Аннотация: Дурак. Огниво. За тритонами. Шалости генетики?
ДУРАК
Дураков у нас много. В разных слоях общества. Где-то по статусу им и положено быть, но где-то их присутствие - беда... А они есть... Есть они и в армии.
Отдавал я свой воинский долг в батальоне связи, в радиороте. В это воинское подразделение отбирали ребят со всего корпуса. Тут нужны люди, обладающие рядом врождённых качеств. Человек должен различать и держать несколько мгновений в памяти єдребедень" морзянки, успевать записывать её и самому єключом" создавать такую же ємузыку". Радист в армии - это аристократ. Так нам с гордостью ведали єдеды", которых мы сменяли.
Однако єаристократами" нам пришлось пробыть всего месяца два, пока осваивали азбуку Морзе и работу єна ключе". А потом занятия радиоделом пошли через день, а в єчёрные" дни нас посылали в єкараул" или на кухню подсобными рабочими. В армии даже поговорка есть: через день на ремень, через два на кухню.
Караульная служба сильно изматывала ребят. Спишь два часа на топчане, на досках, в шинели, в сапогах. В два или в четыре часа ночи тебя будят. Сапоги суёшь в громадные валенки, если это зимой, надеваешь тулуп, застёгиваешь на нём ремень с подсумком, хватаешь из єпирамиды" свой автомат и на пост. Там ходишь на морозе два часа. Один пост был - два склада. В одном сапоги и портянки, в другом каски и старые списанные противогазы. Охраняли мы их днём и ночью. И мы охраняли, и до нас много лет это тряпьё почему-то берегли, как что-то такое, без чего нам всем крышка, пока какой-то высокий чин случайно не узнал, что батальон связи, вместо того чтобы повышать свою профессиональную боеспособность, портяночки бережёт...
И приказал генерал-полковник караул на двух постах выставлять только ночью, а днём обойтись только дневальной службой.
Но генерал заехал к нам позже, а до генерала у нас произошла, вернее, могла произойти одна пренеприятнейшая вещь. Наш командир роты, бывший кавалерист, но переквалифицировавшийся в плохенькие радиотелеграфисты, то ли по характеру холерик, то ли просто идиот, в тот день, к нашему несчастью, был начальником караула. Перед службой он єслегка" тяпнул. На єразводе" это было ещё незаметно, но когда нас трое и сержант - все с автоматами - уже готовились идти на посты, этот кретин стал что-то придираться к нашему товарищу. Разговор пошёл на повышенных тонах.
Вокруг стояли ребята отдыхающей и бодрствующей смены. Все ждали развязки. Около Дзюбы, так звали рядового, встали два его земляка. Капитан орал, хватался за кобуру. Тут уж было видно, что мужик пьян. Кто-то подошёл поближе к разбушевавшемуся командиру. Я как-то машинально перевёл автомат дулом на его кобуру.
Есть такое выражение: стал на глазах трезветь. Нет, наш капитан не трезвел. Он струсил. Убрал руку с кобуры, с ненавистью оглядел нас, зашёл в караулку и улёгся на топчан. Через минуту раздался его храп.
Месяца через три две наши радиостанции отправлялись в єгорячую точку". Главным был назначен командир роты. Он долго ходил по городку, озабоченно и, как мне показалось, зло всматривался в наши лица. Может быть, он вспоминал, кто был свидетелем его дурости? Мужик он был недальновидный. К єбеззащитным" солдатам придирался, и придирался по пустякам, наслаждаясь властью. А теперь нутром почувствовал, что вот он час расплаты... близится...
... Ни Дзюбу, ни его земляков, ни меня он на это задание не взял... А дело было суровым. Применение оружия было вполне возможным... Да и просто в горах гадкому человеку выжить ... проблематично.
ОГНИВО
Помню себя с полутора лет. Конечно, отдельные эпизоды. Мы часто переезжали - в моей детской головке крутились оставленные места. Я их вспоминал, засыпая вечером. Пользовался своей памятью как єстарыми" видеозаписями.
А что запоминается малышу? Самое красочное, почти волшебное, или какая-нибудь горечь, обида. Вот и сейчас через десятки лет в моих єзакоулках" то ли левых, то ли правых, упакованных в черепную коробочку, иногда всплывают прочувствованные в раннем детстве красочные коротенькие євидео".
Первым идёт уссурийская деревня Ёлкино. Прожили мы там с мамой месяца два. 1941 год. Октябрь и ноябрь. Отец на фронте. Танкист. Сражался с немцами под Москвой. А нас из Уссурийска отправили подальше от японцев. Они єшалили" рядом.
В деревне мать выставляла меня за дверь. И я взирал на прекрасный мир, на деревянную избу, на завалинку. Весёлые, добрые молодухи, приехавшие вместе с нами и жившие в этой же избе, окружали меня, водили со мной хороводы. Они любили и баловали меня. Своих детей у них ещё не было. Но старуха, хозяйка дома, была морщинистой, лет сорока, ведьмой. Она всегда зло посматривала в мою сторону и что-то бурчала.
