Эдик позвонил в одиннадцать утра и попробовал прикинуться больным, но со мной такие штуки не проходят. Иногда я могу войти в положение того или иного сотрудника и сделать вид, будто бы верю в их наспех сфабрикованные причины для получения отгула. Однако сегодня я приготовилась основательно закрутить гайки, ибо у моих работников эти гайки совсем разболтались.
Вдоволь наслушавшись умирающего голоса, я объявила Эдику, что, если он не появится в офисе к двум часам, то вечером к нему нагрянет полиция. Такой аргумент подействовал исцеляюще, и Эдик незамедлительно пообещал прибыть.
Остальные, кое-как трепыхаясь, с трудом тянули до назначенного на это время собрания. Говорили же мне умудренные суровым жизненным опытом сотоварищи, что устраивать корпоратив среди рабочей недели крайне неосмотрительно, но я опрометчиво пренебрегла их советами. За что теперь и расплачивалась.
Дело в том, что я планировала организовать скромный предновогодний вечер, без особого ущерба для бюджета. С тортиком, фруктами и шампанским, всего на пару часов, чтобы потом без претензий: почему у других было, а у нас нет.
Поначалу всё шло как нельзя лучше. Благо коллектив у нас - полторы калеки, точнее, всего шестеро. Женщины накрыли стол быстро и на удивление дружно, оставив привычные выяснения в духе: "а почему это должна делать я?". Так что ровно в семь часов, стоя с пузырящимся бокалом шампанского в руке, я вдохновенно произнесла вступительный тост руководителя, пожелав собравшимся всевозможных благ, а нашему скромному туристическому агентству, на радость всем и вся - скорейшего процветания. Предполагалось, что на этом торжественная часть и закончится.
Однако Эдик и Инна, мои менеджеры, тут же устроили междусобойчик, взахлеб подсчитывая количество своих самолеточасов и отелезвезд. Кажется, из соотношения суммы первого к сумме второго им удавалось получить некий загадочный коэффициент, и чем он был меньше, тем почетнее.
Эдик, худосочный двадцатишестилетний метросексуал с наметившимися залысинами на лбу, предпочитающий исключительно сиреневую гамму офисных рубашек и носящий запонки. Инна - голубоглазая рыжая девица, вот уже пятнадцать лет, с момента получения паспорта, безуспешно мечтающая выскочить замуж за иностранца или, в крайнем случае, за отечественного олигарха. Один раз, правда, у неё почти получилось, но потом этот пенсионер-кинолог из Детройта неожиданно узнал, что у Инны аллергия на животных, и жениться передумал.
Инна с Эдиком находились в постоянном соперничестве, контролировать которое могла только Галина Федоровна, наш приходящий бухгалтер. Эти её приходы случались гораздо чаще, чем требовалось. Крупногабаритная и громогласная, Галина Федоровна с легкостью могла смутить клиентов одним только немигающим взглядом из-под строгих, когда-то учительских бровей. По экономическим причинам сменив школу на офисную работу, она оставила за собой замашки завуча.
Причина, по которой бухгалтерша в какой-то мере злоупотребляла ненормированным рабочим графиком, носила густые золотистые усы, при полном отсутствии какой-либо растительности на голове и вела идейно-холостяцкий образ жизни. В агентстве Борисыч выполнял одновременно две функции: обеспечивал исправную работу компьютеров, принтеров и прочей норовившей сломаться техники, а также исполнял обязанности курьера. Мужчина бойкий и подтянутый, с отшлифованными годами шуточками, он оказывал на Галину Федоровну магическое действие.
Сам же Борисыч предпочитал распускать хвост перед нашей уборщицей, молоденькой и хорошенькой татарочкой Гузелью, девушкой робкой, немногословной, со склонностью заливаться румянцем по любому поводу.
