Аннотация: Молодой человек, проделав путь от Варшавы до Монако, поступает в Иностранный Легион, где судьба его сводит со другими соотечественниками...
"Приключение русских в Иностранном Легионе".
Автор: Андрэ Львов
Пролог.
Один раз в году, 30 апреля, Иностранный Легион открывает двери своих подразделений всем желающим. В этот день проходит праздник "Камерон", названный так по имени мексиканской деревушки, где в 1863 году 65 легионеров противостояли двухтысячному корпусу мексиканцев (последних двоих выживших легионеров, мексиканцы отпустили с флагом подразделения и оружием). Сейчас в этот день в Легионе проходит парад, с награждениями орденами и медалями, встречаются ветераны, а вечером устраивается знаменитый конкурс "Мисс "Белая Кепка". Почтить память павших героев и отпраздновать очередную годовщину на высшем уровне - священный долг легионеров и где бы они не находились, даже вдали от родных берегов. В этот знаменательный день, по приказу командира взвода шестого сапёрного полка Иностранного Легиона, выполнявшего военную миссию в Центрально Африканской Республике, легионеры принимали у себя гостей из других родов войск французской армии. По такому случаю столы всегда ломятся разнообразными закусками к африканскому пиву и к водке "Смирнофф", а на подиуме вышагивают чёрные девочки в борьбе за право короноваться белой кепкой ради получения приза - двести американских долларов. Каждая из девочек также намеревалась пропустить за вечер несколько рюмочек водочки и на закуску пару клиентов, чтобы неплохо подзаработать на щедрых французских солдатах. По специальному согласованию с командованием Бригады, что стало необходимым после предыдущего инцидента, девочек привозили в полном кузове грузовика и при въезде в расположении воинской части по случаю празднования "Дня открытых дверей", они хором спели весёлую песенку. Легионер Борис на спор со своим сержантом шефом - в прошлом техасским ковбоем, осилил за вечер литровую бутылку водки "Смирнофф" и, не дожидаясь окончания торжества, едва добравшись до своей кровати, уснул мертвецким сном. Утром рано, злопамятный американец, неожиданно построив весь взвод, предложил людям, страдающим приступами тяжёлого похмелья, осуществить десятикилометровый забег по бескрайней саванне. Ох, как же тяжело бежать с "бодуна" по пыльной грунтовой дороге, испытывая ужасные приступы боли в голове и желудке, но особенно было тяжким испытанием встретить по дороге негритянок с корзинами на голове, сильно пахнувшими хлопьями маниока. А ведь всего два года тому назад он и подумать не мог, что окажется "чёрт их знает, где" и будет в очередной раз зарекаться больше водку не пить никогда!
Часть 1, "Брест - Монако" На границе.
22 июня 1991 года, ровно в четыре часа утра, к железнодорожному вокзалу города - героя Бреста приближался, слегка неуверенным шагом, молодой человек. Высокого роста и спортивного телосложения, с голубыми глазами, двадцати пяти лет от роду, он имел при себе паспорт гражданина СССР, но не "дубликатом бесценного груза", как у В. Маяковского, а пропуском в новую жизнь. Несмотря на то, что в его "серпастом-молоткастом" не было никаких визовых разрешений других стран, кроме вкладыша - приглашения в Польшу, он твёрдо решил покинуть Родину, чтобы обойти весь мир пешком. Наш герой, назовём его Борисом, особо не задумывался о том, что его ждёт в туманном будущем, ибо привык решать проблемы по "мере их поступления". Несмотря на такую рань, около здания брестского вокзала, уже толпилось изрядное количество людей, обвешанных и обставленных со всех сторон многочисленными тюками и котомками. "Мешочники" - подумалось ему. Внезапно лучи Авроры осветили своими нежно - розовыми лучами тёмную массу людей с их мужественными лицами, в которых читалась особая решимость пройти таможенный контроль, чтобы накормить шоколадом фабрики "Красный Октябрь" вечно голодных поляков и напоить их лучшей в мире русской водочкой "Столичной". Ему вдруг вспомнилось его пионерское детство, когда они, сидя у костра, дружно пели под гитару:
А водочка "Столичная",
На вкус она отличная,
Но не хватает денег на неё.
Так выпьем бормотушечки,
И успокоим душечки,
Нам будет и приятно и легко,
Нам будет и приятно и легко.
Тогда как в отличие от них Борис имел за душой всего две бутылки "Пшеничной" для личного употребления, данных на дорогу его сердобольной матушкой, с напутствием в виде чуть ли не похоронных стенаний. Внезапно ворота с вывеской "Таможенный контроль" со скрипом широко распахнулись и огромная масса обезумевшего народа, хлынула в дверной проём, словно в хищную пасть мифического дракона. Какого-то здорового мужика с козлиной бородкой, ростом не менее двух метров, наши бойкие бабушки так поприжали со всех сторон, что он взвыл не человеческим голосом: "Человече, да шо вы робытэ?!" Когда неприступный бастион был взят, Борис стал понемногу приходить в себя в переполненном вагоне поезда "Брест - Варшава". Железнодорожный состав, отдав прощальный гудок, медленно, но верно, стал набирать свой ход. Правда, чуть позже он резко остановился в чистом поле, среди рядов из колючей проволоки, откуда вдаль убегала та самая свежевспаханная полоса - граница! Было удивительно то, что польские пограничники в странных головных уборах, известных по фильму "Четыре танкиста и собака", никакого "шмона" не проводили, лишь бегло проверяли проездные документы у плотно стасованных в каждом купе пассажиров. Со стороны это зрелище напоминало избалованных покупателей рыбного отдела, небрежно разглядывающих сваленную до кучи сельдь Иваси. К счастью, уже на первом полустанке, сотни мешочников, покидая вагоны, бросались навстречу в объятия братского польского народа, поджидавших дорогих советских гостей, в надежде обменять их товар на свой ширпотреб с "лейблами" от западных фирм. Свободные места в вагоне стали постепенно заполняться поляками, которые ехали в Варшаву по своим делам. "Люди, как люди, ничем не лучше нас" - подумалось нашему герою. Тогда как их хутора, что пробегали мимо него в окне, отличались ухоженностью и крупными размерами. Победным гудком тепловоз известил пассажиров о своём прибытии на столичный вокзал.
Варшава.
Последние из мешочников нетерпеливо ринулись к выходу из вагона, давя на своём пути бедных поляков, которые со страху прижимались к стенам купе, чтобы не попасть под ноги нашим резвым старушкам. По сравнению с польской деревней сама Варшава с её привокзальным районом из панельных домов, не произвела на нашего героя никакого впечатления. Особенно в глаза бросалась вычурная сталинская высотка, похожая чем-то на Вавилонскую башню с картинок. У её подножия было столпотворение людей, в изобилии продававших джинсовые изделия и кроссовки. Это яркое зрелище реально возбуждало ещё не окрепшее сознание советского человека. Народ же всё прибывал и прибывал со стороны вокзала, что невольно напоминало раскалённую магму из жерла вулкана Везувия. Нашему герою подумалось, что "Все дороги ведут не в Рим, а в Варшаву". Побродив по барахолке и по ближайшей улице, Борис купил бутылочку заветной "Кока-колы". Затем вернулся в здание вокзала, где велась своя бойкая торговля всякой всячиной. Ощущение Запада ещё присутствовало в нём, но, тем не менее, эйфория, испытанная им при пересечении границы, очень быстро иссякла. Его стали посещать назойливые мысли, что ему делать дальше? Вспомнился анекдот о том, как два мужика решили повеситься. Когда один из них увидел на шкафу бутылку водки, они решили пропустить по стаканчику и поняли, что жизнь стала налаживаться. И следуя их примеру, наш герой выпил почти залпом одну бутылку водки, а вторую продал первому встречному поляку. И внезапно, его рюкзак, наполненный под завязку гречкой, сухим молоком и прочими концентратами оказался реально неподъёмной ношей. Поэтому он, не отходя от кассы, тут же и заснул богатырским сном! Перед его затуманенным взором, какое - то время ещё протекала обычная жизнь, и тянулись всё новые партии мешочников и какие - то местные поляки пару раз будили его, спрашивая: "Пан! Водку и злато маешь!?" Он пытался бороться со сном, явно желая дождаться пения петухов и, чтобы не уснуть, стал вспоминать занимательные истории из его прежней жизни. В частности, ему пришла на ум статья из газеты, в которой журналист опрашивает еврея, только что присягнувшего на верность США, около статуи Свобода, о его первых впечатлениях от Запада и получает ответ: "Запад как Запад, но всё дорого". На что корреспондент парирует: "Здесь чтобы хорошо жить, надо иметь много денег!" Последовал ответ настоящего одессита: "Будь у меня деньги, то я бы и в Одессе неплохо жил". Кстати, о деньгах, то их на дне кармана у Бориса, после покупки "Кока - колы" в местной валюте с её многочисленными нулями было как бы много, но на доллары - это всего лишь десять У.Е., что на роскошную жизнь ему явно не хватало! Он пришёл в себя от какого-то гула и, открыв глаза, увидел вокруг себя много шаставших туда-сюда людей в помещении вокзала, буквально залитым солнечным светом. Машинально схватившись за рюкзак, печально констатировал, что ноша пропала. Он заметил на себе японскую куртку Аляску, что свидетельствовало о том, что ночью ему стало холодно, и он достал её, чтобы согреться. Правда, этого он уже не помнил, как и то, что он достал из рюкзака и надул большую резиновую подушку, на которой и провёл эту ночь.
В путь.
Первое утро на свободном Западе он встретил, освобождённым от поклажи, паспорта, но зато в кармане брюк он нащупал кучу польских денег со многими нулями. Этих денег ему хватило, лишь на покупку карты Польши с кусочком Словакии, да на четыре фотографии на Справку из Посольства СССР для обратного возвращение на Родину и на три большие булки чёрного хлеба с тмином, местного производства. "Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!" Местный блюститель порядка, довольно сносно говорил по-русски, поэтому благодаря его стараниям, в конечно итоге, был составлен "Акт о Краже документов и имущества" и получены ценные указания, как добраться до нужного заведения. Через какое - то время, наш горе - путешественник был уже перед дверью красивого особняка с вывеской на стене "Посольство СССР". Здесь уже собралась довольно большая толпа людей, многие из которых имели хмурый вид, а женщины просто горько и безутешно проливали слёзы! Можно было догадаться, что это были его товарищи, по несчастью. Таким образом, оказавшись не в одиночестве и видя всех этих глубоко несчастных людей, потерявших не только паспорта, но и крупные суммы денежных знаков, наш герой и вовсе возрадовался, так как меньше других пострадал. Всем этим людям предстояло выбираться из сложившейся сложной ситуации особенно по возвращению на Родину, тогда, как ему оставалось выполнить задуманное, продолжив свой путь и к тому же явно налегке. И чего спрашивается было печалиться, когда неподъёмный рюкзак с плеч долой?! Справедливости ради, стоит отметить высокую оперативность работников Советского Посольства в Варшаве, ибо через каких-то пару часов ожидания, ему выдали бумагу в виде фотокопии бланка с приляпанной скрепером его фотографией. В документе помимо его данных, так же оговаривался крайний восьмидневный срок пересечения границу в обратном направлении. Но, ни о каком возврате в СССР не могло быть никакой речи! Вернуться голым домой, без единой копейки в кармане, курам на смех и вообще, это было бы большим безумием, по сравнению с движением вперёд! Ведь он уже в Европе, т.е. по ту сторону Бугра! Чего же больше?! Оставалось лишь выбрать верный путь или хотя бы его верное направление. Как в сказке: "Пойдёшь налево - голову потеряешь", тогда как идти "направо" в тогдашнюю ГДР его тоже особо не тянуло, ибо он свято помнил "Информацию к размышлению" из фильма "Семнадцать мгновений весны" о том, что немцы - это доносчики! В общем, иного выбора не было, как двинуть прямо "на Юг", вдоль реки Висла в сторону Чехословакии. И, смахнув со своей небритой щеки случайно набежавшую скупую слезу, он, мысленно навсегда простившись с печальными соотечественниками у парадного подъезда Посольства СССР, бодрым шагом зашагал в заданном направлении.
Аборигены.
Судя по карте, ему предстояло проделать путь в 700 километров до границы со Словакией. Навстречу ему попались два молодых бугая и на его вопрос: "Паны, как пройти к Висле?", они хором ответили вопросом на вопрос: "Цо! Пан, Сталин - курва?" Борису не захотелось корчить из себя Олега Кошевого из "Молодой Гвардии" и он запросто им ответил: "Сталин - курва!" Видимо, удовлетворённые его ответом, эти "двое из ларца" добродушно заулыбались и синхронно, указав в правую сторону, рявкнули: "Ходи просто, пан! Просто!" Толком ещё не зная, что означало польское "Просто", путник зашагал в указанном ему направлении. И, пройдя всего, каких - то пару кварталов обычных пятиэтажных - детищ панельного производства, он вышел за город, где ему сверху открылся потрясающий вид на польскую равнину, разрезанную как бы пополам рекой Вислой, что блестела, переливаясь в лучах полуденного солнца, и была она похожа на толстого удава. Вдоль берега, друг к дружке лепились польские дачки чем - то напоминавшие наши пионерские скворечники, выкрашенные во все цвета радуги. Казалось, что путник вообще попал в некую сказочную страну "Жевунов" из произведения А. Волкова "Волшебник Изумрудного города". Пока он шёл мимо этих милых сооружений, то за заборчиками он наблюдал аборигенов, челюсти которых всё время что - то пережёвывали. Время было обеденное и ему захотелось чего-нибудь перекусить. В дачном посёлке его буквально обдавало со всех сторон волнующими запахами тушёной капусты, а то и жареной курицы или свинины. Но стоит отдать ему должное, он стойко перенёс эти искушения и вышел к реке. "Так вот ты какая, река Висла!" - хотелось воскликнуть ему. И будь у него солдатская каска или котелок, то непременно бы зачерпнул и испил её мутной водицы. Горячее солнце, словно Дамоклов меч, зависло прямо над головой и жестоко припекало ему голову, да так, что становилось дурно. Ещё и сказывалось вчерашнее употребление спиртного. Чтобы хоть как-то взбодриться, он решил искупаться, но едва зайдя в воду по пояс, взвыл от резкой боли в правой ступне. К списку выше перечисленных злоключений, добавился ещё и глубокий прокол правой ноги от осколка стекла зелёного цвета, который впился глубоко в его ступню словно клык хищного зверя. Горе-путешественник готов уже был, как в кино, бить кулаками об землю от отчаяния и боли, как до его замутнённого сознания стало доходить то, что его... окружают! И подняв голову, он заметил с десяток "жевунов", которые стояли полукругом вокруг его распластавшегося тела и всё так же чего-то там пережёвывая, переговаривались на своём языке с невероятным количество шипящих "Чи- Ши и Пши - Щи!" Они все были роста ниже среднего, пузатые и мордастые, со слегка вылупленными глазами. И как некий пароль он снова услышал: "Цо, Сталин - курва?" И он чуть было, не теряя самообладания, опустошённым голосом выдавил: "Курва... курва мать!" Боль в ноге стала невыносимой, пронзая, словно лезвием его мозг и, вырвав из неё это злополучный кусок стела, он печально констатировал, что из раны сильно хлещет кровь. Поляки, услышав ответ, добродушно закивали головами и не обращая внимание на его пораненную ногу, стали интересоваться: "В Афганистане був?" Кто - то улыбаясь, пропел: "Белые розы... белые розы..."
Но так не могло продолжаться вечно, и всё-таки здравый смысл восторжествовал, один из пожилых "жевунов" с шикарно - длинными усами "А - ля Тарас Бульба" и с физиономией Леха Валенсы, что-то прошепелявил низкорослой тётке, и та колобком покатилась в сторону дач, на своих коротких ножках, нервно вздрагивая пикантными ягодицами. Довольно быстро она вернулась с плетёной корзиной, в которой кроме куска хлеба с сыром, пластиковой бутылки с водой, были ещё йод и пара валиков с бинтами. Пока Борис сам себе перевязывал ногу, публика не расходилась и, наблюдая молча, следила за ним, с выражением неподдельного сострадания на лицах. Поблагодарив местных жителей, он поковылял по тропинке вдоль берега реки, долго чувствовал их взгляды у себя на затылке.
На Краков!
Солнце уже клонилось к закату, когда путник добрался до первой ухоженной деревушки, в центре которой на площади красовался небольшой костел, около которого не спеша прогуливался местный служитель весьма набожного вида. При знакомстве он оказался на редкость приветливым человеком лет сорока, худощавым и до синевы выбритым подбородком. Борис нуждался в обуви большего размера, так как перевязанная и солидно распухшая ступня уже не влезала в старый башмак, и следовало ожидать только ухудшения. Польский батюшка без лишних слов отвёл своего незваного гостя, в какую - то подсобку при костеле, где кучами лежали какие - то поношенные вещи. "Это мы собираем среди прихожан в помощь для жертв Чернобыля" - сказал Батюшка и добавил: "Христиане помогают своим ближним!" Рыться в старых вещах было уже слишком для его гордыни, да к тому же после беглого осмотра, никакой обуви нужного размера он не приметил. Разве что в углу примостились шикарные роликовые ботинки красного цвета с четырьмя колёсиками на каждом. Почти безумная идея (но на тот момент, гениальная) посетила его: если нельзя идти пешком, то почему бы не проехаться на роликах? Батюшка явно спешил на ужин, нервно ёрзал и слегка гримасничал, выражая всем своим видом, озабоченность. Путник не стал его долго задерживать и, прихватив заветные роликовые ботинки с каким - то старым рюкзаком, подался восвояси. Святой отец на дорожку перекрестил блудного сына и вручил ему солидную упаковку пластырей "made in USA". Этот подарок оказался, весьма кстати и в дальнейшем, на протяжении долгого пути, наш герой поминал этого служителя Бога тихим и добрым словом. Из польской деревни надо было срочно убираться, ибо вкусные запахи их национальной кухни стали его раздражать. Роликовые коньки оказались весьма устойчивыми и путник, впервые в своей жизни сделав пару кругов по периметру ближайшего паркинга, ощутил себя на какое - то время почти конькобежцем. Он лихо вырулил за околицу села, прямо на национальную автостраду, которая вела, если можно было верить дорожным указателям, прямо до Кракова. Нога продолжала болеть, но чувствовала себя лучше в просторном ботинке, что на время вселило чувство надежды в душу нашего конькобежца и его почти угасшее настроение стало понемножку возрождаться. Подумать только - ещё позавчера он был где-то совсем в другом краю света, а теперь он катит на роликовых коньках по польской территории, навстречу бордовому закату солнца и его то и дело обгоняют польские "Фиаты", чем-то прохожие на наши горбатые "Запорожцы". Но момент безграничного счастья, близкий к эйфории, оказался не долгим, четырёх полосная автострада вначале сузилась до двух полос, а затем, взяв крутой поворот, стремительно пошла куда-то вниз.
Крушение.
Постепенно его ролики стали набирать пугающую скорость и на повестке встал вопрос ребром: "Тормозить или не тормозить? И если "Да", то "Чем?" Конькобежец на всей скорости вдруг стал догонять польского мотоциклиста, что маячил у него впереди и явно никуда не спешил, любуясь божественным закатом. В свою очередь, польские Фиаты, всё ещё умудряясь их обгонять, тревожно сигналили им на прощание! Но эти тревожные гудки не особо тревожили сознание мотоциклиста, а времени на раздумье у нашего, почти горнолыжника, уже точно не оставалось. И во избежание неминуемого столкновения с мотоциклистом, ему пришлось тормозить собственными ягодицами по асфальту. Падение было настолько ужасным, что его тело долго крутилось и вертелось по всей траектории "полёта", пока не вынесло прямо на центральную разметку и застыло в позе "цыплёнка табака". Польские автомобилисты старались объехать его и неизвестно, он бы ещё долго лежал на пыльном асфальте, но вдруг его глаза отчётливо увидели перед собой очертание грузовика, но у него уже не было никаких сил подняться на ноги. Ему удалось, лишь каким - то чудом, с перевёртыша перекинуться на встречную полосу. В это время огромная фура с прицепом промчалась, в каких - то сантиметрах от него, обдав выхлопными газами. С этого момента, сознание уже вернулось к нему, и голова стала работать быстро и чётко. Когда он увидел свет мощных фар от другой фуры, что поднималась медленно в гору прямо на него, то какая - то невиданная сила поставила нашего героя на четвереньки и он, словно собачка, стал перебегать дорогу, да так быстро, что свалился в кювет. А там его снова закрутило и покатило вниз. Очнулся он лишь под утро, вместе со щебетанием птиц вперемешку с пением петухов из соседней деревни, когда вдали, где-то на Востоке, забрезжил рассвет. Силы вконец оставили его и тупо созерцая всю прелесть восходящего светила, он пролежал не шевелясь, почти до полудня. Голодный желудок стал подавать первые признаки жизни и до слуха стал доноситься его жалостливый плач, а позже пришло и ощущение острой боли. Первым делом, Борис попробовал пошевелить конечностями, и когда это получилось, то вдруг появилось забытое ощущения радости от того, что смог самостоятельно встать на ноги. Одежда была окончательно испорчена, тело почти всё стёртое об асфальт, кровоточило. От наручных электронных часов, остался лишь браслет и нижняя крышка циферблата. Боль в теле была настолько сильна, что заглушала ту, что ранее была в порезанной ступне. Растерзанный рюкзак был при нём, и его стёртая ткань говорила о том, что она спасла куртку Аляску и это единственная вещь из всего, что уцелело в этой катастрофе. Пришло ощущение холода и, взвыв от боли, он попытался надеть куртку, что, к счастью, ему удалось. Благо орать можно было вволю, и он, какое - то время просто орал во всю Ивановскую, пока голосовые связки не стали давать сбой и только тогда, когда пустил петуха, он, наконец - то, угомонился. В общем, всё как в фильме "Волга-Волга": Да ты кричи не кричи, а кричи совершенно секретно!"
Царевна-лягушка.
На дне рюкзака он нащупал булку польского хлеба и трясущимися руками, измазанными в крови, он подносил к таким же окровавленным губам кусочки ржаного мякиша. Неизвестно, чего больше он съел - хлеба или собственной крови, так как во рту постоянно ощущался её солёный привкус. То, что язык не был прокушен зубами, вселяло хоть какую - то долю оптимизма и уверенности на скорое выздоровление. Умывшись в ручейке (или в сточных водах?), что убегали мимо него вниз по канаве, наш путник не рискнул выходить на трассу, дабы не привлекать внимания, и, слегка пошатываясь, поплёлся вниз с горы по пересечённой местности, через поле с молодой пшеницей, до ближайшего леска, что виднелся вдали. Добравшись до спасительной тени, он отлеживался, какое-то время, благо, что рядом была кем-то из местных вырыта ямка, доверху наполненная прозрачной и очень студёной водой. И можно было наблюдать, не обращая внимания на время, как со дня её бьют ключи, подымаясь на поверхность небольшими водоворотами. Какой-то странный звук похожий на кваканье привлёк его внимание, и он увидел сидящую на одном из камней лягушку похожую, скорее всего на огромную жабу. Он не стал разбираться "Царевна она или ещё кто" и в каком - то чисто животном порыве, бросившись на свою жертву и, поймав, порвал бедное животное на две части. Судорожно освежевав свою добычу, он стал, есть, не разбирая где мякоть, а где кости. Свежее мясо, на какое - то время придало ему сил, он испытал внутри себя странное, явно животного характера, желание "Жить!" Неожиданно на небе сгустились свинцовые тучи, и быть может сам бог Зевс в отместку за свою дочь - лягушку, стал проливать слёзы и метать свои копья. Вдруг хлынул дождь, как из ведра, прокатились раскаты грома, и разряды молнии стали взрывать всё пространство вокруг него. Несколько молний ударили в большое дерево, которое вспыхнуло алым пламенем. Чтобы не быть убитым следующим прямым попаданием, путник бросился, как мог, бежать вон из леса в сторону всё той же автострады, поверхность которой ещё не так давно он обтёр собственным телом. Дождевые потоки воды омыли его бренное и израненное тело.
Странные люди.
Невдалеке от него показался какой-то солидный хутор и, пробравшись к нему и вопреки боли, он, ловко перемахнув через высокий забор, забрался под навес сеновала и, упав на приятно пахнущее сухое сено, снова провалился в омут сна, или просто потерял сознание. Какое - то время спустя, оно стало возвращаться к нему и то наполовину, он стал ощущать какие - то странные прикосновения к его телу, в нос ударял резкий запах травянистых эссенций, а слух улавливал некие отдалённые звуки странного бормотания. Но веки его глаз были, словно налиты свинцом и лишь неимоверным усилием воли, ему удалось слегка приподнять их, чтобы узреть сквозь ресницы некое странное действо, разворачивающееся вокруг него: то ли сальные свечи, то ли старомодные лучины горели коптящим пламенем. И перед его лицом, то и дело мелькало страшно некрасивое, исхудавшее и до безобразия морщинистое лицо старой женщины, очень похожее на сказочную Бабу Ягу. Ему подумалось: "Только бы не съела или не вызвала полицию". Он понимал или точнее ощущал кожей, что его чем - то обмазали, и это была явно не сметана, поскольку тело горело так, что казалось, на него вылили ведёрко скипидара. Не было ни сил, ни желания сопротивляться действиям, да и всё это было, как в тумане и как будто его вообще напрямую не касалось. Немного понаблюдав всю эту вакханалию, он снова погрузился в сон, как будто в омут с головой. Спустя какое-то время, немного придя в себя, истерзанный путник, проснулся с первыми петухами в том же сарае, и как ни в чём не бывало, потянулся, словно после сладкого сна. Посмотрев на свои руки, которые ещё вчера были все в крови, мысленно отметил, что не только они, но и царапины по всему телу стали покрываться сухой корочкой, а наступив на порезанную ногу, почувствовал облегчение, она почти, что перестала болеть. Он оказался совершенно голым, перед ним на старомодном массивном столе, сделанном из красного дерева, стоял большой глиняный кувшин с парным молоком, а в миске лежал целый каравай чёрного хлеба домашнего производства. На старом столе была аккуратно разложена старая, но чистая и отутюженная мужская одежда. Ему было забавно примерить её на себе, ведь теперь он точно походил на местного крестьянина, если не считать поношенных и явно китайского производства, пары многоцветных кроссовок большого размера. Он не стал искать и благодарить странных хозяев, которые не только приютили и подлечили его, но ещё и какой-то чертовщиной потчевали. Ловко перемахнув обратно через забор, он бодро продолжил свой путь, прихрамывая на правую ногу. Проделав первые шаги, что показалось просто чудом после такого головокружительного падения на автостраде, Борис, глуповато улыбаясь, смотрел по сторонам и просто радовался жизни. Может всё ещё сказывалось последствие тех колдовских снадобий, которыми поили на том хуторе его хозяева, но это было неважно по сравнению с тем, что он так легко отделался.
Новые трудности.
И теперь шёл по просёлочной дороге, даже не зная толком, куда она вообще его ведёт. Над ним опять ярко светило солнышко, птички небесные мило насвистывали свои песни, ни о чём плохом даже думать не хотелось. Прошло, каких - то пару часов в пути и первые проблемы стали давать о себе знать, не только от сильной боли в израненной ноге, но и в появившихся первых кровавых мозолях на пальцах его ног. Кроссовки, растоптанные по чьей - то ступне и задубевшие от времени, стали походить на два Испанских сапога времён Инквизиции. Так что ему приходилось каждые несколько километров пути, останавливаться в каком-нибудь поле, засеянном табаком, а если везло, то и в кустах спелой клубники, чтобы поменять пластыри на ногах, окончательно сбитых в кровь. Правильно люди говорят, что "Худа не бывает без добра" и в такие минуты отдыха ему можно было, смачно затянуться дешёвой сигареткой с поэтическим названием "Популярные" и подумать о вечном в тени берёз. Кстати, о спелых плодах клубники, как только он попадал в эти райские кущи, то набивал этой нежнейшей и спелой ягодой своё брюхо до такой степени, что его начинало воротить от неё и, только эта причина вынуждала его отступить. Каждый раз, выходя снова на большую дорогу, он весь измазанный клубничной мякотью, словно вампир кровью, зарекался "никогда больше не лезть на клубничное поле!" Но как только он видел знакомые ему зелёные насаждения, обвешенные красными ягодами, то он сразу, же забывая всё на свете вновь и вновь бросался в райские кущи.
Свят, свят, свят!
В один из вечеров, на окраине городишка Радом, крайняя нужда заставила его постучаться в ворота какого-то монастыря. И как будто во времена мрачного Средневековья, в маленьком зарешёченном окошке показалась откормленная свиная морда какого-то рабы божьего, со стрижкой из прошлого времени. Монах скорчил такую гримасу, словно увидел перед собой не обездоленного путника, но как, минимум, создание Ада. И вместо того, чтобы милостиво выслушать незваного гостя, тот стал неистово открещиваться, да так, что кончики его коротких пальцев, то и дело мелькали в окошке, на уровне его не очень высокого лба. И этот служитель Бога, не удосужившись вымолвить хотя бы одно слово, захлопнул окошко, за толщей тяжёлых дубовых ворот послышалась быстро удаляющаяся дробь, то ли деревянных подошв его башмаков, то ли чёртовых копыт. И такое неуважение просто вынудило нашего страждущего путника войти в стены церквушки, что стояла неподалёку от ворот монастыря, чтобы там внутри пожаловаться Господу Богу на его нерадивых служителей. Внутри этого просторного помещения было уютно, тихо и тепло. Расставленные в центре длинные деревянные скамьи скорее напоминали, какую - то школу или сельский клуб для проведения партийных собраний. Разве что на древней стене, вместо серпа и молота, красовался крест. А справа от него, т.е. у самого входа, стояла какая - то лохань, из мрамора, судя по всему со святой водой и зачерпнув пару пригоршней этой водицы, он умыл своё исцарапанное лицо, которое не так давно испугало набожного монаха. Неожиданно его взгляд привлёк некий постамент, заваленный маленькими парафиновыми свечками и несколькими пакетами макарон, печенья и прочей снедью в баночках с польскими названиями на этикетках. Воистину Бог услышал его молитвы! Не раздумывая ни секунды, он смиренно подошёл к жертвенному месту и вся выложенная там святая пища, в мгновение ока оказалась в его рюкзаке. Также прихватил с собой с десяток, другой новеньких парафиновых свечек в пластмассовых стаканчиках и огромный коробок спичек. Он покинул божий дом, напоследок искренне трижды перекрестившись, повторял "Свят... свят... свят!"
Встреча с иноком.
Слава Богу, за то, что ещё одному божьему сыну стало хоть на время, как говаривал Сталин: "Жить гораздо сытней, а стало быть, веселей!" Да и раны затягивались на нём, как на собаке, настолько быстро, что уже спустя какую-то неделю ночных марш-бросков, он мог свободно ступать на порезанную ногу. И, вообще, закалился в пути, также убавил в весе, сбросив почти все остатки подкожного жира. Человек ко всему привыкает и, стало быть, наш герой не стал тому исключением. Обычно он шёл по ночам из-за холода, который не давал уснуть. Зато, где-то ближе к полудню, когда бравые поляки уходили обедать, он, набив свою утробу, свежей партией клубники, заваливался спать до вечера, в первом попавшемся леске. Тем более, что ночью идти по пустынным дорогам было куда легче и приятнее, ему не нужно было видеть людей, глотать пыль, слышать пронзительные гудки проносившихся автомобилей. И ночью его не спрашивали местные насчёт "Мает пан злато чи не?" На подходе к Кракову, наш путник зашёл в первый, попавшийся ему на глаза костёл, ибо ему уже полюбилось отдыхать в тиши и прохладе церковных сооружений. Присев в уголке на скамеечке, он мог вздремнуть под неторопливую и убаюкивающую музыку, исходящую из невидимого органа. Иногда за счёт бога ему удавалось пополнить свои продовольственные запасы тем, что как говорится "Бог пошлёт", но такого счастья, как в самый первый раз, ему больше не перепадало. Но, опять-таки, как говорится "Не хлебом единым жив человек!" и на этот раз ему вдруг пронзительно захотелось простого человеческого общения и, не успев выйти из храма, он наткнулся на молодого поляка, одетого в длинную рясу. Этот молодой пан был примерно его возраста, поэтому было забавно понаблюдать за тем, как молодой батюшка умеет правильно себя держать: спинка ровно поставлена, плечики расправлены и шейка в лёгком прогибе, ну а про личико и губах, на которых ещё и молоко не обсохло, вообще ничего дурного не скажешь. Особенно восхищали его большие миндалевидные глаза с кротким взглядом, что будь наш путешественник иконописцем, то немедленно написал бы с него картину маслом "Вознесение Христа". Не зная с чего начать разговор, он вспомнил сцену из фильма "Овод", где к служителям культа обращались, не иначе, как "Падре". И не торопясь, блудный сын подошёл вплотную к этому восхитительному иноку и с совершенно серьёзным выражением лица, выпалил: "Падре! Я грешен и вся жизнь моя, как череда одних лишь прегрешений!" При этом он смиренно опустил свою солнцем опалённую голову, потупив взгляд. На что польский батюшка с сильным акцентом, но вполне на сносном русском языке, повернувшись к грешнику, сказал замечательные слова: "Тебе надо покушать, сын мой. А то у тебя не останется сил на новые грехи, чтобы однажды за всё покаяться!" Такого ответа из уст служителя церкви наш герой не ожидал и сразу же проникся к нему уважением, отметив про себя: "Из этого инока может выйти настоящий священник!" По дороге к столовой, выяснилось, что батюшка ещё не Волшебник, но только учится этому ремеслу в местной семинарии. Так болтая, обо всём и ни о чём, молодые люди дошли до столовой, что имелась при здании общежития, где и проживал местные бурсаки.
Она размешалась в одноэтажном помещении барачного типа со стенами, выложенными из белого кирпича, что делало её похожей на правление нашего колхоза, где ничего особенного не было, кроме портретов Иисуса Христа, вместо портретов Ленина. Внутри помещения стояли обычные алюминиевые столы на четыре посадочных места, окошко для приёма грязной посуды, а также присутствовали две монашки, старая и молодая, причём, последняя ему показалась очень некрасивой. Даже мухи и те, почему-то избегали это помещение и ответ на эту странность не заставил себя долго ждать. Молодая монашка, в сером, мышиного цвета, до пят одеянии, с вытянутым вперёд коряво-веснушчатым лицом с двумя первыми невероятно большими лошадиными зубами поставила на стол (точнее, бросила) алюминиевую миску с едой. На дне миски красовались - ложка польской квашеной капусты похожая на китайскую лапшу, без морковки, и три задубевшие картофелины средних размеров, рядом лежали два тонюсеньких кусочка чёрного хлеба, один из которых был слегка помазан маргарином, а может и сливочным маслом. "Да! От такой пищи точно и мухи с голоду дохнут, и тараканы вешаются!" - подумалось ему, но из чувства уважения, он притронулся к нехитрой трапезе. Как вдруг он увидел ту же монашку в сером, что несла на серебряном подносе приятно пахнувшую снедь под металлическим колпаком и судя по запаху, это был жареный цыплёнок. И лишь краем глаза удалось заметить, что на блюдечке стояли, в специальных стаканчиках, пара варёных яичек, покрытых сверху майонезом, а в глубокой пиале был салатик из свежих огурцов с укропом, а также ломтики белого хлеба свежей выпечки. А в завершение - в изящном графинчике слегка плескалась жидкость, похожая на красное сухое вино. В дверях монашка столкнулась с известным нам семинаристом, который в свою очередь, зашёл навестить нашего путника, силившегося проглотить последнюю картофелину, которая стояла у него комом в горле. Монашка проворно скрылась в дверном проёме, унося с собой поднос с деликатесами. Грустная констатация факта, что не все мы едины перед нашим господом Богом! Семинарист, ничуть не смущаясь, поведал, что так вкусно здесь кормят только заезжих попов, но никак не простых смертных. Выйдя на улицу после такого скудного обеда, наш герой почувствовал ещё более жуткий приступ голода и поплёлся восвояси, явно обескураженный таким приёмом, в обход города Кракова. В укромном местечке, он сварил последние макароны, те самые, что ему достались после самого первого и чудесного посещения польской церкви. Пришлось горько констатировать, что у него от варшавских трёх булок хлеба, остались лишь позеленевшие от плесени крошки.
Бабья гора.
Тем временем, дорога привела его в горную местность, где кроме молодых картофельных побегов, ничего на полях не произрастало вообще. Разве что попадалась колосившаяся рожь с ещё не налившимися злаками. После замечательной, во многих отношениях, клубничной полосы на своём пути и солнечных дней, наступала совсем другая жизнь. Свинцовые тучи то и дело нависали над головой, выливали на него потоки воды. Уже три дня ему приходилось довольствоваться на завтрак, обед и ужин исключительно молодой картошкой, размером с фасоль, да и то в сыром виде, так как сварить её не представлялось возможным из - за непрестанных дождей. Но всё же, наш голодный, продрогший и промокший путник, приблизился к государственной границе, пока ещё нам братских стран, Польши и Чехословакии. Во избежание контакта с местными егерями, был выбран единственно верный план штурма известной в регионе и за его пределами, Бабьей горы! В народе же её величали не иначе, как "Гора ведьмы". Отрадно отметить то, что, практически, каждый поляк, к которому обращался Борис, с тем или иным вопросом, прекрасно говорил на великом и могучем русском языке и тот дед, что сидел на скамейке, около своей мазанки, не стал исключением из правил. Более того, он оказался бывшим нашим соотечественником, который, побывав в плену у фашистов, так и остался жить у одной доброй польки, а теперь, овдовев, коротал свой век в горах в полном одиночестве. Впервые за многие дни своего путешествия, Борис увидел своё отражение в стоящем зеркале и узнал, что прошло целых две недели с тех пор, как ринулся он в эту авантюру. Дед поведал ему, что курортный городок Завойя, что уютно разместился у подножия Бабьей горы, славится не только рассказами о нечистой силе, но и о своём постояльце, по имени Ленин, что когда-то проживал в этих местах. Впервые Борис не только вкусно отобедал у старика, но в беседе с ним уточнил свой план не законного перехода местной государственной границы. Обойти этот курортный городишко не представлялось возможным, поэтому его можно было пересечь вдоль оврага, по обе стороны которого расположились весьма солидные жилые постройки. Дедушка чуть было не умолял его остаться и ещё погостить у него, но Борис, отведав настоящего борща, собрался в путь, ибо жаждал следующей ночью штурмовать государственную границу Польши. На дорогу тот насыпал ему пару килограмм местных макарон и дал купюру в сто чешских крон. Этим он до глубины души растрогал нашего героя. Он, не скрывая своих слёз, распрощался со стариком, чтобы больше никогда в своей жизни не увидеться с ним. Нарушитель государственной границы решил, что поляки в массе своей истинные католики и стало быть, их пограничники не станут по ночам шастать около Чёртовой Горы и это место будет удачным для пересечения границы. За последние две недели окончательно оправившись от прежних травм он, будучи в хорошем настроении, подошёл к курортному городишку и в его воображении советского человека невольно рисовались, полоса заграждения из колючей проволоки, вооружённые до зубов охранники, натасканные овчарки и прочее. Спустившись на дно оврага, лазутчик сплёл себе на голову венок для маскировки и стал ползти в сторону видневшихся гор. Оказалось, что по дну этого оврага протекали сточные воды этого городка и вдобавок, это было местом сброса бытового мусора. В тот момент, когда путник чуть ли не по колено утопая в чёрной зловонной жиже, пробирался сквозь чащу крапивы, ему на голову сверху кто-то ссыпал несколько вёдер картофельной кожуры и прочих продовольственных отходов. Судя по запахам, которые доносились сверху, там располагался ресторан. Это всё выводило лазутчика из себя.
Он чувствовал себя изгоем, а в это самое время, поляки и их заграничные гости, сидя в удобных плетёных креслах на просторной веранде, не спеша вкушают всякие алкогольные напитки. Мирно беседуют, даже не подозревают о том, что под ними ползёт в сторону государственной границы какой - то советский лазутчик! Терпения у него хватило ровно до следующего случая, когда на его голову сбросили на этот раз, отходы рыбного производства. Он, забыв про все правила конспирации, взвыл и стал карабкаться наверх, по почти отвесной стене оврага. Несколько раз он съезжал обратно на дно, плюхаясь прямо в сточные воды, но опять цеплялся за какую-то растительность. Совершенно измазавшись в чёрной жиже и красной глине, наконец, вышел на поверхность. Диким взглядом он, посмотрев на посетителей рыбного ресторанчика, прорычал им: "Где граница?!!" На что те, даже не спрашивая его "Сталин курва?", в один голос хором ответили: "Ходи просто, пан!" И он, смахнув резким движением со своей головы на землю свой берёзовый венок и кости запутавшейся в его волосах рыбёшки, неловко потопал по указанному ему направлению. Шёл прямо по центральной улице живописного городка, оставляя на чистом асфальте мокрые следы неопределённого цвета. На удивление, даже польский полицейский, шедший ему на встречу, невольно отвёл взгляд в сторону. Город остался позади у него за спиной и лазутчик, пройдя через не очень широкое польское поле, уткнулся носом в стену многовекового хвойного леса. Потом он ещё долго всматривался в вершину горы, которую ему предстояло штурмовать и не найдя ни одной тропинки ринулся напропалую через бурелом. Солнце ушло спать и его лучи вообще не могли пробиваться сквозь кроны вековых сосен. Пришла ночь, но лазутчик, словно одержимый, карабкался и карабкался в кромешной темноте, на ощупь, куда - то вверх. Оттуда до него доносились странные звуки, похожие на удары шаманского бубна, а когда тот на время затихал, отчётливо были слышны женский визг и мужской хохот. "Шабаш!" - подумалось ему, и это последнее, о чём он подумал в эту секунду, и неожиданно для себя покатился кубарем вниз. Как полагается в таких случаях, в голове пронеслись воспоминания прошлой жизни, потом последовал удар обо что-то твёрдое, почувствовав сильную боль в области живота, он потерял сознание.
Польская граница.
Раннее утро известило его из долины пением петухов, и он долгое время приходил в себя, как после тяжёлого сна. Очнувшись окончательно, он увидел под собой пропасть и себя, в форме буквы "Г" на толстенном стволе покосившейся сосны, но ещё цепляющейся корнями за жизнь. Солнце поднималось всё выше и его лучи, наконец, стали пробиваться сквозь кроны сосен. Восхождение было продолжено и через несколько часов отчаянной борьбы, он расписался камнем на польском пограничном столбе и поспешил вниз... в Словакию. Радовало то, что с той стороны спуск был, не так крут и вскоре он вышел на вполне просторную тропинку.
