Макаренко Андрей Владимирович : другие произведения.

Два градуса тепла. Часть 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ты знаешь, я не люблю писать аннотации. Когда выйдет эта книга, я попрошу самого бездарного писаку начеркать пару бессмысленных предложений на обложке. Ведб тот, кто ищет весь смысл произведения в аннотации и по ней судит о нем, все равно не поймет здесь написанного. Подойди поближе и загляни глубже. Может быть, ты поймешь?
  Я открываю дверь и выхожу на улицу, здесь давно темно, еле видна стена здания напротив. Спускаюсь со ступени, прямо на асфальт. В Правой руке держу телефон, пытаюсь нажать на плэй холодными пальцами, сенсор плохо слушается. Музыка начинает играть в наушниках, я поочередно подношу каждый ко рту и согреваю пластик своим дыханием, после чего вставляю его в уши. Музыка становится громче, наполняет мой мозг и разливается по телу.
  Эмпатия.
   Я видел ее красивое бледное лицо. Слегка приоткрытый рот, соломенные волосы, растрепавшиеся на металлическом валике под головой. Я стоял в том кругу и слушал монотонный голос, раздававшийся справа от меня. И все вокруг белое, и простыня тоже белая, укрывая ее от чужих взглядов. Там был и это т запах, который я помнил еще с детства, на продовольственных рынках, с рядами мяса. Продавцы стояли за кафельными прилавками. Забрызганные фартуки, надетые поверх вязаных свитеров. Зазывают зевак своими противными надрывными голосами. Рядом слышен лязг топоров, разрубающих плоть. Куски взвешивают тут же, на весах с гирями, полыми изнутри. Запах свежего мяса, я хочу уйти отсюда.
  Голос замирает, и чья-то рука тянется к белой простыне, появляется вторая, и они вместе, хватая ее уголки, сворачивают белую плоскость. Она теперь абсолютно голая, пустая внутри. Другая синяя рука тянется к ней, отрывает кусок ее внутренностей, и кладет его на весы. Цифры какое-то время бегают по табло.
  
  Симметрия.
  Ты должен жить в симметрии
  Чтобы заслужить их эмпатию
  -Сердце двести тридцать три грамма.
  Синяя рука убирает ее сердце с весов и кладет его на столик рядом. Все глаза вокруг, смотрят внутрь нее. Пожирают то, что осталось. Я готов броситься к пустому телу и закрыть его собой от этих стервятников с хищными глазами.
  Подхожу к КПП, охранник провожает меня скучающим взглядом. Передо мной расстилается лента Ленинского проспекта. Машины проносятся мимо, звуки сигналов, рычание двигателей. Я иду по тротуару рядом с проезжей частью. Огни летят прямо на меня, но затем исчезают за спиной, лишь обдув холодным воздухом. Я вдыхаю его, в нем вся сущность это вечера. Выхлопные газы, запах покрышек и немного осени. В нем нет запаха мяса, который пропитал мой халат, джинсы, кожу. Я запускаю пальцы между корней, зачесывая непослушные волосы - в них тот же тошнотворный аромат.
  -Основная причина смерти - массивное кровотечение из разрыва стенки брюшной аорты несовместимое с жизнью.
  Зашуршали ручки, потекли чернила по клеточкам тетрадок. Все в кругу записывали за монотонным голосом слово в слово, пока я все смотрел на ее волосы, упавшие на холодный металл.
  
  Города своей тяжестью обрушиваются на меня.
  Люди едут в своих машинах и даже не понимают, что в любой момент их аорта может разорваться, яркая алая кровь вырвется на свободу. Руки побледнеют, кислород перестанет поступать к мозгу. Произойдет коллапс, человек умрет.
  -Сергей Владимирович, откуда у нее эти раны?
  Кажется, он только сейчас заметил мое присутствие. Ручки прекратили шуршать, из под белых шапочек уставились недовольные глаза, укоряющие меня за то, что я прервал их копирование монотонного голоса на бумагу.
  -Эти раны... Действительно, если вы посмотрите сюда, то сможете увидеть четыре колотые раны передней брюшной стенки и одну в левой половине грудной клетки. Раны, как не сложно догадаться, были нанесены ножом. Та, что в груди всего в сантиметре от сердца, она не была смертельной. Как мы можем увидеть, фатальным стало именно нанесение удара в эпигастральную область. Нож прошел сквозь мышцы, большой сальник, желудок, рассек стенку аорты и, как я уже говорил, вызвал массивное кровотечение. Пару часов назад я разговаривал с полицейским. По его словам, удары ей были нанесены кавалером, который, судя по всему, получил от этой девушки отказ. Жаль, конечно, всего двадцать два года, молодая, красивая, пожить не успела. Но это вам как еще один пример, что умирают не только старики, умирают и дети. Так что, дорогие наши дамы, будьте осторожны и старайтесь поменьше отказывать мужчинам.
