Темень непроглядная. Тяжёлый, влажный, отдающий плесенью воздух стекает в лёгкие. Где это я? Подо мной что-то смачно хлюпает. Чёрт, ни справа, ни слева ни намёка на крупицу света. Так, спокойно. Как уже не раз доказал опыт, нельзя ни дёргаться, ни орать во всю глотку, нужно спокойно встать и осмотреться. Успокоиться, после переброски всегда немного шалят нервишки, ещё бы, только что прошёл в кухню, а тут на тебе - тьма по глазам, и хрен его знает, где ты и кто ты. Хорошо. Мы это уже не раз проходили. Встать. Осмотреться. Успокоиться. Последнее удалось относительно легко - ага, попробуйте, привыкните к моим приключениям! Теперь встать. Встал. От высоты, на которую вознеслась моя голова, орган равновесия зароптал и объявил бунт - я со всего размаху звучно впечатался мордой в хлюпающую жижу под ногами. Блин, незадача, однако. Неприятно, особенно потому, что попахивало, хоть и не так сильно, канализацией. С трудом вытащив голову из нетверди земной, я утёр лицо рукой. Нет, не так - я попытался утереть лицо рукой, ведь руки-то не было!.. В лицо воткнулся твёрдый обрубок. От отвращения меня чуть не вырвало. Так, спокойно, дышим ровно, насколько позволяют обстановка и нервы, мыслим трезво. Мы же не в первый раз эту процедуру проходим. Правило номер один - сначала осматриваем себя, из чего мы состоим, какие органы восприятия окружающего мира присутствуют, потом обследуем тот самый окружающий мир, и самое главное - способ передвижения. Это, пожалуй, было самым важным аспектом в моей теперешней жизни. Найти Выход. Вернуться обратно. Я попытался встать, упираясь руками (нет, тем, что у меня осталось вместо рук) в тягучую, зловонную жидкость. Ноги разъезжались. Наконец, кое-как, я встал, покачиваясь. Ну хорошо, а дальше? Всё равно же ничерта не видно. Господи, только бы не так, как тогда, на девять месяцев... От воспоминаний пробежала дрожь по спине (или что там у меня ?) и я, зажмурившись, встряхнул головой. В следующий момент мир вокруг вспыхнул нестерпимо ярким синим светом. Инстинктивно зажмурившись, я ещё раз потряс головой. Осторожно открыл глаза. Опять темно, но кое-где просматривались тусклые, еле заметные тёмно-зелёные пятна. Ещё раз зажмурился. Без изменений. Закрыв глаза, потряс головой. Мир вокруг осветился, но потерял резкость, всё виделось расплывчатым, каким-то нетвёрдым, плывучим. Глаза очень быстро начали болеть и слезиться от безуспешных попыток сфокусироваться. Та же процедура - закрываем глаза, трясём головой, пока ещё инстинктивно, мир вокруг опять меняется - теперь вокруг меня красный туман, из которого отовсюду выглядывают звуки. Да, именно звуки, я как-то подсознательно это понимаю, что яркие всполохи и темные, угловатые тени - это звуки. Так, ещё раз переключим зрение. Точно! Вот оно, всплыло на поверхность - я могу переключать зрение, как Хищник, только диапазон у меня намного больше! Догадка настолько ошеломляет меня, что я невольно увлекаюсь и на какое-то время забываю о главном - просто стою и трясу головой, закрывая при этом глаза. Выясняю, как сильно надо трясти головой, как долго надо держать закрытыми глаза, сколько диапазонов зрения у меня в наличии, пока, наконец, мир вокруг не обретает яркость и резкость, почти как привычный нормальному человеку, но световой спектр значительно расширен в сторону ультрафиолета, отчего всё видится намного ясней. Но отнюдь не радостней. Вокруг меня - болото, буро-зелёная жижа, из которой торчат редкие кустики непонятного происхождения - внимательно присмотревшись к одному из них, я выяснил ещё одну способность моего зрения - я могу увеличивать изображение, но особой радости это открытие не принесло, странный куст был похож на руку с отрубленными пальцами, причём из двух обрубков всё ещё сочилась кровь, а остальные три уже почернели. Мрачное место. К тому же - непонятное. Это плохо, когда хоть примерно понимаешь, в каком месте ты очутился, легче найти точку выхода. Оглядевшись вокруг, я понял, что нахожусь здесь один, что, с одной стороны радовало, с другой - огорчало. В компании легче выбираться в реальный мир, с другой стороны - мучиться придётся мне одному, жена и сын останутся в нормальной реальности, и им хотя бы не придётся смотреть на болото с растущими обрубками рук. И, может быть, они смогут успокоить дочь. Так, пора теперь осмотреть себя, что же именно я из