Аннотация: Очередное "Если бы". Произведение незакончено и продолжения не будет.
>Это незавершённое произведение. Просто устав от XVI-XVII веков на какой-то момент занялся веком XII. Ненадолго.
Предисловие
Князь Мстислав Владимирович (правил с 1125 по 1132 г.) по праву заслужил у современников и потомков прозвище "Великий". В качестве киевского князя он проводил взвешенную и достаточно гибкую политику и сумел удержать единство доставшейся ему по наследству державы. Один из первых российских историков В. Н. Татищев счел его почти идеалом правителя и дал ему такую весьма лестную характеристику: "Он был великий правосудец, в воинстве храбр и доброразпорядочен, всем соседем его был страшен, к подданым милостив и разсмотрителен. Во время его вси князи руские жили в совершенной тишине и не смел един другаго обидеть... Подати при нем хотя были велики, но всем уравнительны, и для того всии приносили без тягости".
Но, пожалуй главной целью, которую ставил перед собой Мстислав в эти годы, было превращение Киева в наследственное владение Мономахова рода. И цель эта казалась вполне достижимой. К концу его княжения на Руси не осталось ни одного князя (кроме, разумеется, потомков Владимира Мономаха), для которого Киев мог быть назван в полном смысле этого слова "отчиной" - то есть городом, где княжил его отец. Ярослав Муромский - последний из сыновей великого князя Киевского Святослава Ярославича - умер в 1129 году. Ещё раньше, в 1127 году, один за другим скончались младшие сыновья Святополка Изяславича: сначала Брячислав, а затем Изяслав. Наибольшую потенциальную угрозу для Мономашичей представляли, как всегда, черниговские князья - потомки Олега и Давыда Святославичей. Но даже самый деятельный и энергичный из них, князь Всеволод Ольгович (в будущем все же великий князь Киевский), находился тогда в известной зависимости от Мстислава, которому и был обязан княжением в Чернигове. К тому же ни Олег, ни Давыд никогда не княжили в Киеве, и для их сыновей Киев был лишь "дединой" - владением (да и то недолгим) их деда, великого князя Святослава Ярославича. Между тем формула "...и сел на столе отца своего и дед своих" оставалась главной гарантией признания легитимности любого правителя Древней Руси.
Механизм передачи по наследству власти над Киевом был выработан ещё Владимиром Мономахом. Мстиславу оставалось привести его в действие, исполнить предначертанное отцом. Главным его союзником - и более того, едва ли не соправителем - становится в это время его брат Ярополк, следующий по старшинству из Мономашичей, княживший в "отчем" Переяславле. Мстислав мог опереться на него и при отражении угрозы со стороны половцев, и в черниговских делах, и, главное, в самом деликатном и важном для себя вопросе - относительно дальнейших судеб киевского престола.
Между братьями был заключен договор, скрепленный крестным целованием. Согласно условиям этого договора киевский стол после Мстислава должен был перейти к Ярополку. Однако последний целовал крест старшему брату на том, что после его смерти, вступив в Киев, передаст Переяславль старшему сыну Мстислава Всеволоду, княжившему в Новгороде. Это должно было обеспечить переход Киева в руки Всеволода после смерти самого Ярополка. (Осуществление этого договора облегчалось тем, что сам Ярополк был бездетен).
Впоследствии, объясняя причины передачи Переяславля племяннику в обход младших братьев, Ярополк будет ссылаться не только на крестное целование брату, но и на "отне повеление", то есть на распоряжение отца, "акоже бяша има дал Переяславль с Мстиславом". Так что порядок престолонаследия был задуман ещё Владимиром Мономахом: Киев должен был остаться в руках старшей линии его потомков - сыновей и внуков его старшего сына. Именно это, видимо по мысли князя, должно было предотвратить последующую борьбу за Киев, положить конец войнам и междоусобицам, грозившим вспыхнуть уже внутри его семьи.
На деле, однако, получилось совсем по-другому. У плана придуманного Мономахом, имелся существенный изъян: при решении судеб киевского и переяславского столов не были учтены интересы младших Мономашичей, и прежде всего Юрия Долгорукого.
В древней Руси родство по матери значило едва ли не больше, чем родство по отцу. Единоутробные братья всегда были особенно близки друг другу. Так что Мстислава и Ярополка - сыновей Гиды - связывали по-настоящему родственные и по-настоящему дружеские чувства. Младшие же Мономашичи, от второй жены из отца, Юрий и Андрей, были для них в известной степени чужими.
Но если Андрей не обладал силой духа и энергией, необходимыми для отстаивания своих интересов (не случайно он получил в летописи прозвище Добрый), то у Юрия и того и другого оказалось в избытке. Выработанные старшими братьями условия не устраивали его ни в малейшей степени. Ещё при правлении Мстислава Юрий Долгорукий начал дистанцироваться от своих родичей, отказываясь участвовать в любых военно-политических предприятиях своего старшего брата.
Не участвовал он ни в отражении половецкого набега сразу же после вокняжения Мстислава (узнав о смерти Мономаха, половцы немедленно попытались вторгнуться в русские пределы и привлечь на свою сторону союзных Мстиславу торков, однако князю Ярополку Владимировичу удалось не допустить соединения торков с половцами, а затем, действуя с одним лишь переяславским полком, нанести половцам чуствительное поражение); ни в разрешении черниговского кризиса, возникшего в 1127 году (сын Олега Святославича Всеволод изгнал из Чернигова своего дядю Ярослава и перебил и разграбил его дружину; обе стороны обратились к Мстиславу, и тот, вопреки собственному крестному целованию Ярославу, признал совершенный переворот); ни в походах на половцев, которых Мстислав, по словам летописца загнал аж за Дон, Волгу и Яик (совр. река Урал). Не участвовал Юрий - причём единствнный из всех братьев! - и в походе на полоцких князей, организованном Мстиславом в том же 1127 году. (Мстиславу удалось собрать тогда огромные силы и, казалось бы, раз и навсегда решить "полоцкий вопрос", мучивший не одно поколение киевских князей. Города Полоцкой земли были взяты, сами полочане изгнали своего князя Давыда Всеславича и согласились принять послушного воле Мстислава Давыдова брата Рогволда. Но и этого Мстиславу оказалось мало. Обвинив полоцких князей в измене и нарушении крестного целования - отказе выступить в совместный поход против половцев, - он в 1129 году всех их вместе с женами и детьми выслал в Ромейскую державу (Византию), а в Полоцке посадил на княжение своего сына Изяслава. И только после смерти Мстислава независимость Полоцкой земли будет восстановлена и оставшиеся в живых полоцкие князья и члены их семей сумеют вернуться на Русь.) Тем более не участвовал Юрий в примирении поссорившихся между собой галицких князей на западе Русского государства или в походе на Литву, организованном Мстиславом в 1131 году с участием своих сыновей, а также сыновей Олега Святославича и некоторых других князей.
Столь очевидная отстраненность Юрия от общерусских дел конечно не могла быть случайной. И объяснить её можно лишь серьезной трещиной в отношениях между Юрием и старшими Мономашичами.
И если при жизни Мстислава он не предпринимал никаких решительных действий, то после смерти старшего брата во всеуслышанье заявил о своих правах. И сумел привлечь на свою сторону единоутробного брата Андрея, княжившего на Волыни.
(У Мономаха имелся ещё один сын - князь Вячеслав Туровский, также сын Гиды, то есть единоутробный брат Мстислава и Ярополка. Но он вообще проявлял какую-то удивительную пассивность и бездеятельность и, кажется, был попросту неспособен что-либо решать самостоятельно).
