Аннотация: Сведенные под одну крышу разные события, в разное время имевшие место в одной ДШБ.
Учения закончились за несколько дней до Нового Года. Прибыли под вечер в воскресение и чуть ли не до самой полночи сдавали в каптерки зимнее полевое обмундирование. На следующий день чистили и смазывали личное оружие и проводили инвентаризацию прочего имущества. Водители машин занимались профилактикой, заменяя в моторах масло, проверяя ходовую часть и отчищая ее от накопившейся за неделю учений грязи, хотя после зимних учений таковой было немного. Под навесы тех парка загонялись прицепы с парашютным снаряжением, в специальных гаражах становилось на консервацию крупное вооружение, такое как артиллерийские орудия, крупнокалиберные минометы или ракетные установки. Перед ужином было построение бригады, на котором комбриг много говорил о прошедших учениях.
Не смотря на суету, которой была охвачена вся десантно-штурмовая бригада, в воздухе витал дух Нового Года. Многие успели получить по почте от родных посылки и бандероли с чем-нибудь "неуставным", но обязательно вкусным, с тем, что обязательно не доживет до второго января (а может и до первого).
Жорик получил от матери большую посылку с разными вкусностями. В ней он нашел домашнее овсяное печение, рыбные консервы - сайру в томатном соусе, которую он любил с детстства, две банки с варением - малиновым и яблочным, сваренным из того, что выросло в домашнем саду, и большим мешком шоколадных конфет, которые без сомнения сразу же были разобраны сослуживцами по роте, как только он открыл посылочный ящик. Все остальное в дальнейшем должно было оказаться на новогоднем столе вместе с содержимым посылок, пришедших к другим сослуживцам Жорика. Конечно, он позаботился о том, чтобы лишняя конфета или печенушка досталась Игорьку - любимому "духу", который уже как третий месяц "духом" не был. Они дружили, не смотря на то, что последний призвался годом позже Жорика и был, чуть ли не на две головы его ниже, хоть и всего на неделю его младше.
Их дружба завязалась незаметно. Когда с задержкой, после всех остальных прибыло пополнение из водительского "карантина", то, как раз над Жориком уже кто-то освободил верхний ярус кровати. Именно туда разместили одного из новоприбывших водителей. Практически у каждого, кто прослужил год, появлялся "помощник" двумя призывами младше, который иногда должен был начистить "дедушке" сапоги или выстирать тельняшку, что было в порядке вещей. Вышестоящее командование закрывало на это глаза, потому что со временем новоприбывший "дух", как и его предшественник, становился "ежиком", еще через полгода - "черпаком", у которого также появлялся "помощник", призвавшийся годом позже, а затем и "дедушкой". Кто-то из "старослужащих" смотрел на "духа" с высока и без особого уважения, кто-то со временем приобретал себе надежного заместителя, так как тот принимал должность у старшего товарища. Но Игорек в силу своего компактного телосложения очень напомнил Жорику его двенадцатилетнего брата, которого с малых лет опекал, защищал от обидчиков, помогал справиться с английским или математикой, застегивал ему куртку или помогал развязать запутавшийся в ботинке шнурок. Ко всему Игорек оказался равным партнером Жорика в шахматах. Так что в какой-нибудь выходной они вдвоем точно не скучали. Конечно, чтобы не быть подвергнутым нападкам со стороны других "старослужащих", Игорек с остальными "молодыми" занимался уборкой расположения казармы, мыл туалет, убирал территорию вокруг здания, при этом успевал до блеска начистить Жорику сапоги или бляшку ремня, когда тот следил, чтобы у Игорька всегда в порядке был белый подворотничок или на месте все пуговицы. И еще Жорик заботился о том, чтобы для Игорька осталась тарелка каши или супа, если тот по какой-нибудь причине опаздывал на обед, и с Жориком никто никогда не спорил. Все уважали его метр девяноста три и физическую силу, несмотря на то, что тот был "мальчиком из интеллигентной еврейской семьи". К тому же в сложных ситуациях, где нередко царило насилие или противостояние с иногда не знающим меру власти начальством, на него всегда можно было положиться. Он мог разбросать по углам дерущихся или вступиться за товарища, если того в чем-то не по делу обвинил