Аннотация: участник конкурса "реалистический рассказ РТ-2016"
Первая курация
Сердце гулким эхом пульсировало в ушах, ладони вспотели, губы пересохли. Екатерина спешила на свою первую курацию в отделении 'терапия'. Опоздать - значит сразу показать себя безответственной и легкомысленной 'вертихвосткой', как осуждающе в таких случаях выговаривала бабушка. А ей, Екатерине, совсем не хотелось создавать себе подобный образ, ведь она усердная и ответственная студентка четвертого курса медицинского факультета. И сегодня начинается ее почти настоящая врачебная работа. Почти - потому что на деле никто не даст студенту лечить больного, но ставить диагноз, назначать лечение и общаться с пациентом он должен научиться по-настоящему. В конце практики ее работа и допущенные ошибки будут разбираться и оцениваться старшим преподавателем.
Именно поэтому Екатерина к предстоящей курации относилась не как к веселой игре в доктора 'понарошку', а как к серьезной возможности проявить себя и показать свои профессиональные качества. Пусть все увидят, какой она хороший и грамотный врач! Увидят и по достоинству оценят. Особенно ее куратор, доцент кафедры внутренних болезней Михаэль Давидович. Высокая, под два метра ростом, статная фигура наставника восхищала девушку, а его бархатистые глаза, окаймленные пушистым рядом длинных ресниц, вводили ее почти в гипнотическое состояние. При встречах с ним Катерина начинала путаться в терминах, забывать элементарные вещи и даже заикаться от волнения. В общем, выглядела как малолетняя влюблённая дурочка. Будущий Эскулап прекрасно это понимала, ужасно на себя злилась, но сделать ничего не могла.
Екатерина успела вовремя, ну, может, на одну-две минуты пришла позже. Еще не до конца восстановив дыхание, красная от быстрой ходьбы и смущения, она стояла перед Михаэлем Давидовичем и ожидала указаний. Врач демонстративно бросил взгляд на часы, потом изучающе оглядел студентку и мягким, немного грассирующим баритоном наставительно сказал: 'Екатерина Сергеевна, вам дается непростой пациент, ветеран войны. Он поступил к нам два дня назад. Так что, будьте к нему особенно внимательны и предупредительны. Приступайте!'
Катерина, не сумев скрыть счастливой улыбки, прижала папку с будущей учебной историей болезни к груди и, полная энтузиазма, ринулась исполнять свой врачебный долг. Ее пациентом оказался улыбчивый старичок с лучистыми, немного выцветшими от времени светло-серыми глазами, над которыми небольшими кустиками нависали абсолютно черные брови. На голове пациента топорщился смешной ежик из коротких седых волос.
- Доброе утро, Илья Филиппович! Давайте знакомиться, меня зовут Екатерина Сергеевна, - торопливо и немного взволнованно отрапортовала Катерина.
- Ну здравствуйте, Катюша, - приветливо отозвался пациент. - Вы ведь не против, если я вас так называть буду? У меня правнучка такого же возраста. Кстати, я вот сейчас смотрю, вы на нее чем-то даже похожи: такие же янтарные сияющие глаза и аккуратный курносый носик. Волосы мне под вашей шапочкой не очень видно, но, судя по выбившейся челке, они у вас, как и у моей правнучки, кудрявые с рыжинкой. Я угадал? Только моя Ефросиньюшка на биолога учится... Ну что же вы, присаживайтесь, - заметив, что будущий доктор растеряно молчит, по-хозяйски предложил Илья Филиппович и указал на стул около своей кровати. - Что вы там стиснули, как ребеночка какого? Манускрипт про мои болячки, что ли?
- Ээ... Да, конечно, - Катерина немного пришла в себя, присела на краешек стула и неуверенно улыбнулась. - Итак, давайте поговорим, - она собралась с духом и приняла серьезно-озабоченный вид. - Что вас беспокоит? Что у вас болит? На что жалуетесь?
Илья Филиппович добродушно рассмеялся и пожал плечами: 'А ничего меня не беспокоит, Катюша. И ничего у меня не болит. Я вообще не люблю жаловаться'.
- Но как же так! - недоуменно пролепетала она. - Вы лежите здесь, значит, у вас что-то должно болеть...
- Лежу здесь, потому что меня сюда ваши коллеги уложили. Сам я не хотел. Я вообще, жениться собираюсь, и вас, Катюша, на свадьбу приглашаю. Придете?