Таким образом, я никак не могла допустить, чтобы мои архаровцы разделились на две группки "по интересам", воинственно-конкурирующую и любовно-треугольную. Посему, как обычно, пришлось взять дело в свои руки и произнести тост в честь Галины Федоровны, её профессиональных заслуг и человеческих качеств. Моя неожиданная речь превознесла бухгалтершу чуть ли не до самых башен Уолл-стрит. Галина Федоровна растрогалась и глупо, умилительно заулыбалась, остальные принялись громогласно чокаться и в свою очередь вспоминать её благие свершения. На этой почве созрел новый тост, потом ещё один. Когда же бухгалтерша получила увесистую порцию комплементов, она сочла необходимым сказать что-то в ответ.
Затем наступила очередь Борисыча, потом Эдика, Инны и Гузели. Всем им я говорила что-то особенное, одобрительное и хвалебное. Меня поддерживали так, что вскоре шампанское и вино закончились, а мы все прониклись друг к другу удивительным доверием и симпатией. Всё чаще звучали слова "вы моя семья" и "я вас всех люблю". В ход пошло подарочное шампанское, коим я уже успела их поздравить, а следом - коньяк, предназначенный для презентов. Чуть позже мы пели песни и танцевали вокруг стола. В тот момент мне казалось, будто вечер получился замечательный. Точно так же я продолжала думать и тогда, когда, приковыляв домой в половине второго ночи, рухнула на диван, прикрылась пледиком и сомкнула глаза.
Они сидели передо мной далеко не такие искромётные, как накануне. Эдик - о ужас, во вчерашней рубашке. Инна - спрятавшись за неприличным слоем пудры и вызывающей алой помадой.
Лицо Галины Федоровны распухло, глаза - точь-в-точь семечки, едва проглядывали сквозь нездоровую рыхлость щек. Крупные завитки волос на макушке казались только снятыми с бигудей. Гузель же, напротив, заметно осунулась и позеленела, а шерстяной под горло свитер цвета папоротника лишь усиливал это впечатление.
Хорохорился один благоухающий перегаром Борисыч, но руки у него тряслись, а под глазом красовался настоящий лиловый фингал.
- Праздник, это, конечно, хорошо, - сказала я пока ещё спокойно и очень официально, стараясь ничем не выдать своего волнения, - и очень даже замечательно, когда мы можем позволить себе немного расслабиться... Открыться друг другу не с формальной, деловой стороны, а именно с человеческой. Но, как бы там ни было, вы никогда не должны забывать, где находитесь. Большинство из нас проводит здесь гораздо больше времени, чем в том месте, которое мы привыкли именовать "домом".
В этот душещипательный момент я уже не могла совладать с собой и позволила эмоциям взять верх:
- Как вы могли!
Окрик вышел короткий, громкий и праведно-возмущенный. Эдик, Инна и Борисыч вытянулись, точно бравые солдаты, Гузель ещё больше скукожилась, а Галина Федоровна и ухом не повела, как будто такое поведение для меня было нормой.
- Как вы могли? - повторила я, на этот раз жалостливо, - мне очень не хочется устраивать дознание, поэтому я рассчитываю, что тот, кто это сделал, сознается сам.
- А в чем сознается-то? - удивился Борисыч, наигранно тараща здоровый глаз.
Эдик согласно закивал. Женщины заерзали.
- Хорошо. Те, кто не имеет отношения к содеянному, должны знать, что натворил преступник, - холодно сказала я, - попрошу всех оглядеться по сторонам. Сегодня я не разрешила Гузель убираться в моем кабинете, чтобы вы сами полюбовались на этот ужас.
На слове "преступник" в рядах подозреваемых произошло бурное оживление, даже невозмутимая Галина Федоровна принялась крутить головой во все стороны.
- Кто-то выгреб из шкафа все архивные папки с договорами и старыми журналами. Затем, возможно, не найдя того, что искал, залез в мой компьютер и подвесил на него вот эту гадость.
Я развернула монитор так, чтобы изображение на экране могли видеть все.
- Какой кошмар! - вскричала Галина Федоровна.
Действительно, порнографическая картинка отличалась особой извращенностью.
- Кроме того, - продолжила я, - он раскидал все бумаги и потоптался на моем столе. Вот.
