Мацкевич Людмила Васильевна : другие произведения.

И снова декабрь

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  
  
   Бывает день дороже года,
   Бывает год не стоит дня...
   Сергей Соколов
  
  
  
   Не торопясь, потому что спешить было уже некуда, Быстров сошел с поезда и вскоре уже шел по центральной улице Городка. Здесь все было по-прежнему узнаваемо и мило сердцу. Ближе к окраине двухэтажных домов становилось все меньше, и вскоре он уже шел по улице, сплошь застроенной частными домами. Разросшиеся деревья, высаженные по обеим сторонам широкой дороги, скрывали, как чрезмерный макияж стареющей женщины, истинный возраст потемневших от безжалостного времени и словно врастающих в землю серых деревянных построек. Однако Быстров этого, казалось, не замечал: Городок по-прежнему казался ему красивым. Иным он, разумеется, и не мог быть: здесь прошло детство Егора, отсюда ушел он во взрослую жизнь.
   Первые годы Быстров старался приезжать к деду как можно чаще, но после женитьбы и рождения ребенка отпуска стал проводить то на море, то у родителей жены, которые жили в Краснодарском крае и могли гарантировать его дочери солнце и фрукты в неограниченном количестве. В те годы жил Быстров на Урале, где хорошей погодой люди избалованы не были, поэтому считал своим долгом обеспечить семье полноценный отдых. Домой же предпочитал звонить, подолгу разговаривая с дедом обо всем и ни о чем. Пару раз дед приезжал к нему, но уже через пару-тройку дней начинал изнывать от безделья в двух комнатушках старой пятиэтажки и мечтал поскорее оказаться дома, где находил тысячи дел, чтобы занять не привыкшие к безделью руки.
   Свернув влево и поднявшись на горку, Быстров дошел до нужной улицы. Идти по ней, утопающей в зелени, в другое время было бы приятно, но ни о чем таком Егор не мог даже думать, потому что ему предстояло войти в дом, где его некому было ждать: дед был уже похоронен. А вот теперь чувство вины перед родным человеком, которому, по правде говоря, мог бы уделять и больше внимания, не покидало его. С такими невеселыми мыслями Быстров и остановился у небольшого домика с резными ставнями.
   Калитка не была закрыта на задвижку, но на двери дома висел старенький замок. Рука Егора привычно потянулась к потайному месту на знакомом до последнего гвоздика крыльце, где всегда лежал ключ. Он оказался на месте. В доме царил полумрак. Быстров поторопился открыть ставни, и поток солнечного света залил две небольшие комнаты и кухню с настоящей русской печью, на которой когда-то так хорошо спалось. Все было прибрано, полы вымыты, казалось, что дом еще не осознал смерти хозяина, поэтому спокойно ждал его шаркающих шагов и тихого покашливания заядлого курильщика.
   Быстров умылся холодной колодезной водой, переоделся, прилег на диван, и снова мысли о скоротечности жизни забродили в его голове. Казалось бы, совсем недавно вот в этой самой комнате он принял первое трудное решение. Мать Егора, дочь деда, всегда была женщиной болезненной, и когда врачи порекомендовали ей сменить климат, то на семейном совете было решено, что так тому и быть. Однако Егор ехать наотрез отказался, заявив, что без него родителям на первых порах будет легче, да и деда оставлять одного было негоже. А через год-два, если матери станет лучше на новом месте, то они с дедом продадут дом и приедут.
   После долгого обсуждения все согласились с доводами Егора, однако судьба распорядилась иначе. Мать на новом месте прожила чуть больше года, а отец после ее смерти возвращаться в Городок не захотел. Поначалу Егор раз в месяц получал от него письма, в которых родитель обещал в скором времени забрать их к себе, но потом письма стали приходить все реже и реже, да и о переезде в них уже не было ни строчки. Об этом как-то и решился Егор поговорить с дедом.
   Старик, не прерывая, внимательно выслушал внука и задумался.
   - Ты вот что, не суди его, я ведь не сужу, - наконец заговорил он, усаживаясь у печи и потирая ладонями постоянно ноющие колени. - Жизнь - она штука серьезная, иной раз сразу и не поймешь, что в ней хорошо, а что плохо.
   - Добрый ты, дед! Всех норовишь оправдать! Вот и сейчас будто не понимаешь, что он и тебя, и меня бросил, - рассердился Егор.
   - Так сразу и бросил! - ворчливо ответил дед. - Я есть у тебя, а ты - у меня, да и не на улице чай живем, угол свой имеем.
   - Прибился, наверно, там к какой-нибудь, а написать боится, - предположил Егор.
   - А если и так, то что? Он на доченьке моей по любви женился, знал, что больная, а все одно женился. И до последнего часа за ней ухаживал. Слова худого я о нем не скажу.
   - Дед! - едва не сорвался на крик внук. - Как ты не понимаешь? Он же маме о любви говорил, чего ж так быстро другую нашел?
   И как надо было ответить на этот вопрос? Где найти слова, чтобы объяснить почти ребенку хоть что-то о жизни, любви, цене слов и обещаний? Старик этого не знал. Он все ниже и ниже опускал голову, чтобы не было видно глаз, блестевших от непролитых слез, но Егор терпеливо ждал, и ему пришлось ответить:
   - Устал он, внучек, устал. Вот и захотел новой жизни. Без боли, без страданий, спокойной...
  Старик и сам понимал, что не такого ответа ждал Егор, но подсластить пилюлю не захотел, ведь только так можно было хоть что-то объяснить.
   - А мы, значит, в эту новую жизнь не вписываемся, потому что отец устал? - произнес каким-то неживым голосом внук и вышел из кухни.
   Дед знал, куда он пошел. На огороде, за сарайчиком, стояла скамейка, где Егор мог сидеть долго, зная, что старик его не потревожит. Своих слез они старались друг другу не показывать.
  В тот вечер Егор до темноты не возвращался домой, раздумывая над словами деда. Много из услышанного он понять так и не смог. Что это за любовь такая, если сегодня человек любит, а завтра о том и не вспоминает? А сам Егор? Разве он не дорог отцу? Почему же он с сыном не захотел обо всем поговорить, все объяснить? И как ему, Егору, жить дальше, чувствуя себя ненужной вещью, которую за ненадобностью и выбросить не жалко?
   Время подходило к обеду, пора было отправляться на кладбище. Быстрову не надо было ни у кого спрашивать, где находилась могила деда, потому что он мог лежать только в одном месте: возле своей любимой Машеньки. Бабушку Егор никогда не видел, она умерла задолго до его рождения. Врачи сказали, что у нее внезапно остановилось сердце, что так изредка случается и с молодыми людьми.
   Иногда поздним вечером, думая, что внук уже спит, дед, стоя в своей комнате перед портретом жены, вполголоса разговаривал с ней. Услышав это в первый раз, Егор был поражен тем, что старый уже человек говорит о любви. Он-то думал, что любовь - это удел молодых, что только они говорят разные глупости, когда зачем-то хотят друг другу понравиться.
   Подслушивать было нехорошо, подслушивать было стыдно, но Егор ничего не мог с собой поделать, потому что дедовы горькие слова завораживали его. В кино, где Егор ни один раз слышал любовные признания и клятвы героев, он понимал, что это была лишь игра, а здесь перед ним открывалось нечто иное: настоящее и очень-очень личное.
   - Машенька, - говорил дед, тяжело вздыхая, - как же тяжко без тебя! Столько лет уж прошло, а я все о тебе, любви моей единственной, думаю. Вспоминаю, как счастлив был. Сосед вон машину купил, говорит, что счастлив. А жена его на базаре в воскресенье две тысячи нашла. Тоже, видать, обсчастливилась. Да разве ж это счастье?
   Не понимаю я нынешних людей с их счастьем. Вот помню, как на первом свидании у тебя руки замерзли, зима тогда холодная была, а я их на груди своей отогревал. Помню, как любил тебе косу расплетать, волосы расчесывать, как утром просыпался и твое дыхание слушал. Вот это и было счастье, а другого у меня в жизни не случилось. Да и не надобно мне было больше ничего. Спасибо, Машенька, что во сне ко мне часто приходишь. Ты да внук - вот две мои радости. А я хоть сейчас готов к тебе пойти, только вот Егорку негоже сиротой оставлять, мал он еще, несмышленыш совсем.
   До конца речей деда Егор никогда выдержать не мог. Он укрывался одеялом с головой и нередко плакал от жалости к себе, деду, незнакомой ему бабушке. Да что ж это за любовь такая, вокруг которой все крутится? Нет, не надо ему никакой любви. Ни такой, как у отца, ни такой, как у деда. И от той, и от другой ничего не остается кроме душевной боли. Ему же хотелось лишь спокойствия, и он был уверен, что в его жизни оно будет.
   Хоть лето и подошло к концу, но солнце палило нещадно. Егор, вернувшись с кладбища домой и еле передвигая ноги от усталости, вошел в калитку. Все-таки тяжелое это дело - прощание с близким человеком. На кладбище Егор сел возле родных могил на скамеечку, которую они соорудили еще не так, казалось бы, давно вместе с дедом, и долго рассказывал ему о своем житье-бытье. Правда, рассказывать особо было и нечего, но Егор старался не упускать даже самых малых подробностей: дед всегда любил долгие обстоятельные разговоры с внуком.
   Гостей Егор не ждал, зато они, как оказалось, его ждали. На крылечке сидела соседка. Все ее звали теткой Аришей, была она значительно моложе деда, но с годами, в отличие от него, почти не менялась, оставаясь по-прежнему деятельной и говорливой. Рядом с ней сидел белобрысый мальчик лет семи и внимательно смотрел на Егора.
   - Ну, здравствуй, касатик, - заговорила тетка, вставая, - чего ж ты к деду один пошел? Мог бы и меня покликать, вместе бы сходили. Я ведь вам не чужая, всю жизнь рядом прожили.
   - Извини, тетка Ариша, - легко повинился Егор, - как-то не подумал. Дорога длинная была, устал очень. Еще сходим.
   Он подошел к старушке и обнял ее. Сделать это было нетрудно, потому что не так часто встречаешь в жизни людей, которые любят тебя только за то, что ты есть на этом свете. А тетка Ариша, он знал это наверняка, именно так его и любила.
   - Как только вижу тебя, - отстраняясь и внимательно осматривая Егора, проговорила старушка, - так мне и кажется, что еще немного подрос. А может, это уж я от старости вниз расту? Это ты в прадеда своего такой уродился. Вот был мужик так мужик, чистый гренадер! Сейчас таких редко встретишь. Все девки от него глаз отвести не могли.
   Егор грустно улыбнулся: эти самые слова от тетки Ариши он слышал при каждой встрече, поэтому и подыграл.
   - И ты тоже?
   - А как же, и я! Как родилась - так и влюбилась, - невеселым голосом закончила тетка свою часть их своеобразного ритуала. - Да не о том, Егорка, сегодня речь: такая беда пришла! Не стало деда твоего, а моего дорогого соседа.
   - Да, беда так беда, - уныло ответил Егор, - не ожидал я этого.
  Соседка вытерла уголком платка глаза. Оба надолго замолчали.
   - Что ж мы стоим? - спохватился, наконец, Егор. - Заходите в дом, правда, угостить нечем: до магазина еще не дошел.
   - Так мы же и пришли на обед позвать. Внука вот мне на лето дочь прислала, вдвоем и приглашаем. Приходи, дедушку помянем, посидим, поговорим.
  Егор согласно кивнул головой.
   - Через час ждите.
   Когда он появился на пороге дома соседки, то увидел, что стол уже накрыт. Егор протянул пакет с продуктами хозяйке, но она замахала руками.
   - Ишь, чего выдумал! Домой все заберешь. Садись уж, стынет все.
  Он не стал спорить и положил пакет на край стола, взяв из него лишь бутылку водки.
   - Наливай, тетка Ариша, помянем деда. Сама знаешь, был он для меня роднее всех родных.
   Хозяйка налила ему полную рюмку, а себе лишь плеснула на донышко. Выпили молча, и так же молча старушка подвинула ему тарелку с борщом. Егор принялся было есть, но тут же отложил ложку: аппетита не было.
   - Я так понимаю, что похоронами занималась ты? Спасибо тебе большое. Об этом завтра подробнее поговорим.
   - Я, - тетка согласно закивала и ласково погладила мальчика по голове, - да внук еще. Он и дом в порядок привел, и полы вымыл. Ему скажи спасибо. Он деда твоего любил. Свой-то отец семью бросил, вот Павлуша как летом приезжал, так к деду все и льнул.
  Егор серьезно посмотрел на мальчика и, как большому, протянул ему руку.
   - Спасибо, Паша!
  Потом тетка рассказала, как заволновалась, когда поняла, что дед второй день не выходит из дома. Врачи сказали, что старик умер легко, во сне. Лето, жара... Вот поэтому и похоронили, не дождавшись внука.
   Егор встал из-за стола.
   - Пойду я, тетка Ариша. Не обижайся, но не могу есть. Приду завтра, поговорим обо всем.
  Старушка, не отвечая, лишь жалостливо кивнула головой. Егор дошел до двери, хотел было выйти, но обернулся и обратился к внуку Ариши:
   - Послушай, Паша, у тебя есть мечта?
  Мальчик недоуменно вскинул на него глаза и растерянно пожал плечами.
   - Говори, не стесняйся, - подбодрил его Егор, - когда я был таким как ты, то тоже любил помечтать. Хотел поскорей вырасти и купить большой пароход, чтобы с дедом плавать по морям-океанам.
   - Нет, - мальчик несмело улыбнулся, - пароход не хочу. У нас и моря-то рядом нет. Я хочу велосипед. Самый красивый, чтоб ни у кого такого не было.
   - Хорошо, завтра же такой и купим, - пообещал Егор и вышел.
   На другой день он переделал много дел: с самого утра еще раз сходил на кладбище; щедро расплатился с теткой Аришей; купил Паше обещанный велосипед; заказал старушке дрова на целую зиму; заплатил, чтоб эти дрова распилили, накололи и уложили; подправил покосившуюся калитку. Последнее дело, посещение риэлтора, он отложил на утро следующего дня, потому что поезд уходил только вечером. Егору хотелось, чтобы дом был сдан квартирантам на один год, а по истечении этого срока он планировал приехать и в последний раз остановиться в нем, чтобы без спешки выбрать и поставить деду памятник. После этого дом можно будет продавать.
   День, оказавшийся таким долгим и тяжелым, наконец-то подходил к концу. Егор уже собирался лечь спать, когда услышал стук в дверь. Он открыл и увидел на пороге Пашу.
   - Вы не спите еще? - тихо спросил он и от смущения потупился. - Я поговорить хотел.
  Егор молча посторонился, пропуская его в комнату, потом сел на диван и жестом предложил мальчику занять место в кресле напротив.
   - Что-то с велосипедом? - спросил он, улыбаясь.
  Мальчик был излишне робок, хотя, может быть, он был таким только с Егором.
   - Я хотел спросить, можете ли Вы жениться на маме? Она хорошая, правда, - заторопился он, - очень хорошая, только горемычная. Это бабушка так говорит.
   Вот так вопрос! Егор закусил губу, боясь рассмеяться и тем самым обидеть мальчика. Но отвечать все-таки было надо.
   - А почему ты решил, что нам надо пожениться? Взрослые люди сначала влюбляются, а потом женятся. А мы с твоей мамой не любим и никогда не любили друг друга. Она любила твоего папу, а я - свою жену.
   - А вот и нет! - горячо возразил мальчик и уже без всякой робости посмотрел в глаза Егора. - Бабушка говорила, что мама Вас всегда любила, а Вы уехали учиться.
   Егор растерялся: хороша новость! А потом рассердился на тетку Аришу, которая забивает ребенку голову разными глупостями. Однако осторожно пожал плечами и ответил даже без намека на улыбку:
   - Прости, но она мне об этом никогда не говорила. Я и не знал ни о какой любви.
   - Видите, видите, - казалось, мальчика воодушевил его ответ, - Вы не знали, а теперь знаете! Можно, я позвоню маме и попрошу ее приехать? Вы на нее посмотрите и сразу полюбите.
   И как о таких вещах разговаривать с ребенком? Егор, как и дед в свое время, этого не знал, поэтому и ответил предельно честно:
   - Паша, друг ты мой милый! Мне жаль, что я в то время был настолько глуп, что ни о чем таком даже не догадывался. Только вот и сейчас ничего у нас с твоей мамой не получится: я завтра уезжаю. А твоя мама еще встретит хорошего человека. Она умная и очень красивая, я помню.
   Он и вправду помнил худенькую соседскую девчонку с тугими косичками, которая при случайной встрече опускала голову и старалась быстрее прошмыгнуть мимо. Егор и внимания не обращал на эту пигалицу: мало ли их подрастало у соседей. А она, по словам тетки, его любила. Вот так, ни больше, ни меньше...
   - Вы хороший, - расстроено пробормотал мальчик, - я думал...
  Он хотел еще сказать, но не смог и, не прощаясь, торопливо вышел из комнаты. Егор задумчиво покачал головой, закрыл дверь и лег. Спать совершенно расхотелось. Мысли снова вернули его в прошлое.
  
   * * *
   До окончания института оставался год. Учился Егор хорошо, с однокурсниками ладил, хотя очень близко так ни с кем и не сошелся. Отношениям с девушками большого значения не придавал, потому что из-за постоянных подработок свободного времени оставалось катастрофически мало. Однако молодость все же брала свое, и он пусть не так часто, как хотелось бы, но выкраивал часы для новых знакомств, встреч, при этом головы никогда не терял и ни о какой любви даже не задумывался. Многие из девушек, видя такое отношение и не желая тратить время попусту, молча отходили в сторону. Его это устраивало абсолютно. И лишь одна задержалась рядом с ним дольше, чем другие.
   - Хорошо, что ты такой спокойный, - сказала она Егору после пары месяцев редких встреч. - С тобой я поверила, что парень и девушка могут просто дружить.
   - Я, значит, спокойный... - протянул Егор, улыбаясь. - Это как?
   - А то ты не знаешь, как! Руки не распускаешь, глупых намеков не делаешь. И поговорить с тобой есть о чем.
   - В кино иногда водишь, мороженым угощаешь, - продолжил он. - Обыкновенный тюфяк, одним словом. Придется, видимо, нам с тобой раздружиться, а мне познакомиться с девушкой, которая будет смотреть на меня, как на парня.
   - Я ничего подобного не говорила. Откуда такие выводы?
  В голосе девушки звучало искреннее недоумение. Егора же этот разговор начинал забавлять все больше.
   - Если я ничем от подружек не отличаюсь, так зачем тебе такой?
  Она на минуту задумалась, но ответила честно:
   - Как зачем? Ты хороший, и мне нравишься.
  Егор хмыкнул и положил руки ей на плечи.
   - Все-таки, значит, нравлюсь. А ты знаешь, что делают парень и девушка, если друг другу нравятся? Не знаешь? - деланно удивился. - Для начала целуются.
  Он обнял ее и поцеловал. Она, как оказалось, совершенно не была против
   - Я глупая, да? Скажи! Скажи же! - шептала девушка, прижимаясь к нему, такому большому и сильному.
   - Совсем немного, - тут же, слегка усмехнувшись, успокоил он подругу и снова поцеловал ее.
   А еще через три месяца она сообщила, что беременна. Егор над ответом, казалось, и не раздумывал: казался таким же спокойным, каким и был всегда.
   - Ну что ж, - он взял девушку за руку и легонько сжал ее, - поженимся, раз такое дело. Не бойся, милая, я тебя не обману и своего ребенка не брошу.
  Она в знак согласия кивнула головой и заплакала.
   Девушка и сама не знала истинную причину своих слез. Может, это были слезы радости от осознания того, что их ребенок не будет расти без отца. А может, слезы горести, ведь даже в эти волнительные для каждой женщины минуты она не услышала от будущего мужа слов любви. Ни одного! Конечно, девушка знала, что Егор презрительно называет их любовным чириканьем и считает чепухой, что главным в жизни считает, как он ни единожды заявлял, не слова, а поступки. Наверно, так оно и есть на самом деле, но все же, все же... Ей, как и всем женщинам на этом белом свете, очень хотелось быть любимой, единственной и услышать слова, которые можно будет помнить всю жизнь. Как жаль, что он этого не понимал!
   А Егор молча обнимал будущую жену, осторожно вытирал ей слезы и убеждал сам себя, что все у них будет хорошо, потому что то, что они собирались сделать, было абсолютно правильным и честным по отношению друг к другу и будущему ребенку. А еще был рад, что сумел все решить без ненужных ему любовных страданий, сохранив ясную голову.
   Дочери исполнилось шесть лет, когда они разошлись. Причин было несколько. Во-первых, после переезда семьи на Урал, где Быстрову предложили хорошую должность и соответствующую зарплату, жена все больше времени стала проводить у своих родителей, а потом и вовсе отказалась вернуться, объяснив это тем, что ребенку нужен теплый климат. Во-вторых, она так и не смогла привыкнуть к жизни с Егором.
   Все у них было ровно, гладко, он и голоса на нее не повысил ни разу, и отцом хорошим был. Вот только молодой женщине хотелось особой теплоты в отношениях, ласковых слов, а ничего этого не было и в помине. Даже прибившаяся к ним кошка то и дело просила, чтоб ее по шерстке погладили, что уж говорить о молодой женщине... Иногда ей казалось, что исчезни она, муж о ней и не вспомнит. От таких мыслей становилось грустно и хотелось плакать.
   - Егор, - спрашивала она в такие минуты, - как ты думаешь, мы с тобой хорошо живем?
   Быстров вздыхал: в последнее время подобные разговоры случались все чаще и начинали его раздражать.
   - Я в чем-то виноват? Прости, исправлюсь, - бормотал он ставшие привычными слова и опять вздыхал.
   - Я не могу больше так жить! - взрывалась она. - Ты опять делаешь вид, что ничего не понимаешь! Скажи, можешь ты хоть иногда, хоть раз в неделю обнять меня просто так, а не по какому-нибудь поводу? А поцеловать? Нет, не можешь! У тебя желания такого как не было раньше, так нет и сейчас. Мне от телевизора больше радости. А ты чужим был, чужим и остаешься.
   Щеки жены быстро становились мокрыми, и Быстров, понимая, что хорошо бы было обнять ее и успокоить, но отчего-то этого не делая, вставал и начинал ходить по комнате из угла в угол. Потом, остановившись возле нее, плачущей, говорил тихо и устало:
   - Я такой, какой есть, и ты видела, за кого выходила замуж. Я забочусь о тебе и дочери, по ночам к соседу бегать, как мне кажется, тебе тоже не надо. Других женщин у меня не было, нет и в дальнейшем, уверяю тебя, не предвидится, живем без скандалов. Что же тебе еще нужно, милая?
   - Любви, - шептала она прерывающимся от слез голосом. - Хочу, чтоб ты меня любил. Хоть немного.
  Егор, не желая в очередной раз втягиваться в этот уже изрядно надоевший ему разговор, пожимал плечами и выходил из комнаты. Не извиняться же ему было за нелюбовь? Он на самом деле не понимал, почему нельзя жить без нее. Просто, доверительно и спокойно.
   Было в его семейной жизни одно маленькое светлое пятнышко - дочь Аленка. К ней он и направлялся, зная, что надо только немного подождать: через час-полтора жена обязательно подойдет к нему и извинится. И тогда он наконец-то сделает то, что для нее, по какой-то неведомой ему причине, было жизненно важным: обнимет без какого-то особого повода и молча погладит по волосам. А потом опять дома будет тихо и спокойно. До следующих слез.
   Спрашивается, откуда же им было взять эту самую любовь? Оба, вступая в брак, об этом подумать забыли. Все в точности, как в русских народных сказках: женился Иван-царевич на своей ненаглядной - и все, сказочке конец. Подразумевается и в сказке, и в жизни, что дальше все будет хорошо. А ничего хорошего, хоть жди, хоть не жди, может так и не случиться, потому что сказочке-то конец.
   И неизвестно еще, как Иван-царевич со своей Василисой ладил. У него хоть были пиры, охота, дружина верная; умел, наверно, душу отвести. А поскольку у Быстрова ничего кроме семьи и работы не было, то ему часто казалось, будто проживает он какую-то не свою жизнь. В ней и жена была чужой, и даже место, где он жил, тоже было чужим. Как бы то ни было, одно Егор знал точно: инициатором развода он не станет.
   Когда Быстров получил письмо, в котором жена просила дать ей развод, то нисколько не удивился: все к этому шло. После свадьбы они довольно долго и старательно пытались слепить то, что можно было бы с большой натяжкой назвать семьей, но ничего толкового из этого так и не получилось.
   Странно бывает в жизни: ни того, ни другого нельзя было назвать плохим человеком, а вот поди ж ты... Так и остались они в судьбе друг друга людьми случайными, у которых, по злой иронии судьбы, всего лишь оказались рядом места в театре, где шел очередной спектакль о чужой счастливой любви.
   А сейчас жена писала, что не держит на Егора зла; что во многом виновата сама; что с дочерью он может общаться столько, сколько захочет; что она откажется от алиментов, если он выплатит ей определенную сумму денег. Оказалось, что родители решили продать свой дом и купить более просторный, чтобы и для нее с дочерью было место. И хотя названная сумма очень даже впечатлила Быстрова, согласие им было дано сразу же. Пришлось, конечно же, влезть в огромные долги, но деньги для жены все же были собраны, а когда развод состоялся, то оба почувствовали облегчение.
   С дочерью Егор всегда находил общий язык, так было и сейчас.
   - Папочка, ты только не плачь, - говорила она так, как будто когда-то видела его слезы, - я на все лето буду к тебе приезжать. Я маме пока не говорила, но, когда вырасту, буду с тобой жить.
  Он согласно кивал головой и через силу улыбался, понимая, что пройдет какое-то время, и дочь уже не будет так в нем нуждаться, а ее слова - это всего лишь слова ребенка, тоскующего по своему отцу.
   - Мы можем уже сейчас поговорить о том, чем будем заниматься летом, - бодрым голосом ответил он.
  Дочь тут же начала увлеченно рассказывать о своих планах, а Быстров прикрыл глаза и слушал ее голос. Такой далекий, такой родной... Это было единственно ценное, что у него осталось после неудачной попытки создать семью.
   Получив развод, Быстров так и остался одиноким, не желая связывать себя второй раз семейными узами. Большая любовь, по которой он мог бы это сделать, так и не случилась, о чем Егор не жалел совершенно. Да и жалеть-то было не о чем: таких, как он, на свете проживало немало, и говорить о том, что жилось им плохо, было бы, по крайней мере, неразумно.
   Правда, одни без устали скакали из постели в постель, ища там эту самую любовь, пока не успокаивались в чьих-то объятьях, найдя, а может, и не найдя желаемое, а лишь устав от самого процесса поиска. Другие, к которым относил себя Егор, по этому поводу не расстраивались абсолютно и жили спокойной размеренной жизнью, принимая все уготованное судьбой, считая, что если что-то и должно будет случиться, то оно обязательно случится и без каких-либо усилий с их стороны.
  