Был солнечный день и ему очень хотелось есть, и чтобы утолить голод, он стал жевать сухие макароны, запивая их чистой родниковой водой. Величественная красота гор, четкие линии скал, выступавшие из гигантских холмов, покрытых вековыми соснами - всё это на голубом фоне бескрайнего неба, по которому бегут куда - то облака "Белокрылые лошадки" или кораблики на белых парусах. Всё это должно было, непременно, настроить на поэтический лад или привести к размышлениям о вечности, если бы всё это время, пока он плутал по горным извилистым дорогам, его не преследовало неистребимое чувство сильного голода. Соловья баснями не кормят, но он несколько раз сам себя останавливал от соблазна развести огонь и сварить макароны в котелке, но не хотелось привлекать к себе внимание посторонних глаз. Внезапно, ему на встречу из тумана выплыл городишко, с деревянными халупами, вперемешку с панельными строениями времён местного застоя. Имя этому "шедевру" социалистического зодчества было - "Его превосходительство, господин Дольний Кулбин". Путник отоварился в местном магазине, разменяв свою сотню крон на словацкие макароны и ради любопытства, взял бутылочку лимонада со странным названием "Киви". Вот она, какая, Словакия! Несколько дней шли непрерывно дожди и отмеривая очередные километры по горной извилистой дороге, которая каким-то чудом была проложена в этих узких долинах, а порою и просто прорубленная в отвесных скалах. Наш путник пытался вообще ни о чём не думать и даже никого не вспоминать, чтобы не травить себе душу. На последнем издыхании, взобравшись на очередной перевал, он обернулся, чтобы бросить взгляд назад и невольно залюбовался величием седых гор, округлые верхушки которых были покрыты, как ватой, серыми облаками. Тогда как дорога, по которой он шёл, с высоты птичьего полёта, казалась ему тоненькой светлой ленточкой на общей тёмной массе горного массива. Это, в свою очередь, чем - то напоминало стадо, куда - то вечно спешащих бизонов, их высокие холки были покрыты мехом зеленого цвета. Тогда как шерсть на их спинах была похожа на вековые ели и сосны, что на данный момент окружали нашего путника непроходимым частоколом, не оставляя ему никакой возможности куда-либо свернуть с однажды выбранного пути! Возвращаться назад не было никакого смысла и, вглядываясь в польскую карту дорог, на которой всё ещё был этот жуткий кусочек словацких Карпат, он мысленно приближал тот светлый день, когда он спустится с гор на ровную местность. Почему-то ему казалось, что это будет обязательно ясный солнечный денёк и под щебетание с пересвистом местных птах, он заберётся в чужой огород с тщательно возделанными грядками, где отведёт свою душу сладкой морковью, а если счастье перепадёт, то ещё и нарвёт себе на дорогу полный рюкзак длинных тепличных огурцов.
Наши!
На третий день, проведённый в горах, к ночи, он услышал обрывки русской речи и даже подумал, что теряет разум, но по мере того, как стал приближаться к яркой точке света, он явно услышал, столь ему знакомое с детства "Твою мать!" Совершенно неожиданно ему открылась не большая поляна, на которой сидели у костра, как братья Месяцы, наши русские мужики. Полукругом от них выстроились несколько советских фур марки "КАМАЗ". Как в кино, ему захотелось крикнуть: "Наши!", но будто комок застрял в горле, что и не позволило ему излить охватившую его радость. Неимоверным внутренним усилием духа, он взял себя в руки, не спеша и не делая резких движений, приблизился к людям. В воздухе он почувствовал витающий божественный запах разогретой тушёнки. Наши мужики - дальнобойщики, появлению ночного гостя совершенно не удивились, пригласив незваного гостя к костру. Посыпались вопросы "Кто? Зачем, откуда и куда?" После чего они дружно пришли к выводу, что путешествие нашего героя было безумством чистой воды! Один из мужиков даже предложил подвести его обратно, прямо к советской границе. Другой дал ему открытую банку с камбалой в томатном соусе, а кто-то половину булки хлеба, за что ночной гость был им всем очень благодарен. После ужина, Борис поспешил с ними расстаться и продолжить путь, как вдруг кто-то из них его окликнул: "Постой! Тут у меня есть для тебя средство передвижения. Думал, домой привезу и отремонтирую, но тебе нужнее!" Сказав это, мужик выкатил ему из темноты древнего вида велосипед и вдогонку добавил: "Заднему тормозу хана пришла, но передний в рабочем состоянии, и важно, чтобы гонщик особо не разгонялся, притормаживал на спусках, чтобы вперёд через руль не вылететь". Этот велосипед был явно доисторической модели или, как минимум, музейный экспонат - педали этого чудища едва вращались, и его ржавая цепь издавала не скрип, но пронзительно душераздирающие вопли. В любом случае это подарок был лучше, чем ничего и ещё мог послужить в роли самоката, на котором можно будет скатываться с гор. Да и рюкзак можно было на нём транспортировать, ибо от его брезентовых лямок плечи, как и ноги, тоже были стёрты в кровь. Так новоиспечённый велогонщик, оседлав "Конька Горбунка", понёсся верхом стремительно вниз в кромешную тьму, навстречу своей судьбе! Он гнал велосипед всю ночь, почти без остановок, только иногда ему приходилось затаскивать своё транспортное средство на очередной бугорок, чтобы вновь лететь, сломя голову, вниз. Благо, была ночь, и почти не было ни одной встречной машины. Горная дорога была достаточно узкой, чтобы он смог вовремя разминуться с большегрузным автотранспортом! Утро он встретил около населённого пункта "Бьянка Быстрица" и увидев первый дорожный указатель на Братиславу, несказанно обрадовался! Проклятые горы остались у него, где-то далеко за спиной, а в шинах колёс уже почти не осталось воздуха и ещё какое-то время на велосипеде, можно было везти поклажу, но не больше! Около дороги путник заметил несколько старых деревьев и, приблизившись к ним, рассмотрел на ветках странные ягоды, которые показались ему знакомыми. Это была самая настоящая черешня, и он словно медведь стал тщательно обдирать ветку за веткой. С дороги послышались пронзительные автомобильные гудки - это знакомые дальнобойщики, заметив его в кроне облезлого дерева, прощались с ним, направляя свои фуры в сторону города Львова. Всё как в песне: "Дан приказ ему на Запад, им в другую сторону..." и мысленно попрощавшись с советскими дальнобойщиками и тщательно подъев черешневые деревья, да так, что на их ветках ни одной ягодки не осталось, он осторожно спустился на землю.
На Братиславу.
На этом месте польская карта дорог уже закончилась, но стрелка на Братиславу чётко указывала ему направление и уже не боясь заблудиться, он уверенно зашагал в указанном направлении, по довольно неплохой дороге, сгрузив всю свою поклажу на старый велосипед. Порой казалось, что во встречных селах велосипед скрипел всё сильней и сильней, поэтому на подходе к Братиславе, с ним пришлось распрощаться, дабы не привлечь внимание местных стражей порядка. Войдя в большой город, путник был удивлён убогостью столицы Словакии с её не ухоженными улицами, облезлыми фасадами зданий и каких - то неказистых строений. Для полноты картины, ему показалось, что не хватало только жирных свиней, купающихся в местных лужах. С грехом пополам, добравшись до берега реки с поэтическим названием "Дунай", наш путник был приятно удивлён несметным количествам пивных точек, разбросанных вдоль набережной, где мирно прогуливались местные граждане. Они время от времени останавливались, чтобы пропустить увесистую кружечку чёрного или светлого пива. В кармане Бориса предательски брякнули последние медяки, а желудок завыл сильнее, чем у собаки Павлов при виде горящей лампочки. "Пить или не пить? Вот в чём вопрос!" - невольно подумалось ему, и долго не ломая голову, наш Гамлет потратил всю свою наличность на две кружки пива, стоимостью по десять крон каждая. Не отходя далеко от ларька, он чинно присел на облезлую скамеечку и запустил свой облупленный нос в благодатную пену. Божественный напиток слегка ударил по мозгам голодного человека, и он понял, что жизнь не так уж и плоха, если к ней приглядеться! Перед ним была серьёзная преграда в виде полноводной реки, пограничников на мосту через неё и отсутствие карты, но какая - то сила направила его взгляд на огромный плакат с планом Братиславы и прилегающими к нему окрестностями. В результате чего выяснилось, что главное препятствие на его пути - река Дунай приходит, откуда - то из Австрии в районе Братиславы, тогда как в десяти километрах выше города, граница между сопредельными государствами проходила по его притоку. Наш лазутчик не стал долго задерживаться на месте и немедленно навострил лыжи в нужном направлении. По утру, он вошёл в село Дубравка и усевшись около местной церкви стал перебинтовывать свои напрочь испорченные ноги, на которых, казалось бы, не осталось живого места, а местами воспаление даже вызывало некоторое опасение. Кто - то заслонил ему солнце и, подняв голову, Борис увидел мужика в сером костюмчике, на лацкане которого красовался маленький серебряный крестик. Можно было сделать скоропалительное умозаключение, что пред ним предстал пусть не сам Господь Бог, но один из его представителей на этой бренной Земле. И этот самый мужик с крестиком, приятной физиономии в очках, придающих ему ещё больше значимости, на чисто русском языке, как будто у того на лбу было написано "Я - русский", с сочувственными нотками в голосе поинтересовался: "Что товарищ, ножки болят?" Что можно было ответить такому культурному человеку? И товарищ таким же сочувственным голосом держал ответ: "Да товарищ батюшка, обувь моя совсем износилась". Поп же без лишних слов, душевно и просто сказал: "Давай, товарищ, пойдём обедать, а уж после решим твою проблему!" Конечно, от попа можно было всякого словоблудства ожидать, но тут он полностью обезоружил своего оппонента. Этот поп явно внушал ему доверие и по дороге он объяснил, что они идут в монастырь, нынче возвращённый церкви, где сейчас ведутся работы по отделке, а он является его настоятелем. Они зашли в одну из комнат, довольно просторную и хорошо освещённую естественным светом, где за длинным дубовым столом их поджидала очень приятной внешности, пухлая рыжеволосая женщина, лет сорока и двое детей - подростков обоих полов, то есть девочка и мальчик, похожие скорее на попа, чем на женщину. Посуда на длинном монастырском столе была простая из красной глины, но обед был шикарным! И супец с галушками мог запомниться на всю оставшуюся жизнь, как, впрочем, и всё остальное, что в этот день Господь им послал. Детишки засыпали его вопросами о сибирских медведях, о лютых морозах и о всякой всячине, которые батюшка исправно переводил, тогда, как попадья томно вздыхала. Особенно забавно она выпучивала глаза, подчёркивая своё несказанное удивление всему услышанному. После обеда доброжелательная хозяйка приготовила гостю шикарную ванну и погрузить своё израненное тело в такую благость было несказанным удовольствием. Пока гость всё ещё плескался в горячей воде, попадья незаметно принесла две новые хлопчатобумажные майки и широкие спортивные трусы, которые обычно одевают боксёры, выходя на ринг и шикарные сандалии большого размера. В Европе было модно в таких длинных трусах выгуливаться на пляже! Благодаря судьбе и этим людям, он оказался помытым, побритым, да ещё и по последней моде вкованным! Оставалось решить вопрос с ногами и с обувью. Хозяйка принесла несколько валиков белоснежных бинтов, бутылку йода и ещё какую - то белую присыпку, и лично занялась ногами нашего бедолаги. А он сидел на удобном мягком стуле и буквально тащился от того, что его окружили такой заботой, вниманием и состраданьем, уж больно горестно женщина всхлипывала, утирая очередную не прошеную слезу. И вот, он весь в бинтах, в новой футболке, в просторных панталонах, перебинтованный, да ещё в удобных, приятно поскрипывающих сандалиях, стал похожим на цивилизованного человека.
Для полного счастья ему не хватало карты дорог сопредельных европейских государств и за этой картой они вместе с батюшкой отправились в книжный магазин, что оказался на этой же центральной площади столь гостеприимного словацкого городишка. Зайдя в магазин, батюшка представил своего гостя двум молоденьким продавщицам, а те в свою очередь, как-то по-своему стали рассматривать молодого покупателя, не скрывая своего любопытства. А батюшка, ехидно улыбнувшись, предложил своему попутчику купить книгу, на которой было написано латиницей "Теория Секса", на что путник, глубоко вздохнув, ответил: "С теорией у меня всё в порядке и если нуждаюсь, то только в практике!" Батюшка, едва сдерживая удушье от смеха, перевёл его ответ милым словачкам, после чего последовал непрерывный взрыв смеха! Наконец, с грехом пополам, был найден шикарный атлас всех дорог Европы, стоимостью в сто местных крон. Батюшка-поп стал настойчиво упрашивать своего гостя остаться при монастыре, погостить, поправить здоровье и уже потом решиться идти дальше, но тот внимательно выслушав веские аргументы святого отца, ответил коротко: "Только вперёд!" Надо отдать должное святому отцу за то, что он не стал настаивать на своём предложении и обратился с расспросами к проходившим мимо парням, то и дело, показывая рукой на своего гостя и со свойственным ему терпением выслушивая их. Затем он, открыв в атласе нужную страницу, указательным пальцем ткнул в то место, где, по мнению местных тимуровцев, можно легко уйти в Австрию. Расставание было до глубины души трогательным для обеих сторон, батюшка, всхлипнув на дорожку, достал из кармана две ассигнации по сто крон и две вторые сотни, которые Борису были не знакомы. Служитель бога, видя замешательство, на лице блудного сына улыбнувшись, сказал: "Это австрийские шиллинги. Тебе они пригодятся". Искренне поблагодарив своего благодетеля, блудный сын пошёл в Австрию, по дороге заглянув в местный магазин, чтобы отоваривать чешские кроны.
Граница Чехословакии.
По дороге к границе, он где-то сбился с пути, и, выйдя на довольно хорошую дорогу, очень поздно заметил то, что уткнулся в опущенный шлагбаум КПП местной заставы. Но в деревянной будке часового, почему-то не оказалось, и недолго думая, наш лазутчик, прогнувшись под шлагбаумом, пересёк ту самую заветную черту и двинулся в сторону речки, где была виден, в свете пурпура, закат солнца. Первая сотня метров далась ему тяжело, и хотелось перейти на быстрый шаг, но какое - то шестое чувство советовало не торопиться. За своей спиной он услышал частую дробь от каблуков с металлическими набойками. Должно быть, это был часовой, возвращающийся из временной отлучки на вверенный ему пост. До путника донёсся столь знакомый ему из прошлой жизни противный лязг передёргивания затвора автомата. Невольно подумалось: "Будет кричать или сразу выстрелит?" и к горлу подкатил комок горечи, и противно заныло в солнечном сплетении. Ни крика, ни выстрела почему - то не последовало, пока пограничная застава не скрылась за первым поворотом, своим затылком лазутчик ощущал на себе этот пристальный взгляд. Быть может, часовой не поднял тревогу из страха засветить самовольное оставление вверенного ему поста, а может быть, просто был хорошим человеком, и ему не хотелось портить себе такой прекрасный июльский вечер поимкой очередного перебежчика. Солнце уже скрылось за горизонтом, а молодая луна затерялась за тучами, и вдруг стало так темно, что хоть глаз выколи и дорога сузилась до ширины тропинки, а потом и вовсе пропала, а путник уткнулся в непролазную топь. Ему казалось, что река, которую он видел с бугра пограничного КПП, совсем была рядом, но дорогу к ней преградило болото. Он уже оказался по пояс в дурно пахнувшей жиже, которая стала засасывать. Положение ухудшал тяжёлый рюкзак, который помимо пяти килограммов макарон и одежды, добротно сложенной в целлофановые пакеты, стал принимать ещё и смертельную влагу. Ему удалось скинуть с себя рюкзак, достать оттуда резиновую подушку, стал её быстро надувать, тогда как рюкзак благодаря воздуху, что, был в целлофановых мешках, болтался на воде как пузырёк. Паники не было и поэтому ему удалось переместить всю тяжесть своего тела на эту спасительную подушку и вытащить ноги из тины. Выбравшись на берег и притянув при помощи ветки, плавающий по поверхности болота рюкзак, лазутчик решил идти в обход болота, часто спотыкаясь и падая в кромешной темноте. Неожиданно вышла луна из-за туч. И перед ним открылась серебристая речная гладь. Недолго думая, он поплыл в Австрию, толкая впереди себя рюкзак с заветным грузом. Форсирование реки прошло, без каких-либо помех, благо течение этого притока великого Дуная было не таким уж сильным. На другом берегу его поджидала насыпная дамба, и ему пришлось немало покувыркаться, прежде чем он смог вместе со своим рюкзаком вскарабкаться по её скользкой поверхности.
Австрия.
Едва выбравшись из воды на берег и достав одежду из пакетов, Борис не успел сделать и нескольких сотен метров к дороге, как его осветило светом автомобильных фар. Из легковой машины, с направленными на него фарами, горящими дальним светом и включенной мигалкой, но без сирены, в полной убийственной тишине, с обеих сторон из машины торжественно вышли двое поджарых полицейских в красивых униформах приблизительно одного возраста, блондинистые арийцы. "Быть может это те самые, из инкубатора Гиммлера" - подумалось ему. Вызывало подозрение ещё и то, что оба легавые улыбались ему, как старому другу. Один из них произнёс: "Добры дань, камарад!" И элегантно, словно заправский портье, открыл перед гостем заднюю дверцу Фольксвагена. Взяв из рук дорогого гостя с востока его мокрый рюкзак, отнёс его в багажник. Расположившись удобно в мягком кресле, Борис неожиданно почувствовал себя хорошо. Вот она, какая, цивилизация! Его совершенно не страшили эти конвоиры, но было обидно так сразу попасться, сделав первые шаги в этот мир вечно "загнивающего капитализма".
Машина почти бесшумно тронулась с места и, набирая скорость без всякой тряски, куда - то стремительно помчалась, а за окном мелькали в неоновом свете шикарные особняки, вперемешку с рекламными плакатами. Полицейские молчали, а водитель, то и дело, поглядывая на узника в зеркало заднего вида, всё время ему улыбался. Но ему вдруг подумалось: "Видимо их деды с такой же доброй улыбкой, расстреливали наших партизан!" Ехали долго, минут сорок, наконец, машина так же бесшумно въехала на улицу какого - то городка и путник смог заметить на въезде дорожный указатель с белой стрелкой и надписью: "Виен - 10 км", но как переводится название города, он ещё не знал. Полицейская машина плавно остановилась около здания, на котором красовалась табличка "Азиль политик" и что такое это самое "Азиль", путешественник тоже ещё не знал, но слово "Политик" ему вроде бы было понятно. Полицейский, что занимал место справа от водителя, проворно выскочил из машины наружу, и так же элегантно открыв дверцу перед своим узником. Потом во всё той же манере, он показал ему вытянутой рукой на дверь этого мрачноватого здания послевоенной постройки, со слегка облупившимся фасадом, выкрашенным, когда-то в мышиный серый цвет. Всё так же услужливо улыбаясь, выдавил из себя: "Мужик, это твой хата" и явно куда - то спеша, принёс рюкзак. Пока узник пытался хоть что - то понять, дверца за спиной резко хлопнула и полицейская машина, прорычав, словно чёрная пантера по имени Багира, умчалась прочь, на охоту за очередным буйволом. А удивлённый политический беженец, остался один на один, перед закрытой дверью здания, в зашторенных окнах которого нигде не мелькало даже намёка на то, что кто - то там его ждал. Потоптавшись немного на месте и не решившись постучаться в дверь, беженец пошёл туда, куда ему указывала стрелка дорожного указателя: "Виен".
Вена.
И через несколько часов, в розовых лучах богини Авроры, он подошёл к населённому пункту, обозначенному на карте, как "Wien". Город ему понравился своим убранством, и здания в нём были, по сути, произведениями зодчего искусства. Сплошная картина маслом и вообще у него стало создаваться впечатление, что он забрёл в какой - то гигантский музей под открытым небом, где можно было часами стоять, разинув рот у каждого экспоната! Для полноты сюжета, стоит сказать о группах низкорослых туристов с раскосыми глазами, они напоминали юркие стайки степных тушканчиков в степи. "Япошки!" - подумалось ему. Но вместо того, чтобы восхищаться достижениями человеческого гения, путник думал о том, как поскорей вырваться прочь из этой золотой клетки? На природе он мог, уединившись в каком-то ближайшем леске, развести костер и приготовить чешские макароны. Каким-то чудом, сохраняя свой рассудок, Борис прошёл мимо очередной лавки, увешенной колбасами и свиными окороками и, усевшись на лавочку в сквере, стал изучать карту Австрии, чтобы найти на ней этот злополучный город "Виен", где так убийственно пахло жареным мясом!
И только тут до него дошло, что этот "злосчастный Виен" и есть та самая Вена, город короля вальсов - Иоганна Штрауса! Целый день он пробегал по Вене, словно зверь в лабиринте, в поиске выхода из него, не представляя, где он находится? Если верить карте, то в Австрии оказалось всего два крупных горда - Вена и Граз, которые соединяла жирная полоса дороги, эти два пункта - от "А" до "Б". Вдруг до него донёсся странный гул пробегающих над ним автомобилей и, задрав голову вверх, он увидел ту самую дорогу жизни, которая выведет его прочь из этого красивого города. Недолго думая, он стал карабкаться наверх по насыпи и уже через несколько мгновений оказался на широченной дороге, залитой ярким светом, исходящим от фонарей, несущихся на бешеной скорости шикарных иномарок, вперемежку с длинными фурами, борта которых были испещрены всякого рода рекламой продукции местного общества потребления. Машины неслись, как минимум в четыре ряда, сплошным потоком. Конечно, идти вдоль такой дороги было опасно, учитывая то обстоятельство, что тебя обгоняет на скорости такое количество автомашин, но его мучения не продолжились слишком долго. Перед ним появился, переливающийся лампочками, словно НЛО местный полицейский луноход и ему навстречу уже шла пара худощавых служителей порядка, высоченного роста и блондинистых на вид, должно быть клоны тех, с кем ему доводилось уже пообщаться. "Из пробирок лаборатории Гиммлера!" - снова подумалось ему. Эти ребята - "акробаты", с суровым выражением лица и без лишних реверансов, потребовали: "Аусвайс!" и видя то, что их оппонент явно не врубается, произнесли хором магическое "Пасто-о-орт!". Ему вспомнилась песенка про цыплёнка: "Паспорта нету - садись в карету!" Мозг стал лихорадочно пытаться ответить на вопрос русского критика Николая Чернышевского: "Что делать?" И не найдя ничего умного, наш нарушитель дорожного движения пошёл путём безумия, для чего расплывшись в улыбке, он выразил свою несказанную радость, словно узник концлагеря Дахау, при виде своих американских освободителей. Его молчаливая любезность ввела стражей порядка в явное замешательство и их мозговые компьютеры дали сбой в программе. И эти "роботы" стали соображать, как им себя вести по отношению к этому широко улыбающемуся балбесу, который к тому же, судя по его не членораздельным звукам, вырывавшимся из его рта, мог оказаться ещё и глухонемым! Недаром, в американских фильмах часто звучит знаменитое "Храните молчание, ибо всё, что сказано, может обратиться против вас!" Ему подумалось: "Надо дать им на лапу!" Он достал из кармана местные деньги и дрожащей рукой протянул блондинистым эсэсовцам, что вызвало ещё большее замешательство в их головах. Один из них, видимо старший по званию, указал в сторону светящегося города, произнёс резко: "Вэк!!!" Что в переводе означало: "Вали отсюда!" И не дожидаясь дополнительных указаний, нарушитель лихо сиганул через барьер, но запнувшись, кубарем скатился вниз с крутой насыпи, едва не сломав себе шею. Благо, что на пути ему, на этот раз, не попалось никакого препятствия, он выкатился на обычную пустынную дорогу. Он встал вначале на четвереньки, а потом, окончательно приняв вертикальное положение, поплёлся по улице, что шла параллельно с автострадой. И уже, через каких - то полчаса, он оказался вне города и увидел заветный дорожный указатель "Граз". Так вот ты какая, Австрия! И куда не ступала нога нашего путешественника, повсюду его сопровождала цивилизация в лице милых деревушек и хуторков, вылизанных просто до безобразия, крутых иномарок, броских витрин продовольственных и промтоварных магазинов, ухоженных полей и стад коров, мирно пасущихся на сочных лужайках. Для него главной проблемой было то, что он нигде не мог спокойно уединиться, чтобы развести костёр, приготовить себе пищу и спокойно отдохнуть. Но куда бы ни бросался его голодный взгляд, то всюду натыкался на вывеску "Приват", т.е. "Частная собственность". Ещё и холодные дожди снова зарядили, что не позволяло ему отыскать сухих дровишек.
Что немцу "Гуд" то русскому "Капут".
Проходя мимо очередного хутора, он заметил одиноко стоящую яблоньку, среди шикарного газона с недавно подстриженной травкой. В истории про древнеримских легионеров сказано, что они ставили военный лагерь вокруг яблонь, а уходя, оставляли столько же яблок, сколько было до их прихода, что свидетельствовало о наличии строгой дисциплины в их рядах! На яблоньке уже зрели довольно увесистые плоды, и голодный человек ползком пересёк это простреливаемое австрийское поле, не ожидания того, что с чердачного окна его уже взял на мушку альпийский стрелок. Цель была достигнута и к огромной радости, специалист по пересечению открытой местности, констатировал наличие сбитых ветром плодов. К тому же павшие яблоки оказались более зрелыми, чем те, что остались висеть на ветках дерева. Стоило ему собрать какую - то несчастную дюжину фруктов, как за его спиной раздалось, как в кино: "Хёндэ Хох!" Стоя на четвереньках и медленно подняв голову, он узрел реальное дуло австрийского карабина, смотревшего на него своим черным, не мигающим взглядом. Далее последовала команда, известная ещё с уроков немецкого языка: "Ауф штейн!", т.е. "встать!". Далее местный холёный, средней упитанности, бюргер, угрожая огнестрельным оружием, потребовал, что - то от нашего героя, похожего на узника местного концлагеря "Дахау". И указывая стволом, путь в сторону ухоженного хутора, добавил "Шнель". На что альпийский пленник невольно сквозь зубы процедил: "Русские не сдаются!" Это произвело на бюргера странное впечатление, и он опустил дуло карабина и даже улыбнулся, более загадочно, чем сама Джоконда, и произнёс: "ТоварЫщ!" Конечно, хотелось ему сказать: "Тамбовский волк тебе товарищ", но узник промолчал, чтобы не провоцировать широко улыбающегося конвоира. Внезапно бюргер хлопнул своего пленника по плечу, как старого знакомого, и почти без акцента произнёс: "Кушать хочешь!?" Во дворе, покрытом мелкой щебёнкой для узника накрыли стол, за которым присел какой - то дед возрастом в сто лет, опрятно одетый и до синевы выбритый.
Австрийский дед вдруг заговорил со своим гостем на русском языке почти, как эстонец: "Садись товарЫщ, будем кушать!" Всякого можно было ожидать от этих австрийцев, но только не этого. Честно сказать, обед был довольно скудный - жиденький супчик, картофель, мелко нарезанная квашеная капуста, похожая на лапшу и крохотный кусочек свинины. Благо, что хлеба было вдоволь - целый австрийский каравай, словно из русской печки. Дед стал обращаться к своему гостю на русском, представившись майором Вермахта, которому посчастливилось выжить, попав в плен под Сталинградом и провести пятнадцать лет в советском концлагере, где-то под Воркутой. Всё как бы стало на свои места, и уже можно было понять причину такой любви, этих австрияков, к великому и могучему языку, на котором разговаривал Ленин! Видимо вдоволь наговорившись, дед потребовал от толстой рыжей австриячки, что находилась неподалёку, пива. Он, не задумываясь, проглотил содержимое красивой глиняной кружки, потребовав: "Ещё!" И по тому, как быстро принесли ему две кружки, покрытые пеной, было ясно, что после пятнадцати лет проведённых под Воркутой, этот дедок привил своим домочадцам любовь, не только к русскому языку, но и к русскому порядку. Вдогонку принесли пару тёмных бутылочек с названием "Бьер" и, чисто логическим путём, наш путник пришёл к умозаключению, что пиво на разлив уже кончилось и им придётся догоняться этим консервированным. Отбросив тяжёлое историческое прошлое дед, будучи в хорошем расположении духа заговорил о политике, сообщив своему собеседнику, что: "Горби-гуд!" На что его русский собеседник выдал: "Что немцу "Гуд" то русскому "Капут" и подытожил на немецком: "Горби ист... Шлехт", т.е. совсем плохой человек. Узрев недоумение в глазах пьяного австрийца, стал на пустой бутылке из-под пива объяснять недобитому фашисту то, что "Горбатая перестройка" - это попытка стравить газы, и теперь Горбачёв теряет контроль за ситуацией и пытается заткнуть дырку, из которой хлещет пена, тогда как Ельцин подогревает ситуацию и скоро "СССР... бум!" Внезапно дедок утратил интерес к беседе и чуть не клюнул носом в тарелку, но появившаяся, как бы ниоткуда, его толстая невестка, удержала его за плечи. Пришло время прощаться и толстый бюргер, провожая слегка пьяного гостя к дороге, дал ему на прощание пачку мятных конфет и позволил забрать опавшие яблоки. Пьяный путник, раскачиваясь, пошел, куда - то вверх и так, как дорога всё время только повышала свой градус наклона, становилось ясно, что впереди начинались те самые Альпы, через которые перешёл со своими Чудо - богатырями сам Суворов! Несколько раз проезжавшие мимо него полицейских машины весело сигналили ему, как своему старому знакомому. Моросил освежающий дождик, но до поры, до времени, выпитое пиво позволяло ощущать себя хорошо и невольно подумалось: "Как хорошо, что когда-то этого австрияка товарищ Сталин промурыжил в ГУЛАГе".
Альпы.
Горы - они в и Африке... горы! Разве что по сравнению со Словакией, эти горы были гораздо круче и менее приветливыми. Если те возвышенности можно было сравнить со стадом убегающих бизонов, то тут никакой романтики на ум не приходило. Даже встречающиеся на его пути деревушки не вызывали у него никакой радости. Местные церкви оказывались с отрытыми дверьми, но в них никогда не было ни служителя культа, ни подношений господу Богу и эта пустота не вызывала никакого религиозного экстаза! На небольших полях, встречавшихся по пути, кроме лука и ржи ничего больше не росло и приходилось с горя вгрызаться зубами в очередную головку альпийского лука и заедать её тщательно пережёванными сырыми чехословацкими макаронами. Порой ему казалось, что надо просто прыгнуть в бездну, но какое - то седьмое чувство вселяло надежду на то, что эти Альпы скоро закончатся. И путник, взбираясь по извилистой дороге, куда - то всё выше и выше, мог наблюдать за облаками, образующими пушистый ковёр у его ног, на который он так и не отважился ступить. Холод и голод на этот раз ощущались на все сто и хвалёные чешские сандалии совсем развалились, пришлось обмотать их пластиковыми пакетами и самому прятаться под таким же большим пакетом, который когда-то служил укрытием для мотоцикла. Внезапно местный, мелко - моросящий дождь перешёл в сильный ливень и поток воды, сбегавший по дороге куда-то вниз, стал настолько угрожающим, что он был вынужден какое-то время идти по каменному бордюру. Хоть бордюр и был на полметра выше дороги, но вода уже стала жадно облизывать его кромку. Казалось, ещё мгновение и можно будет прощаться с жизнью, но вдруг, как свет в конце тоннеля, в этом совершенно безлюдном месте, он отчётливо разглядел очертания дома. Подбежав к своему убежищу, путник так и не отважился постучать в дверь и решил просто укрыться под навесом высокого крыльца. Вдруг тяжёлая деревянная дверь открылась, и на него пахнуло теплом и едой! В просвете появилась толстая рыжая австрийка средних лет, быть может, сестра - близняшка той самой, что ещё не так давно подносила пиво на хуторе. Хозяйка дома, совершенно молча, буквально, загребла за шкирку своею пухлою рукой нежданного гостя, как какого - то промокшего помойного кота и втащила внутрь вполне приличных апартаментов. За стенкой бушевала стихия, а тут тишина, покой и уют. Да ещё, как по заказу - накрытый стол, покрытый белой скатертью. Время было вечернее, из комнаты в зал вышла молодая рыжая австрийка, чем - то напоминавшая хозяйку дома и такой же худосочный рыжий австрияк. Можно было предположить, что это молодая пара навестила тёщу своим визитом проживающую, где-то отшельницей в горах. Впервые в своей жизни, наш путник находился внутри настоящего европейского жилья со всеми удобствами! Потрескивали поленья в застеклённом камине, стояла дорогая мягкая мебель, на столе много сыра и хлеба в фарфоровых тарелках.
К сожалению, знания немецкого языка были недостаточны, чтобы вообще о чём - то говорить и лишь благодаря Атласу дорог удалось, с грехом пополам, показать этим рыжеволосым хозяевам уже проделанный путь и, наконец, выяснить то место, куда ему удалось забрести. Согласно карте большего масштаба, что принесла хозяйка дома, всё самое страшное уже оказалось позади. Впереди его ждало плоскогорье с озёрами, и через каких - то пару сотен километров, та самая солнечная Италия, куда он так стремился попасть. К сожалению, при всём желании, много съесть у оголодавшего путника не получалось, ибо глазами можно было проглотить всё, что он видел на столе, но явно скукожившийся желудок, ничего лишнего принимать не хотел. От горечи хотелось заплакать, но на него продолжали смотреть три пары улыбчивых зелёных глаз. Ливень за окном стих, и путник поспешил убраться прочь и всё, что было из съестного на столе, всё понимающая заботливая австрийка, собрала ему в пакет. Через сотню метров он набрёл на крепкое бревенчатое строение, и как выяснилось утром, это была местная автобусная остановка, в углу которой в пластиковых пакетах были сложены вполне добротные вещи. И закутавшись в них, он, наконец - то, за последние две недели, смог уснуть. Он спал, не слыша и не чувствуя дождя, что так его доставал в последнее время. На следующий же день жизнь стала радикально налаживаться. Борис, хорошо выспавшись и прихватив пару тёплых рубашек, которые могли согреть его от жуткого альпийского холода, впервые пошёл по равнине дальше. По дороге купил пачку "Мальборо", позволив себе слегка расслабиться, и шесть банок пива. Солнце светило на голубом небе и не было ни одной тучки, ему то и дело стали попадаться курортные места, которые он каждый раз старался поскорее обойти, чтобы не искушать судьбу и не завидовать образу жизни этого страшного Запада. И остановись он хоть на один денёк, то сразу бы попал в разряд бомжей, а так он был просто путешественником! Последние дни в Австрии ничем выдающимся не были отмечены и сегодня рассказами о курортных местах никого уже и не удивишь. Снова пришло время, когда встал вопрос о нелегальном пересечении очередной государственной границы. Ситуация ухудшалась тем, что, когда слева и справа горы, то обойти их или объехать не представлялось возможным.
Жандармы.
Положившись на свою счастливую звезду, лазутчик снова пересёк ограждение автобана, чтобы не делать дугу в дополнительные шесть десятков километров по простой просёлочной дороге. Тогда как эта шести полостная магистраль вела его, никуда не сворачивая, прямо к Итальянской границе, но через несколько минут пешего хода перед ним, словно в сказке, появился переливающийся разными цветами ларец на колёсах. Из него выскочили двое полицейских, но на этот раз совсем не похожие на тех, что были из пробирки Гиммлера, но походившие как две капли воды на Дон Кихота и Санчо Пансо. Впервые, полицейские ему не улыбались, а набросились на него - мирно идущего путника, никого не трогающего по довольно широкой обочине местной дороги. Последовал звонкий подзатыльник и с ошалевшего путника был сорван рюкзак, содержимое которого было просто вывалено на асфальт. Последним на землю упал Атлас всех дорог Европы - книжица темно - синего цвета. Тот, что был "Санчо", открыл Атлас на загнутой странице "Австрия", и при помощи своих фонариков, эти двое уставились на неё с умным видом, как будто давно не изучали географию родного края. Они долго смотрели то на карту, то на путника, может потому, что пройденный путь был отмечен фломастером, или потому, что Австрия была перечёркнута крестом и жирная стрела указывала на Венецию. Вдруг как по заказу полицейские изменились в лице, как будто выпили микстуру вежливости. "Дон Кихот" суетливо открыл заднюю дверцу своего Фольксвагена со словами: "Бите!" Ехали долго, почти час и каково было удивление Бориса, когда полицейская машина остановилась напротив какого-то очень дорогого ночного заведения. Маленький полицейский, выскочив наружу, суетливо открыв дверцу, опять сказал путнику: "Битте!" Через несколько минут он, в окружении этих двух стражей порядка, оказался за столикий ночной бара, и вокруг них уже суетилось, как минимум, три гарсона. На ужин подали свиной бифштекс с жареным картофелем и по паре солидных кружек пива белого и чёрного цвета на каждого. Австрийские полицейские и простой советский человек сидели за одним столом вместе, пили и ели много, и очень вкусно! Потом произошло вообще, что-то невероятное - эти полицейские проводили своего пленника по только известной им тропинке вокруг пограничного КПП со словами, которые можно было понимать, как: "Иди - ка ты, в Италию!"
Италия.
Ему хотелось воскликнуть: "Виват, Италия!" Но приступ жуткой рвоты помешал возрадоваться такому удачному исходу событий. Ещё несколько дней пути по Италии, он очень сильно болел. Быть может, сказалась тяжесть альпийского перехода или съеденная та самая огромная свиная колета? Понятно, что его молодецкое здоровье дало сбой, и каждый новый километр пути давался ему с невероятным трудом! Он сам удивлялся тому, что мог вообще ещё идти. Ситуацию спасало то, что дорога постоянно шла вниз под большим углом, но ноги сами уже подкашивались, а руки дрожали. Возникала мысль бросить рюкзак, который тащить уже не было больше никаких сил. К вечеру на подходе, к какому - то посёлку, он оказался сидящим на ступеньках у входа на кладбище. Бряцание ключей разбудили его - это сторож замыкал большие металлические ворота, при помощи какого - то огромного доисторического ключа и, уходя, он сунул в трясущиеся руки нашего больного, какую - то денежную ассигнацию. Вдали ещё можно было видеть солнце на закате и по мере того, как его диск словно в замедленном кино, всё больше погружался за линию горизонта, становилось мрачнее, как в округе, так и у него на душе.
Рюкзак оказался уже совсем не подъёмной ношей, вяло махнув на него рукой, измождённый путник побрёл вдоль кладбищенской ограды, иногда цепляясь за неё трясущимися пальцами. Ему хотелось только одного - завалиться на траву и забыться во сне. Сразу за углом кладбища показались деревья и, протащив свои ноги ещё несколько метров, он просто упал, как в кино, будто получив пулю в затылок. Глубокой ночью он очнулся от ощущения холода, тело уже стало совершенно свинцовым и быть может, началась агония. Умирать совсем не хотелось и уже от мысли, что люди завтра найдут его мёртвое тело здесь, под забором, оказалась настолько ужасной, что он стал ползти, куда - то в чащу, подальше от людей. "Только не здесь... только не здесь" - эта единственная мысль назойливо долбила его замутнённое сознание, и он из последних сил всё полз и полз. Он очнулся, услышав пение птиц, но из-за яркого света долго не мог открыть тяжёлые веки. Даже закралась мысль: "Неужели я в рай попал?!! Но почему тогда так больно в затылке?" Сознание полностью вернулась к нему, он даже пытался пошевелить руками, а перевернувшись на бок, увидел причину, из-за которой ему было так больно. Оказалось, что он лежал на велосипедном колесе, как на подушке, и именно ось давила ему на шею. Самого велосипеда ещё не было видно и, поднявшись на дрожащие ноги, путник стал судорожно разгребать охапку еловых веток, как оттуда показался новенький велосипед красного цвета. Судя по шинам, было отчётливо видно, что на нём ещё никто ездил, кое - где даже виднелась свежая смазка. Не веря в такое чудо, он выкатил свою находку из леса и, судя по всему, он умудрился за ночь доползти далеко вглубь леса. Тогда как рюкзак всё ещё дожидался своего хозяина и, водрузив его на багажник, новоиспечённый велосипедист, забыв про свою болезнь, ринулся на всей скорости вниз по дороге на Венецию. Трудно передать словами то ощущение истинного блаженства, посетившее его в тот момент, когда он летел на новеньком, красного цвета велосипеде, совершенно не обращая внимания, ни на людей, ни на автомобили. Итальянские городишки оказывались один за другим, где-то там у него далеко за спиной, тогда как дорога всё время убегала вниз. Он на невероятной скорости нёсся, пригнувшись к рулю то и дело, обгоняя местные автомобили. Бешеная гонка продлилась еще какое - то время и велосипедист ощутил здоровое чувство голода, это был очень хороший знак! Более того! На вопрос "где бы ему подкрепиться", немедленно нашёлся ответ. По обе стороны дороги от него раскинулись настоящие персиковые сады! Это были самые настоящие персики: белые, жёлтые, красные и розовые, а также круглые и приплющенные, всякие, какие только его душенька пожелает. Ранее этот фрукт был известен, только по картинкам и в очищенном виде в болгарских компотах! А тут такое богатство для голодного и ещё вчера, можно сказать, умирающего человека! Теперь же, он буквально ими объедался! Если смотреть со стороны, то можно было воспринять эту сцену, как умопомешательство. Иногда ему становилось плохо и он, немного отлежавшись в тени шикарного персикового сада, снова набрасывался на эти райские плоды. Это не могло длиться до бесконечности, пришлось, скрепя сердцем и педалями, ехать вперёд.
Дольче вита!
Через несколько километров, его взгляд упал на какое-то итальянское поле и присмотревшись получше, он увидел настоящие дыни! Да, это была бескрайняя бахча, и он ринулся в неё сломя голову! Благо, ранее съеденные персики уже умялись в его желудке и, не задумываясь, он сходу вкусил несколько дынь с невиданной им доселе оранжевой мякотью. И когда его желудок уже не смог поглощать эти чудесные плоды, то наполненный ими под завязку рюкзак, стал гарантом сытой жизни на ближайшие дни! Внезапно появился дорожный указатель на Венецию и вскоре наш путник, сытый и довольный, въехал в этот славный город, известный ему по фильму "Игра в четыре руки", где сам Бельмондо предлагал своей спутнице "заняться любовью, стоя в гамаке, или на лыжах в Альпах" В общем, "Виват Италия!" Состояние очередной эйфории охватило его, и эта фраза засела в его мозгу словно заноза и он, не уставая, повторял её, как молитву. Наконец, где-то там, за горой, остались эти картофельные и луковые края с их горами, дождями, которые не приносили радости ни душе его, ни телу. Милая его сердцу Италия, запомнится дынными и арбузными полями, фруктовыми деревьями, солнечная погодой, пением цикад, своими стройными кипарисами и конечно же синим и, казалось бы, бескрайним морем. Прошло чуть больше месяца с тех пор, как был покинут отчий дом. А теперь он сытый, весь в фирме и с новым велосипедом идёт по улицам Венеции. Жутко захотелось курить, да и майка, что была на нём, уже давно потеряла свой первоначальный вид, и чешские сандалии уже совсем развалились. Сказано - сделано и словно в сказке, на площади имени Сан Марко, он наткнулся на местную церквушку, лихо, подрулив к этому художественному произведению средневекового искусства, и никому не доверяя, вкатил свой велосипед вовнутрь здания и постучал в первую попавшуюся дубовую дверь. В глубине помещения, за шикарным письменным столом эпохи Леонардо да Винчи, восседал служитель культа, как две капли воды на певца Вилли Токарева. В левой руке у него была сигара, а в правой он держал красивый фужер с жидкостью янтарного цвета. Видя, что падре находится в хорошем настроении, незваный гость, не дожидаясь вопроса, выпалил: "Проблем!" На что падре ещё шире улыбнулся и налил блудному сыну до краёв внушительную по размеру рюмку коньяка и предложил выпить за скорейшее разрешение всех проблем! Выпив почти залпом благородный напиток и даже не поморщившись, блудный сын бросил свой взгляд на деревянную коробку с шикарными сигарами, но поп бросил нахалу слегка початую пачку "Мальборо". Что, в целом, устраивало обе стороны, так как, взяв из пачки одну сигарету, путник как бы невзначай, по школьной привычке, отправил всё остальное к себе в карман своих штанов. Падре налив себе ещё одну рюмку коньяка и уже не предлагая своему гостю второй порции, небрежно бросил на стол денежную ассигнацию с четырьмя нулями и величественным жестом указал рабу божьему на дверь. Уходя, непрошеный гость поминал по дороге этого святого человека добрым словом.
