Аннотация: Жизнь - штука сложная. В любое время. Даже тогда, когда мир разваливается прямо у тебя на руках. Так случилось и с главным героем произведения, который вспоминает свое прежнее существование лишь когда встречает давнего знакомого.
"Все мы весело помрём, наигравшись в декаданс.
Что успеем - то сожрём, пока смерть не съела нас.
Всё, что чёрт пихал в меня, пока я искал себя,
Жрите за моё здоровье, упиваясь моей кровью.
Всем принцессам по вампиру! По любовнику из морга!
Дай нам Бог хотя бы время, поиграть ещё немного."
Глеб Рудольфович Самойлов.
Глава 1.
Кровавый рассвет.
Первая постапокалиптическая весна бесшумно наступила босыми, покрытыми коричневатыми струпьями и кровоточащими язвами , ступнями, принося с собой промозглый и несносный ветер. Но именно эти потоки воздуха, напомнили Питерской земле о том, что пора оживать.
Появились первые проталины, защебетали резвые ручейки талой, но, к сожалению, мертвой воды по разбитым улицам Петербурга. Нева, после долгой и суровой зимы тяжело вздохнула своей тяжелой грудью и сорвала с себя путы многотонных льдов, сковывавших ее дыхание. Река многое вытерпела: кровь и боль, радость и счастье, голод и мор, победу и освобождение, но предстоящие события были еще более мрачные. Перспективы выжить у среднестатистического человека были весьма туманны, а потому 5 миллионов жителей северной столицы, а точнее половина из них была выкошена неизвестной заразой. Несколько тысяч пытались эмигрировать заграницу, многие были расстреляны на подходе к другим государствам. Оставшиеся доживали последние дни, в ужасе шарахаясь по углам зловонных бункеров и подвалов. Некоторые осмеливались выходить на улицу, добывать провиант и стараться убить или, по-крайней мере, покалечить одного из армии мутированных.
За пять месяцев бесконечных метелей и вьюг серые здания Васильевского острова обветшали и стали обрушиваться на разбитый асфальт. Санкт-Петербург - культурная столица России. Эмм, простите, бывшая столица. Теперь ничего не поделаешь. Все осталось в туманном прошлом, которое уже не изменить.
В сумерках города-призрака я прошел уже несколько километров. Прорезиненные сапоги вязли в липкой субстанции, состоящей из размокшей земли, песка, рыхлого снега и разбитых кусков дорожной плитки. Иногда я останавливался, сбрасывал с плеча верный АКМС и присаживался на холодные камни, которые раньше украшали набережную Невы и являлись фигурами сфинксов, охранявших покой тех людей, которые любили прогуливаться по вечернему городу.
Я достал из отсыревшего кармана теплого плаща сигаретку, покрутил ее в руках и вгляделся вдаль: пустота, развалины, окутанные мраком и туманами. Недалеко от меня стоял обугленный скелет старенькой "Газели" от которой тянуло ржавым металлом, запах которого очень напоминал кровь, хотя крови на этих улицах было тоже предостаточно. В синеватом мареве виднелась другая сторона Питера, крыши домов и кресты церквей. От Невы шел другой аромат: река пахла cыростью, холодом и ... запахом разлагающейся плоти. Но меня это уже несколько не смущало, потому что трупы были везде: в брошенных зданиях, на улицах, в каналах реки. Они мирно и весьма спокойно оставались на тех местах, где к ним пришла смерть, превращаясь в тлен под лучами солнца.
Подул холодный ветер, который в едином порыве ударил меня по щекам и закружил листы бумаги, лежащие вдоль дорог. Ветер веселился и играл в этом забытом Богом городе, казалось, лишь только ветру здесь и было место.
Наглец то и дело хотел забраться под теплый капюшон моей стариной куртки, купленной еще в две тысячи **надцатом году, в одном из магазинов с красивыми витринами, которые сейчас выглядели крайне печально.
Очередное дуновение северного ветра в едином порыве ударило меня по щекам и закружило листы бумаги, лежащие вдоль дорог. Ветер веселился и играл в этом забытом Богом городе, казалось, лишь только ветру здесь и было место.
Наглец то и дело хотел забраться под теплый капюшон моей стариной куртки, купленной еще в 20.. надцатом году в одном из магазинов с красивыми витринами, которые сейчас выглядели крайне печально.
