Мачальский Дмитрий Викторович : другие произведения.

Слово о Кощее Бессмертном

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ...И тогда попросил богатырь Ягу заклясть его самым страшным заклятием, чтобы не иметь ни в жизни покоя, ни в смерти утешения, пока не освободит свою суженную из полона Черноморова. Но в ответ рассмеялась старая. Говорит, не нужно тебе, кощеюшко, заклятие, ты, мол, и без волшебства всякого теперь бессмертный, пока не исполнишь самому себе обещанное (За карельскую магию спасибо рассказу А.Васмарг "Кружилина гора", а в остальном спасибо народу и А.С.Пушкину)

   Обрастает история сказочным мхом,
   Веришь в то, что молва раструбила.
   Но едва лишь коснёшься сомненья скребком,
   Отскребёшь - и поймёшь, как всё было...
  

* * *

  
   Было у царя с царицею три сына - двое умных, а третий... дочь. И девочка получилась хорошенькая, но хотели-то сына! Уж так хотели, так надеялись... может за то и нарекли нежданчик свой Ненадою. Тяжёлое у девочки выдалось детство, да и потом легче не стало, может потому и прозвали в народе печальку царскую "поперечиной". Так вот росла она, росла и доросла однажды до шестнадцати лет, чем весьма обнадёжила батюшку с матушкой. Но, как говорится, просто только кошки плодются, а царевну замуж выдать - это вам не хухры-мухры! Хотя уже год, как пора хухры, а всё никак не мухры...
   ...В преддверии появления долгожданного жениха в царских палатах повисла церемониальная пауза. И чем больше она затягивалась, тем становилась всё напряжённей. Царь взял супругу за руку и обеспокоенно заглянул в лицо, по которому всё явственней пробегали грозовые сполохи державных забот.
   - Тише, Боренька, тише, тебе нельзя волноваться.
   - Я с этой свадьбою ума двинусь, - чуть дрогнувшим голосом ответствовала та. - Только бы не сбёгла, только бы не учудила чего...
   - Да будет тебе маяться. Глянь, какого суженного нашли для дочери!
   - Да хоть какого! Ой, только бы не сбёг...
   Матушка-царица беспокоилась не зря. Обычно, чтобы познакомиться с очередным женихом, "счастливую" невесту ловили всем миром. По два-три раза. После чего ловили уже жениха, чтоб хотя бы извиниться. Традиция, однако!
   - Бессовестная, мать бы пожалела, - буркнул старший царевич. - Перед державами стыдно!
   - Ещё и приданое за неё, чумичку рыжую, давать, - заметил младший. - Лучше бы нам отдали, да братуха? - И наследники возмущённо переглянулись, найдя в глазах друг друга полное взаимопонимание.
   - Да кто ж её, злыдню, без приданого-то возьмёт! - горестно вырвалось у царицы.
   Царь-батюшка и хотел бы возразить, что мол, рано ещё, что мол, пусть сначала хоть свидится, слюбится, но супротив воли супруги идти не решился. А та как сказала: "Я сказала!", так и пошла, хватаясь то за сердце, то за голову, сворачивать горы, вставшие на пути к дочериному счастью. Которое, наконец, должно было явиться пред их очами.
   И вот оно настало!
   - Кавалер и Первый витязь Левой руки, боярин Воттездраст Отжегонский к царю Светлану Тихому со сватами и посольством!
   Грянул дударно-балалаечный "тушь" и в распахнутые двери твёрдой поступью уверенного в себе мужа вошёл иноземный жених. Гордый вид Первого Слева витязя был несколько подпорчен позапрошлогодней коллекцией одежды, явно с сюзеренного плеча. В других обстоятельствах это стало бы проблемой, ибо прошлогодняя коллекция, втюханная царевичам под предлогом "это же Каввалли!", уже была с невоздержанным восторгом встречена местным вороньём и, в конце концов, оставлена последнему в виде пугала на тупо поржать. Но дармовому жениху камзол не щупают, посему царевичи с некоторым смущением, а дворяне с некоторым усилием оставили гордого витязя без комментариев (тем более, что комментарии ему оставили те же вороны, присвоив внеочередное, хоть и тщательно затёртое маршальское звание). Другое дело свита жениха - этот провинциальный ТЮЗ на столичных гастролях можно было облаивать безвозмездно.
   - ...Гляди, гляди - фазан! И перо воткнул... Не туда воткнул, дура - ТУДА воткни!
   - ...Матерь божа - без штанов! Как же-ж можно так на улицу - там же ДЕТИ! Ежели не задразнят, так камнями закидают!
   - ...А глаза-то жа-а-алостливые! Не кормит их Драсьтевам ихний, чё ли?
   - ...Дворя-а-ане, морды дране!..
   В виду такого внимания приезжие невольно скучились под защитой сеньора. Тот приободрился и, словно рыцарь на лихом першероне, двинулся впереди вассалов на освоение новых земель... хотя бы и посредством брака.
   - Я есть сченсливый лицезреть ваше величество херр цар Светлан, херрен царэвичи и гнедиге херрин матушка-царица Боряна, - выдал он и даже слегка взопрел от натуги, но пока собирал силы для нового "штурма", стал слышен глас народа, не всё понявшего, но уловившего общий смысл:
   - Куда-куда он наших-то послал?
   - Да они завсегда так друг дружку посылают, говорят - уважение!
   - Ха, ежели б я так кого уважил...
   Строго шикнув на болтунов, царица восстановила порядок и со вниманием вслушалась в приветственную речь - интересно же! Царь тяжко вздохнул, но оставил мнение при себе.
   - Я есть сченсливый заключить брачноу уние з вашоу дщерью, гнедиге фройляйн царевноу Ненадоу, - иноземный жених изобразил великосветский поклон царскому семейству.
   При этом не забыл украдкой зыркнуть за спину, где должен был находиться непременный атрибут изысканного сватовства - "чаша роз", как символ чистоты и верности будущих супругов. Чаша была на месте. Таскавший её слуга обнимал сию монументальную посудину обоими руками и морщил нос от убойного аромата. Витязь оглядывался не зря, ибо на приобретение других "символов" денег у посольства уже не хватило.
   - Еднак найперв, - убедившись, что всё в порядке, он распрямился и перешёл на деловой тон, - мне есть интересен условий контракт, что есть в приданое ваше херрен царский величество для годносьти моей шляхетнэй фамилие заофер... э-э-э... пред-ло-жить?
   - Пошла мокрута, - вздохнули о своём царевичи, но их мать давно заготовленной теме даже обрадовалась и поторопилась щёлкнуть пальцами на стоящего осторонь дьяка казначейского приказа.
   - А в приданое царевне Ненаде даётся, - начал тот веско, держа перед собой начало свитка, пока его окончание, как бы невзначай уроненное, падало к его ногам. - Платьев золотом расшитых, кафтанов, сарафанов - полста сундуков. Мехов куньих, беличьих, соболей, лис и прочей рухляди - полста сундуков. Гривен шейных, колец наручных, серёг и всякого золота да серебра безделиц - два-пять ларцов. Камней самоцветных...
   Царица била наверняка - неземная любофф и решимость во что бы то ни стало заключить этот брак крепли в глазах прибывших с каждым пунктом. И вдруг...
   БДЗЫНЬ!!! - со звоном посыпались на пол дорогущие витражи из окон царских палат и внутрь просунулись три ухмыляющиеся морды, с хороший сундук каждая.
   - ЗМЕИЩА?.. ТРЁХГОЛОВОГО?.. ЗАКАЗЫВАЛИ? - провозгласили они по очереди и, обшарив окружающих издевательским взглядом трёх пар длинных, словно прорезанных глаз, остановились на царской чете.
   - Ны-ны-ны не-а, - покрутила головой матушка-царица, пока ейные мужчины только глазами хлопали.
   - Опять ложный вызов! - констатировала одна голова.
   - А платить кто будет? - строго вопросила другая.
   - Где, говорите, у вас тут рухлядь с каменьями? - деловито огляделась третья, и все три исчезли в оконных проёмах.
   Но только высокое собрание успело перевести дух, как треск и звон пробиваемых окон раздался из горницы выше, и сейчас же дикий за гранью возможного визг разодрал воздух, как молния грозовое небо.
   - Ненадушка? - спала с лица царица.
   - Солнышко?! - встрепенулся царь.
   - Рыжая?!! - вскочили с мест царевичи.
   Но снаружи лишь захлопали, удаляясь, огромные крылья. А вломившаяся в горницу стража обнаружила там в целости и сохранности все два-полста сундуков и ещё по столько ж ларей, ларцов и ларчиков невестиных. Только самой невесты к тому приданому там не было.

_____

  
   А в это время в чистом поле тоже не скучали.
   Сначала свистнуло так, что чуть шапки с голов не посшибало, а после, словно из Преисподней вынырнули лихого вида всадники, догнали купеческий обоз и закружили конной каруселью, заставив придержать повозки. Казачки, нанятые для охраны, слиняли подозрительно быстро, без вопросов уступив место прибывшим, и даже расчёта не потребовали. Так что отдуваться купцам предлагалось своим коштом.
   - Я таки извиняюсь, что за кипиш и кто вы будете? - обратился к деловито шнырявшим по обозу молодцам один из торговцев.
   - Как это, кто? - словно даже удивился ближайший из них. - До-обрые лю-уди!
   - Как славно в наше смутное время повстречать на пути добрых людей, - оценил юмор купец.
   - А вот пока мы добрые... - намекнул ему молодчик с наглой ухмылкой.
   - Ну да, ибо сказано: "Поделись добром с ближним", - понятливо покивал тот и со вздохом добавил: - Пока он не приблизился и не поделил твоё добро сам.
   Ухмылка молодца стала ещё шире, но тут за соседним возком началась какая-то возня, и чайкой взметнулся женский вскрик:
   - Отец!!!
   И сейчас же - будто удары бича:
   - Не тронь мою дочь!
   - Ах ты ж сволота!
   Наездник с интересом прислушался, мол, кому-то повезло. Купец трагично понурился, мол, кому-то не повезло, а повезёт ли теперь всем - ещё большой вопрос. Руки обозников потянулись к ближайшим тяжёлым и острым предметам, и быть бы тут большой мокруте, но вдруг с бескрайнего, будто придавившего землю купола неба раздался тревожный птичий крик:
   - Кхи-кхи-кхи И-и-ий-а-а-ай-а!
   Крик сокола, предупреждающего хозяина о добыче.
   И что это значит, среди обозников знали многие, а чем грозит, среди наездников знали все. Охотничьи соколы просто так не летают, а позволить себе сокола может только человек богатый, который не сам-один в Поле ходит. И сховаться от такой птицы вряд ли получится.
   Ладони легли на рукояти сабель, стрелы легли на настороженные луки. Пришлые споро вывернулись из тесноты повозок, готовясь с одинаковым рвением броситься в бой или дать дёру, и в невольно наступившей напряжённой тишине стал слышен нарастающий гулкий топот. А вслед за ним на степной дороге, будто вырастая из ковыля, показался всадник. Один.
   Высокий чёрный конь его шёл неторопливым ровным скоком, будто и не касаясь земли, но земля при этом гудела от ударов мощных копыт и саженями отлетала назад. Над конской головой виднелся остроконечный шлем с пучком конских же волос на шишаке, а сбоку - отставленное по-походному копьё. Всадник всё приближался, всё вырастал на глазах, пока не догнал обоз, а догнав, придержал коня и уже шагом, поводя головой из стороны в сторону, поехал вдоль возков.
   - Неладно... Н-неладно... - слышали обозчики, когда его громадная фигура закрывала их тенью.
   - Кха-кха-кха А-а-а-ий-а-а! - отвечало ему с небес.
   Боевое, не в пример лихим молодцам, снаряжение богатыря вызывало невольное уважение, но никак не предвещало битвы. Копьё он так и держал на отлёте, упирая в стремя, пика оставалась в петле за седлом, там же сагайдак висел с луком не снаряженным и круглый щит. Длинная сабля была под левой рукой, короткий меч - под правой, а на кисти мирно болталась плеть. Лишь глубокий шлем с бармицей, ниспадающей на плечи кольчужного калантаря, да наполовину скрытое им лицо со шрамом через всю щёку не позволяли забыть, с кем имеешь дело. Так что наблюдавшие с обочины наездники всё никак не могли решить, стоит ли бояться пришельца. Оно конечно, один в поле не воин, а с другой стороны - всякое в Поле бывает.
   Тот всё ехал себе, оглядываясь, и может так и проехал бы мимо, но едва миновал давешнего купца, как в ноги коню бросилась девушка, взметнув рукавами, будто крыльями, а вслед за нею туда же пал крупный мужчина из обозников.
   - Бога ради, добрый человек!.. Помощи просим, защиты!.. Не оставь на поругание!.. Спаси от беды лютой! Век помнить будем!
   - Совсем не ладно... - пробормотал себе под нос богатырь, а его конь, осторожно переступив через распластавшихся меж копытами людей, направился к налётчикам.
   И столько было уверенной силы в этом неспешном движении, что те заволновались, непроизвольно дёргая поводья и стараясь уйти с его пути. Лишь один не отвернул, считая это ниже своего достоинства, но всё же не выдержал и попятился перед глыбою надвинувшимся всадником.
   - Э! Э!! Не балуй!
   Пришлый богатырь вперил в него спокойный оценивающий взгляд из-под козырька, безошибочно определив самого "доброго" из всех добрых молодцев.
   - Неладно. Совсем неладно поступаешь, мил-человек, - поведал он ровным голосом. - Али берега попутал, али не учили батюшка с матушкой?
   - А ты что, бессмертный - мне указывать?! - взъярился от собственного испуга тот и вскинул руку. За его спиной сейчас же раздался скрип натянувшейся тетивы.
   - Бессмертный, - спокойно подтвердил пришлый, ухмыльнувшись одними губами, но не успел молодчик ни пошевелиться, ни слова молвить, как выброшенное вперёд копьё ударило ему в грудь и он, взмахнув руками, слетел с коня, даже не ойкнувши.
   Почти сразу щёлкнули в упор луки, но на пути первых стрел хлестнула неуловимым движением плеть, выдернув их прямо в полёте, а на вторые времени стрелкам не осталось - одного, коротко свистнув, достал засапожный нож, а другого с боевым "кха!" выбил из седла сокол. И пока остальные добры молодцы ещё только выхватывали оружие, в их поломавшийся строй, опрокидывая лошадей вместе со всадниками, врезался с места в карьер богатырский конь...
   ...Однако, боя не получилось. Недобитые налётчики прыснули, как воробьи от коршуна - не оглядываясь. Так и не догнав их даже на прощальный пендель, богатырь кликнул птицу и с сожалением повернул коня обратно - подбирать обронённое оружие. И думал, что забава кончилась...
   - Дорогой!..
   - Родной!..
   - Сокол ты мой, дай тя поцелую! - встретили его волной восторгов обозники.
   Причём последний "восторг" исходил вовсе не от спасённой девицы, а как раз от её батюшки. Девушка меж тем страстно сверкала чёрными очами из-за спин встречающих и лишь присутствие двух десятков мужчин не позволяло ей с визгом повиснуть на шее своего спасителя. Хотя судя по тем же глазам, терпение её было небезгранично. Обласканный богатырь совсем смутился и лишь отнекивался, стараясь не дать стянуть себя с коня или прямо в седле разобрать на сувениры. Картину морального разгрома дополняло издевательское "кхы, кхы, а-а-айа-ай!" долетавшее с недосягаемой для людской признательности вышины. Но тут слово взял уже знакомый купец.
   - Народ, ша! Я таки хочу вам что-то сказать! - не то чтобы спросил он разрешения, а таки поставил народ перед фактом. - А хочу я вам сказать, что хватит теребить молодца за шо попало, неровён час оторвёте - обратно не пришпандорите. Оставьте хоть на расплод, если я правильно понимаю степень благодарности кое-кого из присутствующих! А я, таки да - правильно всё понимаю?
   "Кое-кто" зарделся алым цветом, но отрицать очевидное не стал.
   - Горько! - с энтузиазмом поддержал народ начинание. - Даёшь заручины!
   Батя спасённой девицы лишь мгновение переваривал приговор общественности.
   - Эх, гулять, так гулять! - хряпнул он шапкою оземь. - Выдам! Ей-богу выдам!
   Девица активно изобразила покорность судьбе. Народ зашёлся в восторге. Даже сверху долетало радостно-удивлённое "ой-йо-о-о!". И только безвременно ожененному молодцу было не до радости. Но пока он затравленно озирался, давая зарок впредь ни за что и ни вжисть, вокруг что-то изменилось, и первым о том дал знать богатырский конь, запнувшись на ровном месте.
   - Что ты, волчья сыть, травяной мешок, спотыкаешься? - удивился богатырь, когда в его, и без того шаткое положение добавилось ходуном ходящее под ним седло.
   И тут на плечо ему бухнулось что-то тяжёлое и весьма когтистое... бухнулось и попыталось сходу ввинтиться товарищу под мышку.
   - Эй, кречет, цветные пёрышки, ты куда лезешь?! - ещё больше удивился богатырь, поднял взгляд и нахмурился, а вместе с ним насторожились да заоглядывались обозники. И было от чего!
   То не туча чёрная плывёт по небу, не зарницы из неё блещут ярые, то летит змей триглавый, огнём дышащий... и визжит при том, будто резанный. Не свиньёй визжит, не кабанчиком, а голосом как есть человеческим: "ПУСТИ-И-И-И СКОТИНА-А-А-А-И-И-И-И!"... Так и скрылся из глаз за увалами, только уши от визга забило, будто ватою.
   - Неладно... - пробормотал богатырь, проводив глазами явление. - Ой, неладно...
   - Кхы-кхы, ой-и-и... - подтвердил пристыжено сокол, взбираясь обратно на плечо.
   Тут прорвало и обозников.
   - А громадный-то!..
   - Огнём так и пышет, так и пышет!..
   - В столице видать набедокурил, гадина...
   - И кому ж так не повезло-то?..
   А давешний купец прозорливо покрутил головой:
   - Ой, сдаётся мне, шо таки повезло...
   - Витязь мой любимый!.. - забеспокоилась и девица, но было поздно.
   Обвёл богатырь обозников прощальным взглядом и сказал таковы слова:
   - Не взыщите люди добрые, прости, душа - красна девица. Недосуг мне, сами видите. Да и куда мне жениться, кощею бездомному, пойду лучше спасу-выручу кого-нибудь ещё до ужина. А чтобы вдругорядь злыдни вас не трогали, дам вам пёрышко соколиное. В Поле знают его люди добрые, и лихие знают - не позарятся.
   И умчался вдаль, только пыль взметнулась дорожная, да ковыль всколыхнулся по ветру.
   - Как звать-то тебя, кощеюшко?! - опомнился вслед ему батя девицы.
   - Как, как... через перекак! - каркнуло вдруг с обочины, заставив обозников шарахнуться. - От вы, мужичьё недогадливое! Кощей то и был - Бессмертный! - сообщил им бывший "самый добрый" молодец, с трудом ковыляя к дороге, и при этом головой крутил, будто сам себе не веря. - ОсенИ меня коромысло - это ж надо на самогО Бессмертного напороться! Жив остался и то ладушки... Ну, чё уставились? - обратил он внимание на нерадостные лица. - Давайте, везите уж, по старой памяти...
   - Может ещё и накормить тебя, аспида? - нехорошо прищурился отец девушки.
   - А может прикопать прямо туточки? - задумчиво предложил кто-то из толпы.
   Последнее коллективу явно понравилось. Молодец попятился.
   - Э! Не балуй, не холоп, чать! Мой отец, знаете кто?!
   Но всё тот же купец вдруг прищурился:
   - А сдаётся-таки, знаем - кто. Народ, ша, не надо прикапывать! И чтоб мне лопнуть, если батюшка евонный сам не прикопает, как дознается.
   - Не надо батюшки!.. - сразу охрип добрый молодец и предложил, поубавив гонору: - Может, договоримся как-нибудь?
   - А как же! - тут же согласился купец. - Непременно договоримся, как только узнаем, во что станет нам сей договор.
   Но довести коммерческие переговоры до взаимного удовольствия им не дала девушка.
   - Как ты мог, папенька?! - протолкалась она к отцу и трагично повисла на нём.
   - Что мог, Васенька? - опешил тот от напора.
   - Отпустить моего суженного!
   - Да привязывать мне его, что ли? - удивился батюшка, но дочь встала в третью позицию и возвестила в пространство пафосно:
   - А теперь отпусти и меня в путь-дорогу дальнюю! Коли жива буду - свидимся, а коли помру - знать, на роду написано!
   - Да чего ж... - попытался возразить ей отец, но та была вне досягаемости разума.
   - Буду искать суженного! Изглодаю о зубы три хлеба каменных...
   - Нехилые зубки, однако... - восхитился какой-то "стоматолог" из обозников.
   - ...Источу три посоха да три сапога железных о камешки...
   - Может, три пары - сапог-то? - заметил другой, не иначе как специалист по обуви, но и это девицу не остановило.
   - Да куда тебе в камешки?! - вставил всё же батя, выразительно глядя на её сафьяновые туфельки. - От же порода - вся в мать... твою, шемаханскую...
   - И не уговаривайте, батюшка!..
   - ПРИПАШИ МЕНЯ СОХА! Ты откуда такая, черноглазая?!
   Оказалось, добрый молодец наблюдал всю сцену в совершеннейшем обалдении, а теперь, наконец, голос прорезался.
   - Не для тебя расцвела, белобрысенький, - сходу в лоб отрезала красавица, но похоже, молодца это нисколько не смутило, а скорее подзадорило.
   - Слышь, купец, - вернулся он к прерванным договорённостям, не отрывая глаз от девушки, - проси чё хочешь, а я еду с вами.
   - А я уже понял! - понятливо кивнул тот и как бы самому себе добавил: - А вы говорите - коммерция...
  

* * *

  
   Долго ли, коротко ли, а приехал наш богатырь к чертогам змеевым. Дорогу показали люди добрые, показали охотно, даже радовались - мол, нашлась-таки управа на супостата гадского. И чем ближе, тем становились радостней, пока последний-то, как услыхал про змея логово, немедля так обрадовался, что едва рукой махнуть успел на прощание.
   Поехал дальше кощеюшко, глядь, стоит среди поля - камень, не камень - скала целая: высотой поди, как два терема, крутизной - так даже отрицательна. Наверху хоромы каменны виднеются и во всю стену белой краской выведено: "ЦарАН Гадичская обсерватория". Подивился богатырь странной надписи и дальше хотел двинуться. Но тут вдруг заартачился богатырский конь.
   - Что ты, волчья сыть, травяной мешок, опять спотыкаешься? Чуешь друга ты, али недруга?
   Сказал, да и сам с подозрением принюхался. А после глянул удивлённо коню под ноги и понял, что ни друга он чует, ни недруга, а чует, кажись, что вляпались.
   - Ох ты ж, господи, минно полюшко! Правду пишут гадичи, что кругом у них обсер-ватория.
   - Кхы-кхы!.. - прокашлялся с плеча сокол, и даже клюв разинул, задравши голову.
   Подъехал всё ж богатырь под саму стену того Камня. Глядит, и там сплошной непорядок - всюду мусор кучами валяется, будто кто набросал специально: то горшки какие побитые, то скамейки лежат поломанные, а то целая гора старой рухляди, трухлявой и молью поеденной.
   Вдругорядь подивился богатырь странным странностям, да делать нечего - надо люд честной от супостата вызволять.
   - Выходи, - кричит, - змей-поганище, на смертный бой! Трындец тебе пришёл, гадина!
   - Кха! - поддакнул ему сокол, дерзко на плече богатырском сидючи.
   Три раза кричал - ни ответа. Хотел в четвёртый кликнуть, но тут шевельнулся обрыв каменный и обернулся змеем-поганищем - трёхголовым... но каким-то пришибленным.
   - Чё ты орёшь, не глухие, чать! - будто шёпотом гаркнула одна его голова.
   - Сам припёрся и сам обзывается! - укорила вторая.
   А третья только буркнула недовольно:
   - Понаехали!..
   И все три, вместо того, чтобы врага взглядом буравить, с опаскою вверх уставились.
   - Неладно, - только и смог сказать на то кощей, от такой встречи опешивши.
   - Кхы О-о-оййй, - согласились с ним пристыжено... из глубины самого глубокого торока.
   По всем статьям пора бы уж сойтись смертным боем с чудищем, да как биться тут, если ты ему: "Выходи, гадина!", а оно тебе: "А волшебное слово "пожалуйста"?", и вообще: "Загляните на днях, нам некогда". Потому и сказал богатырь таковы слова, ни к селу сказал и ни к городу:
   - Ты чё тут, лишенец, делаешь? К стене зачем прилепился-то?
   - Чё, чё... через плечо! - передразнила одна голова змеева.
   - От призыва кошу, не видно, что ли? - раздражённо съязвила вторая.
   - Слу-ушай, добрый молодец, - заинтересовалась третья, - а ты, часом, не царевну вызволять явился?
   И все три с надеждой на молодца уставились.
   - Кхы-кхы... царевну?! - закашлялся тот не хуже свого сокола и решительно толкнул коня, поворачивать: - До свида-ания!
   - Ой-йо-о-о-о! - поддержало его из торока, типа - а оно нам вообще надобно?
   Только змею это не понравилось.
   - Э, куда?! - скорбно взвыла одна голова.
   - А царевна?! - обиделась вторая.
   - Может договоримся? - потянулась следом третья.
   Но ничего не сказала им спина богатырская, только фыркнул конь в ответ, типа, фигушки, мол, ищи другого дурака залётного, чтоб девиц тех спасать припадочных.
   А змей на то как обидится, как взметнётся весь, как подымется, и взревёт тогда всеми глотками:
   - Ядрит твою, добрый молодец, будь ты человеком хоть чуточки!!!
   Но и этот вопль души не достиг бы молодца, кабы сверху не раздался другой голос:
   - А-А-А, вот ты где шляешься!.. Говорила, прибери свой мотлох, а то выброшу? Ну, так теперь не обижайся!
   И оттуда, чуть не змею на голову, с лязгом и грохотом сверзился целый склад металлолома.
   - Мои доспехи... - охнул тот и горестно сполз по стеночке. - Моя любимая коллекция!
   - Тьфу, было б чего жалеть - железо ржавое... Эх, а в горнице-то что делается!
   - Ненада! - возопил змей.
   - Надо, Федя. Надо! - ответили ему сверху.
   Тут уж богатырь не выдержал и вернулся к поникшему змею, так и ворошившему уныло своё богатство у подножия скалы.
   - Слышь, тебя Федотом, что ли кличут?
   - Как бы нет, - отозвалась, не глядя, одна голова.
   - Теперь, наверное, да... - обречённо согласилась другая.
   - Тебе-то что, ехай себе, - буркнула третья.
   Богатырь сошёл с коня и по-свойски присел возле змея под стеночкой. Минут пять оба вдумчиво молчали, только змей время от времени вздрагивал и затравленно косился вверх, откуда долетали звуки генеральной уборки.
   - Ну, и как оно? - начал кощей вежливо.
   - Да ничего как-то... - столь же вежливо ответила одна голова.
   - ...было! - в сердцах брякнула вторая.
   - Э-эх! - горько вздохнула третья.
   Опять помолчали. Сверху отчётливо грохнуло. Змей скривился.
   - А чё так? - продолжил светскую беседу богатырь.
   - Да вот так, чё-то... - грустно поделилась одна голова.
   - Та оно бы ничё, но куда же!.. - объяснила вторая.
   - И вот, на тебе! - с негодованием припечатала третья.
   Снова повисла пауза, во время которой с вышины долетел звонкий голос, с энтузиазмом распевавший популярный мотив: "Только жёнка казака во степи догонит, только жёнка казака с коня сшибёт!"
   - Да-а-а, дела-а-а... - посочувствовал кощей змееву горю.
   - Ой-йо-о-о-о!.. - подтвердили со стороны коня... не показываясь.
   Одна змеева голова изогнулась и доверительно заглянула богатырю в лицо.
   - Вот ты сам скажи... э-э-э...
   - Тебя как звать-величать, кощей? - помогла ей вторая.
   - Кощеем и зови, - отмахнулся молодец.
   - Можно так жить, кощеюшко? - трагично вопросила третья.
   - Ну, как бы, сам же украл... - укоризненно посмотрел богатырь первой голове в левый глаз.
   - Кто украл? - удивилась та.
   - Я украл?! - возмутилась другая.
   - Да накой она мне сдалась! - с негодованием отмела третья.
   - Один сундучок из приданого ейного хотел стырить, да?!.. Всё одно, думаю, пробуслаит хлыщ забугорный богатство царское, так хоть что-нибудь на доброе дело останется... А ОНО как в меня-то вцепится, и ну - коготь выворачивать!.. - с жаром принялись объяснять все три головы, перебивая друг друга. - И орёт при том дурным голосом, мол, спасите!.. помогите!.. В общем, сам не помню, как вырвался.
   - А обратно вернуть?
   - Издеваешься?!.. И вообще ей, заразе, здесь нравится, видите ли!.. Она, видите ли, здесь будет жить!.. А я где буду жить, спрашивается?!!
   - Совсем неладно, - согласился богатырь. - Может кто другой явится - царска дочь ведь? Хотя у вас тут така обсерватория...
   - В смысле, обсерватория? - зависла первая голова.
   Богатырь молча обвёл рукой окружающее поле.
   - Ах, это!.. - догадалась вторая голова.
   - Это, мил-человек, не обсерватория, это народное признание... так сказать, - криво усмехнувшись, объяснила третья. - И оно - совсем иное дело...
  
