Мать не отпустила Агнешку на полевые работы, отговорилась перед старостой: прихворнула дочка, пусть дома отсидится. Старик Полит поднял на неё суровый взгляд. Сразу понял, что соврала Улашиха. Но так тому и быть. Пусть за дочкой проследит, чтобы не случилось беды. Третьего дня не вернулся с охоты Агнешкин наречённый Богдан. Запропал вместе с товарищем. Кто её знает, эту бедовую девку, вдруг искать бросится. Или ещё хуже: сегодняшней ночью, когда придёт Красный туман, откроет дверь.
-- Гляди за нею в оба глаза, -- сказал староста Улашихе. -- Она слишком умна, ей любого несложно провести.
Улашиха хотела согласно кивнуть, но не выдержала, уткнулась лицом в платок и разрыдалась.
Полит отечески погладил её по плечу: терпи, мол, такова наша доля. Люди уходят в ночь Красного тумана, и с этим ничего не поделать. Одна надежда на солнце, которое встаёт поутру, несмотря ни на что. Да ещё на родителей, соблюдающих обряды. Но только тем и живо поселище -- молодой кровью, которую им удаётся сохранить.
Агнешка, размахивая вилами у коровника, всё видела и слышала через плетень. Как ни жаль мать, голова на плечах у Агнешки своя. Как решила, так и сделает, несмотря на все хитрости старших. Невозможно жить в поселище, где никогда ничто не меняется.
Она почистила скотный двор, потом принялась колоть чурбаки, носить дрова под навес. Что поделать, если в их дворе нет мужика. Отец тоже сгинул в Красном тумане несколько лет назад.
Как только Агнешка обмылась из колодезного ведра, подошла мать с мотыгой. Просительно заглядывая ей в глаза, сказала:
-- Огород бы прибрать, дочка... Капусту окучить. А у меня поясницу прихватило.
Про поясницу -- истинная правда. Захворала мать не столько от хозяйственных дел, сколько от тоски и постоянного страха за дочь.
-- Хорошо, мама. Всё сделаю, -- с улыбкой ответила Агнешка.
И от этого у Улашихи тревожно сжалось сердце: что-то слишком покорна сегодня её своенравная дочь, которая больше тянулась к развлечениям парней, чем к женскому домашнему труду.
Агнешка окучивала капусту, не разгибая спины, но краем глаза видела: мать не улеглась в постель, а наблюдала за работой из-за занавески. Но от глаз родительницы ускользнуло, что с зарослями крапивы у забора дочка справилась голыми руками, да ещё, повернувшись к дому спиной, несколько раз стеганула жгучим пучком себя по ногам.
Так нужно: крапива -- лучшее средство от всякого зелья. И не только... В том, что мать сегодня вечером попытается подлить ей капель, от которых человек теряет сознание, Агнешка не сомневалась.
Когда сели вечерять, мать выставила на стол чугунок с пустыми щами и кринку молока. Достала из берестяного короба полотенце с остатками ковриги, отрезала кусок и подвинула его к Агнешке. Сама бережно смела крошки в руку и высыпала в рот. Зерна в поселищенском хранилище оставалось мало, а до нового урожая больше двух месяцев. И только сейчас Агнешка проявила характер:
-- Не рви мне сердце своей жертвою, мама. Ешь хлеб, а то из-за стола уйду!
И разрезала кусок надвое.
Улашиха послушалась. Ведь и в самом деле дочь останется голодной, если поступить поперёк ей.
После еды Улашиха сунула руку в карман и сказала:
-- Прими зелье, Агнешка. Сама знаешь, так будет легче -- забытье крепче сна.
-- Хорошо, мама, -- согласилась Агнешка и подставила свою кружку с молоком.
Улашиха налила из маленькой бутылочки капли с приятным запахом, проследила, чтобы дочь выпила всю кружку. И облегчённо вздохнула.
-- Пойдём спать, Агнешка. Милостью Светлого Лика, всё будет хорошо.
У Агнешки на ногах горели и страшно зудели язвочки, которые остались от лопнувших пузырей. Она ушла в свой девичий закуток и улеглась на лавку, стараясь не ворочаться, чтобы не вызвать подозрений.
Мать помолилась Светлому Лику, который висел над дверью и вроде бы привлекал в дом добро, и вскоре захрапела.
Как же Агнешка ненавидела раскрашенную доску с изображением глазастого солнца! Сколько ни шепчи ей пожеланий, ни одно не сбудется. Сколько ни моли о том, чтобы мир хоть чуточку стал другим, ничего не изменится. Но ради матери терпела.
И Улашиха не неволила дочь. Она видела, как Агнешка по утрам приветствует солнечные лучи песней, а на закате, когда они скрываются за каменной верхушкой горы на другом берегу реки, машет им тонкой загорелой рукой. И даже думала: а вдруг обращение к настоящему, не рисованному светилу поможет дочке прожить свой век лучше, чем прожила она сама.
Агнешка откинула край плотной оконной занавески с ритуальным узором, который должен был защищать дома поселища от Красного тумана. Своенравная девка давно так делала и знала, что эти тряпки на окнах обладают такой же силой, как и раскрашенные доски.
Над крышами соседних домов стояла светлая звёздная ночь. Наливался золотой силой новый месяц. Но становилось всё тревожнее. На своей лавке завозилась мать. Людские сны в ночь Красного тумана походили на чары и таили в себе страшную опасность.
И вот началось...
Темноту разрезали красные нити. Они сплетались, становились толще, заслоняли ночь гнилым свечением. А потом превращались в слои кровавого тумана, от которого становилось невыносимо тоскливо.
