- 43 -

 

                              ГЛАВА ВТОРАЯ.

 

                                   1

 

      Потекли будни. Началась пропедевтика
психиатрии.  Вхождение в профес-

сию. Самые
трудные первые шаги. Выражаясь армейским языком, Савельев начал

марш-бросок
с полной боевой выкладкой. То есть, ему определили жёсткий гра-

фик
дежурств  и  Щёголев передал для курации сорок больных -
"на почин хва-

тит!"
- из которых более половины хроники.

      Деньги, как известно, нигде  даром не платят, поэтому эмоции в сторо-

ну и - без
всяких скидок на неофитство сходу в дело. ПОШЁЛ ВО ВРАЧИ, ИДИ И

ЛЕЧИ! Ему
сразу же пришлось выслушивать совершенно непонятные жалобы,самые

невероятные
истории, собирать самые нелепые анамнестические сведения, в ко-

торые не
верилось, но  проверить достоверность
которых, подчас, не было ни-

какой
возможности.

      Савельев не улавливал границы, где
кончалась истина  и начиналась бо-

лезнь.
Обязательно ли?  С облегчением он
узнавал, что подобное было ведомо

не только
его непросвещённой голове.  По мнению
польского профессора Тадеу-

ша
Келановски  "при психических
заболеваниях нельзя провести границу между

состоянием
здоровья  и болезни.  Одну, не вполне адекватную реакцию, можно

рассматривать
как странность, но уже многие серьёзные странности говорят о

болезни".  Понятно, что качественные  изменения обусловлены количественным

набором.
Понятно,что это не механическая суммация и всё-таки это нечто эфе-

мерное.

      Помимо этого,  необходимо было вести  пространные дневниковые записи,

дававшиеся
на первых порах с трудом, менять терапию в соответствии с  меня-

ющимся
самочувствием, писать письма 
родственникам, составлять ответы в су-

дебные
инстанции, занимаясь  решением социальных
вопросов, и вообще делать

много такого,
чем раньше никогда не занимался,  и
попутно, как иностранный

язык, учить
новую терминологию  и осмысливать новые
понятия, из которых ск-

ладывается
общепринятая в психиатрии система синдромологической оценки наб-

людаемой
патологии. Нулевой цикл работ. Голова шла кругом при нулевом удов-

летворении
от сделанного.

      И Савельев залезал в учебники  и 
монографии глубже.  Он не ошибся в

главном:
дело оказалось страшно интересным. Невероятно трудным, но по душе.

В свободные
минуты  он рассказывал жене  о наиболее привлекающем его внима-

ние и,
смеясь, говорил,  что и в психиатрии не
обошлось без системы Станис-

лавского.
Театральный мэтр советовал "трудное сделать привычным, привычное

 - лёгким, а уж лёгкое - красивым".  Так и у врачей должно быть, ведь меди-

цина -
искусство.

      В тон ему Антонина смеялась и шутила:

      - А я было подумала, что ты об известном
- "театр с вешалки". Ты же -

врач у меня
всё-таки, а не гардеробщик.

 

      Работа всецело поглотила  Виктора. 
Самым захватывающим и увлекатель-

ным в ней
действом были беседы с больными.  Он не
давал себе роздыху, пока

не завершал
весь многочасовой прогон разговора. Приходилось возвращаться к





 

                                 - 44 -

 

началу
беседы и вновь проговаривать до конца неясные моменты.И только лишь

после того,
как всё становилось на свои места, и жизнь, и судьба человечес-

кая
делались более или менее понятны,  а
поступки логически или болезненно

мотивированными,
Виктор позволял себе расслабиться.

      Без этого было невозможно. И тогда он
явственно, буквально физически,

чувствовал,
как в голове медленно, по мере воспоминаний, 
раскручивается в

обратном
направлении туго навиваемая пружина беседы. Но беседы не праздной,

а с
психически изломанной личностью. И сколько времени въезжаешь в лабирин-

ты психики
больного, столько же времени,  если не
больше, выбираешься отту-

да,
поскольку волей-неволей подпадаешь  под
впечатление несуразных речей и

действий.  На выходе главное - не насиловать свой мозг и
давать ему возмож-

ность
самому,без подталкиваний,разобраться во всём. Активно впитывать, пас-

сивно
перерабатывать. Иначе, словно перед огромностью звёздной ночной безд-

ны, можно
содрогнуться душой от непознаваемости мира и ещё чего-то, чему и

названия
нет, но только есть ощущения.

      И не пытаться осмыслить познаваемое
разом, в полной мере. Необходимо

следовать
принципу фрагментарной последовательности. 
Вся картина собирает-

ся по
камешку, как мозаика.  Привыкши в
соматической медицине воспринимать

едино
больной орган и его нарушенную функцию, Савельев никак не мог понять,

что болит в
мозге, что он начинает вдруг продуцировать такое... Ну, скажем,

галлюцинации.
Внешне: голова, руки, ноги  - всё на
месте, жалоб никаких не

предъявляется,
самочувствие хорошее, человек работает и, тем не менее, он -

болен. Что
происходит в мозге?

      - А почему, собственно, в мозге,  а не в печени? - начинал риторичес-

ки
подначивать Вадим, сидевший за столом напротив,- знаете ли, сударь, что

делирий,  то есть, 
массовый интоксикационный наплыв галлюцинаций, как раз

провоцирует,
несправляющаяся со своими обязанностями, печень. Орган - коро-

левский,
поскольку в единственном числе, и капризный поэтому. Но не только,

и -
многострадальный, сам знаешь что такое "трест очистки". Психоз,
батень-

ка, далеко
не болезнь мозга, как вы изволили 
выразиться - это ответ всего

организма.

      И, запутывая дело дальше, продолжал
насмешливо:

      - Вот и у тебя сейчас голова, вроде, на
месте,а если взять и ногу по

колено
топором-то и оттяпать?  Да что там ногу
топором.  Вот хотя бы палец

ты себе
прибьёшь молотком, да так, что в глазах темно, в штанах - полно! -

и  что же 
твоя психика? Так она и будет работать без изменений?  Сознание

твоё разве
не изменится? Душевное равновесие разве не нарушится?  А ведь и

голова
цела, никто тебя по башке не бил, только по пальцу, и мозг при этом

 - здоров. Не, брат, тут, как говорят северные
народы, много курить, много

думать
надо, однако. Вникай!

 

      Все болезненные проявления психики,  как бы множественны они ни были,

укладываются
в определённые симптомы и синдромы, то есть, сочетания симпто-

мов.Тысячами
болезней болеют люди (одних только наследственных заболеваний

около трёх
тысяч!) и, если так вариабельна патология, то насколько разнооб-

разна
норма!  И эта норма в зависимости от
обстоятельств колеблется и видо-

изменяется.
Если из семи нот складывается всё музыкальное многообразие, то





 

                                 - 45 -

 

человеческих
состояний самих по себе столько  да  ещё полстолька, а сочета-

ний?...  Каждый человек - это уже малая психиатрия,
потому что те или иные

отклонения
присущи каждому, это уже коридор бесконечности в зеркалах. И ес-

ть ли
она,  после этого,  норма вообще, если каждый индивидуален,  а нас -

миллиарды?

      - Слушай, Вадим, а существует ли понятие
психической нормы и можно ли

где-нибудь
об этом прочитать?

      - Какая ещё может быть норма, когда
каждый из нас неподражаем и пред-

ставлен в
истории однократно, в единственном числе?! 
У тебя так, а у меня

по-другому.
У тебя вес сто килограммов,а у меня - восемьдесят. Я уже забыл

анекдот, а
до тебя он ещё не дошёл. О какой норме ты хочешь от меня услыша-

ть?  Её нет. Есть варианты нормы. Поэтому и
прочитать о ней негде. Психоло-

гия
описательна и нам, клиницистам, ровным счётом ничего не даёт,  а книги

о
деятельности здорового мозга, по сути, нет. 
В патологии много схожего и

синдромологически
стабильного, потому и литературы много по психопатологии.

Собственно,
вся психиатрия и есть психопатология.

      - А что есть патопсихология? - не
унимался Савельев.

      - Это отклонение, девиация у нормальных.

      "Господи! - подумалось Виктору,-
выучу ли когда-нибудь это всё? Буду

ли знать,
хотя бы столько, сколько он знает?".

      Своей труднодоступностью психиатрия
будоражила воображение Савельева.

Эту область
он только начал открывать, но её ещё предстояло осваивать и вк-

ладывать в
неё душу. Неизвестный край непочатой работы.

      Виктор смотрел в окно и размышлял.  Человек вышел из животного стада

и в немалой
степени сохранил  его привычки,  его атавистическое наследие и

мера
человечности, на его взгляд, не столько определялась размерами  зверя,

который
живёт в любой социализированной душе, 
сколько большей или меньшей

степенью  психической свободы каждого.  В этом смысле, в определённой мере,

чем выше
интеллект, чем зрелей он, тем меньше шансов заболеть психическими

заболеваниями.
Тёмный мозг всегда тянулся к мистике, построению катакомб и

бредообразованию.
А как же высококультурные люди, начитанные, образованные

и при этом
верующие в Бога? Или одарённые творческие личности и вдруг увле-

каются
всерьёз спиритизмом?  Или ещё непонятней:
гений, по-обывательски ск-

лочный и
неуживчивый, и тут же по-детски совершенно неприспособленный в жи-

зни? Как
это? Отчего такое причудливое сочетание совершенно разнородных ка-

честв в
человеке, в одном человеке?...

      Наверное, для того, чтобы быть человеком,
надо иметь желание быть им.

Нет, только
этого мало! Недостаточно одного желания. Ведь на пути к свобод-

ной,
сознательной жизни ещё и наследственность. 
Приходится перешагивать и

через мамин
диабетический "сахар",  и через
папину подагрическую "соль", и

через
прочую "бакалею" родственных дяди-тётиных причуд в третьем колене. В

данном
вопросе много неясного и просто напутанного, но скорей всего дело в

предрасположенности,
в предуготованности заболеть. В почве? 
Избитое - "на

нервной
почве...". И что на ней только ни произрастает на этой, грешной во

всех
смыслах, почве!

      Или говорят: он заболел, потому что у
него жизнь тяжёлая была.  Чушь!

По этой
теории - больше половины населения уже сегодня ненормальны. Однако,





 

                                 - 46 -

 

бедствие
случается не со всеми.  Жизнь, как
штанга, имеет постоянный вес и

одинаково
тяжела для всех, но у каждого на неё по-своему пуп завязан. У ка-

ждого -
по-своему!  Жить никому не легко: ни
тому, для кого она невыносима,

ни тому кто
живёт, так называемой, "лёгкой" жизнью.  И не только неудачи в

жизни
вызывают болезнь,  но и болезнь зачастую
вызывает неудачи в жизни. В

конечном
счёте, или, как сейчас стало бездумно принятым говорить, в "конеч-

ном
итоге" (словно бывает итог у чего-либо незавершённого.  Значит в проти-

воположность
есть и "начальный итог"? Но если всё сделано, может грамотней

просто
сказать: "В итоге..."?)  -  всё дело действительно в почве. И тогда

становится
понятной психическая незащищенность любого из живущих,  будь он

хоть семи
пядей во лбу. Хоть шести пудов весу.

      Савельев мысленно усмехнулся.

      А все эти религии, телепатии и прочие
парапсихологии не более как по-

пытка
спрятаться  и выжить, уйти от страха
погибнуть.  Увлечение мистикой -

это прятки
в проходных дворах.  Они увлекают и
завораживают, и дают возмож-

ность
оторваться от преследователей, хотя бы на время.  Но это всё аспекты

биологические,а
человек с аристотелевых времён - животное общественное. Ну

и что? Тем
не менее, и в этом многое от биологии, от особенностей человече-

ской натуры
и не только в приложении к отдельному индивидууму, но и ко все-

му
сообществу в целом.

      Иногда 
смотришь  на  происходящее в людях и кажется, что в какие
бы

классы ни
был социально организован человек, а кое-что внеклассовое, нечто

свойственное
людской природе изначально,  биологически
первородное,  нечто

всеобщее
берёт верх и начинает владеть умами.  И
где бы человек ни жил - в

России ли,
в Америке ли или на островах Туамоту, социализм-капитализм тоже

значения не
имеет,на первый план выступают общечеловеческие свойства и все

начинают
жить одним духом, одним порывом, одним стремлением,  при этом раз-

ны только
названия стран и народов, а процессы едины. Процессы едины в еди-

ном мире и
не зависят от политических ориентаций. 
Много причин воздейству-

ет на
людей  и 
управляет ими: от климата и обычаев до партий и государств,

но есть
понятие - дух народа. Подтверждением тому - эпидемиология психичес-

ких
заболеваний. Да, и психические заболевания имеют свою распространяемос-

ть! Где-то
раньше, где-то позже, но непременно возникают те или другие еди-

ные идеи,
единые проблемы, которые приводят в движение материки.

 

      А жизнь, собственно, обычная жизнь, она
одинакова во все времена.  И

при Рюрике,
и при Петре Первом, и в наши дни народные толпы страшны, тёмны,

неуправляемы
и живут по законам роения и стихии.  Те
же половцы и гунны по

сей день
воюют друг с другом, задыхаясь в слезах, соплях, крови и вони. Те

же юродивые
на базарах,  тот же раёк,  та же бытовая жуть, что и триста, и

пятьсот, и
тысячу лет назад. Только техническая подкладка иная.

 

      "... 
Потом додумаю", - решил Савельев, неожиданно заинтересовавшись

происходившим
во дворе.  Был банный день.  Больные гурьбой вывалили из две-

рей
беспокойного корпуса и, разномастно одетые, выстраивались в нестройную,

похожую на
военнопленных, колонну, медленно двинувшуюся, под присмотром са-

нитаров по
направлению к бане.  Среди них Виктор
сразу выхватил глазом зна-





 

                                 - 47 -

 

комую
фигуру больного Назаренко, явно симпатизировавшего ему  и всегда мол-

чаливо и с
прижмуром улыбавшегося при встрече.  Он,
не оборачиваясь, тащил

на
вытянутой руке идиота Гену, облачённого в халат, закрывавший только спи-

ну.  Перёд же великомученически белел, кроме
черноты лобка, из которой при-

кушенным
языком свешивалось мужское естество, бившееся при ходьбе  по худо-

сочным
прыщавым ляжкам.

      Обут Гена был в два левых ботинка, от
чего постоянно спотыкался и дё-

ргал руку
впередсмотрящего Назаренко.  При этом
Гена вертел во все стороны

головой и
не забывал прочищать свои носовые ходы. 
Блуждая взорами по окру-

ге,
Назаренко неожиданно увидел в окне Савельева и просиял,и обернувшись к

толпе,
сделал такой знак,  каким обычно
капельмейстеры предлагают оркестру

приготовиться
к игре, а затем, озаряя окно ликующими улыбками и взорами,ра-

звернул
фуражку козырьком назад, приставил ко лбу вывернутую ладонь  и, от-

давая
честь, замаршировал мимо женского отделения, 
высоко поднимая ноги и

волоча за
собой упирающегося и пускающего слюну Гену.

 

                                   2

 

      День прошёл и привёл другой. Этот постоял
и,не сказав ни слова в уте-

шение, ушёл
тоже.  Ждать долго было нечего.  Место - не Москва  и не Париж,

смотреть
особо не на что. Решили с делом не затягивать. И не прошло недели

после
приезда, оформилась и вышла на работу Тоня.

      Начала она процедурной сестрой, на
ставку, во втором беспокойном жен-

ском
отделении. Им заведовал Титков Пётр Леонидович.

      От частых и неумеренных употреблений всех
видов спиртсодержащих раст-

воров он
был, при среднем росте - нездоровой, пастозной полноты. Лицо имел

широкое,
простое. У него был хороший,слегка волнистый волос. Тихая, спокой-

ная манера
говорить. Ходил он,загребая ногами и поддёргивая плечом. Был не-

тороплив и
немногословен.  Не медлителен и молчалив,
а именно нетороплив и

немногословен.

      Петру Леонидовичу было под пятьдесят. С
женой разведён. Бывшая семья

его
проживала где-то в Сибири, но отношения с ней он поддерживал,  периоди-

чески
наезжая к детям. Там у него были сын и дочь.

      Здесь же,в больнице, он имел сожительницу
- медсестру того отделения,

которым
заведовал, Бочарову  Варвару Герасимовну,
женщину соответствующего

возраста,
недалёкую и невидную, но содержавшую его в чистоте. Общего хозяй-

ства они не
вели и их отношения определялись вполне понятным "ходят друг к

другу".
Варя жила в райцентре. У Леонидовича была двухкомнатная квартира в

финском
домике, на территории.

      Таковы уж наши дотошные
соотечественники,что должны о человеке знать

всё. Это о
мёртвых - или хорошо,или ничего. А о живых только всё! Пагубная

привычка
Петра Леонидовича была жалкой каплей в море знаний о нём. Да и ре-

путации ему
она не портила. Несмотря ни на что, он слыл человеком миролюби-

вым и
мягкосердечным. И в профессии ас!

      А раз он попал и к нам на разбор, так не
всё же о достоинствах, надо

по
справедливости и о недостатках сказать. В профессии - ас, а вот в жизни

 - не пришей рукав. Как гласит итальянская
пословица: "Tanto buon, che val





 

                                 - 48 -

 

niente!"
- "настолько добр,  что ни на что не
годен!".  Петр Леонидович же

считал как
раз наоборот - "это Варька у меня ни на что не годная.  Была бы

нормальная
женщина, давно бы на себе женила!".

      Ну раз уж о недостатках, так до
конца.  Левый глаз у Титкова с дефек-

том. С
неполным бельмом. И чтобы видеть правильно, ему приходится приспоса-

бливать
зрение,создавая для глаза определённый угол осмотра. Отчего, когда

он
трезв,  невозможно понять куда смотрит -
на собеседника или на его тень?

Злоязыкие
санитарки второго отделения, улыбаясь, говорят про своего началь-

ника:
"У Петюни один глаз на баркас, другой - на бабайки".  Ему это, по-ви-

димому,
удобств не доставляет,  поскольку во
время разговора приходится пе-

риодически
наклонять голову и смотреть на собеседника по-птичьи, боком.

      Когда, в первый день провожая жену на
работу, Савельев, постучав, от-

крыл дверь
в ординаторскую второго отделения, то остолбенел:  Титков сидел

под большим
портретом Наполеона!

      Твёрдый взгляд, крутая переносица, упрямо
склонённая голова. На ней -

треугольная
шляпа.  На плечи наброшен серый
сюртук.  Характерно скрещенные

на груди
руки. Никаких сомнений - Бонапарт! Не может быть!  Ну и чудеса...

Хотя в
таких учреждениях может быть, как говорится, всякое, но такое...  И

кто это
додумался его здесь повесить? В обычной жизни, в быту, он, конечно,

покровитель
всех сумасшедших и образное воплощение психоза с манией величия

и, тем не
менее, это - не повод для подобных вернисажей, хоть бы он был са-

мим
ангелом-хранителем и смотрителем всех психбольниц.  И потом, позвольте,

психиатрия
- наука, как-никак, и этакая фамильярность есть чья-то провинци-

альная и
неуместная, именно в связи с таким местом, шутка.

      Виктору всерьёз стало обидно за
психиатрию.  Хотя портрет достоверен

и выполнен
маслом и неплохо, но здесь его быть не должно!

 

      - Чего ты застрял в дверях? Проходи.

      Савельеву уже была известна манера  Петра Леонидовича  знакомиться и

начинать
разговор с незнакомыми, не представляясь, безо всяких приветствен-

ных
ритуалов и даже без  з д р а с ь т
е.  Он начинал говорить так, словно

продолжал
незаконченную только что мысль.

      - Твоей жене будет у нас не плохо. Я на
персонал не ругаюсь.

      Узнав, что Савельева после специализации
будет работать в мужском от-

делении
инсулиновой сестрой, идею одобрил:

      - Там старшая хорошая. А вот начальник
паршивый. И всё за главным хо-

дит.
Выслуживается, мошенник. Ты с ним разговаривал уже, нет? Так, "кувшин-

ное
рыло". А чего ты приехал сюда? Нравится... Понятно.  А до этого, в дру-

гих
психбольницах работал? М-м, вообще впервые... Трудно будет. Психиатрия

 - это специфика. Ничего, осилишь.

      Совершенно естественно, без натяжек,
Титков перешёл на разговор с Ан-

тониной и
стал вводить её в курс дела,оставляя подробности инструктажу ста-

ршей
сестры. Пока они беседовали, Виктор осмотрелся.

      В кабинете было малоуютно.  Рядом со столом заведующего стояли столы

для других
врачей. Не других, а для других, поскольку самих врачей не было.

Петр
Леонидович  был и руководителем, и
исполнителем всех врачебных манипу-

ляций в
отделении  на 100 (сто) коек.  Как говорится, сами пляшем, сами ап-





 

                                 - 49 -

 

лодируем.
Один из углов ординаторской, тот, по уличной стороне которого до-

лжна была
бы быть водосточная труба,отсырел и стал замшелым. Несколько сту-

льев,
выставленных в ряд у стенки, были настолько стары,что их истёртые на

сгибах и
заёрзанные сиденья, казалось, никогда  не
имели ни расцветки,  ни

товарного
вида, ни новизны. Наверное из уважения к их ветхости над ними та-

бличка -
ПРОСЬБА СОБЛЮДАТЬ ТИШИНУ.

      В проёме между окнами - стенд  "1870 - В.И. Ленин - 1970"  с подзаго-

ловком
"Сто пламенных лет". Какой огонь бушевал в голове того, кто счислял

эти годы?
Понятны причины, по которым запрещены портреты вождей в этих сте-

нах. Но в
1970 году, году столетнего юбилея со дня рождения В.И.Ленина, за-

преты
бесполезны.  Большие и малые, аккуратные
и неряшливые, продуманные и

совершенно
безмозгло оформленные планшеты  и
затянутые кумачом щиты с изоб-

ражениями
сцен из личной и общественной жизни Владимира Ильича развешивали-

сь с
чиновничьим рвением там и сям. Подчас бездумно.  Это потом притчей во

языцех стал
долго висевший по различным общественным местам,в том числе по

психбольницам
и тюрьмам, плакат - "ВЕРНОЙ ДОРОГОЙ ИДЁТЕ, ТОВАРИЩИ!",  и на

нём Ильич в
кепочке с приветливой ладошкой. И если в таких неподходящих ме-

стах, как
бани и базары, он смотрелся глупо, то по ш е р ш а в к а м  и по

б е с т о л
к о в к а м  ещё и глумливее.

      Вообще у нас в стране, говоря о Ленине,
как о вожде и гении, поступа-

ют с его
именем совсем панибратски и, если будет позволительно так сказать,

даже
амикошонски. Виктор своими глазами видел 
(нет, не в этом году, немно-

го раньше)
выведенную через трафарет на табачном киоске надпись  - "ЛЕНИН -

друг всего
прогрессивного человечества!".Впереди фразы - манюсенькое знамя

нарисовано,
а сзади - серпок с молотиком. К чему это?

      При чём тут табачный киоск?

      Ведь Владимир Ильич,  возможно будучи другом всего прогрессивного
че-

ловечества,  не был (и это исторический факт!) ни заядлым
курильщиком,  ни

старшим
мастером на, допустим, известной табачной фабрике Дурунча в Кремен-

чуге,ни
неутомимым сторонником курения работниками Совнаркома славных папи-

росок
"ф р у - ф р у" во время заседаний.

