Утро у Истер началось с того, что она разбила зеркало. Такое маленькое зеркальце, потемневшее и без рамки, когда-то оно принадлежало еще свекрови. Оно жило в доме Эйнара веками, а разбилось именно сегодня. Истер очень опечалилась, хотя не смотрелась в него многие годы. После Великой осады таких вещей больше не было, только чуть искажающие бронзовые пластины...
С горя она заварила в кружке душицу и вышла из дома отщипнуть несколько листочков мелиссы. Во дворике солнца еще не было, но макушка горы напротив уже грелась, подставляя солнышку засыпанную штольню и сиреневатые заплатки чабреца. Скоро лучи доберутся до поросших невесть-чем заброшенным огородам, скользнут по коротенькому островку пшеницы Истер и заберутся на веранду. Может быть, к вечеру уже и на дороге не будет луж.
Истер вышла на дорогу, прям как встарь. Первые годы после Великой Осады они с матерью Эйнара каждую минутку бежали к забору и до белых пятен перед глазами всматривались в дорогу, тогда еще наезженную, ровную и широкую. Потом свекровь умерла, дорога превратилась в тропинку, а выходить с утра к воротам стало для Истер ритуалом. А еще позже, когда её глаза замутились и померла последняя старуха в деревушке, Истер только изредка бросала взгляды с порога. Она жила и жила в пустой деревне, смерть почему-то не вспоминала про Истер. В узкой долине за невысоким хребтом поросших лесом гор выросла новая деревня - молодежь не захотела оставаться на земле, на которую пало проклятье Великой Осады. Никто из воинов, оборонявших Красную крепость, не выжил. Наверное, они исчезли в небытие вместе с самой крепостью.
Но Эйнар, уходя, поклялся вернуться. А все клятвы, данные во время той страшной войны, должны были исполниться. И Истер ждала.
В деревне её почитали за знающую женщину, а потому боялись. Редко-редко кто приходил, только по делу, зато с подарками. Сначала Истер от них отказывалась, потом стала принимать.
Старуха простояла все утро, прислоняясь к единственному целому пролету забора. Потом увидела идущего по склону горы человека. Он шел со стороны деревни, нарочито неторопливо, как и полагается ходить к знающим. Когда ему оставалось только перейти огромную лужу на дороге, Истер заметила блеск кольчуги под его красным плащом.
Человек выглядел лет на тридцать-тридцать пять, был высоким и сутулился. Что-то в нем было не так - толи взгляд слишком пустой, толи дорогой красивый плащ застегнут на позеленевшую фибулу. Фибула... Да самая обычная дешевая бронзовая застежка, если не считать, конечно, того, что Истер когда-то сама покупала её на ярмарке у Красной крепости. Незадолго до начала Осады.
Чуть было не спросила у воина, где он её нашел... Не сразу Истер узнала мужа, но вот он жену так и не узнал. Оставлял ждать с матерью девчушку, которой и двадцати-то еще не было, в новом доме с завалинкой, а это была ведьма на фоне хижины. А последнее зеркальце, которое он мог бы узнать, разбилось утром. Что ж тут можно поделать? Истер напоила Эйнара отваром из душицы и мяты, а потом ей стало худо.
-...лесов-то ведь быть не должно. Я иду и иду, ну, думаю, заблудился. Тут вижу деревню. Спрашиваю: а как мне дойти до реки Марморик? Мне в тамошней харчевне и сказали, что, мол, иди на север - там и будет, наверное, твой двор. Там вдоль Мармарик много хуторов. Пойду по течению - может к вечеру или завтра выйду. Я ведь в верховьях не бывал. И как меня сюда занесло?..
У Истер не хватало сил его расспрашивать. Она умирала. Даже радоваться или удивляться времени не было. Хотя нет, было облегчение: теперь есть кому хоронить. И...
...В последний раз подумала - а надо ль? Эинара было жалко, ну да не умирать же с силой. Последней. По сему попросила кинжал. Никакого ножа у Эйнара не было, только меч. Тогда ведьма потребовала достать из стены тяжелый кованый четырехгранный гвоздь из железа, долго шептала над ним и отдала воину. Её смерть наступала.
