Аннотация: 8.2.12 Все, собственно :) Книжка закончена. В черне. Хотелось бы знать мнение читавших :)
5.
- Что-то ты неважно выглядишь, товарищ Кравцов. - Семенов прищурился и по-простецки цокнул зубом.
- Так я же увечный, - отмахнулся Макс, откидываясь на спинку стула. - Мне можно.
"Вопрос, надолго ли?"
Могло случиться по-всякому: и так, и сяк. Врачам он не показывался, а чувствовал себя скверно. Бессонница, отсутствие аппетита, апатия, которую приходилось преодолевать огромным усилием воли, и головные боли. Мигрени буквально сводили с ума, но выйти из боя - означало бой проиграть. А этого Кравцов себе позволить не мог.
- Я могу порекомендовать тебе хорошего невролога.
- Я и сам могу порекомендовать себе кого-нибудь вроде Кроля или Файнберга . - Поморщился Макс. - Да, не мотайся ты, Жора, богом тебя прошу! Садись, кури, докладывайте, в общем!
Во все время этого краткого разговора Саука сидел за приставным столом - по другую сторону от оставшегося стоять Семенова - и хладнокровно пролистывал бумаги в толстой папке, которую принес с собой. Он, вроде бы, что-то читал или искал, но, в любом случае, был увлечен этим процессом настолько, что ничего вокруг по видимости не замечал.
- Макс, это безумие! - раздраженно воскликнул Георгий. Он все-таки сел, но не сдержался и энергично выразил свои эмоции шлепком тонкой кожаной папки - "Для докладов" - по зеленому сукну стола.
- Это ты мне рассказываешь? - Макс тоже умел раздражаться, хотя позволял себе это крайне редко. Однако сейчас выдался уж очень подходящий момент.
- Оставь! - Приказал он, своим настоящим командирским голосом. - Переходи к делу, Жора! У меня времени в обрез, у тебя, между прочим, тоже.
Времени у них, и в самом деле, оставалось в обрез. "Событие" приближалось, а вместе с ним и все возможные следствия.
- Ладно, - вздохнул Семенов. - Но обещай, что после Конференции поедешь отдыхать!
- Поеду. - Не слишком искренно пообещал Кравцов. - Ну?
- Баранки гну! - Георгий закурил и, скептически посмотрев на Макса, покачал головой. - Генрих Христофорович телеграфировал из Смоленска, Ковальчука взяли с поличным, арестованы двое сотрудников штаба корпуса. Шпионаж в пользу польской разведки, без подробностей...
- Когда он собирается быть в Москве? - Эйхе нужен был Кравцову здесь и сейчас, а не где-то там. И вообще, чем дальше, тем больше Генрих становился для Макса не просто хорошим заместителем, но и другом, то есть, человеком, на которого он мог вполне положиться даже в самых "щекотливых" обстоятельствах.
- Думаю, завтра к вечеру будет здесь. - Пояснил уже вовсю деловым, "скучным" голосом делопроизводителя Семенов. - Выезжает или сегодня вечером, или ночью. Я только одного не пойму, начальник, у тебя что, референтов не осталось, чтобы сводку докладывать?
- Уймись, Жора! - Вздохнув, Макс взял в руку трубку и потянулся за спичками. - Вот, закончит Леня Иванов внутреннюю проверку, тогда и будет все, как у людей, а пока докладывай! Тебя я знаю. Товарища Соуку тоже. Ты, если что, сдашь меня только членам Политбюро, а Димочка или Миша... Бог их знает, а я рисковать не могу!
- Параноик!
- Лучше быть живым параноиком... - Кравцов замолчал, раскуривая трубку, но все на самом деле уже было сказано.
- Ну-ну...
- Не нукай, не запрягал! Я все-таки твой начальник, так что давай, товарищ Семенов, и, пожалуйста, строго по существу. А то я, и в самом деле, скончаюсь сейчас в конвульсиях, а тебя посадят или расстреляют! За террор! Итак!
- Итак, как и предполагалось, ваша светлость, пасут вас уже с месяц, и не вас одного.
- Жора! - Остановил Георгия Макс. - Все! Мы уже поговорили, как друзья. Вот Константин Павлович свидетель. Ты сказал, я услышал. Будет время, схожу к врачу. А до тех пор вопрос более не обсуждается. За тобой доклад по трем пунктам, вот и изволь коротко изложить суть дела, а не начинать с зачитывания всей родословной дома Романовых. Плавали, знаем ! Вперед!
- За тобой присматривает ОГПУ, их наружка. Работают профессионалы, действую осторожно, и имеют, по-видимому, приказ "не обострять". Поэтому в сложных случаях предпочитают потерять объект наблюдения, то есть, тебя, чем засветиться. Рашель... то есть, Рашель Семеновна, разумеется... Она их не интересует. Их интересуют исключительно твои, то есть, ваши встречи. Определить их и отследить было трудно, но мы вызвали в Москву оперативников из Ленинграда и Севастополя, и работали в основном со стационарных точек на ваших маршрутах. Поэтому так медленно. Мы не исключали так же, что у нас тут есть их агентура, поэтому работали с внешней точки, с сырьевого заготовительного пункта "Рога и копыта"...
Кравцов кивнул. Конспиративную контору на Плющихе создал еще Генрих в бытность его "исполняющим обязанности", но название дал сам Макс. Что-то такое всплыло в памяти... Впрочем, какая разница!
- Это ОГПУ, - Семенов демонстративно открыл папку "Для докладов", извлек из нее лист с повесткой дня и отметил первый пункт в перечне вопросов, выносимых на обсуждение. - Сложнее сказать, кто именно. Возможно, Медведь , хотя ему бы следовало сидеть в Смоленске... Но он как раз с месяц большую часть времени проводит в Москве, в Московском Губотделе. С чего бы? Но этот вопрос, как понимаете, к делу не пришьешь. Осведомителей у нас там нет, и знать доподлинно, он или кто-то из Коллегии, или бери выше, мы не можем.
