-Когда-то давно,- рассказывает Смодар,- жители великой страны решили построить башню. Они хотели достичь небес. Бог разгневался на них и смешал их языки. И люди разбрелись по разным странам, потому что больше не понимали друг друга.
Но однажды люди решили собраться снова. И восстановить башню. А для этого им понадобился единый язык. Это и есть иврит, язык, который мы станем изучать в ульпане. Наша страна собирает со всего мира евреев, разные народы- части целого, и дает им язык. Единство страны есть единство языка. Иврит- тот стержень, на котором держится наша культура, культура возрожденной Эрец Исроэль...
-Ты сказал: работать не там, а здесь. Ты сказал!
-Ты что, по-еврейски не понимаешь?
-Ля (нет. - араб).
Рами понимает и еврейский и арабский, как и они. Он из Йемена.
- (беззлобно и устало) Делайте свою работу!
С нами он разговаривает не так. С нами у него речь делается какой-то другой, вообще не человеческой, шипящей.
Эти восточные люди ближе и понятнее ему, чем мы, мигранты из России. Они сосуществуют с ним в одном измерении, как сосуществовали их предки - иудео-арабские народы полуострова с арабами-мусульманами того же полуострова. Мы чужие здесь.
Мы - рабочие- едем на его машине - в кузове, разумеется.
-Сколько времени? Ни у кого нет часов? Блин, да сколько до конца-то осталось?
Стучу ему в окошко.
-Рами, сколько времени (по-английски).
Я могу спросить на иврите, но мне неприятно говорить с ним на этом языке, а Рами, вроде бы, учился в университете. Учился или нет? Да какое мне дело..
-Рами, сколько времени?
-2 часа дня. Ты говоришь по-английски?
-Да.
-Садись в кабину.
Мне не хочется, но я сажусь.
-Ты работаешь с бухарцами, они такие же, как вы, русим?
-И да, и нет. Это сложно объяснить, у них совсем другая история. Они, вероятно,- потомки иранских евреев, а мы- ашкеназы. Правда, в советское время...
-Парсим?! Ты хочешь сказать, что бухарцы сродни персам, иранским евреям? Но это невозможно.
-Почему? Ведь бухарцы говорят на фарси.
-Да ведь иранцы (в смысле израильские иранцы, евреи иранского происхождения) ненавидят бухарских евреев! Еще некоторое время он оживленно рассказывает о том, как сильно иранцы ненавидят йеменитов, а те- марокканцев и т.д.
-Погоди, я запутался. Иранцы ненавидят бухарцев, бухарцы- марроканцев, марокканцы- русских, все вместе арабов, а те не будь дураками, отвечают вам взаимностью. При этом, сионисты говорят, что Израиль- родина всего еврейского народа. Тебе не кажется, что происходящее немного ненормально?
Он задумывается, потом резко нажимает на тормоза.
-Полезай обратно в кузов.
Молодой араб, парень с подвижными, как ртуть, глазами, быстрыми уверенными движениями.. Он и его друзья, палестинские подростки, забросали камнями наш пост на Ар-Ацофим, а потом предложили нам чай. Это их родина, их дом. Почему бы не предложить чай гостям? Даже непрошенным?
...Худой, пожилой араб сидит возле клети с каким-то месивом: дома здесь строят арабы, строят вручную. Усталый взгляд, темная кожа, утомленные глаза.
-Еще немного и у тебя будет своя страна,- говорю я. Пауза.
-Ты против этого, да?
-Я против оккупации.
В его глазах удивление, радость
-Подожди, я принесу воды...
-Не надо. Почему ты думаешь, что со своим государством будет лучше, чем с этим?
-Будет!
Он искренне верит. Нет смысла спорить. Чему научила жизнь его и таких как он за последние 15 лет? Учит ли жизнь вообще? Не знаю.
-Поедем к нам в город, я познакомлю тебя со своей семьей. Я подвезу тебя, Михаэль, хочешь?
Это шофер-араб на Тахане-Мерказит. Его коллега приветствует меня бодрым кличем <Иззадин-аль-Кассам!>. По-моему, он действительно симпатизирует ХАМАС. Судя по некоторым разговорам. В каждой шутке есть доля шутки... Вот интересно, будь у власти здесь, в Тель-Авиве, его партия, он бы так же улыбался, когда резал головы евреям? Нет, этот никого бы не стал резать. Этот только смотрел бы по телевизору, как режут. И пил кофе. С чашечкой дымящегося вкусного арабского кофе сидел у экрана и смотрел. И улыбался. Да... Между прочим он и сейчас мой начальник. Формально он имеет право указывать мне, что и как делать, а если ему не понравится то, как выметен автобус, может пожаловаться начальнику-еврею и меня уволят. Нет, он не станет жаловаться. Он сам подметает свой автобус, хотя вроде это должен делать я. Спокойный мужик, солидный, в возрасте, дома, наверное, семья, дети. У израильтян за редким исключением, нет такого самоуважения. Они кричат, гримасничают, кривляются. Вне зависимости от возраста, большинство из них ведут себя как подростки. Словно что-то сбилось в их воспитании, социализации, словно была упущена какая-то деталь, по причине чего они остановились в нравственном развитии в возрасте 14 лет.
