Лындина Эльга : другие произведения.

Вуаль Анжелины

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История любви, недоразумений, и трагизма

"ВУАЛЬ АНЖЕЛИНЫ"

Автор сценария - Эльга Лындина

  
  
   Жалкие, серые волосы падали на худые плечи, на изборожденный морщинами лоб, на выцветшие светлые глаза. Такой же худой, измученной рукой она слабо отвела эти тусклые пряди, мешавшие ей следить за рогатым жучком, мерцавшим среди жесткой колючей травы блестящей спинкой. Жучок упрямо уползал в сторону... Толстой, твердой травинкой женщина дотронулась до него, и жук еще быстрее пополз по сухой, потрескавшейся земле...
   Женщина спокойно лежала среди этих ползущих во все стороны трещин. Лежала на чужой земле, не обращая внимания или вообще не чувствуя опаляющего жара августовского солнца, встающего над азиатской пустыней... Не замечая голосов, доносившихся до нее с пролегавшей рядом дороги. Не мелькавших там грязных, оборванных людей...
  -- Что же вы лежите! Вставайте! - кто-то нервно окликнул женщину, встав рядом. Но она продолжала дотрагиваться травинкой до неожиданно вернувшегося жука, будто не слышала, как окликнули ее.
  -- Да вставайте же!
   Женщина, наконец, оторвала взгляд от земли:
  -- Что-то случилось? - чуть капризно, но и спокойно спросила она.
  -- Боже мой, мы уходим! Поднимайтесь! Скорее!
   Женщина, лежа протянула руку стоявшему около нее мужчине. Потянула руку - точно для поцелуя. Проговорила тем же капризно-спокойным голосом:
  -- Уже уходим?
  -- Да! Да! - Мужчина приподнял ее хрупкое тело. Потащил-понес ее в сторону дороги, где строилась колонна ссыльных.
  -- Быстрее! Быстрее - причитал мужчина, задыхаясь, наставляя самого себя.
   Женщина подчинялась ему по-прежнему, безразличная и отрешенная. Они пристроились в хвост колонны, вокруг которой стояли конвойные на лошадях. Двинулись...Босые ноги ссыльных погружались в густую белесую пыль. Обувь берегли - несли через плечо, связав веревкой или тряпьем.
   Женщина замыкала шествие, тяжело хромая. Мужчина с жалостью взял ее об руку:
  -- Вас-то за что? - спросил он шепотом.
  -- Не знаю, - равнодушно пробормотала она, - Наверное, как всех.... Я-дворянка... Вы тоже?
   Он кивнул.
  -- Как всех, - вяло повторила женщина.
  -- Мне удалось разжиться водой. Пить хотите? Все-таки пустыня. Женщина неожиданно встрепенулась:
  -- Разве это пустыня? - она огляделась. - В пустыне все белое. Земля...Песок...Небо...
  -- Вы там бывали?
  -- Нет. Это он был... Он говорил - все белое, - глядя на небосвод сказала она. Снова попыталась подобрать свои жалкие пряди и заплести их в косу. Но слипшиеся волосы не слушались ее дрожащих пальцев...
   Она проснулась в своей старой петербургской квартире - хрупкая, юная. Села на кровати, заплетая густую, рыжеватую косу. В окно глядела белая ночь.
   Не стала зажигать лампу, было светло, хотя и смутно. Села к письменному столу. По чистому листу побежали строки-стихи. Она писала, зачеркивала, откладывала ручку и снова писала...
   Вышла на улицу - одинокая, маленькая фигурка среди призрачной безлюдной ночи. Где-то далеко слышалось четкое цоканье копыт. По речной глади бежали тихие волны.
   ...По земле волочился шлейф длинной, расшитой золотыми и серебряными нитями юбки. Узкий лиф облегал тонкую талию. Легкая, летящая вуаль окутывала голову. Быстрые ноги в серебряных туфельках скользили по мостовой. Она миновала сад со старинной оградой. Коротко дотронулась до ветвей, протянувших ей сквозь железные кружева первые нежные листья. Вышла к строгой прямой канала. Остановилась, опершись о чугунную ограду. Увидела в воде свое отражение, знакомое и чужое. Из темных глубин, чуть улыбаясь, на нее смотрела женщина, возвратившаяся из далеких столетий. Или это она сама к себе вернулась...? А вокруг прекрасного лица хороводом купались бледные звезды. Потом вода качнулась, размывая и звезды, и лицо женщины...
   Седые волосы развалились, опять упали на худые плечи. Этап полз по жаркой, иссушенной зноем дороге. Путь ссыльных неожиданно преградили верблюды. Тупые, величественные, они шли не торопясь, презирая остановившихся перед ними жалких, умирающих людей. Мужчина наклонился к хромой женщине:
  -- Говорят, в городе дадут обед. Сегодня должны прийти. Уже двадцать пятое! Конец августа, а какая жара!
  -- Двадцать пятое августа? - с внезапно пробудившимся интересом переспросила женщина.
  -- Да!
  -- Сегодня его убили, - женщина задумалась, прислушиваясь к самой себе.
  -- Кого? - мужчина оглянулся.
  -- Алешу...Тучкова...
  -- Сегодня? По-моему, это было давно.
  -- Давно, - согласилась женщина - но его убивают каждый год в этот день. И его, и меня... Мы стоим у стены, ждем... Они подымают ружья, и пули, пули... Жужжат... Вы не слышите? А он падает...
  -- Вы знали Алексея Тучкова, - очень тихо спросил мужчина.
   Алексей Тучков негромко постучал в двери одного из номеров в скромном парижском отеле.
  -- Это я, Ольга, - он счастливо улыбнулся. - Я... - Ольга сидела в кресле, не двигаясь. Тучков ждал. Потом снова осторожно постучал:
  -- Оля, это я... Я же сказал вам, что сегодня приду...
  -- Нет, нет, уходите. - она по-прежнему не вставала из кресла.
  -- Ну, Оля...- Алексей по детски надул губы... Ольга молчала. Тучков стучал громче.
  -- Поймите, я хочу видеть вас - он начал злиться. - Просто видеть! Что за глупость водить меня, словно мальчика! Держите под дверью...
   Ольга сцепила руки. Тучков силой ударил в дверь.
  -- Просто видеть вас!.... Перестаньте, ради бога, капризничать... Увижу - и уйду. Не верите? Тогда я стану на колени и поклянусь... - он стал на колени.
   Открылась дверь одного из номеров, показался господин в халате, из под которого выглядывала ночная рубашка. Затем отворилась другая дверь - на этот раз разхмурилась дама в папильотках. Алексей стоял на коленях: - Я ведь скоро уезжаю... Я хочу взять с собой ваш взгляд... Вчера я понял, какого цвета ваши глаза - цвета опадающей сирени... Нет таких других глаз... Откройте Ольга...
   Одна за другой открывались двери номеров. Ольга сидела в кресле.
  -- Хорошо, тогда я сломаю дверь! - он отчаянно заколотил.
  -- Хорошо!... Ольга подошла к своей двери.
  -- Уходите, не сегодня... Завтра увидимся там же, в 12 часов.
  -- К черту ваше завтра! Открывайте! - кричал он. Она слышала удары, злой, отчаянный голос.
   По коридору шел могучий портье. Схватил Алексея за плечо:
  -- Кто вам разрешил безобразничать ночью в приличном отеле? Вы разбудили всех наших жильцов, вы скандалист. Немедленно убирайтесь, - он подтолкнул Тучкова к выходу.
  -- Оставьте меня! - Тучков рвался к двери Ольги. - Ольга, я прошу вас, - он снова ударил, до боли оцарапал руку.
  -- Я прошу вас в последний раз. Она странно улыбнулась. Портье уже не стеснялся - на Алексея обрушились его огромные кулаки. Последовал ответ - Тучков умел драться. Но на помощь портье спешил разгневанный хозяин отеля. Жильцы вышли из номеров, возмущенные скандалом и с интересом наблюдавшие за ходом сражения... Теперь Алексею приходилось уклоняться от двух противников, оравших о полиции, портье ударил Тучкова по лицу.
  -- Не смейте! Я русский дворянин! - кричал Алексей.
  -- Вы слышите, мерзавцы: перед вами русский дворянин!
   Ольга улыбалась.
  
   Выбрасывая Тучкова за дверь, хозяин поднял глаза к небу:
  -- О, эти русские медведи! Сумасшедшая страна...
   Через окно Ольга видела, как бредет по улице избитый Тучков, пошатываясь и утирая кровь с лица.
  
   Полуденное осеннее солнце пригревало Ольгу и ее спутника - Александра Самарина, сидевших на скамье в парке Тюильри. Красивый, большой, вальяжный Самарин с нежностью смотрел на Ольгу:
  -- Мне кажется, Юрий великолепно написал вас... И все-таки живая вы куда как лучше, - он поцеловал руку Ольги с тыльной стороны выше перчатки. Медленно и осторожно расстегнул кнопку перчатки, собираясь повторить поцелуй. Ольга отняла у него руку, и застегнула кнопку. Самарин покорно опустил голову. И помолчал.
  -- Что же... Идем... - позвал он Ольгу
  -- Побудем здесь еще несколько минут, - с нарочитой небрежностью предложила она. - Солнце...
   Вдали показался Тучков. Самарин увидел его:
  -- Взгляните, снова Алеша! Каждый день встречаемся, в Петербурге гораздо реже видимся... Я его давно знаю, славный мальчик... Правда, меня смешит его надменность. Должно быть, это от застенчивости.
  -- Он застенчив? - спросила Ольга
   Самарин не успел ответить - Тучков был около них. Молча поклонился. Под глазом у него темнела густая синева, по щеке и руке ползали глубокие царапины. Самарин встревожился:
  -- Что с вами, Алексей Васильевич? Попали в неприятную историю?
   Ольга улыбалась, как всегда, краем рта.
  -- Нет, рана любви... - Тучков следил за ее улыбкой.
  -- Говорят, шрамы украшают мужчину - шутливо утешил Самарин, особенно поэта.
  -- Особенно русского дворянина, - добавила Ольга.
  -- Благодарю, у вас доброе сердце, Ольга Николаевна, - Тучков недобро улыбнулся даме.
   Самарин уловил подтекст в их интонации:
  -- Умоляю, не ссорьтесь,- попросил он по-отечески. - Алеша, мы уже уходим отсюда, хотите присоединяйтесь, побродим до сеанса Ольги.
  -- Спасибо, я занят - отклонил Алексей.
  -- Чем же, - заинтересовался Ольга.
  -- Иду в синематограф.
  -- По-моему, чрезвычайно глупое и вульгарное зрелище, - Самарин пожал плечами.
  -- А мне тоже нравиться! - Ольга говорила с вызовом. - Может быть, мы пойдем туда вместе с Алексеем Васильевичем?
  -- Тогда вы не успеете на сеанс к Юрию.
  -- Он простит, если я немного опоздаю.
  -- О нет, Юрий крайне педантичен.
  -- Как скучно! Тогда я тем более иду в синематограф.
   Самарин удивленно смотрел на нее:
  -- Мне кажется, вы и двух раз в жизни там не были...
  -- Тем более - повторила Ольга.
   Самарин резко повернулся и пошел к аллее. Тучков оседлал бронзового льва, стоявшего неподалеку от скамьи:
  -- Не боитесь? - спросил он Ольгу.
  -- Чего?
  -- Меня... Я могу убить вас... Я ведь отлично стреляю, кстати...
  -- Очень страшно!
  -- Да? - Тучков спрыгнул и быстро пошел к Ольге. Она вскочила и побежала. Обернулась к Алексею:
  -- Стреляйте! Ну! Стреляйте же...
   Хромая нога заставляла ее слегка подпрыгивать на бегу. Она напоминала птицу, пытающуюся взлететь. Еще раз обернулась:
  -- Что же вы? Смотрите убегу...
  -- От меня?
  -- От вас... А лучше улечу!...
  -- Не посмеете! - он догнал Ольгу, схватил ее за руку, она рванулась, Надломился каблук туфли. Она упала. Тучков смотрел на нее сверху вниз, не подавая руки:
  -- Вот так, Ольга Николаевна...
   Она удивленно молчала. Потом с трудом поднялась и медленно пошла по тропинке, тяжело припадая; по земле волочился обломок каблука. Тучков следовал за ней в нескольких шагах.
  
   Они вышли к бульварам. Солнце пронизывало кроны вязов, стоящих плотной стеной у реки. Ольга подошла к ограде Сены. На пляшущей воде играли желтые, голубые, зеленые блики, пока волны не взметнулись от плывшего рядом пароходика. Они улеглись, отражая лица Ольги и стоявшего рядом с ней Тучкова. Вдали зазвонили колокола.
  
   Самарин нервно ходил по мастерской художника, писавшего портрет Ольги. Поворачиваясь, он сталкивался с ее взглядом, исполненным напряженного ожидания.
  -- Где же наша Ольга Николаевна? - художник посмотрел на часы. - прошло уже полчаса.
   Самарин молча остановился, машинально рассматривая брошенные на столе эскизы. Пока не налетел на портрет Ольги. Поворачиваясь, он сталкивался с ее взглядом, исполненным напряженного ожидания.
  -- Где же наша Ольга Николаевна? - машинально рассматривая брошенные на столе эскизы пока не налетел на портрет Тучкова, выглядевшего здесь совсем мальчиком. Отбросив картон, Самарин снова зашагал по мастерской.
  -- Заманил безумный Париж Ольгу Николаевну, - проговорил художник, - отставляя в сторону портрет Ольги. - Заманил... Упустили, Александр Георгиевич...
   Самарин не слушал, так же машинально взял со стола голубую бисерную змейку, стал вертеть в руках. Художник посмотрел в его сторону:
  -- Это Алеша Тучков позабыл у меня, вечно игрушки с собой таскает, совершенный ребенок...
   Самарин швырнул змейку:
  -- Юрий Георгиевич, я, пожалуй, расплачусь с вами за портрет Ольги Николаевны...
  -- Но я же не закончил его
  -- Неважно, - Самарин достал бумажник... - Видите ли, я могу нынче же уехать домой...
  -- Вы как-будто не собирались?
  -- Изменились обстоятельства... Пришли известия... - неловко объяснил Самарин. - Портрет вы можете передать через Ольгу Николаевну.
  -- Она остается...
  -- Вероятно, да...
  
   Ольга и Тучков вышли из обувной лавки, Алексей взглянул на ее новые высокие ботинки:
  -- Прелестно...
  -- Идем в синематограф?
  -- Нет, мне пора на скачки
  -- Какие скачки? - этого она никак не ждала
  -- Сегодня в Болонском лесу разыгрывается большой приз, это чудо что такое? Не могу пропустить!
   Ольга смотрела на него.
  -- Сейчас посажу вас в фиакр, - как ни в чем не бывало, - говорил Алексей, - и отправлю к мэтру. Авось, простит и допишет портрет... Не могу проводить, спешу...
  
   Самарин стоял у вагона. Зазвонил колокол - давали отправление. Но Самарин все еще стоял у вагона, будто не решаясь туда войти. Перрон пустой. Тронулся поезд. Самарин вскочил на подножку...
  