Смерть великого князя Мстислава Владимировича (по разным летописям 14 или 15 апреля 1132 года) стала поворотным событием в жизни всего Русского государства. Историки считают, что именно ею завершается история Киевской Руси и начинается новый период русской истории - удельный, или, как предпочитали называть его в советской историографии, период феодальной раздробленности. Ибо после Мстислава начались события, которые привели к тому, что киевские князья постепенно потеряли силу и авторитет, необходимые для того, чтобы удержать в своих руках власть над всей Русской державой или хотя бы над большей её частью.
После своего вокняжения Ярополк Владимирович, во исполнение своей договоренности с покойным братом, перевёл из Новгорода в Переяславль князя Всеволода Мстиславича. Но подобное развитие событий не устроило Юрия Долгорукого, который немедленно сослался со своим братом Андреем и стоило Всеволоду прибыть в Переяславль, как "Георгий же Володимеровичь того же утра пришед, и до обеда еще согна Всеволода с Переяславля, а сам седе в нем..."
Попытки Ярополка миром решить эту проблему и заменит Всеволода на его брата Изяслава Мстиславича ни к чему не привели. Юрий упорно гнул свою линию отказываясь признать Переяславский стол за потомством Мстислава Владимировича. Эти действия суздальского князя, а также его последующие упорные и непрекращающиеся попытки завладеть "златым" киевским столом вызвали раскол среди сравнительно единого до этого "Мономахова племени" на несколько противостоящих друг другу лагерей, чем тут же воспользовались правившие в соседнем Черниговском княжестве Ольговичи и Давыдовичи, неприменувшие использовать разладом и ослаблением в ненавистном им семействе Мономашичей и развязавшие против них боевые действия, в следствии чего, как писал летописец, "раздрася земля Русская".
В результате честолюбия Юрия Долгорукого под угрозу было поставлено главное завоевание Мономаха - безраздельное главенство его потомков в Русской земле, их преимущественные права на Киев. "Переяславская мена" привела к новой междоусобной войне, в которую оказались втянуты и Мономашичи, и их племянники Мстиславичи, и Ольговичи с Давыдовичами. И последствия этой войны окажутся плачевными как для потомков Владимира Мономаха, потерявшим как ряд волостей, с таким трудом добытые их предшествнниками (Полоцк, Курск, Посемье, Новгород, а в конце концов, уже после смерти Ярополка, - и стольный Киев); так и для великокняжеской власти в целом. Возникшая после кончины в 1139 году Ярополка чехарда Великих князей, когда захватывать Киев и провозглашать себя новым Великим князем стали все кому не лень, подорвала авторитет и силы центральной власти, превратив её в фикцию, окончательно утратившую какое-либо значение к середине XII столетия.
Но если убрать с политической арены Древней Руси Юрия Владимировича Долгорукого (например, помер в младенчестве, что при тогдашнем уровне детской смертности вполне возможно), то многое может измениться. Следующий по старшинству за Ярополком туровский князь Вячеслав Владимирович был слабоволен, отличался неуверенностью в себе и осторожностью, обладал законными правами на трон, но не умел их отстаивать с мечом в руках.и не пользовался авторитетом даже среди ближайших родичей. Против воли своего старшего брата Ярополка, утверждавшего, что выполняет волю отца (Владимира Мономаха) и поддержанного Мстиславичами, он, скорее всего, не пойдет, признав новый порядок наследования. Андрей Добрый честолюбием и энергией своего единоутробного старшего брата Юрия не обладал, да и выступить против воли Ярополка, опираясь лишь на силы одного своего удела (предп. Ростово-Суздальской земли, где он сядет вместо Юрия), мягко говоря, затруднительно (даже Юрий Долгорукий пошёл на изгнание Всеволода Мстиславича из Переяславля только заручившись поддержкой своего младшего брата). Таким образом, ситуация в начале 30-х гг. XII столетия не выходит из-под контроля Киева, в семействе Мономашичей сохраняется единство, из-за чего Всеволод Ольгович не решается на войну с великим князем и наследование "златого" киевского стола происходит по линии потомков Мстислава Великого.
Часть I
На перепутье
В середине апреля (по разным летописям 14 или 15) 1132 года скончался великий князь Мстислав Владимирович. Накануне его смерти политическая ситуация на Руси была следующей: брат и наследник Мстислава князь Ярополк правил в Переяславле; следующий брат, Вячеслав управляет Турово-Пинским княжеством, младший Андрей, до 1119 года сидел во Владимире-Волынском, но после кончины своего брата Романа Владимировича (который, в этой, альтернативной реальности, в 1113 году сядет в Ростове), будет переведен на княжение в Залесскую Русь; дети Мстислава рапределены по уделам как и в реальной истории - старший Всеволод в Новгороде, Изяслав, первоначально княжит на Волыни (с 1119 года), но после изгнания Всеславичей в 1129 году будет переведён отцом в Полоцк, где и будет находится на момент его кончины; Ростислав в Смоленске, а самые молодые Святополк и Владимир (Мачешич) пока находятся без собственных уделов.
Мстислав с полагающимися почестями был погребён в киевском Фёдоровском монастыре, который он основал в последние годы жизни. Хоронил его сын Ростислав, "с боярами и с людьми с своими". Ярополк вступил в город два или три дня спустя, 17 апреля: "людье бо кыяне послаша по нь". Его встречали уже как полноправного киевского князя и с положенными церемониями посадили на "златой" киевский стол.
По словам летописца, перед смертью Мстислав поручил своему брату не только киевское княжение, но "и дети свои с Богом на руце предасть". Теперь Ярополку Владимировичу предстояло позаботиться о них и, главное, обеспечить исполнение того договора, который они с братом скрепили крестным целованием. И первым шагом его в этом направлении стал перевод князя Всеволода Мстиславича из Новгорода в "отчий" Переяславль - тот самый город, в котором он сам княжил и из которого только что перешёл на княжение в Киев.
Переход Всеволода Мстиславича в Переяславль, вызвал передвижку среди его братьев. На освободившийся "новгородский стол" был переведен князь Изяслав Полоцкий, а в самом Полоцке сел Святополк Мстиславич. Но подобная "мена" столами вызвала возмущения в Новгороде и Полоцке. Новгородцы были недовольны тем, что их князь, в нарушении им же данного обещания княжить в Новгороде до самой своей смерти ("а целовав крест к новгородцем, яко "хоцу у вас умерети") ушёл из города. "...И бысть встань (восстание, мятеж) велика в людьх". Но Изяслав очень скоро проявил себя как сильный правитель, быстро подавив недовольство новгородцев и укрепившись на новом столе. Одним из результатов чего стало отсутствие так называемой "новгородской революции" 1136 года (во многом из-за отсутствия главного её катализатора - "Суздальской войны" против Юрия Долгорукого в 1134 году). Зато Святополк в Полоцке не удержал ситуацию под контролем и в том же, 1132 году восставшие полочане свергли его, пригласив на княжение представителя местной династии, князя Василька Святославича - одного из тех полоцких князей, кто сумел избежать высылки в Ромейскую империю (Византию). В реальной истории это привело к тому, что спустя пять лет после победы Мстислава Великого над полоцкими князьями и спустя три года после окончательного, как казалось, присоединения Полоцкой земли к Киеву Мономашичи потеряли её - и теперь уже навсегда. Но в этой, иной реальности, киевский князь Ярополк Владимирович не занят вспыхнувшей на Руси смутой, и вполне может покарать мятежных полочан. Весной следующего 1133 года Ярополк, вместе со своими племянниками начал выдвижение на Полоцк. Войска устремлялись к мятежному городу тремя колоннами: с юга, во главе с самим Ярополком, наступала киевская рать, усиленная вызванными туровскими и волынскими отрядами; с востока шло смоленское войско, взглавляемое Ростиславом Мстиславичем; а с севера, под началом Изяслава Мстиславича, двигались новгородцы. Князь Всеволод Мстиславич остался в Переяславле "стеречь" половцев и возможные поползновения со стороны черниговских князей, которые, мягко говоря, недолюбливали Мономашичей, и были готовы воспользоваться любым удобным случаем для нанесения удара по ненавистному им "Мономахову племени".