Мать уселась на лавке. Её глаза закатились, а белки стали отсвечивать багрецом. Губы что-то шептали, пальцы комкали рубашку.
Наверное, то же самое происходило со всеми людьми поселища.
А потом по улице потянулись тёмные фигуры. Тот, кто умер давно, казался просто сгустком чёрного дыма. Недавние покойники сохраняли облик, тронутый тлением. Они шли к своим домам, чтобы стучаться, проситься внутрь.
Маявшиеся во снах родственники видели их живыми, настоящими, полными чувств, и испытывали мучительное желание распахнуть двери. Но стоило впустить их, как случалась беда... Только Агнешка знала, что творится на самом деле: не родные и близкие стояли у домов под окнами, у дверей, а порождение тумана -- призрачные мертвецы.
Агнешка ждала, царапая язвочки от ожогов крапивой. И вот появились две фигуры: большая, с могучими плечами, одно из которых было ниже другого, и маленькая -- и остановились возле их дома. Отец и братишка.
Сердце Агнешки, как и в первый раз, когда она увидела их такими, пронзило болью. И она еле сдержала стон. Брат бросился к двери, бесшумно застучал кулачками, задёргал железным кольцом.
Мать всхлипнула.
Отец же почти всегда оставался поодаль. И это было загадкой для Агнешки. Однажды ей даже в голову пришла мысль, будто в призрачных телах сохранились остатки чувств и разум. И словно бы отец осознавал опасность своего появления у родного дома и изо всех сил сопротивлялся ему. А братишка? Что взять с мальца? Именно он открыл дверь своему батюшке, увидев его в окно, когда мать и Агнешка были погружены в очарованные сны.
Красный туман приносил с собой тишину, в которой гасли все звуки; молчала даже скотина в хлевах, замирало трепетание листвы, шелест ветра. И вдруг безмолвие Красного тумана со стороны улицы прорезал короткий крик.
Агнешка встрепенулась: это в нескольких шагах от них! Там находился дом товарища Богдана, Рувева, пропавшего вместе с ним. А через некоторое время, которое Агнешка отсчитывала по биению своего сердца, по улице прошёл Рувев. Он вёл за руку свою юную жену. Она страдала, разевая рот в беззвучном крике.
Так случилось, что она встретилась налитыми кровью глазами со взглядом Агнешки из-за занавески и в мольбе протянула к ней руку...
Братишка подбежал к отцу и обижено уткнулся ему в живот. Отец повёл его дальше.
А Богдан не появился.
Агнешка подождала, пока Красный туман свернётся в сгустки, вытянется нитями и исчезнет. И только алый месяц останется его следом в светлеющем небе. Её раздирали две мысли: может, любимый ещё жив? И что она смогла бы сделать для жены Рувева, носящей его дитя?
Утром Агнешка вышла на полевые работы -- дёргать вездесущие васильки и вьюнки из взошедших хлебов. Как всегда, девушки и молодки не захотели идти к дальнему концу поля, откуда было видно кладбище. Там хоронили умерших своей смертью, не от Красного тумана: сжигали, пепел заливали смолой и закапывали рядами. И всё равно это тихое место вызывало у поселищенцев ужас. Даже у самой Агнешки. Да ещё и ночная потеря заставляла женщин держаться подальше от всего, что было связано со смертью.
Агнешка поработала немного и застыла, не отводя взгляда от кладбища. За ним блестела серебряной лентой запретная река. Дальше, на взгорье, над которым возвышалась лысая гора, когда-то был шумный, многолюдный торговый город. Но однажды пришёл Красный туман... Только десятая часть жителей спаслась в спешно отстроенном поселище. Люди скоро поняли, как легче уцелеть в страшную ночь: отгородиться картинкой и занавесками, ни за что не открывать двери. Но чувства к умершим, любовь и привязанность, чаще побеждали сонное забытье. Казалось, что туман похищал их, питался ими и на них же ловил новые жертвы.
Поселище было похоже на мошку, прилипшую к капле смолы. Никто его не покидал, не приезжали и торговцы с товарами. Жизнь в нём застыла: люди нарождались и умирали, обычаи и дурацкие запреты не давали случиться чего-нибудь новому. И развалины на другом берегу были той затвердевшей смолой, которая сковала людей.
Агнешка с Богданом и его другом часто думали: что увидишь, если обогнуть рассыпавшийся город по реке? Куда попадёшь? В мир, заполненный одним туманом, или в места, где ещё люди живут свободно?
Может, именно там сейчас её Богдан?..
Агнешка вновь склонилась над посевами. Но мысли не отпускали её. Она и не заметила, как утро сменилось полдневным зноем и подступил вечер. Пора домой.
Встревоженная Улашиха сама подливала воды, пока дочь мылась. Обняв за плечи, подвела к столу, где кроме обычной еды, была миска с молоденькой репкой и графинчик настойки.
-- Помянем миром наших Улаша и Радима, -- сказала мать, помолчала и добавила: -- И Рувева с его женой.
Она уже знала, что дочь не видела во сне Богдана.
-- Мама, а как тебе удаётся не открыть дверь отцу и брату? -- впервые спросила её Агнешка.
-- Не удаётся, потому что у меня есть ты, -- рассердилась мать. -- Должна бы уж знать, что держат нас здесь те, кого мы тоже любим, как и мёртвых. Пей.
Дочь и мать пригубили настойки.