   К ипподрому, что в Болонском лесу, съезжались коляски, экипажи, автомобили, вздымая рыжеватую пыль, миновав скопление карет, авто и ландо, Ольга и Алексей выбрались на лужайку. В ожидании начала скачек, публика охотно закусывала на свежем воздухе. Из сумок, коробок, баулов люди доставали ветчину, мясо, сыр, вино, фрукты, хлеб, пирожные, располагаясь на траве, на ступеньках шарабанов, некоторые- прямо на колясках и ладно. Открывали бутылки с шампанским: со слабым хлопаньем взлетали в воздух пробки. Шипела влага. Иногда слышался звон разбитого стекла.
   Платья женщин сливались с красками молодой осени. Мелькали дамские шляпы, украшенные пышными букетами и гроздьями фруктов, цеплявшимися за ветки деревьев.
   Около решетки устроился мороженщик со своим товаром. Вокруг него толпились дети, взрослые. Проходя мимо лотка, Алексей схватил мороженое. Продавец кинулся за ним... С тем же небрежным изяществом, Тучков бросил ему купюру, которую. Заранее приготовил, держа в руке. Наслаждаясь.. Ольга внимательно следила за ним. Перехватив ее взгляд, Алексей восторженно произнося:
  -- Обожаю! - лизнул мороженое, опомнился: - Простите, сейчас вернусь и куплю вам.
  -- Сколько вам лет?
  -- Двадцать два.
  -- Милое дитя, я старше вас на сто один год
  -- Да? Между прочим, мы открываем в Петербурге журнал. У меня поэтический отдел, - он доедал мороженое
  -- Прекрасно, я дам туда свои стихи. Тучков не выразил восторга, сдержанно сказал:
  -- Когда я вернусь домой
  -- А когда же?
  -- Октябрь...ноябрь...декабрь... - он засмеялся. - Когда выпадет снег.
  -- Когда выпадет снег... куда мы идем?
   Алексей остановился у сохранившегося с давних времен крепостного рва:
  -- Вот мое любимое место, давайте подымемся, он взял Ольгу об руку. Они поднялись на верхушку крепости. Вокруг плыли деревья, окна мансард, небо и облака. Тучков и Ольга сели на землю.
  -- Примерно год назад я пришел сюда, - вспоминая, заговорил Тучков. - В кармане у меня синий пузырек с белой горошиной, долго таскал с собой эту дрянь. А тут вдруг... В общем, высыпал все в рот... Вкус такой шершавый, противный, - он поморщился.
  -- Что это было?
  -- Цианистый калий, - Тучков сказал, словно речь шла о шоколаде. - Потом лег, на душе спокойно, ясно... Думаю - вот она, моя смерть... Тихая, странная, - он взял руку Ольги в свою руку.
  -- Сумасшедший... Сумасшедший мальчик...
  -- Не, в самом деле было хорошо. Только голова жутко болела, когда пришел в себя... Все кружится перед глазами, не могу встать... Оперся на руку и наткнулся на свой пустой синий пузырек... Вот и все... Правда, смешно?
  -- Нисколько. Зачем вы это сделали?
  -- Бог его знает. Все вдруг показалось бессмысленным, со мной иногда случается.
  -- Обещайте, что больше не станете делать эти глупости! Ведь смерть ходила рядом!
   Тучков взял другую ее руку, приблизился, поднял вуаль ее шляпы:
  -- Ерунда! Все равно, я не так умру... Меня убьют на дуэли, - их лица были рядом.
   Ольга неожиданно опустила вуаль, улыбнулась:
  -- Стало быть, вы - третий?
  -- Третий?
  -- Да. Пушкин, Лермонтов, вы ... - смеялась Ольга.
  -- Пушкин, Лермонтов, я... - спокойно повторил Тучков, целуя ее пальцы и стараясь снова приподнять вуаль.
  -- Не сейчас, - Ольга остановила его. - Вечером я действительно жду вас.
  -- А я уезжаю нынче вечером. Забыли?
  -- Как уезжаете? Вы не говорили мне...
  -- Не успел, наверное... Поезд... Марсель... Пароход... Африка...
  
   Он посадил Ольгу в автомобиль. Не прощаясь, боясь разрыдаться, она захлопнула дверцу. Машина тронулась.
  -- Ольга, - тихо, растерянно произнес Алексей. Сорвался с места и побежал за машиной, но остановился - бесполезно. Автомобиль исчез в черноте наступившей ночи.
  
   Тонкая женская рука зажгла керосиновую лампу. В круге света возникло лицо Ольги, только что проснувшейся. Она встала, подошла к окну.
  
   Земля была плотно укрыта снежным, чистым покрывалом. Мимо стекла летели крупные хлопья, похожие на белых птиц.
  
   ... Уже одетая в пальто Ольга держала в руках конверт с красивыми цветными марками. Вместо обратного адреса было крупно начертано одно слово - "Африка". Ольга медлила, не решаясь надорвать конверт, наконец, решилась - взвилось, упало на пол розовое, блестящее перо. Ольга подняла его - перо переливалось в ее руках. Вынула из конверта крохотный клочок бумаги с карандашным наброском - несколько человек цепочкой идут один за другим. Внизу было приписано тем же почерком, что и на конверте: "Алексей Тучков и караван". Ольга смотрела на маленькие, набросанные фигурки, будто могла отыскать среди них того, кто прислал ей это письмо...
  
   Серый, зимний свет расползался по классной комнате, где Ольга вела урок французского языка. Она преподавала в маленькой гимназии на окраине. Учились здесь дочери бедных чиновников, мелких купцов, лавочников, рабочих...
   Стоявшая у доски девочка медленно, мучительно спрягала французские глаголы. Задумывалась, терялась, с тоскливой просьбой обращала взгляд к классу. Уйдя в себя, Ольга сочиняла письмо Тучкову:
   "... По крайней мере, теперь я знаю, что вы живы. Уцелели в джунглях, не утонули в болоте... Не заблудились в вашей Сахаре... И крокодилы, пораженные мужеством русского дворянина, отступили перед его отвагой".
   Ученицы громко, нахально подсказывали жертве, стоявшей у доски, дурно выговаривая чужие слова. А Ольга ничего не замечала:
   "... Не надоели ли вам эти странствия? Кстати, на рисунке я узнала вас довольно легко - синяк под глазом еще не зажил!" Ольга улыбалась - себе, Тучкову. Встала возле окна:
   "... У нас уже выпал первый снег, на землю легла зима, такая белая, славная. Вы завидуете мне? Завидуйте - выпал снег! Он хрустел сегодня утром под моими ногами..."
   Шум в классе стал невыносимым. Гимназистки верно оценили состояние Ольги и уже ничего не стеснялись. Но Ольга все-таки обернулась к ним. Попросила девочку:
  -- Прочти, что ты написала.
   Та с трудом начала читать скучные глаголы, в сущности, едва ли понимая их. Ольга механически поправляла ее.
  -- Теперь проспрягай еще один глагол... Ну, хотя бы "ждать", - придумывала Ольга, чтоб ей не мешали "писать".
  -- - Я жду... ты ждешь... он ждет
   Ученица недовольно взяла в руки мел.
   "...Вчера я нашла у себя в тетради сонет, который мы вместе переводили в Париже. А ведь мы были неправы, дома я по-другому перевела последнюю строфу: "Владею ныне не тобой. Владею ныне лишь тоской. Но мне она всего дороже..." О, я уже слышу - вы как всегда, спорите. Не перечтите... Не спорьте со мной, мой поэт!"
   Снова нарастал шум. Ольга посмотрела на доску с не меньшей тоской, чем ее ученица. Начала писать по-русски и по-французски: "жду, ждешь, буду ждать..." Головы гимназисток склонились над тетрадями. - Жду, ждешь, буду ждать - повторяла она, как заклинание.
  
   Под окнами гимназии медленно прогуливался Самарин, опираясь на трость. Увидев выходящую из дверей Ольгу, он пошел навстречу ей:
  -- А я подумал, не перепутал ли дни? По четвергам вы ведь раньше заканчиваете уроки?
  -- Директриса задержала
   Самарин поцеловал ей руку:
  -- С первым снегом, наконец началась зима... И у меня на душе какое-то просветление, тишина...
  -- Будем говорить о погоде? - Ольга была отчуждена. Самарин этого не замечал:
  -- - О чем хотите... А не поехать ли нам на взморье? Мне сегодня с утра все вспоминается мое море. Едем?
  
   Из-под снега выглядывали покрасневшие от мороза ветки кустов. Ольга и Самарин шли по узкой тропинке зимнего леса, выходившего к заливу.
  -- Холодно, - Самарин передернул плечами
  -- А на Мадагаскаре сейчас лето, теплый вечер. Загорелись звезды, жуки гудят в палисандровой роще...
  -- А у меня в Крыму слякоть, морось, злой дождик. Вы сколько - нибудь помните Крым, Оленька?
  -- Смутно. Что-то из детских впечатлений - отец несет меня в воду, мне страшно. Еще какие-то круглые белые камешки, мне кажется, что это конфеты, я беру их в рот, грызу... Больше всего Ольге хотелось молчать, думая о своем.
  -- Весной вы непременно приедете ко мне, я покажу вам настоящий Крым. Нашу деревню Киммерию.
   Ольга снова сочиняла свое письмо:
   "... Вчера у Фроловских все говорили о ваших стихах - хвалили, ругали, изумлялись Вашей молодости. Я подумала: что они знают о вас? Впрочем, наверное, и я знаю не больше..."
  -- ... по преданиям там жили амазонки, - продолжал Самарин
  -- Где-где? - Ольга отсутствовала
  -- В Киммерии... В Крыму...
  -- Ах, да, разумеется... И что же амазонки?
  -- Амазонки как амазонки... Весьма независимые дамы, по слухам. Несколько похожи на нынешних эмансипе, проживали где-то рядом со мной... А неподалеку по тем же слухам вход в Аид. Орфей приходил туда за Эвридикой...
  -- И колотил в ее двери, - неожиданно усмехнулась Ольга.
  -- Очень забавно выглядит. Как вам это пришло в голову?
  -- Но она не открыла ему, тогда он обиделся и оставил ее, - насмешливо говорила Ольга.
   Самарин пристально посмотрел на нее:
  -- Весьма любопытная история, кажется, вполне реалистическая ... Что же вам Орфей больше не возвращался к этим дверям?
  -- Нет. Он не умеет возвращаться.
  -- Однако, он жестокий мальчик... В Крыму жил другой Орфей, и мы навестим его. А еще говорят, что, побывав в этом гроте, человек начинает другую жизнь, меняет кожу, как змея. Хотите испытать себя?
  -- Довольно, - заманчиво, - бросила Ольга, недовольная тем, что Самарин мешал ей "писать".
  -- Между прочим, я окончательно решил перестроить свой крымский дом. Прежде не говорил вам, ожидая чертежей от архитектора. Вчера, наконец, взял у него. Хотите взглянуть?
  -- Да, конечно...
   Самарин достал чертежи, показал на верхний этаж:
  -- Здесь будут три самые уютные комнаты. Какая вам по вкусу?
  -- Мне?
  -- Вам, - он ждал.
  -- Но я еще не приехала в Крым.
  -- Не важно. Она всегда будет только вашей, эта комната.
   Не ответив ему, Ольга прошла вперед, по дороге задела ветку, хлопья снега упали ей на плечо, на лицо. Она стала искать платок, остановилась. Самарин догнал ее, увидел лежавшее в сумке розовое перо.
  -- Позвольте? - он взял перо в руки. - Розовый фламинго, редкая птица
  -- Очень редкая...
  -- Зимует в Африке...
  -- А в Африке сейчас такая жарище, - улыбнулась Ольга
   Самарин не сразу догадался:
  -- Что-то знакомое... Ну да, Чехов... "Дядя Ваня"...Отлично художественники играли, помните? А после "Трех сестер" вы сказали, что я чем-то похож на Тузенбаха... Наверное... "Одним бароном больше, одним бароном меньше", - грустно процитировал Самарин.
  
   Они вышли к заливу. Ольга смотрела на подбиравшееся к земле полосе прибоя, вскипевшие у берега клочковатой пеной, отелившейся и лизавшей песок. И- "писала":
   "...Гости Фроловских читали ваши стихи, а я вдруг произнесла вслух: "Алексей Тучков"... Сама не знаю, как так вышло... Все засмеялись: - "Вот и Оленька в Алешу влюбилась..."
   " Я не влюблена..."
  -- Вчера вас хвалил Кривцов, - заговорил Самарин. - Жаль, что вы редко публикуетесь.
  -- Мне всякий раз неловко, когда я вижу свое имя в журнале, иногда даже стыдно. Что людям до моих чувств?
  -- Но вы - поэт, вы говорите с ними!
  -- Не знаю... Поэт... Это...- она искала слова.
  -- В отдалении от моря тянулись страшно, суковатые руки кустов, среди которых мелькал черноватый человечек.
  -- Поэт всегда стоит лицом к смерти, и не боится ее. А я... я боюсь.
  -- Это естественный страх
  -- Нет! Может быть, он охватывает меня, потому что я еще ничего по-настоящему не написала.
  -- Вы столь тщеславны? Или горды?
  -- Всегда хочу бежать, прятаться, закрыть лицо...
   Самарин тростью чертил на песке буквы. Волна набежала и стерла их узким своим лезвием.
  -- Смотрите, что есть гордыня... Вот так убегает наша жизнь, но надо ли от чего отказываться. Я написал "Ольга", но волна уже унесла ваше имя, все проходит...
  -- Нет.. ничего не проходит. Мне кажется, смерть - тоже часть нашей жизни. Мы остаемся. Всюду, - Ольга показала на деревья, кусты, воду, волны, - мы остаемся...
  
   Самарин помог Ольге выйти из пролетки, остановившейся у ее дома. Расплатился и отпустил извозчика, намереваясь быть гостем Ольги. Она, напротив, ждала прощальных слов, а пока отыскивала в сумке ключи. Оба молчали.
  -- Может быть, мы еще посмотрим мои чертежи у вас?- осторожно начал Самарин. - У меня есть еще фотографии...
  -- Милости прошу, - равнодушно сказала Ольга, не очень пытаясь скрыть свое равнодушие. Перо фламинго снова розовело перед глазами Самарина.
  -- Да нет, не стоит... Вы, пожалуй, устали, - с тайной надеждой отказался Самарин
  -- Немного, - она была благодарна за его отказ. - Спасибо за поездку. Телефонируйте мне. - Она улыбнулась, ощути свободу, и он это понял. - Прощайте, - Ольга исчезла в парадной.
   Постояв, Самарин вынул чертежи, фотографии, посмотрел и стал нервно рвать их в клочья. Обрывки падали на снег
  
   ... Ольга поднялась по лестнице:
   "... Нет, я не влюблена. ... Я только хочу видеть вас...
   Где вы? Снег уже выпал... Где же вы?"
  