старшина или командир роты. Сам же Жорик под лычки на погонах не стремился. "Я - плохой солдат", - говорил он. - "Не хочу быть генералом, даже ефрейтором не хочу". А Игорек, несмотря на то, что выглядел как подросток, мог постоять за себя сам. Его подвижности и хорошей реакции можно было позавидовать. Кроме того, в роте у него были лучшие показатели на турнике. Сорок раз подтянуться для него было плевое дело, как и сделать десяток подъем-переворотов. Хотя, когда он только прибыл в роту, то все посмеивались над его тощими как у двенадцатилетнего мальчишки предплечьями, на которых не было ни бицепсов, ни трицепсов. Ему не позволяли прыгать с парашютом, уж слишком был легким - сорок пять килограмм. Восходящий поток теплого воздуха мог унести его неизвестно куда. "Как ты попал в десантные войска?" - как-то спросил его ротный. Тот пожал своими узкими плечами и ответил: "Вообще-то в ДОСААФ я учился на водителя. О виде войск речи не шло". На радостях, по какому-нибудь случаю, сослуживцы по роте могли начать перебрасываться Игорьком, превращая его в игрушку для забавы. Но когда тот попадал в руки Жорика, то тут же оказывался на полу, имея возможность уйти от развлекающихся парней, каждый из которых был вдвое, если не втрое, его массивней. И было похоже, что над его миниатюрностью посмеивались еще и в техпарке. Именно ему достался видавший виды "ЗИЛ-157" - тяжелый в управлении и без гидроусилителя руля, что, возможно, пошло ему на пользу, потому что через пару месяцев на его тощих предплечьях начали прорисовываться пусть небольшие, но трицепсы, а затем и бицепсы. Он был закреплен именно за этой машиной, против чего сам не возражал и даже относился к ней как к старому доброму другу. По крайней мере, за полгода его службы у этого грузовика не было ни одного серьезного отказа.
На второй день после окончания учений навалило снега. Вместо утренней зарядки была объявлена расчистка территории части. Снег сбрасывали под стены казарм, столовой, помещения штаба. Образовались снежные валы высотой, достигающей окон первых этажей. А снег продолжал падать. Завтрак был отодвинут на полчаса. Но построение на плацу после завтрака не отменял никто. Был объявлен дальнейший распорядок дня, после чего начались строевые занятья. Похоже, комбрига это забавляло. Ему нравилось наблюдать за серо-зеленой толпой, идущей строем под музыку военного оркестра. Затем он давал команду: "Оркестр! Играй вальс!", и под медленную танцевальную мелодию весь личный состав (может быть, не включая офицеров и прапорщиков) начинал замедленную отработку строевого шага, что очень раздражало всех солдат и сержантов. В шутку они называли это "Аэробикой". Не было сомнений в том, что в первых рядах оказывались "молодые", за спиной у которых "старослужащие" как могли, игнорировали это занятие. Кроме того, у всех заметно возрастала неприязнь к духовому оркестру, который, не останавливаясь, продолжал переходить от "Сопок Манчжурии" к "В лесу прифронтовом" или к "Амурским волнам". Всем казалось, что оркестр - это бездельники, для которых музыка, это способ облегчить себе жизнь, что на самом деле было не так, оркестранты также как и все прыгали с парашютом или те из них, кто за штат числился в какой-нибудь роте, иногда отправлялся на учения, стрельбище или куда-нибудь еще. После обеда вся бригада по распорядку, подписанному Зам По Тылу подполковником Хворовских мылась в бане. Не смотря на большое помещение, баня не могла вместить больше батальона. Поэтому на помывку отводилось не более полутора часов, и, если кто-нибудь опаздывал, то следующие по расписанию "чужаки" могли не на шутку поколотить задержавшихся, забрать шапку или шинель (не было секретом, что в армии потерять что-нибудь было гораздо легче, чем найти или забрать обратно). Когда девятая рота после бани возвращалась в часть, то Жорик негромко спросил у Игорька:
- А как ты на счет девочек? Сегодня, после отбоя?
Игорек улыбнулся:
- Это несложно? - неуверенно спросил он.
- Сложно, но возможно, - поговоркой ответил ему Жорик. - Только подумаем, кто и как нас прикроет, кто ляжет на наши кровати, и главное, как не попасться после отбоя, особенно, за пределами части.
- Так, значит, на блядки... - улыбка на лице у Игорька стала еще больше.