   Через пару минут у стены утёса запылал костерок из обломков мебели и под фляжку заветную, по такому случаю раскупоренную, потекли речи неспешные, о своём, о наболевшем.
   - Вот ты, кощей, мужчина положительный, воин справный, скажи по правде и по совести, - патетически вопрошал змей самой малопьющей головой, пока две другие под шумок чокались за своё и общее здоровье, - четыре овцы в неделю - это много или мало?
   - О! Арифметика, первый класс, - прислушалась одна голова пьющая.
   - За арифметику! - тут же нашлась её собутыльница.
   Богатырь дождался своей очереди, с достоинством отхлебнул малость и передал собеседнице, но той было не до питья, и посудина быстренько отправилась на новый круг.
   - Ну ты, паря, задачки задаёшь, - покачал головой кощей и спросил в свою очередь: - А знаешь, почему гусь - птица глупая? - Но пока змей раздумывал, сам же ответил поучительно: - А потому, что на одного много, а на двоих мало.
   - О! Алгебра и начала анализа, - восхитилась образованная голова.
   - За начала анализа! - поддержала вторая гулёна.
   Богатырь успел передать фляжку на следующий круг, пока его собеседница переваривала народную мудрость.
   - Вот, а я что говорю! - раздуплилась она с вычислениями. - На поголовье в десять тысяч при ежегодном возобновлении тридцать процентов убыль двухсот восьми голов - это же, вообще, тьфу!
   - Вах! - раскрыла пасть в восхищении образованная голова и, упреждая собутыльницу, провозгласила: - За кибернетику!
   Но на том прогресс в технике вычислений закончился, потому что богатырь как принял фляжку, так и завис с нею, выслушивая змеевы горести, каковых свалилось столько, что ни трёх голов не хватит, ни даже двенадцати. А начиналось-то всё благими намереньями...

_____

  
   ...Как-то раз случился в семействе змеевом очередной скандал.
   - Сколько можно!! - грохнула чем-то хозяйственным об пол мама-змей. - Почему и об этом должна я думать! В конце концов, у меня одна голова! (По традиции у змеев-женщин только одна голова... зато как бы четыре руки)
   - Нафига об этом вообще думать? - задумался всеми головами папа-змей. (Змеи-мужчины традиционно трёхголовые, зато рук, по мнению супружниц, вообще нет... и мозгов кстати тоже)
   - Да ты посмотри, кем растёт наш сын?!
   - Кем? - удивился папа-змей и вместе посмотрели на сына.
   Тот в компании пяти таких же оболтусов азартно играл в мяч... шестым. И сынуле как раз тем "мячом" прилетело на все головы, так что он сидел в позе панды и пытался собрать в кучу свои три пары глаз. "Чебураха чебурахнулся!" - ухохатывались с него товарищи.
   - Пацан растёт... - чуть скривившись, но с гордостью произнёс папа, когда-то первый дракон на районе, и даже украдкой вздохнул о былом.
   - О небо, за кого я, дура, вышла замуж!.. - схватилась за единственную голову мама, в девичестве - дочь самого Симурга Чатырдагского, уведенная лихим налётом из царской пещеры "Мраморная".
   Их сынуля в это время очухался, но вместо надавать по шеям друзьям-проказникам, замер, глубоко задумавшись, даже пасти от мысленных усилий пораззявливал. "Слышьте, - вдруг выдала одна его голова, - а шо мы, как лохи, друг дружку пинаем?" "А кого?" - заинтересовались товарищи. "Так давайте куль набьём всякой шматою!" - сделала другая голова открытие. "И летает шибчей, и пинать приятнее!" - радостно сообщила третья. "Ништяк, айда на Выселки! - загорелась братва идеей. - Кулёк набьём и морду кому-нибудь!" Мама-змей только грустным взглядом проводила унёсшуюся с азартными воплями банду.
   - А ведь ко мне даже заморский кецаль-царевич сватался...
   - Я бы тому "кацапу заморскому" перья-то повыщипал, петуху крашенному, - буркнул папа.
   - Вот-вот!.. Только это и умеешь! А я хочу, чтобы наш сын вырос умным, воспитанным... - размечталась мама, но её страдания прервал звонкий детский голосок:
   - Тёть Сима, тёть Сима! Ты дома?!
   И не дожидаясь ответа, внутрь ввинтилась соседская змейка.
   - Шо сталось, Скалочка? - сразу потеплел взгляд змеищи.
   - Мамка соли просит на закупорку! - сообщила малая жизнерадостно.
   Пока ту соль искали да в тряпицу заворачивали, змейка всё по сторонам глазами шнырила, но решилась лишь получив свёрток на руки.
   - Тёть Сима, а Чебураха туточки?
   - Да откуда же! С друзьями по хомырЯм-задворкам носится, - с сожалением вздохнула мать.
   - Жаль, - и себе вздохнула змейка. - Ну, то я позже заскочу!
   По её уходу (как и приход - скоропостижному) мама-змей ещё некоторое время помалкивала, бездумно вещи перекладывая, но вдруг подняла голову и со всей серьёзностью пригвоздила мужа взглядом осмысленным.
   - Значит так, мы должны дать нашему мальчику образование.
   - Мы? - кисло уточнил папа-змей, не слишком перспективой обрадованный.
   - Мы! - решительно постановила мама. - И ТЫ этим займёшься немедленно!..
   Так и получилось, что попал змей к одному чудаку-учёному. Жил тот чудак в обсерватории, что на Камне была построена - на звёзды смотрел, гороскопами на хлеб зарабатывал (потому, видать, местные свято верили, что мол, колдун какой-то, и держались от такого подалее). И конечно удивился учёный человек, узревши папашу-змея с чадушком. Но когда пришёл в сознание, временно утерянное от удивления, то смог по достоинству оценить новые возможности. Ведь как оно обычно с учениками получается - один к точным наукам тянется, другой на балалайке сбацать горазд "Лебединое озеро", третий, аки Лазарев с Беллинсгаузеном, по окиянам умом растекашася... А тут - три в одном! Слева левое полушарие, справа - правое, а посредине "полушарие" то самое, коим вообще ум крепок. Надо вычисления с формулами - на тебе голову математическую. Надо оды сочинить с рифмами - вот тебе голова творческая. А ежели ничего не надо, а просто лясы поточить в риторике - на тебе голову философскую.
   В общем, вскоре старый чудак души не чаял в новом приобретении... да так, нечаянно и помер - видать от счастия. Остался ученик слегка недоучкою, то есть прекрасные порывы уже есть, а твёрдой жизненной позиции нету. А тут местные с челобитною: "Ой, спаси-помоги, змеюшко! С голоду пухнем, в лохмотья одеваемся, гнилой соломой укрываемся. Грабят нас все встречные-поперечные, а первее всех - наш местный князюшко". И решил тогда змей по дурости осчастливить окрестный народ правдою - справедливым, так сказать, правлением. С тех пор прошёл десяток лет, позабыты поборы княжеские, да и соседских набегов поубавилось, ибо умный на змеевы земли не позарится, а неумные-то быстро повывелись. Казалось бы, живи и радуйся... ан нет! Ни любви народной, ни взаимопонимания.
  
   - В глаза-то лишь одно славословие, а за глаза всё поле в знак протеста обгадили, - делился змей печалями. - Никак им змей трёхглавый не нравится, а князёк бывший ещё и подначивает, мол, человека надо в правители, чтобы наш был - местный гадичский и сознанием народным чтоб до корней проникнутый. А сам-то обдирал их, между прочим, как липочку, и кнутом бил регулярно и с удовольствием! Причём не один бил, а всей дружиною, в целях вбивания, видно, сознания народного.
   - Так и бросил бы, чего маешься? - посочувствовал богатырь доле змеевой.
   - Так и хотел уже! - с горечью ответила голова-собеседница, а другие две пьяненько опечалились. - Решил, раз не получился из меня правитель, подамся в благородные разбойники по примеру Стеньки Дубровского - богатых буду грабить, бедным раздавать. Да и то, вишь, как получилось! Вместо сундуков с богатством, вот оно - здрасьте! - прицепилося.
   И только сказал про "оно", как ОНО и явилось.
   - Нет, вы гляньте только! - раздался сбоку возмущённый голос. - Я тут убираю, тружусь, хоромы его в порядок привожу, а он уже какого-то забулдыгу нашёл, чтоб втихаря надрызгаться! Ты как вообще царску дочь содержать собираешься!? Ты в хлеву царску дочь содержать собираешься!? Алкоголик, тунеядец, бездельник, проходи... пролетарец несчастный!
   Девица во гневе впечатляла! Высокая, стройная, лицо горит, глаза молнии мечут, золотые волосы по ветру плещутся. Влюбиться бы в такую без оглядки... если бы не убойная сковорода в руке, которая впечатляла гораздо больше красоты девичьей. Так что сидел змей, как пацан нашкодивший, и только бормотал с укоризною:
   - Ненада... ну, не надо...
   - Надо, Федя, надо! - обрубила его скромные усилия царевна. - Ну, и что за паразит тут МОЕГО змея спаивает? - повернулась она к товарищу змееву и глаза их встретились.
   Богатырь вздрогнул, будто увидел знакомого, поднялся было... да так и застыл изваянием, и лицо стало совершенно окаменевшее.
   Девушка смотрела-смотрела, сверлила гневными очами, но никаких объяснений и иных знаков внимания не дождалась и вернулась к более разговорчивому, слегка при том сковородой помахивая.
   - Слышь, учёный-мочёный, интеллигент, прости господи, сколько можно просить прибрать книги? По всему дому валяются!
   - Чего сразу валяются... - потупилась одна голова змеева.
   - В порядке лежат... но творческом! - отшутилась вторая.
   - Сама, небось, только "Букварь" и читала, - разворчалась третья, - и то на букве "зю" соскучилась.
   - Нет там такой буквы! - гордо ответила девица... хотя и с некоторой задержкой.
   - А в "глаголице" смотрела? - ехидно прищурился змей всеми головами.
   - И там нет!
   - А вдруг есть?
   - Думаешь, я дура, да?!
   "Да!", "Нет!" и "Совсем чуть-чуть..." прозвучали почти одновременно.
   - Ах, так?! - обиделась девица. - Тогда будешь ночевать под дверью на коврике - и коврик сам вытряхнешь!
   - Но это мой дом! - возмущённо вскинулся змей, оставив шуточки.
   - Фигушки - общественный, для публичного пользования! - провозгласила царская дочь без всяких шуточек. - Так что будешь балду гонять и пьянствовать - выселю!
   - А не слишком ты сурова, хозяюшка? - пробормотал себе под нос богатырь, но царевна услышала, и быть бы ему битым сковородкою, если бы змей не заступил вовремя товарища.
   - Ой, бедные твои отец с матерью, - с расчётливым страданием ударился он в причитания. - Дома тебя дожидаются, все глаза просмотрели, все слёзы выплакали. Печалятся - как там наша доченька? Жива ли, здорова, не случилось ли чего?..
   Девушка замялась, сковороду опустила и не нашла другого, как только буркнуть смущённо:
   - А не надо выдавать за кого попало...
   - ...Небось, пожалеют на радостях дитятко, коли воротишься, - гнул своё змей. - Вот же и витязя прислали - беспокоятся!
   - Что-о-о?! Ах так даже?!! - сейчас же вспыхнула опять девица.
   И вознесла уже боевую сковороду, на этот раз без права на амнистию, но богатырь шагнул навстречу и вдруг оказался очень близко.
   - А и правда, солнышко, поедем к отцу с матерью, - тихо сказал он, заглянув в глаза ей с высоты роста богатырского.
   Та сморгнула, зарделась вдруг алым цветом и опала, смущённо потупившись долу - и очами, и сковородкою.
   Ничего не сказав более, богатырь обернулся и неспешно пошёл готовить коня. Царевна на мгновение замешкалась, будто сомневаясь, но покорно поплелась следом. Их провожали три пары обалдевших змеевых глаз над приоткрытыми в изумлении пастями. И только когда богатырь, подхватив девушку под руки, усадил в седло себе за спину, у змея, наконец, голос прорезался.
   - Братан!.. - выдохнула счастливо одна голова.
   - Как ты это сделал?! - изумилась другая.
   - Век помнить буду! - прослезилась третья.
   - Сочтёмся, - махнул богатырь на прощание и тронул коня, увозя прильнувшую к спине богатырской и подозрительно притихшую девицу.
  
   Если царевна и надеялась на какую-то взаимность, то ошиблась она основательно. Из доброго молодца не то что взаимности, простого слова щипцами было не вытянуть. Впрочем, пока их конь неутомимым скоком вёрсты отмахивал, за разговоры даже заикаться не стоило - одно заикание и получится. Однако и конь к вечеру перешёл на шаг умеренный, вот тогда она решилась.
   - Как величать тебя, витязь могучий? - начала благовоспитанно, но прождав ответа минуту-другую, добавила уже раздражённее: - Эй, имя есть у моего спасителя?
   - Кхы, у-у-у-у? - удивились на то из поднебесья.
   - Ладно, не моего, и не спасителя - неважно! Но раз уж взялся царску дочь батюшке доставить, так хоть имя назови, невежа, а то и благодарить будет некого... Ну что молчишь, дубина стоеросовая, как звать-то, спрашиваю?!
   - Кощеем зови, - неожиданно отозвался богатырь, не оборачиваясь.
   Звук долгожданного голоса так поразил царевну, что сам ответ дошёл чуть погодя, зато дошёл вместе с пониманием.
   - Здрасьте, это ж не имя! - воскликнула она и даже кулачком наподдала по спине богатырской от возмущения, но с тем же успехом могла стучаться в стену каменную. - Нет, ну правда! - осознав, пошла девица на попятную, отбитой ладонью помахивая. - Ну, так же в степи всякий бродяга-кочевник называется, что ж мне всё гуляйполе переспрашивать?.. Эй, чем от остальных-то смертных отличаешься?!
   - Бессмертием, - так же ровно прогудел богатырь и замолк окончательно, только конь его фыркнул походя, будто удачную шутку услышал.
   Царевна совсем разобиделась, уже жалея, что так безоглядно покинула змеево логово. И с кем?! С дуболомом этаким, от которого ни те имени, ни слова ласкового?! Ну всё!
   - Эй, стой!.. А ну, стой!.. Стой, ко-му го-во-рю!! - опять застучала она кулачками в спину молодцу, выбивая пылевое облако.
   Кощей даже не шелохнулся, но конь его сделал ещё пару шагов и стал, как вкопанный. Ободрённая успехом, царевна от пыли прокашлялась и с апломбом царской дочери потребовала:
   - Поворачивай!
   В ответ ни звука, только с небес долетело "кха?" удивлённое.
   - Поворачивай немедля, я приказываю! - повторила она на бис и с успехом, даже более оглушительным, ибо теперь "кха-кха!" соколиное прозвучало уже издевательски.
   - Иди... - не оборачиваясь, кивнул богатырь на сыру землю под конскими копытами.
   Царевна глянула туда же, оценила и задумалась. Тут с коня-то спрыгнуть страшно, а уж по степи два дня пёхом топать - вообще замахаешься. Но пока она так думала да решалася, свист раздался сверху, будто что-то падало. И не успела царевна обернуться, как в суму заседельную, что у неё под боком болталася, ввинтился сокол, до того паривший гордо над головой хозяина - и даже не кхакнул на прощание. А вслед за тем другой свист и шум раздался - гораздо более существенный.
   То не туча чёрная плывёт по небу, не ветра буйные дуют яростно, то летит змей треглавый, торопится и орёт при том всеми глотка: "Стой, подожди, кощеюшко! Меня не возьмёшь в попутчики?"
   - Да накой ты мне сдался? - удивился богатырь такому обществу, пока змей приземлялся и крылья складывал.
   - Как это "накой"?! - обиделась одна голова.
   - Сирым и убогим разве не положено вспомоществовать? - укорила другая.
   - А ежели от меня взнос какой обчеству требуется, - деловито продолжила третья, - то вот вам котёл походный трёхвёдерный.
   - Ничейный он, - подхватила опять первая. - Я на том стойбище, сколько звал-кричал, никто не отозвался, даже кони куда-то делися.
   - Мне чужого добра не надобно, - объяснила вторая. - А котёл - вещь в походе полезная
   - Ну так что, берёте змея бездомного в товарищи? - с надеждой воззрились все головы.
   - А куда ж мы теперь денемся, - проворчал богатырь, спешиваясь.
  
   Вновь запылал костерок, кизяком да кустиками степными подпитанный, на потемневшем небе звёзды жемчугами да бисером высыпало, княжне, разобиженной даже пуще прежнего, на детское время строго указано и в палатку спать со скандалом и дракой запроторено. А у огня за скупой полевой трапезой потекли не слова легкомысленные, но речи мужские, солидные.
   - ...Да имел я тех местных... и князя ихнего имел... и всё их Гадичское княжество! - делился змей новой горестью. - Только отдохнуть с книжкою устроился - бздынь! - стёкла полетели вдребезги, а снаружи шум, гам и орут, будто чё-то надо. Выглянул, а там местные толпой собрались - "Изыди! Долой!" кричат, подпрыгивают. Да так дружненько, не иначе хороводит кто за спинами. Князь с подручными, конечно, не показывается, вперёд себя девушек в веночках выставил, мол, на тебе - жги, змей-поганище, докажи свою изуверскую сущность.
   - Падло, - коротко прокомментировал богатырь.
   - Как есть, падло! - согласился змей. - Только, поди, объясни тем, сильно проникнутым. Вот и решил я - флаг вам в руки, а флагшток в задницу! Идите своим шляхом, пока вам же боком не вылезет. Обратно попросите - не вернусь, хоть обрыдайтеся.
   - Не попросят, - кинул богатырь уверенно.
   - Думаешь?
   - Сказки сочинят про змея-нелюдя и станут гордиться свободою.
   - Ага, а ихний паразитский князюшко ещё прослывёт змееборцем-освободителем, - понятливо покивал змей. - Такую волну нагнал, может хоть утопится? - пожелал он без особой надежды.
   - Всплывё-о-от... - подтвердил богатырь его подозрения.
   И оба помолчали значительно.
   - Вот такая у меня на жизненном пути загогулина, - вздохнул, наконец, змей головою первою.
   - ...Что ни дома у меня теперь, ни племени, - закончила мысль вторая.
   - А ежели воротиться к родителям? - предложил богатырь последнее.
   - Чтоб до кучи жениться заставили? - грустно хмыкнула голова третья, но видя на лице товарища сомнение, оглянулась к другим головам за поддержкою.
   - Знаешь, как говорят у нас про змеев-женатиков? - подключилась из них первая.
   - А вот слушай, - принялась рассказывать вторая. - Когда хочет один змей другого вызвать из дому, то не кличет того, а тайным жестом показывает, мол... - (изобразил змей пальцами, будто собачка гавкает). - А первый ему в ответ двумя руками, мол, дважды то же самое. И на тайном мужском наречии значит это, что один другого спрашивает: "Твоя кобра дома?", а тот ему отвечает: "Аж две!" Поговорили так, покивали друг дружке сочувственно и по домам разошлись в молчании, ибо связываться с теми "кобрами" - дело последнее.
   - Ох, бедные вы, змеи, разнесчастные, как только до сего дня-то дожили, - посочувствовал и богатырь доле змеевой, а потом добавил с сожалением: - Принял бы я тебя, змей Федя, в товарищи, да только дорога меня ждёт недобрая, а возвратиться из неё вряд ли получится.
   - Тьфу, напугал Пифагора триангуляцией, - отмахнулась голова образованная.
   - Небось, девиц спасать - эка невидаль! - хмыкнула голова романтичная.
   - А ты поведай своё дело, кощеюшко, - предложила самая рассудительная, - может вдвоём и дорога веселей покажется?
   - Куда уж там веселее, и так - чернее ворона чёрного. Когда убили, не умер ведь, а теперь нельзя умереть, не положено.
   Сказал богатырь таковы слова и замолк, хмуро пред собою глядючи.
   Дотлевал в костерке кизяк, зудели комары, как заведенные, но богатырь даже не отмахивался, а сидел с лицом, будто каменным, и в глазах огня рдели сполохи. Рядом змей молчал, на огонь вместе с ним уставившись, не торопя с беседой товарища. Слово-то мужское - тяжёлое, просто так, для ветру, не рождается.
   - "Кобра", говоришь... - выдал, наконец, богатырь задумчиво. - Трёхголовый ты, Федя, а глупый. И ничего-то ещё в жизни не понимаешь...
   И рассказал, цедя слова, будто каплями, свою невесёлую историю...
  

* * *

  
   - Избушка, избушка! Стань по-старому - к лесу задом, а ко мне передом!.. Ну, избушка, стань как мать - твою мать! - поставила!.. Избушка-а-а... - уже четверть часа измывался добрый молодец над неказистым лесным строением... или оно над ним.
   - Не надоело тебе, Ратко, дурью маяться? - буркнул его товарищ, терпеливой глыбой ожидая в седле конца "переговоров".
   - Да ты чё, Горыньша!.. - замахал тот руками. - Это ж бабы Яги жилище! Щас нахаляву щей поедим да в баньке попаримся. Не откажет, чай, карга старая царским дружинникам!
   Избушка действительно была странная - не из брёвен, в сруб уложенных, а будто чага-гриб, на толстом пне разросшийся. И без дверей, естественно. А что жильё это, говорили лишь крыша, корою крытая, узкое окошко для дыму да колья заборные с черепами и домашней утварью. Однако, выбирать зимой в лесу продрогшим путникам не приходилось. И вдруг...
   - Я те щас попарю розгами, а потом съем, шоб неповадно было! - раздался сварливый голос, заставив дружинников вздрогнуть и обернуться за спину.
   Там оказалась девушка - и очень рассерженная девушка! - которая приближалась к ним широким шагом, так что распущенные волосы рыжим пламенем плескались по ветру. Одета она была, словно крестьянин в поле (валенки, шаровары, рубашка вышитая, кожушок без рукавов из шкуры звериной), но право робеть и падать ниц явно предоставляла царским служакам.
   - Ты с дуба упал, негораздок королобый?! Чего до избушки пристебался-то?!
   - Так... это... повернуться чтоб... - замялся от неожиданности молодец. - К-ко мне, значит, л-лесом, а-а-а... к заду передом.
   Девица запнулась на ровном месте и сдавленно хрюкнула в рукавицу, а после воззрилась на бывалого воина, как на первоклашку неумного.
   - Ты шо сказал-то, межеумок?
   - А чё сказал?
   - Давай я тебя щас к заду передом выверну - будешь знать, как бессловесну тварь мучить.
   - КАК?! Да не-е... - удивился Ратко и обернулся к товарищу. - Я чё, такое сказал?
   Тот вздрогнул, словно очнувшись, и с трудом оторвал взгляд от грозной девицы.
   - Угу, - коротко подтвердил он, уставившись с угрюмой растерянностью под копыта коню.
   - Руба-ать всем полком!.. Ну тогда звиняй, сестрица, обозналися, - нашёлся дружинник. - Нам-то к бабе Яге надобно, дело у нас к ней важное - государственное!..
   - Ну, я за неё, - ничуть не смутилась девушка. - Шо хотели, хандрыжники?
   - Ты-ы-ы?.. - усмехнулся молодец криво, нарочито окинув взглядом и вид её неподходящий, и возраст несоответствующий прославленному имени.
   Ничего не ответила девица, только золотые её волосы вновь расплескались, будто по ветру, а сонный зимний лес кругом загудел, качая ветвями, словно бурей потревоженный. Кони пришельцев захрапели и попятились, на задние ноги приседаючи, а сами всадники невольно заоглядывались.
   - Ладно-ладно, верю, - признал Ратко уже гораздо почтительней.
   - Ну так, какое дело, мозгодуй нечёсаный? - вновь обратилась к нему девица, и стихия унялась, будто сама собой.
   - А-а-а... мнэ-э-э... - замялся тот, не зная как сказать про щи с банькою, но неожиданно на помощь ему пришёл товарищ.
   - Не будь так сурова, хозяюшка, - прогудел он примирительно. - Мимо проезжали, с дороги умаялись.
   Девушка обернулась на голос, и глаза их встретились.
   - Ну заходите, гостями будете, - неожиданно сменила она гнев на милость и даже непотребного прозвища не добавила, чем весьма озадачила прибывших. А потом взгляд отдёрнула и заторопилась в дом, обходя его от лесу (где, оказалось, и дверь имеется, и крылечко с лесенкой), но всё же задержалась и ворчливо через плечо бросила:
   - Только уж не взыщите с "карги старой", баньку сами себе натопите...
  
   Полгода прошло с той встречи нежданной. Возвращались как-то дружинники с полевых занятий - измученные, пылью покрытые, конским потом пропахшие, и даже песня удалая звучала неубедительно.
   "Эх да в поле, поле, да жнецы жнут.
   Эх да в поле, поле, да жнецы жнут.
   А поза межою, яром-долиною, казаки йдут.
   О-о-ой, долиною, о-о-ой широкою..."
   Тяжело в учении, однако... Услышь сейчас их нытьё пресловутые жнецы, ей-богу, бросили бы серпы и побежали навстречу усталым воинам - обедом скудным делится от жалости. Едущий впереди старшина уже подумывал, как бы поспособнее приободрить молодцев (скажем, спешить и погонять строевым шагом "равнение одесную!"), когда сухая валежина поперёк дороги - третья по счёту! - перекрыла движение и ему, и всей колонне, а кони заволновались, чуя звериный запах.
   - Да чтоб тебя... - ругнулся старшина на поднадоевшие уже препятствия.
   - Кррру! - не остался в долгу ворон с ближнего дерева и добавил, урча, будто сам с собою разговаривая: - Горррыня, Горррыня...
   Дружинники заухмылялись с нарочитым пониманием, а Ратко ободряюще похлопал по плечу боевого товарища. Тот неожиданно замялся, покраснел, аки юнец стыдливый, и тронул коня, выводя из строя.
   - Ну так, батя, я сбегаю? - смущённо обратился он к начальству.
   - Та иди уже! - отмахнулся старшина ворчливо. - А то твоя житья не даст, нечисть лесная... И чтоб недолго! А мы пока тут недалече отаборимся.
   И не смотря на внешнюю суровость, проводил улыбкою заторопившегося в лесную глушь молодца. И даже одёрнул не в меру развеселившихся у того за спиной другов-воинов. Мол, смейтесь-смейтесь, ещё посмотрим, каковыми ВАШИ окажутся ведьмами. А уж окажутся всенепременнейше...
  
   В тот раз прощание было особенно трудным. Отвести взгляд, расцепить руки, отвернуться... словно пудовые гири висли на плечах. Она сама вынула ладошки из его лапищ
   - Пора, ждут тебя...
   - Иду, солнышко... - пробормотал он, но с места не сдвинулся.
   - Да иди уже, дубинушка моя стоеросовая, - прикрикнула она строго, и даже волосы растрепались, будто ветром тронутые. - Закляну ведь, вообще не воротишься. Что тогда старшина скажет - что войско царское девки порастаскивали?
   Старшина - это да, старшины он только и боялся... раньше. А потому вздохнул тяжко, повернулся да махнул в седло. Отъехав, глянул ещё на прощание - она стояла на пороге, завернувшись в платок шёлковый, им подаренный. И вся фигура будто светом исходила солнечным. Так и осталась в памяти этим видением.
   Уже довольно удалившись лесною стёжкою, вдруг позади вскрик услышал, словно птицы раненой. Короткий такой, что не поймёшь даже, взаправду кто кричал или послышалось, но сердце сжалось от беды предчувствия.
   А когда намётом обратно летел к жилищу ведьминому, лес гудел кругом, как под бурею, и ветвями да кронами буйствовал. И на поляну ворвался, не раздумывая, только врагов там оказалась сила немеряна...
  