-- А ещё меня держало то, что однажды староста прилюдно назовёт тебя Богданихой. И я буду качать на руках внуков. И через меня Улаш и Радим увидят их, -- тихо сказала мать. -- Ведь никто не знает, что творится с теми, кто ушёл после тумана.
В голове Агнешки зашумело, а в груди словно лопнул нарыв, который созревал с того самого дня, когда пропал Богдан. Матери ведь неведомо, что отца и братика больше нет. Есть только их облик, похожий на отражение в воде. А под ним -- омут, который несёт гибель. Думать нужно о живых.
-- Мама... -- начала Агнешка твёрдо, но запнулась.
Улашиха вся подобралась, будто ожидая удара.
-- Я пойду искать Богдана, -- заявила Агнешка. -- Может, он ранен. Был бы мёртв -- приснился бы мне. Поищу его в развалинах города. Не найду -- искать не перестану. Завтра и послезавтра дни домашних дел и молитв Светлому Лику. Меня не хватятся.
Улашиха закрыла лицо руками и сказала:
-- Как больно... Так же было больно, когда я не нашла в доме Радима, а на крыльце увидела капли его крови. Дочка, ты совсем не жалеешь меня?.. Не любишь?..
Агнешка могла бы сказать, что не может ни любить кого-то, ни жить, если для этого каждый месяц нужно терпеть страх, прятаться, вновь и вновь предавать свою любовь к ушедшим. Могла бы, но не стала: мать не поймёт её. Она даже в мыслях не может оторваться от обычаев общины, не умеет искать ответы и видеть причины.
Улашиха тряслась в беззвучных рыданиях, а Агнешка вспоминала, как до ухода брата видела в дурных снах отца. Агнешка спустя время поутру не смогла добежать в огороде до нужника и уселась в крапиву. Обстрекалась так, что выла полдня от боли. Но это дало ей возможность видеть больше, чем кто-либо в поселище. Подумать только: видеть и знать больше, только сев задницей в крапиву! А если есть и другие способы узнать правду? Почему поселище отгородилось от мира запретами: перебраться к развалинам за реку нельзя, в степь уйти нельзя, шагу ступить без обычаев нельзя? Можно только молиться Светлому Лику, с появлением которого на небе исчезает туман, работать и ждать смерти.
-- Даже если ты вернёшься, в следующий Красный туман я открою дверь... -- сказала мать.
-- Мама, да у всего поселища в головах только одна мысль: как бы пережить Красный туман! Почему люди не пытаются узнать, откуда он, почему с его приходом исчезают люди! Разве это жизнь?!
И тут Улашиха сказала такое, отчего онемела её языкастая и дерзкая дочь:
-- Желаю тебе никогда сюда не вернуться... Я соберу узелок...
Агнешка кинулась ей в ноги, покрыла разбитые работой руки поцелуями. Но не пролила ни слезинки. Хватит слёз.
Пока мать возилась в доме, Агнешка с масляной лампой вышла в огород. Ночь ласково поцеловала её разгорячённое лицо свежим ветерком. Агнешка посмотрела в бездонный купол неба с пока ещё слабыми огоньками звёзд.
Как же она любила этот мир, в котором всё жило ради человека! Красный туман был совсем лишним в нём. Солнце гнало хлеба из земли, при луне быстро наливались силой растения. Вот капуста, листья которой снимают отёки и головную боль; вот тысячелистник, останавливающий кровь; вот малина и смородина, чьи корни исцеляют дыхание... И боярышник с валерианой, которые заставляют стучать замершее сердце. Если Богдан ранен, она поднимет его на ноги.
Агнешка быстро насобирала в мешок всего, что сможет помочь человеку при хворях. Мать подала ей тяжёлый узел. Агнешка случайно заметила, что место над дверью, где раньше висела раскрашенная дощечка, пустует. Но не нашла силы вернуть её матери. Пусть будет так, если Улашихе от этого легче. А вот остатки краюхи в чистой тряпице вытащила и положила на стол.
-- Доченька, родная... -- едва вымолвила мать, протянула было руки, но опустила.
Агнешка поклонилась ей в пояс и вышла.
Она быстро добралась до тайного места на песчаной косе, где дремала под космами ив лодка, сделанная вместе с Богданом, и затащила её в воду. Сначала лодок было две -- к побегу готовились и Рувев с женой. Значит, Агнешка на верном пути: пропавших нужно искать вниз по реке. За косой будет плёс, потом перекаты... а что дальше, не знал никто. Агнешка взялась за вёсла, и река тихонько понесла её в неизвестность.
На перекатах пришлось помучиться, Агнешка вымокла с головы до ног, ушиблась и оцарапалась, но река потекла быстрее к светлеющему краю неба. С рассветом захотелось спать ещё больше, чем от сонной травы. Но вёсла стали цепляться за плавучие травы, а потом река вовсе обмелела и ощетинилась осокой. Агнешка повела лодку, отталкиваясь шестом от дна.
Она решила причалить к пологой стороне с гнилыми стволами деревьев. Скорее всего, ей уже удалось обогнуть развалины города. Она привязала лодку к коряге, взвалила мешок и узел на плечи, прихватила шест. И не зря: берег оказался болотистым. Она даже ухнула в топь по пояс, но спас шест, который удалось забросить на две кочки. Он треснул, но удержал Агнешку.
И вот она уже стояла на твёрдой земле, пошатываясь под тяжестью мокрой поклажи. Руины белели чуть в стороне, на взгорье. А из-за камней струился в ясное небо тонкий язычок дыма.