Есть такая система, которую устанавливают на военной технике: 'свой-чужой'. Ракета с головкой самонаведения не может поразить свой танк или самолет. Здесь (может быть везде?) у людей такая же система. Для арабов я- свой. Они не станут ябедничать начальству. Они даже пытаются включить меня в систему своих моральных норм и начинают поучать, как это любят делать израильтяне, но по-своему.
-Михаэль, зачем ты смотришь на девушек? Я видел, как ты провожаешь их иногда взглядом. Я даже видел, как ты разговаривал с одной. Гладил ее по руке! Как тебе не стыдно.
-Что с того? И вообще она - полька. К вашим делам не имеет касательства.
-Не важно. Разве ты не понимаешь? Ведь ты отличаешься от этих (кивок в сторону конторы). Когда ты смотришь на девушку, ты трахаешь ее глазами. Грех...
Один эмигрант из России, математик, доктор, поселился в Хевроне. Он принял ислам, арабы приняли его. Не могу понять, он что, из ненависти к Израилю так сделал, или по какой-то другой причине? Наверное, все-таки другие причины. В противном случае, как же надо было ненавидеть...
-Я не стану показывать тебе документы. Ты- не полицейский, а здесь- мой дом!
Через полминуты его положили лицом на пол, приставив к затылку пистолет. Честно говоря, я остолбенел. Мне нужно было сказать им, что я каждый день еду с этим человеком на работу, что этот молодой араб из Яффо живет недалеко от меня. Но приставленный к его голове пистолет и скорость, с которой произошли перемены в душном, переполненном людьми автобусе, парализуют меня. Страх парализует меня.
Мелькнул квант времени и человека буквально выдернули из пространства. Только что стоял рядом, теперь нет. И автобус мирно едет дальше.
Молниеносная операция. Черный пистолет. Затылок. Вывернутые руки в наручниках. Сознание прокручивает кадры как в замедленной съемке.
Поражают две вещи: сочетание высокой эффективности действий Службы Безопасности и бессмысленности этих действий. Будь он шахидом, автобус взлетел бы на воздух как раз в тот момент, когда они входили, а может быть и раньше.
Я встречаю его на следующий день.
-Прости! Я не знал, что делать. Все случилось так неожиданно...
-Все нормально, я их не боюсь.
Может быть, так и становятся шахидами? Тогда я могу их понять. Только одного я не могу понять: почему надо взрывать мирный автобус, а не полицейский участок, группу солдат, какой-нибудь гнусный мисрад, на худой конец?
-Я не могу слышать иврит больше чем пять минут. Для меня это язык надзирателей. Наверное, я не прав. Я знаю, так нельзя.
-Они же все дети!- говорит Рита.- Они по-детски мыслят. А ты принимаешь их всерьез. Не надо так.
-Угу. Да ведь они- мои начальники. Не примешь их всерьез, потеряешь работу. И на новой работе будет то же самое.
Рита - полурусская-полукраинка, с какими-то непроверенными еврейскими корнями. Не сказать, чтобы она была слишком серьезна, нет. Но она действительно кажется взрослой, не смотря на свои 17 лет. Очень милая, веселая девушка. Мы сидим с ней и ее молодым человеком в баре на Побережье. Ночь. Как все-таки здесь хорошо бывает по ночам, когда затихает адское пламя дня, исчезают, проваливаются во тьму городские строения. Теплое средиземное море, отличный чай или кофе, теплая музыка какой-то древней поп-группы 70х. Но Рите не нравится музыка. Вот она даже говорит, что ненавидит эту группу. Шутит или серьезно?
-Это ты написал статью в...?
-Да. Читали?
-Читали. Мы не интересуемся политикой, но мы согласны. Мы хотим, чтобы был мир.
Они- оптимисты. Им хорошо здесь, на берегу теплого Средиземного моря. Хотят, чтобы мир. У них есть деньги. Они оба закончат университет. Потом, наверное найдут неплохую работу, а если нет- найдут ее где-нибудь за границей, в Америке или в Австралии. Почему-то мне кажется, что у них все будет хорошо. Только...
Каждое утро у меня такое чувство, будто я проснулся среди душной жаркой ночи от того, что кто-то включил режущее глаза электрическое освещение. Но и ладно, не просплю работу. Надо идти.
Да нет, не пойду я сегодня на работу, шабаш. То есть, шабат. Мертвый выходной.
