Аннотация: c разрешения г-на Х. П. Бермудэ любезно предоставившего в Кабинет сей текст
"banyak gula - banyak semut"
где много сахара - сползается много муравьёв.
малайская поговорка
"В начале, они не принимали нас всерьез. Не применяли сложных приемов выхода из-под наблюдения," - это слова ветерана индонезийской контрразведки Брэма Мандаги.
Они - это порядка двадцати пяти сотрудников КГБ и ГРУ, работавших в индонезийских городах Джакарта, Медан и Сурабайа в начале 70-х годов. В документах SI (Satsus Intel - это аббревиатура SATUAN KHUSUS INTELIJEN или Специального Подразделения Разведки, а проще - котрразведка) советские разведчики проходили под общим наименованием Gatot(широкораспространенное яванское имя).
Слова господина Мандаги подтвердились архивными материалами, в которых отражено вышеуказанное профессиональное небрежение основными канонами оперативной работы.
К примеру. сотрудник КГБ Борис Л-н, работавший под дипломатическим прикрытием в должности заместителя атташе по культуре посольства СССР, постоянно обращал на себя внимание не только SI, но и простых местных граждан. Тому виной - весьма неравнодушное отношению к алкоголю в стране, где употребление спиртного негласно запрещено.
Контрразведчикам часто приходилось следовать за ним ночами по самым злачным заведениям Ментенга (несколько кварталов в центре Джакарты), где он регулярно напивался.
Кульминация произошла в притоне "Клуб-69" в три часа ночи 21 апреля 1970 года, когда пьяный заместитель атташе по культуре получил тяжкие телесные повреждения. Он провокативно затушил окурок сигареты в рисовом блюде одного из самых уважаемых посетителей и избежал смерти лишь благодаря вмешательству ведущих его сотрудников SI.
Владислав Р-ов являлся политическим атташе Посольства СССР, испытывая при этом заметное пристрастие к ночным развлечениям и китайским девицам. Р-ов и не пытался скрывать, что ухаживает за племянницей владельца китайского ресторана "Джит Лок Джун", всё в том же Ментенге.
Контрразведчики вышли на девушку вскоре после успешного развития взаимоотношений советско-китайской пары. В течение длительного времени от пассии Р-ова шла информация о содержании "бесед на подушках", в окружении которых дипломат оказался чересчур откровенным.
Пусть некоторые советские разведчики и демонстрировали профессиональные ляпы, но тем не менее они являлись весьма грозными противниками.
Наибольшую опасность для SI передставлял сотрудник КГБ, второй секретарь посольства СССР Олег Б-кин. Высокообразованный, с прекрасным знанием английского (10 лет в Англии, включая год обучения в Гарварде), он устраивал роскошные светские рауты у себя на вилле. Б-кин завербовал атташе по культуре посольства Алжира, который, в свою очередь, был вхож во многие дипломатические и иные представительства западных стран, искал и разрабатывал под руководством Б-кина потенциальных агентов на уровне, недосягаемом для разведчиков-дипломатов из СССР, непосредственно.
Б-кин уделял особое внимание посольству Великобритании. Данные службы наблюдения, а также факты, полученные путем прослушивания телефонных переговоров, указывали на то, что Б-кин завербовал в начале 1970 года двух человек: советника и секретаря посольства Великобритании. В дальнейшем,
указанный советник британского посольства был переведен в западную Германию и, вскоре после этого, Б-кин последовал за ним. Это являлось дополнительным подтверждением состоявшегося факта вербовки на высшем уровне дипмиссии, поскольку существует негласное правило (не только у нас, но и в среде разведслужб многих стран) не разлучать "сработавшиеся" пары такого уровня.
Плюс к осложненным условиям и трудностям проведения оперативных контрразведывательных мероприятий по таким фигурам как Б-кин, имели место препоны иного рода. Их создавал бюрократический правительственный аппарат.
В конце 1968 года, когда SI только-только сформировалась, соответствующий отдел службы контрразведки запросил данные на граждан Индонезии, получивших образование в учебных заведениях советского блока.