-- Бог-дан, Бог-дан, Богдан... -- зачастило сердце, и Агнешка двинулась на дым.
Ноги отказывались идти, мешок и узел пригибали к земле, и Агнешка сбросила поклажу в невысокую жёсткую траву. Развязала и разбросала по вещичке, по кучке целебных растений -- пусть сушатся, она потом их соберёт. И всё равно путь дался ей тяжело. Когда Агнешка добралась до камней, из-за которых остро пахло костром, она оказалась совсем без сил и упала на тёплые валуны, согретые поднявшимся солнцем.
Очнулась в тени каменного навеса. Рядом раздался шорох, звук льющейся воды, и над Агнешкой склонилось чудище, заросшее курчавой шерстью. Её пальцы было сжали рукоятку отцовского кинжала на поясе... но сковала жуткая слабость.
-- Попей воды... -- сказало чудище и поднесло к её губам плошку с острым запахом родниковой свежести.
Лапища приподняла ей голову, и Агнешка напилась.
Она проморгалась и увидела перед собой довольно молодого человека с длинными волосами и бородой.
-- Кто ты?.. -- прошептала она.
-- Миклош. Живу тут один. Родители и брат умерли.
-- А Богдан? Где мой Богдан? -- вскинулась Агнешка. -- Ты не видел молодого охотника?
-- Так вон же он. -- Миклош указал в самый тёмный угол навеса. -- Поломался сильно, упал с высоты прямо у моей пещеры. Я его лечу.
Силы хлынули в Агнешку, просто подбросили на месте, и она на четвереньках поползла к копне сухой травы, из которой только сейчас услышала тяжкое, со свистом и хрипами, дыхание.
-- Богдан! -- крикнула она.
-- Тише, -- предупредил Миклош. -- Он спит. Я дал ему настой дурман-цветков.
Агнешка легла рядом с Богданом и стала рассматривать его раны. К ногам в тряпках с пятнами крови примотаны плоские палки. Это правильно. На лбу -- повязка, позеленевшая от сока капусты. Тоже верно. Агнешка приложила руку к груди любимого и почувствовала мерное биение. И оно сказало ей: Богдан будет жить. Это главное. А остальным они как-нибудь справятся... Только зачем Богдану мешок, в который до белизны в костяшках впились его пальцы?
-- Он этот мешок не хочет выпустить из рук, -- прошептал Миклош. -- Попробовал отнять, так твой Богдан забился в судорогах. Наверное, там что-то важное.
И тут Богдан открыл глаза и, еле ворочая языком, сказал:
-- Я думал, это сон... Ты здесь... моя Богданиха...
И вновь провалился в забытьё.
Миклош накормил Агнешку каким-то жутким варевом и объяснил:
-- Суп горький из-за полевой капусты и листьев одуванчика. Но он очень полезный...
-- ...восстанавливает силы и очищает кровь, -- подхватила Агнешка, а потом попросила: -- Расскажи, как жила твоя семья. Как ты остался цел во время Красного тумана? А может, его здесь нет?
-- Прадед был пастухом, постоянно находился на пастбищах далеко от города. Он отказался идти со всеми за реку. Не захотел покинуть родные места. Подумал, что эта беда -- Красный туман -- ненадолго. А потом старик обезножел. Семья лечила его горным воском -- натёками на камнях верхушки лысой горы. Так и прожили здесь. Туман нас не мог достать, он выходил из лысой горы и шёл только на город. А за рекой растекался вдоль берега и накрывал его. Какая-то хворь унесла моих родных одного за другим. Я оставил свой дом -- тяжко мне там, -- сказал Миклош. -- Отпустил оставшуюся скотину, собаки сдохли от старости. А ещё раньше городские псы, ты не поверишь, ушли за хозяевами в ночь Красного тумана.
Анешка искоса посмотрела на Миклоша: ну и краснобай же этот отшельник! Не хуже старосты Полита. Сумел в нескольких словах объяснить все странности.
-- А сам-то почему не перебрался в наше поселище? Тебе понравилось жить в одиночестве? -- спросила Агнешка.
-- Я здесь не один, -- печально ответил Миклош. -- Вон там, за скалой, могилы моих родных.
Агнешка высоко вздёрнула брови. Этот странный отшельник не боится умерших? Не ждёт, что однажды они придут за ним?
Миклош немного её не понял и повторил:
-- Здесь не бывает Красного тумана. Я однажды нарочно наблюдал за ним из-за камней возле города. Видел красные нити и плотные слои. Утром подошёл к тем местам, где они были. И не нашёл ничего, кроме росы. Ну не бояться же мне капель воды?
-- Дело вовсе не в росе, -- заявила Агнешка. -- В том, что твои умершие чем-то отличались от горожан. Почему Красный туман вообще появился здесь? Я хочу найти ответ на этот вопрос.
-- Ты разве не знаешь? -- удивился Миклош. -- Неужели вы, на том берегу, позабыли про иноземного жреца?
-- Никогда не слышала ничего подобного. -- Агнешка от жгучего интереса даже придвинулась к Миклошу ближе и разглядела в сумраке пещеры, какие у него тёмно-синие, добрые и доверчивые глаза.
Зато язык у него заработал так, что она за каждым словом увидела картину, какие бывают во сне.