- Да, конечно, спасибо большое за приглашение, но... Но ведь у вас хоть что-нибудь должно же болеть! В вашем-то возрасте...
- В моем возрасте много чего должно болеть, - согласился Илья Филиппович, - а вот у меня ничего не болит!
- Ну хорошо, - сдавшись, вздохнула Катерина, - давайте хотя бы давление Вам измерим. Я и стетоскоп с собой взяла.
- А что его мерить-то, давление это? - хитро улыбнулся несговорчивый больной.
- Ну, чтобы узнать, какое оно у Вас - повышенное или пониженное, или нормальное, - растеряно моргая глазами, Екатерина перешла на еле слышимый шепот.
- У меня давление нормальное! - уверенно заявил Илья Филиппович. - Да, и на слух я тоже не жалуюсь! - добавил он, лукаво прищурившись.
- Если вы ни на что не жалуетесь, я тогда пойду! - вдруг разозлилась Екатерина, но, быстро взяв себя в руки, уже спокойно добавила, - позже еще зайду к вам. Всего доброго, Илья Филиппович!
- До свидания, Катюша! Заходите, конечно, мне приятно будет с вами пообщаться, - сделав вид, что не заметил гневной реплики, откликнулся пациент.
Выйдя из палаты, Катерина сразу направилась на поиски своего куратора и, завидев его в конце коридора, еще издали начала кричать:
- Михаэль Давидыч! Михаэль Давидыч! Дайте, пожалуйста, мне другого пациента! А то этот Илья Филиппыч не хочет мне рассказывать о своих болячках! Постоянно твердит, что у него ничего не болит и что у него все хорошо.
Врач остановился, шумно выдохнул и медленно повернулся на окрик.
- Катерина Сергеевна, больных мы не выбираем, больных нам посылает Бог. Надо работать с тем, кто у тебя есть. Вы будущий врач. И должны находить общий язык с любым пациентом.
- Но Михаэль Давидыч...
- Я вас предупреждал, что это не простой пациент. Попытайтесь подружиться с ним, поговорите о его жизни, увлечениях. Начните с самого начала.
- Хорошо, я попробую еще раз, - еле слышно проговорила Катерина и понуро побрела обратно.
Почти уже дойдя до нужной палаты, она встретила свою однокурсницу, высокую и деловую Ленку Белову: та с озабоченным видом усердно записывала что-то в тетради. Екатерина быстрым шагом направилась к подруге, надеясь хоть здесь встретить поддержку и понимание. Выслушав сбивчивый рассказ, Ленка сочувственно покачала головой.
- Да, подруга, не повезло тебе. Этот дед - тот еще фрукт! Ведь старики обычно так любят жаловаться! Часами могут о своих болячках рассказывать. Вот мне, например, досталась одна бабка, семьдесят лет. Сколько всего она мне про себя наговорила! И главное - диагнозы уже себе понаставила такие, что хоть тут же в гроб ложись. Так и подмывало ей это сказать. Видите ли, учить она меня собралась!
- Все-таки, это лучше, чем как мой дед - партизан какой-то! - грустно вздохнула Екатерина.
- Ну, не скажи, подруга! - Лена протестно замотала головой. - Мне из-за моей бабки столько писанины делать, а еще в процедурке медсестра просила помочь ей. Боюсь, до вечера не управлюсь.
- Слушай, Ленка! - немного подумав, воскликнула Екатерина. - Давай, я в процедурку вместо тебя пойду. А к своему несговорчивому деду я еще успею. В крайнем случае, завтра. Мне с ним все равно еще недели две, как минимум, мучиться придется.
- О кей, подруга! Спасибо, что выручаешь, - быстро согласилась однокурсница и вновь уткнулась в свои записи.
Уговорив себя, что сегодня от своего пациента она ничего путного не добьется, и что тот спокойно может подождать до завтра, Катерина до конца своего рабочего дня не спеша провозилась в процедурном кабинете.
Новую попытку наладить контакт с больным Катерина предприняла на следующее утро. Перед дверью она сделала глубокий вдох, изобразила на лице улыбку и смело шагнула в палату.
- Спасибо, Илья Филиппыч. Я пришла с вами поговорить. Как вы себя чувствуете?
- Замечательно! Я всегда рад пообщаться с красивой барышней. И о чем мы с вами будем говорить?
- Расскажите, пожалуйста, немного о себе.