   ...На похорон собралась вся дружина. Прямо на поляне погребальное кострище-краду воздвигли, рядом коня боевого поместили, павшего в битве вместе с хозяином, под руку покойному меч поклали, весь о вражеские доспехи иззубренный. Только вот незадача, поминать надо бы геройски погибшего товарища стравою да бойовищем разудалым, а удалости-то как раз и не было.
   Не поспели воины вовремя. И хоть ни один вражина не ушёл от их клинков, но друга нашли под грудой тел уже бездыханного, а невесту его и вовсе больше не видели. Потому угрюм был Ратко, постарев будто на десяток лет, молчаливы дружинники, хмурой стеной его окружающие, суров старшина, неся священный огонь в тишине торжественной... и потому вздрогнули все, едва не пороняв сакральные принадлежности, когда сзади раздался скрипучий старушечий голос:
   - И шо ж вы, злыдни, такое мне тут робыте?!
   Оказалось, ковыляет к ним из лесу старушка с огромной клюкой и на ходу сердито выговаривает:
   - Это хто ж вас, харалужников, надоумил дровяник мне палить без времени? Али смерти моей хотите от прострелу, шоб опять гору дров рубать да складывать?
   - Да накой ты нам сдалась, бабушка! - возмутился старшина такой мысли. - Костёр это погребальный для друга.
   - А шо ж тогда живого хороните? - и себе возмутилась бабуля.
   - Как, живого?!.. Где?!.. Мы ж своим глазами видели!..
   - Да нешто я хуже вас, обалдуев, отличу живого от мёртвого? - пожала старуха плечами, бестрепетно подвинув и старшину, и воинов.
   Не смотря на прострел обещанный, она весьма сноровисто преодолела символический плетень, окружавший кострище, и взобралась на дровяное сооружение.
   - Ну, так и есть! - едва глянув, всплеснула она руками и вперила в оторопевших дружинников колючий взгляд. - А ну, портачи безрукие, махом перенесли мне в избу молодца. Ишь удумали, гицели самозваные - живого человека хоронить!
   - Ты-то кто, карга старая?! - наконец, нашёл старшина слова для отповеди, пока другие кинулись разбирать краду и переносить "покойного".
   - Не карга, а Яга! - поправила старуха с достоинством и мрачно добавила: - А за внучку - ненаглядную мою Зоренку - ещё спрошу с вас, сынов мантэлепиных...

_____

  
   -...И тогда попросил Ягу заклясть меня самым страшным заклятием, - дошёл богатырь до конца своей истории, - чтобы не иметь мне ни в жизни покоя, ни в смерти утешения, пока не освобожу внучку её из полона горького. Но в ответ рассмеялась старая. Говорит, не нужно тебе заклятие, ты, мол, и без волшебства всякого теперь бессмертный, пока не исполнишь самому себе обещанное. А исполнишь ты его, говорит, когда коня боевого с жеребёнка выходишь, да сокола ловчего из птенца выучишь. Тогда и ляжет, мол, тебе дорога дальняя на Север Чёрный, в царство Черноморово. Там и найдёшь свою суженную.
   - А про змея трёхголового с образованием высшим неоконченным ничего Яга не наворожила? - будто невзначай поинтересовался змей.
   - Не, про змея не сказывала.
   - Вот и славненько, - хитро прищурилась голова шкодливая.
   - Колдун, чать, тоже ворожить мастак, - принялась объяснять голова обстоятельная. - Прознал, небось, про коня да сокола, а тут будет супостату неожиданность.
   - ...И не какая-нибудь, а трёхствольно-огнемётная! - оскалилась в предвкушении голова драчливая. - Подойдём так, незаметненько, на бреющем и КЯ-АК ВЖАРИМ!..
   - В общем, принимай, кощеюшко пополнение, - подвёла итог голова разумная.
   - Хоп, - просто согласился богатырь. - Сторожишь первым.
   И не долго думая, прикорнул на седло, завернувшись в попону. Змей тоже не стал раздумывать, а быстренько решив на "але-оп!" которой голове бдить, прикрыл лишние глаза веками. И не заметил никто, как в шатре, что поставлен был для царевны в отдалении, шевельнулся полог, будто рукою отпущенный...
  
   А на утро встали все, ни свет ни заря, родниковой водой умылися, дожевали, что от ужина ещё оставалось недожёванного и собрались трогаться в дорогу дальнюю. И тут царевна - до того тихая и задумчивая - вдруг "проснулась", дико глянула на протянутые к ней руки и шарахнулась, как должник от коллектора.
   - Нет!
   - Что "нет"?
   - Ну-у... Как бы...
   Тихо буркнув нечто, для ушей девичьих не предназначенное, кощей руки убрал и выпрямился в седле.
   - Солнышко, а поедем к отцу с матерью? - применил он уже испытанный метод.
   Но оказалось, что одна хохма дважды на том же базаре не работает. И вместо внять голосу разума, царевна заартачилась ещё больше.
   - Не поеду!
   - Да что ж...
   - Не поеду, и не уговаривайте!
   - Вот, прости господи, поперечина...
   Поняв, что дело быстро не решится, богатырь плюнул досадливо и спешился. Озадаченно кхекнувши, на плечо ему опустился сокол, устав кружить в ожидании. Сочувственно хмыкнув, змей тоже присоединился к мужской компании.
   - Муха укусила? - поинтересовался он.
   - Вожжа попала, - буркнул богатырь.
   - А уговорить?
   - Говорит, не уговаривайте...
   - А, ну тогда проще... - успокоил змей.
   - В смысле? - с надеждой обернулись к нему все, и даже царевна, напряжённо ожидавшая судьбоносного для неё решения.
   - ...Дадим по голове, и дело с концом, - простодушно ляпнул тот, не подумавши о последствиях.
   - ТЫ!.. - вызверилась девица, не находя слов от возмущения. - Ты!.. Ты!..
   И недолго думая, надела охальнику котёл на голову. Тот самый, трёхвёдерный.
   - Будешь знать, как на царску дочь покушаться, бестолочь трёхголовая!
   - Ай! Я не это имел ввиду! - взвыла, как в колокол, "неумная" голова.
   - А что-о-о?.. - прищурилась девица.
   Но на помощь своей бестолковой родственнице уже пришли две другие головы.
   - Как "что", Ненадушка?!.. - будто даже возмутилась одна. - Ты же, небось, с нами в дорогу собралась?
   - И что-о-о?.. - с подозрением глянула на неё царевна, но ответила ей другая:
   - То! В дружине каждый воин своё дело знать должен. А ты, дочь царская, накой нам сдалася?
   - Портянки стирать!.. - высунулась с комментарием пострадавшая голова.
   Двусторонним шиком её тут же загнали обратно под котёл (для её же безопасности), но чёрное дело было сделано - царевна обиделась. А обидевшись, упёрлась окончательно.
   - Не поеду домой!
   - Солнышко...
   - Нет!
   - Ненада!..
   - Ни за что!
   Мужчины отступили и задумались.
   - Ну, и как её с собой тащить? - почесал змей умные головы.
   - И в степи не оставишь, - вздохнул богатырь.
   - А я говорил, я предупреждал... - прогудело из-под котла.
   - Ну, тогда что ж... - пожал плечами богатырь.
   - Надо, значит надо... - покивал змей.
   - Э!.. Э!.. - обеспокоенно попятилась царевна.
   Но тут змей внезапно выбросил вперёд крылья, отрезая пути к отступлению, а богатырь быстрым движением сграбастал неугомонную девушку, да так, что она лишь вякнула придушенно в его ручищах. И совершив сей недостойный богатырского звания поступок, заговорщически подмигнул змею.
   - Ну что, сочтёмся?
   - Эх, помирать, так с песнею, - вздохнул тот, перехватил царевну у товарища и оттолкнулся от земли.
   - ПУСТИ-И-И-И СКОТИНА-А-А-А-И-И-И-И!.. - взметнулось обещанной песней в голубое небо и медленно затихло в дали.

_____

  
   Прощальный приём в честь отбытия несостоявшегося жениха проходил без особой помпезности.
   - ...Признавая обстоятельства, сопутствовавшие женитьбе, форс-мажорными непреодолимой силы... - громко и с выражением зачитывал решение стряпчий.
   - Бррр... - передёрнуло царицу от одного воспоминания. - И приключится же такое!
   - Как там наше солнышко? - закручинился царь.
   - Ха! - встрял первый царевич. - Я буду не я, ежели Рыжая тому змею уже все головы не поотшибала...
   - ...и узлом позавязывала, - закончил второй царевич. - С бантиком!
   - Цыц! Слушали бы лучше! - приструнила наследников царица, а батюшка только посмотрел укоризненно.
   - ...Посему, слово твёрдое даётся государя Светлана Тихого посольству имперскому, боярином Воттездрастом представляемому, - подобрался к главному стряпчий, - дабы разделить приданое царевны Ненады меж царевичами ввиду брака с наследницами уделов имперских, кои уделы в последней смуте потеряли правителей. И да пребудет вечный мир меж держав наших. А купцам за то причитаются привилегии...
   - Будет мокрута! - с удовлетворением отметил старший царевич.
   - Кабы ещё не жениться... - сморщился младший.
   - Фигня, братуха! - ободряюще хлопнул его по плечу старший. - Были б деньги, а уж с девками как-нибудь сладим.
   Отец их услышал, но лишь скептически покосился да вздохнул тяжко о чём-то своём.
   В принципе стороны разошлись полюбовно. Царица подсчитывала дебит с кредитом, царь вздыхал, их сыновья мысленно уже были в кутежах и празднествах, коими славились забугорные царства, а леворукий витязь боярин Воттездраст потирал руки от столь удачной сделки, за которую ему непременно перепадёт кое-что от сюзерена... и тут...
   БЗДЫНЬ! - полетели едва вставленные стёкла, и в окна царской палаты просунулись змеевы головы.
   - Возврат!.. Товара!.. Принимаете?.. - сообщили они по очереди и, обшарив издевательским взглядом помещение, уставились все три на царицу.
   - Кы-ык-акого товара? - прозаикалась та.
   - Известно какого!.. - важно начала одна голова.
   - ...У вас товар, у нас купец! - с достоинством продолжила вторая, а третья, оставив выкрутасы, закончила:
   - Короче, забирайте обратно, чё подсунули. Ваша Ненада нам даром не нада.
   И в проём, быстренько ею освобождённый, была вдвинута и бережно на пол поставлена сама виновница торжества. А после ещё лёгким щелбаном пониже спины к возвращению в родные пенаты направлена.
   Подскочив невольно от приданного ускорения, царевна перепёлкой впорхнула внутрь - прямо пред ясны очи высокого собрания. И остановилась там, горя от обиды, со сжатыми кулачками и злыми слёзами на глазах. Собрание даже не сразу расчухалось от такого нежданчика.
   - Солнышко!.. - воссиял, наконец, царь-батюшка при виде любимой дочери.
   - Рыжая... - скривились братья царевичи, осознав облом всем мечтаниям.
   - Да что ж такое!.. - в сердцах вырвалось у матушки царицы от понимания, что придётся всё, едва разруленное, обратно переруливать.
   А торчащие в окнах змеевы головы умилённо осклабились, взирая на встречу любящих родственников.
   И тут сознание недовыполненного долга вернулось к иноземной делегации. Воттездраст встрепенулся, нетерпеливо защёлкал перстами, орлиным взором рыская по толпе своих слуг, и указал на одного, самого грустного, который со вчера ещё таскался всюду с позабытой в пылу форс-мажорных обстоятельств чашей роз. Хотя подвявшие розы пришлось выбросить, наполнив чашу тщательно вымоченными лепестками, но символ есть символ! Повелительно указав слуге на "рядом!", кавалер решительно двинулся восстанавливать брачные узы.
   - Мы все есть сченстливы вИтать гнедиге херрин царевна Ненада и тсешимысе видеть херрин царевна в добрэм здровью! - с подскоками и расшаркиванием приблизился он к объекту сватовства.
   Царевна покосилась на него с подозрением, да и всё собрание, ещё не отошедшее от предыдущего "артиста", проводило новый выход несколько оторопелым взглядом.
   - Чего-чего он там чешется?
   - Да хорошо, что хоть он чешется, а то наши вообще...
   Но всеобщее внимание лишь ободрило витязя и подвигло на решительный приступ.
   - Як ест цудовен лик Ваш, о незрувняна Ненада, - принялся рассыпаться он в комплиментах, - тыле же цудовнэ ест збавене Ваше з лап злобнэго монстра!.. - и широким жестом указал внимавшей ему аудитории в сторону окон, откуда "злобный монстр" обычно являлся... не подумав, правда, что тот с последнего раза ещё никуда не делся, а по-прежнему там торчит и всё с интересом слушает.
   От такого внимания змей одной головой засмущался - мол, что вы, что вы! Другой головой кивнул народу с достоинством - мол, да, мы такие! Третьей же ни кивать, ни смущаться не стал, а просто шкодливо подмигнул сначала царевне, а потом и глянувшему на "куда это все смотрят" витязю. Тот икнул от неожиданности и, словно извиняясь за неловкость, сделал змею книксен. Первая голова змеева вытаращилась в изумлении, но две другие, более сообразительные, шикнули на неё, приводя в чувство, и все три исчезли в проёмах. Снаружи раздалось долгожданное хлопанье крыльев.
   Отбытие змея было встречено всеобщим вздохом облегчения, одна лишь царевна посмотрела вслед монстру-чудищу с неуместной тоской во взгляде. Иноземный же кавалер сначала стыдливо зыркнул, словно проверяя, не замочил ли ненароком панталоны, а уж потом поспешил вернуться к прерванной речи.
   - Як ест свежый и ароматный квят ружи, гды внимает песни очарованэго ным птаха, - начал он многообещающе, - так примите и вы, гнедиге херрин царевна Ненада, з рук наречонэго вашего... - потянул он значительную паузу, пока в его отведенную руку слуга вкладывал чашу с лепестками, и ощутив её тяжесть, торжественно закончил: - тэн символ любови и верности!
   Тут Кавалер и Первый витязь Левой руки боярин Воттездраст Отжегонский пал на одно колено и, склонив голову, протянул "символ любви" царевне Ненаде. Женская половина собрания восхищённо ахнула, мужская - кривя душой - вынуждена была признать. Лишь царевна осталась невозмутимою - "символ" приняла, заглянула в него зачем-то, подвигала задумчиво губами и... одним махом надела подарочек едва привставшему витязю на голову. Тот присел обратно, словно вновь решил изобразить книксен, и замер так - ошелОмленный чашею и содержимым её обтекаемый. Девица удовлетворённо оглядела своё деяние, крутанулась и твёрдым шагом покинула помещение, грюкнув на прощание дверью.
   Этот звук привёл собрание в чувство. Посольские кинулись освобождать своего главу от импровизированного "гарбуза", местные вволю тешились зрелищем, хихикая в кулаки. Одна царица не увидела в этом ничего смешного.
   - Боже мой, какой позор... Какой позор! - возвестила она трагически и обернулась к супругу за поддержкой: - Ну что ты лыбишься, старый дурень?! Сказал бы что-нибудь!..
   Царь враз посерьёзнел, подумал, помахал руками для вступления, пошевелил бровями для продолжения и, не найдя в душе более достойного, выдал с отцовской гордостью:
   - Д-дочь!..
   Царица в сердцах плюнула и, отвернувшись от бесполезного мужа, подозвала стряпчего. Они пошептались немного и тот, кивнув понятливо, вышел вперёд, привлекая внимание собравшихся.
   - Ввиду открывшихся обстоятельств, коим свидетелями были и послы иноземные, и бояре отечественные, и людишки, за царёво делопроизводство ответственные, именем государя нашего Светлана Тихого постановляем...
   В напряжённой тишине стало слышно, как в раздрызганные окна радостно влетают со двора мухи и пчёлы, царским приёмом привлечённые. Левый витязь Воттездраст, уже избавленный от "шлема безбрачия", вдруг ощутил, что чего-то упарился. Царевичи приподнялись с мест в нетерпении. Царь-батюшка заранее пригорюнился.
   - ...Днесь и надысь достигнутые договорённости считать единственными и пересмотру не подлежащими, в чём слово царское даётся твёрдое! - торжественно закончил стряпчий и кивнул писарю, тот поставил точку и приложил печать. - Доля же, боярину Воттездрасту обещанная, во избежание кривотолков и смуты заменяется достойной вотчиной, что царским указом по свадьбе с царевной Ненадою будет сему витязю дарована.
   Витязь с царевичами медленно и с облегчением выдохнули.
  
   А вечером в светлице царевниной сидел в кресле царь-отец. Дочь примостилась рядом, положив ему на колени голову. Он молча гладил её распущенные на ночь золотые волосы, улыбаясь чему-то своему, она так же молча глядела в стену затуманенным мыслями взором.
   - Влюбилась, значит... - констатировал, наконец, батюшка.
   Дочь не ответила, но этого и не требовалось. Помолчав минутку, царь продолжил сеанс ясновиденья.
   - А он - такой разэтакий - слова не сказал ласкового, а прямо первым змеем домой спровадил.
   Царевна на то опять ничего не молвила, только в ресницах что-то непрошено блеснуло.
   - Это замечательно! - с удовлетворением подытожил царь.
   - Да что же в том замечательного?! - взвилась царевна.
   - А то замечательно, что сама себе ты стала нужна теперь, солнышко, - ласково глянул он в ждущие глаза дочери.
   Та задумалась, прикидывая своё положение, но от полученной картины только больше расстроилась.
   - Но что же мне делать, батюшка?! - горько вопросила она, отвернув болью сведенное личико. - Всё же против меня ополчилося.
   - А то же, что и раньше делала, - со спокойной улыбкой встретил тот её отчаянье. - И пускай себе весь мир ополчается... кто у нас, в конце концов, "поперечина"?
   Мгновение дочь смотрела на отца, будто проверяя, не шутит ли, и вдруг крепко к нему прижалась.
   - Спасибо, батюшка.
   Тот всё гладил её голову, но уже о чём-то задумавшись. Видно вспомнил, что ещё есть их матушка, а уж она им всем устроит и продолину, и поперечину.

_____

  
   А в степи опять было неладно...
   - Ну что за люди!.. Что за люди!.. - второй день не уставал возмущаться обозный кашевар. - Ну, котёл-то ему зачем?!!
   И в принципе (кроме того, что "люди") все с ним были согласны. А то ведь, стоят на ночь лагерем - телеги кругом, добро в середину - честь по чести, как полагается... а кулеш варить не в чем! И всё потому, что какой-то "змей порхатый" мимолётом спёр вчера котёл. Упал с неба, распугал всех, поревел что-то нечленораздельное и улетел себе. Вернулись обозники убытки подсчитывать - добро на месте... а котла нету! А он знатный был, на общие деньги купленный. Нет, сказать по правде, оно как бы могло быть и ху-уже... но жрать-то хочется!
   - Эх, хлебали мы когда-то прямо из шоломов, только нахваливали! - вспомнил молодость бывалый обозник.
   - Так ведь и шоломы тоже тю-тю, - грустно констатировал его сосед.
   Припомнив обстоятельства, народ посмотрел на того, кто им это "тю-тю" организовал.
   - Прищеми меня калитка, а чё сразу я? - поёжился от всеобщего внимания бывший самый добрый молодец. - Сами на охране пожмотились, а я виноват? Ото бы вместо котла...
   - Поговори ещё, злыдень! - вызверились на него хозяева.
   - Нет, ну уронили в душу мыло! - обиделся тот, оглядываясь украдкой на девушку своей мечты. - Я ли вам тот котёл стырил?! Да может, я больше вашего пострадал! Вона - грудь болит, ноги не ходют, от коня одно седло осталося...
   - Глаз подбит, конь забыт... - напел кто-то мечтательно.
   - Витязь полем летит... - с хитрой ухмылкой продолжил другой.
   - На честном слове и на одном седле, - издевательски закончил третий.
   - Бе-е-едненький... - сделала неожиданный вывод девица.
   Народ не обратил внимания - поржал с горе-витязя и отвернулся, чтоб дальше судачить о своём, но молодец заметил.
   - Барышня, а сопозвольте до вас причепиться? - со всевозможным политесом подвалил он к зазнобе... предварительно убедившись, что батюшка отвлёкся разговором с товарищем-купчиной.
   - Ах, что вы, что вы! - повела плечиком жеманница, но уже гораздо благосклоннее, чем в первый раз.
   Ободрённый столь явным успехом, молодец взялся решительней.
   - Вот смотрю я на тебя, красна девица - м-м-м, лицом бела, бровями союзна! - и думаю, с чего такая красавица в этом - прости господи - поле, на жаре, в пылище цельными днями в шарабане волочится? Накорми меня обедня, если не жить такой розе в палатах боярских али княжеских - повелевать да править!
   - Ага, вот прям сразу! - вырвалось у девицы о наболевшем, и несколько экспрессивнее, чем хотелось бы, но она тут же исправилась: - Опоздал ты, сокол, ибо другому уже обещана. И буду ждать своего суженного, сколько на роду написано, пока не увянет красота девичья. И навек останусь верна слову данному и воле родительской... разве что...
   - Разве что?.. - насторожился молодец.
   - ...позарится какой-нибудь злодей на честь девичью... - буркнула красавица, искоса глянув испытующе на ухажёра, словно прикидывая возможности.
   - Чё сразу злодей? - обиделся тот, однако про "честь девичью" скромно умолчал.
   - ...украдёт из-под крыла родительского, увезёт в свои чертоги царские...
   - Ну, царские - не царские, а всё ж таки...
   - ...заточит в башню высокую, и проведу я остаток дней...
   - ...как сыр в масле катаючись! - закончил за неё молодец. - Бросай, Вася, своего суженного-ряженного кощея и айда с реальным пацаном злат-терем осваивать! И не приживалкою безродною, а хозяюшкой!
   - А как же батюшка мой? - закапризничала девица.
   - Уломаем! - отмахнулся жених.
   - А коли Кощей воротится? - с опаскою оглянулась девица, будто грозный богатырь мог прям сейчас из темноты выскочить.
   - Пущай сначала догонит! Да и где тот Кощей? А нету! Так что выбирай, душа Василиса Путятишна: или ждать свого "журавля" бездомного, или вот он я - Иван, Одихмантьев сын - не синица в руках, а цельный селезень!
   Добрый молодец так увлёкся "токованием", что не заметил, как батюшка девицы уже дважды порывался прекратить это безобразие. Сдерживал его только добрый совет коллеги по цеху:
   - Ша, Путятушка, ша! Пускай дети столкуются.
   - Да как же "ша", Изяславушка?! Да что ж он, паршивец, позволяет-то?! Да я щас тому "селезню" пёрышки-то повыдергаю и головушку-то поскручиваю!..
   - А оно тебе надо? - резонно заметил товарищ. - Шанды, брат! Жуй свой шмат хлеба с салом и, знай себе, помалкивай.
   Путята нехотя оставил непутёвую дочь, но тут же вперил раздражённый взор в соседа.
   - Слышь, Изя, а ты рамсы не попутал - моё сало с хлебом наворачивать?
   - А шо такое?
   - Тебе ж вера не позволяет!
   - Да ну?!
   - Да точно!
   - Так на чужое сало я завсегда православный!
   - Да ну?!
   - Да точно!
   Купцы с минуту молчали каждый о своём. Между тем, разошедшийся молодец уже и приобнял девицу, что-то ей ласково на ушко нашёптывая, а та лишь смущённо хихикала. Путята не выдержал.
   - Не, ну что творит-то!.. - в сердцах хлопнул он себя по коленям и вновь попытался подняться на защиту семейной чести. И вновь неудачно.
   - Окстись, Путятушка, ещё не время!
   - Да когда ж время, Изюшка?! Когда внуки появятся?!!
   - Ну так, а шо плохого? - искренне удивился купец Изя.
   Купец Путята не нашёл, что возразить этому честному открытому взгляду и согласился на "окститься", но вид аппетитно жующего товарища быстро вернул его к действительности.
   - Слышь, Изяслав Маркович, а ты же не княжеского роду вроде? - попытался он прервать процесс поглощения своих запасов.
   - Да ну?..
   - Да точно. А имечко, между прочим, княжеское!
   - Так это не у меня имя княжеское, это ТАМ все наши.
   - Да ну?!
   - Да точно!..
   На эту новость Путята было хмыкнул недоверчиво, но товарищ был совершенно серьёзен.
   - "Изяслав", говорят - "добывший славу"... Ой, не смешите мою плешь, она и так голая! А спросить хочу - Монислав тогда кто? А так же Цимислав и Моешил? Нет, брат Путята, наших там, таки, много...
   - Ну, то уже вообще!! - возмутился тот... но, оказалось, совсем по другому поводу.
   Молодята к тому времени уже о чём-то договорились, и Одихмантьев сынок, по-хозяйски - аки волк ягня - закинул девицу себе на плечо. Вот так прямо! Василиса при том, конечно, вякнула что-то типа "спасите, добрые люди!", однако не слишком убедительно. Зато уж отец девицы взвился по полной программе. Да и другие обозники, ошалев сперва от такой наглости, быстро с приоритетами разобралися. И припомнили бы добру молодцу всё, тяжким грехом заслуженное, но тот вдруг сунул в рот два пальца да как свистнет! Аж у народа шапки с голов послетали да чубы позаворачивались. И сейчас же из темноты поля ответный свист раздался - длинный, заливистый. Обозники, как вскочили, так и замерли со всеми вознесёнными кулаками и тупо-долбящими предметами. А добрый молодец ухмыльнулся самой наглой своей улыбочкой.
   - Ну что, купечество, поговорим теперь без вашего кощея-защитника? - объявил он, гордо оглядываясь.
   И вдруг...
   ХРЯСЬ!!! БАМ-БЫДЫМ!.. - это в кострище посреди стоянки, взметнув фонтан искр и тучу пепла, грохнулся с небес котёл. Всё тот же, трёхвёдерный. Покачался и стал, будто так и положено, и в наступившей оторопелой тишине дохнуло из окружающей темени грозным голосом: "А ты рамсы не попутал, Соловушка?" И тишина! Только простучало и затихло вдали заполошным топотом "держись, брат, мы за тебя отомстим"...
   - Задолбай меня кадило... - пробормотал Иван Одихмантьевич и никому свистеть уже не стал, а бережно опустил девицу на землю и предъявил батюшке в целости, так сказать, и сохранности. - Так мы это чё, мы же не со зла! По-дружески мы, по-семейному...
   - А как же! - охотно согласился батюшка. - И мы по-семейному. Исключительно у воспитательных целях... зятёк, - и принялся расстёгивать ремень.
   ...И была тут потеха обозникам, как гонял купец добра молодца по всему становищу, наставляя по-отечески. Вслед за ними бегала девица, взмахивая в отчаянии руками, аки лебедь крыльями, и пищала что-то о милосердии. А в сторонке спокойно сидел купец Изяслав Маркович, доедал со вкусом, что осталось из православного, и философски кивал на то безобразие. Милые бранятся - только тешатся!
  