Сил у полочан противостоять столь крупной армии явно недостаточно, в результате чего происходит "второе падение Полоцка", руководители мятежа прилюдно казнены, их имущество конфисковано, а семьи высланы из города. Сам Василько Святославич был вывезен в Киев, где посажен в поруб. А в Полоцке восстановлен на княжении Святополк Мстиславич.
Последующие четыре года на Руси проходят сравнительно спокойно, если не считать продолжение Ярополком начатых ещё его отцом и старшим братом наступательных походов против половцев и усиление южных границ. Но 11 февраля 1138 года неожиданно скончался князь Всеволод Мстиславич. Его смерть вызвала новые передвижки среди русских князей. Во исполнение прежнего договора со старшим братом Ярополк Владимирович посадил в Переяславле его следующего сына Изяслава, в Новгород перевёл Святополка, а в Полоцке поставил самого младшего (на тот момент ему было около семи лет) из Мстиславичей Владимира "Мачешича", который по малости лет мог управлять вверенным ему княжеством только формально, фактически передоверив всю власть великокняжескому наместнику.
После этого Ярополк протянул ещё год, скончавшись 18 февраля 1139 года. А спустя четыре дня, 22 февраля, на "златой" киевский стол сел прибывший из Переяславля князь Изяслав Мстиславич. Согласно возникшей традиции, его переход на великое княжение должен привести к переводу в "отчий" Переяславль Ростислава Мстиславича, который, согласно лествичному праву, становился новым наследником киевского престола. Однако, дело застопорилось из-за поведения самого Ростислава. За годы своего княжения Ростислав Мстиславич уже успел "пустить корни" в Смоленске и не желал оставлять его ради Переяславля. Таким образом в возникшей традиции княжения наследника "златого" великокняжеского стола в соседнем с Киевом Переяславле произошел сбой, и эта "отчина" Мономашичей осталась в руках Изяслава, управляемая напрямую из стольного града Киева. Возникшая ситуация вполне может вызвать недовольство переяславцев, но у них не будет иного выбора, как согласиться. Во-первых, расположенный прямо на границе со Степью, Переяславль сильно зависел от помощи Киева в борьбе с половецкими набегами. Во-вторых, иными, возможными кандидатами на переяславское княжение были князья Вячеслав Владимирович Туровский и Андрей Владимирович Суздальский (столица Залесской Руси, как и в реальной истории, переместится из Ростова в Суздаль). Но Вячеслав был слабоволен и хотя и не будет слишком доволен тем, что киевский престол в обход его достался племяннику, но на открытое выступление против Изяслава, скорее всего, не решится. Тем более, что новый киевский великий князь, совмещая угрозы и уступки вполне сможет добиться от дяди признания своего вокняжения, передав Вячеславу в качестве компенсации, например, Погорынье. Сидевший в Ростово-Суздальской земле Андрей Владимирович, даже если и испытывал желание заполучить Переяславский стол, но должен был понимать, что в своих возможных претензиях он будет совершенно одинок, против сильной коалиции Мстиславичей. К тому же, рискованные авантюристические деяния (в духе его реальноисторического брата Юрия) были совершенно не в его характере, поэтому он, скорее всего, предпочтёт "синицу в руках" в виде гарантированной власти в Ростово-Суздальской земле, "журавлю в небе" переяславского княжения, захват и удержание которого было бы для него весьма сомнительным.
Таким образом первые годы великого княжения для Изяслава были относительно спокойными. Продолжая политику своих предшественников он укреплял южную границу, как новыми регулярными походами против половецких станов, так и укреплением старых и постройкой новых пограничных крепостей (значение крепостей он и в реальной истории оценивал весьма высоко, чему свидетельство густая цепь из построенных и усиленных старых крепостей на Волыни и р.Горынь). Даже смерть князя Андрея Владимировича в январе 1142 года не вызвала серьезных изменений в политическом ландшафте Руси. После кончины Андрея, у него остались двое малолетних сыновей (Владимир и Ярополк), самому старшему из которых, Владимиру, было около одинадцати лет. Идя на встречу пожеланию покойного дяди, желавшего сохранить свой удел за своими сыновьями, Изяслав разделил Ростово-Суздальскую землю на Суздальский, где сел Владимир Андреевич, и Ростовский, для Ярополка Андреевича, уделы.
Но спокойствие продолжалось недолго. Отнюдь не все были довольны сложившимся положением. Особенно это касалось черниговских князей, которые, мягко говоря, недолюбливали Мономашичей, считая их узурпаторами "златого" киевского стола, который Владимир Мономах в своё время занял в обход действующего в стране принципа старшинства. Крайне честолюбивые Ольговичи и Давыдовичи, по своему потенциалу и, так сказать, совокупной энергии своих представителей этот княжеский клан, мог вполне потягаться с Мономашичами. Глава черниговского клана, князь Всеволод Ольгович, с всё нарастающей тревогой наблюдал за усилением Мстиславичей, которые после разгрома Полоцка становились всё сильнее и сильнее с каждым днём, ставя под угрозу власть и влияние остальных русских князей. На это накладывались и претензии Ольговичей и Давыдовичей на Киев, который был для них "дединой", то есть наследственным владением их предков. Разумеется, в одиночку черниговские князья не сумели бы на равных вступить в борьбу с Изяславом Мстиславичем. Но с начала 40-х гг. Всеволоду Ольговичу удалось найти союзника, который обладал достаточным ресурсом, чтобы в союзе с ним черниговские князья получили возможность бросить вызов ненавистному "Мономахову племени". Этим союзником стал галицкий князь Владимир Володарьевич.
Владимир Володарьевич, несомненно, принадлежит к числу наиболее ярких фигур Древней Руси. Создатель единого Галицкого княжества, он вошёл в историю как сильный и жестокий правитель, человек действия, но вместе с тем и как хитроумный и изворотливый политик, способный порой убедить оппонентов одной только силой своего красноречия, а порой и попросту подкупить их, не боящийся рядиться в самые разные обличья и примеривать на себя роль то миротворца, то страдальца, а то и пророка, вещающего от имени Бога.
Сын перемышльского князя Володаря Ростиславича (представителя старшей ветви потомков Ярослава Мудрого), Владимир унаследовал после его кончины в 1124 году Перемышль, а в 1141 году, после смерти двоюродного брата Ивана Васильковича Теребовльского, объединил в своих руках оба удела. Своим стольным градом Владимир избрал ничем до того не примечательный Галич, ставший при нём одним из главных политических центров Руси.
Не питая никаких теплых чувств к Киеву и опасаясь, что объединение в одних руках Киева и Волыни несёт угрозу независимости своего княжества, он охотно пошёл на союз с Всеволодм Ольговичем, направленный против, чрезмерно усилившихся, по их мнению, Мономашичей. Что втягивало в коалицию против Изяслава Мстиславича и Венгрию, с королевским двором которой Владимир Галицкий находился в ближайшем родстве.