   ***
   В последнее время Егор старался как можно меньше находиться дома, потому что одиночество порой становилось просто невыносимым. В такие минуты ему хотелось с кем-то поговорить, рассказать обо всем, что накопилось в душе, но такого человека, увы, не существовало. Нет, друзья-приятели были. Было кого пригласить в гости и к кому сходить в гости, но разговоров на личные темы Егор не любил и всегда старался избегать.
   Ближе всех он сошелся с Костей Лобановским, который нравился ему тем, что в душу с ненужными вопросами и советами не лез и своими тайнами делиться тоже не торопился. Был он холост, жениться не собирался. Девушки его любили за легкий нрав, да и он, кажется, любил их всех, но ни с одной не заводил хоть сколько-нибудь длительных и серьезных отношений.
   - Холостяком родился, холостяком и помру, - гордо заявлял Лобановский каждому, кто интересовался его сердечными делами.
   - Ничего, - смеялись женатые, - придет и твое время: раньше невесты в загс прибежишь.
   - Не бывать такому, - Лобановский картинно закатывал глаза. - Бабка моя любимая, Александра Гавриловна, говорила, что Бог не без милости, на его милость в этом деле только и уповаю. Верю, что минет меня горькая чаша сия. А бабке верю безоговорочно, она у меня таким философом была...
   И Константин начинал рассказывать очередную историю о своей бабке, которая, как уже давно все друзья знали, начинала любую ссору с дедом словами: "Повезло тебе, Ирод, с женой! Такая умница и красавица досталась, не то что твоя бывшая подружка Лизка, кура подслеповатая..." А так и не замоленный грех деда, по словам Лобановского, состоял лишь в том, что тот, еще будучи холостым, однажды в клубе, увлекшись и сам того не заметив, протанцевал с той самой Лизкой два танца подряд. Этого Александра Гавриловна простить ему так и не смогла, хотя ни на какую любовь между дедом и бабкой в то далекое время даже и намека не было.
   После таких слов дед, словно сбросивший от приятных воспоминаний пару десятков лет, как правило, улыбался, лихо подкручивал усы, заговорщически подмигивал внуку, вытянувшемуся выше него ростом, и шептал тому на ухо очень тихо, чтобы, не дай Бог, не услышала его не в меру разбушевавшаяся жена:
   - А она еще не знает, как меня эта самая Лизка после танцев возле речки целовала! Если б знала - точно не дожил бы я до сегодняшнего дня.
  В эти минуты дед и его уже кое-что понимающий в этой жизни внук чувствовали себя настоящими членами некой секретной организации, страшные тайны которой, конечно же, не предназначались для ушей Александры Гавриловны.
   Таких историй у Кости в запасе было много, и никто толком не знал, была ли в них хоть крупица правды.
   Осень в этом году стояла сухая и теплая. По вечерам в небольшом парке, который находился недалеко от дома Егора, было многолюдно: народ пытался насладиться последними ясными деньками. Слышались звуки музыки, по дорожкам неспешно прогуливались пары. Егор с Костей побродили возле танцплощадки, фонтана, потом решили посидеть в кафе. Свободных мест не оказалось, и они, не сговариваясь, направились к выходу.
   - Настроение ни к черту, - заговорил Костя. - Утром чашку разбил, с котом разругался. Он, паршивец, опять на кухонном столе спал. Позавтракал, потом зачем-то стал старые фотографии рассматривать. До этого было как-то не по себе, а тут совсем накрыло.
   - У меня та же история. Хотел с дочкой по скайпу поговорить, а она так и не позвонила. Хотя бы написала, предупредила, что ее не будет. Что за ребенок!
  Костя бросил удивленный взгляд на друга.
   - Думаешь, мы лучше были?
  Егор, не отвечая, пожал плечами.
   Какое-то время они шли молча, но вскоре Костя нарушил молчание.
   - Хочешь, пойдем ко мне, посидим, выпьем по наперсточку, как говорила моя незабвенная бабка Александра Гавриловна? Завтра свободны, можем себе позволить.
   - Что за радость со мной пить? - улыбнулся Егор. - Позвони какой-нибудь подружке и поправляй себе настроение хоть до утра.
   - Не могу, в сентябре я от них отдыхаю.
   Ну, конечно же... Услышав это, Егор тут же вспомнил, как когда-то давно один из приятелей в разговоре вскользь обронил фразу о том, что в этот месяц Костя с девушками не встречается, вечера, в основном, проводит дома, коротая время за бесконечными разговорами со своим толстым ленивым котом. Объявляет, так сказать, технический перерыв. Причиной такого поведения друга Егор не интересовался, считая, что у каждого свои тараканы в голове, что его тараканы ничем не лучше тараканов друга.
   - Если вариантов нет, то считай, что уговорил, - вздохнул он. - Сворачиваем к магазину.
   Бутылка как-то быстро опустела больше, чем наполовину. Вроде бы и не торопились, закусывали, о чем-то говорили, а вот поди же ты... Говорил, правда, в основном Егор. Он кратко поведал о поездке в родной городок, о дедушке, на чьи похороны не успел. Потом зачем-то стал рассказывать о родителях. Он никогда и никому о них не говорил, а тут его словно прорвало.
   - Представляешь, дед любил жену, отец любил маму и меня, а оказались все несчастны. Я до женитьбы часто об этом думал и в конце концов решил, что проживу без любви, мне ее не надо. Абсолютно! Главное - честность в отношениях, ну, и порядочность, конечно.
   Костя удивленно посмотрел на друга.
   - Извини, конечно, что спрашиваю, не хочешь - не отвечай. Так ты не по любви женился?
   - Нет, - Егор покачал головой.
   - И в отношениях, наверно, был честен, а счастья все равно не нашел, - задумчиво произнес Костя.
   - Я бы ради дочери с женой жил, вот только ей, как оказалось позднее, все же до зарезу была нужна эта самая любовь, - Егор тяжело вздохнул. - Нашла уже, наверно. Она женщина хорошая, я не в обиде.
   Он пожал плечами и потянулся к бутылке. Костя подвинул ближе свою рюмку и вдруг предложил:
   - А хочешь, я тебе фотографии покажу? Мои родители живы, с сестрой живут. Я их давно не видел. Так, звоню раз в месяц, сообщаю, что живой, о здоровье спрошу. Больше и говорить, вроде, не о чем.
   Лобановский принес стопку фотографий. На школьных он выглядел таким, каким был и сейчас: улыбчивым и подвижным. Не узнать его было бы трудно. Фотографий родителей было несколько. Везде лица их были серьезны: в деревне и зимой, и летом работы много, особенно не повеселишься.
   На столе осталось еще несколько снимков. Костя хотел было отодвинуть их в сторону, но почему-то передумал. Егор взял один. На нем Лобановский бережно обнимал за плечи девушку. Она была тоненькой, светловолосой и большеглазой. И сколько Егор ни вглядывался, так и не увидел ничего, за что обычно цепляются взгляды молодых людей: ни эффектной позы, ни броского макияжа, ни дерзости во взгляде. Была лишь спокойная грустная улыбка. Только, наверно, слишком грустная для такой юной девушки.
   - С кем это ты? - спросил Егор, все еще не отводя взгляда от снимка.
   - Дина, Дина, Диночка. Моя девушка, - ответил Костя и потянулся к сигаретам.
   Курил он редко, только в компании, но сигареты и зажигалку всегда держал дома на всякий случай. Сегодня, видимо, такой и был.
   - Вы расстались?
   - Расстались... - пробормотал он и невесело усмехнулся. - Можно, наверно, и так сказать.
  Что-то было в его голосе такое, что заставило Егора не расспрашивать дальше. А Костя наконец-то вытащил сигарету из пачки, но, рассеянно покрутив ее в пальцах, отложил в сторону. Оба надолго замолчали.
   Потом Лобановский, как-то тяжело вздохнув, собрал все фотографии в стопочку, отложил их в сторону и тихо заговорил:
   - После школы я поступил в институт и перебрался в город. От родителей по нашим российским меркам вроде бы недалеко, всего лишь восемнадцать часов на поезде, но почувствовал себя взрослым человеком. Представляешь, на второй год обучения первого сентября тороплюсь в институт, предвкушаю встречу с теми ребятами, кого еще не видел, и помню, что вечером в комнате договорились отметить первый день учебы.
   Вижу, передо мной девушка идет. Ну, идет и идет, девушка как девушка, много их вокруг ходит, на всех не насмотришься. Потом вижу: она присела и за ногу схватилась. Я подошел, смотрю, а у нее на глазах слезы, губы дрожат. Помощь предложил. Оказалось, ногу подвернула. До скамейки довел, посадил. Попросила такси вызвать и проводить. Я почему-то сразу же согласился. Пока ехали, вроде бы не плакала, а слезы катились. Вытирала их молча, и я молчал, больше думал о том, что на пару скорее всего опоздаю.
   Доехали, она расплатиться не дала, сама заплатила. Вышел я из машины, хотел было ей помочь дойти до квартиры, но увидел, что девушка на ногу совсем наступить не может. Я, вроде, не очень хиленьким мальчиком и тогда был, взял ее на руки и понес. Она худенькая, легкая совсем. Прижалась ко мне, положила голову на плечо, одной рукой за шею обхватила. Сердце у меня заколотилось, но не от дурацких мыслей, нет. Просто вдруг ясно понял, что я - мужчина, а она - слабая девушка. Почувствовал, что мне приятно именно для нее быть сильным и нужным. Захотелось, чтобы так оставалось и дальше. Она и я. Рядом. Вместе. Понимаешь?
   Егор кивнул головой: это-то он как раз и понимал. Сам не так давно испытал нечто подобное. К своему немалому удивлению. Впервые, кажется, до боли захотел, чтобы женщина нуждалась в нем и в его помощи как можно дольше. Раньше как-то об этом и не задумывался, предпочитал, чтобы все его незатейливые и кратковременные истории, связанные с женским полом, начинались и кончались тихо, мирно, без какой-либо нервотрепки.
   - Что дальше-то? - поторопил он замолчавшего друга.
   - А дальше случилось то, что никогда уже не повторится, - Костя как-то криво улыбнулся и снова потянулся к отложенной сигарете. - Что-то другое, может, и случится, но такого уж точно не будет.
   Дома оказалась мать девушки. Она провела меня в комнату дочери, и я, положив девушку на кровать, в двух словах рассказал ей о случившемся. Моя новая знакомая принялась убеждать мать, что ничего страшного не произошло, что не стоит волноваться, а сама все время смотрела на меня, а я во все глаза - на нее. Давно уже пора было прощаться и уходить, но я, как последний болван, продолжал стоять и не мог заставить себя сдвинуться с места. Это заметила и женщина. Сначала она удивленно посмотрела на меня, потом перевела взгляд на дочь, улыбнулась и попросила меня остаться в комнате, пока она не вернется. Я согласно кивнул головой, подвинул кресло к кровати и сел.
   Дверь закрылась, и мы остались одни. Надо было как-то начать разговор, но в голове у меня неожиданно образовался какой-то вакуум, поэтому ничего умного оттуда выудить не удавалась.
   - Тебе правда легче? - с трудом все же выдавил я из себя.
  Девушка внимательно посмотрела на меня своими серыми глазищами и спросила:
   - Ты ведь не хочешь уходить, правда? Я этого не хочу тоже. Останься!
  Я тут же заверил ее, что буду рядом столько, сколько она захочет. Моя новая знакомая наконец-то улыбнулась, протянула руку и представилась:
   - Дина.
   - Дина, Дина, Диночка, - я несколько раз повторил ее имя, оно мне нравилось. - Похоже на звон колокольчика: дин-дин-дин. А меня зовут Костей.
   Я держал, не выпуская, ее маленькую ладошку в своей руке, а она не отнимала ее. Потом я осмелился и погладил пальцами другой руки ее тоненькие пальчики, в ответ Дина несильно сжала мою руку. Мы молчали, да слова были и не нужны. Мы понимали друг друга без них.
   Свою невинность я еще в школе потерял, от недостатка внимания девчонок никогда не страдал, считал себя продвинутым челом в этом несложном, в общем-то, деле, но и представить не мог, что простое прикосновение к руке девушки может вызвать такую внутреннюю дрожь. В эти минуты я забыл всех, с кем когда-либо кувыркался в постели. Со мной явно что-то происходило, что-то странное и до той поры мне неизвестное, вот только я еще не понимал, что же именно.
   Не знаю, сколько времени продолжалось это наваждение, но раздался стук в дверь, и в комнату вошел человек, представившийся врачом, а с ним и мать Дины. Мы и тогда не разжали наши руки. Пришлось врачу попросить меня выйти. Мы с Аллой Эдуардовной, так звали мою несостоявшуюся тещу, вышли в другую комнату. Она предложила сесть. Какое-то время молчала, а я рядом с ней, конечно же, чувствовал себя не в своей тарелке и тоже тупо молчал.
   - Вы давно знаете мою дочь? - вежливо спросила она.
   Вопрос, конечно же, не был из разряда неожиданных. Я не хотел ни лгать, ни вдаваться в подробности, но даже тем малым, что было между мной и Диной, не собирался ни с кем делиться. Поэтому и ответил коротко:
   - Нет.
   - Не обижайтесь, молодой человек, у меня есть причина волноваться.
  Я не стал отвечать, только кивнул головой, показывая, что понимаю вечные опасения родителей за своих дочерей. Женщина опять немного помолчала, словно собираясь духом, потом добавила:
   - Наша дочь очень больна, сейчас у нее ремиссия. Я вижу, что Вы ей нравитесь, поэтому и говорю об этом заранее и откровенно. Решите прямо сейчас, нужно ли Вам знакомство с больной девочкой. Если нет, то можете молча встать и уйти, чтобы никогда больше не появляться в ее жизни. Наверно, это было бы правильным. Но если Вы остаетесь...
  Женщина закрыла лицо руками и опустила голову: говорить больше она не могла.
   - Остаюсь, - не раздумывая ни секунды, ответил я. - Да, я остаюсь. И Вам не надо ни о чем беспокоиться.
   Почему-то настроение у меня испортилось. Женщина больше ничего не говорила, а я сидел и не понимал, довольна она моим решением или нет, и от этого злился еще больше. Вскоре нас позвали в комнату. Улыбающийся доктор сообщил, что ничего страшного с Диной не случилось, что через недельку она будет бегать, как раньше, но два-три дня придется полежать.
   Ушел я лишь вечером. Чем занимались целый день? Разговаривали, слушали музыку, даже посмотрели какой-то фильм. Я еще никогда не видел такой красивой и большой комнаты, поэтому первую пару часов таращился на все вокруг. Мне нравились стеллажи с книгами, занимающие целую стену; нравилось, что в комнате нашлось место и телевизору, и музыкальному центру, и компьютеру; нравилось удобное кресло, в котором я сидел, и легкие занавески на окне; нравился даже пестрый коврик, лежащий возле кровати. Я, простой деревенский парень, жил совсем иначе. И комнаты своей у меня отродясь не было, жил в проходной. Две отдельные занимали сестра и родители.
   От обеда я попытался было отказаться, но Алла Эдуардовна и слушать не захотела мой лепет. Обедали мы с Диночкой вдвоем в этой же комнате. Это меня немного успокоило. Маленький столик был подвинут к кровати, и я помог девушке сесть. Ей почему-то все происходящее казалось смешным, она часто поглядывала на меня и улыбалась, а я больше всего на свете боялся что-то сказать не то, сделать не так и тем самым разочаровать ее.
   Около четырех в комнату зашел отец Дины, расспросил ее о самочувствии, поблагодарил меня за помощь. Я встал и начал прощаться, дольше оставаться было просто неудобно.
   - Не уходи, побудь еще, - попросила Дина.
  Я стал говорить, что уже поздно, что ей нужен отдых, что, если она позволит, я приду завтра. Мои слова девушку нисколько не убедили, но спорить со мной она не стала, лишь с укором посмотрела на отца.
   - Папа, ну что же ты... Попроси Костю остаться, пригласи его на ужин.
   - Конечно, конечно, - заторопился отец, - если у молодого человека нет важных дел, то прошу с нами отужинать.
  Пока я придумывал новые и более убедительные отговорки, Дина решила все за меня.
   - Папа, Костя согласен, - она захлопала в ладоши. - Я знала, знала, что он согласится!
   Когда отец вышел, я снова сел в кресло, стоящее возле кровати, и взял девушку за руку. Потом поднес ее к лицу и прижал к щеке. Так мы и сидели некоторое время и молча смотрели друг на друга. Не знаю, что Дина видела в моих глазах, в ее же плескалось нечто такое, отчего мне очень захотелось девушку поцеловать. Я, конечно же, не решился, о чем и жалел всю обратную дорогу до общежития. Дина мне нравилась, я ей, видимо, тоже. О ее болезни и о том, что она не всегда уходит побежденной, я даже не хотел думать.
   И меня нисколько не смущало, что все закручивалось слишком быстро. Да и кого в юном возрасте это смущает? Молодость ведь не умеет ходить тихо и спокойно, а смотреть под ноги, чтоб ненароком не сломать себе шею, и подавно. Она несется по дорогам жизни вприпрыжку, часто не давая себе труда хоть иногда останавливаться, чтобы просто перевести дух.
   Это произошло несколько позднее. На четвертый день Дина начала понемногу ходить. В тот день и случился наш первый поцелуй. Мы стояли возле окна и смотрели на вечерний город. Мне было приятно находиться рядом, чувствуя близость девушки. Я подвинулся к ней чуть-чуть ближе и коснулся ее руки. Диночка вздохнула и положила голову на мое плечо. И тогда я ее поцеловал. Осторожно и очень нежно: она была такой хрупкой и беззащитной, что я просто не представлял, как можно было сделать это иначе. Потом и она легко прикоснулась своими губами к моим, прошептав, что еще никогда и никого... И тут я понял, что пропал. Совсем пропал...
   Еще в мой первый день в этом доме отец Дины проводил меня до двери.
   - Пообещал прийти утром, - обратился я к нему, - а теперь не знаю, что и делать. Занятия опять пропускать придется, а декан у нас еще тот...
  Почему-то разговаривать со Львом Николаевичем мне было легче, чем с его женой. Он же заговорил совсем о другом.
   - Мы о тебе ничего не знаем. Расскажи в двух словах.
   Я выполнил его просьбу. Лев Николаевич внимательно выслушал, но продолжать разговор не торопился. Я начал было прощаться, но он прервал меня.
   - Послушай, Константин... Твоего декана я хорошо знаю и с ним договорюсь. Может, это и неплохо, если еще несколько дней, а лучше неделю, ты проведешь с Диной, ей все веселее будет. Из-за болезни у нее и подруг, считай, нет. Все время одна. Я буду рад, если вы подружитесь.
   Я, конечно, тут же согласился. Он протянул мне руку, я ее пожал. Это было больше похоже на скрепление какого-то договора. Наверно, так оно и было. В те минуты мне и в голову не могло прийти, что институт будет заброшен на целых два месяца.
   Мои последующие дни были поделены на части: перед обедом я уходил, перекусывал где-нибудь, потом возвращался и оставался до ужина. Алла Эдуардовна хотела было завести об этом разговор, но я лишь молча покачал головой. Она все поняла правильно и больше не настаивала. На пятый день Дина с самого утра предупредила, что после обеда придет врач, и это надолго. Мы распрощались, я пообещал прийти утром.
   Она встретила меня, сидя в кресле. Улыбаясь, я подошел и поцеловал ее куда-то в макушку. Дина не отстранилась, но и не улыбнулась в ответ. Я удивленно посмотрел на нее. Она же осталась такой же серьезной, лишь лицо было бледнее обычного. Стало тревожно.
   - Ты расстроена? Что сказал врач?
   - Врач? - зачем-то переспросила она. - Врач сказал, что с ногой все в порядке.
  И тут я ясно почувствовал, что между нами что-то изменилось, только не понимал, что именно. Все вдруг стало иным, незнакомым мне: и излишне ровный голос, и ее напряженная поза, и глаза... Она даже ни разу не посмотрела на меня!
   - Дина, - осторожно произнес я. - Диночка, что случилось? Ты можешь рассказать мне все, я пойму.
   - Ничего не случилось, - ее голос даже не дрогнул. - Просто сегодня хотела поблагодарить тебя за все. Пора нам вернуться к нормальной жизни. У тебя - учеба, друзья, веселая студенческая жизнь, у меня - тоже учеба, музыка и всякие другие не менее интересные дела. Поверь, нам будет не до встреч.
   Я слушал и не понимал, зачем и почему она это говорит, ведь еще вчера все было иначе. Для чего-то решил уточнить:
   - Так мне больше не приходить?
  Я спросил и тут же испугался, что она ответит утвердительно. И она ответила. Я вышел из квартиры, осторожно прикрыл дверь и побрел в свое проклятое общежитие. Мне не хотелось никого видеть, и это было совсем не то место, где я хотел бы сейчас оказаться, но другого у меня, к сожалению, не было.
   И вечер закончился, и ночь прошла, а я все еще не мог понять, за что же это она со мной так... Утром, совершенно не выспавшийся, все же заставил себя встать, чтобы вместе с ребятами отправиться в институт. Вот только когда спустился с крыльца, решение свое изменил и, не раздумывая больше, отправился туда, где и должен был быть.
   Зайти в квартиру Дины я, конечно, не решился, а просто сел на скамейку, с которой было видно ее окно. Люди выходили из подъезда, они торопились по своим делам, а я все сидел и сидел, сам не зная, зачем. Вот вышел Лев Николаевич. Видимо, он видел меня из окна, потому что, не удивляясь встрече, коротко, как старому знакомому, кивнул головой и неторопливо направился к автостоянке. А еще через полчаса вышла Дина. Она постояла на крыльце, словно ожидая, что я подойду, а когда поняла, что я этого не сделаю, подошла сама и села рядом.
   - Костя! - начала она тем самым ровным голосом, который мне так не понравился накануне. - Костя, я решила, что так будет лучше для тебя. Мама призналась, что рассказала о моей болезни, да я и сама себя ругаю постоянно, что не сказала этого сразу, но так даже лучше. Ты все знаешь, и мне не надо ничего объяснять.
   - Почему не надо? - тут же возразил я. - Хотелось бы узнать, почему так будет лучше для меня и что будет лучше для нас. И еще объясни, как твоя болезнь может чему-то там помешать. Только, пожалуйста, не говори больше никогда со мной таким голосом.
   Я не стал объяснять, каким именно, не пытался взять Дину за руку, не пытался заглянуть в ее глаза, потому что во мне как будто все заледенело. Она еще ниже опустила голову, и я вдруг понял, что это решение не было для нее простым, как мне показалось вначале, и испугался, что она может встать и уйти. Однако Дина продолжала сидеть, а я - надеяться, что она изменит свое решение.
   - Как же ты не понимаешь, Костя? - почти прошептала она. - Мне так трудно об этом говорить... Повторная операция ничего не дала. Я уже не верю, что смогу поправиться. Зачем же тебя в это втягивать? Я и так себя чувствую виноватой, что не рассказала всего сразу и долго пользовалась твоей добротой. Прости меня.
   Дина тихо заплакала, а я, в уме назвав себя козлом и не только, наконец-то смог обнять ее за плечи и осторожно прижать к себе. Так мы и сидели на этой скамейке, а люди все проходили и проходили мимо, и никому до нас не было никакого дела. Вскоре она успокоилась, и я решил, что пришло время рассеять все ее сомнения.
   - Диночка, скажи, я тебе нужен? Если так, то я не уйду никогда и никуда. Мне не надо, чтобы было лучше или хуже, мне надо быть с тобой.
  Она не стала отвечать, просто подвинулась еще ближе.
   Позднее, уже дома, Дина, как бы вскользь, сказала:
   - Значит, решено. Загадывать не будем: сколько бы времени мне не было отпущено - оно будет только нашим.
  Я, конечно, понял, что этими словами она как бы провела границу между своей прошлой жизнью и тем, что нас ждет впереди, поэтому тут же добавил до приторности бодрым голосом:
   - Люди болеют и выздоравливают. С тобой все будет в порядке, иначе просто не может быть.
  У нее хватило сил на улыбку. У меня - тоже.
   Я стал опять приходить каждый день. И один наш день не походил на другой. То она вдруг желала приобщить меня к серьезной музыке, в которой я, кстати, ничего не понимал и до сего дня ничего не понимаю, и мы слушали ее любимые произведения; то рассматривали репродукции картин известных художников, и она рассказывала о них. Я поражался, как много она знала. Моя-то жизнь была совсем другой, поэтому и интересы были другими. Но я тогда не задумывался над этим, иные мысли не давали мне покоя.
   Как бы Диночка ни бодрилась, видно было, что она быстро устает, что даже короткие прогулки все чаще становились для нее в тягость. Врач стал появляться почти каждый день, и мне приходилось стоять у окна гостиной, дожидаясь окончания его визита. Алла Эдуардовна все чаще стала заходила в комнату, чтобы принести таблетки или поставить очередной укол, а я в это время опять бездумно пялился в то же самое окно. Мог ли я тогда хоть на время оставить Диночку и вернуться к занятиям? Конечно же, нет. Я махнул на все рукой, потому что мне вдруг стало все равно, что будет со мной дальше: я мог думать только о ней.
   Было восемнадцатое сентября. Я запомнил этот день. Диночка полулежала на диване, я, вытянув ноги, удобно расположился в кресле рядом. Фильм, который мы смотрели, определенно не годился для просмотра никому, кроме молоденьких девиц. Герой и героиня, по моему мнению, были похожи на двух глупцов, если не назвать их более крепким словом, которые никак не могли рассказать друг другу о своих чувствах. Наконец-то это радостное событие все же свершилось, и на горизонте замаячила скорая свадьба.
   Довольная таким поворотом событий, Диночка повернулась ко мне и доверительно сообщила:
   - Знаешь, все девочки мечтают о свадьбе. Когда я была маленькой, думала об этом тоже.
   - А сейчас тоже думаешь?
  Я задал этот вопрос и тут же спохватился, но было уже поздно. Дина слабо улыбнулась.
   - Не в моем положении об этом думать, - ответила она излишне ровным голосом, который так не нравился мне, и встала с дивана. - Пойду за соком. Тебе принести тоже?
   Я схватил ее за руку и потянул к себе. Потом она сидела у меня на коленях, и я целовал ее так, как давно хотел, как целуют желанную женщину. И к черту эту нежность! Сейчас она была абсолютно не нужна, потому что и Дина отвечала на мои поцелуи не менее пылко. Когда я, наконец-то, оторвался от ее губ, то сказал, с трудом выравнивая дыхание:
   - Я очень хочу, чтобы мы поженились как можно скорее. Хорошо бы завтра.
   Дина смотрела на меня своими глазищами, и я видел, как они наполняются слезами. Я прижал девушку к себе и шептал, шептал ей на ухо, что мы взрослые люди, поэтому вольны делать то, что хотим; что я люблю ее и хочу этого больше всего на свете; что она, если согласится, никогда не пожалеет о своем решении; что впереди у нас целая жизнь, и поэтому мы непременно будем счастливы... Ее губы, щеки были солеными от слез, а я в эти минуты искренне верил, что ничего плохого с нами случиться не может. Просто не может, и точка. Верила ли она тогда в это, не знаю.
   На следующее утро я явился пораньше с букетом цветов для Аллы Эдуардовны и бутылкой дорогущего вина, которое посоветовал мне купить знакомый всезнающий продавец. Льва Николаевича я встретил уже в дверях, он сказал, что вернется к обеду, тогда обо всем и поговорим. Алла Эдуардовна молча взяла букет, поблагодарила и даже попыталась улыбнуться. Я это оценил, хотя по-прежнему не понимал, за что она меня так невзлюбила. Утешало, что в последние дни мы общались совсем мало: после нашего с Диной примирения она перестала без повода заходить в комнату, а если что-то было надо, то стучала в дверь и ждала приглашения.
   Я не знаю подробностей разговора Дины с родителями, но Лев Николаевич благосклонно отнесся к нашему решению, пообещав договориться с загсом на конец месяца. Алла Эдуардовна большей частью молчала, сказала только, что у них много родственников, поэтому свадьба будет обязательно, а о расходах просила не беспокоиться. Я чувствовал себя довольно неуютно, потому что о женитьбе и деньгах надо было поговорить со своими родителями заранее, а я, конечно же, этого не сделал.
   Вечером того же дня я позвонил домой и терпеливо выслушал сначала ворчание отца, недовольного моей скоропалительной женитьбой, потом растерянные всхлипы матери и радостные охи и ахи сестры. К чести родителей, отец перезвонил через час и уже спокойным голосом сообщил, что деньги на костюм и кольца вышлет завтра, потом попросил позвать к телефону Льва Николаевича и сказал ему, что рад за своего оболтуса, то есть за меня, который выбрал в жены прекрасную девушку, то есть Дину, что, конечно же, оплатит половину расходов на свадьбу.
   Они еще о чем-то говорили, а я сидел и думал о том, что совсем не знаю своих родителей, если в глубине души допускал мысль, что они могут поступить как-то иначе. Потом мама долго разговаривала с Аллой Эдуардовной, а мы с Диночкой сидели, слушали, смущенно переглядывались и чувствовали себя провинившимися в чем-то школьниками. Кончился разговор тем, что мама захотела сказать несколько слов невесте, а когда Дина подошла к телефону, то она, поздравив ее, заявила, чтобы милая девочка ни о чем не беспокоилась, потому что ее сын, то есть я, - очень хороший человек. Тут уж мое терпение кончилось, я забрал трубку и сказал, что позвоню завтра.
   Поздним вечером, когда я уже попрощался с Диночкой и собрался уходить, Лев Николаевич пригласил меня в свой кабинет.
   - Вот что, жених, - сказал он, улыбаясь, - раз уж такое дело, то можешь оставаться здесь. До двадцать восьмого, когда в загс отправитесь, рукой подать, живите уж вместе.
   - Хорошо, - смущенно пробормотал я и, наверно, даже покраснел, - спасибо.
   - Да иди уж, - Лев Николаевич махнул рукой и засмеялся, - благодарить он меня вздумал! Да, вот еще что, питаться будешь здесь, хватит уж самостоятельность показывать.
  Таким было девятнадцатое сентября.
   Наверно, я все же понимал, что вряд ли наше счастье будет долгим, но чтобы все закончилось за три дня до свадьбы, даже не мог и представить. Конечно, с болезнью шутки плохи, но ведь судьба могла бы быть хоть чуточку добрее и дать нам чуть больше времени? Кому бы от этого стало хуже? В тот день мы со Львом Николаевичем с утра отправились за покупками. Платье для невесты уже было куплено, о чем Диночка накануне мне торжественно заявила, дело было лишь за костюмом для меня. Лев Николаевич обещал помочь, у него и в торговле, как оказалось, были какие-то знакомые.
   Отсутствовали мы недолго. А когда вернулись, выяснилось, что возвращаться мне уже было не к кому. Как оказалось, Алла Эдуардовна буквально за несколько минут до нашего прихода вошла в комнату дочери и увидела, что она не дышит. Лев Николаевич вызвал скорую, а потом попробовал увести рыдающую жену, но она вдруг с силой оттолкнула его и пронзительно закричала, глядя на меня совершенно безумными глазами:
   - Ненавижу, как же я тебя ненавижу! Это из-за тебя моя дочь мертва, из-за тебя отказывалась лечь в больницу... Выдумали какую-то неземную любовь и всех заставили в это поверить! Будь ты проклят... Не будет тебе в жизни счастья...
   - Алла, успокойся, Алла! - уговаривал ее Лев Николаевич, но она не слушала и продолжала кричать, осыпая проклятьями уже не только меня, но и мужа.
   - Ты думаешь, я ничего не знаю? Ты думаешь, что все кругом слепые и глухие? Я слышала, о чем вы с дочерью шептались! Вместо того, чтобы срочно начать лечение, она решила поскорее выскочить замуж! И все потому, что боялась умереть, не получив от жизни ничего! А ты ей потакал! Будь тоже проклят!
   Разыгравшаяся возле умершей дочери сцена была настолько безобразной, что я отошел к окну и в ужасе закрыл глаза. А мать все кричала и кричала... Казалось, она никогда не замолчит. Наконец, Льву Николаевичу все же удалось вывести жену из комнаты. Мы остались с Диной одни. Я подошел. Она лежала на диване, лежала так, словно прилегла на минутку. Лицо было спокойным. Я сел рядом, нагнулся и обнял ее, но уже через минуту отстранился, потому что вдруг понял: той Диночки, которую я любил, здесь больше нет.
   Вот так, оказывается, у жизни и смерти все просто: только что была, а уже нет. Больше мне здесь делать было нечего. В комнату зашел Лев Николаевич. Не глядя на него и не произнеся ни слова, я вышел, чтобы уже никогда не переступать порог этого дома.
   В общежитии я собрал кое-какие оставшиеся вещи, побросал их в сумку и отправился на вокзал. По дороге позвонил домой. Трубку взяла мать. Я сказал, что приезжать не надо, что Дины больше нет, и сразу же отключился. Было только одно место на земле, куда я мог поехать и где мне были всегда рады. Там, я знал, не будет лишних вопросов и ненужных соболезнований. Туда я и направился.
   В поезде сразу же залез на свою верхнюю полку и повернулся к стене. Хорошо, что меня никто не трогал. Я лежал и ждал, когда наступит ночь, а когда она наступила и все заснули, смог, наконец, заплакать. Наверно, есть на свете железные мужики, из которых слезу не выжмешь. Я, уж точно, был не из их числа.
   Только бабушке я смог очень кратко и без ненужных подробностей рассказать, что же случилось. Просил не сообщать родителям, где я. Но, скорее всего, бабуся слово не сдержала и все-таки им позвонила. А иначе как бы в такой глуши почти через месяц неожиданно появился Лев Николаевич?
   Он просил меня вернуться в институт, сказал, что со стороны деканата ко мне не будет никаких нареканий. Узнал я и то, что Алла Эдуардовна от него ушла, потому что считала и мужа виновным в смерти дочери. Дина, как оказалось, действительно отказалась лечь в больницу, потому что знала правду о состоянии своего здоровья. Ей хотелось получить от жизни хоть кусочек земного счастья, а Лев Николаевич, в отличие от жены, считал это ее правом.
   В институт я после некоторого раздумья все же вернулся. С родителями Дины отношений никаких не поддерживал. На кладбище так ни разу и не был: не смог. К родителям съездил один раз, но пробыл недолго. Раздражало, что все упорно молчали о случившемся и старательно делали вид, что в моей жизни ничего особенного не произошло. Когда вернулся в город, нашел подработку и отказался от родительской помощи. Отчего никак не могу с ними отношения наладить, до сих пор не понимаю.
   С женщинами, как ты знаешь, встречаюсь, но даже маломальского желания начать с кем-то из них длительные отношения не возникает. Раньше я надеялся, что все в моей жизни постепенно наладится и когда-нибудь обязательно появится чувство, пусть хотя бы отдаленно похожее на то, которое я испытывал к Диночке. Но, видимо, надеялся зря.
   Иногда мне кажется, что я только и делаю, что заполняю паузы в чьих-то чужих жизнях. Представь: женщины по каким-то причинам ставят отношения с другом или мужем на паузу, а я их, эти чертовы паузы, старательно заполняю. Видимо, только на это и годен оказался.
   Правда, в прошлом году познакомился с девушкой, с которой, наверно, что-то и могло бы получиться. Это Ната. Ты ее, скорее всего, помнишь: Новый год у меня вместе встречали. Когда увидел ее в первый раз, то сразу понял, что они с Диной чем-то похожи. Обе светленькие, сероглазые, очень-очень милые и серьезные. Но и тут, как оказалось, не судьба. И все бы ничего, да только как-то скучно жить на белом свете, когда кроме кота и полюбить никого не могу.
   Костя замолчал, потом убрал со стола фотографии и неторопливо наполнил рюмки.
   - Давай по последней. Засиделись мы сегодня. Поздно уже, пора заканчивать вечер воспоминаний.
  Егор быстро взглянул на друга и убедился, что его догадка оказалась правильной: тот уже жалел о излишней откровенности.
   - Давай по последней, - согласился он и поднял рюмку.
  Потом вилкой погонял по тарелке кусочек колбасы и, задумчиво глядя на него, произнес:
   - Ты вот что, Костя, не жалей, что рассказал. Знаю, иногда просто надо выговориться. А я - могила.
  Лобановский ничего не ответил. Выпили молча. На том и расстались.
  