Ну, это Семенов перестраховывался. Не один Кравцов параноик! Был у них осведомитель в секретариате ОГПУ, и еще пара товарищей по старой памяти и из общей нелюбви к Дзержинскому проясняли иногда некоторые весьма деликатные вопросы. Но это была епархия Семенова, и посвящать в эти дела Сауку Георгий не желал и, возможно, был прав. Однако сути дела это не меняло. Из сказанного Семеновым вытекало со всей определенностью: следит за Кравцовым ЧК, но кто именно послал агентов, узнать пока не представляется возможным.
- Ты сказал, что не меня одного пасут, за кем еще установлено наблюдение?
- Во-первых, следят две разные группы. - Семенов отметил остро отточенным кохиноровским карандашом еще один пункт в "повестке дня" и поднял взгляд. - Первая, как мы выяснили, это группа наружного наблюдения ОГПУ и следит она за начальником Управления Военконтроля. Вторая - следит и за женой указанного товарища. Работают осторожно и аккуратно, но профессионализма мало. Двоих удалось проследить и определить. Первый - Кафтанов Иван Николаевич, сотрудник штаба 2-й Кавалерийской бригады 4-й Кавалерийской дивизии 2-го Кавалерийского корпуса...
- А кто принял у Котовского корпус? - спросил Макс.
- Командир 4-й дивизии Криворучко.
- Понятно. Кто второй?
- Сотрудник политотдела 9-й Кавалерийской Крымской дивизии Вул Андрей Мордкович.
- У Котовского что, своя разведка есть, что ли?
- Если позволите, Макс Давыдович, - открыл наконец рот Саука. - Я чуть позже дам по этому вопросу некоторые пояснения. Пока же, да, есть.
- Вот оно как. Ладно! - Кивнул Макс. - Продолжай, Георгий Иванович!
- Со слежкой все, собственно. - Пожал плечами Семенов. - Они следят. Мы следим за ними. Котовцы о слежке не знают, чекисты, возможно, догадываются. Нервничают, перепроверяются, но тебя своим вниманием не оставляют.
- Продолжайте наблюдение, и... - Кравцов сделал паузу, обдумывая возникшую было, но остановленную на полном ходу мысль. Получалось, что первый порыв - верный. Интуиция опять не подвела.
- И вот еще что. - Закончил он свою мысль вслух. - Приставьте к товарищу завсектором Отдела ЦК негласную охрану. Кто его знает, может быть, тут террор против партии готовится...
- Будет исполнено, - на полном серьезе отрапортовал Георгий, он, судя по всему, такой возможности - хотя и по гораздо более основательным причинам, нежели антисоветский террор - не исключал тоже. - И последнее, вернее предпоследнее. В качестве заключительного пункта у меня значатся кадровые предположения, но там пока обсуждать нечего. Справки на кандидатов я принес, - он кивнул на серовато-синюю папку, лежащую на столе слева. - Там есть и мои соображения. Ознакомишься, обсудим.
- Тогда, переходим к предпоследнему пункту, - согласился Макс, пододвигая к себе папку.
- Вчера получены справка из Орготдела ЦК и пояснительная записка от полпреда в Чехословакии Антонова-Овсеенко. - Семенов извлек из-под "повестки дня" несколько страниц машинописного текста и вопросительно взглянул на Кравцова.
- Изложи коротко и добавь в дело. - Предложил Макс.
- Так вопрос, в какое из двух...
- Значит, в оба. Что там?
- Слова вашего информатора, - снова короткий взгляд, но уже с совсем другим выражением, - подтверждаются. Эняков и Златопольский работали в Одессе по заданию ЦК и командования фронта. Им удалось подорвать финасово-экономическое положение в тылу белых, вызвав жесточайшую инфляцию. По ходу дела они завладели значительными суммами в валюте. Речь идет, как минимум, о полутора миллионах золотом. Сто тысяч получил Эняков - это был его гонорар за участие в операции. Четыреста тысяч Златопольский передал в Наркомфин Украины. Не совсем понятна судьба оставшейся суммы. То есть мы уже знаем, что по первоначальному плану деньги предполагалось спрятать в Одессе, а позже - после восстания - переправить в Киев. Но положение менялось слишком быстро. Вывезти деньги вовремя не удалось... Винницкий попытался переправить их морем, воспользовавшись помощью контрабандистов, но что-то там не сложилось. В общем, на основе всех имеющихся у нас данных, следует предположить, что деньги до последнего момента находились у Японца...
- Так предположить или есть, что к делу подшить?
- Мы в тихую арестовали Никифора Урсулова. - Дернул губой Семенов. - Шесть дней назад. Формальный повод - обвинение в дезертирстве в 1919 году. Но реально нас интересовали обстоятельства...
- Я знаю, какие обстоятельства вас интересовали. - Перебил Семенова Макс, уже догадывавшийся, что это отнюдь не пустышка. - "В тихую" - это как?
- Он в командировку выехал, так что об аресте никто не знает. - Объяснил Семенов. - А там его просто ссадили с поезда, типа ошиблись. В комендатуре он предъявил документы, "проверили по спискам", нашли его фамилию, арестовали и доставили в Одессу. К нам в отделение. Допросили... Леонид Капчинский, наш старший оперработник... Пакет с протоколами прибудет через несколько дней, но Капчинский основное телеграфировал мне еще ночью. В салон-вагоне Винницкого находилась казна полка. Бумажные советские деньги, украинские, деникинское, всякая ерунда... и девятьсот тысяч франками и фунтами. Эти деньги Урсулов передал Котовскому. Это все, собственно, поскольку нигде больше эти деньги не фигурируют.
