Старик Курамши, соратник и друг Мунке-батора, возвращался с охоты. Он убил две козы и вез их в тороках на второй лошади. Было жарко, и он не сильно спешил к своим юртам. Спускаясь с горы, он увидел странного всадника. Тот лежал на гриве коня, бросив поводья. Скоро тот упал на землю. Сначала он подумал, что наездник или напился араки, или спит, но когда подъехал ближе, то узнал коня сына Мусука. Старик знал, что сын находился при стаде, и напиться никак не мог. Обеспокоенный он подскакал к лежащему человеку. Сначала он не понял ничего, но, перевернув сына на спину, увидел у того по уголкам рта кровь. Тот был живой. Сняв халат, старик обнаружил рану на спине. По характеру ранения он понял, что на сына напали и это рана, скорее всего, нанесена или стрелой или его копьем.
Соорудив носилки из подручных материалов, - двух жердей и халата, что стянул с сына. Арканами связал жерди и привязал носилки между двумя лошадями. С некоторым трудом жилистый старик уложил сына на носилки, предварительно перевязав рану обрывком тряпки, что оторвал от рубахи сына. Обеспокоенный он направился к стойбищу. Кто напал на сына, было еще не ясно. Или опять пожаловали монголы, которых не так давно проучил Мунке-батор, или какие лихие люди решили легко обогатиться. Преследуемый такими тревожными думами старик невольно ускорял шаг своей лошади, и натягивал удила пристяжных лошадей, которые сначала приноравливались к своей поклаже и шли беспокойно, но скоро они перестали дергать поводья и перешли на ровный шаг. На стойбище его ждал еще один удар: оно было полностью ограблено, и двое его старших сыновей были убиты и валялись тут же. Все более или менее ценное было увезено, только осталась старая юрта, на которую не позарились даже эти грабители. Неожиданно для себя возле юрты он обнаружил свою жену с невесткой, которые ездили к стаду на дойку и задержались по дороге к стойбищу. Молодуха ревела, в то время как старая сидела молча на корточках перед сыновьями и только покачивалась из стороны в сторону. Горе застыло в её глазах, а слёзы словно застряли в них, как стоны в горле.
Курамши сам едва не упал при виде такого разгрома и смерти сыновей, но он строго прикрикнул на невестку и приказал ей помочь снять Мусука, который пришел в себя, после того, как его окатили водой из ручья. Промытая рана не оказалась на сколько-нибудь серьезной, но он потерял много крови и сил. Из рассказа Мусука он понял, что на него напали монголы, и тех было человек десять, бабы же ничего не знали, так как собирали по пути ягоды.
Накричав на них, он приказал всем быстро собраться и ехать к Мунке-бытору, и передать ему, что появились монголы, и что он поедет и посмотрит, сколько их всего. Сам же собрал убитых, которых было пять человек, из которых трое были совсем маленькие и отвез на кладбище, где и бросил их, не утруждая себя усилиями в сокрытии тел погибших.
Холодная жаба ненависти застыла в сердце старика. Он просто застыл внутри собственной оболочке, ни слезы, ни бурные чувства не кипели в этой оболочке, просто чернота и пустота поселились в ней. Он понимал, что сыновей ему не удастся вернуть уже никогда, но у него остался Мусук, который может продолжить его оскудевший род. Он может жениться и родить ему внука, взамен тех, что унесла у него смерть, но сын болен, и кормить его и невестку и жену ему придется ему уже завтра. Нужно было вернуть стадо, пока монголы не ушли далеко.
По следам лошади сына он легко восстановил всё, что там происходило. Он нашел там же убитых собак, что преданно защищали стадо до конца. Следуя по следам ушедших коров и овец, он выследил и стан монголов. Тех было очень много. Примерно пять сотен воинов стояло лагерем возле небольшой речки. Опытный воин сразу обратил внимание на то, что службу монгольская стража несла вяло и лениво, табун лошадей сторожили только погонщики. Стадо находилось не далеко, и погонщики рассчитывали на помощь стражников.
Вооруженных и готовых к бою нукеров не было видно, правда, у всех были копья мечи и луки, но ни лат, ни доспехов не на ком не было. У старого вояки сразу возник план нападения на монголов. Нужно было отбить у них лошадей, что было довольно легко сделать, но увести табун было гораздо сложней.