Борис любил подняться в святилище перед восходом солнца, а потом наблюдать, как просыпается Град, начинает лениво куриться дымами печей, исходить запахами пекущихся хлебов и наконец погружается в повседневную рабочую суету. Сердце Бориса трепетало при виде громкоголосой ребячьей толпы, спешившей в горы; соседок, которые не могли поделить лужок для выпаса гусей; спора плотников, - все они были Градом.
Борис помнил, как он возник из нескольких лачуг, как встал на ноги, а теперь бодро и мужественно встречал каждый новый день.
Всё началось с корабля, который должен был достичь других миров.
Сколько лет назад космическое судно оказалось в плену одной планеты? Не сосчитать. Вернее - незачем. Ибо так можно досчитаться до того, что Борису давно пора не жить вовсе.
Он уже не мог видеть ясно и далеко, не помогали самые мощные приспособления, изготовленные лучшим умельцем-стеклодувом. Но был не в силах оторвать взгляд от домов в строительных лесах, дорог с телегами торговцев, отвалов с рудокопами, полей и лесов с рачительными хозяевами, от вездесущей ребятни. Он уже не был расторопен и силён, но каждую минуту жил в готовности откликнуться на любой пустяк, связанный с его народом.
Мир и покой царили и в Граде, и на его дорогах. Но Борис чуял неладное, как чуют хворь дорогого человека по болезненным теням на любимом лице, случайно вырвавшемуся стону.
Град в опасности?
И сегодня сомнения в этом отпали. Борис уже сидел за столом в саду, а его младшая внучка ставила перед дедом прохладный чай и блюдо с сырами, когда к низенькой изгороди подошли двое мужчин и почтительно склонили головы.
Борис немного потянул время. Не для того, чтобы выглядеть важным. Просто хотелось угадать: какое же дело заставило людей оторваться от работы и побеспокоить самого основателя Града?
- Доброго здравия вам и вашим семьям, - просто и от души сказал Борис.
Он много лет был главным здесь благодаря тому, что всё делал от души и никогда не требовал к себе почтения.
Мужчины поклонились ещё ниже, так, что стриженные в кружок волосы завесили глаза, и пробубнили приветствие.
Борис принял неожиданное решение. Он пригласил мужчин к столу.
Они поколебались, но неуверенно зашли в калитку, неловко уселись на шаткие стулья, стараясь спрятать грязные босые ноги.
Борис тепло улыбнулся работникам: в труде почётно всё, даже грязь.
Гости приняли высокие кружки с чаем, но не осмелились отпить.
- С чем пожаловали, добрые люди? - начал разговор Борис. - Верно, случилось что-то важное, но неприятное? Попробую угадать. Это связано с нашим небоплавателем, так? Его давно не видно. Поди, опять совершил жёсткую посадку на крону дерева.
Гость постарше закивал и хриплым от долгого молчания голосом сказал:
- Мои дети собирали в горах орехи и нашли обломки лодки. Вот...
Он достал из-за пазухи свёрток, развернул тряпицу и не осмелился положить на скатерть кусок металла. Так и держал его в руке.
Борис зажмурился от острой боли, но сдержался от проявления чувств. Да, это был обломок от лодки, на которой плавал меж облаков его друг. Не мелькнёт уже над Градом её узкий серебристый силуэт, не раздастся зычный голос:
- Эй, жители Града, с севера надвигается туча! Чайки не могут лететь против ветра, значит, быть буре!
Он был почти бесполезен со своей лодкой, старина Пётр. Разве что мог найти заплутавших в горах детей да помочь охотникам. Но небоплавание было душой Града, одним из его чудес. Много голов отрывалось от работы, много глаз следило за полётом, и пожелания доброй пристани неслись вслед пролетавшему судёнышку.
Борис очнулся от первого приступа боли и поблагодарил гостей. Но они не спешили уходить. Значит, это не всё...
Мужчина помоложе добавил срывавшимся от волнения голосом:
- Рыбаки ждали всю ночь. Но рыба не пришла.
Борис даже приподнялся и схватился рукой за сердце:
- Что?! Не пришла? А мореход Валентин?
Гости печально покачали головами.
Борис обрушился на стул и надолго замолчал.
Единственный их мореход, старый друг, неутомимый Валентин день и ночь проводил в море, шагал по волнам, и ни одна не могла свалить его с ног. Он жил на каменном острове, окружённом хищными водами. Каждый вечер ступал на непокорную изменчивую поверхность моря и пел свои песни, о чём-то говорил с закатом или ложился на спину и смотрел на звёзды.
Морские твари собирались вокруг него и, казалось, слушали даже его молчание. А потом покорно плыли к берегу прямо в сети рыбаков, подставляли шкуры под их гарпуны.
И вот... Нет ни морехода, ни воздухоплавателя. Борис теперь один.
Допустим, рыбная ловля станет теперь многократно сложнее и опаснее. Приноровиться можно ко всему. Вот только с Валентином Град потерял гораздо большее. Он остался без защитника от бурь.
Борис и не заметил, как гости тихонько ушли.
Когда первый приступ горя миновал, Борис сказал внучке Лике:
- Позови старшего крикуна.