   ***
   Кроме Лобановского имелась в жизни Егора еще одна отдушина. Он никогда и никому о ней не рассказывал, хотя не исключал, что когда-нибудь сделать это придется, потому что мог встретить знакомых, появляясь в театре, на выставке или в кафе вместе с очень интересной пожилой дамой.
   Познакомились они случайно. Как-то, возвращаясь вечером пешком из качалки, Егор попал под сильный дождь. Впереди остановился автобус. Выходившие торопливо прятались под зонтами, и лишь у одной пассажирки такового не оказалось. И тем не менее она, не раздумывая, смело шагнула навстречу дождю. Женщина была явно немолода, и Быстрову стало ее жаль. У вымокшего под дождем здоровья не прибавится, решил он, а уж этому-то Божьему одуванчику поберечься стоило подавно.
   Егор, не раздумывая долго, догнал ее и предложил свой зонт. Она отказывалась, он настаивал. Кончилось все тем, что попытались укрыться под ним оба. Так и пошли рядом, иногда касаясь друг друга плечами, поэтому со стороны их легко можно было принять за бабушку и внука. Жила она недалеко, и вскоре они уже стояли под козырьком ее подъезда.
   - Молодой человек, если Вы никуда не торопитесь, то можете подняться ко мне и немного обсохнуть. Я даже настаиваю на этом, ведь Вы промокли по моей вине, - предложила женщина, бросив внимательный взгляд на его одежду.
  Быстров отказывался, но отказывался как-то вяло, потому, наверно, что в своей пустой квартире его никто не ждал. Еще и затяжные дожди всегда нагоняли на него скуку и вызывали сонливость, а тут было хоть и маленькое, но приключение.
   - Вы меня совсем не знаете, а приглашаете в гости, - в качестве последнего аргумента укоризненно произнес он.
  Она улыбнулась.
   - Думаете, я не отличаю хороших людей от плохих? Нет, абы кого я в гости не приглашаю. Кстати, молодой человек, а Вы плов любите? Я сегодня готовила. Настоящий, узбекский...
   - Против плова никто бы не устоял не то что я, грешный, - пробормотал Егор и отправился вслед за женщиной.
   В лифте она сообщила, что зовут ее Татьяной Петровной, а он, назвав свое имя, попросил обращаться к нему на ты. Она согласно кивнула. Через полчаса Егор, закутанный в плед, сидел в мягком кресле и уплетал вкуснейший плов, а она, тоже закутанная в толстый шерстяной платок, сидела напротив и подливала ему в пиалу зеленый чай.
   - Моя подруга жила в прошлом столетии, - женщина смешливо фыркнула, - в Узбекистане, вот и научила меня готовить это блюдо. Вкусно, правда?
   Быстров согласно кивнул головой. Ему было так тепло и уютно, как, казалось, никогда и не было. Хотя, конечно же, было, но только давным-давно, когда он, еще ничего не знавший про обиды, горе, потери жил с родителями и дедом в родном доме. Зимними вечерами, наигравшись на улице с такими же мальчишками и продрогнув до костей, отогревался под толстым одеялом на теплой печи, слушая вполуха ворчание деда.
   - Знаете, я бабушку и не знал совсем, а мама долго болела, а потом умерла. Я с дедушкой рос, недавно и его не стало, - зачем-то сказал он.
   После его слов Татьяна Петровна, как показалось Быстрову, заметно сникла, поплотнее закуталась в платок и отвела в сторону глаза. Не стоило, конечно, этого говорить, незачем другому человеку знать о чужих проблемах.
   - Простите, - растерянно произнес он, - не хотел испортить Вам настроение. Простите бестолкового, пожалуйста.
   - Ты ничего не испортил, - грустно ответила она, по-прежнему не глядя на Егора, - я хорошо понимаю тебя, потому что знаю, что такое потери и одиночество. Муж мой умер, двое детей давно живут в другой стране, помнят еще обо мне, поздравляют по праздникам. Внуки выросли без бабушки, живут своей жизнью и со мной почти не общаются.
   С вечера я придумываю разные дела, чтобы занять день. Есть у меня две подруги, такие же старые, одинокие и никому ненужные клячи. Мы когда-то работали в издательстве вместе, с тех пор и дружим. Вот скажи, в этом последнем отрезке жизни, где постоянно что-то теряешь и очень редко находишь, есть хоть какой-то смысл? Почему так случается, что постаревший человек чаще всего одиноко доживает свой век? Доживает на обломках того, что столько лет усердно строил. Вот и выходит, что об одиночестве я знаю все и еще немного.
  Она замолчала, молчал и Егор, кляня себя за несдержанность.
   - Еще раз простите, - сказал он, наконец. - Спасибо за плов. Мне пора. Я, наверно, пойду.
   Она проводила его до двери. Старая женщина, уставшая от одиночества, которая сейчас закроет за ним дверь, положит до утра на прикроватную тумбочку маску счастливого и довольного жизнью человека, а потом останется наедине со своими невеселыми мыслями. Быстрову стало ее искренне жаль.
   - Татьяна Петровна, а не будет большой наглостью с моей стороны напроситься к Вам в гости? Мне очень понравились Вы и Ваш дом. Вы не бойтесь: я самый обыкновенный и безобидный человек.
  Егор чувствовал, что его заносит, но остановиться не смог. Он кратко рассказал о себе, назвал место работы, адрес.
   - Если хотите, я покажу свой паспорт, - голос его совсем упал. - Если же нет, пойму.
  Он замер в ожидании ответа.
   - Ты меня опередил. Я и сама хотела предложить это. Буду рада снова видеть тебя, - услышал он спокойный и доброжелательный голос. - Скажем, раз или два в месяц. Предварительно позвонишь, и мы договоримся. Кстати, ты играешь в шахматы?
   - Неплохо. И в картах тоже знаю толк, - счастливым голосом сообщил Егор.
   Татьяна Петровна написала на листочке бумаги свой номер телефона и протянула ему. Он же задержал ее руку и неожиданно для себя поцеловал маленький сухонький кулачок. Когда дверь за гостем закрылась, улыбка доброжелательной хозяйки медленно сошла с лица женщины, и теперь на нем явно можно было увидеть не только растерянность, но и испуг. Татьяна Петровна, прижав руки к груди, устало прислонилась к стене и замерла. Простояла она так довольно долго, не в силах отвести взгляда от двери, за которой скрылся гость.
   Всю дорогу до дома Егор раздумывал над тем, откуда и почему появилось необъяснимое желание еще хоть раз побывать в этом доме? Для чего надо было напрашиваться в гости к незнакомому человеку? Да еще так настойчиво...
   Может, ему хотелось иметь такой вот уютный дом, где бы его любили и ждали? Например, мама, бабушка или дед. Или, так было бы еще лучше, все вместе. А он бы был лучшим на свете сыном и внуком. Никогда раньше Егор не задумывался об этом, но правильно говорил дед, что жизнь во все носом ткнет. И в хорошее, и в плохое. Наверно, ткнула и его. А может, дело было в чем-то ином? Он на самом деле этого не знал.
   Ничего дельного Быстров так и не придумал, махнул рукой и решил, что все пусть идет своим чередом, а он сделал то, что хотел. В любом случае, последнее слово остается за ней. Как скажет - так и будет.
   Вот так началась дружба двух одиноких людей. Было Татьяне Петровне тогда далеко за семьдесят, но даже подумать о ней, как о древней старушке, казалось невозможным. Она была из тех, кого в народе чаще всего называют женщинами в возрасте. Из тех, кто, не накрасив губы, не выйдет из дома. Из тех, кто щеголяет в модных брючках. Из тех, кто не забывает зайти в парикмахерскую и сделать модную стрижку. Из тех, кто живо интересуется всем происходящим в этом мире, не скатываясь до бесконечных воспоминаний о почти прожитой жизни и так раздражающего окружающих нытья.
  
   ***
   Прошло уже больше недели с того памятного разговора с Костей. Егор пару раз порывался ему позвонить, но так и не решился. Все это время он часто размышлял об услышанном. Права была отказавшаяся от лечения Дина или нет, Быстров судить не брался, но понимал, что рассказанная другом история была неординарной, одной из тех, которые оставляют заметный след в жизни человека. И Костя был тому примером. В ней опять же любовь и горе были рядом, как еще одно подтверждение его, Егора, правоты.
   Татьяна Петровна звонила редко, и сердце Егора сжалось от дурного предчувствия, когда он ответил на звонок. Однако ничего страшного не случилось. Она пригласила его на воскресный праздничный обед, который устраивала по случаю дня рождения своих мальчишек, а потом неожиданно попросила отвезти ее на набережную. После работы он выполнил просьбу приятельницы, и сейчас они стояли у парапета и смотрели на темную воду, подсвеченную редкими фонарями, ровной шеренгой выстроившимися вдоль берега. Оба молчали. Она, потому что о чем-то задумалась, а он, потому что просто не хотел мешать.
   Вечер был холодным, ветреным, и Егор забеспокоился.
   - Татьяна Петровна, надо бы вернуться в машину, тут Вам и простыть недолго.
  Она с трудом отвела взгляд от воды.
   - Давай побудем еще минуточку. Зима будет холодной, река быстро встанет. Раньше, когда надо было о чем-то хорошо подумать и принять правильное решение, я приходила сюда и долго смотрела на воду. Ты заметил, что все вечное, будь то вода или небо, приводит в порядок мысли? По правде говоря, и воды я боюсь, и плавать даже по-собачьи не умею, но она каким-то странным образом успокаивает меня и словно дает силы жить дальше.
   Он, соглашаясь, кивнул головой, потому что и сам в тяжелые минуты любил побыть один или у воды, или где-то в поле, чтобы можно было лечь на землю, положить руки под голову и смотреть, не отрываясь, в вечность, которая завораживала своим спокойствием и своей невозмутимостью. После этого все плохое, что накопилось на сердце, словно куда-то уходило, и становилось легче дышать.
   До машины шли медленно, Татьяна Петровна то и дело оглядывалась, словно прощаясь с этим местом. Егор ее не торопил, чувствуя, что вскоре услышит то, ради чего его доброй приятельницей и была задумана эта встреча.
   - Егорушка, дай слово, что похоронишь меня, если со мной что-то неожиданно случится. Боюсь, мои подружки сами не справятся. Хотя нет... Умирать, по правде говоря, в ближайшее время я не планирую, поэтому просто забудь об этом.
   Она не произнесла всем знакомое страшное слово, видимо, просто не смогла, но и без него смысл сказанного был более чем ясен. Он взял ее руку в пушистой перчатке и легонько сжал пальцы.
   - Вы хотите меня одного оставить? Не выйдет, я категорически против! С настроением все ясно, поэтому предлагаю на выбор кафе, ресторан, музей, театр, кино, на худой конец. А хотите, отправимся куда-нибудь прямо сейчас?
   Он говорил и почему-то никак не мог остановиться. Сама мысль остаться и без бабули, как он ласково называл ее про себя, страшила, потому что людей вокруг великое множество, а душой прикипаешь лишь к избранным и только рядом с ними чувствуешь себя человеком. Говорят, что искренняя душевная привязанность во все времена встречается так же редко, как и настоящая любовь.
   - Егорушка, хватит! Прости, сама не знаю, зачем я это сказала, - Татьяна Петровна наконец-то сумела остановить этот поток речи. - Просто в последнее время какие-то странные сны замучили, разные мысли... Не беспокойся, с нами, старушками, такое иногда случатся. Скажи, а не мог бы ты пригласить меня к себе в гости?
   Предложение было неожиданным, и Егор даже на миг растерялся от мысли, что подобное ему никогда не приходило в голову.
   - Если и вправду есть такое желание, то едем. У меня и бутылочка Вашего любимого найдется, - ответил он, радуясь в душе, что разговор свернул в иное русло.
   - Желание есть, - подтвердила Татьяна Петровна.
   - Решено, едем.
   Гостья недолго осматривала квартиру Егора, потому что и осматривать особо было нечего: обычное скромное жилье холостяка.
   - Съемная? - спросила она.
   - Так на свою еще не накопил, - пожал плечами Егор.
   - Пора бы уже.
   - Пора, - согласился он. - Вот выплачу кредит за машину, тогда о жилье и подумаю.
  Татьяна Петровна ничего не ответила.
   Егор принес бутылку вина, открыл специально купленную для такого вот нежданного случая коробку конфет.
   - Так за что выпьем? - спросил он, наполняя фужеры.
  Гостья не раздумывала ни одной минуты.
   - За жизнь, конечно, - она едва пригубила вино и отставила фужер. - Знаешь, мне недавно пришла в голову мысль о том, как много возможностей быть счастливыми нам дает жизнь. А мы так мало их используем, порой просто не замечая и проходя мимо.
   - Совсем в этом не уверен, - произнес Егор, удобнее устраиваясь в кресле. Фужер он, конечно, в руках подержал, но пить не стал: за рулем.
  Подобные разговоры с Татьяной Петровной Быстров любил. Продолжение вечера обещало быть хорошим, а если не вспоминать его начало, то хорошим очень.
   Уже стоя на пороге своей квартиры, Татьяна Петровна все же заговорила о том, что ее тревожило в последнее время и ради чего, собственно, ей и была задумана эта встреча.
   - Егорушка, у меня к тебе будет одна просьба. Обещай, когда придет время, непременно ее выполнить. Я больше никогда не буду напоминать об этом, но ты ведь не нарушишь данное обещание?
  Видимо, его согласие по какой-то неведомой для Егора причине было для нее действительно важным, поэтому и ответил Быстров, не отводя взгляда:
   - Не беспокойтесь, я обещаю для Вас сделать все.
   Дома Егор отчего-то долго не мог успокоиться. Наверно, он все-таки поторопился назвать вечер хорошим.
  
  ***
   Вскоре после встречи с Татьяной Петровной Егору позвонила женщина, представившаяся ее подругой, и попросила о встрече. Они встретились. Старушка сообщила, что Татьяна Петровна уехала из города навсегда, Егору же просила передать письмо и ключи от своей квартиры. Озадаченный таким известием, он попытался было задать какие-то вопросы, но старушка неожиданно заплакала и, так ничего не объяснив, быстро ушла. Егор не стал ее догонять: вероятно, для слез у женщины были веские причины, но она не хотела ими делиться. Что же, на это имеет право каждый.
   В машине Быстров хотел было открыть довольно увесистый запечатанный конверт, но передумал, рассудив, что машина - место для этого неподходящее. Что в письме говорилось о чем-то очень серьезном, он уже не сомневался. Так и оказалось.
   " Егор, - писала Татьяна Петровна, - я долго думала над тем, что скажу тебе при прощании, но прежде, чем это сделать, должна буду рассказать о многом из своего прошлого. А это, как ты знаешь, не такое простое дело, когда жизнь почти прошла, а похвастаться-то особо и нечем. Наберись терпения, прочти и все поймешь сам.
   Я вышла замуж, когда училась на последнем курсе института. С будущим мужем знакомы мы были очень давно: учились в одной школе, потом в одном вузе. Он был вхож в наш дом, поэтому родители, долго не раздумывая, дали согласие на этот брак. О том, что младшая сестра была влюблена в моего тогда еще жениха, знали, наверно, все. Но кто всерьез воспринимает чувства шестнадцатилетних неуравновешенных девиц?
   Мой молодой человек отнесся к ее детской влюбленности серьезно и ни разу не позволил себе ни словом, ни взглядом показать хоть какую-нибудь в этом заинтересованность. А я, собственно, считала это очередным чудачеством младшей сестры, поэтому происходящее с ней всерьез не воспринимала: была счастлива, и мне до всего этого не было никакого дела.
   Целый год до окончания института мы прожили с моими родителями. Потом случился переезд в этот город. Дальний родственник предложил мужу хорошую работу, обещал помочь с жильем. Мы, конечно же, с радостью согласились. Отъезд прошел как-то быстро, в спешке. Теперь многое из происходившего тогда уже стерлось из памяти. Запомнила только, что на вокзале мама перекрестила меня, обняла в последний раз и тихо, чтобы не слышал больше никто, прошептала: "Прости, что не прошу тебя остаться, но ты ведь знаешь, что так будет лучше для всех". Я кивнула головой, хотя ничего из ее последних слов не поняла.
   Сестра на вокзал не пришла. Она коротко попрощалась с нами еще дома и убежала по каким-то своим делам. Я не обиделась, потому что на странные выходки сестры уже давно не обращала никакого внимания. Однако в поезде слова мамы вдруг вспомнились. Я долго раздумывала над ними и не нашла ничего лучшего, как рассказать об этом мужу. Сказать, что он отреагировал на мой рассказ как-то по-особенному, не могу. Мы оба в то время были взволнованы ожиданием грядущих перемен, и это волнение каждый из нас переживал по-разному.
   Я, например, лежала на своей полке и под монотонный стук колес мечтала о самостоятельной жизни, своей квартире, детях. А муж подолгу курил в тамбуре, был каким-то задумчивым и неразговорчивым. Я списывала все на усталость из-за суматохи последних дней, жалела его и не приставала с пустыми разговорами. А что я еще могла для него сделать?
   На новом месте для мужа все складывалось хорошо. Повезло и мне: довольно быстро нашла работу по специальности. А потом начались будни. Муж оставался по-прежнему лучшим из мужей, близнецы в школе были на хорошем счету. Многие будущие отцы с нетерпением ждут появления младенцев, радуются им. О муже этого я сказать не могу. У нас дети родились, потому что появление в браке нового человечка - явление обычное. Он радовался, конечно, но как-то очень и очень сдержанно.
   Любил ли он наших мальчишек? Конечно, любил, но довольно редкие проявления этой самой любви дозировал, словно провизор в аптеке, боявшийся ошибиться хоть на десятую долю миллиграмма. Дети в этом отношении росли похожими на него: минимум проявления каких-либо эмоций, максимум во всех делах не только здравого смысла, но и предельной на них сосредоточенности. И опять я не задумывалась над тем, хорошо это или плохо. Муж и дети меня никогда не огорчали, и это казалось главным.
   Лишь два раза мы приезжали в родной город. И оба повода для приезда были печальными: родители очень быстро ушли один за другим. За время, проведенное рядом с сестрой, я так и не нашла свободной минутки для обстоятельного с ней разговора: после похорон торопилась домой, потому что там ждали дети и работа. Она же на все вопросы отвечала коротко, а на некоторые не отвечала вовсе: пожимала плечами и выходила из комнаты.
   Правда, о ее жизни я кое-что знала из писем родителей и разговоров с ними по телефону: мы старались поддерживать постоянную связь. Сестра была одинока. Ни друзей, ни близких подруг так и не завела, сторонилась людей, не стремилась заводить новые знакомства, что было бы вполне естественным в ее возрасте. Вместо этого с головой ушла в работу и учебу. Родителям иногда казалось, что в ее образе жизни было нечто странное и даже болезненное, но предпринять что-либо или хотя бы серьезно поговорить с кем-нибудь из специалистов они так и не решились. Вот и со мной в последний приезд разговаривать сестра явно не хотела, а вот с мужем ...
   Наутро после похорон я проснулась в своей бывшей комнате на своей бывшей кровати одна. Муж, видимо, встал раньше и ушел, чтобы дать мне возможность поспать подольше. Это было кстати: чувствовала я себя совершенно разбитой. Воспоминания о детских годах, проведенных вместе с родными в этом доме, заставили меня в очередной раз всплакнуть. Я вытерла слезы, полежала еще какое-то время, но облегчения так и не почувствовала. Однако пора было подниматься.
   Сестра и мой муж стояли у кухонного окна, он держал ее за руку и о чем-то тихо и быстро говорил. Она же, опустив голову, плакала. А мне вдруг стало до боли обидно, что эти слезы по ушедшим родителям пролиты не со мной, не с самым близким по крови человеком. Я еще немного постояла в коридоре, постаралась справиться со своими чувствами, а потом вошла и спокойно пожелала им доброго утра. От неожиданности оба вздрогнули, сестра почему-то испуганно посмотрела на меня, а я увидела, как муж торопливо опустил ее руку. Потом сестра вытерла ладонями мокрые щеки и каким-то неживым голосом сказала, что через полчаса ждет нас к завтраку. Муж вышел из кухни первым, я - вслед за ним.
   Уезжали мы вечером, а в ожидании такси сидели втроем за столом и вели какой-то вялый и никому из нас не нужный разговор. Говорил, в основном, муж, сестра же, как обычно, почти все время молчала. А я сидела и кожей чувствовала, как веет холодом от той стены отчуждения, которую она возвела между собой и мной, поэтому нервничала и часто смотрела на часы. Я, глупая, все еще не понимала истинных мотивов того, что происходило между нами, поэтому в душе надеялась, что когда-нибудь это изменится. Разумеется, само собой. Разумеется, чудесным образом. Вот поэтому удивилась и обрадовалась, когда сестра попросила у меня разрешения приехать к нам в гости. Может быть, когда-нибудь потом...
   Обрадованная, я выскочила из-за стола, подбежала к ней и обняла, а когда немного успокоилась, то произнесла пылкую речь. Суть ее состояла в том, что приезжать сестра может в любое время, потому что я всегда любила и по-прежнему ее люблю. Договорились созваниваться и постараться не терять друг друга. Мне тогда казалось, что сестра так же счастлива нашему примирению, как и я.
   Однако прошло еще несколько лет, прежде чем мы увиделись. В нашей же жизни все оставалось по-прежнему. Дети уже были в выпускном классе, много занимались с репетиторами, мечтали поступить в московский вуз. Муж успешно и довольно быстро продвигался по службе. Минусом было лишь одно: иногда приходилось выезжать в длительные командировки. Работа отнимала много сил, он стал еще более замкнутым и неразговорчивым, а по вечерам все чаще и чаще рано ложился спать. Явное невнимание ко мне в то время я готова была оправдывать до бесконечности, потому что любила его по-прежнему. Но несколько месяцев назад в нашей жизни все чудесным образом изменилось, потому что произошло нечто очень и очень важное.
   В то время только стали появляться так называемые лесные школы для детей. Все, желающие пожить хоть пару недель в новой обстановке, почувствовать себя самостоятельными и, самое главное, освободиться от часто назойливой опеки родителей, мечтали туда попасть. В этих школах ребята не только учились, но и набирались здоровья, проводя большую часть свободного времени на свежем воздухе.
   Наши дети исключением не были. Мы с мужем тоже посчитали, что отдых от репетиторов и дополнительных занятий им не повредит, поэтому двухнедельные путевки были приобретены. За пару дней до их отъезда неожиданно позвонила сестра. Она сообщила, что у нее неожиданного образовался отпуск, и спрашивала, может ли приехать. Я с радостью согласилась.
   Такой милой и спокойной я не видела сестру никогда. Она тут же пресекла мои попытки как-то развлечь ее, помочь сориентироваться в культурной жизни города, заявив, что с этим пустяковым делом справится сама. А я была и рада, потому что, будучи на шестом месяце беременности, чувствовала себя не всегда хорошо. Эта беременность была особенной: муж сам попросил родить еще одного ребенка. Сначала я очень удивилась, а потом обрадовалась, решив, что он повзрослел, возмужал, понял, осознал и, наконец-то, захотел...
   Эти месяцы были счастливейшими за все время нашего благополучного, в общем-то, брака: муж, как и в первые месяцы совместной жизни, демонстрировал чудеса заботы и внимания, а мои любимые мальчики взяли на себя большую часть работы по дому. И чудо: за это время у мужа не случилось ни одной командировки.
   До сих пор не знаю, чем на самом деле была вызвана эта просьба. Спросить так никогда и не решилась: боялась, видимо, услышать то, что могло окончательно меня добить. Хотя, по правде говоря, после всего произошедшего с нами добивать было уже некого: меня прежней просто не стало.
   Через несколько дней после приезда сестры мне пришлось среди рабочего дня вернуться домой за документами, которые брала, чтобы подготовиться к совещанию, и которые второпях забыла утром. Я спокойно зашла в квартиру, еще не зная, что за порогом остается вся моя прежняя жизнь. Новая началась с тихих звуков нежной и завораживающей музыки, которая никогда раньше не звучала в этом доме.
   Я подошла к двери кабинета и приоткрыла ее. Мой муж и моя сестра лежали на диване и были настолько поглощены друг другом, что сразу и не заметили моего появления. Он, облокотившись на диванную подушку и положив голову на руку, смотрел на лежащую перед ним женщину и просто светился от счастья. Другая рука по-хозяйски расположилась на ее груди. А на одном из пальцев тускло поблескивало когда-то давно надетое мной кольцо.
   Такими жадными глазами муж на меня не смотрел никогда, я поняла это сразу. Потом приоткрытая дверь все же привлекла его внимание. От неожиданности он сначала замер в той же позе, потом поднял голову и, не стирая с лица свою проклятую улыбку, целую долгую минуту смотрел уже в мои глаза. Смотрел и по-прежнему улыбался...
   Не знаю, откуда появились силы, чтобы молча прикрыть дверь, забрать оставленную в коридоре папку и выйти. Не совсем ясно помню, как добралась до работы, отчитывалась на совещании, отвечала на чьи-то вопросы, а после ухода сотрудников долго-долго сидела в своем кабинете, пытаясь осознать случившееся. Домой вернулась поздно, но не застала там ни мужа, ни сестры. Он пришел под утро и, не заходя ко мне, сразу же прошел в кабинет. А я, без сна промаявшись в пустой комнате детей, утром встала и на подкашивающихся от усталости ногах отправилась на работу, откуда через два часа меня и увезла скорая. Ребенка спасти не удалось.
   Из одного отделения больницы я плавно перекочевала в другое, где и пробыла достаточно долго. Муж и дети навещали меня часто. Дети о чем-то рассказывали, а он молча сидел в стороне, стараясь не встречаться со мной взглядом. Незадолго до выписки муж все же пришел один. Говорил долго и убедительно, вспоминая все хорошее, что было в нашей жизни. Потом сказал, что эта неделя ровным счетом ничего не стоит, поэтому и не сможет перечеркнуть нашу долгую и счастливую семейную жизнь.
   В это время я, укрытая до подбородка одеялом, лежала на узкой больничной кровати и внимательно вглядывалась в идеально белый потолок, пытаясь найти там несуществующие пятна и трещинки. Посмотреть в глаза стоящего рядом человека было выше моих сил. А думала я, что, наверно, он, как всегда, прав, что измену надо простить и постараться как можно скорее забыть о ней, потому что надо помнить о мальчиках и не испытывать на прочность еще неустойчивую детскую психику. В конце концов, безгрешных людей нет, а сестра сама могла подтолкнуть его к этому. Я, по уже давно устоявшейся привычке, искала очередное оправдание поступку моего идеального во всех отношениях мужа и, конечно же, находила.
   Но тут мое, видимо, все еще больное сознание из потока его слов вычленило лишь одно: неделя. Я повторила его вслух несколько раз, даже покатала языком, пытаясь вникнуть с суть, а когда вникла... Ох, не зря говорят, что молчание - золото. Лучше бы он молчал! В один миг память услужливо подкинула мысли и о его длительных командировках, и о неожиданном появлении сестры именно в то время, когда детей не оказалось дома. А его неожиданная просьба родить еще одного ребенка? И это случилось, когда он окончательно охладел ко мне! Значит, все это время... мой третий мальчик... я перед тобой виновата... Мысли, цепляясь одна за другую, путались в голове, и не было сил остановить это безумие. Вдруг стало невыносимо холодно, я задрожала. О том, что произошло позднее, лучше не вспоминать.
   Не знаю, что из всего, пришедшего мне на ум в эти минуты, было правдой, а что нет, но мысль, из-за которой я и попала в это отделение, мысль о ребенке, смерть которого лежит на моей совести, вновь вылилась в жестокую истерику. О том, что это был именно мальчик, мы уже знали. И мои переживания, и мои слезы, и бессонная ночь, и нежелание взять себя в руки и тем самым защитить живущее во мне дитя - все это привело к легко предсказуемым последствиям. И в этом виновата была только я, не сумевшая вовремя отбросить вмиг ставшее ненужным прошлое и понять, что же в этом мире является истинно ценным. И это был явно не муж, не сумевший или не захотевший оградить меня, носившую его ребенка, от нестерпимой боли. Когда-то казалось, что за долгие годы я хорошо узнала человека, называвшегося моим мужем, теперь же была уверена, что не знаю о нем ровным счетом ничего.
   Он больше не появлялся до самого дня выписки. А я, хоть вскоре и покинула больницу, еще долгое-долгое время не могла избавиться от этих мыслей. Они, казалось, навсегда поселились в моей больной и грешной голове. Муж так и не оставил меня ради сестры, хотя это было первым, что я ему предложила. Мы несколько раз пытались начать семейную жизнь заново, но из этого ничего не получилось: я так и не смогла заставить себя лечь в одну постель со ставшим вдруг чужим человеком. Войти в его кабинет так и не смогла тоже. Он остался жить там, а я окончательно перебралась в общую когда-то спальню и врезала в дверь замок. Так мне было спокойнее, хотя на мое спокойствие никто и не покушался.
   Со временем мы научились жить рядом, но не вместе. Он по-прежнему оставлял деньги в вазочке на кухне, я по-прежнему готовила завтраки и ужины, но за одним столом мы больше не сидели никогда. Дети отлично окончили школу, поступили в московский вуз и поторопились перебраться на снятую мужем квартиру. Каждое лето они находили какие-то занятия вне дома, поэтому виделись мы крайне редко. Видимо, мальчикам тоже было тяжело находиться на развалинах того, что считалось некогда счастливой семьей. Бывали дни, когда и мужа я видела только утром из окна. Он неторопливо выходил из подъезда, садился в машину, и теперь у него никогда не возникало желания обернуться и помахать рукой мне на прощание. Наше время прошло.
   Я лечилась у того же доктора еще несколько раз. Лечилась и у других. На какое-то время мысли о моей вине и нерожденном сыне отступали, но потом все начиналось сначала. Дети окончили с красными дипломами вуз и тут же уехали, приняв предложение работать в другой стране. С нами, конечно же, не посоветовались даже ради приличия, просто поставили перед фактом. Обижаться было глупо: они, казалось, всегда знали, как и что надо делать, и чуть ли не с детского сада были самостоятельными в принятии решений. Когда-то я этим даже гордилась.
   Так безрадостно прошло несколько лет. И мы оба, кажется, с этим смирились. Потом заболел муж, ему предложили сделать операцию, он согласился. Мне же об этом сухо и буквально на ходу сообщил в самый последний момент. В это нелегкое для него время я заставила себя забыть обо всех обидах, ежедневно навещала, даже осмелилась несколько раз погладить его руку. Помню, как было трудно в первый раз начать разговор. Я часто замолкала, а он смотрел на меня измученными болью глазами, виновато улыбался и тоже молчал.
   Мужа выписали из больницы, и я, без каких бы то ни было раздумий, постелила ему в когда-то общей спальне. А когда пришла ночь, выключила свет, легла рядом, нашла его руку и сжала холодные худые пальцы. Он будто ждал этого, подвинулся ближе. Голова же моя, как в прежние счастливые времена, тут же нашла некогда привычное место: его плечо. Да, на первый взгляд все это выглядело так, как и в годы молодости, только вот его голова была совсем седой, а мою раннюю седину скрывала удачно подобранная краска. И еще: тогда все лучшее нас ждало впереди, сейчас же о будущем думать не было смысла: важной и ценной стала лишь каждая прожитая вместе минута. Нестерпимая грусть, заполнившая, кажется, всю комнату, была плотнее самого густого тумана.
   Жизнь медленно уходила из некогда здорового и красивого тела. Иногда мы, держась за руки, просто лежали рядом и молчали, а иногда подолгу разговаривали, вспоминая самые счастливые моменты нашей жизни. Врачи говорили о месяце, но муж оставил меня через три недели. Вот теперь я по-настоящему осталась одна. И нынешнее одиночество не могло сравниться с тем, другим, когда по-прежнему родной человек находился всего лишь в другой комнате. Это оказалось куда страшнее.
   Наверно, кое-кому покажется странным, что можно тосковать по мужу, причинившему столько горя, но только вот и все хорошее в жизни было связано с ним. Я понимала, что другой любви к мужчине в моей жизни уже не будет. И не будет ничего, что могло бы быть на эту самую любовь хоть чуточку похоже. В то время я почти не покидала квартиру, долгими часами бесцельно бродила по пустым комнатам, часто забывая о еде и сне. И думала, целыми днями думала и думала о муже и трех своих сыновьях. О двух живых и еще об одном, умершем по моей вине.
   И снова походы по врачам давали только временное успокоение. С завидным постоянством, не реже пары раз в году, тоска наведывалась ко мне в гости, и почему-то двери для нее оказывались всегда широко открытыми. Наверно, я так и мучилась бы до конца своей жизни, но неожиданная встреча с тобой изменила все.
   Удивлен? Удивился даже мой лечащий врач, который к тому времени был давно на пенсии и часто выслушивал меня, сидя на скамеечке в парке. В благодарность я каждый раз пекла для него большой мясной пирог. Мне не трудно, а человеку в радость. Он одинок, поэтому всегда долго благодарил меня и шутливо просил назначать ему свидания по поводу и без. Вот только после моего знакомства с тобой встречи назначает он. У меня же для этого нет ни малейшего повода. Бывшему врачу скучно, хочется простого человеческого общения, я это понимаю и, как правило, соглашаюсь. Мы долго разговариваем обо всем на свете, а потом я вручаю ему ставший уже традиционным пирог.
   А теперь о самом главном. Сразу же после знакомства с тобой я почувствовала родство наших душ. Кроме того, по какой-то неведомой прихоти природы ты очень похож на моих сыновей. Похож настолько, что просто не можешь не быть моим третьим ребенком. Знаешь, я всегда верила в переселение душ, а увидев тебя, поняла сразу, что душа моего нерожденного сына стала жить в твоем теле. Ты, скорее всего, скептически улыбаешься, читая эти строки. Я не обижаюсь: каждый сам выбирает, во что ему верить. Только вот Пифагор, Сократ, Платон были не глупее многих из нас, ныне живущих, и в реинкарнацию верили безоговорочно. Наверно, судьба просто пожалела меня, сделав такой щедрый подарок. А это значит, что я прощена. Я счастлива. Надеюсь, что наше знакомство и в твоей душе оставило след.
   Егор, мне необходимо было уехать. Не так давно я получила от сестры письмо и поняла, что обязана помочь. У нее тяжелый диабет, она с трудом ходит и почти ослепла. Рядом по-прежнему нет никого: ни мужа, ни детей, ни даже котенка. Она, как, впрочем, и я, любила в жизни только одного мужчину. Теперь нам некого и нечего делить. Видимо, пришло время настоящего примирения.
   Перед отъездом я решила распорядиться своим имуществом. Увы, но в столь почтенном возрасте людям приходится думать и о такого рода вещах. И вы, мои дети, получите наследство до моей смерти. Это мое осознанное решение. Близнецам оставляю деньги. Сумма достаточно большая, ведь мы с мужем не были бедными людьми. Тебе - нашу квартиру. Старшие об этом знают, с моим решением полностью согласны. Дарственную на нее и все другие нужные документы найдешь в папке, она лежит на столе в кабинете. Там же несколько семейных фотографий: ты имеешь право знать, в какой семье должен был родиться.
   Того, что ты, прочитав это письмо, узнал обо мне, о нашей семье, не знают ни мои старшие дети, ни мои старые приятельницы: я не любительница выставлять спрятанное в душе на всеобщее обозрение. И написала, может быть, излишне откровенно и подробно лишь с одной целью, чтобы ты понял мотивы всех моих решений, которые продиктованы не больным воображением старухи, а здравым смыслом. Вот поэтому помни о данном мне обещании и прими, пожалуйста, свою часть наследства. Поверь, для меня это действительно очень важно. И последняя просьба: если когда-нибудь мои старшие дети захотят с тобой встретиться или просто связаться, не отказывай им в этом. Они хорошие люди и твои братья.
   А теперь прощаюсь. Спасибо, что был добр ко мне. Я дам о себе знать, когда окончательно устроюсь на новом старом месте.
   С любовью, твоя мама."
  