Из опыта он знал, что на Западе множество нулей на денежной купюре, может не означать ничего конкретного. Например, в Польше на десять тысяч злотых можно было позволить себе три пачки плохих сигарет без фильтра под названием "Популярные". Интересно было узнать мощь местных пятидесяти тысяч местных лир, и наш герой сразу же приобрёл три пачки сигарет "Кент", а в кармане у него осталось ещё целых сорок тысяч разноцветными бумажками! Естественно, было грешно так просто покинуть эту божественную Венецию, не испив на дорогу бутылочку местного вина, да закусить хотя бы приличным бутербродом. Слава Богу, у него хватило ума не завалиться в местный ресторанчик, а всё необходимое прикупить в местной лавке. И вот он сытый и пьяный, на берегу Адриатики! С этого момента, подруливая к очередному населённому пункту, блудный сын первым делом шёл каяться во все культовые сооружения, имевшим место там быть. Попы - это тоже люди и среди них попадались разные особи, и можно было легко определить разницу между этими представителями местного духовенства. Если падре автоматически врубали "тупого" и на пароль "Проблем!" начинали что - то гнусавить себе под нос и открещиваться, то этим они просто вынуждали просителя производить экспроприацию всего съестного в красивых упаковках, что бравые католики приносили к алтарю их храма господня. Настоящие священники не были такими же щедрыми, как тот брат Вилли Токарева, но пятитысячную купюру они отстёгивали легко, и не задумываясь. На пять тысяч можно было приобрести пару кило спагетти или булку хлеба, или увесистую пачку сыру. Оставалось разрешить вопрос с одеждой, так как в местных бутиках, что встречались ему на пути, цены были просто заоблачные! Однажды, столкнувшись в очередной церквушке, с каким - то очень стареньким падре, у него защемило в груди чувство совести потому, что не хватило сил произнести привычное "Проблем!" Он на время, потеряв дар речи, жестом показал на свою видавшие виды и потерявшую цвет майку. На что падре так же молча, отвёл своего гостя в помещение, где этих маек в целлофановых пакетиках было хоть "пруд пруди". Поначалу даже и не поверилось, но, когда, полностью переодевшись во всё новое, он стал себя чувствовать очень хорошо. На дорогу этот худющий дедушка дал ему лист бумаги и конверт с почтовой маркой, многозначительно произнеся одно слово: "Мама". Недолго думая, Борис честно написал письмо на имя посла Советского Союза в Риме, изложив по существу свою историю, и попросил этого ответственного товарища сообщить по телефону гражданке СССР о том, что её сын жив - здоров и даже ни в чём не нуждается. Как потом выяснилось, в советском посольства не стали звонить в Хабаровск, а честно переправили письмо блудного сына его матери, с припиской "Если вам, гражданка, имея такого сына, понадобятся таблетки для лечения вашего материнского сердца, то смело обращайтесь к нам. Вышлем в самые кратчайшие сроки!" Так благодаря советскому послу, сердце матери немного успокоилось. Был соблазн смотаться в вечный город Рим, куда вели все дороги мира, но этого не случилось.
Случай в порту.
На карте итальянских дорог, приморского город Генуя был отмечен кружочком, а впереди его ждала Франция - родина Д"Артаньяна. От Италии же у героя осталось впечатление, что это вовсе и не Италия, а какая - то там... Грузия. Дома, которые попадались нашему герою, не производили на него особого впечатления, как и плохие дороги сплошь, с выбоинами. Местные люди, это носатые брюнеты, никакого в них нет ни лоска, ни шика и никакой впечатляющей красоты! Разве что, чем ближе он приближался к французской границе, тем больше стало появляться шикарных вилл, украшенных мраморными скульптурами. Некоторые прибрежные городки имели свой шарм в архитектуре, радовали глаз кипарисы и пальмы, и, конечно, его восхищали скалы, впадающие в бескрайнее синее море. Про город Геную вообще не хотелось вспоминать, где улицы завалены мусором, впечатление не из самых приятных. Вонючий город! Нечистоты, которыми был буквально завален город, не настраивали на лирику и потому, даже не заходя вглубь города, наш герой продолжил свой путь вдоль берега моря. В конечном итоге, забрёл в местный морской порт, где вместе с другими торговыми судами разных стран, оказалось и советское судно "Ростов - на - Дону". Ради любопытства или испытав чувство ностальгии, он, советский человек, волей судьбы оказавшись далеко от родных берегов, устремился к кораблю, чуть не воскликнув "Наши!" И тут он стал свидетелем сцены, как команда умоляла старпома выпустить их прогуляться, хотя бы тут около корабля, но тот отвечал строгим голосом: "Не велено!" При появлении странного человека, моряки оставили в покое старпома и переключили своё внимание на гостя и тот, поднявшись на несколько метров по трапу, вежливо посочувствовал бедным морякам, томящихся на судне. Но в душе невольно испытал некое чувство злорадства, оттого, что он мог ходить, куда ему заблагорассудится, тогда как эти кролики вынуждены сидеть тут, как в клетке, свысока наблюдая за своими коллегами с других судов. Как те квасят виски весь вечер напролёт в соседнем баре и общаются с местными женщинами лёгкое поведения и с явно пониженной социальной ответственностью. Появился какой - то очень ответственный товарищ средних лет, в форменной рубашке при погонах, должно быть капитан судна, и спросил: " А вы, молодой человек, из каких мест будет?" На что гость рассказал ему про свою жизнь и попросил буханку чёрного хлеба и сигарет отечественного производства. Стали подтягиваться и другие моряки, чтобы посмотреть на живого невозвращенца и один из них, смотря восхищённо, вдруг сказанул, произнося каждое слово с каким - то придыханием: "Это же надо! Здорово! Я вот, никогда так Родину не смогу предать!" Но, как говорится: никогда не говори: "Никогда". А тот, что был в погонах, как бы подводя итог, сказал: "Ты мне тут ребят не порти" и, суетливо распорядился, чтобы принесли буханку чёрного хлеба, и достал из своего кармана пачку "Космоса". Разговор как-то не клеился, и гость слегка пожалел о том, что вообще подошёл к советскому кораблю и, поспешив удалиться, на прощание бросил: "Привет Родине!"
До свидания, Италия!
Смутные чувства и горькие мысли чуть было не взорвали мозг и сердце нашему герою, и чем дальше он удалялся от родных рубежей, тем ближе ему становилась родная русская земля. Но скорая встреча с нею была уже очень проблематичной. А свидание с русскими моряками только усилила его уверенность в правильности избранного им пути. Что же касается прелестей Италии, то к хорошему человек быстро привыкает и, продвигаясь по дороге вдоль берега моря в сторону известного своими музыкальными фестивалями Сан Ремо, путник уже всё меньше и меньше любовался местными красотами. Деньги имеют свойство таять и, к большому огорчению, в приморских городках средиземноморского побережья, местные служители культа, в основном, скупердяйничали и, чтобы получить от очередного падре хотя бы три тысячи местных денег, надо было проявлять настойчивость. Попы кое-что подавали, но уже не чувствовалась та лёгкость расставания с денежными знаками, что была у их коллег с Адриатики. Чем ближе Борис приближался к Франции, тем попы становились всё жаднее и жаднее, что стало его тревожить, истина "Французы жадные!" как бы находила уже своё подтверждение. Так вот ты, какой город, Сан - Ремо, где пел сам Адриано Челентано! Стоит признаться, что все прелести того или иного путешествия, сводятся к двум основным важным вещам - это вкусно пожрать и мягко поспать. Если эти два условия хотя бы частично удовлетворены, то взгляд на окружающую действительность может быть более или менее благосклонен. И на этот раз, находясь в городе итальянских соловьёв, он, подумав, что "Соловья баснями не кормят", отправился в первую попавшуюся церквушку в поиске самого обычного хлеба насущного или энную суммы денежных знаков, на которые можно было бы ещё и хлеб чем - то помазать. Церковь, в которую он на этот раз попал, ничем от других особенно не отличалась. Разве что служитель божий в нём оказался, не привычно откормленным итальянцем с широко сияющей физиономией, а каким - то уж очень худым, как Кощей, преклонных лет, отлично говорящий на русском языке, что поначалу даже обрадовало нашего грешника. Но уже первые гримасы на лице этого падре, насторожили блудного сына и вместо привычного радушного выражения лица, он внутренне напрягся. Этот рыжеватый и плешивый старикашка, с веснушками, вперемешку с печёночными пятнами на продолговатом лице, оказался поляком, да к тому же изрядно "отдохнувшим" в сталинских лагерях. Разговор вообще не клеился и это, несмотря на то, что они могли хорошо друг друга понимать. Такой не радушный приём, настолько испортил настроение нашему герою, что он, махнув лениво рукой, пошёл прочь от этой жертвы сталинского террора. Отойдя на значительное расстояние от храма, он услышал, что его преследует какая - то шустрая бабушка в платочке, завязанном на русский манер. Ему было неудобно заставлять эту пожилую женщину долго бежать, и он остановился. Благообразная бабушка в белом платочке, из-под которого выбивались пряди седых волос, не добежав нескольких метров до него, стала что - то очень быстро говорить на польском языке, подав ему пятитысячную купюру. Видимо, поп успел раскаяться в своей гордыне.
Взятие границы.
Итак, на следующую ночь ему предстояло снова атаковать очередную границу, поэтому он очень нуждался в пополнении своих продовольственных запасов! Согласно карте, туннель вдоль берега моря вела прямо к КПП, разделяющему сопредельные государства. И до этого места велосипедист на своём шикарном велосипеде домчался за пару часов, как на настоящем "Феррари". Контрольные пункты расположились на просторной площадке, с правой стороны удачно огороженной неприступными скалами, а слева её омывали высокие волны бескрайнего моря. Впереди него стояла будка итальянских карабинеров, а чуть дальше маячил французский жандарм. Мимо него туда-сюда по дороге курсировали на своих иномарках местные граждане, небрежно показывая местным стражам границы свои ксивы. Ну а те в ответ всё время кивали головами в знак согласия, словно китайские болванчики. Пока карабинер был занят очередным автолюбителем, наш лазутчик обошёл его со стороны моря и можно сказать, что никто не заметил его, неторопливо рулившего свой велосипед в сторону Франции. Но в отличие от своего итальянского коллеги, француз непринуждённым движением руки поманил к себе нарушителя границы. И этот молодой здоровенный жандарм, молча, указал ему на итальянский пост карабинеров, и законопослушный лазутчик сам подошёл к нему, чтобы покаяться в своём прегрешении. Тот так же молча жестом, указал ему направление в сторону туннеля, откуда нарушитель, только, что приехал сюда на своём шикарном велосипеде. Было обидно возвращаться обратно по этому длинному туннелю, сильно пропахшего выхлопными газами. Благо, что под рукой была карта дорог, на которой чуть выше в горах, отчётливо виднелась другая дорога, ведущая во Францию. Уже наученный горьким опытом, нарушитель границы, не стал действовать наобум, а дождавшись темноты, пошёл по шпалам железной дороги, которая шла параллельно со второй автодорогой. Возникло неудобство катить по железной дороге велосипед, на котором был тяжёлый рюкзак, но потом путник приноровился катить его по рельсу. В свете луны и романтичного мерцания звёзд, на высоте двухсот метров над уровнем моря, он брёл навстречу своей судьбе, мирно ведя любимый велосипед, иногда бросая взгляд на бескрайнее море. Вдруг откуда не возьмись... из тьмы, на него выскочил мужик, вооружённый револьвером, и, крича что - то на французском языке, заставил лазутчика бросить велосипед и поднять руки вверх. Под дулом пистолета, его доставили в жандармское отделение и произвели в грубой форме обыск, вывалив на пол всё содержимое его рюкзака. В результате чего бутылка с оливковым маслом упала и разбилась.
Узник пытался возмутиться, но получив резиновой дубинкой по плечу, был вынужден подчиниться насилию и собственными майками вытирать пол от приятно пахнувшего оливкового масла. После чего, его бросили в каземат, с надписями на разных языках и первым делам он, при помощи ключа от квартиры, выгравировал большими буквами: "Здесь был Борис. СССР" Мысленно готовясь к самому худшему, узник решил утром объявить голодовку, но как только взошло солнце, его передали итальянским карабинерам, которые в свою очередь, проверили содержимое его рюкзака и увидев в нём, помимо кое - какой оставшейся после уборки одежды, пару килограмм спагетти, рассмеялись и развернув его в сторону Италии, не сильно толкнули в спину. Мол, проваливай. Пока они о чём - то оживлённо переговаривались, освобождённый узник, расположившись рядышком на скамейке, стал изучать Атлас дорог в поиске нового пути. Невольно он обратился к Богу за помощью и, как ему казалось правильным, вознёс свой взор к небесам. Его взгляд упал на колокольню какой-то церкви, что оказалась на горе, и сверив своё местоположение по карте, Борис увидел маленькую дорогу, которая вьётся серпантином наверх к небольшому населённому пункту. Стало быть, колокольню его церкви он и увидел в момент своего обращения к господу Богу. Его велосипед так и лежал на насыпи, где он ночью бросил его в момент ареста. К полудню он добрался до этой церкви и зашёл в нее, чтобы позаимствовать спичек для костра, чтобы в укромном месте приготовить себе завтрак из спагетти. Село и, вправду, было небольшим и располагалось прямо на высоком обрыве. По дну пропасти должен был протекать ручей, а по другую сторону, от которого была другая гора, чем - то напоминавшая своими рукодельными террасами фотографии Непальских пейзажей. В одном месте вниз вела довольно крутая тропа, которую давно протоптали местные жители. По ней удалось спуститься не только ему самому, но перенести вниз свой велосипед, но куда труднее оказался подъём наверх. Старинные террасы, собранные из камней, быть может, во времена средневековья, давно были брошены человеком и обильно обросли кустами колючей ежевики. Ему удалось вместе с велосипедом осилить пару террас, но на третьем уровне произошёл обвал камней, и он рухнул, примерно, с трёхметровой высоты на ковёр, сотканный из ежевики, а сверху его прикрыло собственным велосипедом. Понимая своё бессилие перед вызовом судьбы, он искренне, со слезами на глазах, попрощался со своим верным средством передвижения и продолжил восхождение наверх. Несколько раз он вызывал камнепад и вместе с камнями падал вниз на колючий ковёр, отчего его тело уже перестало воспринимать острую боль. Только к вечеру он добрался до вершины хребта, вдоль которого проходил высокий забор из колючей проволоки. И это препятствие на его пути было, хоть и с трудом, но всё же преодолено.
Здравствуй, Франция!
С французской стороны не было никаких террас, вниз вела широкая извилистая тропа. Оставаться на вершине хребта было чревато не нужными встречами, и альпинист поспешил спуститься вниз к цивилизации. Не пройдя и пары сотен метров, он лично сам убедился в том, что Бог на свете есть! Неожиданно эта довольно широкая тропа резко повернула вверх и пойди он по ней ночью, или верхом на велосипеде, то непременно бы свалился в пропасть. "Чёртовы французы, хоть бы барьер какой поставили" - выругался он в сердцах. Уже смеркалось, когда он весь исцарапанный до крови, побитый камнями, в пыли и в грязи, вышел к людям. И совершенно не обращая внимания на свой внешний вид, стрельнул у первого прохожего сигарету и тот в ответ, ему любезно улыбаясь, дал сразу несколько штук. Неподалёку, на какой - то вилле, росло одинокое персиковое деревце, увешанное шикарными белыми плодами. Надо думать, что оставлять эти шикарные персики было бы слишком вежливо и культурно. И когда на пляже небольшого городка Монтон появился весь ободранный человек с ведром, полным персиков, то встречные отдыхающие почтительно отодвигались в сторону, чтобы дать ему свободно пройти к воде. "Культура"- подумалось ему. И когда Борис обратился к рядом лежащему французу за сигареткой, то тот опять отсыпал почти пол пачки. Эта страна ему начинала нравиться! Естественно и то, что он не мог удержаться от того, чтобы искупаться тёплым августовским вечерком, в лучах заката. Тёплая вода показалась ему кипятком, и он взвыл от боли, что перепугало мирно купающихся граждан. "Зато дезинфекция хорошая!" - подумалось ему и он, стараясь не обращать внимания на то, что солёная вода так больно щипала ему кожу, продолжил своё беззаботное купание. Такие короткие минуты счастья легко перевешивают многодневные страдания, которые им предшествовали. Поверить трудно, ещё совсем недавно он видел документальный фильм про княжество Монако, а теперь он не спеша пойдёт туда, после того, как съест все персики. Как только забрезжил рассвет, путник, не мешкая, собрался в дорогу, чтобы через несколько часов пройтись мимо знаменитого Казино. Море шумело, душа пела, и жизнь казалась почти прекрасной, пока снова не захотелось есть. Поэтому он не сразу ринулся глазеть на всякие достопримечательности города, а пошёл к морю, чтобы сварить себе на завтрак макарон. Едва он развёл костерок, как услышал, что кто - то к нему обращается с балкона очень красивого дома: "Камарад, но фаер!" И, как по щучьему велению, одетый с иголочки лакей, принёс ему на серебряном блюде шикарный завтрак - хрустящие круассаны, апельсиновый мармелад, сливочное масло, стакан апельсинового сока и полный кофейник шикарного кофе! Жизнь точно стала налаживаться! Да и само княжество его приятно впечатлило, в новой стране местные деньги ему бы не помешали и, поднявшись на скалу резиденции местного Принца, отправился в местную церквушку.
Войдя в кабинет к самому главному святому отцу, блудный сын сходу произнёс магическое слово: "Проблем!" и сразу же получил местные пятьдесят франков. Далее он не стал надоедать служителям культа и спустился со скалы, чтобы искупаться на местном пляже. Гулять, так гулять и по такому случаю, Борис купил пачку "Мальборо", бутерброд с горячей сосиской и баночку пива. В этот момент его внимание привлекло странное зрелище, которое он отнёс к "Дежа вю", он видел это когда-то в фильме "Фанфан - Тюльпан!" На площади стоял большой зелёный автобус с открытой дверью, вход в который охраняли два манекена в старинных военных нарядах, из рупора раздавались бравые военные марши и, будучи человеком любопытным, он вошёл туда. На стендах висело много фотографий военных, в зелёных беретах, на фоне пальм и африканских хижин. Ему показалось, что идёт набор наёмников в отряды Боба Бенара. Невольно вспомнился фильм "Ошибка резидента", в котором главный герой стал наёмником. Увидев за столом, какого - то поджарого военного, Борис спросил его: "Африка? Криг? Ишь русишен!" Военный кратко ответил ему: "Гуд! Русишен гуд!" и дал, какую - то визитную карточку. Трудно описать мысли нашего героя, но ему стало немного грустно, ведь он шёл в поиске Свободы, а тут ему светит война в Африке. Ну что поделать? "Сэ-ля-ви!" Читать на местном языке он не умел и обратился за помощью, к какой - то очень красивой блондинке, показав ей визитную карточку. Её реакция была приятно неожиданная! Красотка восторженно посмотрела на него и пригласила сесть в шикарный Мерседес с открытым верхом, повезла его вдоль берега моря. Со скалы он мельком увидел панораму большого города. Она лихо вела свою машину, очень скоро подрулила к подъезду неказистого здания и вдохновенно сказала: "Лежьён!"
Иностранный Легион (Часть вторая)
В воротах появился высокого роста бородатый солдат очень похожий на цыгана и вместо "здравствуйте" спросил: "Цо, курва матч?" На что волонтёр ему вежливо ответил вопросом: "Здесь на войну берут, пан?" Долговязый солдат рассмеялся: "А руцкофф!?" и пропустил волонтёра во внутрь двора. Они вошли в какое-то канцелярское помещения, где тотчас был составлен какой-то документ. Долговязый оказался югославом и довольно сносно говорил на русском, и достаточно чётко объяснил новоприбывшему дальнейший план действий на завтра и правила поведения в расположении Иностранного Легиона, которые сводились к следующему: "Сиди тихо и жди, когда позовут. В холодильнике ты ешь, что хочешь, но только моё пиво не трогать - это я его купил!" В казарме, куда его привели, уже было три человека одетых в старые спортивные костюмы синего цвета.
Один из них был поляком по фамилии Коровьев, второй словак Питер, а третий был мадьяр, которого уже на следующий день отсеяли после медицинского осмотра, что проводился в большом госпитале. Долговязый пояснил, что в Легион не берут со шрамами на теле, с плохим зрением и с нехваткой энного количества зубов. Благодаря этому медицинскому осмотру Борис выяснил для себя, что он здоров и в дороге потерял почти пятнадцать килограмм живого веса и по возвращению из госпиталя решил срочно восполнить потерянное, оккупировав себе место в холодильнике. Эти зажравшиеся новобранцы складывали в холодильник десерты и сыры в упаковках, что не съедали во время обеда. Поэтому следуя указаниям долговязого изголодавшийся путник в течении трёх следующих дней помимо, полагавшихся ему обедов и ужинов буквально съедал всё, что накапливалось в холодильнике много дней подчистую за исключением пива в маленьких бутылочках. Больше там ловить было не чего, поэтому он легко покинул это теплое и сытое местечко, когда их троих новобранцев долговязый повёз в Марсель на главный приёмный пункт. В течении этих трёх дней он словно губка впитывал всё что ему рассказал о Легионе поляк Коровье тоже не плохо говоривший на русском языке и теперь стало ясно, что если повезёт, то его примут в настоящую французскую армию, и в Африку можно будет за деньгами съездить, а такие пункты, кроме Ниццы, есть ещё в Париже, Страсбурге и в Марселе, куда их повезут. Дорога из Ниццы до Марселя на машинке жандарма Луи де Фюнеса заняла несколько часов, за которые он реально насладился красотами Франции, что прекрасно воспринимались на сытый желудок.
Экзамены.
По приезду в Марсель их разместили в центре для добровольцев, где на тот момент находилось не меньше сотни человек. К счастью среди всей этой многонациональной толпы нашёлся один русский человек, представившийся ему как Ванька Щеглов из Москвы. Борис ему верил на слово, и это несмотря на то, что в разговоре этот здоровенный детина допускал украинский говор. Ванька, будучи не по годам продвинутым молодым человеком, уже сколотил в Москве хороший капитал на жевательной резинке и прочей фарцовке. Что позволило ему прилететь во Францию самолётом осознанно, имея при себе настоящий русско-французский словарь. В центре он находится уже вторую неделю и уже всё и про всех знал. "Когда ты будешь проходить психологические тесты, то не буксуй на том, что не можешь решить и сразу переходи на следующие вопросы, а когда тебя вызовут в Гестапо, то обдумывай каждое слово, что будешь говорить!" - напутствовал он и с каким важным видом добавил: "А под конец, если получишь лычку на погон, то на собеседовании у полковника тоже не расслабляйся".
Большинство кандидатов в легионеры были одеты в синие спортивные костюмы, тогда как другие уже были в военной форме с зелёной или даже с красной полоской на эполете, что свидетельствовало об их удачном продвижении. Каждое утро на построении капрал вызывал людей из строя и после этого их увозили в город, а на смену им приходила куча новых кандидатов. Если верить Ивану, то конкурс бы до сорока человек на место. Кто-то не мог пробежать дистанцию в восемь километров или подтянуться до десяти раз на перекладине, но большинство заваливалось на тестах или не проходило фильтры "Гестапо". Вскоре пришёл черёд нашего добровольца пройти все допросы в "Гестапо", которые проводили два поляка в чине капрал шефов, а после них ещё и сержант турок опять-таки при помощи польского переводчика, познание последнего в "великом и могучем" желало быть лучшим. Польские капралы наперебой задавали кандидату каверзные вопросы, а потом ещё по несколько раз переспрашивали одно и тоже. Видно было, как у них заиграл интерес к разоблачению, когда русский им сказал, чтоб имел чин лейтенанта и служил на должности заместителя командира роты. Были очень волнительные моменты, когда в вначале он надел зелёную, а потом и красную лычку на погон. За долгие дни пребывания в центре он уже привык мягко спать и вкусно есть. В солдатском баре, где по вечерам можно было выпить бутылку безалкогольного пива, стоял телевизор, по которому часто показывали сообщение о Путче в Москве, но только в начале сентября Бориса вызвали на ковёр к полковнику. Со слов всезнающего Ивана этот полковник забраковал уже несколько русских. Один, из которых на вопрос о войне с СССР, обещал идти убивать коммунистов. Зайдя в кабинет, наш кандидат в легионеры увидел перед собой поджарого офицера с благородной сединой на висках и уж е знакомого толстого капрал - шефа из Гестапо, который и переводил их собеседование. После нескольких явно формальных вопросов полковник, прищурившись по ленински, спросил: "Не стыдно ли Вам - лейтенанту красной Армии будет служить в чине простого солдата!" Видимо это и был тот самый каверзный вопрос! На что Борис, почти не задумываясь, выпалил: "Слышал то, что профессиональные солдаты на Западе ничем не хуже советских молодых офицеров!" Этот ответ так пришёлся по душе французскому полковнику, что тот, покраснев в лице от удовольствия, выпалил сильно прокуренным голосом: "Карашё!", что должно быть означало "Хорошо!" В конечном счёте, в центре была отобрана очередная группа из сорока четырёх волонтёров для отправки в учебный полк, и в их составе был Борис, тогда как "москвича" Ваньку продержали на две недели больше, но и он всё-таки прорвался.
Учебный полк.
Забегая вперёд, нужно сказать, что ровно через пять лет из этих сорока четырёх "Ангаже волонтэр" т.е. добровольцев, на выходе осталось только два легионера, т.е. тех, кто вышел на гражданку по истечению контракта. Где-то четверо или пятеро продолжили службу, дослужившись до сержантов, тогда как все остальные дезертировали. Дело было в том, что после открытия, так называемого, "Железного занавеса" в Легион в основном хлынули представители стран восточной Европы, как когда-то после 1-й Мировой войны приходило много русских солдат и офицеров имевших чины вплоть до генералов, но все они начинали службу рядовыми, а после Второй Мировой в Легионе мирно сосуществовали эсэсовцы из Германии и русские легионеры как правило из числа бывших военнопленных или "власовцев". А в конце прошлого двадцатого века в Легионе снова закрепились русские и китайцы. Основной причиной тому было то, что представители этих национальностей меньше дезертируют, ибо отступать им явно уже некуда... позади Москва и Пекин! Одним прекрасным утром взвод новобранцев был построен на плацу где уже несколько дней проводили строевые упражнения с поворотами налево, направо и кругом, на французский манер. В этот день им был представлен их командир из учебного полка в чине прапорщика, но на французском языке это звучало куда благозвучнее " Адъютант" по фамилии Менар. Этот адъютант был высокого роста, краснолицый с широкими скулами, глазами как у филина и таким же хищным крючковатым носиком из парашютистов, что было не очень то приятно. Если верить всезнающему Ваньке, эти самые парашютисты Иностранного Легиона, что базируется на Корсике - все сплошь и рядом конченные отморозки, а уж про их начальство и говорить не приходится. В последующем Ванькина характеристика полностью подтвердилась. В их взводе было около десяти "франкофонов", т.е. из граждан некоторых стран, где говорят на французском, а на самом деле это были, как правило, граждане Франции, совершившие по глупости мелкие преступления и получившие выбор вместо тюрьмы попробовать себя в Легионе. Так же было три португальца, куча поляков, чехов, венгров, румын, пару немцев и по одному представителю от Англии, Австралии, Болгарии и Бориса из СССР. Его могли бы и не брать т.к. при нём, кроме справки из консульства в Варшаве, никаких документов не было, но видимо решающую роль в его судьбе сыграли его личные данные и нелегальное перемещение по Европе, а также офицерское прошлое. Учебный полк Иностранного Легиона уютно расположился в пригороде городка Кастель на Дари, что около подножия Пиренейских гор и представлял из себя добротные казармы в которых легионеры, жили по пять человек на комнату с душевой. Также в нём имелась шикарная столовая для рядового состава и рестораном для сержантского состава. Тогда как офицеры вообще обедали во дворце пятнадцатого века с видом на сад - подобный шик мог себе позволить французский король в своём Версале. Помимо трёх учебных рот, в полку проводилось обучение на капралов, на сержантов, секретарей, механиков и на поваров. На другие нужные в военном деле специальности легионеров отправляли учиться во французскую армию. В столовой кормили всех одинаково и не хуже чем в обычном ресторане для гражданских лиц. На завтрак им подавали свежие булки, масло варенье и кофе с молоком, что каждый черпал себе из больших кастрюль, на обед и на ужин обычно был салат из авокадо с креветкой под соусом, котлету с макаронами, десерт (от мороженого до пирожного). Разница была в том, что настоящим легионерам можно было ещё пропустить пару стаканчиков пива или даже вина, а новобранцам только лимонады от Кока колы до Фанты, но зато вволю и без всяких ограничений. И вот, наконец-то, взвод новобранцев был построен перед зданием трёхэтажной казармы третьей "жёлтой" роты - её командир ездил на внедорожнике с жёлтым флажком, тогда как другие роты (компании) украшали себя прочими цветами радуги. Тут же произошло не совсем приятное знакомство с их непосредственным начальством самого низшего звена, представленного тремя функционерами капралов, которых в народе называли презрительным "фут-футы" польской национальности и четвёртым "фут-футом" англо-африканской расы или просто негром по кличке Монзор. "Фут-футы" - это особая категория людей из легионеров, прошедших четырёхмесячный курс молодого бойца, по истечению которого они должны были пробыть функционерами капралов следующие восемь месяцев. После чего им позволялось досрочно пройти двух месячное обучение на настоящего капрала. В общем, эти блюдолизы должны были проскакать тут по горам, как козлики целых четырнадцать месяцев. Тогда как порядочный легионер, пройдя курс молодого бойца, с чистой совестью уходил по распределению в войска Иностранного Легиона, где его ждала не самая плохая жизнь с разницей, что учиться на капрала его отправят как минимум через два, а то и через три года. В те годы это было важно, ибо разница в зарплате между легионером и капралом составляла почти в два раза больше, а во время заграничных командировок эту разницу можно было помножить на три. Тем более что капралам не положено было заниматься уборкой помещений и прочим тяжким трудом.
"Заткнись и работай!"
То, что говорил негр со своим лондонским акцентом, понимали только австралиец и англичанин и может быть немцы, владевшие этим языком, тогда как поляков с их тупорылым языком понимали все остальные волонтёры, включая и Бориса. Их речь сводилась к тому, что новоприбывшие - это никто другой как собаки и с ними будут обращаться как со зверьём, т.е. будут гонять и драть по семь шкур с каждого. Легионерам из числа франко-фонов ничего такого плохого как бы слушать и не полагалось.
По команде весь взвод бегом поднялся на этаж, где каждому определили его кровать, около которой предстояло стоять по стойке вольно или смирно всё свободное время, на все последующие четыре месяца учебного процесса. Быть может, в других учебных взводах правила поведения были мягче, но во взводе адъютанта Менара было так, что волонтёр не мог сидеть без дела на табуретке и тем более упаси его Бог, лечь на кровать. Он должен стоять около первой кроватной ножки и хором вместе со всеми учить французский язык, да так, чтоб у него от зубов отскакивал кодекс Легионера и как вода горного ручья, изливались песни Иностранного Легиона. Для этого в этот же день всем новобранцам были розданы сборник песен, которые надо было петь, петь и ещё раз петь. После команды "Отбой" изучение песен с фонариками в руках продолжалось порой до утра. А утром, когда голова совсем не соображает, и ты видишь отца-командира сквозь призму помутнённого сознания, то начинается строевая подготовка, в которой взвод должен порадовать его исполнением очередной песни. Благо, что марш Иностранного Легиона не такой быстрый, как во французской или советской армии и чем-то напоминает своей медлительностью движение по песчаным дюнам, что можно немного вздремнуть на ходу и продолжать горланить очередной текст песни, смысла которого ты совершенно не понимаешь. Так продолжалось несколько дней, разве что волонтёры получили многочисленные комплекты обмундирования: майки, трусы, гимнастёрки и панталоны, на которых стоя около кровати должны были вышить свой войсковой номер и идеально, вплоть до миллиметра, сложить одежду в свой персональный шкаф. Ночью звучала команда "Подъём!" и "фут-футы" выбрасывали из шкафов всю идеально сложенную одежду в коридор до кучи и до утра надо было выбрать свою одежду и по-прежнему идеально сложить в своём шкафу. И пока все не сложат свою одежду в шкафы, то все остальные волонтёры будут стоять по стойке смирно, исполняя очередную песню. И если кому казалось, что это ад, то на самом деле это были всего лишь цветочки, ибо в обеденные часы новобранцы могли спокойно поесть, обпиться кока - колой и набить свои карманы белым хлебом, чтобы хоть как-то снять стресс от такой жизни. Всё стало гораздо хуже, когда взвод был переведён на целый месяц на ферму, расположенную в Пиренейских горах. Это действительно была когда-то чьей-то фермой, т.е. в ней имелся дом хозяина, в котором жили командир взвода адъютант (прапорщик) Менар, исполнявшего роль господа Бога и два его архангела сержанты - по стечению обстоятельств первый добрый, а второй злой. Добро, как правило, плохо запоминается и поэтому про доброго сержанта и говорить нечего, тогда как про злодея по фамилии Модик (почти что от французского слова "Модит" в переводе "Проклятый") будет что сказать.
Даже сам адъютант Менар, зная особые наклонности своего заместителя, любя называл его "Модик - садик", т.е. садист! Также на ферме был большой металлический ангар, в прошлом используемый как сеновал и именно в нём в октябре месяце расположился личный состав взвода и там же был для них и учебный зал и столовая. Стоит сказать, что в октябре в Пиренейских горах на высоте восемьсот метров над уровнем моря, не так уже было и тепло. Именно тут надо было очень хорошо выучиться военному делу, чтобы по окончании этого мероприятия получить заветную белую кепку легионера и настоящий зелёный берет. Если, раньше находясь в расположении учебного полка командование взвода хоть немного, но всё-таки стеснялось напрягать вверенный ему личный состав из страха что кто-то из новобранцев может сигануть через невысокий забор и потом "его ищи - свищи", то тут на ферме если хочешь то беги, а хочешь не беги по лесам и по горам, то всё равно внизу тебя поймает военная полиция и хочешь - не хочешь, но все четыре месяца учёбы всё равно придётся испытать всё, что для тебя уже предопределено! Самое страшное испытание было едой, т.е. всё обеденное время личный состав взвода должен был петь песни или учить хором французский язык и внезапно давалась команда "Миска", т.е. за пять минут надо было всё содержимое обеда проглотить, а всё не съеденное также по команде выбрасывалось в мусорный ящик. Борису круто повезло потому, что он с раннего детства умел хорошо готовить, а адъютанту Менару вдруг приспичило отведать русской кухни и учитывая тот факт, что у него не было во взводе земляков, с которыми он мог поделиться продуктами с кухни, и... после тестового испытания его назначили поваром взвода. Конечно, и ему приходилось маршировать и бегать по утрам десяти километровые марш - броски, но большее время он всё же проводил на кухне, что вызывало, в свою очередь, ненависть у венгров и у одного чеха, которые не могли ему простить трагические события пятьдесят шестого и шестьдесят восьмого годов. О том, как он лакомился всевозможными сырами и ветчинами, и прочими деликатесами своего собственного производства по рецептам из "Книги о здоровой и вкусной пище" под редакцией самого А. Микояна, и которые шли на стол "Богу - отцу" и его "архангелам" сильно распространяться не станем. Что же касается всех остальных узников, то первыми "крякнули" немцы - порой по ночам их можно было увидеть роющимися в поиске пищи около помойного ящика. Потом они двинулись в бега, но уже следующим утром их доставила обратно военная полиция и тем самым они сделали свою жизнь ещё хуже. Помимо песен типа "Вот она кровяная колбаса для всех, кроме бельгийцев, которые стреляют в зад", "Против вьетнамцев, против врагов..." и прочих шедевров шансона, написанных под такты эсэсовских маршей дивизии "Мёртвая голова", новобранцы каждое утро пробегали налегке десятиметровую дистанцию по горам то вверх, то вниз.
В почёте также были ежедневные строевые упражнения с оружием и даже тактика перемещения в шеренгу по открытому полю перед лицом воображаемого противника. Раз в неделю был восьми километровый забег с полным снаряжением, т.е. с рюкзаком, но пока без автомата. Справедливости ради стоит признать, что по воскресеньям личный состав не кантовали и даже позволяли в кредит взять несколько бутылок пива, шоколад и печенье. Каждое утро после пробежки и принятия душа, имело место построение личного состава по стойке смирно, которое длилось до тех пор, пока его величество адъютант Менар не соизволят допить свою чашечку кофе и выйти к народу. Звенящая тишина в горах, где тихо падает белый снег, покрывая собой слегка одетых легионеров, застывших в строю и если кто вдруг пошевелится, то из тёплого барского домика не спеша выходит лёгкой походкой сержант Модик и не спеша на ходу одевает лайковую перчатку на свои белоснежные пальчики и бьёт наотмашь в скулу провинившегося бедолаги. Помимо зуботычин, которые раздавались налево и направо, сержант Модик-садик очень любил устраивать дикие кавалерийские бои, когда пол взвода верхом на другой половине месили друг друга и не на шутку, а также расстрелы, которые проводились после чистки автоматов. Проверив чистоту автомата при помощи ватки на палочке, он организовывал построение восьми или десяти человек и кого-то обязательно "расстреливал". Если это был немец, то он, стоя с завязанными глазами на коленях под дулами автоматов, должен был крикнуть: "Хайль, Гитлер!", тогда как румын должен был кричать, здравицу Чаушеску, а без русского вообще "расстрелы" потеря ли бы всякий шарм. Поэтому Бориса "расстреливали" настолько часто, что он потерял им счёт, и в самом начале ему это дело очень не нравилось, особенно момент, когда лязгали затворы автоматов и раздавались щелчки, но со временем он к этим экзекуциям как-то попривык. За этот голодный и холодный месяц, доведённые бессонными ночами до исступления новобранцы, появление сержанта Модика-садика и тем более адъютанта Менара воспринимали, как явление Христа народу, т.е. с чувством ужаса и приступом бесконечной любви. Товарищ Сталин мог бы им только позавидовать! Но всему и вся приходит когда-то логический конец, этот очень неприятный месяц завершался трёхдневным маршем имени "Белой Кепки". Эти три дня марша по хребтам Пиренеев были не из лёгких, но это было куда легче, чем быть под ежедневным гнётом отцов - командиров. А тут знай себе топать и топать, да любоваться величием матушки - природы! В дороге каждый кормился сам из своего обеденного рациона, а по вечерам на биваке у костра многонациональный коллектив устраивал импровизированные концерты для своих командиров. Там пелись польские песни, немецкие и от русского песню "Катюша" и "Калинку - малинку" тоже им подавай.
Белые кепки.
По окончании марша в полночь при свете факелов личный состав, как в религиозном экстазе хором прочитал присягу "Кодекс легионера" и надел на себя эти самые заветные Белые Кепки и на утро был перемещён в расположение учебного полка, где впервые был представлен своему командиру роты. Вместе с этим строгий режим воспитания стал слегка умеренным, т.е. в свободные минуты новоиспечённые легионеры могли учить песни, не стоя около кровати, а просто сидя на табуретках и по ночам стало поменьше ночных тревог. Но зато боевая подготовка только усилилась и помимо ежедневных забегов с рюкзаком или без него, добавилось преодоление полосы препятствия, которое само по себе было не из лёгких. Естественно, что сержант Модик-садик каждый раз проявлял себя, устраивая всякого рода хохмы в виде демонстрации приёмов боевого единоборства типа "Самбо" с отработкой их на своих подчинённых, но самой любимой его забавой была яма на полосе препятствий. Эта самая яма была восемь метров длиной, три шириной и около двух глубиной, в которую боец, проходящий полосу препятствий должен был с разбега прыгнуть, и разогнавшись внутри ямы с подскока вылезти наружу. Модик-садик по привычке загонял в яму одновременно весь взвод, а потом объявлял построение наверху. Со стороны это напоминало средневековое изображение огромного котла, из которого выпрыгивали ошпаренные грешники, а чёрт их загонял туда обратно снова и снова. И вот когда уже силы у всех были точно на нуле и измотанные "по самое не могу" люди, чуть ли, не молили о пощаде, но звучала очередная команда на построение, и вот тогда каждый был сам за себя, пытаясь выбраться наверх буквально по головам своих товарищей. Скорее всего, все эти методики были занесены в Легион ещё в далёкие послевоенные годы, когда большая часть легионеров состояла из недобитых эсэсовцев, что не успели бежать в Латинскую Америку и прятались здесь от Нюренбергского трибунала и их как пушечное мясо использовали для подавления освободительного движения в Индокитае. Однажды на главный праздник Легиона "Камерун" привезли из Германии несколько полных автобусов холёных недобитых фашистов, с которыми надо было пить пиво и петь эсэсовские марши. И один из этих фашистов сказал тогда: "Эти русские очень странные люди. Они прошли войну, концлагеря и уже во Вьетнаме по вечерам грустно пели свои грустные песни, а потом... стрелялись". Справедливости ради стоит сказать, что наряду с нацистскими маршами в Легионе исполнялся на французском наш русский "Казачок". В принципе ничего такого особенного в военной подготовке не наблюдалось и, в общем, всё сводилось к выработке у подчинённых страха перед начальством и, быть может, в этом они были правы.
Каждый день как заклятье произносилось: "Никакой инициативы! Если нет приказа, то стой и ничего не делай. Жди сержанта!" Худо ли бедно, но уже на четвёртом месяце, благодаря их зверской методике обучения, Борис уже хорошо понимал французскую речь и даже мог кое-что и сам сказать по-ихнему. Ваньке повезло больше, так как он пришёл в "Кастель" двумя неделями позже другим этапом и в его взводе командование было не из парашютистов и потому воспитание было куда либеральнее, без всяких садистских методик. Стоит сказать, что новобранцам в течение четырёх месяцев обучения была категорически запрещена любая связь с родными и близкими. И только благодаря какому-то бравому эстонцу, который будучи легионером, работал как врач - дантист в медпункте учебного полка, Борису удалось передать весточку для матери, а то она - сердечная, чуть было с горя умом не тронулась, посещая даже ясновидящих и прочих шарлатанов, пытаясь выведать у них новости о сыне.
Распределение.
В конце декабря 1992 года состоялось распределение личного состава учебного взвода. И самых лучших из лучших его выпускников отправили в парашютный полк на Корсику, где больше денег платили. Далее по списку шли тринадцатая бригада в Джибути, третий полк во французскую Гвиану, первый кавалерийский в городе Оранж и второй пехотный полк, что под Нимом. Тогда как вечно спящего легионера Бориса, в единственном числе отправили в шестой сапёрный полк под Авиньоном. Только что закончилась война в Кувейте, где вооруженные силы Франции были представлены в основном пятитысячным контингентом Иностранного Легиона и по возращению обратно треть легионеров, получив свои премиальные, просто дезертировала. Поэтому полки нуждались в срочном пополнении своих поредевших рядов. В любом случае легионеры и сами неплохо заработали, да и сама Франция в накладе не осталась, получив от Кувейта кругленькую сумму в шестнадцать миллиардов долларов за участие в его освобождении. Как говорится "Рождённый ползать летать не может" и новоиспечённый легионер Борис пошёл туда, куда его послали, т.е. рыть окопы. Шестой сапёрный полк был воссоздан в Легионе после политической реабилитации совсем недавно на базе заброшенного военного городка после ухода оттуда расформированного полка французской армии. С тех пор прошло четверть века, в наши дни Борис наткнулся на размышления бывшего сержанта Иностранного Легиона А. Виноградова, закончившего свою службу в 2010м году: "Были и есть случаи на ферме, когда сержанты случайно, а может и специально ловили и продолжают ловить изголодавшихся легионеров, которые лазят на кухне по холодильникам и жадно набрасываются на еду, либо на утро обнаруживают, что оставленная с вечера еда исчезла. Но холодильники - это ещё половина беды, ловили и ловят легионеров, которым выпало нести охрану фермы в ночное время, которые ели остатки пищи, выброшенные в мусорные баки. Прямо как в концентрационных лагерях во время Великой отечественной войны, но для тех времён это было понятно, тогда была война и голод. Зачем же доводить новобранцев, будущих легионеров до такого состояния, зачем пропускать через такой позор или это одна из частей программы элитарных солдат? Естественно наутро этот проступок становился известен всем, так как наказывались не только те, кто это сделал, но и весь взвод. Это называется воспитание через коллектив, когда один виноват, а наказывают всех. "Так до них лучше доходит" - считает начальство. Даётся команда: взять мюзеты (маленькие солдатские сумки, предназначенные для переноски еды и патронов в боевых условиях) и набить их доверху камнями, а потом бегать с ними вокруг фермы до тех пор, пока шеф не остановит экзекуцию под названием "Спутник". Когда вы бежите, то рюкзак, как бы вы не старались его прижать ближе к телу, чтобы уменьшить его подскакивание, от бега он подпрыгивает и бьёт всей массой и выпирающими частями камней вам по спине, по позвоночнику и по почкам. Остаётся только представить, что происходит со спиной, которая потом очень долго болит. Как правило, при воспитании "через коллектив", провинившегося беднягу избивают сослуживцы. На это и рассчитывало начальство, наказывая всех поголовно, чтобы самим не прикладывать руки, ведь это опасно, легионеры могут дезертировать и пожаловаться, а так проблему можно решить чужими руками". Да, в Легионе всё по-старому и можно лишь добавить то, что в старые и не добрые времена, когда Борис проходил учёбу, такие пробежки с маленьким рюкзачком, что носится через плечо, совершались исключительно с каской на голове и с противогазом на лице и не дай Бог, чтобы что-то было плохо подогнано. Из истории шестого сапёрного полка: Когда слышишь из газет о реабилитации жертв сталинского режима, то это понятно, но, чтобы во Франции реабилитировали целое воинское подразделение, то такое просто в голове, не укладывается. А дело было так.