Я вздохнул и в глубине души порадовался, что стянул несколько блоков сигарет в разрушенном магазине "Четверочка", где признаться, едва не был обнаружен парой зомби, жаждущих свежей и богатой белком человечины.
Чего кривить душой? Я спасся лишь потому, что страх заставил меня спрятаться в одном из холодильников, крепко запаянных со всех сторон металлическими листами. А вы-то думали... Герой? Нет, героев просто не бывает, а те, кто хотят сделать подвиг, либо уже гниют под весенним солнышком на улицах города, либо составили компанию этим кровожадным ублюдкам, у которых в башке серый кисель вместо мозга.
Щелкнула старенькая зажигалка Zippo и на выгоревшем фитильке заплясал слабый огонек. Сигарета долго не хотела разгораться, но все же сдалась и я наконец-то крепко затянулся табачным дымом, который сейчас казался мне манной небесной. В это время я научился радоваться любым проявлениям блага человеческого, любой самой маленькой надежде и приятному воспоминанию.
Облако дыма устремилось ввысь и через несколько секунд растаяло на фоне предрассветного неба. Руки дрожали, пепел падал на пальцы, но я не чувствовал жара и боли, сейчас для меня было самым высшим наслаждением - табак, который убивал и спасал оставшихся одновременно.
Слабенький огонек бросал блик на вороненный ствол АКМС.
Тишина и никого вокруг.
Мне захотелось откинуться назад, лечь на холодный камень и смотреть на исчезающие звезды и ждать рождения нового дня. Полностью отдать себя в руки тоске и небрежной свободе, лечь и наблюдать за вечным синим небом, которое будет жить всегда, а вот человечество, кхм, пожалуй, уже доживает последние дни. Но ни на минуту нельзя расслабляться: шорох в стороне заставил настроить себя на борьбу. Убить зомби не так уж и просто, как вы думаете. Это вам не безмозглые уродцы, которых нам показывали богатые режиссеры голливудского кино, а машины-убийцы, которые не ведают ни страха, ни жалости. Только холодная лаконичность действий и быстрота радикального мышления, направленного на истребление людского рода, в принципе.
Слово хозяина - закон. Исполнение - мгновенное. Ничего лишнего.
Сигаретка выпала и увязла в хлюпкой почве, я вскочил на ноги и прижал к плечу холодный пластик приклада автомата. В голове стучал набат, дыхание стало частым и судорожным. С легким сипением в груди я свел мушку на темном силуэте, показавшимся в тридцати метрах от меня. Закусив нижнюю губу до крови, я внимательно следил за фигурой, которая приближалась из тумана.
Через пару секунд можно было увидеть, что это был не зомби, а мужчина, который хромал на правую ногу и тоже направил на меня автомат: австрийский AUG. Некоторое время мы проверяли друг друга и, до последнего, сомневаясь, что вируса зомби в человеке напротив нет. Мы молчали, устремляя острый взор на противника. Наконец, неизвестный выкрикнул:
- Что, брат, своего не признал?
Я сощурил глаза и пристально оглядел говорящего: сутуловатый мужчина, лет тридцати, с ввалившимися щеками и пронзительными карими глазами. Из-под темной шапки выбивались пряди темных волос, а на щеке у него был глубокий и темный шрам, который напоминал о...
- Сашка, - я не поверил своим глазам. - Ты что ли?
Глава 2.
В память о былом
На лице моего друга заиграла улыбка, но оружие он не опускал.
- Что я сказал тебе на выпускном в школе?
Проверка знаний. Понятно, не доверяет, значит. Правильно делает. Единственным нашим спасением была память. Люди могли помнить, но если в их кровь попадал вирус штамма "S1DM26", который мы называли просто "Зомбовирус", то память зараженного стиралась. Вот такой коленкор из воспоминаний!
- Чуть не померли! Пусть она сгорит, треклятая пятая школа! - слова своего друга я отрапортовал четко и ясно. Слишком дорога мне была эта память о прошлой жизни, где не было страхов быть заживо разорванным.
Санька Горбенко растянул губы в довольной улыбке и, закинув на плечо автоматный ремень, прихрамывая подошел ко мне. Сначала я пожал его широкую и жесткую ладонь, покрытую черствыми мозолями. Сначала я пожал его широкую и жесткую ладонь, покрытую грубыми мозолями и жесткими рубцами, а потом я похлопал Саньку по плечу. Такой дружеской встречи я, ей-Богу, не ожидал.