- А Подвойский здесь каким боком?
- Трудно сказать. - Пожал плечами Семенов. - Похоже, его просто настроили соответственно... Николай Ильич и вообще человек не гибкий. Помнишь, как ему Махно жить мешал, да и к эсерам был непреклонен... Слишком правильный, оттого спортом теперь и заведует. Никакого другого нормального дела для него, понимаешь, не нашлось.
- Переводи! - Кравцов оторвался от бумаг, потер пальцами переносицу и подумал, что, вероятно, следует перестать придуриваться и сделать себе наконец очки. Глаза уставали от постоянного чтения, да и в тире, где он регулярно появлялся по вторникам, приходилось теперь прищуриваться.
- Кравцов слушает! - Сказал он в трубку едва успевшего зазвонить телефона. Время позднее, по пустякам тревожить не станут.
- Который час знаешь? - когда Реш хотела, она умела говорить так, что у Кравцова волосы на загривке дыбом вставали. И никакие помехи на линии снивелировать замечательный тембр ее голоса, и все эти обертоны, регистры и прочие чудные роскоши, не могли.
- Московское время один час двадцать две минуты после полуночи! - Торжественным "дикторским" голосом из будущего объявил Макс, едва взглянув на настенные часы, повешенные прямо напротив стола, как раз на такой случай.
- Домой придешь или с ней и заночуешь?
- Между прочим, ты телефонируешь мне со Старой Площади...
- Я тебе из дома телефонирую. - Перебила его Рашель. - Это я твоему секретарю сказала, что из ЦК. А сама вернулась домой в восемь с хвостиком, зашла по дороге в лавку к Манусяну...
"И купила у Аванеса Самсоновича коньяк... Черт! И о чем же я умудрился забыть?!"
- Реш, я кругом виноват, - сказал он тогда. - Но я не помню, что сегодня за день. Я твердо знаю только, что Бастилию взяли вчера .
- Уже позавчера. - Поправила Рашель.
"Позавчера... - Время бежало слишком быстро, и он как всегда ничего толком не успевал. - А через шесть дней... открытие конференции, и... "
Что останется в памяти Реш об этих днях, которые вполне могли оказаться их последними днями?
- Так что же произошло пятнадцатого июля? - спросил Кравцов.
- Шестнадцатого. - Ответила Рашель. - Сегодня, шестнадцатого июля, только четыре года назад...
Она пришла к нему сказать, что уезжает в Москву. Момент самый что ни на есть драматический. Он чуть не поцеловал ее тогда и потом долго жалел, что струсил. Почти объяснился ей в любви, но еще целый месяц или больше того не знал, поняла ли она, что он имел в виду.
- Значит, так. - Голос Кравцова набрал привычную силу настоящего командирского голоса. - Товарищ Кравцова, приказываю вам накрыть стол к двум часам тридцати минутам после полуночи. А до тех пор вздремни, пожалуйста, - попросил он, понижая тон. - Я буду ровно через час!
- Смотри не обмани!
- Не обману!
- Тогда, отбой.
Макс взглянул на часы.
"Действительно время позднее... но езды здесь от силы десять минут. Успею!"
- Итак, - сказал он вслух, вытаскивая из стопки личных дел одно, просмотренное им уже несколько раз. Пора было принимать решение, и Макс его, в конце концов, принял. Звонок из дома настроил его мысли определенным образом. И, отметя самым решительным образом три другие кандидатуры, Кравцов закрыл личное дело Абрама Осиповича Эйнгорна , которое читал до разговора с женой, и открыл папку, заведенную на Владимира Николаевича Панюкова . Эйнгорн был хорош, но для разведки, а не для активных котрразведовательных операций, какими придется заниматься начальнику ОСНАЗА Военконтроля.
- Тэкс...
Просматривая бумаги Панюкова, он почти машинально раскурил трубку и пыхнул дымом.
"Тэкс... молодой, но не мальчик... двадцать девять лет... Стало быть, зрелый человек. Закончил гимназию. Это хорошо. В классических гимназиях умели учить. Учился в Варшавском Политехникуме... ну, это не считается. Чему он там мог выучиться за полгода? Но тяга к знаниям налицо. Это положительный момент. Так... 3-я Петергофская школа прапорщиков... Юго-западный фронт... Поручик, член полкового комитета. Партийность с восемнадцатого года. Снова же плюс. Человек проверенный и не трус. Восемнадцатый год - он такой... Ладно! Начальник Усть-Сысольской уездной милиции... РККА... комбат, комполка, комбриг... Значит, еще раз, не дурак, не трус и службу знает. Деникин, Врангель, сибирские повстанцы... ТВД разные, обстоятельства тоже, что хорошо. И вот оно, начальник штаба, врид командующего частей особого назначения Туркестанского фронта, начальник штаба ЧОН Ленинградского военного округа. И все это за три года, с двадцать первого по двадцать четвертый. Еще успел в Ташкенте курсы востоковедения закончить... помощник командира дивизии... и у Фрунзе в штабе на Украине поработал немного... Характеристика прилагается. Смелый, решительный, грамотный - все в масть. Командировка в Китай. Блюхер назначил советником в 26-й корпус. Значит, оценил. Василий Константинович на похвалы, говорят, скуп, а здесь вон какие дифирамбы... Отважен, хладнокровен... Тэкс-тэкс, орден, грамоты... Ага, вот оно где. Значит, правильно запомнил... Окончил Курсы усовершенствования высшего комсостава при Военной академии РККА..."
Если честно, идеальная кандидатура. Под такого командующего и полк, и бригаду можно развернуть. Вполне.
"От добра добра не ищут. Значит, ставим визу".
- Утвердить! - Написал Кравцов на заранее составленном Семеновым представлении и закрыл папку.