себя представляю. Подняв руку к глазам, я вздрогнул - кисти рук отсутствовали, предплечье заканчивалось тупым обрубком. Вся рука была неестественно длинной, навскидку метра четыре, хотя определить длину было можно только относительно, ведь я даже толком не знал, где нахожусь - возможно, я был микробом и руки были длиной всего лишь два нанометра, длинные и тонкие, словно кости, обтянутые кожей и сильно вывернутые локтями наружу. Тяжело вздохнув, я необдуманно сделал шаг вперёд и опять вляпался лицом в зелёную жижу. Да что же это такое, я что, ходить разучился? А, вот и причина - ступней у меня, оказывается, тоже нет, те же самые тупые обрубки, как и на руках, так, короткая голень, колено, бедро.... Стоп! Ещё одно колено, только вывернутое назад. Ещё одно бедро, длинное... Отлично, то-ли кузнечик, то-ли курица безлапая. Хотя здесь уже не до веселья. Если я правильно понял, то голова (или, точнее сказать, то место, где расположены мои зрительные органы) находится на не очень длинной шее и свисает ниже плеч, массивное туловище, которое я не могу ближе осмотреть по причине ограниченной подвижности шеи. Ну спасибо, доча, ну удружила, превратила меня в невесть что и закинула в тридевятое царство, в тридесятое болото...
Да, стоит, пожалуй пояснить - моё весёлое положение объясняется странной способностью моей десятилетней дочери - отправлять неугодных ей людей, в данном случае меня, в любую точку пространства в любом заблагорассудившемся ей образе. Началось это где-то в шестилетнем возрасте, тогда она, помнится, полезла на полку за конфетами, которые были ей категорически запрещены, по причине аллергии на шоколад, и при этом разбивши вазу, подаренную нам на свадьбу. Сильно она не напугалась, даже посмотрела с вызовом на нас с женой, тогда я решил её отшлёпать. В следующий момент я смотрел на нашего кота снизу вверх, а рядом со мной стояла мышь с огромными глазами, которые очень напоминали глаза моей жены. Наверное, нам тогда очень повезло, что дочка перебросила нас обоих сразу, потому что мы с женой бросились в разные стороны, и лишь поэтому кот не смог нас догнать, а может быть ещё и потому, что он был очень ленивым. Как бы то ни было, жена первой добралась до нашей спальни и почему-то забралась под одеяло на нашей кровати, а там как раз и была точка выхода. Как она в последствии мне сказала, она инстинктивно, не очень-то соображая, что делает, выскочила в коридор, схватила кота за шкирку и заперла его в ванной. Потом, кое-как поймав серую мышь, мечущуюся с ошалевшими глазами по квартире, она сунула её под одеяло на кровати... Мы долго не разговаривали об этом. Дочка, похоже, тоже сильно испугалась внезапного исчезновения обоих родителей и следующие полгода мы прожили спокойно. С тех пор было семнадцать перебросок. Самая неприятная, пожалуй, была в образе блохи, тогда я, по правде, сильно перепугался - огромные стволы волос, перхоть, вонь и огромные клацающие зубы над головой. Кстати, это была самая короткая из всех перебросок - метнувшись пару раз влево-вправо, я сиганул что есть мочи в никуда и тут же грохнулся головой об пол в соседской квартире. Обычно выход надо было искать намного дольше... Ладно, хватит лирики, пора собираться в путь, я всё ещё не определил, где я и что я. Попробуем как-нибудь передвигаться. Уперевшись задними ногами, я поднял свой зад - довольно-таки тяжёлый и неповоротливый, похоже у меня там находился хвост, и немаленький - поразмыслив, я отказался от попытки придать телу вертикальное положение, решив передвигаться на всех четырёх. Вроде бы получилось. Сделав пару неуклюжих движений, я наконец приловчился и уже скоро начал передвигаться с вполне приличной скоростью и грацией хамелеона, делающего утреннюю разминку, то есть - неуклюже и в раскорячку. Не страшно, самое главное - вперёд и с песней... Я наметил одно направление, которое мне показалось правильным, и двинулся туда - скоро ли, долго ли... Интуиция меня в таких случаях ещё пока не подводила, я всегда уходил в правильном направлении, за исключением одного случая... Тогда дочь перебросила нас всех троих - меня, жену и сына, почему - для меня это до сих пор оставалось загадкой. Место было очень даже приятное, море, мелководье, мы были какими-то мелкими рыбёшками и шныряли среди кораллов, вода была тёплой и кристально чистой. Жена даже впоследствии