Хотя встретить зомби в этих краях я тоже не рассчитывал. Всего два дня назад армейский отряд "Противодействие" провел зачистку в городе. Все зараженные были убиты и сожжены. Я, возвращаясь с очередной ходки, наткнулся на этот обряд экзекуции: люди в черной форме, в плащах до колен, со штурмовыми винтовками сбрасывали в огромную кучу ломаные тела зомби, некоторые части тел, которых еще продолжали подрагивать. Нервные окончания сокращались, видимо. Рядом с группой зачистки стояли тяжелые темные бронированные машины, которые я никогда до этого не видел. Они представляли нечто среднее между БМП и военной машиной "Тигр", вот только выполнена под цвет формы солдат-чистильщиков. Пара сержантов обливали трупы из канистр бензином и радужные лужи медленно расплывались по разбитому асфальту. Через пару минут над мертвыми телами вспыхнуло десятиметровое пламя и в воздухе появился зловещий запах горящей плоти. Меня затошнило и я зажал нос руками. Группа зачистки спешно собрала оружие, села на холодную броню боевых машин. Из выхлопных труб повалил черный дым от сгоревшей салярки и, дернувшись резко вперед, колонна двинулась в путь, зачищать окрестные территории.
Но сейчас я был искренне рад встрече с давним другом, остальное - подождет.
- Как ты, брат? - спросил я своего давнего товарища, которого уже никогда не надеялся увидеть. Все мои друзья и знакомые пали от мора и голода, сам выжил едва, а тут...
Сашка натужно усмехнулся, небрежно скинул со спины большой защитного цвета рюкзак, и, усевшись на него, лишь вымолвил:
- Нормально, старик, нормально.
Я вытащил из размокшей бело-синей бумажной пачки две сигаретки и вручил одну своему другу. Он взял ее и кивнул, в знак благодарности.
Мы молча сидели и курили. Я изредка оглядывал Саньку: в моей памяти он был совсем другим, молодым и бодрым, но уже со шрамом на щеке. Отчасти, это увечие Горбенко получил по моей вине. Когда мы были еще совсем юнцами, которые прогуливали школу в тайне от родителей, украдкой курили за пятиэтажками и мечтали накопить на красивый мерседес, какой стоял в дворе нашего дома. Мы жили по соседству, ходили в один класс, а по вечерам играли в компьютерные игры по сетке. Однажды, наигравшись в очередную культовую игрушку про безумных искателей приключений близ разрушенного Чернобыльского реактора, мы решили испытать себя в бою. Накопили денег и пошли играть в страйкбол. И черт нас дернул туда накатать дорожку! Поддерживая свой боевой дух, мы взахлеб прочитывали книги этой серии, и страдали от своих мелких обид, представляя в роли главных героев, естественно, себя, а в роли злодеев своих врагов. Но в грезы, созданные писателями, погружаться навсегда нельзя, а потому мы начали искать приключения сами в современной жизни.
И однажды мы их нашли. Воскресным утром я и Санька уже бежали на разбег, после свистка, возвещающему начало игры на выживание. Маска мешала нормально дышать, запотевало стекло для обзора, пневматический автомат больно бил по спине при беге, но нам это никак не мешало резво петлять среди укрытий и стрелять по команде противников. И вот после нескольких успешных выпущенных автоматных очередей, мы решили рискнуть и бросить страйкбольную гранату. Это торжественное дело мы решили обстряпать с полуразрушенного балкона недостроя, под которым были забиты сваи и торчали куски арматуры. Черт его знает, как эта граната рванула в руках у Сашки! Меня-то Бог уберег и, я просто упал оглушенный внутрь здания, а вот Горбенко выбросило именно на эти чертовы арматурины. В общем, выжил он чудом, я думал, что не подниму своего боевого товарища с земли уж никогда. Ан нет! Ногу правую сломал, пару ребер и как-то он умудрился нанизаться щекой на небольшой, но острый кусок швеллера. Я помню, как я выдернул грязный металл, разрезавший Сашкину щеку, как хлынула кровь, как оправдывался перед его матерью, Зинаидой Сергеевной.