Некоторые градовцы рождались с умением сказать так, чтобы было слышно каждому на много миль вокруг. И они вовсе не орали, а как бы передавали мысли другим людям. Но в народе их всё равно стали звать крикунами.
Не успел платок расторопной девчонки мелькнуть за оградой, как явился старший крикун Осип. Борис почему-то недолюбливал этого молодца с вкрадчивыми речами, но своё дело Осип знал. Приказ о вечернем сходе очень быстро узнали в каждом доме Града или его окрестностях.
А Борис снова отправился к святилищу - космическому судну, которое распластало свои мощи, изъеденные временем, по рыжеватой земле. Его брюхо уже вросло в почву вторым отсеком. А на самом верху, где было смотровое окно, угнездился вездесущий местный плющ. Зелёные волны, которые обрамляли стекло, были кощунственно прекрасны.
Борис не стал подниматься туда, где проводил каждое утро. Он спустился через люк в первый отсек. Запах грибов саданул в ноздри.
- Эй, Большое ухо, просыпайся! - крикнул он груде пледов в углу.
Никакого отклика.
Но Борис знал, что его слухач только притворяется мёртвым или отсутствующим. Анатомические изменения, с которыми он родился, не располагали к перемещениям.
- Вставай, негодяй, радуйся нашим бедам! Скоро один здесь останешься, - сквозь боль Борис старался позабавить слухача. Ведь какая его жизнь? Получать питание от земли да слушать всё, что происходит в её недрах.
Слухач выполз из-под пледов и приветливо качнул тем, что Борис считал головой, которая действительно напоминала завернувшееся ухо.
Из корявой расщелины, которая заменяла слухачу рот, донеслось покашливание, перханье, а потом свист.
Борис тайком от всех вынянчил Большое ухо и поэтому один понимал его речь.
- Правда? - удивился он. - Даже рудокопы слышали? Ну, значит, наши дела плохи. Про морехода и воздухоплавателя мы уже узнали. А что говорит сама планета?
Свист перешёл в глумливое похрюкиванье.
Борис с трудом рассмеялся, пытаясь угодить своему ущербному воспитаннику и помощнику:
- Вот ведь какова кокетка! Избавляется от стариков, да?
На самом деле Борис пытался через странные восприятие и мышление слухача угадать изменения в жизни небесного тела, которое когда-то захватило в плен корабль.
Он ещё немного поболтал с Большим ухом и отправился готовиться к сходу.
Несмотря на свалившиеся несчастья, Град был спокоен. Да, люди привыкли к миру и безмятежному труду. Но всё обладает таким свойством, как конечность. Настанет конец и Граду.
Когда Борис думал об этом, у него ныла левая кисть руки. Её давно не было, но культя выдавала такую резкую боль, что по лицу Бориса, дублённому ветрами и дождями, текла едкая смесь пота и слёз.
На сход, который проходил на круглой площади возле дома Бориса, мог прийти любой: хоть женщина, хоть подросток. Если им было что сказать, конечно. Таких, как правило, не находилось. Борис осмотрел седовласых жителей Града и впервые задумался: а хорошо ли это, что дела не интересуют никого, кроме патриархов семей? С одной стороны, не отвлекают глупостями, а с другой... уйдут старики, кто поддержит Град?
Борис выложил на землю осколок лодки последнего небоплавателя, поклонился железке, внимательно глянул из-под бровей на столпов общины.
Все принялись утирать глаза, и Борису стало чуть легче: он не одинок в своей скорби.
- Я сделаю новую лодку и установлю её на утёсе. Чтобы время и небо помнили нашего Петра... - сказал кузнец.
- Ты молодец, Иван, - тут же откликнулся Борис. - Мне всегда легко, когда ты рядом. Думаю, рудокопы пожертвуют часть металла. Остальное я выкуплю сам.
На два памятника. Второй хотелось бы установить на утёсе в море...
- Мореход?! Не может быть!.. - в голосе людей слышался явный ужас.
- Мы просто станем ловить рыбу не с берега, как раньше, а с лодок, - сказал Борис. - Обучим рыбаков, и они будут выходить в море.
- Но Валентин!.. - взрыдала вся маленькая площадь. - Кто подманит косяки и зверей под наши сети и гарпуны? Кто остановит бурю?
Спрятали мокрые глаза в сгибы локтей даже те, кто уже от родственников знал о том, что Валентин не пришёл.
Борис позволил себе погоревать вместе со всеми, но потом тихо сказал:
- Может, пришла пора не полагаться на кого-то, а всё делать самим?..
И тут послышались пронзительные голоса ребятишек. Они сопровождали направлявшегося к площади. Кто-то странный, вроде воспитателя домашней птицы Николая, никчёмного дурачка, желал присутствовать на сходе.
Борис нехотя глянул и остолбенел.
Десятки лет обсыпались ненужной шелухой.
Сердце наполнилось прошлыми, но неизжитыми чувствами.
В толпе сорванцов к площади направлялись... Лилия и молодой, ещё не обросший бородой и литыми мускулами, тонкий и гибкий, как хворостина, юноша. Рубаха нелепо топорщилась у его горла.