      Не стоило бы, думается, даже про Иосифа
Виссарионовича писать на стё-

клах
Главтабака. Хотя он и крепко курил, дело связано с политической бесце-

ремонностью.  Нельзя же писать где попало - "Да
здравствует товарищ Сталин

- наш
дорогой друг, вождь и отец!" - а ведь писали...  Несмотря на то, что

правота
провозглашаемого непреложна. Всё должно быть уместным!  А так - бу-

дет
отдавать затасканной шелудивостью "собаки - друга человека".

      Иные подумают: глумится пишущий.  А тот, кто заставляет изобретать и

изображать
подобное, он - в своём уме? Писать такое или писать о таком - в

чём больше
глумления? Стыдно говорить об этом бесстыдстве, но ведь это всё

 - глупость нашей жизни.  И она, к сожалению, уже мало кого удивляет,
толь-

ко разве
что таких чудаков,как Савельев. И почему не стыдно этакое вынести

на улицу, а
с улицы перенести это на страницы книги для всеобщего осмеяния

должно быть
стыдно?!

      При том, едва ли не все средства нашей
массовой информации постоянно

кошпыряют
Америку за то, что она-де не стесняется 
ни свой флаг, ни извест-

ные и
великие имена выносить на майки, трусы и на туалетное мыло. Так не в





 

                                 - 50 -

 

этом ли
"догнать и перегнать" её, вредную, мы решили?

      В верноподданическом угаре  бонзы от агитации и на табачный киоск вз-

валивают
миссионерскую функцию  (а точнее,
функционерскую миссию) быть про-

водником в
народ пустопорожних истин. О глухоголовое невежество! Вот уж то-

чно: играй
дудка, скачи дурак!

      Впрочем, 
и соответствующие, вроде бы, делу надписи продумывать тоже

не мешает.
В своё время, в начале пятидесятых годов, на табачных, опять же,

киосках
красовалась такая надпись - НА ПАПИРОСЫ Я НЕ СЕТУЮ, САМ КУРЮ И ВАМ

СОВЕТУЮ! Да
ведь это когда было, а то ведь сейчас... Хоть сейчас, хоть тог-

да, хоть
когда, известно давно: чиновник без ума, но с пылом.  Не глядя по

сторонам,
но только вверх, будет, выслуживаясь, 
землю рыть  с необычайным

рвением,
опошляя любую благородную идею. Занехаивая любую идею!

      - Ничего страшного, обкатаетесь,- вывел
из задумчивости Савельева не-

громкий
голос Титкова. Он уже окончил свои обьяснения Антонине и теперь во-

влекал и
Виктора в общий разговор.

      - Но здесь плохо. Очень плохо.  Народ в больнице такой: говоришь спо-

койно - не
понимают, а когда кричишь - обижаются. И главный давит всех. Не

будешь
подлаживаться - сжуёт. Уезжать думаю.  И
ты тоже уедешь отсюда. Ты -

хороший
человек. Не уживёшься с ними. Я ж вижу! У нас ведь как? Как в "при-

личном
борделе": пришёл, тебя проверили и, 
если ты не совсем чист...  для

этой грязи,
так и иди - не порть наших девушек. Возвращайся к старым знако-

мым. Новых
не заводи.

      И, вздохнув, он горестно добавил:

      - И выживают неугодных. Удаётся.
Сплочены.

      Савельев согласился с ним:

      - Партия сильна сподвижниками!

      Титков вскинул на него глаза:

      - Ты что, партийный?

      - Нет. А вы?

      -
Куда мне...

      - А кто из врачей тут партийный?

      - А кому из врачей тут партийному быть?
Смеёшься?

      - Что ж, и парторганизации нет?

      - Поживёшь, сам увидишь что тут есть, а
чего тут нет. Если по работе

что нужно
будет, ты спрашивай. Я помогу. Что знаю - расскажу. О жене не во-

лнуйся.
Месяц покрутится с хрониками, смысл дела схватит. Смена научит.

      Дверь рывком распахнулась и на пороге
встал гоголем Хасьев. Савельев

от
неожиданности опешил.

      - Вы почему не работаете?  Почему вы, Виктор Николаевич, не на своём

рабочем
месте? Почему вы, Пётр Леонидович, делом не занимаетесь?

      - Да у меня по сути и рабочего-то места
ещё нет, - первым ответил Са-

вельев,- и
потом, мы вот с Петром Леонидовичем... я вот жену на работу при-

вёл, он её
в курс дела вводит.

      Хасьев, не слушая обьяснений  и 
звоном забивая глухой голос Виктора,

снова
начальственно зачастил:

      - В рабочее время  каждый 
обязан  находиться на своём
рабочем месте.

Что вам по
поводу вашей жены неясно, что непонятного?





 

                                 - 51 -

 

      Савельев открыл было рот, чтобы сделать
более толковое объяснение,но

Хасьев уже
вышел и с порога в коридор прокричал в ответ:

      - Прекратите бездельничать!  Идите на своё рабочее место  и там рабо-

тайте.
Собрались, понимаешь...

      Виктор уже насмотрелся  на 
начальников с ужимками заезжих примадонн,

но чтобы
вести себя так...  Мужчине! Простите, не
пристало.

      Савельевы встали.  Титков подал руку Виктору и посмотрел на
него, из-

бочась. Улыбнулся.

      - В психиатрии сложные характеры не
только у пациентов,но и у врачей.

Смотри,
щупая тебя, он наседать будет.

      Савельев отгоняюще махнул рукой и, кивнув
на портрет, спросил:

      - А этот какими судьбами здесь?

      - Филипп-то, Пинель?

      - Кто?!...

      - Филипп Пинель. Ты что, не слышал
никогда о том, кто первым снял це-

пи с
больных в Сальпетриере? Да-да, это он. В первом отделении один способ-

ный и
мастеровитый малый лечился - вот он в благодарность и нарисовал.

      - А я так мысленно расходился в
протесте..., - облегчённо проговорил

Виктор и
рассмеялся.

      - Кстати, - Титков переменил положение
головы,- собираясь снять цепи,

Филипп
пришёл к члену Конвента - Кутону, у которого поначалу не хватило ду-

ху
разрешить ему провести в жизнь задуманное. Но, поколебленный настойчиво-

стью
Пинеля, он сказал так: "Делай, как знаешь, гражданин,  только я боюсь,

что ты
первый падёшь жертвой собственного безрассудства, и они разорвут те-

бя
первого". Я бы те цепи на нашего главного надел!

 

                                   3

 

      Дежурство.  Ощущение лёгкой тревоги:  первое, всё-таки.  "А л е р т -

н о е  состояние, - уже квалифицированно заключил
Савельев,- неясные опасе-

ния,
предчувствие возможной беды". 
Возможной, но не обязательной. Пробьём-

ся!
"Мы армию нашу растили в сраженьях".

      После пятиминутки в третьем отделении,
Савельев пошёл в первое.

      Кабинет заведующего мужским отделением,
Ноздрина Владимира Алексееви-

ча, у
которого Виктор должен был принять дежурство,а с ним ЖУРНАЛ ДЕЖУРНЫХ

ВРАЧЕЙ,
больничный штамп и ключи  от
сейфа,находился в полуспокойном корпу-

се, и в нём
ещё шла пятиминутка.  Ноздрин имел
обыкновение проводить её не

менее
получаса. "Тётимотина тягомотина" 
-  так характеризовал Щёголев сие

действо.  Владимир Алексеевич считал вредным спешить и
за это время каждый

сотрудник
сполна получал своё.  Заглянув, Виктор
вышел на улицу и решил по-

ка зайти на
пищеблок,  сделать закладку продуктов на
обед.  Пробу завтрака

снимал
утром отдежуривший врач.

      Середина сентября. Золотое тепло бабьего
лета.  Деревья стоят ещё зе-

лёные.  На некоторых часть листьев пожухла в жару, а
часть обнесли суховеи.

Воздух
ослепительно прозрачен, от чего небесная голубизна  просматривается,

кажется,аж
до Господних Чертогов. Паутинок пока нет,а вот пушинки иван-чая

уже
полетели.





 

                                 - 52 -

 

      - Погода сегодня-а!... Кто помер -
кается, - приветствовали его пова-

рихи. Это,
доктор, в честь вашего первого дежурства.

      - Спасибо на добром слове. А по-моему
погода и ваши интересы учла то-

же, честь
по чести: пора-то ведь ваша - дамское лето. Ну, чем вы нас сегод-

ня
потчевать будете?

      - На утро была  каша пшённая с помидорами, - затараторила
старшая из

поварих,
тетя Вера и стала накладывать её в кастрюльку Виктору с собой. Са-

вельевы, по
разрешению Хасьева, платя в кассу больницы, питались с кухни.

      - А на обед будет супчик с фрикадельками,
- тётя Вера и говорила,  и

снаряжала
кастрюльку с одинаковым проворством, - и макароны по-флотски. На

третье, как
водится, компот из сухофруктов. И на ужин 
-  каша гречневая с

маслом,
хлеб, молоко.

      - Что ж, с таким рационом жить можно.
Добре!

      Савельев выполнил формальности.
Расписался.

 

      Ноздрин сидел в кабинете один и,
сглатывая  набегавшую слюну, с упое-

нием курил.
Виктор протянул ему руку.

      - Как отдежурилось? Что было интересного?

      - Так, как обычно.  Сдаю тебе, 
Виктор Николаевич, всё в порядке. Во

втором
отделении осмотришь тяжёлую больную Долгову. Она второй месяц умира-

ет,никак не
помрёт. Тянем пока. И из вашего отделения переведена и заслужи-

вает
внимания Харагезян - беспокойная армяночка с идеями самоубийства.  Ос-

тальное
смикитишь на месте сам.

      Они, почти одногодки, договорились быть
на "ты",  но по имени-отчест-

ву. Виктор
пытался как-то обратиться к нему только по имени,  но не получи-

лось.  Тот выглядел внешне старше и старообразность
эта шла от одутловатос-

ти и
вахловатости фигуры.

      - У меня отделение переполнено.  Если привезут без выраженной симпто-

матики,
постарайся отбояриться. Ну, если уж что-то такое, тогда...

      Он тяжеловесно посмотрел сквозь
близорукие стёкла очков на Савельева

и,
затянувись, спросил:

      - Как работается на новом месте?

      - Всё абсолютно новое, трудновато.

      - Ты что, никогда сумасшедших не видел?

      - Видеть видел, но никогда не лечил. Их
описывать уметь надо.

      - Учись у дежурных сестёр. Они умеют это
делать классно. Не хуже нас.

Да ты что
видишь, то и пиши. Поменьше терминологии, побольше беллетристики.

Что
непонятно - спрашивай.

      - Да я и так не сильно стесняюсь.

      - Твою жену как зовут?

      - Антонина. ... Николаевна.

      - У вас что, один папа? - пошутил
Ноздрин,- правда, мою жену тоже Ан-

тонина
кличут. Только Михайловна. Заходи при случае на досуге, покалякаем.

      - Спасибо, как-нибудь. В свободное время.

      Владимир Алексеевич задавил жёлтыми
пальцами окурок и придвинул к се-

бе кипу
историй болезней. Виктор изумился:

      - Ты сам, один... всех ведёшь!





 

                                 - 53 -

 

      - Да нет, - замялся Ноздрин, - Марк
Григорьевич у нас в отделении со-

вмещает на
полставки.

      - А ты, персонально, сколько ведёшь
больных?

      - Бывает и семьдесят, бывает и сто.

      - ...!

      - А чему ты удивляешься - тебя то же
ожидает. Это нас сейчас так ещё,

шестеро. А
по нормам должно быть вдвое больше. 
Недоукомплектованы - вот и

тянем.

      - Ну ладно, бурлак, тяни. Не буду мешать.
Пошёл дежурить.

 

      Виктор спустился со ступенек. Наискось
прошагал к беспокойному корпу-

су и
постучал в закрытые двери.  Специального
ключа - г р а н к и - у него

ещё не
было. За дверью слышался неясный шум, и он постучал повторно.

      - Да подождите! - крикнули оттуда.

      Виктор приложил ухо к двери и стали
слышнее отдельные голоса и топот

многих ног,
лязганье кроватных сеток, глухие стуки падающих - как-будто па-

дающих! -
тел и вещей. Это был не рабочий шум. Там было неладное.

      - Откройте! Дежурный врач.

      - Да, доктор миленький, да подождите ж
пока. Ой, Господи!...

      Виктор снова прильнул к двери.  Хоть бы щель какая!  Что там происхо-

дит? Может
помочь надо? Ясно, что-то не так.  За
дверью слышались отборные

матюки,
шарканье, возня и опять какие-то стуки. Хриплый мужской голос кома-

ндовал,
расставляя силы и призывая поостеречься. Ожидать пришлось минут де-

сять.
Наконец замок клацнул и в дверном проёме встала санитарка, пахуче по-

тная,
красная и взъерошенная.

      - Что случилось? - Савельев вошёл в
отделение.

      Шестеро крепышей из больных возились с лежащим
на полу и сопротивляю-

щимся
человеком.  Его высвобождали из-под
одеяла и связывали ему руки.  На

губах у
него кровавилась слюна. Он мычал что-то нечленораздельное. Все кро-

вати были
перевёрнуты,подушки разбросаны как попало. Кружились перья и пух.

Санитарка
заперла дверь и, приговаривая, теперь шла за спиной Савельева:

      - Вы нас извините, доктор, некогда
было.  Иначе бы он нас всех поуби-

вал. Это
больной Ерохин, эпилептик. У него был припадок, а потом он не зас-

нул, как
оно бывало обычно,а подскочил, глаза вытаращил. Санитар - вон там

стоял - он
его ногой в живот.  Я же на дверях - всё
вижу, а отойти не могу.

А Нину
Терентьевну, нашу сестру-хозяйку, двинул так, 
что она ударилась об

кровать и
повалилась на пол. Он тем временем забежал в дежурку,схватил сто-

явшую там,
чёрт-те откуда, лопату и стал искать Нину. А она под кровать за-

лезла. Он
не нашёл её и давай бросаться на всех. 
Угрожал расправой. Вон -

Петьке
Стовбе часть уха отсёк и себя всего раскровянил.

      - Едва скрутили, - проговорил
отдышавшийся наконец санитар, - хорошо

вот хлопцы
быстро навалились и не дали ему разгуляться, а не то б...  Сили-

ща-то сразу
- бычья!  А в этой смене из мужиков  я один, да и то, в сравне-

нии с ним -
тьфу!

      Охающую Нину Терентьевну отвели в
процедурную  и  дежурная сестра по

указанию
Савельева ввела и накапала ей необходимое. 
Обработали ухо и Пете

Стовбе, так
некстати подвернувшемуся под горячую руку Ерохину. Того, кто ле-





 

                                 - 54 -

 

жал на
полу, то есть, самого Ерохина подняли на кровать и теперь привязыва-

ли за руки
и за ноги к спинкам и сетке.  Он выл, бил
головой  из стороны в

сторону и
всячески изворачивался. Послали за Ноздриным.

      Никогда не видевший подобных расстройств
Савельев, не знал чем и как

снимается
это и что будет с больным дальше.

 

      Вошедший Ноздрин глянул на лежавшего
Ерохина, потом исподлобья на Ви-

ктора,
понял его смятение и коротко бросил: "Сумерки!". Ерохин стал рычать

и биться
головой и телом о металлическую окантовку сетки кровати.  Санитар

придерживал
его.  Завотделением распорядился ввести
магнезию и глюконат ка-

льция в/м,
седуксен в/в и подготовить,  если не
успокоится,  хлоралгидрато-

вую
клизму.  К удивлению  Савельева, которому казалось,  что Ерохина унять

нет
возможности, больной вскоре затих и заснул. А Ноздрин начал выяснять и

спрашивать
у санитаров и медсестры с чего всё началось и 
ОТКУДА В ДЕЖУРКЕ

ВЗЯЛАСЬ
ЛОПАТА, почему сотрудники не проявили должной распорядительности и

допустили
бучу в отделении, где за порядком должен быть глаз да глаз?

      - Дежурную сестру ко мне в кабинет, для
обьяснения, - и пошёл к выхо-

ду,
сутулясь и шаркая давно нечищенными туфлями со стоптанными вовнутрь ка-

блуками.
Стоявшая в дверях санитарка, в спину ему тихо проговорила:

      - Коля Мордовцев и так тебе всё доложит.

      Савельев наклонился к ней и так же тихо
спросил:

      - А кто этот самый, Коля Мордовцев?

      - Да есть тут у нас один докладчик. Они
только ему и верят.

      Начинали чувствоваться подводные камни.
На выход затребовали дежурно-

го врача -
"поступает больной в мужское отделение".

      У дверей врачей остановил  больной Назаренко  и, показывая синяк под

глазом,
стал утверждать, что его, якобы, ударил санитар. Ноздрин гневно за-

пыхтел и
начал задавать вопросы, уточняющие подробности, но выяснить сходу

не
удалось  и  тогда он задал вопрос напрямую - "кто из
санитаров  его уда-

рил?".  Николай Иванович начал мяться, смотреть  то в пол, 
то по сторонам,

потом
раздумчиво сказал:

      - Да знаете, Владимир Алексеевич, может
это и не санитар вовсе,а про-

сто моча
мне в голову ударила.

      Савельев улыбнулся. Ноздрин
хмыкнул,крутнул головой и улыбнулся тоже.

Заулыбался
и Назаренко, отходя к поджидавшим его "болельщикам" и жаждавшим

узнать кто
же виновник случившемуся, и что решил врач. Не успел он сделать

к ним и
двух шагов, как его обступили с вопросами - "ну как, что сказал?".

      - Да что сказал? Ничего толком не сказал!
Предполагает, что это моча

в голову
ударила, от того и синяк, - с очаровательным разочарованием заклю-

чил он и
сокрушённо махнул рукой.

 

                                   4

 

     Приёмного покоя в Ольховке не было и
дежурные врачи вели приём в бане.

Точнее, в
предбаннике. В определённом смысле это было даже удобно. Больных

тут же,
особенно если они бывали завшивлены (а в психиатрии такое - не ред-

кость, ибо
многие, бродяжничая в психозе долгие недели или скрываясь от лю-





 

                                 - 55 -

 

дей, ни
разу не моются и могут быть в жутком антисанитарном состоянии. SОS-

тоянии!),
стригли, обрабатывали и купали. Из отделения, куда поступал боль-

ной, за ним
приходили санитары с бельём и сопровождающие из числа лечащихся.

 

      Поступал, так называемый, повторный
больной.  Диагноз (надо заметить,

что
неумение диагностически ориентироваться 
очень тяготило Савельева) был

известен и
поэтому уже обозначен дежурной медсестрой на обложке истории бо-

лезни:
маниакально-депрессивный психоз. 
Поведение было, безусловно, каким-

-то
маниакальным, "потому что на депрессию это мало похоже",- с убеждением

подумал
Савельев.

      Сопровождавшему больного милиционеру  Савельев предложил сесть.  Тот

сел, устало
вытянув ноги, и неожиданно признался:

      - Вот, доктор, уже которого к вам
привожу. И что? Такого бывает в пу-

ти
насмотришься и наслушаешься, что иногда со страхом думаешь  - 
"а вдруг

они вот
этим и меня "опыляют", и я сам такой со временем буду?". Тяжёлая
у

вас работа!

      - Ваша не лучше.  Но я думаю, что раз уж вы нам не первого
привозите,

значит
иммунитет у вас уже имеется.  И ещё, вы от
случая к случаю, а мы-то

всю жизнь с
ними одним воздухом дышим.

      - Вот и я удивляюсь тому,что вы не все
подряд со странностями. Среди

вас,
психиатров, вполне разумные люди встречаются.

      - Ну, спасибо, обнадёжили и уважили.

      Поступавший молодой человек был на вид
лет 27-28, шумлив, безудержно

болтлив и
надоедливо весел. Просил называть его Амманом - "мне это имя оче-

нь
нравится". Сказал, что он по национальности казах.  Черты лица убеждали

в этом.
Паспорта при нём не было. Лишь мутуз с туалетными принадлежностями

и
несколькими книгами по философии. Он был санитарно запущен: волосы - пат-

лами, ногти
- хоть картошку сажай, носки - невменяемо пахнущи и заношены.

      "Экспонат не для  к у н с т-, а для  с к у н с-камеры",- сострил про

себя Виктор
Николаевич и улыбнулся.

      - Вот вы улыбаетесь, доктор, а не
знаете,- безумолку частил он,- что

мы с вами
отчасти коллеги:  я ведь бросил
мединститут на втором курсе.  Не

смог
продолжать учёбу, потому что дважды перенёс операцию на почке.  Жил в

общежитии,
а какие там условия - сами знаете. 
Соседи по комнате, люди гад-

кие,
третировали меня:  и мочились в
постель,  и камни на грудь среди ночи

клали,  и рукава у пиджака зашивали... Я все эти
пытки сносил спокойно, хо-

тя жил
очень тяжело и, честно говоря, не на что мне было жить.  Родители у

меня -
преклонного возраста, помогать некому,а работать в связи с болезнью

почки, было
запрещено. Бедствовал.

      - Не было мысли потребовать от врачей
инвалидность? - поинтересовался

Савельев,
разглядывая грубый рубец на боку и спине Аммана,- или хотя бы ака-

демический
отпуск взять?

      - Вы ж слушайте.  Я ж говорю вам, что решил сам по себе все
пытки сно-

сить
спокойно. Решил не поддаваться и громить своих мучителей на всех комсо-

мольских
ассамблеях. И что вы думаете - ну где справедливость! - после моих

обвинительных
речей,ради которых я прочитал Гегеля, Фейербаха, Карла Маркса

и всего
Ленина...





 

                                 - 56 -

 

      - Всего?!

      - Да, всего. На меня стали коситься. А
мои обидчики, действуя по при-

нципу
"весь мир - бардак, все люди - б...", не унимались и продолжали меня

притеснять,
по-видимому считая за одного из сведённых ими в группу "все лю-

ди
..." и т.д. по принципу, который я вам только что рассказал.

     Савельев внимательно выслушивал его,
невольно ловя себя на мысли, что,

несмотря на
обильную речевую продукцию, 
непоседливость и чрезмерную жести-

куляцию, а
также всевозможные ужимки, позы и изречения, 
Амман  производит

впечатление,
хотя и неординарной, но удручающе нудной личности.

      Возмущало то, что его коллеги - будущие
врачи, гуманисты! - так отно-

сились к
нему, больному человеку с неустойчивой психикой.  Как у них подни-

малась рука
делать такое!? Даже с учётом простого уважения к другой личнос-

ти это
трудно представить себе.  Разве не видно,
что он,  будто дитя малое,

совершенно
беспомощен в самых громогласных речах своих. О, жестокосердие и

зловредие
человеческие, нет вам смерти!  Как
говаривала незабвенная бабуля

Оля, -
"это всё проявления антагонизма и контры".

      Удивляло Виктора и то,  что какими бы болезненными ни были высказыва-

ния
Аммана,  все они имели реальную основу и
преимущественно были спровоци-

рованы и
подстёгнуты  всеми возможными средствами
со стороны вроде бы здра-

вомыслящих
людей. Неужели никто ни в жизни, ни в мединституте не видел,что

перед ними
больной человек?