"Ну, вот теперь можно и домой..."
2.
Когда он пришел, она спала, положив голову на сгиб руки. Сидела за накрытым столом, сдвинув в сторону свою тарелку, и спала. Было два часа двадцать семь минут. Он не опоздал, хотя как посмотреть.
Кравцов сел напротив. Сна не было и в помине, и усталость, как ни странно, отступила прочь. Он сидел, стараясь даже дышать без звука, и смотрел на спящую жену. Щемило сердце, ведь все могло пойти не так, как планировалось, а риски, которые он допускал ради дела, были такого сорта, что случись что - костей не соберешь.
- Давно сидишь? - спросила Рашель, не поднимая головы.
- Нет, только что пришел, - ответил Макс.
- Опоздал?
- Нет. Все, как обещал.
- Почему ты такой правильный? - она все-таки подняла голову с руки.
- Какой такой?
- Не знаю даже как объяснить. Ты большой и сильный, и тебя всегда много, даже когда мало... - Улыбнулась она.
- Это плохо? - притворно нахмурился Кравцов.
- Это замечательно. - Серьезно ответила она. - Но это значит, что без тебя мне теперь не выжить. Я как морфинистка... Знаешь, они ведь действительно не могут без морфия! А я без тебя...
- А я без тебя.
- На конференции...
- Ну, когда-нибудь же этот конфликт должен разрешиться? - Рашель являлась ответственным работником аппарата ЦК, и Макс знал, что все прекрасно понимает, что и как происходит в партии. Все шло к открытому столкновению, и исход сражения отнюдь не предрешен. Особенно теперь, когда Дзержинский по каким-то своим - отнюдь не очевидным - причинам решил поддержать Сталина и Каменева. Впрочем, об этом Реш как раз и не знала. Это все еще являлось закрытой информацией. Не факт, что и сам Дзержинский знает, что Кравцов осведомлен об их со Сталиным встрече тет-а-тет и о последовавших за нею совершенно секретных распоряжениях начальника ОГПУ. Однако - знали или нет - все чувствовали возрастающее напряжение. По городу распространяли листовки, "Правда" публиковала неоднозначные статьи, что было весьма тревожным признаком. Возникал вопрос, куда смотрит товарищ Бухарин, и как он туда смотрит?
"Каждый пишет, как он дышит..." - цитата, кажется, тоже пришла из будущего, но звучала более чем актуально. - Вот же сука, а еще говорят любимец партии!"
- Все будет хорошо! - сказал он, выдержав испытующий взгляд жены. - Подеремся стенка на стенку, пустим юшку, подотремся и разойдемся до новых встреч. Впервой что ли?
- Ты из меня дуру только, пожалуйста, не делай товарищ Кравцов! Налей! - Реш открыла коробку с папиросами, достала одну и уже потянулась за спичками, когда Макс поднес к ее папиросе пахнущий бензином огонек зажигалки. У Кравцова был швейцарский "Dunhill", привезенный ему в подарок из Германии Семеном Урицким.
Дав Реш закурить и закурив сам, он неспешно разлил коньяк по высоким граненым рюмкам и только хотел произнести какой-нибудь подходящий по смыслу тост, как вдруг зазвонил телефон. Даже люди с крепкими нервами порой дают слабину - Макс вздрогнул, и сердце провалилось, и на висках выступила испарина. Не то чтобы ему никогда не звонили ночью. Что характерно, ночью телефонировали даже Рашель, а уж начальнику Военконтроля и подавно! Но этот звонок... В нем было нечто отчаянное, ужасное. Что-то такое, отчего земля уходит из-под ног и в прямом, и в переносном смысле.
Макс подошел к аппарату, снял трубку.
- Але! - Сказал он. - Кравцов на проводе.
- Макс Давыдович! Это Коноплев из Реввоенсовета! Срочно приезжайте, Лев Давыдович просил как можно скорее!
- Что случилось?
- Беда! Нарком в больнице, прободение язвы!
"Твою мать! - ошалело подумал Кравцов, кладя трубку на место. - Не судьба, значит... Вернее, судьба..."
3.
- Или-или, - пожал плечами Макс. - Если сомнут вас, а вас теперь непременно сомнут, нас всех по этапу отправят, не сомневайтесь! Возможно, не сразу, но конечный пункт - подвал на Лубянке...
Он прекрасно представлял себе, что сейчас происходит с Фрунзе. Было пять часов утра, а перфорация произошла, по-видимому, около полуночи. Как ни странно, этот раздел физиологии и патологии желудочно-кишечного тракта Кравцов помнил в мельчайших деталях, словно учил тему буквально вчера. Все симптомы, периоды, и все опасности...
"Наверное, поднял что-то тяжелое или резко нагнулся, - решил Макс, едва услышав о случившемся. - И возраст у него для прободения самый подходящий... Господи, но как же ему сейчас больно!"
Период болевого шока длится шесть - семь часов, а беда случилась загородом, и, обколов наркома морфием в местной больничке, его везли сейчас на машине в Москву.
Выехали около часа назад, значит, еще три-четыре часа в дороге, и каждый толчок на выбоине отдается нестерпимой болью в животе...
"Пульс замедлен... артериальное давление низкое... возможно, возбуждение..."
Если довезут живым, это будет уже в семь - восемь часов утра. Вторая фаза: мнимое благополучие.
"Боль спадет, но зато вплотную приблизится опасность гнойного перитонита..."
Срочное хирургическое вмешательство может помочь, но Кравцов почему-то сильно сомневался в его исходе. Сильные боли могли убить Фрунзе и сами по себе, но у глубокой анестезии имелись свои собственные опасности, которые, кстати, и вызвали по официальной версии смерть Михаила Васильевича в той, другой реальности.
"Срочная операция... Но кто и когда? И как?"
