Свобода - это независимость от чего бы то ни было, а поскольку это невозможно, то абсолютной свободы не существует. Человечество стремиться к этой свободе, к независимости, но оно может к ней лишь приблизиться. Обрести ее никому не дано.
Но я буду говорить о другом типе свободы - свободы от разума. Разум - это верх. Низ же - то буйное начало в человеке, которое называют вакхическим. Обо всем этом писали тысячи раз. Быть может, ярче всего противопоставление вакхического (или дионисийского) и аполлонического начал показано в великом романе Дэвида Герберта Лоуренса "Любовник леди Чаттерлей".
Вакхическое начало я считаю животным, аполлоническое - божественным, но никак не человеческим.
Я не противопоставляю человека животному. Люди и животные поразительно близки. (В другое время я с радостью готов поделиться своими скромными познаниями в области живой природы относительно общего между животным и человеком.) Мне близка точка зрения Парменида, который в отличие от Гераклита, утверждал, что нет противоположностей: нет, e.g., черного и белого, но есть не-белое или не-черное, нет антитезы жарко-холодно, есть не-холодно и не-жарко, etc. Сама по себе эта мысль является спорной, но, несомненно, чрезвычайно любопытна. Однако не буду отклоняться от темы.
Я сказал, что не хочу уходить в сторону от предмета моих размышлений, но все же вынужден сделать небольшое отступление. Оно позволит понять, как я пришел к тому, о чем собираюсь сказать. Если я ошибаюсь, во всяком случае у меня будет оправдание.
Сегодня я был в зоопарке. Среди множества самых разнообразных животных мое внимание привлекли обезьяны. Не сложно догадаться, что я отдал им предпочтение, поскольку они более всего похожи на людей по сравнению с другими животными. Если непросто поверить в родственную связь между обезьяной и амёбой, то в связь между обезьяной и человеком поверить гораздо проще. Из множества обезьян я выбрал одну, которая сидела в стороне от своих сородичей, нахмурив лоб. Она осматривала нас (людей) серьёзным и внимательным взглядом, словно старалась что-то понять. Бывает, так смотрю и я, когда безуспешно пытаюсь доказать теорему. Столь солидное сравнение себя с обезьяной покажется, вероятно, смешным любезному читателю, и это замечательно, ибо эта чудесная способность смеяться, одна из тех отличительным черт, которая принадлежит человеку, ему и никому другому. Но я говорил об обезьяне. Таким образом, я вполне закономерно подошел к идее эволюции. Как это часто со мной случается, одна мысль повлекла за собой другую и мне вспомнилась глава из "Бытия", в которой рассказывается о сотворении человека. Эволюция и сотворение человека. Большинство людей, не считая тех, которые избегают трудных вопросов, вероятно, что библейская версия происхождения человека противоречит теории эволюции. Когда-то так думал и я. Но меня внезапно посетило одно соображение, которым я хочу поделиться с Вами без лишних предисловий. Поскольку я не являюсь ни биологом, ни теологом, но философом (пишу это слово без какой-либо претензии), то есть тем человеком, который любит мудрость, знание, ищет его - иначе говоря, будучи дилетантом, я прошу Вас оказать мне снисхождение.
Вот одна из возможных трактовок ветхозаветного мифа (использую это слово за неимением лучшего). Сначала Господь создал животных, потом человека. Между этими событиями лежат дни, однако "дни" я склонен трактовать метафорически. Знаю, что это ничего не доказывает, но придется принять этой на веру: философия не математика, хотя даже в математике имеет место какая-то вера. Впрочем, в свое оправдание скажу, что существуют работы, посвященные концепции времени в "Ветхом Завете", в которых семь дней трактуются не буквально. Но вернемся к творению человека. В Библии сказано, что Бог сотворил Адама по образу и подобию своему. Но следует ли это понимать как то, что человек суть Божье воплощение? Нет. По образу и подобию своему... Неужели кто-то и правда думает, будто у Бога могут быть ногти и волосы?! Об этом написал Блаженный Августин: "Я не знал другого - того, что есть воистину, и меня словно толкало считать остроумием поддакиванье глупым обманщикам, когда они спрашивали меня, откуда зло, ограничен ли Бог телесной формой и есть ли у Него волосы и ногти...".Думаю, что "по образу и подобию своему" - значит, что Бог наделил некое существо разумом, способностью мыслить, подобно Господу. Пускай он наделил этим даром того же примата. Что касается, с моей точки зрения, метафоричного творения Евы из ребра Адама, то я оставлю сейчас это в стороне. У меня есть кое-какие мысли на этот счет, однако они слишком расплывчаты.