* * *

  
   На далёком чёрном чёрном Севере был чёрный чёрный Город. В том чёрном чёрном Городе были чёрные чёрные улицы. На чёрных чёрных улицах стояли чёрные чёрные дома. В чёрных чёрных домах темнели чёрные чёрные окна. И в те чёрные чёрные окна выглядывали чёрные, по причине кромешной темени, и очень возмущённые горожане. Возмущённые, но благовоспитанные.
   - Доброго вам вечера, херра Пылко! - вежливо здоровался мастер Грюкконен.
   - И вам доброго, херра Стукко! - столь же вежливо отвечал мастер Пеккунен.
   - Как дела дома, херра, как здоровье уважаемой супруги?
   - Спасибо, слава богу. А у вас как, херра?
   - И у нас, слава богу, херра.
   - А давно ли у вас, херра, "ноитутта" пропала?
   - Да уж час без колдовства сидим, одни убытки, я вам скажу, херра. Все заклинания простыли, вся волшба расплелась. Какому херра теперь это надо!
   - Вот и я непонятно для какого херра коржей наворожил. Эх, пекли ведь раньше без всякого колдовства, просто, по старинке...
   - А всё, я вам скажу, херра, прогресс этот, будь он неладен: "Ноитутта в каждый дом", "хочешь уюта, подключай ноитутта", "таикавойма херры достойна"... А где же на каждого херру колдовской силы напасёшься? Старая-то ведьма совсем выдохлась.
   - Так ещё в позапрошлом году должны были поменять на свежую, молодую? Помниться, дружину на юг собирали, "5G-тутта" обещали...
   - А вы, херра, разве не слышали? Добыли ту ведьму-южанку, а подключить так и не смогли, только воинов зря потеряли. Какой там 5G! На одних ведь знахарях тянут, скоро и до гадалок доберутся.
   "Хм, - вдруг подумал мастер Пылко, - что-то вчера тёща слишком пристально рассматривала пятна на скатерти...", но вслух сказал другое: - Что же главный-то, таикури Черномор?
   - Ох, не до нас ему видать, херра... - начал было мастер Стукко, и только это произнёс, как в чёрное небо над городом выплеснулось радужно сияющее полотно:
   "Найсет йа херрат, сохраняйте спокойствие! Подача волшебной силы в ближайшее время будет восстановлена. Бригады уже в пути. Приносим извинения за неудобства"
   - Ну, вот видите, херра, - обрадовался оптимист Пылко, - наш самый габилитованый из таикури помнит о своих гражданах и всё восстановит в ближайшее время.
   - Осталось спросить, херра, когда это ближайшее время наступит, - не стал торопиться реалист Стукко.
   - Да-да, хорошо бы спросить какого-нибудь херру? - принял его сарказм за чистую монету Пылко.
   - Хорошо бы, херра, - согласился сосед. - Только ведь кого спрашивать - темень кругом, ни херры не видать!
   - Э! - раздался откуда-то из темноты обиженный голос. - Что значит "ни херры"?! А я тогда кто?!
   "А херра тебя знает", - успели подумать мастера-соседи, но только собрались спросить, какого там херра собственно, как в конце переулка что-то сверкнуло, грохнуло и грозный голос скомандовал:
   - Эй, херра! Нахерра дохерра нахеррачил?! Расхеррачивай к херрам!
   Грохот со вспышками возобновились, густо перемежаясь уважительными формами разной степени превосходства.
   "Бригада", - понял мастер Пылко.
   "Ремонтники", - оценил мастер Стукко.
   "Мастера!" - благоговейно отметили оба и принялись, от греха подальше, закрывать ставни.
  
   А в чёрном чёрном подвале чёрного Чёрного замка чёрный колдун Черномор лаялся самыми чёрными словами.
   - Провтыкайнен, морда ингерманландская, ты что опять воткнул?!! - орал он, нависая над подчинённым.
   - Не могу знать, милс херра! - таращился тот в ответ уставным взглядом.
   - Не могу знать?!! Да я тебя сейчас самого туда воткну!!!
   - Никак нет, милс херра! - невинно захлопал белесыми ресницами помощник.
   - Это почему? - слегка опешил от такой наглости колдун.
   - Штепсель не тот, милс херра! - с готовностью отрапортовал Провтыкайнен. - В прошлый раз проверяли.
   - Да я!.. Да тебя!.. Да я тебя сейчас самого в штепсель... - взбеленился Черномор, и быть бы тому жабой, несмотря на падение мощности, но тут открылась дверь и вбежал, запыхавшись, старший мастер Сутралайнен.
   - Подстанцию выбило, милс херра! - с порога доложил он. - Вся линия накрылась!
   - Так, - сразу посерьёзнел чародей и деловито поинтересовался: - Кто у тебя на участке?
   - Налакайнинен и Изгорлалайнен, милс херра!
   - Справятся?
   - Мастера-а, милс херра!
   - Ох уж эти твои мастера... Пошли ещё кого-нибудь.
   - Хорошо бы, милс херра, но остались только Криворуккунен и Херраваттонен.
   - Да пребудет со мной Ноитутта, с кем приходится работать... Ладно, держи в курсе! - отпустил он старшего мастера и опять обернулся к помощнику.
   - Как у нас с резервами?
   - Да какие резервы, милс херра! Саами без колдовства и сами, карела вся погорела, осталась чудь, да и то совсем чуть-чуть.
   - Ты мне тут калевалу не разводи! Должны быть ещё где-то. Знаю я их, небось, прячутся по лесам и болотам.
   - Может и прячутся, милс херра, да как же мы их из тех болот добудем?
   - Вот что, бери этого... как его... Лаппо?
   - Хаппунена?
   - Его! И пусть со своими ворюгами...
   - ...Варягами, милс херра.
   - Да какая разница! Главное, чтоб к завтрему добыл мне хоть колдуна, хоть ведьму, хоть чёрта лысого...
   - ..."чёрта лысого", - тщательно записал приказ помощник, но на всякий случай уточнил: - Обязательно лысого, милс херра?
   - ВОН!!!
   Оставшись один, Черномор ещё некоторое время стоял, успокаиваясь, а после решительным шагом подошёл к занавеси, перегородившей помещение, и зло отдёрнул ткань. На той стороне было, не в пример, светлее. Над полом там парил прозрачный, исходящий тёплым светом гроб, а в нём лежала девушка. Её глаза были закрыты, а лицо, обрамлённое золотом волос, на редкость спокойно, что уже полтора года выводило Черномора из себя. С минуту он всматривался, будто выискивая хоть какие-то изменения, но всё оставалось по-прежнему и колдун задёрнул штору обратно, озабоченно бормоча под нос: "Работать, работать, работать...".
   А потому не заметил, как дрогнули губы девушки, будто в грустной улыбке, и резче обозначилась упрямая складка у рта.

_____

  
   Ну ладно, в поле не скучали, на то оно и поле... Но в лесах дремучих на берегу моря сивого сурового "веселились" так, что дым коромыслом! Плач и вой горькие плескались над деревенькой, перемежаясь глухим рыком, будто, стая волков несытых ворвалась в загон овечий.
   - Во голосят! - прислушалась одна голова змеева, с интересом выглядывая над пологом тумана, покрывшим опушку леса. - Прямо, рекламная компания.
   - Ага, ярмарка у них! - глянула туда же другая голова.
   - Вон и товар повезли, - задумчиво присоединилась к ним третья, наблюдая, как из деревеньки вышел обоз, окружённый важно шагающими воинами. На телегах там сидели очень грустные люди, а за ними бежали, стеная, спотыкаясь и падая, вся толпа народу.
   - Шухер, облава! - испугалась первая голова.
   - Проверка паспортного режима... - присмотрелась вторая.
   А третья с серьёзным видом принялась объяснять, что мол, не облава и не проверка режима, а есть это операция "чистые руки"!
   - Ежели не помыл, загребут тебя и помоют прямо в твоём же присутствии, вот!
   - Однако, круто у них... за чистоту борются! - оценили две другие головы.
   Но пока они так разглагольствовали, богатырь ничего говорить не стал, выхватил оба свои клинка и сжал коленями бока конские. Тот сорвался с места в карьер, а вослед им из-под туч нависающих боевым рогом протрубило соколиное "Кха! Кха! Кха-и-и-йа-а!"...
   Вот обрадовались-то стражнички, когда из тумана, как буря нежданная, налетел на них какой-то гопник, на всю голову двинутый, и давай с двух рук гнобить, как мотовило злаки, да ещё конём притаптывать - только хруст стоял и хряки с ойками. Даже пленники - нет чтоб бежать спасаться, пока все заняты - только рты раззявили на явление. И зря, потому что стражники, хоть и притоптанные, в конце концов опомнились и решили дать отпор беспредельщику. Но только с силами собралися, глядят, следом из того же тумана летит не туча чёрная - змей триглавый, огнём дышащий. Подлетел и завис над полем боя, ухмыляясь и будто спрашивая: "По шашлычку или сами свалите?"
   "Ка-анешна, сами!" - согласились стражники и рванули по пенькам и кочкам наперегонки с конями, опрокидывая телеги с казённым имуществом пополам с пленниками. Богатырь им в том не препятствовал, только отстающих и ленящихся сокол подогнал, настучав по голове для бодрости. А когда пространство очистилось, вернулся богатырь к местному населению, так и смотревшему на всё это с отвисшей челюстью. Рядом змей приземлился, с интересом приглядываясь.
   - Так и будем стоять, родимые? - ехидно прищурилась одна его голова.
   - Нет, чтобы в дом пригласить или спасибо сказать для приличия? - поворчала другая.
   - А то ведь, не накормите гостей, так они сами быстренько найдут, что сожрать из готового, - намекнула третья, плотоядно оглядываясь.
   - Фе-едя... - укоризненно покачал головой богатырь.
   - Ладно-ладно, шучу, - хмыкнул змей. - Но смотри, кощеюшко, до вечера не очухаются, я за себя...
   ...И тут селяне очухались.
   "А-А-А!!!" - взвыли они дружно и сорвались по тем же кочкам не хуже стражников. Даже пленники, что на земле валялися, и то ускакали - прямо связанные! Товарищи только взглядами их проводили удивлёнными. Богатырь подождал немного и посмотрел на змея осуждающе.
   - Ну вот, напугал... А зачем?
   - Кто ж знал, что они такие пугливые? - смутилась одна голова.
   - Ага, травма у них детская... по башке деревянной игрушкою, - скривилась другая.
   - Жрать захотят, вернутся! - легкомысленно отмахнулась третья. - Добро-то ихнее всё при нас осталось.
  
   И опять запылал костёр, в кои-то веки настоящими дровами растопленный - не абы какими, берёзовыми! На заботливо подгорнутых угольях аппетитно шкварчали ломти медвежатины, добытые из мешков с конфискатом. А у огня сидели герои наши, от мошкары лапником отмахивались и беседу вели о вечных ценностях, потому как пожрать - оно вечно хочется.
   - Ну, мо-ожно?.. Ну, хоть кусо-очек?.. Ну, ма-аленький?.. - канючил змей всеми тремя головами, на угощение уставившись, и слюною истекал от нетерпения.
   - Сиди, - отрезал богатырь, вороша угли, а сокол на плече его кхакнул презрительно, мол, вот ещё герой выискался.
   - Да-а-а?.. - протянул змей обиженно. - Вы-то - вот такие... а я - ВО-ОН какой! Мне кушенькать надобно.
   - А лося по дороге кто схарчил? - напомнил кощей, строго глянувши в глаза товарищу.
   - Так, это когда было?! - возмутился тот.
   - Так вчера! - укорил витязь. - А вы же, змеи, как нажрётесь, неделю должны поститься.
   - Мы, змеи, как нажрёмся, только и мечтаем, что ещё сожрать... - недовольно буркнула голова вечно голодная.
   - Или мне тут на одном горохе летать прикажете? - раздражённо добавила другая - всем недовольная.
   - Хотя... на горохе оно даже сподручнее будет, с ускореньицем, - прикинула голова наиболее практичная.
   Богатырь только понимающе хмыкнул и опять к огню отвернулся, но змею рацпредложение понравилось и со всех голов новаторские идеи посыпались.
   - Это же, как дам "по газам" - никакой враг не догонит!
   - А догонит, ему же хуже - враз задохнется!
   - Стреловидность-то крыльев менять придётся... и обтекаемость...
   - Ха, ежели горох бурячком залудить - ещё кому будет "обтекаемость"!
   - Хи-хи, типа, форсаж с прострацией...
   - ФЕ-ЕДЯ! - не выдержал товарищ. - Не при еде-то!
   - А что?! - возмутился змей всеми головами. - Пожлобились на мясе, так буду я теперь Змей Горохович! Летать буду не со свистом, а с грохотом, и огнём не с того места палить - врагам на удивление. Вот!
   Кощей только головой покрутил, впечатлённый "картиною", но оказалось, не одному ему понравилось. Из-за кучи хвороста, на растопку приготовленного, послышалась возня и сдержанное хрюканье, будто там поросят завёлся выводок. Товарищи переглянулись.
   - Кроты? - предположил змей.
   - За-айцы, - поправил кощей и потыкал прутиком мясо. - Поспела медвежатинка. В сам раз - на угощение.
   - Зайцам?.. - скептически покривился змей.
   - Ну, не кротам же? - пожал плечами богатырь.
   - Слушайте, зайцы! - обратился змей к хворосту, округлив умоляюще все три пары глаз. - Хватит прятаться, выходите уже, к огню присаживайтесь, угощайтесь на здоровье. А то Горыньша у нас богатырь правильный - сам не ест и другим не даёт. А я ведь долго не выдержу, набью брюхо горохом с фасолею - вам же хуже будет, да и всей окрестности. Испорчу нафиг всю экологию!
   "Зайцы" притихли, испугавшись видно волшебного слова "экология", но кощей куски мяса попереворачивал, и такой вокруг запах разнёсся, что у змея опять слюнки закапали от жадности. Тогда зашевелился хворост и вышли, отчаянно робея, трое ребят мал мала меньше. Лохматые, чумазые, в рубашонки не по размеру одетые - вышли и стали, глазами хлопая.
   - З-здрасьте, - поздоровался змей вежливо, стараясь зубами не отсвечивать.
   - Голодные, небось? - приглашающе похлопал кощей рядом с собой по брёвнышку.
   Тогда только ребятня отмерла, заоглядывалась и принялась толкаться и перешёптываться.
   - Нам не себе, домой бы взять, - подал, наконец, голос старшенький и пояснил по-взрослому рассудительно: - Мамка там осталась с сестрёнками.
   - Дядя Змей, - пискнул самый маленький, таращась снизу вверх с опаскою, - а ты нас есть не будешь?
   - У-у-у, как всё запущено! - схватился тот за все головы.
   - Сами поешьте, - прогудел богатырь, нахмурившись. - А другим скажете, нам чужого добра не надобно.
   И глядя, как радостно бросилась ребятня за обе щёки наворачивать, подытожил змей с прозорливой обречённостью:
   - Да-а-а, капец будет вашей экологии...

_____

  
   А потом была избушка местная, хоть курная да тёплая, стол с, каким ни есть, угощением и вопрос, что терзал душу богатырскую:
   - Что ж не боролись-то, допустили как?
   На дворе туман утренний сменился дневной продроглой моросью, будто намекая, чтоб сидеть по домам безвылазно. Хотя и в мороси нашлось кое-кому развлечение. Там детвора местная припахала змея работать горкою, и визги с воплями неслись оттуда оглашенные.
   - Так некому бороться, Горыньша! - сокрушался в ответ дедок дряхленький. - Раньше-то у нас в каждой округе свой тиедяд-колдун был. Добрый, не добрый, но управлялся, как халдиа рачительный - честь по чести и по совести. Не позволял ни человеку, ни зверю лесному и морскому кривды делать. Даже стадо при нём паслось безбоязненно. Бывало, отобьётся скотина, в лесу потеряется - колдун вернёт, где бы ни была. Их и выбирали так - кто соберёт стадо разбежавшееся, тот и будет тиедяд, из того и халдиа-хозяин знатный получится. Потому как зверь завсегда чует в человеке человечное.
   Дед замолчал, взором затуманенным обратившись в прошлое. Богатырь не мешал, над жбаном с местным пойлом зависнувши. А пойло-то было убойное, на древесных стружках по старинному саамскому рецепту настоянное, за что в просторечьи саамогонкой и прозывалось. От одного бочёночка половина деревни бы на ногах не стояла, а вторая половина лежмя-лежала и не приподымалася. Только богатырь всё прихлёбывал, прихлёбывал и не морщился, так что хозяин даже беспокоится начал, то ли вообще налили.
   - А теперь-от один я такой остался, тиедяд сильно могучий, - грустно подытожил дед, на мощи свои старческие намекая. - Не стало у нас халдиа, всех извёл Черноморка проклятый.
   - Опять Черномор... - нахмурился богатырь и в сердцах отхлебнул из жбана чуток лишнего - этак половину посудины, причём большую. У деда Койву аж глаза на лоб полезли от такого подвига, а богатырь ничего, только зажевал мясцом вяленым.
   - А ведь когда-то был он тиедяд-заклинатель славный - суури тиедяд! - продолжил о своём дедок, очухавшись от потрясения. - И не Черномор звался, а Беломор.
   - Как так, Беломор? - удивился витязь и одним махом допил недопитое, будто даже не заметивши. - Море-то ваше северное, "чёрное"?
   - Так это с какой стороны взглянуть! - ответил дед, нюхая на всякий случай свою порцию саамогоночки, а убедившись в заявленной "убойности", пожал плечами и продолжил пояснения: - От нас-то наше море белее скатерти новой, а с иных земель смотреть - чужое да чёрное. Как побывал Беломор у брата своего Балтимора, так Черномором в наши края и вернулся. И "прогрыззу" какую-то с собой привёз заморскую. А прогрызза-то оказалась прожорлива! Не иначе, чудище о головах двенадцати. Такого прокормить, легче убить. Пришёл тогда Черноморка просить у лесных хозяев будто помощи, мол, для вашего же блага стараюсь. Пошли с ним хозяева, благими речами соблазнившись, да не вернулись что-то. Вдругорядь пришёл Черноморка к волхвам нашим с обещаниями, мол, что сейчас дадите, вдвое возвратит со щедростью. Поверили многие и также, будто в воду канули. А на третий раз пришёл - не просил уж и не спрашивал - силой забрал, кто ещё остался.
   - Видать не хватило, коль опять явился с разорением, - отметил богатырь.
   - Прогрызза-то его ненасытная, пока нас всех не сожрёт, не успокоится.
   - И тогда не успокоится, - буркнул кощей, о своём задумавшись, а рядом старичок взгрустнул с пониманием.
   В это время снаружи раздались приветственные возгласы, а после зазвучала песенка, задорным голосом выводимая:
   "Между небом и землёй поросёнок вился
   И нечайно он хвостом к небу прицепился.
   Ай-ой, ай-ой, Матти и Ховатта,
   Из деревни Лоухи весёлые ребята"...
   Богатырь вопросительно глянул на деда и неожиданно застал того ухмыляющимся в бороду. "Патьвашка это, - объяснил он. - Парень хороший, но шалопай редкостный". Меж тем, со двора продолжала литься весёлая шалопайская песенка.
   "Ехала деревня мимо мужика,
   Вдруг из-под собаки лают ворота.
   Ай-ой, ай-ой, Матти и Ховатта,
   Из деревни Лоухи весёлые ребята"...
   Дедок бросил слушать глупости и засобирался из-за стола, на ходу договаривая: "Одна польза от балбеса этого - стадо пасти. И то ведь, уведёт вечно к хийси на кулички, так пока сам не вернётся, с собаками не сыщешь. Ругали его за то, ругали... ан вот - пригодилось-таки!"...
   "Выскочила палка с бабою в руке
   И давай дубасить коня на мужике.
   Ай-ой, ай-ой, Матти и Ховатта,
   Из деревни Лоухи весёлые ребята"...*
   *[Надо сказать, что многие Патьвашкины песенки и прибаутки пошли в народ, как эти, например, осели в детском фольклоре]
   Кощей тоже поднялся и направился вслед за хозяином, и сокол с ним, пристроившись на плече богатырском. Снаружи будто посветлело даже. Селяне, радостно гомоня, разбирали по дворам домашних кормильцев. Те блеяли, мекали, мычали, давая понять, что на лугу хорошо, а дома лучше. Все были рады. Ещё бы! Потерять нажитое для селянина - лучше сдохнуть. А тут - и сами живы, и скотина цела. А дальше? А дальше как-то оно будет...
   - Здравствуй, дедушка Койву! - приветствовал старика из-за плетня белобрысый паренёк.
   - Здорово и тебе, Патьвашка, - отвечал тот. - Как сам, как скотина? Хийси не беспокоил?
   - А я с ним договорился! - легкомысленно отмахнулся паренёк. - А у вас, гляжу, гости?
   - О! То такие гости, что всем гостям гости - Шанкари-богатырь Горыня со товарищи! Пока ты невесть где шлялся, на нас тут Черноморковы варяги наехали, а после на них самих Горыньша наехал. И уж так наехал, что переехал начисто.
   - Да ладно... - застеснялся кощей.
   - Ишь ты, подишь ты! Да у вас тут цельная битва была?! - впечатлился Патьвашка и воззрился как бы с претензией. - Шо ж мне не сказали?!
   - Тебе-то куда? - усомнился старик в целесообразности такой помощи.
   - Да как же!.. Я ж без драки, как хвост без собаки! С одного маху пятерых клопов побиваху!
   - Ну-ну... - хмыкнул дедок, не иначе как по поводу клопов, но парня это не смутило.
   - Не веришь? - обиделся он. - Да только вчера медведя ходил добывать!
   - И где ж медведь? - хитро прищурился старик.
   - Так не догнал.
   - А чё ж так?
   - Да как же я его догоню, коли впереди бежал?
   - От, сорока-балаболка, - покачал головой дед Койву под хохот зрителей, да и самого "героя". - Один ветер в голове...
   В это время в калитку, весьма символическую, просунулась наглая рыжая морда и поддела носом щеколду, а после внутрь деловито ввалились две козы, заранее обшаривая глазами дедово хозяйство на предмет схарчить чего из неубранного. Старик бросился наперехват, но пока доковылял, в их зубах уже оказался какой-то старый лапоть и вывешенная на просушку рубашка. В короткой схватке рубаха была спасена, зато лапоть так и канул в козий желудок безвозвратно. Козы возмущённо мемекали, дед ругался последними словами, Патьвашка с набежавшими зрителями ухохатывался, глядя на дедовы мучения. И тут...
   - Что за веселье? - дохнуло пареньку в ухо нечеловеческим голосом.
   - Фе-едя, не пугай людей, - укорил богатырь товарища, но было поздно.
   Люди шарахнулись, а дедовы козы возомнили себя курами и в мгновение ока оказались на крыше избушки. Сам же старик ничего, стойко выдержал, привык видать. Зато у Патьвашки с непривычки чуть веснушки с носа не осыпались, когда, обернувшись, глянул змею в глаза прямёхонько.
   - Ты кто, существо трясущееся? - прищурилась на него первая голова, отодвигаясь с опаской.
   - Па... ва... - заело того конкретно.
   - А глаза-то до-обрые, - поделилась наблюдением вторая голова, присоединяясь к родственнице.
   - И железная воля присутствует, - проговорила третья, продолжая в упор парнишку разглядывать. - Другие бы давно обмочились, а этот не отпускает, держится.
   При последнем замечании дед Койву застыдился, будто вспомнив что-то, и поторопился с объяснениями:
   - Пастух это наш, Патьвашка.
   - Змей, - скромно представился змей. - Лучший друг и первый соратник славного богатыря Горыни.
   - Хи-хи, Змей Горохович... - вспомнил кто-то из недалеко шарахнувшихся.
   - Почему "Горохович"? - вдруг очнулся пастушок.
   - А потому что на горохе... - начал было доброхот, но Патьвашка его не слушал.
   - Раз Горыне-богатырю друг и соратник, - задумчиво вознёс он очи горе, будто в облаках вычитывая, - то и должен быть "Горыныч". Змей Горыныч!
   - Гляди ж ты! - оценила первая голова змеева.
   - Концептуальненько, - согласилась вторая.
   - Горыныч - это звучит гордо! - решительно постановила третья, а сокол восторженно захлопал крыльями, изображая бурные аплодисменты, переходящие в овации.
   Селяне, что уже успели вернуться к представлению, принялись из уст в уста прозвище перекатывать, смущая богатыря вниманием. Дед же Койву головой качал и вещал народу с важностью:
   - От ведь пустозвон, но как припечатает!..
   Тут его и всеобщее внимание привлёк хруст подозрительный. Оказалось, козы дедовы сидеть на верхотуре соскучились и принялись закусывать дранкою, которой избушка была крыта. И была тут народу потеха, как сгонял дед с крыши агрессоров. Даже про чудище забыли трёхголовое, что обок них ухохатывалось во все головы. Хотя, забыть-то забыли, но запомнили! Потому что слово сказанное, как сто рублей выпавшие - кто собрал, не доищешься. Так и пошло гулять в народе нежданное прозвище, обрастая головами и подробностями.

_____

  
   "Есть на севере гора,
   На горе той мостик,
   А на мостике коза,
   У козы той хвостик"... - разгоняла тишину вековечного леса весёлая пастушья песенка, но разогнать тоску и уныние не могла. И не в том дело, что погода стояла сырая и мерзкая, а в том, что звучала эта песенка (и другая, ей подобная, и третья, и четвёртая...) уже шестой час.
   "Вот упала та гора,
   Поломался мостик,
   Провалилася коза,
   Оторвался хвостик"...
   - Недалеко... только горку перейти... - ворчал на ходу дед Койву, уже не опираясь на клюку, а "подгребая" ею, как веслом. - Хийси меня дёрнул этого балабола послушать.
   - Так чего ж... - буркнул богатырь, в который раз намекая на место в седле.
   - Да где уж!.. - в который раз отмёл дед его намёки. - Чтобы я - да на эту страсть?! А упаду, не ровён час? Нет, на своих-то ногах и помирать вернее будет.
   "Подыму я ту гору
   И построю мостик,
   Отыщу я ту козу
   И пришью ей хвостик".
   В виду нелётной погоды и паскудного настроения, даже сокол сидел на плече богатырском, нахохлившись. Один Патьвашка был доволен дорогою - и самой дорогой, и ролью провожатого в столь важном деле. А то ведь натешился народ счастливым избавлением, да всё же задумался - а что дальше? Витязь-то уйдёт, а стражники-то вернутся! И дань возьмут, для Черномора назначенную, и от себя добавят на орехи за сопротивление властям. Вот и порешили идти на могилу древнего халдиа, спросить у того совета-благословения. Изловили рыбину в качестве подношения, снарядили ею деда Койву в качестве чародея здравствующего, прослезились сочувственно, провожая в дорогу дальнюю... и вдруг поняли, что дороги-то никто не знает! Слышали только, что осталась где-то могила, силой духа чародейского проникнутая. Мол, посох там стоит волшебный, в муравейник вросший по маковку, а вокруг лишь тропы звериные, ибо только звери помнят ещё своего халдиа-хозяина. Спрятано то место от глаз людских в глубине самой дикой чащи, и нет туда ходу ни конному, ни пешему, ни даже Хийси-лешему... Вот так судили-рядили, плодя страхи и трудности, а пастушок возьми и ляпни: "Так чего ж, я проведу". Посмотрели, конечно, на него с сомнением, да делать нечего, согласились... О чём сейчас не один раз уж успели пожалеть. Хорошо, хоть змея оставили охранять селенье, а то бы не вынести им трёхголового брюзжания.
   - Ох, когда же это кончится? - подал голос дед Койву, намекая на пастушковы таланты.
   - Да уже недалеко, дедушка, - жизнерадостно сообщил тот, намёки на таланты в упор игнорируя.
   - Недалеко ещё утром было! А теперь как?
   - А теперь совсем близко, - заверил паренёк, но огляделся, почёсывая затылок, и добавил: - Ежели не заплутал, конечно... Но ты, дедушка, не волнуйся, как-нибудь дойдём... наверное... Зато я тут, по ходу, песню про Собачку сочинил! Хотите, спою?
   И не дожидаясь согласия, двинулся вперёд, с энтузиазмом делясь результатами творчества:
   "Укусила мушка собачку
   За больное место, за... носик.
   А собачка начал плакать,
   Потому что больно ей... нюхать.
   Как же тебе, мушка, не стыдно"...
   - Чтоб тебя хийси побрал! - взвился дед и заковылял следом в надежде догнать шутника и перетянуть палкою. - Весь день вкруг горы водит, так ещё и заблудился?!.. Ах ты ж пустобрёх негодящийся! Ах ты ж лоботряс неумный! Ах ты ж...
   - О, кажись пришли!.. - словно удивляясь, перебил поток дедова гнева пастушок и остановился, глядя куда-то вперёд себя.
   Враз замолкнув, старик поспешил к нему присоединиться, а следом и богатырь меж ними конём протиснулся. И все замерли, оглядывая цель своих мучений.
  