Я продемонстрировала всем два листка, на которых остались серые отпечатки обуви.
- Потом злоумышленник по каким-то неясным причинам выкопал из горшков все цветы на подоконнике и закопал их обратно. Но это ещё не всё! Обратите внимание на стены.
На бледно-фисташковых офисных стенах по обе стороны от двери красовались большие коричневые пятна, сползающие гадкими подтеками почти до самого пола.
- Этот подлый человек устроил здесь настоящую вакханалию. Однако самое главное и самое омерзительное во всем этом безобразии - вот эта записка, - я помахала листком А-четыре перед сотрудниками, застывшими, точно под гипнозом небезызвестного Каа, а затем прочла громко и с чувством:
"Если ты, старая, жирная, злая ведьма, не поднимешь нам всем зарплату, я найду способ расквитаться с тобой. Даже в офисе люди не застрахованы от несчастных случаев".
Я замолчала.
Борисыч в задумчивости пощипывал усы, а Гузель - собственные коленки. Галина Федоровна надулась, видать, нечасто приходилось ей, оказываться по другую сторону баррикад. Инна, кажется, искала спасения за окном, где в лучах настоящего зимнего солнца, сверкали жизнерадостные снежинки.
- Но откуда ты знаешь, что это он? - Эдик неожиданно встал со стула и, сделав шаг, оказался прямо возле моего стола.
- Кто он? - переспросила я, теряясь в догадках.
- Он - лицо мужского пола. Ты, когда рассказывала, всё время говорила "он" да "он".
- Эдик прав, - затараторил Борисыч, пыхтя в усы, - хотелось бы знать, откуда эта уверенность?
- А кому ещё быть? - голос Галины Федоровны прозвучал более чем обвинительно. Она кивнула в сторону компьютера. - Кто другой станет в Интернете похабщину такую выискивать?
- Галя, Галя, - пожурил Борисыч, - тут ведь дело такое, кто-то, может, просто хотел гадость Татьяне Ивановне сделать. Тут, я бы сказал, больше женская логика прослеживается. Говорят же, что женщина - как книга на чужом языке: вроде бы все прочесть можно, но ничего не понятно.
- Нытье школьника после контрольной, - фыркнула Галина Федоровна, - всё время не тот вариант достается.
- А можно я посмотрю? - попросил Эдик и потянулся к анонимной записке.
- Только из моих рук. Чтобы полиция потом могла определить преступника по отпечаткам пальцев.
Он испуганно отшатнулся, спрятал руки за спину, но уверенно заявил:
- На нашем принтере печатали, сверху черная полоса остается. Видите?
Метнув недобрый взгляд в её сторону, осмеянный Эдик сел на место.
Далее я посчитала необходимым сделать основное объявление:
- Мы можем прямо сейчас вызвать полицию и устроить настоящее дознание. Но в то же время я могу пойти вам навстречу и позволить преступнику сознаться. Обещаю списать всё происшедшее на неадекватные действия в состоянии алкогольного опьянения. Я готова закрыть глаза на "злую ведьму"... и даже на "жирную". Возможно, переживу и "старую", если этот человек признается сам, без стороннего давления.
- Что за ерунда, - долго Эдик молчать не мог, - какая же ты старая? Совсем ещё молодая. В самом расцвете!
- Спасибо, Эдик! - он был поощрен улыбкой.
В нем я никогда не сомневалась.
- И не толстая, - тут же подсуетилась Инна.
- Ребята правы, - подхватил Борисыч, - совершенно точно этого не мог написать кто-то из нас. Мы же все знаем, что ты добрая и справедливая.
- Как интересно... Несчастные случаи в офисе... Это когда мышка током бьется или навесной потолок падает? - неожиданно гоготнула Галина Федоровна, подмигивая Борисычу.
Все резко повернулись к ней и застыли в немом осуждении.
Около минуты мы словно играли в молчанку. Кажется, они решили, что первый, кто подаст голос, тот и есть преступник.