говорила, что была бы не прочь там остаться. Тогда я потащил их в сторону берега, решив что там, если размышлять логически, должна была бы находиться точка выхода. Как же я ошибался... Три раза уворачивались от винта моторной лодки, потом искали сына, которого снесло волной неизвестно куда, потом нас вынесло прибоем на берег, но точки выхода там не оказалось и жену с сыном кто-то подобрал и сунул в свой аквариум, а меня швырнули обратно в море... Вобщем, получилось круче, чем в "Поисках Немо"... Лучше не вспоминать. Я продолжал шагать в том же направлении. Оставив зрение в режиме, близком к человеческому, я пытался осматривать окрестности, насколько позволяла шея. Всё то же серо-зелёное болото, лишь торчащие руки стали попадаться намного чаще и как будто шептали мне - "Ту-у-у-у-дааа, ту-у-у-у-дааа...." Прямо как тогда, в самую жуткую переброску. Да, это было дико и ужасно, и я до сих пор "благодарен" тому человеку, кто объяснил моему ребёнку, откуда же берутся дети... Очнулся я среди ревущей толпы белых головастиков, была жуткая давка, и все орали - "Туда! Туда! Туда!" - и все неслись, сбивая и отшвыривая всех нерасторопных, и кипели страсти, атмосфера была раскалённой и нервы напряжены до предела, и ты нёсся вперёд, в неизвестность, потому что всё твоё существо кричало и выворачивало наизнанку - "Туда! Туда! Туда!", и толпа неистовала в неслыханной эйфории, а потом была секунда неизвестности, в которую перехватило дух и замерло сердце, это был последний момент, когда мы были ещё связаны на ментальном уровне с тем семнадцатилетним пацаном, который трахал свою несовершеннолетнюю подружку на грязном, полуистлевшем одеяле на чердаке старой хрущёвки... Да, я оказался одним из, простите, сперматозоидов прыщавого мальчишки, который только что потерял свою девственность. К счастью, я чересчур быстро оценил обстановку и определил точку выхода... Да, я нашёл её вперёд всех... Но потом, когда я оказался один-оденёшенек, внутри надёжной оболочки, такой родной, увидев её второй раз в своей жизни и впервые осознавая это - меня захлестнула волна отчаяния... Знаете, каково это - провести девять месяцев в камере смертника, со дня на день ожидающего исполнения приговора, и лишь где-то на задворках сознания тлеет уголёк надежды - а вдруг помилуют?... Конечно, я с самого начала начал активно делиться, но не более, чем через полчаса, в сознании начали всплывать мои примитивные познания в медицине, в частности касающиеся венерических болезней, абортов, выкидышей... За какие-то доли секунды, во время оргазма того пацана, я понял, что моё выживание зависит от Господа Случая, да, "Добраться Первым" было моей первостепенной задачей, и я её с блеском выполнил, но именно в тот момент я узнал ещё массу вещей, которые, видит Господь, я бы по сегодняшний день лучше бы и не знал. Я заглянул в Душу того пацана. Да у него не было даже полового влечения к той толстой и некрасивой девчёнке, которая ему отдавалась лишь потому, что её подруги, такие же безобразные дуры, вовсю болтали налево и направо, что быть в 14 лет ещё девственницей - это отстой, и что ты никогда и ничем ничего не добьёшься в жизни, если будешь выставлять свои моральные принципы напоказ, хотя ни одна из них и не думала отдаваться первому встречному, всем просто было интересно, кто же первым поделится впечатлениями, а "как оно бывает?". Пацан пыхтел над ней из похожих причин, просто там было немного проще - "Сунул, плюнул, да пошёл", ну, не гламурная, конечно, зато мужик! Ох, сколько же переживаний и мучительного ожидания предоставила мне озабоченная социальным статусом и ограниченная старыми моральными устоями предков молодёжь... Ежедневные промывки мозгов маменькой, которая сама умудрилась в 16 лет родить ту самую дочку, и психические срывы пресловутой дочки, моей будущей мамаши, заканчивающиеся таблетками, шприцами и в конце-концов раздаче своей дырки на панели в качестве несовершеннолетней беременной проститутки, реанимация, психиатрия, одиночество, две попытки самоубийства... И ежесекундные мысли о жене и сыне - как они там, ведь они даже не знают, что со мной произошло, в тот момент рядом никого не было, хотя бы ради того, чтобы увидеть образ. Да, со временем мы научились приблизительно определять образ переброшенного - куда его перебрасывали, оставалось неизвестным, этого не