Елизавета Ивановна сидела, будто в столбняке, на краю кровати. В колени упиралась люлька с младенцем. Напротив корячился дощатый высокий стол. За ним её сыновья сталкивались макушками над закопчённым горшком, вылавливая овощи из бурой жижи. Старший, Гриша, цеплял своей ложку меньшого брата, норовил стряхнуть с неё капустные листья. Володя пытался отпихнуть братишку локтём, ёрзал и сползал с табурета. Муж всё не шёл, и Елизавета Ивановна с каждой минутой всё сильнее ощущала подступающее отчаяние. Топить совершенно нечем, а Машенька больна. Мальчиков, отправленных с письмом к богатому домовладельцу, прогнал швейцар.
В коридоре послышались шаги. Тяжёлая дверь открылась не сразу. Вошёл Мерцалов. Обвёл запавшими глазами комнату. Понял: дети вернулись от бывшего хозяина ни с чем. Елизавете Ивановне тоже стало ясно, что ни денег, ни надежд хоть на какую-нибудь работу нет. Она собралась сказать детям, чтобы оставили щей отцу, но Мерцалов уже развернулся и бросился вон. Побежал куда глаза глядят от голодной семьи, больной дочери и невысказанного вопроса в глазах жены: а что же будет завтра?
Пустыри и неказистые дома мелькали и исчезали в ночи. На центральной улице было светло от газовых рожков под разноцветными - в честь наступающего праздника - стеклянными колпаками. Освещённые витрины казались дверьми в чужую жизнь. Смеющиеся лица раздражали. Он свернул в парк и выбрал самую отдалённую аллею с одинокой скамьёй. Уселся прямо на искрящийся снежный покров, вытянул вконец окоченевшие ноги в рваных башмаках. А небо всё извергало летучий пух, и темнота вокруг дышала покоем и... смертью. Нужно пошевелиться, встать... а зачем?
На соседней аллее раздались голоса.
- Здравствуйте, Иван Николаевич. С наступающим праздником!
- И я вас приветствую и поздравляю. Вот, вышел прогуляться... ребятишкам подарочки купил, - сказал невысокий господин в старомодном пальто. - Какая ночь, господа! Сказочная совершенно...
- Будь проклята и ночь, и вы со своими подарочками... для ребятишек, - подумал Мерцалов и закрыл глаза. Несильный, возникший из ниоткуда ветер швырнул снег, который облепил лицо. Мерцалов застыл в неподвижности, лишь на секунду вздрогнули и приподнялись веки. Снежная маска не таяла, от губ не поднимался парок. "Наверное, я мёртв", - решил Мерцалов. От этой мысли в груди словно потеплело. Тепло всё приливало - уже из неведомой стороны, из бездонного мрака, который чернее зимней ночи. И он потянулся туда, прочь от ряженых улиц, дурацких праздников и глупого людского оживления.
В небе послышался странный звук - будто струна лопнула. Его услышал только пожилой господин. Обеспокоенно оглянулся на удаляющиеся спины студентов, на темноту соседней аллеи, огороженной низким стриженым кустарником. Прижал к груди свои свёрточки и тихонько пошёл дальше.
***
Утром в анатомическом театре собрались молодые преподаватели и студенты, которым было не лень прийти для проведения эксперимента в последнее утро уходящего года.
- За профессором Пироговым послали?
- А как же. Как только в саду городовым было обнаружено тело. Когда доставили сюда, повторно сообщили. Будет всенепременно.
- Идея работать с замороженными телами предоставляет столько возможностей. Сегодня мы наконец убедимся...
- Моё почтение, господа... - невысокий седовласый человек, добродушно и застенчиво улыбаясь, прошёл сквозь уважительно расступившуюся толпу. - Прошу сначала в лекционную. Да, да, сначала поговорить. А как иначе?
Молодёжь поспешила в длинную низкую залу с рядами кресел и стульев.