В 1144 году воспользовавшись пограничными спорами Владимир Володарьевич отослал в Киев крестную грамоту (то есть разорвал мир). Собрав войско в июле Изяслав пошел на него с братьями Ростиславом Смоленским и Святополком Полоцким. Все они, по словам летописца, понуждали многоглаголивого Владимирка неволею приехать к Изяславу поклониться, но тот не хотел и слышать об этом и привел к себе на помощь венгров, чье войско ему на помощь привел сам регент при малолетнем венгерском короле Белуш. Изяслав пошел к Теребовлю; Владимир вышел к нему навстречу, встретив великокняжескую рать на реке Серет. Избегая битвы, Изяслав искал переправы: князь Галицкий, не выпуская его из вида, шёл другим берегом. Наконец, на седьмой день марша, оба войска вышли к Звенигороду, став друг напротив друга. Сделав вид, что намерен атаковать галичан Изяслав двинулся на них в полном боевом порядке, но вместо того, чтобы вступить с ними в битву, зашёл им в тыл, расположившись на высотах, отрезав Владимира Володарьевича от Перемышля и Галича. Не имея возможности сбить великокняжескую рать с этого места, и столкнувшись с волнениями в собственном войске, ратники которого опасались, что их семьи оказавшись без защиты, станут легкой добычей великокняжеских бойцов, Владимир Галицкий был вынужден вступить в переговоры с Изяславом, изъявляя готовность вновь признать Изяслава своим сюзереном и выплатить в возмещение ущерба 1400 гривен серебра. Первоначально Изяслав был против принятия этих условий, намереваясь заставить Владимира Галицкого пойти на более серьезные уступки. Но сначало в дело вмешался командующий венгерским вспомогательным корпусом Белуш, начавший с Изяславом свои переговоры, убеждая того заключить с галицким князем мир, с одной стороны соблазняя Изяслава возможным союзом с Венгрией, а с другой стороны, угрожая ему тем, что гибель присланного на подмогу Владимиру венгерского войска приведет Киев к войне со всей "Угорской землей". А потом и пришли новости с востока: в конце августа Всеволод Ольгович, князь Черниговский, вместе со своими братьями (как родными Игорем, Святославом и Глебом, так и двоюродными Владимиром и Изяславом Давыдовичами) и союзными ему половцами (с которыми Ольговичи имели не только тесные союзнические, но и родственные отношения) двинулся к Курску, где сидел сын Изяслава Киевского Мстислав. И куряне отказались воевать с Ольговичами, после чего Мстиславу не оставалось ничего другого, как уехать в Киев. Полученные известия вынудили Изяслава пойти на мировую, вернуть Владимиру Володарьевичу захваченные у него во время этой кампании Ушицу с Микулиным и взяв с того серебро, поделенное затем между братьями, двинуться на восток, где Всеволод Ольгович без всякого сопротивления занял Курск. Однако жители других городов Посемья его не приняли. Всеволоду удалось взять силой лишь небольшой городок Попашь на реке Суле.
Но все эти успехи носили временный характер. Инициатива принадлежала черниговским князьям лишь до тех пор, пока Изяслав Мстиславич не вернулся в Киев. Дождавшись полков с Волыни Изяслав выступил к Переяславлю, а оттуда двинулся по направлению к Черниговской земле, намереваясь наказать черниговских князей. Помимо прочего, к нему присоединился полк турово-пинского князя Вячеслава Владимировича, что имело не только военное, но и политическое значение, свидетельствуя о добросердечных отношениях между дядей и племянником.
Тогда же в войну с черниговскими князьями вступил брат Изяслава Ростислав Смоленский. Он сжег Любеч - важнейшую крепость на Днепре, своего рода ворота в Черниговскую землю со стороны Смоленска и Новгорода. Об этом Ростислав поспешил известить брата: "Сожде мене. Аз ти есмь зде: Любец пожегл, и много воевал, и зла Олговичем много створил. А видиве оба по месту, что нам Бог явить". Иными словами, Ростислав просил брата подождать его и предлагал дальше действовать сообща, в соответствии с обстановкой, "как Бог даст". Изяслав так и поступил. Он замедлил движение своих войск, и у Чёрной Могилы (ещё в Переяславском княжестве) его нагнал Ростислав со множеством смолян. Братья решили двигаться к Суле, где находились главные силы черниговских князей.
Всеволод Ольгович, узнав об этом, немедленно повернул к Чернигову. Большая часть половцев той же ночью покинула их и ушла в Степь - перспектива войны с основными силами русских князей не входила в их планы.
Мстиславичи решили перерезать пути отступления черниговским князьям. Их авангард, состоящий из "чёрных клобуков", устремился к Всеволожу - наперерез Ольговичам и Давыдовичам. Всеволож (современное село Сиволож в Черниговской области) был главным городом в так называемом Задесненье - южной части Черниговской земли, граничившей с Переяславским княжеством. Он находился в узком проходе между Припятскими и Придесненскими болотами и контролировал подступы к Чернигову с юго-востока. Однако черниговские князья опередили своих противников: когда "чёрные клобуки" достигли Всеволожа, Ольговичей и Давыдовичей там уже не было. Мстиславичи взяли город "на щит", то есть разграбили его и захватили в плен всё его население, в том числе и окрестных жителей, которые укрылись за его стенами. Население других черниговских городов - Бахмача, Белой Вежи Остерской, Нежина - бежало к Чернигову, но было перехвачено по дороге, "на поле", и тоже попало в плен. Все названные города Изяслав повелел сжечь. После этого Мстиславичи со всеми силами двинулись к Глеблю на реке Ромен, притоке Сулы. Эта крепость сумела выдержать приступ, вынудив Изяслава и Ростислава Мстиславичей пока что остановиться. Начиналась осенняя распутица - время, когда военные действия с участием значительного числа всадников делались невозможными. Князья вернулись в Киев, объявив киевлянам и смолянам, чтобы те готовились к продолжению войны зимой, когда установится лёд на реках.
Однако ещё прежде чем князья возобновили военные действия, Ольговичи и Давыдовичи нанесли упреждающий удар. В двадцатых числах ноября 1144 года Всеволод Ольгович Черниговский вместе с братьями и половцами вторгся в пределы Переяславского княжества. "И поидоша воююче села и городы Переяславской власти и люди секуще, доже и до Киева придоша". Черниговские князья разоряли левобережье Днепра: переправиться через реку из-за ледостава было невозможно. 30 ноября они подошли к Городцу - на противоположной от Киева стороне Днепра, и сожгли его; "ездяху по онои стороне Днепра, люди емлюще, а другыя секуще... и плениша же и скота бещисленое множество". Помимо Городца половцы захватили и сожгли Нежатин, Баруч, а "люди уидоша, и мног полон взяша, скоты, коне".
Изяслав со своими войсками также не мог переправиться через Днепр. После трехдневного стояния у Городца Всеволод Ольгович и его союзники отступили к Чернигову и оттуда начали с Изяславом переговоры о мире, требуя вернуть им захваченные его отцом Курск и Посемье. Но договориться не удалось. Той же зимой 1144/1145 года Изяслав собрал войска у Киева и 31 декабря 1144 года его рать выступила в поход. Путь оказался чрезвычайно тяжёлым: "и сташа денье зли: мраз, вьялиця (вьюга), страшно зело". С трудом дойдя до Чернигова киевляне начали разорять пригородные села. Всеволод Ольгович не получив поддержки от половцев не решился дать битву, запершись в Чернигове, простояв возле которого несколько дней Изяслав был вынужден отступить.
Неудача ожидала Мстиславичей и в Галиции. В начале 1145 года, когда Владимир Володарьевич отправился на охоту, галичане внезапно пригласили в город его племянника Ивана Ростиславича и провозгласили его князем. Владимир осаждал собственный город в течении трёх недель. 18 февраля 1145 года Иван выступил из города и дал битву дяде, но потерпел поражение и вынужден был бежать к Дунаю, а оттуда "полем" к Киеву. Галичане же держались ещё целую неделю, не желая сдаваться, и только 25 февраля, "в неделю маслопостную", то есть Прощённое воскресенье, "нужею" отворили город.