Министерство образования тянуло с ответом на запрос, ссылаясь на трудности поиска в архивах, а затем сообщило о пропаже личных дел в начале 1966 года, во время разграбления здания министерства иностранных дел, где документы находились в то время. Но роковая случайность позволила получить доступ к базе данных потенциальных агентов, завербованных советской разведкой.
Личные дела нашлись в 1971 году в одном из отделов Директората высшего образования.
Иностранные студенты, обучавшиеся за "Железным занавесом", довольно часто оказывались в поле зрения советской разведки. Мэйд Одантара, родом с индонезийского острова Бали, был завербован во время обучения в московском химико-технологическом институте. В течение пяти лет он передавал сведения о японских технологиях по производству пластмасс, уже обучаясь в токийском университете. Дивным майским вечером 1969 года, при получении денежного вознаграждения от офицера советской разведки в одном из токийских ресторанов, Мэйд Одантара был арестован.
Как ни странно, но в сентябре 1971 года и без того напряженную обстановку противостояния спецслужб СССР и Индонезии усложнило правительство дружественной Великобритании, откуда произошел "массовый исход" советских дипломатов, подозреваемых в шпионаже на территории ЮКей.
Двое из бывших сотрудников тамошней дипмиссии - Георгий П-ко и Юрий Л-ский - были незамедлительно направлены на работу в Индонезию. Новый посол Советского Союза в Индонезии Павел Кузнецов также объявлялся персоной нон грата в Великобритании по подозрению в разведдеятельности, но случилось это несколько раньше - в 1952 году. Весьма неожиданной оказалась информация из MI6 (котрразведка Великобритании), запрошенная и полученная SI на выдворенных и уже работавших в то время в Индонезии советских дипломатов.
Это были всего лишь краткие биографические справки. Только год спустя, после многочисленных и настойчивых просьб, англичане предоставили необходимое: индивидуальные привычки советских дипломатов и предпочтительные методы ведения оперативной и агентурной работы.
Кстати, к концу 1971 года взаимоотношения между индонезийской BAKIN(Badan Koordinasi Intelijen Negara - государственное разведывательно-координационное агентство, а проще: гражданская объединенная служба разведки и контрразведки, просуществовавшая с 1967 по 2000 годы) и британской MI6 оказались крайне напряженными. Частично, из-за нежелания предоставить информацию на выдворенных советских дипломатов. Но в основном, из-за поимки британского резидента MI6 в Индонезии на "горячем" - организации собственной агентурной сети в Джакарте.
Этикет дружественных спецслужб не позволяет дорогому гостю вербовать граждан принимающей дружественной стороны (или, по крайней мере, следует хранить сей факт в тайне).
Исходя из случившегося, руководители BAKIN господа Сутопо и Никлани высказали своё "фи" посетившей делегации британских спецслужб. Они также представили документы, солгасно которым имелись веские основания полагать, что некоторые сотрудники посольства Великобритании завербованы КГБ и именно Олегом Б-киным.
Резидент MI6 в Индонезии был незамедлительно отозван. С тех пор наблюдалось некоторое потепеление во взаимоотношениях, но в течение десятилетия оно так и не переросло в дружбу.
К примеру, в июле 1978 года индонезийские контрразведчики зафиксировали факт контакта-передачи. Женщина-мотоциклист скрытно водворила сверток в открытое окно автомобиля с британскими дипломатическими номерами во время остановки на светофоре, на одном из перекрестков Джакарты. После этого подозрительные транспортные средства разъехались в противоположных направлениях. Это было расценено как явный след непрекращающейся шпионской деятельности англичан.
Но вернемся к антологии злоключений индонезийской контрразведки.
В середине 1972 года, ошеломительный разведштурм, в виде 33-х летнего капитана ГРУ Николая Григорьевича П-ова, деморализовал бы SI окончательно и бесповоротно. Хотя, как сказать...