Профессор Пирогов обернулся и обратился к высоченному плечистому санитару по-свойски, как к задушевному приятелю:
- Лексеич, ты пока приготовь-ка всё... Ну, как в прошлый раз...
Лексеич, выправка которого указывала на прошлую военную службу, склонил голову:
- Слушаюсь, Иван Николаевич. Будет сделано. Только... - санитар взглянул на нетерпеливо переминающуюся молодёжь и уже тише, неуверенно добавил: - Получится ли, Иван Николаевич. Вы же сами говорили о наложении материй... Какое тут наложение-то может быть...
- Отставить! - весело сказал профессор и даже притопнул уютными высокими калошами, очень подходящими для ревматических ног в такую погоду. Фронтовые простуды, как известно, непобедимы. - Сколько мы с тобой спорили о кажущемся несовпадении внешнего и сущностного? Ты сам признал, что последнее проявляется в экстраординарных ситуациях. Будет тебе сегодня доказательство.
Лексеич снова согласно кивнул. С обожанием глянул на спину профессора и занялся своими делами.
- Вам известны, господа, мои исследования в области сохранения клеточных структур путём замораживания и бальзамирования. Ещё раз, пользуясь случаем, благодарю за помощь моих помощников и единомышленников, - сказал Пирогов. - Но хотел бы задать вопрос, который уже некоторое время витает на кафедре и почему-то активно обсуждается за её пределами. "Зачем это нужно? Какую пользу для гражданской и военной медицины может принести решение проблемы остановки процессов распада тканей после биологической смерти? Ибо предотвратить смерть - вот задача всех, кто произнёс или произнесёт клятву Гиппократа" Давайте обсудим это до начала эксперимента. Прошу высказаться, господа. Итак, зачем это нужно?
Студенты переглянулись и зашептались. Профессор приглашающе протянул руку в их сторону.
- Это необходимо для сохранения тканевых препаратов, - ответил бойкий Раскольников, проходивший интернатуру на кафедре общей хирургии. Он был сторонником радикальных методов лечения почти всех заболеваний.
- Наверное, академия сможет сэкономить на формалине? Для этого, по-вашему, я стараюсь? - почти серьёзно спросил Пирогов, и в похожей по форме на гроб зале потеплело от смеха.
- Сравнительный анализ живой и мёртвой ткани поможет освободиться от иллюзий о вечной жизни, - пробасил небритый студент Базаров и с ненавистью посмотрел на преподавателя Карамазова, сделавшего первые шаги в науке параллельно развитию медицинской психологии. - Оздоровление общества напрямую связано с прекращением бесплодного мудрствования и самокопания. Больной мозг исцелится физическим трудом!
- Базаров, а вы хоть раз пошли от обратного, что подтвердило бы чистоту ваших исследований? Пытались испортить здоровый мозг лягушки мудрствованием и самокопанием?- съязвил другой студент, Крупов.
Грянул смех. Профессор Пирогов протёр пенсне.
Дородный Старцев, который уже считал дни до окончания интернатуры в терапии, перестал смеяться первым. Пошевелил толстыми пальцами, сверкнув удачно купленным в ломбарде перстнем, сжал их в кулак и стукнул по массивному колену, обтянутому добротными габардиновыми брюками:
- Довольно впустую тратить время. И в праздники люди болеют. В конце концов, для шуточек есть вечеринки...
Профессору не показалось странным, что столь разнородная аудитория прислушалась к Старцеву. А последующие слова молодого коллеги и вовсе согрели сердце.
- Мы здесь ради науки.
- Конечно. А наука связана с... - и желчный Крупов выразительно похлопал по карману форменной куртки.
К счастью, его никто не поддержал, и Пирогов приступил к главному.