 

      Словоизлияние продолжалось. Савельев
сосредоточился.

      - А особенно я ушёл в себя, прочитав Сунь
Ят-сена. Вы же знаете, что

он, вождь
Синьхайской революции 1911 - 1913 годов, был тоже медик и как бы

не
психиатр. Родом из провинции Гуандун, он был более известен в своих мес-

тах под
именем Сунь Вэнь и числился в таких невероятных преступниках,  что

за его
голову власти давали сто тысяч лянов. Вам интересно?

      - Довольно-таки, - сказал, немало
удивляясь познаниям Аммана, Савель-

ев.

      - Так вот он и его молодые сообщники
мечтали увидеть Китай свободным

от тирании
Маньчжурской династии Цин.  Для этого
революционерами были заго-

товлены не
только топоры и огнестрельное оружие, но и ножницы,  чтобы с са-

мого начала
бунта отрезать косы - символ приверженности к чужеземному строю.

Но они
верили, что знамя Синчжунхоя, Союза возрождения Китая - на синем фо-

не
восходящее белое солнце - ещё заполощется 
над восстановившим свою суве-

ренность
китайским государством!

      - Итак, Сунь Ят-сен был медиком.

      - Да. И мне у него встретилось выражение
- "людей губят не болезни,а

условия
жизни".И я занялся разоблачением окружающей меня глупости. Сам для

себя я
начал проводить расщепление двуличности с целью выделения истинного

лица
мещанства. И понял, что только окислив мышление обывателя (в присутст-

вии
катализатора неприятных для него фактов) можно восстановить понятие че-

ловеческого
достоинства и благородства.В этом деле мне давали силу мёртвые

Камо и
Дзержинский. Но чёрные силы оказались сильнее меня!

 

      Амман вскочил со стула и с запенившимся
ртом продекламировал:





 

                                 - 57 -

 

                  - И снова споры, перебранки,

                    И снова Маркса первый том.

                    С душой, как прежде,
наизнанку

                    Попал я в этот "жёлтый
дом"!

 

      У Савельева на секунду проскочила
мысль,  что он присутствует при но-

вом
прочтении романа "Дон Кихот", до того невероятно чётким  было 
совпаде-

ние
впечатлений от того и этого случаев. 
Милый, безвредный человек! От че-

го его
лечить? От того, что вокруг были негодяи? 
От того, что жизнь сложи-

лась так
мерзко, а, вернее, не сложилась? Чем можно лечить человека,  отби-

вающегося
от наседающей на него жизни - неужели тоже аминазином?  У-у, 
ка-

кой
удивительный препарат!

      Амман тем временем, казалось, забыл о
прозе. Савельев сидел молча,не

прерывая.

 

         - Умело и бесстрашно              За нелегал и книги

           Дзержинский воевал.             Он в царский суд попал

           С него, как с коммунара,        Там бюрократ двуликий

           Пример я в жизни брал.          Двуликих защищал.

 

           Он часто был голодным           Там прокурор двуликий

           И хлеб сухой жевал,             Двуликим только рад,

           А бюрократ двуликий             А комендант той клики

           Утробу набивал.                 Марксисту не собрат!

 

      На лбу бывшего студента выступил пот.
Савельеву было жаль его - такой

непомерный
пыл перед такой малочисленной аудиторией. 
Но прерывать не стал.

Каждый
занимается своим делом:  больному надо
высказаться, врач обязан выс-

лушать.

 

     - Когда кипим от возмущенья,        Как человек, он жаждал правды,

       Готовы мы строчить в ЦК,          Как вождь, её добился он.

       Но мы не видим человека           Для бесхребетных карьеристов

       В момент сей. Видим дурака!       Его труды - всегда заслон.

 

       Мы сотни раз давали клятву,       Борьба за правду есть горенье.

       Но сотни раз катились вниз.       Кривить душою - значит гнить.

       А слабодушных защищая,            И эти два противоречья

       Мы заключаем компромисс.          Никак нельзя объединить.

 

       Когда идёшь дорогой правды,       Но
если ты, кривя душою,

       Будь непреклонным весь свой век   Пополнишь тем двуликих полк,

       И в том тебе примером будет       То из тебя, попомни слово,

       Великий вождь и человек.          Уже не выйдет, парень, толк!"

 

      Амман, обливаясь потом, вскинул руку
вверх кулаком.

      - Это, доктор, моё кредо. С ним я умру!





 

                                 - 58 -

 

      - Не спешите с этим. Расскажите, что
послужило поводом к тому, чтобы

вас
госпитализировать в психбольницу?

      - Я ехал чинно и тихо в автобусе и
высказывал накипевшее людям, ехав-

шим рядом.
Меня не поняли. Тогда я для успокоения нервов применил йоготера-

пию. Иными
словами, задрал ноги на стекло.

      - Очень воспитанно...

      - А что мне оставалось делать,  если общественность ещё больше возвы-

сила на
меня свой возмущённый голос. Тем более, что я ехал без билета. Тог-

да я взял
свою трудовую крестьянскую шапку, вытер ею все загрязнённые мною

места,
купил билет назло кондуктору и пошёл пешком.

 

                  - Будь я на 20 лет моложе
плотью

                    И юной бесшабашностью умён,

                    Я бы влюбился в девушку
Авдотью,

                    Принцессу николаевских
времён.

 

      ... Савельев, проговорив с ним ещё час,
позвонил Ноздрину и предупре-

дил о
поступающем в его отделение.

      - А-а, этот казах с МДП уже лежал у нас
раза четыре.  У него постоян-

ные нелады
с властями и он своим правдоискательством всем насточертел. Кла-

ди его,
давай.

      - А что у тебя за нелады с властями? -
спросил Савельев, - можно мне

на
"ты", мы ведь по возрасту недалеки?

      - Можно, дорогой доктор.  Со мной ещё никто так не разговаривал, поэ-

тому
можно.  Короче, мне ведь жить не на
что,  старики мои немощны, пенсии

или там
какой-нибудь стипендии не имею - вот и пошёл я в райисполком по ме-

сту
жительства.

      - Он - БОМЖ, доктор, - пояснил молчавший
до того милиционер  и, видя

непонимание
в глазах Савельева, раскрыл аббревитатуру,- "без определённого

места
жительства".

      - Позвольте, позвольте, моя родина - СССР
и я пошёл в райисполком не

во Франции,
а по месту жительства. Но там меня ждало коварство: пока я раз-

говаривал с
ответственным товарищем, другие - безответственные товарищи! -

вызвали
машину вот с этим милиционером и я не успел там ни доказать, ни до-

сказать.

 

      Вадим, с которым Виктор  поделился впечатлением  от первого пациента,

резюмировал:

      - У него такой же
маниакально-депрессивный психоз, как я - племянник

Мао
Дзе-дуна. Там шизофрения или эСЦХ - SCH - по первым буквам.  Голая, не

вызывающая
сомнений эСЦХ. А ты - эМДП (МДР)!

      - Так а Ноздрин, когда я ему сообщил, о
шизофрении ни слова.  Разве

может
быть,  чтобы одному и тому же больному
разные врачи  ставили разные

диагнозы?
Разве эСЦХ и эМДП похожи?

      - У такого деятеля, как Ноздрин, не
только всё похоже,  но и лечится

на
удивление всё одинаково. Он аминазином подряд все болячки лечит, от бре-

да до
депрессий. И не подкопаешься - универсальный нейролептик. Учись у не-





 

                                 - 59 -

 

го, он тебя
многому научит.

      - Я думал он разбирается неплохо - опыт
всё-таки.

      - Твой Ноздрин  также разбирается в психиатрии,  как известное живот-

ное в
апельсинах. Ты же смотри, ведь больной сам 
говорит о расщеплении. А

это -
ведущий признак шизофрении. К тому же, во-первых:  философическая ин-

токсикация
- Гегель, Фейербах и прочие идеологи...

      - Я и не знал, что увлечение философией -
признак шизофрении.

      - Не перебивай, узнаешь. Во-вторых:
процессуальная обнажённость. Что

это такое,
незнакомому человеку и вдруг - "весь мир - бардак"?! Так только

я могу
сказать, - и захохотал довольный, - и наконец, в-третьих: вот ты го-

воришь -
"он нудный", а ведь это - эмоциональная блёклость, несостоятельно-

сть и, как
следствие, личностная непродуктивность. Чего он в жизни достиг?

И помимо
того, что я перечислил, ещё имеется немало разного, что не сильно

бросается в
глаза, но есть. Например, тенденция к бредообразованию. К чему

противостоять
властям? Ни один нормальный человек этого делать не будет. И

так ясно,
что одному эту систему не раскачать - она сложилась, и  когда на-

вернётся и
сгинет неизвестно.

      - Я бы, безусловно, решал всё и
действовал по другому. Ну уж ноги бы

на стёкла
не водружал! Я бы начал с организации. 
Но я не об этом, а о том,

что мне
открыл этот случай:  чем выше власть, тем
меньше над тобой людей и

тем ближе
ты к звёздам.  И руководителям  поистине нужно  обладать орлиным

зрением,
чтобы не переставать видеть оставшихся там, внизу. В безвестности.

      - Витюня, дорогой мой, хочешь я дам тебе
всегда добрый совет: не будь

глупей, чем
ты есть - не лезь в политику. В психиатрии он, как нигде, поле-

зен и
уместен,  потому что к нам люди
поступают, сорвавшись с острия социа-

льных
проблем. В психологическом отношении мы ближе всех к политике.

 

                                   5

 

      - Я тебя понял -  за совет спасибо!  - я врач и только врач, я - вне

политики, -
огорчённо проговорил Савельев.

      - Это не так уж мало, особенно в тех
случаях, когда твои действия со-

чтут
превышающими должностные полномочия. Такие, как Хасьев.

      Отношение больного Аммана к властям были
понятны Савельеву:  человек

защищал
себя. А вот отношение власть предержащих, даже не удосужившихся ра-

зобраться в
чём дело, не говоря уже о том,  чтобы
как-то помочь и поспешив-

ших
затолкать мешавшего и неудобного в психбольницу - такой оборот дела был

непонятен и
раздражал Виктора. Неужели так уж необходимо всех тянуть в ста-

ционар?  Разве нельзя было в амбулаторных условиях
чем-то помочь, купирова-

ть состояние,
просто выслушать и успокоить его?

      - Идеалист!  Вы, сударь, идеалист и такой, что можно
подумать вас ма-

ма до
вчерашнего дня в себе носила.

      - О такой жизни я не имел
представления... - голос Виктора упал.

      - Тыщу лет и не иметь бы его!  Но приличная зарплата заставляет зани-

маться
этим. Невзирая на...

      - А как он живёт?  На что и зачем?  Ведь он же - интеллигентный чело-

век. Как
можно так жить! Не представляю, представляя себя на его месте.





 

                                 - 60 -

 

      - Ну, что ты, прикажешь утопиться?  Он - больной. 
Прежде всего, он -

психбольной,
а не интеллигентный человек.  И у него
такая жизнь. На что? У

государства
таких миллионы, а заниматься благотворительностью оно предпочи-

тает под
девизом - "кто не работает, тот не ест".  Зачем он после этого жи-

вёт? - это
уже другой вопрос.

      Интересную мысль высказала одна больная
Савельева на тему - "что зас-

тавляет
людей жить?".

      Результат жизни предопределён.  Не секрет, какие бы высокие слова мы

ни
говорили, конец один - того, кто распорядился остальным долго жить,  за-

капывают.
Почему же люди живут?

      Во-первых: из страха умереть. Пугает
могила.

      Во-вторых: из любопытства - "а что
будет завтра?".

      В-третьих: жизнь процесс необратимый,
поступательный.  Без  обратных

рейсов.
Даже для лентяев. Недаром в древности у стоиков считалось - "Volen-

ten ducunt
fata, nolenten trahunt" - "желающего судьба ведёт, нежелающего -

тащит".

      Можно было  не соглашаться и спорить о частностях,  принимать или не

принимать
эту теорию, но в целом она представлялась Виктору оригинальной и

он,
примеряя её к себе и так, и сяк, решил, по перевешивающим соображениям,

что живёт
из любопытства. "Что день грядущий мне готовит?"  -  так
сказать.

И вот он
пережит. А много ль нажито? Неприятностей много. А ума? - Нет! Да

и
наживается ли он? Каждый день множит опыт, но не ум. Мы не становимся ум-

ней день
ото дня, мы становимся опытней, только опытней. А ум - это природ-

ное
свойство, врождённое качество, развивающееся вполне к пяти годам внеут-

робной
жизни. Это способность распорядиться всем богатством опыта. В связи

с этим
ясно, что много знать - не значит правильно мыслить.

      Рассказывают, однажды у Айвазовского
спросили:  читал ли он Пушкина?

"Нет,
не читал", - ответил художник. "Ну, как же так, ведь он -
гений!", -

попеняли
ему."Зачем мне Пушкин? Я - сам гений!" - скромно заметил Иван Ко-

нстантинович.

      В этой "побрехушке" -
определённый смысл: ум гения, да и ум вообще -

бриллиант,
всё остальное - оправа, прилагательное. В этом отношении приме-

чательна и
судьба самого Пушкина. Он погиб в 37 лет, прожив половину жизни,

но зная о
жизни решительно всё!  А Лермонтов прожил
27 лет... О каком зна-

нии жизни
можно говорить в этом возрасте с точки зрения зрелого возраста?

      Недаром Ираклию Андроникову тархановским
сторожем было сказано:"Про-

живи
Лермонтов столько, сколько Пушкин,  ещё
неизвестно, кто был бы Пушки-

ным!".

      Из этого следует: правильно мыслить - не
обязательно много знать. В

этом
смысле  (в смысле мысли)  опыт простых людей  -  пища
для разговоров,

опыт гениев
- пища богов!  Но, Богу - богово, а чёрт
за своё! Каждый свою

копну
молотит.

      Придя на перерыв домой, Виктор заметил на
своей кровати перемену: то

лежала в
головах подушка казённая, а теперь - пуховая лежит. Откуда?  Тоня

принесла её
от бабы Тоси. Подношение было сделано под тем предлогом,что ба-

бе
приснился сон, в котором к ней явился её незабвенный Степан Никанорович

и сказал:
"Хочешь, чтоб моей голове спокойно в земле лежалось, сделай поду-





 

                                 - 61 -

 

шку и отдай
её хорошим людям. Бог тебе судья!". 
Вот Анастасия Прокопьевна

и
расстаралась, и сделала, как ей  было,
якобы, велено и отдала подушку Са-

вельевым.

      Виктора это страшно возмутило - "я
не люблю подачек вообще,тем более

в основе
своей оккультного содержания!" - и попросил Тоню  подушку вернуть.

И впредь
таким делам не потакать.

      - Какого ещё оккультного? Обыкновенная
подушка. Ну, не спи на ней! Я

буду, если
тебе неприятно.

      - Да, мне неприятно, но и ты спать на ней
тоже не будешь.

      - Почему?!

      - Я сказал.

      - Что за тон? Объясни хотя бы.

      - Хотя бы потому, что эта подушка от бабы
Тоси.

      С неудовольствием подушка была
возвращена.  На самом деле  баба Тося,

видя, что
Савельевы спят на тощих больничных подушках, 
решила сделать док-

тору
приятное и придумала немудрёную версию. 
Виктору же более всего не хо-

телось быть
ей обязанным, поскольку он опасался, что Анастасия Прокопьевна

"заткнув"
ему рот злополучной подушкой, пусть даже пуховой,  приобретёт се-

бе право на
неограниченную возможность не вылезать из их дома.

      А навещать она стала Савельевых
частенько.  День через день.  То кор-

жик под
салфеточкой несёт, то компот в баночке тянет, то - сметанки кресть-

янской.
Причём, чувствуя негласное согласие Антонины, носить стала мимо Ви-

ктора всё
молча. И не спрашивая разрешения войти. 
Входя, прямо так и заяв-

ляла:

      - А то я и не вам несу.

      Её назойливость и бесцеремонность его
бесили и он, как-то не сдержав-

шись,
выговорил ей. Но, видать, пролетело мимо ушей. Значит предстояло пов-

торное
объяснение. И с бабой Тосей, и с "бабой Тоней", как про жену не без

обиды
подумал Виктор. Он был убеждён: дом, семья - понятие закрытое.

      Чтобы выйти из осады досады,  он решил написать письмо домой и лучше-

му
институтскому другу Сашке Одгасу, служившему на Севере  полковым врачом

в
доблестной морской авиации. Но прежде всего - своим.

 

      "16 сентября 1970 года.                       хут. Ольховников.

 

                 Здравствуйте, наши дорогие и
любимые!

 

      Вот оно - первое письмецо с нового места.
Живём уже хорошо. Квартиру

нам пока не
дали, но комнату, которую  я обживал
вначале один, кое-чем обс-

тавили.
Спешить некуда, мы на месте, да и денег пока не получал.  Аванс че-

рез три
дня. Говорят выписали 100 рублей (сто) - это ж на пять рублей боль-

ше, чем вся
моя прежняя месячная получка! Началась зажиточная жизнь.

      Позавчера Тонина мама прислала
багаж.  В ураганный ветер поехали  за

ним на
вокзал. Коробка из-под чая была неподъёмной. Не представляю,как она

там его
отправляла! Я - здоровый мужик и то еле-еле ворочал упакованное.Че-

го в нём
только не было! И тазики, и кастрюли, и вилки-ложки,и ковровая до-

рожка, и
гамаши моей возлюбленной супруги, и прищепки, и даже трёхлитровый





 

                                 - 62 -

 

баллон с
великолепно посоленными груздями, м-м!...

      Тёща оказалась предусмотрительной
женщиной:  необходимое в начале се-

мейных
начал у нас теперь есть. В дополнение к багажу мы кое-что из необхо-

димейшего
сами приобрели: электрокамин, керогаз, керосин. Делаем заготовку

разных
круп, макарон и вермишели. За продуктами надо будет ездить в райцен-

тр, а пока
питаемся от кухни, но скоро перейдём на домашнее.

      Один раз стирали. Стирала, разумеется,
Тоня, я же выкручивал бельё и

воду
таскал. Приятно пахнет стиранное да глаженное! Больница дала нам шкаф,

стулья,
стол, тумбочки и кровати. В низ шкафа мы сложили нательное и посте-

льное,
расставили стулья по углам и теперь радуемся тому, как мы уютно уст-

роились.
Ничего - жить можно.

      О работе и говорить нечего, поскольку она
так интересна и захватываю-

ща, что я
не перестаю благословлять тот день,когда мне в голову запала сча-

стливая
мысль податься в психиатрию.

      И как мы вовремя успели разобраться с
багажом в тот день!  Только ра-

зобрались,
осмотрелись и помылись,как погас свет. Восемь часов вечера - хо-

чешь, не
хочешь,а делам - тормоз. Легли спать. Долго лежали, разговаривали

и строили
планы. За окном с нарастающей силой пошёл дождь, и ветер,угомони-

вшись,
перестал грохотать и перетряхивать стёкла в рамах. Дожди тут почему-

-то по
ночам,  а значит наутро опять грязь и
неудобство.  Но вот сегодня у

нас
солнечно.

      Сегодня же первый раз дежурю. Дежурство
домашнее и только ближе к но-

чи надо
будет сделать обход и запись в "Журнале деж. врача".

      Маманя, о нас не беспокойтесь - на борту
порядок. На тот случай,если

Вы захотите
к нам позвонить, телефон в моём отделении - 93-46. Просить вра-

ча
Савельева Виктора Николаевича, то есть меня - Вашего сына. Привет брата-

нам! Целуем
крепко, оставайтесь в благополучии!".

 

      Описывая и багаж, и вояж, Виктор вспомнил
тот вечер без света  и под

настроение
накатал такое письмо другу - лейтенанту, что впору писать новое,

да не стал,
так как считал: письмо тем и ценно,  что
схватывает и передаёт

именно
сиюминутность мыслей, дел и настроения.

 

      Всю вторую половину дня Савельев был
занят в отделении  рутинной  ра-

ботой,
оформляя на нескольких больных посыльные листы во ВТЭК. В шестом ча-

су вечера
он пошёл на кухню снимать пробу. Время ужина. Не доходя, он услы-

шал от
пищеблока крики: "Эй, люди, кто-нибудь!..." - и поспешил на зов. Из

кухонного
окна, высунувшись по пояс, висела повариха и жалобно причитала.

 

      - Что случилось, Вера Акимовна?

      - Ох, доктор, дорогой, откройте нас! Уж и
не чаяли дождаться кого-ни-

будь.
Больной, что у нас работает, приносил со склада молоко и, выходя, за-

пер нас
снаружи на крючок. Машинально. Сначала возились по делу и не знали,

потом
торкнулись - заперто, шуметь начали. Да вот же бывает, как назло, ни-

кого! Никто
ни мимо нас не идёт, ни к нам. И сидим взаперти. Так мы по оче-

реди, время
от времени, высовываемся и кричим. И смех, и грех!

      - И давно вы в таком интересном
положении?





 

                                 - 63 -

 

      - Да с обеда. Хоть час от часу кричали
всё громче,- со смехом добави-

ла сменная
напарница.

      - Ого, это ж с двух часов! Бедняжки... -
посочувствовал Савельев.

      Распорядившись по ужину, он поторопился
домой. Хотелось отдохнуть,по-

скольку в
полночь на обход. Он решил сделать его пораньше, чтобы не ломать

ночь и
по-человечески выспаться. Ночные бдения Виктор - "жаворонок" - пере-

носил плохо
и на следующий день чувствовал себя неважнецки.

 

      В полдвенадцатого ночи дежурный врач
вышел из дому и зашагал в сторо-

ну
отделений. Вся округа уже давно спала глубоким сном. Только у Щёголевых

пробивался
сквозь шторы слабый свет ночника.  Было
тихо и свежо.  Начинали

перекличку
петухи. "Такие темень и тишина, что можно подумать через сто ме-

тров - край
света".

      Обойдя по ходу движения третье, второе и
рабочий корпус  мужского от-

деления,
осмотрев и описав всех указанных Ноздриным больных,  Савельев пос-

тучал в
двери беспокойного корпуса и назвался.

      В лицо ему ударил яркий свет и, пройдя в
тамбур,  Виктор  Николаевич

вступил в
палату,где многие больные спали. Спёртый табачно-портяночный дух

влажно
стоял над свежевымытыми полами. Со шваброй управлялся Николай Ивано-

вич
Назаренко, который увидев Савельева, поднял её, как боевой штандарт, и

откозырял
вывернутой ладонью, гнилозубо улыбаясь:

      - ВЦСПС, Виктор Савельич! Ночной дозор?

      - Виктор Николаевич, - поправил его
Савельев,- добрый вечер! - и под-

твердил, -
ночной дозор!

      Поздоровавшись со всеми, доктор обошёл
все кровати и на минуту задер-

жался у
больного, которому не спалось  и  он, пристроившись на подоконнике,

ловко
лавируя челноком, плёл авоську. Потом обратился к дежурной медсестре:

      - Сегодня был тяжёлый приступ у Ерохина,
как он?

      - Спит. Все назначения есть.

      - Помощь никому не нужна? - спросил он у
неё для порядка.

      И не успела она ему ответить, как,
услышав вопрос, со страдальческой

миной на
лице и, поддерживая, жёлтые на мотне и чёрные на коленях  и 
заду,

кальсоны,
подошёл больной Дольмас.

