Испытание! Настоящее боевое испытание! Как долго этого ждал ведьмак Роланд! Получить диплом, чтобы отправиться домой уже настоящим боевым магом. Что может быть лучше для студиоза выпускного класса? Но маги-лекторы Академии коварны. Кто же знал, что в помощь Роланду дадут... сопливую первокурсницу Лавинию! Эльфийку-красавицу и надменную гордячку. Хочешь-не хочешь, а теперь нужно протащить невольную напарницу через все препятствия.
Автор обложки - Элина! За что ей скромное, но искреннее авторское спасибище!
И вот он настал — момент, которого я ждал весь учебный год!
Момент, когда смогу показать все, чему научился на курсе. А потом, когда сдам экзамены, отправлюсь домой уже настоящим ведьмаком с дипломом Академии высокого волшебства!
Для этого нужно всего лишь выполнить практическое задание по боевой магии: найти и уничтожить свихнувшегося гризли-оборотня.
Опасно, трудно, но выполнимо.
Так я думал, подъезжая к старому, давно заброшенному замку Клык. Именно в его подземельях устроил логово спятивший оборотень.
За спиной у меня покачивалась на ремне верная подруга клеймора (двуручный меч, доставшийся от отца); к седлу приторочен посох, а в суме еда и бутыль доброго вина. Солнечный день тих и спокоен, птички поют, порхают бабочки, пахнет полевыми травами. Даже мой конь, вороной жеребец по кличке Нуар, перестал выказывать строптивый нрав и шел мягкой рысью.
В общем, сплошной оптимизм!
Однако я не расслаблялся. Мой руководитель по практике маг-лектор Гравикус всегда славился «особым» отношением к студиозам. Личность склочная и вредная, он любил попортить нам кровь и устроить сюрприз в тот самый момент, когда подлостей ожидаешь меньше всего.
И я не ошибся в своих предчувствиях.
«Сюрприз» ждал меня у ворот старого замка. И едва Нуар остановился подле расседланного белого пони, «сюрприз», наградив меня холодным взглядом, надменно осведомился:
— Роланд МакКиннон?
Я кивнул, беззастенчиво рассматривая собеседницу.
А смотреть, мягко говоря, было на что.
При взгляде на девушку возникало чувство глубокого удовлетворения. Каждая женщина — как картинка, особенное произведение искусства, просто нельзя не залюбоваться танцем бедер или высокой грудью проходящей мимо красотки. Но эта…
Мне еще не приходилось видеть женщину, которая производила бы такое полное чувство гармоничности. В незнакомке все, от волны ниспадающих на изящные плечи золотистых волос, до кончиков тонких пальцев, все дышало женственностью и свежестью.
Девушка стояла чуть подбоченившись, манерно отставив ножку. Спина прямая, попа отставлена, носик вздернут. Женщины называют такую позу «гордой» и «независимой», а мужчины: «ловлей на живца». А как еще можно охарактеризовать позу, в которой дама выставляет напоказ все свои женские прелести? Какая к черту независимость, если женщина красуется перед мужчиной?
В общем, я оценил.
Тонкая девичья фигура затянута в зелено-золотистый костюм охотницы: камзол, не скрывающий округлых прелестей; и лосины, подчеркивающие стройные ноги и гладкие изгибы попки.
Венчали образ лихой охотницы: составной лук, выглядывающий из-за левого плеча незнакомки, тоненький, словно трость, посох с самоцветами, и сапоги на высоком толстом каблуке.
Картинка, а не девушка!
Мой взгляд поднялся от ног с просто очумительными икрами и коленками, скользнул по гладким бедрам, пощекотал плоский животик и застыл, споткнувшись о пуговицы камзола. Точнее — о две верхние пуговицы, настежь расстегнутые и открывающие взгляду вид на томную впадину между двумя божественными округлостями. Глядя на такое, захотелось сглотнуть набежавшую слюну и перевести дух.
— Эй, парень. Ты немой что ли? — услышал я мелодичный голос. Теперь в нем отчетливо читалось раздражение. — Спрашиваю: ты ведьмак Роланд МакКиннон?
