Дом был необычайно пуст. Теперь. Даже когда был абсолютно полон. Не для всех. Для нее. Ей казалось, что все: жизнь прошла. Или не прошла, но стоит где-то на возвышенности и скулит от боли необходимости существования. Или она на ступени в середине между нижней и верхней ступенью, и не знает подняться, либо спуститься. Спуститься было бы сложнее. Потому что жизнь осознавала свою противоположность смерти. И продолжала стоять посередине. Наверное, у всех бывает такое время, когда сложно осознать что ты, где ты, зачем ты, прямо как тогда, когда только рождаешься на свет. В этом кто видит кризис среднего возраста, кто депрессию, кто ничего. Она относилась к третьим, не заметившим, как в окно постучала правда...
Марии было 37 лет. Она была абсолютно одна. Наедине с жизнью. Она ненавидела свое имя, ей казалось, что оно вовсе не соответствует ее глубокой натуре. И что оно какое-то уж библейское. Она вплоть до нынешних дней держала обиду на родителей из-за этого. Тем более, когда пожилая мать один раз проболталась, что Марию совсем не так хотели назвать. И сейчас она не поддерживала никаких отношений с родными. Кто-то сказал ей, что "если бы тебя звали как-нибудь не так просто, что ли, то я бы еще подумал", и ушел из ее жизни. Этим человеком она очень дорожила. И кляла мать.
Еще все было безжизненно без детей. Они не бегали по дому, и не разливался их смех. Это было страшно. У Марии даже домашнего животного не было. Она боялась того, что привяжется, а животное умрет, и она вслед за ним.
Вечером Мария рылась в бабкиных письмах, сидя на полу под настольной лампой. И наткнулась на факт того, что у нее, оказывается, французские корни. Бабка кому-то писала об этом. На утро Мария всем своим существом проснулась француженкой. Она выпила кофе. Открыла шкаф и махом выкинула из него все вещи. Она выбрала самое лучшее нижнее белье: кружевное, голубого цвета. Чулки. Костюм. Сидела в ванной с пеной через край. Оделась. Уложила волосы. Посмотрела в зеркало и поняла, что ей 37 лет. Мария брела по городу, но везде видела лишь 37 лет. Везде. Вокруг. Внутри себя. Она сидела на скамье и кормила голубей. На столбе рядом был прилеплен обрывок бумажки. Уже желтый, почти размытый. На объявлении было написано: "Продается рояль. Производство Франции. Звонить по такому-то номеру..." Мария бежала к будке с телефоном. "Алло. Вы рояль еще продаете?" "Да. Подъезжайте..." Грузчики тянули бедный инструмент на пятый этаж. В большую, старой постройки, квартиру обезумевшей от счастья покупки женщины...
Рояль стоял посередине комнаты. Комната была совершенно обнажена. Ничего, кроме паркета и рояля. Мария зажгла две свечи и поставила их возле приобретения. От света лак заблестел так красиво, он ожил, и, казалось, что рояль вот-вот сам свиртуозит что-либо. Мария замкнула все комнаты, оставив только эту и ванную. Она всем сердцем полюбила это чудо звука. Играла на нем весь день. Спала рядом в тонкой ночной рубашке, а потом спала на рояле. Она разговаривала с ним, как с любимым человеком, как с единственным, оставшимся на земле для нее. " Знаешь, - говорила Мария роялю, - я всегда мечтала, что в день рождения я выгляну в окно, а на проспекте, прямо на дороге, будет написано белой краской "С днем рождения, Мари!" И весь проспект будет увешан разноцветными шариками". "А сейчас мне хочется, чтобы ты сделал это для меня"...
Мария была счастлива как никогда. Она даже купила новое платье и туфли. Мари кружилась вокруг лакового, демонстрируя обновы, но рояль безмолвствовал. Она очень этому удивилась и зарыдала: "Что, так ничего и не скажешь?" И бросилась вон из дома. Рояль не стал ее догонять и просить прощения. Он был слишком грузен, да и в двери бы не протиснулся. Мария, с черными от горя глазами, брела по парку и встретила еще уцелевшее объявление. Она стала с силой сдирать его со столба и сломала ноготь. "Как же я с такими ногтями появлюсь домой! Милому Роля не понравится". И она уже спешила в близлежащий салон красоты...Придя домой Мари упала к жирному Роля и обнимая его ногу, слезно просила прощения за свою истеричность. Рояль снисходительно простил, но продолжал надменно смотреть на нее...
Мари отомкнула кухню и сготовила романтический ужин. Поставила все на поднос, одела свое новое и вышла к Роля. В этот вечер примирения все было прекрасно. Мари и рояль смеялись, пили вино и заснули в обнимку.
Сестра Мари узнала обо всем этом. И будучи довольно недалеким человеком, она не нашла ничего лучшего, как вызвать грузчиков и забрать рояль. Когда его выносили, она держала Мари, говоря: "Что ты сделала с собой из-за этого гроба?" Мари билась в истерике. Она умоляла на коленях "не увозить!" Когда француза погрузили, Мари вырвалась и в одной ночной бежала по проспекту за любимым. Но он безнадежно не имел права спрыгнуть и бежать к Мари... Грузовик скрылся. Француза продали в чужой дом.
Мари сидела в пустой квартире, комнаты которой были уже открыты настежь...Потом она долго искала свой рояль, но не могла найти. Она так ничего и не узнала о его дальнейшей судьбе. Сестра познакомила Мари с мужчиной, родственником своего мужа. Он относился к Мари очень хорошо, но она чувствовала что-то пустое внутри. И рассказала мужчине об этой пустоте, а он поднял глаза и ответил: "Быть может это оттого, что...в общем, я не люблю тебя, Мари..." Он продолжал говорить, но Мари уже не слышала его. Она открывала окно. Воздух на улице был морозным и свежим необычайно. Мари дышала и смотрела. И перед ее глазами возникла картина того, как увозили силой Роля. "Кажется, его поцарапали сбоку, когда грузили",- сказала Мари. "Ты о чем? Кого поцарапали?" "Да, поцарапали. Где ты сейчас?.." "Я здесь. Что с тобой",- отвечал мужчина. Она повернулась к нему и сказала "лови", и засмеялась. "Что ловить?",- улыбнулся мужчина. "Меня, меня лови, человек..." Через пару минут Мари не стало. Жизнь выбрала неожиданно нижнюю ступень. Когда она шагнула в зимний, колкий воздух, внутри рояля в чужом доме лопнули две струны, как сердце перестало биться, и починить его уже не мог никто.