      - Доктор, помогите мне. Никак не могу
сходить по-большому.

      Дольмас выглядел плохо. Испитое, бледное
лицо, мешки под глазами,впа-

лые щёки
заросли трёхдневной щетиной. В глазах - мука.

      - Что ж на нём такие грязнючие кальсоны?
Надо следить, - Савельев по-

смотрел на
медсестру с укором и перевёл взгляд на больного.

      - Когда у вас последний раз был стул?

      - Пятнадцать дней назад.

      - Что!!! А завотделением знает об этом?

      - Знает. Докладывали.

      - И только?!

      Нет, это было выше понимания!  Нет, точнее - это было ниже понимания

дежурного
врача. До него не доходило,  как можно
так относиться к человеку.

Виктор
Николаевич прошёл в дежурку  и  потребовал историю болезни. Диагноз

"Шизофрения.
Параноидная форма. Ипохондрический синдром (бред Котара)"  ни-





 

                                 - 64 -

 

чего ему в
этом смысле не объяснял.

      При чтении дневников Савельев,  которому с дня застил свет праведный

гнев
относительно забытых больных, не обратил внимания на то,  что три дня

назад
Дольмасу делали сифонную клизму. А выслушивая жалобы, пренебрёг паль-

пацией
живота и удовлетворился вполне только внешним осмотром.  Для такого

"опытного"
(в кавычках) психиатра, каким был в эти дни Савельев, одних сто-

нов
больного оказалось достаточно, чтобы распорядиться начать клизмить его.

      Пошли в туалет.  Шуганули оттуда бессонных курильщиков,
умудрявшихся,

в связи с
лимитированием табашного зелья, докуривать чинарики до немыслимо-

сти, до
обугливания ногтей и кожи.  Размахали дым
рукавами, от чего он вып-

лыл в
центральную палату  и паутинно завис
около лампочки, засиженной муха-

ми до
матовости.

      Начали мыть.

      Каждую поднятую над ним кружку Эсмарха,
Дольмас сопровождал взглядом,

который с
полным основанием можно было принять за последний.  Мыли добросо-

вестно.
Всякий раз, терпеливо ожидая, пока мученик отсидит на ведре необхо-

димое.
Провозились до трёх часов ночи.  Сами
выделались.  Дольмас, хлюпнув

финальной
струей,  в миг заснул и чуть не упал с
ведром вместе.  Бдительно

подхватили
из страха,что придётся обмываться "с головы до конечностей ног",

как сказал
санитар.  Общий объём намытого
"золота" был обратно пропорциона-

лен
затраченным усилиям.

      - Зато нас никто не упрекнёт в отсутствии
чуткости,- сказал Савельев,

махнув
рукой на прощанье и выходя на свежий воздух, дурманивший голову доб-

родетельными
мыслями о честно отданном людям."Персонал толковый. Сработали

безропотно
и душевно".

 

      Когда он, устало придя домой, улёгся в
постель, заворочавшаяся Анто-

нина,
брезгливо поддёрнув носом, спросонок спросила:

      - От тебя навозом несёт, задохнуться
можно! Дежурные врачи что - по

ночам
туалеты чистят?

      - Нет, авгиевы конюшни... г о в н ю ш н
и.  Ты отвернись. Спи!

 

                                   6

 

      На другой день утром Савельев, выйдя
после "пятиминутки" из процеду-

рной, стал
подниматься на второй этаж, в ординаторскую.

      - Виктор Николаевич! - закричали ему
вслед несколько голосов, - вас

к
телефону... Главный!

      Звонки начальства вызывали у Виктора  приблизительно то же  чувство,

которое он
испытывал в школе при вызове к доске на нелюбимом предмете при

невыученном
уроке. И даже гаже.  Наверное потому, что
в жизни по-прежнему

везло на менторов.
А они только взыскивают да выговаривают,без инсинуаций

и
проникновенности. В основном, жёсткая линия, прессинг.

      Виктор взял трубку.

      - Добрый день, Марк Григорьевич! Савельев
слушает.

      Хасьев был кроток и краток:

      - Отдежурили? Зайдите ко мне.





 

                                 - 65 -

 

      - Добрый день! - с нажимом
поздоровался  Савельев, входя в кабинет

главного
врача. Но в ответ, как всегда, ни привета, ни ответа. Хасьев во-

обще со
всеми здоровался по настроению  и чаще невнятно,
не разжимая губ,

выдувая
приветствие носом.

      - Садитесь.  Расскажите, как вы ночью, на обходе, до
клизмы додума-

лись.

      - А-а, вон в чём дело... Да, клизмили.
Больного Дольмаса. Из беспо-

койного
отделения.

      - А зачем?

      - У него нелады с кишечником.

      - Да ведь это ж бред! Вы это понимаете?
Бред!  У него нелады с голо-

вой. Читать
литературу надо! Ведь это бредовые высказывания, а вы его мое-

те.

      При этом Марк Григорьевич начал как бы
смеяться, издавая клекочущие

звуки,
похожие на тувинское горловое пение. 
Потом, посерьёзнев, он подви-

гал
предметы у себя на столе и сказал:

      - Уж раз вы выбрали себе такую
профессию,  извольте внедряться и вы-

рабатывать
у себя психиатрическое мышление.

      Виктору сделалось не по себе. Вот это
опростоволосился!... Всю ночь

проработать
и зря. Загнал и людей, и больного, и себя тоже, спать вот охо-

та, и всё
впустую. Тьфу, досада!

     - Внедряюсь и вникаю, но не так скоро, как
самому хотелось бы. Москва

не сразу
строилась. Нужно время, чтобы всё осмыслить. Для меня практически

всё -
новое.

      - Ну так вот, чтобы облегчить вам процесс
усвоения материала, предла-

гаю
подготовить  одного из больных, по
желанию, к врачебной конференции. О

сроках -
подготовитесь, определимся.  Если что
будет непонятно, Вадим Алек-

сандрович
на правах друга детства сделает вам 
необходимые разьяснения. По-

лагаю, в
совете не откажет.

 

      Когда Савельев вернулся в отделение,
Щёголев был, как на иголках.

      - Ну, что? Чего он тебя вызывал? Дрючил?

      -
Да, так... - уклончиво ответил Виктор, - не надо было больному кли-

зму делать.
В первом отделении.

      - Дольмасу?

      - И ты тоже его знаешь!

      - По моему только ты и персонал,  который тебе помогал промывать ему

внутренности,
этого не знаете.  Ему мозги промывать
надо.  Ну, а Марк что?

Ах, п
с и х и а т р и ч е с к о е  м ы ш л е н
и е  вырабатывать надо! Ска-

жите,
пожалуйста, какой умный! Сам-то окончил сан-гиг, без году неделя как

психиатр и
туда же. Скотина!

      - Да, Бог с ним! Кто ж знал... Теперь вот
конференцию готовить надо.

      - Нет ничего легче. Что за тема?

      - Разбор больного.

 

      Щёголев словоохотливо начал обьяснять как
это делается и напоследок,

хихикая,
добавил:





 

                                 - 66 -

 

      - Сын мой 
в о з л у п л е н н ы й, терпи! Здесь, конечно, в работе

много
противоестественного и противоречивого, но зато дешевле, чем в горо-

де, молоко
и яйца.

 

      Дурная практика бесцеремонного
руководства довольно широко распрост-

ранена
среди начальства. Обьясняют - "ради дела". На самом же деле утверж-

дают себя в
сознаниии людей, как нечто значимое. 
Нечто - значимое больше,

чем просто
человек. И имеющее право изрекать и повелевать.

      На эти должности, даже если они от земли
ввысь на щиколотку, взлеза-

ет
определённая категория типов, заряженных властолюбием по ноздри и, при-

сущие их
характерам деспотические черты, реализуются прежде всего в прене-

брежении
интересами нижестоящих. Они никогда не первые среди равных,  они

никогда -
упаси Бог! - вам не товарищи, хотя очень любят, 
когда к ним об-

ращаются
именно так - т о в а р и щ ч,  они -
только над и потому исключи-

тельно и
безусловно правые по своему главенствующему положению. Упивающие-

ся им и
эгоистически эксплуатирующие его. Точнее не изобразить,чем на дре-

внеегипетских
фресках:  фараон - великий, на большой
колеснице, испепеляю-

щий своих
врагов одним царственным взглядом. Он - ЖИЗНЬ, ЗДОРОВЬЕ, СИЛА -

всегда
велик и потому один. А вся челядь муравьиномалая - там, внизу, под

ним,
силится достичь победы безгласно, безымянно и бесчисленно.  Подчинён-

ные, пища:
"Рабы - не мы, мы - не рабы!", обязаны работать и почитать тех,

которые...

 

      Нынешний главный врач Ольховки, Марк
Григорьевич Хасьев, не отличал-

ся,
снисходительно говоря, выдающимися антропометрическими данными,но тем

не менее
был прямо-таки назойливо заметен отовсюду благодаря гипертрофиро-

ванному
самомнению. Он очень высоко мнил о себе, безгрешном и неподсудном.

Его резкий
голос в течение дня непрестанно раздавался то там, то тут. Это

был не
голос, а прямо-таки звуковой инверсионный след. Наблюдая за его пе-

редвижениями
из конторы к отделениям и между отделениями,персонал периоди-

чески
бросался от окна к окну и, когда он показывал спину, все облегченно

вздыхали и
весело смотрели друг на друга: можно было расслабиться и какое-

-то время
жить спокойно. Потом в зловещей тишине опять начиналось  - "ой,

идёт,
идёт!" - возникали беготня, топот и наконец послеавральное - "фу-ф,

ушёл!".

      Иногда звонили из отделения в отделение -
"пошёл к вам!". Что тогда

начиналось
- мама родная, папа дорогой!...  И
думается нет нужды говорить,

какой
ажиотаж поднимался в больнице,  когда
доверенное лицо в конторе отк-

рыто
сообщало по отделениям: "Главного в больнице нет!". Обычно Хасьев ра-

ньше, чем
через три часа не обьявлялся. Сотрудники распрямляли спины, све-

тлели
глазами и начинали, как при открытых границах, свободное хождение и

общение.
Жизнь становилась жизнью, а люди - людьми в отсутствие этого "фа-

раона",
без жандармского окрика которого, так уж 
им было заведено, не де-

лалось ни
одно дело. Шарль Луи Монтескьё о такой породе людей высказывался

определённо
- "мелкий тиран со всеми пороками крупного".  Внешне, происхо-

дившее в
больнице, напоминало игру.  Но игры
взрослых людей всегда убийст-

венны.
Физически они изнуряют, морально - унижают. Здесь так и было.





 

                                 - 67 -

 

      Пребывание в одном доме с ним и, более
того, жизнь под одной крышей,

давали
Савельевым возможность узнать Марка Григорьевича ближе, в быту, за

рамками
официальности и досужих разговоров.

 

      В 4-х комнатной квартире он предоставил
Савельевым самую дальнюю ко-

мнату. Сам
Хасьев жил  в первых двух. Следующая
комната была пустой и про-

ходной. Они
ходили к себе через него. Марк Григорьевич жил вот так, по-хо-

лостяцки
непритязательно.  Ровно столько, сколько
работал в этой больнице.

Убирала в
квартире, естественно только в комнатах Хасьева, больная из вто-

рого
отделения - Полина Ступак, которую срочно госпитализировали после то-

го, как она
в психозе сожгла стог колхозного сена, огромный и целиком.

      Молчаливая женщина с крестьянским
невыразительным лицом, иногда смо-

тревшая на
Савельева как-то так... неотрывным, пристальным взглядом; с Ан-

тониной она
принципиально не здоровалась  и  не видела её, 
как говорится,

даже в
упор.  Убирала Поля всегда в отсутствие
хозяина дома: колола дрова,

топила
печь, мыла полы и обувь у порога, потом нанашивала воду из колодца

впрок.

 

      Питался Марк Григорьевич по разному: то
ел дома всухомятку, то на бо-

льничной
кухне. В прихожей, на окне, по нескольку дней стояли открытыми ба-

нки самых
обычных рыбных консервов,  которые
постепенно подчищались и исче-

зали.  Савельевых пугало такое отношение к
собственному желудку и здоровью.

Стоялые
консервы, в банках, без холодильника - отравиться ж можно!

      Больничная кухня кормила Савельевых
сытно, но иногда на Виктора c То-

ней
нападало вполне  понятное желание поесть
чего-нибудь домашнего и тогда

молодая
хозяйка,повозившись, а готовила она неплохо, ставила на стол какую-

либо
кулинарную выдумку. В таких случаях доброжелательно и по-соседски они

шли и
приглашали Хасьева к столу. Но тот так ни разу и не угостился, в каж-

дом
случае  отказываясь наотрез.  Уходя к себе, они молча пожимали плечами.

Слышно
было,как Марк Григорьевич ходит по комнатам и хрустит сухарями. Так

сказать, к
о н с е р в и с.

 

      С приближением ночи -  времени покоя и близости  - супруги, чтобы не

привлекать
внимания домовладельца и не беспокоить его 
нескромными звуками,

стаскивали
матрас с гремучей кровати и устраивались на полу. Пока было теп-

ло. Но они
не учитывали одного обстоятельства, а именно: как глухой слышит

не ухом, а
костями черепа и всем телом, так и Марку Григорьевичу через пол

и стены
передавались неясно-будоражащие, определённого ритма и воздействия,

волны,
которые отнюдь не убаюкивали,а напротив - заставляли его по полночи

глядеть в
потолок, вылупившись в темноту сычом.

 

      Жильё главного врача было обставлено
им  с 
хунвэйбиновской роскошью.

В первой
комнате - печь, стол, при нём стул. На стене двое плечиков с одеж-

дой. Под
ней газета, чтобы не пачкалось мелом. Над всем этим богатством -

стосвечовая
лампочка без абажура.  Во второй комнате
стояла больничная кро-

вать по
больничному заправленная. Рядом стул. На нём телогрейка. Под потол-

ком патрон
без лампочки.





 

                                 - 68 -

 

      Каждое утро Хасьев чистил зубы,  остервенело растирался полотенцем и,

что
особенно удивляло Виктора, мыл ноги. Потом раздавалось зуденье электро-

бритвы и
следом начинало пахнуть палёной слюной. 
Главный врач раскладывал

на полу
газеты и гладил брюки,ползая вокруг них на коленях и брызгая водой

изо рта на
манер пульверизатора. Сколько Савельевы жили у Хасьева в прийма-

ках,
они  ни разу не видели его стирающим или
купающимся.  По-видимому, он

проделывал
это, наезжая каждую пятницу домой.

      - Не понимаю, как так можно жить, -
говорила Тоня, сочувственно взды-

хая, - я бы
так не смогла! Хотела бы я на его жену посмотреть.

      - Наверное, у них в семье не всё ладно, -
предполагал  Виктор, - раз

они в таком
длительном разбеге. Зато не заедают жизнь друг другу.

      - Да нет, люди говорят, что они с Броней
живут неплохо. Видно,чем да-

льней, тем
родней.

      - А я упрямо не верю в то, что
разлука  и  расстояния сближают людей.

Нет и нет!
Всё это лишь обостряет переживания 
и  углубляет чувство горечи.

Более того,
по естественным свойствам человеческой памяти 
образ  близкого

человека
тускнеет,блёкнет. Стираются полутона, оставляя в воспоминаниях по-

ртрет
контрастный,как гравюра. Только чёрное и белое. Без перехода. А ведь

в
совместной жизни важны не только основные цвета взаимности. С годами все

неурядицы
быта скрашивают  именно полутона согласия
и понимания друг друга

с
полуслова, с полувзгляда, с полужеста. Тогда картина жизни будет колорит-

ней. А
колорит создают именно полутона.

      Эту тираду Виктор произнёс без всякой
привязки к оценке жизни главно-

ного врача,
но в расчёте на жену.  Пусть ей будет
известно его мнение о се-

мейных
отношениях вообще.

      - С годами? - неожиданно переспросила
Тоня, - а откуда тебе известно

как бывает
в семейной жизни с годами? Ты что, жил?

      - Я живу среди людей и пример семейной
жизни моих родителей  у  меня

перед
глазами.

      - Не все же так живут, как твои родители,
так что твои заключения не

универсальны.

      Виктор, предпочитая не пикироваться,
замолкал.

 

      Утреннее время Хасьева было расписано
по-министерски. После того,как

заканчивались
обязательные гигиенические мероприятия, на его пороге появля-

лся,
нещадно дымивший сигаретой, Ноздрин.  И
они минут пятнадцать о чём-то

негромко
разговаривали. Визитёр монотонно гундел. 
Главный вставлял отдель-

ные слова.

      Впоследствие Виктор понял,что Владимир
Алексеевич приносит свежий до-

клад о
происшедшем в больнице за ночь. 
Фигурально - устная газета к утрен-

нему чаю.
Причём, в этих ранних опережающих визитах не только и не столько

оповестить,
сколько, выслушав мнение начальника, идти на работу с уже гото-

вым
решением и делать всё так,как считает старший. Выступая единым фронтом.

А старший,
типа Марка Григорьевича, считает всегда одинаково:  один 
пишем,

два - в
уме.  Такой счёт дружбу, конечно, и не
улучшает, но себе всегда вы-

годней.

      Эх, Ноздрин, Ноздрин, и откуда в тебе эта
прихибетность! Поиски свое-





 

                                 - 69 -

 

го,
зависимого, раболепного, благополучия? Слепец, ведомый нечестивцем.

      "Благосклонность к подлецам - это
тяга к низости, а дружок подлецов -

это такой
человек, который встречая на своём пути людей, лишённых чести...

думает, что
общаясь с ними, он станет более опытным и опасным.  Когда захо-

дит речь о
гражданах порядочных, он говорит, что 
никто порядочным быть не

может: не
такова, мол, природа человека - все одинаковы".  Вот на такие на-

туры есть и
такая точка зрения.  И высказал её
древнегреческий учёный  ТЕО-

ФРАСТ,
ученик и друг  АРИСТОТЕЛЯ, живший в
IV-III веке до нашей эры. Вон в

какую
доисторическую глубину уходят корни характера 
Владимира Алексеевича.

Немудрено -
мы все оттуда, со всеми своими пороками и достоинствами  -  из

тьмы веков!

      А вот Уолт Уитмен говорил упруго и
весело:

 

             - "Побольше противься -
подчиняйся поменьше.

                Неразборчивое послушание - это
полное рабство..."

 

       Ноздрин, однако, не читал  " Листья травы ",  он вообще читает мало.

Зато курит
много. Смалит одну за одной.

       Наконец дымогарно ("Як же ж  г а р н о, колы воно погано!"- как ска-

зала бы
молчаливая Полина) воняя, он уходит, 
клешеного загребая и унося в

смурой
голове регламент сего дня. И его удаляющаяся спина, сутулая, с пока-

тыми
плечами, делает чувство зависимости от амбициозного настроения началь-

ника
зримым.  Скажи ему самому сейчас о нём
таком и воспламенится мститель-

ным гневом.
Вова бывает злобненьким!

      Савельев вдруг представил вид мешковатой
фигуры Ноздрина,когда бы ми-

ровая мода
безоговорочно приняла во внимание 
прогнозы французских моделье-

ров и
склонилась бы к мысли начать мужчинам носить на шотландский манер юб-

ки. О-о,
для Владимира Алексеевича это было бы стихийным бедствием! Вообра-

зить
только: уныло колыхаемая бабьим задом юбка и атрибутом - уродливо сто-

птанные
туфли-подкривки.

 

      "Вторым эшелоном" к Марку
Григорьевичу прибывает больничный завхоз -

Сидор
Тимофеевич Стец. Здоровенный пунцоволикий дядька, которому Хасьев по

грудь. Этот
вообще никаких вопросов не решает.  И
вообще ни к какому самос-

тоятельному
действию на работе неспособен. 
Безразличие - вот его отличите-

льная
деловая черта. Он, как беспородная лошадь, которой всё равно  во что

её
запрягли,  в телегу или в карету,
одинаково безучастно будет смотреть и

на
Исаакиевский собор,  и на облупившуюся
штукатурку больничного пищеблока.

      Каждое слово родного языка  он неповторимо переделывает  на свой лад.

П у г и в к
и,  у г н е т а з,  т е л о г р е л к а,   о м е р з и т е л ь

вместо
морозильника и тому подобное - вот малый хирургический набор,  кото-

рым резал
слух этот Ухо-Горло-Нос главного врача, поскольку в штате осведо-

мителей он,
после Ноздрина, был вторым лицом. А точнее - мордой.  Его люби-

мым
занятием было постоянное копание в носу.

      По больнице он за Хасьевым ходит хвостом.
Сотрудники злословят: "Сей-

час Сидора
на плечо и пойдут мешать людям работать". Стоит Хасьеву куда-ни-

будь
уехать, Пришей-Пристебай Тимофеевич начинает ходить, будто потеряв го-





 

                                 - 70 -

 

лову и не
зная к какому делу приткнуться.  То
брался у бани измерять доски,

прикладывая
к ним палец, то подолгу смотрел в пустую пожарную бочку, то хо-

дил от
кухни до продуктовых складов раз десять, широко ставя ноги и что-то

бормоча про
себя. А то просто забудет палец в носу и стоит, выворачивая ру-

ку, с
бессознательным взором, не видя ничего вокруг.

      Хасьев никогда не стеснялся ругать его на
людях. Снизу вверх он тряс

рукой и,
горячась, громко отчитывал:

      - Голову надо на плечах иметь.  Голову надо иметь,  Сидор Тимофеевич.

На плечах
надо иметь голову... А не капусту выращивать!

      Впрочем, Марк Григорьевич имел  мерзкую манеру  так разговаривать со

всеми. И
вся больница отвечала ему тем же и может быть даже с большим напо-

ром и
резкостью. Только мысленно и за глаза.

 

       Ой, что это!  Кто это? 
Неужели!  Вот уж совершенная
неожиданность!

Да-да,
видно в природе что-то перевернулось и не только погода:  в пятницу,

днём, к
Хасьеву приехала жена. Белокурая, с кукольным личиком, полный анти-

под роковой
физиономии Марка. Но в её облике, при внешней несхожести, тоже

было
недоброе что-то. Что? Колючие, как кнопки, глаза!

      Через пять минут Анастасия Прокопьевна извлекла
из своей памяти и вы-

ложила
пришедшей домой на обед Антонине полные биографические данные Брони-

славы
Давидовны. Мы знаем многое, но о нас знают больше.

 

                                   7

 

       Виктор просыпался обычно рано, но
сегодня проснулся раньше обычного.

Разбудил
арбуз, съеденный на ночь. Он оказался на удивление хорошо сохрани-

вшимся и
сочным. Прямо августовский.  Не удержался
перед лишней скибкой. А

теперь
неохота вставать и идти в уборную. На улицу. Но ничего не поделаешь,

с натурой
трудно спорить. Сельский житель - привыкай ходить "до ветру".

       За окном темень. В комнате красный
полумрак от горящего всю ночь ре-

флектора.
Несмотря на это, воздух прогрелся слабо. Приятное тепло ногам то-

лько от
освещённого спиралью круга на полу. Нос - холодный! Хорошо хоть пар

изо рта в
доме не идёт.  Тоня спит, закутавшись с
головой в одеяло и прива-

лившись к
стене, которая к печке. Летом в это время и светло, и тепло!