Костер наконец-то не грозил сдохнуть, и даже каша уже оказалась в котле. Правда, котел тот так и не отмыли, но от одной мысли о водичке Марморик хотелось сунуть руки в угли и не вынимать подольше. Утро начиналось с холода и размытой реальности - впервые за много дней Анна не выспалась.
Владимир мечом снял с костра маленький котелок, вяло ухмыльнулся, что видел бы это безобразие хозяин меча - подавать завтрак стало бы некому, и пошел будить лагерь.
Дежурная Анька поплотнее закуталась в чужую куртку, зачерпнула кипятка, кинула в него щепотку начальского кофе (злоупотребила служебным положением), села на бревнышко и медитативно уставилась на пламя. У неё был почти выходной, лагерь просыпался, каша подгорала.
Никита, хозяин меча, появился как раз в тот момент, когда Анька опустила в котел клинок по самую гарду с донельзя кривой резьбой и тщетно пыталась отодрать кашу от дна.
- Я... Я же вчера весь вечер рукоять выстругивал... Ты что? Это же не простя палка, а меч.
- Ну прости, не заметила.
Археологи уже тянули миски.
День без лопаты - это, конечно, кайф. А всё-таки грустно оставаться у догорающего костерка и грязных мисок, когда все уходят на раскоп. Уходивший последним Никита взял треножник от нивелира, и став похож на муравья, тянущего двойную сосновую иголку, потащил на раскоп. В лаборатории осталось одно ведро - такое темно-голубое, пластмассовое, в присохшем песке. Толи с пикировками, толи с какой другой мелкой фигней.
А солнце наконец-то добралось до костра - лагерь был в ущелье, на берегу речушки с гулким именем Мармарик. С одной стороны раскинулись выжженные горы, поросшие чабрецом и редкими соснами. Горы напротив казались просто пушистыми. Черно-зеленый непроходимый лес с редкими белесыми полосками березовых стволов. У самых высоких верхушки уже лысые - альпийские луга.
Ближайшая деревня за перевалом, 14км по дороге и примерно 8 тропой. В глубине ущелья притаилась деревня изидов, археологи никогда не гуляли в ту сторону. Зато вниз по Марморик целые поля душицы, мяты, шалфея и могильники там же. А за самой большой "плюшкой", на раскопки которой пока был наложен мораторий, ближе к лесистым горам, начинались малинники.
Сегодня как раз начали раздерновку широкой площадью двух новых курганов, а на эту каторжную работу профессиональных археологов и прочих поклонников пикировочной лопатки, раскопочного ножа и кисти мёдом не заманишь. Но наконец и они ушли за малиной.
Стало тихо-тихо. Даже Володя ушел с котлами к реке. От костра осталось только несколько угольков - черных, с красными вкраплениями.
А когда Анька оторвала взгляд от своих тазика, губки и мисок, то увидела совершенно не знакомого старика. У него были ярко-голубые глаза и он пристально смотрел на девушку. Аня болезненно вздохнула, распрямилась, подкинула чагой-то там в костёр (не колотых дров для готовки, а так, веточек) и уставилась на старика.
Старик молчал.
- Это археологическая экспедиция. - улыбнулась Аня. Она старалась всегда быть вежливой с местными жителями.
Сейчас деду полагалось достать бутыль самогона, а может овощи, картошку, или что он там притащил продавать. Возможно, сыр или даже мед. Да, дед скорее всего пасечник - было в нем что-то диковатое.
Старик стоял неподвижно и молча, но тут со стороны курганов вышел Ник. Это было очень хорошо: дедушка на изида не похож, но горы они и есть горы.
Теперь он стал смотреть на Никиту. У старика были широкие линялые штаны,, синяя рубаха окладистая седая борода. Мелких морщин на лице почти не было, поэтому оно казалось незлым. На высокий лоб падали пряди длинных грязно-серебристых волос, а под бровями с красивым восточным надломом светились яркие голубые глаза.
- Вы из Анкавана? - спросил Никита про ближайшую деревню.
Но что-то пчеловод не торопился доставать свои соты или банки. Анька с опозданием предложила ему сесть, но он всё равно как будто не услышал. Чем-то ей это уже не нравилось, да и Володьки все не было.