Николай Григорьевич - самый младший в семье, состоявшей из крайне религозной матушки и четырех братьев - родился и вырос в небольшой деревне на северовостоке Подмосковья. Освоив профессию электрика, в конце 1959 года его призвали в армию. Он прослужил три года в учебном танковом полку, а затем поступил в ВИИЯ (военный институт иностранных языков), где в совершенстве овладел индонезийским языком.
В 1967 году Николая Григорьевича направили в Индонезию в качестве переводчика в рамках программы "Проект-055" по оказанию военно-технической помощи индонезийским ВМС.
Программа осуществлялась в городе Сурабайа, хотя уже в то время, согласно Новому Указанию Великого местного Кормчего, Индонезия во всеуслышание демонстрировала предпочтение прозападным тенденциям развития.
Позже, Николая Григорьевича перевели на работу в советское посольство в Джакарте. Благодаря своему лингвистическому таланту (свободное владение местным яванским плюс к великолепному индонезийскому языку) на него обратил внимание военный атташе, и в скором времени Николай Григорьевич уже работал переводчиком в военном атташате.
По окончании положенного двухлетнего срока работы заграницей, в июле 1969 года, П-ов вернулся к жене и трехлетнему сыну в Москву. Николая Григорьевича отлично характеризовал военный атташе в Индонезии и вскоре он оказался в стенах учебного заведения ГРУ, а через восемь месяцев ему присвоили звание лейтенант. В дальнейшем проходил службу в индонезийском отделе одного из управлений ГРУ.
В канун нового 1971 года, Николай Григорьевич, вместе с семьей, направлен на работу в Джакарту. В то время резидентура ГРУ в Индонезии состояла из 10 человек. Возглавлял её полковник Николай Х-лин, работая под прикрытием в должности главного пресс-атташе.
Хотелось бы отметить, что в плане влияния на индонезийские СМИ до начала 1976 года, деятельность советских пресс-атташе, работавших в своих информационных центрах уже в течение многих лет, можно было назвать менее, чем успешной. Изменения последовали после "тихого" предложения определенных сумм лично главным редакторам некоторых изданий и последовавших настойчивых просьб о публикации материалов о Китае и ЦРУ. BAKIN была проинформирована об этом агентом под оперативным псевдонимом Дахля (Dahlia), который работал в редакции одной из газет, спонсируемых военными. Это позволило BAKIN установить, что статьи намечаются к выходу в апреле 1976 года и не допустить публикации. Но дальше - больше.
Военно-морской атташе, подполковник Евгений Ч-цев являлся заместителем резидента Х-лина. Остальной личный состав резидентуры работал под прикрытием посольского отдела культуры, представительств Аэрофлота и Морфлота. Николай Григорьевич - армейский офицер, но несмотря на это, он зачислен в штат военно-морского атташе. Интересно отметить, что, согласно архивным документам, ЦРУ предупредило SI о направлении П-ова в Индонезию, с предположением о его тайной деятельности в стране по линии ГРУ.
В течение первых шести месяцев, Николай Григорьевич обеспечивал штат резидентуры, выполняя функции переводчика и водителя. То есть, он набирал опыт работы на примере старших офицеров, включая ознакомление с фактами наиболее успешных разработок персоналий в индонезийской армии и ВМС.
Например, он узнал, что ГРУ завербовало весьма "продуктивного" лейтенанта из технического отдела штаба ВВС, а еще, по крайней мере, один агент плодотворно трудился на военно-мосркой базе в Сурабайе.
Одним из самых эффективных вербовщиков в штате резидентуры ГРУ был Владимир А-мов, представитель Морфлота. 48-ми летнему А-мову приходилось принимать крайние меры предосторожности, поскольку он постоянно находился в поле зрения иностранных спецслужб после выдворения за шпионаж из Ганы в 1966 году. Но несмотря на неусыпное внимание контрразведки, по прибытию в Джакарту в августе 1968 года, А-мов практически сразу проводит успешную операцию вербовки одной из ключевых фигур в бюрократическом аппарате командования индонезийской армии.