- А что конкретно рассказать-то?
- Ну, про свое детство, например. Вы в детстве чем-нибудь болели? Как вы развивались?
- Да как все развивался, обычно. И болел, наверняка, детскими болезнями, как и все.
- Ну, хоть что-нибудь вы помните? Или вам родители рассказывали? Во сколько, например, у вас зубы начали расти, во сколько вы ходить начали?
- Катюшенька, помилуйте, как я могу это помнить! - видно было, что Илья Филиппович очень хотел помочь, но не знал, как, а только растерянно разводил руками. - Не до того тогда было. Я ведь родился через пять лет после революции в небольшом поселке с чудным названием Шахунья. Родители мои были инженерами, вот и отправили их туда железную дорогу строить. Они думали, что в хорошее место приехали, а тут возьми и голод случись. Тяжко им пришлось! И я еще совсем кроха. Мама рассказывала, как я все время есть просил. А она даст мне какую корку чёрствую или кожуру от картофеля, ну я ее схвачу ручонками, проковыляю к печке поближе, чтоб теплее было и муслявлю ее, и отгрызаю помаленьку. Родителям моим, как специалистам, дополнительный паек полагался. Вот, благодаря ему и выжили тогда. А другим намного хуже нашего пришлось. В округе не осталось ни одной кошки или собаки, даже крысы, и те исчезли.
- Это, получается, люди съели всех собак-кошек и даже крыс?! Ужас какой! - брезгливо сморщилась девушка.
- Получается, что так...- печально согласился с ней Илья Филиппович. - Я же говорю, трудное тогда время было. Хорошо, что выжили...
Значит, - Катерина твердо решила выудить у скрытного пациента необходимую ей информацию и не позволяла увести разговор в сторону, - значит, у вас молочные зубы полезли месяцев в шесть-семь, а ходить вы начали месяцев в девять-десять. Да? Так можно записать?
- Записывайте, Катюшенька, записывайте. Вы в этом лучше разбираетесь. Я ведь уже не помню, когда у меня последний постоянный зуб-то выпал, а не то что, когда первый молочный появился, - вновь тепло заулыбался Илья Филиппович.
- Хорошо, ну а болезни какие у вас были в детстве? Ветрянка или корь была?
- Ветрянкой болел, это я хорошо помню. Мне тогда лет десять было. К тому времени наша семья своим домом обзавелась с небольшим хозяйством: корова да несколько кур-несушек. Так вот за это самое хозяйство признали нас кулаками, и родителей сослали куда-то за Урал. Я их так и не нашел потом. Мать, желая нас спасти, отправила меня с младшим братом к нашей тетке, маминой родной сестре, сюда на юг. Нашла знакомых, которым по пути было, просила присмотреть за нами. Помню, как она все плакала перед нашим отъездом, постоянно тискала нас и целовала. А я глупый еще был, воспринимал все, как веселое приключение и удивлялся: что это мама плачет и плачет? Нам ведь тогда родители ничего не сказали, видно, чтобы мы не сболтнули чего лишнего. А узнали обо всем уже гораздо позже, от нашей тетки... Вот там, по дороге, мы на пару с Колькой где-то и подхватили ветрянку. Помню, тело все страшно чесалось, а помазать нечем было. Хоть и запрещали нам, но терпеть я не мог и болячки многие расковыривал. На лице потом от них шрамы остались. Да сейчас их уже не видно за морщинами и другими, более поздними отметинами.
- Так, значит, ветряная оспа в возрасте десяти лет, - старательно выводила в тетради Катерина. - Ой, - вдруг спохватилась она, взглянув на наручные часы, - вам же скоро на процедуры идти, а потом и время обеда. Мне, пожалуй, пора. Я к вам тогда еще завтра загляну, хорошо?
- Приходите, Катюша, приходите. Когда захотите, тогда и приходите, я только рад буду с вами повидаться и поболтать немного.
- А мы с вами еще не раз сможем увидеться. Я тут весь месяц работать буду.
- Так что же это, - заволновался Илья Филиппович, - меня на целый месяц здесь прохлаждаться оставят? Я так не согласен!
- Нет, - попыталась его успокоить Катерина, - вас, возможно, выпишут гораздо раньше - недели через две-три. Все проверят, подлечат, процедуры поделают разные, а потом домой отпустят бодрого и здорового.
- Я и так здоров и бодр! И уже говорил об этом.