   ***
   Письмо, конечно же, было внимательно прочитано, потом столь же внимательно перечитано и лишь потом отложено в сторону. Однако Егор, словно не веря в реальность происходящего, по-прежнему не мог отвести от него глаз. Неожиданно сильно заломило в висках. Он, надеясь хоть как-то утихомирить боль, прижал к ним кончики пальцев и замер. Через какое-то время, почувствовав слабое облегчение, вновь положил письмо перед собой и еще долго думал о том, что же в нем является правдой, а что игрой явно больного воображения Татьяны Петровны.
   Естественно, его поразила откровенность этого послания. Но черт с ней, этой откровенностью, ведь он давно уже не мальчик, да и она не девочка. Никто из них не покраснеет. Только вот из логически последовательного и, он ничуть в этом не сомневался, правдивого изложения событий Татьяна Петровна делала какие-то странные выводы, а в конце письма его, Егора, даже назвала своим сыном!
   Ситуация усугублялась еще и тем, что ни о чем подобном он в жизни и не слышал. Реинкарнация? Предположим, она существует. Только предположим, но, чтобы хоть кто-то из живущих на земле людей нашел своего нерожденного ребенка... В такое уж Егор абсолютно точно поверить не мог. Никогда! Конечно, веру человека в реинкарнацию, как пишут в разных умных и не очень книжках, можно объяснить боязнью великой пустоты, осознанием того, что праздник жизни продолжится, но уже без него. Но все это было так далеко от общей картины мира, сложившейся в голове Егора, что, казалось, не могло коснуться его никак и никогда. Но стараниями Татьяны Петровны, выходит, коснулось...
   Покопавшись в памяти, он извлек из нее две фамилии докторов, занимающихся этими вопросами: Иэн Стивенсон и Антония Миллз. Когда-то попала ему в руки статья о них. Показалась интересной, поэтому и была прочитана. И что? Ни о чем даже отдаленно похожем, кажется, речи в их исследованиях не было. Нет, никакого наследства от явно больной женщины он получать не собирался. Нехорошо прибирать к рукам то, что ему не принадлежит по праву, да еще и при живых наследниках. Вот только странно, что за все время дружбы с Татьяной Петровной у Егора и мысли не возникало о болезни приятельницы.
   Итак, решение было принято. Только как его осуществить, Егор не знал. Видимо, надо было с кем-то посоветоваться. Первым на ум пришел Костя.
   - Хочу поговорить кое о чем, только ничему не удивляйся, - предупредил он друга. - Может, дашь дельный совет.
   - Валяй, тебе повезло: советы сегодня раздаю бесплатно, - охотно откликнулся Костя, сделал серьезное лицо и приготовился слушать.
   - У меня была приятельница, - начал рассказывать Егор. - Очень немолодая приятельница, и...
   - Немолодая приятельница? Довольно неожиданно, - улыбаясь, перебил его друг.
   - Костя, мне не до шуток, - тут же осадил его Егор. - Слушай. Да, ей уже за семьдесят. Мне нравилось ее общество, ей мое - тоже. Мы долгое время были друзьями. Сейчас она уехала и оставила мне дарственную на квартиру. Шикарную, между прочим, квартиру. Хочу отказаться, но не знаю, ни где она, ни как это сделать.
   - Погоди, погоди, - Костя даже замахал руками. - Давай по порядку. Значит, у тебя была приятельница, вы встречались, и... Прости, что не врубаюсь, но все это слишком неожиданно для меня. Я даже предположить не мог, что у тебя изредка случаются отношения со старушками, которые в благодарность за это дарят квартиры.
   - Зря я пришел. Пойду, - проговорил Егор сквозь зубы и встал.
   - Стой, - Костя схватил его за рукав. - Прости, что-то не то ляпнул. Только ведь ты пришел за советом, так давай во всем разберемся спокойно. Прости еще раз дурака.
   Егор снова сел и провел ладонями по лицу.
   - Хорошо, успокоились. Выкини глупые мысли из головы и слушай. Однажды я совершенно случайно познакомился с умной и привлекательной дамой. Она очень немолода и одинока. Нам нравилось общаться друг с другом. Она необыкновенная, и с ней интересно всегда и везде: в любом месте, где принято бывать с настоящими женщинами. Недавно мне передали ключи от ее квартиры и письмо. Пишет, что уехала к сестре и сюда уже не вернется. Она вдова. У нее двое детей, живут за границей, а она разделила наследство на троих, так как верит в реинкарнацию и считает, что во мне живет душа ее нерожденного сына.
   Егор замолчал: говорить о таком было трудно.
   - Да, - удивленно протянул Константин, - дела. А можно мне прочитать письмо?
   - Нет, - тут же ответил Егор. - Оно очень личное. Правда, Костя, не стоит.
   - И что ты собираешься делать?
   - Отказаться, конечно. Она явно нездорова, если делает такой подарок чужому человеку, хотя я никогда не замечал за ней каких-то странностей. Но вот тут загвоздка: надо с чего-то начать, а я не знаю, где она сейчас, как искать ее сыновей, кто ее подруги. Не знаю о ней ничего, кроме места, где работала до пенсии.
   Костя задумался.
   - Давай сделаем так, - наконец-то проговорил он. - Посетим квартиру, увидим, действительно ли существуют документы на твое имя. На них должен быть адрес конторы, где их оформляли. Попробуй там хоть что-то узнать.
   Квартиру они, конечно же, посетили. Костя, удивленно покачивая головой и время от времени тихонько бормоча что-то себе под нос, медленно прошелся по всем четырем просторным комнатам, внимательно осматривая обстановку, картины на стенах, большую и со знанием дела собранную библиотеку, заглянул даже на кухню.
   - Был бы счастлив, если бы и со мной произошла такая фантастическая история, - задумчиво произнес он. - А ты уверен, что должен отказаться?
  Егор не ответил: он рассматривал документы на квартиру, гараж и машину, которые лежали на столе в кабинете. И все они действительно были на его имя.
  
   ***
   Костя позвонил в пятницу вечером. Он сообщил, что утром собирается поехать за медом к знакомому деду в Грешнево, и спрашивал, не хочет ли Егор поехать с ним. Любовь Лобановского и его кота к меду была известна всем и часто становилась предметом шуток друзей. Егор и сам неоднократно наблюдал, как питомец Кости гипнотизировал взглядом банку с любимым лакомством.
   Когда-то он читал о коте, который был безмерно счастлив, если ему удавалось полакомиться солеными огурцами, теперь вот сам познакомился с любителем меда. Конечно, кот получал от Кости лишь пару капель, но и это приводило ленивого толстяка в неописуемый восторг. Видимо, в кошачьем царстве, как, собственно, и в любом другом, не все было так однозначно и просто.
   На предложение друга Егор, конечно же, ответил согласием. Место это он знал. Поселок находился километрах в двадцати от города. На самом въезде Костя остановил машину.
   - Посиди здесь. Я скоро вернусь, - сказал он и направился к ближайшему дому.
  Егор согласно кивнул головой и стал через окно наблюдать за другом, который вошел в калитку и постучал в дверь небольшого дома. Через некоторое время она открылась, и на крыльце появилась девушка в накинутой на плечи курточке. Она не пригласила Костю войти, и Егор стал невольным свидетелем их встречи. Слов, конечно же, слышно не было, но зато было хорошо видно, как Костя о чем-то просил, в чем-то убеждал девушку, а она лишь отрицательно качала головой.
   Что-то знакомое почудилось Егору в этом жесте, и он напрягся, пытаясь понять, что же именно его так насторожило. Потом он увидел, как Костя попытался взять знакомую за руку. Она же снова покачала головой, сделала шаг назад и скрылась за дверью. А Егор вдруг понял, что узнал ее. Эта была она, девушка по имени Ната, которую он так и не смог забыть и которую очень хотел увидеть еще хоть раз. Откуда же ему было знать, что Костя по-прежнему с ней встречается?
   Не знал Егор и того, что после этих встреч друг, как правило, возвращается домой в дурном настроении, долго и нудно воспитывает своего наглого кота и в который уже раз дает себе слово не подходить к Нате ближе чем на пушечный выстрел. Не знал и того, что проходило какое-то время, и ноги Кости словно сами несли его к знакомому дому. Странно все это было, странно. И совсем не вязалось с прежним поведением всегда в себе уверенного Лобановского.
   Костя открыл дверцу машины и, так и не стерев с лица недовольное выражение, сел.
   - Нет, ты видел? - спросил он Егора. - С самого Нового года извиняюсь и прошу всего-навсего о встрече. И, заметь, все совершенно без толку.
   - Бывает, - старательно пряча свое волнение, ответил тот, - правда, редко.
  И действительно, что-что, а уговаривать девушек Костя умел. Талант был у человека.
   Он еще о чем-то говорил, но Егор его уже не слышал. Он сидел, прикрыв глаза, и прислушивался к себе, удивляясь той радости, которую вдруг ощутил. И то, что он не видел эту девушку со встречи Нового года (а это без малого десять месяцев) ровным счетом ничего не значило. Совсем ничего...
   От встречи Нового года, как и от последующих дней отдыха, Егор не ждал ничего необычного. Да и ждать, собственно, было нечего. Он был приглашен Костей, который также сообщил ему, что обещала прийти девушка, отношение к которой у него было очень и очень серьезным. Были приглашены еще несколько его хороших знакомых с женами или подругами, так что должно было быть весело.
   Егор согласился, предупредив, что придет один, потому что к Марине (так звали подругу, с которой у него были довольно длительные отношения) приехали какие-то родственники. Сам же Егор категорически отказался от ее приглашения, которое, по его мнению, больше бы смахивало на смотрины, мотивируя свой отказ тем, что будет чувствовать себя неуютно в окружении незнакомых людей. Марину, конечно же, такое объяснение не порадовало, но она не решилась открыто показать свое недовольство, так как знала, что Егору это очень и очень не понравится. А портить с ним отношения не входило в ее планы.
   Компания собралась разношерстная, компания собралась развеселая, поэтому задолго до двенадцати часов многие были ощутимо навеселе. Дверь квартиры уже не закрывалась: кто-то выходил на площадку, чтобы покурить и проветриться, а кто-то из соседей, наоборот, заходил, чтобы поднять очередной раз тост за приближающийся праздник. Играла музыка, желающие топтались на середине комнаты, и она казалась маловатой для такого количества гостей.
   Появилась и новая знакомая Кости. Невысокая, худенькая, большеглазая и немного смущенная таким количеством незнакомых лиц. Он познакомил ее со всеми и усадил за стол. Из-за того, что комната освещалась лишь елочными гирляндами и в ней царил полумрак, Егор не смог внимательно рассмотреть гостью. А она ему и не была интересна: во-первых, настроение так и осталось ни к черту, а во-вторых, подруг Лобановский менял с завидной регулярностью. Всех не упомнишь, да и желания такого у Быстрова как никогда не возникало, так не возникло и сейчас.
   Казалось, все шло своим чередом, но Егор, наблюдая за веселящимися гостями, вдруг неожиданно для себя с горечью подумал, что для него в последнее время одна встреча Нового года ничем не отличалась от другой. То же ожидание боя курантов, те же тосты и поздравления, те же объятия и поцелуи, те же усталость и головная боль на следующий день. Вот только сегодня это чертово ощущение праздника никак не приходило. Возможно, потому что среди гостей многие были ему незнакомы, возможно, потому что он был старше многих из них. Ненамного, но все же... А возможно, потому что все пришли с подругами, и лишь он был один. Кто знает?
   Вот, наконец, и Новый год наступил, очередной... Егор встал из-за стола, вышел на балкон и первым делом позвонил Татьяне Петровне. Она встречала праздник со своими подругами, и он был рад, что в такой день ей не приходится скучать в одиночестве. После ее добрых пожеланий на душе немного потеплело. Марине позвонил тоже. Произнес те слова, которые все говорят в подобных случаях, выслушал те, которыми отвечают в подобных случаях, напомнил, что подарок ее ждет.
   Все в их отношениях было мило, все было правильно, все было так, как и должно происходить у нормальных людей. Егор даже не заметил, когда вот эта-то правильность своей предсказуемостью стала навевать скуку. Он старался об этом не думать, убеждал себя, что честность и порядочность - вот главное в отношениях, однако это помогало мало. Мысль, единожды пришедшая ему в голову, прочно там обосновалась и никуда уходить явно не собиралась.
   Вот только своим настроением праздник никому портить не следовало, и Егор, придав лицу нужное выражение, вернулся в комнату. Костя, заметив его появление, приветливо кивнул головой, а Егор ответил ему самой искренней улыбкой, на какую только был способен. Друг же по-прежнему старательно ухаживал за своей новой знакомой, стараясь ни на минуту не оставлять ее без своего внимания. Только вот это удавалось не всегда: роль хозяина обязывала вести себя соответственно.
   В одну из его очередных отлучек девушка была приглашена на танец. Она не стала отказываться. Однако танец этих двоих на танец не совсем походил, потому что подвыпивший партнер обнимал девушку явно не по-дружески, более усердно, что ли, тогда как она не менее усердно старалась отодвинуться от него как можно дальше. Егор уже хотел было вмешаться, но тут музыка закончилась, и все услышали громкий голос незадачливого танцора:
   - И чего ты ломаешься? Много тут таких было до тебя, много будет и после.
   Она же, не оставляя попыток оттолкнуть его, лишь повторяла довольно тихо, стараясь не привлекать ненужного внимания:
   - Отпустите же! Отпустите сейчас же!
  Ей, наконец, это удалось, только вот молодой человек отступать явно не собирался.
   - А ты не ломайся, - снова обратился он к девушке и с пьяной улыбкой посмотрел по сторонам, явно ожидая одобрения, - чай не маленькая, не пятнадцать лет.
   Она растерянно огляделась по сторонам, ища взглядом Костю, но, так и не увидев его, растерялась еще больше. Егор решительно встал из-за стола и направился к парню, но появившийся Константин мгновенно оценил происходящее и опередил его.
   - Эй, друг, ты чего творишь? Немедленно извинись, - обратился он к танцору.
  Тот послушно отступил на шаг и удивленно уставился на нежданного защитника.
   - Извиняться? Перед ней? Костя, ты меня обидел... Я тебе сто лет друг... А она кто? Правильно, никто. Пришла - ушла...
  Костя бросил извиняющийся взгляд на стоящую рядом девушку.
   - Ната, прости! Я его сейчас уведу и сразу же вернусь. Перепил человек, бывает. Ты подожди немного.
   Она, не поднимая на него глаз, соглашаясь, кивнула головой. Костя с другом скрылись на кухне, а девушка подошла к окну, но, постояв там пару минут и словно приняв какое-то решение, быстро вышла из комнаты. Гости довольные тем, что скандала удалось избежать, продолжили веселиться.
   Прошло, наверное, минут двадцать, но Кости все не было. Не вернулась и девушка. Егор подождал еще какое-то время и заглянул на кухню. Костя с гостем были там. Открытая бутылка водки и пара рюмок стояли на столе и, по-видимому, отлично помогали в выяснении отношений. А девушки с ними не было, не было ее и на лестничной площадке. Егор пожал плечами и подумал, что она не ребенок, а если ушла, то, значит, было куда. Однако настроение почему-то испортилось окончательно, и он, ни с кем не прощаясь, отправился домой.
  
   ***
   Народ развлекался, народ веселился, народ был счастлив. Казалось, что на улицу высыпали и стар и млад. Жил Егор недалеко. Дойти по дома можно было по обычной дороге, но он, чтобы скоротать путь, пошел дворами. В одном из них и увидел сидящую на скамейке девушку. Она, казалось, внимательно наблюдала за катающимися на горке и просто развлекающимися кто во что горазд людьми, но Егор заметил и кое-что другое. Девушка, сжавшись в комочек, сидела неподвижно, спрятав руки глубоко в карманы и прикрыв большую часть лица шарфом. Так обычно сидят те, которым очень и очень холодно, но домой, чтобы согреться, они по каким-то причинам не торопятся. Он подошел ближе. Так и есть, это была она, знакомая Кости.
   Егор сел рядом. Девушка не обратила на него никакого внимания, и ему пришлось начинать разговор самому.
   - Посмотри на меня! Ты меня узнала?
  Она, даже не взглянув на Егора, покачала головой и отвернулась. Ну, не оставлять же было ее здесь? Скорее всего, и идти-то ей было некуда.
   - Я говорю, посмотри на меня! - он даже несколько повысил голос. - Я друг Кости. Нас знакомили. Меня зовут Егором. Узнала?
   - И что тебе надо от меня, друг Кости? - по-прежнему не поворачивая головы, устало произнесла она.
   - Мне? От тебя? - переспросил он удивленно. - Ничего. Вижу, замерзаешь, вот и подошел. И чего или кого ради ты решила замерзнуть в новогоднюю ночь, разреши спросить? Просто так, или причина есть?
   Она, наконец, повернулась к нему, рукой в перчатке сдвинула шарф с лица и даже попыталась улыбнуться замерзшими губами.
   - До утра придется побыть тут. Транспорт начнет ходить - уеду.
   - Слушай, - он старался говорить спокойно и убедительно, - ты же взрослый и неглупый, надеюсь, человек, и все понимаешь. Не хочешь возвращаться к Косте - не возвращайся. Я предлагаю пойти ко мне и в тепле дождаться утра. Подумай, даже если за ночь окончательно не замерзнешь и в Снегурочку не превратишься, то приключение найти на свою голову сможешь точно. Решайся. И бояться меня не стоит. Я нормальный человек со здоровой психикой, честное слово. Просто поверь, что такие еще встречаются.
   Произнеся эту длинную и, как ему показалось, убедительную речь, Егор мысленно себя похвалил. Вот уж не думал, что в новогоднюю ночь придется кого-то убеждать в своей адекватности. Девушка, к его удивлению, раздумывала недолго. Она встала и... пошатнулась. Ноги, видимо, замерзли совсем. А Егор, поддержав ее за локоть, вдруг подумал, что этот жест может показаться Нате неуместным и она захочет изменить свое намерение.
   - Идем не торопясь, - тихо произнес он, торопливо убирая руку и делая шаг в сторону, - тут совсем близко.
   В квартире он помог ей снять куртку и тут же отправил девушку в ванную.
   - Прими горячий душ, но сначала посмотри, не обморозила ли руки и ноги: мороз нынче нешуточный. Теплую одежду я сейчас принесу, а потом попьем чаю.
  Вязаные носки, теплые спортивные штаны и самый толстый свитер Егор оставил возле двери, о чем тут же громким голосом и сообщил гостье. Ответа не дождался и, вздохнув, отправился на кухню. Когда он с подносом вошел в комнату, то увидел, что девушка, обняв колени и прижав их к груди, сидит на диване и пытается унять дрожь. Удавалось ей это, по-видимому, плохо. Егор молча вытащил из шкафа одеяло и укрыл им гостью.
   - Выпей, согреешься, - сказал он и протянул кружку. - Может, плеснуть в чай чего-нибудь горячительного?
   - Спасибо, ничего больше не надо.
  Быстров пожал плечами и уселся в кресло напротив.
   - Ната, чуть не забыл спросить, - он впервые назвал ее по имени, но она на это даже не отреагировала, - надо ли позвонить Косте? Он, наверно, волнуется. Костя, как бы плохо ты о нем не думала, - очень хороший парень. Хочешь, я позвоню сам?
   - Не надо. И рассказывать, что я здесь была, тоже не надо. Я скоро уйду.
  Егор опять пожал плечами, но спорить не стал.
   - До утра еще есть время. Я вижу, что на разговоры ты не очень-то настроена, тогда скажи, чем хочешь заняться? Может, музыку послушаешь? Я сделаю очень тихо. Или просто поспишь? Могу выключить свет или включить ночник, если ты хочешь. Скажи!
  Наконец-то она подняла глаза и посмотрела на Быстрова прямо и открыто.
   - Знаешь, я все думаю, думаю, но до сих пор не могу понять, как сумела попасть в такую историю. И только сейчас осознала, как мне повезло, что именно ты проходил мимо, что заметил и узнал меня, что пригласил к себе. Спасибо! И прошу, не беспокойся ни о чем. Я просто посижу в тишине. Только, если можно, притуши свет.
   Быстров хотел было как-то успокоить девушку, но увидел, что ее глаза наполняются слезами, очередной раз тяжело вздохнул, поднялся и отправился на кухню мыть кружки, потом в ванную - принимать душ, а когда вернулся, то застал гостью мирно спящей. Егор немного постоял рядом и даже улыбнулся, разглядев тусклом свете ночника, что спит она, свернувшись в клубочек и положив сложенные вместе ладошки под щеку, словом, так, как в далеком детстве его учила засыпать мама.
   Конечно, пора было заканчивать с разглядыванием спящей девушки, но Быстров, не дав мукам совести шанса даже приподнять голову, неожиданно для себя низко наклонился, чтобы повнимательнее рассмотреть лицо Наты. Сейчас оно казалось спокойным, мягким. Он даже потянулся было поправить выбившуюся из ее прически и упавшую на лоб прядь волос, но вовремя отдернул руку, испугавшись, что может разбудить гостью.
   А она была мила, очень мила. Из тех, про которых обычно говорят, что они не яркие, а запоминающиеся. Присмотришься - не забудешь долго. Брови девушки были несколько темнее светло-русых волос и выделялись на бледном лице ровными дугами. Приоткрытые губы оказались прекрасной формы, и Егор подумал, что Косте очень повезет, если сумеет вымолить у Наты прощение.
   Воспоминание о друге несколько отрезвило Быстрова, и он, сердясь на себя, быстро отпрянул от гостьи, но, постояв какое-то время и выровняв дыхание, все же наклонился еще раз и осторожно прикоснулся кончиками пальцев к ее лбу. Кажется, он не был горячим. Видимо, согрелась, и простуды, скорее всего, удастся избежать. И все же на этот раз Быстров в своей заботе о девушке явно переусердствовал. Он понял это сразу же, как только почувствовал на своем лице ее дыхание. Оно было легким и ровным. И оно было... Оно по какой-то необъяснимой причине волновало его.
   Егор быстро выпрямился, покачал головой, вышел на кухню и встал возле окна. " Замашки как у пятнадцатилетнего пацана, - подумал он и грустно улыбнулся. - Не ожидал от себя такой прыти. Глупо и смешно." Он еще немного постоял, бездумно вглядываясь в темноту ночи, но смешно ему почему-то так и не стало.
   А в остальном все было хорошо и даже прекрасно, вот только до утра оставалось еще много времени и провести его, сидя в неудобном кресле, Егору совсем не хотелось. Раздумывал он недолго: подошел к дивану, осторожно прилег на самый его край и попытался укрыть одеялом хотя бы ноги. В этот момент Ната зашевелилась, и Егор испуганно замер: не хватало еще испугать девушку, ведь кто знает, что могло бы прийти ей в голову, проснись она в эту минуту. Но гостья, отвернувшись от Егора, продолжила спать, и он постепенно успокоился. Потом так же осторожно повернулся на другой бок, отчего разметавшиеся по подушке волосы девушки коснулись его лица, и он, вдруг почувствовав их запах, замер. Они пахли... они пахли ей. И это, надо сказать, было очень приятно. Егор еще какое-то время подумал о неожиданном и странном продолжении длинной новогодней ночи, а потом внезапно провалился в сон.
   Проснулся он поздним утром и, даже не открывая глаз, понял, что рядом никого нет. Зашел на кухню, потом внимательно осмотрел все места, где Ната могла оставить записку, но так ничего и не обнаружил. Почему-то стало неприятно, что она не захотела хотя бы просто черкнуть несколько слов. " Невоспитанные, однако, у Кости девицы", - подумал он и отправился досыпать.
   А потом вдруг оказалось, что подушка сохранила ее запах. Стало еще и обидно. Он сорвал наволочку и бросил ее в стиральную машину. Подумав немного, оделся и отправился к Косте, потому что появилось вдруг острое желание по-мужски отметить первый день нового года. И противиться этому самому желанию он не собирался.
   Вот такой была его первая и, к большому сожалению, единственная встреча с Натой.
  