После отбоя они вдвоем оделись и вышли из казармы, сразу завернув за угол, чтобы оказаться позади краснокирпичного здания. Дальше через глубокий сугроб нужно было добраться до разлома в бетонном заборе. Где-то за пару недель до учений на дороге, ведущей вдоль него, не вписался в поворот выезжающий на нее бронетранспортер. Заделать дыру пока еще не успели. Затем им двоим нужно было пересечь дачные участки, принадлежащие офицерам этой части, которые также лежали под глубокими сугробами, пока они не оказались у стен общежития швейной фабрики, находящейся рядом с военным городком. Они остановились отдышаться.
- Что делаем дальше? - из уст Жорика прозвучало как вопрос.
Игорек пожал плечами.
- В этой комнате живут две девчонки, - продолжил Жорик. - Оля и Марина. Я давно дружу с Олей, а вот с Мариной знаком не сильно, так что она твоя. К тому же она больше подходит тебе ростом.
- Ладно, посмотрим, - согласился Игорек.
Жорик достал из кармана небольшой, очевидно заготовленный именно для этой цели камешек, и бросил его в окно на первом этаже. Оттуда выглянуло красивое лицо, украшенное ложащимися на плечи, светлыми волосами.
- Это Марина, - сказал Жорик Игорьку. - Давай, открывай! - крикнул он уже девушке за окном.
Окно открылось, и Жорик не замедлил подать в него Игорька, а затем полез следом.
- Привет, Марина, - сказал он. - Знакомься, это Игорек. А где Оля?
- В ванной, - ответила Марина. - Скоро выйдет.
Они сели за стол и начали болтать о всяких глупостях, таких как погода или работа на фабрике. Минут через десять в банном халате появилась Оля. Она была на две головы выше Марины и шире ее в бедрах и плечах.
- Ой, привет, Жорик. А кто это с тобой?
- Игорек. Знакомься.
Через какое-то время Жорику захотелось выкурить сигарету. Марина вышла составить ему компанию. Они зашли на большую кухню, где вдоль стены выстроились шесть газовых плит и четыре холодильника. В этом общежитии курить, почему-то было принято именно тут. Жорик угостил сигаретой Марину, и они начали болтать, меняя тему за темой. Так незаметно опустошились две трети пачки "Космоса". Когда хватились, то Марина вдруг заволновалась:
- Олька, наверное, меня убьет за то, что увела у нее парня.
- Правда? - удивился Жорик.
Когда они вернулись, то дверь в комнату была заперта изнутри. Марина начала стучаться:
- Олька, открой. Это мы.
Но дверь еще долго не открывалась. Когда же Оля, наконец, открыла, и Жорик с Мариной вошли, то Игорек, будучи в чем мать родила, спешно пытался влезть в кальсоны.
- Ладно, - начал Жорик. - А теперь, может быть, ваша очередь пойти покурить?
Вопрос был риторическим. Он прекрасно знал, что ни Оля, ни Игорек не курят.
- Мы пойдем, позаботимся о чае, - иронично ответила Оля. И они вдвоем с Игорьком удалились из комнаты.
Под утро они вдвоем молча возвращались в казарму. Наконец, Игорек прервал молчание:
- Не обижаешься на меня за то, что увел у тебя девушку?
Жорик заржал, как лошадь.
- Я думал, что люблю ее, и что она меня тоже, - ответил он сквозь смех.
- Я не в восторге от маленьких женщин, - заворчал Игорек. - Начинает казаться, что смотрюсь в зеркало. Мне никогда не нравился мой рост, машины тоже люблю большие, и вообще - ничего маленького мне не предлагать.
Жорик еще сильнее стал давиться от смеха. Игорек, насупившись, шел рядом. Им обоим надо было вести себя тихо, чтобы не попасться дежурному по части или его заместителю. Каждую ночь кто-нибудь из них брал дежурную машину, чтобы объехать всю занимаемую бригадой территорию. А иногда некоторые из заступивших в наряд офицеров могли подняться в помещение какой-нибудь из казарм и пересчитать личный состав, после чего "самовольщикам" грозили неприятности.
Они поднялись на третий этаж и вошли в расположение их роты. По безразличному взгляду дневального, дремлющего около тумбочки, можно было определить, что ночь прошла спокойно: в расположение никто не заходил, и спящих никто не пересчитывал - ни дежурный по части, ни кто-нибудь из офицеров, командующих их ротой.
До подъема осталось два с половиной часа. Нужно было немного поспать. Следующий день предстоял быть длинным и вместе с тем, приятным. Ожидалась встреча Нового Года.