Все еще под впечатлением, я лихо спрыгнул с коня. Кивнул вежливо и улыбнулся своей самой неотразимой улыбкой:
— Польщен, что мое имя вам известно. Меня действительно зовут Роланд МакКиннон, сын Дугала, внук Шона. Позвольте узнать, миледи, какое имя носит столь прекрасная особа?
Прекрасная особа театрально закатила глаза, демонстрируя презрение к моим дифирамбам, и фыркнула:
— Лавиния де Сарио из рода Сильмариллион.
У меня взлетели брови.
Эльфийка?! Здесь?
Я вгляделся в миловидное личико. Аристократичная бледность, миндалевидные глаза потрясающегося синего цвета, пышные волосы цвета раскаленного золота, при виде которых сразу хочется по ним провести пальцами и ощутить всю их воздушность. А из-под волос виднеются самые кончики заостренных ушей.
— Что вы здесь делаете? — выдохнул я изумленно. — Вдали от Вечных лесов? Вам нужна помощь, миледи? Только скажите…
И вновь девушка скорчила гримасу. Все мои благие намерения наткнулись на весьма сварливый ответ:
— Я учусь в Академии высокого волшебства, как и ты Роланд. Волшебница факультета Иллюзий и магии Разума.
К взлетевшим бровям присоединился распахнутый рот.
Вот так штука! Волшебница?
— Хватит таращиться, — Лавиния даже чуть-чуть покраснела. Гнев в ее тоне вернул меня на землю. — Давай найдем оборотня и закончим это задание как можно скорей.
— Чего? — сегодня я был чемпионом по тугодумству. — Какое задание?
— Ты ведьмак? — раздраженно фыркнула синеглазая златовласка.
— Ну?
— Орка гну! Ты получал задание по уничтожению оборотня?
— Да. Но…
— Боги Вечного леса, как с тобой трудно. На пальцах объяснить, что ли?
Теперь очарование прекрасной эльфийки схлынуло. Сердце трепыхнулось, кровь побежала быстрей. Уже и я стал заводиться.
— Что за тон, миледи?
— Ты его вполне заслужил, — высокомерно отшила Лавиния.
Я уже собрался едко ответить, но сдержался. Все-таки, женщины на то и слабый пол, чтобы им было позволено многое. А мужчина всегда должен себя вести достойно.
— Миледи де Сарио, — начал я холодно, — позвольте себе объясниться.
Секунду я терпел уничижительный взгляд синих глаз, затем Лавиния с деланой печалью вздохнула.
— Ну, а чего я еще ожидала? Ты ведь ведьмак и этим все сказано.
Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не взорваться. А девушка продолжала:
— Значит, парень, говорю доступно и в последний раз: маг-лектор Гравикус решил, что тебе нужна помощь в практике, что один ты не справишься. Понятно? И я — твое спасение. Осознал?
«Боги Холмов! — вновь закипел я. — Да кем она себя возомнила?!»
Сердце тяжело забухало, кровь бросилась мне в голову. Все очарование золотоволосой синеглазки исчезло. Теперь я видел лишь наглую и хамовитую особу. И все же, мысленно переведя дух, постарался говорить спокойно:
— Не мог мэтр Гравикус так решить. Это не по правилам. Мне вообще не нужна помощь!
В ответ девица, все с тем же оскорбительным выражением терпеливости, будто общалась с умственно отсталым, продемонстрировала грамоту-направление. Мне даже присматриваться не пришлось, чтобы понять: подпись мага-лектора и печать Академии — настоящие.
«Вот, значит, что мэтр Гравикус задумал! — я сжал кулаки. — Волшебницу мне подсунул! Да еще и эльфийку! Это подло даже для мага-лектора…»
В чем в чем, а в дьявольской хитрости мэтру Гравикусу не откажешь. Ведь даже малым детям известно, что ведьмаки и волшебники издревле терпеть не могут друг друга.