Итак, если принять такую трактовку, многое становится яснее. Получается, что человек соединяет в себе не животное и человеческое, но животное и божественное. Почему другие приматы не становятся подобными нам? Потому что Бог выбрал только одно существо.
(Далее я буду использовать метафоры.) Мне кажется, что самым важным во всем этом является древо познания. Бог наделил некое существо возможность обрести разум или остаться на прежнем уровне: либо это существо живет в счастливом полусознательном состоянии, либо оно лишается последнего ценой приобретения разума. Человек предпочел быть не животным, но разумным существом. Человек не может стать животным, как бы он этого не хотел. Он не может стать Богом. Предел человека - он сам. До того как Адам вкусил запретный плод, он был слепым, но счастливым, когда он вкусил плод, то прозрел, но стал несчастным. Человек захотел стать подобным Богу. Сам змей-искуситель говорит об этом:
1 Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь
Бог. И сказал змей жене: подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от
какого дерева в раю?
2 И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть,
3 только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не
ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть.
4 И сказал змей жене: нет, не умрете,
5 но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются
глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло.
Змей знал слабое место человека. Но и после изгнания из рая человек не смирился. Созданный по подобию Бога, но остающийся где-то и в чем-то животным, человек захотел убить второе, чтобы стать равным Богу. (Конечно, нельзя говорить обо всех людях как об одном человеке, но читатель и сам это понимает, а оговорки лишь внесут в мое рассуждение путаницу.) Не потому ли в Библии гордыня считается смертельным грехом? Думаю, эту идею о творении человека, быть может, воплощенную менее ярко, чем в Писании, можно найти и в других религиях. В "Исповеди" Августин замечательно говорит о книге книг: "Итак, я решил внимательно заняться Священным Писанием и посмотреть, что это такое. И вот я вижу нечто для гордецов непонятное, для детей темное; здание, окутанное тайной, с низким входом; оно становится тем выше, чем дальше ты продвигаешься. Я не был в состоянии ни войти в него, ни наклонить голову, чтобы продвигаться дальше".
Итак, человек стал посредине между животным и Богом. Для чего Бог сделал это? Существуют бесчисленные предположения, но это у же другой вопрос. Выше говорилось о стремлении человека стать Богом. Для этого человеку необходимо освободиться от своей дионисийской природы. Исследования по выращиванию эмбрионов вне материнской утробы, клонированию людей, мода на худых женщин, которые, как предполагается, не рожают детей, привлекательный образ женщины, посвятившей себя карьере и не имеющей времени для того, чтобы рожать и воспитывать детей, - все это шаги в указанном направлении доминирующего аполлонического начала. Это очень хорошо могут проиллюстрировать несколько цитат из "Любовника леди Чаттерлей". Так, герой романа Клиффорд, являющийся воплощением холодного аполлонического начала, блестяще образованный, шагающий в ногу со стремительно развивающейся цивилизацией, уничтожающей старый мир, человек, у которого полностью отсутствует дионисийское начало (он парализован ниже пояса и не может иметь детей), говорит своей жене - своей полной противоположности: "- Да ты послушай дальше. Негоже прерывать великого человека на полуслове. "Нынешний тип миропорядка возник в невообразимом прошлом и погибнет в невообразимом будущем. Останется неистощимое множество абстрактных форм плюс творческий импульс, вечно меняющийся и вечно готовый к творению, побуждаемый собственными порождениями и Богом, от чьей мудрости зависят все упорядоченные формы". Каково закручено!
Конни слушала и не могла справиться с раздражением.
- Господи, какая чушь! - не выдержала она. - Вот уж кто духовно разбух!