Они - Борис, Валентин и Пётр - полюбили Лилию с первых дней обучения в Академии. Полюбили с утроенной страстью и безумствами. А страданий от такого чувства было в сотни раз больше.
Так случилось, что ни судьба, ни катастрофа, ни нечеловеческие трудности не развели их. А вот характер Лилии... Глупое и необъяснимое стремление пожертвовать собой распаяло любовные швы их неразлучной четвёрки.
Борис тогда работал на нижнем отсеке корабля, просевшем в почву на три метра. Устал, обессилел и ткнулся лбом в сыпучие рыжие песчинки. Никто бы не узнал о его слабости - и Борис разрешил себе рыдания, сухие, без слёз, отчаянные.
Губы и глотка точно воспалились от песка, и Борис подумал, что тут-то ему и настанет конец. Помрёт от этой песчаной горячки, и его сердце окаменеет, рассыплется на горячие частички.
Но через миг глотка наполнилась холодной, ломящей зубы, вкуснейшей родниковой водой. Борис ещё успел подумать, что это предсмертный галлюциноз. Ну откуда ему, родившемуся и выросшему на космической станции, знать о вкусе родниковой воды? Конечно, жидкость, которую он перекатывал во рту, весьма отличалась от воды накопителей... Но счесть её непременно родниковой было нельзя.
И вот в эту-то минуту блаженства Борис услышал голос, который обещал ему много всего сокровенного и много жизней в обмен за одну. Борис смог захохотать в голос, хотя последнее время они разговаривали шепотом, громче просто не получалось из-за обезвоживания. Если он отдаст этой песчаной фата-моргане свою жизнь, то как ему получить обещанное? В чём суть этого парадокса: много жизней за одну?
Таким, хохотавшим и рыдавшим одновременно, его и нашла Лилия. Он никогда не мог забыть её серого лица с тёмными кругами вокруг глаз, потрескавшихся до язвочек губ и встрёпанных тусклых волос. Но и такая Лилия была безумно желанной.
Борис увидел, как блеснули её глаза при виде капелек воды на его губах, почувствовал прикосновение её рта, похожее на наждачную бумагу, ощутил ликование... И тут же поведал ей об обмене - жизнь за всё самое лучшее в жизни. Заодно ещё раз признался в любви, заверил, что она кончится лишь с его жизнью.
Лилия уговорила его не торопиться. А после ужина - ста граммов питательной смеси и пятидесяти миллилитров воды - она исчезла. Борис подумал, что так она избавила его от самоубийства, сама стала жертвой, и возвёл её в ранг святой. Он побоялся сделать глупость и тем самым обесценить жертву, поэтому обратился к друзьям.
Борис рассказал им о голосе и предложении обмена, привёл их на то самое место, где в скором времени они забили скважину и получили спасительную воду. Они тогда так и не поняли, состоялся ли обмен. Оказалось, что не понял только Борис.
Мореход и небоплаватель свято хранили тайну: Лилия не только все эти годы была жива, она даже родила сына. Только вот от кого - Валентина или Петра?
Но как же тогда обмен? Борис считал, что его возможности, которые граничили с чудом, счастливое бытие народа (много жизней за одну) - всё это оплачено жизнью Лилии. Он боготворил её, молился ей.
Стало быть, никакого голоса планеты не было; не было обмена; не было самопожертвования Лилии.
Его самого, мудрого и доброго Бориса, великодушного и человеколюбивого, тоже не было. Есть обманутый. Ничтожество. Пыль на задворках безымянной планеты, до открытия которой пройдут ещё сотни лет на Земле.
- Добро пожаловать, Лилия. Я всё время верил, что ты вернёшься, - сказал вопреки мыслям и чувствам Борис, понимая, что ни черта он не верил и даже не хотел, чтобы Лилия вернулась. Тем более с чужим сыном.
Лилия, потускневшая и расплывшаяся копия прежней красавицы, радостно улыбнулась и представила юношу:
- Мой сын Георгий. Про отца не спрашивай. Он сын вот этого всего... - и она обвела рукой всё вокруг: небо, Град, горы с лесом и ручьями.
Море ответило ей издалека гулкими ударами волн, хотя обычно их с площади не было слышно.
Борис вздрогнул: вот, значит, как! Представляет своего бастарда сыном планеты. Хочет захватить власть.
Юноша был похож на мать как две капли воды. Так что родство с Петром и Валентином не докажешь. Что делать Борису? Своим народом и Градом он делиться не станет.
- Проходи в дом, Лилия. Там ты встретишь моих детей и внуков. Увы, Сашу, мать и бабушку, славную жену, унесло время, - сказал Борис. - Ты должна помнить Сашу, микробиолога. Она была пассажиром. Синеглазым конопатым пассажиром...
- Помню, конечно! Саша научила меня... о, я забыла, как называлось изготовление шарфов из ниток, - смеясь, ответила Лилия.
- Вязание... - напомнил Борис. - Саша очень любила вязать. Ты можешь выбрать любую изготовленную ею вещь. На память.