Как ни хотелось думать о хорошем, в голову лезли черные мысли. И, судя по нервной суете в Реввоенсовете, не у него одного...
- Или-или, - пожал плечами Макс, отвечая на не заданный, но подразумеваемый контекстом разговора вопрос. - Если сомнут вас, а вас теперь непременно сомнут, нас всех по этапу отправят, не сомневайтесь! Возможно, не сразу, но конечный пункт - подвал на Лубянке...
- Глупости! - Резко возразил Троцкий. - Вы понимаете, что несете, товарищ Кравцов?!
- Глупости... - Кивнул Макс. - Тогда вот, извольте ознакомиться, товарищ Председатель Реввоенсовета.
История повторялась, только Ульянова не надо было пугать, а вот Троцкого к победе приходилось гнать шпицрутенами. И папочку эту с несколькими заветными документами Макс готовил не зря. Не напрасно хранил, рискуя головой. Момент настал, и странички эти, сохранившиеся не в сейфе, а в тайном Марусином схроне еще с лихого двадцать третьего, явились взору всесильного - как думали некоторые - члена Политбюро.
- Что это? - нахмурился вождь.
- А вы посмотрите. - Предложил Кравцов. - Не пожалеете. Весьма интересное чтение...
- Хм. - Троцкий глянул остро сквозь овальные линзы пенсне, перевел взгляд на тонкую стопку документов. - Что это такое?
- Судьба Русской Революции, - вполне серьезно ответил Макс.
Перед тем, как явиться к предреввоенсовета, он успел заскочить в "библиотеку". Как чувствовал. Впрочем, если Фрунзе умрет, а он, скорее всего, умрет, то документы эти последняя возможность спасти Реш, Революцию, и свою голову тоже.
- Нашли время... - Но все-таки Троцкий взял папку в руки, открыл, стал читать.
- Вы... - Сказал он через минуту, но мысль оборвал, с шелестом перелистнув страницу...
Сейчас Троцкий читал пересказ беседы, состоявшейся в августе 1923 года на квартире Сталина. В разговоре участвовали сам Иосиф, а так же вновь избранный секретарь Киевского губкома Иосиф Варейкис , старый друг обоих Климент Ворошилов, получивший назначение на Донецкий губком, и нарком торговли Микоян. Вот Анастас Иванович содержание беседы и пересказал... в лицах.
Лев Давыдович дочитал документ и снова коротко взглянул на молча стоявшего неподалеку Кравцова. Стекла пенсне, казалось, налились холодной голубизной.
- Значит, вы тогда завербовали Микояна. - Не вопрос, констатация факта, и едва скрываемое гневное раздражение в тоне.
- Пришлось, - не вдаваясь в подробности, ответил Макс.
- Но он член ЦК! - А теперь в голосе Троцкого слышался непрекрытый гнев.
- Я знаю, - кивнул Кравцов. - И поэтому мы больше к Анастасу Ивановичу не обращались.
- А это? - кивнул на следующий документ Троцкий.
- А это сообщил сотрудник охраны дачи в Сухуми...
Сентябрь 1923, Сухуми: Сталин, Первый секретарь ЦК компартии Азербайджана Киров , Первый секретарь Закавказского Крайкома РКП(б) Орджоникидзе , и Первый секретарь компартии Украины Мануильский . Разговаривали не таясь, свои люди, и немалые притом.
- Ничего нового я из этого не узнал... - Троцкий отложил папку и смотрел на Кравцова, словно ожидал от него объяснений, впрочем, возможно, и ожидал. - А это вообще смешно! - брезгливо, двумя пальцами приподнял он пожелтевший лист бумаги с плохой, выцветшей машинописью.
Последний документ, и в самом деле, был из разряда "как посмотреть". Если честно, ерунда. Ну, было там что-то между Джугашвили и Охранкой, вопрос - у кого не было? У всех, кто долго работал в подполье, что-то подобное хоть раз, а нарисовалось. Для того чтобы такое случилось, совсем не нужно становиться предателем... Но, если стоит задача погубить репутацию, то все средства хороши. И эта бумажка не худшее из них. Она хотя бы не фальшивая, а вот дело на Рашель Кайдановскую липовое, но если Котовский даст ему ход...
"То я убью его собственными руками..."
- Может быть, и смех. - Сказал он вслух. - Вы, Лев Давыдович, член Политбюро, вам виднее. Но у меня еще есть. - И он достал из кармана еще один, последний на данный момент документ - три странички машинописного текста, сложенные вчетверо.
- Что это? - прищурился Троцкий.
- Доклад о конспиративной встрече между председателем ГПУ Дзержинским и председателем СНК Сталиным, и о приказах, отданных председателем ОГПУ сразу после окончания встречи. Секретных приказах...
- Что ж... - Троцкий выглядел... Растерянным? Возможно. Но, вернее сказать, смущенным.
- Но вы понимаете, что Россией не может руководить еврей! - Сказал, как выплюнул. Не любил говорить на эту тему, но иногда приходилось: революционная практика зачастую сильно отличается от теории.
- Я это уже слышал. - Кивнул Кравцов. - Мне Владимир Ильич рассказывал. Все сокрушался, какой вы недальновидный.
- Вы переходите рамки приличия, товарищ Кравцов. - Нахмурился Троцкий. Было очевидно, слова Макса его уязвили.
- Лучше так, чем пулю в затылок.
- Боюсь, вы сгущаете краски. - Поморщился Троцкий и, отвернувшись, закурил. Получилось это у него как-то непривычно поспешно, нервно. Ну, не двужильный же он, в конце концов!
- Хорошо, - после длинной паузы сказал Троцкий. - Что вы предлагаете?
