчи, там мочилово слышно, а сейчас затихло! - взрывы мин при беглом огне сливались, наплывая звуком друг на друга, и отбивались грохотом эха от склонов. Тишина ударила неизвестностью по ушам хуже, чем шум далёкого боя.
  - Нормально Маз! Пошли на серпантин! Засаду, похоже, разнесли! - радостно орал Иванов в раскрытую дверь. Грязнов, молчал, тяжело вздыхая время от времени. Самое опасное было впереди - мины и вторая группа, которая хотела охватить колонну с фланга и фронта, показательно расстреляв на склоне в незащищённый бок. Но им надо было бежать по камням и бездорожью почти два километра. А оружия способного нас достать у них не было.
  
  - Помехи! - зарычал майор в микрофон, запуская оператора на горе в работу с его самодельной РЭБ, и остановил БТР почти у самого поворота на следующий виток.
  - Боря КАМАЗ сюда живо, - раздалось в наушниках, - Олег давай ближе спрячься за БТР, - командовал майор, оценив обстановку. Из БТР выкатился шустрый Ибрагим и помчался к КамАЗу, на ходу надевая каску и бронежилет. Орал что-то зло, махая руками Петрову, который сидел за рулём КАМАЗА.
  - Боря, из КАМАЗа всех на мыльницу, - безрежимно командовал Бобко по рации, - Петрова сюда вместо Ибрагима. Бронежилеты ему на спинку сиденья и под жопу. Быстрее, бля! Они уже близко! - подгонял он всех. Наконец, стало понятно, что задумал майор. Пирмухамед виртуозно развернул дизельный КАМАЗ на узкой дороге и поехал первым объезжая БТР, но задним ходом своей машины - вперёд. Длинный кузов гружёной машины покоящийся на двух осях ехал, продавливая колёсами грунт и медленно, но уверенно заворачивал на следующий виток серпантина. Смысл был в том, что если там стоит растяжка или нажимной фугас, то взлетит на воздух кузов и разминирует нам дорогу вперёд. Водитель же обложенный бронежилетами имеет вполне хорошие шансы остаться при подрыве в живых, если конечно соляра в баке не сдетонирует. Но утро ещё только начиналось. Топливо было холодным и взрывоопасной смеси паров солярки в пустоте практически полного бака почти не было. И Пирмухамед справился. И на мину не наехал. Видно не зря нас Грязнов трижды перекрестил. Дважды нам уже повезло. БТР крался по следам КАМАЗА, как кошка на мягких подушках лап с открытыми люками, точно попадая в колеи, проложенные длинной, грузовой машиной. За БТР потянулись и мы на мыльнице. С той лишь разницей, что побежали за машиной пешком в две маленькие колонны, тяжко хлопая обувкой, но, не выходя за безопасную тропу двух колёсных коридоров. Бережёного и бог сбережёт. Умытые потом и пылью уже по третьему разу за два последних часа остановились у борта шишиги не в силах подняться в кузов. Отплёвывались, пытались быстро отдышаться. Держались за борта руками, согнувшись и положив на теплое железо вес корпуса тела. А майор не унимался.
  - Бегом разворачивай миномёт! К бою, дохляки! Желудки - бееегом! Порву нах! Олег бля! Командуй летенант! В бога, душу твою мать! - обижаться на майора не было сил. Превозмогая, боль в боку схватил двуногу и потянул на себя. Сдвинуть не получилось. Зато солдаты, увидев мои тщетные усилия, подтянулись к открытому борту, двое забрались в кузов и в вшестером мы опустили миномёт прямо у заднего колеса ГАЗ-66. Дальше всё было как в тумане, но на автопилоте. Майор корректировал, я наводил, Окружко заряжал. Отпрыгивал в сторону, зажимал уши, открывал рот, кричал: "Выстрел!" предупреждая расчёт. А потом и отпрыгивать перестал. А когда закончились мины, стихли взрывы и стрельба из башни БТР, он даже не поверил и потянулся руками за следующей миной чтоб аккуратно опустить её в ствол.
  - Всё, пиза и дёниц, кончились, Андрюха! Помогай! Не оставлять же его им! - кивал на Иран и орал я ему в ухо, отделяя трубу от двуноги и опорной плиты. Плиту оставили на дороге. Двуногу сбросили со склона, и она неуклюже ткнулась в камни, внизу кувыркнувшись в воздухе. Ствол закинули в кузов. Пустые ящики от зарядов, стартовых патронов и мин остались на дороге в беспорядке разбросанные вокруг плиты.
  Пирмухамедов снова поменялся с Петровым местами, и почти проехал поворот на третий виток серпантина, но на этом наша удача, как и боеприпасы к миномёту закончилась. Взрыв подбросил кузов КамАЗа вверх и лишил обода двух задних колёс резины покрышек. Их пробитого топливного бака полилась соляра, впитываясь в грунт, камень и пыль дороги. Муха вывалился из кабины ошалевший, и слегка контуженный взрывной волной. У нас осталась только мыльница, но у неё в баке со стороны водителя, сзади за движком, почти под кабиной был бензин. И тот, кто поедет автоматически пихал бы смерти в рожу свои анкетные данные вне очереди, и с гнусными предложениями по имеющемуся наезду связи с вопросом извращения в понимании отношения её к выполнению своего служебного долга. И наших пожеланий в направлении спешившего к нам противника. Муха пытался снова пересесть за руль мыльницы. Но Петров послал его нах. Собрал бронежилеты, обложился ими, затянул ремешок каски и поехал, выворачивая задним бортом навстречу серпантину дороги. Машина подорвалась, проехав сотню метров от очередного поворота. Бензобак окрасил пламенем взрыва всю заднюю часть автомобиля и сорвал кабину со стопоров. Вышвырнул её перед передним бампером, перевернув и ударив крышей о землю. Бензин горел, приближаясь к перевернутой кабине. Петрова в бессознательном состоянии, но без видимых повреждений вытащили через боковую дверь и понесли на руках. Закинули безвольное тело на БТР.
  - Ну, летенант, что делать будем? - сказал некурящий майор и попросил сигарету у Пирмухамедова. До вершины оставалось не менее половины пути. А сколько на нём осталось мин, было неизвестно никому. Разве, что перебитым миномётом и крупняком иранским спецам, так неудачно перекрывшим нам дорогу наверх.