   Муравейник был и вправду огромный - в полтора-два человеческих роста. Старая ольха, им облепленная, стояла, будто убранная в роскошную юбку женщина. Жизнь в том муравьином царстве кипела, как в торговых рядах на ярмарку, но среди следопытов возникли некоторые сомнения.
   - Что-то не видать посоха, - проговорил старик, издалека близоруко приглядываясь.
   - Зато зверьё лесное вокруг так и крутиться, - отметил богатырь, обозревая окрестности, а конь богатырский топнул копытом, раздувая чуткие ноздри и тревожно всхрапывая.
   - Есть, есть там посох!.. Наверное... - заверил Патьвашка. - Потому как другого такого муравейника на сто вёрст не сыщешь.
   - И другого такого дурня, что нас сюда завёл, - буркнул старик. - Эх, была, не была! - решился он и вытянул из сумы заплечной приготовленную для подношения рыбину.
   Попав в муравейник, рыба полежала некоторое время, а после стала медленно погружаться и, в конце концов, совсем исчезла в трухе и муравьином мельтешении. Дед удовлетворённо кивнул, набрался важности и возвестил куда-то в ольховую крону:
   - Здрав будь, Лесной Хозяин, суури халдиа! Кланяется тебе Койву, тиедяд-старейшина Тойвалахтинский. Мой гостинец прими и заботу мою возьми. Заедает нас Черноморка проклятый, сил нет. Скажи, как защититься от колдовства чёрного, посоветуй, как дальше жить?
   Все замерли, ожидая неизвестно чего - то ли гласа небесного, то ли лично халдиа явления, - однако того что случилось не ждали точно.
   - Глядите! - заставил всех вздрогнуть Патьвашкин вскрик.
   - А?.. Где?.. - засуетился дед, но обнаружил, что пастушок с ошарашенным видом указывает куда-то под ноги, опустил взгляд и тоже обмер.
   В основании муравейника, где собранная его хозяевами лесная труха плавно переходила в ещё несобранную, блестел чешуёй рыбий бок, на глазах выпирая из строительного мусора. И вот уже вся рыбина, целая и невредимая, лежит под ногами просителей, словно намекая - забирайте дары свои убогие и идите себе подобру-поздорову, пока можете.
   - Протухла, что ли? - почесал затылок пастушок, а богатырь нахмурился.
   Старик оторопело поднял рыбу за хвост, покрутил, понюхал, убедился в свежести и попробовал заново.
   - Не гневись, Лесной Хозяин, - выдал он уже гораздо вежливей. - Да только не к кому идти нам более. Сделай милость, прими гостинец наш, защити народ свой от супостата проклятого.
   Рыбина утонула в муравейнике, а через некоторое время опять вынырнула у его основания.
   - Видно, уже откушавши, - сделал вывод Патьвашка. - Придётся ждать до ужина.
   Но дед Койву не был столь оптимистичен.
   - Не принимает нас всё же халдиа, гневается. Видать, не простит никак, что землю его прозевали, супостату отдали. Провинились мы перед ним немеряно, рыбкою теперь не откупишься. Да и ввалились толпой на его вотчину, как вахлаки какие. А ну, ты, Горыньша, и ты, Патьвашка - скройтесь за деревьями. Сам говорить с хозяином буду. Меня-то уж он должен послушать...
   - Д'д'дедушка-а, а не получится скрыться-то, - раздалось за спиной старика.
   Тот раздражённо обернулся, чтобы приструнить охальника, мешающего священному таинству, да так и врос в землю, испуганно шаря глазами по окружающему лесу. А там, будто темнее стало от теней шарахающихся, и всюду шорохи, порыкивание, поскрёбывание. И глаза, глаза, глаза из глубины...
   - Тыц-Кирдыц! - невольно вырвалось у деда Койву запретное имя бога смерти.
   - Ага, и белый пушистый зверёк с ним, - помянул его вестника Патьвашка.
   - Неладно, - только и сказал своё богатырь, выхватывая меч, а сокол на его плече навострил крылья, готовясь сорваться в стремительном броске.
   Навстречу им рявкнула медвежьим рыком лесная чаща, и быть бы большой мокруте, но тут Патьвашка отчудил такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Потому что, кто бы мог представить, что никчемный пастушок вдруг выскочит вперёд заслуженного воина и станет между ним и зверьём лесным, не заботясь, быть ли затоптанным копытами или разорванным когтями и клыками.
   - Стойте!!! Не надо!!!
   - Йетить... - буркнул богатырь такое, что подросткам знать не положено, и натянул повод.
   - Кха! - ругнулся на своём сокол, складывая крылья.
   В лесу тоже слегка ошалели от такой наглости, но парнишке всё было ни по чём.
   - Не сердись Лесной Хозяин, суури халдиа! - обратился он к муравейнику и - бымц! - земной поклон, едва не челом об корни под ногами. - Не сердись и ты, Горыньша-богатырь, а меч побереги для врагов всамделишних, - повернулся он к кощею и - бымц! - опять поклон, будто копыта богатырскому коню целовать вознамерился. - И вы, жители лесные, - поворотился он к деревьям. - Ты бурый Контие - заветные чащобы ведающий (бымц, куда-то в окрестности!) и ты серый Хукка - брат-охотник (бымц, туда же!), и вы звери и птицы, вольно живущие (бымц! бымц! бымц!)... Знаю, непрошенно явились мы. Но посудите сами, что же делать нам, сиротам убогим, коли тиедяд наш, защитник единственный, едва ноги волочит от старости? Где взять нового - молодого сильного, - чтобы защитил землю нашу от чёрной силы Черноморковой? Вам челом бью, вас спрашиваю - помогите, если можете!
   Когда отзвенел его голос, тишина на поляне воцарилась просто нереальная. Молчала чаща, будто вымерла, молчал старик, виновато понурившись, хмуро молчал богатырь, о своём думая, и всё так же безмолвно возвышался муравейник загадочный... И вдруг...
   - Э, да там есть что-то! - вывел всех из оцепенения Патьвашкин возглас.
   - Где? - подскочил старик, будто шилом уколотый.
   - Вон, блестит на маковке, - парнишка весьма непочтительно ткнул пальцем в муравейник.
   А творилось на нём и вправду необычайное. Словно закипела вдруг вершина его, шевелясь и расползаясь в стороны, и выглянул краешек чего-то гладкого, а после и голова как бы птичья обозначилась, а ещё погодя...
   - Так вот же он, посох! - обрадовался Патьвашка. - Ух ты, настоящий! Не зря люди сказывали... Дедушка, а что - это халдиа нам знак подал? А какой? - уставился он на старика с восторженной почтительность.
   Дед Койву, до того лишь моргавший во все глаза на явление, очнулся, огляделся растерянно, будто искал другого советчика по делам волшебным, никого кроме себя не обнаружил и вздохнул тяжко.
   - Дык, кто же их, волхвов могучих, знает... Может, благословением наградил, может к хийси послал. Вот сядем сейчас, поворожим-погадаем: кости раскинем, рыбку выпотрошим, мох подымем, а то, может, и муравьиная дорожка что подскажет. Думать надо, однако!
   - Да что тут думать!.. - вдруг рыкнул богатырь и двинул коня на муравейник.
   И не успели представители местной общественности оглянуться, как выдернут был могучей рукой священный посох из столетнего мусора и предъявлен этой самой общественности на обозрение.
   - На! Теперь ты будешь халдей тутошний, - наклонясь с седла, сунул богатырь Патьвашке в руки символ колдовского могущества.
   - Я?!! - очень удивился паренёк, с ужасом глядя на резную палку в своих руках.
   - Он?!! - вообще обиделся дед Койву. - Этот оболдуй?! Этот...
   - ...пустобрёх, скоморох, балбес, лентяй, шалопай... - с готовностью подсказал пастух рекомендации односельчан.
   Но пока паренёк отбрехивался, сокол с нетерпеливым "кха!" сорвался с плеча богатырского, сделал круг над головам, привлекая внимание, и неожиданно опустился на плечо Патьвашкино. Того от тяжести повело всторону, но парнишка устоял, облокотившись о посох, а после поглядел на птицу искоса и, беззаботно улыбнувшись, погладил пёстрое горлышко.
   - Хоро-ошая птичка... хорошая... А чё это вы на меня так смотрите?
   Ну, сказать по правде, причины на то были разные. Богатырь смотрел, впервые видя на чужом плече своего боевого товарища. Старик вытаращился в обалдении, ибо вдруг дошёл до него знак халдиевский. Из лесу нерешительно присматривались по причине звериной осторожности. А на посохе резная птица очи вылупила, мол, кому вы меня в руки отдали, изверги. Но каковы бы ни были опасения, одна и та же мысль посетила головы - что смотрится пастушок Патьвашка с колдовским посохом, как на картину малёванный.
   - Да как же я буду-то?.. - всё ж одолела паренька скромность врождённая.
   - Чего уж, научим, - вздохнул дед Койву, вроде даже с облегчением.
   - А не сдюжаю?!
   - Подсобим! - прогудел богатырь убедительно.
   - А если... А вдруг...
   - НАСТАВИМ, - раздался вдруг чей-то голос, будто лесное эхо гулкое.
   И только оно отзвучало, как сейчас же волчьим воем - тягучим, заливистым - отозвалась чаща окружающая, и покатилось всё далее и далее, будто песней торжествующей, объявляя на все окрестности, что есть теперь в округе Лесной Хозяин. А заодно намекая халдиа новоиспеченному, что ежели он даже в чём сомневается, то пусть знает, что судьба это его, и вообще - куда он теперь с подводной лодки денется.
   Герои наши только стояли и слушали, как лесное зверьё изгаляется, пока оно потихонечку не успокоилось и не разбрелось, делами своим заниматься ежедневными. А там уж и сами домой засобирались. Но только отошли чуточку, как дед Койву хлопнул себя ладошкой по лбу и обратно развернулся:
   - Рыба-то, рыба осталась!
   - Окстись, дедушка, нужна тебе та рыба несчастная? - пытался урезонить его Патьвашка, которому теперь кроме посоха вообще ничего не нужно было, но старик остался непреклонен:
   - Раз халдиа не принял, так нечего добру зря валяться. Вот заберу, и можно со спокойной душою... Э, а где рыба-то?! Неужто взял Хозяин?!
   Тут уж и богатырь с пастушком поворотились, заинтересовано оглядывая окрестности, но лишь кощей с высоты коня увидел, как мелькнул за деревьями рыжий хвост, и вывод сделал правильный:
   - Табань дед, нашёлся уж для твоей рыбины хозяин. Много их в лесу, хозяев-то...

_____

  
   И разнёсся тогда слух округою, будто явился издалека шанкари-богатырь невиданный, что Кощеем Бессмертным прозывается. Говорили, что росту он великанского - плечами горы раздвигает, шоломом облаков касается. Конь у того Кощея - сам Змей Горыныч, о трёх головах огнедышащих, хотя огнём палит почему-то из задницы (то ли аномалия на то генетическая, то ли от диеты гороховой). На плече богатыря сидит вещий сокол - изрекает народу пророчества (а кто не внемлет, может и клювом по башке настучать для просветления). А где ступит Кощей конём - станет озеро, где махнёт мечём - течёт речечка. И бегут от него Черноморовы прислужники, как от пожара лесного, не оглядываясь.
   А ещё меж собою перешёптывались, что когда проезжает сей богатырь селения - ни хлеб-соль не примет, ни задержится, а лишь молча взглянет в глаза - тяжёло, внимательно, - будто душу наружу вывернет. И не сидится после того взгляда народу по избам, не прячется, а идут люди в леса заповедные - древние посохи из муравейников и прочего мусора выкапывать. Принимают молодые волхвы те посохи, и кончается тут власть Черноморова, и вспоминает народ, что Беломорьем звалась эта земля исстари.
   А в это время конь богатырский всё также неутомимо вёрсты отмахивал, единственной головой на скаку потряхивая. Позади оставалась земля, словно от дурного сна просыпающаяся. Впереди стая волков рыскала, дорогу богатырю указывая. В облаках сокол на пару со змеем шнырили, ниоткуда огнём не паля и не изрекая пророчества. А навстречу им, бликами в озёрах играючи, поднималось всё выше зарево, будто новое Солнце всходящее. И лежал путь Горыни к тому свету рукотворному, где в кипящем волшебными огнями городе скрывал колдун Черномор его суженную.
  

* * *

  
   В поле не скучали, в лесах разбойничали... А в державе приличной, на честнОм дворе царском всё было чинно и добропорядочно, как и положено. Лишь злословили по закоулкам интриги подковёрные.
   ..."Ох, заботит меня государь наш, Светлан свет Улыбович. Что ж он, батюшка, земли казённые басурманам раздаёт на вотчины? Уж не околдован ли иноземцами лукавыми, уж не зарятся ли бесштанные на стол державный?"... - шелестело по углам озабоченно.
   "А сынки-то царские рады-радёшеньки за бугор свалить подальше, пока поспеет наследство отчее. Только, что ни говори, а нету у меня к таким наследникам доверия, коль чужими дворами будут прельщены да обласканы. И сами наберутся ереси, и немцев-басурман с собой притащут тучу хренову"... - доносилось из палат обеспокоенно.
   "Это ж надо, чтоб отдать единственную дочь за прощелыгу леворукого! Али в своей державе не сыскать уж достойнаго? Вот же сынок Одихмантьевский - и стАтью не обделён, и вотчинами. Чем не жених царевне? А там, глядишь, и государь из него получится справедливый, добродетельный, не чета балбесам-царевичам"... - долетало из садовой беседки негодующе.
   "Здравствуй витязь мой прекрасный! Что ты хмур, как день ненастный, опечалился чему... и стоишь - ни "бе", ни "му"?.. - прозвучало ни к селу и ни к городу под окном царевниной горницы.
   Надо же было такому стрястись, чтобы со столькими трудами спуститься по стене на верёвочке... но лишь только стать на землю, вздохнув с облегчением - а там жених забугорный на тебя глазами хлопает, мол, куда это моя невеста, аки тать в ночи, с мешком на плече намылилась? Вот и ляпнула царевна первое попавшееся. А что ещё говорить прикажете? Разве тем же мешком по голове приложить... по сложившейся, так сказать, традиции?
   И видимо, заметно оно стало - про традиции, - потому что Воттездраст поспешно отшатнулся и уже с безопасного расстояния изобразил особе царской крови надлежащее приветствие:
   - Э-э-э... Цешимсе служичь вашей милосьци...
   - В баню сходи, коли чешешься... - досадливо буркнула царевна, с сожалением оставив заманчивые мысли о членовредительстве.
   - Но ваше высочество!.. - попытался кавалер обидеться.
   - ЧТО?! - в сердцах грохнула она мешком оземь, ибо куда уж теперь бежать, коли попалася.
   Воттездраст тяжесть мешка оценил и социальную дистанцию сокращать поостерёгся. Однако и оставить нежданно свалившееся "счастье" тоже не торопился. Дворцовый кризис требовал безотлагательного вмешательства, и данный случай показался хитромудрому политику как нельзя более кстати. А то ведь местные дворяне - ребята ушлые, грохнут при попытке к бегству, не поморщатся. В посольстве на то уже и план измыслили, изощрённый в коварных тонкостях. Но едва боярин многоопытный глянул в глаза царевнины, сразу понял, что прахом пошла вся хитромудрая дипломатия. Ибо горело в них чувство - живое, мятежное, упорное в своих заблуждениях. А с такими дипломатия не работает, с чувствами по-людски надо обращаться, по-человечески. И так оно неловко ему стало, с непривычки-то, что почесал он макитру жестом простолюдинским и фразу изрёк малопонятную:
   - Вот же, трапляются в житти ружнэ трафункы... ктурэ и не снились нашим мудрецам.
   - Шо?.. - теперь уже и царевну переклинило.
   - Не бойся, децко милэ, не враг я тебе, - поспешил Воттездраст с объяснениями. - Но сама посуди, длуго ли так от цялэго войска царского пробегаешь?
   Царевна, как ни ерепенилась, но с грустью признала правоту боярина. Тот лишь покивал сочувственно.
   - Впрочем, хцял бы предложить вашей милосьци альтернативэ для нашего блага обоюдного. Но прежде, отпОведь проше, добже помысливши. Имеешь ли при дворе друга верного? Желательно из дружинников.
   - Друга верного? - задумалась Ненада и тоже затылок почесала, оставив этикет с политесами. - У меня навряд ли, а вот у кое-кого имеется. И как раз, из дружинников...
   А наутро весть разнеслась столицею, что царевна Ненада опять в бега подалася, притом, не смотря на усиленную охрану и наружное оцепление. Царица рвала и метала, царь изображал скорбь неизбывную, воевода устроил стражникам внеплановые строевые занятия. Народ же с дворнею только рукой махнул - эка невидаль!
   Зато посольство иноземное припёрлось в полном составе на аудиенцию и грамоту с собой притаранило ультимативную. И заявлялось в той грамоте крупным шрифтом готическим, что как же так, мол, безобразие, обещали царевну в жёны, так явите, мол! А в самом низу мелким почерком значилось - мол, хрен с нею, с тою царевною, но на обратную дорогу хоть выдайте, хоть четверть суммы, в приданое обещанной, а лучше - две четверти.
   А в это время в царской гриднице - боевого потенциала вместилище - по причине всеобщего залёта проходил урок, так сказать, математики...
   - Ну-ка ты, мордастенький, яблочко ты наше наливное, щекастое, - вопрошал старшина почти ласково, - назови нам любое число двузначное?
   - Осемьдесят шесть! - отвечал дружинник, разом взопрев под взглядом отеческим.
   - Почему не шестьдесят осемь? Два наряда вне очереди.
   И осталось щекастому молодцу простодушно дивиться старшинской премудрости, каковая уже стоила нарядов ему и ещё троим товарищам.
   - Ну а ты, что буркалы вырачил? - подступил старшина к новой жертве. - Назови-ка любое двузначное число?
   - Пятнадцать! - с готовностью отозвался глазастый, решив перещеголять начальство смекалкою.
   - Почему не пятьдесят один? Два наряда вне очереди, - легко превзошёл начальник его хитрости, а после обвёл орлиным взором дружинников и нашёл в конце строя самого неказистого: - Ну-ка ты, отрок, не прячься, а яви нам число двузначное?
   - Тридцать три! - рявкнул паренёк звенящим голосом.
   - Почему не три... - начал старшина своё любимое, но осёкся и покрутил головой с укоризною. - Та-а-ак... Отставить наряды! Ратко, сынок, бери-ка ты всех пятерых злыдарей, а шестым бери этого умника. И без царевны беглой, чтоб не возвращались!
   И вся дружина вздохнула украдкой с облегчением, мысленно жалея товарищей в их неблагодарном задании. А особенно жалели новичка-отрока, ибо мало задания трудного, так ещё идти ему в поход "шестым номером".
   Однако, сами походники наказанием не больно-то опечалились. Городом ехали весело, со встречными красавицами перемигивались да прибаутками солёными воинскими вгоняли тех во смущение. Лишь новобранец с девицами не заигрывал, а сам краснел, аки девица, услыхав за спиной: "Глянь, какой хоро-ошенький!"
   Но вот остались позади и город, и предместья, взвились кони, плетями подстёгнутые, и неминуемо настигли бы невесту беглую... если бы дружинники о ней хоть печалились. А то пугали всех встречных, набрасываясь:
   "КОЩЕЯ БЕССМЕРТНОГО НЕ ВИДЕЛИ?"

_____

  
   А в чистом поле только-только начало что-то налаживаться.
   - Да ты зацени, Путята Булатович, новые возможности!.. - который час увещевал будущего тестя сынок Одихмантьевский, обещая если не златые горы, то уж точно позолоченные. И преуспел-таки в охмурении, ибо какая же душа купеческая устоит перед беспроцентными займами. Вот и Путятова душа не устояла и уже "плыла" видениями перспектив заманчивых, когда гомон в голове обоза прервал и речи, и видения.
   - Что за кипиш, Маркович, чего остановились? - выглянул он из возка.
   - Ты не поверишь, Булатыч, но опять, кажись, добрые люди! - развёл руками сосед.
   - Да ну?!
   - Да точно! И опять при полном оружии.
   - Ой, как боязно! - тут же закокетничала Василиса, "стрельнув" глазками из глубины возка на своего защитника. - Неужто снова разбойники?
   Иван, что обеспокоенно навострил уши, оглянулся на неё осуждающе.
   - А чё, прям, разбойники... - буркнул он, намекая на предшествующих.
   - А кто тогда? - съязвила его любушка, намекая и на тех, и на этих, и вообще, что пора бы уже её суженному явить удаль молодецкую.
   - Ну, может дружинники? Гриди там всякие, отроки, сыны боярские... - всё же засомневался суженный.
   - Ага, сыны боярские... - намекнул многозначительно Путятя.
   - А так же их внуки, племянники и все прочие, - поддержал Изя товарища и кивнул на приближающихся всадников. - Вот сейчас и спросите... родственничков!
   Путята тоже глянул и нахмурил брови.
   - А ну-ка, доченька моя любимая... откушай пока медового пряничка.
   Василиса недовольно фыркнула, но послушно спряталась за пологом - жевать в одиночестве прянички, пока мужчины будут с чужими разговаривать. В напряжённой тишине стало слышно топот копыт и гудение всякой летучей нечисти, которая радостно накинулась на остановившийся обоз. Наконец, всадники приблизились и... неторопливо мимо проехали - чинно и с достоинством, наградив купцов лишь взглядом беглым. Так бы всё и обошлось по-доброму, но тут что-то, не иначе как шило в заднице, напомнило Одихмантьевичу о его высоком происхождении.
   - Ха! Тебе ли, Василиса Путятишна, опасаться разбойников! - кинул он через плечо любушке, решительным взмахом разогнал всяких мух, что вокруг жужжать пристроились, и смело на дорогу выскочил, гаркнув вослед проехавшим: - Эй! А ну, кто такие, чьих будете?!
   Думал, что не услышат...
   - Да чтоб тебя коромыслом взнуздало!!! - стегануло Ваньку звонким голосом и над головой замолотили конские копыта.
   Оказалось, не все проехали. Один, совсем ещё молоденький, поотстал, купцов расспрашивая, и как раз торопился остальных нагнать, когда Одихматич ему под копыта вывалился. Тот было шарахнулся, но разглядел щуплого наездника и стал в позу, надменно раскорячившись.
   - Куда прёшь, сопляк, или вообще повылазило?!
   - Что-о-о?! Сам зеньки разуй, губошлёп нечёсанный!
   - Ты на кого каравай крошишь, клоп подлавочный?!
   - Не стучи клювом, дятел, задолбаешься!
   - Да я тебя щас!.. - взвился было добрый молодец, но вдруг осёкся, обнаружив вкруг себя друзей языкатого отрока, невзначай на шумок вернувшихся и с интересом всё слушавших. - Обмани меня утюг, две скамейки и сундук... - само как-то слетело с языка Ванькиного от глубины душевного трепета.
   При последних словах молодой воин вздрогнул и на Ивана прищурился с подозрением. Но дружки его доудивляться товарищу не позволили.
   - Ненада... кхм... отроче, так выражаться при детях и женщинах, - сделал замечание один, румяными щеками отсвечивая.
   - Итить его воинство! Ещё усов нет, а уже кроет, как по писанному, - проворчал другой, сурово брови нахмурив.
   - И где только набраться успел слов матерных? - вопросил третий... лукаво при том подмигивая.
   Три оставшихся переглянулись и головами покачали с пониманием, а парнишка лишь озирался затравленно под насмешливыми взглядами товарищей. Наконец дружинники вдоволь натешились и, так и не удостоив сынка Одихмантьевого вниманием, повернули коней дорогою. Следом, аки гусь перелётный за стаею, пристыжено потянулся их младшенький. И вот только Ванька выдохнул было с облегчением, осознав, что бить уже не будут, как тут ещё дочь купеческая в одиночестве сидеть соскучилась.
   - Сокол мой, Иванушка! Что же ты оставил свою суженную? - раздалось из повозки капризное, а после отодвинут был полог и явился миру лик ангельский, смущая умы окружающих, как собственно образом, так и его подобием лучшим произведениям искусства сакрального.
   ...А батя девицы на то недовольно нахмурился, мол, куда ж ты, дурища, супротив воли отцовской высунулась.
   ...А жених на то поспешил горделиво грудь выпятить, а то невеста смотрит, а он тут всё кустиком прикидывается.
   ...А молодой дружинник натянул повод и на явление невесты с весёлым изумлением вытаращился.
   А более всех обрадовались всякие осы с пчёлами. Не то чтобы самОй красной девице, а скорее её щёчкам румяным, приправленными остатками пряничка. И так уж обрадовались, что сейчас же ринулись выразить своё искреннее восхищение. Василиса раз от ухажёров назойливых отмахнулась, два... а потом заработала руками, аки мельница.
   - Кыш, кыш, пернатые! Ай! Ой! А-А-А! - взвыла она и скрылась обратно за пологом, откуда ещё продолжали долетать шлепки с визгами, пока всё не затихло настороженно.
   Дружинник молоденький непроизвольно хихикнул, как-то совсем не по-воински, но заметил неодобрительные взгляды и сейчас же принял вид, подобающий богатырскому званию.
   - А ещё передайте, коли встретите, Ивану Одихмантичу, - сообщил он обозникам, - что батюшка его, Одихмантий Курилович, шибко гневается и сынка к себе требует немедленно. Ибо задумал женить его на царевне Ненаде, породниться с царёвым семейством. Вот только сбежала невеста, пока искали сынка непутёвого!
   Сказал так и своих догонять пустился, оставив гордого отпрыска обтекать холодным потом от новости.
   - Подстриги меня палач... - пробормотал Ивашка потерянно.
   - Неужто свадьбу отменять придётся? - вдруг дошло до отца невесты неизбежное.
   - Ы-ы-ы... - проскулило из повозки жалобно.
   И захотелось тогда отцу утешить своё бесталанное дитятко. Заглянул он за полог, сказать слово ласковое, и вдруг замер в остолбенении.
   Тут и жених заинтересовался, чего такого там батюшка его невесты увидал, но отодвинул пошире занавесочку и сам отшатнулся испуганно.
   - Глухонемого мне в духовники... Жаба!
   - Ы-Ы-Ы!.. - взвыла на то бывшая красна девица, являя миру лик, опухший до лиловости.
   - Ох ты, горе-то какое, горюшко!.. - запричитал отец сего несчастия, очнувшись от ступора.
   - Какое горе? - удивился, подходя, Изяслав Маркович.
   - Да как же! - даже обиделся Путята Булатович. - Доченька-то моя любимая, заместо невесты, в жабу обратилася!
   - Да ну?!
   - Да точно! Теперь не то, что свадьба, на люди показаться боязно.
   Изя с интересом внутрь возка сунулся и вынырнул с видом даже как-то разочарованным.
   - Не, не в жабу, - покрутил он головой, будто ему тут кафтан из бархата предлагали, а вместо него сатиновый всучили, а на вопрос в глазах окружающих добавил упрямее: - Не в жабу, не в жабу... В Царевну Лягушку!
   - Да ну?!
   - Да точно! Сам посмотри.
   Путятя посмотрел раз, посмотрел другой, но "юмора" так и не понял. Товарищ лишь рукой махнул и метнулся к своему возку, принявшись там что-то разгребать и выискивать.
   Отец с женихом недоумённо переглянулись, а народ, на шум подтянувшийся, взялся сам себе объяснять странности... каждый в меру своего воспитания.
   - ...Прибьёт, ей-богу прибьёт, чтоб не мучилась, бесталанная.
   - Не, не прибьёт - свезёт в заморскую "поликлинику". Для опытов! Вон, уже и товарищ побежал за адресом.
   - ...Ведаю, имеет Изя в загашнике зелье чудодейственное. Стоит окропить тем зельем девицу, станет она - ни в сказке сказать, ни пером описать. Не то что Ванька, сам Одихмантий и думать забудет про дочь царскую.
   - Да оно и сейчас - ни в сказке сказать, ни пером описать. Как бы не сбёг сынок Одихмантьевский, испугавшись такой "радости" и гнева отцовского.
   На последнее замечание Ивашка чего-то потупился, скрывая забегавший взгляд, но тут вернулся Изя, положив конец пересудам.
   - А так?! - возвестил он радостно и с размаху нахлобучил на голову опешившей Василисе венец красоты невиданной. Весь из золота, мелкими кольцами с жемчугом перевитого, по ободу яхонты огнём горят, а на стрелочке, на лоб выступающей, жаркой радугой алмаз переливается.
   - Тыц Кирдык! - ахнул кто-то в толпе, помянув запретное.
   - Твою ядрит... - выразился другой попроще.
   - А во лбу звезда горит! - восхитился третий рифмою.
   ...А Василиса - какая ни была, горем убитая - сейчас же схватила зеркальце и застыла пред ним со ртом разинутым.
   ...А Ваньке ненароком подумалось, что надо было ещё тогда не на девиц засматриваться.
   ...А купец Путята застыл в затруднении, ибо всё никак не мог оценить себестоимость.
   И только Изя ободряюще похлопал по плечу товарища, заговорщически шепнув на ухо:
   - Не боись, Булатыч, оно китайское. Но Одихмантию о том знать не обязательно. Скажем, в комплекте с царевною из самой Вишакхапатнамы прибыло и посмотрим, как боярин от такого чуда откажется. Наша-то царевна в бегах, а эта - вот она! Так что рано говорить "в кошельке деньги закончились". Может, не тот кошель был, либо не те деньги!