-- Я не очень-то хорошо запомнил эту историю, -- сказал Миклош. -- Но будто бы однажды подул ураганный ветер, который принёс тучи красной пыли. Из багрового облака вышел богатый караван иноземных гостей. Доспехи темнолицых воинов-гигантов сверкали золотом, а их ослы, груженные огромными мешками, были украшены так, как не мог украсить себя правитель города. Народ со страхом и завистью уставился на воинов. Но они явились не торговать и не завоёвывать богатый город. Наоборот, развеселились и стали кидать золотые монеты в толпу. Наверное, им показалось смешным, как люди толкаются и дерутся из-за денег. Мой прадед сожалел, что был на пастбище и ему не досталось ни одной денежки.
-- Как же это подло! -- воскликнула Агнешка. -- Люди любят золото. Но разве можно превращать их слабость в унижение, стравливать, как собак, которые рвут друг друга из-за кости!
-- Я тоже думал об этом, -- откликнулся на Агнешкины слова Миклош, сжав пальцы в замок. -- А вдруг у иноземцы думали совсем по-другому о богатстве? Может, золото для них всё равно что камешки-голыши? Разве не засмеялись бы мы, если бы увидели, как кто-то дерётся из-за речной гальки?
Агнешка с любопытством уставилась на отшельника. Оказывается, в его курчавой голове могли быть здравые мысли. И он умел, в отличие, от мудрейшего старосты Полита, посмотреть на что-то с разных сторон. А ещё она ощутила нечто вроде обиды: ну почему это не пришло в голову ей? Агнешку все в поселище почитали как самую умную из женщин.
-- Слушай дальше, -- продолжил Миклош. -- Среди иноземцев был жрец, которого несли на носилках. Издали казалось, что на них находится само солнце -- так сияли его корона и ожерелье. И вроде наш бывший правитель задумал недоброе: вопреки всем законам, поступить, как вор. Он пригласил иноземцев в свой дворец, опоил их дурманом. Воины обезоружили темнокожих великанов, утащили на лысую гору и прикончили сонных. Со жреца ободрали все украшения и бросили его там же умирать, потому что он оказался безруким и безногим и не мог сопротивляться. Старик, на которого не подействовал дурман, кричал что-то, молил, угрожал, но всё равно был оставлен среди тел его соотечественников. Говорили, что один воин оглянулся и увидел, как жрец подкатился к бездонной пропасти, похожей на колодец, и бросился туда. Через месяц, в день гибели иноземцев, в город пришёл Красный туман.
Миклош, видимо, хотел удивить и развлечь Агнешку, поэтому показался обескураженным, видя, как зло сощурились её глаза, а руки сжались в кулаки.
-- Теперь я догадываюсь, почему всё, связанное с Красным туманом, сокрыто в тайне. Преступникам всегда удобнее прикинуться безвинно пострадавшими. Выгоднее забыть вину, чем ответить за неё, -- почти выкрикнула она и вскочила.
-- Это всего лишь легенда, которую нам рассказала прабабка после смерти прадеда, -- попытался успокоить её Миклош. -- На самом деле всё могло быть по-другому.
Агнешка захотела возразить, но тут послышался слабый, но ровный голос:
-- Богданиха моя...
Это очнулся Богдан.
Агнешка кинулась к нему, но любимый не раскрыл ей объятий. Он, не разжимая руки, положил мешок себе на грудь.
-- Как ты оказался здесь? -- спросила Агнешка. -- Вроде вы с Рувевом отправились на охоту.
-- Мы и договорились поохотиться... Только не на зайцев... Плюнули на запрет... сколько можно терпеть эти запреты?.. И переплыли реку через плёс... Хотели найти монеты или что-нибудь ценное... что помогло бы нам... начать новую жизнь в другом месте... Рувев остался у лодки... В последний миг побоялся подняться в город. Всегда слаб был... А я пошёл в развалины... Там же полно всякого добра... Люди бежали без оглядки, бросали всё...
Агнешка нахмурилась. Она, правда, сама не раз нарушала запреты.
-- И как поохотился? -- спросила она.
-- Удачно! -- ответил Богдан и впервые улыбнулся.
Потом он резко и повелительно сказал Миклошу, который так и остался сидеть поодаль и, судя по взгляду из-под копны кудрей, о чём-то грустил:
-- Выйди вон!
Агнешку кольнуло такое обращение к спасителю. А Миклош незлобиво кивнул и вышел. Его прыжки по камням послышались далеко внизу.
-- Смотри... -- сказал Богдан и слабыми пальцами стал развязывать мешок. -- За этим я охотился... За нашим будущим, моя Богданиха...
Из мешка в сумрак пещеры брызнули лучи белого солнца. Богдан осторожно поднял корону и залюбовался ею.
-- Это мне?.. -- спросила Агнешка, не в силах отвести взгляд от сияния камней.
Богдан опустил драгоценность в мешок и сказал:
-- Я выздоровею... если ты со мной, то обязательно выздоровею... Мы уйдём за лысую гору... Там новый мир... И начнём жизнь богатых купцов... Всегда мечтал... Потом вернёмся за другими сокровищами...
Агнешку будто бросили в холодный омут.
-- А как же твой спаситель, Миклош?
-- Убьём его, чтобы не поплёлся следом... Или сам не начал искать ценности... Дай свой кинжал... Стрелы с колчаном и копьё я потерял. Кинжал тоже.
Агнешка сжала пальцы в кулак с такой силой, что ногти до крови впились в кожу.
-- Как ты уцелел в тумане? -- только и спросила она.
-- Я увидел, что он идёт языком с горы... побежал в сторону... Еле успел уклониться. И упал. Очнулся уже здесь, в логове этого... дикаря, -- ответил Богдан, пытаясь приподняться и морщась от боли.
-- А Рувев? Он же ждал тебя у берега? -- Агнешка уже закипала от злости.