Спасение генерала Де Голля.
После поражения Франции в 1939 году было создано правительство под руководством маршала Петена и штаб - квартира разместилась в деревне Виши, где и был отдан приказ вооружённым силам в стране и за её рубежами сложить оружие и вернуться обратно. В то самое время, когда английская эскадра "мочила" французский флот в Средиземном флоте, дабы помешать его сдаче немецко-фашистским захватчикам, где-то в окрестностях Бейрута находились шестой сапёрный полк и тринадцатая бригада Иностранного Легиона. Получив приказ из Виши, командование сапёрного полка решило срочно грузиться на корабли, чтобы отплыть во Францию. Тогда как в тринадцатой бригаде один из её начальников был в звании капитана и русским по происхождению, вместе с вверенным ему личным составом разных национальностей они не пожелали капитулировать и под французским флагом в полном боевом снаряжении пошли в сторону Египта на воссоединении с войсками Великой Британии. В свою очередь командование шестого сапёрного полка попыталась помешать доблестному русскому капитану и не менее доблестным иностранцам идти туда, куда те пожелали и поэтому имело место вооружённое столкновение между двумя воинскими частями одного и того же Легиона. Долго они не воевали, и выпив немного рома, договорились на взаимный "мах на мах" т.е. легионеры нежелающие капитулировать из шестого полка могут присоединиться к тринадцатой бригаде, тогда как легионеры из тринадцатой бригады, пожелавшие вернуться на Родину могут беспрепятственно это сделать вместе с шестым сапёрным полком. В то же самое время в Лондоне премьер министр Уинстон Черчилль, устав от назойливости генерала Де Голля, хотел его отправить в ссылку на Мадагаскар, как ему сообщают, что в Египет прибыла воинская часть из иностранцев, но в полном вооружении и под французским флагом! И вот тогда генерал Де Голль, воспрянув духом, воскликнул: "Да здравствует свободная Франция!" Доукомплектовав спасительную для него тринадцатую бригаду другими иностранцами и алжирскими арабами, он создал свою Освободительную Армию Свободной Франции, в которой самих французов то, если верить данным Исторического музея в Париже, было всего шестнадцать процентов с учётом личного состава знаменитой эскадрильи "Нормандия-Неман". Естественно, что после войны тот шестой сапёрный Иностранного Легиона был обвинён в коллаборационизме и распущен. Лишь полвека спустя, с него были сняты незаслуженные обвинения, и теперь легионеру Борису предстояло пройти вместе с ним некоторый промежуток своей жизни.
Шестой сапёрный полк.
Холодной зимой 1992 года Борис в одиночку переступил черту КПП уже реабилитированного и на первый взгляд почти пустынного полка. Трудно было поверить, что именно этот полк вернулся обратно после такой победоносной войны в Персидском заливе, понеся тяжёлые потери в лице адъютанта из вспомогательной роты, который взорвался на ящике с дефектными китайскими фейерверками, в день празднования победы над иракским тираном по имени Саддам Хусейн. Личный состав, уставший за полгода войны от ежедневной двухразовой уборки окурков в пустыне, разбежался кто куда, и в той самой вспомогательной роте, куда определили легионера Бориса за его слишком сонный вид, продолжал службу лишь один ветеран этой войны румынской национальности, грудь которого украшали сразу шесть орденов и медалей. Русских легионеров в этом полку тогда было всего двое и Борис, стал среди них третьим по счёту. Тогда как самым старым и естественно самым умным был Михась из Ленинграда по праву гордившийся своим уровнем интеллекта "18 из 20ти возможных баллов", что и было записано в квадратик на первой странице его личного дела, где так же имела место быть характеристика. Фраза "весьма умён и жутко сообразителен" была слегка подчёркнута острым предметом - так чтобы не бросалась в глаза непосвящённым. Командование роты, видимо оценив его гений бывшего мотогонщика, пыталось сплавить его куда-нибудь на учёбу, так сказать и... с глаз долой. А когда он возвращался с учёбы обратно в родной полк то, чтобы не бегать в своей роте горных егерей вместе с легионером Вовой, где-то под облаками в горах, он гениально просто одним резким и отточенным ударом табуретки бил себя по коленной чашечке, где у него был разболтанный сустав. Тем самым он надолго выходил из строя, чтобы лечиться в военном госпитале, а потом его посылали снова, учиться, учиться и ещё раз учиться. Про Вову рассказываем только потому, что он был вторым по списку, а так про него и вспомнить нечего, мало ли было до него и после людей, не оставляющих о себе ни хороших, ни дурных воспоминаний. Со слов Михася, одним прекрасным вечером, когда он в строю легионеров маршировал на ужин в столовую, заметил за проходной пожухлого мужичка и не сразу признал в нём своего старого знакомого по Ленинграду. Вова выглядел очень плохо и настолько, что когда он с задумчивым видом ожидал на вокзале поезда до Марселя, то прохожие несколько раз ему предлагали милостыню. Ровно через пять месяцев он вернулся из учебного полка в шестой сапёрный полк весьма откормленным и счастливым!
И это, не смотря на все уже перечисленные ужасы и кошмары, которым подвергались там несчастные новобранцы. Вова умудрился прослужить в Легионе на должности полкового писаря целых восемнадцать лет и судя по последним новостям он, выйдя на гражданку, так и не может найти себя в цивилизованном обществе и рвётся на ПМЖ куда-то в Доминиканскую республику (да и Бог с ним!). По прибытию к своему постоянному месту службы, легионер Борис сразу же попал в санчасть, подцепив тропическую микозу. Тогда его и навестил Михась, имевший на своей спортивной груди уже тогда галун Легионера первого класса. Единственно, что Борис вынес из этого разговора для себя полезное, было: "Если вы такие умные, то где же ваши денежки!?" Уже тогда не смотря на свои юные годы, Михась хотел внезапно и быстро разбогатеть, что на самом деле вновь прибывшим сделать это тут почти что невероятно и это очевидно для всех, кроме него самого. В общем, хотеть никогда не вредно. Первый год своей доблестной службы во вспомогательной роте шестого сапёрного полка показался для Бориса самым скучным и тоскливым за всю его прошедшую жизнь. Новобранцы в полк прибывали не часто, и среди них русских были только двое, дезертир из группы Советских войск в Германии по имени Гоша (он же Гога) молодой человек лет так двадцати от роду с седой прядью на голове и с постоянно глупым выражением совсем бестолкового лица. За годы службы он прославился лишь тем, что пытался, будучи "Обезянином" сделать то, что мог делать только крестьянин Михась с его уровнем интеллекта 18 из 20-ти возможных " т.е. умело сломать себе указательный палец, чтобы не ехать на манёвры. Помочь ему в этом деле решился его друг Вова и когда Гога положил свой палец плашмя на стол, тот нанёс по нему мощный удар тяжёлой табуреткой. Как говорится "Сила есть ума не надо!" Палец они не сломали, но зато сильно ушибли его и пришлось Гоге бегать по горам, с расплющенным пальцем, которым он ещё долго не мог даже поковыряться в носу. Отличительной чертой Гоги было ещё то, что он был совершенно седым и Алекс Уважаемый как-то высказался: "Я думал - почему Гога Седой такую ерунду каждый раз несёт? А он оказывается ещё пацан! Ему всего лишь двадцать лет!" В Общем Гога прослужив в Легионе целых восемь лет, дезертировал из него за несколько дней до истечения своего второго контракта. Потом он долго без документов слонялся по Франции, но однажды ему повезло сделать ремонт квартиры какому-то важному французу, и тот помог ему получить вид на жительство. Сегодня Гога работает строителем на стройках местного капиталистического хозяйства! Что касаемо истории с членовредительством, то были случаи и похуже! На Мальмуске - в доме отдыхов для легионеров Борис однажды общался с одним русским, который сам себе отрезал большой палец на левой руке сразу же после подписания страховки, которая начинала действовать лишь спустя неделю после её подписания. Как говорится в народе: "Поспешишь - людей насмешишь!"
Вместе с Гогой в шестой сапёрный полк пришёл, возможно тоже, дезертир с Русского острова, что из-под Владивостока по прозвищу Клочкин. И его как представителя отряда горилоподобных гуманоидов - почти двухметрового и широкоплечего верзилу с очень маленькой черепной коробкой, Борис совсем не считал за существо разумное, но этому его глубокому заблуждению однажды пришёл конец, но об этом позже.
Рота поддержки.
После кратковременного курса по сапёрному делу его определили во взвод механизаторов, где закрепили за одним из многочисленных бульдозеров. Дело не пыльное, но смазывать и перемазывать трактор, стоявший словно памятник, практически без движения последние десять лет, это дело было просто бессмысленным. Поселили его вместе со старшим напарником капралом Ландрие, бородатым уродом, как внешне, так и из нутри, лет тридцати шести от роду и бельгийцем по национальности. У Ландрие был свой телевизор, пульт управления он закрывал на ключ, но Борис научился при помощи шпильки через решётку вентиляции включать этот телевизор, что выводило бельгийца из себя, и он стал ненавидеть своего младшего напарника. Французы недаром говорят: "Пьяный как поляк, и жадный как бельгиец!" Французы любят рассказывать анекдоты про бельгийцев, так же как русские про армян и про евреев. В одном анекдоте спрашивается: "Какой национальности был первый человек на земле по имени Адам, который, вместо того, что бы жить вечно в раю и заниматься там анальным сексом с первой женщиной на земле по имени Ева, предпочёл явно из жадности сожрать запретное яблоко и потерять свой рай, на всегда? Ответ: Первым человеком на земле был Бельж (Бельгиец). По исторической традиции в Иностранном Легионе над бельгийцами насмехаются куда больше чем над арабами - "Буньюлями" и вьетнамцами - "левьетами".Тогда как Бориса это бельгиец раздражал не потому, что он был Бельжем, но потому что каждый вечер тот квасил куда больше всякого поляка и в результате чего, он закончил свою жизнь где-то под мостом в Марселе.
Командный взвод.
Но в тот момент обстановка начала явно накаляться и тут как говорится "Не было бы счастья, да несчастье помогло". Борису не хотелось покупать газовую горелку для приготовления китайских супов. Однажды, он собрал небольшой электрообогреватель, используя для этого два обычных лезвия для бритья и тем самым, удивил многих легионеров, никогда не видавших такого электрического чуда. На ту беду вечером во всей казарме вырубили свет, что и стало причиной доноса на него по инстанции наверх. Наказание в Легионе - это особая процедура и когда легионер получает наказание, то предстаёт перед командиром во всём парадно-выходном обмундировании. В этот раз, пришлось и Борису идти на ковёр к начальству! Заместитель командира роты спросил его о причинах, что привели Бориса на рапорт к командиру роты капитану Дуремару и услышав их разговор всегда серьёзный капитан Дуремар, как мальчишка выбежал из кабинета и стал оживлённо рассказывать своему заместителю о чудо - приборе: "Эти варвары делают себе электроприборы из "чёрт знает, чего", но это работает! Пойдём, покажу!" Но тут он наткнулся на легионера Бориса, и изменив своё восторженное лицо на серьёзный вид, строгим голосом сказал, обращаясь к виновному: "Всё равно тебя за это следует наказать!" Наказанием была трудовая повинность в выходные дни и в воскресенье утром, когда немногочисленные легионеры разъехались кто куда, наказанный легионер спустился на первый этаж к дежурному по роте, но как таковой работы не было, и дежурный капрал сказал, чтобы тот сам искал себе работу. Дело было в том, что их трёхэтажная казарма слегка просела и каждое утро, легионеры, возвращаясь с полевых работ, мыли свои сапоги в специальной мойке, что имеется на входе в любую казарму французской армии. В результате чего два раза в день и несколько лет подряд два человека при помощи больших швабр отгоняли большую лужу от здания в соседнюю канаву. Дело это было не лёгкое и не благодарное. Борис уже давно заметил, что всего в метре от мойки был канализационный люк и за пару часов прокопал небольшую канавку от мойки до канализации, в которую уложил отрезок трубы, после чего замазал траншею раствором, и сточная вода сама пошла туда, куда ей следовало идти. С лужами было покончено раз и навсегда! В понедельник данное новшество так взбудоражило командование роты, что легионера Бориса назначили старшим за поддержание казармы и перевели в командирский взвод, где он продолжил ремонт всех многочисленных помещений казармы и за три следующих года сделал из неё конфетку.
И когда каждое утро на разводе всех легионеров гнали на манёвры или на работу, для него звучала лишь одна команда: "В ваше распоряжение!", то есть он сам занимался тем, чем считал нужным. Так в один из дней он увидел своего командира взвода в озадаченном состоянии. Тот стоя на крыльце, размышлял о том, как вынести с газона большую бетонную плиту, что валялась там со времён французской армии. Ведь для этого надо было пригнать технику, да и газон можно было испортить. Борис предложил сделать из этой плиты памятник с барельефом, и стало быть, никуда плиту не убирать, а лишь поставить на попа. С тех пор прошло уже четверть века, но та плита с изображением эмблемы роты как стояла там, так и стоит до сих пор с электрической подсветкой. Жизнь в Легионе - это каждый день одно и то же, т.е. подъём в шесть утра, завтрак в столовой со свежей булкой белого хлеба и кофе, уборка казармы, спорт, распределение на работы и так далее. Легионера Бориса определили в комнату, где уже проживали три секретаря командира роты - негр Миндзу и два араба, т.е. каждое утро их тоже надо было видеть у себя перед носом. Если честно, они были любезными и услужливыми ребятами, но постоянное их присутствие раздражало Бориса настолько, что при помощи двух шкафов он отгородил от них свою кровать и на входе в образовавшуюся нишу повесил небольшую шторку. Негр Миндзу увидев такое "новшество", взвыл от приступа бешенства, и в адрес Бориса посыпался град обвинений в расизме, в не товарищеском поведении. Он даже Кодекс Легионера вспомнился, где говорилось, что "Каждый легионер - это твой брат не зависимо от расы, нации или религии" и что он не отгораживается от коллектива и даже не запирает свой шкаф на замок. Борис молча и даже внимательно выслушал столь длинный монолог и ответил кратко, т.к. не очень свободно владел французским языком: "А я охраняю свою личную жизнь!" Это было последней каплей, что переполнила чашу терпения негра Миндзу и он перешёл жить вместе со своими подчинёнными арабами в соседнюю пустую комнату, бросив напоследок: "Ты ещё об этом пожалеешь!" Ответ не заставил себя долго ждать и в спину удаляющимся писарям полетело: "Уже жалею, что раньше эту занавеску не повесил!" Отвоевав себе отдельное помещение, он занялся его ремонтом, для чего выпросил на складе белую краску и ведро штукатурки, что очень удивило его начальство. На тот момент строители шестого полка занимались ремонтом резиденции для командира полка, что располагалась в настоящем рыцарском замке XI века, тогда как все четыре казармы полка имели весьма невзрачный внешний вид как с наружи, так и изнутри. Капитан был в восторге от полезной инициативы своего бойца, и это, несмотря на то, что в Легионе есть только одно правило: "Никаких инициатив!"
Через несколько дней к зданию казармы подъехали грузовики, наполненные дверьми, а потом ещё и с краской, со штукатуркой и прочим строительным материалом. В распоряжении легионера Бориса выделили помощника из числа молодых легионеров и работа медленно, но верно началась. Важно было в этом деле не спешить, сохраняя во всём умеренность. Когда он добился успехов в труде, пришло время подумать и о личной жизни, т.е. о времяпровождении с женщинами! Ему явно не хватало женского пола, и видимо поэтому он часто стал напевать: "Без женщин жить нельзя на свете, нет!" За советом по этому вопросу он как-то обратился к легионеру Вове, сообщив ему, что жить без женщины... ему хреново. Вова считал себя видным мужчиной, о чём свидетельствовали его блестящая лысина и надменный взгляд слегка выпученных глаз и некая гримаса на лице, искривлённый рот со слегка выступающей нижней губой - в общем, так стараются выглядеть все настоящие писари и халдеи. Но в данном случае попутчиков не выбирают, всё равно их пока что не из кого было выбирать, Вова прослужил на несколько месяцев больше, и поэтому мог больше разбираться в том, "У шерше ля фам" (где искать женщину). В субботу после обеда они на такси поехали в город Авиньон, что располагался в сорока километрах от их воинской части. В поисках проституток они, проблуждав весь день по городу, только к вечеру наткнулись на злачное место. На одной пустынной улице старого квартала под фонарём стояли две взрослые арабки лёгкого поведения, о чём свидетельствовало всё, что было на них одето, т.е. блузки с большим декольте из которого торчали плотные шары силиконовых грудей, чёрные шорты из кожи и высоченные ботфорты. Вова, по-стариковски шамкая губами, обратился к ним: "Здравствуйте, девочки!" Одна из арабок лет так сорока, измерив надменным взглядом своих клиентов и не сильно спеша, докурив свою сигарету, как-то нехотя объявила: "По двести франков с каждого!" Они прошли по извилистой улочке, которую не ремонтировали со средних веков, и Борис оказался вместе с этой женщиной в таком же доисторическом помещении, т.к. Вова предпочёл остаться на улице, размышляя над вопросом: "Брать или не брать?" Проститутка, сняв с себя только шорты и не снимая ботфортов, упала на железную кровать, покрытую видавшим всякое замызганным покрывалом, и сказала внезапно осипшим голосом: "Только на живот сильно не дави, у меня ещё швы после аппендицита не сняты". Деньги были уплачены, и видно его горячая кровь взяла верх над охватившим жутким чувством отвращения. Несколько минут спустя, выйдя из затхлого помещения на свежий воздух, Борис сказал: "Вова, не ходи туда!"
Но тот, кому были адресованы эти слова, нервно вскочил со скамейки и весь как на шарнирах от негодования, он молча ринулся в дверной проём и почти сразу же, как ошпаренный выскочил обратно с воплем: "И за это я отдал двести франков?" Больше они с Вовой по женщинам не ходили и вообще больше никуда не ходили.
Русские идут.
Слава Богу, что в полк пришёл тот самый хохол Ванька Чижов, и с ним, поначалу, можно было болтать о чём угодно, но потом его как подменили. Он где то, достав книжку про Бандеру, стал пропагандировать украинский национал-социализм и ездить на выходные в соседнюю страну Андорру за контрабандными сигаретами, которыми очень быстро завалил весь полк. Воистину "Когда хохол родился, то еврей заплакал!" И вскоре Ванька Хохол всеми правдами и неправдами пробрался в святую святых Шестого сапёрного полка т.е. взвод водолазов "Крапс". Там зарплаты у простых легионеров были выше, чем у младших офицеров Иностранного легиона. Фотографии этого симпатичного бандеровца не сходили с первых страниц французских военных журналов, и вообще его карьера шла в гору, но новая жизнь в молодой России с её открывающимися новыми возможностями стала притягивать его и тогда Борис ему прямо в глаза сказал: "Лети птичка, а то всё вкусненькое без тебя съедят!" И Ванька каким-то образом взяв кредит на новый внедорожник и положив на заднее сиденье Белую кепку и эполеты легионера, дезертировал в Москву, увозя с собой иностранную валюту, заработанную на контрабандных сигаретах. По прибытию в столицу России, он, вступив в партию Жириновского, быстро женился на девушке из клана "новых русских" нуворишей и взяв её фамилию, поднялся в птичьей иерархии с Чижова до Соколова. Люди говорили, что он вначале круто поднялся на складах, формируя охранную структуру и используя навыки, полученные им в Иностранном Легионе. Но потом его там опустили на землю, правда, не в буквальном смысле, а в экономическом, хотя и опять-таки во все дыры. В общем, год этот прошёл как один пустой день, и лишь на празднование Рождества 1993 года в полк пришла знаменитая пятёрка русских легионеров, о которых в дальнейшем и пойдёт речь. Самого низкорослого и внешне похожего на тощего мышонка, звали Юркой Гуляевым и если приглядеться, то в его чертах лица было что-то крысиное. Особенно его маленькие и вечно бегающие по сторонам глазки, а ещё он забавно шевелил острым носиком, и порой Борису казалось, что Юрка не жуёт как все, а грызёт как белка или как хомяк.
Ещё совсем недавно Юрка работал в Люберцах - это где-то под Москвой и в свои 36 лет, имея в своём багаже два высших образования, поднялся по карьерной лестнице до должности начальника отдела по борьбе с бандитизмом Люберецкого района. Это было там, а тут в Легионе ему определили уровень умственного развития по шкале "семь из двадцати возможных балов", тогда как удовлетворительным считается "десять из двадцати". Поэтому начальство не желало брать в Легион на службу Юрку - балбеса, но он как-то умудрился разжалобить кого то, сказав, что отступать ему некуда, что в Москве засела воровская шайка, которой он так насолил, что в него стреляли и даже прострелили его кожаную куртку! Второй новобранец вообще был, как две капли похож на Жириновского, причём не только внешне, но и в манере нести всякую ахинею, в жестикуляциях и прочих особенностях. Он сразу сказал, что его зовут Толиком Мармеладовым. Третьим из новоприбывших был друг Мармелада по фамилии Груздь. Внешне и по росту они были словно братья или, по крайней мере, из одной деревни и со спины их можно было различить только по ушам. У Мармелада уши были маленькие как у бегемота, тогда как у Груздя они по своей форме были реально похожи на два сырых груздя розоватого цвета. Перебивая друг друга, они стали рассказывать истории о своём бандитском прошлом и видимо всё это для того, чтобы произвести впечатление на Юрку Гуляева. И Груздь в доказательство, задрав гимнастёрку, показал на своём жирном брюхе какой-то шрам, как свидетельство серьёзного ранения. Слава Богу, что другая парочка друзей, Алекс и Жорик оказались милейшими и добрейшими созданиями, и поэтому в последующем Алекса народ прозвал "Уважаемым", тогда как Жорик так и остался просто "Жориком". Алексу на тот момент было тридцать пять лет, выше среднего роста, слегка сутуловатый и абсолютно лысый, что не выглядело как недостаток. Он долго прожил в Люксембурге у своей родной сестры, что была замужем за местным банкиром, тогда как про Жорика, невысокого роста и больше похожего внешне на молодого старичка, до сих пор вообще ничего не известно. Он был очень скромным и просто хорошим человеком, в котором вообще невозможно узреть, что-либо плохое. Конечно, в дальнейшем будет идти речь и о других легионерах из русской диаспоры, но лишь для того, чтобы создать некую серую массу, тем не менее, они будут главными героями повествования.
Рождество 1993 года.
Праздник Рождества празднуется в Легионе как семейный праздник, где сержанты и офицеры обязаны быть вместе за одним столом с простыми солдатами и давиться праздничным меню, состоящим, как правило, из хвоста лобстера и какого-нибудь овощного гарнира. Всё это запивалось хоть и дешёвым, но всё же настоящим Шампанским и очень большим количеством солдатского пива Хайнекен и Коненбургер. За одним из шикарных столов помимо Бориса, Мармелада, Груздя и крысиного вида Юрки Гуляева, сидели легионеры из других стран. Среди них выделялся один настоящий француз по имени Оливье, который сразу невзлюбил Юрку Гуляева и настолько, что на протяжении всего праздничного вечера забавы ради, бросал в Юркину тарелку ошмётки от лобстеров, креветок и панцири морских ракушек. А ещё он забавлялся тем, что, глубоко затянувшись сигарой, пускал в сторону Юрки тонкие, но настолько длинные струйки дыма, что те доставали до Юркиного носа. Борис был вынужден сделать французу замечание, но это не возымело на него никакого действия. Только обещание войти в контакт с его лицом при помощи кулака дало результат, и хулиган, замкнувшись в себе, просидел со скучным видом до конца вечера. Тогда как Мармелад никому не давал скучать забавными историями из своей гражданской жизни, когда он был владельцем какого-то притона в Гамбурге. К сожалению, каждый раз его рассказы перебивали песнопения, восхваляющие Иностранный Легион, в конце которых легионеры, дружно кричали девиз Легиона "Легия - Патриа Ностра!" т.е. "Легион - наше отечество!" и вновь утыкались в свои тарелки. Подарки в этом году были хорошие, кому-то достались настоящие авторучки фирмы "Паркер" и другие подарки, а Борис получил шикарный кожаный чемодан известной фирмы. Он тут же, не отходя от стола, набил его под завязку несколькими бутылками Шампанского, на которое уже никто смотреть не мог, а в свободные места уложил дюжину бутылок пива, ещё с полкило сыра, нарезку из ветчины. Не пропадать же всему этому добру? Тем более, что в комнате где он жил на тот момент совершенно один, у него был хороший холодильник, а также телевизор и видео магнитофон. Вернувшись после празднования Рождества в свою комнату, он сложил все свои трофеи, куда положено и завалившись на кровать, уснул богатырским сном. Но ночью его разбудил обиженный на празднике француз Оливье, которому не спалось и поэтому захотелось выяснить отношение со своим обидчиком. Они вышли из казармы, где француз долго и нудно говорил что-то обидное и не дослушав его до конца, Борис вернулся обратно к себе в комнату и улегся спать. Француз на этом не успокоился, оппоненту пришлось встать и снова выйти на свежий воздух. В общем, чтобы прекратить это форменное безобразие, Борис ударил кулаком прямо в скулу своему собеседнику и тот видимо не ожидавший такого исхода, как есть в новом серого цвета парадном обмундировании упал в лужу и потеряв ориентацию куда-то пополз. Естественно, что эту сцену наблюдала практически вся рота, и Борису уже был обеспечен вызов на ковёр к капитану. В общем, прощай денежная командировка в Африку!
Ему стало горько и обидно за свою несдержанность. Но что сделано, то сделано... Ранним утром кто-то разбудил вопросом: "У тебя есть чем похмелиться!?" Это был, конечно же, Мармелад и Борис, поворачиваясь на другой бок, буркнул: "Там в холодильнике возьми". На что Мармелад ответил невозмутимым голосом: "Там я уже всё выпил!" Ситуацию спас француз Оливье, притащившийся снова ни свет, ни заря с ящиком пива, чтобы мириться. Со стороны начальства репрессий не последовало и быть может потому, что на легионеров, вылетающих в Центрально Африканскую республику, уже были выписаны липовые паспорта, и заменить их было проблематично.
Часть 3, Африка.
Легионеры говорят: "Не думай, что ты летишь за море, пока самолёт не взлетел", это чем-то напоминает русскую поговорку: "Не говори "гоп" пока не перепрыгнешь!" Обычно все мечты легионера сводятся к заграничным командировкам, где можно вырваться из рутины мирной жизни и реально можно заработать, но как говорится "Жизнь превратна!" В любое время денежную поездку могут отменить или сам всегда можешь "напороть косяков" и не поехать вместе с остальными. Что-что, а в Легионе наказания раздавались, как пряники и начальство старалось "уважить" своих подчинённых, как говорится "заранее", чтобы те не расслаблялись. И вот, наконец-то туристический автобус доставил тридцать легионеров до города Парижа в форт Ножен (на базу Иностранного Легиона), которая является как бы перевалочным пунктом для легионеров, улетающих в командировки и для участия в параде на Елисейских полях, как и для новобранцев, решивших испытать свою судьбу. Форт Ножен был построен в позапрошлом веке в пригороде Парижа и окружён высокой стеной, единственный вход в который запирается железной решёткой, как в средневековом замке, что произвело на Бориса большое впечатление. За первые полтора года он не часто посещал исторические места, стремясь отдохнуть в Марселе или в Люксембурге, а тут выдалась возможность не только руками потрогать, но и пожить несколько дней в историческом месте. В ожидании фальшивых заграничных паспортов, с которыми легионеры, одетые в гражданскую одежду должны, были добраться самолётом до Банги - столицы Центрально африканской республики лейтенант, организовал посещение исторического музея и нескольких дворцов стоящих по соседству. Видя всё это великолепие, на душе возникло ощущение внутреннего удовлетворения, и Борис невольно представил себя верхом на вершине горы, испытав похожие чувства, когда смотрел вниз на шикарный пейзаж, забывая о всех трудностях подъёма. И жаль, что ему неизвестно: сколько ещё впереди будет таких гор в его жизни? Рано утром в аэропорту имени Шарля Де Голля обычный с виду гражданский самолёт, приняв на свой борт группу коротко подстриженных под одну гребёнку "головорезов", взмыл в высоту и взял прямой курс на Африку.
В салоне в роли стюардов работали военные сержанты французских ВВС, подносившие, как их гражданские коллеги, пассажирам пиво и вино, и прочие прохладительные напитки. Борис и Мармелад, зная, что с самолёта их уже не высадят, хорошо выпили по несколько бутылочек предложенного им вина, потом прошлись по пиву и догнали ощущение кайфа при помощи коньяка, которую Мармелад прикупил в Дьюти Фри. Было бы не естественно, если бы Мармелад не поставил свою очередную пластинку, рассказывающую о его невероятных похождениях, и слушая их как сказки, Борис, поудобнее откинувшись в кресле, сладко заснул крепким сном. Всего несколько часов лёту и международный аэропорт Банги гостеприимно встретил гостей из Франции, которые в общей очереди прошли таможенный контроль, предъявляя липовые паспорта. В общем, ребята ничем особо не выделялись из толпы, если бы не эти защитного цвета мюзеты у каждого, через плечо, что предательски шептали всему миру о том, что это те самые "Дикие лебеди - наёмники". Автоматы, рюкзаки и военное снаряжение - всё было перевезено дипломатической почтой, что было очень даже удобно, учитывая удушающую жару и влажность на улице. Их погрузили в специальные металлические фургоны с мелкой решёткой на окнах и под усиленным эскортом местной полиции повезли прямо через столицу государства, где ещё не так давно правил самый знаменитый людоед Бокасса! Ему вспомнился анекдот из пионерского детства: "Людоед Бокасса прибыл в Москву с официальным и Брежнев, после хорошего обеда, предложил своему гостю поиграть в "русскую рулетку". Они, выпили каждый по стакану водки и после чего по очереди приставляя дуло револьвера к виску, нажимали на курок. Естественно, что в одной из шести ячеек барабана был настоящий патрон. Потом с ответным визитом Брежнев поехал к Бокассе в гости и тот предложил свой вариант африканской рулетки. Вокруг них разместились ровно шесть грудастых африканских девушек. Брежнев и Бокасса выпив по стакану рома, выбрали себе по очереди себе девушку, которые им сделали "хорошо". Брежневу это дело понравилось, но он задал вопрос: " А где тут африканская рулетка? В чём фенька?" - Бокасса схватился руками за голову и вскрикнул: "О, мой бог! Я забыл тебе сказать, что одна из этих девушек была голодная людоедка!"
Конечно, трудно было назвать столицей - это скопление глинобитных халуп или вообще жалких хижин, сделанных из кусков фанеры и картона. По улице мирно прогуливались местные граждане, которые иногда забавы ради запускали камнем или бутылкой в машины, перевозящие легионеров. И тогда стало понятно, для чего окна фургона были закрыты двумя видами железной решётки с крупными и мелкими ячейками. Они подъехали на какой-то аэродром, откуда им предстоял ещё один перелёт из Банги, куда-то на границу с Чадом. Старый легионер по фамилии Авез, уже бывавший здесь несколько раз, заверил молодняк, что там, куда их везут не такой сырой климат и вообще всех ждёт просто шикарная жизнь. Помимо легионеров на борту грузового самолёта французских ВВС были гражданские пассажиры из местных. "Эти французы и тут свой бизнес делают!" - сказал Мармелад и неожиданно стал рассказывать умопомрачительную историю о том, что в Авиньоне уже давно орудует русская мафия и объектом её рэкета стал недавно открывшийся русский ресторан "Бабушка". С первых дней знакомства с Мармеладом, Борис сразу понял то, что всё сказанное им, надо делить как минимум на сто. Ведь Мармелад по прибытию в полк физически мог побывать в Авиньоне не более двух раз, из которых один раз пообедать в ресторане "Бабушка", пожилую хозяйку которого русские легионеры, по-своему любили и это, не смотря на то, какими ужасными блюдами та их потчевала. Да и сам по себе этот ресторан был просто ужасен и своим оформлением напоминал доисторическую жилплощадь сталинского барака, где дырки на стенах были завешаны страшными коврами и мебель, скорее всего, была подобрана на улице. Но для русских людей, волею судьбы оказавшихся за границей, этот ресторан стал своего рода оазисом в пустыне, где немного пахло Русью, и можно было поговорить на родном языке, и поесть даже порою в долг. А тут, какая-то "мафия" и Мармелад уже успел защитить ресторан и саму его хозяйку, при помощи пятизарядного охотничьего карабина и ржавой арабской сабли из дамасской стали, ещё спасти бабушкину машину от разгрома. На самом деле, бабушкин сосед устав от того, что старуха всё время ставит свою доисторическую машину на его частную парковку, проколол ей все четыре колеса. И таких историй было так много, что ещё в казарме каждое утро сразу же после подъёма, к нему в комнату вваливался этот басенник в поиске свободных ушей, чтобы рассказать нечто важное! И Борис, увидев сквозь заспанные глаза, его наглую еврейскую рожу, прятал голову под одеяло с воплем: "Ой, боюсь - боюсь! Опять кого-то завалил, злодей!" Но надо было отдать должное Мармеладу, его явные еврейские корни позволяли ему легко сходиться с людьми и он, быстро нашёл общий язык, с бабуином Клочкиным, который уже полгода работал в легионерской столовой на раздаче десертов в роли пугала, которое следило, чтобы вороньё не брало только один банан. Через него была налажена поставка свежего фарша и прочих ингредиентов для пельменей, что Борису и в голову бы такое не пришло, и он охотно стал лепить по вечерам пельмени и более снисходительно относился к Мармеладу и ко всем его проделкам и хохмам. В общем, как говаривал товарищ Сталин, видимо тоже думая о Мармеладе: "Жить стало лучше, жить стало веселей!" Естественно, что Мармелад легко сдружился со старшим капралом Антуаном, а чуть позже стал личным водителем у лейтенанта в Африке, а по возвращению шофером и у командира роты капитана Дуремара. Неожиданно самолёт коснулся колёсами посадочной полосы и в окно иллюминатора Борис увидел быстро пробегающий унылый пейзаж в своё время неплохо отражённый в мультипликационном фильме: "Каникулы Бонифация" т.е. жёлтые песчаные холмы и кое-какая зелёная растительность под нещадно жарившим её раскалённым солнечным диском. Радовало то, что воздух оказался раскалённым как в финской сауне, что в отличие от турецкой бани переносился куда легче. Около самолёта уже собралась толпа негров и легионеры с любопытством разглядывали местных представительниц слабого пола, с которыми им скоро придётся проводить всё своё свободное время. Среди этой чёрной массы можно было увидеть и красивых женщин, со всеми их шикарно выпуклыми прелестями, не имеющие ничего общего с европейскими стандартами, но в принципе, от них этого и не требовалось. После не долгой погрузки военного имущества, личный состав двинулся в путь в кузовах грузовиков с открытым верхом по грунтовой дороге, поднимая тучи всепроникающей едкой пыли, от которой едва спасали заранее заготовленные отрезы марлевого сукна, которыми широко пользуются бедуины в пустыне. Проезжая мимо глинобитных хижин, можно было видеть во дворах местных мужиков, загорающих под солнцем в деревянных шезлонгах и женщин, толкущих большими деревянными пестами в корытах хлопья маниока, их детей на обочине, протягивающих свои ручки за милостыней в сторону проезжавших мимо них грузовиков. Также можно было видеть всюду тощих собак, снующих повсюду и как, позже выяснилось, это были свиньи.
Неподалёку от реки грузовики остановились, чтобы долить воду в радиаторы и перед легионерами предстала картина маслом: "Приехали!", которая очень напоминала картину Репина "Приплыли!" Т.е. мелководная речка у неказистой деревеньки, сгустившиеся сумерки, а на экваторе вообще очень быстро темнеет и в воде целая толпа обнаженных негритянок. Некоторые из них плескались в воде, кто-то полоскал бельё, кругом смех и веселье. В общем, жизненная сцена "женский день в бане на свежем воздухе". Увидев толпу белокожих мужиков, они не стали визжать, прикрывая от стыда руками свои шикарные груди. Напротив, чёрные купальщицы приятно оживились и засверкав своими белыми зубами, замахали им своими розовыми ладошками, выставляя все свои щедроты на показ, а одна фигуристая девушка, вскочив на чёрный валун, энергично станцевала очень даже зажигательный танец, что смотрелся куда приятнее и выразительнее, чем дешёвый стриптиз в одном из театров Монмартра. Именно такие сцены из жизни порой вдохновляют поэтов и художников на создание великих произведений. Известно, что прикосновение к прохладной воде преображает любую женщину, делая её формы на вид более упругими, к тому же капельки воды в волосах на голове и ниже. Ко всему вышесказанному стоит добавить свет, исходящий от живых глаз, и перламутровый блеск лошадиных зубов и "должно быть, пряный запах под мышками!" - подумалось ему, и от чего Борис слегка поморщился. Под впечатлением от всего здесь увиденного в его голове стали рождаться "бессмертные" строки:
"Дева чёрная гуляет ќ-
сладкая! Моя губа
сама невольно отвисает,
слюну глотаю..."Это да!"
- язык натужно произносит,
глаза выходят из орбит,
И мой "дурак" чего-то просит..."
К сожалению, команда "По машинам!" расстроила стройный ход мыслей нашего поэта, не позволив ему завершить этот крик души. Вскоре, под покровом ночи они прибыли в расположение сводной бригады французских вооружённых сил, где одновременно проходили службу пехотинцы из легендарного во Франции полка "Спайс", морские пехотинцы из Тулона и, как правило, легионеры всех родов войск. На этот раз Иностранный Легион был представлен лишь взводом сапёров, что не на шутку пугало их лейтенанта, ведь это была его первая военная миссия за рубежами его страны. Командование Легиона, страдая особым комплексом неполноценности, всегда пыталось произвести на французских солдат из обычных полков, называемых презрительно "Шлаборами", неизгладимое впечатление. И когда нормальные французы после работы отдыхали в тени манговых деревьев, то сержантам из Легиона обязательно надо было гонять всем на показ легионеров с мюзетами на лямке через левое плечо, и к тому же до верха набитых камнями. Или муштровать их до потери пульса в пустыне под раскалёнными лучами африканского солнца. К счастью, в Легионе шестой сапёрный полк считался "шлаборским" (от немецкого "Шлабор" - "Вислоухая собака" так немецкие легионеры во времена войны в Индокитае презрительно называли французских солдат за их непомерно широкополые береты). Тогда как внутри сапёрного полка именно роту поддержки также называли "шлаборской". Какое счастье, что ему выпала честь служить в самой из самых "шлаборских" рот, да ещё и в командном взводе в придачу! Красота! Грузовики подъехали к шлагбауму, огороженному со всех сторон к расположению сапёрного взвода. Напротив, казарменного барака под навесом была столовая, где для легионеров был уже приготовлен ужин, более того - их вышла встречать ватага негров, которым предстоит стирать одежду для легионеров и мыть все казарменные помещения взвода. За тремя легионерами закреплялось по одному "бою", и в последующем каждое утро их ждала свежевыстиранная и отутюженная униформа, сложенная на табуретку аккуратными стопочками. Ящики с оружием были сданы в оружейную комнату и, выпив несколько ящиков местного пива, личный состав взвода разошёлся по своим спальным помещениям в бараке с верандой. Старший сержант американец из "Крапса", разместился в этом же бараке в отдельной комнате, тогда как лейтенант пошёл спать в отдельный домик для офицерского состава, что стоял поодаль. Ночью в комнате шефа за перегородкой раздались нечеловеческие вопли, и шум упавшего деревянного шкафа. Личный состав был поднят по тревоге, ибо можно было предположить всё что угодно, и в голове уже рисовалась ужасная сцена нападения местных людоедов и обглоданное тело американца. Но вовремя появившийся сержант - секретарь с улыбочкой на юных устах сообщил, что нечего беспокоиться, ибо шеф привёз к себе девочек и с ними реализует свои сексуальные фантазии. "Эти американцы - садисты и извращенцы!" - глубокомысленно подвёл итоги Мармелад, и уже было достал из своих запасников очередную историю, но Борис не стал его слушать и со словами, что всего за один день не переслушать, пошёл спать. Забегая вперёд, хочу сказать, что эти ночные вакханалии мешавшие легионерам спать прекратились лишь после того, как одна малолетка по имени Соня, даже не ведая о свое тёзке "Соньке Золотой ручке" выкрала из шкафа у этого развратника почти 20000 баксов. Конечно обиженный янки пытался заявить в местную полицию, но получил ещё взыскание от вышестоящего командования за нахождение гражданки в расположении воинской части, но это было потом, а пока...
Первую неделю день начинался с того, что на утреннем построении взвода легионер-санинструктор, единственный негр Манго раздал каждому легионеру по два пакетика презервативов и по банке таблеток "Полюдрин", что применяют ежедневно для профилактики малярии и проследил, чтобы все выпили по таблетке. Раздалась команда "Смирно" и перед строем появлялась не совсем святая троица командиров в которой наш долговязый лейтенант, смотрясь со стороны слегка нелепо в сопровождении своих низкорослых заместителей, произносил одну и туже зажигательную речь. В частности, он, напоминая раз за разом о великой миссии Иностранного Легиона, призывал своих подчинённых к строгому исполнению приказов командиров и начальников. Но один раз в его речи имело место быть приятное исключение, когда он остановился на женском вопросе, которое изрядно изголодавшийся личный состав воспринял с одобрением. Хотя с этого ему и стоило начинать. Лейтенант считал, что легионерам ещё рано посещать по вечерам дискотеку, что стояла за пределами военного городка, и он не будет возражать, если его подчинённые будут водить девочек в расположение взвода. Приказал начать работы внутри казармы по установки персональных боксов для каждого легионера, дабы избежать случаев свального греха. Что касаемо шефа, то на его красном и опухшем с перепоя физиономии, красовались шикарные царапины, что давало волю любому воображению. Быть может, шеф зажигал этой ночью не с девочками, а с пантерой. К слову, эти ночные баталии продолжались ещё несколько ночей, но потом прекратились, и чтобы загладить свою вину перед подчинёнными за ночные скандалы, шеф-извращенец вместе с Мармеладом стали привозить в расположение взвода полный кузов с проститутками. В самом начале при пересечении КПП военного городка девочек закрывали брезентом, но после стесняться просто перестали и стали возить девок в "открытую" и никого не стесняясь. Командование сборной бригады закрывало на это глаза, и тем самым избегая возможных конфликтов и потасовок с местными жителями, на которые легионеры были так падки. Это так же устраивало и девочек, ибо в казарме их мыли в душе горячей водой, вкусно кормили и сладко поили, а утром отвозили до дома, и им не приходилось иметь дело с местными бандитами - "годобэ". Приблизительно в это время стал себя проявлять и капрал-шеф Антуан, тем более, что для выполнения поставленных ему задач нужны были рабочие руки. Тогда как больше половины сапёрного взвода были старослужащими, т.е. капралы-шефы и просто капралы с выслугой от десяти лет и выше, они стали работать на бульдозерах, расчищая площадку для футбольного поля - это был подарок командования Бригады для местного муниципалитета города Буйар. По задумке лейтенанта, он решил сделать из расположения взвода образцово-показательное общежитие, чтобы потом о нём и о легионерах благодарные потомки слагали песни. В поиске рабочей силы, капрал-шеф Антуан, по собственной инициативе стал раздавать наказания налево и направо молодым легионерам. И когда после обеда до четырёх часов дня все отдыхали в тени под крышами казармы, то провинившиеся должны были красить стены и бордюры. Для образности, Антуана можно было сравнить с общественницей Шурочкой из фильма "Служебный роман", но если у той было хоть что-то в мозгах, то у этого уровень его интеллекта ровнялся "единице из двадцати возможных". По вечерам, когда шеф подгонял очередной грузовик с девочками на борту, то и здесь отличился этот на всю голову отмороженный Антуан тем, что он стал устраивать презентацию проституток после душа, как обычно такое делалось после чистки оружия или после мойки грузовиков. Легионеры выстраивали своих избранниц в строй и нетерпеливо ждали, когда этот самодур сделает свой осмотр и даст своё "добро"! И как говорится: "заставь балбеса Богу молиться - он лоб себе расшибёт!" Один раз шеф-извращенец по каким-то причинам не мог сам съездить за девочками и вместо него Антуан вызвался доставить "ценный груз". Для этого надо было сгонять с Мармеладом до дискотеки, где их уже поджидали девочки, но слияние этих в чём-то схожих людей образовало некую бинарную смесь. Набрав в кузов нужное количество девочек, они, вместо того, чтобы ехать прямо до дома, заехали на аэродром где объявили проституткам, что был получен приказ из Банги формировать из них взвод парашютисток и сейчас должен прилететь самолёт, из которого они будут все прыгать с парашютом. Девочки из местных сёл не располагали особым интеллектом и поверив всему сказанному, сильно огорчились и стали громко плакать и молить о пощаде, но отморозки, не внимая их мольбам, переговаривались с кем-то по радио, делая вид, что реально ждут самолёт для выполнения задания.