- Уважаемые коллеги... мои старые, верные друзья и молодая поросль отечественной медицины. Я много лет изучал способы консервации тканей с одной целью: найти метод, позволяющий в замороженной или обработанной реактивами клетке сохранить то, что делает мир живым - энергию или искру Божию... - профессор прервал речь и с доброжелательной настойчивостью обратился к студенту Базарову, который уже подскочил и приготовился покинуть залу, где бесплодно мудрствуют ретрограды и церковники: - Присядьте, господин Базаров. Метод мой материален: не будет ни медиумов, ни молитв. Всем известно явление анабиоза в животном и растительном мире. И, наверное, каждый задавал себе вопрос: а возможно ли воскрешение человека после смерти от переохлаждения? Увы, наука таких случаев пока не знает.
В зале установилась поистине гробовая тишина. Профессор заговорил громче, и крашенные в казённый тёмно-зелёный цвет стены, казалось, раздвинулись. На известковом сером потолке заиграли небесные блики.
- Не знает потому, что нам сейчас не известен вид энергии, покидающий тело, в котором прекратилось кровообращение. Вид энергии неизвестен. А вот само явление мы называем так: душа оставляет тело. Это знание дано нам религией и культурой. В течение некоторого времени душа витает рядом с трупом. А если её вернуть? Я путём долгих и частых экспериментов изобрёл прибор, улавливающий и стабилизирующий субстанцию, названную в древности душой. И провёл опыты по возвращению её в мёртвое тело. Достиг положительного результата, - профессор лукаво замолчал, ожидая вопросы.
Но коллеги сидели молча с открытыми ртами.
- И вот сегодня, господа, вы будете присутствовать на финальном опыте. Мы оживим тело умершего человека! Прошу в прозекторскую. Мой фронтовой спутник и товарищ в изысканиях, Лексеич, уже всё подготовил. Надо отдать должное, без его умелых мастеровитых рук уникальный прибор не был бы создан. Следуйте за мной, - сказал Пирогов и прошёл в соседнюю залу анатомического театра.
Заскрипели кресла, упало несколько стульев. Бывшие оппоненты, а то и враги по науке и жизни, дружной толпой ринулись за профессором.
Никто потом и не вспомнил, как выглядел этот прибор, напоминавший зеркальный купол с дюжинами крохотных газовых рожков и частоколом рычагов. На мраморном щербатом столе в обындевелой одежде лежал труп. Температура в прозекторской была не выше нуля по Цельсию, но зверского холода никто не замечал. Пар от дыхания каплями застывал на кончиках носов и усах, лица бледнели от волнения. Скрипнули рычаги, приведённые в действие рукой Лексеича. Зеркальный купол завращался. Свет рожков взвился вверх и превратился в огненные ленты. Через мгновение ленты слились, и в центральной части купола засияло рукотворное солнце. Все глядели на него не мигая.
- Кха... кха...- раздалось снизу.
Тихое и ровное гудение прибора только подчеркнуло сухой надрывный кашель, похожий на собачий лай.
- Чахотка, третий период, - не отводя глаз от купола, сказал Старцев.
- Похвально, коллега. Вы прекрасный диагност, - тихо ответил Пирогов. - Что предложите?
- Курорты Швейцарии. Влажный и жаркий климат Италии усугубит процесс.
- А теперь посмотрите, кому вы это посоветовали.
Присутствующие пришли было в себя, но тут же окаменели от увиденного: на столе сидел бывший покойник и кутал тощую шею в обтрёпанный шарф. Потом испуганно посмотрел на господ и засуетился - встать, уйти от греха подальше. Надо же, не может вспомнить, как здесь оказался. Вдруг натворил что в беспамятстве?
- Не может быть...
- Почему же? - дёргая громадной красной рукой рыжие бакенбарды, ответил Базаров. - Сам осматривал тело. Было твёрдым, как камень.
- Может, вы слабого и редкого дыхания не заметили?
- Мороженую говядину я от всего отличу.
- Не верится... как во сне...
- А вы спросите, спросите господина покойника. Кто он. Где живёт... простите, жил. Используйте, коллеги, все возможности первого эксперимента для удовлетворения любопытства, - оживился довольный Пирогов.