А теперь справа от меня сидел потрепанный жизнью человек: сгорбленный, с поседевшими прядками в темных волосах, залегшими тенями под глазами, а сами глаза словно выцвели. Они стали далекими и избитыми потерями, болью, страхами.
Сашка выкурил сигарету до конца, потом кинул ее в грязь и взглянул вверх, на небеса:
- Кто же знал, старик, - обратился он ко мне, методично размазывая грязь сапогом на близлежащем куске бордюра, - что все так изменится?
- Что изменится? - не понял я.
- Мир, - Горбенко обвел рукой разрушенные улицы Петербурга и горько вздохнул. - А мы изменились вслед за ним.
Я промолчал. Что тут скажешь? Мой друг был прав: бактериологическая война, развернутая между тремя государствами, убила миллионы человек, сотни тысяч превратила в живых мертвецов, а оставшиеся доживали среди гниющих остатков городов и тлена тех, кто был еще несколько месяцев назад рядом.
Санька подтянул колени к себе, поежился от весенней прохлады, а затем продолжил:
- Черт его знает, кто нашим "амператорам" позволил нас, как крыс травить! Все же было: работа, семья, дом... А тут - Пабам! И нету ничего. А все почему? - Да потому что зажрались мы, товарищи, решили, что можем стать посредниками Бога и создали новую расу, мутантов, чертовых, которые не ведают ни любви, ни жалости. Привили нам, ложные ценности, браток. Фильмы, книжки, где одни суперлюди,а мы ведь не станем такими, никогда.
Мой товарищ выплюнул последние слова и на мгновение, замолчал. Я достал еще пару сигарет и мы снова закурили. Саньку дым словно убаюкивал, его глаза затмевала поволока, он переставал хмуриться и сердиться, а докурив, он спросил меня:
- А ты как живешь?
- Я? Потихоньку, - признаваться в своих неудачах было стыдно, и, подобно провинившемуся ребенку мне пришлось соврать. - Живу, точнее, выживаю, как все.
Саньку передернуло от прохладного порыва ветра и он, усмехнувшись, ответил:
- Счастливый ты. А меня уже душит этот отравленный воздух и ночью я долго не могу заснуть. Знаешь, темнота на грудь падает, задыхаюсь. Вот уж думаю, что глаза закрою и умру. Не встану. А хрен его знает, может так было бы и лучше? Вот, - мой друг кивнул головой в сторону соседнего здания, видимо он имел ввиду восточное направление. - В Саратове мертво уже. Слыхивал я от одного дружка-пролетария: там смерть молодых уже подобрала, остались старики, да бабы и те, наверное, долго не протянут. Спаслись лишь тем, что попрятались в бункеры, а чего потом? Эти же твари все-равно пролезут. Эх, а я вот сожму кулак и пытаюсь собрать мысли в кучу, а они все по углам тикают. Не думается мне о благе, братишка, не думается...
Я наблюдал, как действительно, сбитый и грязный кулак моего одноклассника, стал дрожать от напряжения. Синеватые вены просматривались скозь бледную и тонкую кожу, а Санька лишь крепко зажмурился.
- А ты вспоминай прошлое, - предложил я метод, которым пользовался сам. Уже когда совсем тошно становилось, я грезил о прошлом.
Мужчина громко и сипло выдохнул, стараясь умерить разгорающееся пламя злости и отчаяния и приготовился рассказать мне то, чего не ведал никому. Я сел и сосредоточился на его истории.