- Хорошо, тогда давайте попробуем немного разобраться в этом деле. Скажите, кто вчера уходил самым последним? Потому что, когда я уехала домой, вы все ещё оставались на этом празднике жизни. Свой кабинет я заперла, но все знают, где лежит запасной ключ, и попасть внутрь мог каждый... Но всё же хотелось бы знать, кто покинул офис последним?
Подозреваемые переглянулись. Уверенность - это самое последнее, что отобразилось на их лицах.
- Мы уходили все вместе, - поморщившись, напрягла память Галина Федоровна, - убрались немного, раздвинули столы и заперли дверь. Точно, так и было. Эдик запирал дверь.
- И что, всё это время ни одна живая душа не заходила в мой кабинет?
- Вообще-то, - сказал Эдик, - человек, который написал записку, спокойно мог вернуться обратно в офис. Ключи есть у всех.
- Отличная мысль, - согласилась я, - мы можем прямо сейчас позвонить вниз, на охрану, и выяснить это.
Я начала набирать внутренний номер охраны. В воздухе повисло напряжение. Было ясно, что вот-вот кто-то сознается.
- Саша, здравствуй, это Татьяна Попова. Скажи, пожалуйста, к нам в агентство вчера никто посреди ночи не наведывался? Не ты дежурил? Коля? Хорошо, пусть перезвонит, - я положила трубку. - Через пару минут мы всё узнаем. Видимо, пора вызывать полицию.
Я снова взялась за телефон.
- Подожди!
Борисыч взвился как смерч и удержал мою руку. Его глаза, золотистые усы и лысина дружно блестели на солнце.
- Я, - сказал он почти шепотом, - это я возвращался. Но, поверь ради бога, я ничего плохого не делал.
Сзади послышался удивленный ропот.
- Значит, это ты заходил в мой кабинет?
- Каюсь, заходил, - его усы сникли, - но я ничего не писал, в компьютер не лазил и ничего такого не вытворял.
- Ах, вот оно что. Напился до чертиков, напакостил, а теперь ничего такого?- зашипела Инна.
- Помолчи! - одернула её бухгалтерша.
- Могу ли я узнать причину, которая заставила тебя вернуться? - спросила я.
- Можешь, конечно, - Борисыч закружился возле моего стола, заметно нервничая. - Расскажу даже больше. У меня есть то, что прольет свет на это дело. Вернулся я, признаюсь, чтобы поискать заначку. Подумал, может, у тебя где-то в шкафу завалялась бутылочка-другая коньяка. Так вот, открыл я шкаф, достал папки, посмотреть, нет ли за ними чего, как услышал, что в другой комнате кто-то дверь ключами открывает. Я моментом свет погасил и за стульями спрятался. Тот, кто пришел, на моё счастье даже свет включать не стал и сразу - к компьютеру. Сидел минут пятнадцать, думал, не выдержу. У меня, знаешь ли, коленки больные, не могу долго в таком положении находиться. Зато протрезвел от нервов. И тогда я пополз, тихо, аккуратно, выскользнул из кабинета, почти добрался до входной двери, но надо ж было стол этот треклятый не разглядеть. Прямиком мордой в боковину впечатался, - Борисыч ткнул пальцем в синяк, - Вот доказательство. Удар получился звучный, в тишине-то. Я под столом быстренько схоронился, а тот, что в кабинете был, выбежал, освещая себе дорогу телефоном и тикать. Даже дверь забыл запереть.
- Любопытно, - я задумалась, - так ты даже не смог разобрать, кто это был?
- Темно же, да и сам я прятался. Стыдно же. Скажут, рыщет в поисках бутылки, точно пьянь какая. Одно могу сказать с уверенностью. То была женщина. От неё духами сильно тянуло.
- Так, понюхай всех, - на полном серьезе предложил Эдик.
- Не, - отказался Борисыч, - я в духах ничего не понимаю. Как в том анекдоте: "- Приглашаю вас на спиритический сеанс с духами! - Спасибо, я духи не пью...". Могу лишь отличить их от твоего одеколона. Это точно не ты был.