Старцев достал из кармана солидный блокнот в кожаном переплёте и начал первым:
- Приступим. Итак, батенька, расскажите нам о себе: фамилия, отечество, род занятий.
Мерцалов, а это был именно он, почувствовал, как сердце ухнуло куда-то вниз. Точно, он что-то сделал в то время, когда чувства, разум и память оставили его. Вроде сейчас не в жандармской будке и не в участке... Но эти господа... так смотрят... Да кто они такие, чтобы осуждать голодного и больного человека... который сбежал от своей несчастной семьи в какую-то темноту... Да, там не было ничего... Но и умирающей дочери, прозрачных от недоедания детей тоже не было... Безнадёжных глаз жены... не было...
И Мерцалов заговорил. Сначала тихо. Потом перешёл на крик. Соскочил со стола и потряс бессильными бледными кулаками перед сытыми лицами.
Профессор Пирогов попытался схватить его за руки, чтобы успокоить, но безумный оттолкнул старика. Плечистые студенты еле усмирили бедолагу, но он вырывался и то ли рыдал, то ли кашлял и задыхался.
- Душу вы вернули. А нужно ли? - тихо сказал Карамазов в ухо профессору, которого Старцев поддержал под локоть и потянул прочь от стола. - Видите, там... там ему было лучше... Там его место, с Отцом нашим небесным... Неправильно это, профессор Пирогов.
- Ну конечно, неправильно. Лежать куском мёрзлого мяса - это, по-вашему, правильно? - взвился над общим шумом бас Базарова, который всегда успевал всё увидеть и услышать. Даже то, что его не касалось. - А жить, работать, бороться - это неверно!
- Да кому вы это говорите? Тому, кто геморрой, катары и "кондрашку с ветерком" готов лечить разговорами и наложением рук? - завёлся Раскольников.
И вдруг мощно и чисто прозвучала лопнувшая струна гигантского органа. Звук можно было сравнить с эхом в расколотых небесах или воплем расступившейся земли. Это заставило спорящих зажмуриться от необъяснимого ужаса. А когда они открыли глаза, то увидели, что прозекторская совершенно пуста. Ни Пирогова, ни Лексеича, ни ожившего покойника. Исчез и прибор. Подумывая о шутнике-профессоре, подвергшем их гипнозу с использованием зеркал и света, разошлись. Но каждый ощутил на сердце какую-то тяжесть. Не обиду из-за профессорской шутки. Не досаду из-за нерешённой загадки. Вроде как, кроме своей ноши, ещё и чужую пришлось подхватить.
Базаров никогда из принципа не пользовался услугами извозчика. Месил башмаками снежную слякоть и думал о том, что пошлёт к чёрту приглашение приятеля Кирсанова и уедет в глубинку помощником фельдшера.
Старцев трясся в пролётке и мечтал о собственной коляске, запряжённой рысаками. Он готов трудиться, ездить по ночным вызовам. Не против работы в провинции. К тому же там легче составить себе имя.
Раскольников и Крупов квартировали неподалёку от академии. Лампу погасили из экономии и, глядя в светлый из-за снегопада квадрат окна, жестоко расспорились. Стоит ли оживлять того, кто добровольно сдался смерти?
А Карамазов стоял под образами в отчем доме, сжимал рукой нательный крест и шептал: "Это ведь было чудо, Господи? Не может быть, чтобы механический прибор обладал Твоей силой. Ответь мне, Господи..."
***
Елизавета Ивановна показала мужу стопочку банкнот, обнаруженную после ухода чудесного доктора. Он осмотрел больную девочку, выписал рецепты. Посоветовал никогда не падать духом. И словно возродилась семья. Канули в прошлое промозглый и грязный подвал, пустые щи из гнилых овощей, пожалованных соседкой-торговкой. Осталась горячая благодарность доктору Пирогову и чувство, будто все они - и Мерцаловы-старшие, и дети - задолжали чего-то всему миру. И вовсе не денег или, к примеру, труда на пользу обществу.