знала даже сама дочь. Я видел два раза, как она это делает - сердитый взгляд из-под бровей, глаза вспыхивают зелёным огнём, потом она, с какой-то змеиной грацией, скользит к жертве и неуловимым движением хватает её рукой за горло. Открыв рот, она издаёт звук, похожий на резкий вздох, что-то вроде "А-аах" и в следующий момент на месте перебрасываемого остаётся лишь лёгкое зеленоватое облачко, которое через секунду бесследно растворяется в воздухе. После четвёртой или пятой переброски мы поняли, что если внимательно всмотреться в облачко, то можно увидеть образ того, во что был превращён перебрасываемый, туманный, невнятный, но хотя бы дающий приблизительное понятие о том, сколько же ждать обратно родного человека. Вытащить назад дочь не могла никого. Все разговоры, ругань, слёзы, мольба, угрозы ничего не приносили - переброски повторялись снова и снова, и чаще всего в них попадал я. То ли дочь была сильней привязана к матери, то ли я чаще находился рядом с ней, потому что жена уже прочно сидела на сильных успокоительных и вздрагивала при каждом возгласе дочери, я, по-любому, исполнял роль громоотвода. Потому что я любил её, любил крепкой отцовской любовью, мою маленькую волшебницу, потому что она росла необычайно живым и развитым ребёнком, и я был готов простить ей все те ужасы, которые мне пришлось пережить из-за её прихоти, ради пары минут её звонкого, заливистого, беспричинного детского смеха, когда она летела к небесам на качелях, а потом, возвратившись на грешную землю, и прокричав "Ещё! Сильней!" быть вновь отправленной нежным толчком моей руки обратно вверх, к детскому счастью...
Руки уже не росли отдельными кустиками, они уже устилали всё пространство густой порослью, и мне уже приходилось буквально продираться сквозь чащу, тем более, руки стали намного выше, и некоторые уже доставали мне почти по локоть. Иногда та или другая хваталась за меня, поначалу я вздрагивал и судорожно выдёргивал руку или ногу из объятий, но потом привык и даже начал испытывать какое-то удовлетворение. "Ту-у-у-да, ту-у-у-да!..." - шептали они, и я шёл, величественно возвышаясь над колыхавшимися полями. Местность стала холмистой, исчез болотный запах и ноги перестали разъезжаться. Я воспрял духом, уже будучи уверенным, что смогу быстро найти выход. Поднявшись на небольшой, но довольно-таки крутой холмик, я остановился. В низине передо мной происходило что-то непонятное. Непонятное и нехорошее. Я увидел, что стаи рук пытаются вскарабкаться на холм, словно сбегая от чего-то ужасного, что-то гнало их, и они ползли, медленно и неуклюже, отбрасывая более слабых своих собратьев или же попросту вдавливая их в грунт. Остановившись, я прислушался. Нет, зов всё ещё был - "Ту-у-у-да!...", и он вёл меня именно в ту выжженную дотла низину, из которой бежали в ужасе руки. Я переключил зрение в звуковой диапазон и меня захлестнула волна страха и безысходности. Если в первый раз я увидел всего лишь красный туман и пару угловатых теней, то теперь это была какая-то сплошная какафония из ярких багрово-кровяных всполохов и чёрных образов ночных кошмаров психопата - вот идёт маленькая пятилетняя девочка со снесённым наполовину черепом, из которого виднеется мозг, его даже можно потрогать, он скользкий и мягкий, вот на тебя кидается немецкая овчарка с оторванной нижней челюстью, которая всё ещё болтается на останках кожи, вот идёт, шатаясь, какой-то мужик, падает на колени и с размаху втыкает оба указательных пальца себе в глаза и вытаскивает их с хлюпающим звуком, а с пальцев стекает что-то тёмное и капает на землю, вот идёт девушка с округлым животиком, она вдруг садится на землю и, немыслимо изогнувшись, засовывает свою руку по локоть во влагалище и вытаскивает оттуда извивающийся, истекающий кровью, недоношенный плод, который своими немыслимыми криками порождает новые образы... Я в ужасе закрыл глаза и потряс головой. Зрение вернулось в нормальное состояние. Вглядевшись в низину, я заметил, что долина выжжена в идеальной окружности, лишь края были без резкого перехода, здесь огонь как-бы ослабел, и те руки, которые были обожжены лишь частично, всё ещё пытались спастись бегством. Увеличив картинку, я увидел, что в центре чёрного круга всё ещё копошатся несколько рук над каким-то телом. "Ту-у-у-да!" - шепнули голоса, и я начал решительно спускаться с холма...