- Муралов поднимет войска округа. Причина самая что ни на есть объективная - опасения по поводу возможных волнений... в городе и гарнизоне. Тем более, в преддверии Партийной конференции... Вызовите к себе Лашевича, поговорите с ним по-дружески... Мне кажется, в нынешней ситуации Михаил Михайлович будет скорее за вас, чем против. Бубнов на вашей стороне, Смирнов полагаю тоже, хотя и не без игры в щепетильность. Крестинский ?
- Думаю, Николай Николаевич скорее поддержит меня, чем Каменева или Сталина.
- Лев Давыдович, вам следует, не откладывая, переговорить с Рыковым. В конце концов, в Гражданскую вы неплохо сработались... Разногласия имеются, но он лучше других понимает значение кооперации и финансовых механизмов управления. И взгляды на крестьянский вопрос у него умеренные...
- Конструкция из двух элементов не стабильна. - Покачал головой Троцкий. - Рыков не Ленин.
- Серебряков. - Предложил Кравцов, внутренне содрогаясь от собственной наглости. Сейчас он вершил историю, что, разумеется, могло выйти ему боком. Но могло и не выйти... - Он достаточно самостоятельная фигура.
- Серебряков. - Кивнул Троцкий. - Отдать ему НКПС... Хотя, нет... Не стоит настраивать против себя Феликса...
"Дзержинский не проблема... Впрочем, посмотрим".
- А его настраивай или нет, - сказал он вслух. - Все одно он не ваш...
- ОГПУ трогать пока нельзя. - Покачал головой Троцкий. - Может быть, позже. А в Питер пошлем Склянского. Эфраим Маркович член ВЦИК и ЦК, входит в Оргбюро ЦК - вполне подойдет и для Петросовета и для партийной организации. Но нам еще нужен будет новый Наркомвоенмор...
"Нам", - отметил Кравцов с осторожным оптимизмом.
- Как думаете, Макс Давыдович, что если мы предложим на этот пост Владимира Александровича?
Что ж, Антонов-Овсеенко представлялся прекрасной кандидатурой: старый член партии, профессиональный военный, отлично показал себя в Гражданскую на Украине, долго был начальником Политуправления РККА. В двадцать четвертом Владимиру Александровичу пришлось уехать послом в Прагу, но почему бы и не вернуться теперь в ЦК и на значительный пост? Тем более, он сейчас уже должен быть в Москве, как делегат партконференции...
- Я не решаю. - Осторожно сказал Макс.
- Но я ведь вас спросил! - Троцкий снова смотрел ему прямо в глаза.
- Я "за". - Коротко ответил Кравцов и сразу же добавил. - И вот еще что... Если уж вы со мной советуетесь, я бы поддержал сторонников наркома. Они, в основном, люди неплохие и к вам лояльные. Или будут лояльными при отсутствии другого лидера. Тот же Авксентьевский , например, или Якир. Но вот Котовского следует из Москвы убрать, он за спиной Фрунзе вел переговоры со Сталиным и меня к тому же склонял.
- Не поддались? - холодно усмехнулся Троцкий, и это был хороший знак. Похоже, предреввоенсовета все-таки решился.
В управление он поехал кружным путем. Заскочил на "пост три" - следовало поднять по тревоге "внешних" оперативников, то есть тех сотрудников, кто никогда не светился в главном здании, и на конспиративную квартиру в Сивцевом Вражке - Кравцову позарез нужны были сейчас Виктор Колядный и его "Группа Ноль". Но тревогу, как выяснилось, успели объявить и без него. Юревич, чудом оказавшийся ночью в Управлении, дал отмашку своей властью, решив - и тут он был абсолютно прав - что береженого и бог бережет. Ну, а "общая тревога" еще в двадцать втором году разрабатывалась именно на такие чрезвычайные ситуации. В Федоровском подворье усилили охрану, оповестили делегатами связи и телефонограммами сотрудников, и сделали еще тысячу и одно дело, если, разумеется, оно - это дело - было прописано в положении о "Тревоге Первой категории". Поэтому и Виктор Стецько, звавшийся по нынешним временам Николаем Колядным, уже покуривал за стаканом крепкого чая в ожидании то ли "последнего и решительного", то ли "всем отбой!".
- Никаких. - Макс посмотрел на Стецько, прокатывая в голове, свой вполне самоубийственный план, но ничего лучше, чем "дурная провокация" в усталую башку не шло. А время поджимало, и какое-то решение все равно следовало принять.
- Прогуляемся. - Сказал Кравцов.
- Как скажете.
Они вышли из квартиры, спустились на три этажа пои темной вонючей лестнице и вышли на улицу. Было тихо и удивительно хорошо. Безветрие, прохлада, запах каких-то цветов.
- Планы меняются. - Макс посмотрел на светлеющее небо. - Времени мало, а сделать надо еще много чего, поэтому слухай сюда, товарищ Колядный, и не говори потом, что не расслышал или не понял...
"Ну, вот и все, - подумал он, садясь в машину десять минут спустя. - Теперь все в руце Божьей... Или в руке Стецько, или еще в чьей..."
Сколько раз за свою жизнь отдавал Кравцов приказы, ставившие его самого и доверившихся или доверенных ему людей на грань жизни и смерти? Уж всяко-разно не раз и не два. У военных людей, да еще и на войне только так и получается, если не отсиживаешься, а дело робишь. И все-таки так скверно, как сейчас, он чувствовал себя только однажды, в 1921 году...
5.
Фрунзе умер на следующий день на рассвете. Ему все-таки сделали операцию, но поздно и нехорошо.
"Неужели все предопределено? - с ужасом подумал Кравцов, услышав печальное известие. - Какой же, тогда, смысл сучить лапками, если все равно масла не сбить?"
У него даже в глазах потемнело, и виски сжало так, что на мгновение показалось - "Все!" Но пронесло, не помер.