  - Чо стоим майор? Вперёд! - хриплю я, понимая, что другой альтернативы нет. Мы выносим всех, кто лежит в боевой машине наружу. Мужики терпят изредка постанывая. Спешим, сооружая из того, что есть - носилки, лопат всего набирается четыре. Остальных кладём на плащ палатки. Пирмухамед заучено обкладывается защитой. Разворачивает броник и двигает задом по дороге гораздо быстрее, чем делал это на КАМАЗе. Майор хромает рядом. Троих отправляю в тыл. Трое идут в голове нашей ползущей колонны. Нас отлично видно от линии государственной границы и пристрелочный залп иранских артиллеристов с закрытой позиции вспучивает грунт далеко внизу у подножия. Муха жмёт на газ, проскакивает целый виток дороги в одиночку, делает поворот вверх, проходит вперёд ещё две сотни метров задним ходом, и переключается на переднюю передачу, бросая свою машину вперёд - нам на встречу. Мы быстро соображаем и грузим наверх машины всех, кто не может идти и майора. Облепляем, как трамвай в Одессе перед матчем Черноморца. Тяжёлая машины виртуозно вписывается в два поворота доезжает до того места, где Муха прекратил своё "разминирование". На линейке снова бухает. Для нас добраться до Кушака теперь - вопрос времени. Но стопятидесятипятимиллиметровые пушки иранских самоходок снова дают залп, и разрывы вспухают посередине серпантина. Воздушная и звуковая волна бьет по коже и перепонкам. Похоже, артиллеристы-мусульмане забыли взять поправку на горы, разряжённый воздух и преломление света на высоте. Но они не идиоты и скоро додумаются, а пока мы успеваем сделать ещё один заход на крышу БТР и поднимаемся по дороге ещё на один виток вверх. Дышать становится трудно.
  
  Красота вида, открывающаяся с двух тысяч пятьсот метров Кушака беспредельно прекрасна. Только мы её не видим. В глазах радужные круги от нехватки кислорода и бешеной тяжести усталости, которая начинает давить на нас вкупе с артиллерийскими снарядами, разрывающимися всё ближе и ближе на склоне. По нашей карте чужих минных полей здесь быть не может. Так высоко диверсы не поднимались. Наши минновзрывные заграждения дезактивированы. Но силы, силы на исходе. Только скорость БэТээРа может спасти нас от уничтожения на склоне, но дизелям тоже нужен кислород для работы. И тут иранцы поверили, что мы никуда не денемся с каменного подъёма наверх. Уничтожение нас - только вопрос времени. Не можем же мы мгновенно проскочить оставшиеся две с лишним тысячи метров вертикали до вершины. А вы знаете, что стопятидесятипятимиллиметровому снаряду не обязательно точно попасть в наш БТР. Достаточно рвануть рядом и взрывная волна так вертанёт тринадцатитонную коробку, что сразу пожалеешь, что не надел танковый шлемофон на голову и вообще, что полез на эту чертову гору. А осколки порвут в лохмотья, как минимум резину колёс. А попасть в нас на голом склоне это теперь больше похоже на стрельбу в тире, чем на войну. Самоуверенность, гордыня и пренебрежение противником вот, что никогда не должно посещать голову командира. А мы неверные, мы недостойны уважения правоверных и их внимания. А Госпожа Победа любит искусных, настырных и надёжных бойцов. Не знаю, как насчёт искусности, но настырностью мы стопроцентно перекрываем недостатки тактики, стратегии и численности нашего подразделения. Игра в салочки со снарядами шести орудий существенно сократила бы время нашей жизни на серпантине, но флаг, реющий над территорией внизу, как заноза в глазах собственного образа групп вторжения. Пока он есть - они нас не победили. И никому на иранской стороне не докажешь, что задача практически выполнена. Один глупый вопрос и тычок указательным пальцем персидского начальника в сторону золота бахромы, жёлтого благородства тяжёлых кистей и двух третей красной основы штандарта и терпи иранский полевой офицер презрение руководства по поводу своей некомпетентности и неумения победить три десятка солдат при более чем десятикратном превосходстве. И иранцы делают глупость, они переносят огонь трёх пушек на территорию заставы, над которой реет герб государства поставившего на колени фашизм. Месть - плохой проводник для разума. Но наше знамя на флагштоке им как кость в горле после гибели четырёх групп спецназеров. Первые снаряды поднимают столбы пыли на ближних подступах. Флаг и постройки отличный ориентир. Ещё два залпа и они накроют 'Чайку' беглым огнём. Точно так же, как я недавно завалил разрывами миномётных бомб дерзкую группу, что попыталась обойти нас сверху. Остатки спецов, отступили и теперь они корректируют огонь вражеской батареи. И мы на склоне, и застава внизу прекрасно им видны. Бессилие треплет нервы сильнее, чем усталость и ранения.
  - Залив - я первый! Ответь Первому! Грязнов! Как слышишь? Приём! Леший, мля - ответь!
  - Залив, Я - Леший на приёме! Приём, - спокойный голос Виктор Ивановича.
  - Леший! Уходи с заставы! Немедленно, быстро! Всё брось! Иван, Дизель, Кушнир - исполнять! - я специально намекаю на то, чтоб хозяйственный и прижимистый старшина спасал жизни солдат, а не имущество, которое будет жалко бросать. Я точно знаю, что вся четвёрка меня слышит, - Бегом! Ём твою мать! Галопом мля - три креста в Чулинку! Флаг не снимай!!!- ору я в микрофон щекофона. 'Господи, дай им уйти от смерти', - прошу я провидение.
  - Вас понял! Сполняю! Приём!
  - Да беги ж ты уже! - кричу я в сторону заставы на склоне, - не до правил ведения радиопереговоров! - и вижу, как от здания заставы отделяются игрушечные фигурки и катятся вниз к баньке и дизельке. Очередной залп вспухает перевернутыми конусами взрывов со стороны границы перед самым зданием заставы. Антенна не выдерживает и валится уже во второй раз за последние семь дней. Но на этот раз на землю, а не на крышу заставы и перекрывает дорогу между футбольным полем и казармой. В стороны летят ошмётки старого искрошившегося асфальта, выбитые стальной арматурой. Швы на флаге не выдерживают удара взрывной волны и рвутся. Две верхних полосы триколора вьются разноцветными хвостами и трепыхаются, а красная половина стяга солидно колыхается в насмешку над артиллеристами противника и разведчиками на Кушаке. Архип падает лицом в пыль и рычит, лошади на заставе разбегаются, но одна раненная упала и безуспешно кувыркается в пыли в попытках встать и убежать от ревущей и падающей с неба смерти. На линейке появляется походный порядок иранской пехоты и переваливает через водораздел границы, змеёй колонн, заполняя дорогу, ведущую к останкам Чарли.
  Теперь назад пути нет. Только вперёд.