-- А что я мог сделать?.. Нужно было спасаться... -- спокойно, будто речь шла не о жизни и смерти, а о хозяйственных делах, сказал Богдан.
-- Но ты мог предупредить его! Вы бы быстро переплыли реку! И укрылись в домах! -- Голос Агнешки зазвенел.
-- А вдруг бы не успел? Нет, моя Богданиха, я всё сделал верно. Ты же знаешь закон жизни... кому-то не повезёт... А кто-то будет в выигрыше... мы с тобой в выигрыше!..
Агнешка нагнулась к Богдану и, почти касаясь его льняных волос, пахших дымом и чем-то прогорклым, прошептала ему в ухо:
-- Ты тоже знаешь мою тайну: я вижу тех, кто приходит вместе с туманом. Вижу тех, кто не в выигрыше! Вчера это был Рувев с беременной женой. И она потянулась ко мне, словно попросила помощи!.. И теперь я знаю, как помочь хотя бы другим людям.
-- Нам-то какое дело до других?.. Что-то раньше ты о них не думала... когда строила со мной лодку. Сбежать хотела... Забудь про других... моя Богданиха...
Агнешка поднялась и сказала:
-- Я не твоя Богданиха. Больше не называй меня так!
-- Что ты задумала?.. -- с опаской спросил Богдан.
-- Миклош рассказал мне, почему на эти земли пришёл Красный туман. Из-за предательства, воровства и убийства. Я думаю, все эти сокровища нужно вернуть убитому жрецу, сбросить их в пропасть, где он погиб. А потом мы втроём -- ты, я и Миклош -- вернёмся в поселище, расскажем людям правду, -- твёрдо сказала Агнешка.
Лицо Богдана исказилось, но он ничего не сказал. Просто отвернулся и вроде заснул. Но Агнешка по его дыханию почувствовала: он не спит. Она на очаге вскипятила для Богданы отвар дурман-травы. Подумала и бросила в него ещё щепотку. Оставила остывать.
-- Смотри, я нашёл твои вещи и травы! -- раздался голос Миклоша у входа в пещеру.
Агнешка вышла наружу. Миклош стоял с мешками такой счастливый, будто тоже нашёл сокровища. Агнешке стало жалко этого простака, которого Богдан в мыслях обрёк на смерть. В вечерних светлых сумерках, любовно перебирая каждую травку, она рассказала о целебных свойствах растений. Миклош радостно кивал ей или крутил удивлённо головой. Потом он взял раскрашенную дощечку и спросил:
-- А это, наверное, изображение твоей мамы? У меня тоже есть такие, но они остались в старом доме.
Агнешка удивилась:
-- Где ты увидел изображение? Это просто дощечка, называется Светлый Лик. Солнце с глазами. Мама ему молилась. И сунула зачем-то мне в дорогу.
-- Прости, мне почудилось... -- ответил Миклош. -- Подумал, что раз похожа на тебя, значит, твоя мама.
Агнешка рассмеялась. Правду сказал Богдан, Миклош сущий дикарь.
Он развёл у входа в пещеру костёр, вынес чугунок с утренним варевом и подогрел его. Агнешка невольно сморщилась: какая противная эта дикая капуста! Они похлебали целебной горечи, Агнешка тщательно пережевала волокнистую гущу. И вскоре стала зевать, как и Миклош. Пора ложиться спать.
-- Я принёс ещё сухой травы. Сделаю тебе, Богданиха, мягкое ложе. Завтра попробуем сварить Богдану питьё для хорошего дыхания из твоих корешков, -- сказал дикарь.
-- Я не Богданиха! -- рассердилась Агнешка. -- Нас никто не объявлял мужем и женой. Зови меня Агнешкой, как звали в семье.
Несмотря на темень, она заметила белозубую улыбку дикаря. И подивилась: что это так его обрадовало?
Богдан уже похрапывал. Он почти сполз с сена, будто бы попытался встать, но не смог.
-- Смотри-ка, а твой Богдан уже стал ворочаться! -- сказал Миклош и закинул ноги раненого на кучу сена. -- Не станем его будить, сон -- это тоже лекарство.
Агнешка провалилась в забытье, как в пропасть. Только почувствовала, что кто-то теребит её пояс. Но тут же потерялась в бездонной глубине, где были только полёт и тьма.
Проснулась поздно, когда полдневные лучи высветили пещеру. Раздался стон. Наверное, это страдает Богдан. Ничего, потерпит: темнота становится непроглядной перед рассветом, самые мучительные боли захлёстывают человека перед началом выздоровления.
Но это простонал Миклош, лежавший на правом боку, при попытке подняться. На его спине в том месте, куда бьют, пытаясь попасть в сердце, алело громадное пятно. Раз не убили, значит, рука оказалась слабой, а глаз неверным...
Агнешка схватилась за пояс: ножны были пустыми. Смотреть, как там Богдан, не было нужды. Хитрец явно притворился более немощным, чем был. Подлил им в суп своего отвара и скрылся. Но ноги его и в самом деле переломаны, так что далеко уползти он не сможет.
Миклош снова застонал сквозь сжатые зубы, но встал. Агнешка сказала:
-- Зачем подскочил? Ложись, я присыплю рану тысячелистником и привяжу повязку с подорожником.
-- Нужно отыскать его. Расшибётся ещё раз, только насмерть, -- сказал Миклош.
Агнешка подошла к дикарю и заглянула ему в глаза. Странный этот Миклош. Его пытались убить, а он думает совсем не о мести. Но снова попросила:
-- Ложись.
