18+

Запись сессии 7.

Пациент: Джеки Майсковски

Диагноз: Посттравматическое стрессовое расстройство, связанное с расстройством привязанности. Пациент демонстрирует искаженное восприятие собственной роли в травмирующих событиях и высокую склонность к саморазрушению.

Мой психотерапевт решил, что я должна это написать. Вывернуть всё наружу, и, может быть, тогда боль отступит, ведь легче мне не становится уже очень давно. Боль это единственное, что я знаю наверняка и в чем я точно уверена, словно мы стали единым целым, когда разбилось мое сердце. Как оказалось это не просто орган. Это карта. Карта ошибок, надежд и ожиданий. Моя же карта теперь испещрена шрамами путеводитель по собственному аду.

Я не понимаю, зачем пишу это. Может быть, для себя, чтобы, наконец, понять, что происходит у меня внутри. Может быть, все же для них, чтобы они поняли, что я безнадежна и оставили меня в покое, ведь я не своими ногами пришла к ним. Или же, может быть, чтобы показать кому-то, как легко сломаться, и как тяжело собрать себя заново, мое напутствие будущим поколениям, которое никто не прочитает.

Вся эта задумка, психологический трюк с бумагомаранием, кажется мне ужасно глупым и скучным, но мне возразили: "Напишите так, чтобы было интересно".

Что ж, попытаюсь.

Глава 1. Раз, два, три

Я считаю удары собственного сердца, пытаясь унять дрожь в руках. Каждый удар эхом отдается в тишине, напоминая о моей нелепой надежде. Как героиня дешевого романа, я прокручиваю в голове каждое слово, взгляд, жест, ища подтверждение свое вере.

Сердце бьется так сильно, словно хочет прорваться сквозь грудную клетку, порождая острую боль. В голове старая кинопленка, мелькают воспоминания нечеткие, но навязчивые образы. Ощущение отвратительное, липкое. Грудь словно разодрали хищники, и нечем дышать. Ноздри забиты бумажными салфетками, которым я пытаюсь заглушить свои всхлипы, ставшие уже бесячими.

Говорят, мы получаем заслуженное, и ровно столько, сколько нам по силам выдержать. Но за что мне было это ежедневное испытание, эта способность выдерживать то, что, казалось, медленно меня убивает? Ответа не было. Лишь рос счет ран на истерзанном сердце. Грудная клетка - месиво из осколков. Раз, два, три Сколько их? Сотни? Тысячи? Каждый осколок невысказанное слово, пропущенный звонок, проигнорированный взгляд. Они впиваются зазубринами в ребра, легкие, в саму жизнь. Я пытаюсь залечить их, собрать разбитое, но нужного клея, кажется, не существует.

Это был мой личный опыт травматической привязанности. Цикл "надежда-разочарование" запускал каскад гормонов стресса, вызывая физиологическую реакцию, схожую с абстинентным синдромом. Каждый "осколок" микротравма, формирующая комплексную посттравматическую реакцию. Врачи называют это "повышенной тревожностью" или "эмоциональной нестабильностью", идущей вкупе с другими соматическими симптомами, как затрудненное дыхание и боль в груди. Для меня же это ощущалось как утопление.

Психологи, опираясь на теорию Джона Боулби, говорят о "привязанности" как о врожденной потребности в близких эмоциональных связях. В моем случае неудовлетворенная потребность во взаимности привела к формированию небезопасной анксиозно-амбивалентной привязанности, сопровождающейся постоянным страхом отвержения и отчаянным поиском подтверждения своих иллюзий.

Я стала иллюстрацией принципа оперантного обусловливания Скиннера "негативного подкрепления". Мои усилия по "заслуживанию" внимания, направленные на снижение тревоги от неопределенности, парадоксальным образом укрепляли зависимость от объекта привязанности.