Зимой мы все переехали в Ачинск в большой деревянный двухэтажный дом. Там мне исполнилось два года. Несколько значительных потрясений перенесла моя детская душа за год жизни в этом городе.
Только-только распаковали узлы и женщины разделили комнаты занавесками, узнали, где кухня, где всё другое, раздался громкий радостный возглас:
- Где Виталик? Семен Петрович сейчас будет разжигать трубку!
Я смотрел в окно: падал снег. Но весёлые молодухи схватили меня за руку и потащили к Петровичу. Крепкий сибиряк лет шестидесяти, со всё понимающей усмешкой, ждал меня, а скорее всего, симпатичных девах. Огниво (белый камень и плоская железяка), трут (серая рыхлая євата") и трубка уже дожидались на некрашеном истёртом табурете.
Действие происходило в помещении, очень похожем на застеклённую веранду на втором этаже. Но это Сибирь, двойные рамы и размеры, учитывающие и єснег и ветер"...
Весь женский корпус примчался смотреть на добывание огня. Меня выставили вперёд. Я здесь играл роль прикрытия. Дед набил трубку табаком, отложил. Взялся за огниво. Чиркнул раза три-четыре железкой по камню над трутом. Искры сыпались, сыпались. И вот трут задымился. Дядька стал раздувать пламя, подставил лучину. Та загорелась. Тут же трубку в рот, а огонь на лучине к табаку. Задымил. Молодухи вздохнули и заулыбались. Я залюбовался процессом. Стал принюхиваться к дыму. Что в нём такого? Но меня тут же увели в наш закуток, и мама решила, что мне пора погулять. Меня одели и отправили во двор.
ЗА ТРИТОНАМИ
Собрались ребя в нашем дворе в поход за тритонами. Именно ребя, а не пацаны. Жили мы тогда в Смоленске в военном городке, и в небогатом словарном запасе, который мы успели приобрести, слово ребя - от полного ребятушки - было, а пацаны - от польского поц - не было.
Меня могли не взять. Я самый маленький. И ростом, и годами. Всего пять лет. Но у меня был друг, шестилетний Валера. Я схватил Валеру за руку. Мой друг всё понял.
- Пойдёшь с нами.
Тритоны водились в болотцах за городом. Хоть наш городок и был на окраине, но до чистого поля мы плелись довольно долго. Я стал отставать.
- Мы ж договорились - мелкоту не брать! - заорал Толик,- только на кепку-то выше меня.
- Он со мной,- заступился за меня Валера.- И куда мы гоним? Тритонам всё равно деться некуда.
Ребята засмеялись, и мы пошли дальше. Справа начались болотца, но они нас не впечатлили - никто в них не жил. Слева появился длинный холм, сбрасывающий свой край в быстрый ручей. Только макушка у этой пирамиды была покрыта растительностью. Боковая часть обнажала глину. Ручей прорыл глубочайший овраг.
Я впервые вот так без родителей свободно взирал на эти деяния природы. И, конечно, восторгу моему не было предела.
Мы шли и шли. Болотца кончились. Пришлось возвращаться. Всей гурьбой мы вошли в не проверенное нами болотце. Остановились и уставились в воду. Было мелко. Ладони на две ниже колен. Кто-то увидел тритона. Кто-то лягушку. Я увидел жука, плавающего по воде и гребущего лапами, как вёслами. А потом стрекозу...
Пока я на всё это взирал, раздалась команда:
- Все выходим!
Толик держал литровую банку с водой, в которой плавал тритон.
- Домой!
Наш поход успешно завершался. Вся наша ватага бодро зашагала к низким домикам окраины Смоленска.
Это была моя первая в жизни загородная прогулка с близкими по духу товарищами.
Шалости генетики?
Каждый раз, когда вижу на экране телевизора Ангелу Меркель, нынешнюю канцлершу Германии, никак не могу отделаться от мысли: рязанская баба и всё. Заглянул в интернет. Вот те на!... Папаша-то у неё поляк. В єдевичестве" был Казмирчаком. Это уж потом подделался под немца - стал Каснером. И с рождением-то у неё какая-то чехарда. Родилась в 1954 году в Гамбурге (по документам). Спустя несколько недель семья почему-то срочно перебралась в ГДР.
Просто так мамаши с младенцами не мотаются по вокзалам, городам и странам... Так замётываются следы... Чей младенец? Кто папаша? Чтоб вопросов лишних не задавали.
Такие дурные мысли возникают, когда смотришь на эту єрязанскую" улыбочку канцлерши.
Ребята, которые служили в Германии, рассказывали, что немочки не прочь были задружить с весёлыми русскими парнями. Вот и мамаша Ангелы, видимо, влюбилась в одного из наших... Выручил смиренный пастор Казмирчак.
Всё это так - домыслы. Но уж больно личико у канцлерши на рязанское смахивает. Ладно. Будем думать, что всё это шалости генетики.