   Загорелый, смуглый Тучков раскланивался со сцены модного артистического кабаре. Ему щедро аплодировали, он снова кланялся, улыбался, принимал цветы.
   Ольга ожидала его за одним из столиков. Издали счастливо улыбнулась. Тучков вернулся к ней под все еще продолжавшиеся аплодисменты.
  -- А вот и я, - он отдал ей цветы. - Мои трофеи... Вам, - поцеловал ей руку. - Не соскучилась?
  -- Мне хочется дотронуться до вашего лица, но африканское солнце так опалило его, что я боюсь обжечься...
  -- Не бойтесь. Наш Петербург кого хочешь остудит.
  -- Вас тоже?
  -- А что я ...
  -- Такой успех!
  -- Я - трус. Чуть не умер от страха на сцене. Не верите?
   Чуть с ума не сошел! Так долго мечтал здесь выступить, читать свои стихи, слышать аплодисменты. Когда предложили - радовался, как ребенок...
   К роялю подошел пианист. Прозвучало вступление. На сцену выбежала танцовщица, закружилась, кого-то отыскивая...
  -- Согласился выступить, и начались кошмары, - Тучков был полон своим - только что пережитым. Хотя в его глазах жило и торжество относительно только что одержанной победы. - Сегодня ночью проснулся, увидел себя на этой сцене. Стою, физиономия глупейшая, стихи - того же хуже. Похолодел, не мог заснуть до утра... Жалел себя отчаянно, хотя вообще себе этого не позволю.
  -- Почему?
  -- Тогда я ничего не успею: У меня короткий век... Словом, размечтался, как бы мне заболеть! Все надеялся - накинется на меня моя верная подруга малярия... Хотя трястись в лихорадке ничуть не лучше, чем читать на сцене свои стихи... Не поверите, но согласен был даже ногу сломать...
   Танцовщица замерла в объятиях партнера. Потом отбежала от него - в надежде, что он приблизится к ней...
  -- Нет, нет, больше во веки не совершу такого безумства! Останавливайте меня!
  -- А стояли, как Наполеон на Аркольском мосту.
  -- Хорош Наполеон! Ноги подгибаются, колено запрыгало, чуть было не схватился за него. Правда, начал читать - стало легче.
  -- Мне показалось, в стихах вы все время к кому-то обращаетесь, - Ольга испытующе смотрела на Тучкова.
  -- Поэты всегда к кому-то обращаются. Они ведь так беззащитны.
  -- И вы!
  -- Более других, вы то должны понять...
   Мимо их столиков прошел элегантный мужчина, поздоровался с Тучковым.
  -- Короновский, издатель, - объяснил Тучков Ольге. - Обещает скоро открыть наш журнал. Имя ему есть - "Орфей".
  -- Орфей?
  -- Да, по-моему, хорошо. Я уже дни считаю, - он выпил вино
  -- Никак дух не переведу, кажется, до сих пор стою на сцене, - он снова вернулся к своим волнениям. - Когда кончил свои песни, подумал: Все, навеки опозорен. Сейчас скорее к дверям, потом на вокзал и в наше имение! А сюда больше ни ногой!
  -- Стоскуетесь у себя в Тверской глуши
  -- Нисколько. Сразу женюсь. У нас там соседка - отменная дура. Но дивно солит грибы. Все время молчит и вот так смотрит: - Тучков округлил глаза и приоткрыл рот. - Чудо что за невеста!
   На сцене появилась вторая танцовщица, красивая и надменная. Она смотрела на танцовщика, высоко поднявшего свою подругу. Тучков загляделся на вторую танцовщицу. Ольга заметила, куда устремлен его взгляд.
  -- Ваша невеста, должно быть, похожа на эту балеринку?
  -- Ольга показала на соперницу, - удивительно глупое лицо
   Тучков был доволен:
  -- О нет! Ирина умна, чрезвычайно талантлива. К тому же прекрасная художница, показывала мне свои работы... Что же до очаровательной для меня в женщине глупости, то она родная сестра покорности, надеюсь. Чего еще может желать мужчина, намерившийся жениться!
  -- Это вы намереваетесь?
  -- Я уже признался в чувствах к моей соседке
  -- Я поняла - Африка преподала вам прекрасные уроки.
  -- По части слабого пола? Ошибаетесь. Африканки очень упрямы и властны, почти как наши русские дамы. И так же переменчивы в настроениях. Исключая мою невесту...
   Вторая танцовщица настойчиво увлекала танцовщика, пока он, наконец, не покинул свою первую избранницу. Та горестно застыла у стены, глядя вслед уходящему от нее другу...
   Вторая торжествовала.
  -- Приезжайте навестить меня, женатого в Тверскую глушь...Я растолстею и перестану, слава богу, писать стихи...
  -- Что это все меня в гости зовут!
  -- А что еще?
  -- Самарин рассказывал, что перестраивает свой дом в Крыму, приглашал взглянуть, - она говорила об этом без умысла.
  -- И что же? - Тучков настороженно ждал.
  -- Сказал, что рядом с его домом Аид... Амазонки... Орфей прогуливался...
  -- Такое приглашение никак нельзя упустить. У нас в имении одни кочки да овраги... Я оставляю вас на несколько минут, простите... Мне надо сказать несколько слов Кореновскому, раз уж вы напомнили об Орфее.
   На сцене танцевало трио. Первая и вторая танцовщицы по очереди склоняли к себе неверного героя.
   Тучков сидел за столиком Кореновского, оживленно беседуя, Ольга видела его смеющееся лицо. Рядом с ней остановился Ганс Шильдбах, приятель Алексея. Ольга ждала, что он сядет к ней, но он, вставив монокль, осматривал зал
  -- Алексей уже читал стихи, Ольга Николаевна? - спросил он
  -- Да...
  -- Удачно?
  -- По-моему, да.
  -- Жаль, я никак не мог раньше приехать. У него все хорошо?
  -- Ганс допрашивал так, что невозможно было не ответить ему.
  -- У него всегда все хорошо, - зло сказала Ольга
  -- А вон он... Простите, - Ганс ушел к Тучкову и Кореновскому, где его радостно приветствовали
   Ольга снова была одна. Перевела взгляд на танцующих, танцовщик держал за руку первую танцовщицу. Вторая, опустив голову, уходила со сцены... Но из зала не ушла, а присела за все тот же столик Кореневского около Тучкова. Он поцеловал ей руку, заговорил. Она улыбалась, слушая его. Первая танцовщица опустилась на колени перед танцовщиком.
   Перед Ольгой мелькали лица Алексея, Шильдбаха, второй танцовщицы, Кореневского, опять Тучкова... Она стала торопливо искать в сумке карандаш... Бумагу... Нашла листок с надорванным краем, перевернула его - то был конверт африканского письма Алексея. Ольга начала нервно писать.
   Танцовщица взлетела вверх в руках танцовщика. Тучков весело говорил...
   Ольга разорвала написанное, смела обрывки со стола, встала и пошла к выходу.
   Тучков увидел, как она уходит, но заставил себя остаться на месте. Наконец, метнулся к опустевшему столику и увидел забытый Ольгой черепаховый веер. Он ломал ее хрупкие звенья с ненавистью. Росла груда обломков.
  -- Что ты делаешь? - Шильдбах стоял, с ужасом глядя на Алексея. - такая красивая вещь!
   Тучков поднял на него глаза:
  -- У меня предки - татары косоглазые. Понял?
   Он вскочил и исчез за дверью.
  
   Ольга медленно шла к набережной. Зима увядала, снег таял на лице Ольги. А может быть, это были слезы?...
   Тучков стремительно догнал ее, схватил за руку, повернул к себе.
   Она молчала, глядя на него.
  -- Оля! - он был растерян. - Что же мы делаем?
   Ее губы задрожали.
  -- Послушайте... Ведь я люблю вас... Понимаете? Вы хотите за меня замуж... Да, да, замуж... как это говорят? Предлагаю руку и сердце? Я предлагаю... Почему вы молчите?
  -- Разве я молчу? - она рыдала.
   Тучков целовал ее мокрое счастливое лицо.
  
   Вокзал одинаков во все времена. Отъезжающие, приезжающие. Провожающие, встречающие... Напряженные лица... Улыбки... Слезы... торопящиеся, бегущие лица... Носильщики, вещи... Последние наставления... Поцелуи. И лица, лица, лица...
   Ольга прильнула к оконному стеклу вагона. Вот-вот должны были дать отправление. Зазвонил колокол. Кондуктор поднялся в вагон. Свистнул паровоз. Поезд тронулся.
   ... Тучков прыгнул на ходу. Схватил свои вещи у носильщика.
  
   Тучков понесся по коридорам вагона.
  -- Алеша! - Ольга стояла перед ним. - Господи, наконец-то... Вот наше купе...
   Алексей швырнул вещи на диван, рухнул рядом:
  -- Все-таки успел! Сделал глупость, решил по дороге заехать в редакцию и, конечно. Застрял ... Если бы ты знала, что они собирались без меня печатать... Это немыслимо - тонны бездарных рукописей.
   ... - Ты воевал, гневался, ссорился?
  -- Разумеется. До того, что едва не забыл о поездке. Прости... Оля, я устал объяснять идиотам, что печатать можно только талантливых! Одна беда - где их взять.
  -- Отыщутся.
  -- Твоими устами ... Я и сам чувствую: скоро кто-то появится, великое имя, интуиция меня никогда не подведет: А пока приходится читать сплошных графоманов...
  -- Мне показалось, ты хотел бы вернуться к себе в журнал.
  -- Виноват, пока бежал к вагону, потерял голову, - он подал Ольге брошенный им на диван букет, успевший поникнуть.
  -- Тебе... Погоди, это не все, - он достал из баула шампанское, конфеты. - Отпразднуем вдвоем наш первый день. Ты не забыла - в субботу венчаемся.
   Она кивнула.
  -- Я никому ничего не сказал.
  -- Я тоже.
  -- Даже родителям не написал. Обидятся смертельно. Но потом простят. Они мне все прощают. А тебя непременно полюбят... Вернемся, преподнесем сюрприз...
   Алексей открыл шампанское:
  -- За нас... воображаю, как все ахнут, когда мы разошлем карточки: "Ольга Николаевна и Алексей Васильевич Тучковы имеют честь пригласить вас... " Ты слышишь, как это звучит: "Ольга Николаевна и Алексей Васильевич Тучковы..." - он поцеловал Ольге руку. - Нет, сегодня я невозможен. У меня еще один подарок для тебя, - он открыл баул. - Куда же я его задевал?
   Из баула вылетели несессер, тетрадь, плоская коробка, которая неожиданно раскрылась. Из него выпал револьвер. Ольга неотрывно смотрела на черный, холодный металл. Тучков смущенно, торопливо заталкивал вещи назад в баул. - Нет, я же точно видел его! - бормотал он, засовывая револьвер на самое дно.
  -- Видел...
  -- Бог с ним, оставь. - Ольга вся сжалась. А зачем ты взял с собой револьвер?
  -- Привычка, всегда с собой таскаю, чтобы ни случилось, есть выход. Это успокаивает... Не бойся... Вдруг тебя похитят? - неловко пошутил он. - Надо же тебя защитить!
  -- Ты убивал кого-нибудь?
  -- Да, на охоте. Это для меня забава.
  -- И не было жалко?
  -- Кого?
  -- Тех, кого ты убивал. Несчастных животных
  -- Люди гораздо несчастнее, лучше их пожалей. И меня тоже когда-нибудь убьют... Знаешь, мне однажды сон был... Кстати, после охоты, там в Африке. Лежу на циновке, снится, будто я участвовал в дворцовом перевороте против абиссинского шейха, за что меня приговорили к смертной казни и должны отрубить голову... Потом рубят голову, а мне не больно. Странный сон, верно? - он увидел страдание в глазах Ольги. - Снова я тебя терзаю своими глупостями... Все-таки куда я его положил? - Он сунул в боковой кармашек баула и вытащил маленькую бархатную коробочку. - Вот! Вот оно!
   В коробочке лежало кольцо с лиловым камнем
  -- У этого камня цвет твоих глаз, помнишь, я говорил тебе об этом в Париже... Я ничего не забыл, - он надел ей на руку кольцо. - Только не теряй. Потеряешь - поссоримся. Я его в Африке, в порту купил. Кольцо и твой портрет.
  -- Мой?
  -- Не твой, конечно, какой-то африканской принцессы, но есть общее. В Петербурге я покажу тебе. Такой же взгляд, губы - он смотрел на Ольгу. - Теперь каждое утро я говорю моей принцессе: "Здравствуй, Ольга!"
  -- А я просыпалась, бежала к окну и ждала снега. Снега и Алексея Тучкова.
  -- Иногда я страшно ненавидел тебя. Ночи в пустыне смотрел на звезды и просил прощения. Ты слышала меня?
   Он налил шампанского:
  -- Как хорошо ехать вдвоем с тобой. Долго-долго... Я пью за любовь.
   Она взяла бокал:
  -- Мне страшно. Слишком много счастья... -
  
   Ольга смотрела в окно, за которым стелился серенький пригородный пейзаж, деревья, слабоприпорошенные зеленью.
   Что-то привлекло внимание Ольги:
  -- Когда-то мы снимали здесь дачу, - вспомнила она. - Брат посылал меня просить милостыню: "Подайте дворянину..."
  -- Подавали?
  -- Да, я же хромая... А он все отбирал и бросал в воду, говорил, что стыдно на себя тратить милостыню.
  -- Брат старше тебя?
  -- Немного. Он и сестра обламывали моим куклам ногу, чтобы они были похожи на меня...
  -- Не надо, Оля.
   Она не слышала его:
  -- Один раз взял с меня расписку, что выдаст меня замуж, я рожу 24 ребенка, отдам ему, а он их убьет...
  -- Забудь... Я никому не отдам наших детей! - он засмеялся
  -- Даже, если их будет 24...
  -- Сестра спорила с ним: "Олю никто замуж не возьмет..."
  -- Я уже взял... А все остальное надо забыть. Будто не было ничего! - он достал еще одну бутылку шампанского. - Мы вместе, нам больше никто не нужен, - он привлек ее к себе, целуя.
  -- Пойди ко мне...
  
   Уходила ночь.
   Счастливые, Ольга и Алексей смотрели друг на друга. Голова Алексея лежала на ее коленях. Она начала читать стихи, словно говорила с ним:
  -- "Когда выпадет снег", - ты сказал и коснулся тревожно моих губ, заглушив поцелуем слова, Значит, счастье - не сон. Он - здесь! Оно будет возможно...
  -- Что это? - прервал Алексей
  -- Мои стихи. Тебе... У меня тоже есть подарок...
   Он не ответил. Ольга продолжала читать:
  -- Когда выпадет снег! А пока во взоре томящем затаится, замолкнет ненужный порыв! Мой любимый! Все будет жемчужно - блестящим. Когда выпадет снег... Она увидела скучающие глаза Алексея.
  -- Плохо, да? Тогда послушай другое... Поцелуем, он помешал ей говорить.
  -- Тебе не нравится? - спросила Ольга, когда он отпустил ее
  -- Нет, - почему ж, очень мило, хотя несколько жеманно. Но я так устал в журнале от пишущих барышень... Пожалей меня. Зачем тебе все это? Оставь, живи, люби меня...
   Ольга молчала.
  -- Ты согласна со мной? - он пытался поцеловать ее
   Она отстранилась
  -- Оля! - он приблизил ее к себе. - неужели рассердилась? Глупенькая... Не стоит из-за каких-то стихов... Право, смешно... Не надо мешать с этим наши отношения, оно того не стоит. - ему удалось оторвать Ольгу от стены. Он увидел ее сомкнутое лицо. - О, ты в самом деле гневаешься? Хорошо... Пиши на здоровье, если так уж тянет. У каждой женщины свои капризы, - он взял ее за плечи и ощутил нарастающий отказ, не подвластность ее.
  -- О, боже! Неужели будем объясняться? Как я это ненавижу! Лучше помириться, и все-все забудем, - Алексей по-детски просил ее. - Не надо ссориться из-за мелочей в наш первый день, - он хотел поцеловать Ольгу, надеясь на примирение.
   Она резко отодвинулась,.. Решив не обращать внимания на ее строптивость, Тучков нежно погладил распущенные волосы Ольги: - Настоящая старая бронза! Такие кудри были только у древних цариц... Таких же немилосердных, как ты, - он засмеялся натужно, нарочито.
   Он снова тащил Ольгу к себе. Она неожиданно рассмеялась - звонко, недобро. Но Алексей не понял.
  -- Все. Да? - обрадовался он
   Она рассмеялась еще громче, резче.
  -- Что тебе так развеселило? Но мне, так ровно ничего смешного нет во всем этом, - Тучков начинал злиться.
   Ольга по-прежнему смеялась.
  -- Я не могу больше это слышать, - он схватил Ольгу за руки. - перестань... Сейчас же замолчи. Я прошу... - Он сжал ее пальцы. Невыносимо давило подаренное им кольцо, впиваясь до крови. Ольга вскрикнула, Алексей на мгновение отпустил ее. Сняв кольцо, она силой швырнула его на диван. Тучков заметил это.
  -- Мстишь? - он опять ломал ей пальцы, Ольга закусила губы, чтобы не стонать. Она молчала и улыбалась, хотя на глазах выступили слезы. Вдруг вновь засмеялась, глядя в глаза Алексея, терявшему от гнева голову. - Замолчи! - крикнул он.
   Смех заполнял собой маленькое купе. Тучков неожиданно оттолкнул Ольгу к стене.
  -- Вообразила себя поэтом? А я, глупец, не внял, не оценил ее дара! Прости, о Сапфо! Только замолчи!
   Ольга пронзительно хохотала и Алексей окончательно лишился самообладания:
  -- Хорошо, тогда я уйду. По крайней мере, не останется никаких иллюзий... Эти жалкие стишонки... истерика... С первой минуты все было ложью, все! - он рванул двери и выбежал из купе
   Смеясь, Ольга рыдала.
  