- Эх, братка, прошлое - дело былое. Славное, но былое. На нем зацикливаться нельзя, а то не увидишь будущего. Какое же будущее, если ты прозевал настоящее? То-то же! Мне оно тоже покоя не дает. Убил меня нынешний мир, старик, ой, убил. Вроде бы хожу, дышу, ем иногда, а все-равно, уже мертвый. А умер я, когда все только начиналось. Ты же помнишь, что нам говорили? - "Не переживайте, конфликты на Востоке на нас не повлияют." Брехали, собаки! Ей-Богу, брехали. Вот и когда шарахнул по Сибири Иран, я сразу в часть свою побежал. Как-никак, а до капитана дослужился. Как там говорят? Есть такая профессия, Родину защищать. Вот и пошел я, Россию грудью закрыть хотел, ан не вышло! Общая тревога по всей России, а кто, чего - не говорят. Я на сто процентов был уверен, что Америка решилась нас хлопнуть. Вот и шел к комштаба, вспоминая самые простые фразочки и ругательства на английском языке. Нам-то, офицерью тогда не сказали все до конца. Панику не хотели, суки, поднимать. А потом... Потом общий сбор в три утра. Как сейчас помню: скинул, что было в этот самый походный рюкзак, и бежать на вокзал, а за мной моя Ленка цепляется, говорит, что не надо мне идти. Хватает за руки, плачет. Слезы-то по щекам ее румяным текут в три ручья, волосы светлые растрепанные, а в глазах такая неземная печаль, что самому тошно становится. Ну, я на миг бросил все, пошел дочурку свою поцеловал. Спала она тогда в колыбельке своей, ей всего-то было полгодика. На Леночку похожая, одно лицо! Глазенки голубые, ресницы длиннющие, никакой туши не надо, щечки, как яблочки, кудряшки беленькие личико обрамляют. Ангел, а не дитё! Обнял я тогда свою Лену, крепко-крепко, знаешь, словно страх свой пытался скрыть, а не получилось и пошел быстрым шагом по темному подъезду. Видел, когда оборачивался, что Лена моя стоит и в окно смотрит нашей квартирки на пятом этаже, и свет из окна такой розоватый тьму разбивает. А все из-за тех розовых штор, за которые мы с Леночкой тогда в гипермаркете "Идея" поругались...
Рассказчик смолк и затаил дыхание. Я видел и понимал его состояние: мужчины не могут плакать. Слезы-это слабость, вот и сдерживали мы в сердце самые ужасные страхи и разочарования. Не должно мужику реветь и точка. А когда совсем тяжело, вот затаишь дыхание - и легче стало, комок в горле уже не душит и слезы не дрожат на нижнем веке. Не положено слабость показывать.
Санька шумно выдохнул и продолжил свой рассказ:
- Кинули нас в Ми-8, а там уже по пути все рассказывали. Тогда мы только и узнали, что было в том ядре бомбы и что стало с теми, кто попал под взрыв. Мне тогда доверили 3 взвода вести. Тут не то что своих подчиненных успокоить было трудно, а себя. Знаешь, брат, такой меня ужас охватил, что просто чуть не парализовало. Захотелось мне, как ребенку, спрятаться под одеяло, закопаться и не выходить, пока все станет спокойно и безопасно. Но делать нужно, приказ есть приказ. Вышли мы тогда под Барнаулом, а там тишина. Никого, только пять рот наших прибыло. А народ попрятался, кто-то зараженный. Через пару дней число пораженных "Зомбивирусом" уже было около несколько сотен. Мои бойцы боятся идти, как эту дрянь убивать мы еще не знали. Вот и стояли на месте. Да я и сам сдрейфил тогда, а вот когда десяток молодых своих солдат заразили, тогда в голове что-то щелкнуло. Схватил я автомат и крикнул своим подчиненным, первое что в голову пришло. А пришла мне в тот момент песня моя любимая "Сектора Газа": Туман. "Но мы пройдём опасный путь через туман" - закричал я и рванул вперед в город. Знаешь, это было действительно на грани: страх и гордость в груди бились на равных. Всю жизнь мне хотелось быть героем, а вот представился случай. Да и было бы все хорошо, только если бы один мой сержантик не то от радости, не то от ужаса шмальнул мне в спину. Свалился я тогда, как мешок с навозом и все. Оттянули в госпиталь, да лежал я, гнида мерзкая, в постельке больничной, пока мои ребятки гибли. Как перестала кровоточить рана, я попытался в бой пойти. Паскуда редкая, наверное, для самохвальства я рвался, ведь у самого такой звериный ужас закрался, что за мамкину юбку хотелось спрятаться, а не в город идти. Не пустили меня тогда, да я и не особо старался. Хотел бы - ушел, конечно. Струсил.
Первый мой выход был через пару недель, когда уже осталось совсем мало моих солдатиков. Выкосила их эта дрянь, одного за другим. Но мы тогда одного живого уродца поймали, чуть полруки тогда он не оттяпал.
Нашим ученым тогда, как воздух, были необходимы живые экспонаты для изучения. Сами еще не знали с кем воюем.