Первые всегда в полях, выслеживают нежить сутками, преследуют и в жару, и в холод, и не брезгуют использовать в бою благородную сталь.
Вторые изнежены комфортом башен, из которых не выходят годами. Читают книжечки, попивая из хрустальных бокалов цветочное вино и в свободное время считают ангелов на кончике иглы. А если колдуют, то в основном всякие бесполезности: фейерверк на праздник Урожая или просто ищут секрет вечной молодости.
И вот мэтр Гравикус решил столкнуть огонь и лед. Ведьмака и волшебницу, вечных соперников.
Кто кого?
«Кажется, — подумал я, все больше мрачнея, — проблем с такой напарницей не оберешься. И, что хуже всего, чем красивей волшебница, тем хуже для ведьмака. Это закон!»
В моем случае неприятности обещали быть просто фантастическими, ибо девушка просто сказочно красивая.
— Так мы идем, Роланд? — ядовито осведомилась Лавиния, пряча грамоту в заплечную суму. — Или ты передумал?
Так, хватит!
Пора брать ситуацию в свои мозолистые руки.
— Малышка, — я покровительственно улыбнулся, расправляя плечи. Благо, в их ширине недостатка не было. — Давай-ка ты здесь побудешь, лады? Ну, супчик какой организуешь, цветочки на скатерть, за лошадкой моей присмотришь. А я по-быстрому в катакомбы схожу и сам все устрою. Договорились?
— Сам все устроишь?
Ледяная синева в глазах Лавинии не сулила мне ничего хорошего. Но я парень толстокожий, меня таким не проймешь.
— Конечно, детка. Зачем тебе туда лезть, ножки по старым лестницам ломать да коготки тупить. Женское дело — красота.
Лавиния оглянулась, словно в раздумьях. Мой черный конь уже успел освоиться: фыркнул богатырски и, зажав в зубах пучок травы с васильками, строил глазки белоснежной кобылке-пони. Та важничала, но поглядывала на красующегося жеребца с интересом.
— Я пойду в подземелья, — проговорила Лавиния таким ледяным тоном, что показалось, будто сейчас на лице у меня осядет иней. — Хотя бы ради того, чтобы поставить одного самоуверенного наглеца на место. И не смей путаться у меня под ногами!
И, круто развернувшись на каблуках, вильнула попкой и двинулась к цитадели замка Клык. Я уже думал, что на том все и закончится, как услышал презрительно:
— И кобеля своего от моей Лучинки убери!
Кажется, и конь мой пришелся не ко двору…
Что тут скажешь? Дракон в юбке! Точнее, — в лосинах.
Помедлив секунду, я все-таки двинулся за эльфийкой. На ходу подмигнул коню и одобрительно скосил глаза на пони, поощряя ухаживания. Но и там в моей помощи не нуждались. Нуар, важно всхрапывая и раздувая ноздри, демонстрировал, что именно он альфа-самец среди всех коней, а все прочие — так, савраски бесподковные. В ответ белая кобылка кокетливо хлопала ресницами…
— Ему повезло больше, — завистливо вздохнул я. — А мне какая-то змея досталась…
Я и представить себе не мог, какие приключения ждут впереди!
* * *
Вход в подземелья отыскали быстро.
За дверью нас ожидала разбитая каменная лестница, уводящая во мрачную тьму. Из коридора отчетливо веяло звериным духом и свежей кровью. Я даже оглянулся злорадно, но наглая эльфийка осталась невозмутимой.
Ну и ладно…
Я достал из заплечного мешка загодя приготовленный факел, высек искру и, когда огонь запылал, горделиво подмигнул:
— У нас все схвачено, красавица. Не бойся, не придется по темноте каблучки ломать.
Лавиния высокомерно фыркнула:
— Вполне достаточно было наколдовать шар-светлячок. Или ведьмакам даже такая простая волшба неведома?
И как в такой красивой головке умещается столько яда?
Я буркнул:
— Боевой маг тратит энергию с умом.