В 1970 году А-мов вновь добивается успеха. Его подопечным становится Ямин, 31 год, гражданский служащий штаба ВМС, координатор программ подготовки личного состава флота. Ямин переводит сотрудничество с ГРУ на семейный подряд - его жена помогает фографировать секретные документы у них
дома на Кебайоранг Бару. Им выплачивается огромное, по местным меркам, вознаграждение в размере 50000 рупий (около 129 американских долларов).
В июне 1971 года, Николай Григорьевич П-ов становится напарником А-мова и начинает перенимать опыт нелегкой и опасной агентурной работы у маститого ветерана "Морфлота". Теперь П-ов знал, что ГРУ предпочитает устраивать агентам контакт-передачи возле спорткомплекса Сенайан, ночью. Офицер парковал свою машину возле стадиона, покидал её, но оставлял приоткрытым одно из окон. Агент проходил мимо и забрасывал небольшой контейнер - обычно, с фотопленкой - в окно, на сиденье.
А-мов, однако, несколько развил эту методику. Проезжая по улице вдоль спорткомплекса и увидев прогуливающегося по тратуару агента, А-мов мигал фарами, предварительно положив газету на торпеду машины. У агента в руках также находилась газета. Её нахождение в правой руке указывало на обычную процедуру заброса контейнера. Если же газета располагалась под мышкой, агент давал понять А-мову, что есть разговор и он хотел бы сесть в машину. В случае с Ямином, возникали идеи и соображения, в плане обеспечения полной безопасности, по поводу использования его жены в качестве курьера. "Камуфлированная" под работающих в данном районе проституток, она бы просто "снималась" и никаких подозрений не возникало.
В декабре 1971 года, после шестимесячного периода "апробации" под патронажем А-мова, решено было поручить П-ову персональное ведение первого в его жизни агента.
Спрятанный на полу машины, Николай Григорьевич был привезен в дом А-мова и скрытно проник внутрь. Вскоре, пешком прибыли Ямин и его жена. Затем Ямин поднялся в спальню на втором этаже. Там, а вернее в ванной комнате,
состоялся их диалог с А-мовым. Использовалась обычная комбинированная техника контрпрослушивания или "маска": играла музыка, из открытых кранов текла вода, говорили шепотом и непосредственно в ухо друг другу, самые важные моменты описывались на бумаге. Таким вот образом Ямина поставили в известность, что теперь он подчиняется П-ову.
Превосходный и опытный офицер разведки А-мов имел слабость устраивать встречи с агентами у себя дома. "Аквариум" наложил на него дисциплинарное взыскание, узнав где проводилось "переусыновление" Ямина.
В марте 1972 года П-ву было присвоено звание капитан. Все шесть первых месяцев этого года посвящены оттачиванию оперативной техники. К примеру, Николай Григорьевич выбрал два дерева рядом с дорогой. В случае, если агенту необходимо срочно выйти на контакт и это нарушает заранее
составленный график, то Ямин втыкал в одно из деревьев, на уровне глаз, неприметный гвоздь с широкой шляпкой. П-ов каждое утро проезжал на машине мимо деревьев. Если он видел "маячек", то это означало, что незапланированный контакт состоится сегодня ночью.
П-ов и А-мов, также, часто катались на машине по ночному городу. Окна опускались и включалась музыка во избежание записи разговоров установленными, возможно, подслушивающими устройствами. Они искали идеальные места для расположения тайников (неприметные, скрытые от глаз точки контактов-передач контейнеров для агента или наоборот).
В дополнение ко всему вышеперечисленному, П-ов разработал для Ямина план экстренной эвакуации. В соответствии с этим планом, они должны были встретиться возле обезьянника в зоопарке Джакарты. При этом П-ов держал газету под мышкой. Ямину следовало спросить где данная газета была приобретена. Ответом П-ова являлся адрес, куда следовало направиться и находиться в ожидании группы эвакуации.
6 июня 1972 года, после восьми месяцев пребывания в Индонезии, жена и сын П-ова вернулись в Москву для проведения летнего отпуска. П-ов не смог поехать вместе с ними из-за намеченной в конце месяца встречи с Ямином.