Помню я этот вечер: затащили мы эту усыпленную пакость на длинных кожаных ремнях на операционный стол и связали. Хрен его знает, что я тогда испытывал, когда видел этого зомби. Ничего, скорее всего. Ощущение было нереальное, словно книжечку фантастическую читаешь. Вроде бы чувствуешь, видишь, представляешь, а оно словно далеко и тебя не коснется. Мы же героями росли, сколько всякой нечисти и мутантов завалили в детстве в онлайн-игрушках? Вот, как раньше кровососов били, так и тут. Не могу объяснить...
Но выглядело оно устрашающе: судя по всему это была женщина. Ну, трудно это назвать женщиной, конечно. Женская особь, вот так.
Лицо с впалыми щеками, заостренными скулами, грудь плоская почти, ноги удлиненные, а ногти полусорванные, видать это страшное превращение приносило столь сильную боль, что человек царапал камни или кирпичи от боли. Грудная клетка быстро-быстро вздымается, температура высоченная, наверное градусов пятьдесят, а глазные яблоки вращаются под закрытыми веками. Кожа стала жесткой и шершавой, а где были увечия, появились гниющие раны. Когда осматривали эту тварь, то заметили, что рана на груди была настолько глубока, что сквозь нее белели ребра и, при поднятии кожных покровов, виднелись легкие, но крови не было. Ни капли. Она свернулась и превратилась в вязкую смесь черного цвета.
Так вот, когда один из наших докторов Хаусов решил вскрыть это создание, оно очнулось, взвыло нечеловеческим голосом и едва не оторвало от пола медицинскую кушетку. Тогда я выстрелил ей прямо в лоб. Пуля не подвела, сероватое вещество стекало из темного отверстия с противоположной части головы. Мне еще тогда предъявили наши медики:
- Горбенко! Вы не последовали общепринятому приказу, по которому следовало провести детальный анализ зараженного "S1DM26".
Здорово! Меня тогда на ковер вызвали, едва не разжаловали и один черт, я до сих пор не пойму, что я был должен сделать? Стоять и смотреть, как оно сожрет всех? А у меня и сейчас, как только закрываю глаза, видится это изломанное тело, лихорадочно бьющееся в конвульсиях, выгибающееся куда-то вверх, с белыми глазами, затянутыми пеленой и рваными, гноящимися ранами.
Я сидел и внимательно слушал, как изливает душу мой давний приятель. Мы не виделись уже лет десять, наверное. После школы жизнь полхавтила нас в водоворот событий и растащила в разные стороны: Санька пошел в военное, а я поступил на юридический. У меня вот, как-то все не складывалось, а он прорвался и семью создал и тут судьба выкинула очередной козырной туз, который спрятала в рукаве. Кто ждал, что пара месяцев - и мы все станем равны перед жизнью и смертью.
Санька выдохнул и посмотрел вокруг:
- Так тут теперь, значит, спокойно? Армейцы прошли, постреляли зомби?
- Сейчас нигде не безопасно. Пока да, здесь тишина, но через несколько дней поднимутся новые мертвецы , - мне пришлось констатировать факт неизбежности нового наплыва ходячих трупов. - Так уже несколько раз было. Так а каким же тебя ветром занесло в Питер? Вот я то, понятно. Я после школы сразу в Санкт-Петербург рванул на обучение, а ты же в Москве жил.
- Долго ли умеючи! - пожал плечами Санек, буравя глазами полузатопленный теплоход,
- Да ну! Правда что ли?
- Ладно, шучу я. Но от Пскова протопал точно. А в Москве все-таки был...
Горбенко помрачнел, словно его бледное лицо затмила темная грозовая туча. Поводил желваками и заерзал на камне. Я понял, что другу трудно что-то рассказать, потому набрался терпения и просто ждал, пока он переживет былую боль, принесенную призраками прошлого. Но Санька сглотнул и шепотом ответил:
- Семью искал. Ни Леночки, ни Танечки я не нашел. Там этих зомби - просто вал. А квартирка моя чистенькая, словно и не уходил оттуда. Только замок выломанный и дверь поцарапанная...
Мне всем сердцем хотелось утешить приятеля, но слова я подобрать не мог, потому только похлопал его по плечу и сказал:
Может они уехали? Я слышал, что на Юге такого почти нет. Наверное, они там...
Сашка горько улыбнулся и спрятал лицо в руки. Он тоже знал, что лгать я не умею. Жаль, конечно.
Глава 3.
Живой, но мертвый.
