"Глупая женщина!"- думал я глядя на небо. Перебираясь в этом году на дачу, не стал уговаривать свою супругу отправиться вместе со мной. Отдохну от своей ворчуньи, почти полвека вместе прожили. Слава Богу, последние лет пять, как ревновать перестала неугомонная моя. Какой воздух свежий, полной грудью дышу и не могу надышаться. Весна. Дачи все стоят в белом цвету, аллеи в сиреневом и жёлтом разнообразии, которое создают кусты сирени и акации. Хорошо. Душа поёт, а сердце радуется. Сейчас главное что? Всё правильно, закончить посадки к светлому празднику Троицы. С автобусной остановки идёшь, смотришь, все соседи на своих участках стоят в позе мама моет пол.
Поздороваешься с тем местом, где спина теряет своё благородное название, и спешишь поскорее к себе на огород встать в туже позу, что и соседи до глубокого вечера прибывают. На закате посмотришь на плоды своего труда за день, и сердце возрадуется. Городские проблемы осторожно выпустят тебя из цепких своих лап, и так легко становится на душе, как в молодости, когда за своей Валюшей ухаживал.
Как незаметно старость подкралась. Что хорошего видел от жизни? Родился в самом начале войны, помню, лет до десяти одиннадцати чувствовал всем своим организмом страшный голод. Жутко есть хотелось постоянно. Разносолов в доме не было, но картошка, другие овощи были всегда. И я их жевал и в сыром и варёном виде круглосуточно. Сколько себя помню, что моя мама, что моя жена всегда закупали мешками муку, сахар, соль, банками подсолнечное масло и спички. Может вот последние лет восемь прекратились массовые закупки продуктов. Жить стали лучше, дети выросли, теперь у них свои семьи. Так непривычно иногда себя чувствую, что теперь не я забочусь о них, а они о нас с бабкой. То деньжат подбросят, то продуктов, то евроремонт у нас с матерью в квартире задумают. У всех машины. А как ругаются, когда я по старинке на дачном автобусе в шесть утра уезжаю, пеняют: "Отец, что так трудно подождать до восьми утра. Мы б тебя с ветерком довезли". Замечательно конечно, но в автобусе хотя и бывает, что простоишь всю дорогу, за то с людьми пообщаешься, новости какие-нибудь узнаешь, или про новое средство какое от огородных вредителей услышишь. В этом году ещё ничего, а вот прошлые годы тля прямо заедала все сливы и чёрную смородину.
У меня рядом с дачей хороший, очень глубокий пруд, где вечерами купаюсь, а потом ночью сплю без задних ног, как ребенок. Ещё рядом с дачным посёлком протекает река Омка, но там очень сильное течение, не покупаешься, вмиг в омут утянет. Птичка прыгает на ветке, на пруду сижу один, так и хочется, как в детстве, нагишом нырнуть до дна. Освежившись, потихоньку бреду к своему домику. Сейчас приду, согрею кипяточку, заварю вермишелевый чойс, запарю листового чайку и попирую на крылечке.
Вечереет. С реки подул прохладный летний ветерок. Комар завёл свою надоедливую звонкую песню. Тишина плывёт над посёлком, нарушаемая негромкими переговорами дачников. Лепота. На посёлок опускается сиреневый закат. К добру ли он? Как там моя Михайловна? А в городе душно, асфальт прогрелся так, что на нём яичницу жарить можно, в квартирах без кондиционеров не продохнуть. Завтра поеду с утра пораньше внучку на дачу заберу, пусть тут к экзаменам готовиться. Совсем девчонка с лица спала с этими уроками.
Убрав неторопливо остатки своего незатейливого ужина, зашёл в свой деревянный однокомнатный домик, расправил постель и прилёг. Показалось, только лёг, только задремал, как грубая рука сбросила меня на пол.
"Старик, деньги гони",- надо мной навис в тёмных очках пьяный молодой мужик, в засаленной чёрной футболке, рваных джинсах, в сланцах на босу ногу. Другой в одних выцветших шортах, стоя ко мне спиной шарил по столу, вываливая всё на пол и безжалостно топча кроссовками. "Мужики, вы что творите?" - спросил я, приподнимаясь на локте. Удар ногой практически забросил меня под панцирную кровать. "У, скотина, где бабки? Бабки давай,"- удары ногами следовали один за другим. На миг мне показалось, что я потерял сознание. Очнулся от того, что бугай за шиворот моей рубашки вытащил меня на середину комнаты. Один глаз у меня перестал видеть, от боли всего меня так скрутило, не вздохнёшь. Я лежал, скрючившись, боясь пошевелиться. "Сдох, падла. Прикинь, нашёл у него сто двадцать рублей. Даже на дозу не хватит. Пошли отсюда," - я лежал и прислушивался, как двое бандитов шуршат чего-то возле домика. Потом, хрипло матерясь, пошли на выход с дачи. Я всё лежал, ждал, когда смогу хоть немного вздохнуть полной грудью, а не откусывать воздух кусочками. Живой, Слава Богу! Вот ещё немного и сейчас встану. Мама моя дорогая, как больно. Телефон наверно забрали. Только бы до соседей доползти, крикнуть не смогу, всё отбито внутри. Сволочи! Как на старика только рука поднялась. Фашисты, ей, ей фашисты. Наркоманы проклятые, хоть бы постыдились. Боль затуманивала рассудок. Грезилась, Валюшка с нашими мальцами пришла.
Удушливый едкий дым заполнял комнату. Стены снаружи домика, со всех четырёх сторон лизал всепоглощающий огонь. Треснуло оконное стекло, с порывом ветра пламя метнулось внутрь избушки. На улице закричали: "Пожар! Пожар! Петрович, старик в домике. Пожарные уже едут. Воды!.. Воды!" Это последние слова, что в своей жизни услышал старик.
Семьдесят шесть лет только и успел прожить Василий Сергеевич в горе и в радости на белом свете. Не так надеялся встретить свой последний час. Не был готов, да и никто его не спрашивал об этом. Все знали его, как доброго, работящего мужика. Слово плохого про него никто никогда не сказал. Любил всем сердцем свою единственную жену. Двоих сыновей на ноги поставил. Не был по жизни и сильно верующим. Вот только, когда пожар потушили, когда добрались до его обгоревшего тела, держал он в правом кулаке свой нательный крест.
"Боже, если ты есть. Прости их неразумных. Я своё пожил, убереги детей моих и внуков от бед. Дай им здоровья и разуменья, не допусти, чтоб за меня мстили, не допусти. Простил я своих убийц, они..."