Эдик облегченно вздохнул и сразу осмелел.
- То, что рассказал Борисыч, только ещё больше запутало ситуацию, - произнес он тоном заправского следователя, - получается, что, когда Борисыч пришел, запиской никакой не пахло.
- Не пахло, не пахло, - подтвердил Борисыч, - после её ухода я вернулся в кабинет и ради любопытства глянул, что она там за компьютером делала. Записки на столе не было.
Женщины, враз попавшие под подозрение, загалдели наперебой. Даже Гузель что-то негромко залепетала тоненьким голоском. Эдик снова встал и подошел к Борисычу.
- Кроме того, знаете, что меня насторожило? В записке говорится о "поднятии зарплаты", точнее, о том, что может грозить Татьяне, "в случае не-поднятия зарплаты".
- И что? - я почувствовала, что в словах Эдика забрезжил просвет.
- Как это что? Ты же сама вчера пообещала поднять всем зарплату. Для чего человеку с помощью угроз требовать то, чего он и так может получить? Быть может, записка была написана ещё до начала праздника? Татьяна, скажи, пожалуйста, где ты её нашла?
- Вот здесь, на столе. На самом видном месте.
- Чудеса, - Эдик пожал плечами, на его лице отразился непростой мыслительный процесс.
- Это проще простого, - Галина Федоровна окинула мужчин опытным учительским взглядом, - записку положили утром. Тот, кто это сделал, успел за ночь обдумать слова Татьяны, и, видимо, решил ускорить процесс.
- Вот так методы! - я лишь развела руками.
- Татьяна Ивановна, можно, мы прервемся на кофе? - попросила Инна, хватаясь пальцами за виски и изображая головную боль, - или пусть Гузель нам всем сюда его принесет.
- Нет, пока мы не разберемся в происшедшем, отсюда никто не выйдет.
Но Гузель всё равно поднялась, подошла ко мне сбоку и скороговоркой зашептала на ухо:
- Татьяна Ивановна, не увольняйте меня, пожалуйста. Мне очень нравится у вас работать. Меня всё устраивает: и вы, и зарплата, и всё остальное.
- Говори громко, вслух, - потребовала я, - пусть все слышат. Пусть будет по-честному.
- Меня всё устраивает и вы, и зарплата, и всё остальное, - повторила Гузель чуть громче.
- Что ты этим хочешь сказать? - подозрительно сощурилась бухгалтерша.
- Это я уронила горшки с цветами. Но я ничего не писала и ночью сюда не приходила. Я хотела успеть навести порядок до вашего прихода, но проспала. Если бы я пришла пораньше, то обязательно убралась.
Я постаралась сделать ласковое лицо:
- Так, девочка, ещё раз и по порядку.
- Я только хотела тайком покурить, а рамы на окнах старые. Одну створку заклинило. Пришлось залезть на стол. Я специально постелила пустые листы, чтоб не пачкать. Но стоило мне дернуть раму, как сильный порыв ветра распахнул окно. Горшки посыпались на пол, бумаги разлетелись. Я быстро-быстро собрала землю и воткнула цветы обратно, а вот документы поднять не успела.
- Почему? - пытливо поинтересовался Эдик.
- Потому что меня застукали.
Гузель трагически склонила голову, её миндалевидные глаза наполнились слезами, ещё секунда - и она готова была бухнуться на колени.
- Та...а...ак, становится всё интереснее, - я подперла подбородок рукой, готовясь выслушать продолжение.
Борисыч подался вперед, Эдик насторожился, а Инна сказала измученным тоном:
- Татьяна Ивановна, у меня через полчаса клиенты, а я им ещё распечатки не сделала.
И тут Эдик рванулся к Инне и замахал над её рыжей шевелюрой пальцем:
- Что ты постоянно дурочку из себя строишь? Типа тебя это ничего не касается. Типа разбирайтесь тут сами. Типа ты тут ни при чем.
- Ну, да, - Инна запрокинула голову и круглыми глазами посмотрела на палец Эдика, - анонимку я не писала, меня, как и Гузель, всё устраивает...