- Да, да, я все прекрасно помню! Только не надо нервничать. Всего хорошего! До завтра, Илья Филиппыч! - Довольная прошедшим с пациентом разговором, Катерина выскочила из палаты.
На следующее утро Катерине захотелось поделиться своими первыми результатами работы. Робея, она стояла перед Михаэлем Давидовичем, и не знала с чего начать.
- Ну же, Катерина Сергеевна, как продвигаются дела с вашим больным? - Приветливо спросил куратор, и выразительный взгляд его глаз будто укутал смущенную студентку теплым пледом.
- Я уже кое-что выяснила, - улыбнулась ободрённая Катерина. - Выяснила, что молочные зубы у Ильи Филиппыча стали прорезаться в пять-шесть месяцев, а ходить он начал с десяти месяцев.
- Это все замечательно, Екатерина Сергеевна, - заметил врач с серьезным видом, но в уголках глаз собрались смешливые морщинки. - Однако, мне кажется, что не так важно, когда у девяностотрехлетнего дедушки прорезался первый зуб или, когда он сделал первый свой шаг.
Катерина обескуражено молчала. Михаэль Давидович сжалился над ней и уже без иронии добавил:
- Вы лучше долго на детстве не задерживайтесь, а сразу переходите на юность и молодые годы. Это будет более актуально.
***
В больничной палате пахло мандаринами. Илья Филиппович бережно разделял сочные дольки и с явным удовольствием по одной отправлял их в рот.
- Добрый день, Илья Филиппыч! К вам гости приходили, гостинцев принесли? - вежливо поинтересовалась Катерина.
- Да, Катюша, забегала моя правнучка, я про нее вам рассказывал. Знает, хитрунья, что я люблю мандарины, так перед учебой, бывает, заскакивает ко мне и подкармливает старого витаминами. И вы, Катюша, угощайтесь!
- Спасибо, Илья Филиппыч, я не хочу.
- А я вот никогда не мог от них отказаться. Впервые мандарины попробовал, когда уже у тетки жил. К нам в город их часто из Грузии целыми подводами привозили. Мы мальчишками гурьбой сбегались посмотреть, как усатые возницы сгребали в ящики пахучие плоды. Если какой фрукт случайно падал с телеги, один из нас бросался к нему, хватал проворно и удирал быстрее подальше, чтобы в безопасности съесть сладкий трофей. Да, хорошее тогда было время, спокойное. А потом война началась... - задумчиво проговорил Илья Филиппович и надолго замолчал, даже не заметив, как тихо вышла Катерина.
***
Через несколько дней Илье Филипповичу назначили ЭКГ, и Екатерина должна была его сопровождать на процедуру, а после забрать электрокардиограмму и изучить расшифровку.
- Илья Филиппыч, пойдемте, вас уже ждут, - уговаривала будущий врач. - У вас просто кардиограмму снимут, чтобы посмотреть, как работает ваше сердце.
- А я и без этого знаю, что оно у меня хорошо работает - стучит и стучит себе, - не сдавался Илья Филиппович. - Оно и прихватывает у меня только, когда горе какое случается. Последний раз болело десять лет назад - тогда хоронили мою Ефросиньюшку. Шестьдесят лет мы с ней вместе прожили. Вместе воевали. Она санинструктором в нашей дивизии была.
- Как интересно! Вы мне по дороге расскажите, пожалуйста, как вы с вашей женой познакомились, хорошо? - воспользовавшись небольшой паузой встряла Екатерина и чуть ли не силой выпроводила пожилого пациента из палаты. - А где вы воевали, Илья Филиппыч?
- Да здесь в горах и воевал, в составе Черноморской группы войск, - отвечал фронтовик, не по возрасту бодро вышагивая по больничному коридору. - Мы должны были не допустить фашиста к побережью. Ну и не дать до нефти добраться, конечно же. Помню, наш отряд осенью сорок второго прорвался к вершине горы Семиглавая. А там моя Ефросинья красавица, коса русая с кулак толщиной. Я ее сразу среди других выделил, да и она меня приметила - я ведь тогда спортсменом был и по горам, как молодой козел прыгал. Кругом снаряды разрываются, пули свистят, а у нас любовь горячая. Бедовый я тогда был, ничего не боялся: чернику ей, бывало, соберу полную пилотку (какая же она вкусная на горных склонах!), или за яблочками слазаю - они внизу в ущелье росли. Вслух она меня всегда отчитывала за мой риск напрасный, но по ней видно было, что моя забота приятна.