  
  Дизель бронника теряет мощность, ревёт, но еле тянет стальную махину.
  - Тащ летенант! Ящики с песком! Режьте верёвки! Сбросьте защиту! Движки не тянут! - орет, задыхаясь Пирмухамед. Все, кто есть на броне, достают ножи, и остервенело, режут, хрипя от натуги верёвки и ремни патронных ящиков, которыми Ибрагим защитил свой подарок перед выходом. Сбрасываем ящики, щедро разложенные и подвешенные на броне и вдоль бортов. Бтр еле ползёт. Лучшей цели для САУ и не придумаешь.
  - К машине, - командую я, и первым сваливаюсь на камень и щебень грунта горной дороги. Солдаты сыпятся, как горох из мешка на продскладе. Разбегаются в стороны, набирают дистанцию, чтоб не попасть всем под один разрыв фугасной боевой части. Внутри остаются только майор, раненные пограничники и Елена Ивановна. БТР видимо ускоряет своё движение облегчённый почти на тонну веса.
  - Вперёд! Не останавливаться! Майор, давай наверх! Мы догоним! Выходи из вилки! - остервенело стучу прикладом по броне 'подгоняя' восьмиколёсную бандуру к вершине. Судя по трудности и частоте вдоха, мы уже на трёх тысячах. А БТР укатил далеко вперёд. Он уже подбирается к вершине.
  - Файзулла! Ко мне! Взломщика сюда и остальные снайперки! Пулемёты на фланги! - раз уж не могу помочь защитить бронник и заставу, хоть нервы им козлам изведу, и помешаю диверсантам беспрепятственно рулить огнём батареи, выбирая цели по их разумению. А они оборзели, даже не прячутся внизу. Ну, так я не зря на тактике себе на брюхе мозоль натёр и пятак вырвал у препада на экзамене. Ща, я вам поясню, что главный в горах тот, кто сверху. И это аксиома - правило не требующее доказательств. А выбирать объект, целиться и стрелять в противника нас выучили добротно. Майор пояснил и вытренировал бойцов на тему, что такое отделение в атаке и обороне под прикрытием снайперов и двух станковых пулемётов. Молитесь, господа правоверные, вы, похоже, выдохлись, и других козырей у вас против нас нет. А без допинга умеют воевать только две нации - россияне и евреи. Первые от того, что есть такие просторы. А вторые - от отсутствия в нормальном владении земель предков. Но сейчас это не важно. Важно, чтоб майор добрался до верха и заткнул пасти самоходкам за линией границы.
  Три снаряда разорвали пространство за основным зданием заставы. Первый, разметал спортгородок с гимнастическими снарядами. Второй, вырыл-таки яму на огороде начальника заставы. Третий разворотил гараж дяди Феди. Флагшток устоял. В материале знамени появились пробоины и рваные осколками дыры. У белой полосы оторвало половину. Синяя полоса была похожа на матерчатый дуршлаг. Пока три самоходки заряжались, чтобы окончательно убрать наш флаг с поверхности земли, три других орудия батареи положили три снаряда между цепочкой пограничников и рычащим, как большой железный жук БТР. Достать корректировщиков мы не могли, слишком высоко забрались, но и они до нас добить из своего оружия были не состоянии. Кто-то умный, там, на той стороне всё же отвёл залп, направленный по основному зданию заставы внизу и перенацелил ведущие огонь по заставе орудия на гребень Кушака. Сразу шесть разрывов вздыбили землю вокруг бронетранспортёра. Дальше Муха действовал по наитию. Из пробитых колёс выходил воздух. Отделение двигателя чудом уцелело. Движок чихал, тужился, дергался сам и тряс БТР, но ещё тянул.
  - Майор, давай вариант два? - без всяких позывных повторил я несколько раз в эфир, - я тебя "прикрою".
  - Я - майор. Давай, Залив, - согласился Бобко, как и я, попирая законы радиообмена. Тут же из БТР повалил густой дым. Сначала отстрелились шесть дым шашек штатной постановки завесы. Дымовые шашки летели из бронетранспортера во все стороны. Чья-то фигурка вылезла на броню и разбрасывала, крепила, и запускала цилиндры дымовух на корпусе машины и вокруг неё. Муха газанул, немилосердно вдавливая педаль газа в пол. Броник вывернул из-за поворота и погреб железом и оставшейся резиной по наклонной прямой вдоль горы, поднимая пыль и немилосердно скрежеща по камням помятым железом колёс. Густой дым, стелющийся за скребущей камень дороги машиной начал подниматься вверх вдоль оставшейся вершины по поверхности горы, обволакивая её, и медленно и тяжело смещаясь вверх. БТР чихнул, вздрогнул, дернулся на очередном повороте, задымил ещё больше и скрылся в облаке дыма целиком. Шесть снарядов запоздало разорвались в клубах тяжёлой и непроницаемой взвеси, которая буквально заволокла вершину белым, подвижным покрывалом. Корректировать огонь в этой тьме было невозможно. Мало того, дымовая завеса вопреки всем законам физики развеиваться не желала. Ветер лишь медленно закручивал спирали и дуги дыма то в одну, то в другую сторону. Мы замерли внизу. Иранцы деловито топали строем в нашу сторону у подножия. Самоходки рявкнули в очередной раз. Снаряды вырвали своими разрывами клочья рукотворного тумана из общего конуса. А дымы снова сошлись вместе, насмехаясь над усердием иранской батареи. И мы, и иранцы смотрели на Кушак и ждали развития. Мы с надеждой, что везучий и непобедимый Муха с опытным майором прорвутся ко входу и перенесут под защиту толстых стен лабиринтов раненных и Елена Ивановна будет в безопасности. Иранцы ждали, что их снаряды, если не разнесут БТР на куски, то не допустят его и тех, кто в нём находится, к входу в недра горы. Злые и недобитые нами спецназеры поджидали батальон подкрепления и махали им сверху, призывая скорее подняться на исходную позицию для атаки. Все смотрели на дым. Очередной залп с иранской территории всё же наделал прорех в одеяле белого покрывала, дополнительный прозвучал незамедлительно. И когда под порывами ветра белый туман рассеялся, то на вершине не было ничего похожего на очертания бронетранспортёра. У меня аж сердце ёкнуло - неужто попали гады! Иранская пехота медленно, но верно приближалась.
  
  - Куш-один. Я первый Залива, приём! - начал я вызывать. Эти-то под снаряды не попали. Ответили не сразу, видно были заняты. Блин ну и порядочки у них там!
  - Я Куш-один, Подарок - прибыл! Потерь нет! БТР разбит! Как понял? Приём! - задыхается всхлипами вдыхаемого воздуха мой наушник в щекофоне.