Через некоторое время они взяли верёвки и отправились за беглецом. Агнешка прихватила лопату, а на вопросительный взгляд Миклоша сурово сдвинула брови.
Богдан отыскался скоро. Он действительно расшибся, но умер от утопления. Упал головой в расщелину с водой и не смог выбраться. Но мешок из руки не выпустил.
Миклош, морщась от боли, вытащил его за ноги, бережно перевернул и, похоже, опечалился.
-- Ты какой-то дурковатый, Миклош, -- сказала Агнешка, в груди которой вместо боли смешались обида и негодование. -- Как будто жалеешь предателя, который убил бы тебя, если бы не его слабость.
-- Зато он не тронул тебя... -- ответил Миклош.
-- Меня не тронул?! Ха! -- зло рассмеялась Агнешка. -- Да он просто понадеялся, что я увижу твоё бездыханное тело, испугаюсь, стану метаться и в конце концов отправлюсь за ним. Без помощи ему отсюда не выбраться. Вот и не убил.
-- Может, любил сильно. -- Голос Миклоша дрогнул.
-- Любил, пока я была самой видной девкой в поселище. А потом ещё больше полюбил сокровища. Ты сам-то почему их не искал? -- спросила Агнешка.
-- Так они, наверное, прокляты! -- воскликнул Миклош. -- Да и зачем они мне здесь? Я брошенные лопаты, мотыги, чугунки подбирал. Ещё одежду. Сокровища имеют цену только тогда, когда кругом люди. Они выделяют владельца среди них. Перед кем мне хвалиться?
-- Дикарь... -- покачала головой Агнешка. -- Связанный привычками и не способный оторваться от них. При чём здесь ценности? Попытайся понять: Красный туман пришёл, когда жреца лишили его сокровищ, убили соотечественников. Значит, нужно вернуть хотя бы его вещи. Возможно, люди получат прощение и избавление от Красного тумана.
-- Какой же я дурень в твоих глазах, -- огорчился Миклош, как будто в мире не было ничего более печального.
-- Каждый человек в чём-то дурень, а в чём-то мудрец, -- сказала Агнешка. -- Веди меня к той пропасти. И учти: таких лесов и скал возле поселища нет. Так что ты сейчас самый умный и важный.
Она сунула в ножны украденный кинжал, взяла лопату и стала долбить каменистую землю, чтобы зарыть Богдана. Миклош сунулся было помочь, но Агнешка сказала:
-- Я сама...
-- Понимаю твоё горе, -- пробормотал Миклош. -- Своего чужим хоронить не дозволено...
-- Да ничего ты не понимаешь, -- рассерженно перебила его Агнешка. -- Тебе левую руку и силы беречь нужно.
Оставив позади могилу, они пошли к лесу, который поднимался к серым камням лысой горы. А среди них чернел провал, как громадная пасть.
Как ни сильна была привычная к тяжкой работе Агнешка, скоро она едва переставляла ноги, которые то путались в папоротниках, то запинались о корни и камни. Миклош перевязал верёвкой её талию, намотал на слабую левую руку излишки и перепоясался сам. И почти потянул Агнешку за собой.
Через некоторое время она увидела, что повязка Миклоша совсем промокла от крови.
-- Стой! -- сказала Агнешка. -- Я отвяжусь и попытаюсь подниматься сама. Твоя рана лишит тебя сил.
Миклош повернулся к ней. Он будто попал под дождь: мокрые кудри прилипли ко лбу, с густых бровей и ресниц, которым позавидовали бы девки, капал пот. Но под усами блестела улыбка:
-- Ты не права. У меня словно прибыло сил.
-- Почему?! -- изумилась Агнешка. -- Не пытайся меня обдурить: я всё знаю про раны и умею их лечить.
-- Мы связаны... пусть пока верёвкой. И от этого я чувствую себя сильнее!
"Бредит от боли", -- решила Агнешка.
А потом поняла, что слова дикаря подняли ей настроение. Да ещё почему-то сладко защемило сердце.
Дикарь, подтягивая её за собой, заикаясь, шумно переводя дыхание и надолго замолкая, стал рассказывать ей о целебных горных травах, которых нет больше нигде в мире.
Агнешка хотела было заставить его замолчать, но заслушалась. Её не оставляла мысль: уже не отвлекает ли её дикарь от трудностей пути? В поселище между мужчинами и женщинами были другие отношения, основанные на обычаях: каждый выполняет свою работу -- на женщинах дом, скот, огороды и поля; на мужчинах -- все решения о жизни общины, охота на степную дичь, строительство, заготовка дров. И ни один муж никогда не коснётся мотыги, не покачает люльку, не станет развлекать жену. Поэтому Агнешка совсем запуталась в мыслях о Миклоше.
Лес кончился, остались одни камни. Агнешка почувствовала смрадное дыхание бездны.
-- А вот и каменный воск, самое сильное лекарство на свете! -- воскликнул Миклош.
-- Где? -- Встрепенулась Агнешка, повернулась и шагнула в сторону.
Из-под её ног посыпались камни, и она полетела в пропасть.
Верёвка так резанула её спину и живот, что Агнешке показалось: она сейчас развалится на половины. Но падение остановилось.
Агнешка посмотрела наверх: Миклош успел захлестнуть свою часть верёвки вокруг камня и, синий от натуги, удержал её.