Одиночество предоставило П-ову ощущение свободы. Через несколько дней после отъезда семьи, он был замечен в компании с проститукой. Затем, днем 12 июня, он находился в одном из ресторанов Ментенга, где играл на "одноруком бандите" и употребил около литра пива. В течение часа
П-ов истратил все наличные деньги.
Но он не мог смириться с поражением. Решив продолжить и оптимистически расчитывая на выигрыш, который позволит приобрести сувениры для всех друзей в Москве, Николай Григорьевич вернулся в посольство. В его обязанности в течение первых шести месяцев пребывания в Индонезии, входила забота о сохранности кассы военного атташе. Он знал код сейфового замка, к тому же сам атташе находился в отпуске. Петров взял из сейфа наличные в сумме
350000 рупий (около 900 американских долларов) и поспешил обратно в Ментенг.
Фортуна не улыбнулась. К шести часам вечера все деньги были проиграны. Состояние усугублялось большим количеством выпитого пива. Николай Григорьевич искал выход из создавшейся ситуации. И нашел.
Заключалось спасение в следующем: Николай Григорьевич едет в находящееся неподалеку (в одном квартале) посольство США и продает информацию.
Это случилось в 19:00 12 июня 1972 года. П-ов оставил свой "Датсун" на пустующей стоянке и направился к будке охраны американского посольства.
П-ов объяснил морскому пехотинцу, что хотел бы поговорить с атташе по обороне, вспомнив его имя, недавно виденное в каком-то дипломатическом документе. Морской пехотинец, не понимая чего от него хочет посетитель, сделал несколько истеричных звонков военным атташе и сотрудникам резидентуры ЦРУ. В непосредственной близости никого не оказалось. Николай Григорьевич прождал полчаса и разочарованный вернулся к машине.
Но тут ситуация получила дальнейшее умопомрачительное развитие. Выезжая со стоянки, Николай Григорьевич превысил скорость. Не вписавшись в поворот, машина ударилась о бордюр и встала на бок. Вскоре начала собираться толпа, подводя состояние П-ва к точке кипения. Люди помогли поставить машину на колеса, и Николай Григорьевич сдал задним ходом обратно на стоянку возле американского посольства.
Когда Николай Григорьевич вернулся к будке с морским пехотинцем, вид у него был неважнецкий. Но машина, с изрядно помятым боком, выглядела еще хуже.
К этому времени атташе по обороне и сотрудники резидентуры ЦРУ, а также сам резидент, уже прибыли в посольство. П-ова пригласили внутрь, оказали первую медицинскую помощь и угостили, по его просьбе, добротным шотландским виски.
Нельзя сказать, что дополнительный алкоголь оказался во благо. П-ов уже не понимал где находится и начал отдавать какие-то громкие приказания на русском языке. Затем, впав в агрессивное состояние, несколько раз ударил кулаком находившегося рядом с ним офицера. После чего П-ова скрутили. Через некоторое время он изъявил желание покинуть стены американского посольства.
Сев в свой "Датсун", П-ов въехал в машину, стоявшую недалеко от выезда из паркинга. Еще одна авария случилась уже по дороге домой.
Когда П-ов добрался до посольского городка, его товарищи испытали некоторое замешательство. Машина представляла собой изуродованный кусок железа. Многочисленные раны П-ова были перевязаны, что говорило о недавнем оказании ему медицинской помощи, причем неизвестными лицами. Все попытки добиться от него вразумительных объяснений ни к чему не привели. П-ов был слишком неадекватен, и, в конце концов, его уложили спать в доме помощника военного атташе по ВВС.
Не удивительно то, что П-ов запаниковал по мере протрезвления. Боязнь попасть в тюрьму, или хуже того - быть исключенным из партии, привели в состояние обреченности. Он даже рассмешил жену помощника атташе просьбой дать какие-нибудь ядовитые таблетки. Позже на шее Николая Григорьевича обнаружили нечеткую стрингуляционную полосу. Он признался, что предпринял попытку повеситься в ванной комнате.