— А в итоге: ни ума, ни энергии, — очаровательные губки Лавинии тронула ледяная усмешка. — У вас, ведьмаков, так всегда. Вы в магии — как слоны в посудной лавке.
— Да уж, — я нагло усмехнулся. — Только если нужно от нечисти избавиться, люди сразу к ведьмакам бегут.
Лавиния парировала:
— Простые люди, Роланд, простые. Те, кто поумней и побогаче, знают, что волшебники с любым заданием справятся лучше, быстрее и тоньше, нежели дикари с клейморами.
Сравнение ведьмаков с дикарями меня натурально ввело в ступор! А когда вернулся дар речи, возвращать шпильку было уже поздно. Момент упущен.
Девушка, вильнув попкой так, что у меня спина взмокла, стала спускаться по лестнице первой.
«М-да, не выходит каменный цветок, — подумал я, — не клеится знакомство…»
Но чем дольше я шел за Лавинией, тем путанее становились мысли. Взгляд против воли скользил от роскошных золотых волос, вьющихся по ее спине к талии и ниже.
Фигурка у девушки тонкая, создающая иллюзию хрупкости, но, вместе с тем, с весьма женственными формами, которые немедленно хочется потискать и облапить. Благо, облегающий наряд только подчеркивает все изгибы. А от походки дух захватывает, сердце начинает тяжело и мощно стучать. Кровь погорячела, все лишние мысли исчезли. Я завороженно следил за прекрасным танцем спелых бедер. Он завораживает дразнящей красотой, словно маятник гипнотизера-иллюзиониста. И в голове неожиданно возникают картинки.
Живо представилось, как Лавиния останавливается. Я приближаюсь, чувствуя, как погружаюсь в ее запах. Хочется его вдохнуть полной грудью, как пробуют гурманы лучшее вино: по глоточку, смакуя и понемногу увеличивая дозы.
И вот — мои грубые пальцы ложатся на ее бедра. Через тонкую ткань я чувствую умиротворяющее тепло, но оно волшебным образом жжет, пронзает электрическим импульсом, заставляя сердце колотиться.
Я приобниму Лавинию сзади, оставив между нашими телами буквально миллиметровый зазор. Почувствую, как прерывается дыхание от подступающего возбуждения. Сразу захочется стиснуть женщину, прижать крепче и впиться губами в ее губы жадным, испивающим до дна поцелуем.
Искупать лицо в ее золотых волосах, огладить пальцами обтянутые тончайшей тканью формы: от упругих бедер до поясницы, где талия истончается настолько, что кажется, будто еще немного, и смогу обхватить ее ладонями в кольцо.
Затем, медленно соскальзывая с талии на мягкий, очень женственный животик, двинусь выше. До тех пор, пока пальцы не обожжет сладкий жар ее небольшой, но высокой груди. Я возьму в ладони ее, продолжая бомбардировать поцелуями плечи, шею, впадинку за ушком. И Лавиния станет плавится, как хрусталь в горне мастера. Подчинится возбуждению, задышит чаще. Изгибая спину, станет дразнить меня касаниями попки к моим бедрам…
Что-то так громко хрустнуло, что я едва не выхватил клеймору. Томный мираж, от которого я кружилась голова, вмиг рассеялся.
— Дьявол! — вскрикнула Лавиния.
Я подскочил, держа магический посох наготове. Быстро спросил:
— Что случилось?
Эльфийка совсем не по-ангельски ругнулась и облокотилась на стену. Манерно отставив ножку, с грустью глядела на надломанный каблук.
— Миледи де Сарио, разве вы не знали, куда направляетесь?
«Миледи», которая на вид меня лет на пять младше, только фыркнула, наморщив носик.
— Да хоть в драконье логово! Волшебница всегда и везде должна и выглядеть… э-м-м… волшебно.
Я съязвил:
— Вы правы. Я так и вижу, как волшебно выглядит магичка со сломанным каблуком! Будет элегантно хромать, как потерявшая подкову лошадь…
Кажется, переборщил я с образностью.