         Стараясь не шуметь, Виктор поднялся с
кровати и подошёл к вешалке.

Перебрав
вещи, нашёл телогрейку и, просунув руки в рукава, накинул её, зно-

бящую, на
голое тело. И вдруг ощутил подмышкой что-то... Нет, кого-то!  Жи-

вое!
Барахтающееся и настойчиво старающееся выбраться из зажатости наружу...

Неужто,
мышь?! От омерзения кожа моментально сделалась гусиной и волосы вс-

тали
дыбом.   С трудом подавил в себе
импульсивный от неожиданности вскрик.

В доли
секунды - телогрейку с себя и на пол. Из рукава выскочила обалдевшая

от всех его
действий мышь и стремглав кинулась в щель между плинтусами. Ть-

фу,
гадость!  Подняв с пола телогрейку,
Виктор встряхнул её для верности и

только
тогда снова надел. Переведя дух, уже с улыбкой подумал: вишь, а ско-

тинка тоже
замерзла, пришла в ватничек погреться.

      На улице слякотно. Ветер зябкий. Дерюжные
облака ветхие, прорешливые.

Сечёт дождь
в мелкую полоску. Бр-р! Погода - дубняк.





 

                                 - 71 -

 

      Высоко поднимая ноги в галошах, скорей в
дом. Быстро разделся и перед

тем, как
лечь, привычно глянул на календарь: 
двадцать девятое октября тыся-

ча
девятьсот семидесятого года. Забившись под одеяло, Виктор отдышался, ото-

грелся и
стал размышлять. Двадцать девятое октября. 
Кончается второй месяц

его
пребывания в Ольховке. Ну вот, он уже заговорил, как Робинзон Крузо. От-

считывая
дни, делает зарубки. Двадцать девятое октября... Уже! Чем собствен-

но привлёк
именно этот день. Да ничем. Обычный,похожий на многие другие дни

жизни. А
может время подводить итог? Тогда почему его надо подводить не пер-

вого числа
и не тридцатого, а двадцать девятого? 
Так совпало. В голову лез-

ло
множество мыслей, но все они упирались  в
одну непреложную истину: в бли-

жайшее
время ему отсюда нельзя уезжать. Нельзя никуда! Не придётся. А следо-

вательно
ему тут быть. Сколько? Это уже другой вопрос.

      Так совпало... Нет бы и впрямь получше
место найти, а вот же надо,слу-

чилось, что
он попал сюда. И так всегда: чем нелепее, чем трагичнее события,

тем
назойливее вопрос - а почему только так, а не иначе?  Почему из всей ко-

манды, после
шторма,  спасся один и именно этот?
Почему в авиакатастрофе по-

гибают
молодые люди и одновременно гибнут на шоссе их родители,  ехавшие на

машине их
встречать? И исчезает полностью семья. Только ли случайность?  По-

чему
рухнувшая крыша дома погребает всех живущих в нём, и детей, и взрослых,

а совсем
древняя бабушка остается жива да ещё и без единой царапины? Случаи

можно
множить. И кто же ответит иначе? Это всё случайности! Цепь жёстко свя-

занных и
неумолимо следующих друг за другом событий, безусловно и неотврати-

мо
приводящих к катастрофе.

      А бывает и к счастью. Что реже и что в
отдельных случаях, практически,

одно и
тоже, ибо счастье опустошает и эквивалентно катастрофе.  Так что, ис-

тина не в
счастье, а в поисках его. Вот тут-то, помогай случай! И этому при-

меров
достаточно. Скажем,"Карьера Никодима Дызмы" Тадеуша Доленга-Мостовича

или
"Милый друг" Ги де Мопассана. Кстати, где-то он вычитал любопытный
эпиг-

раф -
"Нас в люди выводят женщины". Виктор скосил глаза на Тоню,которая
спа-

ла, не
меняя ни позы, ни дыхания. Вот и ещё одно совпадение - их семья. Сча-

стье или
катастрофа? А почему "или"? А может быть одно беременно другим.

      "Нас в люди выводят женщины"...
Нет, это не эпиграф - вспомнил! - это

слова Шарля
Форестье из "Милого друга":"Женщины-то чаще всего и выводят нас

в
люди". Как обойдётся с ним и куда выведет его судьба?  Не умея прозревать

будущего,
люди потому и придумали слово ФАТУМ,чтобы свалить всё на козни не-

чистой
силы. Или же, если человек религиозен, представить всё, как промысел

Господень.

 

      О-о! Сегодня день рождения Комсомола. С
праздником тебя, комсомолец! -

раз уж так
пришлось представиться главному врачу. 
Времена меняются, а труд-

ностей
хватает любому поколению молодых. Сталь закаляется! Ну, нет. В таких

условиях
она ржавеет...  Чёрта с-два, не поддамся!
Буду всячески сопротивля-

ться всем
видам растления.  Противопоставлю
мораль  и буду изощряться интел-

лектуально:
читать книги, делать выписки, смотреть всю культурную программу

по
телевизору. Буду, наконец, решать кроссворды. Стану вести дневник,в коем

возьмусь
повествовать о деяниях достославных, возвышающих человека над людь-

ми, и о
низменных проступках, поганящих имя и облик человеческий,  и напоми-





 

                                 - 72 -

 

нающих о
том, что человек из скотского стада вышедши. Буду работать над со-

бой, буду
сопротивляться не на жизнь, а на смерть... Нет,не так - наоборот:

не на
смерть, а на жизнь. На жизнь, достойную человека! Как сказал бы лето-

писец:
"И бысть сеча зла!". Против дури и всего одуряющего.

      М-да,а днём к трём часам ещё и в
военкомат надо. Становиться на учёт.

Погода -
дрянь!  Не вылезать бы весь день из
постели да делать нечего, сам

обещал
приехать. За язык никто не тянул. А пообещал, считай, задолжал.

 

      "Погода, як наша доля!" -
вспомнил Виктор любимое выражение своей ба-

бушки
Оли.  А доля и у него сегодня  психологически нелёгкая и непривычная:

в третьем
отделении - пункция. Спинномозговая пункция.

      Готовят больную Головину.  Её ведёт Савельев.  Решение принял Хасьев:

молодая
женщина ушла в затяжной психоз."Чего мы тянем? Надо же как-то выта-

скивать.
Медикаменты не помогают - фармакорезистентна. 
Будем пунктировать.

В отдельных
случаях после LP (люмбальная пункция) состояние больных меняет-

ся к
лучшему".

      - Мыться вам, Виктор Николаевич.

      - Мне?! - вскричал Савельев,- да я же
никогда не делал! Только видел.

Да и то,
вполглаза.

      - Вот и хватит видеть. Пора уметь и
делать.

      Когда близится какое-либо  решающее событие, точнее, неизбежная необ-

ходимость,  которой страшишься и знаешь,  что это неотвратимо произойдёт и

нет при
этом другого выхода, кроме преодоления, тогда убоявшаяся душа выру-

чает саму
себя одной утешительной и обнадёживающей мыслью:  пройдёт и этот

день.
Пройдёт и будет вечер, и не будет уже ничего такого, что сейчас отра-

вляет
существование и не даёт жить.

      Да, видеть - одно,а делать - совсем
другое. Савельев помылся, как на

операцию -
до скрипа и до локтей. Обработал руки спиртом, ногтевые ложа -

йодом.  Он, робевший перед хирургией в любой её
форме, волновался и тягост-

но
переживал момент, чувствуя как бы вину перед больной, поскольку главный

распорядился
проводить процедуру без предварительного обезболивания.

      - А почему нельзя сделать анестезию и тем
самым обеспечить спокойную

работу и
больному, и себе.

      - Потому, что это не больно. Совершенно.

      - Как не больно!  Вводить иглу в живое, чувствующее тело и
производи-

ть там
необходимые манипуляции - это не больно?

      - Абсолютно не больно!  Неприятен только прокол кожи, а в проходимых

тканях -
чувство тупого давления. И всё.

      - Но это же негуманно. Академик Павлов
даже собакам делал анестезию.

      - То собаки, а мы имеем дело с людьми. Я
же поясняю,что болезнен иск-

лючительно
прокол кожи, а дальше игла не ощущается. И без анестезии у тебя

в руке
другое чувство. Ориентируешься на ощущения. При обезболивании этого

нет. Ясно?

 

      Стул развёрнут сиденьем к Савельеву. На
него накинута простыня. Асси-

стирующая
старшая сестра, держа руки перед собой, высовывает голову в кори-

дор:





 

                                 - 73 -

 

      - Анастасия Карповна, веди.

      Головина, под нейролептиками, доза
которых в предшествующие дни была

несколько
уменьшена,с мутным и блуждающим взором вошла в процедурную и тут

же, почуяв
неладное, начала вырываться. Делала она всё молча и остервенело.

С трудом
стянули с неё рубашку. С трудом усадили нагую на стул верхом, кру-

то пригнув
голову к спинке. Она выла и выпиналась. Подобное видеть и слыша-

ть уже дело
непростое, а ведь предстояло ещё и действовать.

      Анна Михайловна привычно ориентируясь на
гребешки подвздошных костей

таза,
провела йодом полосу на уровне III-IV поясничных позвонков, где наме-

чался
прокол и приглашающе посмотрела на Виктора Николаевича.

      Не видя 
и  не замечая ничего вокруг,
полностью целеустремившись, он

приставил
иглу к коже,задержал на секунду дыхание и, вколов её, решительно

пошёл с
хрустом сквозь ткани.  Больная стала
подскакивать вместе со стулом.

Её помогали
удерживать. Игла, как назло, всё время упиралась в тело позвон-

ка и
никакие движения ею  свободного хода  ей не давали. 
Савельева прошиб

пот,стало
стыдно. Он несколько раз вытаскивал мандрен, но ликвор, понятное

дело, не
шёл.  Теоретически, рисуя неоднократно
ход иглы в структурах,  он

готов был
сделать всё, как положено. Но, как положено, не получалось. Полу-

чалось
скверно.

      Хасьев, стоявший рядом, начал мыться.

      - Ну!?

      - Да вот, делаю - не получается.

      - Так, а ну-ка подвиньтесь.

      Марк Григорьевич прежде всего стал
кричать на Головину,что это не бо-

льно, что
надо успокоиться и посидеть тихо одну минуту - больше не потребу-

ется.
Головина принялась орать благим матом. Хасьев стал орать на неё, что-

бы она не
орала. В секунду отведя иглу, он продвинул её заметно глубже впе-

рёд, чем
это сделал Савельев, и ушёл концом иглы вниз. Вытащил мандрен. Из

отверстия
иглы ударил струёй ликвор. Присутствующие облегчённо вздохнули.

     Савельев следил за действиями Хасьева и за
не знавшей ни минуты покоя

Головиной.
Он представил как в таком же виде, с иглой в пояснице, могли бы

так же
сидеть на стуле его мать или бабушка, или он сам, и у него вдоль по-

звоночника
зазмеился ужас. "Надо будет научиться производить это виртуозно,

чтобы
пациент не успевал ни понять,  ни
почувствовать в чём дело, - твёрдо

решил
Савельев,- как Пирогов в своё время делал камнесечение мочевого пузы-

ря за три
минуты, от первого разреза до последнего шва".

      Марк Григорьевич собрал шприц и, подвигав
поршнем, сказал:

      - Гипертензия. Придётся делать
инсуфляцию.

      Он смочил ликвором марлевую салфетку,
набрал через неё в шприц обыч-

ный воздух
и подсоединившись к игле, толчками ввёл его 
в спинно-мозговой

канал.  Пульс больной участился,  на лбу и плечах выступила холодная роса,

она
обмякла. Все засуетились.

      - Оботрите и нашатырь.

      Он вставил мандрен в иглу и фехтующим
движением отбросил руку резко

назад. В
пальцах блестела игла - всё!

      - Теперь в кровать, на живот, без
подушки. Постельный режим на трое

суток. Ограничение
питья. Дегидротация. Седатики по самочувствию.





 

                                 - 74 -

 

      Окружающие задвигались веселей. И
думалось Савельеву уже легче, без

излишней
сердобольности: больно-то больно, но ведь к пользе вящей.  Иначе

нельзя -
благо через боль. Великий принцип японцев 
к а д з ё (не от него

ли термин
"ками-кадзэ"?): сделать хуже, чтобы потом стало хорошо.

     Через полчаса Виктор Николаевич подошёл к
уложенной Головиной. Около

неё стояла
Рассохина и пришёптывала на ухо:

      - Тайк, а Тайк, ты уж, милая, полежи
спокойненько.  Вот поправишься,

мы ещё с
тобой будем песни петь и парням глазки строить.

      И так на душе у Виктора стало акварельно
от этой незатейливой ласко-

вости - и
не передать!

 

      После работы он поехал оформляться в
военкомат. По дороге опять раз-

гулялась
непогодь. Но пуще! Дождь с ветром такие, каких в городе и не уви-

дишь -
дикие, буйные. Весь вымок, пока дожидался автобуса. Но так и не до-

ждался, и
уехал на случайно проходившей мимо больничной машине.

      Дела было на пять минут,  но  в
связи с погодными  обстоятельствами,

усилия - в
труды.  По возвращении, на территории
больницы ветер ревел ура-

ганом и на
высоте верхушек деревьев, отчаянно раскачивавшихся, завывал со

свистом.  Хлопали листы железа.  Струи дождя хлестали по лицу,  по глазам,

по живому
телу, словно лопнувшие струны. Порывы стихии валили с ног.

 

      ... Головина спала. Температура 37,7.
Была однократно рвота. Жалобы

на сильную
головную боль. Назначения выполнены.

      В доме тихо.  В оконные щели сквозит.  Холодно. Тепло только у осве-

щённого
электрокамином круга на полу. Под одеялом 
-  не согреться.  Свет

уличного
фонаря, то гаснущий, то неожиданно вспыхивающий,  ударяет в окна,

как свет
молнии. Тоня спит в свитре и гамашах,притулившись спиной к стене,

которая к
печке. Ночь.

      - Пусть будут светлыми и тёплыми ваши
сны, дети! - мамин голос...

 

                                   8

 

      Подошли ноябрьские.  По событиям коммунального масштаба уж никак
не

скажешь
"грянул праздник!".Да и настроение, начиная с 1-го числа, было да-

леко не
праздничным.  В то воскресенье были
заняты с утра мелкой домашней

работой, от
которой больше устанешь, чем сделаешь, потому что натопчешься.

И
устали-таки до злости. Возникла тихая, сквозь зубы,ругань. Началось всё,

как всегда,
с пустяка.

      - Нам обязательно надо иметь деньги про
запас. На "черный день", -

сказала
Антонина.

      - Да мы и не наработали ещё на запас. Нам
жизнь надо обеспечить.  А

будет
достаточно средств - будем делать запас, - возразил Виктор.

      - Когда средств достаточно,запас делать
нечего. Разве что на смерть

собирать.

      - На смерть, нет слов, деньги тоже нужны,
но это не значит,  что их

не должно
быть на жизнь, - убеждённо проговорил Виктор.

      Антонина замолчала.





 

                                 - 75 -

 

      - Ну, что ты молчишь, Тоня?

      - А нам не о чем говорить. Между нами нет
общего языка: я тебе гово-

рю
по-человечески, а ты мне на каком-то своём и нелепом. Не понимаю!

      - Да ведь я тебя не дурному учу, а делу.
Ты же сопротивляешься. Вот

и воюй с
тенью.

      - Связался чёрт с младенцем!

      - Тонь, ну зачем грубость и резкости? Ты
своими оговорками восстана-

вливаешь
меня против себя и нет просто желания лишний раз говорить с тобой.

А
заниматься твоим воспитанием, то есть делом, которым должна была занима-

ться твоя
мама, я отказываюсь.

      - Ах, так тебе и моя мама уже нехороша! А
кто прислал нам багаж? Не

моя ли
мама? А твои родители что дали нам?

      - Они нам - тебе меня дали...

      - Вот и целуйся сам с собой!

      И замолчала на весь день.

 

      В 
о б е д а х  пришли с хутора за
Виктором и позвали посмотреть за-

болевшего
ребёнка.  По дороге туда он спросил у
сопровождавшей его матери

больного -
быстро ли его нашли?

      - Без труда.  Вы - человек недавний,  весь на виду. 
Тут, в деревне,

свежих
людей видать издалёка. Не то, что в городе: поховались по квартирам

в
одинаковых домах и ищи - свищи.

      - Это точно. А я пока мало кого знаю.

      - Не беда!  Так всегда, начинаешь работать  в 
новом месте - и жильё

смотрит на
тебя незнакомыми окнами. Но вот пригласили в один дом, в другой

и, глядишь,
через месяц-другой ты уже идёшь мимо домов Васильевых, Козырен-

ко,
Агеевых, Мануйленко, Никишевых - вот все уже и знакомы. Всегда так!

 

      У бирюковатого мальчугана, лет десяти,
был острый бронхит. С завязан-

ным
горлом  и 
в шерстяных носках он лежал под одеялом на широкой и жаркой

оттоманке,
и весь пылал.

      Виктор Николаевич выслушал его, назначил
лечение и заверил, что ниче-

го страшного
нет. Главное - разрешить кашель,"чтобы он себе воспаление лёг-

ких не
настукал".

      - Уж больно ты серьёзен, молодой человек,
- констатировал Виктор, за-

кончив
осмотр, во время которого пацан ни на один вопрос не отвечал, - кем

быть в
таком случае собираешься?

      - "Гагарином"! - был ответ
развеселивший  всех, стоявших рядом,
детс-

кой
переделкой фамилии в профессию, на манер "гардемарином" или
"монтёром".

      На обратном пути разговорились с женщиной
о психиатрии.  После корот-

кого
рассказа о хуторской жизни, она спросила:

      - Ещё не разочаровались, доктор, в своей
профессии?

      - Святое дело работать с такими людьми.

      - Да. Тут до вас один врач работал, так
он говорил мне: "Люба,  мы -

грешные
люди, но нам все грехи отпустятся только потому, что мы работаем с

такими
больными людьми".

      Подходя к больнице, Виктор ещё раз
повторил матери последовательность





 

                                 - 76 -

 

лечения
мальчика и предупредил, чтобы насильно его не кормили."В питье - не

ограничивать,
поскольку я ему сульфаниламиды назначил!".

      - Да уж он и так пьёт - отливать не
успевает.

      - Вот и славно!

      - Спасибо вам, Виктор Николаевич, что вы
не отказались и пришли, а то

мы не знали
что делать и к кому бечь. Позвольте, я вам заплачу за это, -  и

она
торопливо полезла за пазуху.

      - Ради Бога! Ради Бога! - категорически
запротестовал Савельев, - это

нехорошо
будет. Я к вам шёл от чистого сердца. Да и как же иначе? Не обижай-

тесь, я не
возьму.

      В доме, по возвращении, молчание
Антонины.

 

      Третьего ноября - запорхали первые
снежинки. Температура: - 1.

      Четвёртого ноября - зима на полный ход.
Снег в лицо - глаз не открыть.

Мороз:  - 15, с ветром.  Щёки - аж режет!  В кюветах нагромоздились сугробы,

на дорогах
"задымили" перемёты.

      Душа у Виктора болит: как в такую погоду
поедет Тоня? Как доберётся и

как
устроится?

      Жена собиралась к отъезду молча. Вот и
все праздники. В молчании девя-

того и
уехала. Он на вокзале было вознамерился её поцеловать на прощанье,но

она,
отпрянув, заскакала по ступеням и, не оборачиваясь, вошла в вагон.

      Через неделю почта принесла три письма:
от родителей,от Антонины и от

неунывающего
лейтенанта Одгаса. От родителей письмо на десерт, с женой пого-

ворим
позже, а сначала, конечно, письмо от друга.

 

      "Север. Близок конец осени. Холодно,
опустошённо. Природа, умирая, от-

даёт нашему
суетному взору всю прелесть очарования. Даже здесь бывает краси-

во. И на
тебе! Ну удивил, ну раскис ты...

 

                       Витька, приветствую
тебя!

      Что с тобой? Всё кончилось и Бобик сдох?
Дорогой мой друг, дружище ты

мой
ядрёный, Витюня, неужто женитьба 
затянула своими заботами всегда прояс-

няющиеся
дали? Куда девалась оптимистичнейшая оптимистичность,которая полго-

да назад на
70 широтах, в глухую полярную ночь, где свет видишь только элек-

трический,
сияла тёплым смехом и радостью?  Совсем
не пойму, что же с тобой

происходит:
противоречив, как философ! Ты и ждёшь меня там,золотой мой това-

рищ, и
одновременно намерен уехать оттуда. Экой ты! И там, у тебя, юг,а что

же петь мне
по-твоему?

     Как-то, в мае 1969 года мы с тобой пили
пиво около ресторана "Централь-

ный",
и я поведал тебе о том, какую драму могла бы сделать с моей семьёй ар-

мия в
условиях севера, помнишь? Прихожу часов в 17 домой, а жена сидит в те-

мноте, не
зажигая света. Я щёлкнул выключателем и поразился её лицу - сколь-

ко гнева и
безысходной ярости:"Зачем, ну зачем ты меня сюда привёз! Нет сил

моих всё
это видеть и всё это пережить. Мне плохо, я задыхаюсь в этой темно-

те, мне
физически не хватает воздуха!". И в таком духе в течение двух часов.

Ошибочно
было бы  во всём винить только Риту,  так как действительно тяжело

для психики
выдерживать полгода сплошной темноты полярной ночи.





 

                                 - 77 -

 

      И потом, климат здесь - не блеск,
хотя  не так уж и холодно, зато оч-

ень
сыро.  Даже гранитные скалы покрыты с
теневой стороны зелёной плесенью,

которая
всегда мокрая.  Часты  ветры. 
Такая погода оказалась неподходящей

для нашей
Ленки, она непрерывно болела и, что немаловажно, я дочь не видел

полтора
года. А если оставаться здесь - к чему это может привести?

      Я был у начальника отдела кадров и просил
его, чтобы с подачей моего

рапорта о
зачислении меня в кадры,  сразу же
перевели служить на юг, но он

ничего не
обещал. А на иное я не согласен.

      Ну, бывай! Привет родичам! Не ной!  Жму лапу.

 

                                                     
Алексашка".

 

      Да, собственно, никто и не раскисал, так
- немного только и то, под

настроение.  А на Севере 
бедному Алексашке, и впрямь, не мёд. 
К тому же,

сам себе не
хозяин. Приказали, откозырял и - хоть задавись! - иди делай.

 

      За письмо от жены не хотелось браться,
но...

 

                       "Папулик,
здравствуй, родной!

 

      Сейчас приехала домой  и хочу описать тебе часть того, что мне дове-

лось
сегодня здесь увидеть.

      Прежде всего, доехала я
благополучно.  Дома все живы-здоровы и
шлют

тебе
привет!

      Утром ненадолго забежала к девочкам  на 
функциональную диагностику.

Оказалось,
у них большое горе: дочь Нины Макаровны скоропостижно умерла...

Дома
начался отит.  Она её госпитализировала в
ушное отделение  в субботу.

Он
осложнился менингитом и уже в воскресенье девочки не стало. Как она,бе-

дная, это
переживёт! А Ольга Викторовна пошла заказать гроб и, увидев как

его
выносят, упала без чувств и стукнулась головой об асфальт. Неделю про-

лежала в
нервном отделении с сотрясением мозга. Такие там дела.  Работать

некому,
смеются - "может останешься?".