  - Вас понял! Занимаю оборону! Приём! - улыбаюсь я, по докладу майор цел. Вопрос - сколько времени он свою оборону активировать будет.
  - Первый - закопайся в землю. Не дай им себя обнаружить! Потерпите парни, сейчас поможем! Приём! - я показываю всем, кто меня видит большой палец, а затем даю команду рассредоточиться и окопаться. Окопаться невозможно, камень загибает лезвие МПЛ. Прячемся за валунами и в луговой траве. Пехота внизу нас начинает разворачиваться в предбоевой порядок. Колонны расчленяются. Они собрались шерстить склон повально. Взрывается наушник.
  - Первый- Залив, вас окружают! Никаких действий не предпринимать! Ждите! Приём! - это ж сколько нам тут ждать? Пока не растопчут? Ничо, прорвёмся. Надо бы гранаты выложить, чтоб удобней и под рукой были, как подойдут поближе. Отдаю гарнитуру связисту. Народ вжимается в рельеф. Редкие камни. Торчащие скальные глыбы. Похоже, если перетерпим, то будет тут у нас последний и решительный бой. А Знамя наше таки порхает в выси над разгромленной заставой. Бойко смотрит на красную точку над заставой и улыбается. Побитый, изорванный и простреленный осколками флаг над заставой радует наши сердца и веселит души. " Херушки вам баранам, а не блюдечко с голубой каёмочкой" - ругается Мамедов, пристраивая поудобней пулемёт меж двух камней в природной амбразуре. Файзулла передаёт по цепи дальность и ориентиры. В Шустрого бросает камешком, непривычно грязный Бадья, Серега недовольно оборачивается. Валерка показывает на трепетание красного цвета вдалеке и показывает большой палец. Каптёр довольно кивает в ответ. " Заколебаются пыль глотать" - говорят выражения их рож, под козырьками касок и панам. Три снайпера занимают позиции по флангам и в центре. У нас ещё есть время. А вот персам надо торопиться. На моих разбитых командирских часах нет ни стекла, ни стрелок и половины цифр. Даже и не заметил когда разбил и стесал свой хронометр. Привычно смотрю на солнце и определяю, что не менее шестнадцати часов после полудня. А им сердешным ещё тыщи две метров подниматься до того как наши винтовки и пулемёты их начнут доставать на предельной дальности. Ну, и ихнее нас, конечно тоже. Быстро мы, однако задницы рвали по пути на Кушак. Не мудрено, что еле ворочаемся. И в этот момент гора выдохнула, что-то в ней изменилось, приглушённо грохнуло. И в воздухе вокруг горы начал нарастать мерный гудящий рокот проснувшихся от спячки и невидимых дизелей. Тут глаза Бойко округляются, он вскидывает серые от пыли брови за козырёк каски и отрывает щекофон от уха, протягивает мне.
  - На всех диапазонах, тащ лейтенант, - удивлённо говорит он.
  - Внимание командирам иранских подразделений пересёкших государственную границу на участке пограничной комендатуры Кермаб, с вами говорит комендант Военной базы Кушак майор Бобко Геннадий Петрович. Обращаю внимание на то, что ваши подразделения пресекли государственную границу и находятся на территории ответственности вверенной мне базы. Даю пять минут на вхождение со мной в связь с целью пояснения причин происходящего вторжения и немедленного оставления нашей территории. В случае игнорирования данного предупреждения оставляю за собой право применить все средства и методы для предотвращения вторжения на подконтрольную территорию ваших воинских групп и банд. В случае повторного открытия огня по нашей земле с территории государства Иран применяю оружие на поражение без предупреждения! В случае дальнейшего продвижения пехоты по склону горы Кушак немедленно открываю огонь на поражение! В случае отсутствия ответа по окончании оговоренного времени ваши силы и средства находящиеся в радиусе пятидесяти километров от охраняемой нами границы будут уничтожены. Внимание, текст будет повторён на персидском и английском языках в течение пяти оговоренных временных промежутков. Повторяю! Внимание командирам иранских подразделений совершивших вооружённое вторжение на... - пехота даже не остановилась, Бойко начал считать секунды вслух высчитывая окончание пятой минуты.
  Обращение, по-видимому, записанное на носитель, долбило в уши, по всему эфиру забивая диапазоны своим непререкаемым требованием. Связь между подразделениями иранцев прекратилась. В наушниках звучал на трёх языках только ультиматум возвышающегося над прилегающей местностью объекта. На исходе третьей минуты залп самоходок с территории Ирана разорвал тишину жаркого вечера. Снаряды ещё только вылетали из стволов, когда сверху раздался тихий скользящий звук, утроенный металлическими стопорами вертикальных подъёмников и скрежетом камня о камень и металл. На вершине горы выдвинулась из-под земли вертящаяся радарная решётка. Под ней появилась из недр огромная труба с Т-образной вершиной. Оба крыла стальной "буквы" украшали сверху и снизу по два направляющих пилона. На четырёх из восьми пилонов висели знакомые, но полузабытые очертания боевой и разгонной части ракет ТОС"Буратино". На двух пилонах находилось что-то похожее на ПТУР с тандемной боевой частью. Ещё два пилона угрожающе отсвечивали контейнерами никогда мной невиданной ПЗРК новейшего поколения "Мальта". На этом чудеса не закончились. Ещё в трёх местах из-под отъехавших в сторону огромных скальных кусищ выползли на свет божий не менее устрашающего вида башни, увешанные вдоль и поперёк, большими и малыми трубами, контейнерами оптическими, радио и ещё какими-то приборами, странного вида ящиками и вполне опасными стволами. Всё это торжество милитаризма, выглядело зловеще новым, не запыленным и ухоженным.
  
  На фоне этих цилиндров тоненькие стволы автоматических пушек по краям смотрелись, как безопасная проволока на фоне толстенного стального лома. Не дожидаясь разрывов снарядов на собственном склоне, буква "Т" поводила туда-сюда своими "руками", как бы примериваясь - куда бы, и в кого бы швырнуть свои смертоносные игрушки. Две "буратины" со стальными носами стартовали в направлении батареи самоходок одновременно, 'с разных рук буквы' легко метнув огромные силуэты ракет на иранскую территорию. Вслед за ним улетели оставшиеся две ракеты тяжёлой огнемётной системы. Пехотные цепи внизу застыли. Солдаты повернули головы назад, в свой тыл заинтересованные неожиданными полётами над головой. Взрыв боевой части боеприпаса объёмного взрыва приравнивается по своей мощности к ядерному. В зоне, где распылилось перед подрывом боевая взрывчатая составляющая, не выживает никто. Вакуумный эффект сводит шансы накрытых воздушно капельной смесью в минус по шкале выживания. Взрывная волна от подрыва такой тяжёлой и большой термобарической упаковки, которую несёт "Буратино", рвёт перепонки на расстоянии сотни метров от разрыва. На месте иранской батареи самоходных артиллерийских установок осталась огромная рваная восьмёрка черной, выжженной земли, с дымящимися остовами тех и того, что было только, что на этом месте. Взрывная волна четырёх подрывов подняла немалые, ядернообразные столбы пыли, огня, дыма и ошмётков, разлетающихся вокруг. А майор наверху не унимался в своих мирных предложениях для войсковых групп сопредельного государства.