Что ж, наука предлагает множество сложных объяснений для странного поведения людей, жаждущих любви и счастья, но ни один научный термин не способен описать ту стену боли, которая падает на хрупкое человеческое тело и вызывает, как заумно говорится, защитные механизмы психики, такие как вытеснение и рационализация, препятствуя осознанию реальности и принятию разумных решений. Все это для того, чтобы избежать еще большей боли, своего рода анестезия.

Но по факту, это саморазрушение, и я видела его в зеркале: измученное лицо, тусклые глаза картина полнейшего упадка. И я прекрасно понимала, кто в этом виноват.

Глава 2. Ловушка надежды

Все начиналось так безобидно и мило. Я увидела его, и меня словно ударило током, короткое замыкание в самом сердце. Мир вокруг растворился, оставив только его. Я стояла, зачарованная, не веря, что наше теплое онлайн-общение обрело такую осязаемую, реальную форму. Это было похоже на возвращение домой после долгого путешествия знакомое, родное, но одновременно и совершенно новое, удивительное.

Я не могла оторвать от него взгляд, его небесно-синие глаза как бездонный океан, в котором я готова была утонуть без остатка. В них жил космос: таинственные глубины, искрящиеся звёзды надежды и спокойствие безмятежного летнего неба. Казалось, что, глядя в них, я могу разгадать все тайны Вселенной, но и самой себя заново, открывая все новые и новые грани своей души. Его взгляд был теплым, как солнечный луч, пробивающийся сквозь утренний туман, нежным, как прикосновение лепестков розы, и полным безграничного покоя, что я почувствовала себя маленькой, хрупкой, но безмерно счастливой, нашедшей, наконец, свою тихую гавань.

В тот миг исчезло всё сомнения, страхи, вся прежняя жизнь. Остались только мы двое, и это трепетное ощущение абсолютной гармонии, словно две части одной души, наконец-то воссоединившиеся после долгой разлуки. Воздух вокруг нас словно звенел от невысказанных слов, от нежности и предвкушения будущего, рисованного яркими красками в нашем общем воображении. И я знала, что это начало чего-то прекрасного, чего-то невероятного, чего-то, что навсегда останется в моей памяти как самое волшебное мгновение жизни. Но эта история не о безоблачном счастье.

Мы проводили время вместе, и каждое мгновение было наполнено таким светом, что я боялась моргнуть, чтобы не пропустить ни единой искры его улыбки. Она была яркой, искренней, способной растопить ледники Антарктиды. Его глаза светились целым калейдоскопом эмоций от нежной ласки до бурлящей страсти, и я тонула в этом бурном потоке, забывая обо всем на свете. Его объятия, поцелуи это был вихрь, смерч, торнадо чувств, уносящий меня в бездну блаженства. Я не могла сдержать свои чувства, они били ключом, подобно фонтану, бьющим из-под земли я боготворила его, и хотела кричать об этом на каждом углу, вышить узором на каждой улице и выгравировать на Луне!

И вот, реальность плеснула мне в лицо ледяной водой. После моего признания, после того, как я выложила перед ним всю свою душу, словно на алтарь, он пожелал быть друзьями. Друзьями с привилегиями, но друзьями! Эта фраза пронзила меня, как зазубренный лед, оставляя зияющую рану на сердце. Дружба это как получить на Рождество вместо желанной игрушки набор пластилина. Технически это что-то, но совершенно не то, что хотелось.

Именно тогда и началось мое падение. Медленное, мучительное скольжение в пропасть, выстланную осколками моих надежд и иллюзий. Я знала, что должна послать его куда подальше, вышвырнуть из своей жизни, за то, что он сломал мое сердца как куклу у надоевшей соседской девчонки. Но я не смогла. Слабость, глупая, нелепая надежда, что всё ещё можно изменить, удержала меня на краю, а мое сознание, легкое на подъем в плане фантазий, быстро состряпало версию, которую я приняла (в кино) тот, кто любит и верно ждет, получает желаемое.

Так я обрела надежду, что он передумает, и мы будем по-настоящему вместе. И я цеплялась за этот спасательный круг, даже не осознавая, что он был из дырявого дешевого пластика и обречен на провал.

