| | Рядом с моим дедом, по соседству, жила тихая милая женщина. Хлебными крошками круглый год кормила птиц. Её видавшая виды и лучшие временя, слегка растянутая самосвязанная кофта, которую она носила с первых тёплых весенних дней и до первых осенних холодов, на плечах была истыкана маленькими коготками голубей, синиц и воробьями. Как только блузка не расползалась на её владелице, тайна покрытая мраком. Она была такой доброй и отзывчивой до наивности, что многие пользовались её бескорыстными услугами, забывая сказать простое слово спасибо. Люба, так звали дедулину соседку, подбирала на улицах нашего небольшого районного городка, где жила с детства, всех больных бездомный собак и кошек. Лечила их, выхаживала, пристраивала в хорошие руки и в питомники для брошенных животных. Одевалась и жила женщина серо и безлико, выглядела, как худая церковная мышь. Жиденькие каштановые волосы собирала в тощий хвостик. Люди редко её замечали, только когда она сама к ним робко обращалась. Никто никогда убогую не обижал, старушки соседки жалели и истово крестились о ниспослании ущербной умом здоровья и просветления в голове этой по их меркам совсем молодой девушки. Где и кем Любаша работала, никто не знал, в гости к ней никто не ходил, родственников никогда не видели, все соседи считали её казанской сиротой.
В тот год осень быстро вступала в свои права. На дворе начало сентября, погода не сахар, холодно и птицам и людям. Вчера вечером прошёл первый холодный дождь, а под утро по всем лужам пробежался Мороз Иванович. Поёживаясь от холода, я не спеша шла в магазин за хлебом. Впереди меня шагала наша местная достопримечательность собачница-кошатница соседка тётя Люба. Я не пыталась её обогнать, почему-то она вызывала у меня одновременно брезгливость и чувство страха. Перед магазином, асфальт блестел застывшими лужами. В одной из них, вмерзнув в лёд, лежал грязный оборванец. Сколько лет мужику не известно. Скрюченный от холода и от своей беспутной жизни бомж буквально погибал на глазах. Ручейки людской реки обтекали его по большому радиусу. Тетя Люба резко притормозила возле несчастного. Я тоже остановилась ради любопытства, забыв, что моя семья, за обеденным столом ждёт меня с белым хлебом перед полными тарелками. Соседка потрясла несчастного за плечо, дёрнула посильнее за рукав какай-то хламиды одетой на нём. Мужик отозвался мычанием, попытался улечься удобней, но лёд не позволил, распахнув во всю ивановскую его длинный драный пиджак, а может куртку, обнажив брюки, закрученные на алюминиевую проволоку, и не застёгнутую ширинку. Сразу нашлись остряки самоучки ставшие кричать:
-Мужик, прикрой форточку, воробей улетит.
-Прикрой хозяйство, а то сортир сидя будешь посещать.
Не обращая внимания на крикунов, из живо собравшейся небольшой любопытной толпы на цирковое представление подъем вонючего бомжа, тётка с упорством маньяка пыталась вытащить из стылой лужи человека. Обессилев, Любаша стала уговаривать местных мужиков помочь отнести его домой, а за доставку она заплатит деньги, даст на литр беленькой. Ни кто не знал, откуда этот алкаш взялся в нашем квартале, тогда она решила нести его к себе. Жалея её, мужики стали говорить:
-Ты чего выдумала, а если он заразный?
-Обокрадёт дуру.
-Не бери, приводить бомжей будет, обдерут как липку. Они ж наглые.
Не оглядываясь на доброжелателей, собрав команду из четырёх мужиков за три пол литра, наша соседка поволокла пьянь подзаборную домой. Народ расходился, недоумевая, зачем этой убогой он нужен. Заскочив в магазин и купив пару нарезных батонов, бегом рванула домой. Скоро отправляться на вокзал, отпуск закончился, пора возвращаться на работу в областной центр. Электричка ждать меня не будет, прибывает она только два раза в неделю. На будущий год в отпуск к деду с бабкой приеду снова. Хорошо у них, не суеты большого города, все друг друга знают, здороваются при встрече и ведут неторопливый деревенский уклад. У них я отдыхаю душой и телом.
Мечтам не суждено всегда сбываться, в следующий раз появилась я у родных через два года. Подходя к дедушкиному дому, заметила, что у соседей, где раньше жила тётя Люба, перед домом стоит шикарная машина 'Lexus ES', да и сам дом соседки преобразился, сверкая добротным ремонтом. Новый высокий забор не позволял увидеть все перемены во дворе Любиного дома. После охов, объятий со своими стариками спросила:
-А что, тётя Люба дом продала?
-Какое там! Вот подожди до вечера, придут с мужем приезд твой отмечать, тогда всё и узнаешь.
Дед хитро щурил глаза, пряча улыбку в своей седой бороде. Бабушка глядя на меня тоже веселилась, накрывая на стол завтрак на скорую руку. Вот это тётка тихоня! Видать крутого мужика оторвала. Позавтракав прилегла немного отдохнуть, почти четыре часа в переполненной электричке стоя в тамбуре с огромной сумкой с вещами и подарками для самых родных и любимых стариков слегка подрывает удовольствие от начала отпуска. Не заметила, как задремала. Проснулась от громких разговоров на кухне. Дед доказывал бабуле, что гости уже в доме и мне пора вставать. Поднявшись, достала из своей сумки джинсы и футболку, скоренько переоделась, пригладила волосы перед пожелтевшим от времени бабушкиным зеркалом, пошла, знакомится с теми, кого там бог принёс. На пороге кухни остановилась и замерла, в комнате кроме моих родных находились мужчина и женщина. Мужчина как мужчина, костюм, рубашка, галстук. Вот женщина поражала. Это была просто сошедшая с гламурного глянцевого журнала красавица, бальзаковского возраста.