Я пойду на море. Я хочу прогуляться пешком по самому берегу до Тель-Авива.
Гуш-Дан- индустриальное сердце страны. Здесь на узкой прибрежной полосе расположено большинство предприятий, здесь проживает свыше 2,5 млн. человек, почти половина населения Израиля.
Тянется земляной вал, от него спиральный спуск к берегу. Если идти поверху, то через час пешего хода выйдешь к пустой площадке метров 600 в длину и 20 в ширину. Черная ровная земля, на которой ничего не растет. Как будто взорвалось что-то очень мощное и ядовитое. Слева обрыв и море, справа- пространство между Яффо и Тель-Авивом. Слева внизу циклопических размеров масса ржавого железа. Техника, сброшенная вниз, наполовину ушла в песок. Волны средиземного моря, откатываясь от нее, делаются рыжими. Саракш.
Вдоль Побережья летит патруль (именно летит): четыре вертолета Апач. Крайний делает неожиданно плавное движение, отваливается вправо и зависает прямо надо мною. Огромное, смертоносное насекомое.
'Неприметные прелести святой земли...' Кстати, автор 'Сосны и Оливы', Исраэль Шамир живет недалеко отсюда. Но я еще не читал тогда 'Сосну и Оливу'- великую книгу и не знал, где живет Исраэль Шамир. Зато я читал статьи Роберта Давида в журнале Наш Современник: они тоже произвели на меня неизгладимое впечатление, но, увы, совсем по другой причине, нежели описание красот Нагорья.
Я выхожу к набережной Тель-Авива. Там, где она начинается, растет колючий кустарник, внизу на сером песке какие-то грязные палатки, помойные ящики. Там валяются отходы, груды отходов, кучи мусора: строительного, пищевого, железного, непонятного. Возле палаток и мусорных куч в разных позах застыли десятки кошек черной масти. А прямо на меня идет шеренга: четыре черных пушистых котенка в ряд! Даже тут есть жизнь.
-Почему у вас в Польше не любят евреев?
-Ты же видишь, что за люди..
Сколько ей лет, 30 или больше? Она следит за собой, хоть и работает в гостинице посудомойкой, или уборщицей, или же... Как та веселая девочка на Побережье... Не хочу даже думать.
-А сегодня что ты делаешь после работы?
-Я не сказала тебе, я не одна, у меня здесь муж. Нет... Она гладит меня по руке и наши пальцы сплетаются.
-Скоро я вернусь домой, я устала.
-Приходи сюда еще.
-Я каждый день теперь буду приходить. Мы увидимся. Еще много раз. Но всего на 5 минут. Пока не подойдет автобус.
-Как романтично. Я запомню... Вон уже идет водитель автобуса. Похоже он чем-то недоволен.
-Михаэль, какого черта ты делаешь? Мой автобус облевали, его надо почистить, а тебя нет. Если ты будешь так делать, я скажу Хаиму и тебя уволят.
-Ты из России?
Пожилая женщина в сверкающей белизной одежде на остановке.
-Да. А ты? (В иврите нет местоимения 'Вы' в единственном числе, отчего все беседы немного напоминают диалоги из повести Урсулы ле Гуин 'Обездоленные'. А может быть, наоборот, книга Обездоленные напоминает Израиль. Урсула ле Гуин вполне могла заимствовать этот языковой принцип отсюда вместе с кибуцами и использовать для своих диалогов-монологов. О, суровое киббуцное братство!).
-Ирак.
Она устало откидывается на спинку сидения.
-Поздравляю с алией!
-Спасибо. Но не слышно радости в твоем голосе.
-Радости? Тебя тут не ждали. Или ты думал иначе? Зря так думал.
-Я вижу, ты настроена весьма критично по отношению к окружающей действительности, и твое настроение мне не совсем понятно.
-Парень (бахур), я настроена так потому, что прожила здесь большую часть жизни и имею для подобного настроя достаточно оснований. Впрочем, очень скоро ты все поймешь сам.
-Если ты из Ирака, ты должна знать о взрыве синагоги в Багдаде, после которого начался массовый выезд евреев в Израиль из этой страны.
-Разумеется.
-Кто, по-твоему, взорвал синагогу?
-Кто? Сионисты, кто же еще...
-Как же ты живешь тут?!
-Куда я денусь.
Они очень приветливы, эти пожилые сефарды. В сущности, типичные левантийцы или жители Междуречья, у которых простота сочетается с какой-то врожденной, впитанной с молоком матери отзывчивостью. Знаменитая израильская хуцпа (наглость) им не свойственна. Они, все еще, люди традиционной культуры.
-Шломо, откуда ты?
-Марроко!
Пожилой рабочий, у которого я периодически стреляю сигареты. В своей шапке Шломо похож на Абу Мазена. Самый приятный человек во всей нашей конторе.