      В 10.30 поехала оформляться. Отыскала
и.о. главврача. Она меня опре-

делила в
распоряжение инсулиновой сестры мужского отделения, Тамары Влади-

мировны,
которая рассказала мне обстоятельно об этом методе лечения. И от

того, что
незнакомое и пугающее стало мне понятным, я, чувствуя, что спра-

влюсь с
делом, воспрянула душой и ушла довольная.

      Витя, а какая огромная вся больница! 9
отделений на 800 коек. Какие

обследования
сложные проводятся у них! И при всём, вокруг чистота и очень

свежий
воздух в отделениях.  Мне также
понравилось с какой серьёзностью и

любовью
относятся к больным сотрудники  и  как продуманно ведётся лечение.

Врачи
вместе решают трудные вопросы обследования и курации.

      Библиотеки в больнице нет. Гостиница от
больницы далековато и поэто-

му я решила
ездить сюда от наших. Инсулин вводится в 8.00, я буду приезжа-

ть в
7.30.  В 9.30 начинается его действие, к
12.00 развившееся состояние

купируется
глюкозой и в 13.45 - я буду уезжать. Единственное неудобство -

выезжать в
6.30 из дому - с днями наладится и утомительным не будет.





 

                                 - 78 -

 

      Меня, конечно, тревожат воспоминания о
последнем разговоре.  Настаи-

вать и
просить здесь нельзя. Свои ошибки я поняла и буду их исправлять, а

ты - умный
парень - пойми, что у каждого свои недостатки. 
У тебя тяжёлый

характер.
Кое в чём я вижу как обходить острые углы. Притирка в том и зак-

лючается,
что узнаются и вместе ликвидируются плохие качества, точнее обо-

юдно.
Нельзя прощать подлость, ложь, а наученные жизнью люди дают молодым

ещё и такой
совет: "Прощайте друг другу и уступайте - тогда будете хорошо

жить!".
Что в моих силах я исправлю, остальное зависит и от тебя.

      К тому же, я  и устаю, и непонятно мне тобой любимое в
профессии, а

я любимое
оставила в функциональной диагностике. Из-за тебя. Ведь то, что

мне
нравилось я изучила досконально и проводила все обследования самостоя-

тельно.
Даже врачи, если обладают одним методом,то не могут проводить дру-

гие
обследования. Мне же всё интересно и поэтому я изучала всё, что рядом.

Наталья
Мироновна не ради же красного словца приглашала меня в будущем го-

ду на
работу к себе. А она не только хороших техников набирает, она ещё и

смотрит что
это за человек.

      Дитёнок! Спокойно всё обдумай и реши раз
и навсегда: как будем изжи-

вать свои
горести? Мы оба - разумные люди и хорошо понимаем о чём идет ре-

чь. Вот я
тебя поняла, подумай - может и ты в чём-то неправ? Опять же, по-

вторяю, я
это пишу в надежде на твоё благоразумие. Хотя так не может быть,

чтобы не
было недовольства, но они должны нами устраняться. Я сама многих

трудностей
не предвидела и всё же не жалуюсь. Буду искать тогда,как лучше.

К примеру,
ты всегда предупреждал  о  своём тяжёлом характере, а теперь я

знаю, что
неприемлемо тобой и второй раз этого делать не буду.

      Понимаешь, я люблю тебя не очарованной, а
большой природной любовью.

Если
сказать тебе по-честному, то у нас было всякое. 
Ты иногда по своему

легкомыслию,
прежнему, делал вещи, которые унижали мою любовь.  Ты просто

думал, что
я не вижу. Ты жил обидной для меня двойной жизнью.  А какое-то

шестое
чувство подсказывало мне забыть о своей обиде, а свою любовь держа-

ть
чистой  и не запачканной никакими
упрёками и разоблачениями.  Так же и

сейчас - во
многом есть домысел  твоего плохого
характера, а кое в чём ты,

конечно,
прав, но я в любой момент защищу свою единственную любовь.  Я её

заберу и
сохраню для себя, не переживая, что обо мне скажут люди.

      Крепко тебя целую, сильно люблю.

 

                                                       
    Тоня.

 

      P.S. 
И ещё одно.  Как бы я тебя хорошо
ни знала, я всё равно не бу-

ду знать
твою душу и мысли настолько, чтобы не сделать 
ни одного противо-

речивого
тебе поступка, если...".

 

      Дочитав, Виктор чертыхнулся. Письмо
внесло ещё больше сумятицы в его

и без того
непростые переживания. Особенно это, завершившее весь сумбур пи-

сьма,
единственное "если"... Тьфу!

 

      Виктор аккуратно поднял угол на мамином
конверте. О-о!  От мамы и па-

пы сразу -
вот это подарок, скорей читать!





 

                                 - 79 -

 

                   "Дорогой мой сыночек,
здравствуй!

 

      Ну, дай же я тебя хоть так поцелую! Никак
не пишутся письма. Не могу

заставить
себя сесть и написать тебе. Целыми днями думаю о вас, а вот напи-

сать никак
не соберусь. Хочется говорить с тобою,а не писать. А тут всё на-

деюсь, что
вот  как неожиданно приедешь.  Я знаю, Тоня говорила, что ты 21-

-22
дежуришь и может после этого отгулы или какая иная возможность будет?

      Мы живём нормально. Здоровы.  Тоня доехала хорошо.  Приехала озябшая

вся.
Холодно у вас дома? Ах, как это плохо! Включай камин и грейся. Да ещё

плохо, что
у вас мышей много. А вы вызовите из санэпидстанции дезинфектора,

и пусть он
отравы насыплет везде, где можно.

      Тоня уже учится. Выезжает рано, в 6.30 и
поэтому встает в 5.30. Тихо-

нько
покушав, уезжает. В 15.30 уже дома. Как уходит, даже и не слышим.

      То, что она у нас, несомненно,
лучше.  Ну что ж ей там в одиночестве

быть день и
ночь, когда можно дома в тепле и уюте, в своей привычной обста-

новке.

      Теперь - посудо-хозяйственное. Ботинки
твои починили. Видели мы с па-

пой брюки
на тебя - 54 размер, 5 рост - приличные,ценой 30 рублей. На глаз,

вроде бы,
впору, но надо мерять. За куру и утку тебе спасибо. Кура оказала-

сь
петушком, молодым и очень вкусным.  Мы
его ещё едим (в бульоне!). А как

у тебя там
с едой? Сыт ли?

      Дорогой мой мальчик, пусть во всём и
всегда тебе сопутствует удача!

      Федя всякий раз передаёт тебе привет и
просит, чтобы я, отправляя пи-

сьмецо, не
забыла его вложить.

      Целуем и обнимаем тебя всем семейством, и
желаем здоровья!

 

                                                     
Твоя мама".

 

      Виктору стало немного грустно. Он
развернул второй листок.

 

           "12 ноября 1970 года. 20.00.
(Знакомая папина точность!).

 

                            Здравствуй, Витюша!

 

      За окном - темень, ребячьи голоса. Федя
ушёл (только что) на трениро-

вку,а Тоня
с час-полтора у знакомых. Мы дома вдвоём с мамой. Разговариваем

о тебе, ну
и думаем, как там у тебя с жильём: 
комната-то холодная. Сам по-

нимаешь,
как и о чём мы можем говорить и думать,когда речь о тебе или о Фе-

де. Павлик
уж совсем взрослый, да и Ольга - это не Антонина. Так что, пере-

живаем...

      По доброй старой привычке, установившейся
у нас, мы привыкли в отъез-

дах
разговор вести с помощью писем, тем более,когда уже прошёл достаточный

срок, чтобы
почувствовать желание видеть тебя дома.

      Сегодня с мамой гуляли по городу,
заглядывали в магазины. Ничего под-

ходящего.  Купили, правда, шампанского, на Новый год (вы
ж приедете?) и на

меня
свитер, индийский, беж, 54 размера. Маме он очень нравится, а мне нет

 - воротник "ошейником". Если тебе
будет впору - носи. Да, а ещё мы купили





 

                                 - 80 -

 

две
деревянные кровати, установили их, а наша, никелированная, стоит в ожи-

дании:
будешь ли брать её с собой? Ну приедешь, тогда видно будет.

      И в заключение сообщение о погоде:  довольно тепло, пасмурно, но без

дождя. Дома
уютно и хорошо. Жаль, что нет тебя.

 

                     Крепко, крепко тебя целуем
и обнимаем. Всегда с тобой!

 

                                                        
Папа".

 

      В письме Антонины сплошная философия с
психологией, а в родительских

письмах всё
просто и ясно. Охо-хо... Не те ли это простота и ясность, к ко-

торым идут
всю жизнь?!

 

                                   9

 

      По дороге на работу, у колодца, что между
домами  Ноздрина и Гайнули-

на,Савельев
увидел набиравшего воду и улыбающегося при этом широчайшей улы-

бкой,
симпатягу Назаренко. Николай Иванович, некрасивый, но такой приятный

дядька,
содержался в беспокойном корпусе не потому, что был опасен (его бы

тогда не
выпускали за дверь), а потому,  что этот
совершенно безобидный че-

ловек
выполнял безропотно  в  отделении всю самую трудную и грязную работу,

которую
гадились делать санитары.  На эту
занюханную должность, по мере вы-

писки
предшественников, из числа лечащихся определялся новый "козёл отпуще-

ния".

      Савельев уже почувствовал, что Назаренко
к нему неравнодушен  и выде-

ляет из
всех.  Тот, вращая ручку ворота, ритмично
наклонялся, изгибаясь не-

лепым
образом и держа голову боком.

      - О-о, Виктор Николаевич, дорогой,
здравствуйте!

      - Здравствуйте, Николай Иванович. Что это
вы так неудобно наклоняете-

сь? Руку
вывихнете!

      - Так ведь так же легче доставать ведро и
вас разглядывать.  Кажется,

что вы не
идёте, а лежите. Лицо же у лежащего всегда спокойное.

      - Получается, вы сами себя обманываете?

      - Нет, не обманываю, а облегчаю осмотр.

      - Ну, а как ваши дела с зубами?

      Ноздрин доказывал всем,  что Николай Иванович убеждает отвезти его к

стоматологу
по бредовым мотивам. Зубы у него, якобы не болят. Виктор после

того, как
"обжёгся" с Дольмасом, стал более сдержан в суждениях.

      - Да вы же знаете,  я уже вторую неделю  прошу показать меня зубнику,

да так
никто и не подвинулся, чтобы помочь человеку. Мне, то есть, - он ра-

спахнул рот
и полез туда пальцем,показывая какой именно зуб его мучает. Ще-

рбатый рот
был в запущенном состоянии. Цветущий парадонтоз и кариес на обе-

их
челюстях.

      - А начальник что?

      - Начальник... этот? - и Назаренко  употребил жест, которым он симво-

лически
обозначал личность  Владимира
Алексеевича:  соединив большой и ука-

зательный
пальцы кольцом, он попеременно поднес их к своим глазам, а потом





 

                                 - 81 -

 

указательный
- сунул в ноздрю. Движение вполне понятное любому, кто знает

Ноздрина,
носящего очки.

      - Да что начальник?  Сказал, что это - не смертельно.  Говорит, что

это у меня
по общему заболеванию. А мне кажется, что оно само по себе.

      За их спинами послышался хруст тырсы. Это
вышел из дома и ступил на

дорожку,
ведущую в уборную, Карим Хайретдинович. Николай Иванович обернул-

ся и опять
просиял:

      - О-о, а вон и  п а п а 
Г а й н у л и н  в галифе побрёл."На рысях,

на большие
дела", наверное.  ВЦСПС, Карим
Хайретдинович!

      Старик каким-то  приблизительным взглядом  посмотрел в их сторону и

еле внятно
прошамкал "доброе утро". По всему было видно, что Назаренко го-

тов
иронически прокомментировать физиологический поход  старика Гайнулина,

но
проговорив, "он совсем плохой стал!", 
отвлёкся  и,  вспомнив о другом,

достал
открытку из кармана и стал рассказывать.

      Ему, то есть, Назаренко, после ноябрьских
торжеств пришло поздравле-

ние от
друга-шизофреника, выписанного три недели назад,  следующего содер-

жания:

 

            "25 минут одиннадцатого          9.XI.1970 года.

 

                         Здравствуй, Коля!

           Спешу сообщить, что я из-за коликов
в животе, после

         употребления кислого молока, не
видел,  как проводили

         праздник хуторяне. Спал. Проснулся до
вечера. Вечером,

         за бритьём, колики прошли.    Надеюсь, ты меня понял?

                                                      
Привет!"

 

      - Так вы его поняли, Николай Иванович?

      - Конечно понял,- с неподдельной грустью
тихо сказал Назаренко и вз-

дохнул, -
теперь у него живот не болит.

      Сам Николай Иванович свои письма обычно
заканчивал так:

      "Жму вам всем правую руку и цЫлую с
приветом. Ваш - Коля Н.".

 

      Сегодня в 10 часов конференция. Для
представления врачам Савельев ре-

шил сделать
разбор больного Винникова Григория Михайловича, 
дефектного ши-

зофреника,
который личностно заинтересовал его.  Он
был известен всей боль-

нице,
как  А н а р х и с т. Спроси Винникова - никто не скажет, назови Ана-

рхиста -
все: "А-а, дядя Гриша!".

      Познакомился с ним Савельев оригинально.
Проходя однажды по двору, он

услышал над
собой, в ветвях дерева, движение и поднял голову. В густой лист-

ве, на
толстом суку, в длиннополом халате, сидел больной и смотрел на Викто-

ра в кулак,
приставленный к глазу на манер подзорной трубы. Не ожидая увиде-

ть у
себя  над головой человека,  Савельев громко поздоровался.  Тот, молча,

продолжал
разглядывать его и наконец раздумчиво произнес:

      - Здрасьте, доктор! В жизни всякие
встречи бывают.  Я вот однажды иду,

а навстречу
мне из беспокойного корпуса идёт мой знакомый. Приветствую его:

"Цоб-цобэ,
Пётр Васильевич!". А он мне: "Здрасьте, здрасьте!" - а г у х
а...





 

                                 - 82 -

 

      - А что такое  а г у х а? То есть, отвечает, агукает?

      - Нет, а г у х а - это как
"господин" или по-нашему "сударь".

      - А то есть рыбка  а г у х а. Большая! Голубой марлин,
называется.

      - Нет, а г у х а - это, как обухом,
а ваших слов я не знаю так.

      Путаясь в полах халата, он слез с дерева.
И оказался высок ростом, по-

чти с
Савельева, в летах, сухопар и острижен наголо. Разглядывая, голубогла-

зо
уставился на Виктора.

      - А что вы делали на дереве?

      - Любопытствовал. Груша, вишня, яблоко -
это всё персик. И родина ему

 - Персия. Всякий, опять же, должен знать, что
всякий персик равен Мичурину,

который
сосну прививал на березу, а ель на дуб и получал ясень.

      Виктор никогда раньше не слышал,чтобы так
разговаривали люди. Это при-

влекало.  И вот теперь представлялся случай
познакомиться  с этим человеком

поближе.
Уединившись в ординаторской полуспокойного корпуса, Савельев начал

разговор с
Анархистом:

      - Григорий Михайлович, я бы хотел
побеседовать с вами?

      - Разрешаю. Только я не Григорий
Михайлович, я - А н а р х и с т.

      - Что это у вас за прозвище странное?
Почему не по имени-отчеству? Или

вы себя не
признаете за Винникова?

      - Вообще-то, я - Винников. Но народы
имеют пять составов - это к о м -

м у н и с т
ы, ф а ш и с т ы, а н т и х р и с т ы, о к а я н н ы е  и  а н
а-

р х и с т
ы.  Вот я и вхожу в одну из этих групп
для того, чтобы не отрывать-

ся от
земли. Анархист - это проказа,а проказа, как любая зараза входит в дом

без
имени-отчества и от неё становится морда красная.  Как аист: живёт царём,

на одной
ноге, не имея права на курение и питьё. Но, как всякая дыхания, тре-

бует
пихания. Вон  - червяк землю точит,
считай тоже хлопочет.

      Речь Анархиста периодически становилась
совершенно непонятной и вместе

с тем по
отдельным словам смысл сказанного был ясен. Ну уж, во всяком случае,

можно было
догадаться о чём он хочет рассказать.

 

      - Как я родился?  Бог из цветов связал венок и бросил в
воду.  Он плыл,

плыл и на
полую воду вышел, корни пустил - вот тебе и я. А вообще-то человек

от Евы
произошёл. Ранние царства умерли. Считай, заснули.  И вот в одном сон-

ном
царстве  одна дурочка, Вера Семёновна,
ходила по садам - сады цвели - ба-

ловалась до
петухов, потом съела яблоко и забеременела. Это давно было, толь-

ко и всего,
твою мать. Был тут один Илья Муромец. Как не бывать?  Бывает! По

святцам
даже сорок сороков бывает, а это  сто
шестьдесят человек, но все раз-

ные: тот
худой, этот толстый, тот высокий, а этот - низкий, но все - Ильи Му-

ромцы.

      В Бога? Конечно, верую.  Но о нём не рассуждаю.  Бог - это тот, кто не

оправляется
и у кого нет мочевого пола.  Это точно,
только  и всего - у меня

глаза, как
светлый день, всё видят.  А вот Сатана -
е х и х а при  е х у л е.

Среднее
между чёртом и овцой. Свинье дали воду, а Петру - волю, только и все-

го-то, а у
д ы.

      - Что это ещё за  а у д ы?

      - А у д ы?...  Иуда, а д ы, у а д у - это двенадцать
пар перемешанных

слов. Я
собираю мятые слова и отсчитываю, например: 
Устинья - усатых - оса





 

                                 - 83 -

 

 - сама... садик я садила, сама в садик
выходила.  Вот так слова нечистые и

отбираю.

 

      Савельев уже приметил,  что Анархист многие слова,  а точнее, речевую

продукцию,
дробит и затем нанизывает по созвучию.  О
б р а у ш к а,  я с е -

х а,  б у к у х а, 
х а л е у л е,  п л а ц о й,  п е г л е г а х,  п а х и-

л ь я,  р е х а х а, 
о х л е у х а  -  неологизмы, которые он проговаривал

одним махом
минут за пять непрерывного говорения. Шла кругом голова от этой

тарабарщины!
Но, надо было задавать вопросы и слушать дальше.

      - Как я рос и развивался? Ничего.
Развивался тоже неплохо, по фотогра-

фиям даже
хорошенький был. Потом, как водится, воровство и тюрьма. Я ведь у

мамы один
остался и вот - твою мать! - десять лет собаке под хвост,только и

всего.

      - Десять лет!  Не сожалеете, что из-за воровства столько лет
потеряли

бесследно?

      - Нет. Потому что,иначе нельзя. Ведь не
одна земля воровские пятки но-

сит. Без
воровства ни один общественный строй не держится,поскольку блатная

система в
основе любой государственной системы. Это поддержка!

      Виктор немало поудивлялся своеобразной
манере мыслить.  Совершенно не

от мира
сего, но по размышлении - в ней своя логика, хотя и кривая.

      - Жаль всё-таки. Семьи нет. Вы - в
психбольнице.

      - Ну и что! У меня по планете ещё пятеро
детей, которых мне родить на-

до. Без
меня дело не освятится.

      - Что ж, а теперь давайте ваше мышление
проверим?

      - О-о, доктор, твою мать... Не возражаю!

      - Вот сейчас я буду называть отдельные
слова,  а вы будете объединять

их в
понятия по однородному признаку. Прошу внимания! Вальс, мазурка, полька

 - это...

      - Это музыка стран Европы или отбой. В
армии, когда отбой, сапоги сту-

чат,
портянки пахнут - это мазурка.

      - Синий, красный, зелёный -...

      - Это цвета радуги или собачья  о т
п и с ь  по осени.

      - А теперь немного изменим. Машина -
экскаватор, а пароход -...

      - А пароход - это пан, пах, порох и
пантера.  Только крестить её надо

не водой, а
палкой.

      - Та-ак, а вот ещё: корова - телёнок,
овца - ягнёнок, а медведь -...

      - Это росомаха. Или Раиса Михайловна
Медведева, или по мужу, по-турец-

ки, Ерлина.
Она дома у себя держала портного. 
Фуражка - шляпа, дом - шалаш,

а врач -
шабаш. В доме том была лестница, по которой трезвому легче поднима-

ться, чем
пьяному спускаться. А овца - стадо!

      - А какая разница между паром и парой?

      - Муж и жена - одна сапога, а два сапога
- пара. В одной сапоге на па-

ром не
пустят - вот и вся разница.

      При исследовании ассоциативного мышления
Анархист на вопрос - "как он

понимает
выражение "волчий аппетит"? - ответил:

       - Это капитализм!

       - А "железная воля"?





 

                                 - 84 -

 

       - Это Советская власть.

       Долго рассматривал на картинке
изображение паучка в янтаре.

       - Похоже на насекомое,  ибо оно не преобладает свойств мухи или кома-

ра. Гнус
гундел в нос и в пал в липовую смолу влип.

       - А книги вы любите читать?

       - Люблю. 
Толстой хорошо пишет.  Я в детстве
читал его "Три медведя".

И многих
других. А вот в истории тоже, древний Египет возьми - там если кто

знаменитый
умирал, его клали в кипарисовый гроб, а сверху обкладывали камня-

ми. Потом
заходили туда и обкуривали три дня, коптили. Копчёное больше цени-

тся. Купин
тоже, Филимон (как выяснилось, подразумевался Фенимор Купер), он

же Морфей
под Фимиамом, также и Македонский, то есть, мак, рыба и Дон.  Или

поэт
Лукрецкий - "О вещей природе". 
Или возьми охотника Чингачгука - это ж

папа Чука и
Гека! А был также "Последний из могикан" из "Семьи
Рубанюк". Но

сейчас не
читаю: голова болит от этого.

      - Скажите, пожалуйста, вы сами могли бы
составить рассказ  со словами,

которые я
вам дам?  Да!  Ну и славно. 
Вот вам слова: сон, ночь, поле, луна,

трава,
настроение, рассвет. Прошу!

 

      Минут десять посопев, Анархист пододвинул
к Савельеву листок.

 

         "Ночи подвижных рек,  шелест листьев произвольных дивизий,

        отстранённых от дубовых ветеранов.  Ночь равна тьме, как и

        рассудок равен известию.  И сон, присущий неволе, также ра-

        вен согласию. Вот в церкви - течёт река
по полу, а бабы из

        неё выходят и лен треплют. Тут же
молятся, потом перечиты-

        вают - внушаются и уже ничем их не
свернуть, твою мать. А

        в лесу виднелись сонные медведи".

 

      Глядя на кусающего от усердия губы
Анархиста, Савельев чувствовал се-

бя
оторопело стоящим перед распахнувшимся океаном - миром психиатрии. Океа-

ном вечным
и мощным. И он готов был открыть Америку. Но для этого мало чув-

ствовать
себя Колумбом, надо ещё и знать куда плыть. 
В редкие и не свойст-

венные его
натуре минуты тщеславия, он прокладывал в голове невероятные ма-

ршруты.
Однако жизнь, не давая заноситься, легко и быстро отрезвляла. Бушу-

ющая же
стихия влекла дальше.  "А вдруг и
мне, а не только корифеям, может

быть
удасться подметить  или открыть что-то
новое,  ещё неизвестное в этой

области
знаний. Не страшно, что я дилетант, зато у меня взгляд свежий!".