Невообразимости, нынешний тип миропорядка, неистощимое множество
абстрактных форм, вечно меняющийся творческий импульс и Бог вперемежку с
упорядоченными формами. Но ведь это просто идиотизм.
- Должен признать, несколько туманный подбор сущностей. Смесь, так
сказать, различных газов, - проговорил Клиффорд. - И все-таки мне кажется,
что-то в этой идее есть - "Вселенная духовно воспаряет, а физически
истощается".
- Да? Ну и пусть воспаряет. Лишь бы здесь внизу физически со мной
ничего не случилось.
- Тебе так нравится твое физическое тело? - спросил он.
- Я люблю его. - И опять в ее памяти прозвучали слова: "Не попка, а
печка, ладная, круглая, теплая".
- Странное заявление, ведь общепризнано, что тело - это оковы для духа.
Хотя женщинам заказаны высшие радости ума.
- Высшие радости? - переспросила она, взглянув прямо ему в глаза. - И
это тарабарщина, по-твоему, может доставить уму высшую радость? Нет уж,
уволь меня от таких радостей. Оставь мне мое тело. Я уверена, жизнь тела,
если оно действительно пробудилось к жизни, куда реальнее, чем жизнь ума.
Но вокруг нас ходит столько мертвецов, у которых жив один мозг.
Клиффорд слушал ее и не верил своим ушам.
- Но жизнь ради тела - животная жизнь.
- Она в тысячу раз лучше, чем жизнь профессиональных мертвецов. К
сожалению, человеческое тело только начинает пробуждаться. Древние греки
были прекрасной вспышкой. Но Платон и Аристотель нанесли ему смертельный
удар. А Иисус довершил дело. Но теперь человеческое тело опять воспрянуло
к жизни. Оно, действительно, выходит на свет из могильного склепа. Любовь
скоро восторжествует на земле. И настанет царство живых людей".
Это две крайние точки зрения. Конечно, можно поспорить и насчет Аристотеля, и Иисуса Христа, но сейчас речь о другом. Обязательно прочтите эту книгу. Я мог бы процитировать ее здесь целиком, настолько гениально показал Лоуренс конфликт между аполлоническим и дионисийским. Итак, как было сказано, люди, пусть и инстинктивно, но все же полностью ставящие аполлоническое над дионисийским, хотят уничтожить последнее, дабы стать подобными Богу. Но даже если людям удастся изжить вакхическое (допустим эту дикую мысль), то человек все равно не станет таким, как Бог. Тому можно привести множество аргументов. Однако этого и не требуется, ибо мы не знаем, кто или что есть Бог. Но если бы мы и узнали, единственный способом сравняться с ним был бы лишь один - сотворить мир. Есть еще один аргумент. В начале я говорил об идее Парменида о том, что белое не противоположное черному и наоборот, но белое - это не-черное, а черное - не-белое (использую эти примитивные примеры для простоты). Так вот, как уже было сказано, я с этим согласен, и черту между животным и человеком провести нельзя. Казалось бы, если следовать этой логике, человек может постепенно стать Богом. Сторонники этой точки зрения, если таковые найдутся, вероятно, приведут довод о том, что в будущем человек, быть может, научит обезьяну думать, сделает ее человеком. В любом случае такой переход не выглядит сегодня столь уж фантастическим на фоне последних научных открытий. Но переход от человека к Богу решительно невозможен, поскольку Бога с человеком ничто не связывает. То, что человек, наделивший обезьяну разумом, - творец, - коварнейшая иллюзия. Ведь этот человек работает с тем, что создал Бог. Бога же никто не создавал. (Значит ли это, что Бог вне времени? Но как? Интересный вопрос.) Итак, повторимся, Бога никто не создавал, но Бог создал всё. Между Богом и человеком нет родственной связи. Поэтому переход невозможен. А Христа человеком, ставшим Богом, я не считаю хотя бы потому, что нельзя стать Богом, когда Бог один. Впрочем, о Христе лучше поговорить в другой раз. Так вот, переход невозможен, ибо он был бы столь же невозможным и парадоксальным, как переход от статуи к человеку. Здесь я прервусь.
Я начал со свободы, но потом отошел от нее. Я начну с нее в следующем размышлении.