Как-то раз, в те редкие общие минуты счастья, которые мы пережили с моей дочкой, я спросил - зачем ты это делаешь? - и этим всё испортил. Она перестала хохотать, глядя на меня, с испачканным в мороженном носом, в которое я неуклюже воткнулся, пытаясь увернуться от внезапно прилетевшей осы, и в её глазах на какое-то мгновение промелькнула усталость. Она отставила стаканчик с недоеденным мороженным в сторону, слезла со стула, и, не глядя на меня, сказала со всей детской серьёзностью: "Пойдём домой, папа, а то мама о п я т ь начнёт беспокоиться..." И именно эта серьёзность, за которой, как я понял много позже, скрывалась недетская тоска, меня тогда настолько поразила, что я больше никогда не затрагивал эту тему, в отличии от моей полусумасшедшей жены, которая, пропустив нечаянно (а может быть и намеренно) вечернюю порцию успокоительного, при любом случае любившей устроить скандал, который в лучшем случае заканчивался рыданиями в моих и дочерних объятиях и последующим восемнадцатичасовым сном и тихим трёхдневным запоем (вино в баре пополнялось без моего ведома), в худшем случае - переброской. И не смотря ни на что, я любил их всех троих, даже если сын ходил тенью по дому и я почти не видел его, даже если жена превратилась в наркоманку и алкоголичку и жила в своём мире, даже если дочь порой так жестоко обходилась со мной - я ни за что бы на свете не отказался бы от них, они были самыми родными и любимыми...
Новая способность моего зрения - приближать изображение, как подзорная труба - обманула меня, шагать пришлось намного дольше, чем я предполагал. Вокруг валялись обгоревшие останки рук, некоторые всё ещё конвульсивно подёргивались и я даже в некоторой мере порадовался, что у меня напрочь отсутствует обоняние. Оказывается, воображение сыграло со мной сразу после переброски злую шутку - я действительно, опираясь на звуковые и осязательные образы, подумал, что воняло канализацией, в действительности я не ощущал ни единого запаха. В какой-то момент мелькнула шальная мысль переключить зрение в звуковой режим, но я тут же засунул её куда подальше - с меня хватило последнего зрелища. Я просто чувствовал, что выход уже близко, а потому решил не отвлекаться и уверенно подошёл к центру чёрного круга. Там, в окружении пары дюжин искалеченных рук лежала моя дочь. Несколько почти сожженных дотла рук, намертво вцепившись в конечности и волосы, пытались её удержать на земле. Я замер в полуметре от её ног. Её большие красивые глаза посмотрели на меня с немым вопросом - и что же дальше? Как ты теперь поступишь? Воспользовавшись тем, что моя дочь отвлеклась на меня, две руки подползли с разных сторон и залезли ей в рот. Резко рванувшись в разные стороны, они оторвали ей нижнюю челюсть. Раздался ужасный хруст и треск разрываемой плоти, и тут она закричала. Её крик разрывал уши, которых у меня не было, и тем не менее, я слышал этот звук, как слышат его нормальные люди. Кровь хлынула в горло, и она закашлялась, её стошнило, но через пару секунд крик возобновился. Она вбирала воздух в лёгкие вперемежку с кровью и выталкивала из себя с неимоверной силой. Её большие глаза смотрели на меня с мольбой о помощи. Я улыбнулся. Всё встало на свои места. В её глазах я увидел своё отражение - три огромных жёлтых глаза, на месте носа - глубокая, с рваными краями впадина. Низкий лоб, поросший