Сравнение с лошадью (на мой взгляд — вполне удачное) буквально взорвало Лавинию. И то, что секунду назад я принимал за холодность, теперь, в сравнении с новым чувством, показалось просто сказочной теплотой.
Лавиния взвилась, глаза сверкнули. Она прошипела:
— Что ты можешь знать о волшебницах, варвар?!
Я ухмыльнулся и выпятил грудь. От моего взгляда не укрылось быстрое движение синих глаз Лавинии, словно она машинально, чисто по-женски и незаметно для себя, оценила мои мышцы, широту плеч. Затем парировал едко:
— Вы правы, ваша эльфийскость, о волшебницах я знаю немного. Как и все ведьмаки, предпочитаю заниматься делом, а не как волшебники — пускать пыль в глаза. Этого я терпеть не могу.
— Как все ведьмаки? —Лавиния фыркнула и закатила глаза. В голосе сквозило презрение: — Недалекие крестьяне! Колдуны самоучки!
Да что она себе позволяет?!
Я разрешил гнусной усмешке лечь на мои губы. Не пряча ее, шагнул ближе. Лавиния растеряно моргнула.
— Что ты…
— Позвольте спросить, миледи, — я говорил медленно и тягуче, еще на шаг приближаясь к вредной эльфийке. — А что ВЫ знаете о ведьмаках?
Еще один шаг заставил Лавинию отступить. Такой маневр вызвал жгучий румянец на ее щеках. Эльфийка вздернула подбородок:
— Достаточно, чтобы иметь свое мнение!
«Ну-ну, крошка, — подумал я злорадно, — сейчас ты мне о нем расскажешь…»
И вновь уменьшил расстояние между собой и златовлаской.
— И на чем же основывается ваше драгоценное мнение?
Теперь отступить Лавинии не позволила гордость, но, очутившись от меня на расстоянии гораздо меньшем, чем позволяли приличия, Лавиния заволновалась.
— Разве я должна… почему я перед вами обязана отчитываться?
«Ага, — мысленно осклабился я, — теперь вы сменили тон, прекрасная гордячка!»
Новый шаг я сделал с Лавинией одновременно: я — вперед, она — назад. Вжалась спиной в стену, в изумительно синих глазах появилась неуверенность. Но я заметил и еще кое-что, что заставило мое сердце трепыхнуться. В миндалевидных очах эльфийки вдруг блеснуло некое чувство, то ли интерес, то ли…
Я замер на расстоянии ладони, упер руки в стену, так, чтобы Лавиния очутилась в западне. Сердце забилось сильнее, запах женщины кружил голову. Я прошептал внезапно охрипшим голосом:
— Никто никого не принуждает, крошка. Но… разве мы не мило беседуем? Ведь вы подняли эту тему. Так давайте ее продолжим.
Бесконечно долгое мгновение Лавиния молчала, глядя мне прямо в глаза. И в эту секунду я был готов поклясться, что вижу перед собой совершенно другую женщину. Не холодную гордячку-аристократку, а чувственную, молодую и очень горячую особу. Оказавшись в плену моих рук, хрупкая девушка, которая с легкостью бы поместилась на моей груди, стала кокетливой лапочкой. А этот призывный огонек в глубине ее очаровательных синих глаз, эти разбойничьи искорки…
Я качнул головой, медленно приближая лицо к лицу Лавинии.
Отчетливо видел, как расширились ее глазки, как чуть запрокинулась голова, а ресницы томно затрепетали. Видел, как немного приоткрылись алые губки и…
— Что это?!
Вся чувственность момента исчезла. Будто тряпицей стерли меловой рисунок на доске аудитории. Румянец схлынул со щек Лавинии, она приподнялась на цыпочках, высовывая любопытный носик поверх моих рук.
— Где? — не понял я.
Она взглянула раздраженно, фыркнула:
— Может, отойдешь, Роланд? Дышать нечем! Что вы за дикари такие?
Лавиния, не дождавшись ответа, шлепнула меня по руке и, едва я посторонился, гордо вскинула подбородок и юркнула на свободу.