Летом 1145 года Ольговичи - как всегда, в союзе с половцами - начали новую войну и подступили к Переяславлю. Одновременно с этим в Киеве стало известно о выступлении из Галича князя Владимира Володарьевича. Он со своими войсками миновал Болохов и ряд других городов и приблизился к Володареву - городу, находящемуся уже в Киевской земле. Изяслав и Ростислав вновь объединили свои силы и двинулись навстречу противнику. Узнав о выступлении Мстиславичей, черниговские князья сняли осаду города и отошли к верховьям Супоя, небольшой речки в Переяславском княжестве, левого притока Днепра. Здесь и разыгралось сражение. Изяслав действовал решительно. Не дождавшись пока воины окончательно изготовятся к битве, он стремительно атаковал неготового противника. Первыми не выдержали половцы, бежавшие ещё до конца битвы. Запретив их преследовать Мстиславичи усили натиск. "И бысть брань люта, и мнози от обоих падаху". Всеволод с братьями вынужден был отступить, причём Мстиславичам достался даже стяг Всеволода. По образному выражению летописца, черниговцы "упадоша Мстиславичем в руце". Но не смотря на победу, воспользоваться её плодами у Изяслава не было ни времени, ни возможностей - с запада наступали галичане. И оставив часть людей похоронить убитых, он устремился навстречу Владимиру Володарьевичу. В августе, не дожидаясь подхода посланных дядей турово-пинского полка, Изяслав выдвинулся к Тумащу - городу, расположенному на реке Стугне, вблизи области "чёрных клобуков". Здесь к Изяславу присоединились сами "чёрные клобуки" - берендеи, печенеги, торки. После чего, на следущее утро, "исполчившись", Изяслав переправился через Стугну, а затем и через её приток Ольшаницу. Владимир со своими полками стоял в верховьях Ольшаницы. Обе рати сошлись на противоположных берегах реки и начали перестреливаться между собой. Но до боя дело не дошло. Получив известия о разгроме Всеволода Ольговича у Супоя Владимир Володарьевич предпочёл вступить в переговоры о мире. Имея в своём распоряжении лишь ослабленную потерями в предыдущем сражении киевскую рать, в то время как Владимир привел крупное и свежее войско, Изяслав по совету своих воинов согласился отпустить без боя Владимира Володарьевича назад в Галич, в обмен на обязательство с его стороны вновь признать власть киевского князя.
Одновременно с военными победами, в 1145 году Изяславу удалось одержать серьезную победу и на дипломатическом фронте, выдав свою сестру Ефросинью за молодого венгерского короля Гезу II, тем самым заключив тесный союз с Венгрией и лишив её поддержки галицкого князя. Хорошие новости для Изяслава пришли и из Польши, где его союзник, Болеслав, князь Мазовецкий успешно теснил дружественного Всеволоду Ольговичу польского князя-принцепса Владислава II.
Тем не менее Ольговичи всё ещё пытался вести войну. 29 декабря 1145 года они вместе с половцами перешли по льду Днепр и обрушились на киевские волости. Но уткнулись в заботливо выстроенный Изяславом укрепрайон из южных крепостей. Попытки взять Треполь, Василев, Белгород и другие города окончились неудачей и разграбив окрестности, Ольговичи были вынуждены отойти. В мае 1146 года Изяслав перешёл в контрнаступление, собрав огромную рать, в которую вошли не только киевляне, переяславцы, туровцы, волыняне и смоляне, но и "суждалци и ростовци". Кроме того, около 3 тысяч воинов прислал и новый союзник Изяслава - венгерский король Геза II. Ольговичи отступили к Чернигову, а Изяслав устремился вслед за ними. Противиться такой силе черниговцы не могли и взбунтовавшись они потребовали от Всеволода прекращения войны с великим князем. После чего Всеволод запрсил мира, и Изяслав, "благ сы и милостив нравом", по выражению летописца, согласился на это. У Моровийска, ближайшей к Чернигову крепости на Десне, князья заключили мир, скрепленный крестным целованием. Ольговичи обязались вернуть Курск и не вступаться более в волости "Мономахова племени". Казалось наконец-то наступает долгожданный мир. Тем более, что спустя примерно два месяца, 1 августа 1145 года, Всеволод Ольгович скончался, передав Чернигов своему брату Игорю.
В 1147 году происходит событие, которому суждено стать судьбоносным с русской истории. В этом году умер (предположительно) митрополит Киевский Михаил (грек по национальности). Ещё в 1145 году он уехал в Константинополь (скорее всего поссорившись с Изяславом), оставив распоряжение без участия митрополита не вести богослужение в кафедральном Софийском соборе. Понятно, что такое положение дел не могло устроить Изяслава Мстиславича, который не желая оставаться вовсе без богослужения в главном храме своего государтсва, решил поставить на митрополичью кафедру русского иерарха, и притом обойтись без всякого участия Константинопольского патриархата. Во многом этому способствовала неразбериха в самом Константинополе, где после добровольного ухода с патриаршества Михаила II Куркуаса и низложения Косьмы II Аттика (26 февраля 1147 года) патриарший престол пустовал до декабря 1147 года.
Выбор Великого князя пал на известного инока и схимника Зарубского монастыря Климента Смолятича. В июле 1147 года по воле князя в Киеве собрался церковный собор, на котором присутствовало десять епископов: Феодор Белгородский, Онуфрий Черниговский, Евфимий Переяславский, Дамиан Юрьевский, Феодор Владимиро-Волынский, Нифонт Новгородский, Мануил Смоленский, Иоаким Туровский, Нестор Ростовский и Косьма Полоцкий. Мнения на соборе резко разделились. Епископы Нифонт Новгородский и Мануил Смоленский (последний родом грек) решительно высказались против самой возможности избрания митрополита собором епископов: "Не есть того в законе, яко ставити епископом митрополита без патриарха, но ставить патриарх митрополита". Однако большинство собора высказалось за избрание Климента. Решающий аргумент нашел черниговский епископ Онуфрий. "Аз сведе, - говорил он, - достоить ны поставити, а глава у нас есть святаго Климента (римского папы, принявшего смерть в Крыму на рубеже I и II веков), якоже ставять греци рукой святаго Ивана (Иоанна Крестителя).
Историческое событие произошло 27 июля 1147 года. "Тако сгадавше, - свидетельствует летописец, - епископи главою святаго Климента поставиша митрополита".
Однако с самого начала юрисдикция Климента Смолятича не распространялась на все области Руси. Климента не признавали даже некоторые из тех иерархов, которые представляли княжества, лояльные или даже союзные Великому князю Изяславу Мстиславичу. Так, епископ Нифонт Новгородский открыто отказался совершать совместные богослужения с Климентом и поминать его имя на литургии. Для него Климент оставался всего лишь самозванцем и узурпатором митрополичьего престола. Нифонта поддержал и смоленский епископ Мануил. Точно также смотрели на самозванного митрополита и в Константинополе. Патриарх Николай IV Музалон, вступивший на константинопольский престол в декабре 1147 года, решительно поддержал епископа Нифонта в его противостоянии "злому аспиду" Клименту.
Признать нового митрополита отказался и Владимир Володарьевич в Галиче, и Святослав Ольгович в Новгороде-Северском.
Это означало раскол Русской церкви.