 

      А на свежий взгляд, кроме убогой
действительности да монотонной  про-

винциальности
бытия не лезло ничего.  Тем не менее,
упорный Савельев прово-

дил с
больными по возможности больше времени, отрывая его от многих других

важных дел.
Интересы профессии требовали этого немилосердно. Он работал не-

редко
допоздна  и  тогда после работы не ноги его домой
приносили, а он их

приволакивал.
И при этом Виктор настолько уставал и тупел,что впору его бы-

ло по
квартире водить и говорить что за чем следует делать.  Ему самому ка-

залось, что
он мог бы однажды придти в дом и, остолбенев, замереть посреди

комнаты
курганной бабой, окаменело устремив взор в тысячелетия...





 

                                 - 85 -

 

      Ах, молодость, в твои ли годы говорить об
усталости!  Она в эту пору,

как летние
ночи: только сомкнул глаза - и уже рассвет, и опять в теле игра-

ют силы,
кипит энергия, бурлят и пенятся мысли и желания, а горизонт манит

перспективой!
МНОГАЯ ЛЕТА ТЕБЕ, НАША МОЛОДОСТЬ!

 

                                   10

 

      Антонина вернулась со специализации под
конец ноября и вышла на рабо-

ту в новом
качестве в беспокойный мужской корпус.

      Её возврашение было не в радость.  Виктор почувствовал  по приезде в

их
отношениях, если и не надлом, то совершенно отчётливую деформацию. Скру-

чивание по
оси. Идти домой - из всех мыслей в голове ясно выштамповывалась

одна: до
чего ж неохота идти домой! А надо. Присутствие жены в доме тяготи-

ло инородным
телом. Чувствовала ли она это тоже, он не знал. 
Скорей всего,

нет. Потому
что, приходя домой, Виктор заставал её безмятежно спящей.

      Она заявляла, что работа её
выматывает,  хотя работала она с семи ут-

ра до часу
дня, и у неё больше ни на что не хватает сил. Подтверждением то-

му стала
каждодневная гора грязной посуды на столе.

      Слов нет, без горячей воды - неудобство.
Но что же делать, если дере-

вня - не
город? Здесь все так живут. Иного не дано, кроме как идти к колод-

цу,
набирать воду, греть её на керогазе или кипятильником,  что не быстрее,

и потом
мыть в тазу, в сменных водах.

      Виктору так хотелось после трудового дня
и бесконечных, в тёмно-зелё-

ных
панелях, стен, видеть домашний уют, чистоту и порядок, встречать ласко-

вую и
внимательную к его заботам жену,  что
когда он заставал одну и ту же

картину,  а именно: 
постоянно мёрзнущую и от того, 
свернувшись калачиком,

спящую
одетой под двумя одеялами жену, ему делалось нехорошо.

      Внутренне ропща, какое-то время он мыл
посуду сам и, наконец не сдер-

жавшись,
изложил все "думы народа" любимой Тоне в таком тоне, что та в слё-

зы:

      - У меня от твоих слов вообще пропадает
желание что-либо делать.  На-

падает
полная апатия и ещё больше спать охота.

      И, что ни день, муж с работы в дом - она
плакать.  Пуще и безутешней.

Плакала-плакала,
потом успокоилась и принялась за дом, за дела и за себя.

 

      Баба Тося подвела черту под этим периодом
семейных отношений Савелье-

вых
недвусмысленной фразой:

      - Вы, Тоня, сделались беременная!

      Антонина засомневалась: да у неё же вот,
только полторы недели назад,

прошла
менструация... А Виктор, когда узнал об этом разговоре, затравленно

подумал -
"эх, надо было бы развестись, пока без ребёнка! А что теперь? Не-

ужели
будет? - и додумал так, как хотелось, - 
не бывать по-твоему, глупая

вещунья!
Своей жизни я сам хозяин".

 

      О, самоуверенность сильных, тебе ли
тягаться с таинственными предчув-

ствиями
слабого пола!

 





 

                                 - 86 -

 

      22 декабря - не запомнить этот день
невозможно! - в воскресенье,  Са-

вельев
дежурил. И дежурство было на редкость спокойным. Однако запомнилось

другим.

      Возвращаясь после ужина с пищеблока, они
с Тоней увидели Щёголева,вы-

ходящим от
Ноздрина.  Вадим ездил с семьей на
выходные домой к родителям и,

видимо,
прибыл с новостями. Виктор хотел окликнуть его, но потом  раздумал,

тем более,
что тот прошёл за домами и не видел их.

      Зайдя в дом, Савельевы застали
Хасьева,сидящим за столом и готовящим

годовой
отчёт для райздрава и облпсихдиспансера. Не успели они пройти к се-

бе и
раздеться, как в дверь подчёркнуто вежливо постучали и церемонно прои-

знеся
"па-азвольте?", вошёл Вадим и с порога начал рассказывать Марку, как

он провёл
время в городе.

      По доносившимся фразам и оживлению,  Щёголев был - "десять против од-

ного",
по выражению западных романистов - несомненно под шафе.

       - У нас в квартире собрались тузы,  Марк Григорьевич, собрались тузы-

-воротилы.  И во главе стола мой папа - старый бубновый
король."Алаверды" и

тост
переходит к завгорздравотделом, ещё раз "алаверды" и тост
подхватывает

завоблздравотделом,
а во главе стола к о р о л ю е т мой папа. Пропустив по

рюмочке и
закусив её холодной осетринкой (здесь Вадик хохотнул), "пора Вадь-

ке ехать на
специализацию по психиатрии, - говорит он им, - раз уж мы собра-

лись за
столом в таком составе". Отправив в рот по бутерброду с красной ико-

ркой,
"езжай сразу  в Москву или в
Ленинград, - говорят они мне, - на черта

тебе и наша
область,и наша кафедра психиатрии? Брать - так уж столицы за го-

рло!".
А вы, Григорьевич, как думаете?

     Слышно было, Хасьев усмехнулся  и, наверное, неопределённо пожал плеча-

ми.

      Вадик захохотал и воодушевлённо потер
руки:

      - И, впрямь - поеду-ка я в Москву!  А что? Столичного пивка попью, а?

Чтобы
специализация лучше помнилась.

      И опять похохотав, Щёголев произнёс:

      - Ну, ладно, пишите, не смею мешать.  Пойду проведаю ваших соседей -

как они
живут в своём каземате?

      Послышались игриво-вкрадчивые шаги  и  он
приблизился к савельевским

дверям,
которых не было и, глядя круглыми, как у 
н е в а л я ш к и, глаза-

ми
попеременно в глаза Антонине и Виктору, вновь церемонно постучал косточ-

кой пальца
о дверной косяк:

      - Зрасьце, драгоценная Антонина
Феофановна! Зрасьце, милейший Виктор

Хрисанфович!
Разрешице ввалицца?

      - Здравствуйте. Входите, пожалуйста.

      - Входи, гостям рады!

      - У вас тут (бросок головой вбок),
по-соседству, живёт один знакомый

и не только
мне...- и он, весело блестя глазами, перешёл на шёпот, - г л а-

в н ю
к.  Так я к нему заходил насчёт
специализации.  Хватит здесь киснуть,

пора кости
поразмять в столицах да на асфальте.

      Его немного диспластичное лицо  с щитовидными глазами, ушами, стоящи-

ми
перпендикулярно к голове и носом, мощным, 
как форштевень древнеримской

боевой
триеры,горело вдохновением. При этом он настойчиво взял Виктора под





 

                                 - 87 -

 

локоть и,
отведя его несколько в сторону, тихо спросил:

      - По этому случаю выпить у тебя
что-нибудь найдётся?

      Не обнаруживая в вопросе никакого
криминала,  Виктор ответил,  что с

праздников
стоит непочатая бутылка водки.

      - Ну, так давай по граммуле, для
поддержания гомеостаза.

      После молочного ужина Виктору ну
никак,вот так с бухты-барахты, пить

не
хотелось, но...

      С этого и началась вся эта грязная
история, которая закончилась скан-

далом с
Хасьевым со всеми вытекающими,  как
зловонная навозная жижа из сви-

нарника,
последствиями.

      Вадик пил запойно целую неделю.  Об этом его пороке Савельев, естест-

венно,
ничего не знал.  Не знал он ничего и обо
всех нюансах отношений меж-

ду Хасьевым
и Щёголевым, однако показалось странным, что Марк как бы опека-

ет
попавшего в алкогольный клинч Вадима. Эх-ма, да кабы знать!

      ... Тоня поставила на стол два гранёных
стакана и немудрёную закуску.

Виктор
налил по четвертушке.  Щёголев со словами
"с вашего позволения!" до-

лил свой
стакан до краёв.  Покалякав немного, он
допил бутылку один и, бес-

престанно
извиняясь и благодаря, удалился.

 

      Утром Савельева вызвал к себе в кабинет
Хасьев и отрубил:

      - Идите в третье отделение и работайте.
Там сегодня врач не вышел на

работу.
Почему? - не знаю, потом разберёмся!

      Почувствовав недоброе,Виктор Николаевич
заспешил в отделение. Девять -

- десятый
час, а Щёголева на месте не было. Дежурная Шакмарова, интригующе

глядя на
Савельева своими глубоководными глазами сообщила, что пятиминутку

проводил
Хасьев, а Вадим Александрович "по-видимому заболел "периодической

болезнью".  Виктор заспешил домой к Вадиму, наивно
вспоминая истинные симп-

томы этого
малоизвестного заболевания.

      - А я вчера вечером уже хотела идти тебя
звать, -  сразу обращаясь к

нему на
"т ы", выговорила ему Вероника, открывая дверь, - вон он, и по сей-

час пьяным
лежит, твой четвероногий друг.  А что он
вчера выделывал, когда

от вас
пришёл - это одному Богу и мне известно! 
Залезал под стол и перево-

рачивал
его, бодал головой холодильник, падал на меня и на ребёнка,  потом

стал
избивать её и меня, матюкался на чём свет стоит...

     Перегургузив всю постель, Вадим лежал
поперёк кровати и вяло слюнявил:

      - Кто вы такие, а? А ну... быстро пшли
вон! Я - князь, а вы - мразь!

      - Зачем ты ему наливал, Виктор? Ты видишь
теперь, что получилось.

      - Да кто ж мог предположить такое.
Вставайте, юноша! - Савельев тро-

нул Вадима
за плечо, - отечество зовёт!

      - Оно зовёт нас. А оно нальёт? Нальёт
ведь?

      - Как "кто мог предположить"!
Разве ты не видел, что он к вам пришёл

уже под
градусом? Ты что - не знал, что ему спиртное нельзя показывать?

      - Не знал.

      - Ты ж его друг.  Он же делается ненормальным после выпитого и
чёрт-

-те что
творит, скотина этакая! А ну, ляг по-человечески, уродина! - зави-

зжала,
негодуя, Вероника и треснула Вадима мокрой тряпкой, - мучитель жиз-

ни моей!





 

                                 - 88 -

 

      - Цыть ты... Вереника... Венерика. Цыть!
- Вадик сделал безуспешную

попытку
встать и с грохотом опрокинулся на пол. Из разбитого носа потекла

кровь. Он
заплакал.  Заплакала и запричитала
Вероника.  Из-за шторы вышла

Светка и,
увидев плачущую мать, заплакала отчаянней всех.

      Виктору сделалось удушающе стыдно и он,
как мог, утешая плачущих,по-

правил
постель, вытер и высморкал Вадима, поднял и положил его, аккуратно

поправив
подушку, и собрался уходить, ещё и ещё раз извиняясь перед  Веро-

никой за
то, что всё так нехорошо получилось.

      - Ладно, чего уж там, - она вытерла
глаза, - знакомо! Не первый раз.

Только
больше не пои его ни под каким предлогом. Не ломай мне жизнь!

 

      Савельев толкнул дверь на выход и чуть не
упал, споткнувшись о Хасье-

ва,  рванувшего её на себя.  Тот смерял его свирепым взглядом и, не говоря

ни слова,
вошёл в дом.  Виктор постоял секунду в
раздумьи - "Марк Григорье-

вич...
Твен, "Пьянки при дворе короля Артура" - больничный вариант извест-

ной
повести".

      Неожиданно Виктору стала понятной  та 
суетная непоседливость и даже

вздёрнутость,
которые он наблюдал у Вадима при первом своём визите  к Щёго-

левым:  тому хотелось выпить, но он боялся жены и не
хотел скандала, по-ви-

димому
после недавнего эпизода.  Стало быть,
Вадик - запойный пьяница, дип-

соман.

      До чего мерзко всё вышло! "Сам,
дурак, наливал ему", - ругал себя ру-

гательски
Савельев.

      Да-а, себя блюсти - не лапти плести!

 

                                   11

 

      С настроением этих злополучных событий
подъехали и к Новому году.

      Чтобы выгадать себе дни, Савельевы
работали сверхурочно и в выходные,

но
зато  28 декабря, в понедельник, сев днём
в райцентре на проходящий пое-

зд, они уже
в полдевятого вечера приехали к своим.

      Родители и Федул сидели перед
телевизором  в ожидании информационной

программы.

      Ура-а! Вот уж сюрприз!  Ждали, конечно, ждали, но чтобы так рано - и

не
мечталось!

      Радостные возгласы, объятия, поцелуи.

      - Ай да молодцы, целую неделю каникул
устроили! А мы только собрались

"Эстафету
новостей" смотреть, а тут вы.

      Программу "Время" Алевтина
Юрьевна по старой привычке называла "Эста-

фетой
новостей" и очень сожалела, что журналиста Юрия Фокина не стало видно

на экране.
Она вообще свои привычки меняла очень неохотно. По натуре преда-

нная, мама
относилась  к числу тех довоенных женщин,
которые были однознач-

ными не по
воспитанию, а по самой своей сути. В основе таких характеров -

верность!
Они любили одного мужа, а если - не приведи, Господь! - лишались

его, то
оставались вдовами до конца дней своих, жили всю жизнь на одну зар-

плату, в
одном доме, имели одно пальто, один свет для них были  и  есть
их

семья и
дети.





 

                                 - 89 -

 

      - Дети мои, - расчувствовавшись,
нередко  восклицала мама, обращаясь

к сыновьям
в те редкие часы, когда все вместе собирались в доме, - и зачем

вы только
выросли? Ну и были бы всегда маленькими и при мне. Как я тревожу-

сь за вас,
когда вы не дома, а где-то. И дождь ли там, снег или лихие люди

рядом с
вами?  И как же мне сладко и тепло, когда
вы здесь, у меня под кры-

лышками...
Какие вы стали большие и взрослые!

      - Ах ты, наша наседка любимая! - кричали  в таких случаях  мужчины и

бросались
обнимать взволнованно растроганную маму.

 

      Сколько сразу в квартире народу,
разговоров, сколько новостей! Какой

телевизионной
"Эстафете" угнаться за ними?

      - К вашему приезду и морозы стихли. Как
вы доехали?

      - Ничего, хотя поездом нудновато.  Автобусом повеселей.  А по дороге

такой дождь
лил - ужас! Как летом. Весь снег смыло.

      - А Павлик не приехал?

      - Пока нет, но будет. Олю с работы не
отпускают.

      - Как вам работается в больнице?

      -
Масса впечатлений. Всё необычно.

      - Вить, а Вить, а правда,  что ты теперь и гипнозом, и голоданием мо-

жешь
лечить? - Федюшка, соскучившись, жался к брату.

      - И тебе уже гипноз покоя не даёт?  Пока нет, но поусердствую и буду.

А лечебный
голод действительно интересная штука.

      - Вить, а я уже могу  в "шпагат" садиться и дольше всех
стою вниз го-

ловой.

      - Ор-рёл! Ты у нас будешь  г и м н а с т ё р о м  не хуже Бориса
Шах-

лина или
Казаряна. "Крест" делаешь?

 

      Пока стоял общий шум, Тоня пошла
переодеваться, а Виктор  стал распа-

ковывать
гостинцы.  Обряд одаривания шёл под
непрерывный шутливый коммента-

рий то
одного, то другого и сопровождался всевозможными восторженными воск-

лицаниями.
Виктор очень любил такое бурное изьявление чувств!

      Ему необычайно интересно было наблюдать
людей.  Излюбленное и увлека-

тельнейшее
занятие!  Их движения и мимику, эмоции и
страсти, речь и привыч-

ки. Ведь мы
- едины в беспредельной множественности и разнообразии.  Но то-

лько после
того, что мы похожи, мы - индивидуальны. 
В людей всматриваемся,

как в
зеркало, соотнося себя со всеми - "я, как все". То есть,похож на дру-

гих: не
глупее и не уродливее. В этом есть доля самообмана,точно такого же,

какой
наблюдается у толстых, когда они смотрят на худых и при этом сами се-

бе не
кажутся такими уж толстыми.

      А как раскрывается человек в
родственниках, в близких ему людях! Сто-

ит один раз
увидеть мать, отца, братьев и прочих свояков и своячениц, чтоб

поразиться
тому, как все между собой похожи и как некие единые свойства за-

печатлены в
лицах, стати, интонациях единокровных людей. 
Как они все отра-

зились в
том, кто, казалось бы, хорошо был тебе знаком до этого.  О-о, 
до

чего ж
глубоко проникли в нас незримые, неуловимые и прочие, но легко узна-

ваемые
корпускулы самой дальней родственной общности!  
Развивая эту мысль,

можно
утверждать, что однофамильцев нет.  По
сути, все однофамильцы - побе-





 

                                 - 90 -

 

ги, не
ветви, а давние побеги,  в прямом и в
переносном смысле,  от корней

того или
иного генеалогического древа  и  слово следует понимать буквально:

однофамилец
- принадлежащий к одной семье.

      Глядя на домашних, Виктор и сам заряжался
их восторгом!

 

      Тоня смотрела на Савельевых с грустной
завистью. "Какие они все... -

досадуя и
чувствуя свою ущербность, думала она, - такие грамотные, заядлые

и бойкие на
язык. Всем взяли! А я?  Дура, набитая
дура среди них, речистых

и умелых. И
здоровых. Одно слово - Золушка. А всё-таки их Витя - мой принц.

Мой Витюша,
мой! Нет, сейчас он не мой, он - часть целого. Пока он - плоть

от плоти
этой семьи. К ним стремился.  К ним
спешил.  По ним тосковал. А я

им
кто?..."

      - Тонечка, какой вы мне с Витей красивый
платок подарили,- подошла к

ней с
благодарным поцелуем Алевтина Юрьевна,- угодили по всем статьям, мои

родные.
Надо же,трах-бах - и старая мать от вас, фокусников, снова молодая

и
обворожительная! Небось, потратились?

      После всего, мама захлопала в ладоши и
провозгласила:

      - Праздничный ужин по случаю приезда моих
дорогих детей объявляю отк-

рытым. Все
за стол!

 

      Федя уже давным-давно крепко спал и
"курей бачил", по образному выра-

жению
бабушки Оли (у него, юного спортсмена, режим), когда все, наконец ус-

тав сидеть,
но так и не наговорившись, а лишь немного утолив голод на обще-

ние,
поднялись, чтобы идти спать.

      Второй час ночи.  Виктору некоторое время не спалось и он
лежал, раз-

мышляя,
вспоминая и прислушиваясь к ночным звукам. На руке у него, как ему

нравилось,
спала Тоня.

      Нет ничего приятней,  чем с дороги и после разлуки,  вновь очутиться

под
родительской крышей, где знакомы, с закрытыми глазами, каждый угол, ка-

ждая чашка
в буфете и каждая вещь в шкафу!  "А
шкаф у нас, - с приятностью

подумал
Виктор, - грандиозный!  Величественный и
благородных  пород дерева.

Он у нас -
фон Шкап".

      Часы в гостиной, знакомые с детства
каждой чёрточкой циферблата, про-

звонили без
четверти три и, словно радуясь наступившей тишине, заторопились

рассказывать
Виктору, как они рады его возвращению и потом долго жаловались

на то, что
им без него плохо, одиноко и пыльно, и что однажды их даже забы-

ли завести
и они проспали - не по своей вине! - сутки.

 

      На другой день и во все последующие дни
Виктор, когда с Тоней, когда

сам, делая
покупки, ходил, нет - носился по городу, наслаждаясь после дере-

венской
тишины городской сутолокой, давкой в трамваях и троллейбусах и тол-

чеёй у
прилавков.

      На улицах - многолюдье. Почти каждый с
покупкой. Мелькают авоськи со

снедью,
красиво упакованные коробки и свёртки. Несут ёлки. Поднять голову -

ёлки едва
ли не на каждом балконе.  В витринах
сверкают разноцветные огонь-

ки и
растиражированные, в красных шубах, ещё очень молодцеватые, деды-Моро-

зы
пестуют,  одетыми в белоснежные варежки
руками,  розовощёкого ребятёнка,





 

                                 - 91 -

 

на груди
которого красуется - 1 9 7 1  ГОД.  Сияет, отражаясь в слякоти на

тротуарах,
радуга иллюминаций...

 

      Людской поток нескончаем! Неужели сейчас
кто-то работает? Представить

невозможно!
Любого спроси, любой ответит: пришёл наиболее любимый всеми пра-

здник.
Романтический, домашний и очень личный.

      Народ - толпой! Неожиданные и деловые
встречи.

 

      - А вы у кого? Дома? Так приходите к нам.
И детям место найдём. С ни-

ми веселей
и больше шума!

      - Нет, нет, не обижайтесь, мы уже
приглашены. А хотите идёмте с нами,

там вся
компания незнакомая. Кто вы такие, никто и не спросит.

      - В такую ночь мы по гостям не ходим. Мы
- дома, среди своих.  У нас

многолетняя
традиция. Мы - домоседы!

      - Витька! Вот это здорово, ты где сейчас,
старик, обитаешь?

 

      Волнующие встречи с соучениками по школе,
по институту старыми друзь-

ями и
приятелями. В душе у каждого - трепетный настрой.  В душе у каждого -

радость
ожидания и вера в лучшее будущее. Самый любимый праздник!  А любят

его потому,
что в отличие от других праздников и даже дня рождения,  в нём

есть для
каждого глубоко психологический момент, более интимный и более де-

ликатный.
Это праздник, который итожит год. И не просто год,а год нашей жи-

зни.  Это психологический момент, когда мы
перестаем всматриваться в людей,

как в
зеркало,  и обращаем взоры в себя и,  насмотревшись на себя в послед-

ний раз,
прощаемся сами с собой - с теми,  кто
прожил неповторимое и удиви-

тельное
время.

      Можно хоть каждый день ложиться в
двенадцать часов ночи,можно каждое

тридцать
первое число  пытаться представить не
только  последним днём года,

но и Помпеи
(как говорится, СПАСИ И СОХРАНИ!),  можно
наряжать ёлку в июле,

как это
делают перевыполнившие план шахтеры,  но
это всё не будет Новым го-

дом. Нет
того особого настроя, который, дыша запахом хвои, приходит в наши

квартиры в
своё время, минута в минуту.

 

      А какое наслаждение бродить по родному
городу! Как ликуем мы и не то-

лько в
праздники, когда видим его и приникаем к его широкой и доброй груди,

в которой
бьётся неизменно любящее нас сердце! Наши шаги звенели по асфаль-

ту самых
дальних его улочек и самых глухих переулков, наши голоса резониро-

вали под
сводами  его галерей и вокзалов,  по его просторным проспектам мы

шли после
выпускного бала встречать рассвет,  он -
порог Отечества, с кото-

рого мы все
шагнули в зрелость!