   Кое-как одевшись, небрежно заколов волосы, Ольга вышла в коридор. Там было пусто. За окном светало. Поезд мягко замедлил ход. К Ольге подошел проводник:
  -- Прошу прощения, барышня... Позвольте в купе войти?
  -- Зачем?
  -- Господин, который с вами ехали... Они приказали их вещи вынести. Сходят они.
  -- Кто сходит? - она ничего не понимала - и понимала все...
  -- Господин, который с вами ехали, с правого дивана, просили взять чемодан и баул... Проводник прошел в купе. Ольга через открытую дверь смотрела, как проводник берет чемодан и баул Тучкова. Вошла в купе и взяла с дивана подаренное Алексеем кольцо:
  -- Это то же ... Передайте,- попросила она проводника.
  
   По черной ночной дороге с лаем пробежала собака, за ней другая, Тучков шел по перрону маленькой станции, где стоял поезд. Проводник догнал его, передал вещи.
  -- Благодарю,- Алексей дал ему деньги.
  -- Еще колечко ваше барышня приказала передать, - проводник отдал Тучкову кольцо. В первых лучах солнца сверкнул лиловый камень.
  
   По черной ночной дороге с лаем пробежала собака. За ней другая, третья...
  
   Стая собак пронеслась к дому, стоявшему на холме и врывшемуся в небо острым, сужавшимся контуром. На ступеньках этого странного дома сидела Ольга. Орущие собаки окружили ее, обнюхивая, обегая и набегая. Рядом стояли чемоданы и саквояж Ольги.
   Послышались шаги - из дома со свечой в руках вышел Самарин, пригляделся:
  -- Ольга? Вы?...
   Она привстала. Свеча вырвала ее лицо из темноты. Помолчав, Ольга сбивчиво заговорила:
  -- Вы ведь пригласили меня... Помните?... Зимой...
  -- Да, конечно. Но отчего так вдруг? Надо было дать телеграмму, я бы встретил вас... как вы добирались сюда ночью?
   Ольга молча смотрела на него.
  -- Что это я все спрашиваю вас, спрашиваю... Растерялся от радости! - Самарин смущенно улыбнулся. - Такое счастье, не могу поверить, что это вы! - Самарин поцеловал ее руку с тыльной стороны, там, где кончалась перчатка. Так он целовал ее руку в парке в Тюильри, расстегнул кнопку перчатки. Ольга не сопротивлялась. Он расстегивал кнопки, целуя ее руку. Снял вторую перчатку. Взял руки Ольги в свои. Опустился на колени:
  -- Вы ли это? - спросил Самарин...
  
   На берегу маленькой бухты сидела полураздетая Ольга, пересыпая в руках камешки, искрившиеся на солнце. Один из них, лиловый, она задержала в руках, он был похож на камень в кольце Тучкова...
   Широкую грудь скалы разрезал грот, внутри которого было темно и мрачно. Плескалась черная вода...
  
   Дальше, за скалой, вырастала вторая бухта, просторная, бежавшая по берегу выгнутым полукругом. Там жарили мясо, готовясь к пикнику, из корзины вынимали вино и фрукты. Самарин следил за слугой, помогая ему.
   Ольга задумчиво смотрела на лиловый камень. Послышался голос Самарина, радостный, громкий: - Алеша! Друг! Приехал! Ну, молодцом!
   Ольга встала.
  -- Я, уж, который день жду, - говорил за скалой Самарин
   Ольга ступила на узкую каменную тропинку, которая вела наверх скалы. Тропинка была крутой, с выбоинами и неровным подъемом.
  -- Вовремя явился, погода стоит отличная, сам видишь. А вода - восторг, восторг... Не пожалеешь, что в мое захолустье выбрался...
   Ольга поднималась наверх, задыхаясь.
  -- Жажду услышать все петербургские новости. Не отвертишься! - все продолжал говорить Самарин.
   Мучительным усилием Ольга одолела еще несколько шагов, Встала на камень.
  -- Должен сказать, журнал издается отлично, что проза, что поэзия...
   Стоя на камне, уже наверху скалы, Ольга увидела Самарина и стоявшего рядом с ним крупного, широкоплечего бородатого человека - только что приехавшего в гости. Мужчины тоже увидели ее:
  -- Аленка, свет очей моих!, - зарычал бородатый. - И вы здесь! Чудо!
   Ольга нервно закалывала распушенные волосы.
  -- Не ждал! Воистину сюрприз...
   Самарин стал быстро подниматься к Ольге, понимая, что она сейчас упадет. Пыхтя, отдуваясь, бородатый шел за ним. Ольга заметила, что стоит на скале полуодетая, босая, нелепо укрылась руками... Самарин приблизился, и увидел ее остановившиеся глаза.
  -- Оля! Что с вами?
   Она схватила его руку, Самарин поддержал ее.
  -- Кто вы? - неожиданно громко спросила она. - Наваждение?
   Или провидение?
  -- Иногда они очень похожи друг на друга, - покорно ответил Самарин. В гроте плескалась черная вода.
  
   В черной воде горели и вздрагивали слабые огоньки, пламя затихало и вновь колебалось...
   Крыша церкви была проломлена, дождевая вода протекала на пол. В этой луже отражались свечные огарки, теплившиеся у икон. Ссыльные ночевали в маленькой церкви, уже изрядно разоренной и полуживой. Ольга и ее спутник приютились возле алтаря.
  -- Боже мой, вы знали Тучкова? - шептал мужчина. - Я бывал на его поэтических вечерах. Всегда огромный успех, аплодисменты, цветы... Он никогда не улыбался. Никогда... У меня был автограф, но мы сожгли его книги, когда ... Вы сами понимаете... Ольга смотрела на строгий лик святого.
  -- Это правда, что он участвовал в заговоре? Потом молчал на допросах, никогда не выдал...
  -- Так говорили...
  -- Ужасно, что он умер молодым. Почему вы его не удержали?
  -- Его удержать? - она хрипло засмеялась. - Его удержать!...
   С силой вздрогнуло и погасло пламя догорающей свечи.
  -- Однажды он сказал. Что будет приходить ко мне после того, как умрет. Он приходит... Мы говорим, говорим... У него на лбу кровь, я никак не могу ее стереть... Потом прошу прощения... У него, у Александра... Она плакала.
  -- Господь видит ваши слезы. Блаженны плачущие...
  -- ... Ибо утешается, - шептала Ольга.
  -- Я не знаю вашего имени...
  -- Тогда меня звали... Меня звали Анжелина де Лильен.
  -- Вы? - он задохнулся. - Вы - Анжелина?...
  
   Алексей Тучков рассматривал в зеркале свое печальное отражение - худой, осунувшийся, с темными кругами под глазами, блестевшими от жара.
  -- Хорош! - Тучков покачал головой. - Желт, как китайский мандарин.
  -- Действительно ужасный цвет лица, - подтвердил Ганс Шильдбах, сидевший на канапе в спальне Тучкова.
   Алексей обернулся к нему:
   - И у тебя был такой же, если бы принимал хину три раза на дню. Как я... Попробуй, - он схватил со столика, стоявшего возле его постели и уставленного лекарствами, порошок, быстро налил воду в стакан. - Попробуй!
   Тучков всыпал хину в рот растерянному Гансу, подал ему воду. - Ну, как?
   Лицо Шильдбаха исказилось:
  -- Какая гадость!
  -- То-то... Больше не будешь приставать ко мне, регулярно ли я принимаю всякую мерзость! - Алексей зло бросился на кровать. - Господи, как надоело валяться, мочи нет. - Он укрылся пледом. - Опять трясет...
  -- Что сказал доктор?
  -- Он вроде тебя, - продолжал злиться Тучков. - "Ах, Алексей Васильевич, Алексей Васильевич... Как вы нехорошо с собой обходитесь! Так запустить малярию, это весьма опасная болезнь... " - Алексей подражал ученому тону доктора. - Так вы можете не дожить до 50 лет... " Будто я доживу до 40!...
  -- Я напишу твоей матери, - решил Ганс. - Ты очень недисциплинирован.
  -- Ни в коем случае, сам справлюсь. Пожалей ее, и так со мной хлебнула... А что в журнале?
  -- Все спокойно.
  -- Еще бы, меня нет в редакции третью неделю, - усмехнулся Алексей.
  -- Все тебе кланяются, - Шильдбах достал из портфеля пачку рукописей и писем. - Я привез почту, как ты просил... Наши дамы очень сочувственно расспрашивали о тебе, собираются навестить... Видел Самарина, он только что вернулся из Крыма, красивый, загорелый... Чрезвычайно любезный и образованный господин...
  -- Какая тьма достоинств - и все в одном человеке, - Алексей листал рукописи. - Как бы позаимствовать?
  -- Он замечательно рассказывал о своих лошадях. Ольга говорит, что Самарин знает душу каждого.
   Тучков поднял голову:
  -- Ольга Владимирская?
  -- Да.
  -- Как ты напал на нее?
  -- Пришла вместе с Самариным, кстати, гостила у него все лето. Тоже загорела, похорошела... Знаешь, если бы не ее хромота? Сегодня я внимательно ее рассмотрел, - докладывал Ганс.
   Тучков спросил, не подымая глаз:
  -- Где же это, любопытно?
  -- В автомобиле, мы сидели рядом. Ольга и Самарин довезли меня к тебе.
  -- Мадемуазель Владимирской известно, что я давно хвораю?
  -- Она слышала, как я говорил об этом.
  -- Что же не зашла проведать болящего? Не по-христиански...
  -- Они спешили: Из Парижа прислали портрет Ольги, надо было забрать.
  
   ... Взметнулись бронзовые пряди. Ольга смотрела на Алексея, стоявшего в дверях парижской мастерской художника, писавшего ее портрет.
  -- Алексей Тучков, ваш земляк и тоже поэт, - представил его художник. Тучков вертел в руках любимую бисерную змейку.
  -- Вы очень талантливый. Я читал ваши стихи, - Ольга привстала.
  -- А мне еще предстоит прочесть вас. - надменно - любезно - снисходительно обещал Тучков...
  
   ... - У нее очень тонкая кожа и маленькие веснушки, - Ганс все еще делился недавними впечатлениями от встречи с Ольгой. - Как у всех рыжих...
  -- Чушь! - Тучков отбросил рукописи и откинулся на подушке.
  -- Почему - чушь? - обиделся Ганс. - Ты, наверное, никогда близко не видел, какая кожа у Владимирской....
  -- Разумеется... А чушь- все, что привез. Невозможно читать.
  -- Тогда оставь... Ты даже побледнел...
  -- Я всегда бледнею, когда злюсь. - Тучков взялся за виски; - Голова раскалывается, температура ползет...
   Шильдбах заботливо укрыл Алексея вторым пледом, валявшимся на полу:
  -- Тебе не следует работать в таком состоянии...
  -- А это еще что? - На полу лежал узкий лиловый конверт.
  -- Тучков поднял его, увидел изящную сургучную печать черного цвета. На печати был герб, вокруг которого бежали буквы. Алексей протянул конверт Гансу.
  -- Взгляни, на печать, что там написано.
   Ганс присмотрелся:
  -- Это латынь, ты не понял вопрос.
  -- Будто я понимаю твою чертову латынь! Я и по-русски пишу с ошибками.
  -- "Горе побежденным", - прочел Ганс.
  -- Угрожает! Кто бы это? - засмеялся Тучков. Забрал письмо, посмотрел на подпись: - Анжелина де Лильен! Ишь ты... Сама какая-нибудь Агафья Курицына из Торжка, так нет, Анжелиной захотелось быть... Ну-ну..., - он начал читать с откровенной иронией:
  -- Лишь раз один, как папоротник, я цвету огнем весенней пьяной ночью...Приди за мной к лесному средоточью. В заклятый круг, Приди, сорви меня!
   Ирония Тучкова, затихала, он читал уже серьезно, вслушиваясь и запоминая:
  -- Люби меня! Я всем тебе близка...
   Дальше он читал молча.
  -- Что с тобой? Стало хуже? Конечно, целый день лежишь один, голодный - в доме безобразие. Егор всегда пьян...
   Алексей не слушал его. Перевернул страницу, продолжая читать стихи Анжелины.
  -- Я предлагал тебе взять в служение моего земляка, усердного, честного человека, но ты пожалел этого пьяницу...
   Тучков с трудом встал с постели и прошел к себе в кабинет, к телефону. Ганс, не унимаясь, следовал за ним.
   Алексей назвал номер телефона.
  -- Андрей Иванович? Да, Тучков... Что делать, малярия изнуряет... Но я о другом. Ганс привез мне поразительные стихи...
   Слушая его, Шильдбах взял в руки письмо Анжелины и начал читать вслух:
  -- Лишь раз один, как папоротник, я цвету огнем весенней, пьяной ночью...
  -- Подписано - Анжелина де Лильен, - говорил Тучков. - Бог ее знает, я тоже прежде не слышал такого имени...
   Ганс читал:
  -- Приди ко мне к лесному средоточью
   В заклятый круг, приди, сорви меня!
   Люби меня! Я всем тебе близка,
   О, уступи моей смертельной порче,
   Я, как миндаль, смертельна и горька...
  -- Какая разница, как ее настоящее имя! - Тучков раздраженно пожал плечами. - Может быть, псевдоним, мне все равно. Надо это немедленно печатать. Немедленно!. Потесните какого-нибудь, если нет места Анжелина!
   Шильдбах увлеченно повторил:
   Я, как миндаль, смертельна и горька,
   Нежней, чем смерть, обманчивей и горше...
   - Тогда убирайте мои стихи, - распорядился Тучков. -Я говорю вполне серьезно.....
   Ганс взглянул на него:
  -- Ты болен...
  -- - Здоров.... Нет, это я Гансу..... А вам велю- Тучкова вон из номера.
  -- Анжелина печатать, даже если в жизни она - старая крыса в папильотках. Я так решил... Сейчас Ганс привезет вам ее стихи ....
  -- Тучков опустил трубку.
  -- Стихи действительно хороши,- согласился Шильдбах, - но ты слишком торопишься. Публикация могла быть в следующем номере, а за это время можно узнать об авторе...
   Алексей хмуро, задумчиво молчал.
   - Помоги мне одеться, - попросил он Ганса, - голова кружится.
  -- Что ты выдумал! Ложись, на тебе лица нет.
  -- Да помоги же, - Тучков вернулся в спальню. - Я сам отвезу в журнал ее стихи.
  -- Я устал от твоих безумств...
   Алексей одевался, останавливаясь, держась за спинку кресла.
  -- Странное имя. - сказал он вдруг. - Анжелина.. Ангел...
   Божественные строки... Что все это?
  -- Ты же болен, но не надо ехать в редакцию...
  -- Сделай милость, пойди за коляской. Нет, лучше возьми автомобиль, так будет скорей... И, ради бога, перестань злиться. Сегодня родилась великая поэтесса...
  
   Ольга сидела у себя в маленькой передней, разговаривая по телефону. Тускло горела лампа, свет падал на лицо Ольги, на ее старое пальто, вытертую муфту. Ольга говорила, изменив голос, пришептывая, со слабым акцентом, что придавало ее речи особое очарование:
  -- Мой отец - француз из Оверни, а имение наше неподалеку от Клермон-Феррана...
  