- Слышь... - мрачно сказал Никита Ане, видимо все еще дулся за меч. - Вот чай на раскоп где?
- Бли-и-ин! Сейчас... Блин, у меня котла нету...
Никита мстительно любовался на эффект.
- Ну, вообще-то один большой бидон мы с Глашкой вчера как бы вымыли. Или вы и его успели запачкать? Эй, вы брали из лаборатории котел?
Анька молча пошла к драной палатке с престижным статусом. Старик зачем-то направился за ней.
В уголке и на самом деле стоял котелок. Черненький такой и не заметный. Зато забытое ведро просто сияло, и дед полез внутрь, сшибая Аньку и распорку.
- Так, зачем вам пикировки?!
- В ведре не пикировки. - шепнул Ане Ник. - Я только что чем-то же бровку разбирал.
Старичок вытащил ведро из-под обвалившейся палатки и сел на землю рядом с ним. Анька разглядела внутри яркие оранжевые кульки с трупосожжениями. Он достал один из пакетов, самый объемный - это погребение с первого же сектора первого же кургана выбирала сама Анюта. Там были крупные, еще не превратившиеся в труху и тлен осколки белесых кальцинированных костей. И махонький кусочек плоского стекла в качестве инвентаря. Как осколок зеркала. Да-а, странная культура, ни откуда взялась, ни куда делась, автохтонное население! Название аки стеб - зеркально-волнчатая, за зеркала и извивающиеся орнаменты.
Старец произнес свое первое слово, до нельзя нелепое.
- Зачем?
- Мы - археологическая экспедиция. - Анька с трудом сдерживала смех (ну не плакать же?). - Археологи - это, если вы когда-нибудь видели телевизор, такие люди, которые раскапывают всякие древности, что бы точнее знать историю. Особенно раскопки важны там, где не было письменности.
- Здесь была?.. - полувопрос, полуутверждение.
- Нет.
- Я вам расскажу... Я должен. - себе в усы, но в тишине слышно.
- Да, конечно. - Работа с местным населением - часть профессии археолога. Сама археология и началась-то с одного немецкого авантюриста, свято верившего древним сказаниям. - Сейчас только воду поставлю. На раскоп надо, да и здесь не повредит.
Он махнул седой головой.
Приходите ко мне, и я вам многое расскажу. ВАМ надо это знать.
- Наверное, он отшельник. - еле слышно предположил Никита.
- Завтра. На закате будьте у моста над Мармарик. Вдвоем.
Старик пошел прочь, но не выдержал и обернулся.
- А ее, - он забрал мешочек с собой. - Истер звали.
- Эй, что вы делаете. Это же находка... В городе экспертиза должна быть.
Но ни Никита, ни Аня не шелохнулись.
- Это не изид? - поинтересовался, прищурившись, Володя, сжимающий в каждой руке по два котла.
- Отшельник.
- Видимо, главная местная достопримечательность. Где ты пропадал? Он же у нас погребение утащил, блин.
- А мы тут стояли как завороженные. А может и не как...
Никакого чая на раскопе не было и близко.
На завтра вечером, уже после ужина, когда все метают ножи в деревья или махаются в сторонке, Никита и Аня долго смотрели друг другу в глаза, но никакой решимости там не читалось. Только страх и немой укор за поломанный ковыряльник.
- Пошли. - сказала Анна, впечатывая чашку с чаеобразным пойлом в землю у костра.
И, разумеется, дедушка их уже ждал, никакие надежды на его склероз не оправдались. Они долго топали по какому-то узкому боковому ответвлению ущелья, по дороге с бесчисленными лужами. Наверное, их питали горные родники. Потом завернули в лес, спускавшийся с гор. За кустарниками опушки стоял старый крест, больше похожий на руну Науд. Он и груда искривленных арматурных конструкций символизировали кладбище.
Между прочим, курганы стояли на той же горе, только с другой стороны. Тропинка вела отсюда вверх, к жилищу отшельника.