- Меня тоже устраивает, - парировал Эдик, - но кто-то же это сделал! Кто-то мало того, что оскорбил Татьяну, так ещё и угрожает. И только такие равнодушные, черствые люди, как ты, могут спокойно абстрагироваться от ситуации.
- Ой, ой, ой, нашелся альтруист. Твой подхалимаж просто зашкаливает.
Их перепалка совсем сбила меня с толку.
- Я вам не мешаю?
Однако увлеченные друг другом Эдик и Инна меня не услышали. Зато зазвонил телефон, и то, что рассказал мне охранник, оказалось как нельзя кстати.
Чтобы прекратить препирательства менеджеров, мне пришлось больно шлепнуть ладонью по столу и даже закричать:
- Ну-ка замолчите! Оба! Сядьте все на место.
Эдик, Борисыч и Гузель слетелись на свои стулья.
- Никто не произносит ни слова, пока я не скажу. Сейчас на охране подтвердили мои подозрения. Вот уже почти месяц Инна по ночам ходит сюда, чтобы сидеть на каких-то американских сайтах знакомств. Я узнала об этом на следующий же день. Просмотрев ссылки повременных заходов на сайты, установить подробности не составило труда. Но я молчала! Я бы и дальше делала вид, что ничего не знаю, если бы не сегодняшний инцидент. Только объясни мне, Инна, почему за моим компьютером?
Шокированная Инна застыла не моргая. Я повторила вопрос.
- За своим я чувствую, будто рабочий день ещё не закончился, - выдавила она из себя еле-еле, - а ещё у вас кресло удобное, крутящееся, и клавиши не залипают. Простите меня, пожалуйста, я не специально, это пиратские штучки какие-то. Картинка сама собой вылезла, и сколько я её ни закрывала, она выскакивала снова и снова.
- Старо как мир, - проворчал Борисыч, - это проблема за минуту решается. Я тебя научу.
Раздувая ноздри, Эдик гипнотизировал Инну, точно желая сказать: "я так и знал".
Зато Галина Федоровна разоблачение Инны не прокомментировала. Она всматривалась в лицо Гузели, будто увидела её в первый раз.
- Пусть теперь Гузель закончит свою историю, - пресекла я дальнейшие разговоры.
Но вместо Гузели взволнованно забасила Галина Федоровна.
- Нечего врать тут людям. Хлопать глазками и сюсюкать. Отвечать за свои поступки нужно, деточка, а не плести детсадовскую чушь. Ах-ах, покурить захотелось... Это теперь так называется?
- Галина Федоровна, я не понимаю, к чему вы клоните? - выступление бухгалтерши запутало меня окончательно.
- Ладно, что уж там, пойду до конца, - Борисыч засопел и сделался каким-то смущенным, - мы с Газелькой вместе тут перекурчик организовали. Если по правде, это я первый придумал, ну и позвал её с собой, за компанию. Кстати, не вижу в этом ничего предосудительного.
- И поэтому вы с ней заперлись в кабинете? Чтобы покурить, да? Спасибо, мы это в школе уже проходили.
- Мы не заперлись, - запротестовала Гузель, - нас заперли! Я даже сигарету прикурить не успела, потому что пришлось цветы собирать.
- Послушай, милая, мне абсолютно всё равно, что вы там делали. Только я считаю, что такое поведение аморально. Вот поэтому я совершенно справедливо тебя отругала, - Галина Федоровна усилием воли попыталась взять себя в руки.
- Вы не просто отругали. Вы меня обзывали и обвиняли черт знает в чем, - прощебетала, ещё больше краснея, Гузель, - вы...вы...вы кидались в меня хурмой.
Борисыч сдавленно хмыкнул, покряхтел, но потом, не удержавшись, загоготал в голос. Он ржал, чуть ли не хрюкая:
- Точно, как я мог забыть? Галя, это умора.
Тихо затрясся и Эдик, похоже, он тоже что-то вспомнил, прыснула в ладошки и Инна.