- Конечно... - тихо повторила Лилия, и Борис пытливо взглянул ей в глаза: нет ли в них разочарования от того, что когда-то влюблённый в неё человек обзавёлся семьёй и, похоже, был счастлив без самой Лилии.
Разочарования не было. Только печаль. Безбрежная, как мёртвое море, глубокая, как небеса. И горькая, как соль, которая выступает на пересохшей земле.
Домочадцы Бориса тепло приняли Лилию и Георгия. Через какое-то время можно было подумать, что это одна семья, которая встретилась после разлуки. Борис сослался на занятость и ушёл в свою комнату.
Когда все уснули, он взял старинный предмет, который был неизвестен жителям Града моложе ста лет, и снова отправился в святилище.
Подсвечивая фонариком, нашёл обитель Большого уха.
- Поднимайся, ублюдок! - крикнул Борис. - Сейчас ты мне всё расскажешь.
Но услышал лишь тишину. Пледы были недвижны, грибной смрад едва ощутим.
Уродец помер?
Борис впервые за многие годы коснулся пледов рукой. Пальцы утонули в мягкой, но упругой ткани с твёрдыми прожилками. О святая обитель! Да это не ткань вовсе.
Борис брезгливо отряхнул ладонь от чего-то мокрого и отвратительного, похожего на слежавшиеся нити грибницы. Если, конечно, бывает такая.
Он отрегулировал фонарик на максимум и стал рассматривать мерзость, которую он раньше называл пледом.
Точно - это была чудовищная грибница. Борис подобрал какой-то сучок и перевернул часть пласта. Прежде чем он понял, что составляло изнанку "пледа", обратил внимание на "сучок", который когда-то был плечом зверька. Косточка полетела в угол и рассыпалась, ударившись о металлическую деталь первого отсека корабля.
Мозг подарил Борису две-три минуты забвения, пока он не понял, что в обратную сторону грибницы впаяны клочки шерсти, младенческая пинеточка с вышивкой, маленькая сумочка для носового платка, какие носят девочки с годовалого возраста. Имелся даже головной платок взрослой женщины, а через нитки, как чудовищные беспорядочные узоры, проступали и бусы, и маленькие кости фаланг детских пальцев.
Слухач оказался настоящим людоедом.
Борис уронил фонарик и схватился за нож. Он руку потерял, спасая ублюдка от зубов морского зверя. Выпестовал, получается, убийцу своих людей.
Да, в Граде смерти случались. И пропажи. И несчастные случаи. Но так ничтожно мало, что в мыслях Борис называл Град счастливым. Так вот какое счастье он приготовил своему народу!
Если честно, то Борис более предпочитал быть мудрым, дальновидным и жёстким, чем мягкотелым и чувствительным. Иначе не только народ за собой не увести, но даже на одном месте никого не удержать. Поэтому он решил просто убить зверя, ни с кем не советуясь.
А затем подумать о вреде, который был нанесён ложными "советами". И как его исправить. Тоже ни с кем не советуясь.
Борис вдел фонарик в специальное отверстие лёгкого шлема, натянул перчатку из кожи морского животного, которая не позволяла оружию скользить, и отбросил всю грибницу прочь.
Обнаружилась широченная дыра, полого спускавшаяся вниз. Её стенки и потолок были покрыты коркой и смердели отрыжкой больного желудка. Борис скользнул по спуску. Пришлось тормозить руками и ногами, чтобы не набрать ускорения. Через мгновение он едва не свалился на Большое ухо.
Урод тихонько похрапывал, лёжа в луже какой-то маслянистой жидкости без запаха. В свете фонарика она казалась голубоватой. Похоже, что это было настоящее лежбище убийцы. Он просто спал здесь, а вовсе не слушал голосов планеты.
И он наврал, что Борису и друзьям нужно поделить стихии, жить, не встречаясь друг с другом. Каждый из них провёл ночь там, наверху, где было ложное гнездо, и получил необычные способности. Скорее всего, они были отравлены. Недаром же болели после такой ночёвки.
И про жизнь Града наврал, вернее, позволил так организовать её так, как Борис представлял себе идеальное общество.
Да кто он такой, этот сморчок, которого однажды чуть не сожрал морской зверь?
Это случилось вскоре после того, как исчезла Лилия, а друзья обрели чудесные способности. Валентин впервые прогулялся по морским волнам и привёл за собой косяк головастых рыб и чудище, похожее на тюленя, которому тотчас отсекли зубастую башку и выпотрошили нутро. Башку бросили под каменный уступ. А на нём едва шевелилось слепое крошечное существо, которое, видно, только что появилось на свет. Борис неизвестно почему задержал взгляд на новорожденном уродце. Он не мог зацепиться за камень крохотными лапками без шерсти, дрожал и разевал похожий на щель рот. Звуки он издавал премерзкие.
И надо же, как не повезло этому созданию! Оно свалилось прямо перед мёртвой головой "тюленя".
Мутная плёнка сползла и обнажила наполненный тёмной кровью глаз. Пасть распахнулась, высунулся чёрный язык, подцепил зверушку и потянул к частоколу зубов.