   ... Тучков слушал ее голос в редакционном кабинете, стараясь не пропустить ни одного слова.
  -- Я там бывал,- сказал он. - Может быть, видел вас?
  -- О, нет... Я покинула этот дом еще в детстве, после смерти матери. Там же меня воспитывали в монастыре близ Парижа...
  -- Вы прекрасно говорите по-русски! - изумился Алексей.
  -- Моя мать - русская, я всегда любила ее родину. Мечтала жить здесь. Но снега, морозы...
  -- В этом есть огромная прелесть, вы привыкнете - Тучков торопился убедить ее.
  -- Отец все время зовет меня домой. Он стар, я в раздумье...
  -- Вы собираетесь уехать? - испугался Алексей.
  
  -- Я не люблю ничего решать заранее... Жизнь так непредсказуема...
   В дверях появился Самарин. Он кивал Ольге - все хорошо, все так....
  -- Меня потрясли ваши стихи, - признавался Тучков - "нежней, чем смерть..." Как сказано! Я не мог бы так написать!
  -- А я долго не решалась послать вам это письмо.
  -- Почему?
  -- Мне говорили. Вы суровый судья.
  -- С вашим талантом чего-то страшиться!
  -- Но, я в самом деле боялась... Я ведь не ищу признаний, я люблю мои стихи пока пишу их. Потом даже не перечитываю.
  -- Скоро выйдет наш журнал, и слава обрушится на вас, я уверен. Я давно знал - должен явиться наш большой поэт... Я говорил об этом...
  -- Кому же?
  
   Тучков замялся:
  -- Не помню...
  -- Я действительно равнодушна к мирской славе, но ваша похвала много для меня значит.
  -- Вы - удивительная женщина, остальные. Кого я знаю, страстно ищут успеха. Там же, поверьте. Я никогда не встречал таких, как вы...
  -- Не уж то?
  -- Да, да! Скажите, а почему вы ищете победы надо мной?
  -- Я? - Ольга испугалась: не узнал ли ее Тучков?
  -- Помните, надпись на вашей печати? "Горе побежденным"...
  
  -- А, это наш девиз, - облегченно объяснила Ольга. - Де Лильены - очень древний род, крестоносцы, рыцари... Те же слова у вас на гербе, - вдохновенно сочиняла Ольга.
   Довольный Самарин тихо смеялся.
  -- А как выглядит ваш герб? - по детски заинтересовался Алексей.
  -- Наш герб? - Ольга беспомощно посмотрела на Самарина.
  -- Как выглядит наш родовой герб?
   Самарин быстро подошел к ней, вырвал листок из блокнота и нарисовал прямоугольник, заостренный книзу.
  -- Обычный прямоугольник, - Ольга напряженно следила за карандашом Самарина. - Он заострен книзу...
   "Как все старые французские гербы" - написал Самарин под прямоугольником.
   "Серебро", финифть, - писал Самарин, - .... Серебро, финифть, будто припоминая, говорила Ольга.
   Самарин слегка заштриховал прямоугольник и написал поверх - "Лиловый".
  -- Цвет лиловый...
  -- Ах, да, это связано с вашей фамилией, - догадался Тучков.
   В середине прямоугольника появился маленький квадрат, рядом слово "золотой".
  -- В середине маленький квадрат, это тон - золотой...
  -- Вы говорите, а мне слышится в ваших словах совет...
  -- Хорошо, я напишу совет о нашем гербе в следующем письме к вам.
  -- Когда? - Тучков взвился. - Когда же?
  -- Не знаю... Как сложатся стихи...
  -- Могу ли я надеяться видеть вас?
  -- Не боитесь разочароваться?
  -- Это невозможно! Я уже знаю ваш голос, я вижу вас. Это самая счастливая минута в моей жизни. Их было не так много...
   Ольга молчала
  -- Почему вы не отвечаете? Мы должны встретиться?
   Ольга взяла тон светской барышни:
  -- Возможно, я была неосторожна, протелефонировав вас. Моя старая тетушка, у которой я живу, привержена этикету. Мне надо просить у нее разрешения для встречи. И я не уверена...
  
   Тучков печально слушал
  -- Тогда обещайте хотя бы телефонировать мне, - обиженно, тоскливо попросил Тучков.
  
  -- Может быть, прощайте, Алексей Васильевич.
   Стоя в дверях, Самарин аплодировал.
   Они вошли в комнату.
  -- Ты была великолепна! - Самарин пожал руку Ольге. - Актриса! По-моему, он тебе поверил? Она обернулась к Самарину:
  -- Поверил, глупенький... - она рухнула на стул. - Боже мой, что мы наделали!...
  
   Шильдбах открыл дверь в кабинет Тучкова, увидел его лицо: - Ты такой странный?
  -- Только что она звонила мне
  -- Кто?
  -- Анжелина...
   Ганс, окончательно утверждаясь в том, что его друг сошел с ума, печально кивал ...
  
   Но сошел с ума и весь Санкт-Петербург после выхода в свет журнала "Орфей" со стихами, до того никому не ведомой, Анжелины де Лильен. Успех был оглушителен - в редакции по этому случаю было устроено торжественное чаепитие с мадерой и пирожными. Собрались в большой комнате с накрытым столом. Вдоль стены толпились корзины с цветами, в вазах стояли роскошные букеты. К цветам были прикреплены карточки: "Божественной Анжелине", "Благодарим, ждем новых свершений!", "Спасибо, Анжелина!" и т.п.
   За столом царил Алексей Тучков, ощущавший себя именинником и победителем, открывшим новое имя. В дверях появился Ганс Шильдбах с гостями - Ольгой и Самариным. Их усадили, придвинули тарелки, чашки, бокалы. Коротко взглянув на Ольгу, Алексей холодно поклонился. В ответ, она слегка наклонила голову. Самарин протянул Тучкову руку:
  -- Искренне поздравляю! Вы открыли нам дивную поэзию. Как вам удался такой подвиг в наше скудное на таланты время?
   - Представьте, без особых усилий! - Тучков был готов бесконечно говорить об Анжелине.
   - Лежу больной, тоскую, и вдруг среди всей графоманской наглости нахожу очаровательный лиловый конверт с мистической черной печатью и странным девизом...
   Повеяло чем-то древним, прекрасным... А дальше эти поразительные стихи... Вот и все!
  -- Очень похоже на дурной французский роман из жизни парижской богемы, - нарочито громко произнесла Ольга.
  -- Я чувствую, вы прочли письмо и потеряли голову, - улыбнулся Самарин.
  -- А как не потеряться? Если бы один я... Взгляните...
  -- Тучков показал на цветы.
  -- Бедная голова, - довольно шепнул Самарин Ольге.
   А Тучков продолжал:
  -- Потом она телефонировала мне. Голос такой же восхитительный, как ее стихи...
  -- О да, ее стихи мгновенно смели всех и вся, - поддержал Самарин. - Разумеется, кроме вас, Алексей Васильевич.
   - И меня, и меня, - радостно говорил Алексей, жуя пирожное. Ему нравилось быть ''сметенным'' Анжелиной.
   Вошел посыльный с очередной корзиной цветов, вынув конверт, стал читать, с трудом разбирая иноземное имя:
   - Госпоже Ан- же -ли- не де Ли...
   - Давай сюда! - Тучков по-хозяйски забрал у него конверт.
   - По-моему, сегодня уже восьмая.... А букетов так не счесть!
   - Десятая, - поправил аккуратный Шильдбах.
   - Одна задача, - улыбнулся бородатый тезка Тучкова, гость Самарина. - Как передать все это нашей новоявленной Сапфо?
   - Я ей все расскажу.... Мы действительно тонем в цветах благодаря ей, - Тучков как бы снисходил к другим, не имеющим счастья, подобно ему, общаться с Анжелиной.
   - Ты - чужая на своем празднике.
   - Ну и пусть! - Ольга дерзко подняла голову:
   - Мне кажется, мадмуазель де Лилеен пишет, как - то по-русски!
   - А мне кажется, мадмуазель Владимирская, что вы не сумели достойно оценить ее стихи.... Так до сих пор еще никто не писал. И чувствует она очень по-русски.
   - А что это значит? - Ольга в упор рассматривала Тучкова, увидела его вздрогнувшую руку с папиросой.
   - То, что она любит и не боится страданий, - он так же настойчиво смотрел ей в глаза.
   - Вы полагаете, для русского человека любовь неотделима от страданий?
  -- Я полагаю, что Анжелина де Лилеен дала нам пример не только высокой поэзий, но и редких чувств, правда, они доступны далеко не всем.
   Общество прислушивалась: диалог Тучкова и Ольга начинал напоминать поединок.
  -- Однако, как много вы сумели извлечь из выспренних куплетов полу французской пиитики! Завидую вашей проницательности и интуиции, Алексей Василевич!
  -- Не припомню, в каком круге ада Данте поместил завистников... Подскажите мне, ради Бога, мадмуазель Владимирская.
   Все окончательно затихли в предвкушении нового удара шпаги Ольги. Помешал очередной посыльный с очередным букетом орхидей. Тучкову передали письмо, приложенное к цветам. Он прочел вслух - со значением, внутренне обращаясь к Ольге:
  -- Великой поэтессе от будущих великих поэтов. Студенты-филологи Петербургского университета "...А alma mater" - расчувствовался Алексей. И сразу все вспомнил, обратив взгляд к Ольге: - Вот вам ответ, мадемуазель Владимирская, молодое поколение всегда чутко реагирует на подлинный талант!
  -- Букетом?! Конечно, молодежь обычно восторженна и снисходительна. Но, что делать, если для меня этого мало? Я остаюсь при мнении, что поэзия вашей Анжелины утомительно и тосклива. Вы позволите мне такое прегрешение?
   Опять запахло порохом. Встал бородатый:
  -- Аленка, душенька! Алеша, тезка! Полно вам пикироваться. У меня тост: "За крестного прекрасной Анжелины!" Низкий тебе поклон, Алешенька, от всей русской литературы! Твоей нежной душе и чистому сердцу!
   К Тучкову потянулись руки с бокалами, зазвенел хрусталь. Алексей благодарил...
  -- ...Говорят, Анжелина - графиня? - спросила Ольгу молодая девица в пенсне, которая все время влюблено, наблюдала за Тучковым.
  -- Да, она - графиня, - убежденно подтвердила Ольга.
  -- Бедный Алешенька, - радостно вздохнула девица. - Значит, ему не на что рассчитывать!
  -- Вы говорите о браке? Авось, снизойдет графиня до русского дворянина, - съязвила Ольга.
   Тучков прислушался.
   Самарин поцеловал руку Ольге:
  -- Сегодня ты особенно прелестна. Такой я тебя прежде не знал! Хороша, как никогда.
  -- Взглянуть бы на Анжелину! - простонала полная дама. - Алешенька, уговорите ее быть у нас в редакции.
  -- Она ведет уединенный образ жизни, - предварил дальнейшие разговоры Тучков.
  -- Верно, мадемуазель де Линьен очень дурна собой, - зазвучал непримиримый голос Ольги. - Иначе бы явилась предпочитающих от любви к ней поклонников.
  -- Мне жаль вас, - Тучков как бы сострадал Ольге, иронически улыбаясь. - Найдите же в себе силы уяснить, как велик дар этой поэтессы.
  -- Я попытаюсь, с откровенно фальшивым смирением обещала Ольга. - А нельзя ли попросить у нее фотографический портрет? И хорошо бы в полный рост... Я - материалистка, увы.... Верю только тому, что вижу. Умоляю, убедите меня, что внешность нашей французской гостьи куда как лучше, чем ее стихи.... А если вы уже встречались с мадемуазель де Лильен, то опишите ее нам.
   Тучков растерялся.
  -- Пожалуйста, - просила Ольга.
  -- Боюсь, что эта звезда так же недоступна для Алексея Васильевича, как и для нас, простых смертных, - посочувствовал Самарин. - Не берусь составить ее гороскоп.
  -- Каким образом? - встрепенулся Тучков.
  -- По ее стихам, помнится, москвичи однажды проделали нечто подобное, этакая критическая астрология.
   Внесли пачки телеграмм.
  -- Петербург, в самом деле, влюбился в Анжелину, - Самарин посмотрел на Ольгу. - Наверное, мадемуазель де Лильен сама не ожидала такого успеха...
  
  -- Я уже отчаялся! - Тучков счастливо сжимал телефонную трубку. - Поверите, сил ни на что не стало, писать не могу, все жду, жду, жду... Вы молчали две недели. Я искал вас, кажется, видел на катанье в черном автомобиле.
  
   ... - Нет, нет, обычно я катаюсь только на лошадях. У меня серые в яблоках, - на этот раз Ольга говорила из гостиной своих друзей. - Ездила в Париж заказывать шляпу, здесь дурно шьют.
  -- Шляпу... - горько повторил Тучков. - А я так ждал... и повторял одну вашу строку...
  -- Какую?
  -- "Как горько понимать, что стали мы чужими..." Позвольте спросить. ... Возможно, это не деликатно, простите.... У этой строки есть реальный адресат?
  -- Мы не видим друг друга, я отвечу вам - да, есть
  -- Он знает, что вы пишите к нему?
  -- Если еще не забыл меня.
  -- Разве вас можно забыть?
  -- Алексей Васильевич, что вы знаете обо мне!
  -- Все! Вы убедитесь, когда мы встретимся. Ведь мы встретимся?
  -- Все в руках божьих. Моя жизнь может перемениться всякий день. Сейчас в Париже я виделась с патером Бенедиктом, моим духовным отцом, и мы говорили о пострижении.
  -- Вы хотите умертвить себя в монастыре? - ужаснулся Тучков.
  -- Мне тяжко нести мою ношу.
  -- Разделите ее с другим
  -- Я пыталась, но моя душа не нужна ему
  -- Мне это знакомо
  -- И вам?
  -- Да... Но, все равно, не уходите от мира. Вы молоды, прекрасны, так талантливы...
  -- Мой поэт, вы придумываете меня.
  -- О нет! Кстати, один из литераторов составил вам гороскоп, - прочитав журнал. - Я могу прочесть вам.
  -- Да. Конечно...
  -- Ваши неземные мечты и фантазии определены знаком вашего рождения. Он полагает, что вы - овен?
  -- Верно.
  
  -- Ну вот! Овен заставляет вас стремиться к совершенству, но вы и так совершенны, я верю - Тучков помолчал, потом стал читать дальше. - Вы одарены лишь одной идеей любви. Хрупки, беззащитны, изящны и невесомы... И здесь прав наш астролог?
  -- Наверное...
  -- Ваше лицо бледно, в глазах особый блеск, волосы темные, с рыжеватым оттенком, - Тучков задумался. - Мне знаком этот цвет старой бронзы.
  -- Откуда?
  
  -- У вас тонкая кожа и крошечные веснушки, - вдруг вырвалось у него, он повторил сказанное Гансом. Или вспомнил ее?...
  -- Откуда вы знаете? Разве это есть в гороскопе, - проговорилась Ольга, но охваченный воспоминаниями Тучков ничего не заметил. - Почему вы молчите?
  -- Так... Вспомнилось...
  -- А какого цвета мои глаза? - настаивала Ольга: вдруг он догадался.
  
   Тучков заглянул в гороскоп:
  -- Об этом ничего нет. - Он постепенно приходил в себя. - Зато сказано, что вы пережили неотвратимую и безысходную любовь... Еще, вы исполнены сатанинской гордости... Это все. Теперь, надеюсь, мне не составит труда узнать вас: грация, невесомость, бронзовые волосы и блеск в глазах.
  -- Попытайтесь. Вы будете завтра на вернисаже женских портретов?
  -- Меня приглашали. А вы приедете туда?
  
  -- Может быть. Мне хочется взглянуть на петербургских красавиц.
   В двери гостиной кто-то поцарапался, поползла дверь. Показались две детские головки. В комнату вошли девочка и мальчик, погодки, лет пяти-шести. Ольга рукой показала им - уходите, уходите! Но они уже бежали к ней.
  -- Я должна покинуть вас, Алексей Васильевич, - сегодня у нас приемный день.
  -- Еще несколько минут...
  -- Простите, не могу, - дети сели около нее. Она показала им - молчите!
  -- Может быть, завтра мы встретимся на вернисаже, - утешила она Тучкова...
  -- Завтра, - повторил он. - Завтра... Завтра...
  