Рассвет наступил быстрее, чем я думал и в пять утра, солнце уже пыталось рвать мешковину серого неба, пробиваясь к границе закрытой территории. Почему закрытой? А потому что ни нас, жителей России, ни граждан соседних стран в эти края, где царила зараза, не пускали. Мы остались в изоляционном коконе, где нас потихоньку убивали, а зачастую убивали свои же разумные собратья.
Мой товарищ, бодро вскочил на ноги, видимо позабыв, о травме своей правой ноги, которая его прыткости явно не поддержала. Скривившись от ощутимой боли, Горбенко медленно осел обратно на холодную землю.
- Ты чего? - среагировал я, зарывшись в своем рюкзаке, в поисках обезболивающего, которое вчера вечером мне пришлось встретить на самом дне своего вещмешка. Тряпки, размотанные бинты, консерва... Черт! Куриный паштет выдавился на мою любимую толстовку. Везет, блин. Я вытер руку о штаны и продолжил исследовать свои лже-предметы первой необходимости. Ну, конечно, мне очень нужен микрофон к веб-камере! Техника одним ловким движением полетела в ближайшие кусты. Зачастую, я забирался в один из супермаркетов и тащил оттуда все, что попадалось мне под руку. Разбираться времени не было.
- Ах-ты ж... - крепкое словечко вылетело из уст помимо моей воли, когда я обшаривая дно рюкзака напоролся на что-то острое. Пришлось вытащить руку и осмотреть характер повреждения: кусок стекла торчал в среднем пальце правой руки. Скорее всего мои старые очки разбились. Я вытянул стекляшку и прижал ранку в зубам, пытаясь остановить кровь. Вроде бы ранка - пустяковая, а больно.
- Не, братишка, - засмеялся Сашка, методично постукивая кулаком по больной ноге. - Ты решил искупить свою вину кровью? Давай бросай это дело, а то еще раз руку засунешь, там и аллигатор руку оттяпает. Похоже, в твоем рюкзаке и они есть.
Я хмыкнул: да, он прав. В моем рюкзаке один черт еще не поселился: плеер, рация, консервы, пустые бутылки, множество бумажек, старые деньги, диски, сухпай, эм... пакет с абрикосами? Вот это я погорячился, когда мародерствовал в местном маркете, потому что фрукты уже приняли темно-зеленоватый оттенок плесени. Диск "Металлики"! Действительно, только под "Метлу" можно убивать зомби. Микровентилятоор, стрелянные гильзы, книга "Готовим на микроволновой печи", освежитель воздуха и еще бесконечное количество предметов, которые только тянули меня назад.
Генеральная уборка продлилась минут пять и за это время мне удалось найти обезболивающее. Санька ловким движением проглотил таблетку, прокашлялся и спросил:
- Глотку продрала, собака. Водички не будет? Желательно с лимоном.
- Ага, с газом или без? - отшутился я. Все знают, что воды - дефицит. Пьют ее лишь в экстренных ситуациях. Когда уже совсем кранты, если кратко.
Мы рассмеялись и почувствовали, как упала напряженность. Все-таки верно говорят, что " смех продлевает жизнь". Точно ведь, не только ерунду философы толкуют.
- Да мне, друг, хуже уже точно не будет, - Санька постукал себя по грудине и начал свой очередной рассказ:
- Однажды, меня похоронили.
- Чего? - удивился я.
- Так точно! Похоронили, причем около полугода назад. Мы тогда с оставшимися ребятами, были переведены в Челябинск. Уже здорово знали что по чем, и потому наше начальство меня и моих солдат бросили на устранение паники на Урал. Там еще-то и зомби не было, ну как, не было: всего-то пару сотен и тех мы сдерживали. Быстрые они, там народились. Едва держать успевали.
- А чего же вас из Барнаула вывели?
- Помнишь, как раз полгода назад спад пошел на этих ходячих патологий. Лето было, издыхали они быстро, а те которые остались, прятались в подземелья.
- Было дело. Ну давай дальше!
Сашка кивнул и сосредоточился на повествовании:
- Короче, прибыли мы в город, патруль выставили, я сам ходил и просматривал население. У кого были признаки заражения - сразу в карантин. А в одну семью проверял, так меня девочка маленькая нечаянно осыпала какой-то ерундой блестящей. Пудрой или я не знаю, как это называется. Ее мать успокаивала и дала эту игрушку, а ветер эту штуку подхватил и на меня. Вот и с блестящей мордой я до части и пошел в часть. Отмывался, а все-равно не счищается эта гадость. Ну и забыл про это. А вот однажды ночью, вышел я по нужде . Иду спокойно, никого не трогаю, как вдруг - по башке удар. Я сразу и свалился. Очнулся - тишина. Темнота.
