Снова - пыльный ветер. Мелкий песок, обрывки фантиков и смятых чеков. Смятые банки из под колы, скомканные пластиковые пакеты с остатками шавермы.
В этом городе везде пыль. Везде, не различая бедных и богатых кварталов. Щиплет глаза, ложится на одежду. Матовой пленкой покрывает лаковые ботинки бизнес-менов и бизнес-леди. Этих неуемных аристократов нового века, спешащих через вертящиеся стекла в бронзу и золото деловых центров.
Господа желали бы почистить обувь? Как неудобно встречаться с уважаемым заказчиком, если не сияешь весь - от кончиков волос, покрытых гелем-фиксатором, через изящное обручальное кольцо на избалованной маникюром руке, и до подошвы антрацитовых туфлей из кожи кенгуру!
Господам мог бы помочь араб-чистильщик на противоположной стороне улицы.
Иное пятизвездочное заведение предпочитает поставить у входа автомат для чистки обуви; крутящиеся колеса смахнут пыль с черного носка и умастят его бесцветным кремом. Но любой знаток скажет, что хорошей обуви нужен индивидуальный подход, нежное поглаживание и теплота человеческой руки. А в этом районе плохую обувь не носят.
Он устроился чуть подальше, там, где начинается парк. Сколь удачно найдено сочетание лохмотьев зеленого и бежевого цвета с листвой кустарника. Лицо завернуто клетчатой тряпкой, взгляд всегда опущен вниз.
Да и не надо бы - встречаться с этим взглядом. Не надо бы... что-то есть там, под темно-коричневой пленкой зрачков. Такой огонек... как на торфяных болотах. Лишь чуть дымит наверху - но шагни, оступись, провались, падай до самого дна... Ша!.. - Ты весь объят огненной яростью, таившейся всего в пятидесяти сантиметрах под твоей стопой!
Господа все еще хотят чистить обувь? Или у господ хватит других дел до обеда?
А чистильщику тоже есть чем заняться, пока нет на подходе клиентов. В обеденный перерыв он любит наблюдать великую организующую силу часов.
12.05 - двери офисов распахнуты, лифты останавливаются на каждом этаже, но в них не протолкнуться, все вниз, все к кормушкам. 12.10 - в окрестных кафешках и кантинах стоят полукилометровые очереди. 12.30 - облагодетельствованные клерки жуют еду с подносов. 12.50 - стайками разлетаются обратно по офисам.
Великая сила часов - это сила организаций, пользующихся часами. Властью, данной трудовыми контрактами, они гонят своих слуг по лестницам и коридорам - сперва внутрь себя, а потом прочь из себя.
Он знает - знает, что она никогда не приходит с общей толпой. Она приходит позже, всегда позже, будто общее время - не для нее; но всегда вовремя. Офисный костюм (летом - белая блузка); стрекоза очков на изящном лице, за стеклышками крыльев - большие, почти детские глаза. Строгая юбка чуть ниже колена - ограничивает ее, сдерживает стремительную походку, но не может скрыть стройность бедра.
Ее мысли... Ее мысли всегда о работе - это видно. Даже как она обедает: берет на раздаче пару сэндвичей и кофе, садится за огромным стеклом, листает принесенную с собой пачку бумаг. Достает из сумочки карандаш, делает пометки, откусывает сэндвич, опять читает. Пятнадцать минут на деловой перекур. Уже почти время вставать и возвращаться на рабочее место.
Она отрывается от бумаг, смотрит куда-то вдаль, на пыльно-бирюзовые кипарисы, на вычурно подстриженные кусты, на хрустящие цветом клумбы - поливка три раза в день. А потом встречается взглядом с ним.
Не так, совсем не так смотрит он на нее. Не стоило бы так смотреть чистильщику - на преуспевающую молодую юристку. Ты же хочешь продолжать работать в этом районе, Хасан? Тебя же зовут Хасан?