Борис успел схватить тельце, которое зашлось в предсмертной дрожи. Но мощный язык тянул его к клацнувшим клыкам. Борис загнал кулак другой руки в глотку и остановил движение языка.
Уродец был спасён. Башку "наказали" ударами гарпунов, но она успела срезать зубами пальцы Бориса.
Он подумал, что зверушка скрасит время ребятишкам, пока родители разыскивают пищу и строят жилища покрепче землянок. Но куда там! Никто из взрослых не захотел видеть уродца рядом с собой, не то что ребёнком.
Ах, как жаль, что до него тогда не дошло: малый размер и жалкий вид не могут исключить плотоядной жестокости. А так он пожалел заморыша, сделал ему гнездо в первом отсеке корабля, питал сладкими ягодами и баюкал, когда тварь чем-то страдала.
Кормил сладеньким, а ведь слухач именно тогда подкрепился младенцем, сыном астрофизика, которого так и не нашли. Вот гулил малютка в плетёной корзине и вдруг перестал. Мать подумала: уснул. А ребёнка уже не было в живых, пока шли поиски. Осталась только вышитая пинеточка. И её не стоит видеть брату этого ребёнка.
Нож взвился так высоко, как позволило Борису больное плечо. С хрустом и хлюпом он вонзился прямо под щель, служившую слухачу ртом.
Лицо вспыхнуло жгучей, зудевшей болью от брызг ядовитой крови.
Борис нанёс ещё один удар, разваливший шею монстра, - чтобы наверняка.
И начал путь наверх, завершение которого будет пострашнее всего случившегося. Как теперь жить?
Борис вернулся домой в полной темноте, которая напоминает бездну и всё же означает скорое наступление рассвета.
А утром к нему ворвался Георгий с детским вопросом:
- Где моя мама?!
Но его лицо было искажено мужской яростью.
Оказалось, что Лилия исчезла. Возле топчана в крохотной гостевушке остались её вытертые до белизны сандалии; на табурете лежали аккуратно свёрнутый платок и панёва. А сверху - забавная вязаная игрушка, то ли заяц, то ли пёс. Посмертный подарок ей от Саши.
Рядом находился старый матрас и покрывало, выцветшее от солнца. Ложе Георгия, на которое никто не прилёг.
Борис еле унял нехорошую дрожь в груди и спросил:
- Ты где был ночью? Рядом с матерью, которую обязан был защищать? Не так ли?
Георгий растерянно уставился на свои сандалии с налипшими комочками жирной садовой земли.
- Нет, я не был рядом с мамой, - наконец ответил он.
- А где ты был? - возвысил голос Борис.
- Я не могу этого сказать! - выкрикнул Георгий.
- Тогда мы будем вынуждены твой вопрос задать тебе. Более того, будем настаивать на ответе. И кроме того, ты подвергнешься пыткам. Если, конечно, не скажешь раньше, где твоя мама, - с тихой угрозой сказал Борис.
Георгий издал вопль, хотел выбежать, но дверной проём загородили сын Бориса и старший внук. Внучка Лика бросилась к отцу, о чём-то вереща, а дед задумался, не пора ли наказать девицу, взявшую много воли. К тому же неряху - сандалии-то тоже в земле.
Осип вновь постарался, и сход по поводу исчезновения человека собрался вновь. На него явился чуть ли не весь Град.
Борис обвинил Георгия в похищении Лилии и сокрытии её или трупа. Несчастный юноша показался слабым, он закрывал голову руками, словно боялся, что в него станут бросать камни. Такого просто быть не могло, но откуда знать это чужаку, не ведавшему человеколюбия градовцев?
Позже Борис догадался, что юнец просто не мог перенести ненависть и ярость, исходившие от толпы.
Но он сразу же позабыл об этом, когда увидел, что его внучка прорывается к Георгию через толпу, а за ней торопится её отец. Борис вспомнил, что ножки его расторопной егозы тоже были в садовой земле. Так вот почему юнец смолчал! Эх, мерзавцы! Но дать делу задний ход было нельзя.
- Стойте! - закричала Лика. - Георгий был со мной в саду! Этой ночью!
Площадь стихла. И тут же раздался глумливый голос:
- А что же вы делали в саду ночью? На звёзды любовались?
Несколько человек зашлись в хохоте, словно бы они были нетрезвы.
Борис застонал. Он слишком хорошо знал требовательность градовцев к поведению девушек и женщин. Бедная Лика. Дурочка. А ещё ужасно то, что кое-кто хлебнул вина перед сходом.
- Да... любовались на звёзды... - растерянно сказала Лика.
- Вот так любовались? - спросил Николай, воспитатель куриц, гусей и уток, и стал делать туловищем постыдные движения.
Лика отчаянно заплакала. Борис растерялся первый раз в жизни. Зато вдруг ожил превратившийся в статую Георгий.
Он вырвался из рук мужчины, который неловко с непривычки исполнял роль стражника, схватил Николая, тряханул и отшвырнул на камни мостовой.
Дурачок упал замертво. Из его рта плеснуло кровью.
Семья Николая разразилась гневными угрозами. Люди, до этого знавшие лишь естественную смерть и несчастные случаи, замерли: они в первый раз увидели убийство.