  - Следующий залп будет произведён по пехоте сил вторжения. Время на размышление - одна минута, - в наушнике отчетливо заклацали щелчки метронома, каждый "клац" сопровождался проговариваемой вслух цифрой обратного отсчёта на английском языке. Пока всё это происходило, 'Труба' уничтожившая батарею самоходок, повернула закрылки 'рук' с направляющими вверх параллельно основной тумбе, остановилась на мгновение, стопорясь, и убралась вниз. Впечатление было такое, словно робот- солдат выполнил свою работу. Сменил боевое положение на стойку смирно, прижав руки к бокам, отрапортовал и убыл за получением 'свежих' боеприпасов на конвейер смерти внутри горы. Смертоносная буква поднялась снова минут через пять, заново снаряжённая, готовыми к пуску контейнерами с "Буратинами". А пока происходила перезарядка, ожила башня, на подвеске которой виднелись автоматические тридцатимиллиметровые пушки '2А72' с тёмными параллелепипедами дульных тормозов компенсаторов на конце тонких и длинных стволов.
  - Внимание, чтобы не было каких-то недомолвок о возможностях защитить ближнее предполье, произвожу предупредительную стрельбу, - послышалось из наушников фраза, повторённая трижды на трёх языках, - В случае принятия моего ультиматума поднять руки вверх, сложить оружие боеприпасы и амуницию под ноги и встать на колени. Офицерам личное оружие разрешается отставить при себе, - на этом разъяснительная часть закончилась. Осколочно-фугасные снаряды двух автоматических пушек прочертили пунктиры коротких очередей, как перед линией, развернувшейся для атаки горной пехоты, так и позади неё. Строчки недвусмысленно поясняли, что убежать от четырёх пушек с боекомплектом в тысячу выстрелов, у четырёхсот пехотинцев - никак не получится, а снайперская точность системы наведения и четырёхкилометровая дальность прицельного выстрела не оставит никаких шансов на спасение. Несколько унтер-офицеров и офицеров, неверующих в силу Аллаха заключённую в тонких и жалообразных стволах огневого комплекса всё же попытались убежать. Разорванные на куски снарядами они были наилучшим подтверждением возможностей активированной майором базы.
  Бойко, ошалелый от происходящего, автоматической стрельбы, летящих над его головой тридцатимиллиметровых трассеров и ракет, поднял голову от земли, и, после прозвучавшей над ним очереди, удивленно отодвинул каску на затылок.
  - Хренасе, мирная обсерватория! - вполне профессионально оценил он Кушак. Иранцы сделали выводы ещё быстрее, и командир подразделения залёгшей у подножия пехоты вошёл в связь с майором, чтоб оговорить условия безопасного отступления и возвращения своих солдат.
  - Я Сархан Дженаб - прошу Куш на связь! Приём, - отозвался без всякой радости голос с едва уловимым акцентом в рации на волне, предназначенной для приёма капитуляции. То, что иранцы снизошли сразу до русского языка, говорило, что притязания майора приняты всерьёз. И сама уступка, ведения переговоров на русском языке говорила о том, что противник сдаётся.
  - Я Куш - Сархан Джейнабу, требую немедленно сдаться без предварительных условий в порядке одностороннего акта доброй воли. В противном случае открываю огонь на поражение. Приём! - в подтверждение слов начальника военной базы, все башни на горе кроме одной пришли в движение и демонстративно направили свои смертоносные пилоны вниз к подножию горы. Та установка, которая открывала огонь по иранским САУ, по прежнему стерегла линию границы своими вытянутыми цилиндрами огнемётных стражей.
  - Я Сархан Джейнаб - Кушу, наши солдаты преследовали банду, которая уничтожила Вашу пограничную заставу у подножия. В горячке преследования наши командиры случайно перешли линию границы. Мы приносим свои извинения за происшедшую оплошность и просим не применять оружие по иранским солдатам и офицерам, случайно пересёкшим границу между нашими государствами. Обязуемся в течение часа покинуть Вашу территорию. Приём, - попытался решить проблему нахождения на нашей территории почти четырёхсот солдат с оружием и боеприпасами иранский полевой командир.
  - Нет, ну ты смотри какая падлюка, - возмутился маленький Сашка Бойко, вытянув руку к подножию и комментируя лисью дипломатию иранского офицера, - про спецназ ни слова, про пушки - молчок, а про заставу: забыл! Баран!
  - Не докажем спецназ, Саша, не докажем. Все без документов. Они нам так и скажут, мол, вот они бандиты, вот за ними мы и гнались,- умный у них полковник, - сплюнул я густой и хрустящей пылью слюной вниз за валун в сторону цепочки пехотинцев.
  - Куш - Сархан Джейнабу. Ваши оправдания не принимаются. Открываю огонь через минуту. Даю пристрелочный залп, - в этот раз пушки промолчали, вместо них в сторону иранских солдат сорвался пакет "Шмеля-М" и конечно не долетел до иранцев и дистанционно был подорван в воздухе на высоте двухсот метров от офицера и связиста с радиостанцией. Пух распыляющейся из упаковки смеси был почти неслышен, зато подрыв образовавшегося облака положил на землю всех, кто находился и рядом, и далеко от места взрыва. С такой высоты модернизированный "Шмель" мог улететь и дальше, но второго запуска не потребовалось.
  - Я Сархан Джейнаб - Кушу. Согласен на Ваши условия. Уточните порядок сдачи. Вышлите офицеров для приёма моих солдат. Приём, - эфир не смог подавить ту ненависть, с которой были сказаны слова подтверждающие поражение иранцев.
  - Ага, щас, побежали уже. Пусть сами себя в плен и берут - нас тут и так кот наплакал, - возмутился Бойко, и его поддержали подошедшие ближе парни. Ответ майора не заставил себя долго ждать.