Его обиталище меньше всего походило на келью - это был самый настоящий дом с хозяйством: двором, пасекой, огородом, сараем и даже колодцем. А сам хозяин вдруг оказался не монахом, но местным колдуном. Самый обычный деревенский чародей - находка для любого этнографа.
В центре первого помещения (комнатой его назвать было трудно) стоял круглый столик, покрытый вышитой, но уже очень ветхой скатертью, края которой покоились на полу живописными складками. По середине его стоял тюльпановидный горшок с двойным волнистым орнаментом, в который дед и пересыпал погребение. Рядом лежал оранжевый пакет и светло-лиловый цветок, здешняя не вянущая колючка.
Колдун кивком головы предложил гостям располагаться на коврике около двери. Правда, коврик был медвежьей шкурой, но все равно у входа.
...Там когда-то стояла Красная Крепость, большая и величественная. Должно быть, она была пристанищем Правителя, но воины его там не видели. Ни там, ни где в ином месте. Просто Правитель. Безымянный.
Крепость была святыней. И Её, а не свои дома, защищали от норвенцев, когда те пришли. При Великой осаде погибли все мужчины из подвластных Ей народов. Кроме Эйнара. Из норвенцев остался так же лишь один - Левеет.
Левеет был славным парнем и храбрым воином. Совсем еще молодой, и двух лет не прошло с посвящения. Он знал множество песен. Еще у него был рунный меч, только он все равно не знал, что с ним делать. И до поры, до времени старался не смотреть на руны.
Левеет сам сказал Эйнару, что незачем им убивать друг друга. Они стали братьями - среди мертвецов. И долго хоронили павших, своих и чужих в одной яме. Это уже было не важно.
Но жертва Левеетова меча из звездной стали ходила рядом. Грозное оружие против немощного старца, скрывающегося в подвале. Смерть Повелителя Красной Крепости, заговоренного от всего.
Но сколько можно готовиться к смерти? И решил Повелитель сам убить Левеета, не в честном бою, а так. Попросту скинул кирпич, когда Левеет один шел. А потом, хоть и был Повелитель старым и мудрым, а все едино не удержался от искушения - взял меч. Ему бы было лучше не трогать его и курган над ним насыпать. Ну а дальше одно неосторожное движение дрожащих стариковских рук - и его не стало. Мгновенно вслед за ним исчезла Крепость. Эйнар оказался один на совершенно пустом холме.
Двух вещей он так и не смог понять - как остался жив, не исчезнув в небытие вместе с крепостью, и как прошла эта пропасть времени.
У родного костерка Ник и Аня оказались как раз к завтраку. Им даже обидно стало, что их не искали - а вдруг изиды бы?
- Мы подумали, вы глюки ловите на курганах. - промычала, зевая, Алька. - Много их там было?
- Тебе столько и не снилось...
Весь день шел скучный холодный дождь. Этакую пакость, по убеждению археологов, насылают недовольные покойнички. И решила Аня, лежа в палатке на горе подмокших спальников в удушливом мареве кришнаитских благовоний, антикомариновых спиралей, старых свечей и сырого костра, что это ее первая и последняя экспедиция. Что было, конечно, правильно.
Ибо на следующий год старик как тень вырос на Никитиной дорожке. Он ни о чем не спрашивал, просто повел Ника к себе, дал ему железный гвоздь и начал умирать. Умирал он, как и все колдуны, долго, и Никита все это время сидел рядом. А когда дед представился, новый колдун спустился в лагерь, но никому ничего не объяснил.
Старика он похоронил по обряду - выложил камушками площадку в огороде кудесника, сжег там его тело, собрал пепел в самый красивый горшочек с кухни и прикопал в той насыпи, которую колдун тем летом соорудил для Истер.
А в Никите стало появляться что-то жутковатое. Поговаривали, что он с изидами водится. Хотя он быстро стал ведущим специалистом по зеркально-волнчатой культуре, свою экспедицию организовал. И все ищет Красную Крепость, говорит, мол, она не исчезла. А все пытаются ему объяснить, что ее и не существовало. Но все его любят, поелику ни покойничьих дождей, ни жары у него в экспедициях не бывает, да и с комарами удается обходиться как-то без антикомариновых спиралей. А то в городе от них еще месяц отвыкать приходится.