На утро вместо зарядки снова была объявлена расчистка территории от снега. После завтрака Зам Комбрига объявил распорядок дня. После генеральной уборки части, которая должна была завершиться к полудню, всех ожидал обед, после которого в офицерском клубе начинался праздничный концерт с участием приезжих артистов и оркестра их воинской части. После ужина было объявлено вечернее построение на плацу, после которого разрешался просмотр предновогодних телевизионных программ до самой полночи. В ноль часов десять минут - отбой. Алкоголь в любом виде запрещался, виновных ожидало наказание - чуть ли не шесть дней гарнизонной гауптвахты, так что командование предостерегало всех, кто собирался запастись горячительными напитками. Каждый, кто будет пойман в военном городке у продовольственного магазина, получит наказание за самовольную отлучку, а если еще и со спиртным, то "губы" ему уж точно будет не избежать.
После вечернего построения девятая рота вернулась в казарму. В Ленинской комнате дневальный и дежурный уже составили столы в один длинный сплошной ряд. Теперь нужно было принести из каптерки посылки и выложить их содеджимое. По телевизору шел какой-то детский фильм, кажется, "Приключения Электроника". У Жорика аж защемило в груди. Он сильно соскучился по своей собаке эрдельтерьеру Ресси. На электрической плитке в кастрюле для предстоящего винегрета отваривалась свекла. Уже были нарезаны соленые огурцы, выложены на тарелки маринованные овощи, к кому-то в посылке пришли сухофрукты, которые должны были стать неплохим дополнением к чаю, сушеная колбаса и рыба. Один из сослуживцев все-таки выбрался за пределы военного городка в гражданской одежде, откуда вернулся с двумя бутылками "Столичной", но решили, что в "чистом виде" она не пойдет. Водка аккуратно будет смешана с томатным соком, и на столе будет напиток "Кровавая Мери". К десяти вечера стол был накрыт. Все расселись и приступили к трапезе. На телевизионном экране как всегда шли одни и те же фильмы, показываемые перед Новым Годом, однако всеобщее внимание было сосредоточено на представлении, подготовленном "молодыми". Они делали пародии на каждого из "дедушек". Игорек показал Жорика. Он настолько точно повторял интонации и манеру говорить, что все затаили дыхание. А, когда он уверенным шагом и размашистой походкой направился к столу, чтобы что-нибудь с него взять и положить за щеку, то последовали аплодисменты, каких в этот вечер никто еще не получал.
В начале двенадцатого в расположение роты вошел сам ее командир капитан Гаврилов. "Угощайтесь, товарищ капитан..." - загалдели все и затаили дыхание в ожидании, какой из разлитых в пластиковые стаканы напитков он предпочтет. Он взял стакан с лимонадом "Буратино". Никому не хотелось, чтобы тот выбрал стакан томатного сока, потому что тогда было бы не избежать утренней пробежки до полигона и обратно - в целом шестнадцать километров, и это ожидало бы всю роту задолго до подъема. Хотя было не исключено, что самому капитану не хотелось этой утренней пробежки, поэтому он предпочел нечто заведомо неалкогольное.
После поздравления Председателя Президиума Верховного Совета и боя Кремлевских курантов к Игорьку подошел заступивший в этот день дневальным Армен и негромко ему сказал: "Нужно стать на "шухер"", но Жорик, услышав это, подошел к дневальному и спросил: "Что, Грегорян, в роте нет "духов"? Зачем "ежей" трогаешь?". А затем он вышел в само расположение, чтобы убедиться, что на "шухер" Грегорян поставил кого-нибудь из недавно призвавшихся: не важно, кого.
Жорика хватило где-то на час, чтоб лишь посмотреть начало "Новогоднего Огонька". Предыдущая ночь у него была достаточно короткой, чтобы в эту не постараться выспаться. Он вышел из Ленинской и пошел к своей кровати, стоящей где-то в самом дальнем углу около окна. На верхнем ярусе мирно сопел Игорек. Рядом на широком подоконнике в высокой амбразуре окна стоял верзила примерно такой же комплекции, как и Жорик. Его взгляд был нацелен наружу. Жорик вспомнил, что все его называли Горынычем - прежде всего из-за фамилии Горонович, вторым поводом тому послужила его необычная внешность и излишне эмоциональная реакция на что бы то ни было. Жорик уже засыпал, как к Горынычу снова подошел Грегорян, чтобы убедиться в том, что "шухер" на месте, после чего снова удалился в Ленинскую комнату смотреть телевизор. Горыныч продолжал стоять, облокотившись на холодное стекло в надежде, что холод поможет ему не уснуть. Самым трудным было удержать открытыми глаза...