Это было мое когнитивное искажение, классический пример избирательного внимания: я видела только то, что хотела увидеть, упорно игнорируя тревожные звоночки и откровенные заявления о невозможности отношений.

Всё это происходило потому, что я была слишком влюблена. Глупо, безоглядно, безнадежно. Мне не хотелось разрушать нарисованную в моей голове картину нашей будущей идеальной жизни, и не хотелось признавать, что я слепа к реальному положению дел. По итогу, он стал для меня недостижимым маяком надежды, словно зеленый огонек Гэтсби, к которому я тянулась, не замечая, как гниет мое сердце из-за моего воображения. Каждое его слово, даже самое незначительное, воспринималось как знак, подтверждение моей веры в то, что он тоже испытывает ко мне чувства, просто не хочет говорить о них. Я оказалась в ловушке дофамина: чем больше я эмоционально вкладывалась в эту веру, тем крепче становилась привязанность, несмотря на отсутствие реальных подтверждений. Мне казалось, что всё не просто так, и я обязательно пройду этот избитый сценарий мелодрам.

Глава 3. Искаженный синдром спасателя.

И так, я наивно верила, как Вивиан из "Красотки", что моя любовь всесильна и способна преодолеть любые преграды, и чтобы скрасить свое ожидание хэппи-энда, я решила стать для него идеальным другом, всегда готовым выслушать его и поддержать, раз уж он хотел дружить. Месяц за месяцем я дарила ему свою энергию, время и заботу, не требуя ничего взамен, как положено настоящему другу, да и потому что моя сущность сама по себе не могла иначе по своей природе. Тогда я еще не осознавала, что платой за все это безумство чрезмерной доброты станет мое собственное сердце, и поэтому наивно цеплялась за мимолетную радость от мысли, что могу сделать его жизнь хоть чуточку светлее, подарить ему счастье просто так, потому что могу, я начала воплощать свой план в действие.

Видеть его улыбку стало моим искаженным счастьем. Кстати, как оказалось, именно так жертва синдрома спасателя ищет утешение в чужом благополучии, пренебрегая своими нуждами. Вот только его не нужно было спасать, а я не собиралась за счет этого самоутверждаться.

Но даже без этого, мой квест все равно был изматывающим, - я теряла себя, пыталась спасти его.

Начало было безоблачным и приятным. Он был счастлив, и все было хорошо. Вот только за улыбкой по теории баланса идет грусть - чем больше я дарила ему поводов для улыбок, тем бОльшую дыру я растила в себе ведь он не готов был пересмотреть свое решение, и тем самым подарил мне огромный букет из неуверенности в себе и отчаяния.

В конце концов, я начала думать, что, сделав его самым счастливым мужчиной на земле, смогу на мгновение забыть о своей боли и, возможно, заслужить свою долю счастья больше не чувствовать это сквозное и колючее внутри, - его улыбка все сотрет как ластик, пусть даже и временно. Но в действительности я лишь углубляла свою собственную пустоту. С каждым днем я все глубже погружалась в эту убийственную динамику. Результатом стали бессонные ночи, посвященные изобретению способов сделать его счастливее, изматывающие попытки предугадать каждое его желание, даже когда он не нуждался в моей навязчивой заботе.

В результате я превратилась в ходячий эмоциональный ресурс, истощающий себя до дна, чтобы дать ему то, что, как мне казалось, ему нужно, и даже то, что было совершенно излишним. Его улыбка приносила лишь краткое облегчение, за которым следовала еще большая пустота. Эта радость, построенная на его благополучии, была эфемерной, как сон, от которого пробуждаешься в ледяной реальности. Каждый день, отдавая себя, я словно рвала собственные паруса в отчаянной надежде, что они, драные и грязные, все же поймают ветер и полетят к безмятежному счастью. В глубине души я осознавала нездоровость этих отношений, но это понимание лишь усиливало мою боль, и я убегала от нее в теплые иллюзии.