_____

  
   А в стране Моря Белого сурового, в тишине чащи заветной разносилась ни к селу, ни к городу задорная песенка:
   "Белым морем
   слух пошёл -
   Черномор с ума сошё-о-ол!
   Траляля ля-ля,
   Траляля ля-ля,
   Траля-ля-ля,
   Траля-ля-ля-ля, эх-ма!"...*
   *[Эта песенка тоже незаметно пережила века, пока не была подхвачена в XIХ столетии вечно бунтующим студенчеством. С тех пор текст менялся, но смысл остался тот же - https://www.youtube.com/watch?v=VTys0cUb4oY]
   - Ваще наглость потеряла чудь белоглазая, - восхитились варяги, а воевода их Лаппо Хаппунен нахмурился.
   Как в воду глядели тойволахтинцы - вернулись-таки стражники, чтоб добрать недобранное. Соваться сразу не стали, проверили, не болтается ли рядом Кощей с драконом, а тогда уж, помолясь богу рогатому, собрались потрошить беззащитную деревеньку и вдруг... идёт навстречу какой-то шкет, дрыном резным помахивает и в грош не ставит суровых варяжских воинов.
   "Черноморка не колдует,
   Ноитуттою торгует.
   Белым морем слух пошёл -
   Чародей с ума сошё-о-ол!
   Траляля ля-ля,
   Траляля ля-ля,
   Траля-ля-ля,
   Траля-ля-ля-ля, эх-ма!"
   Суровые варяжские воины непочтительно загыгыгкали, их начальника перекосило.
   - Чего ржёте?! - рявкнул он. - Какой-то смерд вонючий над основами порядка и процветания державы нашей глумится, а им хиханьки?! А ну-ка, привести мне этого шута! - грозно приказал он своему воинству.
   Сказал так и в пространство уставился, ожидая услышать усердный топот ног, долженствующий означать исполнение приказа ретивое. Такового почему-то не последовало. Воевода недовольно опустил взгляд и застал своих подчинённых дружно прикинувшихся вениками - мол, мимо проходили, знать ничего не знаем и не ведаем.
   - В чём дело?! - раздражённо бросил Лаппо. - Или приказа не слышали? Долбоберн?.. Лоадырь?.. Голдохап?.. - обратился он к ближайшим стражникам.
   - Чё сразу я? - обиделся Долбоберн.
   - А оно мне надо? - пожал плечами Лоадырь.
   - Два золотых, - назначил цену Голдохап.
   - За что?! - возмутился Лаппо.
   - За работу в условиях повышенной опасности, - уверенно пояснил стражник. - А ещё - амортизация плюс северные.
   - Ам... ам...мор... - заклинило начальника от решительного несогласия.
   Но пока они так препирались, предмет их спора заявился им пред очи самостоятельно.
   - Траляля ля-ля, траляля ля-ля... УХ ТЫ! А чё это вы тут делаете? - заинтересовался белобрысый парнишка, появляясь из-за кустов.
   - Мы?! - опешили варяги.
   - Ну, не я же! - удивился тот непонятливости.
   - Да ты кто вообще?! - набычился Лаппо на пацанчика.
   - Патьвашка я. Хозяин лесной, - сообщил юнец, будто всем известное.
   - Кто?!
   - Халдиа тутошний, суури тиедяд всех окрестностей, - пояснил Патьвашка для непонятливых.
   - КТО?!
   У воеводы даже веко задёргалось от такой заявочки, а варяги грохнули дружным конским ржанием, тыкая пальцами в "чародея всея окрестности". Но тот ничуть не обиделся, спокойно перенёс бурю веселья грозных захватчиков, лишь поглядывал на них с насмешливой укоризною да вертел в руках посох, оборачивая резной птицей на все стороны. Наконец, под утихающие всхлипы с охами, Лаппо Хаппунен решил, что пора заканчивать представление.
   - Слышь ты, тиедяд могучий, - надвинулся он на паренька своей грузной фигурою. - Если сейчас же отведёшь в деревню и всех ваших знахарей нам передашь с гадалками, может тогда жив останешься. А если будешь нам...
   Не договорив, воевода смолк под внезапно потяжелевшим взглядом юного чародея.
   - Человатый бородек, не словайся бросами... - очень веско предупредил Патьвашка.
   - Ч-чего?.. - опешил воевода.
   - А то режиком заножу...
   - Чё-чё?!
   - ...стреликом залучу...
   - ЧЁ?!
   - ...будешь дрыгами ногать, мотовою головать и шелями ушивать, из крови рана потечёт, - со всей серьёзностью закончил паренёк.
   "Точно колдун какой-то", - понял Лаппо и оглянулся на своих верных варягов за поддержкою. Но оказалось, что грозные воины никого поддерживать не в состоянии, а стоят, сбившись кучею посреди поляны и в окружающую чащу испуганно таращатся. А там, будто темнее стало от теней шарахающихся - и всюду шелест, порыкивание, похрустывание. И глаза, глаза, глаза из глубины... Под ногами же десятки змей текучим узором переливаются, будто сетью ловчею опутывают. А Патьвашка стоит, зараза, и только лыбится, будто приглашает - "ну что, побегаем"?
   - Дыц-пердыц... - только и смог помянуть Лаппо нечто из преисподнего.
   Стало на душе у варягов муторно от неведомой колдовской опасности, даже выставленные супротив зверья мечи показались игрушками, а нервы натянуло, как жилы пресловутые. И тянуло бы так ещё сколько-то, но тут какой-то вороне свои пять копеек вставить приспичило.
   - КАР-АК-КРА! - каркнула она во всё воронье горло, будто под зад солью выстрелила.
   - А-А-А! - сорвались с места в карьер грозные воины, ломая кусты и деревца, а за ними их воевода вприпрыжку следовал.
   Так и унеслись вдаль с воплями. И был тут, несомненно, мировой рекорд по бегу с препятствиями на дистанции столь отдалённые, что больше тех варягов в Беломорье никто не видывал. А Патьвашка им только рукой помахал на прощание, а после с любовью погладил резную сову на посохе.
   - Хоро-ошая птичка.
   Убедившись, что звери лесные потихоньку по домам разбредаются, собрался и сам возвращаться в селение, но тут вновь раздался хруст проламываемых веток и на поляну вывалились всадники.
   - Ять твою рать, кустов понатыкали! - ругнулся один, хмурый, выразительно отряхиваясь от зелёных насаждений.
   - Надо же, какой народ дикий, запуганный, - пожал плечами другой, толстощёкий, с укоризною оглядываясь на оставленную чащу, где затихали вопли стражников.
   - Вон ещё у этого спроси, - кивнул на пастушка третий, хитро подмигивая. - Только осторо-ожненько, а то ежели и он орать начнёт да разбегаться в разные стороны...
   Остальные всадники ничего не сказали, только с интересом присматривались к пареньку с посохом да к воинскому снаряжению, что по поляне, будто после битвы великой было разбросанно.
   - Слушай парень, - обратился к Патьвашке хмурый всадник. - Мы тебе ничего плохого не сделаем, только скажи, не видал ли Кощея Бессмертного?
   - Кощея-то?
   - Да.
   - Такого здоровенного с ловчим соколом?
   - Да-да! - обрадовались пришлые.
   - Со змеем трёхголовым, огнём дышащим?
   - Точно! Его!
   - Не, не видел, - покрутил головой пастушок с искренним сожалением.
   Приезжие переглянулись растерянно, от такого поворота опешивши. Но тут один из них, самый молоденький, что до того за спинами товарищей прятался, выехал вперёд и заглянул в глаза Патьвашке с надеждою:
   - Нам очень надо. Пожалуйста!
   Тут уже кудесник начинающий задумался.
   - Ну, ежели ТАК надо... - почесал он затылок в затруднении и признался: - Был такой шанкари-богатырь, в Похьёлу - воевать Черноморку направился. Только не догнать вам его лесными тропами, раньше вашего он с чародеем встретится.
   Приезжие погрустнели от новости, а самый младший уж так опечалился - совсем сник, будто сейчас расплачется. И тогда Патьвашка не выдержал.
   - Ну, ежели так ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ надобно... Есть на такой случай халдиа особенный, ведающий прокладкою прямых путей сообщения. Коли не побоитесь, могу договориться... попробовать.
   Молодой дружинник встрепенулся с надеждою, но его хмурый товарищ поинтересовался всё же предусмотрительно:
   - А чего бояться-то?
   - Ну так, ещё не пробовал! - беззаботно признался Патьвашка. - Но вы не беспокойтесь, ежели чё - дальше моря не заедете.
   - Может не надо? - засомневался толстощёкий с опаскою, но их младшенький уже принял решение.
   - Надо, Федя. Надо!
   И все почему-то согласились.
   Обвёл тогда Патьвашка приезжих серьёзным взглядом со смешинкою и остановился на молодом воине, у которого от волнения даже побледнело миловидное личико.
   - Не дрейфь, Машка, я Патьвашка! - приободрил он того странной фразою и решительно вознёс посох для заклинания.
   - Гипротранс. Дорстроймонтаж. АВТО! - воззвал пастушок к духам древнесаамского Автодора и посохом оземь шандарахнул... хотя последнее, сказать по правде, было чисто повыпендриваться.

_____

  
   - Может не надо, милс херра?
   - Надо.
   - Я бы всё же не советовал...
   - Так посоветуй! Советник ты или пустобрёх собачий?
   - Я же и советую, милс херра!
   - Так советуешь или не советуешь?
   И пока сбитый с толку помощник Провтыкайнен выбирался из завалов логики, они уже вошли в обширный вестибюль замка. Навстречу им со скромной скамеечки, терявшейся под помпезными во всю стену картинами героического содержания, поднялись двое стражников.
   - Ну, и какие же песни про меня народ поёт? - сходу приступил Черномор к опросу, проигнорировав кресло, для него приготовленное.
   Стражники чуть побледнели, замялись и начали косить, будто выбирая пути к отступлению.
   - Смелее-смелее! - приободрил их колдун... правда, без гарантии безопасности.
   - Т'такие песни... всякие... Не очень, милс херра, лестные... - честно предупредили стражники.
   - Ну так, я слушаю!
   - Кхм... кхм-кхм, - многообещающе начали "певцы" и завели на два голоса без слуха и мелодии: - Траля-ля ля-ля, траля-ля ля-ля, траля-ля...
   - Это можете опустить, - милостиво разрешил чародей, и пришлось невольным участникам народной самодеятельности переходить к главному.
   "Чародей наш в ус не дует,
   Ноитуттою торгует.
   Черноморьем слух пошёл -
   Чародей с ум... кхм... -ма сошё-о-ол!
   Траля-ля ля-ля..."
   - Да-альше, - поощрил тот самый чародей, головой киваючи.
   "Черномору шалопуту
   Дадим в руки ноитутту,
   Чтобы он не забывал,
   Чем когда-то колдова-а-ал!
   Траля-ля ля-ля..."
   - Интересно, интересно. Даже приятно! - с улыбкою оценил собственно герой народного творчества.
   - "Черномору дурошлёпу ноитутту вставим вжжж..." - дошли певцы до апогея народного юмора и оторопело смолкли с круглыми от ужаса глазами.
   - "Траляля", - любезно подсказал им колдун политкорректную вставку.
   - "...чтобы продолжал опять через... "траляля" колдова-а-ать!" - воодушевились было стражники, но отмороженная улыбка на губах колдуна моментально охладила их энтузиазм, и песня угасла сама собой: - Ля-ля... ля...
   - Ну, и кто у нас такой смелый? - поинтересовался Черномор обманчиво спокойным голосом.
   - С Вашего позволения, милс херра, народ! - выручил несчастных служак Провтыкайнен.
   - А с чего это он такой смелый? - не удовлетворился колдун.
   - Это всё Кощей Бессмертный со своим Драконом Горынычем! - помощник даже обрадовался, что есть на кого спихнуть ответственность. - Где не появятся, всюду бунт, ярое неповиновение власти Вашей, милс херра. Вот эти воины - всё, что от стражи Оннилахтинской осталось, где оный Кощей произвёл разорение.
   - Ыгы, ыгы, - отчаянно закивали остаточные воины.
   - Прямо-таки, оный? - переспросил колдун, прищурившись. - А кто ж тогда разорил Яндомозеро? А ещё Онндозеро, Ругозеро, Юшкозеро, Тегозеро, Суккозеро, а так же Мягреку и Ендогубу. Да и в самой Кандалакше навёл шороху. Не много ли на одного напастника чести?
   Под тяжёлым взглядом колдуна стражники виновато понурились.
   - Превратил бы в жаб... да тогда с одними жабами останусь, - прорычал колдун и махнул рукой: - Вон! Чтоб глаза мои вас, дармоедов, не видели.
   Те ждать себя не заставили - исчезли, только сапоги по паркету шаркнули. А Черномор повернулся к помощнику.
   - Ну, и как нам теперь утихомиривать этих, с позволения сказать, лопарей?
   - Никак, - вздохнул тот с сожалением. - Дикий народ, варварское племя самоедское.
   - М-да, - согласился колдун, - не доросли ещё здешние людишки до прогресса, не хотят понимать своего счастия. Привычнее им, лоухам, в грязи прозябать да невежестве, чем познавать блага цивилизации.
   В чёрном вестибюле Чёрного замка повисла мрачная тишина. Черномор мял спинку кресла, задумавшись. Советник мялся сам, не решаясь прервать начальственные размышления. Наконец, колдун обратил на него внимание.
   - Что? Ещё неприятности?! Ели скажешь, что опять падение мощности...
   - Никак нет, милс херра, промолчу! - отрапортовал советник.
   - В смысле, промолчишь? - насторожился колдун.
   - В том смысле, что падение мощности у нас уже полтора года идёт по умолчанию, милс херра, - доложил тот с гордость, будто пятилетний план перевыполнил.
   - ГРРР! Да что же такое с нашей системою?!! - не оценило начальство его достижения. - Уже всё проверено-перепроверено, и штепселя куда надо воткнуты-перевоткнуты!..
   - И куда надо, и куда не надо... - скривился о наболевшем Провтыкайнен, но заметил немой вопрос в глазах начальства и поспешил загладить вину домыслами: - Такое, милс херра, впечатление, будто хийси злонамеренный крадёт наши мощности.
   - Ты думаешь? - колдун внимательно посмотрел на подчинённого, удивлённый новою мыслью, но всё же пошутил, иронично прищурившись: - И что ж это за "хийси" у нас завёлся злокозненный?
   - Обычный, милс херра, - не уловил советник иронии. - Бывает дух бестелесный, бывает древний старик. В рунах также упоминается лось.
   - Лось?! - восхитился колдун, всплеснув руками, будто представил, как некий сохатый пожирает его силу волшебную... меланхолически работая челюстью.
   - Так точно, милс херра, лось, - с энтузиазмом подтвердил советник и разъяснил со священным трепетом: - Огромный такой, с рогами и копытами. Одно слово, герой народного эпоса.
   Тут уж Черномор не выдержал.
   - Да я сам из-за вас, прихлебателей, уже трижды герой народного эпоса!!! - взревел он, тыкая пальцем в полотно "Черномор побеждает стоглазого червя Похьёлы". - Не чародей габилитованый, а полный кавалер славы и почести энной степени!.. Чтоб вы все так работали, как... "траляля" мне лижете!..
   Колдун разошёлся не на шутку и, может, обратил бы кого в жабу под горячую руку, но тут раздался топот ног и вбежал запыхавшийся вестовой.
   - Милс херра! Милс херра!
   - ЧТО ЕЩЁ?! - Черномор с разворота глянул так, что у парня подкосились колени.
   - Не вели казнить! - взвыл он, хлопаясь лбом об паркет.
   - Тьфу! - плюнул в сердцах колдун и покрутил головой с безнадёгою. - Встань уж и доложи, как положено.
   - Беда, милс херра! - вскочил вестовой и заторопился, подобострастно поедая глазами начальство: - Богатырь уже в Гатчине, а его дракона видели над самой Похьёлы окраиной!
   - Дождались светлого праздничка... - проблеял помощник Провтыкайнен. - И Лаппо, как назло, запропастился где-то.
   - Так! - чародей подобрался решительно - Некогда уже дожидаться твоего Хаппунена с ворюгами...
   - Варягами, милс херра... - педантично поправил помощник.
   - Несущественно! - нетерпеливо отмахнулся Черномор. - Всю стражу - к замку! Город накрыть таикавоймою! Поднять немедля Сутралайнена и чтобы, кровь из носа, выжал из старой ведьмы полную мощность.
   - "...Полную мощность", - тщательно записал помощник и деловито уточнил: - Обязательно кровь из носа, милс-херра? Всё-таки уважаемая хозяйка города, старая женщина... Или вы, милс-херра, имели ввиду кровь из носа пустить Сутралайнену?
   У Черномора сделалось такое лицо, что, показалось, даже живописные демоны на стенах зашевелились в попытке укрыться за рамы собственных картин, а уж нерадивые сотруднички прыснули, как ветром сдунутые. Колдун ещё постоял, приходя в себя, потом медленно втянул воздух, будто набираясь храбрости, и твёрдым шагом направился в подвал, бормоча под нос озабоченно: "Работать, работать, работать..."

_____

  
   А в это время на Воттоваарской распределительной станции проходили внеплановые профилактические мероприятия...
   "Калевала наливала, вай-вай-вай,
   Наливала выпивала, вай-вай-вай.
   Если мало наливала, вай-вай-вай,
   По сусалам получала, вай-вай-вай"...
   На самом плоском из сейдов-трансформаторов, как на треножном каменном столике, были разложены ветчинка, селёдочка, хлебушек, лучок и прочие крайне необходимые для работы принадлежности, а в центре сакрального камня - святая святых! - непременный бутыль саамогона, из ледяного ручья только что вынутый. В общем, профилактика проходила душевно, и в продолжении посиделок потянуло начальника смены Налакайнинена в материи возвышенные.
   - Профи - гык! - лактика - есть важне-е-ейшая часть нашей работы, - вещал он, как парторг на политинформации.
   - Профила - ык! - тика - это наше всё! - поддержал коллегу мастер Изгорлалайнен и, для закрепления тезиса, протянул стопку подмастерью. - Пей, как тебя там?..
   - Ой - ык! - ко, - подсказал ученик Ойко Пуккойен, с трудом сведя глаза на посудине. - Может не надо?
   - Надо. Для профилактики, - продолжал настаивать мастер.
   - Ладно, - согласился ученик и протянул руку... мимо стопки.
   - Эх, молодёжь! - снисходительно ухмыльнулся учитель, вложил "инструмент" в хватающие воздух пальцы и даже проконтролировал перемещение и опрокидывание.
   - Ух-уй... - выпучил глаза подмастерья, глотнув древесно-стружечной настойки.
   - Цыц! В священном месте не выражаться! - прикрикнул на него старший коллега, а коллега помладше быстренько дал закусить лучком.
   Подмастерья пожевал и временно затих.
   - Вот что я вам скажу, херрат! - со всей серьёзностью обратился Налакайнинен как бы ко всей аудитории. - Кто в нашей державе главный? Ведьма-хозяйка? Её внучок габилитованый? Начальник стражи? Нет, я вам скажу. Главный в нашей державе - МАСТЕР. Если чего поломается, к кому бегут? К мастеру! Вот, хотя бы, возьмём нашего таикури... Великий чародей, университеты оканчивал забугорные, а что он может? Ну долбанёт молнией, ну обратит в жабу... А вот если весь город волшбой накрыть, так тут никакой колдун не справится, тут мастер нужен. Понял ты, как тебя?..
   - Ой - ык! - Пукко... - едва выдавил Пуккойен, взволнованный перспективами.
   - Не безобразничать! - строго прервал его один наставник.
   - Эх, молодёжь! - пожурил другой, наполняя стопки.
   - Ну, за мастеров!
   Старшие опрокинули в себя содержимое и кхакнули-крякнули с достоинством. Младший глотнул и ничего не сказал, только скупые слезы из глаз покатились.
   - Хорошо пошла саамогоночка, - потянулся старший смены за яствами. - И как только гнать такую у них получается, изъяли же всё колдовство подчистую?
   - Ха! - выразил коллега сомнение по поводу запретов на народные "радости". - Эти даже без колдовства выжмут из пихты берёзовый сок. А уж наскрести по сусекам ноитутту для сакрального напитка...
   Тут мастера заметили, что их младший всё никак не проморгается, и срочно помогли коллеге зажевать пережитые ощущения.
   - ...Ведь кто мы по сути? - принялся развивать мысль Налакайнинен, когда коллектив вновь пришёл в кондицию. - По сути мы - столпы цевылез... э-э...
   - Хто вылез?.. - удивился коллега.
   - Где вылез? - не понял мастер. - Этой, говорю, цивел - ык! - затд...
   - ...ницы? - предложил коллега.
   - ...ции! - с укором поправил старший смены и вдохновенно продолжил: - И всё вокруг, суть, наших рук творенье!
   - Столпотворение, - подтвердил его помощник.
   - Почему? - не сразу врубился старший.
   - Ну, мы же столпы?
   - Столпы.
   - Это наше творение?
   - Наше.
   - Вот оно и есть! - с гордостью оглядел мастер нагромождение "менгиров", "кромлехов", "дольменов" и прочих мегалитических "секенд-стоунов", понатыканных вокруг в загадочном порядке, и не преминул обратить на то внимание подрастающего поколения: - Слышь, малой, пра-льна я говорю? Столпотворение?
   Но младший член бригады в обсуждении основ миросозидания уже не участвовал, ибо прикорнул под импровизированный стол и сладенько там посапывал.
   - Эх, молодёжь! - покачал головой Изгорлалайнен.
   - Ещё учиться и учиться, - снисходительно улыбнулся Налакайнинен.
   - Эт' точно! - единодушно постановили они и подняли стопки "За достойную смену!".
   Как вдруг...
   То не громы гремят - по небу котятся, не скалы трясутся - с вершин рушатся, то бежит к ним старший мастер Сутралайнен и орёт прям с утра что есть моченьки:
   - ПОЧЕМУ СТАНЦИЯ НЕ РАБОТАЕТ?!!
   ...А сменный мастер Налакайнинен нахмурился, недовольный прерванной дискуссией.
   ...А просто мастер Изгорлалайнен со стола ёмкость ликвидировал, чтоб глаза начальству не мозолила.
   ...А подмастерья младшенький Ойко Пуккойен продолжал себе спать, вопли начальства игнорируя.
   - ...Немедленно!!! Сейчас же!!! Сию минуту чтоб!!! - надрывался Сутралайнен, чуть не лопаясь, пока запас воздуха в лёгких не кончился, и только тогда на мгновение умолк, чтобы набрать новую порцию.
   - Имей совесть, начальник, целую смену ведь по сейдам корячились, - вставил в паузу Налакайнинен. - Имеем право на... это...
   - ...профилактику? - закончил Изгорлалайнен, с укором глядя в глаза начальнику.
   У того от мастеровой наглости даже звук пропал, только рот продолжал дёргаться. Но подчинённые угрозы не заметили, а молчанье приняли за согласие.
   - А если что, так мы поделимся! - радушно предложили они, вынимая сосуд, в котором для достижения "радушия" плескалось ещё достаточно.
   И тут старший мастер Сутралайнен сделал такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать, а память о том деянии передавалась из уст в уста шёпотом. Ибо выхватил он у мастеров заветную посудину и грохнул рукою бестрепетной о стол трансформатора.
   - К херрам свинячим вашу профилактику!!! Сейчас же накрыть город таикавоймою!!!
   И вдруг замолк, осознав содеянное.
   ...А вот тогда взаправду громыхнуло нешуточно! Затряслось - аж камни со скал рухнули. Содрогнулась земля от поступка святотатственного, вздыбилась и провалилась к тем, не к ночи помянутым демонам, к которым уж были посланы мастера с их "профилактиками". И вместе с нею, как языком слизнутая, провалилась половина станции.
   ...А старший мастер от такой "радости" на задницу шлёпнулся, да так и застыл, рот разинувши.
   ...А ученик подскочил, разбуженный сотрясением, и о стол башкой пребольно дербалызнулся.
   ...А сменные мастера, как узрели свою Воттоваару вдрызг разгромленной, так протрезвели сразу и даже зареклись на будущее.
   И сказал тогда Налакайнинен слова не только мужа, но шестого разряда мастера:
   - Тыц-пердыц! Хана теперь станции. Накрылся город... таикавоймою.
  

* * *

  
   В чёрном чёрном городе на чёрных чёрных улицах было темно, хоть глаз выколи, лишь "гуп!-гуп!-гуп!" грохотали сапоги стражницкие.
   - Доброго вам утречка, херра Стукко! - выглянул в темноту мастер Пеккунен.
   - И вам доброго, херра Пылко! - отвечал на голос мастер Грюкконен.
   - Как здоровье, херра - ваше и уважаемой супруги? - начал Пылко как обычно вежливо, но в этот раз соседу было не до расшаркивания.
   - К хийси то здоровье, что ему станется! Скажите лучше, какого херры в городе происходит? Мало опять ноитутта гигнулась, так ещё повсюду стражники!
   - Может, херра, наш таикури бесчинств опасается? - предположил мастер Пеккунен.
   - Да кто же будет бесчинствовать, коли опять ни херры не видно! - отмахнулся мастер Грюкконен.
   - Как же так - ни херры?! - обиделся из темноты напротив мастер Брутто Неттонен. - Я так, давно уж торчу здесь. И скажу вам, херрат, картина наблюдается вполне предсказуемая.
   - Вы имеете, херра, что сказать за это безобразие? - заинтересовался ещё один сосед - лавочник Лево Толканен.
   - Конечно! - заверил коллег мастер Неттонен. - Вы же, херрат, не слушали по ВруунФМ последние новости? А я так слушал, пока свет не вырубился.
   - Да? И что рассказывали? - загорелись уже все собеседники.
   - Репортаж был эксклюзивный о сражении при Воттоваарской станции! - поведал им Брутто Неттонен и принялся вдохновенно нагнетать подробности: - Говорят, явился к нам из южных степей Кощей Бессмертный ордою невиданной и двинулся по земле нашей, беспредельничая. Никто не мог с тем Кощеем справиться, лишь одна дружина варяжская дала достойный отпор агрессору. Про то поведали мастера со станции - они-де своими глазами видели, как на сотню юных бойцов отчаянных навалился Кощей несметными полчищами. И была тут сеча великая - с громами была и молниями. Даже камни шатались, падали, будто скибы хлеба отрезанные. А от тяжести павших в сече той сыра мать-земля провалилася. Побили варяжские воины злых врагов неисчислимое множество, да и сами все полегли доблестно, не пропустив кровожадной орды Кощеевой. Так закончилась битва Воттоваарская, а сама гора с той поры Горою Смерти в народе прозывается.
   Соседи молчали, проникшись речью пафосной. Как вдруг, будто откуда-то сверху, прозвучало "хи-хи", ни одним левым боком тут неуместное. Мастера от неожиданности даже вздрогнули.
   - Эй, какому херра там хиханьки?! - грозно вопросил в темноту мастер Стукко. - Кто смеет над героями Похьёлы кощунствовать?!
   - А это мы-ы, - проблеял чей-то испуганный голос. - Мы - кровожадные Кощеевы полчища.
   - Всей, так сказать, ордой... в количестве одной триединой особи, - пояснил другой голос, обстоятельный.
   - И варягов мы, честное слово, не трогали, - принялся третий оправдываться. - Разве что по головам настучать хотели - не убить, а сугубо для развлечения.
   - Да и то не догнали, - вернулся первый голос и будто даже обиделся: - Шибко быстро ваши доблестные воины бегают!
   - Вот и вам, граждане, рекомендуем убедительно, - продолжили голоса по очереди, - не дожидаться по головам настучания, а по примеру героев ваших, рысью валить из города... Мы ведь никому плохого не посоветуем, мы ведь плохое кому-нибудь сделаем... ежели кто не успеет спрятаться. Так что слушайте, граждане Похьёлы, и не говорите, что вы не слышали...
   "ТИКАЙТЕ ВСЕ, ПОКА ЕЩЁ МОЖЕТЕ!"
   Под этот клич громогласный, троекратно усиленный, небо Похьёлы прорезали струи огненные. Осветили город, выдернув из темноты неожиданно, окрасили весь багровыми сполохами, а кое-где даже взаправду загорелось кое-что из не слишком нужного. Навстречу взлетели шары файербольные, но как-то не шибко убедительно. А струи всё продолжали бесчинствовать, пока упорными намёками не добились устойчивого признания в глазах городской общественности.
   - Не пора ли, херрат, собирать манатки и мотать отсюдова? - озвучил Пылко Пеккунен витавшие в воздухе настроения.
   - Пора, херрат, давно пора уже делать ноги и пятки смазывать, - поддержал его Стукко Грюккунен.
   - А ещё, херрат, неплохо бы вострить лыжи и сматывать удочки, - развил мысль Брутто Неттонен.
   А многоопытный Лево Толканен хотел было добавить, что и рвать когти не помешало бы, но тут из глубины дома его дражайшая супруга Охилайса отозвалася:
   - Гляньте на него, люди добрые!! В городе хийси знает что делается - чародей пропал, дракон свирепствует! - а этот полудурок в окне торчит, изображая мне в лицо своё мнение!
   "Помяни хийси, жена появится!" - подумали мастера с благоговейным трепетом и решили, что вправду пора от орды кощеевой прятаться. Но оказалось, орда кощеева - это проблема не главная.
   - Что ты всё под ногами крутишься, - споткнулась о мужа Допекайса Пеккунен. - Иди сумки собирай, бестолочь! Да не эти, тупица, эти уже собраны!
   - Ты так в горы бежать намылился?! - перехватила своего Докопайса Грюккунен. - Дорожный плащ возьми, пентюх несчастный! И не забудь шарфик, растяпа!
   - Где украшения?! Где мои украшения?! - металась по дому Донимайса Неттонен. - Вот что ты мне тычешь, олух, эти я сама вижу... где другие украшения?!
   Но тут опять взяла слово мудрая Охилайса Толканен:
   - Да что вы, курицы, мечетесь?! Хватайте детей и ВАЛИМ ВСЕ К ХИЙСИНОЙ БАБУШКЕ!
   Вовремя она это сказала - про бабушку! Ибо оказалось, что так же ещё десть тысяч человек подумало, а подумав, немедля на улицы высыпало, даже кое-где давка случилась с дракою за право на первоочередную эвакуацию. Как всегда в таких делах случается, какая-то клуша мужа потеряла с чадами и металась, всё роняя в панике, а те уже давно из города вышли и тихонько там свою маму дожидалися. В другом месте пришлось объяснить некому чиновнику, что зря он своими чемоданами людям дорогу загораживает и ещё добавить, куда идти ему со всеми чрезвычайными полномочиями... Но в целом, всенародный драп проходил быстро и организованно, как полагается среди граждан добропорядочных. А когда схлынул основной поток беженцев, то навстречу замешкавшимся въехал на улицы Похьёлы всадник невиданный.
   Неторопливым скоком шёл его чёрный конь, лишь мостовая грохотала под копытами. На коне горою возвышался витязь в броне сверкающей - взгляд устремлён вперёд, копьё на врага нацелено. И столько уверенной силы было в его фигуре, что даже стражники за квартал шарахались, не смея заступить дорогу агрессору. А ежели кто исподтишка с самострелом высовывался, сейчас же тень крылатая божьей карой падала тому вахлаку на голову, и боевое "Кха-кха А-ийа-а!" торжествующе звучало в воздухе. А когда впереди показалось чёрное черноморово воинство, перегородившее стеной щитов улицу, богатырь лишь голову наклонил упрямее да конь его без понукания ускорился...