   ***
   И почему так происходит в жизни? Вроде бы все складывается удачно, но в какой-то момент сущая безделица способна перевернуть происходящее с ног на голову? Когда Костя вернулся, наконец, в комнату, то Нату там не застал. Звонки она сбрасывала, и он совсем растерялся. Конечно, он не был прав, оставив ее надолго одну, но ведь и она могла подождать. Зачем же надо было сбегать? Само собой разумеется, стоило бы найти девушку, вот только где было ее искать? И за руль не сядешь - выпил. И он оставил все как есть, решив разобраться со всем утром.
   А утром пришел Егор, и поездка была вновь отложена.
   - За что будем пить? - спросил Костя, достав из холодильника бутылку. - За Новый год?
   - Чего за него пить? - пробурчал Егор. - Встретили и ладно. Пусть будет, как в песне: " Мир становится цветным только после пятой стопки..." Вот дойдем до пятой, за нее и выпьем.
   - Нет, все же мы не алкоголики. Может, за женщин?
  Егор сердито покачал головой.
   - И за них не хочу.
   - Ну да, - невесело подхватил Константин, - чего за них пить-то? Ты вчера был один, а от меня Ната сбежала.
   Вот уж о ком не хотел Егор говорить, так это о Нате. Поэтому и поторопился предложить вариант, который устроил бы обоих.
   - Давай за здоровье твоего кота? Он твой лучший друг, а твой друг - мой друг. Чем не тост, скажи?
  Костя согласно кивнул головой и посмотрел на своего воспитанника, который, как всегда, только делал вид, что спит, а сам внимательно наблюдал за всем происходящим в его доме, изредка приоткрывая глаза в ожидании того счастливого момента, когда ему перепадет со стола что-нибудь вкусненькое.
   - У попа была собака, а у меня лишь драный кот, - улыбаясь и поднимая рюмку, начал Костя.
   - Эх, - тут же продолжил Егор, - заведу себе подружку, куплю модные штаны.
   Подобных нескладушек Костя знал великое множество. Приохотился к ним и Егор. Они выпили.
   - Водка медленно катилась, до желудка далеко, - Костя картинно провел рукой по животу.
   - Подарю коньки любимой, едем клюкву собирать.
  Оба засмеялись.
   - А вот еще, - сказал Костя и вновь наполнил рюмки. - У дурака кольцо на пальце, у быка оно в носу.
  Егор поднял рюмку, выпил и, не закусывая, закончил:
   - А мы с милкой на печи всю ночь считали кирпичи.
   Рюмки наполнялись, нескладушки веселили, настроение и у одного, и у другого постепенно приходило в норму, чего нельзя было сказать о коте: его нервы после услышанного продолжения все же не выдержали. Нет, не пристало порядочному коту в столь почтенном возрасте слушать всякие непристойности! Он встал, всем своим видом изобразил крайнюю степень неудовольствия, раздраженно мяукнул, поднял хвост и, бросив полный презрения взгляд на друзей, неторопливой и полной достоинства походкой удалился. А вслед ему неслось:
   - Тяжела парнишки доля - до утра точить ножи.
   - Эх, звоните, дамы, не стесняйтесь, я еще не то могу!
   В другой комнате кот запрыгнул на кровать, сладко зевнул и с удовольствием потянулся, затем свернулся калачиком и закрыл глаза. Пение и смех двух друзей доносились и сюда, но приходилось терпеть, понимая, что люди иногда бывают совершенно невыносимыми. И за что ему, почтенному коту, такие страдания? Можно подумать, мало он намучился прошлой ночью, которую провел на голом полу под кроватью, опасаясь попасть под ноги какому-нибудь подвыпившему гостю.
  
   ***
   На следующий день Егор позвонил Татьяне Петровне, чтобы договориться с ней о встрече, а Костя, особо не сомневаясь в успехе и не посвятив друга в свои планы, поехал в поселок к Нате. Он долго извинялся перед ней за случившееся. Она же в свою очередь заверила его, что не сердится, и он с облегчением вздохнул. Они еще какое-то время постояли у калитки, обмениваясь ничего не значившими фразами, потом девушка сказала, что уже время обеда и ей пора кормить мать. Гость все понял и стал прощаться. И тут он услышал то, чего совершенно не ожидал.
   - Не приезжай больше, не надо. Ничего у нас с тобой не получится.
  Она произнесла это и отвела глаза.
   Костя опешил. Все происходившее выглядело как-то странно: и сердиться - не сердится, и видеть больше не хочет.
   - Я виноват, я признаю, я извинился, - растерянно пробормотал он. - Что мне еще сделать, чтобы ты по-настоящему простила?
  По правде говоря, он и не помнил, чтобы с ним таким вот образом рвали отношения. Хотя какие у них с Натой отношения? Нельзя даже сказать, что они были, но все же...
   - Я не сержусь, правда, но встреч никаких больше не хочу: постоянно занята и...
   Костя, конечно же, понимал, что это не та причина, которую надо воспринимать всерьез, но что было делать... Сейчас же ему хотелось просто взять Нату за руку и сказать:
   - Зачем ты так? До этого случая у нас ведь было все хорошо, да? Я сожалею, что так произошло. Я по-прежнему очень серьезно к тебе отношусь. Пожалуйста, скажи, что просто пошутила.
  Ната все же подняла на него глаза, он заглянул в них и опешил. Во взгляде ее не было ничего, кроме безразличия. Так обычно смотрят на незнакомых людей. Это была уже не та улыбчивая милая девушка, которую он знал до новогодней ночи.
   Осознав, что все его слова окажутся бесполезными, Костя сказал со вздохом сожаления:
   - Хорошо, если ты так решила, то надоедать больше не буду. Только разреши изредка заезжать, все же мы знакомы.
   - Да, конечно, - слабая улыбка тронула ее губы, - если будет охота, ты ведь часто приезжаешь за медом.
  Действительно, за медом он приезжал часто, благодаря ему они когда-то и познакомились.
   Ната впервые увидела Костю у знакомого пасечника, куда пришла купить баночку любимого лакомства. Был конец лета, но жара, кажется, и не думала спадать. На стук в дверь никто не откликнулся, поэтому ей пришлось заглянуть в сад. Хозяин и незнакомый молодой человек, прячась от палящих лучей солнца в просторной беседке, обсаженной цветущими георгинами, сидели за столом, пили чай и о чем-то оживленно беседовали. Пасечник был вдов, любил поговорить с покупателями, поэтому, как Ната ни отказывалась, усадил за стол и ее. Гость продолжил рассказ о проведенной недавно неделе в тайге, где он и попробовал впервые мед диких пчел.
   Ната в разговоре не участвовала, она смотрела на молодого человека и думала о том, что, наверно, было бы совсем неплохо, если бы в будущем рядом с ней оказался вот такой милый, улыбчивый и, видимо, очень добрый парень. Она, может быть, смогла бы даже когда-нибудь полюбить его. У них бы родились красивые умные дети, которые стали бы смыслом и радостью всей жизни.
   От пасечника они вышли вместе, и новый знакомый настоял на том, чтобы подвезти ее до дома. У калитки они остановились, и он еще какое-то время рассказывал о проделках своего кота, любителя меда, а Ната смеялась так, как не смеялась уже давно. Костя и вправду оказался очень милым парнем, и его внимание ей было очень приятно. В какой-то момент он вдруг замолчал на полуслове, а потом неожиданно произнес:
   - Извини, что говорю так много. Просто я очень стараюсь тебе понравиться, только, кажется, без особого успеха.
   Он внимательно смотрел на девушку, ожидая ответа. Она растерялась, потому что не думала, что он всерьез обратит внимание на нее, вечно уставшую, вечно спешащую по своим делам, когда кругом полно молодых, красивых и свободных.
   - Ты хочешь сказать... - нерешительно начала она, - ты хочешь сказать...
  Костя кивнул головой.
   - Я хочу сказать, что мне очень хочется увидеть тебя снова.
   Он стал приезжать, но встречи, к его неудовольствию, были короткими: родители девушки требовали постоянного внимания. Он был рад, когда Ната все же дала согласие вместе встретить Новый год. Она, как ему показалось, тоже хотела перемен в своей однообразной жизни.
   А Быстров вскоре встретился с Татьяной Петровной, и они провели за разговорами чудесный вечер. Загостившиеся подруги уже разъехались, а сама хозяйка успела немного отдохнуть. Егор зашел в магазин и купил все, что казалось ему нужным. Подарок был приготовлен давно. Он знал, что Татьяна Петровна опять будет возмущаться количеством купленного, но ему приятно было это делать, и он не обращал никакого внимания на ее милое ворчание. Обед затянулся надолго. Разговор крутился вокруг прошедшего праздника.
   - Открою тебе секрет, - улыбаясь, рассказывала хозяйка. - Мои приятельницы завидуют, что у меня появился такой молодой интересный друг. Они бы не прочь были с тобой познакомиться, но я отказала сразу и бесповоротно. Зачем тебе это? Совершенно незачем! Я им так и сказала. Кстати, давно хотела рассказать, как года три назад мы все вместе отдыхали в санатории. На одну из моих подруг стал заглядываться милый такой старичок. Она этому очень радовалась, и мы вместе с ней: все-таки хоть какое-то развлечение в скучной санаторной жизни. И заметь, совершенно невинное, учитывая его почтенный возраст. Оно бы все ничего, но престарелый ловелас постоянно забывал, как ее зовут. А уезжая, забыл попрощаться. За ним приехала дочь и увезла. Каково? Вот такие сейчас у нас кавалеры!
   Она весело рассмеялась, улыбнулся и Егор.
   - Татьяна Петровна! Честное слово, я не такой. И Вас никогда не брошу, если только сами меня не выгоните. Ведь не выгоните, правда?
   - Клянусь, никогда! - все еще посмеиваясь, заявила она. - Может, партию в шахматы сыграем?
  Егор отрицательно покачал головой.
   - Что-то настроение нынче не то. Давайте-ка просто посидим и поговорим. Что поделать, люблю я с Вами беседы беседовать.
  Татьяна Петровна согласно кивнула головой и молча подвинула свой бокал к центру стола.
   - Я вижу, тебя что-то беспокоит, но любопытствовать не хочу. Если захочешь - расскажешь сам.
   - Да не о чем рассказывать. Новый год встретил у Кости. Все были парами, веселились, а я... Если совсем коротко, то праздничное настроение почему-то так и не пришло, отправился рано спать. Вот и весь рассказ.
   - Я, кажется, понимаю, что мучит тебя, - задумчиво произнесла хозяйка.
   - Сам ничего не понимаю, ведь всегда все было иначе, - отозвался Егор, наполняя бокалы вином.
   - И ты понимаешь, только сформулировать не можешь. Или не хочешь.
   - Загадками говорите, любезная Татьяна Петровна,
   - Ах, все просто как день Божий: каждый человек рано или поздно начинает понимать значение самого страшного слова на земле. Вот и до тебя очередь дошла.
   - И какое же это слово? - спросил заинтригованный услышанным Быстров.
   - Слово самое что ни на есть простое: никогда. Ты, дорогой мой, стал чувствовать ход времени.
   Татьяна Петровна подняла вновь наполненный бокал, полюбовалась цветом играющего на свету вина, потом отпила глоток и словно прислушалась к своим ощущениям. Егор знал о ее предпочтениях, поэтому, собираясь в гости и покупая сладости к обязательному чаю, никогда не забывал порадовать ее еще и этим. Он тоже неторопливо отпил глоток, отметив про себя, что разговор становится все интереснее.
   - Поясните-ка Вашу мысль, уважаемая Татьяна Петровна, - улыбаясь, попросил Егор. - Я время, кажется, чувствовал всегда. Разве может быть как-то иначе?
   - Э нет, я говорю о другом. Кто в молодости чувствует, что время уходит? Никто! Мы просто живем и радуемся жизни. А сейчас ты почувствовал настоящий ход времени.
   - Допустим, что все именно так, но как это соотносится с моим плохим настроением?
   - Попробую объяснить и это. Тебе всегда казалось, что любовь - штука ненужная, что жизнь прекрасна и без нее. Так?
   Действительно, когда-то в разговоре с Татьяной Петровной он коротко упомянул об этом, а она, помнится, ничего не ответив, лишь грустно улыбнулась.
   - Так, - Егор согласно кивнул головой. - Именно так.
   - Каждый человек на земле ждал и ждет любви, сколько бы этого ни отрицал. Исключений, по-моему, нет. Ты рассказывал, что невесело встретил Новый год. А все потому, что вдруг почувствовал, как уходит время, а ты так и не встретил женщину, которую полюбил бы сам и которая полюбила бы тебя. И испугался, что можешь никогда не встретить. Вот поэтому и грустно тебе было среди чужого праздника жизни.
   - Татьяна Петровна, Вам бы романы писать! Даю честное слово, что ни о какой любви в тот вечер я даже не думал. Однако с интересом Вас слушаю и даже спорить не буду. И все же, чем любовь может украсить жизнь, если чаще всего кончается разочарованием?
   - Ах, милый друг! - Татьяна Петровна улыбнулась. - Даже если она ничем хорошим и не кончится, ты успеешь увидеть мир другими глазами, почувствовать то, что без нее почувствовать невозможно. И поверь, воспоминания об этом останутся с тобой до конца жизни.
   - Как это?
   - Влюбленный человек встает утром, смотрит в окно, а там все не так, как было раньше: и солнце светит ярче, и трава кажется зеленее, и птицы поют иначе. Другими словами, он видит мир таким, каким не видел никогда. И с чувствами то же самое. Не познавший любви человек даже не подозревает, с какой силой можно желать встречи с другим человеком. Он понятия не имеет о тех чувствах, которые испытает, лишь прикоснувшись к руке того, кого любит. Эх, да что говорить...
   Татьяна Петровна махнула рукой и замолчала. О чем она вспоминала, кто знает? Молчал и Егор. Он обдумывал ее слова. Чем черт не шутит, возможно, его собеседница в чем-то и права. Потом они посмотрели друг на друга и улыбнулись.
   - Мне всегда нравится ход Ваших мыслей, - сказал Егор. - И то, как Вы их выражаете, тоже нравится.
   - А разве может быть иначе? - она пожала плечами. - Возраст, опыт... Да и бывшая профессия обязывает.
   - А над Вашими словами я обязательно подумаю, - пообещал гость.
   - Подумай, - легко согласилась с ним Татьяна Петровна и снова отпила из бокала. - Подумай обязательно.
   Как быстро закончились два часа, которые он мог проводить в этом доме! Егор старался не нарушать это негласно установленное правило, потому что видел, как быстро даже от разговоров уставала его добрая приятельница. Он вернулся в свой дом, улегся на любимый диван и задумался. А подумать было о чем.
   Только вчера Егору неожиданно позвонила дочь. Неожиданно, потому что почти всегда это делал он. Она весело рассказывала о том, как проводит с подругами время, а потом сказала, что с ним хочет поговорить мама. Бывшая жена, мило улыбаясь, спросила, все ли у него в порядке, а услышав утвердительный ответ, поинтересовалась, не хочет ли он вернуться в семью. Она, скорее всего, не была бы против. Они могли бы вместе это как-нибудь обсудить. Вот так, оказывается, все просто...
   Егор чуть не задохнулся от возмущения, услышав ее слова, но сумел все же сдержаться. Выглядело так, будто это он по глупости или злому умыслу разрушил семью, а простившая негодяя бывшая жена (почти святая, разумеется, женщина) сделала попытку ради ребенка восстановить прежние отношения. Не желая обидеть ее неосторожными словами, он пробормотал что-то маловразумительное. Жена же в ответ все так же спокойно предложила ему об этом поразмышлять на досуге. Егор, конечно, пообещал. Вот и думай сейчас, а что все это значило и как поступить ему, Егору?
   Вот таким было начало нового года у Кости и Егора.
  
   ***
   После поездки с Костей в поселок. Егор никак не мог успокоиться. Сколько воды утекло после единственной встречи с Натой! Он уже и не надеялся когда-нибудь снова увидеть ее. А увидев, вдруг засомневался. Однозначного ответа на то, нужна ли им обоим эта встреча, не находилось. Во-первых, прошло слишком много времени, и он боялся при первой же встрече понять, что все его мысли о девушке - всего лишь обычные фантазии неустроенного в жизни мужика, этакие ( в его-то возрасте! ) романтические бредни. Вот так, ни больше и ни меньше. Во-вторых, честно, наверно, было бы рассказать обо всем Косте, потому что со стороны все выглядело не очень-то красиво. Этого, естественно, не хотелось, потому что время, когда стоило бы это сделать, давно ушло. В-третьих, если что-то сложится с Натой, то на дружбе с Костей можно будет поставить большой жирный крест, а кроме того, придется рвать отношения с Мариной. Встречи с ней его вроде бы ни к чему не обязывали, но обижать женщину нормальному мужику, а он себя считал именно таковым, всегда неприятно.
   И тем не менее Егор, промучившись какое-то время, на встречу все же решился. Машину он оставил на том же самом месте, открыл калитку, прошел по узенькой дорожке к дому и постучал в дверь. Когда на пороге появилась Ната, все нужные слова словно разом вылетели из головы Егора. Он просто стоял и молча смотрел на ту, о которой так много думал в последнее время. Она тоже смотрела на него и тоже молчала. Но вот грустная улыбка чуть тронула губы девушки.
   - Выходит, я не ошиблась. В машине Кости был ты.
  Егор кивнул головой, соглашаясь.
   - Я.
   - Зачем ты здесь?
   - Ну, - он замялся, - ты же ушла и даже не попрощалась. Могла бы хоть записку написать.
  Ната пожала плечами.
   - Сразу не сообразила, потом было стыдно за это.
   - Могла бы зайти как-нибудь и сказать, - продолжал гнуть свое Егор.
   - Извини.
   Девушка снова пожала плечами и отвернулась, показывая всем своим видом, что пора уже заканчивать ненужный разговор. Егору это было неприятно, но отступать он не собирался.
   - Ната, я хотел поговорить с тобой. Может, поедем и посидим где-нибудь? Или ты можешь пригласить меня в дом на чашку чая, я бы не был против.
  Она вздохнула и подняла на него глаза.
   - За домом есть скамейка, там и поговорим. У нас есть минут десять. Иди, я сейчас приду.
   Сумерки сгущались. Егор сидел и смотрел на небольшой сад, окрашенный в краски поздней осени. Было тихо и печально. Все вокруг, казалось, уже смирилось со скорым приходом зимы и замерло в ее ожидании. Вскоре подошла Ната в накинутом на плечи пальто и села рядом.
   - Не ожидала, что еще когда-то встретимся, - сказала она негромко, - ты застал меня врасплох.
   - Очень хотел тебя увидеть, но не знал, где живешь. А у Кости, как ты понимаешь, спросить не мог. Скажи, ты вспоминала обо мне?
   Егору самому неприятен был такой напор, но он ничего не мог с собой поделать: уж слишком долгим было ожидание.
   - Я? - зачем-то переспросила Ната. - Конечно, вспоминала. Признаться, это была самая нелепая встреча Нового года в моей жизни.
   - Я не об этом спросил, - поморщился Егор. - Ты обо мне вспоминала?
   Ната не ответила, и Быстров с горечью подумал, что вот теперь самое время встать, уйти и забыть как дурной сон и прошедший Новый год, и милую девушку Нату, и свои, как оказалось, совершенно зряшные мысли о ней. И все же она заговорила:
   - Егор, - голос был тих, а слова полны горечи, - я, конечно же, вспоминала о тебе. Даже, может быть, чаще, чем следовало. Это правда, поверь. Мне очень жаль, но только все это пустое, потому что в своей жизни я не могу изменить ничего.
   - Почему? Кто может нам помешать встречаться? Как я понял, между Костей и тобой ничего нет.
   После неприятного разговора и отказа Наты встречаться с ним, Костя стал появляться у этого дома не очень часто, но и не очень редко, словом, так, чтобы девушка не успела о нем забыть. Иногда они разговаривали в саду, иногда просто стояли у калитки, и каждый раз он смотрел в ее глаза, надеясь увидеть в них то, что ему по какой-то неведомой причине было позарез нужно. Время шло, но этого так и не случилось.
   Вот поэтому Ната и ответила совершенно искренне:
   - Он здесь совершенно не при чем. Дело совсем в другом. И мне бы не хотелось об этом говорить.
   Она встала, показывая, что ему пора уходить. Они молча шли по дорожке, а сидевший возле будки старый пес смотрел на них печальными глазами. Уже оказавшись за калиткой, Егор обернулся и взял девушку за руку. Он просто не мог уехать, даже не прикоснувшись к ней.
   - На работе сейчас завал, но я обязательно появлюсь ближе к концу недели. Скорее всего, в пятницу.
   - Егор, но я же все объяснила! - она попыталась отодвинуться, но он так и не выпустил ее руки.
   - Ната, когда приеду, мы обо всем поговорим и обязательно найдем выход из любой ситуации. Я обещаю. Ты только не гони меня, я и так слишком долго ждал этой встречи.
  В ответ на его слова девушка улыбнулась.
   Это была ее вторая улыбка за всю встречу, и он, уходя, был почти счастлив. И кроме того, полностью уверен, что все сделал правильно, и отступать не собирался. А Ната вернулась в свой дом, в свою жизнь, в которой она, даже при всем желании, не могла изменить ничего.
  