Наше время вместе было приятным, но каждое его милое слово, каждый нежный взгляд со временем стали ледяным душем, напоминающим, что я для него лишь тень, лишь друг. И это не просто ранило это выжигало меня изнутри, оставляя лишь пепел злости и бессилия. Моя природная настойчивость и железное терпение стали для меня врагами, мне хотелось крушить все вокруг и орать что есть мочи, и порвав глотку, выплеснуть эту грёбаную боль наружу. Стискивая зубы, я глушила злость на него и убеждала себя, что мне по силам вынести всё во имя любви, и я дождусь желаемого, дождусь своего счастья.

Каждый день новый круг Данте. Моя навязчивая, болезненная доброта рисовала на его лице улыбку, и мимолетный свет радости в его глазах глушил внутренний вопль о пощаде. Но как только я оставалась одна, тоска, словно голодный зверь, начинала рвать меня на части, рыская по клетке моего одиночества. Я таяла, как воск под палящим солнцем, удобряя его благополучие собственным небытием, растворяясь в серой тени его жизни. Это было медленное, изощренное самоубийство призрачное, ядовитое счастье, за которое я платила зияющей, разрастающейся до размеров черной дыры, раной в груди.

В такие моменты, наполненные горечью, мне хотелось умереть. Я сокрушалась и тихонько винила его в своих страданиях, хотя и прекрасно понимала, что он не был виноват, он был изначально честен со мной и ничего не обещал. Он не был виноват в том, что я упорно продолжала желать большего. Или все же был? Раз поощрял мои безумства и позволял себя любить.

Что ж, навязчивые мысли крутились в голове, как сломанная виниловая пластинка, бессонные ночи становились нормой, а каждое слово и жест, даже молчание и бездействие подвергались бесконечному анализу. Я искала хоть малейший знак, подтверждающий, что мои чувства все же взаимны, что ему просто нравится играть со мной в дружбу, засовывая член мне в рот. И не найдя тайных сигналов, я искала белее-менее устаивающие меня причины, как например: неудачи прошлых отношений. Я убеждала себя в этом месяц за месяцем, год за годом. Когда срок приблизился к трем, мне хотелось больше ничего не чувствовать. Мне захотелось прекратить.

Но, естественно, находясь в заложниках у своих психических недугов, попытки остановиться, вырваться из этого порочного круга были жалкими и неуверенными, как у утопающего, схватившегося за обломки "Титаника" в холодном океане. Мой разум кричал об опасности и абсурдности ситуации слишком долго, но я все еще, как по инерции, продолжала глушить его вопли, вновь восстанавливая жажду веры в чудо, в сказочный финал, достойный голливудской мелодрамы, бодро заявляющей, что нужно непременно подождать еще.

Вера это все-таки вызывающий привыкание яд, которым нас щедро потчуют фильмы и любовные романы. Героини мелодрам жертвуют всем ради иллюзии и вот оно, счастье, является словно сказочная птица. В жизни же оно оказывается серым, общипанным гусем, щепоткой пепла на языке.

Иногда я чувствовала себя той самой Кейт из фильма У зеркала два лица. Она ведь прекрасно понимала, что взаимность Бена это мираж в пустыне, но все равно продолжала играть в эту опасную игру, как и я. Меняла себя, ломала себя, пыталась втиснуться в прокрустово ложе его идеала, растворялась в нем, как сахар в кипятке, забывая, кто я есть на самом деле. И как и Кейт, я, вымотавшись до предела, до последней капли, испив до дна чашу разочарования, начала немного прозревать. Смотреть на мир трезво, без розовых очков, без этой сладкой, губительной лжи.

Забавно, что даже в той киношной истории, которая должна была показать всю опасность самообмана, финал все равно оказался сказочным, как будто жизнь это всегда кино. А я, глупая, очарованная этими приторными киношными хэппи-эндами, цеплялась за надежду из последних сил, уже на грани, пока он равнодушно разбивал мое сердце вдребезги еще одна бессмысленная жертва в этом бесконечном, мрачном круговороте под названием "надежда".