- Да, - сказал враз охрипшим голосом помощник Муралова Федько , сообщивший Максу о смерти Наркома в коридоре Реввоенсовета. - Михаил Васильевич был настоящим человеком...
И Кравцов на мгновение увидел себя глазами Федько.
"Словно, по близкому человеку, не дай бог, убиваюсь..."
Но "убивался" он, разумеется, не по Фрунзе, хотя Михаила Васильевича было, страсть, как жаль. Нарком, и в самом деле, был неплохим мужиком. И он гораздо лучше подошел бы третьим в новый триумвират. Но делать нечего, будет - если будет, конечно - Леонид Серебряков. Тревожило же Макса другое:
"Насколько поддается коррекции течение истории, если поддается вообще?" - спросил он себя уже не в первый раз.
Ответ могла дать только сама история, и временами Кравцову казалось, что любая мелочь - слово, жест, тем более новое назначение известного человека, - способны коренным образом изменить существующую реальность, создав вместо нее новую, иную. Однако в такие моменты, как сейчас, он начинал в этом сильно сомневаться.
- Извините, Иван Федорович, - сказал он Федько. - Нервы... Спасибо!
Федько молча кивнул, и они разошлись.
Теперь времени оставалось и вовсе - всего ничего. Счет пошел уже не на дни, а на часы, и Макс на ходу изменил свои планы. Он не пошел к Склянскому - дела ведомства можно будет устроить и позже, если это все еще будет актуальным - а позвонил из секретариата в ВСНХ и попросил о срочной встрече начальника планово-экономического управления Манцева. Василий Николаевич был единственным знакомым Кравцову лично и к тому же вменяемым членом коллегии ОГПУ. Манцев - к слову, состоявший в партии чуть ли не со времен Первой революции - работал в ВЧК с лета 1918 и обладал там не только огромным авторитетом, занимая в организации крупнейшие должности, но и обширными связями, особенно на Украине. И хотя в последнее время больше "заседал" в президиуме ВСНХ, где являлся компромиссной фигурой, наподобие Лашевича в РВС, чем в коллегии ОГПУ, он все еще состоял "в рядах" и, что не менее важно, не являлся ничьей креатурой. В свое время, у него были хорошие отношения с Зиновьевым. Григорий Евсеевич даже хотел заполучить его на должность начальника Питерского ЧК, но Дзержинский не позволил, что можно было, разумеется, трактовать и так, и эдак, но в двадцать первом году именно Манцев показал Кравцову дело Муравьева и кое-какие другие документы, хотя и знал, что Дзержинскому эти вольности не понравятся...
- Давай, определимся. - Манцев отложил папку с документами в сторону и прямо посмотрел на Макса. - Сажать, как я понимаю, ты его не собираешься, иначе, зачем бы тебе идти с этим ко мне? У тебя у самого прав поболее моего, и компетенция на сто процентов твоя. Значит, что?
- Я хотел бы, чтобы ты поговорил с ним тет-а-тет и объяснил, что ему лучше уйти в отставку... тихо и по-хорошему ...
- Лучше чем что? Чем предлагаешь его пугать? Ты полагаешь, кто-нибудь решится отдать замнаркома под трибунал?
- Думаю, что до трибунала не дойдет... - Усмехнулся Кравцов, прекрасно понимавший, куда клонит собеседник. - Но ведь замнаркома всегда может застрелиться из личного оружия, ведь так?
- Случается. - Кивнул Манцев и задумался.
- Нет, - сказал он через секунду. - Не сходится. Это не то, что ты пытаешься мне продать. Ну, ворует, допустим. - Манцев простучал длинными узловатыми пальцами какой-то быстрый, но неразборчивый ритм. - Устроил в Приднестровье удельное княжество. Пьет, гуляет... Разложение, финансовые нарушения. Плохо, конечно, но... Предполагаю, что в этом случае, ты бы с ним сам поговорил. Если хочешь, чтобы я вмешался, говори на чистоту: где он тебе дорогу перешел, и в чем? В чем загвоздка? Хочешь Лашевича в наркомы продвинуть?
- Лашевича наркомом не назначат. - Покачал головой Макс. - Он мужик неплохой, и на своем месте цены ему нет, но...
- Потом не назначат, - согласился Манцев. - А сейчас? Кто будет временно исполнять обязанности? Котовский или Лашевич? Есть разница?
- Есть, - не стал спорить Кравцов. - Ты, Василий, в ВСНХ сколько времени работаешь?
- Вопрос понял. - Кивнул Манцев. - Со Львом не просто, но интересно. Работает хорошо, голова варит, соображает быстро и большей частью, по-моему, верно. Но я не уверен, что мы делали революцию для того, чтобы в шалманах на Тверской нэпманы французским шампанским черную икру заедали.
- Не буду спорить, но по факту экономика восстанавливается, и голода нет.
- Нам еще индустриализацию проводить.
- Так ведь проводим, разве нет? Я в Питере видел...
- Что ты там видел! - Махнул длинной кистью Манцев. - Я здесь в ВСНХ много больше вижу и, поверь, до сих пор не знаю, кто прав, а кто - нет. Не складывается пока мозаика.
- Хорошо. - Кравцов достал трубку. - Не возражаешь?
- Дыми!
- Троцкий... - Макс задержал руку над развязанным кисетом и поднял взгляд на Манцева. - Ему весь этот капитализм самому - нож острый, и не ему одному! Мне, думаешь, нравится? А выбор? Начнем приказами экономику строить, так при нашем уровне образования, дисциплины и связанности территории только тюрьму построить можно. А я в Коммуне еще пожить хочу!
- В коммуне! Ишь ты! - Усмехнулся Манцев. - Вот этим ты меня и купил, товарищ Максим.
- Чем это? - нахмурился Кравцов.