   ***
   Она была единственным ребенком в семье немолодых педагогов, когда-то приехавших в этот поселок по распределению. К тому моменту, когда стало известно, что в семье появится ребенок, они уже давно перестали не только надеяться на чудо, но даже и просто мечтать о нем. Нужно ли говорить, что вся их жизнь с момента рождения девочки сосредоточилась только на ней?
   Годы учебы остались позади. Возвращаться в поселок, где историю несчастной любви Наты знал, наверно, каждый, не хотелось, но выбора не было: мама уже болела и нуждалась в уходе, да и отец здоровьем похвастать тоже не мог. Так что на личную жизнь времени у Наты не было, да и кто бы согласился взять ее в жены с такими-то проблемами?
   Впрочем, был в судьбе девушки человек, который когда-то любил ее, а может и сейчас продолжает любить. Так, по крайней мере, он говорил ей раньше и при всяком удобном случае продолжает говорить сейчас. Вот он мог бы стать ее мужем, мог бы принять и ее родителей такими, какими они стали теперь, потому что дружил с Натой со школы и знал их с детства. Только и тут не судьба. Он был давно женат, имел двоих детей.
   В выпускном классе, когда голова учеников забита не только предстоящими экзаменами, но и выбором дальнейшего жизненного пути, обязательно находится время и для первой любви. Никто из одноклассников даже не сомневался, что Ната и Сергей поженятся сразу же после поступления в институт. Между ними давно все было решено, все оговорено на несколько лет вперед, и секрета они из этого не делали. Только вот Ната экзамены сдала успешно, а Сергей - нет.
   Он вернулся домой, а вскоре его забрали в армию. Они, конечно же, переписывались, и письма их были полны милой любовной чепухи, а совместное будущее по-прежнему виделось только в розовом свете. Казалось, ничто не сможет их разлучить, только надо было набраться терпения и дождаться его возвращения. И все еще витающая в облаках Ната, разумеется, дождалась, однако действительность оказалась настолько горькой, что еще долгое время она не могла избавиться от печальных мыслей.
   Все последние годы она старалась как можно реже бывать дома, избегая встреч с бывшим другом. Он же, когда узнавал о ее приезде, приходил, подолгу сидел на крыльце, но Ната так ни разу и не пригласила его войти в дом. Поведение Сергея ее раздражало, и однажды она даже решилась поговорить об этом с отцом. Однако тот промолчал, сделав вид, что отношения дочери и Сергея его не касаются. После этого случая Ната решила, что, может, так и правильно: сама не маленькая девочка, самой и разбираться. Хотя, если говорить честно, разбираться уже давно было не в чем.
   Как-то незадолго до окончания учебы она, приехав на каникулы домой, все же столкнулась с ним возле магазина. Сергей преградил ей дорогу.
   - Ната, - проговорил он тихо и осторожно взял ее за руку, - давай встретимся, мне надо все объяснить...
  Она не отняла руки сразу, потому что просто-напросто не нашла сил, чтобы это сделать, ведь тепло ладони Сергея, когда-то до боли знакомой и самой родной, всколыхнуло в ней еще не забытые чувства. Трудно было заставить себя отступить хоть на шаг, но она все же это сделала, а потом впервые за годы, прошедшие со дня их расставания, открыто посмотрела в глаза бывшего друга.
   - Я хотела бы никогда сюда не возвращаться, но не могу оставить родителей. Ты ведь об этом знаешь?
  Сергей слегка кивнул головой, соглашаясь.
   - Знаю.
   Конечно же, он знал. Вот только оба знали и кое-что другое: все годы, пока она училась, он помогал родителям и с огородом, и с ремонтом старенького дома, и с десятком других дел, с которыми старики не могли уже справиться сами. Она несколько раз пыталась убедить отца отказаться от этой помощи, но тот лишь недовольно махал рукой и молча выходил из комнаты. Как отец смог поладить с человеком, который обманул его дочь, так и осталось для Наты загадкой.
   И она ответила давным-давно приготовленной фразой:
   - Сережа, пора забыть о том, что было. Я забыла, забудь и ты.
  Девушка обошла продолжавшего стоять на ее пути Сергея и пошла прямо по улице, совершенно забыв, куда и зачем шла. Задерживать ее он не стал.
   Все когда-нибудь да заканчивается, вот и студенческие годы Наты остались в прошлом. Вскоре после ее возвращения в доме появился Сергей. Не дожидаясь приглашения, он прошел на маленькую кухоньку и сел возле стола на то самое место, на котором ни единожды сидел в те давние времена, когда был почти своим в этом доме. Ната же так и осталась стоять у плиты. Оба молчали. Молчание нарушил Сергей:
   - Садись, давай поговорим, наконец.
  Нате показалось, что он не совсем трезв, но, не возразив, она села напротив. Поговорить, и вправду, было надо.
   - Слушаю, - произнесла Ната, не глядя на него.
   - Я хотел все объяснить, уж и не надеялся...
   Сергей замолчал и нервно потер одной ладонью другую. Эту его привычку Ната помнила с детства, и ей стало жаль и себя, и его, так и не сумевших забыть все, что между ними когда-то было.
   - Говори же, - поторопила она гостя, потому что хотела как можно скорее закончить этот тяжелый разговор.
   - Я никогда не хотел, чтобы все так случилось. Ты мне веришь?
  Почему-то для Сергея было очень важно, чтобы она поверила, как будто ее вера могла бы хоть что-то изменить. Ната кивнула головой.
   - Конечно, верю и всегда верила, - тихо проговорила она.
   - Я сам не понял, как все произошло: мы с друзьями в увольнительной, немного выпивки, потом какие-то девушки... И я почему-то решил, что буду выглядеть полным лохом в глазах ребят, если откажусь от той, которая тебе уже в штаны готова залезть. Потешались бы до конца службы, там это умеют. Я думал, к нам с тобой это никакого отношения не имеет: минутное развлечение, только и всего. Думал, что ничего в этом страшного нет, что все так живут: одних любят и от всего дурного оберегают, а с другими иногда со скуки развлекаются. Врать не буду, я с ней встречался еще несколько раз.
   И знаешь, как-то писал тебе письмо и подумал, что никогда ни в чем тебя не обманывал, а тут приходится. Противен стал сам себе и понял, что эта грязь будет со мной до конца жизни. Я не пытаюсь оправдываться, я только хочу рассказать о том, как оказался полным идиотом. Встречи, конечно же, прекратил. Я тебя, кажется, с пеленок любил и терять не собирался, но она забеременела. Потом стала регулярно, как на работу, приходить к части и демонстрировать свой растущий живот. Все, конечно же, обо всем узнали, пошли разговоры, дошло и до начальства. Мне, как ты понимаешь, ни единожды промывали мозги, и я опять поступил как идиот. Решил, что женюсь и сразу же разведусь, буду платить алименты. А ты поймешь и простишь, потому что любишь сама и веришь, что и я тебя люблю по-прежнему. Вместо мозгов у меня, видимо, всегда были опилки...
   Сергей обхватил голову руками и глухо застонал. Ната не хотела видеть его таким, не хотела думать о том, что он писал ей полные любви письма до самого возвращения из армии, не хотела вспоминать о звонке отца, от которого и узнала, что Сергей вернулся домой не один. Зачем же сейчас этот разговор, эти объяснения произошедшего с ним, если не существовало даже маломальской возможности хоть что-то изменить? Кому от его откровений стало легче? Неужели он до сих пор уверен, что ради своего желания можно легко переступить через все?
   Ната хотела было попросить Сергея уйти, но в этот момент услышала незнакомый голос.
   - Хозяева! Вы где?
  Она торопливо вышла в коридор и увидела жену Сергея. Женщина стояла у порога и смущенно улыбалась. Ната попробовала улыбнуться в ответ, но почувствовала, что это ей удалось слабо.
   - Вы ищете Сергея? Проходите, он на кухне. Пришел по делу к отцу, но его нет дома, решил вот подождать.
  Голос ее не дрогнул, и она была этому рада.
   Женщина, продолжая улыбаться, подошла к мужу. Сергей же смотрел в окно, как будто там видел что-то интересное, и даже не обернулся, когда она тронула его за плечо.
   - Сережа, Сереженька, пойдем домой! Ты выпил, не надо, чтоб посторонние люди тебя таким видели. Завтра придешь и решишь все вопросы. Пойдем!
  Женщина говорила тихо и ласково. Она опять осторожно коснулась плеча мужа, а потом словно невзначай положила руку на свой живот. Увидев это, Ната тотчас же поняла истинную причину ее появления в этом доме: показать, что они счастливы и снова ждут ребенка. Чему ж тут удивляться, так иногда случается, когда люди живут вместе.
   Сергей тяжело вздохнул, встал из-за стола и, не глядя ни на жену, ни на Нату, молча вышел. Женщина пошла следом, но на пороге остановилась.
   - Вы уж извините нас, - тихо произнесла она все с тем же показным смирением в голосе, - сладу с ним не стало. Как выпьет, все куда-то из дома рвется, все у него какие-то срочные дела находятся.
  Она опять смущенно улыбнулась и вышла.
   Оставшись одна, Ната зашла в свою комнату и прилегла на диван. Хотелось заплакать, но слезы так и не приходили, отчего на душе стало еще горше. Раздался громкий стук в стену. Так стучала мать, находившаяся в соседней комнате, когда ей что-нибудь было нужно или просто от скуки, если надоедало рассматривать картинки в журналах, разбросанных по всему полу. Ната вздохнула и поднялась. Она знала, что если больную сразу не успокоить, то она не даст никому сомкнуть глаз до утра.
   Вскоре у отца случился инсульт. За время, прошедшее после возвращения Наты домой, он сильно сдал, но бодрился до последнего, берясь за любые домашние дела. С постели отец больше не встал. Если раньше, когда Ната была на работе, за женой приглядывал он, то сейчас забота и об отце легла на плечи девушки. Пришлось нанимать сиделку. Жизнь Наты была расписана по минутам: из школы она бежала в магазин или аптеку, оттуда - домой, а дома крутилась как белка в колесе, потому что домашние дела имеют свойство никогда не кончаться.
   О каких-то изменениях в своей жизни она сейчас даже и не мечтала: катастрофически ни на что не хватало времени. Только вот Сергей стал приходил чаще. Иногда он сидел у постели своего бывшего учителя и о чем-то долго ему рассказывал, иногда уходил за дом, где до темноты и сидел на скамейке, думая о чем-то своем. Когда же окончательно похолодало, располагался на кухне у стола, молча наблюдал за хлопочущей возле плиты Натой, смотрел на огонь в печи или в окно на сгущавшиеся сумерки.
   В то время они разговаривали мало. Поначалу она пыталась избегать этих встреч и не открывала ему дверь, но тогда выходило еще хуже, потому что он, на радость любопытным соседкам, усаживался на скамейку возле дома и сидел там, пока его не забирала жена. Ната попробовала было урезонить Сергея, говорила, что дома его у него есть семья, что ей перед соседями стыдно, но он только пожимал плечами и отворачивался, не желая развивать эту тему.
   С его женой состоялась еще одна не очень-то приятная встреча. Она, конечно же, пришла с двумя детьми, чтобы поставить на место ту, которая продолжала посягать на ее семейное счастье. Ната сначала смутилась, но потом стала уверять стоящую перед ней со слезами на глазах женщину, что никаких отношений между ней и Сергеем нет. Его частые появления в этом доме она объяснила их дружбой с детства, а так же добрым сердцем Сергея: он много лет бескорыстно помогал и сейчас продолжает помогать семье престарелых учителей, у которых когда-то учился. А потом еще раз заверила, что никогда не позволит себе забрать отца у двоих детей. Женщина, прижимая к себе недавно рожденного ребенка, с недоверием смотрела на Нату. Видно было, что слова Наты ее не убедили, но делать было нечего, приходилось смириться: она хорошо запомнила угрозу мужа оставить семью, если она позволит себе хоть чем-то обидеть бывшую подругу. Гостья ушла, так и не проронив ни слова.
   Сергей, узнав о приходе жены, рассердился.
   - Пойми, ей тоже нелегко, ты пожалел бы детей, - пыталась Ната оправдать женщину.
   - А она меня пожалела? - взорвался он. - Все начальство в части обошла, письма какие-то дурацкие во все инстанции писала, всех уведомила, что повесится, если не женюсь. Знала, что не люблю, что деньги на ребенка и так давать буду, но нет, ей этого мало показалось, штамп в паспорте подавай. Дураком я был, когда согласился жениться, полным дураком, но не всю же жизнь мне за свою дурость наказание отбывать? А она меня просто так не отпустит, уж я это точно знаю. Но вот если бы ты простила, если бы позвала, я бы все ради тебя в ту же минуту бросил.
   - Сережа! - Ната заплакала. - Сережа, я простила давно, да только дети твои ни в чем не виноваты. Как их можно бросить?
   Он подошел к девушке, обнял и прижался лицом к ее волосам. Они пахли все так же, как в ту ночь после выпускного вечера в школе. Сколько было дано ей обещаний! Ната верила каждому его слову, только вот поди ж ты... И все же он всегда будет рядом, как бы ни сложилась их судьба. Пусть так, но это все же лучше, чем никак. Сергей решил это давно, пообещал даже и ее отцу, что не оставит Нату без поддержки, когда стариков не станет.
   - Мне сейчас, как и раньше, без тебя жизни нет, - услышала Ната его шепот.
  Он немного помолчал, а потом так же тихо добавил:
   - Всегда помни об этом.
  Ната еще ближе прижалась к нему.
   - И мне без тебя плохо, только я не знаю, что делать.
   - Я всегда рядом. Как скажешь - так и будет.
   Сергей ушел, а Ната еще долго размышляла о том, почему не появилось привычной когда-то радости от его слов и объятий. Остались только грусть, сожаление и горькое понимание того, что годы уходят, а ее мечтам так и не суждено было сбыться. Кроме того, она совсем не была уверена в правдивости утверждения, что все, происходящее с человеком в жизни, к лучшему.
   Потом она стала думать о словах, которые Сергей сказал перед уходом. Он просил Нату быть осторожней с его женой, потому что она совсем не такая, какой хочет казаться. Что крылось за этими словами и почему ей надо было быть осторожней, Ната так и не поняла. И действительно, кого ей было бояться в своем доме?
  
   ***
   После Нового года отец совсем ослабел, и холодным мартовским вечером его не стало. Похоронами занимался Сергей. Помогали многие: и школа, в которой отец проработал всю жизнь, и учителя, и бывшие ученики. Приходили соседи и просто знакомые, молча стояли возле гроба, потом так же молча уходили. И Ната была рада, что ее никто в эти печальные дни ни о чем не расспрашивал, не тревожил словами, которые произносят всегда в подобных случаях.
   Последнюю ночь Ната провела возле отца. Она внимательно вглядывалась в его лицо, стараясь запечатлеть в памяти дорогие черты. Сейчас отец был на себя не похож. Во время долгой болезни он исхудал. Воротник купленной заранее новой рубашки оказался великоватым, и Ната осторожно поправила его. Морщины на лице отца обозначились еще резче, отчего он выглядел так, как никогда не выглядел при жизни: незнакомым и очень строгим. Да и руки, которые часто обнимали единственную дочь, уже не казались руками родными, теплыми и ласковыми. Сейчас они были усталыми и словно застывшими. Как больно и страшно терять того, кто тебе бесконечно дорог! И мысли, что уже никогда отца не будет рядом, приводили ее в ужас. Раньше Нате казалось, что за время тяжелой болезни она смогла смириться с его скорым уходом, но все оказалось иначе: осознание неизбежного и его свершение - понятия совершенно разные.
   Когда все было кончено, Ната и Сергей вернулись в дом. Она прошла в комнату, села на диван и устало прикрыла глаза. Сергей устроился рядом. Оба молчали. Да и о чем было говорить, если они с детских лет умели понимали друг друга без слов? Потом Ната положила голову ему на плечо, потому что он был единственным человеком на земле, с кем она могла разделить свою боль. Сергей, прижимая девушку к себе и тяжело вздыхая, вытирал платком ее мокрые щеки, шептал какие-то, наверно, нужные слова, и ему больше, чем когда-либо, хотелось остаться с ней, такой несчастной, такой одинокой и по-прежнему любимой.
   Мать в эти дни, словно что-то чувствуя, была непривычно тиха. В ночь перед похоронами Ната привела ее в комнату, где лежал отец. Она хотела дать ей возможность последний раз увидеть мужа. Но все было напрасно: мать даже не узнала того, с кем прожила долгие годы.
   На другой день Ната вновь побывала на кладбище. Она долго стояла возле могилы, плакала и просила у отца прощения. За что? Она и сама не знала, но чувство какой-то вины и понимание того, что уже ничего невозможно исправить, наполняли душу горечью. Неожиданно заморосил холодный дождь. Пора было возвращаться в обыденность, пора было учиться жить без отца.
   Вечером пришел Сергей. Они долго сидели на кухне, на столе стояли чашки с остывшим чаем, было грустно. Сергей держал руки Наты, гладил ее холодные пальцы. Она же чувствовала себя такой уставшей и опустошенной, что сомневалась, сумеет ли сказать ему те слова, которые сказать было просто необходимо.
   - Может, я побуду еще немного? - спросил он, когда Ната выразительно посмотрела на часы.
   - Не беспокойся, со мной все будет хорошо, - успокоила она Сергея. - Ты должен знать, что я благодарна судьбе за такого друга: ты всегда был рядом, всегда готов был помочь. Спасибо за все. Не знаю, как буду справляться со всем сама.
   - Сама? Был? А почему был? Я никуда не собираюсь уезжать, - попытался Сергей пошутить, но в его голосе послышалась тревога.
   - Мы уже взрослые люди, Сережа, поэтому давай сегодня поставим в нашей истории точку. Ты сам понимаешь, что ничем хорошим это не кончится. Я хочу изменить свою жизнь, тебе тоже давно пора остепениться, но пока мы рядом, сделать это невозможно.
   - Почему ты именно сегодня заговорила об этом? - удивленно спросил он.
   - Как ты не понимаешь, - устало ответила Ната, - если раньше забота о семье любимого учителя еще как-то могла оправдать твои частые появления в этом доме, то теперь все изменилось, ведь отца больше нет.
   Сергей сжал пальцы девушки.
   - Хочешь, я сегодня останусь насовсем? - спросил он. - Решайся, а? Сколько можно откладывать? И не бойся: обратной дороги для меня уже не будет.
  Эти слова она слышала уже не в первый раз, поэтому лишь горько улыбнулась,
   - А утром явится твоя жена с детьми... Сережа, милый, ты забыл, где я работаю, мне такой скандал ни к чему. И уехать мы никуда не можем: на моих руках мама. Нет уж, давай попробуем пока не встречаться, а дальше будет видно. Может, у тебя все наладится в семье, а может, у меня хоть что-то изменится.
   - Ната, как это понимать? - он, кажется, начинал сердиться. - Ты не хочешь меня видеть? Поверить не могу...
   - Я только хочу, чтобы мы перестали терзать друг другу душу, - перебила она. - Пойми же, наконец, я больше этого не вынесу, нет сил. Просто нет сил...
   Она закрыла лицо руками и тихо заплакала. Сергей смотрел на ее вздрагивающие плечи, на тонкие дрожащие пальцы и не находил слов, которые могли бы хоть что-то изменить, хоть как-то утешить любимую женщину. Получалось так, что он, принеся ей немало горя когда-то, продолжает это делать и сейчас. Может и права Ната, предлагая перестать мучить друг друга? Он еще посидел какое-то время, потом, не прощаясь, поднялся и вышел в темноту холодного вечера: продолжать разговор и принимать хоть какие-то решения в этот день не имело смысла.
   Улица была безлюдной, и только на перекрестке он заметил стоящего у обочины пса. Был он, видимо, из тех, которым по какой-то неведомой причине не досталось в этой жизни и малого кусочка земного счастья, из тех, которые уже не ждут от нее ничего. И сейчас бездомный пес, понуро опустив морду, одиноко стоял на холодном ветру, безропотно принимая все уготованное судьбой.
   Сергей подошел к бедолаге ближе и молча встал рядом. Стояли они так достаточно долго, пока он вдруг не вспомнил о лежащем с утра в сумке пакете с бутербродами. Он вытащил их и положил возле собачьей морды. Пес, уже давно, видимо, разучившийся чему-либо удивляться, тут же жадно принялся за еду, а Сергей так и остался стоять обок, глядя на уходящую вдаль черную ленту дороги и совсем не по-весеннему темное небо. Хотелось громко закричать, завыть, что-нибудь разбить, растоптать, превратить в пыль, наконец, лишь бы разрушить эту темноту и безысходность, но он почему-то ничего так и не сделал.
  
  
   ***
   Егор появился у Наты, как и обещал, в пятницу вечером. Он не знал, чего ему ждать от этой встречи, поэтому и был несколько удивлен, услышав ее слова.
   - Рада тебя видеть. А я попросила соседку посидеть с мамой. Часа два - три, пока они смотрят фильм, у нас есть.
   - Может, поужинаем где-нибудь? - предложил Егор. - Показывай дорогу.
   - Ах, - улыбнулась Ната, - только не в поселке. Здесь кругом мои ученики. Завтра вся школа будет знать.
   - Не бойся! Обещаю, что мы не напьемся, не будем целоваться на глазах у всех и танцевать голыми на столе.
   - Нет и нет! - Ната засмеялась и отрицательно покачала головой. - Вам, мужчинам, никогда верить нельзя: обманите.
   - Ну да, мы такие, - охотно поддакнул Егор.
   - Немного дальше по дороге есть придорожное кафе. Может, туда?
  Егор спорить не стал: какая, собственно, для него разница, главное - девушка этого хочет. Хорошо, если там будет тепло и покормят сытно. Однако, не это занимало его мысли: сегодня Ната была совершенно иной, приветливой и раскованной, что ли. Это настораживало.
   Они миновали поселок и выехали на трассу.
   - Знаешь, - Егор посмотрел на девушку, - ты своей веселостью меня не обманешь. Что-то случилось? Только не отрицай, я же вижу.
   - С чего ты взял? - она тяжело вздохнула, и он убедился в правильности своего предположения.
   - Ты похудела, на лице одни глаза остались, и выглядишь уставшей.
   Ната долго молчала. Он взглянул на нее и чертыхнулся: она тихо плакала. Слезы текли по лицу, но она их не вытирала, просто сидела в той же позе, безвольно опустив руки на колени. Быстров прижался к обочине и остановил машину.
   - Что случилось? Я тебя обидел? Сделал что-то не так или сказал что-то не то? - спросил он упавшим голосом.
  Она по-прежнему молчала, а Егор не знал, что сделать, чтобы больше не видеть этих слез.
   - Ната, да что случилось? Не молчи! - взмолился он, осторожно коснувшись ее руки.
   Ему захотелось обнять девушку, но он не посмел. Наконец она смогла выговорить:
   - Весной папу похоронила, мама больна, а я просто-напросто устала жить.
  И все же он ее обнял. Она же, доверчиво прижавшись к нему, такому большому и сильному, продолжала тихо плакать, а Егор молча гладил ее плечи, волосы. Постепенно девушка успокоилась, отодвинулась и попросила:
   - Отвези меня, пожалуйста, домой.
  Он вытащил упаковку салфеток и положил ей на колени.
   - Возьми.
   - Прости, я все испортила, - голос девушки звучал виновато. - Просто никто никогда почему-то не спрашивает обо мне. Спрашивали о здоровье папы, спрашивают о здоровье мамы, а обо мне - никто. Словно меня и нет. И подруг нет, и друзей тоже нет, потому что времени на них тоже нет.
   - Иди ко мне, - пробормотал Егор, вновь притягивая Нату к себе, а она и не противилась. Машины шли и шли по трассе, стал накрапывать дождь, а они все так же сидели, прижавшись друг к другу, и никто не хотел первым разомкнуть объятья.
   Потом Егор почувствовал на шее ее теплое дыхание и услышал шепот.
   - Ты обнимал меня, когда я проснулась.
   - Какой плохой мальчик! - тоже почему-то шепотом отозвался он.
   - И мне это нравилось.
   - А девочка-то, оказывается, умная! - улыбнувшись, хмыкнул он.
   - И уходить совсем не хотелось.
   - Так зачем же ушла?
   На глупый вопрос вряд ли стоит ожидать умный ответ. Об этом он, конечно же, знал. А ушла, если уж говорить серьезно, потому что он ей никто и звать его никак. Помог - и спасибо. Вот поэтому и удивился, когда вновь услышал шепот.
   - Боялась, наверно, влюбиться.
  И зачем она так? Странный переход от слез к непонятной для него пока игре озадачил Егора.
   - Уже не боишься? - грубовато спросил он, ожидая, что вот сейчас она рассмеется и обратит все сказанное в шутку.
  Он, разумеется, тут же рассмеется тоже, потому что такого финального аккорда после встречи Нового года не ожидали ни он, ни она.
   И снова Егор услышал то, чего не ожидал.
   - Нет. Уже не боюсь. Решила: пусть будет так, как будет.
  Она вновь отстранилась и добавила упавшим голосом:
   - Прости. Не могу поверить, что сказала это. Глупо, правда?
   - Сейчас же посмотри на меня, - он все еще боялся поверить словам Наты, - сейчас же посмотри на меня.
  Она подняла голову...
   Дальнейшее потом вспоминалось с трудом, потому что все его желания, мечты, надежды последнего времени словно сосредоточились на ней, этой почти незнакомой девушке, и замены этому чувству не существовало в природе.
   Дождь то переставал идти, то начинал накрапывать снова, но они этого не замечали. Он продолжал обнимать ее и у калитки, а ей впервые в жизни было совершенно безразлично, увидит их кто-то или нет. Наконец она попыталась высвободиться из его объятий.
   - Прости, Егор, прости, но мне уже давно пора быть дома.
  Он, вздохнув, опустил было руки, но тут же опять прижал ее к себе. Будь его воля, увез бы уже сегодня Нату к себе. И не пришлось бы прощаться в десятый, наверно, раз. И да, кажется, все нужное было сказано. Обещал приехать, как только сможет. В последнее время и ночевать частенько приходилось в кабинете: запускали новый цех, начальство торопило, обещая компенсировать все позднее. Как это было все некстати! Но он найдет время, обязательно найдет.
   Ната была уже за калиткой, когда Егор остановил ее.
   - Чуть не забыл! Запиши мой номер телефона. И звони, слышишь, звони. Я буду ждать.
  Она растерянно похлопала ладонями по карманам куртки.
   - Кажется, телефон дома оставила. Но я все-таки математик, говори, запомню.
  Потом Ната последний раз улыбнулась, шутливо помахала рукой и торопливо зашагала по дорожке.
   - Погоди, - опять окликнул Егор, - я запишу твой номер.
   - Позвоню первой, обещаю, - услышал он в ответ и увидел, как она торопливо поднялась на крыльцо.
  А Егор еще какое-то время постоял у калитки, дождался, пока появится свет в одном из окон, и лишь потом медленно побрел к машине.
   В салоне все еще витал нежный и едва уловимый запах духов Наты, и от этого опять сладко защемило сердце. Быстров откинулся на спинку сидения и прикрыл глаза, прокручивая в голове все, что произошло этим вечером. Усталость после рабочей недели словно куда-то исчезла, он ощущал себя молодым и полным сил. Егор, словно не веря всему произошедшему, удивленно покачал и, улыбаясь, медленно-медленно провел пальцами по губам. Потом завел машину и счастливо рассмеялся. Может и права была Татьяна Петровна, утверждая, что влюбленный человек все чувствует иначе?
   Ната с улыбкой на лице тихо вошла в дом. Мать уже спала в своей постели, соседка тоже посапывала на диване. Вещи матери, не вошедшие в чемодан, в беспорядке валялись по всей комнате. Сам же чемодан стоял возле кровати, чтобы, открыв глаза утром, можно было его сразу увидеть. Поезд уходил на рассвете, опаздывать было нельзя. Куда мать собиралась ехать, каждый день с завидным упорством наполняя чемодан вещами и засмотренными до дыр старыми журналами с картинками, дочь так и не смогла узнать, хотя одно время ей очень хотелось это сделать.
   Ната выключила все еще работающий телевизор, накрыла соседку пледом и отправилась в свою комнату. Там, не раздеваясь, прилегла на кровать, и стала думать о Егоре, о себе, о сегодняшнем вечере. Было немного стыдно за то, что первой призналась в своих чувствах. И пусть потом о любви не было сказано ни слова, но как волновали его искренняя радость от ее признания и осознание, что он тосковал по ней точно так же, как и она!
   Их первая встреча в новогоднюю ночь была какой-то нелепой, но время шло, а мысли о Егоре так и не собирались никуда исчезать. Иногда вечером Ната давала себе слово, что на следующий же день поедет к нему, поблагодарит за помощь, посмотрит в глаза почти незнакомого человека, увидит в них либо равнодушие, либо холодную вежливость и, наконец-то, успокоится.
   Но приходил день, решимость куда-то исчезала от понимания того, что нет у нее времени на личную жизнь, что ее проблемы - это проблемы только ее и ничьи больше. Правда, где-то рядом был Сергей, готовый помочь всегда и во всем. Но только с появлением в ее жизни Егора все, что ранее казалось логичным, а следовательно, правильным, вмиг оказалось перевернутым с ног на голову. И ее личный маленький мирок рухнул. Захотелось многого: перестать постоянно ограничивать себя временными рамками, начать дышать полной грудью и наконец-то просто стать счастливой женщиной.
   Он был нежен, как же он был нежен! Нате казалось, что она плавится от прикосновений рук и губ Егора, и это новое для нее чувство охватывало ее целиком, не оставляя сомнениям в правильности всего происходящего никакого шанса. От запаха его волос, вкуса кожи кружилась голова, тело казалось каким-то невесомым и уже ей не принадлежащим, и не было сил оторваться хоть на минуту от человека, внезапно ставшего таким родным и нужным. Ее время любить пришло, и она больше не хотела оглядываться на прошлое, не хотела задумываться о будущем, не хотела ничего откладывать на потом. Ничего! Потом будет потом, а она хотела жить сейчас, сию минуту.
   - Ната, Наточка, - как сквозь какую-то пелену доносился до нее голос Егора, - я рад, что мы встретились. С той ночи так и не перестаю о тебе думать. Вот как на свете бывает, а я и не знал. Даже не думал, что со мной такое может случиться. И я тебя никогда не оставлю, ты только всегда мне верь. Ты будешь мне верить?
   Он еще что-то говорил, в чем-то убеждал, целовал, прикасался к ней горячими жадными руками и снова целовал, а она, ошеломленная тем, что с ней происходит, смущенная своей, как ей казалось, излишней смелостью и напуганная силой своих чувств к Егору, почти не вникала в суть услышанного и лишь иногда послушно кивала головой.
   Успокоение приходило медленно. Ее опыт в делах любовных был так мал, что она уже и не знала, был ли он вообще. Ну, не считать же в самом деле приобретением опыта робкие поцелуи своего одноклассника? Сергею после выпускного вечера, когда он впервые осмелился поцеловать Нату, хотелось казаться знатоком в этом деле, но она-то видела, как от волнения у него дрожали руки, и понимала, что опыта набраться ему было просто не с кем. Уж она бы знала!
   Когда Сергей ушел в армию, девушка и мысли не допускала, что они могут расстаться, поэтому и держалась от парней на курсе подальше. Известие о женитьбе бывшего жениха не вызвало в ней желания найти ему замену, а когда боль в душе несколько утихла, то оказалось, что в глазах однокурсников она так и осталась немного странной девушкой, сторонящейся новых друзей и веселых компании. Так что опыт общения с противоположным полом у нее был явно маловат.
   Ната попыталась было отстраниться, но он не разжал рук.
   - Егор, я скоро с тобой совсем потеряю голову, отпусти, - смущенно прошептала она.
   - Скажи, что все это правда, что ты никуда не исчезнешь, - он, казалось, тоже до конца не мог поверить, что все, случившееся с ними сегодня, не сон.
  От этих слов и его неровного обжигающего кожу дыхания у Наты вновь сильно забилось сердце.
   - Черт возьми, не молчи! Просто скажи, что тебе нужен я. Нет, не так. Скажи, что тебе нужен только я.
   - Мне нужен только ты, - послушно повторила девушка и потянулась к нему. - Поцелуй меня за это.
   И Быстров поцеловал. Этот поцелуй не был похож на прежние: в нем были жесткость и страстность, в нем было обещание.
   - Ты этого хотела? - спросил он.
   - Именно! А знаешь, у меня от твоих поцелуев постоянно кружится голова, - прошептала она счастливым голосом и вновь прижалась к его груди.
  В эту минуту девушке больше всего на свете хотелось верить каждому сказанному Егором слову и каждому данному обещанию.
  
   ***
   Часы показывали полночь, когда они вернулись. Она уже почти заснула, но достаточно громкий стук в окно заставил вскочить с кровати. Ната догадывалась, кто это. И она не ошиблась. Сергей, покачиваясь, стоял на крыльце. Она колебалась всего минуту, потому что понимала, что без выяснения отношений он не уйдет. А утром, не приведи господь, разнесется по всей улице, что по ночам, будто мало ему дня, к ней женатый мужик шастает. Спящая в ее доме соседка, скорее всего, не промолчит. Ната накинула куртку и вышла. Сергей, как она и думала, был пьян.
   - Думаешь, мне нравится от мужиков слышать, как ты с новым ухажером у калитки обжимаешься? - спросил он злым голосом.
   Ната первый раз видела его в таком состоянии, поэтому испугалась и хотела было юркнуть в дверь, но он оказался проворнее и привалился к ней спиной.
   - Чего молчишь? Отвечай, подруга моя верная!
   - Сережа, - она попыталась говорить спокойно, - мы давно расстались. После смерти папы, помнишь? И тебя не касается, кто меня провожает до дома.
   - Я с тобой не расставался! Не дождешься! - тут же вскипел он. - Это ты со мной надумала расстаться. И дня не прошло, как ухажера нашла! А сейчас вот второго. Прежний-то чем не угодил? Его в дом не пускала, лапать себя не позволяла, и я молчал. А этого, наверно, уже завтра в постель пригласишь?
   - Замолчи! Сейчас же замолчи! У тебя жена и дети, я тоже хочу мужа и детей. И жить, как все люди живут, а не только вспоминать о том, что между нами сто лет назад было. Не я тебя бросила, не тебе меня винить.
   Она не хотела говорить всего этого, нет, не хотела. И если уж раньше не заводила об этом речь, то не стоило делать этого и сейчас. Вот только сказанного обратно не воротишь. А Сергей, конечно же, услышал то, что давно хотел услышать.
   - Мужа, значит, хочешь? И детей? Ну, наконец-то! Думал - не дождусь. Будет у тебя муж, и дети будут. Сколько захочешь, столько и родим!
   - Послушай, - взмолилась Ната, - я совсем не о том говорила, не о том...
  Но Сергея уже было не остановить.
   - Сейчас иду домой, говорю, что развожусь, и сразу к тебе. Вернусь через час, жди!
  Он торопливо сбежал с крыльца, а Ната вошла в дом и без сил упала на кровать. Она была расстроена тем, что так и не смогла объяснить Сергею, что первая любовь прошла, но жизнь-то осталась.
   Он не появился ни через час, ни через два. И Ната постепенно успокоилась, решив, что, выпив лишнего, он просто наговорил невесть чего. Сейчас, наверно, десятый сон досматривает, а проснувшись, ничего и не вспомнит. Девушка посмотрела на часы. Шел четвертый час. Скоро утро. Она закрыла глаза и провалилась в тяжелый сон.
   Проснулась от истошного крика стоящей у кровати соседки, открыла глаза и увидела, что в комнате светло, как днем.
   - Горим! - наконец-то разобрала она. - Мать выводи, а я за людьми!
  Накинув халатик, Ната бросилась в комнату матери. Та сидела на кровати и удивленно смотрела на языки пламени за окном. Дым уже просочился в помещение, дышать становилось все труднее, а мать упиралась, не желая покидать дом. С большим трудом Нате все же удалось ее вывести.
   Кое-кто из соседей уже стоял во дворе, кое-кто подбегал к дому, торопливо натягивая одежду. Никто не торопился тушить пожар, все понимали, что это дело бесполезное, если горит с четырех сторон. Ждали пожарных. Люди о чем-то говорили, качали головами.
   Ната, обняв мать, стояла поодаль и смотрела на огонь. Холода она не чувствовала и даже не обратила внимания, когда кто-то из соседей накинул ей на плечи пальто. Мать продолжала плакать и что-то бормотать, показывая пальцем на горящие стены: ей все еще было жаль оставленного там чемодана с вещами.
   А языки пламени продолжали и продолжали свою безумную пляску... С трудом отведя глаза от того, что когда-то было ее домом, Ната в какой-то момент обнаружила, что матери нет рядом. Она с испугом начала вглядываться в толпу наблюдающих за пожаром соседей и вздохнула с облегчением, когда увидела ее там. Старушку успокаивали бывшие подруги, а она, не слушая их, все смотрела и смотрела на рыжее беснующееся пламя.
   В следующую минуту Ната увидела мать совсем рядом с дверью. Огонь, по-видимому, ее не испугал, и она смело шагнула за порог, туда, где остался старательно собранный в дорогу чемодан. Все произошло очень быстро, никто такого не ожидал, поэтому даже и не пытался ее задержать.
   Ната, отталкивая людей, стоящих на ее пути, с криком бросилась вслед, но чьи-то крепкие руки не позволили ей этого сделать. Мать скрылась в огне, а она, потеряв сознание, повисла на руках удерживающих ее соседей.
  