Таким образом, измучив представительниц самой древней профессии и насладившись вволю их страданиями, они сообщили им, что прыжки с самолётом откладываются на завтра, а сейчас при въезде в расположение Бригады все хором должны спеть: "Оле-Оле-Оле!" Сказано - сделано и где-то уже в полночь, они поставили на уши мирно спящую и видевшую седьмые сны Бригаду французских вооружённых сил, когда их грузовик, пронёсся по гарнизону на огромной скорости, под пение целого сводного хора местных проституток. Наутро, лейтенант был вне себя от ярости, но будучи человеком культурным, он объявил спокойным голосом, что завоз сладкого груза по вечерам отменяется! Но, как говорится "нет худа без добра" и благодаря этому нововведению, был разрешён выход личного состава по вечерам на дискотеку и легионеры, получив допуск к злачной жизни, избавились от унизительного представления своих девочек на осмотр к Антуану. Да и выбора стало больше, т.к. количество и разнообразие девочек на дискотеке просто зашкаливало, тут были не только местные простушки, но и студентки университета из Банги, и девочки из Заира, отличавшиеся особой чернотой своей кожи и статностью. Некоторые вообще были похожи на эбеновые статуэтки! Эта дискотека - огороженное частоколом место, покрытое огромной соломенной крышей, где в центре друг за другом водили хороводы, в них девушки прогибались так, чтобы их шикарные округлости были более заметны. В округе также было несметное количество ресторанчиков, где жарилась на вертеле козлятина, и можно было пропустить бутылочку местного пива. У девочек были свои глинобитные хижины, куда можно было удалиться с ними на часок-другой. В общем, уже никто не жалел о том, что Антуан с Мармеладом тогда так начудили с "парашютистками". Многие из проституток были студентками какого-то университета из столицы Банги и как не странно имели русские имена "Надя, Соня, Оля, Наташа... "и даже знали несколько слов на русском - таково было наследие советско-африканской дружбы. Борис познакомившись близко с несколькими африканками, решил завести себе одну постоянную, ибо так ему было проще. Его девушку звали Надей - она была очень высокой и красивой девушкой лет восемнадцати - двадцати от роду и настолько она была хороша, что на дефиле "Мисс Белая Кепка" она заняла второе место. По вечерам она как и все другие девушки работала проституткой на дискотеки, а днём молилась в местной католической церкви как и положено всем кающимся Магдалинам и пела в местном хоре. Тогда как первое место на "Мисс Белая Кепка" получила маленькая как обезьянка, но хорошо сложенная негритянка Соня - та самая фаворитка взводного шефа - американца из "Крапса", которая на празднике так удачно обчистила своего поклонника - извращенца. Да! За эротические фантазии иногда приходится платить по полной программе.
Иногда по вечерам прилетал грузовой самолёт, и начальство французского гарнизона задействовало легионеров для охраны взлётной полосы, освещение которой состояло из горящих факелов, что были сделаны из пятилитровых консервных банок, забетонированных в грунт во всю длину. В эти банки заливалась ценная солярка, за которой охотились аборигены и поэтому до прилёта самолёта около каждой банки с огнём выставлялся легионер с автоматом, но как только самолёт улетал обратно, то оцепление снималось, то остатки солярки доставались местным неграм. В одну из таких ночей легионер Борис честно охранял вверенный ему факел, когда из темноты к нему кто-то обратился: "Эй, легионер, оставь около банки немного денег!" Хотя часовому не положено разговаривать Борис из любопытства спросил: "Почему я тебе должен оставлять деньги?" "Потому что я бедный!" - услышал он странный аргумент. Но в это время подъехал грузовик и Борис, так и не успев ответить бедному негру, быстро заскочил в кузов. Они не успели отъехать несколько метров, как из кустов выскочила толпа чёрных людей, которые принялись при помощи веток энергично сбивать пламя факела. Кто-то из них весьма переусердствовал и так ударил веткой, что горящая солярка обдала огненным фонтаном несколько человек. И эти люди, превратившись в горящие факелы, бросились в сторону кустов. На фоне звёздной ночи это трагическое зрелище невольно впечатлило всех легионеров, и после долгого молчания вдруг послышался тяжёлый вздох Мармелада и он скорбным голосом произнёс: " До этого я ещё никогда не видел огненных негров!"
Однажды утро, после одного такого посещения деревенской дискотеки, Борис никак не смог проснуться и до него как эхо донёсся чей-то голос: "Тащи его в медицинский пункт!" И пришёл он в себя лишь на третий день, лёжа на кровати под капельницей и рядом лежали в горячечном бреду ещё несколько таких бедолаг из французской армии. Санинструктор объяснил ему, что он подцепил малярию и уже троих в тяжёлом состоянии отправили срочно в Париж, а одному круто не повезло, ибо он уехал на Родину в цинковом гробу. Было очень обидно вернуться обратно к себе в полк, когда тут жизнь, казалось бы, только-только началась. Дело было в том, что многие французские солдаты расплачивались с проститутками не только валютой, но и таблетками "Полюдрином", которые тоже были всегда в цене. Проходив ещё пару дней с капельницей, Борис упросил военного врача вернуть его во взвод и тот дал добро, т.к. репатриация больных дело весьма затратное. Лейтенант также был согласен, при условии, что Борис пробежит вместе со всеми десятикилометровую дистанцию, и в последующем не будет жаловаться на жизнь и отлынивать от службы. Это испытание далось ему очень тяжело, но через три дня ему стало гораздо легче, и он практически забыл про малярию. Снова ему повезло тогда, когда по возвращению во Францию, на медицинском осмотре эту самую малярию, врачи выявили, чуть ли не у половины легионеров из его взвода и им пришлось вместо положенного двухнедельного отпуска париться на госпитальных койках. В апреле месяце в Африке начался манговый сезон, вся территория Бригады буквально утопала в манговых аллеях. Видя такое богатство, Борис чуть было вначале не сошёл с ума, а потом страдал от переедания этим божественным фруктом. Его спасло то, что взвод на неделю был переброшен, куда-то в джунгли, на строительство моста через реку. Этот событие стало, своего рода, знаком дружбы между французским народом и его африканскими братьями. Легионеры поехали туда, везя с собой несколько живых козликов для шашлыков, рефрижератором полным всякой вкуснятины, от йогуртов до мороженого из города Парижа. Несколько часов спустя, механизированная колонна со своими экскаваторами и бульдозерами прибыла на место будущей стройки. Вначале был разбит бивуак - большая палатка под открытым небом, в которой поселился лейтенант и его заместители, тогда как легионеры разместились в гамаках под пальмами на свежем воздухе. Вечер выдался на славу: в яме на углях жарились освежёванные козлики, было много прохладного пива и целая канистра французского вина. Естественно, что нужно было петь песни Иностранного Легиона, но к этому Борис уже привык и охотно подпевал на сытый желудок. Утром начались работы на строительстве моста, что шло под непрестанным наблюдением кинорежиссера от ООН, и это вызывало ажиотаж у местного населения. Толпы народа разместились на ближайших сопках, как в древнеримском театре, чтобы посмотреть на белых рабов, трудящихся в поте лица своего и хоть бы кто из негров предложил свою помощь. Тогда как Борису предстояло около моста воздвигнуть памятник Иностранному Легиону, чтобы он напоминал своим величием всякому проходящему мимо о тех, кто строил этот мост. Часто к нему приближались местные зеваки, чтобы со стороны посмотреть на его созидание монумента или чтобы поклянчить пачку галет или какую ни будь банку консервов, которые зажравшиеся легионеры иногда раздавали местным жителям, предпочитая хорошо прожаренную козлятину. Одна старая негритянка подошла к нему, держа в руках большую плетённую корзины, из которой торчала ободранная и разрубленная пополам, как ему показалось - тушка человеческого младенца. Увидев эту скалящуюся чернокожую старуху, Борис невольно шарахнувшись от неё, схватился за лопату и только вовремя подоспевший всезнающий капрал Авез успел пояснить, что это не младенец, а Зелёная Обезьяна - местный деликатес. Потом к нему подошли старые арабы - номады вооружённые как положено настоящими саблями и Борис явно желая сделать добро, решил отдать им несколько банок свиного паштета, когда вездесущий капрал Авез снова успел вмешаться, объяснив доброму легионеру, что арабы за свиной паштет могут и салями ответить. Да! Так сложен мир и удивительны его порядки и привычки... Памятник выдался на славу и представлял эмблему Легиона в виде двухметрового факела, вырывающегося наружу из взорванной гранаты. Хотя сам мост оказался так себе и был собран из больших деревьев, уложенных на два бетонных основания, что были установлены по обе стороны реки, и по такому мосту можно было ходить только пешком. Но как говорится: "Дареному коню в зубы не смотрят!" На этом гуманитарная миссия Легиона была успешно завершена и легионеры, собрав в джунглях все свои брошенные там окурки, удалились прочь. Скоро пришёл день, когда по истечению четырёх месяцев пришлось им возвращаться во Францию, и к этому моменту каждый стал готовиться, как только мог. Кто-то скупал золотые изделия в бутике у арабов, что размещался на территории бригады, а кто-то решил привезти домой живого удава или хамелеона, и это, несмотря на строжайший запрет. Капрал Авез умудрился вывести во Францию живую макаку. По возвращение в родной шестой сапёрный полк, их протрясла военная полиция на счёт выявления наркотиков и животных, которых до её появления уже успели спрятать в казарме. Легионерам можно было привозить всякие сувениры и даже золотые изделия - сколько пожелаешь, но ни в коем случае ни на наркотики, ни диких животных и птиц. После представления командиру полка и прохождения медицинского контроля, всех, кто был здоров и не наказан в дисциплинарном порядке, отпустили на две недели в отпуск.
Отпуск.
За время африканской прогулки на счету у Бориса накопилось почти шестьдесят тысяч франков, т.е. около десяти тысяч на нынешние общеевропейские деньги и в Париже его уже дожидалась сестрёнка Леночка, что приехала на недельку к братику из далёкого Дальнего Востока. Сестрёнка была с характером и буквально завалила телеграммами командира роты, капитана Дуремара, с просьбами отпустить её брата поскорее в отпуск. Целую неделю брат с сестрой шатались по Парижу и совершили путешествие до Люксембурга, выходя из поезда на каждом крупном полустанке, чтобы полюбоваться архитектурой городов французского севера. Не так давно Леночка побывала со служебной командировкой в Японии и сравнивая её с Францией, романтически произнесла: "Если Япония - это фантастика, то Франция - просто сказка!" Увидев на лице у брата грустную мину, сказала критически: "Ах, братец, ты живёшь в такой красоте и не радуешься!" На что Борис, посмотрев своим затуманенным взглядом "тормоза перестройки" вокруг себя, ответил ей: "Хорошо. Буду радоваться", скорчив гримасу, отдалённо напоминающую умильную улыбку. Далее следовали слёзы расставания и обещания ещё раз вернуться и отправив сестрёнку до дому, он поехал догуливать свой отпуск на "Мальмуск" - дом отдыха для легионеров, что расположился на берегу моря прямо напротив замка "Иф", воспетого Александром Дюма в своём романе "Граф Монте Кристо". В общем -то на этот дом отдыха было не так уж и плохо, тем более всё хорошее для обычных людей даётся им, как правило, не дёшево, а тут пей водку с поляками и от души купайся в море! Как раз на "Мальмуск" на своём внедорожнике приехал Ванька Чижов и привёз новый акваланг и специальный костюм для погружения. Видимо по всему, Ванька уже готовил свой побег и в ожидании удобного случая любил провести последние французские деньки всласть! Так свершилась и мечта Бориса поплавать с аквалангом. В последующем они встретились ещё раз три года спустя, когда Борис, уже готовясь на "Дембель", побежал вечером из полка в соседний сад, по старой привычке, поесть черешни и в дороге его кто-то окрикнул из проезжающей мимо него машины. Удивлению его не было предела, когда он увидел за рулём того самого Ваньку - дезертира, правда изрядно откормленного, в сопровождении грудастой молодой особы. Они поехали поболтать в какой-то бар, где отчётливо стали видны метаморфозы его собеседника и не только внешние, но и внутренние. Люди говорят, что с человеком можно знакомиться дважды, т.е. до того, как он стал богатым и после. Это изречение как раз удачно подходило для Ванькиного случая. Тем более, что из мелкого Чижика-пыжика он стал Орлово - Соколовым, т.е. птицей высокого полёта. Куда-то подевалась его лёгкость в общении и как говорится "К такому козлу на вшивой козе не подъехать!" На всё у него был только один глубокомысленный ответ: "Ты не понимаешь... всё гораздо сложнее" и под конец он предложи: "Иди ко мне в Москву на склады вторым классом. У меня всё, как в Легионе!" Смешно было себя представить в перестроечном 1996 году новобранцем на складах в войсках Ваньки Чижова-Соколова, когда здесь в благополучной Франции Борис, прикупив себе старенький домишко, уже стал его перестраивать по выходным. Потом они стояли на вершине холма прямо над расположением полка и толстый Ванька, смахнув небрежно набежавшую скупую слезу, будто император Нерон, показывая плавным движение руки, куда - то вниз, выдал на-гора: "О, от того ангара у меня до сих пор ключ остался!" В последующем Борис часто замечал за москвичами эту странную манеру говорить, корча при этом некое глубокомыслие, в слегка запорошенном взоре позолоченного сфинкса. Тогда, в конце мая 1993 года, когда Ванька ещё не дезертировал из Легиона, и смотрелся воином бравым, и не смотря на всю его тупую бандеровщину, с ним ещё можно было говорит по душам, то здесь он полностью изменился. Люди не зря говорят, что "с человеком надо знакомиться снова после того как он стал богатым".
В конце 1993 года Легионе буквально накрыло русской волной и если первых русских легионеров можно сравнить с чистыми каплями самогона, то про следующих легионеров можно было смело сказать: "Чем больше, тем хуже!" - так на русских хуже калёного железа сказались первые годы гайдаровских реформ. Люди стали приходить мутными и им всё время хотелось, что-то выведать и, вкрадчиво расспрашивая старослужащих легионеров, они задавали почти всегда одни и те же вопросы. Эти, на половину бандиты, типа Сашка Корягина своей вежливостью могли и без мыла в любое отверстие проскользнуть. "Бойтесь вежливых и желающих любой ценой вам понравиться!" - когда-то призывал философ Шопенгауэр. Конечно, не стоит до кучи сметать всех новоприбывших в Легион после 1993 года, и среди них встречались отдельные экземпляры типа Димы "Красавчика" из Москвы, но всё-таки для Бориса они стали походить на серую массу, которая, впрочем, не была однородной и раскололась на два противоборствующего лагеря. Одни из них выбрали так называемый "Путь Дьявола", цель которого проникнуть в высшие слои французского общества и там закрепиться на долгие годы. Приверженцы этого клуба под чутким руководством "Уважаемого" занялся изучением последних криков её величества Моды, чтобы, имея шикарный вид и при дорогих швейцарских часах "встретить богатую тёлку" в каком-нибудь шикарном ресторане города Люксембурга. В народе говорят: "По одёжке встречают, а по уму провожают!" Обитатели сообщества Моды встречались в комнате Уважаемого, которая была завалена глянцевыми журналами и всевозможными проспектами. Поклонники моды могли часами спорить до хрипоты на предмет того: "Сколько пуговиц должно быть на пиджаке? Две или три?" И если две пуговицы, то какие? Ведь пуговицы бывают разными от металлических до перламутровых, или вообще точёные из бивня мамонта или из хрена моржового? Ещё больше споров вызывала тема про наручные часы, которых оказалось несчётное количество марок и как правила, чтобы такие часики купить, надо горбатиться как минимум пару лет. Однажды зайдя со скуки на такую вечеринку, Борис впервые услышал от бугая "Клочкина" невероятно умное размышление, адресованное Груздю: "Я представляю себя через несколько лет в шикарном костюме и с "Ролексом" на руке, с челюстью из двух рядов перламутровых зубов в одном из которых инкрустирован брюлик на пару каратов и что еду я на крутой тачке мимо виллы Бориса, а ты, Груздь, лежишь пьяный в канаве". Трудно было представить себе это дивное пророчество, исходящее от такого почти двухметрового детины, похожего на орангутанга с его косой саженью в плечах и с черепной коробкой пятьдесят второго размера и к тому имевшего необузданность нравов. Как он вообще в Легион попал? Вторая группа "Богоискателей", к которой Борис даже со скуки не навещал, обосновалась во второй Альпийской роте в комнате "Вовы" и я не берусь утверждать: был ли Вова её Гуру или нет? И если первых избрали "Путь Дьявола", то вторые так называемый "Божий путь" ибо их цель сводилась к изучению "Закона божьего", чтобы, пройдя крещение в православных церквях города Парижа или Ниццы пробить себе дорогу в общество через обретение крестных родителей из числа белоэмигрантов. И каждую субботу после обеда две группы русских легионеров выдвигались в Авиньон, навстречу своей Судьбе.
Одни из них были наряжены в самые модные тряпки, что сильно бросалось в глаза, тогда как другие в скромные пиджачки фабрики "Восток". Но было у них одно общее - это форма причёски "А ля Легион" и поэтому со стороны эти скуластые мордовороты были похожи на бандитов, а уже про то, что было в их головах и в душах, мы и догадываться не будем. Приблизительно в это время, т.е. летом 1993 года большой контингент шестого сапёрного полка вернулся домой из Камбоджи, где на протяжении шести месяцев носил голубые каски, и легионер Жорик заработавший в этой командировки много денег под влиянием лекций клуба Модников решил заменить свои зубы на фарфоровые. Как-то Борис встретил его совершенно беззубым, чему очень удивился, но быстро успокоился, когда Жорик поведал ему причину потери всех передних зубов. "Мне их все спилили, и я поехал за деньгами, чтобы их вставить" - смешно прошепелявил он. Через две недели Жорик вернулся в полк опять-таки без зубов и на вопрос Бориса ответил всё так же, шепелявя: "Фарфоровые зубы? Мне их поставили, но потом на дискотеке в Люксембурге мне все зубы и выбили!" До конца службы Жорик проносил железные фиксы, от чего кто-то хотел его назвать "Железной пастью", но эта кличка к нему так и не приклеилась. Правда, наличие железных челюстей не помешало ему встретить на своём пути крутую миллионершу из Люксембурга, но про это позже! Однажды, в командный взвод роты поддержки, где Борис проходил свою службу, продолжая заниматься ремонтом жилых помещений, пришёл новый начальник, шеф Карера - маленького роста, поджарый и очень подвижный мексиканский перчик, который обожал всё красивое. Пошёл слух, что это мексиканский петушок в округе по ночам перетоптал всех красивых курочек, и ему надо было днём, где-то отсыпаться. Идеальным местом оказалась комната Бориса, куда он стал забуриваться сразу же после утреннего построения, когда личный состав роты уходил на разные работы, и чтобы Борис мог его вовремя разбудить, стал его загружать оформительскими заказами. Так ему срочно понадобилось на фасад здания установить новую эмблему роты - диск около метра диаметра, на котором были изображены чёрный бык и пламя Иностранного Легиона. Командиру роты, капитану Дуремару, эта идея тоже пришлась по душе, и они сделали запрос у настоящего художника - резчика по дереву, который, в свою очередь, выставил неподъёмную цену. Борис согласился сделать такую эмблему за две недели и совершенно бесплатно. Конечно, эту работу можно было сделать и за одну неделю, но тогда бы его загрузили другими делами. Как говорится "Не спеши выполнять приказы начальников, ибо их ещё могут и отменить!" Важно было никуда и никогда не спешить, и Борис не спеша сходил в столярную мастерскую, что имелась в полку, где выпилил за пару часов нужные ему заготовки и потом ровно две недели перочинным ножичком выстругивал барельефы, следя за тем, чтобы никто не разбудил крепко спящего шефа Кареру. Начальство было от новой эмблемы в восторге, и неожиданно понадобилось ещё две такие эмблемы, для выезда на манёвры и так, на всякий пожарный случай. Порой, чтобы слегка отдохнуть, он спускался на плац для построения, вокруг которого росли деревья с шелковицей и вкушал эти вкусные ягоды. Часто мимо него гнали куда-то строем легионеров, и кто-то из них мог бросить как камень реплику: "Балбес опять ягоды собирает!" Но формула "Балбес - сам балбес!" ему была не по душе, и он не хотел никому ничего отвечать. Другое дело, если бы ему кто-то такое в лицо сказал, то обидчик мог бы сразу войти своим лицом в контакт с его кулаком, а так пусть бегут себе мимо него эти умные бараны, а он ягодку поест и солнышку в синем небе порадуется. Шеф Карера так был обрадован работами своего подчинённого, что рекомендовал его на стаж капрала досрочно...
Стажировка.
В отличие от Советской Армии, где как говорится "Лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтора" и даже от французского "шлаборского" войска, в Иностранном Легионе чин капрала не был обесценен и подкреплён как с финансовой, так и с моральной стороны. Стать капралом было почётно, и это избавляло от кучи забот, которыми были загружены легионеры первого и второго классов. Поэтому за два месяца в четвёртом учебном полку легионеров, будущих капралов так гоняли, чтобы потом они дорожили этим званием и опасались его потерять. В роте поддержки новость о досрочной номинации легионера Бориса вызвала шквал тихого ропота и шипящего возмущения. Как так? Когда настоящие легионеры, словно барбосы несут службу и в жару, и в холод, эта барская собачка идёт досрочно в "Кастель!" Если честно, кто-то должен был нести службу, хотя от неё нет реальной пользы или выгоды, тогда как за один год отделочных работ Борис, честно трудясь по 3 часа каждые сутки, отремонтировал два этажа с комнатами для личного состава и вот какая ему благодарность от барбосов? Так и хотелось сказать им: "А вы на задних лапках стоять умеете?", но Борис решил просто промолчать, помня истину "Молчание - золото!" В один прекрасный понедельник, пятёрку кандидатов от шестого Сапёрного полка решили основательно подготовить для вступительных тестов, т.е. хорошенько погонять по полосе препятствий. Проблема была в том, что в этом полку не так часто эта самая полоса использовалась по назначению, и под "Жирафом" подразумевалась трёхметровая вышка, на которую надо было легко заскочить, а потом так же легко прыгнуть вниз, в кучу с гравием, что стасовалась со временем до крепкого бетона. Как результат, Борис, прыгнув на неё вывернул себе ступню, но ловко сам себе вставив её на прежнее место, упросил куратора спортивного отдела никуда про этот несчастный случай не докладывать, ибо это было и в его интересах. За неподготовленную полосу, приведшую к увечью легионера, его бы точно начальство по головке не погладило, а так проблему можно будет списать на стаж капрала. Правда, пришлось подобрать себе сапоги на пару размеров больше, чтобы перебинтованная нога могла в них залезть.
И вот полтора года спустя, Борис снова оказался в четвёртом учебном полку Иностранного Легиона, в народе, прозванном "Кастель" и чем-то похожий на русское слово "Костыль". В это время Легион доказывая своё право на жизнь под солнцем в свете его критики в газетах и журналах, за не гуманное отношение к легионерам, стал пробовать новые методы воспитания своих подопечных. Для этого дела были сформированы два учебных взвода, один из которых продолжил учёбу по старой методике - не давать спать, доводить до животного состояния и так далее и тому подобное. Тогда как в другом взводе, его командир - адъютант Мохаммед (настоящий марокканец), как истинный поклонник советского педагога А. Макаренко не в теории, но на практике стал применять нововведения, и его питомцы по ночам спали, а не выли на луну, как это делалось во взводе его конкурента адъютанта Ланчоуса. Через два месяца по результату сдачи экзаменов, начальство должно было дать жизнь новому методу или похоронить его раз и навсегда. Борису несказанно повезло попасть во взвод Мухаммеда и более того, это имя его вообще не стало раздражать, напротив он был искренне возмущён, когда французский Журнал "Шарли" опубликовал карикатуры на тёзку своего командира учебного взвода. К его удивлению Адъютант Мухаммед не стал прогонять своих подопечных по полосе препятствия и ограничился лишь восьмикилометровым забегом и подъёмом по корду без помощи ног. Борис к своему удивлению умудрился пробежать дистанцию не хуже других, и был зачислен на стаж капрала. Учёба во взводе шла по плану, т.е. утренние десяти километровые пробежки в сапогах, стрельбы в тире, изучение новой песни в строю, и только через неделю их погнали на полосу препятствия. Борис струхнул прыгать вниз с жирафа, как положено с разбегу и когда Мохаммед сурово отдал приказ, он коряво, но всё-таки приземлился на здоровую ногу, под смех толпы. И попадись он к Ланчоусу, то сразу же был бы отчислен со стажа, но тут с ним занимался настоящий педагог, который впервые обратил внимание, что его подопечный хромает и вовремя это сделал, потому, как кожа на раздувшейся щиколотке стала местами чернеть. На следующий день Бориса ждало одновременно "Два рапорта капитану" и это было всё равно, что кому-то дают два пожизненных заключения. Выйдя на ковёр к капитану в парадном обмундировании, легионер первого класса ждал отчисления, но на первом рапорте его исполнение приказа "Корявый прыжок с жирафа" ему было приказано ходить на костылях в гипсе целых две недели, а потом красиво прыгнуть с жирафа. И вот теперь, когда все насмешники целых две недели не вылезали из марш-бросков, покалеченного вслед за ними Бориса возили в кузове грузовика, и он по привычке стал готовить настоящий узбекский плов на этот раз для адъютанта Мохаммеда, что гораздо вкуснее, чем марокканский кус-кус!
По истечению двух недель гипс был снят, и Борис легко прыгнул с жирафа разве, что приземлился только на здоровую ногу, и Мохаммед сделал вид, что этого он не заметил. Вот что значит быть настоящим педагогом! Что касается нашего калеке то, благодаря двухнедельной передышке, следующий месяц учёбы показался не таким страшным, как его разрисовывали те, кто уже получил галун капрала, хотя у конкурентов был всё не так гладко. И когда цивилизованные ученики адъютанта Мухаммеда отправлялись спать, то "старообрядцы" под руководством своего дикого идальго ночи напролёт изображали из себя стоя на четвереньках диких собак, которым их хозяин бросает кусок мяса, чем явно пугали местных крестьян. Что касаемо Бориса, то он снова впал в спячку, чтобы хоть как-то отключиться от негативной окружающей среды и в его адрес часто звучала команда "Проснись!" Ничто не вечно под луной и стаж капрала так уже подходил к концу и наконец-то пришёл момент Правды! Два взвода стажёров своими достижениями должны были доказать жизнеспособность той или иной системы обучения. В самом начале соревнования, сразу двум конкурирующим между собой взводам предстоял забег в полном военном снаряжении с автоматом и с десятикилограммовом рюкзаком за плечами. Дистанция забега была в восемь километров и Борис, чтобы хоть как-то поддержать своего Мохаммеда и его педагогический метод, так поднапрягся, что пришёл к финишу третьим, оставив позади себя семьдесят бегунов многие, из которых были парашютистами и вообще всякого рода спецназовцами. Пробежать восемь километров за 39 минут это было выше высшего норматива французских вооружённых сил, где за 40 минут ставили отметку "двадцать из двадцати" и у Мохаммеда реально отвисла челюсть от удивления, что этот вечно-спящий "руцкоф" способен на такие выкрутасы. Но вместо благодарности он на построении взвода разразился проклятиями в адрес Бориса, которого он считал "Нулём в навозе" оказался отъявленным негодяем, потому что использовал стаж капрала только ради собственной выгоды, и Борис вообще не достоин однажды стать сержантом! Об этом он написал в характеристики и поставил отметку за прилежание "три из двадцати", что испортило общий бал, который всё равно оказался не плохим в общем зачёте: "четырнадцать с половиной из двадцати". На учёбе Борис познакомился с Пашей - парашютистом из Корсики, которого судьба занесла во взводе конкурентов к адъютанту Ланчоусу. Парашютист Паша очень подвижный молодой человек в дружеской беседе за кружкой пива поведал, что когда-то в Советской армии отучившись четыре года в Рязанском военном училище, служил командиром парашютного взвода, прошёл Афганистан и был уволен за то, что дал по зубам ударом ноги какому-то генералу.
Да и в Легионе, Паша "парашютист" успел прослужить целых три года на Корсике, и по иронии судьбы попал во взвод к извергу Ланчоусу т.е. своей жизни он собрал всё самое трудное и неприятное. "Не везёт, как не везёт!" - подумалось Борису, и он вспомнил свою забавную учёбу в Хабаровском ВВСУ, за что их курсантов называли "Хвостами" и свою службу в далёком Амурске. Он тогда умудрился в мае 1987 года отправить свой партбилет заказным письмом лично Горбачёву в ЦК КПСС. За этот "подвиг" его могли бы и убить, но вслед за ним из партии вышло как минимум двенадцать человек! Даже его замполит и тот не удержался от такого соблазна. Поэтому его отстранили от личного состава, и в последующие три года он пробыл в должности военного дознавателя практически только раз в месяц ходил в Отряд за зарплатой. Всем было известно, что в своей квартире он, обклеив туалет портретами членов Политбюро, стал называть отхожее место своей Ленинской комнатой. Борис сладко улыбнулся, вспоминая, как его бывшая тёща выскочила из его уборной как ошпаренная с воплем: "Они на меня смотрят!" Пришлось на время, пока "мама" гостила у них, занавесить белыми простынями портреты советских лидеров, произнёс, скорчив скорбную мину, пророческую фразу: "Бог с вами, политические покойники". Благо, что бывшая тёща долго не задержалась в гостях и видимо тому была причина, что она истинная коммунистка, не желала долго находиться в одном помещении с политическими трупами.
Возвращение.
"Кастель" позади, а галун капрала на груди! Последовали поздравления от командира полка полковника с фамилией Кляйн (в переводе с немецкого "Маленький"), что не очень-то подходила для этого добродушного верзилы почти двухметрового роста. В принципе новая жизнь не сильно отличалась от прежней за исключением того, что господину капралу больше не полагалось мыть полы в казарме, да и в заплате была существенная прибавка. Тогда Борис на радостях посвятил легионеру Юрке Гуляеву стих:
Когда я стал капралом
Иностранного Легиона,
То отведал тогда для начала
Местного самогона.
Из деревеньки Коньяк,
И бывший мент из Москвы,
Забив в свои бронхи дури косяк,
Обратился ко мне на "Вы-ы-ы!"
Мармелад уже работал личным шофером капитана Дуремара и каждое утро после сбора окурков легионеры, ожидая команды на построение, снова курили и бросали бычки на тротуар. Появлялся джип капитана Дуремара, и Алекс Уважаемый зычно кричал: "Барин приехал! Шапки долой!" Капитан Дуремар и Мармелад в своём неиссякаемом высокомерии были как братья, и надо было видеть их лоснящиеся от жира физиономии с задранными вверх хищными клювиками. Один знакомый Бориса как-то научил большого белого попугая, расправляя крылья кричать: "Гоша Ор-рё-л! Гоша ор-рё-л!" Это как раз на них очень походило, и когда эти два колобка чинно выкатывались из джипа, то они оба хоть и непроизвольно, но всё же держали пальцы веером, а за спинами у них раскрывались павлиньи хвосты. В общем-то, капитан Дуремар был не плохим человеком и у него даже был роман с женой заместителя по технической части шестого полка команданта Крапо ("Командант" - чин майора во французской армии), что вызвало целый скандал полкового масштаба и видимо поэтому порой он казался сердитым или озабоченным, и каждый вечер засиживался до полуночи, в своём кабинете играя на компьютере в "Морской бой". Тогда как Мармелад, ожидая момента, когда его вызовет капитан, всё это время компостировал Борисовы мозги своими историями, которых у него в запасе было куда больше, чем у легендарного солдата Швейка. Слава Богу, что по весне его и всю их роту поддержки в составе шестого сапёрного полка отправили в Югославию на целых шесть месяцев! В роте остался только Борис и сержант Бандура, которому оставалось до пенсии как раз чуть больше, чем полгода. Когда-то этот двухметровый румынский молодец очень хорошо смотрелся со стороны, но годы службы в канцелярии полка оставили вокруг его талии непомерные отложения жира. Борис чувствовал себя комфортно в тиши пустой казармы, хотя порой тоскливыми вечерами ему стало не хватать лапши Мармелада, которую он умел мастерски развешивать на ушах своих слушателей. Сержант Бандура был хорошим и добродушным человеком, но для поддержания порядка в роте, он каждый раз задёргивал господина капрала своими бессмысленными вызовами на первый этаж к себе в кабинет поболтать. В беседе он задавал ему одни и те же вопросы о погоде в Сибири, о медведях, балалайках и зачем русские много пьют водки, и разбивают об пол много фужеров. Скорее всего, ему тоже было очень скучно, и этот назревший вопрос нуждался в благополучном разрешении. Тогда господин капрал прошёлся по всей казарме, где почти в каждой тумбочке легионера были целые кипы порнографических журналов и собрав их все в кучу, стал подбрасывать в кабинет своего начальника небольшими партиями. Как результат, вызовов стало на порядок меньше, и лишь вечером надо было по-прежнему приносить сержанту жареную курицу и картошку "фри" из солдатского бара.
Мармелад сошёл с ума.
Господин капрал не любил себя мучить вопросом: "Есть ли Бог на небе или нет его там?" Можно в это верить или не верить, но знать такое людям не полагается, но несмотря на это, они словно Фомки Неверующие пытаются найти доказательства божьего бытия в ожидании, когда икона горькими слезами заплачет или миро точить станет. Борису выпало счастье легко ответить для себя на этот вопрос, веками терзающий миллионы не спокойных умов! Так в один из тоскливых вечеров в пустынном легионе, когда от одиночества ощущаешь себя Робинзоном на необитаемом острове, он своими глазами узрел чудесное явление Мармелада, которого привезли в часть в наручниках и при стечении большого количества военной полиции. Да! Бог услышал его молитвы и тот внёс в его жизнь хоть какое то, но разнообразие. Несмотря на то, что Мармелада определили для дальнейшего прохождения службы на полковую гауптвахту, но теперь его можно было видеть каждый день на подстрижке газонов и в других применениях его талантов в области ландшафтного дизайна и всегда в сопровождении военных полицейских. Порой достаточно было просто посмотреть на его забавную рожу, и жизнь уже не казалась такой однообразной. Выждав момент, когда Мармелада охранял один знакомый полицейский, Борис разговорился с ним - отбывающим суровое наказание и услышал от него невероятную историю, в которую сразу трудно было поверить и только по возращению личного состава полка из Югославии, пришло подтверждение того, что на этот раз Мармелад не врал. В свою очередь узник был так отягощён своими думами, что не был так словоохотлив, как раньше и в заключении задал странный вопрос Борису: "Чего ты тут в Легионе всё топчешься? С твоими мутными глазами закосил бы под сумасшедшего и давно бы уже на гражданке отдыхал! Тебе бы точно врачи поверили!" На что последовал ответ: "В отличии от меня, тебе, Толик, и косить не надо! Чего ты тут до сих пор всё ещё траву топчешь?" В отличие от басни И. Крылова "Мартышка и очки", совет Бориса не пропал попусту и в этот же день Мармелад сошёл с ума! Возвращаюсь с ужина господин капрал, заметил толпу полицейских и караульных с автоматами спешащих в сторону гаражей, и последовал за ними. Перед ним предстало забавное зрелище: внедорожник капитана Дуремара, который тот оставил на хранение в полку перед отправкой в Югославию, врубился в бетонный столб, который случайно перебежал ему дорогу. За рулём разбитой машины сидел Мармелад с окровавленным лицом (которое он сам себе расцарапал) и выкрикивал, а если быть точнее, то завывал, что-то нечленораздельное.
Манёвры.
Пришёл день, когда после шестимесячной командировки и целого месяца отпусков личный состав роты вернулся в родную часть и отцы командиры решили устроить своим деткам настоящие манёвры. В это же время в командный взвод был назначен командиром шеф Кампа, который заменил ушедшего на пенсию "Мексиканского перчика" и поэтому, он, ещё не зная расклада вещей, для перевозки вверенных ему подчинённых, назначил Бориса шофером грузовика, а сержанта Бандуру сделал начальником борта, возложив на него всю ответственность за жизнь легионеров. Борис, выполняя полученный приказ, честно сел за штурвал грузовика, тогда как сержант Бандура, удобно разместившись рядом, сказал: "Поехали, и взмахнул рукой!" После чего достал пачку порно-журналов и углубился в изучение содержимого одного из них. На что Борис вежливо спросил его о наличии ремней безопасности, которых, по его мнению, должно быть, как минимум двое, т.е. наподобие Андреевского креста - слева направо и справа налево. На что сержант Бандура даже, не отрываясь от очередной глянцевой страницы журнала, пробурчал в задумчивости: "Не придумывай! Поехали!" Подумать только, Борис на мгновение задумался о судьбе тех людей, что сидели за его спиной и у которых были мамы, папы, а у кого-то и жёны, а может быть и дети, неудачно газанул и рванул сцепление грузовика. И... толстый сержант, встряхнув не только своими жировыми складками в области пояса, но и извилинами головного мозга, сам напросился стать водителем грузовика. Тогда как господин капрал все эти три дня и три ночи, когда они очень часто перемещались, куда-то по гористой местности, был всё время увлечён просмотром порно-журналов, а то и просто мирно подрёмывал рядом. Судя по всему, капитан Дуремар решил выместить злобу на легионерах, т.е. на иностранцах (во французском понимании "Чужаках") один из которых был у него на особом счету, работая личным шофером, посмел разбить его личный "Лэнд Ровер Спорт". Он и Бориса хотел сплавить из командного взвода и только благодаря своим кулинарным способностям, тот удержался на своём тёплом местечке. Подавая кофе капитану, Борис с сожалением смотрел на косолапых легионеров то приходящих в расположение передвижного командного пункта, то снова исчезающих как тени где - то там, вдали за линией горизонта, озарённых нежным светом богини Авроры, а то и в лучах багрового заката. Во время одного из этих маршей имел место случай, когда в одном из взводов был объявлен короткий привал, и в том месте где и присесть было негде, кругом одна грязь жидкая. Ну, народ кое-как пристраивался и кто стал менять мокрые носки, а кто просто покурить решил или сварить себе китайкой лапши быстрого приготовления "Деширак" .
Тогда как Алекс Уважаемый достал из своего рюкзака с завтрака кусок хлеба с пайкой масла и уже над маслом палец занес, дабы его по хлебу размазать. Как тут нависает над ним умильная рожа Жорика с таким жалким выражением как будто он был после допроса в гестапо! Мало того, что он совсем выдохся на марше, так еще и его попа у него трусы скушала и натер он себе очко этими трусами должно быть больше чем опытные легионеры, которые заранее всё смазываю себе промеж ног и ягодиц жирным кремом марки "Нивеа". Короче, неопытный Жорик впился в этот кусок масла своим почти безумным взглядом... " Что, Жорик - кушать охота?" - поинтересовался дружелюбно Алекс Уважаемый и участливо добавил: " Отломить тебе хлебушка?" Но и опомниться не успел, как Жорик, схватил с его хлеба весь кусок масла и, сняв с себя трусы, весь его себе в задницу засунул. После чего он, снова натянув трусы он, просияв блаженно, выдохнул: "У-у-у! Холодненькое!" и даже спасибо не сказал. Потом прозвучала команда: "Подъём" и легионеры пошли дальше, и Уважаемый ещё долго недоумевал: "Ну ладно бы скушал Жорик его масло! А то - себе прямо в попу засунул! В общем, чёрт знает, что такое! Сплошная некультурность! Что касаемся сержанта Бандуры, то он без происшествий, выполнив свою последнюю миссию, через неделю ушёл на пенсию живым и здоровым.
Рассказ Груздя.
В один из тихих вечеров в горах французского "Плато Альбиона" у костра Груздь и поведал о том, что натворил Мармелад во время своего пребывания в осаждённом аэропорту столицы государства Боснии - города Сараево. Капитан Дуремар назначил своего верного шофера Мармелада ответственным за выдачу продуктов на продовольственном складе, т.е. пустил козла в огород охранять капусту или волка заведовать стадом баранов. Стоит вспомнить, что продукты в момент блокады Сараево стоили очень дорого и по вечерам они вместе с Груздем стали выносить понемногу со склада, наладив партнёрские отношения с местными жителями, всегда готовых даже по большой цене, брать всё и сколько не принесут. Парочка работала на два лагеря, не забывая при этом ни сербов, ни противостоящим им боснийцев, обменивая у тех и у других сигареты Мальборо, дурно пахнущие французские сыры и всякую всячину, что в избытке было на складах войск "Голубых касок" на обычные немецкие марки или по бартеру на канистры местной Сливовицы. Лучшую в мире самогонку Сливовицу - чистую как слеза, любили все от рядового легионера до генерала, и она всегда имела спрос среди военных, уставших потреблять пиво и другие лёгкие алкогольные напитки. В один из ночных походов ночью Мармелад со своим грузом наткнулся на адъютанта из технарей, который как раз инспектировал проволочные заграждения аэропорта города Сараево, где "голубые каски" ООН устроили себе штаб-квартиру. Тогда как Груздь стоял на "шухере" и поэтому успел спрятаться за бочки с бензином и со стороны наблюдал сцену, как тщедушный очкарик стал въедливо читать мораль успешному коммерсанту, Мармелад какое-то время даже соглашался с вескими аргументами своего воспитателя, повторял: "Уи, мон аджутатнт! Уи, мон аджутант!", но видимо долго не вытерпев головомойки и перейдя на чисто русский язык со словами "... твою мать!" нанёс мощный удар кулаком в переносицу этому въедливому французику, у которого было слабое зрение и поэтому он всегда носил очки. К сожалению, разбитые стёкла очков врезались тому в глаза, и его пришлось срочно эвакуировать во Францию, и дальнейшая судьба этого бедолаги нам не известна. Что касаемо Мармелада, то он, быстро подставив к столбу ограждения заранее специально сделанную для этого лесенку, перемахнул через проволочные препятствия и скрылся во тьме. В Легионе говорили о том, что он возглавил взвод самообороны боснийцев, применяя к ним неуставные методы взаимоотношений и поэтому со стороны подчинённых стали вестись переговоры о выдаче этого дезертира французской стороне, которые увенчались успехом и изрядно побитые им боснийцы, выдали своего обидчика в обмен на несколько бочек бензина. Где-то через месяц, в расположении войск ООН можно было наблюдать, как четыре боснийца вели Мармелада, обмотанного железной цепью, и судя по их физиономиям можно было понять, что он дался им не легко. До возвращения во Францию, Мармелада держали в клетке, специально сваренной для него из толстых железных прутьев, и для полноты картины ему не хватало маски Ганнибала Лектера - героя американского фильма "Молчание ягнят". По возвращении в шестой полк, он не переставал назвать себя "Сырбом!" (должно быть "сербом") и тогда ещё Борис заметил эту странность в его поведении. И забегая вперёд, чтобы не интриговать читателя, сообщаю о том, что персонал психиатрического отделения марсельского военного госпиталя "Лаверан", смог недолго вытерпеть своего нового постояльца с его пристрастием к росписи белых стен их солидного заведения, из-за отсутствия красок и палитры, при помощи собственных испражнений, и комиссовала его раз и навсегда. Пару лет спустя Борис встретил Мармелада на железнодорожном вокзале города Марселя и тот ещё больше округлившийся на медицинских харчах, увидев свою жертву бросился на Бориса как хищник, что продать ему какое-то девятиэтажное здание, вёл он себя явно неадекватно - видимо всё ещё сказывались медикаменты, которыми его пичкали местные "коновалы". А может он так глубоко вошёл в свою роль, что вряд ли до сих пор до конца вышел из этого образа, застряв в дверном проёме между двумя мирами. В любом случае, тогда не получив от Бориса удовлетворительного ответа, он резко развернулся на сто восемьдесят градусов и одев себе на голову зелёный берет с эмблемой парашютиста, парадным маршем советского десантника двинул в сторону здания вокзала. Люди рассказывали, что где-то в то же время он приехал на шикарном "Вольво" с питерскими номерами в расположение шестого сапёрного полка и бросив пачку иностранной валюту в физиономию Груздя, заявил: "Я крутую бабу за жабры взял!"