_____

  
   А в чёрном подвале Чёрного замка на душе у колдуна Черномора становилось всё темнее и темнее.
   - А так попробуй?
   - Не жужжит, милс херра.
   - А так?
   - Глухо, не включается...
   - Милс херра!! Милс херра!! - вбежал запыхавшийся связист. - С окраины сообщают - Кощей миновал Шушарские заставы! Какие будут распоряжения?!
   - Трах-тибидух! - в сердцах ругнулся Черномор, аки джин потревоженный, ибо других слов уже не осталось. - Шушары! Этак он, как по проспекту до нас доберётся... Передай - колдовства не ждите, ставьте заслоны в Слободе Стражницкой. И чтобы держались за каждую улицу!
   Отослав подчинённого, колдун пробормотал под нос своё любимое "работать, работать, работать..." и вернулся к главной проблеме.
   - А если ещё это попробовать?.. Ну?.. Что?..
   - Милс херра! - взмолился помощник Провтыкайнен. - Что уже ни пробовали - не фурычит, хоть плачь! Вот истинно вам говорю - хийси это! Ибо кроме него только жена моя, Кайса-Лайса, на такое способна. Сколько раз просил, чтобы вещи мои не трогала - нет! За что ни хватишься - уже прибрала. Положила на место! А где это "место", спрашивается, в коем всё в доме пропадает?..
   - Стоп! - вдруг выпрямился колдун, будто мысль углядел, вокруг головы витающую. - Как, говоришь? Жена?
   - Она, милс херра. Баба! - с энтузиазмом подтвердил помощник. - Просто спасу нет. Не поверите, в одном носке, бывало, на работу являешься, потому что второй, видите ли, стиральное заклятие "скушало". А ещё было, задремал чуток над отчётностью для вашей, милс херра, милости, а проснулся - эта неумная женщина уже на гербовой бумаге рыбу фаршировать пристроилась, мол, неча свои каракули по кухонному столу разбрасывать! А ещё...
   - Женщина... - не слушал его причитания Черномор, всё больше загораясь догадкою. - Ведьма!.. Ах, ты ж!.. - и метнулся к занавеси, перегородившей помещение.
   Там, на первый взгляд, всё было по-прежнему, лишь стеклянный гроб светился, будто ярче обычного.
   - Так это всё ты?! - вперил Черномор горящий взгляд в ритуальное сооружение.
   Ничего не ответила лежащая в гробу девица, но вдруг - показалось или нет? - лёгкая ухмылка тронула её губы. Мелькнула и пропала, будто и не было. Но от этого мимолётного видения колдун зарычал, как шпинатом вместо чебуреков накормленный, и бросился вырубать к ядрёной фене всю таика-энергию.
   Надо сказать, что для сего сакрального мероприятия на стене был чародейный щиток смонтирован - с рукоятью красного цвета, пломбою и строжайшей инструкцией по применению. И был бы тут мастер Налакайнинен, то метнул бы сапогом в олуха, который за рубильники, чуть что, хватается. А после мозги бы тому компостировал, что нельзя вырубать питание, не отключив нагрузку предварительно. Пояснял бы до посинения, что долбанёт разрядом - только головёшки останутся и оборудование спалит всё к хийсиной бабушке. И в примеры бы приводил горелые пустоши, где торчат теперь только пеньки и кромлехи.
   Но Черномору было уже безразницы. Рванул он рубильник и замер, ожидая громы и молнии... Таковых почему-то не последовало - ни сразу, ни минутой после и ни далее. Удивившись, он ещё пару раз включил-выключил, и с эффектом столь же феерическим. А попробовал сильнее дёрнуть - вообще всё с корнями выдернул! И остался стоять обескуражено, тихо поминая мать хийсину со всеми её родственниками.
   В это время из-за занавеса раздался голос помощника:
   - Милс херра, милс херра! Сообщают, заслон на 7-ой Стражницкой огнём драконьим накрыло вдребезги! Нет управы на падлу летучую, наши так долго не выдержат!
   - А чтоб тебя!.. - отбросил колдун обломки ручного управления. - Отсекайте дракона стрелами, а Кощея, как останется без прикрытия, встречайте сомкнутым строем копейщиков. Он же один - давите массою!
   Укрепив таким образом оборону, чародей и себе огляделся, чем бы раскурочить гроб непрошибаемый. Ничего подходящего не нашёл и просто шарахнул по тому молнией.
   Если бы это видел старший мастер Сутралайнен - орал бы и ногами топал за злостное нарушение техники безопасности. Мол, для какого херры рунами написано, что нельзя работать с высоким напряжением без перчаток, галош и заземления! Но Черномор уже о том не заботился - лупил и лупил разрядами. То белыми, то чёрными, то вообще сер-бур-малиновыми, пока окончательно не выдохся и обессилено сполз по стеночке, волосами обгорелыми пованивая. А напротив всё так же сиял гроб и всё так же лежала в нём девица. Лежала себе без зазрения совести и в гробу видала чародеевы трудности.
   - Милс херра, милс херра! 6-ая Стражницкая нами оставлена, войска отошли на 5-ую, но и там вряд ли удержатся! Кощеев дракон теперь на флангах свирепствует, не даёт вводить в бой подкрепления!
   От нового "жизнерадостного" донесения колдун подпрыгнул, будто шилом уколотый, и - как бабуин-самец на соперника - с кулаками на несчастный саркофаг набросился. С первого удара молодецкого гроб должен был разлететься вдребезги, со второго удара разудалого, хотя бы крышка его должна была сдвинуться. Он же висит на месте и не шевелится, а поверху железный обруч вдруг выскочил. Так что мало не добрался колдун до ведьмы, ещё и руку отшиб начисто.
   Исполнив с контуженой конечностью древнесаамский танец-камлание, чародей совершенно разобиделся и в сердцах пнул неуступчивое стекло. Зря, конечно, ибо и там обруч выскочил, так что с отбитой пяткой танец получился даже более зажигательный. А пока прыгал на одной ноге, сыпля неприличными заклятиями, чей-то голос сообщил, дрожа от страха и нарушения субординации:
   - Милс херра! Кощей прорвал заслон на 4-ой Стражницкой и сходу вломился на третью! Под угрозой последняя линия!
   - Ко мне!!! - взревел Черномор, как медведь на ежа усевшийся, и едва в щели показалось испуганное лицо, схватил за шиворот враз побледневшего стражника. - Меч мне, немедленно!!!
   - Так вот же, на боку висит, милс херра... - прохрипел тот придушенно.
   Не теряя времени, колдун выдернул меч из ножен и, оставив стражника на четвереньках рысью сматываться, с оружием наголо рванулся к упрямому гробу.
   - Йех! Ух! Ах! - принялся рубить он, аж искры во все сторон посыпались. Только зря всё, ибо под каждый взмах меча снова обручи выскакивали, и куда бы колдун ни целился, всюду его яростные удары встречала сталь холодная.
   Колдун махал, махал, уже упарился, а на стеклянном гробу ни царапинки! И когда он, вконец раздосадованный, начал о перекуре подумывать, неожиданно тихий двойной смех, будто эхом заметался между стен каменных. Чародей прекратил удары и огляделся с удивлением.
   - Что, съел, внучёк? Думал уморить бабушку да выбросить на помойку без пенсии? - прозвучал голос скрипучий старческий.
   - Да и меня, небось, не замуж брать, в гроб запечатывал, - добавил другой - звонкий девичий.
   Черномор, как услышал, так и сел обессилено, опустив меч и не помышляя уже ни о каком сопротивлении. Ибо знал мудрость народную - если женщина потянет, семь пар волов не удержит. И это одна обычная! А у него, по ходу, две нарисовались, и к тому же - ведьмы нехилые. Страшней такого случая нарочно будешь думать, не придумаешь.
   - Бабы... Всё же спелись, проклятые.
   - Хе-хе! - подтвердил старушечий голос с гордостью. - Мы, бабы, завсегда готовы, чтобы спиться?.. спевиться?..
   - Спеться, бабушка, - поправил девичий голос со смешинкою.
   - Ох, спасибо, внученька! А то с этим оболтусом габилитованым скоро слова человеческие забудешь. Выучили на свою голову, чуть совсем без головы не осталися.
   - Значит, я оболтус, она теперь внученька! - скривился колдун обижено.
   - А как же! Она и есть - сестры моей, Яги, внучка. Познакомься, хе-хе, с родственницей. Брательничек ты ей по ходу - трижды-юрОдивый.
   - Троюродный, бабушка!
   - Не-не, внученька, точно знаю - юродивый. Трижды, а то и четырежды. Так я говорю, Черноморушка?
   Но Черномору было не до психоанализа. Обхватил он руками буйну голову и в патетические страдания ударился.
   - Да что же вы, бабы, всё портите! Всё же, всё, тяжким трудом воздвигнутое, пропадёт из-за вас! Из-за склок, из-за тёмной зависти к прогрессу, к жизни цивилизованной... Сколько трудов, сколько стараний - для блага всеобщего, для достойного уровня жизни! Чтобы каждый мог волшебною силою пользоваться!.. Чтобы в Похьёлу Великую народы вливались окружающие. Чтобы приходили не насилием, а влекомые светом цивилизации. Я же строил, вы - только развалите, чтобы прозябать в грязи в своё удовольствие...
   - Ох, красиво, внучок, говоришь, ажно заслушалась! - отвечала бабуля даже с восхищением. - Сразу видать - в академиях работаешь. Сама б не знала, так поверила, как осчастливишь ты нас чужою прогрыззою.
   - Да что ты, Лоух-деревенщина, понимаешь в мировых прогрессивных тенденциях!
   - А ничего, внучок, не понимаю! Куда уж нам, незамысловатым доморощенным, тягаться с вами - всяческих наук канделябрами...
   - Бакалаврами! - не выдержал внучок, но бабушку Лоух это не смутило.
   - А без разницы! Мы уж как-нибудь, по стариночке, не мытьём возьмём, так катанием. Всё, что прогрыззою твоею было пожрано, раздадим обратно по назначению. Мне ночное время вернётся, привычное, а Зоренке судьбой предначертано возродить людям день солнечный. Она же, горемычная, аж светится, так колдовскою силою переполнилась. Шутка ли, всё, что годами тырилось, от тебя к себе обратно перетыривать!
   - Конечно!.. Раздадите всё!.. Разбазарите!.. Без доплат, патента, комиссии... Если сама Лоух, других не держи за лоухов. Небось чуть-чуть ноитуттой поманите для затравочки, а дальше за отдельную плату чары предоставлять будете. В жизни не поверю, чтобы такое богатство, десятками лет копленное, раздавали вот так - без компенсации!
   - Да ты с дуба рухнул, что ли?! - не выдержал голос девичий. - Какая может быть за Солнце "копеньсятция"? Ты бы лучше ласты отсюда вострил, пока не склеились. А то заявится мой суженный, сделает таку тебе "на-пень-садцию", что колдовать всю жизнь будешь, как в вашей песенке.
   - А он может? - враз перестал чародей убиваться и жаловаться.
   - Ато! Он, конечно, добрый... по праздникам, но за надругательство над невестою точно оторвёт кой-чего из достоинства.
   - Не надо из достоинства! - испугался колдун за сокровенное. - Хм, а съезжу-ка и вправду к брату Балтимору, проведаю. Триста лет ведь не имел отпуска...
   ...Тихо стало в подвале, лишь сиял всё так же гроб со спящей якобы девицей да снаружи долетали крики команд и топот многочисленных ног.
   - Милс-херра!!! Стражницкая слобода пала! Войска разбежались, охрана замковая на площади укрепляется! Что делать прикажете?! - прорезал тишину панический крик, но сколько ни метался меж стенами, в чёрном подвале Чёрного замка уже никого на тот зов отчаянья не было.

_____

  
   До моря они не доехали - это хорошо, до города тоже - это плохо. Вывалились Ненада с дружиною в какой-то кромешной темени и, если бы не змей с его наглядной агитацией, фиг бы разобрались, в какую сторону двигаться.
   - Туда! - крикнула царевна, нетерпеливо указывая рукой.
   - Лихо горит, - оценил один дружинник, весело прищурившись на зарево.
   - Эх, опоздали, кажись, - огорчился другой, румяный больше обычного в отсветах.
   - Успеем, рубать его воинство, - упрямо нахмурился Ратко и махнул трогаться.
   Но далеко заехать не получилось. Только впереди яснее стало и веселей застучали копыта, как влетели наши герои прямиком в какое-то народное вече. Волновалась там толпа вооружённых людей (хотя скорее, похватавших что попало под руку), а посерёдке, взгромоздившись на телеги, вещали в народ некие личности.
   - ...Будем до конца стоять за таикури Черномора и Отчество Похьёльское! Раскатаем по кочкам диких южных варваров! - выкрикивал срывающимся фальцетом прилично одетый гражданин и даже подпрыгивал в патриотическом рвении.
   - ...Хва-атит, навоева-ались! Пущай другие воюют за колдуна с его дурнуватой прохрессою! - басом гудел другой, в потрёпанной форме стражницкой, и рукой махал для пущей весомости, будто в землю слова вдалбливал.
   Народ был в принципе "за": и за то, что "раскатаем по кочкам", и за "нафиг Черномора с его прогрессою". Причем, попеременно загорался идеями. Наши бы, конечно, с интересом постояли-послушали, да как-то недосуг было задерживаться.
   - Тихо граждане! - вознёс руку Ратко, привлекая внимание, и конём в толпу втиснулся. - Мы тут сами не местные, отстали от табора, как бы нам быстрее найти Кощея Бессмертного?
   На его простенький вопрос тишина запала на митинге, будто вымерло, и народ сам собой потихоньку раздвинулся, освобождая проход до самого центра сбеговища.
   - Ну так, что там с Кощеем, родимые? Али дороги каликам перехожим не укажете? - обратился Ратко к примолкшим ораторам.
   Те не посмотрели на концептуальные разногласия - дружно ткнули руками в зарево.
   - Там он, в городе, к замку пробивается, - охотно сообщил стражник навоевавшийся, а патриот ещё и разъяснил любезно: - Сейчас налево городской окраиной, а дальше прямо по проспекту до центра, там и найдёте своего Бессмертного.
   - Спасибо, - поблагодарили наши и неторопливо двинулись в указанном направлении.
   Лишь когда скрылись за поворотом, румяный дружинник выдохнул и неверяще покрутил головой: - Вот так вляпались...
   - Городски-ие, - хмыкнул его товарищ. - Только бы балаболили.
   - Ну, погнали наши городских! - подытожил Ратко.
   И они погнали. И чем светлее становилось от зарева битвы, тем торопливей стучали копыта и тем настойчивей понукала коня Ненада, заставляя и остальных поторапливаться: "Быстрее, быстрее, быстрее"... Так что галопом миновали всю окраину, только граждан распугали, спешно из города драпающих. Но когда вырвались на обещанный проспект, впереди замаячило препятствие.
   - Вот поганцы - перегородили улицу! - придержал коня передовой дружинник.
   - В обход надо, тут не продвинемся, - остановился рядом другой.
   - Прорвёмся, - хмуро вгляделся Ратко. - Ну-ка, двое ко мне с копьями, остальные готовьте луки. Царевна, вперёд не лезь, как брешь пробьём, туда подтя...
   - А-А-А! - завопила царевна и вперёд стремительным намётом вырвалась. - Бей черноморцев!!!
   - Куда?! Вот поперечина... Даёшь!!! - лишь мгновение замешкавшись, взревела вослед вся дружина...
  
   ..."Что-то стало холодать..." - думали как раз на баррикаде, поёживаясь от муторной неизвестности и с тревогой поглядывали назад, в сторону главного сражения. А вперёд не поглядывали - что туда смотреть? Какой орде сумасбродной придёт в голову наступать со стороны залива? Оттуда разве что варяги на кораблях явятся, так варяги нынче вроде союзные... А орда - вон она! - с юга зашла, как и положено. И чего, спрашивается, тут торчать, задом наперёд обороняючи? Не лучше ли, пока суд да дело, пойти где-нибудь зашхериться?
   Так думали-гадали, теряясь в сомнениях, когда в темноте проспекта, куда и смотреть-то уже оставили, взвизгнуло вдруг диким голосом, взревело стадом бешеных быков и покатилось с грохотом и воем, будто лавина горная. Стражники, не то что к бою приготовиться, даже челюсти отпавшие подобрать не успели, когда явились из темноты страшные всадники и сходу перемахнули препятствие, едва не посшибав копытами головы. Ясно, что рвения к обороне это защитникам не добавило, скорее стало последней каплею. "Обошли! Всё пропало!" - решили они и, прямо стройными колоннами, дружно потопали в шхеры прятаться. А дружинники дальше понеслись вслед за девкой безбашенной. Только ветер свистел да сквозь грохот копыт всё тревожнее звучало царевнино: "Быстрее! Быстрее!! Быстрее же!!!"
   Так с ветерком и промчали половину города и всей великолепной семёркою сходу ворвались на предзамковую площадь. А там!..
   - Гноби-ить его ордой! - невольно вырвалось у Ратко.
   - Ети-ить его через... - поддержали было товарищи, но оглянулись на подопечную и продолжить звукоряд постеснялись. Зато девица стесняться не подумала, а глядя широко распахнутыми глазами на окрестности, загнула такое, что тёртые воины поняли - раньше фильтровать базар надо было.
   Впрочем, царевна того даже не заметила. Потому что пред ними до самой замковой стены простиралось поле сражения. Всё там было ломано-переломано и накидано неряшливыми кучами, будто на невиданном складе вторсырья. А меж утыканных стрелами и копьями остатками баррикад то ноги в сапогах символически торчали, а то чья-то голова, словно загулявший колобок, отдельно от всего остального валялась. Ненада смотрела-смотрела и тихо бледнеть начала. Так что пришлось бывалым ратникам быстрее уводить её с площади, пока их "добрый молодец" не включил обратно красну девицу.
   А в воротах замка (естественно проломленных), наконец, первого из своих встретили. Лежал там конь богатырский - весь израненный окровавленный - и только едва слышно всхрапывал. И такая уж была то картина знакомая, что дружинники растерянно замерли, а Ратко мрачнее грозовой тучи нахмурился.
   - А г-где?.. - выдавила царевна, не в силах договорить страшное.
   - Он ушёл, - неожиданно отозвался голос сверху.
   - Но обещал вернуться, - добавил другой.
   - Ждём, - сообщил третий и тяжко вздохнул.
   Оказалось, на стене змей сидит, изображая каменную химеру, и всеми тремя головами рассматривает приезжих.
   - Твою епархию!.. Чудо-юдо!.. Руби его!.. - всполошились дружинники и за мечи похватались.
   - Спокойно, свои! - загородила Ненада чудище и обернулась к тому, прищурившись. - Помнишь меня, чучело трёхголовое?
   - Сам дурак, - огрызнулась одна голова.
   - Я со всякой шпаной не якшаюсь, - гордо отвернулась другая.
   - И голос такой противный... Где-то я его уже слышал? - задумалась третья.
   - А так? - стянула шлем девица, рассыпав по плечам золотые волосы.
   - А так - да!.. - сразу признала одна голова.
   - Ну так, конечно!.. - согласилась другая.
   - Спасайся!!! - без обиняков завопила третья и весь змей шустро за приезжих бойцов спрятался. - Рятуйте, мужики! - прильнул он к ним, как к родным, едва не обнимая крыльями. - Это ж она, кобра злючая, меня из собственного дому выселила, а теперь, гляжу, и колдуна Черномора выселять явилась!
   - А-а... Э-э-э... - опешили дружинники и не нашли ничего лучше, как обидеться. - Какие мы тебе "мужики"?!
   - А кто-о?.. - с опаской отодвинулся змей.
   - Мужи достойные! Воины!
   - Тьфу, напугали политкорректностью! Я уж думал, и до нас пошесть добралась, когда "этих" - не мужики которые - тоже берут в дружинники...
   - Слышь ты - умный!.. Интеллигент, прости господи!.. - обиделись уже все, даже конь богатырский всхрапнул неодобрительно.
   И быть бы тут большой междоусобице, но вдруг раздалось "Кха-кха А-йа-йа!" укоризненное и, как сосулька на голову, свалился на спорщиков сокол. Сходу настучал по головам змею неумному, после - дружинникам, а после царевне хотел настучать, но та быстренько шлем нахлобучила, и он решил, что уже все всё поняли, а потому призывно "кхакнул" и скрылся за воротами. Ненада с товарищами намёку вняли, оставили сёдла и следом в проём втянулись.
   - Ну да, - пожал плечами змей, умудрённый опытом, - а мне опять за лошадьми присматривать...
  
   А в чёрном подвале Чёрного замка светло было, хоть зажмуривайся. Гроб там сиял, как наскипидаренный. Под ним лежал богатырь, израненный так, что даже кольчуга в клочья порвана, и обломок меча в руке зажат. Уже не для боя - чисто по привычке, ибо должно же быть у матёрого воина в руках оружие! Дружинники с Ненадою поневоле замешкались, не решаясь подступиться к товарищу, даже сокол не смог к нему приблизиться и, устав бесполезно бить крыльями, устроился на рубильнике настенном. И тут, будто прямо из воздуха, голос раздался сварливый старушечий:
   - Опять маракуши всякие шлындреют...
   - Окстись, бабушка! - добавился голос девичий. - Свои это, Горыни моего соратники.
   - Свои, не свои... А приличные люди, входя, здороваются!
   - Приличные люди на глаза показываются, - буркнула царевна, но Ратко её не поддержал и проговорил с хмурой почтительностью:
   - Хлеб да соль, хозяюшки.
   - О, как! - обрадовалась старушенция. - Это ты, мОлодец, правильно подметил, что к столу явились. Давненько я добрыми молодцами не закусывала...
   - Ба-абушка!.. - укорила девица. - Ой, не слушайте вы её, каргу старую. Кем бы она ещё, без зубов-то, закусывала!
   - А у меня челюсть вставная есть - от волка досталась!
   - Да ладно! И где ж она у тебя есть?!
   - А на полочке!..
   Дружинники только головами крутили, слушая перепалку. И тут под гробом сияющим вдруг шевельнулся богатырь.
   - Н-неладно... - послышалось слабое.
   - Горынюшка! - взвился девичий голос, а Ненада лишь губу прикусила от досады на соперницу.
   - Солнышко? - с трудом приподнялся кощей.
   - Тут я, тут - михрютка ты мой насупоненый, - ласково отозвалась девица. - Ладно всё. Нашёл ты меня, пропащую.
   - Нашёл-то, нашёл, да клятвы не выполнил, - прогудел он с сожалением. - На всё Черноморово войско хватило бессмертия, а на последнем деле - так закончилось. Эх, видать опоздал я, милая, не смог спасти из пут чародеевых.
   - Не опоздал ты, Горынюшка, нисколечки и спас меня из плена чародейского, - отвечала Зоренка всё так же ласково. - С лёгким сердцем теперь засияет твоё "солнышко", потому что Солнцу - не земною долею мыкаться - ему светить в небесах положено. А твоя земная стезя ещё не закончена. У тебя-то всё только начинается.
   Ненада, до того тихо в сторонке кусавшая губы, на эти слова вскинулась, загоревшись мимолётной надеждою, но как ушат воды на голову, прозвучала отповедь кощеева:
   - Вот оно как... Только накой мне без тебя земная доля? Останусь-ка тут - поглядеть в последний раз на своё солнышко. Может на тех твоих небесах ещё свидимся.
   Сказал богатырь таковы слова и всерьёз моститься принялся, чтобы помирать, значит, у гроба любимой.
   - Э?! Куда?! - взвились обе девушки, на такое превратное толкование их чувств, а бабушка Лоух ещё и подначила: - Хе-хе, каков колобродник выискался! Слился от всех баб своих, ещё и героем прославится.
   - БАБУШКА! - возмутилась одна из "баб", пока другая заливалась краскою, богатырь же в изумлении забыл помирать и нахмурился, пытаясь врубиться богатырским умом в происходящее.
   - Непотребство говоришь, старая. Каких ещё баб? Мне Ягою ясно сказано: "В царстве Черноморовом найдёшь свою суженную".
   - Хе-хе, а которую?
   - В смысле, которую? - вообще потерялся молодец и обернулся за помощью к товарищам.
   Но те чего-то глаза воротили, не торопясь с объяснениями, а Ненада вообще за спины от стыда спряталась. Только Зоренка стеснятся не подумала, а ввалила любимому по самое-самое.
   - Да что ж ты у меня такой колупай лободырый! Али вообще мозгом оскудел со своею службою?! Сказано же - всё, увяли лютики! Потом на досуге разберёшься с бабами! А сейчас, чтоб духу твоего тут не было, баламошного! Сколько можно, ей-богу! Я тут весь город собираюсь разнести пополам и вдребезги, а он всё тупит и под ногами путается!
   - Ой, неладно... - попытался витязь противиться, но ведьма шанса ему не оставила.
   - Вот что, бойцы, - властно обратилась она уже к прибывшим, - берите-ка под белы руки своего товарища, садитесь на коней резвых и гоните из города так, чтоб от копыт отскакивало. Летите отсюда, ребятушки, опережая лошадиное ржание, ибо когда рождается звезда новая, находиться рядом противопоказано.
  