   ***
   Сергей вошел в дом. Дети уже давно спали, только на кухне горел свет: жена никогда не ложилась, если его не было дома. Он сел у окна и посмотрел на ту, с которой прожил ни один год. Она что-то шила, поэтому лишь коротко взглянула на мужа и продолжила свою работу.
   - Ухожу, - решительно сказал он, - совсем ухожу. Возьму только кое-какие вещи. От детей не отказываюсь, деньги буду приносить. Не веришь слову - подай на алименты.
   - К ней? - спросила жена, по-прежнему не отрываясь от работы.
   - К ней, - охотно подтвердил Сергей. - Давно было пора.
   - Не пущу.
   Голос жены был обманчиво спокоен, но Сергей-то знал, что это не значит ничего: без слез, истерик, битья посуды и угроз она обойтись не сможет. Но страшило его не это. Жена воспитывалась в детском доме, поэтому главным желанием для нее было обретение дома, мужа, детей, а то, что она считала своим, никому и ни при каких условиях отдавать не собиралась. Никогда! И Сергей знал, что переход от слов к реальным боевым действиям будет быстрым. А о том, что она может предпринять, он боялся и думать. В памяти еще жива была история их женитьбы.
   Сергей нашел в коридоре свой старый рюкзак, покидал в него кое-какие вещи и направился к двери. Все это время жена молча ходила за ним следом, и это выводило его из себя. Он был зол, чувствовал себя усталым и все еще не совсем трезвым, поэтому с удовольствием бы посидел на диване или даже прилег на минутку, но мысль о том, что Ната ждет, что сегодня для них начнется новая счастливая жизнь, не позволяла этого сделать.
   Сергей толкнул дверь, предвкушая, как холодный воздух остудит его тяжелую голову, но она оказалась закрытой. Он и не заметил, когда жена это сделала.
   - Дай ключ, - обратился он к ней. - Где этот чертов ключ?
  Она все так же молча смотрела на него и улыбалась. Спокойно и чуть насмешливо, будто говорила: " Делай, что хочешь, но будет так, как хочу я". Это было то, что он ненавидел в ней больше всего: уверенность в безграничной власти над тем, кого она уже один раз научила послушанию. Воспоминание о пережитом унижении привело Сергея в ярость.
   Он понимал, что не стоило бы этого делать, но сдержаться уже не смог и ударил ее ладонью по лицу. Ударил хлестко, не жалея, чтобы стереть, наконец, эту мерзкую самодовольную ухмылку. Женщина, казалось, только этого и ждала, потому что тут же закричала тонким пронзительным голосом, запричитала так, словно ее убивают.
   Сергей, пытаясь сломать замок, бился в закрытую дверь, пока его не остановил громкий детский плач. Он обернулся. Двое сыновей стояли на пороге комнаты, испуганные детские лица были мокрыми от слез.
   - Замолчи, наконец! - крикнул он жене. - И угомони детей!
   - Это твои дети, - голос жены был опять спокоен, словно и не она истошно кричала минуту назад. - Успокой их сам. У меня еще дела.
   Она ушла на кухню, а Сергей был совершенно уверен, что на ее лице цвела все та же мерзкая ухмылка. Делать ничего не оставалось: он молча сгреб в охапку мальчишек и унес их в комнату. На диване втроем было тесновато, но дети так доверчиво прижимались к отцу с двух сторон, что это казалось сущей ерундой. Сергей и не заметил, как уснул.
   Осенью светает поздно, потому что даже в предутренние часы ночная тьма не торопится уползать на отдых в свое логово. Ночь - время ее торжества, торжества мрака над светом. И ей жаль, что оно не продлится вечно: выпадет снег, и все вокруг изменится до неузнаваемости. А пока власть была в ее руках.
   По улице торопливо шла женщина. И хотя дорога была еще пустынной, она старательно огибала места, скудно освещенные желтым светом фонарей. Женщина устала, потому что вес полной канистры явно не был рассчитан на женские силы. Калитка нужного дома оказалась открытой, и она, никого не опасаясь, проскользнула в темноту двора. Она знала, что хозяйский пес уже давно никого не встречал заливистым лаем: он был стар и жил в доме. Женщина открыла канистру.
   Лишь у двери дома она на минуту замешкалась, раздумывая, выплеснуть или нет на нее остатки бензина. И только мысль о том, что в доме находилась и ни в чем не повинная безумная старуха, не дала этого сделать. Женщина прислонила канистру к стене, отошла от нее на несколько шагов и достала спички.
   Домой она почти бежала, так ни разу и не оглянувшись на содеянное. Отдышавшись, старательно вымыла руки и только потом заглянула в комнату, где спали дети и муж. Она поправила сползшее на пол одеяло, расстегнула пару верхних пуговиц на рубашке мужа. Это была ее семья, и она никому не даст ее разрушить.
   Сергей проснулся поздно. С удивлением посмотрел на спящих рядом детей, припоминая, как же он оказался здесь. То, что всплыло в памяти, заставило его обхватить голову руками и застонать. Он, стараясь не разбудить мальчишек, осторожно встал и вышел из комнаты. Жена уже хлопотала на кухне. Не глядя на нее, Сергей прошел в ванную, чтобы привести себя в порядок. Он собирался как можно скорее пойти к Нате, чтобы объяснить, почему не смог вернуться раньше.
   Из зеркала на него смотрел незнакомый мужик в мятой рубашке. Его опухшие глаза, всклоченные волосы и неопрятная щетина могли не хуже хозяина рассказать о проведенном накануне вечере. Сергей грязно выругался и начал скидывать пропахшую потом и винными парами одежду. А еще через полчаса он, уже в куртке, зашел на кухню. Жена по-прежнему не обращала на него никакого внимания, и это радовало. Сергей выпил подряд два стакана воды, подхватил стоявший возле двери собранный им прошлой ночью рюкзак и молча вышел.
   Утро было так себе, серенькое, промозглое, холодное. Сергей поежился. Уже у калитки его окликнул сосед.
   - И что ты об этом думаешь?
   - О чем? Я что-то пропустил?
  Сергею не хотелось останавливаться, но он сделал это, потому что услышал в интонации соседа нечто, его насторожившее.
   - Ты на самом деле ничего не знаешь? И жена не сказала?
   - Нет, ничего, - подтвердил Сергей. - Да я вчера немного перебрал и спал как убитый, только вот встал.
  Сосед подошел ближе к разделяющему дворы заборчику.
   - Тогда извини за плохую новость, - он участливо посмотрел на Сергея. - У Натки твоей ночью дом сожгли.
   - Сожгли? Дом? Кто? - хрипло произнес он и закашлялся: от такого известия в горле враз пересохло, губы онемели и совсем не слушались.
   - Люди разное говорят, - уклончиво ответил сосед. - Пойду я, дела.
   - Стой! - голос Сергея неожиданно прозвучал слишком громко, и сосед испуганно остановился. - Ната жива?
   - Жива твоя Натка, жива. И соседка, которая у нее ночевала, тоже жива. Мать вот только сгорела, - сосед, уже явно жалея, что затеял этот разговор, засеменил к дому.
   - Так что люди-то говорят? - крикнул вслед Сергей.
   - У них и спроси!
  Сосед махнул рукой и торопливо скрылся за дверью.
   Сергей еще какое-то время постоял, словно над чем-то раздумывая, потом вытащил из кармана ключи и направился к гаражу. Войдя, он, боясь поверить мелькнувшей догадке, дважды внимательно осмотрел свое хозяйство. Канистры, купленной накануне, не было.
   Жена не опустила глаз, когда Сергей вошел на кухню.
   - Ты? - спросил он, еще надеясь услышать то, что опровергнет его догадку.
   - Я, - спокойно подтвердила она.
   - И тюрьмы не боишься?
   - А чего ее бояться? Ты ведь в полицию не пойдешь, заявление не напишешь, не захочешь отправить детей в детский дом.
   - Пойду, - буркнул Сергей, - и детей сам воспитаю.
  Жена в ответ невесело улыбнулась.
   - Ни на что ты не годишься, и на это тоже. Тебя насильно в загс не вели, своими ногами шел. Все эти годы только ныл да о великой любви Натке своей рассказывал, а ведь мог просто взять и уйти к ней. Тоже не ушел. Я вот одного не пойму, зачем ты ей такой никчемный? Вроде бы баба не глупая, а уши развесила.
   Они никогда между собой не говорили на эту тему. Однако он знал, что жена частенько рассказывала соседям о добром сердце своего мужа, который много лет безвозмездно помогал семье любимых учителей. Это его не трогало: считает его сердце золотым - пусть считает. Вот поэтому и неприятно было услышать, что же она думает о нем на самом деле.
   - Спасибо на добром слове, - иронии в голосе Сергея было хоть отбавляй, - только вот зачем я такой никчемный тебе? Убийцей быть, конечно, лучше?
   - Детям ты нужен, Сережа. И даже такой - мне. Где те мужики, которые лучше? А убийцей меня не называй. Все знают, что была старуха не в себе, поэтому и шагнула в огонь сама.
   Сергей в ужасе от признания жены выскочил из дома и почти побежал вниз по улице. Там в одном из последних домов, вплотную примыкающих к уже давно опустевшим полям, жил дед, который пользовался большим уважением у всех пьяниц поселка. Они знали, что самогон дед не только гнал и продавал, но и не отказывал в приюте тем, кто по каким-то причинам хотел ненадолго остаться.
   Только через две недели в минуту внезапного просветления, случившегося ранним утром, Сергей нашел в себе силы выползти на крыльцо. В эту ночь наконец-то выпал снег. Кругом было тихо и спокойно. Не ощущая холода, он долго стоял и смотрел на ровную белую гладь, словно разом скрывшую всю грязь земной грешной жизни.
   Невыразимая грусть вдруг сжала сердце. Стало трудно дышать. Сергей присел на ступеньки крыльца и в голос зарыдал. Испуганный дед пытался было вернуть гостя в дом, но тот сумел вырваться и выбежать за калитку. Без куртки, в грязной и мятой одежде, босиком, похудевший и обросший... В нем трудно было признать человека, еще недавно свято верившего, что есть счастье на земле и что он когда-нибудь обретет его с любимой женщиной. И вот сейчас что-то сильное и властное гнало Сергея прочь от всего живого: ему хотелось одиночества, тишины и покоя. А найти их можно было только там, далеко-далеко, за едва различимой темнеющей полосой старого леса. Он это знал совершенно точно, поэтому и шел торопливо по белому полю, удаляясь от поселка, оставляя неровную цепочку следов на первом нетронутом снегу...
  
   ***
   Ната очнулась от резкого запаха нашатырного спирта, обвела глазами комнату и поняла, что лежит на кровати в доме соседей. Попыталась было приподняться, но голова опять закружилась.
   - Лежи, лежи, - услышала она знакомый голос.
  Он принадлежал сыну соседки. Виктор был старше Наты лет на десять, служил в полиции и вскоре собирался жениться.
   - Лежи, - повторил он. - Нечего тебе там делать, догорит и без тебя.
   Виктор вышел из комнаты, а Ната откинулась на подушку и закрыла глаза. Одна картина произошедшего сменяла другую. И в каждой огонь пожирал то, что ей было дорого. То, что она уже никогда не увидит. То, что останется жить только в ее памяти. Последние картины были особенно страшны. Вот мать на долю секунды остановилась возле стены огня, вот сделала еще пару шагов и навсегда исчезла, будто перешагнула через невидимую границу, отделявшую жизнь от смерти.
   Ната прислушалась. Огонь по-прежнему гудел, с громким звуком лопался от жара шифер на крыше, слышались голоса людей и гудки машин. Все происходившее казалось каким-то страшным сном.
   - Как ты тут? - услышала она голос вошедшей в комнату матери Виктора.
  Ната с трудом открыла глаза.
   - За какие грехи мне это? - спросила она. - Как дальше жить?
   - Какие такие грехи? Люди говорят, что подожгли дом-то. И имя злодейки называют, только вот никто и ничего не видел. И она тут стоит, глазеет как ни в чем не бывало.
   - О ком это Вы? - голос Наты был усталым и словно неживым. - Это я недоглядела, решила печь протопить, да уголек, видно, выпал.
  Соседка помолчала, обдумывая ее слова, потом неодобрительно покачала головой.
   - Пожалеть, значит, решила? Что же, тебе видней. Уголек так уголек...
  Она перекрестилась на образа и вышла из комнаты, торопясь рассказать собравшимся о "настоящей" причине пожара.
   Наконец-то огонь утих, люди стали расходиться. Ната пролежала в комнате до вечера. Во-первых, ни на что не было сил. Во-вторых, Виктор запретил выходить из дома. Любопытных и просто желающих увидеть погорелицу он целый день не очень вежливо выпроваживал за калитку. Какое-то оцепенение охватило Нату. Отреагировала она лишь на появление своего пса. Виктор привел его в комнату, бросил у кровати коврик, рядом поставил миски с водой и какой-то снедью.
   - Погладь его, что ли, - обратился он к Нате. - Совсем псина от страха обезумела.
   Ната с трудом села на кровати и подозвала пса. Он медленно подошел к хозяйке и обнюхал ее колени. Ната положила руки ему на голову и заглянула в тусклые от старости глаза.
   - Прости, совсем забыла о тебе.
  Она опустилась на пол, обхватила худое и все еще дрожавшее тельце пса и горько заплакала.
   - Вот и славно, поплачьте, может быть, полегчает.
  Виктор вышел и плотно прикрыл за собой дверь.
   Было позднее утро следующего дня, когда Ната вышла из комнаты.
   - Хорошо, что поднялась, - обрадовалась хозяйка, увидев ее хоть и бледной, но явно немного успокоившейся, - скоро Виктор придет, будем обедать.
  Ели молча.
   - Вот что, мать, ты бы оставила нас, поговорить надо, - Виктор отставил чашку, проводил взглядом выходящую из кухни старушку и вопросительно посмотрел на Нату. - Сможешь?
   - Смогу.
   - Ты плохого ничего не подумай: мы всю жизнь рядом прожили, и ты нас хорошо знаешь. Комнатка свободная есть, можешь жить здесь столько, сколько будет нужно. Только речь не о том. Расскажи, что надумала делать дальше, а я постараюсь помочь.
  Ната согласно кивнула головой.
   - Я и сама хотела с тобой поговорить. Ты скоро женишься?
   - Женюсь, - подтвердил удивленный вопросом Виктор. - Почему спрашиваешь?
   - Твоя мать рассказывала, что присматриваешь участок, хочешь строить большой дом. Я не смогу, сам понимаешь, здесь жить, хочу поскорее уехать. Бросать участок тоже не хочу, поэтому оформляй его на себя, я все подпишу.
  Виктор удивленно посмотрел на девушку.
   - С чего вдруг такие подарки? Ты не в себе?
   - В себе, - успокоила его Ната, - но мне без тебя не справиться. Знаю, в нашем поселке ты можешь все или почти все. Помоги мне, хочу уехать как можно скорее.
  Виктор пожал плечами.
   - Выкладывай!
   Ната просила немного: оформить увольнение из школы и получить расчет, восстановить банковскую карту, подать документы на получение нового паспорта, чтобы она могла получить его до отъезда.
   - И еще... Когда будут деньги, попроси свою невесту помочь мне купить кое-какие вещи.
   - Это все? - спросил Виктор, уже прикидывая в уме, что надо сделать в первую очередь.
   - Нет. Сейчас самое главное: организуй похороны мамы. Что-то ведь от нее осталось?
  Виктор коротко кивнул головой: он не хотел вдаваться в подробности.
   - Хорошо. Завтра понедельник, дня за три-четыре, думаю, управлюсь.
   - И я сразу же уеду.
  Ната встала, собираясь выйти из комнаты, но Виктор ее остановил.
   - Погоди. Чуть не забыл... Заявление о поджоге писать будешь?
  На ответ уже не осталось сил. Ната отрицательно покачала головой. Как ни крепилась она, но слезы все же сдержать не смогла.
   - Так я и думал. Что ж, хозяин - барин. Кстати, твоего Сергея на пожаре не было, сегодня тоже не появлялся, - уже выходя из комнаты, услышала она сказанное вслед, но даже не обернулась: все прошлое должно остаться в прошлом.
   Виктор сделал все, что обещал. В среду утром состоялись похороны. Ната, как и хотела, попрощалась с матерью без посторонних глаз. На кладбище было тихо и печально. После поминального обеда, на котором было всего три человека, девушка поблагодарила Виктора и его мать. Последней ее просьбой было устроить поминки для всех соседей.
   - Ты не беспокойся, помянут твою мать, как положено, - пряча в шкатулку оставленные Натой деньги, успокоила ее старушка. - И куда же ты, деточка горемычная, собралась? Где тебя ждут? Кто тебя отсюда гонит?
  Она обняла Нату и заплакала: много лет погибшая в огне соседка была ее лучшей подругой, а терять друзей тяжело всегда.
   В четверг Виктор отвез ее на станцию. Показалась электричка, и он, прощаясь с девушкой, протянул ей руку.
   - Звони, если что, телефон знаешь. Не устроишься там - приезжай. Что-нибудь да придумаем.
  Ната вложила свою ладошку в его большую надежную ладонь, и ее глаза вновь наполнились слезами.
   - Вы для меня столько сделали, никогда не забуду. Спасибо!
  Старушка, услышав слова девушки, опять кинулась ее обнимать. Теперь они плакали уже вдвоем, не обращая внимания на любопытные взгляды стоящих рядом людей.
   Ехать было не так далеко, всего три остановки. Электричка приходила в шесть вечера. До встречи с Егором оставалось каких-то полтора-два часа. Довольно большую сумку Ната поставила на соседнее сидение и приоткрыла ее, чтобы псу было легче дышать. Монотонное постукивание колес, видимо, подействовало на него успокаивающе: он спал. События последних дней отразились и на его здоровье: пес почти все время лежал, а если и вставал, то жался к ногам хозяйки.
   Когда-то подвижный и жизнелюбивый, был он из славной породы дворовой аристократии: маленький, с короткими ножками, с лихо закрученным в колечко хвостом и хитроватой мордочкой. По собачьим меркам он был уже совсем не молод: шерсть не лоснилась так, как прежде, он исхудал и, казалось, давно растратил свои жизненные силы. Но для Наты пес остался единственным напоминанием о прошлой жизни, от которой не осталось даже фотографии. Вот поэтому и ощущала Ната в себе потребность оберегать это беспомощное существо. Она не могла допустить и мысли о расставании со старым другом.
  
   ***
   В этот день Егору удалось вернуться с работы раньше. Сначала он хотел было поехать к Нате, но потом передумал: необходимо было как можно скорее покончить с одним делом. Все эти дни он ожидал звонка от Наты, но девушка почему-то молчала. Однако беспокоиться не хотелось: мало ли какие причины могли быть.
   Егор в халате вышел из душа и отправился на кухню: хотелось есть. Раздался звонок, и он, гадая, кого же это принесло, отправился открывать дверь. Молодая женщина не вошла, а буквально влетела в квартиру и повисла на его шее.
   - Иду, смотрю - свет горит. Давно не виделись. Я соскучилась. Ты обо мне думал? Скажи! Она торопливо целовала Егора в шею, щеку, успевая при этом задавать вопросы. Ответы, видимо, были не очень-то и нужны. Прохладные руки женщины вскоре оказались под халатом, прошлись по его груди, плечам. Егор торопливо отстранился.
   - Марина, да погоди же ты, погоди...
  Его слова женщину, казалось, совсем не обидели. Она, все так же радостно улыбаясь, сбросила шубку на его руки, скинула коротенькие сапожки и оглядела прихожую.
   - А где мои тапочки? Не могу найти.
   - Иди на кухню, - сказал он, не отвечая на вопрос. - Я переоденусь и приду.
   - Чайник поставить?
   - Не стоит.
   Когда Егор вернулся, то застал гостью сидящей за столом. Она была явно встревожена.
   - Дорогой, что-то случилось?
   И что надо было ответить женщине, с которой встречался довольно долго? Что вообще говорят мужики в подобных случаях? И хотя он о любви или еще каких-то неземных чувствах никогда даже не заикался, ничего не обещал, но все равно чувствовал себя паршиво. Паршиво, потому что такого финала она не заслужила. Паршиво, потому что бездумно пользовался ее расположением, тем самым словно позволяя надеяться на брак в будущем.
   Нет, он был в меру порядочен и добр по отношению к ней: не обижал, по праздникам делал подарки ей и ее маленькому сыну, которого, кстати, никогда не видел. А еще они нередко выбирались куда-нибудь. Она называла это выходом в люди. А еще... Черт возьми, а с какого перепуга он отказался бы от женщины, которая была не против таких отношений? Она не требовала повышенного внимания, с ней он мог быть самим собой, а проведенные вместе вечера и ночи выглядели достаточно приятными и почти семейными, и он этим дорожил.
   Имели, правда, место и встречи с другими. Женщинами милыми, интересными, чаще всего, как и он, не обремененными семьей и точно знающими, чего они ждут друг от друга. Он, как и любой одинокий мужик, не имел привычки отказываться от того, что само плыло в руки. Эти встречи, на самом деле, были достаточно редкими и чаще всего спонтанными, а Егор, кроме того, всегда старался сделать так, чтобы они не имели продолжения. Вот только во всем этом не было никакой любви, а было не пойми что, жизненная суета, одним словом. Об этой скрытой от посторонних глаз стороне мужской жизни бывшая соседка Ариша выражалась еще точнее, называя ее сущим кобелизмом. Наверное, все так и было.
   Марина ждала, и он ответил честно:
   - Дело в том, что я полюбил другую женщину. Сегодня собирался заехать к тебе и сказать об этом.
  Казалось, сначала она не поняла сказанного, но потом ее лицо приняло какое-то страдальческое выражение и вмиг стало постаревшим и от этого непривлекательным. Он отвел глаза.
   - А как же я? - прошептала Марина, стараясь поймать его взгляд.
  Егор же в этот момент внимательно рассматривал свои руки, лежащие на столе, словно это было сейчас самым важным и неотложным делом.
   - Не знаю, - ответил он, наконец. - Прости, но так получилось, и я ничего не могу изменить.
   - Ты оказался такой же скотиной, как все, - голос женщины окреп. - Почти два года! Почти два года ты пользовался мной, а теперь стала не нужна! Такая же скотина...
   - Я тебя не заставлял, да и ты не была против, - перебил ее Егор. - И не трать на меня нервы, я этого, честное слово, не стою: невелика для тебя потеря. Одевайся, вещи я собрал, до дома провожу.
   Из дома вышли вроде бы вместе, но уже порознь. Подошли к машине.
   - Извини, но у меня есть последняя просьба, - женщина остановилась и тронула Егора за рукав. - Давай пройдем до моего дома пешком. Как раньше.
  Он, ничего не ответив, закинул сумку на плечо и, даже не взглянув на спутницу, свернул в нужную сторону. А у него дома в это время зазвонил оставленный на столе телефон. Потом звонок раздался еще раз и, наконец, смолк.
  
   ***
   Несмотря на то, что была в этом доме лишь один раз, Ната нашла его сразу. Поднялась на нужный этаж и нажала на кнопку звонка. Долго прислушивалась, надеясь услышать за дверью звук шагов, но так ничего и не услышала. Этого, по правде говоря, она не ожидала. Нет, неправда: она предполагала, что Егора может еще не быть дома, но все же надеялась, что этого не случится. Оставалось одно: ждать.
   В сумке зашевелился пес. Ната помогла ему выбраться наружу, но он, увидев незнакомое место, тут же с испугом прижался к ее ногам. Послышался звук открываемой двери, и из соседней квартиры вышел человек. Был он немолод и, кажется, даже не совсем трезв. Вдобавок ко всему, видимо, близорук, потому что заметно щурился, когда внимательно оглядывал Нату.
   - И к кому же это гости пожаловали? - спросил он, перемещая свой взгляд на пса.
   - Я к Егору, но его, кажется, нет дома.
  Девушка была явно расстроена, и это не укрылось от старика.
   - Можете у меня подождать, - предложил он. - Только не знаю, когда они вернутся: ушли не так давно.
   - Ушли? Кто ушли? - переспросила Ната и застыла в ожидании ответа.
   - Как кто? Егор с женой ушли, говорю, недавно. Дожидаться-то будете?
  Пол под ногами неожиданно стал зыбким, расплывчатым желтым пятном закачалась лампочка на потолке, и Нате пришлось ухватиться за перила, чтобы не упасть. Старик ждал ответа, и ей не оставалось ничего иного, как попытаться взять себя в руки.
   Если судьба решила добить кого-то, то сделает это обязательно. У нее нет жалости, у нее нет и крошки элементарного сострадания к людям, она словно заточена на достижение поставленной цели любой ценой. Ната как-то читала о человеке, который попал в аварию и лишь по счастливой случайности остался жив. Однако это не помешало ему, шумно и весело отпраздновавшему свое чудесное спасение, вскоре попасть под машину.
   Все последнее время она не переставала думать о том, как жить дальше. И в ее планах Егор играл далеко не последнюю роль. Правда, думая о предстоящей с ним встрече, она несколько раз ловила себя на мысли, что боится ее. Ей казалось, что не бывает счастливого конца у таких вот историй, в которых чувства вспыхивают как спички. Логично было бы предположить, что они так же быстро гаснут. И все же она решилась довериться человеку, которой так неожиданно вошел в ее жизнь и подарил надежду на счастье. И ей этого хотелось, хотелось, хотелось... Действительность же оказалась куда как страшнее, поэтому единственным желанием Наты в ту минуту было желание очутиться где-нибудь подальше от Егора, его жены, пьяненького старичка, от всех...
   - Нет, нет, спасибо! Зайду как-нибудь в другой раз, - пробормотала она, подхватила сумку, пса и сбежала с лестницы.
   На улице стало еще холоднее, она почувствовала это сразу. Силы окончательно иссякли, хотелось присесть и перевести дух, а еще лучше - прилечь. Стоило, наверно, подумать о ночлеге. Искать надо было недорогую гостиницу, потому что кое-какие деньги у нее хоть и были, но неизвестно, когда она снова начнет работать, да и съемное жилье, наверно, стоит недешево. Дом Егора стоял довольно далеко от оживленной улицы, на которую ей надо было выйти, и она, вздохнув, побрела в нужную сторону.
   Редкие прохожие торопились в свои теплые квартиры, и Ната подумала, что они даже не понимают, как счастливы, имея такую возможность. Она ее не имела. Она не имела ничего. Обиды на Егора, как ни странно, тоже не ощущала. Наоборот, была благодарна ему за несколько часов счастья. Это было лучшее, что могло случиться в ее серой унылой жизни. И хорошо, что все окончилось так быстро: чувства, замешанные на обмане, - жалкое зрелище.
   Возле одного из домов Ната увидела двоих. Они, видимо, никак не могли распрощаться, стояли, взявшись за руки, и целовались. От напряжения последних дней у Наты кружилась голова, идти становилось все труднее. Она очень боялась упасть, а потом не найти силы подняться. Решение возникло неожиданно, и она вдруг осознала, что иного выхода просто нет. Следовало лишь подойти к этим счастливчикам и попросить телефон, чтобы позвонить. Вот тогда и окончится весь кошмар сегодняшнего дня.
   Он ответил сразу же.
   - Костя, - произнесла Ната, боясь заплакать. - Костя, я в городе, и мне некуда идти.
   - Где ты?
   - Не знаю, где-то недалеко.
  Девушка, прислушивавшаяся к разговору, назвала адрес, и Ната послушно его повторила.
   - Стой там. Я сейчас.
   - Костя, я не одна.
   - Стой, где стоишь. Я быстро.
  Он на самом деле приехал очень быстро.
  