Борис смотрел лишь на внучкино лицо, которое было белее снега. Веснушки, доставшиеся ей от бабки, стали тёмно-красными. Лика выглядела забрызганной кровью.
И вдруг она громко крикнула:
- Георгий невиновен! Я свидетель! А ещё мы видели, как мой дедушка Борис откуда-то вернулся перед самым рассветом. Где ты был, дедушка? Что ты можешь сказать об исчезновении Лилии? Ты ведь считал её мёртвой, не так ли? Молился ей как спасительнице! А потом увидел живой. С сыном! Ты же считаешь такое обманом и преступлением!
Борис ещё не осознал предательства родного человека, как почувствовал, что толпа возле него - локоть к локтю - стала реже, через минуту-другую ещё реже. И вот он остался один против градовцев.
Покорный ранее народ оказался себе на уме: в открытую обвинения не высказал, но стоять рядом с подозреваемым не захотел.
Борис всмотрелся сквозь какую-то муть перед глазами в лица градовцев и вдруг рассмеялся. Каждый из них не мог скрыть своего интереса, который можно извлечь из ситуации. Вон Осип - так и жаждет власти, которая была только у Бориса. Слаборослый и злобный дядька убитого Николая плачет над телом треклятого племянника и требует возмездия. Кто бы мог подумать, что он так сентиментален. Предательница Лика смотрит волчонком, того и гляди, в горло вцепится за своего самца. Эх... Даже кузнец с подручными встал отдельно, сжав кулачищи, похожие на печные горшки. Он-то точно жаждет справедливости. И ему плевать, что она может не оказаться на стороне Бориса.
Он снова захохотал, закинув голову.
Его глаза видели не толпу градовцев, а дикую природу планеты сотни лет назад. Почти такую же, как на Земле, но всё же отличную. Каких-то тварей можно было назвать курицами, благо они несли яйца; какие-то, безрогие и клыкастые, давали жирное молоко, за что стали прозываться коровами. Экипаж потерпевшего бедствие корабля очень скоро обзавёлся домашними животными.
Но были и странные существа с ядовитыми частями тела. Хищников было полно от теплокровных до рыб. Особо выделялись общины юрких поджарых насекомых. Возле них всегда крутилось создание втрое больше. Оно подбирало остатки еды. Пётр назвал его муравьиным пастырем. Так вот, пастыря муравьи кормили и не трогали своими острейшими отравленными жвалами. До поры до времени... Наступал момент, когда они накидывались на него и раздирали на части. Причём пастырь не делал попыток спастись.
Пётр первым догадался о причине такого поведения условных "муравьёв". Они были покрыты светившейся плесенью. После гибели насекомых из комочков плесени развились личинки, которые скоро становились новыми пастырями.
Акт каннибализма оказался актом размножения.
И в этом жизни Бориса и муравьиного пастыря похожи. Пусть даже его казнят первым в истории Града, идеи Бориса будут жить и развиваться в душах людей.
Борис - пастырь! Так жрите же его тело, пейте кровь, тупые вы создания! Вам не уйти и не спастись от его мыслей! Вы -- это он; он - это вы! Теперь Борис знает, куда делись Пётр и Валентин.
Борис снова зашёлся в приступе удушливого веселья, но почувствовал, как прохладные ладошки гладят его лоб.
- Дедушка, миленький, что с тобой? - спрашивала Лика. - Прости меня, дедушка, но я вправду видела тебя. Я же не могу лгать, так ведь?
Борис хотел сказать, что в мире есть вещи важнее правды. К примеру, чтобы Град не исчез в раздорах, лени и поползновениях на чужое; чтобы он сохранил всем ясную добропорядочность жизни. Но пришлось промолчать. У малютки Лики тоже есть своя правда и то, что выше её. Им друг друга не понять.
Борис сам подверг себя домашнему аресту, принял градовцев во главе с кузнецом и рассказал то, что счёл нужным.
Он провёл людей в святилище, показал первый отсек и труп слухача Большое ухо рядом с окровавленной одеждой Лилии. Чудище сожрало красавицу, о которой грезило десятилетиями. Он убил чудище.
Кузнец вытер глаза громадным кулаком и заключил Бориса в объятия. Великан застыдился сомнений, а Борис словно нажевался горьких трав. Ему не раз приходилось обманывать, но вот каков обман на вкус, он узнал впервые.
Осталось выяснить всё, что мешало или помогало Георгию стать частью Града.
Совещаться начали здесь же, над запятнанной одеждой Лилии.
- Ребята видели, что этот Георгий шёл по волнам, как и Валентин. И вёл за руку мать, - прогудел кузнец.
- Да, но потом-то Лилия завизжала, когда увидела голову морского зверя. И он подхватил мать. Прыгнул так далеко, что оказался на берегу, - добавил счетовод. - Такой прыжок вполне можно счесть полётом.
- За моим столом они говорили, что жили в пещере на той стороне горы, ни в чём не нуждались. Лилия научила сына всему, что знала сама, - рассказал Борис. - Впрочем, я не сидел вместе со всеми, нужно было поработать.