   Алексей и Ганс обедали в ресторане. Возбужденный Шильдбах рассказывал:
  -- Это дача на Каменно-Островском, великолепный особняк. Я говорил с дворецким, весьма почтенный старик, борода, бакенбарды, привязан к своим господам, не то, что твой Егор! - не преминул напомнить Ганс. - Я дал старику золотой, он мне все рассказал.
  -- Что - все? - Тучков перестал есть.
  -- Погоди... Хозяйка дома - старая графиня, у нее две внучки. Сейчас с одной из них она уехала за границу, вторая дома.
  -- Ее зовут Анжелина?
  -- В том-то и дело, что нет, но дворецкий вспомнил, что в семейном кругу ее называют, как будто похожа на Анжелину.
  -- Еще бы не вспомнить за золотой! - мрачно усмехнулся Алексей.
  -- Почему ты так недоверчив? Старик производит прекрасное впечатление. Очень похож на профессора, который пишет у вас в журнале о социализме.
   Алексей мрачнел на глазах:
  -- Профессор - жулик, как и все социалисты. Нет. Ганс, все не то. У меня появилась одна мысль, слушай... Я поинтересовался, получает ли Анжелина у нас гонорар, был уверен, что она не берет этих денег. Однако звонила и просила высылать на почту, что на Васильевском острове...
  -- Странно! Ездить в Париж, заказывать шляпы ... и принимает жалкие деньги из "Орфея". Согласись, Алеша, странно!
  -- Я поначалу тебе удивился, а потом все понял: в ее поступке огромный внутренний смысл. Она впервые в жизни сама заработала деньги, и потому они ей дороги... Но, я о другом... Прошу тебя, поезжай на Васильевский, дай долги почтовой барышне и попроси, чтобы она хорошенько рассмотрела и запомнила того, кто получает деньги по этой банкноте, вот номер, - он передал Гансу записку с номером. - Если удастся, пусть заговорит, расспросит, кто да что? Вдруг все откроется. Вот деньги.
  -- Много.
  -- Нисколько. Я бы втрое больше дал, лишь бы... Ах, не смотри на меня, как на сумасшедшего. Лучше езжай туда. - Алексей посмотрел на часы: - Мне пора на вернисаж. Она обещала быть... Сегодня прислала стихи, цветы - как всегда, лиловый, очень изысканный букет. Как она сама.
  -- Алексей, когда все это кончится?
  -- Когда меня не станет, - весело сказал Тучков. - Написала о себе: "Царицей призрачного трона меня поставила судьба, венчает гордый выгиб лба червонных кос моих корона..."
  -- Видишь, она сама пишет, что живет в призрачном мире. Который раз говорю - выбрось все это, наконец, из головы. Если одному скучно, женись на обыкновенной женщине.
  -- Где их взять, обыкновенных? - веселился Алексей. - Нынче они всю бумагу марают, грудами в редакцию шлют, кто роман, кто поэму...
  -- Пусть себе пишет, не мешай, - добродушно посоветовал Ганс. - Лучше будет понимать тебя, примет твои безумства... А там, глянет, и сама станет великой рядом с тобой.
  -- Оставь. Мне нужна Анжелина или никто...
  
   На вернисаж женских портретов собрался "весь" Петербург - светский, литературный, театральный. Было шумно, многолюдно, пестро. Громкие приветствия, несколько аффектированные возгласы, горячие - быть может, излишне - объятия.
   С полотен на зрителей смотрели красивые женщины. Но, не менее красивые проходили мимо этих портретов, что придавало происходящему нечто праздничное, необычное.
   Тучков шел, рассматривая не столько живопись, сколько дам.
   Лишь изредка он бросал взгляд на портреты - пока не увидел портрет Ольги. Такой знакомый ему парижский ее портрет... И невольно остановился перед ним.
  
   ... - Вы очень талантливы, - говорила ему нежная парижская Ольга.
   Голубая бисерная змейка вздрагивала у него в руке...
   Он целовал тонкую руку Ольги...
  
  -- Как, однако, наш гений Олечку Владимирскую изобразил! - сказал мужчина, стоявший рядом с Тучковым. - Уловил подлец Юрий, какие демоны у нее в глазах гуляют. - Он заметил Тучкова. - Алексей Васильевич, дружище, рад тебя видеть! Хочу пожать твою руку! Какую поэтессу в гнилом Петербурге! Диво дивное! Об одном прошу - сведи меня с ней, мечтаю написать ее. Богиня, муза... Признайся - ведь красавица?
   Тучков пытался уйти.
  -- Грех, если портрета от нее не останется, говорят, один ты к ней приближен. Умоляю, помоги!
  -- Мы еще повидаемся здесь, - Алексей шел, по-прежнему рассматривая встречных женщин: Она? Нет, не она... Встречались красивые, очень красивые... Алексея окликали, приветствовали...
   Он отвечал, стараясь не задерживаться...
  -- Алексей Васильевич, добрый день! - позвал его Самарин, стоявший с Ольгой у одного из портретов.
   Тучков намеревался отделаться от них поклоном, но Самарин протянул ему рукопись, взял за плечи, удерживая:
   -За мной была статья, держите.
   -Благодарю, - Алексей хотел было уйти, но Самарин не отпускал его.
   -А что мой гороскоп? Прочло его наша волшебница?
   -Я сам ей прочел.
   -Не гневались?
   -Напротив. Сказала, что многое верно. Внешность, характер, знак зодиака...
   -А разве... - начал Самарин, но Ольга перебила его:
   -И согласилась с тем, что исполнено сатанинской гордости?
   -Представьте себе.
   -А я опасался, - сказал Самарин. - Вдруг оскорбится?
   -Мадемуазель де Лильен поразительно честна по отношению к себе, - с гордостью ответил Тучков.
   -И безысходную любовь не отрицала? - Ольга заинтересованно ждала ответа.
   Он кивнул, вновь пытаясь высвободиться из рук Самарина. Не удалось.
   -Как же она с вами откровенна! - Ольга приблизилась к Тучкову, явно мешая ему рассматривать мелькавших возле них дам. - Как удивительно, вы умеете завоевывать доверие, даже таких женщин, как сама Анжелина де Лильен.
   Ольга была почти нежна, и Тучков иронически изогнул рот:
  -- Что это вы сменили гнев на милость? Или вас, наконец, покорили ее стихи?
  -- Нет, я просто перестала их читать. Скучно... Меня ничуть не волнуют огни, папоротники, заклятья. Я говорила вам, что я - земное существо. А вы переменились. В глазах не то усталость, не то покорность, - вслух размышляла Ольга, глядя на Алексея.
  -- Чему обязан таким вниманием к себе?
   За спиной Ольги прошла стройная женщина в черном. Остановилась, рассматривая чей-то портрет. Тучков насторожился.
  -- Вы - поэт, а поэты - кумиры века, - сказала Ольга Тучкову очень серьезно.
   Алексей осторожно отвел руки Самарина, следя за дамой в черном.
  -- У вас есть кумиры, Ольга Николаевна? - насмешливо спросил он Ольгу, радостно ощущая свободу.
  -- Взгляните на ее портрет, и вы увидите, как Ольга Николаевна ждет своего бога, - порекомендовал Алексею подошедший к ним пожилой сотрудник "Орфея".
  -- Этот портрет написан давно. В Париже... В другой жизни... - Тучков отступил. Поклонился. - Я должен идти, - он быстро пошел за удалявшейся дамой в черном. И не слышал, Ольга тихо сказала самой себе - или ему вслед:
  -- В Париже... В другой жизни... И бог стоял тогда в дверях...
  
   Тучков выбежал на улицу. Дама в черном садилась в экипаж. Ее лицо было скрыто под темной, густой вуалью. Тучков беспомощно оглянулся - экипаж отъехал. Алексей бросился на дорогу, навстречу лихачу, чуть не попав под колеса. Кучер успел удержать лошадей. Алексей вскочил на ступеньки экипажа, приказал:
  -- Прямо!...
  
   ...Они настигли за поворотом.
   ...Следовала за ней по набережной.
   ...Свернули на Невский.
   ...У Костела дама в черном вышла и исчезла в дверях.
  
   ...Заканчивалась пьеса. Дама в черном истова молились. Стоя в стороне, Алексей не спускал с нее глаз. Умолк орган.
   Люди начали расходиться. Дама в черном прошла мимо Тучкова, и он решился:
   -Мадемуазель! - его голос вздрогнул от волнения. Я - Алексей Тучков.
   - Алексей Тучков? - у дамы был немолодой, хриплый голос.
   Сквозь вуаль Алексей видел ее большие, темные глаза. Она приподняла вуаль, желая разглядеть Тучкова, и он заметил увядшее лицо, седые нити в волосах, разбегающиеся морщинки у глаз, у рта.
  -- Простите! - Тучков быстро сбежал со ступенек костела...
  
   Он продолжал бежать, уже оказавшись в уличной толпе, словно спасаясь от обступавших его химер.
  
   Взволнованный Шильдбах заговорил с самого порога, только отворив дверь в редакционный кабинет Тучкова. Но, тот жестом остановил его, попросив подождать. Алексей читал верстку, что-то исправляя. Наконец, отложил верстку:
  -- Извини, лег нынче в шестом часу утра, а тут верстка. Часа два спал, голова кругом...
   - Писал?
   Тучков кивнул.
   - А я с почты! Тамошняя барышня оказалась умницей, приметлива и сообразительна
   Алексей оживился.
  -- Так вот, деньги по указанной банкноте получают господин высокого роста, волосы светлые, глаза голубые. Серое пальто, серая шляпа...По ее словам, около тридцати, может, побольше. Красив, любезен... У него русая борода, иногда в очках... Как-то приходил с барышней.
  -- Ну-ну?
  -- Нет, это не Анжелина. Очень скромно одета, стояла в стороне, пока он получал деньги. Наверное, она горничная, а он дворецкий Анжелины.
  -- У тебя просто слабость к дворецким! Прошлый раз тоже был какой-то дворецкий-социалист... Скорее, это ее родственник. Анжелина говорила, что у них в гостях кузен, он служит в Бразилии, в дипломатической миссии.
  -- Кузен-дипломат не поедет за гонораром, да еще с горничной, - отверг Ганс.
   В кабинет вошел Самарин.
   -Да, все-таки это кто-то из слуг старой графини, размышлял Тучков.
   -Все исправлено, Алексей Васильевич, - Самарин отдал рукопись.
   -Спасибо, вы, как всегда, все делаете вовремя, - Алексей засмотрелся на бороду Самарина. - А у Александра Георгиевича тоже борода...
   -Да, - и Ганс уставился на бороду Самарина.
   -Что это вы, молодые люди, моей бородой вдруг заинтересовались?
   Решили мне подражать? Так я старик, рановато вам...
   -Нет, всякие нелепые мысли в голову пришли, - улыбнулся Тучков.
   -Случается... Но, ежели моя борода снова будет занимать ваши мысли, готов служить, - Самарин ушел.
   Тучков все улыбался:
   -Представляешь, о чем я подумал? А вдруг это Самарин получает гонорар Анжелины? Высок, красив, голубые глаза...И борода... Очень все сошлось! Нелепость!
   -И я о том же, - Ганс засмеялся. - Наш эрудит, умница, острослов Самарин служит дворецким у тетки Анжелины!
   Оба весело хохотали.
   -А она видела меня на вернисаже, - сообщил Тучков.
   -Вчера все подробно описала, как я был одет, с кем говорил, кому кланялся... Даже около чьих портретов останавливался, - он задумался.
   -И чьих же?
   Тучков не ответил, продолжая рассказывать:
   -Заметила, как я быстро ушел, спросила: "За кем это вы гнались?"
   -Надеюсь, ты не признался ей в глупой погоне за старухой?
   -Признался...Я ей все рассказываю... Она так смеялась, у нее чудный смех... Выяснилось, что мы - ровесники, ей тоже двадцать три...
   -Поэтому ты исполнился надежд? Опять эта мифическая героиня болтала с тобой по телефону, ты умирал от счастья, потом она, как всегда отказала тебе в свидании... Разве я не прав? Отправляйся лучше куда-нибудь в Сахару, стреляй в слонов... Авось, вылечишься...
   -Поздно. Что же до нашего свидания, то Анжелина, посылая билет на заседание Поэтической Академии, во втором, что два доклада о ее поэзии. Первый самого Воронова, второй мой.
  
   - Она, не может не быть...
   Войдя в свою квартирку, Тучков услышал телефонный звонок, и, не снимая пальто и шляпы, схватил телефонную трубку.
  
   ...Ему звонил Самарин - из своей квартиры, где каждая мелочь свидетельствовала о древних корнях хозяина дома: мебель, картины, тяжелый стол, пассивные кресла, лампы... В одном из кресел почти утонула хрупкая Ольга, слушая Самарина.
   Самарин подчеркнуто грассировал и тоже говорил с акцентом:
   -Я - кузен мадемуазель де Лильен. У меня для вас печальная новость...
   Самарин сделал паузу и посмотрел на Ольгу.
  
   -Что случилось? - Тучков почти вскрикнул.
   -Моя кузина тяжело больна, высокая температура, кашель. Врачи подозревают пневмонию.
  
   Ольга спустила голову, чтобы не видеть Самарина. А по его лицу расползалась растерянность:
   -Меня просит к себе тетушка, - сказал он Тучкову. -Я вернусь. Очевидно, есть новости о больной.
   Он тихо подошел к Ольге:
   -Алексей просит позвонить ему вечером в Поэтическую Академию, сообщить о состоянии здоровья Анжелины. Он не может не поехать туда. У него доклад, - Самарин улыбнулся: - Он неповторимо трогателен...
   -Пойди и скажи ему, что Анжелина умерла - резко бросила Ольга.
   Самарин присел на ручку кресла, заглянул ей в лицо:
   -Бог с тобой! Да на тебя лица нет!
   -Если не ты, то я сама ему скажу, - она готова была встать и пойти к телефону.
   -Успокойся... Погоди... Ну, кто мог подумать, что мальчик так влюбится! - Самарин пожал плечами. - Не вини себя, игра есть игра. Что делать, если Алексей оказался просто ребенком! - он снова внимательно посмотрел на Ольгу. - Хорошо, я пообещаю ему вечером позвонить туда. Скажу - Анжелине лучше... Все образуется, Оля, - он взял ее за подбородок и приподнял к себе ее голову. - Ну?
  -- Ну что ты! - повторил он.
  
   ... Тучков ждал.
  
  -- Почему ты не хочешь сказать, что я умерла?
  -- Оля, не говори таких ужасных вещей. Это грех...
  -- Разве мы уже не совершили худшего?
  -- Я тебе сказал - игра, есть игра. Что делать, если не все дети умеют играть...
  -- Нет, просто одни живут, а другие играют. Я сама буду говорить с ним.
  -- Наделаешь глупостей. Хорошо, я скажу все, что ты прикажешь. Только не...
  -- Обещай позвонить, а потом я сама с этим справлюсь.
  -- Я с тобой.
  -- Нет, мне одной теперь отвечать. Иди же...
  
   Известный филолог, литератор, старик Широков делал доклад о поэзии Анжелины де Лильен:
  -- Быть может, ее поэзия - высшее, что пришло к вам из заоблачных высей. Я боюсь этой инфанты, этого горького папоротника... Этой черной склоненной фигуры... Вуали, окутывающей ее лицо...
   Ольга, сидя в первых рядах просторного зала, заполненного людьми, слушала Широкого.
  
   В вестибюль вошел Тучков, нервно бросил пальто на перила гардероба, стремительно пронесся в зал.
  