Ситуацию ухудшало и обострение внешнеполитической обстановки вокруг Русского государства. В 1146 году император Священной Римской империи Конрад III предпринял поход на союзника Изяслава Мстислвича, польского князя-принцепса Болеслава Кудрявого. И хотя этот поход не достиг поставленной цели - восстановления на польском троне Владислава II, но отвлек внимание союзных Киеву поляков за запад, не позволив им оказать помощь Изяславу. В схожей ситуации оказалось и Венгерское королевство. Претенденту на венгерский трон Борису Коломановичу удалось заручиться поддержкой как императора Конрада III, так и содействием нескольких князей пограничных с Венгрией немецких областей, включая самого баварского герцога и австрийского маркграфа Генриха II Бабенберга (по прозвищу Язомирготт), благодаря чему в пользу него выступило несколько немецких графов и приближенных Генриха Язомирготта. Набрав достаточно сильный отряд сторонники Бориса Коломановича в конце марта 1146 года вторглись в венгерские владения, врасплох напали на город Пресбург (совр. Братислава) и легко захватили его. Гейза, узнав об этом событии, поспешил с войском на выручку Пресбурга, однако столкнулся с неприятным для себя обстоятельством - жители города перешли на сторону Бориса, признав его своим законным государем.
Осадив город, Гейза добился его сдачи и выхода немецкого гарнизона, в обмен на обещание в уплате 3 тыс. марок серебра. После чего венгерский король, возмущенный нарушением мира со стороны герцога баварского, решился отомстить и, собрав крупное войско, объявил ему войну. В начале сентября 1146 года на реке Литаве произошло сражение, в котором армия Генриха Язомирготта была разгромлена. Но не смотря на победу, положение Венгрии оставалось весьма тяжелым как из-за вспыхнувшего 1146/47 году сильного голода, так из-за начавшегося весной 1147 года Второго Крестового похода, в котором приянли участие как император Священной Римской империи Конрад III, так и французский король Людовик VII. Крестоносные армии обеих этих европейских государей проследовали через территорию Венгрии, и у Гейзы II были все основания опасаться с покушений их стороны на его трон. И дело тут было не столько в том, что в Венгрии крестоносцы (особенно немцы) вели себя как во враждебной земле, безжалостно грабя и опустошая проходимые ими венгерские территории, а в активной деятельности в обеих крестоносных армиях Бориса Коломановича, подбивавших как Конрада III, так и Людовика VII свернуть "узурпатора" Гейзу и передать венгерский трон ему. И хотя эти опасения не стали реальностью, но они не давали венгерскому королю оказать поддержку киевскому великому князю, тем самым оставляя Изяслава один на один с его противниками.
Как ни странно, но помощь Изяславу Мстиславичу пришла оттуда, откуда её совершенно не ждали. В августе 1147 года, сицилийский флот под командованием Георгия Антиохийского отплыл из Отранто и направился прямо через Адриатику на Корфу. Остров сдался без боя; Никита Хониат сообщает, что жители, недовольные ромейскими налогами и очарованные медовыми речами сицилийского адмирала, приветствовали нормандцев как освободителей и добровольно позволили оставить на острове гарнизон из тысячи человек. Затем, повернув на юг, корабли обогнули Пелопоннес, оставили военные подразделения на стратегических позициях и отправились к восточному побережью Эвбеи. В этом месте Георгий, кажется, решил, что зашел достаточно далеко. Он повернул назад, нанес молниеносный удар по Афинам, а затем, достигнув Ионических островов, вновь направился на восток в сторону Коринфского залива, грабя по пути прибрежные города. Он продвигался вперед, как пишет Никита Хониат, "словно морское чудовище, заглатывающее все на своем пути".
Один из отрядов, которые Георгий высаживал на берег, добрался до Фив, центра ромейского шелкового производства. Добыча оказалась немалой. Запасы камчатного полотна и тюки парчи были доставлены на берег и погружены на сицилийские суда. Но адмирал этим не ограничился. Многих работников, сведущих в премудростях разведения тутового шелкопряда и его использования, также согнали на корабли (положив таким путём основание шелкоткачеству в Палермо). Из Фив налетчики отправились в Коринф, где - хотя горожане знали об их прибытии и спрятались в цитадели, захватив все ценное, - краткая осада дала желаемые результаты. Сицилийцы разграбили город, после чего с триумфом возвратились через Корфу на Сицилию.
После этого внимание ромейского базилевса Мануила Комнина оказалось приковано к итальянским делам, сделав приоритетной задачу возвращения Сицилиии и Южной Италии под власть Ромейской державы. Поскольку на Германию и Францию рассчитывать не приходилось, мысли Мануила обратились к Венеции. Венецианцев, как он хорошо знал, давно тревожила растущая морская мощь Сицилии; они охотно присоединились к делегации, которую его отец - базилевс Иоанн - направил двенадцать лет назад к Лотарю, чтобы обсудить антисицилийский союз. С тех пор их беспокойство еще усилилось, и на то имелись причины. Они не являлись более хозяевами Средиземноморья; и в то время как на базарах Палермо, Катании и Сиракуз царило оживление, Риальто начал медленно, но верно клониться к упадку. Если Рожер теперь закрепится на Корфу и на берегах Эпира, он получит контроль над Адриатикой и венецианцы рискуют оказаться в сицилийской блокаде.
И в марте 1148 года в обмен на расширение торговых привилегий на Кипре, Родосе и в Константинополе Мануил получил то, что желал, - поддержку всего венецианского флота на шесть последующих месяцев. Одновременно базилевс энергично трудился над тем, чтобы привести собственные морские силы в состояние боевой готовности; его секретарь Иоанн Киннам оценивал численность флота в пятьсот галер и тысячу транспортных судов - достаточное количество для армии из двадцати или тридцати тысяч человек. Адмиралом базилевс назначил Стефана Контостефана, а армию отдал под начало "великого доместика", турка по имени Аксуч, который пятьдесят лет назад ребенком был взят в плен и вырос при ромейском дворе. Сам Мануил принял верховное командование.
К апрелю экспедиционные войска были готовы выступить в поход. Корабли, отремонтированные и нагруженные всем необходимым, стояли на якоре в Мраморном море; армия ждала только приказа. В реальной истории это выступление сильно задержалось из-за вторжения в пределы Ромейской державы половцев, занявших крепость Дристру (совр. Силистрия) и достигших Старой Планины, из-за чего Мануилу пришлось отправить флот и армию на Дунай. В результате осада Корфу силами венецианцев и части ромейской армии долгое время шла вяло, и в лагере осаждающих дело дошло даже до открытого столкновения. И только после победы над половцами, когда на Корфу прибыл с освободившимися войсками сам базилевс, крепость удалось взять в августе 1149 года. Но время для десанта в Южную Италию было упущено. Осенняя буря рассеяла ромейский флот, а Рожер Сицилийский успел за это время заключить союз с Вельфом VI, а через него с венгерским королем и сербами, которые в сентябре 1149 года восстали против ромеев, вынудив Мануила повернуть свои войска на север, тем самым отсрочив ромейский десант в Южную Италию на несколько лет (до 1154 года). Но в этой, альтернативной реальности, Изяслав Мстиславич имеет возможность более активно бороться против половцев, благодаря чему их орды, кочующие западнее Днепра ослаблены и им не до Задунайского похода на ромеев. Таким образом, Мануил Комнин имеет возможность перебросить свою армию на Корфу уже летом 1148 года, что смещает падение Корфу на более ранний срок, например на май 1149 года. Благодаря чему, уже летом 1149 года Мануил имеет возможность высадить десант в Южной Италии.