- Как страшно и как романтично одновременно! - выдохнула заслушавшаяся Екатерина. - Неужели вам не страшно было?
- Почему не страшно? - искренно удивился Илья Филиппович. - Страшно. Временами даже очень - за землю нашу. Достанься она врагу - что с нею будет? Кончится тогда наша родина. И мы кончимся. Потому как без родной земли мы совсем без корней - перекати-поле бесприютное...
- За Ефросиньюшку страшно было. Особенно, когда продовольствие перестали доставлять. Она же у меня, как тростиночка была, я все боялся, что она от голода и усталости совсем сломается. Сначала, как говорил, чернику и яблоки ей таскал. Потом, хорошо, каштаны пошли. А моя Ефросинья вместо того, чтоб самой все съедать, тайком от меня с ослом Яшкой делилась. Был у нас там такой боевой товарищ. Он тяжелые снаряды из ущелья к нам на самую вершину поднимал. Человеку сделать это сложно, а он справлялся. Про Яшку нашего даже рассказ написан. А тропку какую замечательную этот ослик протоптал! Ее так и назвали потом - Яшкина тропа. Сейчас уже, наверное, совсем она заросла...
Получив результаты исследования ЭКГ, Екатерина поспешила к наставнику. Очень хотелось показать ему свою активность, ну и себя заодно. Как обычно зардевшись, она с серьезным видом пыталась высказаться по поводу полученных данных. Послушав некоторое время сбивчивую речь, Михаэль Давидович осторожно опустил распечатку, в которую усердно вглядывалась Катерина, и, сладко улыбаясь, проговорил:
- Катерина Сергеевна, у вас такие красивые глаза... Не старайтесь разобраться в ЭКГ, вам все равно это не доступно.
Готовая провалиться от стыда сквозь больничный пол, Екатерина пролепетала что-то в ответ и быстро убежала.
***
- Илья Филиппыч, здравствуйте! - Екатерина взволнованно влетела в палату. - Оказывается, на Кавказе тоже шли очень сильные бои! Я тут в Интернете столько нового узнала! Против нас сражались опытные егеря из дивизии 'Эдельвейс', которые были намного лучше экипированы и очень хорошо умели лазить по горам. Это правда?
- Правда, Катюша, правда. Оружие у них, гадов, замечательное было: с такими прицелами, что могло вертикально вверх или вниз стрелять. Если удавалось кому добыть такую винтовку, берегли ее пуще себя. Еще одёжа у них была, не в пример нашей. Чего только стоила одна куртка непромокаемая! Она защищала от всякой непогоды. Ведь, когда осенняя распутица началась, мы больше страдали от промозглых горных ветров, да от колючих холодных дождей. До костей пробирало нас. А спрятаться-обсушиться негде - окопы наши часто водой заливало. Сколько наших ребят поумирало от переохлаждения и сырости! Для Ефросиньюшки своей я чудо-куртку с одного убитого немца снял. Она сначала надевать не хотела, говорила, что вражеская одёжа не нужна ей. Потом ничего, согласилась. Я с рукава содрал нашивку с эдельвейсом и на то место крест из кусочка портянок пришил. Не красный конечно, но ей все равно понравилось. Считай, эта куртка и спасла ее тогда: мокроте и холоду не дала пролезть в хрупкий организм.
Екатерина, широко распахнув большие внимательные глаза, завороженно слушала, даже не вспомнив, что у нее заготовлен целый список медицинских вопросов.
- Да... - ненадолго замолчал Илья Филиппович, а потом продолжил:
- А хороших лазальщиков и у нас хватало. Знаешь, какие были замечательные спортсмены! Мой брат Коля, например. Такой ловкий и выносливый он был! Бесстрашный и отчаянный. Воевал на соседней от нас горе Два брата... Там же его в братской могиле и похоронили.
- Илья Филиппыч, жизнь у вас какая трудная была! Вы герой! Сейчас уже таких больше не встретишь, - с грустью заключила Екатерина.
- Да что уж там, Катюша. Героев во все времена хватает. Ведь герой - это не только тот, кто ради счастья других на смерть пойти готов. И в мирной жизни можно героем стать, если жить и поступать по совести. Главное - чтобы войны больше не было. А с остальным, Катюша, мы справимся, выдюжим. Не впервой. Ведь родина у нас одна, и другой нам ни за какие блага земные не надобно. Вы это помните, Катюша! Пусть разум возмущается и временами негодует даже, а вы все равно любовь к земле своей и преданность беззаветную в сердце храните. Это правильнее всего будет, по-человечески. - убежденно улыбнулся фронтовик.