редкими пучками коротких жёстких оранжевых волос, там, где должны были быть брови - узкие костяные наросты, которые уходят за затылок. Грубая, покрытая буро-зелёными наростами, кожа. Огромная пасть, которая, однако, прочно зашита толстой проволокой кривыми, неумелыми стежками. И, среди стиснутых бледно-синих губ, торчащие два клыка, которые почти касались носовой впадины. Крик внезапно прекратился. Туманная дымка боли и ужаса в её глазах уступила место ярости и ненависти. В зрачках вспыхнул зелёный огонёк, она даже сумела расслабиться и я вновь заметил ту змеиную скользящую грацию, сейчас она вырвется из объятий удерживающих её рук, из глаз полыхнёт зелёное пламя и разнесёт в клочья и меня, и её, и это будет наша последняя переброска в никуда. Я почувствовал, как вокруг меня нарастает ураган силы, всё вокруг задрожало, зрение перемешалось и я стал видеть во всех диапазонах сразу, руки, удерживающие тело моей дочери начали безвольно разжиматься, всё вокруг закружилось в неистовой пляске невиданного торнадо - все сожжёные руки, вонючая жижа, кровавые звуковые образы вертелись вокруг меня с бешенной скоростью. Не отрывая взгляда от полыхавших зелёным огнём глаз дочери, я кричал мысленно - Давай! Давай! Это же твой судный день, так что отбрось в сторону сомнения и устрой апокалипсис на славу, чтобы те, которые дали тебе эту силу, не разочаровались в тебе! Разорви того, кто дал тебе жизнь, убей того, кто всегда был с тобой рядом, сожги огнём ненависти того, кто тебя укладывал каждый вечер в кроватку и читал сказки, кто тебе заклеивал пластырем царапины на коленках...
Тихий хруст и вздувшееся на животе детское платьице резко оборвали весь спектакль. Ткань быстро окрасилась тёмно-красным цветом. Ещё через секунду ткань с треском порвалась и посреди детского живота возникла рука со свисающими с пальцев сизыми внутренностями. Большие детские глаза, ещё мгновение назад горевшие зелёным огнём ненависти, вдруг потускнели и округлились от непонимания происходящего. Они глядели на меня с немым вопросом - почему? Ведь так не должно было всё кончиться? Я поднял правую переднюю ногу и опустил на грудь дочери. Теперь я мог определить свои размеры - три с половиной метра в высоту. Она смотрела на меня совсем по-детски, как тогда, когда её толкнул какой-то мальчишка, совсем нечаянно, убегая от своих товарищей, а вопрошающий взгляд требовал объяснений, сочувствия и возмездия. Я надавил сильнее на грудь и у слышал явственное - Папа! За что?..
Я продолжал давить до тех пор, пока не услышал хруст рёбер. Одно из них пронзило детское сердце, и глаза, натворившие столько дел за последние неполные пять лет, медленно угасли. Меня затрясло. Я ощутил окружавший меня мир с потрясающей чёткостью, ощутил не только зрением, всем своим существом. Испытавая чувство, превышающее в сотни раз чувство оргазма, я разорвал проволочные швы на своей пасти и издал протяжный вой. Я упивался моментом, меня пронизывало насквозь ощущение власти и могущества, я захлёбывался своей кровью и наслаждением. Наполовину сожжёные и искалеченные руки разрывали на части мою дочь, и я смотрел на это, улыбаясь. Моя маленькая волшебница... Ведь ты давно поняла, что же я из себя представляю, гораздо раньше меня... И все эти переброски были не более, чем попытками оградить себя и своих близких от неминуемой беды...