Я руки вперед было хотел выставить - ан нет! Не вышло. Оказалось лежу. У меня мысли совсем в кучу. Ничего не понимаю. Думаю, может меня зомби уже укусили и я того... превратился. Не знаю, что они ведь чувствуют. А потом лежу и чувствую, что во рту что-то есть. Я сплюнул, а слышу запах чесночный. Совсем странно.
Я подняться пытаюсь - никак. В стороны руки развел - не вышло. Стыдно, а сердце, как у воробья стучит, аж разреветься захотелось. Ну я со всего маху и ударил по неизвестному препятствию ногой. Слышу: шепот какой-то. Словно наверху. И тут до меня доходит: хоронят меня.
Живого.
Хоронят.
В гробу.
Сердце в пятки ушло, а я давай орать:
-Вы что охренели? Я же живой!
В ответ - ничего.
Я снова кричу:
- Вы что уже человека от зомби не отличите?
Говор какой-то наверху. Шум, непонятно ничего из гроба. А в голове уже мысли веселые: через сколько воздух закончится? Может мне гроб как-то разбить? Это же Гоголя так же похоронили...
Обдумал я за пару секунд все на свете, думал с ума сойду, как услыхал:
- Товарищ капитан, это точно вы?
Меня такая злоба взяла, да видимо, и страх повлиял, что я так укрыл спросившего матом, что зомби и во сне такая тирада не привидится.
В общем, когда я ночью вышел на улицу, мои орлы уже наслушались рассказов от местных жителей, как зомби убить. Порассказали им, мозги запудрили, что мол, те кто ночью выходит на свет лунный и у кого кожа светится - тот, мол, мертвец ходячий. Вот скажи, что за народ: мы столько с ними этой дряни убивали, а они в какие-то россказни поверили. А может давно меня укокошить хотели... Не знаю, но дело в том, что увидели они меня в лунном свете и рожу мою блестящую, ну и дали они мне по хребту прикладом. Мистификаторы, чертовы! Так еще и чеснок засунули в рот, мол не очнется зомби, не поднимется. Кто бы им еще сказал, что это про вампиров легенда, ну одна ерунда: в гроб запихнули, а хоронить не хотят. Жалко им все-таки. Командир ведь. Вот они и оттягивали веселье.
Дай им Бог здоровья, за эту трусость, а то недокричался бы я никогда.
А когда решились, я как заору, - Санька рассмеялся и потер правой рукой лоб. - Видел бы ты их лица! Я их такими перепуганными еще никогда не видел. Они настоящих зомби встречали с более спокойными лицами. Эх, братишка, видишь, как мне везло. За этот год чуть пять раз не убили: три раза враги, а два раза - свои бойцы.
Я смеялся, хотя по коже пробежал холодок. Представить, как бы я повел себя в подобной ситуации, не получалось, но быть похороненным заживо - страшно.
Санька затянул шнуровку на ботинках и, заметив мою реакцию, добавил:
- Бывает разное. И смешные случаи и печальные. Вот потом мой боец проявил еще немного жалости к местным жителям, а они ... Они его заразили. Умереть самому не так ужасно, как убить мальчишку, которому лет 20 было. В упор. Я видел его, его глаза. Но это был не он.
Сашка вздохнул и продолжил:
Пришлось, чего тут поделаешь, брат. Чтобы жили другие, кто-то пожертвовал собою.
Да, друг, ты прав, как никогда, - кивнул я и помог ему подняться. - Пошли отсюда, скоро здесь будет не спокойно. Останавливаться долго нельзя.
Пошли, - согласился Горбенко и закинул на плечо свою поклажу, пошатываясь и прихрамывая побрел вперед.
Я надеюсь, что нам повезет. Ну, после зачистки должно быть меньше этих тварей.
Эх, быть может, быть может, - усмехнулся Санька и натянул сильнее капюшон на голову, который все также пытался сбросить наглый северный ветер-хулиган, весело гуляющий по мертвым улицам, бывшего величественного города.