Но Хасан, похоже, совсем не думает о пригоршни мелких купюр, которые мог бы принести домой сегодня. Немного - но вполне хватило бы, чтобы накормить жену и четырех детей. В арабских кварталах еда стоит сущие пустяки, не так ли? Может, господа желают выбраться за покупками в какой-нибудь выходной?
А мысли там, с той стороны стекла. Стекла, располовинившего два мира. Бедные и богатые. Цветные и белые. Арабы и евреи. Мужчины и женщины. В этом городе придумали довольно много способов разделить то, что могло быть вместе. Могло бы - но вместо этого схлестывается в спазмах ненависти.
Она позволит ему глядеть на нее так. Она не подает милостыню, но может позволить себе милость победителя. Через пять минут она уже торопится по белому мрамору обратно в свой кабинет, а взгляд чистильщика все не выходит из головы.
Когда это началось в первый раз? Когда чистильщик появился здесь? Когда в первый раз взглянул на нее так? Две или три недели назад. Кажется, еще в прошлом месяце.
Каждый день, каждый жаркий июльский день. 12.45 - строгая юбка - кофе за стеклом - взгляд вдаль - его ответный взгляд - ее мысли по пути в кабинет.
В жару люди сходят с ума, творят всякие безумства. Но жара - не оправдание для человеческого суда. В июле спрос на юристов растет. В этом году она не уйдет в летний отпуск - у конторы много клиентов.
25 июля - день как день. Она проходит обычным путем - галереи, лестницы, небольшая площадь перед офис-центром. Она подходит к кафе, как всегда погруженная в свои мысли. И вдруг вздрагивает от того, что прямо перед ней стоит человек. Чистильщик.
Почему он здесь, почему не на другой стороне тротуара? Зачем разрывать связавшую их условность?
Он берет ее за руку. Берет так, словно имеет право это делать - и вместе с тем как-то моляще. Она видит его ладони, его пальцы - почему-то слишком чистые для ветоши и ваксы, слишком ухоженные.
Он ничего не говорит, но взглядом просит ее - пойдем. И требовательно тянет вслед за собой. Она слишком шокирована ситуацией, чтобы сопротивляться. Она видит что люди видят ее и его - люди, сидящие в кафе за стеклом. Она понимает, что полицейский патруль, охраняющий комплекс, только что скрылся за углом. Она думает о том, что пойдут неуместные слухи. Она делает шаг, другой, третий.
За ее спиной что-то происходит - какое-то движение... Кто-то выскочил из подъехавшей машины.
Чистильщик ведет ее, как молодого жеребенка - боясь испуга, надеясь на доверие. Она идет - будто в детстве, шагая в арабскую сказку, где разбойники прячут в пещерах драгоценности, а на далеких островах живут огромные птицы. Так они проходят пятьдесят метров и останавливаются.
12.45 - человек не обращает внимания на окрики охранников. Расталкивая выходящий поток, он бежит внутрь кафетерия - того кафетерия, где сейчас она должна пить свой кофе с сэндвичами.
Великая организующая сила часов... Внутри... Там внутри сейчас очень много людей.
И он слишком одетый, этот человек; слишком одетый, словно навертел и навешал на себя килограмма два лишнего тряпья. Какой драгоценный наряд должна скрывать его плотная накидка? Далеко... Не видно...
Июльскую жару разрывает глухое вздрагивание. Словно в замедленной съемке, за ее спиной брызгают осколками окна, летят клочья горящего пластика и мяса. Как безумные, начинают стрекотать сигнализацией сотни машин на офисной стоянке.
Но она не оборачивается назад.
Они смотрят друг на друга - глаза в глаза. Если бы кто-то разорвал их взгляд, обратил его к другим! Что он читает там, в ее серых глазах, расширившихся от ужаса понимания? Что могли бы произнести ее чуть дрожащие губы? Что она видит в его черных зрачках, на дне которых - металл?
И что будет, когда они сами разорвут эту мимолетную цепь? Какая банальность убьет еще не родившийся мир? Крики и топот сапог охраны? Истерика молодой женщины, не знавшей такой жестокости и такой странной любви? Интервью в вечерних новостях?
Тайна.