Екатерина уже переоделась, чтобы идти домой, когда Михаэль Давидович пригласил заглянуть к нему в кабинет. Приглашение очень обрадовало девушку и даже заставило немного помечтать о возможном развитии отношений с привлекательным преподавателем.
- Михаэль Давидович, я на сегодня все уже сделала.
- Замечательно, Катерина Сергеевна! Но я вас не поэтому звал. Я вот что хотел вам предложить, - доцент кафедры пристально посмотрел студентке в глаза, - а не хотели бы вы со мной заняться научной работой?
- Я даже как-то не думала об этом, - опешила от неожиданности Екатерина. В девичьих грезах она рисовала себе что-то подобное, но одно дело - розовые мечты, а другое - реальность, в которой все может пойти совсем не так, как хотелось бы.
- А вы подумайте, Катерина Сергеевна, хорошенько подумайте. Убежден, вы получите большое удовлетворение от нашей с вами научной работы! - самоуверенно ухмыльнулся Михаэль Давидович.
Несколько дней Екатерина ходила задумчивая и рассеянная. Даже Илья Филиппович заметил озабоченную отстраненность девушки и пытался ее развеселить. Но Екатерина всего на несколько формальных минут забегала к своему пациенту, а потом, сославшись на важные дела, убегала. Ей просто необходимо было с кем-нибудь посоветоваться. Она же не совсем дура, она прекрасно понимала, к чему может привести предложенная Михаэлем Давидовичем научная работа. Но стоит ли идти на это? Да, он ей ужасно нравится, от него исходит такой умопомрачительный магнетизм, что порой дыхание перехватывает. Она, даже, скорее всего, влюблена в него. Но что дальше? Надо поговорить со знающим и умным человеком. Более подходящей кандидатуры, чем Ленка Белова, Катерина не знала, поэтому вновь обратилась за советом к подруге.
- Во-первых, твой Давидыч женат и у него есть дети, - сходу выдала Ленка.
- А во-вторых, он еще тот кобелина! Полбольницы с ним было уже! - безжалостно выдавала информацию просвещенная однокурсница. - Он и ко мне пытался приставать. Но ты же знаешь меня, я его быстро отбрила! - самодовольно усмехнулась она. - Так что, подруга, сама решай, нужна ли тебе такая научная работа.
На откровения Ленки Екатерина ничего не ответила, боясь, что, если заговорит, то тут же расплачется. Было очень больно, но показывать это своей подруге Катерине почему-то совсем не хотелось. Хотелось просто спрятаться где-нибудь, чтобы никто не приставал со своими расспросами и показным сочувствием. Оставив замолчавшую подругу, Катерина почти в бессознательном состоянии зашла в палату к Илье Филипповичу и с отсутствующим видом села возле его кровати. Илья Филиппович, заметив состояние своей знакомой, молча отложил в сторону газету, осторожно взял в свою жилистую, морщинистую руку маленькую девичью ладонь и тихо улыбнулся краешком тонких губ. Катерина попыталась в ответ благодарно улыбнуться и что-то объяснить, но вместо этого слезы брызнули у нее из глаз, и она судорожно разрыдалась, словно маленькая обиженная девочка. Они так долго сидели - старый фронтовик и юная студентка, по-детски уткнувшаяся ему в плечо.
Немного успокоившись, Катерина выпрямилась, вытерла заплаканное лицо и виновато улыбнулась: 'Вы извините меня, Илья Филиппыч. Я тут...'
- Ничего страшного, Катюша, - мягко перебил ее Илья Филиппович. - Боль нельзя внутри держать. Часть ее со слезами выходит. А часть - в нас остается. Но без слез человеку никак нельзя. Они боль в душе размягчают.
- И мужчине?..
- А что ж? И мужчине. Когда очень больно, и мужчины плачут. И стесняться тут нечего.
- И вы плачете, когда больно? - удивилась Екатерина. - Вы же фронтовик, вы столько видели и пережили. Вас жизнь так закалила, что, мне кажется, вы не плакали никогда.