-Здравствуйте. Меня Наташей зовут.
-Привет, Наталья! А ты, что меня не узнала? Соседка ваша. Люба.
Челюсть моя стукнулась об пол. Не может быть! Эта Люба! Красотка, вызывающая жгучею зависть своим внешним видом!? И та серая мышь, к которой я скрывала свою брезгливость одно и то же лицо? Не может быть! Не верю своим глазам! Меня разыгрывают. Как бы ни так! Уже под конец праздничного застолья Любаши муж поведал мне их семейную историю. Начало я пропущу, вы её уже знаете. А дальше было так:
-Проснулся я утром, смотрю, лежу раздетый до трусов в постели на белых простынях. Самое удивительное, ноги мои чёрные от вечной грязи отмыты, бледно-розовые, и ногти на ногах подстрижены. Допился. Белая горячка. Белые простыни только в детстве видел, когда мама ещё была жива. Нет, наверно помер. Оторвав взгляд от простыней, стал оглядываться, ничего не узнаю. Тут в комнату входит неказистая женщина, молчком подаёт мне одежду, не мою, добротную, с чужого плеча и выходит. Встаю, одеваюсь, а выпить хочется, а у той вышедшей бабы попросить чего-то боюсь. Может сама водки даст, на худой конец я и самогон за милую душу употребляю. Оделся, выхожу из спальни, стол накрыт на одного, без изысков, простая деревенская еда картошечка, солёные огурчики, хлеб порезанный горкой на тарелочке, вилка. Самое главное, на столе полотняная скатерть, тарелки белые с голубой каёмочкой, вилка не ржавая и всё чистое пречистое, боязно присесть за такой стол. А она рукой молча приглашает, отведать чем бог послал. Сижу, ем, баба из комнаты вышла. Что думать, не знаю. Жую медленно, уходить, как поем, отсюда нужно, а не хочется. Даже про выпивку забыл. Квасом пытаюсь еду в себя протолкнуть, застревает в горле зараза такая. Сердце в тиски сжимается. Не прошеные слёзы наружу просятся. Понял, не хочу отсюда уходить, я дома. Поел, пришла она, подала узелок с моими вещами, всё молча, и пошла, открывать входные двери. Нечего делать, поднялся, поклонился ей в ноги, как умел, и пошёл ветром гонимый, солнцем палимый в свою жизнь.
-Неделю его не было. Иду с работы всё думаю о нём, опять, поди-ка, где в луже замерзает. Сейчас сумку поставлю дома и пойду искать, пропадёт без меня. Подхожу к дому, а он из кустов в палисаднике вылезает, напугал чёрт лохматый, темнеет осенью то рано. Стоим напротив друг друга, молчим, сказать что-то надо, а что и как. Плюнула в сердцах на неуверенность свою и говорю: 'Пошли в дом, холодно, ужинать будем'. Вот с той поры и вместе.
- За ту неделю много чего было. Я ведь в ту пору женатым был. Жили с женой, бывшей, на самом краю города, в развалюхе, в которой ветер гулял круглый год. Пили по-чёрному, и дружки такие же у нас были. Придёт кто с бутылкой - гость дорогой, а если и чужой какой объявится, но с двумя пол литрами, всё хозяин в доме. Слава богу, бог детей не дал. Вернулся я значит в своё логово, с горя не напился, вернее, нажрался самогонки мутной, карбид наверно в её был добавлен, дуреешь с него быстрее, отметелил дружков, супружнице рыло начистил. Выгнав всех, закрылся в доме и уснул. Проснулся, слышу, баба под дверьми воет. Впустил, с трудом нашёл свой паспорт среди хламья, сказав, живи, как знаешь, ушёл из дому. Пошёл к местному предпринимателю Василию, попросился у него поработать и пожить в сарайчике при магазине. Вася часто звал меня подрабатывать грузчиком, расплачиваясь со мной водкой и хлебом. Одноклассник он мой, когда-то друганами были, не разлей вода. Поведал я ему свои мысли, поверил мне, дал работу, к себе в дом взял, поселил в бане. Много с ним тогда о жизни переговорили, убедил он меня прийти к Любе, мол, прогонит, вернёшься ко мне. Если жизнь решил хорошую начать, поможет, чем сможет. Помнит он доброту моей матери, её пирожки с картошкой, засунутые тайком в его карманы конфеты подушечки, как в город на каток нас возила. Когда Любовь моя приняла меня, я слово себе дал, что будет у моей ненаглядной всё самое лучшее на свете.
Слушая их рассказ, мы с бабушкой тихонько плакали. Вот она судьба человека. Как оно бывает. Дай, Бог им счастья!
-Не плачь, дочка! Всё в прошлом. Мы вот чего тебя ждали. Хотим двоих детей усыновить. Не поможешь ли в городе нам с этим?
Я кивала только головой, больше, чем уже было, удивлять меня просто было не чем, но они смогли. Конечно, помогу. Вот это жизнь!
| |