Через несколько дней Груздь под впечатлением от успеха своего друга как будто разум помутился и при встрече с легионерами он не здороваясь, стал вытаскивать из воображаемой кобуры воображаемый пистолет, щёлкая предохранителем и передёргивая затвор, наведя воображаемый ствол на свою жертву, произносил: 'Пиф-паф'. После чего убирал оружие и, не попрощавшись, уходил. На лице его поселилась тихая улыбка, а глаза смотрели, в основном, в глубину своего удовлетворённого эго.
Какое-то время для него началась фантастическая жизнь и он оказался выброшенным на берег бурной повседневной жизни в Легионе и о его существовании напоминали только неизменные "пиф-паф", которое каждый раз раздавалось то из его комнаты, а то из столовой. И когда командир его взвода лейтенант Пиаф сообщил Груздю о том, что командир полка приказал отправить его на обследование в психиатрическое отделение военного госпиталя. Как ответ, в мутных глазах Груздя вспыхнул ещё более странный огонёк и он натренированным движением вложил воображаемый пистолет в кобуру и доложил: "Легионер Груздев стрельбу окончил!" Так Груздь тоже сошёл с ума и был направлен в тот же военный госпиталь города Марселя. Конечно, многие легионеры после этого, пытаясь подражать нашим русским сумасшедшим, тыкая пальцем в небо, начинали расстреливать зелёных человечков в НЛО, но быстро были разоблачены специалистами в области психиатрии и волна массового умопомешательства постепенно сошла на нет. Что касаемо Бориса, то, несмотря на то, что ещё с детского сада воспитатели и учителя пытались упечь его в психушку за сумасшедшее острословие в свой адрес, то он даже и не попытался испытать свою судьбу в этом жанре, предпочтя тянуть свою лямку до конца пятилетнего контракта.
Третий путь или знакомство с многодетной матерью.
Где-то в это же время и до того, как Груздь сошёл с ума, он получил письмо из какого-то дома отдыха от Михася, в котором его сослуживец сообщил ему про одну дамочку "Комиссара полиции", с которой он недавно познакомился на дискотеке "Батаклан" под Авиньоном. Именно это случилось в тот самый момент, когда капитан Дуремар гонял свою роту на манёврах по горам туманного плоскогорья плато Альбиона, тогда как Михась отправился восстанавливать своё хрупкое здоровье в один из шикарных домов отдыха и не смог донести до своего сослуживца столь ценную информацию. В письме помимо того, что Михась отлично проводит своё время с шикарной молодой француженкой, так же имелись инструкции для Бориса: "У неё большая хата и поэтому бери за жабры эту комиссаршу себе, будь с ней осторожен, т.е. много ешь и как можно меньше болтай!" Единственно, чего не уточнил Михась, так это где её взять - эту самую комиссаршу!? Благо в этом же походе Груздь поведал ему историю про то, как они с Михасем и с капралом Авезом зависли на днях в "Батаклане" где их сняли две толстые тётки и увезли к себе домой. Идея наиумнейшего и наимудрейшего сразу же запала ему в душу и уже на следующие выходные, по возвращению с манёвров, Борис потягивал виски "Шивас" через соломинку в одном из баров города Авиньона и не торопясь практиковал свой французский со взрослой женщиной лет тридцати пяти, и разница в семь лет его нисколько не смущала. (Продолжение следует). Сразу стало ясно, что ни в какой полиции она не работала, но придумала это для легионеров, дабы держать их в страхе. Её телесные щедроты должно быть уже были воспеты скульптором Фернандо Ботеро в одном из его бессмертных произведений, которыми так обильно утыкано княжество Монако. Из своего богатого опыта Борис знал, что такие женщины если не могут взять добротой, то лаской и непрестанной заботой могут воскресить любого умершего мужика. Тем более, что её скромное трёхэтажное жильё в триста квадратных метров жилой площади, комфортной и удобной мебелью, ему ещё больше пришлись по душе. А когда он, впервые за три года, наварил кастрюлю наваристого борща на косточке, то решил для себя, что никуда отсюда по доброй воле не уйдёт.
Трудно передать всю глубину восторга этой толстушки, назовём её Альда, что неизвестно, отчего она была больше в восторге, то ли от борща, то ли, от чего-то совсем другого. Для упрочнения французско-российской дружбы Борис срочно взял десятидневный отпуск. Одна из подруг пожаловалась как-то Альде о том, что её муж за последний год выполнял свой супружеский долг не больше тридцати раз, на что Альда слегка покраснев, призналась в том, что её любовник - легионер тоже исполнил раз так тридцать свой долг. "Неужели за месяц!?" - предположила явно неудовлетворённая подруга. "Только за последнюю неделю!" - последовал ответ великой скромницы. Быстро наладив общий язык с её детьми, двое из которых были мальчики - близняшки подросткового возраста, а третьей была девочка с очень плохим характером, Борис зажил на славу. И будучи окутанным любовью и вниманием, он назвал это знакомство "Мой третий путь", что отличалось от направлений адептов Бога или Дьявола, т.е. ему не надо было ездить в Люксембург или в Париж, чтобы заманивать в свои сети золотую рыбку или ловить журавля в небе. Тогда как твоё счастье, может быть, ходит буквально прямо перед твоим носом. В последующим легионеры, ставшие на этот "Третий путь", и найдя себе заботливую мамку из местных крестьянок, и выйдя на гражданку, как правило лучше устраивались в жизни. Как-то раз в воскресенье, будучи в карауле Груздь стал докапываться до Бориса с вопросом: "А ты что всё эту толстуху мнёшь?" И каждый раз получив положительный ответ, плевался во все стороны приговаривая: "Толстуху мнёт! Тьфу-тьфу-тьфу!" В это время эта самая толстуха привезла для своего любимого большую корзину, полную клубникой и прочими фруктами, не забыв положить пару бутылочек старинного вина. Усевшись на кровати, Борис стал поедать прекрасные фрукты, что вызвало недоумение в голове Груздя: "Откуда клубника!?" Борис нехотя ответил: "Та самая толстуха привезла", и видя, как Груздь давится своей слюной, пригласил его к столу со словами: "Если тебе твоя женщина сама привезёт в воскресенье, за тридцать километров ведёрко клубники, то будь она даже одноногая и без глаза, то я скажу тебе, Груздь, что ты был прав!" Уже перед демобилизацией один болгарин стал докапываться до Бориса с вопросом: "Сколько у тебя есть денег перед выходом на гражданку?" Борис ответил честно: "Тысяч тридцать... франков!" На что болгарин, ехидно улыбнувшись, сказал: "А у меня в десять раз больше!" "А у тебя женщина есть?!" - многозначительно спросил его Борис и получив отрицательный ответ, подняв указательный палец вверх подытожил: "То-то же!" В последующем этот болгарин, выйдя на гражданку и видя, как быстро улетают его накопленные деньги, вернулся обратно в Легион, и ещё три года спустя накопив ещё деньжат, построил себе дом, где-то на границе с Югославией, в который американцы по ошибке запустили ракету. Ракета эта не взорвалась, но дом всё равно, почему-то просел и нынче является достопримечательностью местной "Пизанской башни".
Стаж "Коммандос".
С назначением шефа Кампа командиром командного взвода роты поддержки, жизнь личного состава резко изменилась и только в худшую сторону. Этот шеф - отмороженный на всю голову француз, из числа так называемых "Пюр э дюр!" ("Кристально чистый и крепкий как... алмаз") будучи настоящим легионером и по совместительству - конченным алкоголиком, всё же умудрился прослужить в Легионе ещё много десятков лет, и стало быть, споил немало несчастных людей, что попадали в его когтистые лапы. Всё что он умел хорошо делать, так это портить жизнь людям и теперь ровно в шесть утра на всю казарму вместо команды "Проснись" раздавался на всю катушку марш парашютистов Иностранного Легиона "Дьяболь марш авэк ну!" (Дьявол идёт с нами) и для Бориса он первое время делал всё, чтобы и ему жизнь мёдом не казалась. В один из прекрасных ноябрьских дней 1995 года, весь личный состав роты был отправлен на стаж "Коммандос", что проходил в расположении одного из самых старинных укрепрайонов французских вооружённых сил близ альпийского городка Куршавель. Шеф Кампа вызвав капрала Бориса к себе в кабинет, торжественно произнёс, что тот прикомандирован к одному из боевых взводов для прохождения этого почётного стажа, чтобы он, как все легионеры, был горд носить значок орла у себя на груди или по крайней мере ему не было бы стыдно в дальнейшем служить в Легионе, не имея этого значка. Утешало лишь то, что по сравнению с подобными стажами в Джибути и Гвиане, этот альпийский стаж будет не таким кошмарным, т.к. его будут проводить инструктора французской армии, а не легионеры, но всё равно бегать три недели по горам под ноябрьскими дождями не предвещало ничего хорошего. На стаже рота боевой поддержки от шестого сапёрного полка проходила этот стаж вместе со сводной французско-немецкой ротой и ротой пехотинцев от США, которые действительно оказались такими шумными, как на киноэкранах фильмов- боевиков. Любое перемещение эти горластые янки делали под всевозможные считалки и прибаутки, но в момент прохождения тех или иных препятствий, например, спуска со скалы по площадкам, как по ступенькам, или ночное скатывание на тросе. Со стороны американцев были случаи отказа от этого испытания, что автоматически приводило к исключению из стажа. В Легионе такого сорта отказы были просто невозможны, и можно было простоять над пропастью, хоть целый день и если надо, то и ночь, но всё равно ты прыгнешь, а если и разобьёшься, то не велика потеря. Один из русских, по фамилии Елисеев, дослужившийся до чина полковника во время Второй Мировой войны, ещё тогда сказал: "В Иностранном Легионе Французской армии легионер-иностранец является существом "без рода и племени". Умрёт ли он, будет ли убит, он вычёркивается из списков "как номер" и только". Но случаев отказа преодолевать препятствия со стороны легионеров не было. Порой слушая или читая красивые россказни в журналах про Иностранный Легион, Борис удивлялся бурной фантазии людей. Но здесь на стаже в горах, сравнивая легионеров с американскими вояками или немецкими, он реально стал свидетелем того, что легионеры смотрятся весьма неплохо и это сравнение невольно польстило его самолюбию. Три недели напролёт шли холодные дожди, и поэтому выполнять задачи в горах было не так - то просто, учитывая тот факт, что не только французские инструкторы компостировали мозги измотанным легионерам, но куда больше добавляли свои же... доморощенные сержанты. Благо, что всему когда-то приходит конец и это стаж должен был закончиться после "подрыва" железнодорожного моста, к которому пришлось пробираться под дождём двое суток, преодолевая горные и водные препятствия, и при этом тащить на себе по очереди несколько двадцатикилограммовых ящиков с взрывчаткой. Уже где-то на подходе к мосту снова заморосил холодный дождь, туман промозглый и такой густой накрыл людей своей белой вуалью, да так, что они превратились в размытые силуэты или в бестелесных призраков. Вдруг, диверсанты как по команде, все как один застыли на месте и неподдельный ужас пронзил их с головы до пят, так в шагах в десяти на обочине из тумана вырисовывается фигура - длинная и тощая, можно сказать костлявая, в белом плаще до пят, капюшон натянут, лица не видно и только длинные локоны седых волос выдают в этом существе старую женщину. К тому же которая к тому же старуха держит в пожелтевших от времени руках настоящую косу. К счастью, она оказалась матерью местного лесничего - в общем, они засветились!
Что несколько смазало общую оценку, но положив эти ящики под опорами моста, и проделав столько же дней на обратное возвращение, они вернулись к себе на базу в старый форт. Это испытание привело его к реальной потере веса на несколько килограммов и Борис в свои тридцать лет, какое-то время выглядел помолодевшим как мальчик. В конце концов, личный состав роты был построен для получения того самого заветного значка с Орлом на фоне горного пейзажа.
Прощай, командирский взвод!
Легионер Борис никогда и никуда не рвался и тем более не старался выслужиться, т.е. говоря простым языком "не рвал себе заднее место". Он лишь старался точно выполнять то, что от него требовали, но не более того и не спеша, ибо уже наблюдал много случаев, когда легионеры, пытаясь выслужиться перед начальством первые пару лет службы, потом впадали в разочарование и просто-напросто дезертировали. Нельзя прыгать в узкой юбке сразу через пять ступенек и невозможно пробежать марафонскую дистанцию на скорости стайера стометрового забега - это он точно знал и никому про это не говорил т.к. в жизни у каждого свой Путь: для одного это может быть каменистая тропа, для другого - скоростная автострада. Цель же у всех одна - добраться до финиша и как говорится в народе "Черепаха может быстрее зайца прийти к финишу!" Вообще-то Борис любил ездить на любых марках машин от медленной ( времён второй мировой) до скоростной, от легковой до бронированной, но всегда в на пассажирском месте в качестве старшего кабины. Как-то раз, один знакомый сержант из канцелярии командира роты дал ему тайно прочитать характеристику, которую написал на него один из его бывших непосредственных начальников из целой дюжины, которых он повидал за четыре года службы в одном и том же командном взводе: "Легионер Борис - служит без шума и стало быть без наказаний, не инициативный, но исполнительный и вообще ничего не ясно, что скрывается за его бетонной маской лица с замороженными голубыми глазами". "Гестапо" Легиона узнав, что Борис проживает где-то в соседнем городке, куда его увозит три раза в неделю на дорогой машине, какая-то женщина, сделал запрос на него в мэрию городка, на пример незаконного снятия в наём жилья для проживания. Ответ господина мэра этого городка их явно озадачил: "Легионер Борис проживает на вилле общей площадью в триста квадратных метров". В далёком прошлом бывали случаи, когда в Легионе служили очень богатые и даже знатные особы со всего мира и когда один французский генерал, инспектирующий Иностранный Легион, спросил одного рядового легионера: "Кем вы были до службы здесь?", то получил ответ: "Генералом, мой генерал!" Возможно, стоит вспомнить приёмного сына писателя А.М. Горького, Зиновия Алексеевича Пешкова, дослужившегося здесь до чина многозвёздного генерала и пообещавшему своему младшему братику Якову Свердлову: "Повесить его сразу же после Ленина, за то, что они сделали с Россией".
В любом случае шеф Кампа и капитан Дуремар, получив от Гестапо такую информацию, решили срочно избавиться от Бориса и не нашли ничего лучшего, как отправить его на два года в Гвиану и вызвав его на ковёр, предложили ему как можно скорее туда отправиться. Впервые голубые глаза на бетонной маске слегка оживились, и злодеи получили ответ: "До конца контракта мне осталось всего служить один год!" Тогда капитан Дуремар предложил срочно подписать ещё один контракт на три года и топать дальше по этапу в места, столь отдалённые, коими является французская Гвиана, но снова получили ответ: "Когда дослужу свои пять лет, тогда и подумаю о подписании нового контракта". Этот ответ буквально вывел командиры роты из себя и он, угрожая гауптвахтой приказал либо топать в Гвиану, либо подписать "Отказ от дальнейшего подписания новых контрактов", что непокорный капрал без капли сомнения и сделал. Выйдя на улицу, Борис перевёл дух и в это время из казармы выскочил Юрка Гуляев и с выражением истерической радости сообщил, что подписал дополнительный контракт на три года и двухлетнюю поездку в Гвиану. Начальство второй роты так же устав от умника Михася, направило его тоже в Гвиану, где они с Юркой Гуляевым вместе проходили в болотах стаж "Коммандос". Со слов Михася, Юрка Гуляев, демонстрируя свои качества "супер - милиционера", с разбега так неудачно прыгнул, что оставил своим телом глубокий оттиск на толстенном бревне, но, слава Богу, его откачали. Придя в себя, он чтобы хоть как-то расслабиться, пошёл в полковой бордель, который располагался прямо в расположении третьего полка Иностранного Легиона. Там он, случайно запутавшись, совершил половое соитие не натуральной форме с известной в полку служительницей древнейшей профессии и без её на то особого разрешения. В результате чего, разгневанная девушка вызвала военную полицию и в тот самый момент, когда Юрик в кругу своих сослуживцах публично раскаивался за свои прежние ошибки и грехи его и взяли под белые руки слуги порядка и сопроводили на полковую "Губу". Видимо содеянное его долго угнетало и потому, ударившись головой о бревно, он очнулся другим человеком. Ньютону упало яблоко на голову, а Юрка сам упал своим телом на баобаб и это подтолкнуло его раскаяться в содеянном. Оказалось, что после того как он выпроводил свою законную супругу с дочкой из Авиньон обратно в Москву, он имел на протяжении целой ночи насильственную связь со своей родной племянницей, которая привезла своему дяде в Авиньон подарки от родственников. Под конец своего рассказа Юрка так и сказал: "Стыдно мне до сих пор, что я старый козёл драл её такую сладкую, всю ночь на пролёт, как когда-то в далёкие мои годы молодые!" Как говорится, и в обоих случаях его "Чёрт попутал!" И лишь через несколько дней до командира 3-го полка за обедом кто-то донёс о ненатуральной форме изнасилования проститутки в борделе. Это рассказ настолько рассмешил бравого полковника, что тот, немедленно помиловав Юрку, отправил его продолжать стаж "Коммандос".
Японцы.
Почти в этот же день под вечер, сержант - инструктор японской национальности попросил Юрку спеть его любимую песню "Катюша", в которой "Расцветали яблони и груши", но снова демонстрируя свою гордыню, он дал этому японской обезьяне свой категорический отказ. В ответ этот любитель русских песен предложил Юрке вырыть при помощи простой сапёрной лопатки в земле яму в виде куба размером " два на два и ещё раз на два метра" итого восемь метров кубических грунта, чтобы тот знал, как отказываться от не исполнения любимой песни господина сержанта. Маленький и дохленький Юрка копал эту яму целых два дня и после выполнения задания, японец чётко замерил грани куба и приказал Юрке зарыть эту яму. Причём сделать так, как будто этой ямы вообще не было. Под этим подразумевалось, что землю надо было утрамбовать своим телом, которое уже потеряло на рытье несколько кило живого веса, на это ушло ещё два дня. За это время, пока он размеренно прыгая, утрамбовывал грунт, думаю, что не раз про себя спел "Калинку-малинку" и ещё неоднократно вспоминал свои "Подмосковные вечера" Ох, уж эти японцы! В соседней роте служил ещё один такой японец, в прошлом настоящий якудза - о чём свидетельствовали его татуировки на всём теле, вплоть до локтей и колен. Его почему-то стал прессовать сержант-поляк и этот самый якудза в ответ, при помощи опасной бритвы с особой тщательностью разрисовал лицо этого сержанта в английскую клетку, после чего испарился, словно ниндзя в беззвёздной ночи. Видимо только поэтому, разумные сержанты старались не сильно доставать легионеров, ибо не знаешь точно, что у того может быть где-то там за душой. Коль речь зашла о японцах - этой технически развитой нации живущей до сих пор в традициях своего средневековья, то мне известен случай, когда один японец пострадал за свою страсть к изучению истории. Дело было так: В те времена легионеры обычно проводили свои скучные вечера в баре легионеров за бутылкой или за целым ящиком пива Хайнекен или Кроненбургер. В одном углу можно было услышать придурковатых англичан, отличительной чертой которых были очень шумные посиделки, тогда как в другом можно было увидеть тихих японцев коих в Легионе не так уж много и было. Однажды к японцам за столик подсел Мармелад и поговорив с ними о японских женщинах, о внешней политике касательно Курильских островов, он перейдя на историю спросил японца: "А вы почто нашего Серёгу Лазо сожгли живьём в печке паровоза?" Так уж получилось, что один из японцев знал про эту древнюю историю-миф времён Гражданской войны и ответил: "Мы его не жгли, а просто поймали как террориста и выдали белогвардейцам!" Мармелада этот ответ только раззадорил и он, вспыхнув от гнева, заявил: " А он вам, что заяц был, чтобы его ловить!" После чего набросился с кулаками на бедного японца прадед, которого видимо и участвовал когда то в поимке Сергея Лазо. Как результат, они оба- Мармелад и всезнающий японец получили каждый по десять суток ареста на местной "Гауптвахте". Проникнувшись до глубины своей души всем случившимся, Борис сочинил великий стих:
Живут трудяги-японцы
В далёкой от нас Японии,
Там где рождается солнце
В звуках дивной симфонии,
И где гейши своих самураев,
В постелях подчас утомляя,
Им на дорогу душистого чая
С улыбками любя предлагают...
И море у них там Японское,
Продукция "Мэйд ин Джапон",
Закралось желание скользкое
Посетить в Хиросиме притон!
Но лишь покорив Футзияму
Жестоким ветрам на всем зло,
Я корить их больше не стану
За то, что сожгли... Лазо!
Что касаемо других случаев неуставных отношений, то Борис был знаком с легионером из французов по фамилии Картье который был круглым сиротой. Его приняли в семнадцатилетнем возрасте в Легион и после двух лет службы в шестом сапёрном полку его отправили, как француза на остров Таити, где Иностранный Легион обслуживал приготовление к ядерным испытаниям на острове Муруроа. Там его, как молодого легионера, стал доставать сержант - турок и тогда, совсем отчаявшись, легионер Картье выйдя из себя "как тот ёжик из тумана, вынув ножик из кармана", сказал турку: "Не подходи! Буду резать, буду бить!". Но турок (на то он и турок) не поверив известной считалке, подошёл к нему и получил удар ножом прямо в сердце! Через пару лет Борис, встретив бывшего сослуживца Картье на платформе железнодорожного вокзала города Марселя, очень удивился, ибо он уже был наслышан о случившемся. На что Картье - всегда улыбающийся французик поведал ему о том, что командование посчитало турка - самоубийцей, а ему самому было приказано военным судом прослужить в Легионе полных пятнадцать лет без права награждения орденами и медалями. Это был единственный случай "самоубийства", о котором Борис услышал за пять лет своей службе в Легионе. Всего за это время, Борис стал свидетелем похорон трёх легионеров. Один из них погиб в Камбодже на грузовике, что свалился в бездну, а второй легионер, из альпийской роты, съехал с разбитой дороги в канаву на бронетранспортёре и был расплющен в лепёшку. Про третий случай мы хотим рассказать отдельно, т.к. он не был потерей в бою. При жизни про этого капрала шефа ходили легенды и его называли "Корейко", как тайного миллионера из романа Ильфа и Петрова "Золотой телёнок", потому что он якобы скопил за восемнадцать лет своей службы миллион франков (150000 долларов США). Но это не мешало ему быть хорошим легионером, и он так спешил на последнее в своей службе построение, что на всей скорости протаранил перебегавший ему дорогу старый платан. Но хватит о грустном!
Музыканты из Мариинки.
Однажды в город Оранж, что по соседству с городком, в котором проживал Борис, приехала на гастроли в полном составе труппа Мариинского театра из Санкт-Петербурга, пожелавшая дать пару опер и столько же балетов в самом древнем театре эпохи Римской античной империи. Бедный Борис и не мечтал увидеть балеты "Лебединое озеро" П. И. Чайковского и "Ромео и Джульетта" С. С. Прокофьева, а также насладиться оперой "Борис Годунов" М. Мусоргского, так как посещение этих постановок только для него одного стоили бы ему целой зарплаты. Но судьба была и на этот раз благосклонна к нему и когда они с Альдой раз в неделю загружались продуктами в Супермаркете, Борис услышал русскую речь. Три русских мужика пересчитывали жалкие сантимы, чтобы купить килограмм груш и при этом грубо ругались, поминая "добрым" словом этих ужасных капиталистов - эксплуататоров. Борис подошёл к ним и сказал просто: "Поехали мужики бухнем и закусим тем, что Бог послал!" А бог послал им в этот вечер ножку барана, запечённого на вертеле, овощи -фрукты и пятилитровый бочонок местного красного вина "Шато нофь дю Пап". Эти мужики оказались музыкантами того самого Мариинского театра, и чтобы хоть как-то от всей души отблагодарить гостеприимных хозяев, дали им свои пропускные бейджики труппы Мариинского театра и стало быть его пухлая Альда могла сойти за оперную диву, тогда как её спутник за артиста балета. По такому прекрасному случаю, Борис решил пригласить на балет Алекса Уважаемого, а также был дан шикарный ужин. Как всегда, они много ели и вкусно пили на просторной террасе большого дома, и заботливая хозяйка прислуживала им. Уважаемый, как-то странно посмотрев на гостеприимного хозяина, неожиданно заявил, что видит перед собой совершенно другого человека и пояснил, что никогда не видел Бориса таким счастливым и улыбающимся. На что Борис отшутился, что вынужден исполнять роль двуликого Януса и в Легионе его ничто не радует, тогда, как здесь его ждёт настоящая жизнь. А потом они поехали в театр эпохи императора Нерона, рассчитанного на девять тысяч зрителей, и где триста артистов и музыкантов представили невероятное шоу. Борис никогда не думал, что балет и особенно "Лебединое озеро" - это так красиво! Особенно по душе ему пришлась сцена на берегу озера, где внезапно появляются друзья Зигфрида, а вскоре и он сам собственной персоной. Они видят стаю лебедей и уже готовы начать охоту, но птицы почуяв неладное, убегают в кусты и в это самое время из развалины часовни, которая освещается волшебным светом, выплывает прекрасная Одетта. Она умоляет принца не стрелять в белых лебедей и рассказывает ему печальную повесть своей жизни, что волей злого гения она и ее подруги превращены в птиц. Но по ночам они могут принимать человече-ский облик, и чары злого гения разрушит лишь тот, кто полюбит её безза-ветной и вечной любовью, всегда готовой на жертвы. Естественно, что прекрасный принц был очарован красотой Одетты, с ужасом думает о том, что мог убить её, когда она была в образе лебедя. Над часовней зловещей тенью пролетает мрачный филин. И Борис, на время, забыв про всё на свете и потрясённый этим захватывающим зрелищем, чуть было не крикнул: "Девочки, заберите меня домой!"
Стройка века!
Прежде чем избавиться от непокорного капрала, командование роты отправило его строить дом для легионеров в курортном местечке Ла Сьота, известного всему миру своим первым в истории короткометражным фильмом "Прибытие поезда на вокзал Ла Сьота" показанного в 1896 году братьями Люмьер и в нашем фильме "Человек с бульвара Капуцинов". Как раз неподалёку от этого исторического места и располагался центр для реабилитации бывших легионеров, попавших в затруднительные обстоятельства. Этот центр, представлял из себя, шикарный трёхэтажный отель с комфортными номерами на две койки, а также при нём была хорошая столовая, где подавали вкусные обеды и ужины под отличное вино, произведённое пенсионерами в одном из многочисленных имений Иностранного Легиона. По другую сторону дороги, в тенистом парке, стояла старая развалина, бывшая во времена второй мировой войны казармой для фашистских моряков, а после центром содержания евреев, эмигрирующих в Палестину. Именно из неё по задумке командования Легиона, сборная бригада из семи легионеров должна была сделать конфетку в виде четырёх однокомнатных и одной пятикомнатной квартир для приёма семей офицерского состава, прибывающих из заморских командировок. Характерной чертой этой стройки был приказ генерала: "Сержантов не посылать!" Это значило то, что возглавь эту бригаду хотя бы один сержант, то тогда стройка бы не сдвинулась ни на шаг или могла бы годами "продвигаться" строевым маршем на месте. Помимо Легионеров-строителей, в курортном центре проживали несколько бичей, которые когда-то честно отслужили свой контракт. Теперь их судьбой занимался целый штат попечителей из штабного полка и всем этим хозяйством заведовал один лишь Адъютант (по-нашему "прапорщик") обожавший, в свои сорок лет забеги на длинные дистанции. Поэтому рабочий день бригады был построен простым образом - подъём в семь утра и сразу же после завтрака забег на десятикилометровую дистанцию, потом второй завтрак и работа до шести вечера с двухчасовым перерывом на обед, далее - ужин с вином и свободное время, то есть это была хорошая гражданская жизнь. На выходные в пятницу и до понедельника Борис уезжал к себе домой, где его "как тузик грелку" рвала на части любвеобильная толстушка. В общем, на протяжении целого полугодия, он снова купался, как сыр в масле. Особенно ему по душе пришлись пробежки вдоль берега моря, когда его бескрайний и совершенно необъятный горизонт никогда не надоедали ему, как, впрочем, и само Средиземное море, которое всегда бывало разным. В один день оно спокойное и тихое, словно приятная женщина и нет ничего ласковее её лёгкой волны, но когда дует сильный ветер, то его величественные волны бьются о скалы с силой зверя, но во всех своих проявления море было всегда прекрасно. Борису доверили работать на отбойном молотке с мотором, и он как пулемётчик, ловко научился при помощи этой "зверь- машины" с первого захода выбивать в кирпичных стенах большие оконные проёмы, а потом понадобилось пробить в скальном грунте стометровую траншею для канализации и так далее. За эти полгода непрестанных тренировок вдоль берега моря и на отбойном молотке, он, сбросив несколько килограммов живого веса разбегался так, что по возвращению в полк, в ежегодном забеге по пересечённой местности поднялся с обычного для него сотого, сразу до восьмого места. Далее его ждал предпоследний в его службе сорокадневный отпуск, который он по привычке проводил вместе со своей французской семьёй в курортных местах под Андоррой, где вершины одних гор громоздятся друг на друга и на горизонте видны только их очертания, как будто призраки встают на фоне бескрайней небесной дали. Особенно приятно было созерцать эти красоты вечного творения природы, под стаканчик местного вина, закусывая спелыми фруктами и ожидая момента, когда своими острыми клыками, наконец-то, вкусишь хорошо прожаренную и нежнейшую мякоть молоденького барашка.
Второй визит сестрёнки Леночки.
Ровно за год до выхода на свободу, сестрёнка Леночка снова навестила братца Бориску и на этот раз с долгосрочным родственным визитом. Благо, что до конца его отпуска оставалось ещё целых две недели. Сестрёнка Леночка как всегда благоухала, словно майская роза и её умение воспеть своего собеседника так подействовало на Альду, что та видимо за всё время, пока Леночка гостила у неё, не спускалась с седьмых небес. До этого был ещё и приезд матушки Бориса, о котором особенно нечего сказать, ибо за всё время её пребывания она, как деятельная натура, по полной программе загрузила своего сына ремонтом трёхэтажного дома. А также закормила Альду и её детишек пирожками с капустой и с мясом, фаршированными блинами с печёнкой, что навсегда оставила о себе кучу приятных воспоминаний. А теперь ещё и этот приезд сестрёнки с её чарами, вскружившими не одну голову. Через несколько дней на встречу с Леночкой подкатил самолётом поляк Войцек с Канарских островов, где он промышлял стройкой на местных виллах. Это тот самый поляк, что сделал приглашение для Бориса и стало быть, благодаря которому вообще возможно всё это повествование. Войцек прилетел не один, а с огромной спортивной сумкой, заполненной бутылками с алкоголем различной крепости и многоплановой вкусовой гаммой. Сразу было видно, что приехал настоящий поляк! Каждое утро Леночка готовила с Войцеком настоящий ирландский кофе, что делается на базе ста граммов виски и сверху розочкой покрывается из взбитых сливок "Шатильи". В течение всего дня они потягивали, не спеша джин с тоником или без, на обед пробовали тяжёлые вина местного производства, а потом поднимаясь на третий этаж, брали с собой и бутылку джина, и литр тоника. По вечерам всё как у французов, начиналось аперитивом и заканчивалось рюмочкой пикантного дижестива в виде коньяка или арманьяка, но лучше всего шёл пятидесятиградусный ликёр "Мари Бризард". И вот в один из таких замечательных вечеров за рюмочкой конька, Леночка рассказала о том, что мужики в России - это "сплошная пьянь, тогда как женщины умницы и красотки". Потом она вдруг вспомнила, что её подруга Ветка как-то выпила бутылку тёплой водки и на вопрос: "Почему тёплой?", она, особо не задумываясь, ответила: "На то, чтобы остудить, у неё времени не было!" А потом сестрёнка стала рассказывать Альде, что той круто повезло в лице Бориса встретить не пьющего мужика и к тому же спортсмена. Конечно, всё это было приятно слушать, но Борис спросил: "Сестрёнка, судя по тому, что все винные запасы Войцека давно закончились и уже моему бару приходит конец, и если женщины в России почти не пьющие, то сколько тогда потребляют за один раз мужики? Последовал ответ: "Мужики пьют вёдрами!"
После двух недель Леночка, сказав, что тут в деревне скукотища её достала и она за свой счёт повезла Войцека в Испанию, ибо хитрый поляк специально положил на свою банковскую карту очень мало денег. Всё это время поляк предлагал Леночке ехать с ним на Канары, где бы она могла работать официанткой в баре, что её оскорбило до глубины души. А сама ровно через полгода, по весне атаковала Москву, а позже и Лондон, где стала своего рода "Ударником капиталистического труда". Что же касается Войцека, то Борис, подав ему на дорожку купюру в 500 франков, проводил со словами великой благодарности за визит, до аэропорта города Марселя и с тех пор об этом расчётливом островитянине ничего не слышал.
Французская армия.
Пришёл сентябрь 1995 года, и Борис был направлен на учёбу во французскую национальную школу ядерной и химической защиты, где ему предстояло наряду с другими военнослужащими всех родов и войск французской армии пройти этот почётный стаж, после которого его ждало тёплое местечко в бункере, где хранились противогазы и огнетушители. Эта школа располагалась в городе Кан, что на берегу Ламанша и именно в том самом месте, где в 1944 году союзники брали крутые берега, прежде чем двинуть на Берлин. Для него было ясно, что такой жирный стаж он никак не должен быть провален и вообще, это было просто чудо, что его туда направили! Обычно, после таких стажей капрал должен был служить, как минимум ещё три года, чтобы отработать потраченные на него деньги. И вот снова он на целый месяц покинул Легион, чтобы провести его среди милых и добрых французских солдатиков, которые со стороны смотрятся просто как дети, и это, не смотря на их совершеннолетие. Что не говори, но хорошее бытие, как правило, формирует хорошие характеры, и сравнивая французиков с русскими сверстниками из стройбата, невольно напрашивается сравнение неба и с глубоким подземельем. Несколько раз ему доводилось учиться во французских войсках на разные специальности, даже на бульдозериста и поэтому он понимал причину того, что немецких эсэсовцев называли французов презрительно "шлаборами" т.е. вислоухими собаками и это не только за их длиннополые береты. Французы в возрасте до двадцати пяти лет в общей массе своей на столько добры и беспомощны, что про них фактически ничего дурного и стало быть забавного не напишешь, ибо как полагал великий классик: "Счастливые люди одинаковы - они скучны и неинтересны, и даже посредственны, тогда как несчастные люди несчастливы по-разному и это куда интересней!" Поэтому, что можно написать про учёбу во французской армии? В принципе, ничего особенного! Разве что, в отличие от Иностранного Легиона во французской армии, кроме свежих булок подают ещё и пирожные нескольких видов и уже в пятницу после обеда все солдатики - шлаборчики разъезжаются по своим домам, где их ждут тёплые ванны и чашечка кофе. И настолько в этой армии им живётся хорошо, что порой становится просто противно и за державу нашу обидно. Конечно, для настоящей войны такая армия вообще никуда не годилась и замена её на профессионалов это уже хоть и маломальское, но всё-таки решение проблемы. Поэтому месяц среди милых французиков пролетел быстрее, чем один день и капрал Иностранного Легиона успешно изучив материальную часть средств защиты от ядерного их химического заражения, вернулся к себе в шестой полк. Там он немедленно был переведён в командирскую роту, в которую входили секретари, автомеханики, строители, повара и медицинские братья, а также и парикмахер Жорик. Фактически все поварские и лакейские должности к тому времени были заняты русскими - от Сани Карягина, что заведовал выдачей продуктов питания со склада, до Клочкина, стоящего на раздаче и поэтому всегда были на ужин и фаршированные поросята, и сыры под вино, и шампанское. В отличие от предыдущего места службы были свои недостатки, так как в этой роте почти все легионеры носили капральские галуны, и поэтому приходилось иногда мыть полы в коридоре и делить комнату с несколькими людьми. Но как положительное было то, что сразу после утренней пробежки Борис уходил в свой бункер, куда был свободный доступ только для его сержанта и одного из заместителей командира полка, которого Борис вживую в бункере так ни разу не увидел. К тому времени Алекс Уважаемый уже работал поваром на кухне и даже победил на каком-то всеармейском конкурсе поваров, он также весьма преуспел в руководстве своего кружка "Модная одежда" и его комната, где проводились все совещания, была как раз напротив той, где поселился Борис. На протяжении трёх последних лет русские легионеры не переставали атаковать Люксембург, расходуя на это все свои заработанные деньги. Максимум на что они оказались способны, так это переспать несколько раз с русскими девчатами, да и то... по дорогой цене. Кое-кто из них привёз своих женщин из России, которых прятали на съёмных квартирах, лишая себя последнего сантима на мелкие радости. К этим "тайно женатым", примкнул и бывший легавый из Москвы, Юрка Гуляев. Он поселил свою жену с дочерью в Авиньоне и финансировал их, экономя буквально на всём, и только теперь Борису стало понятным его истерическое проявление радости, когда он с такой лёгкостью подписал себе ещё три года по новому контракту, и два года каторжной службы в Гвиане. Позже выяснилось, что Юркина жена успела завести роман с сыном хозяйки из русского ресторана "Бабушка" и поэтому она совершенно охладела к своему законному мужу. В один из дней Борис со своей "мамой" Альдой навестили Юрку в его квартире, где застали толпу русских, опустошающих содержимое большого количества бутылок. Юркина жена бледная как смерть, подавала им варёную картошку с жареной капустой и бегала в лавку за очередной порцией водки. По какому такому случаю, этот жмот устроил такой сабантуй, Борис узнал от его жены - она чуть ли, не падая в обморок, призналась, что завтра вылетает навсегда с дочерью в Москву и Юра напоследок приказал ей молча подавать на пиру, что был устроен в честь её отлёта на Родину, иначе он вообще денег на дорогу не даст. Быть может, Юркина жена была не права, устраивая шашни с кем-то на стороне, но то, как поступил с ней этот бывший легавый, было высшей формой изощрённого садизма. В последующем он закончил заочно школу частных детективов в Брюсселе и стал работать в области шпионажа. Несколько лет спустя, проживая в Ницце, Борис случайно наткнулся на статью в местной газете, где хозяин какой-то сыскной конторы, рассказывая явно про Юрку, похвалился тем, что благодаря этому русскому специалисту, им удалось выявить крупное предприятие министерства Обороны России, которое кинуло французские фирмы на много миллионов "бакинских" рублей. Как говорится: "Сколько легавого не корми, он всё равно в МУР смотрит!" Как сложилась в настоящее время его судьба - нам неизвестно, надеемся на то, что он до сих пор жив и здоров! Что касаемо Алекса Уважаемого и Жорика, то после того, как Мармелад с Груздём съехали с катушек, они стали разрабатывать свой особый план, чтобы, выйдя из Легиона, обязательно устроиться в Люксембурге при богатых "Спичках" - так "Модники" называли худеньких девочек, с которыми они мечтали завести отношения, но об этом позже.
Последний год службы.
В ноябре 1995 года шестой полк полным составом был снова отправлен в Югославию, и Борис остался один одинёшенек в своём бункере, тем более, что никакой ядерной или химической войной в мире и не пахло. Михась и Юрка улетели в Гвиану, Мармелад и Груздь тоже как в воду канули, и приходилось довольствоваться общением с Клочкиным, который всегда позволял Борису в столовой брать несколько порций десерта. После того как сестрёнка Леночка благополучно улетела домой, он понял, что ему скоро придёт черёд выходить на гражданку, тогда как ни перспектив на будущее, ни отложенных на чёрный день денег у него не было. В то же время дети Альды росли как на дрожжах, и её, казалось бы, большой дом, становился для него всё теснее и теснее и поэтому он, как бы упав на дно, стал готовиться к дембелю.