  Майор оказался алчным, требовательным и безжалостным по отношению к тем, кто едва не уничтожил его самого, нас и не взял штурмом секретный объект. Его не устраивали ни слова извинений, ни обещания, ни просьбы, произнесённые полевым начальником персов по радио, он требовал материальной компенсации за ущерб, и моральной за то, что вообще посмели шагнуть на нашу землю. А для начала собрать всё вооружение, амуницию, боеприпасы в кучи на развалинах Чарли, Обмундирование и обувь снять и аккуратно разложить по размерам у разрушенного здания дизельки. Построиться. Доложить мне о готовности к убытию. И только с моего разрешения, парадным ходом и с песней, в ногу, празднично убыть в трусах и босиком на территорию сопредельного государства. Особо настаивал новый комендант участка на выдвижении с песней, босиком и в ногу. Подкреплённые залпами из направляющих 'Града', который тоже оказался в арсенале Горы, требования майора были удовлетворены с зубовным скрипом офицеров и солдат сил вторжения. Двадцати офицерам разрешалось не снимать с себя форму, но не более чем, чтоб их можно было выделить из общей массы. Расстановка сил менялась на глазах, и не скажу, что нам это не нравилось. Очень даже нравилось. Как гора с плеч свалилась. Фу, мля. Отбились. Только я собрался отдохнуть, блаженно вытянуть ноги, положив их пятками на валун сзади себя лёжа на спине, как меня учили инструктора, как обо мне вспомнили.
  - Олег у тебя силы есть? - спросила меня радиостанция голосом майора, намекая на приём пленных в Чарли. - А может ну их нах, тащ майор, - попытался я соблюсти субординацию, снова нарушая правила ведения радиопереговоров, - мне сейчас спуститься с трёх тысяч, принять там парад и снова к вам подниматься? Солдаты не ели с утра, вода закончилась, весь сухпай остался вокруг кузова подорвавшегося Камаза. Грязнова найти надо. На заставу потом ехать. Оценить повреждения, - меня понесло как нормального командира радеющего о своём 'хозяйстве'. Бойко слушал мой трёп и хмурнел на глазах. Соображал я всё же быстро, - и потом - обещали солдатам домой позвонить? Ну, так выполнить надо! Самое время, - серое лицо Бойко под козырьком каски засветилось белой полосой зубов в довольной улыбке, - и на хрена нам их оружие, одежды и бутсы? Люди устали, - продолжал я наезжать на всесильного майора. Вот же иезуитское отродье нашего комитета. Снова комбинации строит. Мало ему. Даже победа ему не в радость. Но майор был ушлым, хитрым, дальновидным и помнил добро.
  
  - А если Муха к тебе на своём новом БТР-90 сейчас приедет? С сухпаем, водой и новостями? Смотаешься? - вопросы майора, информация содержащаяся в них и возможность насладиться позором врага заставили меня задуматься о положительном ответе.
  - А что с Грязновым? - вопросом на вопрос ответил я в микрофон гарнитуры.
  - Живые они, синяками да легкими ранениями отделались, сейчас выходят из щели к заставе, с ними связи нет. Нас они, вероятно слышат, а вот ответить пока не могут, как из щели выйдут - свяжемся, обрадуем, успокоим, - ишь ты, как царь заговорил: 'Мы государь всея Руси'. Ладно, заслужил майор царское к себе отношение.
  - Лады, только давай мне сюда тогда и ещё что-нибудь на колёсах. Всё одно, сразу ты всем солдатам сеанс связи не устроишь. А пока я капитуляцию принимать буду, половину моих орлов обслужишь. Окей? А я со второй половиной на МОЁМ БТР-90 смотаюсь к подножию. ДОГОВОРИЛИСЬ?
  - Да куда ж я от вас теперь денусь. Жди. Шантажист, - с иронией согласился майор. Мужики тянули жребий, кому со мной остаться, и принять иноземные ништяки, а кому вверх, на Кушак поехать.
  И тут, откуда ни возьмись, возник старшина в эфире.
  - Я Леший с Залива - Первому и Дервишу! Приём, - торопился Виктор Иванович. Мы даже ответить ему не могли. Он так переживал, что трижды подряд повторил свой вызов, не давая никому, слово вставить для ответа в радиочастоту, на которой к нам обращался. Первым ответил майор.
  - Я Куш, Лешему: Дервиш на связи. У вас все целы? Приём, - волновался майор за четвёрку добровольцев.
  - Я Леший - всем: у нас полный порядок! Только не отпускайте иранцев пока не приеду! Как поняли? Приём, - озадачил нас Грязнов. Что значит не отпускать? Себе всех оставить? Брать в плен такую ораву накладно будет. Попробуй, прокорми! А старшина мужик жизнью битый, основательный и зря, чего, не предложит и не потребует. Значит что-то задумал. Ехать ему до нас на УАЗе всего ничего - полчаса. Как раз спустимся с горы на построение пленных.
  - Я Первый Залива - Лешему. Зачем они тебе Иваныч? Приём, - не выдержал я и спросил Грязнова напрямую, пока ожидал обещанных от майора колёс. Даже по радио было слышно возмущение нашей военной непонятливостью.
  - А хто мне заставу отстраивать будет? Развалили, мля, пусть теперь и строят! - горячо ответил нам, бестолковым - Грязнов. Но мы, офицеры - народ военный и гражданских притязаний старшины к противнику до конца не поняли. К тому же было не понятно сколько застав собирается отстроить силами Ирана Грязнов. Одну или две?
  - А зачем Вам все иранцы, Виктор Иванович? Мы что, крепость строить будем? - по-лузерски полюбопытствовал я, поверхностно зная тему строительства. Грязнов, однако, отнёсся к моему легкомысленному вопросу вполне серьёзно. Чем, не знаю как майора, а меня испугал не на шутку.
  - А что? Можно? - блин, дай ему волю, так он тут Цитадель типа Кенигсберга начнёт возводить. С метровыми стенами. Надо было срочно урезать аппетиты старшины. Остановить старшего прапорщика, коим овладеет идея до уровня вполне осуществимой мечты - есть очень трудоёмкое занятие. Майор сразу занял уставную позицию и подчеркнул её правилами радиообмена.
  - Куш - Лешему. Выбери сколько надо рабочих, желательно бывших строителей или смежных специальностей, но не больше десятка, Виктор Иванович! Оденешь, обуешь, повяжешь и гони на заставу. До утра запри в оружейке - там кроме противогранатной сетки ещё решётки остались. Утром - пусть себе тюрьму строят в дальнем кубрике. Замок найдёшь. А со стройматериалами я сейчас иранцев напрягу. Они нам за Чарли и Чайку будут бартером платить, - майор открывал новую эру пограничных отношений с сопредельным государством. Так далеко я ещё в отношения нашей комендатуры с Ираном не заглядывал. Но Грязнову было мало. Перспектива подвязать целое государство на обеспечение нужд "комендатуры Кермаб" окрыляла и будоражила. Хотелось сразу, всего и много.