- Фронтовик - тоже человек, - грустно улыбнулся Илья Филиппович. - Он, может, даже лучше других понимает облегчающую силу слез. И я плакал. Всякое бывало: на войне, когда брата и боевых товарищей хоронил, а в мирное время - когда родные и близкие уходить начали... А с возрастом я совсем мягким стал. Вот увидел, как Вы, Катюшенька, кручинитесь, так и у самого слезы наружу запросились.
- Спасибо за утешение, Илья Филиппыч! Я, пожалуй, пойду, а то мне домой уже пора.
- Конечно, Катюшенька, идите. Все у вас будет хорошо. Девичьи слезы - они светлые. Они все смывают.
***
После того случая отношения Екатерины с ее пациентом стали доверительные, почти родственные. Она была благодарна своему старшему другу за то, что тот ни о чем не спрашивал, не любопытничал, а только поддерживал и по-дедовски тепло успокаивал. Через две недели их общения Илью Филипповича решили выписать, и Екатерина, немного расстроенная приближающимся расставанием, спешила к своему пациенту поделиться радостной для него новостью.
- А вас завтра выписывают!
- Вот и чудесно, Катюшенька. А то устал я уже здесь отдыхать. Да и свадьба у меня на носу. Надо готовиться! - весело отозвался Илья Филиппович и хитро подмигнул девушке.
- Илья Филиппыч, я кое-что у вас хотела спросить, - замялась Екатерина. - Понимаю, вашей Ефросиньи уже давно нет, но вы с такой теплотой о ней все время вспоминаете. Неужели другая женщина сможет ее заменить?
- Заменить мою Ефросиньюшку никто не сможет, - серьезно ответил Илья Филиппович. - Да этого и не требуется. Когда она уходила, очень переживала, как я один без нее останусь. Взяла с меня обещание, что я найду хорошую женщину, с которой мне будет не так одиноко. Вот я, наконец, и встретил такую...
- Получается, Ефросинья была ваша настоящая любовь. Но как вы это поняли? Как поняли, что любовь - настоящая? А с этой женщиной как? Привязанность? Симпатия? Или что? - торопливо сыпала вопросами Екатерина, как будто боясь, что не успеет получить важные для себя ответы.
- Да, Ефросиньюшка была и есть моя единственная любовь на всю жизнь. И я благодарен за нее судьбе. А как понял, что любовь настоящая? Да так и понял. Сердце подсказало. Слушайте свое сердце, Катюшенька, оно у вас очень доброе, оно вам правильно все подскажет... - сказал Илья Филиппович, вдумчиво посмотрев на Екатерину.
- А Марина, она умная женщина и все понимает. Она год назад мужа похоронила. Он долго и тяжело болел. Вот мы и решили соединить свои одинокие жизни - все веселее будет. Марина сначала расписываться не соглашалась, куда, говорила, нам, старым, в загс идти, только народ смешить. Но я настоял все-таки, она ведь по сравнению со мной девчонка еще, на двадцать лет моложе. Так что, Катюша, мы еще повоюем! - сказал Илья Филиппович, залихватски встряхнул головой и озорно, совсем по-мальчишески заулыбался. - И на моей свадьбе еще попляшем с вами. Правда, Катюша? Вы ведь обещали прийти!
- Я обязательно приду, Илья Филиппыч! С огромной радостью!
Задумчиво спускаясь с лестницы и вспоминая слова Ильи Филипповича, Екатерина не заметила поднимающегося навстречу Михаэля Давидовича. Обхватив длинными пальцами руку девушки, мужчина мягко и одновременно требовательно остановил ее.
- Катерина Сергеевна, - вкрадчиво спросил он, - вы подумали над моим предложением? Я как раз через несколько дней освобожусь, и на следующих выходных мы сможем приступить к нашей совместной работе.
Девушка неторопливо подняла на мужчину глаза и спокойно, с наивным видом поинтересовалась: 'Михаэль Давидыч, а как относится ваша жена к научным работам с молодыми студентками?'
- Моя жена далека от медицины, - недовольно сдвинул брови врач. - Она не вмешивается в мои дела.
- Ясно... Михаэль Давидович, дело в том, что на следующие выходные я иду на свадьбу. Меня уже пригласили. А вот что меня ждет дальше, я пока не представляю. Но точно не научная работа с вами! Знаете ли, что-то мне сердце подсказывает, что для этого у меня просто ума не хватит. - Екатерина вежливо улыбнулась и уверенно продолжила спускаться по лестнице.