Ставка Тохтамыша представляла живописное зрелище: смесь языков, обычаев одежд и нравов. Эта смесь была столь многообразна, что, казалось, с большим трудом её было возможно подчинить какому-то волевому управлению. Здесь были азиаты всех мастей, многоязычные европейцы из средней, южной и северной Европы, арабы и турки, многих из которых успел прогнать из Азии неугомонный Тамерлан. Все селились, кучковались, собирались в одноязычные орды, концы, группы, которые были заняты повседневной суетой: поиском пищи и барыша. Были войны, сделавшие войну своим ремеслом, купцы и ремесленники, менялы разного рода, барышники, прихлебатели и всякий плутоватый народ, который считал войну своим ремеслом. Хотя основную массу и составляли кочевники, которые прибыли по воле своих нойонов, эмиров, беков и иных начальников, которые и в мирной жизни были их командирами и начальниками, но в прямом смысле это не была армия, но она упорно искала войну, как средство своего существования. Север был разорен недавними походами на Москву, и поживиться в обезлюдивших и побитых русских улусах, после Куликовской битвы и похода хана, было невозможно, кроме того это были "свои", какие не есть, но союзники, хотя считались людьми второго сорта, то есть не кочевники, а земледельцы. Они избежали участи Китая, где жители вырезались для того, чтобы превратить пашни в пастбища, только потому, что леса нельзя было превратить в равнину, а снега севера зимой не способна была разгрести ни одна лошадь или корова Осаждать крепости небогатой Европы было делом неперспективным, да и воевать, чтобы дойти до неё, прежде всего, пришлось бы с литовцами, что были на подъеме. Кочевать на восток, где усиливающийся Китай, имеющий армию, которая ничем уже не уступала монгольским войскам в выучке и боеспособности, но многочисленной было ещё большим безумием. Оставалось южное направление, хотя там властвовал железный хромец Тэмур, но он был ещё в глазах ханов улуса Джучи всего лишь воинственным эмиром, даже не ханского рода. Масса разнородного и беспокойного воинства и прихлебателей все нарастала и нарастал, достигая критических размеров, над которым не был властен ни один, даже самый сильный, великий воин. В головах этого воинства, по мере концентрации, вырабатывались идеи собственного уничтожения, которые облекались в обыденные мысли, желания и устремления, которые были у каждой группы, класса и профессии свои, по большей части мелкие, обыденные, земные и не связанные со смертью. Никто из этой массы не собирался умирать или просто проигрывать, терять нажитое, терпеть нужду или убивать. Никто не думал, что придется столкнуться с войском, которое уже не первое десятилетие не слазит с коня и ведет его опытный, умный, дальновидный и удачливый полководец, а, самое главное, верившее в него. Война назревала, но никто в войске Тохтамыша не понимал, что им придется иметь дело не просто с Тамерланом, воинственным эмиром Чагатайского улуса из племени Барас, а с гениальным полководцем, на много превосходивших их командиров в талантах и умении воевать. Это не понимал и сам Тохтамыш, при поддержке которого он сам стал ханом Белой Орды и был обязан многим ему. Мог ли удержать он свое войско? Едва ли, просто оно бы нашло другого вождя. Все мысли пропитывались этим словом ВОЙНА. Все заболевали им и готовились к ней, все от цирюльника, до самого хана. Это было естественно думать о войне. Все шли на смерть, на уничтожение, но все надеялись выйти из неё победителями, но они просто не могли победить войска Тэмура и уже по тому, что в глубине души они всё-таки боялись его разрастающейся славы, его батыров, его мести. Боялся и не надеялся на победу не только сам Тохтамыш, более или менее реально способный судить о Тамерлане, но боялись и войны, и цирюльники, и весь сброд, собирающий падаль на полях сражения. Толстой называл это духом войска и приводил красноречивые примеры. Тохтамыш не был волен в том, что называлось словом ВОЙНА, но он мог ещё принимать решения, и от него зависело много. Но.. Но за его спиной стояло множество других людей, которые толкали его через казахские степи в цветущие оазисы Средней Азии.. Тохтамыш прекрасно знал, как страшны гулямы эмира из племени Барас, что ополчение ни Синей Орды, ни даже всей Большой Орды, которую он только что собрал из кусков расползшегося улуса Джучи, не способны им противостоять. Они уступали по всем параметрам профессиональной армии, даже если всю жизнь кочевники стреляли из лука и охотились, иногда ходили в походы и числились в составе своих сотен, тысяч и туменов, но в выучки и в умении, и в стойкости, преданности своему командиру, они уступали псам войны Тэмура. Но два мира степной и мусульманский, должны были столкнуться, уже по той причине, что та людская масса, что истреблялась в ходе постоянных междоусобных войнах, должна была быть уничтоженной. Природа регулировала человеческий вид точно такими же методами, как регулировала мир животный. Она убивает в первую очередь тех, кто не отвечает потребностям экосистемы. В экосистему никак не вписывались люди, которые разучились жить в согласии с теми условиями, из которых они вышли. То, что Тохтамыш боялся Тамерлана, ничего не меняло. Он захватывал земли, которые по Ясе Чингисхана принадлежала улусу Джучи. Хорезм нужно было отвоевывать, что стало поводом для войны. Нужно было изгнать нынешнего Хорезмского правителя. Поддержка разгромленного Тэмуром Монголистана, было лишь предлогом для войны. Предлог можно было найти всегда и, тем более, оправдание своим действиям.