   ***
   Егор вернулся домой, поужинал, попытался было пораньше лечь спать, но заснуть так и не смог, поймав себя на том, что все время возвращается мыслями к Нате, придумывая очередную причину, по которой она не смогла позвонить целых пять дней. Беспокойства прибавило и то, что, вспомнив о телефоне и ставя его на подзарядку, увидел два пропущенных звонка с незнакомого номера. На часах было почти двенадцать, но он все же решил перезвонить. Ответивший ему человек, по-видимому, уже спал, поэтому долго не мог понять, кто звонит и чего от него хочет. Потом все же вспомнил, что давал свой телефон девушке, сидевшей рядом с ним в электричке.
   Он отключился. А Егор почувствовал какую-то неясную тревогу, попытался было успокоиться, но получалось плохо. Вот поэтому спустя какое-то время и решился на второй звонок.
   - Извини, друг! - покаянным голосом произнес он. - Извини. Скажи, как выглядела эта девушка?
  На вежливый ответ Егор даже не рассчитывал и, как оказалось, не ошибся.
   - Какого черта ты звонишь ночью? Как выглядела? А я на нее смотрел? Какая-то заторможенная с собакой. И не звони больше! Найду - урою!
   На часах не было и шести, когда Егор выехал из города, кляня себя, что не сделал этого раньше. То, что он увидел на месте дома Наты, повергло его в шок. Он никак не мог сообразить, что надо сделать ему сейчас, в эту самую минуту, но то, что сделать что-то было необходимо, осознавал.
   Калитка соседнего дома открылась, из нее вышел человек в форме и, заметив Егора, направился к нему.
   - Ты кто? - он внимательно оглядел незнакомца и удостоверился, что никогда ранее его здесь не видел.
   - Что с Натой? - еле шевеля непослушными губами, спросил Егор.
   - Жива. Мать только погибла.
   - Когда это случилось?
   - В субботу.
   - Ната где?
  Человеку в форме, видимо, уже наскучил этот разговор, поэтому он ответил на все предполагаемые вопросы сразу:
   - Уехала. Куда? Не знаю, но вижу, что не к тебе.
   Человек ушел, а Егор побрел к своей машине. Руки дрожали, и он понятия не имел, как успокоить навалившуюся на него тоску и унять боль в груди. Сейчас он был абсолютно убежден, что ехала она к нему и звонила тоже она. Только вот что случилось потом? Где ее искать?
   Егор не знал, сколько времени он просидел вот так, бездумно глядя на черные обугленные остатки того, что Ната когда-то считала своим домом. Уехал лишь, когда к машине подошел все тот же человек в форме и, увидев бледное лицо Быстрова, уже голосом, полным сочувствия, произнес:
   - Ехал бы ты, мужик, отсюда. Без тебя тошно. Не вернется она.
  Егор молча завел машину.
   На работу он так и не вышел. Позвонил начальству, сообщил, что заболел, попросил дать неделю без содержания, потом дошел до ближайшего киоска, купил телефонный справочник и стал обзванивать морги и больницы. К вечеру ему стало совсем плохо: болела и кружилась голова, стучало, словно готовясь выскочить из груди, сердце, дрожали руки. Никаких лекарств дома не было: Егор болел очень редко. Пришлось идти к соседу за помощью.
   Дед, как всегда немного пьяненький и поэтому довольный жизнью, был дома.
   - Помоги, а? - протягивая деньги, попросил его Быстров. - Дойди до аптеки, купи каких-нибудь таблеток, а то до утра не доживу.
   - Да что случилось-то? -всполошился старик. - На тебе лица нет.
   - Лицо есть, - успокоил его Егор, - только вот голова болит, и сердце стучит, как паровоз.
  Дед сунул в карман взятые у Егора деньги и стал торопливо одеваться.
   - Слушай, сосед, - проговорил он, с трудом втискивая распухшие ноги в старые разношенные ботинки, - чуть не забыл: к тебе тут вчера дама с собачкой приходила. Я сказал, что вы с женой только что ушли, предлагал у себя посидеть и подождать, а она не согласилась.
   - Что? - переспросил ошеломленный услышанным Егор. - Девушка приходила, а ты сказал, что я с женой... С какой, черт тебя возьми, женой? Нет у меня никакой жены!
   - Ну как же, - забеспокоился старик, - я ведь спрашивал, и чего ты все с одной да с одной ходишь, может, женился? А ты сказал, что пусть побудет женой, если есть охота.
   На известие о том, что Ната была здесь, голова откликнулась такой болью, словно на самом деле готова была взорваться. Егор застонал и сжал виски руками.
   - Слушай, дед, исчезни и никогда не попадайся мне на глаза, а то я не знаю, что с тобой сделаю!
   - А деньги как же? - простонал старик, глядя на закрывшуюся за Егором дверь, но тут же и успокоился, решив, что деньги - это всего лишь небольшая компенсация за неприятный, да еще и с угрозой физической расправы, разговор. В эти минуты его измочаленные непростой жизнью нервы так настойчиво потребовали успокоительного, что старик, не раздумывая больше ни минуты, решительно нахлобучил на голову шапку и торопливо засеменил в ближайший магазин.
   Дни шли. Егор продолжал звонить в разные справочные, еще раз съездил в поселок, но ничего нового так и не узнал: Ната исчезла. Спал он плохо и мало, после работы чаще всего лежал, смотрел в темное окно и думал. Сейчас Быстров прекрасно понимал желание своей бывшей жены быть рядом с человеком любимым и любящим. И не стоит ей вновь начинать разговор о том, чтобы сойтись: ничего хорошего из этого не получится сейчас, как не получилось когда-то. Единственную женщину, с которой Егор мог почувствовать себя счастливым, звали Натой, и он все еще надеялся ее найти.
   Часто по вечерам, сидя в одиночестве, Егор думал о том, что пора бы ему хоть немного успокоиться и чем-нибудь занять руки и голову. И правда, было несколько дел, которые Быстров считал неотложными. Вот только мысли мыслями и остались: взяться за что-либо он так и не смог. Приготовленные для переезда коробки с вещами были сдвинуты в угол комнаты, под столом лежала кипа ненужных газет и журналов. Все это терпеливо дожидалось своего часа.
   Иногда Егор брал в руки фотографию Татьяны Петровны, которую принес из ее дома, и долго рассматривал, жалея, что не может поговорить с доброй приятельницей. Он бы ей все рассказал, а она бы все поняла правильно, и уже от одного этого на душе стало бы легче. Но, увы, Татьяна Петровна была отсюда далеко.
  
   ***
   Как бы ни хотелось Константину обо всем расспросить Нату, но увидев ее, замерзшую, бледную и совершенно обессиленную, не решился это сделать. Дома он указал девушке на свободную комнату.
   - Располагайтесь здесь.
  Еще в машине она сказала, что ее дом сгорел, что возвращаться в поселок не может и не хочет, думала остановиться здесь, в городе, у одного человека, но это оказалось невозможным. Просила приютить на ночь.
   - Конечно, - пробормотал пораженный ее рассказом Костя. - Без проблем.
   Ни от горячей ванны, ни от предложенного чая гостья не отказалась. Со всем, что говорил Костя, соглашалась молча, и это его беспокоило. Нашелся коврик и для пса. Теперь этот товарищ по несчастью лежал возле кровати Наты и казался таким же безучастным ко всему происходящему, как и хозяйка.
   Промаявшись какое-то время в одиночестве, Костя решился постучать в комнату, где обосновались гости.
   - Я не сплю, - тут же откликнулась Ната, - зайди.
   - Только на минутку. Хотел узнать, согрелась ли ты.
   - Не очень, - честно призналась она, - но это, наверно, от нервов.
  Костя тут же принес еще один плед и укрыл им девушку, а потом в нерешительности остановился, не зная, что еще мог бы сделать.
   - Посиди немного, я хотела бы объяснить...
   - Может, потом, если тебе трудно, - тут же перебил он, но все же сел на краешек постели.
   - Спасибо, что приютил. Понимаю: у тебя своя жизнь, а тут посторонний человек со своими проблемами на голову свалился, - он нахмурился, но перебивать не стал. - Я завтра же уйду.
   - Есть куда?
   - Неважно, разберусь. Еще раз спасибо.
   - Пожалуйста, - вздохнув, произнес он. - Как ты думаешь, что мне сейчас хочется сделать больше всего?
   - Не знаю, - ее ресницы дрогнули.
  Косте показалось, что девушка вот-вот заплачет, но остановиться не захотел.
   - Взять тебя за плечи и хорошенько потрясти. Так потрясти, чтобы глупые мысли из твоей головы выскочили. Во-первых, я очень зол, что ты не обратилась ко мне за помощью сразу. Все-таки не первый день друг друга знаем. Во-вторых, рад, что ты все же здесь. В-третьих, ты останешься в моем доме до тех пор, пока окончательно не придешь в себя, и лишь потом мы поговорим обо всем остальном. И последнее. Ты знаешь, как я отношусь к тебе, поэтому не обижай меня больше своим недоверием, а я тебя не обижу никогда и ничем. Обещаешь?
  Она не стала отвечать, а лишь вытащила из-под одеяла руку и положила поверх его руки.
   - Вот и хорошо, вот и договорились. Отдыхай, - пробормотал Костя и вышел, хотя делать ему этого совершенно не хотелось.
   В первую же ночь он был разбужен криком Наты, а когда буквально влетел в ее комнату, то застал девушку сидящей в кровати с мокрым от слез лицом.
   - Прости, - едва слышно проговорила она дрожащим голосом, - прости, что разбудила. Мама приснилась. Она сгорела заживо.
  Костя сел рядом и обнял девушку.
   - Поверь, мне очень жаль, что тебе пришлось столько пережить, - он знал, что Ната жила с матерью, но боялся спросить сам, что с ней стало после пожара. - Хочешь, я завтра приглашу знакомого врача? Он что-нибудь успокоительное выпишет.
   - Нет, никого не хочу видеть.
   - И не надо, - тут же легко согласился Костя. - Сам схожу и поговорю с ним.
  Он провел руками по волосам Наты. Они были мягкими и послушными под его пальцами.
   - Успокоилась? А теперь ложись. Завтра, обещаю, будешь спать, как младенец.
   Лекарства она послушно принимала. Костя за этим внимательно следил. Кричать по ночам перестала, но он все равно чувствовал, что она все еще плохо спит и часто плачет. Он тоже стал засыпать с трудом, постоянно думал о девушке и часто гасил в себе желание зайти к ней в комнату, чтобы успокоить. Вот только позволить себе этого не мог: боялся, что не так будет понят. Но поговорить было все же надо, и однажды утром он решился.
   Они только что позавтракали, и Ната, убрав со стола, уже направилась было в отведенную ей комнату.
   - Погоди, - остановил ее Костя, - давай поговорим.
  Он сел на диван, она молча расположилась рядом.
   - Слушай, - начал он, - так жить нельзя: ты плачешь каждую ночь. Я тебе расскажу о себе. Были и у меня времена, когда не знал, как жить дальше. Неправда, что время лечит. Человек только привыкает со своими несчастьями жить, прячет их где-то в душе. Так у всех, так будет и у тебя. Только надо постараться успокоиться и жить дальше.
   - Я тебя понимаю, - голос Наты был тихим и печальным, - только ты многого не знаешь.
   - Чего, например?
   - Не знаешь, кто виноват в смерти мамы.
   - И кто же?
   - Я.
   -Так, - удивленно протянул Костя. - Рассказывай подробнее.
   - Меня соседка разбудила, она ночевала у нас. Дом уже горел, но мы успели выйти. Одной рукой я удерживала возле себя маму, а в другой держала пса.
   Ната замолчала. Вспомнилось, как становилось все труднее дышать, как тянула за руку упирающуюся мать, как вытаскивала из-под стола обезумевшего от страха пса, который никак не хотел оттуда вылезать.
   - Что было дальше?
   - Мы вышли, а через какое-то время мама кинулась в огонь.
   - Кинулась? Зачем?
  По лицу Наты тоненьким ручейком побежали слезы. Она не вытирала их, а он не посмел.
   - Она болела, Костя. Каждый день собирала чемодан, потому что утром собиралась куда-то ехать. На ночь ставила его возле кровати. Поздно вечером я выкладывала из него вещи, а мама наутро ничего не помнила и начинала собирать его снова. В тот вечер я забыла это сделать. И проснувшись, она увидела, что он собран.
  Она опять замолчала.
   - Ната, прости, но я по-прежнему ничего не понимаю.
   - Все просто, Костя, все очень просто. Мама кинулась в огонь, чтобы вынести собранный в дорогу чемодан. Без него она не могла уехать.
   - И все же, - пробормотал он, - твоя-то вина в чем?
   - Она просила забрать чемодан, а я вытащила пса. Только ведь и пса я не могла оставить.
   Костя покачал головой. Бедная девушка, сколько же ей пришлось пережить!
   - Ты не должна так думать, - мягко произнес он. - Никто не знает, что будет с ним завтра. Твоя мама была больным человеком, поэтому так и произошло. Не обижайся, но завтра я еще раз поговорю со знакомым врачом, по-моему, тебе по-прежнему нужна помощь. А сейчас отдыхай, мне пора на работу.
   Она, как делала это часто, не ответила. Костя вышел в коридор, но зачем-то вернулся и вновь посмотрел на девушку. Сердце в очередной раз сжалось от жалости. Она выглядела такой несчастной: руки бессильно лежали на коленях, в лице - ни кровиночки...
   - Ната, послушай, - решительно начал он. - Еще раз говорю: выкинь ненужные мысли из головы, начинай думать о будущем. И, пожалуйста, верь мне: все будет хорошо.
  Он вышел, а она еще долго сидела, приводя мысли в порядок.
   Они постепенно привыкали друг к другу. И хотя девушка была по-прежнему замкнута и необщительна, но Костя чувствовал, что ее состояние пусть и медленно, но начинало меняться к лучшему. Иногда Ната соглашалась посмотреть вместе какой-нибудь фильм, иногда по утрам первой начинала разговор. И неважно, что чаще всего она спрашивала о его предпочтениях на ужин. Он умудрялся даже из такого простого вопроса сотворить милую беседу.
   Однажды за ужином она завела разговор о работе.
   - Какая сейчас работа? Какая школа? - деланно удивился он. - Скоро Новый год, потом длинные каникулы.
   - Сами по себе проблемы не решатся, надо начинать что-то делать, - Ната была настроена решительно.
   - Конечно же, не решатся, - спокойно ответил Костя и нацелился вилкой на дольку огурца. - Но ты ведь согласилась, что поговорим об этом, когда придет время. Но еще рано. А пока подумай вот о чем: а не согласилась бы ты остаться здесь?
   - Снимать у тебя комнату?
   - Я не о том, Ната. Я о нашей с тобой семейной жизни.
   Она вскинула на него глаза, и он увидел, как они наполняются тревогой и недоумением. И радости в них не было.
   - Ната, - заговорил он каким-то глухим голосом, - прости, что заговорил об этом. Понимаю, не время. Просто мне с тобой очень хорошо, вот и захотелось, чтобы так было всегда. Забудь. Просто забудь.
  Он встал из-за стола и вышел в коридор. Уже оттуда она услышала:
   - Дойду до магазина. Скоро вернусь.
   Слезы все же пролились, а она их даже не заметила: сидела и смотрела на пирог, с приготовлением которого так долго возилась днем, и который так и не был даже разрезан. Потом с сожалением отметила, что нехотя обидела Костю, а ведь он окружил ее заботой, дал покой, крышу над головой и чувство защищенности.
   А что дал ей Сергей со своей странной, временами пугающей, болезненной и уже давно никому из них не нужной любовью? Так красиво начавшаяся, она закончилась ложью и болью. А когда Ната сблизилась с Егором, когда сердце ее оттаяло, то могла ли она представить, что конец истории будет таким же: она поверит и будет вновь обманута?
   Конечно, мысли о Егоре не оставляли девушку. Она не могла придумать причину, по которой он мог с ней так поступить. А может, и причины-то не было? Все банально: увидел дурочку, убедился, что понравился, так отчего же не продолжить игру, не пощекотать нервы приятным развлечением? Наверно, есть любители и таких жестоких игр. Вот и Егор оказался из их числа. Не зря же говорят, что у многих девушек были романы с женатыми, вот только немногие из них об этом знают.
   А Костя... Хотелось думать, что ей повезло наконец-то встретить человека, на которого можно во всем положиться. Только вот и он не золотое колечко с пробой. Страшно еще раз поверить и обжечься, да и чувства такие, как к Егору, у нее вряд ли к нему возникнут. С Костей тепло, спокойно. И только. Наверно, для счастливой жизни и этого вполне достаточно, тем более что без его помощи ей просто не решить навалившихся проблем.
   Когда хлопнула входная дверь, Ната заторопилась навстречу Косте. Он посмотрел на нее и улыбнулся: это было впервые, и это ему очень нравилось.
   - Костя, - сказала она, - тебе не за что извиняться. Прости, но я все еще боюсь любых перемен в жизни: в последнее время на меня сваливались одни лишь несчастья. Я согласна подумать, только давай не будем торопиться.
   Она подошла ближе, стряхнула рукой снежинки с воротника его куртки, а потом улыбнулась в ответ. Костя посмотрел в глаза Наты и остался доволен: затаившаяся боль ушла, ее место заняла надежда. Это было не совсем то, чего бы он желал, но ему очень хотелось верить, что все остальное придет со временем.
  
   ***
   Была уже середина декабря. Снежно и морозно. Субботним утром, как это было у него заведено, Егор отправился в магазин, где и столкнулся с Костей. Они поздоровались.
   - Давно не виделись. Как ты? На работе все устаканилось?
   - Да, все в порядке, - Егор утвердительно кивнул головой, - сейчас вошли в график, уже почти неделю домой вовремя возвращаюсь.
   - Тогда почему не звонил? Могли бы встретиться. Может, уже переехал?
   - Нет, здесь пока. Просто отсыпался, устал как собака.
   - Надумаешь - скажи, я помогу.
   Егор окинул взглядом тележку с продуктами, которую катил перед собой Костя. Она была уже почти полной.
   - К Новому году, смотрю, готовишься.
   - Нет, - Костя счастливо улыбнулся. - Нас в городе не будет: к родителям едем на все праздники.
   - К родителям? - недоверчиво переспросил Егор. - К родителям? Ты же там сто лет не был! И с кем едешь? Что-то случилось, чего я не знаю?
   - Случилось, - не скрывая радости, подтвердил друг, - еще как случилось. Я скоро женюсь, это раз. Счастлив до одурения, это два. С родителями на радостях решил наладить отношения, это три.
   Сказать, что Егор был удивлен, это было ничего не сказать. Он уже открыл рот, чтобы расспросить обо всем подробнее, но Костя его перебил.
   - Слушай, магазин все же не то место, где можно спокойно поговорить. Да и дома меня ждут. Давай сделаем так: приходи к нам сегодня на обед, обо всем и узнаешь.
  И он, продолжая счастливо улыбаться, покатил тележку к кассам, а Егор постоял еще какое-то время, глядя ему вслед, потом посмотрел на часы: до обеда оставалось чуть больше двух часов свободного времени.
   Поскольку еду на сегодня готовить не было нужды, Егор, вернувшись домой, сделал то, что чаще всего делал в последнее время: лег на диван и стал смотреть в окно. Привычные уже мысли о том, что с ним произошло в последнее время, опять закружились в голове. Время шло, он по-прежнему каждое утро вставал и ехал на работу, с кем-то разговаривал и что-то решал. Дома тоже находились кое-какие дела, но делал он их скорее по устоявшейся привычке, чем по желанию, и лишь когда тишина становилась совершенно невыносимой, включал телевизор. Однако и после этого жизнь не переставала казаться скучной и безрадостной.
   Казалось, все было так, как обычно. Только вот чувство утраты чего-то нужного и важного никуда не исчезло и, как убедился Егор, исчезать не собиралось. У этой утраты было конкретное имя. И он его хорошо знал.
   Несколько дней назад в дверь позвонили. Егор поторопился открыть и удивился, увидев стоящую на пороге Марину.
   - Я тут твоего соседа встретила, сказал, что ты один живешь, - делая вид, что ничего особенного не случилось, но все же пряча от некоторого смущения глаза, произнесла она. - Разрешишь зайти?
  И где, интересно, с этим самым соседом она могла встретиться, если живет довольно далеко?
   - Подожди, оденусь и провожу. Поздно уже.
  На вопрос он не ответил, да и последняя фраза была ей непонятна: то ли о позднем вечере говорил, то ли о чем другом.
   Ехали молча. Он остановился у нужного дома, вышел и открыл дверцу машины. Помогая девушке выйти, задержал ее руку в своей.
   - Марина, прости, что так получилось.
   - Бог простит, - зло бросила она в ответ и направилась к своему подъезду.
  Егор, словно прислушиваясь к себе, еще какое-то время постоял возле машины. Сердце билось ровно и спокойно. Все здесь было кончено, он ни о чем не сожалел.
   Сегодня Костя напомнил о переезде. Егор тяжело вздохнул и обвел глазами комнату: коробки с вещами по-прежнему стояли в углу и глаз явно не радовали. Квартира была оплачена до конца года, но он решил продлить договор еще на месяц: маленькая призрачная надежда на то, что Ната все же объявится, существовала.
   Сдержать слово, данное Татьяне Петровне, после долгих раздумий он так и не решился. К этому его не подтолкнул даже разговор с человеком, который оформлял дарственные на его имя. И хотя разговор получился так себе, Быстров был доволен, что он все-таки состоялся.
   - Одна знакомая переписала на мое имя квартиру. И не только ее. Здесь, у вас. Я хотел узнать, как могу от всего этого отказаться.
   Егор выпалил заготовленную заранее фразу и с облегчением выдохнул: последние дни ни о чем другом думать он просто не мог. Хотелось как можно скорее покончить с этим делом и вернуть жизнь в прежнее русло, где было все, или почти все, аккуратно разложено по полочкам и поэтому казалось ясным и понятным.
   На секунду Быстрову показалось, что у человека, сидящего напротив и внимательно слушающего посетителя, в глазах промелькнуло что-то насмешливое. Он было напрягся, но голос оказался спокойно-доброжелательным, и это его успокоило.
   - Можно узнать о причине такого странного желания?
   - Без этого нельзя?
   - Можно, конечно. Вот только мой вопрос был задан не из праздного любопытства. Однако поговорим об этом позже. И все-таки, в чем причина?
   - Мне кажется, - неохотно произнес Егор, осторожно подбирая слова, - что эта женщина приняла не совсем верное решение. Согласитесь, делать такие подарки знакомому, пусть даже доброму знакомому, имея двоих детей, как-то неправильно.
   - Случалось в моей практике слышать от клиентов и о более странных намерениях. Но если человек здоров, то распоряжаться собственным имуществом он может согласно своим желаниям.
   - Если здоров, то да, - упрямо повторил Егор, - вот только я в этом не совсем уверен.
   - Отчего же?
   - И решение мне кажется странным, и принято оно могло быть не осознанно, а спонтанно. А я, знаете ли, не из тех людей, кто был бы рад воспользоваться моментом.
   - Охотно верю в вашу порядочность, - сидящий напротив человек кивнул головой, и в его глазах вновь промелькнуло что-то веселое.
  Быстров нахмурился.
   - Мои слова кажутся смешными?
   Теперь уже собеседник и не старался скрыть улыбку.
   - Простите, что не сказал об этом сразу, но Татьяна Петровна предупредила, что Вы можете прийти, просила успокоить и переубедить. Мы знакомы много лет. Она давняя подруга моей матери, и, насколько я знаю, со здоровьем у нее все в порядке. А если время от времени и подлечивала нервы, то, поверьте, каждому второму стоит это делать хоть иногда. Так что спокойно переезжайте и счастливо живите. Она этого хотела.
   - Считайте, что успокоили, - перебил его Быстров и, недобро усмехнувшись, встал. И этот разговор, и этот веселый товарищ ему явно не понравились. - Прямо сейчас затарюсь в магазине и пойду с друзьями обмывать подарки.
   - Я же извинился. Будете созваниваться - передавайте поклон Татьяне Петровне.
  Это было последнее, что он услышал. Ответа веселый товарищ не дождался.
   Костя, узнав о попытке Егора все же отказаться от квартиры и всего остального, посоветовал дурью не маяться, собрать вещи и переезжать. А если объявятся наследники или сама старушка захочет вернуться, то всегда можно съехать по первому же требованию. Планируемый ранее разговор с психиатром был отложен тоже. Какой в нем толк, если принимать свалившиеся на голову подарки Быстров не собирался? Он еще какое-то время медлил, ожидая звонка приятельницы, но, так и не дождавшись, запаковал в коробки свои скудные пожитки, решив жить в квартире лишь в качестве квартиранта, потому что бросать ее без присмотра было негоже. Только вот с переездом пока не получалось.
   Неделю назад Татьяна Петровна все же объявилась. Разговор начала так спокойно, как будто и не уезжала. Свое долгое молчание объяснила тем, что пришлось много заниматься здоровьем сестры, а когда та почувствовала себя лучше, отправила ее вместе с нанятой медсестрой в санаторий, сама же занялась ремонтом квартиры. Татьяна Петровна говорила и говорила, а он молча слушал.
   - Что же ты все молчишь, Егорушка? - замолчав, вдруг растерянно спросила она, как будто у него была возможность вставить хоть слово.
   - Я пока ждал Вашего звонка, целую речь подготовил, - начал он с горечью в голосе, - но хотелось бы знать только одно: зачем Вы заставили меня дать обещание, которое я не могу выполнить?
   - Почему не можешь? Можешь! - тут же горячо откликнулась она.
   - Не могу, потому что все по праву принадлежит другим людям. И поступок Ваш выглядит по меньшей мере странно.
   - Ты всегда все подвергаешь сомнению, а иногда надо просто поверить в то, что происходит. Я тебе дала время подумать. И что же ты все-таки решил?
   - Решил, что квартиру нельзя надолго оставлять без присмотра, поэтому перееду. И еще: освобожу сразу же, как только она понадобится Вам или Вашим детям.
   - Вот и хорошо, Егорушка, что решился на переезд. Уверена, дети с тобой по этому вопросу скоро свяжутся, а я со своей стороны сделала все правильно.
   Егор вздохнул: он так надеялся убедить Татьяну Петровну изменить свое решение, но ясно видел, что все его старания были напрасны. В конце концов он свою позицию озвучил, хоть это хорошо, а дальше будь что будет. Они замолчали, потом Егор тихо сказал:
   - Все у меня в жизни не клеится, все не так. А тут еще и Вы уехали, единственный родной человек. Без Вас мне очень плохо. Знаете, что недавно пришло мне в голову? Вот возьму летом отпуск, и заявимся мы с дочерью к Вам в гости. Надо же ее с бабушкой познакомить. Примете?
   - Конечно, приму, конечно. И прости, но давай пока попрощаемся. Хочу прилечь и немного поплакать. Что-то в последнее время глаза часто стали на мокром месте. Годы, наверно.
  Она положила трубку.
   Время приближалось к обеду. Прикупив по дороге кое-что к столу, Быстров подъехал к знакомому подъезду, где опять же и столкнулся с Костей.
   - Егор, ты проходи, - не останавливаясь, скороговоркой проговорил тот. - Я за хлебом: забыл утром купить. Через пятнадцать минут буду.
  Быстров усмехнулся: с лица друга так и не сошла счастливая улыбка. Он поднялся на нужный этаж и позвонил.
   Дверь открыла Ната. Она, бледная и похудевшая, совершенно не была похожа на ту девушку с припухшими от его поцелуев губами, с которой совсем недавно он никак не мог расстаться. И выражение ее глаз, тут же отметил Егор, при его появлении ничуть не изменилось, оставшись таким же безразлично-усталым. И сейчас они, как совершенно чужие люди, стояли друг против друга и молчали. Потом девушка сделала шаг назад, как бы приглашая Быстрова войти. Нужно было что-то сказать, но от неожиданности Егор никак не мог подобрать необходимые слова.
   - Ната, - выговорил он, наконец, и сам не узнал своего голоса. - Ната...
  Егор замолчал, потому что дальше должна была последовать всем известная фраза: " Дорогая, ты все не так поняла".
   Она опустила глаза и продолжала упорно молчать, а он испугался, что все его слова будут напрасны.
   - Ната, - все же начал Быстров решительно, - не ожидал тебя здесь увидеть. Хочу, чтобы знала: все это время я тебя искал, а тем нашим вечером не солгал ни одним словом. И еще: у меня есть только ты, больше никого. Надеюсь, ты тоже тогда говорила правду. Сейчас я вернусь домой и буду ждать тебя там. Прости, но иначе не могу: ты все должна решить сама. Ната, я люблю тебя. Пожалуйста, сделай все правильно, не ошибись.
   Егор вышел из подъезда. Он торопился: еще раз столкнуться с Костей не хотелось. Уже подходя к машине, заметил, что так и держит в руках пакет. Он огляделся и увидел у соседнего подъезда группку бомжеватого вида мужиков. Видно было, что собрались они в честь субботы с определенной целью. Егор подошел и протянул пакет одному из них.
   - Мужики, с наступающим вас! Сделайте доброе дело: выпейте и закусите вместо меня. Я сегодня что-то не в настроении.
  Отказа Быстров не услышал: помочь ему в такой непростой ситуации считал святой обязанностью каждый, как оказалось, здесь стоящий.
   Обычная жизнь продолжалась: по двору то и дело проходили люди. Кто-то из них торопился в торговый центр, чтобы присмотреть или уже купить подарки родным и знакомым; кто-то вывел ребенка на прогулку; кто-то вышел, чтобы выгулять собаку; кто-то просто решил пройтись, чтобы себя показать и самому поглазеть на белый свет.
   А Егор стоял у окна и смотрел на прохожих, надеясь разглядеть среди них спешащую к нему Нату. Он бы тогда выбежал навстречу, взял ее за руку, привел домой, усадил в кресло, опустился на пол у ее ног, положил голову на ее колени, а потом бы рассказал обо всем, что за долгие годы одиночества накопилось в душе.
   Торопился домой Костя, потому что там его ждали двое дорогих для него людей: будущая жена и друг.
   Сидя у кухонного стола, горько плакала Ната, не зная, как поступить, чтобы всем было хорошо.
   Пес, моргая слезящимися от старости глазами, от испуга жался к ногам хозяйки и время от времени жалобно скулил.
   Кот, лежащий на подоконнике, фыркнул и сердито отвернулся от этих двоих. Они были ему совсем не интересны. И правда, чем может быть интересна женщина, которая старается без надобности не выходить из комнаты и тихо плачет по ночам? А что говорить о старой собаке, если та покорно отходит от миски, стоит только к ней приблизиться ему, истинному хозяину этой квартиры? Пустые создания, одним словом. Только вот непонятно, зачем они нужны его хозяину. Одна надежда, что эти двое здесь не задержатся, как не задерживались многие другие. Надо лишь немного потерпеть... Кот сладко зевнул, свернулся клубочком и задремал.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  .
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"