   ... - около исповедальни, откуда маленькое розовое ухо внемлет шепоту египетских губ, я боюсь той, чья лучистая проекция освещает наше Будущее в виде Женского Будущего, - говорил Широков.
   Тучков проходил к сцене между рядами. Ольга увидела его - бледного, измученного.
   ... - Я боюсь сильной и уже бесконечно далекой от меня исподы... Но оно не покинет нас...- закончил Широков, раскланиваясь.
   Раздались аплодисменты.
  -- А теперь, - заговорил Широков, - я передам слово нашему известному поэту, всеми нами любимому, открывшему поэзию Анжелины де Лильен, Алексею Тучкову.
   Тучков медленно поднимался на сцену. Ольга смотрела на него. Тучков встал на кафедру, в руках у него дрожали исписанные листы. Задрожали и губы. Он молчал.
  -- Она больна, - наконец с трудом выговорил он. Листочки с докладом выпали у него из рук и веером разлетелись по сцене.
  -- Она тяжело больна. Я не могу говорить, - он разрыдался.
   В зале было очень тихо.
   Алексей закрыл лицо руками.
  -- Я не могу, простите, - повторил он.
  
   Двери открыла Самарину девочка в гимназической форме. Вместе с ней он вошел в комнату Ольги, где хозяйка, сидя в кресле, зябко куталась в шаль.
   Самарин поцеловал ей руку, внимательно посмотрел:
  -- Сегодня ты выглядишь много лучше, чем в мой последний визит, - сказал он. - Я в самом деле стал опасаться - уж не заразилась ли ты пневмонией от бедняжки Анжелины? - он смеялся.
   Шутка его успеха не имела, Ольга молчала. Девочка собралась уходить:
  -- До свидания, Ольга Николаевна, выздоравливайте скорее, в гимназии скучают без вас.
  -- Спасибо, я приду дня через три. Кланяйся всем.
   Девочка ушла. В комнате повисла трудное молчание.
  -- У меня сюрприз! - Самарин вынул из кармана два театральных билета. - Взгляни. В среду художественники играют твой любимый спектакль.
  -- "Три сестры"? - равнодушно спросила Ольга.
   Он кивнул.
  -- Спасибо, - так же холодно поблагодарила она.
   Самарин огорчился:
  -- Но ты так хотела быть в театре! Помнишь: "Трам-там-там" - напомнил Самарин. - Ты совсем не рада?
  -- Я рада, - тон ее не менялся.
   И снова молчание
  -- Ольга, - на этот раз Самарин заговорил с заметным напряжением. - Я подумал относительно твоего возвращения в гимназию... Есть другое предложение. Уедем куда-нибудь на юг? По-моему, твои легкие настаивают на этом. Хочешь в Ниццу? Или в Ментолу? На полгода... Море, солнце, благодатный воздух...
   Ольга не поднимала головы.
  -- Там будешь вволю писать, а вернемся домой - издашь сборник. Тучков напишет вдохновенную статью о поэзии мадемуазель де Лильен. Изольет всю свою любовь к ней... Поедем?
  -- Нет. Я тебе сказала - Анжелина умерла. Больше я не буду писать.
  -- Оставь, это временное.
  -- Она умерла.
  -- Тогда... Тогда царствие ей небесное... - Самарин был подавлен отсутствующим равнодушием Ольги. - Может быть, съездим в Крым? Скоро весна, цветение, белые сады. Помнишь наше прошлое лето? Мне кажется - тебе было хорошо, - неуверенно закончил он и решился: - К тому же пора узаконить наши отношения... Оля?
  -- Я не выйду за тебя замуж. Не могу
  -- Из-за Тучкова? Помилуй... Что у тебя теперь общего с этим ребенком? После его рыдания на вечере в академии все смеются над ним, чуть не в глаза. Мне стало жаль его...
  -- Тебе жаль Алешу? - ее голос неожиданно зазвенел. Но ведь ты, ты все это затеял! Нарочно! Чтобы разлучить нас! - она встала.
  -- Эта история плохо действует на твои нервы, - Самарин старался быть спокойным.
  -- Думал, что так добьешься своего? - Ольга встала перед Самариным
   Он стал против нее.
  -- Я знаю, ты его ненавидишь! Не только из-за меня!...
   Он талантливей тебя... Ты - ничто рядом с ним.
  -- Мое терпение не бесконечно, - предупредил Самарин.
   - Да, он - великий поэт, ты не можешь простить это... Поэтому и меня хотел отнять... Но нет, нет! - она кричала.
  -- Ты сама пришла ко мне. Помнишь ту крымскую ночь? Я ни на чем не настаивал, - Самарину было все труднее оставаться сдержанным.
  -- Ты настаивал на этом каждый день... Приходил в гимназию. Куда-то звал, рассказывал о своем доме в Крыму, о комнате для меня. Забыл уже? Я ненавижу этот дом. Там все началось... И эта жуткая игра...
  -- ... в которую ты очень охотна играла!
  -- Я не играла, - она вдруг затихла. Я думала, что это - единственный для меня путь к Алеше.
  -- Так унижать его? И теперь так защищать? Он не нуждается в тебе, ему нужна Анжелина.
   Ольга снова взвилась:
  -- Что ты знаешь! Он беззащитен, а мы терзали его.
  -- И ты больше всех других, - Самарин больше не мог сдерживаться.
  -- Я этого не хотела! Ты, все ты! - кричала Ольга. - Уходи! Господи, как я тебя ненавижу!
   Самарин пошел к двери, по пути зацепил вазу, в которой стояло перо розового фламинго, присланное Ольге Тучковым. Ваза разлетелась вдребезги, среди осколков валялось смятое перо.
   Самарин ступал по осколкам, по перу. Ольга бросилась за ним:
  -- Саша - Саша, - она схватила его за руку. - Прости меня... Я сама, я одна во всем виновата.... Оставь меня, я приношу только боль.
   Он обернулся к ней:
  -- Мне невозможно без тебя.
  -- Нет, нет... Мы расстаемся.... Спасибо, ты вывел на свет мою душу, я была Анжелиной. Но она уходит от меня и больше не вернется. Недавно я видела сон: ты надел мне на шею цепь из лавровых листьев, они были прозрачными и осыпались.... Осыпались, умирали на глазах, понимаешь? Больше я не могу писать, меня нет...
  -- Этого не может быть
  -- Не смотри так... Сонет дописан... Ну, не смотри же ...
   Если бы я могла взять на себя твою тоску.
  -- Это прощание? Со мной?
  -- И с ним...
  
  -- Я только что думал о вас, - обрадовался Алексей, услышав голос Анжелины в телефонной трубке. - Вы почувствовали, да? Я получил ваше последнее письмо, и цветы, благодарю, - на столе стоял лиловый букет. - Я смотрел на цветы и говорил с вами. Спрашивал, отчего столько грусти в ваших стихах? Все о прощании, особенно это: "Нет отгадки, ухожу незримой в дали, удержали вы в перчатке только край моей вуали..." Мне стало страшно...
  
  
  -- Я действительно ухожу. То есть уезжаю.
  -- Надолго?
  -- Навсегда. Я выхожу замуж
  -- Нет!
  -- Я выхожу замуж за одного еврея, - твердо говорила Ольга, боясь замолчать. Он нищ и наг, ему 33 года, он обречен. Я предаю ему свою душу.
  
  -- Вы постригаетесь в монастырь? - с ужасом догадался Тучков. - Христова невеста?
  -- Да.
  -- Вы не имеете права зарыть свой дар! Это грех, слышите?
   Я не разрешаю вам ... Вы не можете уйти от меня...
  
  -- Милый мой! - Ольга забылась и заговорила своим обычным голосом без акцента и пришепетывания. - Милый... Алеша, теперь иначе нельзя. Это единственное для нас исцеление.
  -- Какое исцеление! Для меня весь мир в вас, в одной вас.
   Все остальное лишено смысла, вы это знаете. И мучите меня.
   Со мной так никогда не бывало.
  -- Никогда?
  
   Он не слышал ее:
  -- За что мне такая казнь, пощадите... Скажите, что все это неправда? Да? И вы остаетесь, мы увидимся, я столько ждал...
   Мне надо так много сказать вам - живой, настоящей... Вы останетесь?
   Она не ответила.
  -- До сих пор все было странной сказкой. Слишком прекрасной. Но стихи, стихи, вы же писали их... Кто вы?
  -- Я? ... Не знаю... Я не могу больше говорить, у меня кровь на губах. Не кляните меня, потом, после... Обещаете понять и простить.
  -- За что?
  -- За мои грехи
  -- Я уже простил. Только останьтесь...
  
   Она снова заговорила своим голосом: - Мой милый... Бедный мой... Простимся...
   Больше не будет ни писем, ни стихов.
  -- Нет!
  -- Молчите, прошу вас... Молчите, молчите...
  -- Но ведь я люблю вас... Я люблю вас...
  
   Шел частый снег, падая на землю яркими алмазными искрами, танцуя и посверкивая в свете фонарей. Ольга шла в театр. Канал... Каменный мостик... Снежная пыль слепила глаза. Ольга прикрыла глаза муфтой, она ступала, не глядя, пока не налетела на чью-то спину. К ней обернулся Тучков:
  -- Ольга?
   Снег таял и тихими ручейками полз по их лицам.
  -- Сколько же лет мы с тобой не виделись, - с тоской сказал Алексей.
  -- Но мы все это время виделись, - неуверенно возразила Ольга, теряясь перед его внезапным порывом. Она чувствовала, что говорит не то, не о том, и это окончательно смешало ее мысли.
  -- Это были не встречи, нет, мы не виделись после того...
  -- он оборвал себя.
  -- После того, как ты сошел с поезда, - договорила она.
   Наступила пауза. Мимо Ольги и Алексея шли люди, огибая их, как остров. Кто-то здоровался, они не отвечали, ничего не замечая.
  -- Недавно мне показалось, что ты говорила со мной, так, будто ничего тогда не случилось. Был твой прежний голос, и ты была прежней.
   Ольга ждала.
  -- Нет. Конечно, эта была не ты, другая женщина. Но голос...
  -- Что же она сказала тебе? Мой милый... Мой бедный...
  -- Вот точно так она и сказала
  -- А может быть, это была я?
  -- Нет, но все вдруг вспомнилось. Я готов был просить у тебя прощения... - он снова оборвал себя. - Ты, наверное, в театр?
   Сегодня все туда.
  -- Да.
  -- Я тоже. Но мне хочется говорить с тобой. Бог с ним, с театром, давай куда-нибудь поедем?
   Она молчала.
  -- Я прошу тебя... Мне плохо, Оля...
  
   Колесо угрожающе накренилось, готовое вот-вот надломиться и вылететь на дорогу.
  -- Просим прошения, господа, до Стрельни никак не доедем, сами видите... Пойду людей позову, бог даст помогут,.. Обождете? - кучер обернулся к сидевшим в глубине экипажа Ольге и Алексею.
  -- Только побыстрее... Холодно, замерзнем... - приказал Тучков
   Он вышел из экипажа, огляделся: пристань, брезенты, мешки, кули, грузы, среди которых бродил сторож с берданкой и в тулупе. Тучков вернулся в экипаж. Взял руки Ольги в свои: - Какие холодные!
  -- Где мы?
  -- Между Петербургом и Парижем, - он сжал ее руки. - Никак не поверю, что сижу рядом с тобой, странно, - он усмехнулся.
  -- Когда мы были в Париже?
  -- Меньше года тому...
  -- Почему ничего не возвращается?
  -- А я наказан, Оля, страшно наказан, ты даже не можешь себе представить... У меня все отняли.
  -- Отчего же я не могу себе представить?
   Тучков закурил. Его папироса высветила глаза Ольги.
  -- Ты все о поезде? - спросил он.
  -- Что же, жизнь отомстила мне, зло, неожиданно. Мы тогда поссорились из-за твоих стихов, ты что-то свое читала мне... Я сказал, что женщине вообще не надобно писать, не ваш удел. И ты оскорбилась...
  -- Я не хочу вспоминать...
  -- Но я должен все сказать! Потом появилась она... Анжелина... Знаю, ты ее не любишь, мы вечно пререкались с тобой из-за нее... Я понимал - ты сама пишешь, кстати, неплохо, иногда очень неплохо...
  -- И об этом я не хочу...
  -- А я хочу! Словом, ты ревновала к ней.... К Анжелине.... Но у нее особенный дар, и женщина она особенная, поверь мне. Прежде я не встречал таких
  -- Разве ты ее уже встретил?
  -- И да, и нет.... В жизни мы так и не виделись. И не увидимся, наверное. Анжелина уходит в монастырь
  -- От богатство, от успеха? От твоей безумной любви? По крайней мере, я так слышала.
  -- Да, я знаю, что надо мной смеются: дескать, с ума сошел Алексей Тучков... Чернь! Анжелину невозможно иначе любить! Я ждал ее всю жизнь, а ей это ненужно... Что мне делать, Оля?
   Она не ответила.
   -Как всегда молчишь! Видишь, я ничего не забыл... Ах, если бы ты знала, как изранена ее душа...
   -Анжелины?
   -Да.
   -Ты это почувствовал.
   -Конечно. Я знал ее всю жизнь- сестра, любовница, жена.
   Ангел...
   -Ты действительно очень жесток: говорить со мной о любви к другой женщине.
   -Но больше некому.... И потом вы чем-то похожи... Иногда мне становилась страшно, я думаю об этом.
   -Ты думал? Когда я читала ее стихи, мне казалось, что она кого - то страстно любит, до исступления. И ждет, ждет его...
   -Поэтому решилась уйти в монастырь? Но я не могу с этим смириться. Я не могу лишиться Анжелины... Оля, скажи мне что-нибудь, я на самом деле схожу с ума.
   -А как жили те, кто лишился тебя?
   -Что я в сравнении с ней... Ты о себе? Ты очень страдала?
   Ты права, я, кажется, жесток с тобой, с другими... Скажу самое ужасное - я не могу вернуться к нашему прошлому. Из-за Анжелины.
  -- Так она - моя соперница? Тогда у меня нет соперниц.
  -- Тучков заметил странную улыбку Ольги. - Послушай, Алеша... - она собиралась с силами. - Сейчас я скажу тебе очень важное. Очень.... Это спасет нас обоих, поверь.
   Тучков улыбнулся также странно:
   -Хочешь в утешение предложить мне свою дружбу? Спасибо.
   Но, во-первых, я не верю в женскую дружбу, что за нелепость!
   Во-вторых, после того что у нас было... Все ушло, исчезло, для меня существует только Анжелина... Что ты так смотришь на меня?
   -Когда же ты, наконец, увидишь меня? Меня? Я заменю тебе Анжелину!
   -Ты - Анжелину, - он рассмеялся. - Ты - Анжелину! - он смеялся так, как смеялась в вагоне оскорбленная им Ольга.
   Смеялся, почти рыдая....
   Ольга встала и подошла к ступенькам экипажа.
   -Куда ты? - спросил Алексей. - Кучер сейчас вернется, я отвезу тебя.
   -Я ухожу.
   -Я с тобой.
   -Нет, я хочу быть одна. Останься, прошу тебя, - она с трудом спустилась, ноги утонули в сугробе. Тучков хотел спрыгнуть за ней.
   -Ты остаешься, Алеша. Сегодня я сошла с поезда...
   Увязая в сугробах, она уходила, сникая в темноте. Тучков стоял в накренившемся экипаже, сбросив пальто, расстегивая ворот сюртука, будто ему нечем было дышать.
  