-- Агнешка!.. -- крикнул он. -- Одной рукой мне не поднять тебя! Слушай: сейчас я спрыгну. Я тяжелее, и ты взлетишь вверх. Сразу хватай кинжал и режь верёвку. Пройдёшь ещё немного, увидишь каменный колодец. Туда и бросай мешок! Всё, держать уже невмочь!
-- Не смей! -- заорала Агнешка, в один миг осознав, что ей не нужна жизнь, если в ней не будет этого дикаря.
Боль от верёвки показалась пустяком по сравнению с мукой, от которой зашлось сердце.
-- Женщина! Останови туман! -- грозно рявкнул Миклош, застонал от напряжения и боли, всем телом налегая на верёвку.
Агнешка почувствовала, что поднялась повыше. Закусила губы, чтобы не завыть от горя, вытащила кинжал. Миклош заорал, ещё вытянул верёвку и бросился вниз головой в бездну.
Мощная сила рванула Агнешку вверх. Она расшибла бок, руку и голову о камень, но смогла одновременно с ударом перерезать верёвку. Отдышалась, подождала, пока перед глазами перестанут мелькать чёрные мушки. На четвереньках подползла к проклятому мешку. Поднялась, но не смогла идти дальше. Она должна... должна...
Наклонилась над обрывом и увидела распластанное тело Миклоша на каменном уступе, который находился гораздо ниже того места, где она зависла на верёвке.
-- Выброшу мешок и спрыгну к нему, -- решила она.
Но вдруг издала радостный крик: сквозь кровь и слёзы Агнешка увидела, что выступ, на котором лежал Миклош, продолжался узкой лентой и уходил в расщелину. А уж по ней можно подняться вверх. Теперь нужно, чтобы дикарь очнулся... если он жив.
Пошатываясь и подгоняя себя криками "Миклош! Миклош!", Агнешка добрела до чёрной дыры колодца. В невообразимой глубине шевелилась красная муть. Она словно вскипала и... звала к себе. Только Агнешка почему-то оказалась нечувствительной к этому зову.
Она швырнула в колодец мешок, поклонилась. Охнула от дикой боли в спине и сказала: "Прости, иноземный жрец... Простите все, кого я оставляю внизу". Развернулась, запнулась о громадную кость. Человеческих останков она никогда не видела, похоронами в поселище занимались мужчины. Но эти не походили на кости скотины. Огляделась: таких же было много кругом. Похоже, воины правителя отрубили темнокожим гигантам головы... Агнешка бережно подняла всё, что смогла заметить, и бросила в каменный колодец. Она рыдала, но не от жалости к иноземцам, а от мысли, что упускает время для спасения любимого дикаря. Но поступить иначе не могла. Работала, пока сама не повалилась ничком на землю. Потом поднялась и вновь под бешеный стук сердца побрела к расщелине. Она спускалась и не понимала, как ей удавалось не сорваться, прижималась к валунам, как к материнскому боку, срывала ногти о края камней, ползла по узкому выступу...
Очнулась лишь тогда, когда коснулась курчавой макушки, которая стала красной.
Миклош открыл глаза, но не увидел ни синего неба, ни серой стены ущелья, ни Агнешки. Его тело было недвижным, а дыхание редким и неглубоким. Сердце билось всё медленнее.
-- Спасибо за новое имя и новую судьбу, -- ответила, согласно обряду её поселища, Агнешка. -- Я войду в твой дом, наполню его любовью и верностью до конца жизни.
Но дикарь не произнёс ответных слов. Может, он их просто не знал. Но, скорее всего, уходил туда, где слова не нужны. Агнешка расстегнула его широкий пояс, чтобы ничто не помешало последнему дыханию Миклоша. И нашла раскрашенную дощечку.
Улыбнулась:
-- А вот и свидетель нашему союзу.
Первый поцелуй склеил их губы кровью. Свежий ветер принёс венчальную белизну облаков, а рокот из глубин пропасти торжественно провозгласил единение в жизни и смерти.
Гора затряслась. Агнешка почувствовала, что сейчас произойдёт что-то страшное. Наверное, случится обвал. Ну и пусть. Она выполнит обещание, данное Миклошу. Их домом станут каменные недра. Ей всё равно, что будет здесь, в далёком поселище...
Всё равно?! Нет уж, люди должны узнать о Миклоше. Вспомнить, к чему приводит злодейство и жадность. И узнать, каким должен быть настоящий человек.
Агнешка огладила и обцеловала застывшее и налившееся восковой белизной лицо своего мужа. Их домом станет новый мир, а не подземный. И она наполнит его любовью и верностью. И правдой.
Она поползла по вздрагивавшей каменной ленте к расщелине.
***
Люди в поселище испугались содроганий земли и отдалённого грохота за рекой, попрятались в своих домах. А когда всё успокоилось, вылезли из жилищ и не увидели лысой горы. Река изменила своё русло и быстро очистилась от мусора и глиняной мути.
Красный туман больше не появлялся. Минул год, пока люди отважились переплыть на другой берег. Возле громадного озера, которым стала лысая гора, они нашли хромую отшельницу. Её лицо, руки и ноги покрывали шрамы от заживших ран. Она назвалась Миклошихой и рассказала им настоящую историю гибели торгового города и освобождения мира от Красного тумана. Стала лечить хворых и ущербных, ухаживать за престарелыми, которых переправляли к ней через реку. Увы, среди них не оказалось Улашихи.
В шалаше отшельницы над входом висела дощечка со следами краски. На утренней и вечерней заре Миклошиха брала её с собой к озеру и долго стояла над водами. Любопытные подслушали, что она шепчет. Отшельница у кого-то горячо просила прощения.