- Коммуной своей. - Усмешка превратилась в улыбку вполне добродушного свойства. - В девятнадцатом на тебя целое дело завели. Не знал? Ну, так знай. Писали. Писателей у тебя в дивизии да и реввоенсовете армии много оказалось. Строчили доносы только так. А ты, между прочим, бывший эсер, из офицеров, буржуазного происхождения. С комиссаром опять же полаялся, Подвойского обматерил, чекистам маузером угрожал...
- Было дело. - Кравцов и это, и другие дела помнил, что называется, "в лицах", и прекрасно понимал, что любое из них могло закончиться для него плохо, хотя у кого тогда не случалось ничего подобного? Только у ленивых и ущербных духом! Все не без греха, но в то же время, многое зависит от ситуации и, черт знает, от чего еще. На самом деле, как удача повернется, так и будет. Захочет - пронесет, не захочет - получишь так, что мало не покажется. Думенко и Миронова не за большие преступления расстреляли, а Котовский за троих накуролесил, а все равно - замнаркома. Судьба.
- Ну, вот, а один порядочный человек, приставленный к тебе Особым отделом фронта...
- Это кто же? - нахмурился Кравцов, припоминая в лицах свое тогдашнее окружение.
- Оставим благодетеля безымянным. - Манцев не даром столько лет прослужил в ЧК, знал правила, хоть и не делал из них догмы. - Он главное сказал. Донес, что ты часто говоришь о Коммуне, и не на митинге или там на партячейке. А ночью у костра, за стаканом самогона...
"Резник, значит... Ну-ну..."
- ... И вот прочел я тот рапорт, Макс, и дело твое прикрыл. Очень мне эта черта в тебе понравилась. Мне, понимаешь ли, революционная романтика тоже не чужда, даже при том, каким делом приходится заниматься. А может быть, именно поэтому... Но мы не закончили. По поводу связности территории, дураков и дорог, хотелось бы заметить, что и капитализм у нас дурной выходит. Впрочем, он и везде-то не сахар, ты же знаешь! А в период первоначального накопления, и вовсе, от жадности с ума сходит и готов на любую подлость. Про триста процентов помнишь?
- Я Маркса еще в гимназии читал. - Обиженно ответил Кравцов и процитировал по памяти, - "Если обеспечить капиталу 10 % прибыли, он будет согласен на всякое применение. При 100 % он попирает все человеческие законы, при 300 % нет такого преступления, на которое он не рискнул бы хоть под страхом виселицы..."
- Ишь ты, какой! - Почти восхищенно воскликнул Манцев.
- Да, я такой. - Согласился Макс. - И должен тебе сказать, товарищ Василий, что для того, чтобы нэпман не борзел, а наши товарищи, которые нам уже не товарищи, не воровали, мы и поставлены. И вы - ОГПУ, и мы - Военконтроль. А еще прокуратура, ревтрибунал, ЦКК и РКИ.
- Ну, допустим. - Кивнул Манцев. - Но ты мне не все сказал, ведь так? Есть что-то еще, кроме политики и экономики. Нутром чую, и не говори, что ошибаюсь!
- Котовский угрожает моей женщине. - Ну, что ж, когда Кравцов шел к Манцеву, он понимал, что говорить придется начистоту, или не следовало затевать все это вовсе.
- Ага, а твоя женщина, случайно, не завсектором в Орготделе ЦК? - хитровато прищурился Манцев.
- Случайно, да, но то дерьмо, которое может копнуть Григорий Иванович пахнет так плохо, что потом в жизнь не отмоешься, даже если все это из пальца высосано.
- Вот как! - Манцев шевельнул носом, принюхиваясь к табачному дыму, и полез в карман за портсигаром. - Это что, насчет ее сестры что-нибудь?
- Твою мать! - Опешил Кравцов. - А ты-то откуда...?
- Так еще в двадцать первом донесли. - Отмахнулся Манцев. - Как только ты вверх попер, на тебя сразу же папочку завели. Военной тайны не открываю, у тебя, небось, тоже на всех наших дела заведены, нет?
- Не знаю. - Пожал плечами Кравцов. - Я в должность тока-тока вернулся, еще не разобрался, где и что.
- Ну, разберешься. - Пыхнул дымом Манцев. - Вот тогда, в двадцать первом, на вас и стукнули. И про брильянты Ржевского написали, и про миллион золотом, будто бы ушедший в Стамбул...
- У меня есть свидетельские показания по обоим делам...
- У нас тоже. - Кивнул Манцев. - Феликс Эдмундович еще тогда сказал, чтобы вас не трогали. Мелочевка и липа, зачем уважаемого революционера напрасно в дерьме гваздать?
- А я думал, Феликс меня терпеть не может.
- Не может. - Почти равнодушно согласился Манцев. - И сожрет при первой возможности, но не на таком, извини за выражение, говне. Он скорее сам тебя под выстрел подставит, но не за родственников жены... У него, знаешь ли, странные представления о чести, да и семейные отношения не простые...
6.
Похороны наркома назначили на двадцать второе. Открытие конференции решено было в этой связи отложить на два дня, но напряжение от этого не спало, а напротив возросло. Казалось, назревающая гроза пронизала своим опасным электричеством и воздух, и город. Люди выглядели больными и взвинченными, небо куталось в темную завесу туч.
- Феликс Эдмундович, - обратился Кравцов к Дзержинскому. - Вы вполне уверены, что проход по улицам безопасен?
- Предлагаете ввести в город войска? - холодно и как бы свысока откликнулся председатель ОГПУ. В его прозрачных глазах посверкивали молнии, или это солнце играло в ледниках?
- Войска предлагал ввести не я, а Муралов. - Макс тоже умел проецировать чувства вовне. Раздражение, например. - Я лишь спросил, контролируете ли вы ситуацию?