Утром 13 июня состояние П-ова оказалось не намного лучше. Выпив горячего чая, он почувствовал тошноту и удалился в ванную комнату. Всё ещё убежденный коммунист, П-ов понимал, что сучившееся прошлой ночью не оставляет ему никаких шансов выкарабкаться из сложившейся ситуации. Скрытно покинув дом помощника военно-воздушного атташе через задний выход, он берет велорикшу и направляется к дому американского военно-морского атташе, который расположен на удалении в несколько кварталов. Оказавшись там, он обращается с просьбой о политическом убежище в США.
Его просьба быстро удовлетворена.
Пропажу П-ова обнаружили в течение часа. Информация быстро распространилась среди сотрудников военного представительства. Решили, что П-ов похмеляется где-то в городе. В архивах SI сохранилась запись телефонного разговора между военным атташе и помощником военного атташе по ВВС, с указанием времени 12:25. В ней саркастически прозвучало следующее:
"Опять напился, наверное. Прячется где-нибудь в углу".
Однако несколько позже советское разведывательное сообщество забеспокоилось. Затем последовало двое суток поиска. Анатолий Б-кин, резидент КГБ, неотлучно находился на своем командном пункте в стенах посольства, в то время как весь личный состав сотрудников КГБ и ГРУ осуществлял наблюдение и контроль железнодорожных вокзалов, автобусных станций и аэропорта Джакарты. Прекратив выполнять свои легальные обязанности, советские разведчики постоянно телефонировали Б-кину о результатах проводимых оперативных мероприятий.
"Они все засветились," -вспоминал Брэм Мандаги. - "Все наши подозрения подтвердились таким образом. Теперь мы знали кто есть кто".
Проблемы возникли и у американцев. Необходимо было срочно эвакуировать Николая Григорьевича из страны. Недавний прецедент с перебежчиком - офицером "Штази" - произошел в 1970 году. Но этот "переход" выглядел несколько иначе. Консульство ГДР обнаружило пропажу, когда упомянутый офицер уже находился на борту самолета, летевшего в Бонн.
В случае с П-овым ситуация оказалась крайне напряженной. Согласно информации, полученной путем прослушивания телефонных переговоров и с применением прочих подслушивающих устройств, BAKIN и ЦРУ установили, что советская разведка не остановится ни перед чем, включая вооруженное нападение с целью похищения или убийства, при обнаружении местонахождения Николая Григорьевича. В связи с чем американцы применили хитрость и перевезли его на открытую, хорошо освещенную виллу заместителя резидента ЦРУ.
Попытка эвакуировать Николая Григорьевича из страны была предпринята по прошествии сорока восьми часов после перехода. Его переодели в форму морского пехотинца и вывезли на авиабазу Халим. Затем, по подложному рапорту об экстренной медицинской помощи, Николай Григорьевич оказался на борту самолета ВМС США, вылетающего раз в неделю на Филиппины. Советская разведка сей факт не установила и продолжала находиться в неведении о судьбе П-ова еще в течение нескольких недель.
Через некоторое время Николай Григорьевич оказался в Вашингтоне, а затем его перевезли в Вирджинию, где и поселили под новым именем. Проходил он под оперативным псевдонимом Худини и оказался одним из самых ценных разведчиков-перебежчиков на тот период.
Последующие два года Николай Григорьевич "сливал" всё и всех. Американцы щедро делились с SI информацией, касавшейся офицеров ГРУ и их "подопечных" в Индонезии.
У трагикомедии, под названием "Николай Григорьевич П-ов", оказался не совсем четкий финал. В конце 70-х годов Николая Григорьевича одалела ностальгия. Он попросил своих покровителей из ЦРУ о возвращении на Родину к жене и сыну. Уговоры и предупреждения о перспективных последствиях должного действия не возымели и на окончательное решение не повлияли. С момента возвращения в СССР никакой информации о нем не поступало.
Дальнейшая судьба Николая Григорьевича неизвестна.