Где-то под новый год от Михася пришло письмо, в котором он радостно сообщил, что избежал "счастья" лазить по джунглям в облаках малярийных комаров с мачете в руках и ловить там местных контрабандистов, и в настоящее время он занят на охране французского космодрома в местечке "Куру". В любом случае Борис ещё раз убедился в том, что может быть, он меньше других веселился, но зато и меньше других пострадал, чему был несказанно рад. В полку осталось несколько русских из числа "богоискателей", но Борис даже не пытался наладить общение с ними, пока однажды в легионерской столовой он случайно не услышал, как Клочкин, брызгая слюной, в чём-то резво убеждал этих русских и как бы подводя итоги, громко сказал: "Да вы не хрена о нём не знаете! Вы тут в казарме паритесь, а он живёт здесь как паша, тогда как вы по церквям шастаете, словно шакалы в поиске ошмётков! Вы бы вместо того, чтобы Борьку ругать, записывали бы всё, что он иногда вам говорит и по вечерам вместо Библии, его изречения бы расшифровывали!" Чего - чего, но Борис никогда от Клочкина такого красноречия не слыхивал и даже не мог предположить его столь высокий уровень красноречия. Год спустя, Клочкин был вынужден демобилизоваться, так как на стаже капрала вместо того, чтобы строго выполнять приказы командиров и начальников, он однажды взял одного из них за грудки, да так, что, сержантик чуть в штаны не наделал... Не зная куда пойти и кому отдаться, Клочкин пробрался обратно в полк и целых две недели ночевал в своей казарме, пока на него не донесли. По этому случаю в полку была объявлена военная тревога - подумать только, гражданское лицо проживает на территории воинской части! Но будучи вовремя предупреждённым, Клочкин, ловко перепрыгнул через забор и скрылся в ночи. Тут-то он и вспомнил про "Третий путь" и вскоре встретив взрослую француженку, неплохо устроился где- то в городе Леоне вышибалой на дискотеке, даже смог скопить себе и на Ролекс, и на голливудскую улыбку с инкрустированным в зуб брюликом, и на Кадиллак, пусть и не последней модели. В начале февраля 1996 года, Альда сказала своему милому мальчику о том, что ему самое время задуматься о собственном жилье, ведь скоро ему предстоит покинуть Легион и что она уже подыскала для него развалюху и не за очень дорого. Естественно, что Борис весьма удивился такой новости и насторожился, ибо такого поворота событий он не ожидал, но собрав всю свою волю в кулак подумал: "Быть может это не самое плохое решение, а то её детишки скоро вынесут меня вперёд ногами, как Паниковского, и предадут земле!" В любом случае хоть и в старом, но всё же в своём доме можно будет неплохо жить на пособие по безработице, которое ему будут выплачивать в течении трёх последующих лет. Толстуха Альда, вовремя спохватившись, стала слёзно заверять его в своей любви до гробовой доски, но как говорится: "Поезд ушёл!" и её "мальчик", сразу же повзрослев, стал иначе смотреть на мир. Ему совершенно не хотелось выяснять отношения и вспомнив великие слова классика: "Конспирация, батенька, и ещё раз конспирация", он, улыбнувшись, заверил очень испуганную женщину в своей симпатии к ней. Как ни странно, но порывшись у себя в шкафу по карманам, он наскрёб где-то сорок тысяч франков (около 7000 долларов), которых как раз хватило на покупку трёхэтажной развалины, общей жилой площадью в 80 квадратных метров и эта развалина находилась в старом городишке, обнесённого со всех сторон башнями и стеной времён средневековья, кстати, совсем недалеко от дома Альды, где он оставил целых три года своей жизни. Теперь ему стали намекать, что жизнь Альды и её детишек явно пошла в гору, и, стало быть, они в нём уже особо и не нуждались. Благо, что Борис уже имел не плохой опыт реконструкции старых зданий, и закрывшись от всего мира в своём бункере, он стал чертить план перестройки своего дома и рыться по каталогам, чтобы составить точную смету вынужденных расходов. К этому времени в бункере скопилось огромное количество всякой корреспонденции для его начальника, который уехал за деньгами в Сараево, и наш бравый легионер отнёс всю эту большую охапку конвертов в штаб полка, где два адъютанта (прапорщики) парили свои репы прямо на рабочем месте. Один из них оторвав на время своё лицо от своего стола, строго спросил капрала о том, чем тот вообще занимается? На что Борис, приняв стойку "смирно", бойко отрапортовал: "Служу Франции и Легиону!" Но адъютант слегка разозлившись крикнул: "Я хочу знать правду!" И Борис был вынужден признаться, что в настоящее время он занят проектом своего будущего дома. На что адъютант, слегка повеселев, но таким же строгим голосом рявкнул: "Вот, иди и занимайся своим проектом, а сюда, чтобы больше ни ногой!" Капрал Борис, снова приняв стойку смирно, гаркнул: "Авзор!" ("Так точно!") И выйдя строевым маршем вон из кабинета, больше туда никогда не заходил. Чуть позже по весне, он, взяв на месяц отпуск, недолго думая завалил фасад своего старого домика - и это в историческом районе, без какого-либо разрешения местной мэрии, что вызвало настоящий переполох в его французской семье. Французы всегда были законопослушными, потому были в шоке от его действий, но ничего не могли поделать с этим безумным русским, который уже в июле месяце, благодаря ошибке полкового писаря, снова взял месячный отпуск.
Часть 3. "Жизнь на гражданке"
Весь июль месяц на страшном солнцепёке, он восстанавливал фасад своего дома без строительных лесов, используя варварские методы подъёма тяжёлых камней на высоту, чем очень удивлял пугливых французов, и работники мэрии решили с ним не спорить. Часто можно было со стороны наблюдать сцену, когда безумный строитель карабкался по прогнувшейся длинной лестнице с камнем на плече на уровень третьего этажа, тогда как внизу на крылечке соседнего дома сидела толстая Альда и тихо плача, каждый раз, мысленно хоронила своего любимого мальчика. И вот, 13 августа 1996 года, ровно пять лет спустя Борис был направлен в Обань (под Марселем), где базировался командный полк для получения сертификата "О хорошем поведении" и вид на жительство во Франции. Естественно, он был очень удивлён тому, что в этот день с ним увольнялся только один легионер, с которым он проходил учёбу в Кастеле - англичанин Шолин. От него Борис узнал, что в Легионе продолжили службу только шестеро балбесов - все французы из их учебного взвода, тогда как все остальные тридцать шесть человек (поляки, немцы, румыны, венгры) просто дезертировали. В полном парадном выходном мундире с бронзовой медалью на левой груди и со значком "Коммандос" на правой, наш отставной капрал по возвращению к себе домой, прямиком пошёл на свою стройку. Через несколько дней его военная форма, покрывшаяся бетонной корочкой, стала очень напоминать знаменитые штаны участников побега из кинофильма "Джентльмены удачи". В общем-то, он очень правильно сделал, что завалил фасад своего дома, оставив только три стены, которые были стенами соседних домов, так как теперь он мог долго и качественно восстанавливать свой дом в надежде, что шумные и точно отмороженные на половину своих буйных голов, детишки Альды не выставят его за порог, но обормоты, добивая его машину, гоняли по девчонкам и им было на тот момент явно не до него. Где-то в это время, Михась вернулся из Гвианы и увидев Бориса на развалинах своего дома, стал насмехаться над ним и раздавать ценные советы. Люди говорили, что его друг Вова лично приезжал на машине с другими легионерами, чтобы посмотреть на этот "Дом Павлова из Сталинграда".
Житейские трудности.
Встречаться с женщиной или жить с нею каждый день - это большая разница, особенно когда у неё подросли сразу трое детишек, и она теперь бегает по этажам своего дома за ними, то тут и там подбирая после них разбросанные повсюду пустые бутылки из-под вина и использованные презервативы. Ещё не так давно её тишайший и милейший дом превратился в самый настоящий бордель, где великовозрастные детины драли в хвост и в гриву пьяных малолетних арабок, а их любящая мать всё нарадоваться на них не могла - вот до чего может довести слепая материнская любовь.
Всё эта дурная ситуация лишь подталкивала бывшего легионера на трудовой подвиг, и он, уйдя с головой в омут кипучей деятельности, в поте лица своего, усердно перековывал боевой меч на орала. Весь день-деньской он батрачил на виноградниках, а по вечерам и выходным дням шёл достраивать свой дом. И остался бы уже там жить, но Альда стала умолять его не покидать её - видимо ей было просто страшно остаться одной среди толпы разнузданной французской молодёжи. Её славные мальчуганы-близнецы, Жером и Брюно - дважды второгодники, достигнув шестнадцати летнего возраста, наконец-то освободились от школьной скамьи и поступили в местное ПТУ, где учились кто на пекаря, кто на сантехника. Жизнь в Иностранном Легионе, словно сладкий сон, осталась где-то за спиной и лишь лёгким напоминанием о ней были заезды Михася, который, подписавшись ещё на три года контракта, иногда навещал своего однополчанина. Каждый раз Михась выражал сочувствие своему бывшему сослуживцу, попавшему в такие ужасные условия жизни, часто поговаривая об одной чемпионке мира по фитнесу, от которой сбежал капрал Авез, но через какое-то время, произнеся заветную фразу: "Такая корова нужна самому", он сам взял её в оборот! Эту настоящую чемпионку мира "Мисс фитнес" в своё время не слезала с обложек глянцевых журналов, специализирующихся по бодибилдингу, и на одном из фото сам Шварценеггер вручал ей красивый кубок "Победителя". Что говорить, Каролина - так звали чемпионку, была хороша, и если напрашивалось какое-то сравнение, то её можно было сравнить с арабской скаковой лошадкой. Она была лишь чуточку перекачана, но эти детали можно было увидеть разве что на пляже, и её совершенно не уродовал малиновый окрас коротко стриженых волос, тогда как с её лица восточной женщины никогда не сходила шикарная улыбка, украшением которой были большие и сияющие перламутром, два ряда шикарных зубов. Михась рядом с этой лошадкой смотрелся, как донской казак, ему не хватало разве что настоящей шашки и фуражки с жёлтым околышем. Где-то пару лет он всё-таки на ней лихо гарцевал, и Борис иногда заезжал к ним в гости на шашлыки, реально испытывая симпатию к этой улыбчивой женщине. К сожалению, дочь французского фермера ни умом, ни финансами не могла похвастаться, поэтому своей необузданностью характера всё больше отталкивала Михася от себя и однажды, в порыве ярости, наглоталась каких -то колёс, но врачи вовремя ей промыли желудок, тем самым спасли ей жизнь. Думаю, что и в эти минуты она продолжала всё так же очаровательно улыбаться. Но до этого трагического момента в её жизни, Борис ещё не раз имел счастье ездить к ним в гости и даже привозил Сашку Корягина с его подружкой Леночкой, приехавшей к нему из Питера. Про эту парочку, стоит рассказать поподробнее - однажды рано утром проснувшись ни свет, ни заря, Борис столкнулся у себя в доме с Сашкой Корягиным, имевшего прозвище "Вежливый".
Этот Сашка был настолько вежливым, что порой казалось, что его "Вежливость" родилась вперёд него самого и при родах он не горланил как все, а культурно выглянув на свет божий, своей улыбкой сразу же обаял врача-акушера. Со слов Альды, Сашка с подругой приехали на такси где-то после полуночи, и она их разместила в зале. Отличительной чертой Сашки Корягина было то, что куда бы он не приходил в гости, сходу начинал всем и вся восхищаться: "Ах какой у вас красивый дом! Какие шикарные полы и занавески" и так далее и тому подобное. Естественно, что и Альде он с порога напел такого, что у той как будто крылья выросли за спиной, и она как надувной шарик, вот-вот готова была взмыть под облака. Пришло время, и Сашка торжественно произнёс: "А теперь ты увидишь мою Леночку!" Действительно, Леночка была молода и весьма хороша собой по всем параметрам, но Борис, явно не сдержавшись, что-то буркнул ей нечленораздельное и отправился досматривать седьмой сон. Сашка и Леночка поселились в Авиньоне, где за крохотную жилплощадь он должен был отдавать половину своего жалования легионера первого класса и не работай он на продуктовом складе, то вряд ли смог бы содержать Леночку. Как тот раз в субботу вечером, Борис поехал к Михасю на шашлыки и по дороге захватил с собой Сашку и Леночку, которая в этот раз себя вела как
на шарнирах и не сдержавшись, выдала на-гора претензию Борису: "А ты говорил, что Саша меня через три месяца выгонит обратно в Питер!" Борис такого даже и не помнил, но Леночка вся, покраснев, продолжала настаивать: "Да! Ты в первый день нашего приезда утром так и сказал!" Борис немного задумавшись спросил её: "В каком месяце вы приехали?" и получив ответ, заметил: "До конца этих трёх месяцев осталось ещё две недели!" Это умозаключение поначалу вывело Леночку из себя, но они уже подъехали к воротам дома, где их ждали Михась с Каролиной, что и спасло ситуацию от скандала. Через неделю, т.е. на следующую субботу, Борис снова заехал за Сашком и Леночкой, чтобы ехать на шашлыки и увидев явно покрасневшее лицо белокурой девчонки, чуть ли не заикаясь спросил: "Я опять, что-то не так сказал!" На что Леночка, горько заплакав, сказала: "Мы с Сашей расстаемся навсегда, и он не будет мне делать новое приглашение во Францию!" Сашка Корягин серьёзным голосом подтвердил сказанное и чуть позже в приватной беседе, забыв о своей вежливости, раздражённо добавил: "Она меня задрала своими претензиями! Мол, я только и знаю, что трахать её по выходным, а ей театры и музеи подавай!" Случай с попыткой самоубийства Каролины стала последней каплей, что переполнила чашу терпения Михася, и он, откинувшись из Легиона по осени 1999 года, свалил в Париж, где его судьба свела с очередной Мисс и на этот раз всего лишь Англии, с которой они плотно зависли на какое-то не очень продолжительное время. Потом у них что-то там не задалось, и эта Мисс ему так и сказала: "Я крутая "факен" девка и за один раз со мной мужики готовы платить десять тысяч фунтов!" На что Михась улыбнулся и в свойственной ему манере общения, резонно заметил: "Стало быть, я с тобой был мультимиллионером!"
Новоселье.
Прошло ровно два года с той поры, когда Борис откинулся с нар Иностранного Легиона, и за это время активно батрача на местных кулаков, успел купить и перестроить два дома, в первом из которых уже поселились его квартиранты. Жить у Альды уже стало практически невозможно, ибо детки её вконец распоясались, к их ночным оргиям уже подключилась и их младшая сестричка Селина. В конечном счёте, они сдали свою мать в психиатрическую лечебницу, чтобы та под ногами больше не путалась. Все эти пьянки не прошли для них даром и после очередного возлияния одна из малолеток только что, получив водительские права, уехав от них ночью, разбилась насмерть, протаранив железобетонный стол. Но весёлая молодёжь не вняла этому предупреждению судьбы, и несколько дней спустя также уехав от них, разбились насмерть их двоюродный брат с подружкой. После чего Альда стала заговариваться и ей стали являться троица призраков. Борис всегда считал золотым правилом - вовремя свалить, помня фразу из романа "Белые одежды" В. Дудинцева: "Меня кажется окружают и надо бежать!" И на этот раз предчувствие его не обмануло, и он, честно дождавшись момента, когда его выставят, бежал оттуда сломя голову. А всему был виноват русский борщ. В общем, дело было так - как правило, вместе в июле месяце он отдыхал со своей французской семьёй на высоту 2000 метров над уровнем моря в прохладной Андорре, где он вкусно ел и сладко пил, и много бегал, чтобы сбросить лишние калории. Как-то раз, он наварил много борща и предложил одной польке, что жила по соседству кастрюльку борща. Эта полька - крутая тётка была замужем за одним крутым промышленником, но в этот раз будучи в нетрезвом виде она прибежала к ним поздно ночью, и вся в слезах благодарила за минуты счастья, которые ей доставил ей этот вкусный борщ - незабываемый вкус её детства! Она даже предлагала кучу денег в знак благодарности. Ровно год спустя, когда Борис достраивал уже второй свой дом, пока его французская семья уже уехала гудеть в Андорру, ему позвонила Альда и сказала ему следующее: "Приходила соседка вспоминала твой борщ и признавалась в любви и к борщу, и к тебе! Значит, у вас что-то было, и я решила с тобой расстаться!" Больше ей повторять не пришлось! Вернувшись из Андорры, она умоляла его вернуться, но Борис был неумолим и Альда напоследок сказала ему: "Тогда иди и трахай свою богиню Свободу!" Наконец-то порвав пуповину, Борис отправился в свободное плавание. За два года трудов у него уже было два полностью оплаченных домишка и ещё целый год Легион ему будет платить пособие по безработице.
Да и работы по "чёрному" на полях было предостаточно, и он решил сделать третий дом или хотя бы квартирку. Вскоре он подписался на сбор винограда 1998 года, который был признан из-за непрестанных дождей - самым худшим, получив долгожданную свободу, наш батрак как-то не замечал этих трудностей. Где-то он прочитал одну мудрость: "Когда человек блуждает в тёмном лесу, то даже укус комара его выводи из себя, но только стоит ему увидеть вдали свет, то он бежит к нему, спотыкаясь и ударяясь, не замечая своих ушибов и ссадин". Этот год был крайне неинтересным, но и его надо было пережить, ради выполнения поставленной цели. Иногда к нему приезжала на "палочку чая" его бывшая Альда, которая становилась всё толще и толще и слушать её ахи и вздохи с жалобами на детишек его совершенно не устраивало, и он молча ей указывал на койку, чтобы хоть этим её немного успокоить и поддержать. Также его навещала её вечно неудовлетворённая подруга Джози и он её так же молча обслуживал, слушая её бесконечную болтовню. Иногда на ужин попадали местные арабки и негритянки, но каждый раз они начинали, как под копирку, жаловаться на нехватку денег для оплаты электричества или воды. В общем, его доконало чувство одиночества и жуткое однообразие его бытия - каждое утро он перечитывал одну газетёнку "Новости Винницы" в которую когда-то был завёрнут шмат солёного сала и лишь однажды он обратил внимание на небольшое объявление брачной конторы. Недолго думая, он оправил своё фото с кратким резюме по указанному адресу и скоро про это забыл, но через пару месяцев на него, как из рога изобилия, хлынул поток писем с фотографиями от малолеток с Украины. Теперь каждое утро перед работой на виноградниках, он читал эти письма за чашкой чая, которые его немного забавляли. Как правило, эти малолетки по неопытности своей предъявляли много требований и даже пытались читать мораль не знакомому для них мужику, но всё-таки он остановился на более взрослой девушке приятной внешности, сообщавшей ему, что жить у них просто невозможно, ибо дед её замучил своим ворчанием, а мать иногда и ремешком воспитывает, тогда как на базаре продают радиоактивные помидоры в чёрную точечку, продукты сплошь и рядом очень плохие, и что она не наркоманка. Жалостливое письмо невольно заинтересовало и где-то уже весной, когда всё цветёт и пахнет и сама природа-мать того требует от всех своих детей воспроизводства, во имя жизни на земле он, набрав указанный номер услышал на другом конце проводе просто очаровательный голосок, пропевший ему так нежно: "Ал-л-лё!" В такие вот моменты голова просто перестаёт думать, ибо верх берут лишь низменные инстинкты, и он послал обладательнице пикантных форм и такого дивного голоска целую тысячу долларов на билеты до Франции. Позже его знакомые так и прозвали её "Девушкой за тысячу долларов!"
Девушка за тысячу долларов.
И вот, уже стала плодоносить черешня на участке, где Борис подписался работать на Лорана - брата Каролины, где занимался ремонтом одной доисторической фермы, тогда как все мысли о невинности украинской девушки просто мутили сознание и возбуждали неуёмное желание женского тела. Первого июня вечером кандидат в молодожёны, сразу после работы, рванул на своей побитой машинке "Темпра" в аэропорт Мариньяна, что под Марселем, куда должна прилететь Иришка. К своему плохо скрываемому удивлению, он увидел не то, что вообще ожидал, ибо пред ним предстала, прости... Господи, размалёванная девушка, которую легко можно было принять за женщину с явно заниженной социальной ответственностью. Она вышагивала в его сторону, как на подиуме на высоченных каблуках и это не смотря на свои метр восемьдесят роста, одетая в такую жару в длинное демисезонное пальто чёрного цвета. Ему показалось, что весь аэропорт вместе с ним замер в глубоком молчании наблюдая эту восхитительную сцену и даже гул самолётов на время затих! Борис какое-то время ошалело смотрел на это дефиле, совершенно не представляя себе, что с этим всем надо делать и как быть вообще? Быть может весь мир затаив дыхание, ждал, что вот-вот девушка сбросит с себя это длинное пальто и предстанет в чём мать её родила, но этого не случилось! Поравнявшись со своим кандидатом в женихи, она, смотря на него сверху вниз, небрежно как-то спросила: "Где... вуатюр?" (где машина?) и как-то нервно приняла из его рук белую орхидею, но он как истинный рыцарь, принял от неё чёрного цвета чемодан, который оказался подозрительно лёгким на вес. В общем, ни "здравствуйте" тебе, ни даже "здоровеньки булы" и ни спасибо, ни "дякую". Они молча и слегка напряжённо дошли до его машины и тут девушка явно переменилась в лице и её глаза стали мокрыми настолько, что обильный слой туши на её клеёных ресницах дал течь и девушка вся как на шарнирах усевшись внутри салона, стала ёрзать на своём шикарном заднем месте, как будто села на кнопку. После долгой паузы, на которую способны лишь великие актрисы, она изволила вымолвить писклявым голосом: "Завтра, пока я буду спать до полудня, ты должен пойти и подстричься у парикмахера!" На что Борис ответил просто: "Я вообще никому и ничего не должен, а тем более тебе" и предложил ей сотовый телефон, чтобы она позвонила своей матери на Украину. В рубке послышался трубный голос явно солидной женщины: "Как у вас дела, дети?" И тут девушку словно прорвало и она, давясь собственными слезами, смогла всё же произнести: "Мамо, я тоби завтра передзвоню!" Всю дорогу до Авиньона она тихо и так жалостливо плакала, что ему захотелось её пожалеть, хотя он уже всё понял без слов - что он тупо попал! Солнце уже ушло спать и они мчались навстречу гигантской луне, что светила им прямо в глаза. Очень хотелось "замориты комарика" и в суете он чуть было не забыл, что Михась с Каролиной сегодня устраивают у себя торжество по случаю приезда невесты. Тем более, что это было как раз им по пути - под Авиньоном, по дороге на город Оранж, где Борис проживал на тот момент. Когда они подъехали к воротам дома, откуда раздавался весёлый смех и прочие звуки шикарного застолья, и когда к ним навстречу высыпала шумная толпа, то девушка вдруг вжалась в своё сиденье и с воплем потребовала везти её домой! Напрасно Михась пытался урезонить испуганную девушку, казалось бы, очень вескими аргументами, что никто её не съест. Домой так домой, хотя, там в его холодильнике на днях таракан повесился. Голодный и злой, он, всё-таки взяв себя в руки, довёз украинскую гостью до дома, где она неожиданно быстро успокоилась, и усевшись в кресло как ни в чём не бывало, она, достав из своей сумочки пару фотоальбомов, сказала: "А теперь посмотри, как я жила и предпочитаю дальше жить!" На нескольких фотографиях около чёрного "Бумера" собралась толпа весёлых девиц с тяжёлым макияжем и парочка мордоворотов в "Адидасах", кожанках и очень похожих на тех, кого Борис уже видел у себя на Родине в конце восьмидесятых. Чуть позже она добавила: "Кстати! Эти мальчики скоро по дороге в Испанию заедут меня навестить..." И едва себя сдерживая, Борис почти спокойным голосом её спросил: "А что ты мне про помидоры в чёрную точечку по ушам втирала?" Ответ её можно было предугадать: "А я что тебе полная дура, что ли?" Люди говорят: "Неважно как ты вляпаешься в дерьмо, но важно, как оно тебе пойдёт на пользу или нет!?" Утром девушка спала, как и обещала и отведав французской булки с хрустящей корочкой, соизволила поехать на море! Её сборы были недолгими и она, собравшись на пляж, была одета в явно вечерний брючный костюм, сшитый то ли из турецкой парчи, то ли из шелка в золотом орнаменте и естественно обутой во вчерашние лаковые туфли с каблуками, похожими на конские копыта. Разница была в том, что вчера её чёрные волосы были небрежно разбросаны по плечам, а сегодня уложены в какой-то гигантский шиньон по моде позапрошлого века. По дороге на море Борис решил показать девушке в городе Ниме знаменитую древнеримскую арену, но гостья сказала ему просто и чётко: "Я не за этим во Францию ехала, чтобы на развалины смотреть!" На вопрос: "А за чем ты ехала?", она опять-таки честно сказала: "В моих планах организовать бюро знакомств с девушками из Восточной Европы". Дорога была дальней, и она наконец-то сама заговорила, но лучше бы она и дальше молчала. Смеясь сама с собой, она рассказала вначале о том, что её знакомый нагрелся на просроченном сливочном масле, потом немного и о себе, что она работала в баре главного в их городе "Казино", где не понравившимся клиентам подавали пиво "с пенкой" и вспомнив про это, ещё звонче залилась почти что истерическим смехом. На вопрос: "А почему... "с пенкой?", запросто ответила: "Пиво с пенкой - это когда в него плюют". Тут они подъехали к прекрасному пляжу, где люди невольно поднимали головы, увидев шикарную женщину в таком шикарном наряде, и потом также очень долго смотрели ей вслед. Переодевшись в кабинке платного пляжа, она явилась свету в бесподобном купальнике, сшитом из американского флага, и Борис впервые смог рассмотреть её со стороны: "Её зад и груди были то, что надо!" Но присмотревшись лучше, он увидел на коже бёдер и на ягодицах бугорки целлюлита, а на обоих запястьях рук, два огромных шрама, как будто полученных косой ударом наотмашь. "А это что?" - спросил он, показывая на порезы. И снова она запросто ответила ему: "А, это следы от моего предыдущего замужества" и пошла к воде, а он даже не попытался её сопроводить, предпочтя присесть в шезлонг и хорошенько обдумать свои дальнейшие действия. Ведь ещё не прошло и суток, а столько всего интересного он уже успел услышать от своей гостьи и напел песенку: "То ли ещё будет! Ой-её-ёй!" И "Эх, гулять - так гулять!" И поужинав в хорошем ресторане, они вернулись домой. По дороге, Борис пытался объяснить девушке, что ему ещё надо пару дней, чтобы закончить стройку, чтобы получить зарплату, на которую они могут немного попутешествовать. Её ответ был всё также удивителен: "Наши мальчики не рассказывают и тем более не плачутся о том, где они берут деньги!" Этот ответ был последней каплей, переполнивший его глубокую чашу терпения и утром он решил её отвезти обратно в аэропорт, где работал его знакомый солидный дядька, которому Борис когда-то отремонтировал крышу его особняка. По дороге в аэропорт она снова горько плакала, но оказалось, что несмотря на знакомство с большим начальником, самолётов в ближайшие дни до Киева вообще не ожидалось. Что тут можно было поделать? Была суббота и Борис, несмотря на протесты своей гостьи, заехал к Каролине, чтобы успокоить и заверить её брата, который уже стал бить тревогу - как правило, французы страшные паникёры, где помимо Михася там были в гостях Сашка Корягин и ещё какой - то легионер из русских мутной волны. Девушка не переставала плакать и всё выходила покурить на улицу, куда также стали выходить Сашка Корягин и его дружок, явно чтобы составить ей компанию, тогда как Борис вообще не курил. Каролина приготовила не плохой обед, и все хорошо откушали, несмотря на то, что Михась то и дело в открытую не переставал портить воздух прямо за столом. В отличие от украинской девушки, Каролина была как всегда неотразима со своей лучезарной улыбкой, и всё так же улыбаясь, она посмотрела игриво в глаза Михасю. Потом слегка потянувшись, так громко пукнула, что удивились не только все присутствующие, но и сам Михась, который вылупив свои зенки, произнёс: "О-о-о!" Борис отвёз девушку к себе домой и выделив ей до среды двести франков на еду, уехал заканчивать строительство с твёрдым намерением отправить свою гостью первым же автобусом до Киева, который уходил из Авиньона по четвергам. Той ночью ему почему-то не спалось и он, предчувствуя, что-то неладное поехал обратно до дома и явно не зря проделал шестьдесят километров, так как попал на пир во время чумы. За столом в своём шикарном вечернем наряде сидела, занеся ногу на ногу, его гостья - вся размалёванная с рюмочкой в руках, в вокруг неё отбивали коленца Саша Корягин, его дружок и ещё один балбес тоже мутной волны. Он молча посмотрел на этих трёх мушкетёров, а Сашка Корягин, как всегда очень вежливо попросил его об аудиенции - так сказать, на пару слов. Выйдя на улицу, этот недоделанный рэкетир совершенно невежливо, прямо сходу наехал Бориса со словами: "Ты такой девушки просто не достоин и когда ты думаешь её отправить обратно?" К слову, надо было видеть корявую рожу этого красавца с его высоко задранным славянским носиком и покрытую рыжими, как солома волосами. Борис вообще сразу не разобрал всё сказанное ему и когда до него, наконец то, дошло как до жирафа, то ответил Сашке просто: "Мы служили вместе много лет, и ты у меня гостил много раз, а теперь ты впрягаешься за эту чертовку, которую вообще не знаешь! Ты на её руки посмотри, а потом уж выводы делай, и чтобы вас в моём доме и духу больше не было!" И когда незваные гости молча скрылись из виду, он, тоже ничего не говоря, уехал обратно на стройку, ибо находиться с такой особой в одном помещении становилось явно опасно. Утром он вернулся к себе домой, чтобы эта троица не устроила ещё один сабантуй, пользуясь его отсутствием, но дома его ждала лишь записка: "Я с мальчиками уехала на море!" В общем, ребята попались, и несостоявшийся Отелло сразу же поменяв замки в своём доме, отвёз её чемодан на проходную шестого сапёрного полка, где объяснил дежурному сержанту, что к легионеру Корягину приехала его девушка, а ему надо срочно уехать и поэтому он не может держать у себя её чемодан. Военный полицейский при помощи штыка вскрыл замки на чемодане, который оказался совершенно пустым: Там были только рубашка, джинсы, одни трусики, купальник в полоску со звёздочками и маленькая украинская шоколадка. Потом в Легионе ещё долго говорили о том, что когда Борис, привёз этот чемодан в Легион, то воскликнул: "Дарю!" Через несколько дней вернувшись к себе домой, он увидел на стене надпись, сделанную женской помадой: "Лох!" Тогда ему подумалось, что это сотворила расстроенная девушка, но лишь почти двадцать лет спустя выяснилось, что помаду испортил один из русских мутной волны. Что касаемо трёх мушкетёров, то они отправили девушку за свой счёт обратно на Родину, ибо им надо было через неделю уезжать на полгода в Югославию, а Ирочка ещё долгие годы забрасывала Сашку Корягина любовными посланиями, к которым этот самый вежливый легионер оказался глух и нем! Борис уехал по Ним на другую стройку, где переложил крышу дома многодетной племяннице самого главного покорителя морей - Жака-Ива Кусто.
Груздь на гражданке.
В отличие от своего кореша Мармелада, Груздь не стал разрисовывать стены лечебного заведения, чем ни попадя, как его предшественник, он просто всё время непрестанно горько плакал и это у него очень хорошо получалось. Настолько, что его горючие слёзы растопили сердце главного завхоза этого отделения, адъютанта в запасе по имени Марго - суховатой женщиной пожилого возраста. До встречи с Груздём она слишком спокойно коротала свою жизнь в пригороде Марселя по принципу "Работа - дом - работа". В общем-то, женщина как женщина и даже чем-то похожая на певицу Эдит Пиаф, то есть худосочная, непрестанно курившая сигареты Мальборо и в попытках хоть как-то приподнять себе мораль, употреблявшая алкоголь чисто на русский манер - залпом полный стакан коньяка. В прошлом она была отчаянной морячкой и в чине адъютанта французского военно-морского флота (по-нашему - стало быть "мичманша"), долгое время бороздила на авианосце бескрайние просторы морей и океанов. (О всех её похождениях на флоте скромно умолчим, но допустим мысль, что именно благодаря женщинам, мир обязан рождению изречения: "Полундра! Женщина на корабле!" После увольнения в запас, она, устроившись завхозом в психиатрическое отделение военного госпиталя, срочно обзавелась силиконовой грудью, которая до встречи с Груздем долгое время оказалась не востребованной и регулярно навещая косметические салоны, где закрашивала у себя на голове благородную седину самой чёрной краской, тщательно выбривала себе ноги и не забывала выщипывать волос появляющийся то и дело на её галльском подбородке. Марго была современной женщиной и совершенно свободной от всяких комплексов (наследие проклятого пуританского прошлого, ибо воспитывалась она в католической семье). Более того, она очень любила страну Индию и потому прекрасно, вплоть до совершенства овладела любовным искусством "Кама сутра" и в реализации своих бешеных фантазий могла легко дать солидную фору любой российской молодухе. Но опять-таки её секс - таланты оказались не востребованы, и если у русского мужика "не стояк" в среднем возрасте вызван проблемами с алкоголизмом, то у француза как правило сексуальной переориентацией. Уже упоминалось, что все заявления Мармелада надо делить как минимум на сто и на самом деле на тот момент его жизнь после дурдома была не настолько радужна по сравнению с той, что его ждала в ближайшем будущем. Поэтому Груздь, вдохновлённый его обещаниями, явно поспешил сойти с ума и оказавшись в безвыходном положении, реально ощутил на себе всю тяжесть безысходности своего положения и поэтому впал в смертельную тоску. Плакал он по-настоящему и если грыз свои ногти, то до глубоких корней и если кусал свои пальцы, тоже не понарошку. Короче, Марго искренне влюбилась в этого вечно плачущего пупсика. Слово "влюбилось" тут даже не уместно и правильней будет сказать: "Втрескалась по уши"!
Недаром люди говорят: "Любовь зла - полюбишь и козла", а также, как говаривал классик: "Любви все возрасты покорны!" Но Груздь не полюбил морскую волчицу, но в его ситуации именно она стала "лучом света в тёмном царстве", или хотя бы горящей лучиной в окошке. И он, строго придерживаясь истины "На безрыбье и сам раком станешь", стал потихоньку пользоваться этой сухой креветкой в ожидание удобного случая, когда судьба ему подгонит заветную Золотую рыбку (тем более, что жила эта старуха у самого синего Средиземного моря, где всякая рыбёшка плавала - и большая и малая). Благодаря её стараниям, Груздь был комиссован подчистую и передан на поруки этой сердечной женщине и поселившись в её довольно комфортабельной квартирке, как в песенке про маленькую ёлочку "он даже плакать перестал, отогрелся и ожил". Поначалу, ему понравилось житьё у старушки, а потом всё случилось как в анекдоте: "Одни мужик погиб в автокатастрофе и его душа попала сразу в рай, где всё было чинно и святые души пели божественные гимны, но ей стало скучно от такой благодати, и тогда Бог предложил ей идти в Ад. Что она и сделала, где водка лилась вёдрами, играл тяжёлый рок и адские души от души отрывались, но в это время мужика в реанимации откачали врачи, и его душа вернулась в тело. Какое-то время спустя, этого мужика окончательно раздавил самосвал и душа его не раздумывая, постучалась в Адские двери, где черти посадили её в сковороду калёную. Душа возмутилась: "Вы чего, мужики? В прошлый раз тут было весело!" Чёрт ей отвечает: "А ты не путай туризм с постоянным местом жительства!" Короче, Груздь погостил у Волчицы неделю и ещё другую неделю, но на третью он взвыл от такой жизни, ибо француженка каждое утро, в обед и вечером буквально по нескольку раз на день насиловала его крутым сексом. Оголодала сердечная! Тогда как, он, будучи мужичком средних половых возможностей, не выдержал секс терроризма, и прихватив на дорожку все её деньги, бежал как ошпаренный к Мармеладу в Канны. На этот раз Мармелад стал остро нуждаться в денежных знаках, так как тех денег, что ему оставила особа из Питера, ему было как раз на зубок, или что собаке блин, а одной её машиной, как говорится, сыт не будешь и как заправский кот Базилио, он встретил богатого Груздя с распростёртыми объятиями! Они здорово отвисали несколько дней в барах и на дискотеках, гоняя повсюду на машине с питерскими номерами, пока бюджет им это позволял. Далее пришёл финансовый кризис и сложилась тупиковая ситуация, из которой они вышли только благодаря гению Мармелада, который додумался оставить Морской Волчице на автоответчике следующее сообщение: "Марго, русская мафия похитила Груздя и за его голову злодеи требуют 50000 баксов, в полицию не сообщай, а то убьют. Эти русские - нехорошие люди". Страстно влюблённая женщина, получив жуткое сообщение и мысленно представив всю трагичность ситуации, прилетела на крыльях любви в Канны, где не задумываясь, выложила всю необходимую сумму. Воистину, друг спас друга, и Мармелад получил пухлую пачку денег в американских долларах, успешно провёл "переговоры" со злыми русскими. Груздь был "спасён" и встреча освобождённого узника и его спасительницы была очень трогательной: радость, слёзы, жгучие поцелуи любви, объятия - наяву, но как в кино. Естественно, что Марго вернув своё сокровище, не вспомнила о тех жалких денежках, которые у неё до этого Груздь взял себе на дорожку. Истинная любовь жертвенна и всепрощающа, и влюблённые голубки, воркуя между собой: "Жё - тем и ай-лов-ю" улетели в своё милое гнёздышко, оставив Мармелада расправляться с его частью выкупа. Любящая женщина, квартирка в богатом пригороде и хорошие бабки, полученные за своё же спасение - всего этого хватило ненадолго, но целую неделю он вёл себя страстно на супружеском ложе, как настоящий голодный лев, чем очаровал свою возлюбленную и она - такая влюблённая на радостях уж и позабыла о выплаченном выкупе за голову своего жгучего любовника. Смешно говорить о презренных деньгах, когда наконец-то в её мрачную жизнь прокралась настоящая страстная любовь, о которой в мире сложено столько песен и написано ещё больше романов. К сожалению, эта презренная куча денег не давала Груздю покоя, и он бежал с ней к себе на Родину в Москву. Родина-мать не обманула его сказочных надежд и встретила блудного сына с распростёртыми объятиями лисы Алисы. По случаю приезда богатенького "Буратино" дезертир Ванька Чижиков - Соколов зажарил молочного поросёнка, была прогулка вдоль Москва-реки на трамвайчике, где ватага девиц красавиц вилась и жужжала вокруг них, словно рой пчёл вокруг мёда. Первая неделя в Москве прошла хорошо, тогда как вторая неделя закончилась выступлением Груздя на телепередаче "Человек в маске" у самого Владимира Познера, где тот наврал всей стране про Легион больше, чем в три короба.
К сожалению, его пухлый кошелёк стал сокращаться в объёме, как будто бы он был сделан из шагреневой кожи, и вот тогда Груздю пришла гениальная мысль и он воскликнул: "Эврика!" то есть "Нашёл!" На последние деньги он нашёл и привёз во Францию одну из тех коз, что вилась вокруг него в Москве, чтобы выставить её на Променаду в Ницце, ибо люди говорили, что девушки там много рубят "капусты". К сожалению, Груздь не учёл конкурентов, которые сдали его в полицию, наговорив про него гораздо больше, чем тот наплёл в Москве. Люди в масках вломились в номер отеля в Ницце, где Груздь проживал со своей девкой и как положено в масках-шоу, их обоих уложили на пол, и перерыли всю комнату в поиске компромата, но ничего не найдя, взяли на пушку эту сладкую парочку. Груздь раскололся с хрустом, как грецкий орех и подписал протокол, в котором честно и чистосердечно признался о своих намерениях выставить проститутку на панель в Ницце. Следствие по его делу длилось целый год, и чтобы хоть как-то скоротать время в тюрьме, почти каждую неделю он отправлял Мармеладу письма-проклятия в адрес французской Фемиды. Но как говорится: "Год прошёл, как сон пустой" и он был снова выпущен на поруки той самой Морской волчице. Любовь творит чудеса и Груздь, освобождённый прямо в зале суда, снова приземлился в её гнёздышко под Марселем, где как будто бы ничего не изменилось! В окне всё то же синее море и ласковое солнышко светит и рядом с ним в постели похрапывает, видя яркие сны, пожилая женщина, простившая ему все его прегрешения. Марго-то простила, а вот французская Фемида ему простить не смогла и через какое-то время по почте пришёл не только протокол "Об освобождение из-под стражи", но и суровое постановление "Покинуть территорию Франции" от которого Груздь по волчьи взвыл и уже забыв о своих проклятиях в её адрес, стал судорожно цепляться за Марго, как за спасительную корягу, ибо земля стала уходить у него из-под ног. Но даже срочно организованная женитьба молодого сокола на пожилой вороне им не помогла, и каждый день молодожёны ожидали печального конца. Неожиданно 10 августа 2000 года - за день до ожидаемого солнечного затмения, Борису получил звонок от Мармелада, и из телефонной трубки полилось нечто до боли знакомое: "Я богат! Приезжай в Канны на зрелище самосожжения Груздя! Дорогу оплачу". По их сценарию, Груздь, как мученик французской юстиции, выйдет в центр площади перед входом в Каннский Дворец фестивалей и облив себя бензином, чиркнув зажигалкой, вспыхнет синим пламенем перед объективами фото и кинокамер приглашённых журналистов. И в этот самый момент Мармелад выскочит из кустов с огнетушителем и обильной струёй пены погасит живой факел! Борис, немного подумав, спросил будущего "Спасителя", сколько тот возьмёт с собой огнетушителей? Ведь первый огнетушитель может заклинить, и добавил: "Вдруг ты споткнёшься, когда побежишь его тушить?" После долгих дебатов и тяжких размышлений, гениальный план о самосожжении "Мученика" так и не был претворён в жизнь. Груздь устав ждать депортацию в Россию, забрал из банка последние деньги своей любимой супруги и снова бежал в Москву к Ваньке Соколову на склады. На этот раз столица встретила своего героя не так доброжелательно и на выходе из аэропорта его сразу же взяли под белые ручки слуги местной Фемиды из тех, что "часто слышат упрёки от родных, что работают почти без выходных" ибо узрели в приезжем из Франции "копилку поросёнка". И в мгновение ока он оказался в обезьяннике местного отделения милиции, где попытался заявить о своих "Правах человека", но в ответ получил больно по зубам от слуги Закона. Три дня проведённые там, подействовали на него явно отрезвляюще, ибо тюрьмы на Родине это вам не французские "дома отдыха", где заключённым по утрам подают на выбор чашечку кофе или чай с какао. Коллеги Юрки Гуляева вели себя с ним бесцеремонно и заломили выкуп в три тысячи долларов, помимо тех, что были уже реквизированы. И... о чудо! Марго прилетела в Москву на крыльях самолёта "Эр Франс" и на этот раз вырвала его из безвыходной ситуации...
Напротив, города Марселя в море, на острове высится замок, в котором когда-то содержался "Человек в железной маске", герой Александра Дюма (отца), также известного по одноимённому легендарному фильму. В наши дни, напротив этого же замка можно было наблюдать застывшего на скале коротышку с гроздевидными ушами и с низко опущенной головой, и никто не признавал в нём того человека в маске, "разоблачившего" Иностранный Легион в скандальной передаче "Человек в маске". На лице Груздя застыла настоящая маска скорби и каждый раз, так и не дождавшись золотой рыбки, он вынужденно возвращался к своей старухе. Люди говорят, что "Великая любовь способна на великие жертвы, вплоть до самопожертвования" и этой теории нашлось доказательство - Марго не в силах перенести страдания любимого человека, отпустила его на все четыре стороны. Так Груздь снова вернулся к Мармеладу, который на этот раз круто поднялся - в Легионе ходили слухи, что он засел на вилле самого главного баяниста России и разъезжает по Каннам на чёрном Ягуаре в сопровождении целого эскорта ФСБ-эшников.
Алекс "Уважаемый" и просто "Жорик".
В канун рождества 1997 года "Уважаемый" и Жорик, честно отслужив по контракту пять лет, выйдя на свободу, устремились на ПМЖ в Люксембург, где надеялись претворить все свои мечты, но их туда просто не пустили. Пришлось им поселиться на французской территории у местного фермера и податься в батраки. Мне лично трудно представить "Уважаемого" - истинного ценителя тончайших духов и запаха стручков ванили из Мадагаскара за уборкой навоза из "авгиевых" конюшен фермера. Тогда как Жорик, со своей самокруткой, прекрасно вписался в местный антураж и со стороны был похож на деда Щукаря из романа М. Шолохова "Поднятая Целина". Он мог часами сидеть молча на завалинке и не торопясь покуривая голландский табачок, наблюдать за тем, как неистово трудится его напарник. Так долго не могло продолжаться и "Уважаемый" дико взвыв от такой жизни, в которой ему приходилось пахать не только за себя, но и за "того парня", бесстрастно наблюдавшего его со стороны... Он вернулся обратно в Легион, где повара его класса были по-прежнему востребованы. В принципе про него больше и нечего рассказать, ибо на протяжении следующих десяти лет, проведённых им на кухне Иностранного Легиона, он продолжал вести свой кружок "Последний писк моды" и тем самым туманить мозги молодняку, прибывающему сюда из всех краёв нашей необъятной Родины - России. Тогда как тишайшего Жорика прибрала к рукам настоящая люксембургская миллионерша, из числа тех самых вожделенных "Спичек", про которых "Уважаемый" так красочно умел рассказать. Ранее эта русская девушка Поля работала в одном из люксембургских кабаре, где в неё и влюбился один очень состоятельный дедушка, который очень быстро уйдя в мир иной, оставил своей красотке целое состояние, накопленное многими поколениями его предков. К сожалению, девушка Поля давно уже плотно сидела на кокаине и на более тяжёлых наркотиках, но именно Жорик, с его замечательным характером очень даже пришёлся ей по душе и она в нём просто души не чаяла! Каждый раз, покупая своему возлюбленному шикарные иномарки последнего писка моды и вковывала его во всё такое, о чём "Уважаемый" и мечтать не мог! Как-то раз, Борис на время оторвался от стройки, решил проехаться по местам своей боевой славы, заглянул в Люксембург, где в тихом парке наткнулся на мирно сидящего Жорика. На нём был модный прикид, золотые часы марки "Ролекс" и фарфоровые зубы как, впрочем, и прочее, совершенно не изменили его, и он всё так же покуривал, никуда не торопясь, свой любимый голландский табачок. Борис, подойдя к однополчанину, спросил его просто: "О чём думу думаешь, Жорик?" И тот даже не пошевелившись и не посмотрев в сторону Бориса, тихим голосом ответил: "Да вот думаю, какую машину мне покупать - красное "Феррари" или жёлтую "Ламборгини - дьяболо"? А может, что-нибудь с открытым верхом? "Такие вопросы невольно рассмешили его и тот, от души рассмеявшись, ответил этому славному Жорику: "А какая тебе, хрен разница, что завтра разбивать? Лучше купи себе "Запорожец!" Если Полине очень подходил славный Жорик, то даже с его ангельским характером, она не всегда была ему по душе и он на какое-то время сбегал от неё в Канны к Мармеладу, где она его обязательно снова вылавливала и возвращала в свою золотую клетку и сегодня даже всезнающему Михасю ничего не известно о судьбе самого доброго на земле человека, по имени Жорик!