  Он улыбнулся, довольный своей шуткой.
  
  Ты должен заслужить нашу эмпатию.
  Ты должен заслужить нашу эмпатию.
  Машины все несутся мимо. Успела ли эта девушка понять, что происходит? Куда она шла в свой последний день? Что за мысли кружились в ее голове? О ком думала перед смертью? Мужчине, женщине, какая уже разница. Она лежала на том столе с растрепанными волосами и вскрытым животом? А девятнадцать стервятников потрошили ее, глотая душный воздух подвала морга. Я не чувствовал запаха в тот момент, не было приступов тошноты, когда циркулярной пилой вскрывали ее череп. Преподаватель схватил своей синей рукой стебли волос в пучок и оттянул их вверх, прежде чем сделать разрез скальпа. Кожа сдвинулась на лицо, отчего то сморщилось, как если бы вы взяли Cosmopolitan с одной из супермоделей на обложке и скомкали его в своей руке. Черты пропали, пропал ее лоб и тонкие брови, все стерлось без следа. Я не чувствовал запаха в этот момент, я плакал. После трех лет, когда видишь трупы и куски человеческих тел чуть ли не каждый день и вдруг начинаешь плакать при виде такой симпатичной, но мертвой девушки, ты чувствуешь себя последним дураком.
  Мысли сливаются в один большой ком, который катится по Ленинскому проспекту, обретая четкую форму, фары своими огнями врезаются в мои глаза, становится холодно.
  Я дошел до остановки и встал у ее края, ожидая 196 автобуса. Знаю, он соберет все пробки по пути, но, по крайней мере, довезет прямо до дома, и мне не придется больше мерзнуть на улице.
  Подул резкий ветер. Я попытался спастись от порыва за рекламным щитом остановки, в его тени, куда не доставал свет уличного фонаря,
  Но ты не можешь спрятаться.
  Та девушка, она никак не выходит из моей головы. Мне кажется, что я бросил ее там одну, под простыней, как прячут ненужные вещи. Но разве я мог там остаться?
  Кто был тот человек, что убил ее? Как они познакомились? Сколько слов она успела сказать ему перед смертью? Я должен быть благодарен ему. Если бы не он, я бы не он, мы с ней не встретились бы. А, может, и встретились. И тогда я бы однажды увидел ее, легкой походкой шагающей по брусчатке, цокающая каблуками. Как ангела, при виде которого у тебя становится тепло внутри. Или танцующей в клубе, среди толп незнакомых людей. Как бы она извивалась, затмевая любого вокруг. Смог бы я ее спасти, увидев раньше него? Или же сам убил ее, получив отказ и не в силах смириться с тем, что она достанется кому-то другому? Я могу только мечтать и представлять вещи, которые никогда не произойдут.
  Ты должен заслужить их эмпатию. Слышу как будто в последний раз. Кристальные замки рушатся.
  И тут чувствую, как что-то дергает рукав моей куртки, я оборачиваюсь. Старушка в платочке, повязанном на голове, виновато улыбается. Я вижу, как шевелятся ее губы, но не могу слышать, что она говорит. Приходится вынимать наушники из ушей, как раз заканчивается Crystal Castles Empathy - Empathy, а новая песня еще не успела начаться.
  - Извините, - говорит она своим звонким голосом, затертым от старости, - Сколько сейчас стоит проезд на автобусе?
  Пятьдесят, может быть, сто. Я не помню.
  - Вроде бы пятьдесят.
  - Спасибо тебе, дорогой.
  Она снова улыбается и сквозь сухие губы видны ее зубы. Кривые, местами черными, где-то их вообще нет. Лицо узкое, и сама бабушка, будто ссохшаяся изнутри. Легкая куртка, согревавшая еще ее молодые плечи, теперь совсем протерлась и потускнела. Я не могу видеть это в скудном свете фонаря, только додумывать, добавляя детали в ее образ, чтобы он уложился в моей голове. Порой видишь таких старушек, скрипящих своими суставами, и тебе становится противно. Медленные, старые, толкающиеся в метро, со своими тележками испачкают тебе все ноги. Но она совсем на них не похожа.
  Что в ней особенного? Что особенного в том, как она перебирает мелочь и скомканные десятки в своей морщинистой ладони. Ее руки трясутся, а в голове наверняка мысль: Хватит ли мне? Она довольно улыбается и прячет руку от холода в кармане своей куртки, видимо, хватит,
  И тут наступило это дурацкое чувство, когда ты хочешь помочь, но не знаешь чем. В моем кошельке пусто и с собой нет ничего, кроме запаха плоти. Интересно, чувствует ли она его? Я ищу по карманам что-нибудь, что смогу ей отдать, чтобы не чувствовать себя виноватым. Звенит какая-то мелочь, кажется, здесь наберется рублей сорок. Я выгребаю все на ладонь и протягиваю ей.