Итак, в конце июня 1149 г. ромеи, под началом Михаила Палеолога, нанесли удар. Их первой целью стал Бари. До того как Роберт Гвискар взял его в 1071 году, этот город был столицей ромейской Италии и последней греческой крепостью на полуострове. Большинство горожан, будучи греками, не слишком любили палермских властителей - особенно с тех пор, как Рожер после последнего апулийского восстания отменил некоторые их древние привилегии, - и благосклонно рассматривали любую возможность освободиться. Группа горожан открыла ворота атакующим; и, хотя сицилийцы храбро сопротивлялись в церкви Святого Николая и старой цитадели, они вскоре вынуждены были сдаться и наблюдать, как барийцы набросились на цитадель - ставшую символом сицилийского господства - и, невзирая на все попытки командующего остановить их, сровняли её с землей.
Весть о падении Бари подорвала боевой дух прибрежных городов. Трани был взят; затем пал соседний порт Джованаццо. Но дальше к югу сопротивление стало более яростным. Но не смотря на это ромеи и мятежники продолжали побеждать, и к началу осени положение в Апулии стало критическим.
Наконец, в начале сентября королевская армия, состоящая из примерно двух тысяч рыцарей и пяти тысяч пехоты, появилась на сцене. Но едва успев высадиться на берег, войска оказались в окружении в Барлетте. Сдалась грекам и Андрия. Таким образом первая попытка отбить нападение ромеев и подавить бунт закончилась катастрофой. Тем, кто хранил верность королю Рожеру, будущее представлялось мрачным.
Но война с Рожером Сицилийским скоро переросла рамки норманно-ромейского конфликта. Почин этому положил сам Мануил, который зимой 1148/49 года заключил союз с императором Священной Римской империи и германским королём Конрадом III, который дал обещание поддержать ромеев вторжением в Южную Италию с севера. Со своей стороны Рожер вступил в соглашение с главой оппозиции германскому королю Вельфом VI, а также венгерским королём Гейзой II и сербским великим жупаном Урошем, результатом чего стало восстание сербов против власти ромеев. Вследствии чего Мануил вместо усиления своей группировки в южной части Италии вынужден был готовить армию для похода на север, подавлять сербских мятежников.
В этих условиях командующий ромейской армией в Италии Михаил Палеолог пошёл на несколько неожиданный шаг - написал письмо папе Евгению III, в котором предлагал ему военную помощь против короля Сицилии вместе с субсидией в пять тысяч фунтов золотом в обмен на уступку трех прибрежных городов в Апулии. Евгений III некоторое время колебался, но, в конце концов, принял в этом конфликте сторону ромеев, чему немало способствовало как то, что их действия в Южной Италии поддерживал Конрад III, с которым папе не хотелось ссориться; так и то, что в этом его также поощряли к такого рода действиям южноитальянские сеньоры, которые радостно соглашались признать папу своим законным сюзереном в обмен на поддержку. Благодаря этому ромейская армия смогла продолжить наступление и до конца года вся Кампания и большая часть северной Апулии были в руках ромеев или сторонников папы.
Командовавший ромейскими силами Михаил Палеолог, подавив несколько последних очагов сопротивления, мог поздравить себя с неожиданным успехом. Всего за несколько месяцев он восстановил ромейскую власть на полуострове. Вскоре к нему пришла весть, что базилевс, ободренный его быстрым продвижением, готов высылать полноценную армию, чтобы закрепить достигнутые результаты. В таком случае по прошествии недолгого времени вся южная Италия признает владычество Константинополя. Рожер Сицилийский будет сокрушен, его ненавистное королевство исчезнет с лица земли. И папа Евгений III, видя, что ромеи преуспели там, где германцы потерпели поражение, убедится в превосходстве ромейской армии и будет соответственно строить свою политику; и тогда великая мечта Комнинов - воссоединение Римской империи под эгидой Константинополя - наконец осуществится.
Но этим грандиозным планам не суждено было сбыться. Не смотря на то, что осенью 1149 года Мануил Комнин лично возглавил поход на мятежную Сербию, пройдясь по ней огнём и мечом, но подавить восстание так и не смог, и с наступлением зимы был вынужден возвратиться в столицу, отложив окончательное усмирение сербов до следующего года.
В начале 1150 года ромейский базилевс с нетерпением ожидал, когда его союзник, император Священной Римской империи, Конрад III приступит наконец к исполнению условленного противонорманского предприятия. Но в Западной Европе велась между тем такая политическая кампания, которая должна была привлечь к себе внимание германского императора и принудила его отстрочить их общее с Мануилом дело. По инициативе короля Рожера Сицилийского образовалась наконец в 1150 году целая коалиция, к которой, помимо Сицилии, Венгрии и сербов, примкнул французский король Людовик VII, имевшая целью под предлогом нового крестового похода - для смытия позорного пятна, оставленного предыдущим, - обрушиться прежде всего со всей силой на ненавистного всем её членам "коварного" ромейского базилевса и сокрушить его престол. И хотя эти замыслы и не воплотились в жизнь (так как попытка оторвать Конрада от союза с Мануилом не имела успеха), но борьба с Вельфом и болезнь вынудила Конрада Гогенштауфена отложить задуманный поход в Италию, оставив ромейского базилевса один на один с его противниками.
Осенью 1150 года Мануил вновь вторгся в земли сербов, которые сосредоточив свои силы в области верхнего течения реки Дрины, соединились с передовыми отрядами присланного им на помощь Гейзой II венгерского войска. Мануил, переведя свою армию к Нишу и узнав о том, что сербы ожидают подхода основных венгерских сил, поспешил перейти со всей своей армией через так называемую Лугомирскую область на западе, ожидая появления венгров с правого фланга (т.е. Со стороны Дуная и Савы) и надеясь помешать их соединению с сербами. Однако он прошёл таким образом до самой Савы, а затем повернул к Дрине, "отделяющую Сербию от Босны", никого не встретив. Наконец, узнав от пленных сербов о месте расположения сербского войска, направился на запад к реке Таре, где вступил в бой с сербами и союзными им венграми.
После целого ряда стычек ромеи одержали верх, а сербские силы потерпели полное поражение. Сербы должны были смириться, а великий жупан их Урош лично явился к Мануилу, изъявил покорность и согласился на все условия. Сербия была замирена, но в Италии время было упущено. Оправившийся от первого удара Рожер Сицилийский приготовился к контрнаступлению - массированному удару силами армии и флота Сицилийского королевства по самому слабому месту врага - апулийской "пяте". В последние дни апреля его армия переправилась на материк и двинулась маршем через Калабрию, в то время как флот пересек проливы и затем повернул на северо-восток к Бриндизи.
Бриндизи уже в течение трех недель находился в осаде. Ромеи, полагаясь, как всегда, на подкуп и предательство, сумели войти во внешний круг города; но королевский гарнизон в цитадели оказал им решительное сопротивление, и их продвижение в Апулии, по крайней мере, на время приостановилось. Это было лишь последнее из препятствий, с которыми ромеи столкнулись за истекшие несколько месяцев. Из-за возрастающего высокомерия Михаила Палеолога они постепенно утратили доверие и расположение южноитальняских сеньоров; кончилось тем, что некоторые из них в негодовании покинул ромейскую армию. И хотя Палеологу удалось примириться с ними, но прежний их боевой настрой безвозвратно исчез.
И вот теперь в ромейский лагерь пришла весть, что мощная сицилийская армия выступил в поход под предводительством самого короля Рожера. Вновь ромеи столкнулись с тем, что соратники их покинули. Наемники выбрали, как подобает наемникам, самый тяжелый момент, чтобы потребовать невозможного повышения платы; получив отказ, они исчезли в массовом количестве. Южноитальянские сеньоры дезертировали во второй раз, уведя своих людей и большинство своих соотечественников. Палеолог, оставшись только с небольшим войском, которое он привел с собой, пополненным подкреплениями, прибывшими через Адриатику в течение последних восьми или девяти месяцев, понимал, что его армия жестоко уступает противнику в численности.