Лазурный берег.
Ранним утром на въезде в Канны, Борис, увидев Средиземное море, не смог сдержать свои эмоции, и позабыв обо всём на свете, бросился к воде с широко раскинутыми руками, крича: "Здравствуй, море!" Тут же развалился на берегу, и лёгкие волны, то и дело, набегая на пологий берег, неторопливо перекатывали гальку на разбросанные по морской глади шикарные яхты. Всё это дополнило своими изящными формами общую картину дивного пейзажа необычайной красоты! От одной мысли, что он наконец-то вырвался из-под Авиньона, словно из тюрьмы, где оставил целых восемь лет своей жизни, пять из них тянул армейскую лямку, а после ещё хуже - батрака! Чтобы найти хоромы Мармелада, пришлось изрядно повозиться и на одном из холмов пригорода Мужана, он наконец-то пересёк высокие ворота из кованого железа и въехал на обширную территорию, поделенную между несколькими собственниками. По дороге Борис насчитал пять шикарных особняков, и неожиданно для себя, увидев около одного из зданий, своего старого знакомого Груздя, невольно возрадовался. Припарковав свою потрёпанную машину, он не спешил броситься навстречу Груздю, как это сделали союзники при встрече на Эльбе, но предпочёл посмотреть со стороны на то, как Груздь суетится вокруг чёрного Ягуара, вылизывая его "кожу" бархатной тряпочкой до блеска. Нельзя сказать, что сам дом его сильно впечатлил, но в целом всё было прилично и во дворе под навесом помимо Ягуара стояло ещё несколько спортивных машин и простенький "Пятый Рено", видимо принадлежащий кому-то из слуг. Естественно, что ему захотелось тупо похвастаться или просто поделиться своими эмоциями и он, набрав номер одной из своих знакомых, радостно сообщил ей, что находится на вилле, принадлежащей русской мафии. В этот самый момент прямо перед его глазами, шикарный Ягуар, зарычав как зверь и вместо того, чтобы сдать назад, дал резко ход вперёд и врубился в бетонный столб, задев слегка маленький "Рено". Раздался сильный хлопок и из мотора повалил дым, но зверь-машина вместо того, чтобы заглохнуть на месте продолжила, словно бешеный бык, рыть своими колёсами под собой свежий асфальт парковки.
Естественно, что развернувшаяся перед ним драма не помешала ему продолжить репортаж с места событий, и сообщив своей слушательнице о том, что из разбитой машины выскочил ошалелый Груздь. Чувствуя, что трагические события требуют его вмешательства, он, ловко перепрыгнув через невысокий забор, бросился к машинам и услышав душераздирающие вопли горе-водителя: "О, Боже, что мне делать!?", получил ответ Бориса: "Дурень, выключи мотор!" Судя по всему, Груздь перепутал скорости на автоматической коробке передач. На шум из дома выбежал Мармелад и со словами: "Танька меня убьёт!" и набросившись на Груздя, отвесил ему с размаха звонкий подзатыльник. Но что сделано, то уже сделано и обратившись к Борису, Мармелад уже совершенно спокойным голосом сказал: "Этот гад, уже третью машину мою запорол, а мне сегодня новую "Ламборгини" в гараже надо получать, да и насчёт "Ягуара" надо будет договориться". Сам гараж расположился на въезде в Канны со стороны автотрассы и им навстречу, как будто по случаю приезда каких-то высоких гостей, во дворе был выстроен в шеренгу весь обслуживающий персонал автосервиса. Конечно, люди были слегка разочарованы тем, что барин приехал не на Ягуаре, а на помятом Фиате, но как говорится: "У богатых свои причуды!" Мармелад чинно выйдя из потрёпанной машины, пошёл вразвалку к новенькой "Ламборгини" тёмно- синего цвета, что стояла, переливаясь в свете лучей полуденного солнца перламутром дорогущего лака, с открытой крышкой багажника, чем-то напоминающий широко открытый рот и казалось, что она вот - вот заговорит человеческим голосом. Непонятно зачем Мармелад ударом ноги сверху вниз захлопнул открытый багажник, как будто хотел сказать: "Закрой свой рот, дура!", что вызвало переполох среди челяди, с нотками недовольного ворчания. Поставив свою подпись на акте приёмки дорогого авто, "бароны" оставив старенькую машину на стоянке в гараже, изволили отправиться в центр Канн, чтобы обмыть их встречу в ресторане отеля "Карлтон". Чуть позже Борис даже пожалел о том, что вообще сел в эту спортивную иномарку, так как её водитель то резко ускорялся, как минимум до скорости в сто пятьдесят километров в час, то потом также резко тормозил, наполняя салон газами стёртого сцепления и тормозных прокладок. При этом по дороге до ресторана, он ещё и успел ввести своего однополчанина в курс дела о том, что он является советником какого-то Кучмы, а главный "баянист страны" стал крёстным отцом его сына. Продолжить свой сногсшибательный рассказ ему помешало то, что они уже подрулили к парадному подъезду шикарного отеля и их приезд сразу же собрал вокруг них большую толпу зевак - должно быть из-за того, что машин "Ламборгини - дьяболо" тогда ещё были в диковинку, и, как бы читая его мысли, Мармелад небрежно бросил: "Таких игрушек на Ривьере всего пять штук будет!" Халдей услужливо принёс заказанные стейки из говядины и бутылку не плохого красного вина и на десерт Борис наконец-то вкусил самые невероятные рассказы Мармелада, в которые раньше вряд ли бы поверил. Но теперь, когда перед ним предстала такая яркая картина маслом, то тут ненароком не только ему, но и в чёрта, и в Бога станешь верить. Стоит ли передавать хотя бы малую часть им сказанного, ибо говорил он о государственных делах, и стало быть о людях высокого уровня, благодаря которым простой люд на собственной шкуре расхлёбывал кровавую кашу Перестройки и по сей день у многих во рту имеет место быть послевкусие. Мармелад корча самые надменные гримасы в развязной манере изливался на счёт "трубы", что "идёт в Европу через хохлов, и на этом многие его знакомые круто поднялись, и он сам ими не обижен!" Послушать всё это было забавно, тем более, что за долгие годы их разлуки, отягощённых тремя годами проведённых в батраках, Борис явно соскучился по всему такому необычному. Он приехал на Лазурный берег на ПМЖ, и теперь ему надо было искать, где и на что ему жить? Поэтому опыт Мармелада для него был просто бесценен. Он не перебивал рассказчика, который всё больше и глубже погружался в неведомые для него пласты человеческих отношений и даже обрадовался тому, что Мармелад ненадолго спустившись на землю, предложил ему пожить в его квартирке на "Калифорнии" и провести новую нитку для полива газона на вилле. Разговоры о "трубе" может быть и забавляли Бориса, но он чётко понимал, что для него в жизни есть три запретные темы, куда он не вступит ногой - это политика, проституция и наркотики. Когда были решены его самые насущные вопросы "жильё и работа", то можно было остановиться на более интересных темах, то есть о женщинах и о развлечениях. Мармелад, впервые улыбнувшись, как будто вспомнил что-то пикантное, наконец-то выдал на-гора: "А знаешь, тут в Ницце живёт одна еврейка из Москвы, и я тебе дам её телефон, только ты не говори ей, что это я тебе его дал". На этот раз они возвращались на "Ламборгини" не так быстро и по всему было видно, что тяжёлые мысли посетили Мармелада или он взял длинную паузу в разговоре, и внезапно наступившая тишина, а вместе с ней мир и покой совершенно не расстраивали Бориса. Распрощавшись с гостеприимным однополчанином, он поехал по "Калифорнии" (улица в Каннах) на своём потрёпанном "Фиате", который после поездки на дьявольской "Ламборгини" показался ему ещё более родным. Он должен был вселиться в предоставленную ему жилплощадь и довольно быстро её отыскав, наконец -то проник в логово Мармелада. После той шикарной виллы, это жильё в двадцать квадратных метров общей площади, не очень соответствовало статусу великого комбинатора, но зато проливало свет и давало ответы на многие каверзные вопросы, что стали назойливо посещать разум Бориса. Среди общего хаоса и бардака, царящего в маленьком помещении, его внимание привлекли две корочки советского образца. Одна из них, светло зелёная, была аттестатом об удовлетворительном окончании Рижского сельскохозяйственного профессионально-технического училища, где во вкладыше, выписанном на имя Аркадия Сахаровича, по всем дисциплинам были проставлены сплошные тройки. Тогда как во втором дипломе, с красной корочкой юридического факультета Киевского государственного университета, выписанного на имя того же Аркадия Сахаровича, значились одни пятёрки. В общем, в этом не было ничего удивительного, ибо обладатель этих дипломов был по-своему гением, умевшим легко и быстро выбираться "из грязи в князи".
Груздь обиделся.
Следующим утром, вернувшись на виллу, новоиспечённый садовник застал Мармелада в очень плохом расположении духа, который как бы выдавливая из себя каждое слово, произнёс: "Груздь обиделся на меня за подзатыльник и свалил, забрав с собой все мои дорогие духи! Кто теперь за ремонт Ягуара будет платить?" В общем, выбор пути, сделанный горе-шофёром, был понятен - обидеться, чтобы не платить, тогда как несколько флаконов с духами были хоть каким-то, но материальным возмещениям за нанесённый ему моральный ущерб. Позже стало известно, что Груздь, распродав русской братии украденное им имущество, смог снять себе в Ницце малюсенькую комнатёнку где-то под крышей на второй линии, по соседству с девочками из Молдавии. Он со скуки стал допекать их своими разговорами, тем самым отпугивая потенциальных клиентов "ночных бабочек". В один из тёплых вечеров, его беседу с девочками прервал удар ножом в спину, нанесённый известным сутенёром по фамилии Комаров, в прошлом служивший, какое-то время в Иностранном Легионе. Не зная, что делать с бездыханным телом, он отвёз его на своей машине к ближайшему госпиталю и выбросил у входа, чем спас жертву от смерти. Придя в сознание в реанимационном отделении, Груздь сорвав с себя прикреплённые к нему датчики и капельницу, и накинув на себя халат доктора, сбежал из госпиталя. Тем самым наказал французскую лечебницу, которая попала на большие деньги за бесплатно проведённую хирургическую операцию. И тут случилось чудо, достойное золотого пера великого писателя или поэта, а может быть и кисти знаменитого художника! Ночная бабочка по имени Анжела - та самая, к которой Груздь всё это время подбивал клинья, из чувства вины и сострадания стала навещать больного на дому и между ними пробежала искра любви, которая зажгла божественным светом эти, казалось бы, уже на веки вечные падшие души. Что касается судьбы злодея Комарова, то пришёл и его черёд платить по счетам, ибо влюблённая Анжела, предпочитая работать только на себя, не захотела больше работать на кровопийцу "Комара" и сдала его Магдалине - офицеру из полиции нравов. Под утро полиция нагрянула на виллу к "Комарову", где он проживал вместе со своими шалавами. Также по ходу дела арестовали легионера по фамилии Ништяков, который после демобилизации на какое-то время обосновался у своего сослуживца. Что удивительно, но отморозок "Комар" попытался перераспределить часть своей ответственности на плечи ни в чём не повинного "Ништяка" и тому дали один год тюрьмы, чтобы знал наперёд, где можно останавливаться на постой, а где нельзя. На суде в своём последнем слове, подсудимый Комаров пообещал женщине-Судье, что после отбытия своего наказания, он обязательно поймает её и... "Совокупится с ней в насильственной форме и т. д. и т. п, не забыв упомянуть скабрезности о дряхлости её тела" Тогда как влюблённые голубки - Груздь и Анжела, какое-то время поворковав в своём гнёздышке, упорхнули куда-то навсегда и про них больше ничего не известно. Как говорят французы и русские: "Се ля ви", когда одни люди уходят, но зато на их место приходят другие. Именно про Ништякова - легионера второго пехотного полка Иностранного Легиона, ещё будет, что рассказать. Тем более, что именно благодаря ему в Ницце, среди русской братии появилось словесное выражение "Кончай ништяковщину гнать!" И пока он на целый год покинул лазурные берега, самое время вернуться к своим помидорам, то есть на виллу к Мармеладу.
На вилле.
На площади в семьдесят гектаров, покрытой соснами и кедрами, а также с просторным газоном на переднем плане, расположилась хорошее одноэтажное жилое строение в триста - четыреста квадратных метров общей площади, с открытым бассейном и с хозяйственными постройками на заднем плане. Несмотря на обилие дорогих иномарок, припаркованных у парадного входа, в строю осталась только одна скромная машина, которая как раз принадлежала Мармеладу, а остальным, благодаря стараниям Груздя, требовалась серьёзная помощь специалистов. От нового садовника требовалось протянуть новую нитку орошения вдоль забора, и Борис был сильно удивлён столь слабым напором воды в системе, тогда как в компрессорной, куда он спустился, насос работал на полную мощность. Приказ был получен, и садовник стал прокладывать новую линию, когда его остановил какой-то старичок с благообразной внешностью из рассказов классиков далёкого прошлого, со словами, произнесёнными на французском, но с сильным английским акцентом: "Зря вы, молодой человек, делаете новую линию для полива! Вчера мы на общем собрании постановили отключить воду в этом здании, из-за перерасхода его годовой квоты. Только за прошлый месяц они израсходовали воды на три тысячи долларов!" Борису нечего было возразить этому степенному господину, и он пообещал разобраться с этим вопросом. Следуя логике и дедуктивному методу, он стал размышлять, что если, полив почти не функционирует, тогда как компрессор почти зашкаливает от перенапряжения, то стало быть на линии имеется обрыв куда и уходит вся вода и прогулявшись по газону, стал простукивать ногой подозрительные ложбинки в траве и неожиданно его нога провалилась почти по колено, после чего на поверхность земли вырвался мощный фонтан воды. В общем, всё стало ясно - рабочие, нанятые Мармеладом, забыли установить одну из леек и за долгие месяцы, а может быть и годы эксплуатации этой системы орошения, под газоном образовалась настоящая подземная река. Завязав свободный конец шланга на мёртвый узел, Борис чуть было по глупости своей, не взорвал компрессорную и вовремя спохватившись, бросился туда, чтобы сбавить давление воды. Там застал Мармелада за странным занятием - тот облизывал языком капот той самой "Чёртовой Ламборгини", что натолкнуло его на мысль об открытии какой - то новой форме сексуального извращения или невероятной любви человека к автомобилю. Дождавшись, когда новоявленный Ромео покинет компрессорную, Борис констатировал небольшую вмятину на капоте машины, оставленную вчерашним ударом ноги. "Бьёт значит любит!" - подумалось ему. В принципе, Мармеладу было глубоко параллельно и фиолетово от того, что Борис, найдя порыв на линии, спас виллу от отключения воды, ибо денег там было так много, что потеря нескольких тысяч У.Е. в месяц - это было как "дробина в задницу слона". Именно в это время на виллу приехала её настоящая владелица, по имени Татьяна - с виду простая женщина из сибирских народностей и должно быть, добрая по характеру. Она сразу заметила то, что, полив воды стал намного мощней, и в знак благодарности пригласила Бориса поужинать с ними в каком-то очень солидном ресторане. Это приглашение сильно озадачило Мармелада и даже разозлило, но он пытался не подавать виду. Вечером они выдвинулись в Канны на знаменитую набережную "Круазет", где во Дворце фестивалей проходят всевозможные международные мероприятия. Несмотря на то, что сервировка стола и вилки с ложками в этом ресторане были реально буржуйскими, то качество приготовленной там телятины со сморчками желало быть лучшим. Несмотря на это, они неплохо провели время, тогда как Мармелад возбуждённо, всё это время нес какую-то нелепицу, вперемешку с теми или иными воспоминаниями из их боевой молодости. Видимо ему надо было, как можно больше впечатлить свою хозяйку и когда после ужина она собралась играть в Казино, то он вызвал такси для своего гостя и сказал, что в ближайшие дни, пока Татьяна будет на вилле, все работы временно прекращаются. В принципе, Бориса такой расклад дел совершенно устраивал, так как деньги у него были, помимо пособия от Легиона, он ещё получал ренту с трёх своих недвижимостей, успев полностью оплатить счета в течение трёх лет своей батрацкой жизни. Но как говорится: "Дураков работа любит" и уже на следующий день ему позвонила из Москвы сестрёнка Леночка, сообщив братцу о том, что один настоящий олигарх - Илья Кукарев, ищет каменщика для работ на своей вилле, что расположена прямо на мысе "Кап Антибов". Как раз Борис сам хотел сгонять в Ниццу, чтобы подыскать и приобрести себе небольшую жилплощадь и проверить номер телефона москвички Юлечки - ведь кто знает, может пригодится? В общем, его жизнь налаживалась и с прежним унылым существованием, не поддавалась никакому сравнению.
Олигарх Илья Кукарев.
На следующий день Борис познакомился с милой и можно сказать с процветающей четой Кукаревых только, что купивших старый полуразвалившийся домишко прямо на береговой линии Мыса Антиб, что вгрызался в воды Средиземного моря. Полуразрушенный барак размером в двести квадратных метров был так себе, да и территория вокруг него в десять соток была в очень заброшенном состоянии. В сравнении с поистине баронскими владениями известного баяниста Страны и его подельника со странной фамилией Кучма, что разместились на сотне гектаров под Мужаном, их домик выглядел, как хижина дяди Тома... В общем, чета Кокаревых впряглась в довольно серьёзное предприятие по восстановлению этого заброшенного куска народного хозяйства Франции, как им тогда казалось, страны милой и добродушной. Да! Умеют же эти французы пыль в глаза своими улыбками и культурой поведения приезжим пускать. Борис был слегка разочарован тем, что от жирного куска сметы в 500 тысяч долларов на реконструкцию коробки здания, ему было предложено всего лишь проложить небольшую дорожку вдоль берега, ведущую к пляжу, но к зарплате в 2000 долларов он был рад и как говорится: "Важно нАчать!" В общем, Илью тоже можно было понять, так как выдача кредита во французском банке на ремонт здания, обязывала его брать на работу легальное предприятие, да и местный архитектор всё время торчал на стройплощадке. Так что Борис и сам понимал то, что впрягаться со своими возможностями ему в это дело не стоит. К этому времени Кукаревы успели перестроить здание конюшни, где вместо сеновала разместилась однокомнатная квартирка, а под ней в полуподвале гараж, для имеющихся в наличии двух спортивных иномарок "Порше" и "Ауди". "Быстрая езда на Лазурных берегах ни к чему хорошему ещё никого не приводила", но эта молодая пара на тот момент даже и не подозревала, какую гадость им готовят французские джунгли, упивалась ощущением свободы. Каждое утро Борис приезжая на стройку, всегда видел, как на стеклянном столике, всегда красовалась пустая бутылка от Мутона Ротшильда или Королевы Марго. И также парочка бокалов с остатками недопитого красного вина, а в пепельнице лежали окурки дамских сигареток и шикарных гаванских сигар. В общем, не жизнь, а малина! Это здорово! Очень здорово! Это очень хорошо, когда вместе со своей спутницей жизни, находишься среди экзотических цветов и каждый вечер с шикарной террасы провожаешь багряный закат солнца. Любуясь при этом с высоты переливами волн южного моря, попивая мелкими глотками приятный нектар полей...И думать при этом о чём-то возвышенном и неземном, тем самым уходя на время от забот своего любимого завода "Астраханская каравелла". Пока Мармелад решал у себя кучу проблем по ремонту разбитого "Ягуара", Борис доделал тропинку к пляжу и Илья тут же честно с ним расплатившись, улетел со спокойной совестью мотаться по миру. Их пути не пересекались вплоть до сентября 2003 года, когда августовская жара унесла с собой более пятнадцати тысяч жизней и французские власти не знали, куда девать столько стремительно разлагающихся трупов, но уже в сентябре месяце больше ничего не напоминало о тех трагических днях. Борис, проснувшись ранним утром в каюте своей парусной лодки, что стояла на якоре в порту города Антиб, решил пробежаться вдоль берега моря, как один доходяга, бегущий ему навстречу, привлёк его внимание, ему невольно подумалось: сегодня в забеге участвуют узники Бухенвальда. Неожиданно этот "Узник концлагеря" с ним поздоровался: "Борька, привет! Это я, Илья! Не узнаёшь, что ли!?" Каких -то три год тому назад, этот человек был молодым, цветущим средней упитанности человеком, а тут такая разительная перемена. Невольно подумалось: "Должно быть, у него последняя стадия рака желудка, но он, совершая забеги, борется со своей болезнью, подобно легендарному Павке Корчагину из романа Н. Островского "Как закалялась сталь". Подумав об этом, Борис посмотрел на своего собеседника с чувством глубокого сострадания. На этом скелетообразном мужике или вернее будет сказано - старике, с впалыми щеками и коже, пожелтевшей, словно пергамент времён средневековья, на нём, как на вешалке, висела новенькая майка фирмы "Адидас". Её развевало ветром, словно флажок на деревянном древке и из-под спортивных трусов выглядывали худющие ноги с чётко очерченными коленными суставами. И не дожидаясь встречных вопросов, этот измождённый человек выпалил: "Я с местной кичи откинулся, где меня три месяца в марсельской тюряге пропарили! Ты заходи ко мне сегодня на дачу поболтаем! А сейчас побегу дальше... восстанавливаться надо!" "Вот что жизнь с человеком делает!" - подумал Борис, провожая взглядом этого бегущего доходягу. На следующий день, к полудню Борис зашёл в гости к Илье, как Винни Пух к Братцу Кролику в надежде вкусно пообедать, но был несказанно удивлён, когда вместо царских хором перед ним предстало недостроенное здание на слабо облагороженной территории, везде чувствовалось запустение и неустроенность. На хозяина дома также без слёз смотреть было нельзя и если бы не горящий взгляд не сломленного узника, и Борис вымолвил искренне и скорбно: "Что же эти изверги с тобой сделали!?" За тем же самым столиком, на котором раньше по утрам обычно стояла пустая бутылка из-под хорошего вина, они долго ели зажаренные куриные крылышки, запивая самым обыкновенным пивом "Хайнекен" и узник французского застенка не спеша поведал свою ужасную историю.
Итак, в первых числах мая глубокой ночью, на его виллу был совершён налёт банды вооружённых людей, которые взломав двери, ввалились в жилое помещение и захватили в плен Илью, его жену и малолетнюю дочь. Особенно долго им пришлось повозиться с маленькой собачкой по кличке Женька, которая как настоящая героиня, цапнула за палец одного из злодеев. В знак благодарности, Илья стал после её величать "Евгенией". Единственно, кто не пострадал из домочадцев, был хомяк Хомка, который итак сидел смирно в своей клетке, зажавшись в угол со страха. Вооружённые до зубов головорезы, угрожая оружием, поставив всех, включая и ребёнка, лицом к стенке, стали угрожать расстрелом на месте, если хозяин дома не выдаст им потайной сейф с документами и чёрной кассой. На что он им сказал: "Ищите сейф в куче строительного мусора, там он валяется от старых хозяев". Такая дерзость привела налётчиков в состояние крайнего исступления, перешедшего в ярость, и они обязательно расстреляли бы своих заложников. Но этот беспредел остановил человек, одетый в форму полицейского. Оказалось, что это был следователь, занимающийся делом Ильи, который зачитав "Постановление об аресте господина Кукарева и его жены", приказал надеть на них наручники и отвезти куда следует. Через день, женщину выпустили под залог её спортивной машины, точно зная, что она никуда не сбежит, пока эта шикарная машина останется у них. Самого же Илью отвезли в Марсель и бросили в зловонную камеру к двум арабам, где про него забыли на несколько дней. Рассказывая все эти ужасы, Илья жадно глотал из горлышка бутылки пиво, как будто пытался погасить внутри него бушующее пламя, в виде вырывающегося наружу табачного дыма. Борис про себя заметил, что хозяин дома вместо привычных сигарет и дорогих сигар курил простой табак, который непрестанно закручивал ловкими движениями пальцев в папиросную бумагу. Хозяин дома заметив взгляд гостя, горько усмехнулся: "На киче научился". Передачи там были запрещены, тем не менее его жене выставляли счёт за его содержание в марсельской тюрьме. Через неделю угрозами его заставили подписать документ в том, что был задержан не ночью, а днём. Они обещали облегчить режим содержания, но на самом деле лишь иногда выпускали на прогулку во двор. Лето в том году было очень жарким, воду в бутылках стали давать только после того, как температура в камерах поднялась до шестидесяти градусов по Цельсию, и несколько человек умерло от жары. В камере размером три на три метра, узники спали на нарах в три этажа, воду же из-под крана, вонючую от хлорки и ржавчины, пить было невозможно. За два месяца заключения, никаких предъявлений он не получил, но всё это время от него требовали чистосердечного признания вины. И только когда выпускали на свободу, они сказали, что якобы делали запрос в Москву, но компромат оттуда на него так и не пришёл, всё равно решили, что дело будут продолжать вести и дальше, взяв с него подписку о невыезде. Глядя на дом, Илья сказал: "Сам видишь - строители разбежались, хотя архитектор искренне сокрушался, приговаривая, что честнее этой стройки, у него до этого никогда не было. Все мои банковские счета заморожены и вообще живём за счёт тёщиных почтовых переводов из России". Какое-то время они сидели молча, думая каждый о своём, и чтобы хоть как-то внести оживление в беседу, Борис вспомнил про олигарха Березовского, у которого французы вообще, если верить жёлтой прессе, жаждут забрать целое поместье в семьдесят гектаров. В свою очередь Илья, слегка оживившись и показав направо рукой, небрежно бросил: "Ты вон ту трубу видишь? Это и есть то самое поместье Березовского и нашими делами занимается один и тот же судья!" После этого разговора Илья ещё три года просидел у себя на вилле, смотря из окна на воды Средиземного моря. Где-то через год его жене вернули любимую машину, а ещё через два, ему позволили переехать в Финляндию, где он мог через колючую проволоку видеть русскую землю, а когда дул ветер с востока, то вдыхать полной грудью русский дух. Тогда он восторженно вспоминал слова русского классика: "И дым отечества нам сладок и приятен".
А что же Родина? Почитывая иногда российскую прессу, Борис время от времени натыкался на сообщения, которые скорее всего касались какого-то другого Ильи, а может и того самого. Не будем ничего со всей уверенностью утверждать, но где-то в это же самое время НТВ сообщило: "Некто Илья Николаевич Кокарев, 27 ноября 1966 г рождения, с 2001 г. и по настоящее время - председатель совета директоров ОАО "Астраханский корабел" арестован в начале мая". Газета "Коммерсантъ" лишь дополнила выше сказанное тем, что этот "Илья Кокарев помимо "Астраханского корабела" является ещё и руководителем акционерного общества "Группа содействия росту" и французская полиция вышла на его след по заявке российских налоговых полицейских. Согласно этой заявке - гражданин Кокарев, возглавив 10 лет назад металлургическую компанию, использовал так называемую "двойную бухгалтерию", на вырученные средства в разных странах, он перекачивал их через оффшорные счета во Францию. В дальнейшем, эти деньги в сумме 15 миллионов евро, были вложены им в недвижимость на Лазурном берегу, и поэтому на его владения был наложен арест. Расследованием его дела занимается Минюст Франции. В настоящий момент Кокарев, согласно имеющейся информации, находится в тюрьме города Марселя". В ответ на происки Российской Прессы, и.о. гендиректора "Астраханского корабела", господин Конюхов пояснил, что: "Формальным поводом для ареста Ильи Кокарева стала покупка дома на юге Франции. Его бизнесмен приобрел на банковский кредит в размере 1 миллион евро. С кредитом все чисто и с налогами у его шефа "все в ажуре" и юристы компании уже собрали все необходимые документы, доказывающие это".
Юлька.
В мире есть три кита, на которых покоится жизнь нормального мужика - дом, деньги и женщина и теперь на новом месте Борис, стараясь как можно быстрее укрепить свои пока ещё очень шаткие позиции, набрал Юлькин телефон, тот самый который ему дал Мармелад. После долгих протяжных гудков ему ответил приятный, но весьма недовольный женский голос: "Какой идиот меня в одиннадцать утра будит?" После чего на том конце бросили трубку. "Нет, так нет!" - философски подумал он, но через несколько дней ему позвонили. Борис уже знал от Мармелада, что в Ницце помимо этой Юли проживает ещё одна москвичка тоже по имени Юля, что, работая долгое время в психбольнице, поставляла русским психотропные препараты, но и себя, не забывая регулярно "вмазываться". В один из таких внутривенных уколов она внесла себе инфекцию, и чуть было не лишилась руки. После чего её так и прозвали "Юля Безрукая" и теперь услышав в трубке: "Это я... Юля!", наш Дон Жуан от неожиданности, утратив чувство реальности, брякнул: "Юля Безрукая!" В ответ послышалось: " Идиот! У меня обе руки на месте, но к тебе есть дело...". Они договорились встретиться на следующий день в Макдональдсе, что на улице имени Жана Медсана в Ницце. Борис уже полюбил это заведение за то, что там можно было поесть хоть и вредный для здоровья, но такой вкусный "фастфуд" и получить ещё по недорогой цене билет в кино и как говорится... "Хлеба и зрелищ!" Она вошла в ресторан и со стороны ему напомнила чем-то старуху Шапокляк в молодости или на персонажа из мультфильма "Бурёнка из Маслёнкина!" - такое забавное у неё было лицо, и сразу же бросилась в глаза и поразила её грудь, как минимум пятого размера. Рядом с этой молодой женщиной возрастом слегка за тридцать, непрестанно как юла или скорее, как мартышка вертелась кучерявая девчонка лет четырёх или пяти от роду, очень похожая на мультяшного персонажа Антошку. Молодые матери всегда нравились Борису, Юля - еврейка, не была исключением. Она сходу заявила, что она вегетарианка и благосклонно согласилась угоститься только молочным коктейлем. В двух словах она ему поведала, что у неё сломалась машина, что завтра состоится судебный процесс над её бывшим американским любовником Дарио и её некому отвезти в соседний город Грасс. Внешне ничего особо еврейского в ней не было замечено и в принципе, по отношению к женскому полу, Борис никогда не замечал у себя расистских наклонностей. Приятный голос и озорная улыбка и конечно же её пикантные формы пока ещё молодого тела - не худого, но и не жирного, были ему симпатичны. На следующее утро, отбросив в сторону работу на олигарха, он повёз эту явно изголодавшуюся искусительницу в город Грасс, навстречу своей Судьбе. По дороге, она в первую очередь поинтересовалась об источнике, из которого Борис получил её номер телефона и, получив, честный ответ, воскликнула: "Это тот самый толстяк с золотым "Ролексом" и с большим пистолетом на чёрном Ягуаре?" А потом над этим очень долго и заливисто смеялась, да так заразительно, что и Борис невольно стал смеяться, как дурачина-простофиля и без явной на то причины. Умные люди говорят: "Надо обязательно рассмешить женщину и тогда она точно Ваша". А тут и стараться особо не пришлось хотя, зная Мармелада, он мог допустить всё что угодно. Немного отдышавшись от истерического смеха, Юлька рассказала, что когда ей надо было связаться с американским ФБР, чтобы навести справки про её американского ковбоя, то попросила одну знакомую бабушку - крёстную её дочери найти хорошего переводчика. Эта русская бабушка днём подрабатывала к пенсии на улицах в Канна незатейливой игрой на балалайке, а по вечерам музицировала около ресторанов и поэтому знала много женщин из России. Однажды она наткнулась на голодного Мармелада, и угостив его бутербродом, посоветовала ему купить новую рубашку, чтобы его можно было представить знакомой из Питера. Борис уже знал другую версию этого события, которая уже стала легендой в Легионе: "Мармелад сбежав из Германии от своей немецкой жены, несколько дней проспав в Ницце на голом полу в кухне у Ништякова, занял у него деньги на рубашку марки "Кензо". И в этот же день на эту рубашку клюнула крутая тёлка. В общем: Джек-пот в Бинго Миллиони!", но он не стал перебивать словоохотливую собеседницу. И она продолжала: "Мы приехали в полночь на Ягуаре, и я с испугу даже бабушку не узнала - та выглядела как заправская шпионка. А он со своим пистолетом вообще меня напугал и много чего наговорил. Я ему охотно верила, до того момента, пока он с американцами на английском не стал говорить. В общем, кроме "Ду ю спик инглиш и фак-ю", он вообще, ничего не знал!" Возможно, она про него ещё бы чего интересного добавила, но в это время они подъехали в пункт "Б" и она, забыв про всё на свете, ринулась в бой! А он, ожидая её возвращения из Зала суда, мысленно рисуя себе радужную картину недалекого будущего, стал набрасывать план своих дальнейших действий... Но как говорится "Всё где-то за нас уже предрешено!" и по возвращению до её комфортабельной квартиры на Фаброне (улица в Ницце) она, пользуясь временным отсутствием своего дитя, ласковым голосом предложила зайти и выпить чаю с вареньем из какой - то местной ягоды. После чая, эта Фурия сразу же, не отходя от кассы, стала брать быка за рога и для надёжности, и за другие его причиндалы, предложив переброситься в картишки на интерес. Вот тогда в голове Бориса стал неожиданно просыпаться поэт и из души понеслись "бессмертные" строки: "Проиграла в дурака, ты мне на раздевание, и медленно твоя рука обнажила очарования - на белой эмали кожи звёздная россыпь родинок и я подумал невольно, чуть позже: "Хороша! "Не уродина!" Но про это он не стал ничего говорить, да и вообще ничего не сказал. Что из пустого в порожнее лить? Ведь не только язык колом встал..." Незаметно пролетела жаркая ночь в мягкой постели с нежной и явно опытной соотечественницей, к тому же хорошо знающей чего она хочет. Где-то под утро, которое, как известно вечера мудренее, Борис чётко понял, что никуда отсюда больше дёргаться не стоит и вообще кто, если не он защитит здесь на чужбине эту забавную соотечественницу в её войне с проклятым янки? Конечно, хотелось бы потребовать продолжение банкета, но в это время позвонил Мармелад, со своими проблемами, возникшими на второй вилле со словами из кинофильма: " Кина не будет - электричество кончилось!" Оказалось, что на второй вилле несколько лампочек перестали загораться, и пока Татьяна ещё не улетела в Москву, надо взять у неё денег на починку. Когда они пришли на вторую очень шикарную Виллу, якобы принадлежащую тому самому Кучме, то не стали лазить по шикарным залам, отделанными золотом, хрусталём и мрамором, а сразу же спустились в подвал, где Борис реально был очень удивлён тем, что вся эта роскошь покоилась на бочке с порохом. Вся эта электро-щитовая будка, наверное, была украдена с какого-то завода времён "Царя Гороха" и практически все её автоматические выключатели оказались неисправными. И чтобы они не отключались, их просто закрепили спичками в верхнем положении. От самой будки вверх шёл целый столб проводов в пластиковых генах. "Какое счастье, что хозяин ещё ни разу не пользовался этой виллой!" - произнёс Борис и насчитав пару дюжин сломанных автоматов, он поехал в магазин "Леруа Мерлен", но оказалось, что такие "двойные автоматы" продаются только в специализированных магазинах, то есть он не ошибся подумав, что этот электрический щиток вынесли с какого-то предприятия. В магазине ему дали смету, и он как последний идиот назвал её Мармеладу. Полнотелая Татьяна, словно Шемахинская царица" одетая в обтягивающие лосины ярко-жёлтого цвета из спортивного магазина, вальяжно лежала на шикарном диване, отстёгивая Мармеладу, как фантики от конфет, пачки новеньких "пятихаток". А он, встав "во фрунт" словно халдей в крутом ресторане, бережно принимал одну бумажку за другой. Потом повернувшись к Борису не считая, отломив половину куска, отдал полпачки электрику, а остальное проворно положил себе в карман брюк марки "Кензо". Борис не стал выяснять в присутствии Татьяны что либо, но Мармелад, явно не собираясь от неё отходить, нервно бросил ему: "Иди и делай электричество!" Как говорится: "Нельзя из одной шкуры барана сшить сорок папах" и нельзя за половину нужной суммы купить две дюжины автоматов. После чего Борис, честно заменив всё, на что ему хватило денег, решил облагоразумить Мармелада, когда в этот вечер тот, будучи уже под кайфом, повёз его отметить благополучный отъезд хозяйки на Родину.
На этот раз они поехали в Канны на только, что отремонтированном "Мерседесе", где до полуночи Мармелад умудрился спустить все деньги, что были выделены ему на электричество. В ресторане он шикарным жестом руки на которой сверкал переливами золотой Ролекс, на удивление толпы подкурил свою сигару от зажженной пятисотенной купюры, потом столько же дал на чай официанту, заплатил за ужин незнакомой пары из Таллинна, предварительно нагрузив их "по самое не могу" своими байками про Легион и так далее и тому подобное. После ужина они, еле-еле доехав до виллы, к счастью, никого, не сбив по дороге, и ни в кого не врезавшись, пересекли отрывшиеся настежь перед ними ворота имения. Борис, так же еле дотащившись до того самого кожаного дивана, на котором ещё утром возлежала местная царица, плюхнувшись уже решив было отдохнуть, как комнату прорезал истошный вопль Мармелада: "Танька меня уволит! Я потерял Беретту!" Потом он, явно потеряв рассудок, словно тигр загнанный в клетке, носился по помещению почти с тем же выражением лица, что было у одного героя фильма "Брильянтовая рука" причитая: "Всё пропало! Всё пропало!" В начале от этого крика Борис чуть было не подпрыгнул с дивана, но потом рассмеявшись, упал задним местом на диван, но тут его что-то больно кольнуло в зад и раздвинув кожаные подушки дивана, он увидел ствол той самой пропавшей Беретты, с установленной на ней лазерным прицелом и поддев её указательным пальцем за курок спросил: "Этот что ли?!". Мармелад взвыв от радости, очень быстро успокоился и засунув пистолет за ремень, пошатываясь добрёл до Ламбургини и умчался на ней по делам в Канны. Тогда как Борису ничего больше не оставалось, как завалиться спать тут же на диване. Утром его разбудил Мармелад - живой и здоровый, со словами: "Почему на вилле лампочки не горят!?" И сколько не пытался Борис ему объяснить, что нужны деньги на автоматы, Мармелад явно "врубил тупого" повторял: "А они всё равно не горят!" Даже веский аргумент, что ремонт всей системы у электриков ему обойдётся в сто тысяч как минимум, никак не вразумлял этого балбеса и он устав повторять одно и тоже, наконец-то сжалившись, сказал просто Борису: "Давай уматывай!" В принципе, оставаться в этом дурдоме ни физически, ни морально он уже и не мог. "Какого чёрта и ради чего дальше слушать этого полоумного кабана?" - подумал Борис и испытав чувство явного облегчения, явно ни о чём не жалея, поехал к Юльке на чашечку чая.
Эпилог.
Люди в Ницце, похождениям которых стоит посвятить отдельную повесть, говорили, что "Мармелад на вилле купил себе дикого козла и назвал его Борькой. Но когда "главный баянист страны" "слетел с трубы", то не стало денег даже на кормёжку для животных и козёл сожрал всю растительность на вилле, а сторожевые Битбули с голодухи сожрали козла, а Мармелад от отчаяния в свою очередь с горя пострелял этих прожорливых собак". Борис как то проезжая мимо знакомого ему товарищества "Миллиардеры мира сего", увидел как над одним из знакомых ему особняков, взвиваются вверх клубы чёрного дыма! Внезапно пришла мысль "Неужели пожар?", и он, не думая, перемахнув через забор, побежал в сторону предполагаемого бедствия, где узрел странную картину. На некогда цветущей и благоухающей территории, покрытой изящно подстриженными газонами с сочной растительностью зелёного цвета и клумбами, радовавших глаз всякие там цветочками-лепесточками и причудливыми деревцами - теперь властвовал лишь тёмно жёлтый цвет прошлогодней хвои из толщи которой торчали лишь чёрные стволы зонтичных сосен. Неподалёку от бассейна, некогда наполняемого и сверкавшего кристально-чистой водой, на этот раз был заполнен мутной жижицей, поверх которой плавала зелёная тина. На лавочке у гигантского костра сидела скорбная фигура чем-то похожая на мультяшного медведя "Ёжика в тумане". Борис, подошёл к нему не слишком быстро, чтобы не спугнуть скорбящего около которого на лавочке лежал поблескивающий хромом в свете луны всё тот же здоровенный пистолет марки Берета, с лазерным прицелом и стояла почти пустая бутылка виски "Шивас". Немного помявшись, непрошеный гость всё же отважился присесть рядом по левую сторону от скорбящего Мармелада, который резко встав и всё так же молча как заправский кочегар, стал бросать совковой лопатой в пламя новую партию пожухлой хвои. Неожиданно Борис заметил торчащее из кострища козлиное копыто и несколько уже изрядно обгоревших собачьих лап и до него донёсся ужасный запах обугленного мяса и палёной шести. Ему подумалось: "Лишь бы палить не стал из пистоля, а то и ему места в этом кострище вполне хватит!" Они не виделись всего несколько лет, и много чего поменялось с тех пор, но чтобы Мармелад мог так долго и просто молчать - это было просто невообразимо! Неужели это депрессия?!! А Мармелад, словно стахановец в кочегарке, ещё долго молча бросал хвою в костёр и успокоился лишь когда набросал её столько, что пламя костра взмыло до чёрных небес. И оно уже стало лизать своими зловещими языками кроны сосен, которые из чувства солидарности со вселенской скорбью, склонили свои вихрастые шикарные шевелюры, на фоне звёздного неба напоминая сказочных богатырей без остроконечных шлемов, что собрались на какую-то панихиду у огромного кострища. Мягко плюхнувшись своим аномально пухлыми ягодицами на жёсткую деревянную лавку, Мармелад, испустил какой-то очень глубокий выдох, как будто на последнем издыхании и выдавил из себя на французском: "Фини ля комедия!" После чего, он, жадно глотнув из горла содержимое бутылки, молча передал её непрошеному гостю. И глядя на козлиную ногу, торчащую из костра, Борис подумал: "Может быть, Мармелад своего чёрта завалил?" По последним данным: сегодня Мармелад, благополучно пережив то неспокойное для него время, поселился на Украине, где выращивает свиней и является главным идеологом Блока Юлии Тимошенко "Бют".
Что касается Бориса, то он, скупив, несколько жилых площадей в Ницце и познав всю горечь разочарования от общения с русскими людьми, одного из которых по кличке "ЗЭК", приговорённого у себя на Родине к высшей мере наказания, он смог направить на путь исправления. Также вкусив всю боль расставания с Юлькой, которая сбежала от своего ковбоя в его же Америку, переехал в Канны, но про это уже будет совсем другая история.
Приключения русского, прошедшего французский Иностранный Легион, продолжаются...