Горыныч очнулся в глубоком снегу. Рядом с ним утонула в снег оконная рама. Он не сразу понял, что он и эта рама делают тут, в снегу, и что это за снег. Но снег был холодным, и из него надо было как-то выбраться. Горыныч встал посреди сугроба и осмотрелся. Рядом была стена из красного кирпича. Он узнал левое крыло здания казармы и направился к ее входной двери. На нем были кальсоны и сапоги. Не так давно его поставили наблюдать за происходящим снаружи, чтобы он вовремя смог предупредить "дедушек" в Ленинской комнате о том, что кто-то из офицеров входит в казарму. Он, конечно же, уснул и вывалился наружу с третьего этажа вместе оконной рамой.
И что бы было, если бы под окнами не было снега?
Его сапоги были наполнены снегом, но он решил, что выгребет его из них уже наверху - в туалете или умывальной.
Через полтора часа на лестничной клетке послышались странные шаги. Чтобы предостеречь себя от неприятностей, Грегорян выскочил наружу и стал около тумбочки, проверить "шухер" он уже не успевал. "Старослужащие", спешно выключив телевизор, покинули Ленинскую комнату и поспешили, кто на свою кровать, кто в туалет, если вдруг придется как-нибудь "замазывать" ситуацию. Шаги приближались. Кто-то поднимался именно к ним на третий этаж. Грегорян был готов поднести руку к виску и произнести в полный голос: "Дежурный по роте, на выход", как дверь открылась, и за ней показался Горыныч - весь в снегу, синий и с большущими глазами, в которых пылало безумие. Прыщи на его лице стали еще красней, длинные ресницы хлопали, будто створки мышеловки. Казалось, что вот-вот изо рта он, как из огнемета выпустит порцию огня.
"Тьфу", - отплюнулся Грегорян. - "Дух, шорт бы его побрал..." - выругался он с армянским акцентом. Он так и не понял, что Горыныч делал снаружи.
Все вернулись обратно в Ленинскую комнату.
Жорику снились учения: брезентовая палатка и огонь в раскаленной печке, что делало воздух внутри лишь немного теплее, чем снаружи. Через щели внутрь палатки все равно наметало снег, который попадал на лицо Жорику, отчего тот периодически просыпался. Дневальный громко крикнул: "Рота! Подъем!!!" Жорик перевернулся на другой бок, и его щека ощутила холод снега. "Вот, черт", - подумал он. - "Это был не сон. Ученья не закончились..." Он открыл глаза... нет, он лежал на нижнем ярусе кровати, были стены и потолок казармы, с потолка концентрическими кольцами свисали казенные плафоны, в которых зажглись сто пятидесяти ваттные лампочки, осветившие мрачное помещение с высокими, узкими окнами, за которыми еще лишь светало. Но у него на простыне лежал снег, и было холодно. Из проема без оконной рамы прямо на него дул холодный ветер со снежинками, которые, касаясь его лица, одна за другой укалывали кожу. Прошлым вечером встретили Новый Год. Подъем был перенесен с шести на пол восьмого. Отмена утренней зарядки была объявлена на плацу прошлым вечером, когда комбриг поздравил всю их ДШБ с наступающим праздником. На завтрак к чаю ожидались кексы или сладкие булочки. Но почему в окне не было рамы, он понял не сразу. Пока рота колонной по три шла на завтрак, у Жорика в голове выстроилась цепочка событий, произошедших за два с половиной месяца до того. Перед осенней проверкой, проводимой командованием Белорусского Военного округа, он и еще несколько "стариков" должны были покрасить оконные рамы казармы расположения их роты, на что было отведено лишь несколько часов. Рамы были сняты с петель, занесены в помещение казармы и покрашены коричневой масляной краской, выданной старшиной роты. В это время еще несколько человек красили оконные проемы. Окна открывались наружу, поэтому кто-нибудь с высокой приставной лестницы на уровне третьего этажа должен был контролировать процесс снаружи, и этим кем-нибудь был сам Жорик. Рамы "вклеивались" на свежую краску достаточно крепко, что позволяло вставить осевые штыри в петли потом, когда будет время. А времени то не было. Ко всему все об этом забыли.
- Чего ржешь? - вдруг откуда-то со стороны он услышал голос Игорька.
- Да так... - ответил Жорик, и пожал плечами. Он не заметил, как его начал пробирать саркастический смех.