Ведь та, самая первая переброска, закончилась неудачно, правильно? Ты произвела её почти что бессознательно, и я неминуемо должен был сдохнуть в лапах нашего глупого кота, просто жена случайно попала в поле действия. Но, надо отдать тебе должное, ты быстро сообразила послать ей координаты точки выхода на подсознательном уровне, но просчиталась. Ты не учла, что она кинется спасать меня. И ты не учла, что это даст толчок моему развитию. С каждой переброской я учился противостоять твоей силе, учился предугадывать твой следующий шаг, учился расставлять свои ловушки. Когда ты бросила меня в образе собаки под колёса грузовика, я успел увернуться, хоть и полз два дня с перебитым позвоночником до точки выхода, я всё же выжил, и авария нисколько не отразилась на моём нормальном, человеческом образе. Блоха? То была случайная прихоть, как человек отмахивается от назойливой мухи. Кстати, умница моя, побочным эффектом должно было бы быть то, что мной по крайней мере должны были бы заинтересоваться хотя бы учёные, ну, в крайнем случае, органы безопасности, и меня бы затаскали по лабораториям или я бы навсегда сгинул в подвалах гэбистов, но я быстро научился отводить глаза сторонним наблюдателям. Ведь здоровый тридцатипятилетний мужик, ростом в метр восемьдесять пять, вылезающий из влагалища рожающей пятнадцатилетней наркоманки должен был привлечь внимание любого. Нет, здесь тебя ждал полный провал. Ты стала меня ненавидеть, и твоя ненависть стала для меня источником силы. Я с самого начала начал манипулировать сознанием девчонки, и чем сильнее ты её подталкивала к убийству меня, находящегося в утробе, тем сильней я влиял на её сознание. В конце концов ты решилась на убийство девчонки, сделав её наркоманкой и проституткой, но я оказался сильней, вывалившись из матки и тихо уйдя из родильного отделения тюрьмы для малолеток, прошагавший больше сотни километров нагишом...
Идея утащить семью подальше от меня, перебросив их в образ тропических морских мелководных рыбок, была действительно гениальной, здесь сработало опять-же моё подсознание, я вероломно влез в поле действия силы и последовал за ними, но тогда вышла осечка и у меня, и я действительно не соображал, что делаю, не чувствовал точки выхода, и чуть было не угробил всю семью. Ведь если бы не я, они бы пробултыхались год-другой в тёплом море, а потом ты бы нашла способ тихо исчезнуть из моего поля зрения, а потом найти их и вытащить. Вот тогда ты впервые почувствовала мою силу. Вся проблема была в том, что ты могла перебрасывать нас всех только в реально существующие образы, в образы живых организмов, причём только тех, о существовании которых ты знала, а вот тут я, на правах взрослого, имел огромнейшее преимущество...
Да, родная моя, теперь пришло время моих перебросок. Теперь ты оказалась в моём мире, куда я тебя перебросил, и тебе не дано было выбраться отсюда. Ты взрастила меня, дала мне силу и, сама того не ведая, указала мне путь в мой мир...
Руки растащили кровавые останки дочери. К нам отовсюду спешили другие руки, целые, розовые, с ухоженными ногтями, длинные и стройные, короткие и пухлые. Стоя в середине долины, я умиротворённо и неспешно оглядывал свою новую семью. Да, мои родные, вот я и дома. Теперь вы не будете шататься беспризорными и голодными, быть томимы ожиданием, разрывая в клочья друг друга от тоски, одиночества и чувства безысходности. Я вернулся. Окружив меня со всех сторон, руки на мгновение замерли. После секунды тишины я разорвал тишину воем, теперь уже более громким и протяжным, я созывал своё семейство, я во всю мощь своего голоса объявлял о своём возвращении, и руки ответили мне коротким вскриком, который, повторившись десятки миллиардов раз, прокатился эхом по всему миру. Моему миру, которой я начну строить заново, который уже не раз пытались разрушить, но не смогли. Приподняв голову, я на мгновение перенёсся на соседнюю долину. "Туу-дааа.... Тууу-дааа...." - пронеслось эхом в моей голове. По телу пронеслась приятная дрожь. Руки ласкали мои конечности, поглаживали, слегка подталкивали меня к следующему пункту назначения, и я, поднимаясь на соседний холм, уже знал, что увижу в низине - два растерзанных, лежащих рядом тела, взрослой женщины и двенадцатилетнего пацана. Вот теперь вся семья в сборе. Теперь можно приниматься за переброску остального человеческого мира. По телу пронеслась приятная дрожь...