- В чем дело? - я как назло тоже заулыбалась. - Эдик, признавайся, что ты об этом знаешь?
- Татьяна Ивановна, это ерунда. Мы с Иннкой над ними просто подшутили. Кто ж знал, что Галина Федоровна так всё воспримет. Я думал, они просто понервничают немного, решат, что мы ушли, а их там оставили, но шутка в итоге не удалась, потому что Галина Федоровна стала бегать по коридору и проверять соседние офисы и даже туалет. Пришлось открыть кабинет. Они и десяти минут там не просидели, как Галина Федоровна по нашей наводке ворвалась в ваш кабинет и закатила скандал.
Но Галина Федоровна пребывала в каком-то своём собственном мире, исключающем присутствие меня, Эдика или кого-либо ещё кроме Гузели. Уткнув руки в боки, она угрожающе развернулась к уборщице:
- Совести у тебя нет! Я уже не говорю о стыде! Хурмой я, видите ли, в неё кинула. Жаль, что потяжелее ничего не подвернулось. Бессовестная. Тебя мама с папой что, не воспитывали? Не учили, как нужно разговаривать со старшими? Не объясняли, что задницей на работе крутить не следует? Ишь, овечкой прикидывается, а у самой Содом и Гоморра на уме. Это она записку написала!
- Не писала я, - закричала, захлебываясь слезами, Гузель, - это вы написали!
- Кто? Я? - Галина Федоровна впервые за всё это время оторвалась от стула, - сейчас я тебе устрою записку, Гоморру и "козью морду" заодно.
Инна, сидевшая между бухгалтершей и уборщицей, предусмотрительно пригнулась. Эдик, замыкавший ряд со стороны Гузели, отпрянул, а я, повинуясь инстинкту настоящего вожака, бросилась разнимать сотрудниц. Только вот осуществить свою миротворческую миссию у меня не получилось. Каблук зацепился за разлапистую ножку крутящегося кресла, и я позорно рухнула на пол. Кресло приземлилось сверху.
Они слетелись ко мне, все такие милые и заботливые. Стали поднимать, утешать, говорить теплые слова. Симпатичный разумный Эдик, яркая целеустремленная Инна, строгая и уверенная Галина Федоровна, нежная послушная Гузель, незаменимый веселый Борисыч - моя маленькая любимая семья. Конечно же, никто из них не мог написать той записки. Разве кто-то из них мог пожелать мне зла? Да они просто как шаловливые дети, которые знают, что родители пожурят их, но выпороть не смогут. Я люблю их искренне, по-настоящему: отпускаю пораньше и прощаю опоздания, разрешаю кушать за рабочим столом и даже иногда вздремнуть, никогда не проверяю, на каком сайте они сидят, и защищаю от агрессивных клиентов. Будь моя воля, я создала бы им другие, человеческие условия, и корпоратив в ресторане, и чтоб курить было можно, а коньяк не кончался. Но сейчас, несмотря на своё хмельное обещание в порыве чувств, я никак не могла поднять им зарплату. Ну, никак. А просто так забрать свои слова обратно и потерять доверие этих чудных, близких мне людей было просто выше моих сил.
- Ну всё, идите, со мной всё хорошо, - сказала я после того, как Гузель принесла стакан воды.
- А как же быть с запиской? - не унимался Эдик, - никто же так и не сознался.
- Оставим всё как есть, - я безнадежно махнула рукой. - Надеюсь, виновник скоро объявится, сознается при закрытых дверях этого кабинета. Я решила, что прощу его. Мы же все люди, у каждого бывают периоды неудовлетворенности и обид.
- Но как мы узнаем, что всё благополучно разрешилось, если ты оставишь это в тайне? -спросил Борисыч.
- Узнаете, - рассмеялась я, - непременно узнаете. Нашему милому шантажисту будет даже выгодно явиться с повинной. Как только он объявится, так я сразу же подниму вам всем зарплату.
- Какая ты умная! - восхитился Эдик.
- И добрая, - поддержала его Инна.
Галина Федоровна и Гузель, обнявшись, заплакали.