  - Мало десять, у нас же крана нет! Всё на руках таскать придётся. И крышу надо, цемент, песок, гравий, арматуру, забор бетонный вокруг заставы поставить, на углах вышки для часовых, подземный ход прорыть на опорный и к вышкам, чтоб за пределами стен не светиться, если что. И кабеля у них километров двадцать потребуйте. Мы его на Кушак проложим, - не уставал перечислять пункты будущей контрибуции и репараций, обрадованный моментом старшина. Мне почудилось, что сейчас он потребует линию электроснабжения провести, вырыть канал от Ачабиля до нас, чтоб водичка на поля шла, колхоз создаст в луговом поясе Кушака, коровник возведёт руками персов, свинарник, отары будем пасти в погранзоне с автоматами. А потом начнёт торговать с тем же Ираном своей продукцией. Сдуру, я так и ляпнул старшине.
  - Ух, ты, здорово! - изумился он, вполне разумно увидев перспективу в моих ироничных предложениях. Майор чухал за ухом на Кушаке, осматривая мою идею и так, и эдак. В радиоэфире повисла недвусмысленная пауза. Оба старших, чем я по возрасту людей задумались над перспективами роста нашего военно-территориального образования. Независимость от Ирана мы, можно сказать так - уже имеем. Долги с него, под угрозой военных действий взыщем непременно, а что дальше? Снова вспомнил поговорку о том, что проблемы надо решать по мере их поступления, решил посодействовать Виктору Ивановичу.
  - Двадцать - больше в кубрик не влезет, - попытался я ограничить аппетиты новоявленного рабовладельца объёмом одного спального помещения на заставе. На один кубрик Старший прапорщик согласился, но имел свои соображения по количеству койкомест в нём.
  - Это если кровати в один этаж, а можно в три!Потолки позволяют! - тут же отпарировал он, намекая на удвоение и утроение количества бесплатной рабочей силы.
  - Так, отцы командиры, хватит эфир засорять - тридцать иранцев. Ни твоё - ни наше, а то задохнутся ночью в кубрике, - уступил половину спорной цифры Бобко, - бери пока этих, я тебе ещё у них "попрошу", потом. Грязнов не собирался останавливаться, знал, просить надо больше, всё равно дадут в лучшем случае половину.
  - Я им окна открою на ночь, - стоял он на своём, засоряя частоты тыловыми потребностями. Мы так устали от этой беседы, что, не сговариваясь, предложили тридцать пять и ни человеком больше. И с условием, что Грязнов их баранами с гор кормить будет, и ни одной крохи с НЗ на их столовой довольствие не пойдёт.
  Грязнов со скрипом согласился на этот маленький строительный отряд.
  - Как, блянт, фугасами по нам стрелять так можно, а как работать ночью, то они не могут, - начал и тут же закончил выворачивать наружу свои претензии к сопредельному государству старший прапорщик. Потому, что майор попросил его зело придержать свои слова и не выпускать их в эфир, если он хочет завтра получить цемент, песок, гравий и арматуру с пиломатериалами от побеждённых в неограниченных количествах.
  - Леший - Первому, еду в Чарли. И стёкла, стёкла для оконных рам у бусурманов вытребуйте, не забудте! Конец связи! - мы с майором вздохнули спокойно. Я на склоне, а он за толстыми стенами в ЦБУ комплекса на горе.
  - Хорошо хоть про стеклопакеты, сантехнику и кондиционеры не вспомнил, - снова ляпнул я в эфир не подумав, как следует. Шутить со старшиной такими понятиями в нашем жарком климате надо запретить всем. Всё началось по новой. С трудом успокоили загоревшегося идеей Грязнова, пообещав, что в канцелярии и комнате отдыха обязательно поставим, как минимум, наверно, но чуть позже, не сейчас. - А сантехнику надо не забыть! Сколько можно до ветру за сто метров бегать! И трубы подканализацию! Как поняли, приём, - в этом вопросе легче барана научить читать, чем старшину переубедить. Чудеса на этом не закончились. Что-то натужно загудело и на серпантин, у самой вершины, выполз, как огромный муравей из-под земли, БТР-90 с "Бережком" на башне и внутри неё. Я такой в училище только на картинке видел. А тут, вместо нашего разбитого тринадцатитонного БТР-82 с КПВТ и ПКТ - выезжает трёхметровая, двадцатитонная бандура c четырьмя Птурами по бокам двухместной, широкой и приплюснутой башни, тридцатимиллиметровой пушкой спаренной с ПКТ и АГС-30М за ней, мягкими креслами в десанте, шестьсотсильным движком и автоматической коробкой передач со стабилизатором вооружения и многочисленными наворотами. Усталую, но довольную рожу Пирмухамедова, торчащую из люка мехвода за стёклами походного ветрового плекса, слева от ствола "2А72", не могли опечалить даже бинты на голове и руках щедро навороченные Чернышом за стенами горной военной базы. Муха сиял, довольный той мощью, что попала в его забинтованные руки, и очень хотел похвастаться. "Росток" солидно пылил ещё черной новенькой резиной вниз по серпантину и посвёркивал оптическими приборами, качал антенной и таинственно блистал непонятным сначала по назначению и непривычным по очертанию оборудованием. За "Ростоком" двигался бронированный автомобиль "Тигр" - весь в такой же камуфляжно-пустынной расцветке. Мне бы радоваться, а что-то не по себе от этих подарков, и в сон клонит после еды так, что хоть головой о броню бейся.