Глава 4. Хеппи-энда не будет.

Я пыталась бежать от реальности, топя себя в приторных мелодрамах. Запускала фильм за фильмом, словно в отчаянной попытке заклеить трещины в своем разбитом сердце глянцевой картинкой чужой любви. Иногда, на короткие мгновения, это даже работало. Боль притуплялась, уступая место иллюзии благополучия. Мы смеялись, гуляли, проводили вечера вместе, и в эти моменты, если не задумываться, можно было почти поверить, что все и правда, хорошо. Зачем просить большего? Ведь жизнь не слащавая сказка. Но внутри меня продолжало ныть неутолимое желание. И мой разум, изворотливый обманщик, подбросил новую ложь - он просто боится открыться, ему так удобнее скрывать свои чувства, не брать на себя обязательства. (Возможно, это отголоски прошлых, болезненных отношений, где он любил каких-то сук, несмотря на причиненное ими зло). И я цеплялась за эту фальшивую надежду, как утопающий за соломинку, кормила себя ею долгие месяцы. Ждала, что однажды утром он проснется и скажет те самые слова, которые я так жаждала услышать.

Но он молчал. В конце концов, у меня просто не нашлось новых оправданий, в которые я могла бы снова поверить. Мой город погрузился во мрак.

Что ж, настоящее прозрение не обрушивается громом с небес, а медленно просачивается в сознание, подобно яду, отравляя каждый уголок души. Приходит опустошение, душераздирающая горечь и понимание, что все это время я жила в мире иллюзий, построенных на зыбком песке надежды - он никогда меня не любил. И раз не смог полюбить за это долгое время, то уже никогда не полюбит.

Злость и отчаяние нервной дрожью отдавались в руках я хотела возненавидеть его за всю ту боль, которая разрослась во мне сорняками. Потому что именно он удобрял всю эту заразу.

Отравляющее разочарование просочилось в каждую клетку, оставив после себя лишь горечь и ощущение украденной жизни. Я была сломлена, раздавлена, опустошена. Но самое мучительное даже в этом эмоциональном крахе, стоя на самом краю пропасти, я не могла отпустить ниточку надежды. Это был жестокий когнитивный диссонанс: реальность кричала о провале, да и я сама кричала, что проиграла, но мой разум, зависимый от иллюзий, как наркоман от дозы, отчаянно искал оправдания, лазейки и любые другие способы сохранить спасительную ложь, как будто от нее зависела моя жизнь. В этом вихре эмоций, в этом болезненном отрицании, я продолжала лихорадочно цепляться за ускользающие моменты радости, прокручивая их снова и снова, как мантру, пытаясь убедить себя, что все еще можно изменить, что финал еще не предрешен, конец истории не написан.

Я превратилась в тень детектива, преследующего фантомы, маниакально выискивая "доказательства" несуществующего преступления, лишь бы оправдать свою иррациональную веру в невозможное чудо и избежать сильнейшей боли, которая бы точно довела меня до суицида. Это был классический механизм психологической защиты иррациональное мышление во всей своей извращенной красоте. Создание параллельной реальности, где все противоречащие факты цинично отбрасываются, как у наркозависимого, готового на все ради новой дозы иллюзии. Замкнутый круг времени, где в памяти, как на пленочной кассете, заели счастливые моменты, которыми я отчаянно пыталась вдохнуть в себя смысл к жизни, придать ей вес.

Так надежда, вера в чудо и упрямое терпение превратились в мои оковы, которые мне было слишком тяжело носить, мне хотелось кричать от боли и отчаяния. И, как говориться, у всего есть предел, даже у сил. В конце концов, они меня покинули. Осталась только нить на запястье.

Глава 5. Шрамы на сердце.