Первым подошел сицилийский флот, и в следующие несколько дней Палеолог ещё держался. Вход в залив Бриндизи представляет собой узкий пролив, не более девяносто метров шириной. Двенадцать веков назад Юлий Цезарь преграждал здесь путь кораблям Помпея; теперь Палеолог, следуя той же тактике, выстроил в ряд четыре судна под своим командованием поперек входа в пролив и поставил хорошо вооруженные подразделения пехоты на каждом берегу. Но когда спустя пару дней с запада подошла армия Рожера, надежды ромеев рухнули. Атакуемый одновременно с суши, моря и из цитадели, Палеолог не мог надеяться удержать стены; он и его люди оказались в ловушке.
В последовавшей краткой и кровавой битве ромеи потерпели сокрушительное поражение. Сицилийский флот расположился на мелких островах при входе в залив и действенно пресекал любые попытки спастись морем. Палеолог и другие уцелевшие греки попали в плен. За один день 28 мая 1151 года все, чего ромеи достигли в Италии в минувшем году, кануло в небытие, словно его и не было.
После разгрома Палеолога под Бриндизи, Рожер отправился в Бари. Год назад барийцы с готовностью связали свою судьбу с Ромейской державой; теперь им предстояло расплатиться за измену. Горожане медленно выходили из своих домов, чтобы пасть в ноги своему повелителю и просить его о милости. Но их мольбы были тщетны. Рожер только указал на груду щебня на том месте, где до недавнего времени стояла цитадель. "Как вы не пожалели мой дом, - сказал он, - я теперь не пожалею ваши". Он дал горожанам два дня на спасение имущества, на третий день Бари был разрушен. Только кафедральный собор, церковь Святого Николая и несколько меньших церквей остались стоять.
"И так случилось, что от величественной и прославленной столицы Апулии, могущественной и богатой, гордой благородством своих граждан и восхищавшей всех красотой своей архитектуры, осталась груда камней". Итак, восклицает Гуго Фальканд несколько напыщенно, города больше не было.
Но ромеи и барийцы были не единственными пострадавшими. Рожер повел свою торжествующую армию через Апеннины на запад, и его приближение вызвало общую панику среди тамошних сеньоров. О сопротивлении они даже не думали. Одни были схвачены и казнены. Другие поспешно бежали к папскому двору. Но и положение Егения III в Южной Италии было крайне шатким. Все союзники покинули его. Конрад III, занятый борьбой со своими мятежными германскими вассалами, так и не вторгся в Италию; Михаил Палеолог попал в плен, а его армия была уничтожена; нормандские бароны оказались либо в тюрьме, либо в изгнании. Сам Евгений не мог даже вернуться в Рим, где правила оппозиционная ему партия и провел зиму со своим двором в Беневенто. Теперь, получив вести о приближении сицилийской армии, он приготовился к долгим и тяжёлым переговорам с Рожером.
Как только авангард сицилийской армии показался из-за холмов, папа отправил своего секретаря с еще двумя кардиналами приветствовать короля и просить его во имя святого Петра отказаться от дальнейшей вражды. Посланцев приняли с должной любезностью, и начались официальные переговоры. Они проходили не слишком гладко. Сицилийцы сознавали все выгоды своего положения и выдвигали жесткие требования, но представители папы упорно торговались. Только 18 июня соглашение было достигнуто. Рожер получил от папы все, что хотел, - более, чем было когда-либо предоставлено его отцу. Его королевская власть отныне простиралась не только на Сицилию, Апулию, Калабрию и бывшее княжество Капуя, а также Неаполь, Салерно, Амальфи со всеми теми землями, которые им принадлежали; она впервые была официально распространена на северные земли Абруццо и на Марке, которую его старшие сыновья отвоевывали в предыдущие годы. Для всех этих областей была назначена ежегодная дань: для Апулии и Калабрии, как уже установили Рожер и папа Иннокентий в Миньяно семнадцатью годами ранее, она составляла шесть сотен скифатов, а за новые территории на севере полагалось еще по четыре сотни. В вопросах, касающихся церкви (там, где речь шла о континентальных владениях), Рожер оказался более сговорчивым. С этих пор все споры внутри церкви должны были разрешаться при дворе понтифика; согласие папы требовалось на все переназначения епископов; папа мог также по своей воле рукополагать священнослужителей, а также посылать легатов в королевство, если они не будут слишком обременять местные церкви. Но на Сицилии Рожер сохранил почти все традиционные привилегии. Евгению пришлось подтвердить легатские полномочия короля, отказавшись от права направлять на остров собственных посланцев или выслушивать жалобы. Он мог вызывать сицилийских священников в Рим, но они обязаны были сначала получить разрешение короля. Церковные назначения также находились под королевским контролем. Теоретически новых иерархов выбирало духовенство, тайным голосованием; но король, обладая правом вето, мог отменить назначение, если избранный кандидат ему не нравился.
Весть об апулийском крахе ознаменовала крах западной политики базилевса Мануила, усугубленны йтем, что следующим летом, когда сицилийский флот из ста шестидесяти четырех кораблей, примерно с десятью тысячами воинов на борту атаковал процветающий остров Эвбею, разгромив и разграбив все прибрежные города и деревни. Оттуда корабли направились к заливу Волос, где подобным же образом обошлись с Альмирой; а затем, поспешили в Геллеспонт, пересекли Мраморное море и подошли к Константинополю, обстреляв дворец базилевса Блакерно.
Соответственно, летом 1151 года Мануил Комнин отправил в Италию нового эмиссара, который , официально, те же повеления, что и Михаил Палеолог, - завязать дружбу с мятежными баронами, которые еще оставались на свободе, набрать наемников для новой военной кампании на побережье и сеять недовольство и смуту повсюду, где только возможно. Однако базилевс доверил ему и другую миссию - связаться втайне с Рожером и обсудить условия мира. Пока мир не заключен, военные операции следует продолжать; чем больший размах примет бунт, тем более выгодные условия мира можно будет навязать сицилийскому королю. Но за прошедший год Мануилу Комнину стало яснее, что пришло время для радикального изменения внешней политики. Он понял, что не сумеет отвоевать Апулию силой оружия. Его шанс состоял в том, чтобы завязать дружбу с папой и попытаться натравить его на Рожера; но после договора в Беневенто подобная линия поведения неизбежно предполагала заключение мира с королем Сицилии. Тем более, что организовать новую военную экспедицию в Италию ромейский базилевс не имел возможности, так как усиленно готовился к войне с Венгрией, которую планировал покарать за поддержку сербских мятежников.
Ромейский эмиссар выполнил обе задачи одинаково успешно. Через несколько месяцев после его прибытия мятежные сеньоры опять опустошали сицилийские территории на севере, и даже прошли через капуанские земли и всерьез покушалиь на Монте-Кассино, разбив в январе 1152 года у его стен сторонников короля в открытом бою. Одновременно, хотя эмиссар, активно помогавший мятежникам, не мог вести мирные переговоры лично, ему удалось при посредничестве знатных греков, все еще находящихся в плену в Палермо, заключить в начале весны секретное соглашение с сицилийцами. После чего, оставив своих апулийских сторонников в наивном убеждении, что он отправляется за подкреплениями и припасами, вернулся в Константинополь; Рожер, хотя он, естественно, с подозрением относился к заигрываниям ромеев, отправил к Мануилу дипломатическую миссию и вернул всех греческих пленников, после чего мятежным сеньорам, неожиданно лишившимся всякой поддержки, ничего другого не оставалось, кроме как покинуть вновь завоеванные земли и отправиться на поиски нового покровителя.