-Шломо, а что ты думаешь о стране, в которой живешь?
-Все политики- сволочи. Кроме Голды (имеется в виду Голда Меер). Има шеляну (наша мать)! Она нам пенсии дала. И арабов держала. Не то, что нынешние. Мало того, что воруют, так еще и с арабами снюхались. Переговорщики!
-Шломо, что тебе сделали арабы?
-Они взорвали моего друга и мою подругу в 194... здесь в Тель-Авиве.
Пожилой йеменит по имени Шолом ведет войну с кротом. Может быть и не крот, я не знаю, на иврите животное называется афорферет. Оно разрыхляет почву, выбрасывая из нее комья земли. Шолому это не нравится и он велит нам заравнивать землю. Крот мстит ему: регулярно оставляет на полу склада, где теперь спит Шолом (его выгнала из дому жена) крохотные кучки зеленого дерьма.
Шолом целыми днями сидит на стуле и подолгу варит суп, иногда приготовляет какие-то странные кушанья с резким, неприятным запахом. А иногда его обед состоит лишь из хлеба и хумуса.
-Ты не подвез других в центр. Рабочие там не справляются. Так нельзя с людьми поступать,- говорит он, обращаясь к Рами.
Первый раз вижу, чтобы начальник заступался за рабочих, да еще рабочих из другой этнической группы. Впрочем, какой из Шолома начальник.
-Мой дед был в отряде самообороны, с гордостью рассказывает молодой человек о старике, что сидит с нами рядом на скамейке. Там в Ираке дед (саба) был в отряде самообороны. Он убил двух арабов!
Высокий, грузный, темнокожий Старик смотрит на него тяжелым взглядом. Он молчит.
-В самом деле?
-Да. Это были погромщики. Я убил их. Мне не жаль.
-Вы хотели бы жить дома, в Ираке?
-Да...
-Я работал с ними два месяца и понял кое-то,- говорит вдруг Дан.
Дитя весьма не бедного родителя из Рамат-Авива. Его друг молчит. Он вообще по жизни молчит.
Родители отправили обоих на летние заработки в нашу контору- по американскому обычаю. Пусть, мол, детишки поработают, узнают, какова она- жизнь трудового пролетария-чернорабочего.
-Я понял. Люди с очень маленьким умом (сейхл), но с ними можно иметь дело. Их можно использовать
-Я так и думал, что ты это скажешь.
-Но, почему ты работаешь здесь? Почему не продолжил учебу? Зачем уехал из Иерусалима?
-Мне сложно это объяснить.
-Странно.
Рами- марокканец, его товарищ Дрор- ашкеназ. Им по 22 года.
Зашли ко мне на работу.
-Ну, как ты тут?
-Как обычно. А ты? Как твоя учеба, работа?
-Знаешь.. бабушка говорит: <Рами, ты все равно всю жизнь будешь черным (шахор)>.
Эти ребята ходят на антивоенные демонстрации. Там мы и встретились. Они- из тех, у кого нет и налета расизма. За годы жизни в этой стране я понял, что не выношу расистов на каком-то даже физиологическом уровне. Они- нормальные люди, столь редкие в Эрец Исроэль. Хотя их взгляды..
Мы часто спорим.
-Рами, почему ты называешься себя троцкистом? Ты знаешь, что сделал Троцкий в России?
-Ну, я не историк. Но надо же как-то себя называть.
-Странная логика, тебе не кажется?
-Послушай, Мацпен ('Компас') - уже много лет является единственной антисионистской левой организацией в Израиле. Все остальные в большей или меньшей степени националисты. Только мы против мейнстрима. Здесь нет других диссидентов.
-По взглядам ты скорее анархист.
-Не знаю, может быть.
-А почему вы не ведете работу в арабских кварталах Яффо?
Дрор вмешивается в разговор.
-Если в Яффо начнется интифада, вся страна взлетит на воздух!
-Хм, но ведь это все равно рано или поздно произойдет.
-Возможно. Но мы хотели бы этого избежать.
-Каким образом?
-Сопротивление сионизму должно быть интернациональным.
-Да ведь я говорю о том же самом...
Сколько их тут, таких чудиков? Двое, трое, шестеро? Но почему?
Почему в Израиле нет внесистемной оппозиции?
-Потому что Израиль- страна эмигрантов, отвечает Рами.- Почти все, кому не нравится существующий порядок, уезжают.
.........
Спокойно Побережье, с прозрачных небес струится мягкий свет. Зима здесь- райское время. Российское бабье лето. Тихо зыблется сине-черное море, набегают на берег полукруглые волны, какие-то нездешние, с белыми кручеными гребешками. Может быть когда-то сюда, к этому вот берегу подходили триеры из земли Яван. И, главное, все было совершенно таким же, как сейчас: и небо, и день, и Средиземное море.