   Свернув на черную, долгую улицу, Ольга остановилась, прислушалась. Кто-то шел за ней, шаги приближались. В круге света появился мужчина. Ольга ждала, - не Тучков ли... Хмельной оборванец бросил взгляд на Ольгу:
   -Замерзла, пупсик? Айда со мной, вдвоем быстрее согреемся.
   Ольга быстро, не оборачиваясь, пошла вперед.
   -Ты, ты колченогая! - заорал ей вслед оборванец. - Не беги, на кой ты мне...
   Сделав еще несколько шагов, Ольга облокотилась о садовую ограду, нежные хлопья посыпались ей на лицо, на плече, укутывая и превращая в белую, застывшую фигуру.
  
   По девственно-снежной белизне, и призрачно-долгой улице шла маленькая, одинокая женщина в старинном, длинном платье, расшитом золотыми и серебряными нитями. Узкий лиф облегал тонкую талию, широкая юбка заканчивалась волочащимся шлейфом. Глубокое декольте, открывала шею. Над землей летели ноги, обутые в серебряные туфли на легких каблуках. На мгновение женщина остановилась возле кружевной решетки сада и вышла к набережной. Облокотилась о гранит...
   В далекой проруби плыло ее лицо среди отражавшихся в воде бледных звезд. Она нагнулась, вглядываясь в себя. Вода заволновалась, качнулась звездами, улыбкой, печальными, туманными глазами Анжелины...
   Все исчезло. Женщина снова уходила вдаль по ночной, снежной дороге...
  
   Открыв двери, Егор хмуро сообщил Тучкову:
   -Опять вам письмо... и цветы, - Егор всего этого явно не одобрял. - Опять баловство...
   На столе в гостиной лежал знакомый узкий лиловый конверт, с черной печатью. Рядом - букет лиловых цветов, перевязанный лиловой лентой, Тучков, медля, присел к столу, провел рукой по головкам цветов. Разорвал конверт. Бумага все тем же знакомым черным образом.... Строки стихотворения... Алексей начал читать. Неожиданно, что-то остановило его, и он вернулся к первым строкам. Прочел вслух, стараясь вспомнить нечто, ускользающее от него:
   -"Когда выпадет снег",- ты сказал и коснулся тревожно моих губ".
  
   ...Ольга читала эти стихи в купе поезда, увозящего их в Крым. Голова Алексея лежала у нее на коленях, Алексей трогал пряди ее распущенных волос, скользивших по его лицу...
   ...Она смеялась, он ломал ей пальцы....
  
   Потом он шел по перрону, глядя опустошенно - безнадежно...
  
   ... - Боже мой! - Алексей бросился в кабинет. Самостоятельно открыл ящик бюро, нашел письмо Анжелины. Что-то в ящике забренчало, покатилось со звоном, упало на пол. Тучков поднял кольцо с лиловым камнем. Сел за бюро, сжимая в руке кольцо.... Сравнил почерк, подпись - "Анжелина де Лильен".
  
   ... Ольга истерически смеялась, отстраняя от себя Алексея.
  
   ... - Что это? - Алексей обхватил голову руками.
  
   ... Мой любимый, все будет жемчужно - блестящим, когда выпадет снег... - читала Ольга.
  
   ... Тучков схватил телефонную трубку, назвал номер.
  -- Алло! - услышал он голос Ольги - Анжелины.
   Тучков молчал.
  -- Алло! - нервно говорила Ольга. - Я у телефона... Я слушаю вас...
   Тучков усмехался, закрыв глаза.
  
  -- Кто это? - спросила Ольга. - Только не молчите... Пожалуйста... Не молчите....
  
   Алексей опустил трубку.
  -- Анжелина де Лильен, - медленно, зло произнес он.
   Зазвонил телефон.
   ... - Да, это была я, - сказала Ольга. - Я хотела... чтобы ты... Алеша, ты слышишь меня?
   Он не отвечал.
  -- Алеша! - крикнула Ольга. - Алешенька...
  
   В опере давали "Орфея" Глюка.
  
   В огромной мастерской известного театрального художника собрались гости - музыканты, певцы, поэты, актеры, литераторы.... Художник писал на открытом сеансе портрет Александра Самарина. На полу лежали эскизы декораций к "Орфей" - Орфей у входа в Аид; Орфей, устремленный к Эвридике; Орфей, уже потерявший Эвридику и в отчаянии запрокинувший голову, с искаженной мукой лицом.
  
   Под колосниками, у черной пропасти сцены, звучала музыка - ария Орфея, заведующего Эвридику.
  
   Вошел Тучков. Все притихли, глядя на его внезапно не взрослевшее, жестокое, замкнутое лицо. Тучков словно ничего не замечал.
   Здоровался, кланялся, и, не останавливаясь, шел к Самарину, рядом с которым сидела Ольга. Она с ужасом смотрела на Алексея, отчужденного, неузнаваемого.
   И ждала.
   Трагические ноты арии... Алексей остановился перед Самариным, не кланяясь; напротив, Самарин встал;
   -Добрый вечер, Алексей Васильевич! - Самарин любезно улыбнулся. -Вероятно, вы ищете Анжелину де Лильен?
   -Уже нашел, - в голосе Тучкова звучал металл. - А вас я должен поблагодарить: вы и ваша любовница, - он сделал поклон в адрес Ольги, - замечательно представили меня полным идиотом в глазах всего Петербурга. Браво!
   Самарин ударил Тучкова по щеке. Ольга встала. Тучков выпрямился. Подставил Ольге другую щеку:
   -Теперь ваш черед....
   Оборвалась музыка. Хромая, стуча каблуками, Ольга побежала к Выходу. Услышала голос Тучкова:
   -Завтра у вас будут мои секунданты, - спокойно, ровно, слишком ровно говорил он. -Одно условие непременное: стреляться в пяти шагах. Я не отступлюсь.
   -Спятил Алешка, - сказал возле Ольги бородатый. -Умереть ему придется.
  
   Ольга стояла у дверей квартиры Тучкова. Позвонила. Прислушалась. Попросила.
   -Это я, Алеша, открой. Это я во всем виновата, только я... Если бы ты знал, как я тосковала о тебе... Поэтому написала то, первое письмо...
   Я думала о твоих глазах... О твоих руках... Я жила этим...
   Мне надо было слышать твой голос...
   Тучков прижался лбом к двери.
  -- Ты просто не догадался... А я ждала каждый раз, когда ты говорил со мной... Мой милый...
   Она тихо постучала:
   -Открой.... Не можешь простить... Может быть, ты прав...
   Я молю об одном - откажись от дуэли. Я не переживу, если тебя не станет...
   Тучков поднял руку к замку.
   -Себя ты никогда не жалел, пожалей меня. Я тебя никогда ни о чем не просила... Не стреляйся... Прости нас...
   При слове "нас" рука Алексея опустилась от замка. Он отвернулся - по лицу текли слезы.
   -Для меня все в одном тебе... Вспомни, что ты говорил мне... Не мне - Анжелине... Или мне?... Но меня нет без тебя!
   Тучков плакал.
  
   Было еще темно, только начинал вставать зыбкий рассвет.
   Автомобиль вырвался на загородное шоссе, дул мокрый морской ветер. Вдоль дороги свистели и гнулись ветви верб.
  
   Сидя рядом с шофером, Тучков упрямо смотрел вперед. Неожиданно автомобиль остановился: путь преградила застрявшая в снегу машина. Издали Алексей увидел стоявшего посреди дороги Самарина.
  -- Что там еще? - Тучков нетерпеливо обернулся к своему секунданту, им был бородатый тезка. Тот вышел из машины и скоро вернулся:
  -- Застряли враги наши в снегу. Завалило... Это небо нам знак подает. Алеша, родной, не надо вам стреляться! Прости дурака Александра, плюнь, только крови не проливайте. Клянусь - заставлю его прилюдно извиниться, чего бы не стоило. Помиритесь - вам же честь будет...
  
   Тучков резко открыл дверцу и прошел на обочину.
  -- Послал Господь друзей! - озлился бородатый. - Все, умываю руки. Умирайте, если вам жить не можется...
   Подошел секундант Самарина:
  -- Сейчас придут с лопатами, откопают нас. Завалило, как в могиле.
  -- Тьфу, тьфу, - сплюнул бородатый. - Ты что перед дуэлью о могиле вспомнил?
  -- Ничего, все обойдется, - благодушно ответил тот. - Не будет Самарин в Алексея стрелять, в воздух разве что... Увидишь...
  -- А ты, видно, плохо Алешку знаешь. Не позволит он, чтобы в воздух, да ни за что! Тучков для себя смерти ищет.
  
   Ольга и Шильдбах ехали той же дорогой, на которой недавно прошли машины Тучкова и Самарина.
  -- Честно говоря, я не поверил, когда узнал обо всем, - говорил Ганс. - Признаться, и сейчас не верю, что это ваши стихи... Алексей был прав: так может писать только неземное существо. Вы не обиделись?
   Она не слушала его. Попросила:
  -- Можно ехать быстрее? Мы опоздаем.
  -- И что? Уже ничего нельзя изменить, разве вы не понимаете?
  -- Как вы спокойно все решили! Никого не пожалели!
  -- В точности как вы, Ольга Николаевна. А теперь хотите встать между ними? И тоже умереть?
  -- Они не умрут.
  -- Один из них сегодня будет убит. Вы знаете, что такое стреляться в пяти шагах?
  
   Откопали и вытащили из снега машину Самарина. Автомобили пошли один за другим, черные, мрачные, напоминая траурное шествие.
  
   Наконец, подъехали к голому полю со свалками, занесенными снегом. Секунданты выбрали площадку близ молодой одинокой березы. Тучков и Самарин стали по разные стороны площадки. Ступая по кочкам, бородатый отмерял шаги. Тучков внимательно следил за ним:
  -- Широко шагаешь! - он остановил бородатого. - И так мы без толку палить будем.
  -- А в чем для тебя нынче толк?
   Алексей молчал.
   Самарин смотрел в светлеющее небо.
  -- Прошу встать на место, - распорядился бородатый и начал заряжать пистолеты. Ужаснулся:
  -- Пыжей нет, забыли дома.
   Тучков разорвал носовой платок и бросил ему:
  -- Возьми! Только скорее заряжай. Что ты тянешь?
   Тучков вернулся на место, сбросил на снег пальто и шапку.
   Бородатый подал ему старинный, длинный, чуть ли не пушкинских времен пистолет. Подбегая к Тучкову, он провалился в снег, в яму с талой водой. Не подавая руки, Алексей ждал, пока бородатый выберется. Взял у него пистолет, прицелился...
   Самарин неловко вертел в руках переданный ему пистолет.
  -- Осторожнее, пистолет заряжен, - предупредил его секундант.
  -- Не страшно, - Самарин улыбался. - Сейчас все кончится.
   Бородатый встал посреди площадки:
  -- Господа, в последний раз предлагаю вам помириться. Вспомните, вы были друзьями.
  -- Я приехал драться, а не мириться, - оборвал его Тучков.
  -- В таком случае прошу приготовиться.
   Тучков и Самарин подняли пистолеты.
  
  -- Приехали, - Шильдбах тронул шофера за плечо. Автомобиль остановился.
  
   Ольга быстро вышла. Шильдбах взял ее за руку:
  -- Подождем здесь. Вам не надо быть там сейчас. Она, не слушая, упрямо шла по полю. Ганс догнал ее:
  -- Вы такая же сумасшедшая, как ваш Тучков. Наверное, поэтому он любит вас... Вы все здесь сумасшедшие.
  -- Вот они! - Ольга бежала к черным фигурам дуэлянтов. - Подождите! Не стреляйте!
  
  -- Ваш выстрел первый, - сказал бородатый Самарину.
   Самарин нажал на курок. Выстрела не последовало.
  -- Осечка, - с облегчением сказал его секундант.
  -- Стреляйте снова, я требую! - закричал Тучков.
   Самарин стоял, опустив руку с пистолетом.
  -- Я жду! Стреляйте! - еще громче потребовал Тучков.
  -- Снова осечка. Бородатый подбежал к Самарину. Забрал у него пистолет и выстрелил в снег.
  -- Уже все? - обрадовался Самарин. - Я готов, Алексей Васильевич, - он выпрямился.
  -- Нет, не все! - Тучков задыхался от гнева. - Стреляйте третий раз! Третий, слышите, ежели прежде ничего не сумели! Секундант Самарина сел на снег и заслонил лицо цилиндром.
  -- Это не по правилам, Алеша, теперь твой выстрел, - вырвался бородатый.
   ... Ольга приближалась к ним.
   ... Раз... Два... Три... - считал бородатый.
   Блеснул красноватый воздух. Раздался выстрел. Самарин покачнулся... И рухнул на спину, глядя в небо остановившимися глазами.
   Подошел врач, посмотрел на Самарина, послушал пульс, приник к сердцу, расстегнул сюртук.
  -- Все кончено, господа, - Врач встал и снял шляпу.
   Бородатый рыдал:
  -- Прими, господи, душу раба твоего...
   Секундант закрыл Самарину глаза. Ольга опустилась перед Самариным на колени - лицо его застывало. Потом пошла, ковыляя и припадая на кочках. Тучков встал у нее на пути:
  -- Ольга!
   Она молча обошла его. Алексей загреб воздух рукой, как бы пытаясь остановить ее. Еще и еще раз он повторил это движение, но она уходила, исчезая в сером мареве.
  
  -- Больше мы никогда не виделись, - говорила Ольга своему спутнику по этапу.
   Они все еще оставались в церкви. Светлело, ночь озарялась рассветом.
  -- С тех пор я не могла писать... Дышать... Болело...
   Была на краю безумия...
  -- Тогда все говорили: где Анжелина? Куда она исчезла?
  -- Анжелина умерла... Я жила неживой, оставалась только боль. Особенно, когда я читала его стихи, каждая строчка, как пытка. Он писал все это мне...
  -- Необыкновенно писал
  -- Да, стал великим поэтом. А я все платила и платила по своим долгам.
  -- Последний раз я была на его вечере в году 16-м.
   Он вышел на сцену в военной форме, кажется, капитан... Худой, бледный, опирался на палку...
  -- Его тяжело ранили... Потом он снова вернулся на фронт.
  -- Вы все знали о нем... Где он похоронен?
  -- Я искала могилу. Никто не знает...
  
   Измученная, постаревшая Ольга брела по Петрограду 21-го года. Пустые улицы, разбитый гранит набережной, остро чернеющий в летних сумерках... Собаки жадно рвали труп лошади. Подбежал человек, палкой отогнал собак и начал сам пластать дохлую лошадь.
   Ольга, задохнувшись, остановилась и оперлась на ручку парадной большого дома. На двери была наклеена газета. Она стала читать. Поначалу машинально, потом тревожно перебегая взглядом со строки на строку: "За участие в антисоветском заговоре... К расстрелу. "Фамилии, имена, даты рождения... Номер тридцатый:
   "Тучков Алексей Васильевич. Филолог. Дворянин. Тридцать три года..."
  -- Нет, - закричала Ольга. - Это не он! Ему не 33... Ему 35... Мы родились в один год... Мы ведь вместе родились... Он не мог умереть без меня... - она вцепилась в проклятый список, впилась ногтями, стирая его. - Это не он.
   Она яростно рвала грязную бумагу, раскачиваясь из стороны в сторону, в беззвучном бабьем вое.
  
   Поутру этап уходил из церкви. Ольга шла, улыбаясь вставшей перед ней глухой белой дороге. Этап поплыл среди белых дувалов, по выжженному белому пути, круто уходившему вверх. Путь в небытие - белого цвета.
   Ольга по-прежнему улыбалась. Спутник удивленно посмотрел на нее:
  -- Что это вы так светитесь?
  -- Я иду к ним... Осталось совсем немного..
  
   По золотистому, сверкающему россыпью цветных камней берегу шли рядом Тучков и Самарин, они были молоды, красивы. Они говорили и смеялись.
   Они шли навстречу женщине в нежно - сиреневом платье. Ее шляпу окутывала тонкая сиреневая вуаль. Прекрасные глаза улыбались Тучкову и Самарину.
   Все трое, они были, наконец, счастливы.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   62
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"