      И жители моего родного города - дорогие
моему светлому чувству люди!

Какие Вы ни
есть, я верю: Вы все - прекрасные люди, да-да, Вы все - прекра-

сные люди!
Мужчины и женщины, младенцы и старики, безупречно честные и афе-

ристы,
военные и сидевшие в тюрьмах, инвалиды и учёные, простые работяги и

спортсмены
- все Вы даже не подозреваете  какие Вы
прекрасные и счастливые

люди!  Если же Вы по какой-либо причине так не
считаете,  то всё равно это

так, ибо в
той стороне,  где Вы живёте - а живёте Вы
все  в левой половине





 

                                 - 92 -

 

моей  грудной "лестничной" клетки - там
для Вас нет горя и злобы. Там всег-

да светит
солнце! Горячее солнце моей сердечной любви ко всем Вам, рядом с

которыми я
рос и набирался понимания жизни и умения жить. 
Умения жить сре-

ди людей и
быть человеком. СЧАСТЬЯ ВАМ, ЗДОРОВЬЯ и ДОЛГИХ ЛЕТ ЖИЗНИ! Спаси-

бо, что
слушали, не перебивая.

 

      Алевтина Юрьевна, встречая нагулявшегося
сына, смеясь, говорила:

      - Ходи, Витенька, ходи, а меня уже избавь
от этого, ради всех святых!

Я стала
уставать от людской суматохи. Да и потом, раньше, например, пройти-

сь по
городу, особенно по центру - одно удовольствие. И домой придёшь - не

устанешь
и,  проветрившись,  вспоминая прогулку, перебираешь в голове всех

встретившихся,
и знакомых, и незнакомых,  и можешь
припомнить и лицо каждо-

го, и кто
как был одет. А нынче что? Домой возвращаешься, как после столпо-

творения
оглашенных. На тебя всё время идёт толпа, ни одного отдельного ли-

ца. К тому
же молодые девушки так красятся отчаянно... После получаса тако-

го, с
позволения сказать, гуляния - мозги становятся набекрень, и в голове

возникает
ощущение, что все физиономии у тебя в сознании перекосились и ты

попал в тот
- страшный сон Татьяны. Помнишь у Пушкина:

 

                   -  "...     
чудовища кругом.

                      Один в рогах, с собачьей
мордой,

                      Другой с петушьей головой,

                      Здесь ведьма с козьей
бородой,

                      Тут остов чопорный и
гордый,

                      Там Карла с хвостиком, а
вот

                      Полужуравль и
полукот".

 

     И Виктор, и все хохотали, поражаясь
точности маминого определения дей-

ствительности,
совпадающего с живописанием поэта.

      - Моя самая желанная мечта, - заключала
Алевтина Юрьевна,- жить в ти-

хом городе,
в котором бы на улице один человек от другого находился на рас-

стоянии ста
метров. Не ближе! Уважительное отношение к человеку предполага-

ет
дистанцию.

 

      А Виктору вспомнилась сцена, которую он
наблюдал на базаре. В павиль-

оне
"Фрукты" грузин у грузина покупал мандарины.

 

                      - Сколько?

                      - Пять.

                      - Что "пять"?

                      - Мандарины.

                      - Какие?

                      - Эти...

                      - Пять?!

                      - Да, пять. Да,
мандарины. Эти - пять!

                      - Ты с ума сошёл!

                      - Кто сошёл?





 

                                 - 93 -

 

                      - Ты!

                      - Слушай, зачем ты так
говоришь? А ещё грузин.

                      - Кто грузин?

                      - Ты.

                      - Я?! Да, я - грузин! А
ты кто?

                      - И я - грузин.

                      - Э-э, разве такие
грузины бывают?...

                      - А кто ж я по твоему?

                      - Ты - не грузин.

                      - Кто не грузин, кацо? Я из
Кутаиси.

                      - Это я из Кутаиси. А
таких в Кутаиси нет.

                      - Как нет?

                      - Так и нет. И нет, и
быть не может.  Ты - не грузин,

ты -
спекулятор. Грузин - это немножко другое.

                      - Зачем ты ругаешься,
генацвале? Я ж тебе ничего пло-

хого не
сказал, чтобы ты мог сказать так.

                      - А "пять"?
Разве это я сказал "пять"?

                      - Что "пять"?

                      - Пять рублей мандарины.

                      - Это я пошутил, батоно.
Ты - мой земляк. Я тебе так

даю, на!
Бери - ешь, друг. Ешь на здоровье так, не обижай. Бери!

                      - Бери? Вах!... А у
самого руки дрожат.

                      - Это от холода!

                      - Сейчас тепло.  Просто тебе жалко мандарины - вот и

дрожат
руки.

                      - Ты что меня
оскорбляешь?  Я тебе так даю, а ты спа-

сибо не
говоришь, только злишься.

                      - А зачем у тебя  руки дрожат? 
Разве это хорошо?  Я

ещё не беру
у тебя мандарины  -  руки дрожат, а когда возьму, ты в обморок

упадёшь?

                      - Э-э... Тогда иди своей
дорогой. Ничего не дам! Шко-

рок не дам.
За пять рублей посмотреть не дам. Иди, я уже поговорил с тобой!

 

     Дольше всех смеялась Тоня. Причина её
пролонгированного веселья удиви-

ла всех.

     - Ой, не представляю - "грузин
покупает у грузина". Грузин покупает!...

Да у грузин
есть всё и ещё такое,  чего нет у
русских.  Если бы у них было

то, что имеем
мы, они не были б грузинами.  Они были бы
те же русские. Гру-

зины только
торговать могут. Они знают куда крутить колесо жизни!

      Савельевы с иронией, не замеченной
Антониной, переглянулись, а Виктор,

пожав
плечами, проговорил:

      - Сногсшибательная логика. Как сказала бы
наша бабушка Оля: "Вы дума-

ете также,
как и я. Но я думаю иначе".

 

                                   12

 

      Тридцатого декабря приехал Павлик  с женой и детьми, погодками Олей-





 

                                 - 94 -

 

-Колей.
То-то в доме пуще пошли гвалт и потеха!

      Глядя на родителей, на весёлый кавардак в
доме, Виктор вспомнил сло-

ва
Щёголева, сказанные им по возвращении из дому - "старики мои может быть

выглядели
бы горемычно и недужно,  кабы не
внучка,  которой каждую секунду

были заняты
их глаза".

      Маленькая Оля "пробила" всем
голову тем, что она будет балериной. По

квартире
она не ходила,  а, скатав чулки до
щиколоток в "бублики", то дела-

ла
"ласточку", то невесомые прыжки, то выпиналась,  поднимая ногу и откиды-

вая голову
назад.  Девица пребывала в мире грёз и
фантазий.  Она подпевала

телодвижениям,
умудряясь делать это не только на выдохе, но и на вдохе, от

чего
мелодия, не прерываясь, смешно уходила с урчанием к ней  куда-то в жи-

вот, как
вода в раковину. Потом красная и запалившаяся, поправляя  сбивший-

ся на ухо
бант, заявляла, лишая соперницу всяких надежд на успех:

      - Дядя Витя,  а у нас в детском саду есть ещё одна
балерина.  Только

она ногти
грызёт.

      Пятилетний Коляша был, в отличие от сестрёнки,
по взрослому основате-

льным и в
ответ на предложение бабушки сначала отдохнуть с дороги, потребо-

вал:

      - Знаешь, бабуля, сначала надо
выкупаться, а то от меня мужиком воня-

ет.

      Деды несказанно были рады внукам, а
Виктор очень радовался встрече с

Павликом.  Они не виделись года три.  "Да, в феврале будущего года - ровно

три!"
- уточнил про себя Виктор.   Тоня
отнеслась к приезду деверя с женой

без особого
энтузиазма.

      Алевтина Юрьевна стремилась делить
поровну  чувство приязни между не-

вестками.
Но не выходило. С появлением Антонины гармония внутрисемейных от-

ношений в
доме Савельевых не разладилась, не расстроилась,но претерпела из-

менения.  Простота и естественность  в её интерпретации подчас становились

факторами
риска.  Что-то сделать без оглядки на
Тонечку стало невозможно -

не обидится
ли?  Что-то сказать - тоже
приходилось  прогнозировать её реак-

цию на
сказанное.

      Ольга по расположенности, по
отзывчивости, по родственности, по душе-

вному теплу
была ближе и понятней домашним, нежели Антонина, которая сразу

избрала для
себя роль женщины, вынесшей немало горького, но всё-таки выбив-

шейся в
люди. Так-то оно так, но при чём тут дядина пижама?  Или у кого-то

по другому?
Оля держалась свободнее и раскованнее, и ей претило то, что То-

ня
"подаёт" себя в ипостаси мученицы и страстотерпицы.  К чему этот надрыв?

Замужняя
женщина и это - ничем неоправданное сиротство, к чему?

 

      Вне сомнений - "ты прав, любезный
Пушкин мой, с людьми ужиться в све-

те трудно!
У каждого свой вкус, свой суд и голос свой!" - как сказал князь

Пётр
Вяземский. Но узнать сие нам дано чаще не с чужих слов. Увы!

      Да и о чём разговор, право! Новый год на
пороге. Сменим пластинку.

 

      Новый год Николай Павлович любил  больше всех праздников  вместе взя-

тых и
готовился к нему заранее. В течение года покупал и прятал в лишь ему

известные
места подарки и жене, и детям,  чтобы в
новогоднюю ночь, в завет-





 

                                 - 95 -

 

ный час,
разложить их под подушки спящим. 
Специально заготавливал ёлочные

свечи,
добывая их, в последние годы почти исчезнувшие из продажи, с неверо-

ятной
изобретательностью. Что вы, что вы! На ёлке никаких гирлянд, исключи-

тельно
свечи.  Гирлянда - это цвет, забава, а
свечи - настроение, раздумчи-

вость,
несуетность... Хлопушки, конфети, бенгальские огни - само собой!

      Наряжание ёлки, именно ёлки,  так как сосну Николай Павлович не приз-

навал - не
тот аромат! - тоже было особым действом и происходило утром три-

дцать
первого декабря.  После завтрака  папа с мамой 
наделяли всех делами:

кто шёл в
магазин,  кто гулять,  кто - куда, а кому-то доставалось чистить

лук,
мельчить хрен и затирать горчицу. В работе были все!  Мама была шефом-

-координатором
всех трудовых усилий.

      Ёлочку, всегда "под
потолок",  папа вносил с балкона и
приводил в по-

рядок самым
тщательным образом. Делал это он всегда сам и повелось оно ещё

с тех
времен, когда Павлуше был годик. Сначала он купал ёлку в ванной, под

душем.  Потом осматривал её и лишние ветви срезал, не
выбрасывая их, а при-

страивая в
те места, где они были пореже, и высверливая для этого в стволе

канал.
Ужасно не любил ветвей, подвязанных верёвками, или когда две редкие

ёлочки
связывали вместе для гущины. Они ему казались пленницами,приговорён-

ными к
казни. Поэтому ёлки у Савельевых были традиционно ладными и пушисты-

ми, как на
картинке.

      И вот уже статная красавица, источая
томительный хвойный аромат, сто-

ит на своём
обычном месте, утверждённая крестовиной. Папа закрывает плотно

двери и
начинается ритуал обряжания. Каждую игрушку он вешает так,а не ина-

че, в
цветовом соответствии и смысловом предназначении. Многие игрушки сде-

ланы руками
папы и бабушки Оли и памятны сыновьям с тех времён,  когда они

только-только
начали обзаводиться памятью. Обряд продолжается довольно дол-

го. Наконец
шаги стихают: папа последним вешает самый красивый шар - Алмаз.

Он
великолепного вишнёвого цвета и ему без трёх столько лет,  сколько само-

му Николаю
Павловичу. Вам понятно?

      Теперь можно открыть двери. Но перед этим
все должны вернуться домой,

а папа
должен сделать многозначительное лицо. 
Он делает многозначительное

лицо и
распахивает двери... О-о, зачем марш Мендельсона называется "Свадеб-

ным"?
Ему бы звучать в эту минуту и называться "Ёлочным"!

      Восторг детей был беспредельным! Их,
уходивших гулять,когда ёлки ещё

не было,
даже не надо было убеждать, что её принес дед-Мороз. Ничего же не

было и вот
- на тебе! Николай Павлович был рад их восторгу,как ребёнок. Но

первой не
выдерживала эмоциональная бабушка и запевала:

 

                      - "Ёлочка, ёлочка,

                        Как ты хороша!

                        Любят тебя деточки

                        От души - душа!

 

                        Будем петь, будем петь,

                        Будем веселиться,

                        Вокруг ёлочки ходить

                        И песенки
заводить!".





 

                                 - 96 -

 

      Детвора 
водила хороводы  и  ликовала, а папа с середины дня начинал,

нагнетая
настроение, отсчитывать - "ребята, Новый год уже в Магадане!", по-

том -
"скоро его будут встречать в Свердловске!", и так по городам и весям

он отмечал
его путь до Москвы.

      Днём непременно отдыхали, чтобы к ночи
быть в форме.  Женщинам от за-

бот не
спалось, но Николай Павлович уговаривал полежать хоть немного.  Для

"перераспределения
крови". И дать ногам возвышенное положение.

 

      Но вот и вечер. Охо-хо, уже пять часов!
Хватит,належались! Успеть бы.

И женщины
подхватывались первыми. Они уходили колдовать на кухню. За мужчи-

нами -
сервировка стола и общий антураж.

      Выдвинутый на середину комнаты,
раздвигался стол.  Расставлялись сту-

лья.  На белоснежной скатерти - приборы, бокалы,
ножи, вилки.  Необходимое.

Алевтина
Юрьевна  голосом, которым в столице
приглашают "машину посла Испа-

нии к
подъезду!", сноровисто распоряжалась:

      - Витя, открой, пожалуйста, шпроты.
Павлик привёз.

      - Павлик, на балконе твой любимый мочёный
арбуз и там, слева, соус с

орехами, в
судочке, нашёл?

      - Тонечка, в оливье, детка, ещё немного
зелёного горошку!

      - Олечка, у тебя глазки молодые,
загляни-ка в духовку: как там мясо?

      - Оля-Коля, скорей рассаживайтесь -
детский фильм начался.  Федюшка

уже смотрит
и ждёт вас.

      Их старый, добрый телевизор
"Знамя-58", купленный накануне полёта Га-

гарина,
тридцать первого декабря работал не меньше хозяев. Буквально, день

и ночь.

      - Дети мои, - кидая взгляд на ребятню,
восклицала мама от избытка пе-

реполнявших
её чувств, - как я рада тому, что вы все здесь, у себя дома!

 

      За час до полуночи хлопоты закончены.

      Малыши, уговорённые тем, что чем раньше
они заснут,  тем быстрей при-

дёт Новый
год, и тем раньше они увидят подарки деда-Мороза,  полезли в кро-

вать
наперегонки и заснули в миг.

      Николай Павлович, обращаясь ко всем,
проговорил:

      - Так, завершаем все приготовления,
переодеваемся и - за стол. Время

подходит!
Пора.

      Женщины внесли с кухни последние блюда -
пальчики  оближешь! - с нео-

быкновенной
вкуснятиной.  Алевтине Юрьевне было
приятно: всё удалось!  Осо-

бенно
пироги и любимое Витенькино заливное. С продуктами, слава Богу, пока

неплохо! В
магазинах перед праздником многое есть.

      Хлопоты заканчивались и Савельевы,
торжественные и нарядные, нравящи-

еся друг
другу и сами себе, рассаживались за столом. 
И перед тем, как про-

звучать
Правительственному поздравлению Советскому народу, звук у телевизо-

ра убирали
и Николай Павлович поднимался и произносил прощальное слово ухо-

дящему
году.

      - Моя золотая Алечка, наши дорогие дети!
Прощаясь со старым - Старым!

-
годом,  хочу сказать несколько тёплых
слов в благодарность ему за всё то

доброе и
хорошее, чем он был отмечен. Мне очень радостно, что в такой день,





 

                                 - 97 -

 

в такую
ночь вы,  не нарушая семейных
традиций,  собрались  за этим столом.

Для нас с
мамой - это праздник в празднике!

      Дорогие Тоня  и 
Витя! Для вас этот год был особым: вы стали мужем и

женой и
начали самостоятельную жизнь.  Прежде
всего хочу обратить ваше вни-

мание на
то, что душой мы с вами.  И если у вас
всё хорошо или,  как пишут

врачи -
"в норме",  то и мы рады и
изволим пребывать в праздничном настрое-

нии и в
будни. Будьте внимательны и уступчивы, вы - совсем молодая семья и

у вас самый
ответственный этап жизни.

      У Павлуши и Олечки - другое дело.  Душа о них болит тоже,  но меньше,

поскольку
они кончили семейную пятилетку и теперь, 
стало быть,  им прямая

дорога в
семейный рабфак...

      Всех насмешила в приложении к слову
"семейный" частица "раб".

      - Опасное словосочетание, - заметил
Павлик,- такие невинные оговорки

начальства
могут стоить в моей семье кому-то каторжных работ.

      - С критикой согласен, - продолжал папа,
- но согласитесь  и вы, что

достигнутое
- не предел. И по возрасту тоже! Глядя на вас, можно смело ска-

зать, что
трудности вам не только по плечу, но и к лицу. 
Деловитые, подтя-

нутые,
бодрые - ну, прямо, одно удовольствие смотреть! Правда, мамуля?

      - Правда, правда!  Очень хорошо говоришь.  Ты ж, смотри, и мне скажи

что-нибудь
приятное.

      - А как же!  Замечательная моя жёнушка, любимая моя!  Неужели ж я не

найду что
сказать тебе, моя радость, когда у нас за плечами не только этот,

прожитый
год, но вся жизнь. А в ней и жуткие годы войны, и тяжёлое послево-

енное
время, дети, работа... Работа не просто повседневная, но творческая -

смотри
какие они у нас с тобой, какая у нас дружная семья - это же счастье!

И всё это
ты, моя красавица. Моё участие в создании этого минимальное: я -

служил
Отечеству, а ты сотворила этот дом. Слава тебе!

 

      Все радостно закричали: "Слава нашей
мамочке! Родителям - ура!".

 

      - Ну, хорошо, - сказала Алевтина Юрьевна,
целуясь с Николаем Павлови-

чем,- я
очень довольна: ты всё про меня правильно сказал. Но ты же произно-

сишь спич,
прощаясь со Старым годом. Возвращайся к нему.

      - Как жаль, что он уходит... Как славно,
что он был. Спасибо ему!

      Не чокаясь, выпили немного сухого вина и
замолчали.  Минута прощания,

минута
молчания. Думали об одном, но каждый на свой лад. Виктор смотрел на

задумчивые
лица родных и видел в их глазах мерцание 
растревоженных свечей

и надежд.
Скрытого звучания полна эта минута, озарённая воспоминаниями.

      И чего только за прошедший год ни
случалось!

 

      _ В феврале произошло тяжёлое
землетрясение в Дагестане. Особенно по-

страдал
район Буйнакска. Печать сообщала о мужестве людей.  Ходили противо-

речивые
слухи о жертвах. Газетные сообщения были немногословны и сдержанны.

 

      _ Американская военщина ведёт варварскую
агрессию против народов Вье-

тнама,
Лаоса, Камбоджи.  Более того - расширяет
её.  Израиль продолжает аг-

рессию
против арабских государств. Это официальные сообщения.





 

                                 - 98 -

 

      _ Слухи: якобы, в апреле, в северных
морях погибает наша атомная под-

водная
лодка.

 

      _ В июле состоялся Пленум ЦК КПСС по
сельскому хозяйству.Решения Пле-

нума - в
жизнь!  Следом в газетах напечатано
постановление Верховного Сове-

та СССР об
образовании Правительства Союза ССР.

 

      _ Жуткие слухи! Говорят, что в западной
печати появилась статья сове-

тского
инакомыслящего, некоего Андрея Амальрика - "Доживёт ли Советский Со-

юз до 1984
года?". Кажется так называется? С чего такой пессимизм? Невероя-

тно!

 

      _ С апреля по сентябрь работала выставка
ЭКСПО-70  в японском городе

О с а к а.
О ней писали много необычайного. Правда, это так далеко, что да-

же не
верится как-то в то, что это могло быть.

 

      _ Страна отметила 25 лет Победы над
Германией. Великое завоевание!

 

      _ Всенародно отмечается юбилей Галины
Улановой. Ей...  О, кто бы мог

подумать,
что она 1910 года рождения!

 

      _ Замалчивается творчество Владимира
Высоцкого,  которое  становится

всё более
известным. Он, конечно, силен!  Но его,
как личность, затирают -

это
очевидно. И в связи с ним тоже новость и тоже по людям: он женился - и,

кто бы мог
подумать, на ком? - на Марине Влади! 
Говорят, он уже был женат

и не раз, и
у него есть дети.  А почему бы им не
быть, или артисты - не лю-

ди? По
отношению официальных лиц к нему - скорей всего это так!

 

      _ Вышел на экраны чудесный фильм
Владимира Мотыля - "Белое солнце пу-

стыни".

 

      _ В Астрахани ликвидирована эпидемическая
вспышка холеры.

 

      _ В Москве процветает подпольный рок. Как
может быть подпольным такое

громогласное
искусство? Непонятно. А всё-таки для души и слуха приятней ста-

вшие в
минувшем году лауреатами белорусские "Песняры". Богатейшее звучание!

 

      _ Совершён угон самолёта в Трабзон отцом
и сыном Бразинскасами. Гибе-

ль Нади
Курченко.

 

      _ Газетные полосы броско подавали
известие о полёте станции "Луна-16",

которая
доставила на землю, как у нас стало принятым об этом писать: "впер-

вые в
истории освоения Космоса" - лунный грунт. Достижение? Безусловно! Но

ведь на
Луне уже были люди... А вот за ней полетела "Луна-17", с Луноходом

- это уже
что-то новенькое.

 

      А в личном аспекте - 1970 год был ГОДОМ
БОЛЬШИХ ПЕРЕМЕН.





 

                                 - 99 -

 

      Телевидение сменило картинку и неожиданно
зазвучал не величественный го-

лос
Левитана, а глухой и старчески надтреснутый голос Леонида Ильича в нового-

днем
поздравлении советскому народу. Кстати, это было его первое публичное об-

ращение к
согражданам.

      Потом раздался знакомый мелодичный
перезвон, и  на появившемся изображе-

нии
курантов на Спасской башне стало хорошо видно, как стрелка, завершая круг,

каждую
нынешнюю секунду превращает в былое.

      Савельевы с бокалами, в которых
играло  и 
шипело шампанское, встали и -

на шестом
ударе снова закричали "Ур-ра!". Но уже в честь наступившего года.

 

      С Новым годом! Ура!

 

      С Новым счастьем! Ура!

 

      УРА НОВОЙ ЖИЗНИ!

 

      Дорогие мои Савельевы!  Пусть 1971 год принесёт Вам только радости и

будет
благополучным во всём!  Доброго Вам
здоровья, долгих лет жизни и все-

го самого
наилучшего желает Вам сердечно любящий Вас! -

 

                                                                    
Автор.

 

 

                              * * * * * * *