  
  Вот и прошли эти бессонные семь суток войны. Мир, установленный ракетами, спутниками и пушками секретной горы, дал свои плоды. "Пленных" иранцев сопроводили до границы на БТР. Старшина выбрал себе рабочую группу, из захваченных в плен басурман, и отстраивает заставу. Персы от нас уходить не хотят! Им у нас понравилось! Хоть и пашут, как негры под присмотром Грязнова. Он им даже мечеть построил на заставе! Сопредельная сторона в плане возмещения ущерба поставила нам строительные материалы, кран, бульдозер и экскаватор. Мои пограничники не смогли спать на Кушаке - новая обстановка, чужие звуки, запахи, порядки. И мы перебрались вниз, домой, на "Чайку". Предварительно выяснили, что не всё так плохо у нас по домам. И кое-куда даже дозвонились. Починили наш флаг. Поставили на место антенну. Вернули лошадей в конюшню. Подоили Машку. Повар испёк ароматный хлеб в русской печке. Майор оказался достаточно сообразительным и предложил любому из солдат поступить к нему на Кушак на контрактную службу, народу-то у него мало там, только на три дежурных смены. Черныша оставил у себя. Там у них теперь наш госпиталь. Но Черныш нас не оставляет каждый день связывается, переживает - не заболел ли кто из парней. Ещё остались на Кушаке оба Бойки - связисты. От аппаратуры, которая попала к ним в руки и от высококлассных инженеров-электонщиков они были в таком восторге, что готовы на всё, лишь бы овладеть современной техникой. Четыре моих добровольца тоже теперь служат у майора на вершине горы. Новость о том, что пограничная власть, крепкая, серьёзная и справедливая есть между нашими хребтами, распространилась и сама собой, и с помощью горы. К нам потянулись беженцы. Мы добрались до нашей комендатуры и устроили там Пункт сбора пострадавших и гражданский временный лагерь. Прикрытые военной мощью объекта люди почувствовали себя в безопасности. Организовались в маленький островок порядка и мирной жизни. А что нормальному человеку надо, чтоб детей растить - стабильность и желательно честная, строгая и по совести. Тогда и не страшно детишек рожать. А мы тут постараемся чтоб условия для наших малышей были нормальные. Земля, там, в долине, плодородная. В лугах можно отары пасти, скот разводить. С Арчабиля к нам пожаловал Курбан и два старейшины других кланов. Им тоже нужен союзник и защитник, потому как иранцы полезли и туда через широкий арчабильский проход. Местная самооборона рассыпалась, как песчаный дом. Персы к единоверцам отнеслись жестоко. Пришлось посодействовать, запустив с горы пару предупредительных "Смерчей" по территории нахрапистого соседа. Майор что-то намекнул алчным сопредельным завоевателям так серьёзно, что я подумал: "А нет ли у него там, в горе, чего-то типа "Луны" или "Точки" с "Искандером"?" Майор дипломатично ушёл от ответа, но намекнул, что у него там похлеще есть игрушки и не только в горе. За эту умиротворительную акцию велайаты нам передали стадо баранов в пятьсот голов, пятьдесят свиней с поросятами, мешки с семенами, пять гидрогенераторов с дизельными установками, и пригнали пять КАМАЗов с овсом для лошадей и стадо дойных племенных коров с бычками. Пришлось всё сопровождать на комендатуру.Теперь велайаты наш союзник и партнёр. А Фариз наш связной и переводчик. Только ему разрешено заявляться без предварительного уведомления в погранзону Кушака, со стороны Арчабиля. Мы их защищаем от внешнего нападения, а они, взамен, дают нам по бартеру продовольствие, одежду, скот, делятся чем могут. А нас так и называют между собой Русский Веллайят. Постепенно и остальные кланы уразумели преимущества сотрудничества с нами. Майор расширил сферу своего влияния до Каспия на Западе и до границ с соседями на востоке. Практически вся Туркмения находится сейчас "под крышей" нашего Кушака. Комендатура превратилась в оживленный центр, строительство идёт не шуточное. Там теперь у нас советская власть, только КПСС у нас нет и народ сознательный после таких потрясений. Школу открыли для детишек. Бассейн строим. Хотим спортзал крытый сделать, пусть мальчишки и девчонки растут здоровыми и сильными. У нас даже свадьба была. Да, настоящая. А майор, правами коменданта и начальника гарнизона,бракосочетание, так сказать, провёл на высоком уставном уровне, просто и без затей. Хорошо хоть не построил всех и не заравнял.Так, что скоро первенец родится, коренной Кермабовец будет. А вот с религией у нас напряга почему то нет, пока. Хотя, интернационализм такой, что не до разделов по вере.
   А недавно с майором вышел в связь какой-то великий начальник с неразбомблённых территорий России и потребовал беспрекословного подчинения его величию и должности.
   - Пока ты нас на своё довольствие не поставишь, пока твои вооружённые силы не начнут нас защищать от нападений соседей, и пока ты не подтвердишь свои полномочия секретным кодом, - остудил его притязания майор, тыкнув для большего реализма, - могу только посодействовать в приёме твоих представителей для более детального выяснения отношений, - твёрдо заявил он в ответ на декларируемые полномочия новоявленного губернатора, - а если сунетесь на подконтрольную территорию, то Я тебе подарок прямо во двор пришлю, без почты, - и продиктовал координаты места откуда с ним говорил самопровозглашённый лидер возрождения нации. Отрезвил моментально. Радиостанция Кушака начала вещать короткими передачами о состоянии дел в нашей освобождённой территории. Передавали сводки погоды, давали направления движения вероятным беженцам. Пришлось даже особый отдел комплектовать. Благо военных и пограничников начало подтягиваться всё больше и больше. Приходили своим ходом, некоторых пришлось забирать, отправляя спасательные колонны на дальние рубежи. В общем - растём потихоньку. Елена Ивановна начальник столовой на Кушаке и похоже нашла там себе хорошего мужика.Но рвётся к нам, дети у неё на дальних территориях остались,а мы хотим отправить разведколонну в глубокий тыл, на север. Силёнки есть, техника ремонтируется, прорвёмся теперь. Да и сосед восточный к нам пальчики тянет. По данным спутниковой разведки небольшие отряды двигаются с территорий Китая веером по нашей бывшей земле СССР. Очень похоже на разведку, перед тем как принять решение на дальнейшие действия. На Западе, за Каспием - сложно и непонятно. Майор пока сидит тихо на своей горе, собирает информацию, что-то вычисляет, анализирует, темнит Геннадий Петрович. Но народ вооружил по полной и до зубов, одел, обул. Тут нам иранские шмотки и оружие пригодились. Мы, пока обучаемся воевать. Нашли парней из ДШМГ, СПН и афганцев. Сотворили мобильные группы. Мы теперь группа особого назначения ПЗ "Чайка" и состоим в прямом подчинении Кушака. И готовит нам "тащщ майор-комендант района" новые приключения, это точно, мы его хорошо изучили за это время. Он пока Российскую Федерацию не восстановит - не успокоится. А нам домой охота. А хитрый майор нам пророчит совмещение приятного с необходимым и полезным. Пойду, пройдусь, посты проверю, а дяде Феде пиндюлей дам. Спит зараза под новенькой машиной, под видом ремонта, вместо тактики в сопках, сил набирается - паршивец.
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"