   И только мутный зрачок месяца видел, как пустыми тёмными улицами мчались всадники прочь из города. Летели, едва в повороты вписываясь, боясь даже оглянутся. И лошадям их не требовалось понукания, ибо чувствовали всей лошадиной шкурою, ЧТО позади них разворачивалось. Только змей, который по воздуху нёс коня богатырского, всё оглядывался. Интересно ему было, как в натуре выглядит то, что в сообщениях "от пяти до пятидесяти килотонн" называется.
   А в чёрном подвале Чёрного замка не было уже ни гроба, ни лежащей в нём девицы. Билась там раскручиваясь сила неистовая, которая в науке плазмой прозывается, хуже которой во Вселенной бывает только полная аннигиляция. Выжигала она всё, до чего дотрагивалась. Не найдя дверей, стены полуметровые раздирала, как бумажные. Рвалась всё выше, захватывая ярус за ярусом, пока не достигла обширного вестибюля. А уж там развернулась на полную!
   И увидели все, даже те кто зажмурился, даже кто затылком поворотился к явлению, как вспыхнул весь замок новогодней ёлкою, поднялся, разошёлся трещинами и обрушился, выпуская на волю стихию огненную, свирепо бурлящую температурой кипения атома. И вспыхнула над Беломорьем заря новая, разогнав туманы-мороси. И поднялось из той зари подзабытое в беломорских землях Солнышко.
   ...А старший мастер Сутралайнен посмотрел на то и помянул незлым тихим словом технику безопасности.
   ...А мастера сменные, Изгорлалайнен с Налакайненом, переглянулись и решили, что грешно не отметить такое событие.
   ...А славные мастера похьёльские сумму убытков заранее прикидывали и во что станет потом восстановление.
   ...А детвора визжала и безобразничала, имея бесплатное цирковое зрелище.
   И даже Патьвашка в глуши лесной отметил: "О, наши в городе!", улыбнулся воспоминаниям и обратно продолжил медвежонку раненую лапу залечивать, а то медведица уже "задрала" своими тяжкими вздохами.
   Только собственно героям нашим было не до радости. Едва тише пошли, дав запалённым коням роздыху, как богатырь стал в седле заваливаться. Собственно, непонятно как вообще скачку выдержал, коли ещё до того лечь и не встать обещался. Решил видно побыть ещё немного бессмертным, пока не разберётся с бабами (зря конечно, ибо разбираться с теми не хватит никакого бессмертия), а теперь, когда взошло "его солнышко", так держаться показалось уже нечем и незачем. Но, как гласит народная мудрость, не будь баб, мужики бы вымерли. Едва остобрыдло витязю так дальше жить, как сейчас же нашлась та, что не даст спокойно помереть-отмучиться.
   - Горынюшка?.. Гор... - оглянулась Ненада с седла румянощёкого дружинника, но узрев богатырские поползновения, завопила сиреной "скорой помощи": - Держи его!!!
   - Етить!.. Подсоби, ребята! - придвинулись бойцы.
   - Совсем неладно, - будто извиняясь пробормотал кощей, повиснув меж плечами товарищей.
   - Что же, не дождавшись свадьбы роняешься? - подбодрил один дружинник невесело, а другой вообще пригорюнился:
   - Как же за тридевять земель вести такого?
   - Ядрить-боронить... - буркнул Ратко с хмурой безнадёгою.
   И вдруг...
   - Хе-хе, - раздалось прямо в воздухе неуместное хихиканье. - Да нешто бабушка Лоух зятю родной сестрицы не поспособствует!
   И не успели дружинники охнуть, как полыхнуло перед ними будто полотном радужным, трепещущим, а поверху надпись засветилась "В добрый путь Северным Сиянием".
   - Погнали! - не стал Ратко кочевряжиться предложению, и вся дружина следом ломанулась.
   - Спасибо, бабулечка! - только и успела напоследок крикнуть царевна, исчезая в сполохах.
   - Ишь ты, бабулечка... - посмаковала Лоух степень родственности и пожелала с ехидцею: - Ну, скачи, скачи - хе-хе - невестка двуродивая.
  

* * *

  
   Очнулся богатырь, будто от глубокого сна, открыл глаза и увидал потолок памятной избушки, травы по стенам развешанные и... склонившуюся над ним золотоволосую девушку.
   - Солнышко?! - вскинулся он было, загоревшись надеждою, но тут же обратно опустился с невольным разочарованием: - А, это опять ты...
   Радость царевны увяла, как скошенная. Она отдёрнула взгляд, уставившись в стену с губой закушенной, а потом и вовсе сорвалась с места, хлопнув на прощание дверью.
   - Неладно... - проговорил молодец, ощутив укоры совести.
   - Ато! - подтвердил его подозрения скрипучий голос. - Заставь телепня моркву чистыть... Не успел очухаться, как вже наварокосил целу торбу и ещё тришки с горкою. За каким чёртом девицу обидел, гицелю?
   - Да чем же я, кощей бездомный, саму царевну обидеть мог, бабушка? - упёрся он в непонимании.
   - Так равнодушием, недотёпа ты дурноверхий! - всплеснула руками Яга на такую непролазную тупость. - Ростом аки дуб выбухал, а с девицами разговаривать не научился. Она ж через тебя мать с отцом оставила. В само царство Черноморово попёрлась, чтобы тебя, лабуха, из горящего замка вызволить и сюда приволочь полумёртвого. А уж как над постелью твоей ворковала безвылазно!..
   - Так нешто просил я али намёкивал... - смутился богатырь. - Мне ли удостаиваться царевниных почестей.
   - Да шоб тебя хапуном хапнуло! - не выдержала Яга богатырского упрямства. - Любит она тебя, бошкодырого! Потому со всем двором царским переругалася. Те ведь бояр засылали с посулами, даже пробовали увести силою. Так она, вишь, приноровилась моими гарбузами их по головам "потчевать"! Наколотила столько, шо народ уже издевается - мол, без шлема защитного с царевною не разговаривай. А ещё ушлые девки стали нелюбых женихов так спроваживать, мол, не отвянешь, "поднесу" гарбуза, как царевна Ненада боярам. Через тебя на всё царство "поперечина" наша прославилась. А ты ей, как на голову помоями - опять, мол, нате-здрасьте, явилася!
   От этих слов обидных богатырь опечалился.
   - Вот ведь какая загогулина... И что же мне с этой докукою делать, коли не могу принять её любовь чистую? Лучше уж останусь верен своей Зоренке. Так и честнее будет и всем спокойнее.
   - Ну ты хвилозоп, прости господи! Перегрелся что ли на ингерманландском солнышке, чи уродился таким тормозом? Сказано же - всё! Забудь про Зоренку! Не человек то был - видение небесное. Погостила у бабушек и к себе возвернулася. Да межи делом тебя пожалела, сиволапого, чтобы ты, дурню, по полоротости не пропустил свою долю истинну.
   - Ой, неладно... - вовсе потерялся молодец, но Яга ему плутать не позволила.
   - Словам не веришь, сердце спроси, несмысел! Али не тёхнуло оно сразу, как с Ненадой встретился?
   - Ну, тёхнуло... - признал кощей, вспомнив своё остолбенение.
   - Али не взыграла душа радостью?
   - Ага, радостью... - припомнил он и сковороду убойную.
   - Али не терзалась угрызеньями, когда вернул бедаку на поталу самодурам-родителям?
   - Ну так, в общем-то... - не стал кощей вдаваться в подробности, что чувствовал, когда той "поперечины" сдыхался.
   - Так шо ж тебе, скволыге, ещё надобно?!
   - Ну-у... как бы... правде в очи глянувши... не мне, скитальцу, о том думать... Да и что за радость - ломать жизнь дитю...
   - Бу-бу-бу, бу-бу-бу!.. - передразнила ведьма его шатания. - Не богатырь, а несваренье пуза гороховое. Хватит на дармовых харчах разлёживаться, встал и пошёл на двор - виниться перед девушкой!
   Богатырь вздохнул, нехотя поёрзал и стал с кряхтением подниматься.
   - Не стонать мне тут и буркалы не закатывать! - подогнала ведьма. - А то, ей-богу, решу, что зря выхаживала и верну как было... от себя добавивши.
   Богатырь угрозе внял и поторопился к выходу.
   - И чтоб в очи смотрел! - напутствовала Яга. - А то знаем мы вас, сильномогучих витязей...
  
   А на лесной поляне, что называлась у бабы Яги гордым словом "двор", встретили богатыря его боевые товарищи. Ну как встретили... морды отворотили и ушли в сторону, мол, сам натворил, сам теперь и расхлёбывай.
   - Эй, волчья сыть, травяной мешок, али так старшОго приветствуют? - обратился витязь к лошадиному заду, а не дождавшись от того внимания, поворотился к соколу: - Ну а ты, кречет, цветные пёрышки, должен ли по ветвям ныкаться или восседать на плече хозяина? - и в ответ тоже ноль эмоции.
   Один лишь змей снизошёл до дружеского слова, и то - чисто по-человечески.
   - Ага, "равняйсь-смирна" построй и вкати три наряда вне очереди, - хмыкнула одна голова, ехидная.
   - Ишь, воеводу включил! А они, между прочим, невоеннообязанные, - строго отчитала другая - взыскательная.
   - И вообще, мы с тобою не разговариваем, - буркнула голова обидчивая. - Потому как, за такое обращение с девушкой в приличном обществе бьют по ушам шандалами.
   - Да вам-то какая печаль?! - попытался противиться богатырь, но змей демонстративно отворотил головы, мол, зенки-то разуй, которая "печаль" сидит тут на брёвнышке - вся зарёванная.
   Глянул туда молодец и понял, что хватит ходить вокруг да около, ибо сколько не тереби верёвочку, а придётся-таки вешаться.
   - Я... эта... присяду? - многообещающе начал он и опустился на то брёвнышко, как приговорённый на лобное место.
   Ненада может раньше и плакала, но сейчас подобралась и надулась, будто жабу диетическую в рот засунула - типа, проглотить ту гыдоту страшно, а выплюнуть перед державами совестно. И стали они сидеть так бок обок и молчать упорно и многозначительно: у одной-то все приличные слова закончились, а у другого нужное никак не выродится. Минуту сидят, другую, третью... Друзья уже к ним оборотились, во все глаза ожидая решения - всё без толку! И долго сидели бы так, неизвестно чего высиживая, да неожиданно богатырскому коню что-то в воздухе почудилось. Заплясал он на месте, прядая беспокойно ушами, а за ним и сокол встрепенулся было, но подавился "кхаком" и бросился прятаться под мышкой у Горыныча. Да и тот уставился в небо, разинувши все три пасти. А оно было от чего раззявиться!
   ...То не туча чёрная летит по небу - надвигается! Не громы гремят - сыплют молниями! То две "тучи" летят и так бьются-лаются, что лучше б гроза - не так страшно было бы. Долетели они, покружили, одна другую подпихивая, и на поляну, что у бабы Яги двором числилась, опустились не облаками туманными, а двумя самыми настоящими змеищами. Одна оказалась - змея матёрая, а другая - змейка молоденькая. Приземлились они, значит, и давай шипеть и штурхаться, пока старшая младшую на всеобщее обозрение не выпхала. У Горыныча пасти захлопнулись, а глазки забегали, ища куда бы спрятаться. Но тут его нерешительное топтание было прервано скрипом отворяемой двери и не менее скрипучим голосом:
   - О, прибыли, гостюшки дорогие! Располагайтесь, будьте как дома. В избу не приглашаю - не теремок, чай, не растянется. А для чести вашей и привечания - вот вам надоразумение трёхголовое, вашего же роду-племени. Хватит ему добреть на-шару, пущай пользу приносит, охлыстень. Слышь, "бибиотекурь", прости господи, - обратилась Яга к ошарашенному змею. - Будешь теперь гостей с Востока опекать. И смотри мне, блюди достоинство, чтобы всё было по понятиям!
   И с тем дверь избушки захлопнулась, оставив змея - вообще холодного от новости. "Кобры! Аж две!" - думал он, пыжась изобразить мужское самообладание. Получалось плохо. Нет, молоденькая змея была очень даже симпатичная - вся такая яркая, гибкая, порывистая... Но, аж две!.. И на каком языке, спрашивается, с ними, бусурманами, разговаривать? Как там у них, на Востоке, дай бог памяти?..
   - Мэрхаба, йолдашлар!
   Молоденька змея, до того всё затравленно озиравшаяся, уставилась расширенными глазами на Горыныча.
   - По-моему, восточные "товарищи" нашего "здрасьте" не поняли, - хихикнула одна змеева голова.
   - Может они не "товарищи"? Или не в ту сторону "восточные"? - предположила другая.
   - Да вроде "восток" завсегда к югу был, или недостаточно загнул к "югу"? - задумалась третья. - И сделала гостьям приветственно ручкою: - Салам алейкум, родимые!
   - Гюльчатай, открой личико? - подначила голова ехидная.
   Глаза гостьи стали совсем круглые, а со стороны послышалось сдавленное "хрюканье". Но змею стало не до хиханек.
   - Ещё мало?! - удивился он, переглянулся всеми головами и гаркнул, как на параде: - Хинди руси бхай, бхай!
   И тут нервы молодой змеи не выдержали.
   - Щас как пхну, так покотишься! - И обернувшись назад, гневно выдала: - Тю, мамо, ихний жених же-ж на все головы грамотный. Шоб я ещё с такими муздыкалась?!
   Сказала так... и вдруг присела испуганно, да и другие, кто на поляне присутствовал, ошеломлённо головы повтягивали...
   ...То не ураган ревёт - гнёт долу вербы высокие, не супер-вулкан проснулся - аж изба ходуном ходит, подпрыгивает. То хохочет баба Яга - со смеху покатывается. Еле спустилась с крыльца, чуть гузном по ступенькам не проехалась. Вместе с нею старшая змея гыгыкает, вытирая слёзы крыльями.
   - Ну дочя!.. Ой, не могу, дай хоть отлыгаю чуточки!
   - Не, ты слышала, ты слышала?! "ГРА-АМОТНЫЙ!"
   На них глядя, змей даже обиделся.
   - Так они наши, что ль? - догадалась одна голова, по ходу, самая догадливая.
   - А говорили - с Востока... - надулась другая, обманутая в лучших ожиданиях.
   - Так, я не понял, а за какого "жениха" тут проскочило? - заподозрила неладное третья и требовательно на бабу Ягу уставилась.
   - Ты копытами-то не стучи, змеюшко, - осадила его ведьма. - Да - ваши, да - с Кряжа Сиверского. Чем тебе не гости восточные? Я ж тебе ясно сказала - встречай по понятиям! А за "жениха"... ну, так иначе поиск не работает. На ведро узвара яблочек наливных накатала по блюдечку, пока до твоего Змеева Горла достукалась.
   - Так они ещё и змеегорловские?!..
   А в это время с другой стороны поляны страсти кипели, как в забытом чайнике.
   - Мамо, нет! Мамо, я обижуся! Всё одно не пойду за нелюбого, хоть тресните!
   - А и тресну! Так по дурной башке тресну, шо мало не покажется! Сколько можно с дерьмоглотами вошкаться! Вот же, гля, какой он у нас славненький! Грамотный к тому же - с верхним образованием. Ещё спросить надо, кто кому из вас будет пустопородной жужалкою, а кто - полезная замолодь.
   - Ну, воще гаплык... Мы ж едва полторы минутки знакомые!
   - Ой-ли? А ты зырь внимательней. Может чего интересного и привидится.
   Заинтригованная змейка обернулась к возмущённому донельзя Горынычу и глаза их встретились. Поморгали на друг дружку, приглядываясь, а потом...
   - Чебураха, ты?!! - взвилась змея, как салют на празднике, да и змею, оказалось, было отчего подпрыгнуть.
   - Скалка!!! Заноза мелкая!.. - обрадовалась было одна голова Горыныча, но тут же смутилась чего-то и гораздо тише поправилась: - Ой, изивини... -те, барышня... Я только хотел сказать, что рад те-е... вас... нас... у нас... Как-то оно всё неожиданно!
   Видимо, то голова попалась искренняя, но далеко не самая красноречивая, поэтому на помощь ей поспешила другая - высоким слогом владеющая.
   - Сударыня! Счастлив видеть вас в наших пенатах. Ибо ирония судьбы, ниспославшая нам этот, своего рода, сюрприз... Ибо в вашем лице и лице вашей многоуважаемой матушки мы рады, так сказать, приветствовать... засвидетельствовать, так сказать, глубочайшее почтение... ибо в вашем лице, сударыня... ибо... ибо...
   В общем, и она запуталась. И быть бы междугороднему конфузу, но тут третья голова, романтическая, улыбкой удивлённой расплылась и с простодушным восхищением выдала причину постигшего змея косноязычия:
   - Ска-алочка, какая же ты стала красавица!
   Тишина тут запала нереальная. Змейка не то покраснела от смущения (фиг разберёшь тех змеев с окраскою), не то в хвосте что-то срочно-интересное увидела. А змей, позабыв всякие приличия, весьма неприлично на неё таращился. У друзей же вся сцена на мордах и лицах отражалась крупным почерком. Даже сокол из подмышки высунулся подглядывать, но змей его оттуда быстренько вытурил. А царевна с богатырём вообще так пронялись, что не заметили, как придвинулись к друг дружке доверчиво. И то, право, какие могут быть обиды, когда тут ТАКОЕ деется. Оказывается у ихнего змея Феди и подружка раньше была, и прозвище! Интересно, за что его Чебурахой обозвали-то? Неужто уши имел выдающиеся?
   ...А Горыныч вдруг опомнился, застеснялся резко и землю ковырять ногой принялся.
   ...А Скалочка чего-то нахмурилась и стала - вся такая из себя - недосягаемая.
   ...А баба Яга взялась двор мести, да так и зависла с помелом, любуясь на эту парочку.
   И неизвестно, чем бы всё кончилось, или вообще ничем кончаться бы вздумало, но тут младшенькой змеюшке прилетело от старшей змеи... подзатыльника.
   - За шо?! - шарахнулась она, враз растеряв загадочность.
   - Для памяти, - серьёзно пояснила мать и мимо дочери прямо к Горынычу проследовала. - Шоб не обижала мого любимого зятя. А то стоит тут, морду воротит, совсем бедного парня зашугала. Правда, сынку?..
   Сказала так и с материнской ласкою погладила Горыныча по головам. У того от необычного ощущения сделалось чуть-чуть косоглазие.
   - Мамо?! - обиделась змейка.
   - Шо, "мамо"?! Сколько лет "мама", а пора бы уже - "бабушка"!
   - Мамо!!! - аж задохнулась дочь от возмущения и в сердцах так головой мотнула, что грива легла по ветру. Горыныч испуганно вздрогнул, но старшая змея его успокоила.
   - Та не дёргайся ты, пускай перебесится. Гордая же, никогда не признается, шо и так за тобой на край света бежала бы.
   - В смысле?!.. Да когда же?!.. Да как это?!.. - удивился змей всеми головами.
   - Да так! - вздохнула мать-змея тяжко. - С детства только и слышно было: "Чебураха то!.. Чебураха это!.." А как тебя учиться унесла нелёгкая, так неделю ни с кем не разговаривала.
   - Надо же, а я и не замечал вовсе... - пристыжено пробормотал змей.
   - Ой, где бы ты заметил ту егозу мелкую! - отмахнулась змеища. - Да и я всё думала - пройдёт, перемелется. Ан нет! А потом, как с цепи сорвалась - мать не слушает, отца в грош не ставит, только всё с какими-то дерьмоглотами по ярам да балкам нышпорит. Так шо, на тебя одна надежда, зятюшка. Ежели, конечно, Скалочка тебе не противная...
   - Противная?! - возмутился змей. - Такое, мамо, скажете! Да я бы даже не мечтал, что такая красавица!.. Да она же!.. Да я...
   - Слышь, зятёк, хорош вошкаться. Давай уже делай шось, пока она драться не начала. А то и я не спасу...
   Горыныч подтянулся, напыжился и сделал решительный шаг навстречу судьбе. Потом второй сделал - уже чуть помедленнее, а потом и вовсе - едва заметненький. Ох и страшно с "судьбой" разговаривать! Особенно, с такою красивою. Даже богатырь думал про "вешаться", а змеям и этот вариант не получится.
   Змея искоса поглядывала на его манёвры и лишь презрительно фыркала. Наконец, приближаться стало некуда (или есть куда, но жить ещё хочется).
   - Скалка-а-а... Скалочка-а-а... Давай поговорим, как люди? - попыталась простодушная голова обратить на себя внимание.
   Но оказалось, с женщинами наивность слабо работает - змея и слова не сказала, лишь окатила язвительным взглядом, мол, как люди, не к той обратился.
   - Ну, я ведь не просто так по Свету вештался, я ведь в героических делах участвовал! - решила умная голова сделать упор на достоинства.
   И снова - мимо. Вместо восхититься славою, змея погрустнела и стала совсем недоступная.
   - Прости, что так долго... - вдруг проговорила голова совестливая. И уже не оправдывалась и даже не просила прощения, а просто представила себе на минуточку, каково это столько лет быть в упор незамеченным.
   И неожиданно это подействовало!
   На эти вскользь обронённые слова - не изысканный комплимент, не романтическое признание! - змея вдруг обмякла, обернулась к Горынычу и такими глазами посмотрела на него (а точнее, на голову среднюю), что у того чуть сердце от нахлынувшего счастья не выпрыгнуло. Было в том взгляде и надежда, и ожидание, и радость, пока что робкая, что "наконец он мой и никуда уже от меня не денется"... Сияли её глаза, как два солнышка, будто весна пришла, а не листопад намечается.
   И под таким замечательным взглядом потянуло Горыныча на подвиги...
   - Не сомневайся, Скалочка, ради тебя на любого колдуна пойду, хоть какой бы ни был габилитованый! - похвасталась голова геройская.
   - Приглянулось ли, к примеру, колечко с яхонтом или хотя бы цветочек аленький - на край света отправлюсь, чтоб добыть для тебя подарочки! - добавила голова сведущая.
   - А царевен из дворцов тырять, так это вообще - пачками! - ляпнула голова неумная. Мало ей котла трёхвёдерного, так ещё и тут отличилася.
   - Каких таких царевен? - медленно проговорила змея, и её "солнышки" затянуло грозовыми тучами...
   ...И было тут всему лесу развлечение, как гоняла змея своего суженного, вправляя мозги по-супружески. "Да случайно вышло!.. Да вот же она - туточки!" - уворачивался змей, изображая испуг старательно, и даже на справедливость намекал: - "Сама-то по балкам вешталась!" Зря, конечно. Не тот случай - на справедливость указывать, в делах семейных справедливость ассиметричная. Впрочем, никто особенно и не настаивал, зато дров в лесу наломали - хоть две зимы отапливай.
   - Бьёт, значит любит, - баба Яга умилялася.
   - Не догонит, так согреется, - с пониманием кивала змеища.
   А Ненада с Горынею друг на дружку глянули и обнаружили, что уже давно сидят, взявшись за руки. А обнаружив, решили - ну и ладненько, чего уж тут ещё ерепениться. Если люди друг дружке назначены, то куда они с подводной лодки денутся.

_____

  
   А в чистом поле в это время... уже не было ничего интересного. Теперь всё интересное творилось в боярском тереме. Там как раз проходили приготовления к свадьбе, а заодно генеральные слушания состряпанного по такому случаю семейного предания.
   - ..."Не бей меня Иван-царевич, я тебе пригожусь!" - Ой, да ли ой да! - "Пожалел Иван-царевич селезня и пошёл дальше. Видит, бежит косой заяц"... - вещал речитативом благообразный сказитель и на гуслях для ритма подбрынькивал.
   В палатах, специально предназначенных для таких выступлений, ему внимала строгая комиссия. Её глава, сам боярин Одихмантий, восседал в кресле, грозно нахмуренный, и даже для внимания вперёд подался, картинно опёршись о колено. Обок стоял сын Иван, и вид имел слегка ошарашенный от размаха собственных подвигов. Вокруг стояли мужи ответственные, тоже слушавшие со вниманием. А среди них, задвинутые огнищанами боярскими под самое оконце, примостились купцы Путята Булатович и Изяслав Маркович.
   - Глянь, глянь, как Одихмантий-то стойку сделал! - отметил отец невесты. - Видать шибко сказитель угодил с "царевичем".
   - Складно звонит, - одобрительно покивал друг семьи. - Прямо берёт и делает мне нервы: "Ах, Иван, если бы ты ещё три дня подождал, была бы я вся твоя!"
   - Мощно сказано! - поддержал коллегу Путята. - "Его смерть на конце иглы, та игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц в каменном сундуке, а сундук!.."
   - Вот ведь, понимаешь, не просто "в сундуке", а в КАМЕННОМ, не просто "на дубу", а на ВЫСО-ОКОМ. Драматург! - оценил Изя. - А Яга-то, красава!.. Ажно тайного приказа начальник: "З-зачем пожаловал?! Дело пытаешь аль от дела лытаешь?"
   - "Поворотись-ка сынку! Я тебя породил, я тебя и убью!" - вдохновенно процитировал Путята.
   - Стой-стой, там же нет такого? - удивился Изя.
   - Что, правда? - и себе удивился товарищ. - А, ну тогда пускай остаётся на будущее.
   В это время снаружи раздался дробный стук копыт и грохот колёс по мостовой. Изя с интересом выглянул в окошко.
   - О! Наша "лягушонка" в коробчонке едет, - обрадовал он товарища.
   - Пойти что ль, приветить мою Василисушку? - засобирался отец и оба потихоньку за спинами челяди выскользнули из палат.
   Пока добирались до горницы, Василиса уже пристроилась перед зеркалом примерять украшения и на приход родителя даже не стала оборачиваться.
   - Какая же ты у меня красавица, - умилился батя, любуясь её отражением. - Ни дать, ни взять - Василиса Прекрасная!
   - Ох, батюшка, такое скажете! - отмахнулась жеманница.
   - Погоди, - вдруг задумался Изя. - Вроде была "Премудрая"? Слышь, Вася, ты у нас всё же "Премудрая" или "Прекрасная"?
   От такой постановки вопроса девица даже остолбенела сначала, потом обернулась и с искренним возмущением выдала:
   - Да что мне, разорваться что ли прикажете?!..
  

* * *

  
   Вот и всё. О чём ещё рассказывать? Разве что, как поставила Ненада родителей перед выбором - мол, или вот жених, или снова украдуся змеищем. И тогда царь-батюшка впервые поспорил с супругою - ка-а-ак хряпнул кулаком по столу! А потом отбитую руку баюкая, тишайше попросил: "Да пускай поженятся". А царица так на то впечатлилась, что признала: "Что ж я, враг родной дочери?" А после, смахнув слезу материнскую, как всегда принялась разруливать: "Где у нас там остались от Здрасьтевама вотчины"...
   Или рассказать, как ожидали в чете Горынычей пополнения? И замотавшаяся с хлопотами Скалочка попросила супруга помочь хотя бы выбрать имя для первенца.
   - Вернигорой назвать. Будет мощно, по-нашенски! - размечталась голова героическая.
   - Или по деду твоему - Савуру Сиявушевичу. Тоже имена знатные, - внесла предложение голова знающая.
   - Есть ещё гордое имя Писистрат! Ну, или Акакий тоже, - ляпнула голова, по-ходу бессмертная.
   Ох и влетело тогда сгоряча и ей, и другим головам! Сильно влетело, а за что, спрашивается? Убедились, не прошло и месяца: все младенцы что ни час - "писистраты", что ни день - "окакии"...
   И всё бы хорошо, но вот молва людская обошлась с нашими героями по-свински. Ну, Змею Горынычу, понятно - подгадило родное княжество. Обидно, вишь, стало гадичам, что по похьёльским событиям все цивилизованные страны уже успели победить по дракону каждая и героев своих прославили, а они - которые змея "ушли" собственно - сидят вообще непричастные! Пошерстили они в хрониках и нашли-таки местного "варвара". Только с именем вышла накладочка. Для благозвучности записали - "Коровий Сын", а в протоколах он под кличкой "Говнюк" значился. Сам змей не обижался на сказочки, только изредка гопоту погонять наведывался. Очень уж приятно видеть было, как местные богатыри быстро бегают. По пути обычно пару-тройку людишек прихватывал, мол - да ладно, чё там, на-халяву прокатитесь! И "накатал" тех мигрантов столько, что целый град пришлось назвать Гадячем. Они же там, как обустроились, так ещё и родственников стали заказывать.
   Змею ещё повезло, а вот что с Кощеем сделали - вообще ни в тын, ни в скрижали никакие не местится. И ведь ничего ТАКОГО Василиса с Иваном не выдумывали! Поймать бы того чмыря вдохновенного - из богатыря "жуть с ружьём" сотворившего - и за надругательство с отягчающими, привлечь к нетрадиционной ответственности. Чтоб его так каждый день "обписывали", как "обписал" он, ничтоже сумняшеся, былинный образ КОЩЕЯ БЕССМЕРТНОГО.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"