- Скажи лучше, что хотел отметить появление старой любви глотком вина, но постеснялся семьи, - попытался пошутить кузнец, но Борис укоризненно покачал головой.
- Как-то странно они появились, как раз после смерти тех, кто знал их при жизни. Точно это не настоящие Лилия и её сын, - добавил он.
- А кто же они? - дружно, совсем с небольшой разноголосицей спросили градовцы.
Борис пожал плечами:
- Скорее всего, не люди, а порождения планеты. Как и этот...
Он бросил взгляд на сморщенную грибную тушку.
- И как отличить порождение от человека? - спросил простоватый кузнец.
Но это было на руку Борису.
- Устроим ему испытание, - ответил он. - Коли человек, добро пожаловать в Град. Мы простим ему благородный, но несдержанный поступок и его последствия, в которых не было злого умысла. И пусть отслужит трудом и добром. Кстати, где вы его спрятали от родственников Николая?
- Отвели в отработанный отвал рудокопов, - пробасил кузнец. - Там приковали к столбу.
- Умно, - похвалил Борис. - Если захочет вырвать столб, может погибнуть под обвалом. Идёмте, нужно успеть до темноты.
И они едва успели. Глава рудокопов Тит мчался на повозке навстречу им. Он так резко осадил лошадь, что она вскинула передние ноги, забила ими в воздухе и заржала.
- Братья, Борис и Иван, я сейчас вам скажу такое, отчего вы, может быть, захотите сдать меня на лечение в лачугу старца Лихния! - выпалил Тит.
- Где Георгий?! - взревел Борис, подразумевая самое страшное, то есть побег юноши.
- Там, где его приковал Иван, - сказал Тит и мотнул головой в сторону кузнеца. - Но мы должны его освободить и дать возможность уйти в море. Иначе нам не видать привычной пищи. А вот нашествие морских зверей запросто увидим. Или чудовищную бурю. Я побеседовал с ним.
- Ты верно поступил, Тит, - сказал Борис. - И мы освободим Георгия. Только давайте так: я войду первым и поговорю с ним. Сам поговорю, без свидетелей.
Когда Борис спустился в отвал, где были сложены инструменты, стояли тачки и лежали грудами камышовые щиты, Георгий встретил его стоя.
- Я знал, что ты войдёшь первым, - сказал он, глядя в глаза Борису сухим, яростным взглядом. - Тебе ведь нужно убить меня, так?
- У меня нет причин расправиться с тобой, - ответил Борис тихо и размеренно, чтобы случайно не сорваться. - С чего ты взял, что я хочу убить тебя?
- Есть причины, их несколько. Во-первых, тебе нужно скрыть убийство моей матери. Не знаю, чем она тебе не угодила, но мы с Ликой видели, как вы вместе вышли из дома, а вернулся ты один. Раз ты на свободе, значит, тебе удалось отвести глаза людям. Ты на кого-то свалил вину, так? - взволнованно сказал Георгий. - Только зря.
- А ещё причины есть? - съязвил Борис. - Или такие же выдумки, как и первая?
- Есть. И они не выдумки. Ты ведь догадался, что наша с матерью природа... точнее, естество немного не такое, как других градовцев, - немного путаясь в словах, сказал Георгий.
- Конечно, догадался. Вы, верно, такие же чёртовы грибы, как тот, что в первом отсеке, - чуть не выругался Борис. - Разве что без грибницы. Поизящней. Почеловечней. Но я вас раскусил! И цели вашего появления в Граде тоже узнал! Потому что...
- Потому что такой же, как и мы с матерью, - закончил фразу Георгий и стал в мигавшем свете масляного светильника наблюдать, как Борис оседал на чистый земляной пол.
- Ты, Валентин и Пётр, давшие начало роду необыкновенных людей, способных освоить странную планету, получили от неё подарки. Способности, которые можно назвать чудом. Но сначала позволили вытеснить часть своего сознания, изменить тела. Вы - поделки и игрушки чужого разума. Беда в том, что игрушки вызывают не менее нежные и сильные чувства... - сказал Георгий. - Иногда ради них можно пожертвовать всем.
Борис уставился ему в глаза, как заворожённый.
Он вспомнил усталое, посеревшее лицо Лилии, тёмные круги под лихорадочно блестевшими глазами, изъязвлённые губы, припавшие к его рту, полному прохладной воды. Это было!
А необыкновенной остроты желание, любовная судорога тел, звериный крик наслаждения - это тоже было или приснилось ему?
Кто Лилия в то время - часть планеты-ловушки или любимая женщина, пусть и случайно доставшаяся ему?
- Лилия - самая обычная девушка с Земли, а вот ты - межвидовой гибрид, променявший свою человечность на прохладную воду, умирание - на долгую, очень долгую жизнь многих, - сказал Георгий. - Потом Лилия тоже изменилась. И не спрашивай меня как.
- А ты-то кто? - вскричал Борис. - Ты кто? Явился послушным телком, убил несчастного дурачка, а теперь вот говоришь речи, присущие безумцу, кторый собрал в своей голове самые чудовищные и противоречивые вещи.
