Контракт с Просперой истек 31 декабря. Оставив чужую опостылевшую планету, Иван отбыл домой, на Землю, в славный град Владимир. Как приехал, как встал на горке, вдохнул сырой мартовский воздух, так и повело, завертело, закружило над снежной равниной, над подмокшей Клязьмой в кайме ажурных кустарников. Ностальгия, обычное дело.
Дальше тоже все обычно - материна радость, Маринкин уклончивый вид, курсы переподготовки и место резервного пилота на автобусной станции. В резерве сидеть Ивану не хотелось. На подхвате, известно, ни машины нормальной, ни графика, да и заработки не те.
На исходе августа Лукьяныч ушел на пенсию, и появился у Ивана какой-никакой, а шанс. Лукьянычев маршрут, через Муром на Дивеево, Радик не жалует. То ли дело, московские рейсы или ивановские - автобус не хуже самолета, выделенная линия, автопилот. Хочешь кофе пей, хочешь по салону пройдись. Любо-дорого.
- И потом, - Радик ежится, - бабка эта. Зыркнет, до печенок холодно.
- Да, - хмыкает Иван. - Бабка не простая.
Колоритная бабка. Юбка до пола, кофта вязанная. Из-под подола новенькие туристические ботинки выглядывают. Беретик набекрень сдвинет и в рейс. К форме новой - пилоточки, погончики, - даже не подошла: " Баловство. Молоденькие, бортпроводницы ваши, пусть играются. А я кондукторшей проживу". И ничего, начальство терпит, не цепляется.
Директор вокруг да около ходить не стал, сказал прямо:
- Ты, Иван, как знаешь, но Никитишна выбрала тебя.
- Как это выбрала? - растерялся Иван.
- Говорит, дай Ваню, глянулся. Никитишну не уважить не могу. Так что, Климов, завтра на линию. Поначалу до Мурома походишь, там видно будет.
Утро. Спит под мостом Клязьма. На косогоре желтеют в облаках купола Успенского собора. Сойма. Теснятся к дороге сосны, коричневые с рыжим. В низинках висит туман. Судогда. Стоят по обочине заповедные леса. Плывет над трассой смолистый дух. Муром. Карачарово. Блестит, переливается на солнце Ока. Порт Алешкино. Грузовой терминал местного аэродрома.
Отобедал Иван у реки, взял в магазинчике хлеба и чаю в высоком стакане. Пока рассматривал сизые заокские дали, подошла Никитишна. Постояла, вздыхая. В душу не лезла. Ушла, оставив на скамейке баночку с горьковатым малиновым вареньем.
На обратном пути народ подобрался попроще. Старушки, - чудные такие, - приметив автобус, долго всматривались в номер, заходили с поклонами, ехали недолго, остановку, две. При некоторых шустро крутились внучата. В Карачарове появился чистенький дедок в старорежимных круглых очках. Кланяться не стал, интеллигентно приподнял панамку. Оплатив проезд до Владимира, сел к окну, на свободное сиденье пристроил корзину, заботливо прикрытую тряпицей. Никитишна, не обращая внимания на явное нарушение правил, благосклонно кивнула.
- За Танькин овраг ходил?
- Туда, Никитишна. Где сказала, там и стоят боровички-то, - радостно откликнулся дедок.
За Муромом замелькали, сменяя друг друга, сосны да деревеньки. Никитишна тронула Ивана за плечо.
- За речкой, как поворот пройдем, останови.
Иван покосился на кондукторшу.
- Остановки нет.
- Это ничего, сынок, ты останови.
Иван подумал и, съехав на обочину, встал. Никитишна вышла. Навстречу от сосны поднялся нечесаный мужичок в рубахе до колен, широких штанах и лаптях. Никитишна протянула сверток. Мужичок сверток принял, зорко глянул на Ивана синим взором и скрылся в лесу.
Иван только сморгнул, привидится же.
- Водило, пилот, еж... Че стоим?
Подсевший в Муроме рыбачок, смурной, пропахший дымом детина, поднимался, цепляясь за поручни.
Старушки осуждающе зацокали, дед с корзиной повернулся с прищуром.
- Ты бы, молодец, сидел тихо. Тебя тут не ждали и без тебя не соскучатся.
Детина было опешил, но взбодрился и, качнувшись, полез в дедову корзину.
- Гг-грибочки...
Дед неожиданно ловко стукнул задиру по руке.
- Не лезь, не тобой кладено.
Никитишна вежливо прихватила рыбачка за локоть.
- Пассажир, пожалуйте на место.
- Ч-чего?
- Во избежание трав-ма-ти-зации... ох, слова мудреные... Не покалечиться чтоб.
Пассажир, однако, попался непонятливый, ругнулся затейливо.
- Карга. Понабрали тут, вылитая Баба Яга, еж...
Иван притормозил, высунулся в салон.
- Никитишна, погоди, дай я.
- Ничего, Ванюша, - кондукторша сгробастала детину в объятия, - ты дверку-то открой.
И, приподняв юбку, высвободив из подола крепкий башмак, Никитишна расчетливым пинком отправила незадачливого рыбака в проем. Следом полетел рюкзак.
Детина развернулся, взвыл обиженно:
- Снасти отдайте, ироды.
- За снастями в отделение зайдешь. Там и посмотрят, что за снасти, - миролюбиво разъяснила Никитишна.
- Браконьер,- уверенно обозначил дед.
- Не, кишка тонка, - не согласились старушки.
- Зря вы сами,- проворчал Иван. - Я бы врезал. Надо же, придумал - баба Яга.
- Ничего, ничего, - пропела Никитишна. - Твое дело мотор, а за порядком мы присмотрим. А что Яга? Ну да, Яга. Уж лет триста как Яга. Скучно на болотах-то сидеть. Я работать люблю. С людьми ... и с другими... - туманно добавила Никитишна, глядя в сосновый бор. - Поехали, Ванюша.