  - Вот, возьмите.
  Но она стоит все так же засунув руки в кармане. Видно, что старушка не из тех, кто привык принимать жалость незнакомых людей. Только улыбается своей улыбкой с неправильным прикусом.
  - Нет, нет, спасибо.
  - Возьмите, я все равно потрачу их куда не следует, - чуть ли не запихиваю мелочь в ее куртку.
  И она берет. Я отхожу в сторону и начинаю высматривать свой автобус, но тут чувствую, как кто-то меня трогает, и это опять была она.
  - Молодой человек, а ты крещенный?
  - Что?
  - Вас в детстве крестили? - терпеливо спрашивает она.
  - Да.
  - Тогда я помолюсь за тебя, большое спасибо, дай бог тебе здоровья.
  Теперь бабушке кажется, что она со мной в расчете, и она этим довольна. Но вот мне стало как-то не по себе. Лучше бы вовсе не давал ей денег, если бы знал, что все так обернется. Но раз старушка довольно, пусть останется так.
  ***
  - Я бы пошел на любую войну, если бы знал, что она будет меня ждать. Понимаешь? Мне бы только и возвращаться в ее объятия. Падать без памяти в это тепло и оставаться в нем, засыпая под стук сердца, ее сердца. Пусть пули дырявят мое тело, пока в моей голове ее образ, я бессмертен. Я стена, сталь. Знаю, мы не вечны, мы состаримся, молодость пронесется мигом, а старость оставит лишь короткий след, но там, где будет ее улыбка, там вечность. И сейчас, вечность во мне, в моей груди, возьми стетоскоп, послушай нечто большее, чем млечный путь и более долговечное целой вселенной. Представь ребенка, маленькую Женю, бегущую по полю клевера, как ее увидит какой-нибудь мальчик и также навсегда потеряет свою голову. И вновь их любовь создаст еще одно дитя, словно феникс восстанет из пепла. И так рождается бесконечность, понимаешь? Когда я смотрю в ее глаза, я вижу в них огонек, зажигавшийся миллионы раз, и тогда во мне наступает весна. Как глупо, но это правда так. Даже сейчас, когда за окном этот противный ноябрь, батареи все еще холодные, в окне куча дыр, из которых дует холодный ветер, внутри меня цветут сказочные деревья, ты себе даже их представить не сможешь, такое бывает, только когда ты влюбился по-настоящему.
  - Ты снова пил.
  - Причем тут это. Кто-то там, в тысячах километрах от нас, в космосе, ищет что-то или кого-то, оставляя все внизу. И ты тоже ходишь тут вечно загадочный, думаешь о смысле жизни, о предназначении, ты такой идиот. Сколько бы ты ни думал, сколько не мечтал, ты его не найдешь там, наверху. Он здесь, в ее волосах, коже, звуке ее голоса. И я надеюсь, что настанет время, когда ты, наконец, поймешь. Твой взгляд опустится на землю, и среди толпы людей ты найдешь свою любовь.
  - Для чего же мне это? Чтобы как ты напиваться каждый раз, когда она спит с новым парнем, пока ты сам наматываешь споли на кулак?
  - Ты такой гандон.
  Андрей встал с кровати и быстрыми шагами направился к выходу. Я видел, как искрились уголки его глаз.
  - Стой, я не...
  Но дверь громко захлопнулась за его спиной.
  Потом я лег на кровать и долго смотрел в потолок. В первый раз за долгое время я не думал о вещах далеких, недостижимых. Я думал о словах Андрея, пусть это и был наполовину пьяный бред, но в нем сверкали искры истины. Влюбиться. Я был готов сделать это несколько часов назад, но боюсь, но из этого ничего бы не вышло. Она была мертва.
  Дверь открылась, Андрей зашел в комнату, ничего не сказав. Все его лицо было красным, видно умывался холодной водой, приводил себя в порядок.
  - Прости, я не должен был так про нее говорить.
  - Ничего, давай забудем об этом, - он еще обижен, но хорошо понимает, что я тоже был прав. Его любовь была по-настоящему несчастна, она спала со многими, а он пил. Зато внутри весна и цветут деревья, сказочные, с пышной кроной и цветами, распускающимися на лианах, которые вьются по темному крепкому стволу и теряются где-то у корней. Такие видишь только когда по-настоящему влюблен, безответно и бесповоротно. Когда ждешь, что будут ждать тебя с распростертыми объятиями, просто быть кому-то нужным, просто чувствовать, что ты сам жив.
  - Давай спать, выключи свет.
  - Хорошо, Андрюшка, у тебя завтра будет тяжелый день.
  И свет погас. Везде.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"