- Может, ты по-другому задашь вопрос: "Кого я убил в старом корабле?" - посоветовал Георгий. - Неужели тебе не интересно?
- Очень интересно! - взревел Борис. - Так кто тот урод, которому я развалил шею? Про твою мать не спрашиваю. Она ведь не умерла, так? Найду её и потребую ответы на все загадки.
Георгий разорвал ворот рубахи, и Борис увидел часть морщинистого, корявого тела.
- Ты... ты... одной крови с Большим ухом, - пробормотал он.
- Да! - твёрдо ответил Георгий. - Но только ваша кровь хищная. Пока вы становились бессмертными и всемогущими, жрали себе подобных. А несчастное существо, которое ты именовал Большим ухом, всего лишь подбирало следы ваших пиршеств. И хранило из-за недомыслия.
Прохладный воздух отвала почему-то нагрелся. И случилось это не от зачадившего светильника, готового погаснуть. Рудокопы, кузнец и другие градовцы взяли в плотный круг Бориса и Георгия. Дыхание с шумом вырывалось из их ртов, плошки с огоньками в руках стреляли искрами.
- Это правда, Борис? - с мукой в голосе спросил кузнец Иван. - Ты всех убил? И убивал раньше?
- Успокойся, брат, - умиротворённо и чуть ли не весело ответил Борис. - Подожди, скоро поймёшь.
Как ни странно, кузнец принял отсутствие объяснения более охотно и благосклонно, чем встретил бы самый правдивый рассказ.
- О чём ты говорил с Ликой? - спросил Борис у юноши, и в его голосе вновь зазвучала угроза.
- О мирах, которые светят нам с невообразимой высоты. И о тех, что существуют в глубинах вод и земли. О том, что найти им хозяина невозможно, - ответил Георгий с улыбкой.
- Я хозяин Града! - выпалил Борис. - Что бы ты там про себя не выдумывал, как бы ни пытался очернить меня перед моим народом, я основал Град, взрастил его и надеюсь дождаться вместе с ним, когда нас когда-нибудь найдут космопроходцы. И мне плевать на чуждый разум.
- И ты расправляешься с теми, у кого другие цели и кто не хочет мостить тебе дорогу к признанию? - коварно сказал Георгий. - Все вы трое: Пётр, Валентин и ты - бессмертны. Где их тела, лишённые духа? Ты спрятал их в земле?
- А я уж было подумал, что ты знаешь всё обо всех, - горько заметил Борис. - Разве тебе неизвестно о таком жителе планеты, как муравьиный пастырь? И разве не могли бессмертные Пётр и Валентин стать частью своей паствы? Это был их выбор. Перевороши всю землю, выверни наизнанку небеса, осуши море - ты не найдёшь их тел.
Георгий даже стал меньше ростом от его слов: съёжился или ссохся, потемнел лицом. Он очень долго думал. Но по его взгляду было ясно, что он ведёт с кем-то неслышный разговор.
- Может, ты прав... - наконец сказал он. - Но раскрылся не до конца.
- Твоя очередь раскрыться, - возразил Борис.
Но он принюхался, присмотрелся к ходившей кругами копоти и сделал знак выйти всем прочь.
- А как же... - начал было кузнец, но, столкнувшись взглядом с глазами Бориса, быстро вышел. Рудокопы последними покинули отвал, причём Тит напомнил Борису правило: при угрозе завала никого не оставляют, будь человек трижды преступником.
Борис проделал череду странных движений: смачивал палец слюной и капал ею на пол; вытягивал меж пальцев волос из бороды, позволял ему принять прежнюю форму и сжигал его. Потом обратился к Георгию:
- Похоже, настало и мне время войти в каждого члена моей паствы. Не думал, что это произойдёт так скоро. Валентин рассказал мне о признаках появления больших бурь. Что бы ни случилось, помни: я поступаю не как игрушка или поделка чужого разума, а как человек. Знаю: ты выберешься сам. Но помешать уже мне не сможешь.
Борис поднялся по лестнице и выбрался из отвала, в могучем прыжке пронёсся над головами градовцев и полетел к морю без всякой лодки.
Свидетели говорили, что он опустился на волны и зашагал по ним, будто занимался ходьбой по воде всю жизнь. Последний мореход этого мира. Он исчез там, где чёрные от ярости буруны старались достать небо, клубившееся тучами, а небывало яркие молнии пытались пригвоздить его к бунтовавшим волнам. А ещё кое-кто заявлял, что в громовом поединке были слышны крики:
- Лилия! Лилия! Где ты? Я знаю, ты жива!
Тела Бориса не смогли найти.
Откуда-то в народе взялось мнение, что он предотвратил грандиозное землетрясение и бурю, которые иногда случались и перекраивали лик планеты. Но откуда людям это знать? Может быть, им рассказал Георгий перед тем, как исчезнуть?
И жизнь Града вошла в прежнее русло. Правда, не было у народа ни воздухоплавателя, ни морехода, ни основателя. Всему пришлось учиться. Успех пришёл не сразу. Но люди были упорны. Сильны. Уверены в себе. Было в них что-то, толкавшее вперёд - смелое, отчаянное, небывалое.