Реальность не бывает слишком жестокой. Более жестоко принятие этой реальности, когда ты бессильна, когда всё уже решено. Я добровольно заточила себя в темницу неразделённой любви, ключом к освобождению из которой стало болезненное, но необходимое принятие неизбежного. Чтобы вырваться из этой ловушки, мне нужно было признать: хеппи-энда не будет. Нужно было отпустить то, чего никогда не случится.

Но я не смогла принять поражение. С большей готовностью я приняла боль, сделала её своим постоянным спутником. Удушающее чувство бессилия и полная беспомощность стали платой за то, чтобы оставаться рядом с ним, храня в себе безответную любовь, пока его безразличие разъедало меня, как серная кислота, медленно и фатально.

Время тянулось, как вязкая патока, обволакивая тоской, когда мы были врозь. А когда мы были вместе, время проносилось, как порез о бумагу быстро, больно, оставляя кровоточащую рану. Месяц за месяцем, день за днём череда горьких разочарований. Его равнодушие нерушимая стена, а моя вера бесполезные удары в эту стену. После чего во мне словно что-то умерло. И всё же я оставалась с ним, надеясь стать ему хоть немного нужной хоть другом, хоть просто человеком, с которым можно переброситься парой слов.

В глубине души все еще теплилась надежда бледная, почти невидимая, но не гаснущая. Она держала меня на плаву среди бушующего моря отчаяния. И я осознала: если ничего не ждёшь, нет боли. В конце концов, я уже ничего не ждала. За исключением чуда, быть может.

В отчаянии, а может скорее в насмешку над самой собой, чем в серьёзную попытку, я загадала желание металлической кошке, которая по легендам была всесильна, чтобы мы перестали быть друзьями. Этот акт отчаянной, ироничной капитуляции, стал неожиданным поворотным пунктом.

Когда я уже коснулась дна, вопреки всякой логике, он полюбил меня. Я получила то, во что упорно верила, чего ждала, когда другие давно бы сдались. Казалось бы, триумф. Моя вера оправдалась, борьба не напрасна. Я отдала себя без остатка и победила. Но жизнь не сказка. И эта история, как я уже говорила, не о безоблачном счастье, а о цене победы, о шрамах, оставшихся после битвы. Цена оказалась высока. Я получила его любовь, но заплатила за неё годами боли, годами невыносимого ожидания, годами саморазрушения. Победа эта горчит пеплом на языке. Этот вкус, приправленный осознанием утраченного времени и бесценного, растраченного потенциала это и есть настоящая цена моей победы.

Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что победа эта пиррова. И вопрос не в том, достигла ли я цели, а в том, какой ценой. Шрамы Они остались. Да, острая боль утихла, притупилась, но не исчезла бесследно. Это как фантомная боль ампутированной конечности. Раны нет, но нервы помнят, и боль пульсирует, напоминая о былой утрате. Так и здесь любовь вроде бы есть, но сердце ноет, храня в себе память о пережитом - вечное эхо прошлого. Напоминает о каждом ледяном взгляде, брошенном мимоходом, о каждом слове, не сказанном в ответ, о каждом дне, полном ожидания и надежды, разбивающейся о стену равнодушия. Первый от холодного слова, второй от долгого молчания, третий от моей упрямой веры.

Своим отказом отпустить, своей готовностью терпеть то, чего, возможно, и не стоило. Я сама разбила себе сердце, осколок за осколком, надеясь когда-то склеить его любовью. И теперь, чтобы хоть как-то заглушить эту ноющую боль, эту, казалось бы, заросшую рану, нужно постоянно искать источники радости, словно лекарство, словно противоядие. Ведь шрамы на сердце как барометр, они ноют на любую ненастную погоду, напоминая о цене, заплаченной за счастье.

Заключение сессии 7.

Хотя прогресс в терапии очевиден, полное преодоление последствий травмы потребует длительной работы. Пациент демонстрирует готовность к сотрудничеству, что является важным фактором успеха. Рекомендуется продолжить регулярные сессии с фокусом на развитии навыков саморегуляции и укреплении психологической устойчивости.