Я попытался ухмыльнуться, но улыбка вышла кривой. Зато, вроде бы, удалось не допустить появления румянца на щеках.
«Крепкий орешек, — подумал я уязвленно. — Похоже, ее просто так не взять!»
— Я что-то слышала, — сообщила Лавиния, вглядываясь во тьму внизу.
— А я ничего не слышал.
Эльфийка пожала плечами.
— Ну, ты же ведьмак.
«Вернулись к тому, с чего начали, — подумал я с тоской. — Эх, ее бы красоту да в мирных бы целях…»
Осторожно ступая на носочках (сапоги со сломанным каблуком Лавиния снимать не решилась, видимо, посчитала, что касаться босыми стопами грязного пола — хуже), эльфийка стала спускаться по лестнице.
— Роланд, кажется, он где-то рядом!
Я пробурчал себе под нос:
— Если бы он знал, что к нему идешь ты — давно бы спрятался…
* * *
Спуск закончился довольно быстро.
Лестница завершилась и под ногами теперь была земля, пахнущая сыростью и грибком. Свет факела почти не разгонял тьму, освещая катакомбы не дальше, чем на пару метров вокруг нас.
Я замер у стены, прислушиваясь. Однако, кроме капели в мертвой тишине ничего не разобрал.
Эльфийка обернулась, заметила, что я остановился. Позволила себе снисходительную улыбку:
— Смелее, горец. Я умею колдовать.
Кровь бросилась мне в голову.
Она решила, что я трушу?! Она… она… да кто она вообще такая?!!
— Позволь спросить, — ядовито осведомился я, — а какие у тебя успехи по боевой магии?
Лавиния даже смотреть в мою сторону не стала, разглядывая идеально чистые коготки. Ответила таким тоном, словно речь шла о погоде:
— Боевая магия? У нас еще не начали ее преподавать.
У меня натурально отпала челюсть!
Еще не начали преподавать боевую магию?! Так она первокурсница что ли?!! Вот так поворот!
— В таком случае, — проговорил я с обманчивой ласковостью, — что же, малышка, ты вообще умеешь? Хотя бы пилку себе наколдуешь, чтобы коготки затачивать?
Кажется, у меня получилось задеть леди-я-круче-всех-и-на-вас-мне-плевать.
Лавиния обернулась, я увидел в ее синих глазах океан холода.
— Коготки, мальчик, я с легкостью мою заточить о твою железку, которую ты, словно грязный разбойник, таскаешь за спиной.
«Железку?! Это она сейчас имела в виду мою родовую клеймору?!»
— Не лопни, — Лавиния поджала губки. — У тебя вся… гм… все лицо, как спелый томат. Давай-ка лучше подумаем о деле… ой!
— Ой? — переспросил я от неожиданности.
Чудное кукольное личико Лавинии вытянулось, глаза распахнулись да так и застыли. Румянец в мгновение ока угас на ее щеках, уступив место снежной белизне.
Глядела златовласка куда-то… за моей спиной!
От мгновенной догадки в моей крови полыхнул адреналиновый взрыв. Тренированное тело все сделало само.
Пригнувшись, я прыгнул вбок, налету проговаривая формулу заклинания. И к тому моменту, когда плюхнулся в лужу у стены, с навершия посоха уже сорвался самый простой огненный шарик.
В плечо ударила земля, стрельнуло болью. Я, мокрый с ног до головы, тут же вскочил, вновь вскидывая посох.
Но…
Огненный шар красиво прошелестел языками пламени по коридору, озаряя тьму, и расплескался колдовским огнем о скалистую стену, чтобы через миг погаснуть.
— Лавиния, — быстро спросил я, чувствуя, как гулко колотится сердце, — кого ты видела?
От спокойствия златовласки веяло инеем:
— Никого. Просто решила проверить твою реакцию.
Что?
Скажите мне, что я ослышался!
Очень медленно, будто тело вмиг стало деревянным, я повернул голову. Пальцы до хруста сжали посох.
— Что ты решила проверить? — слова приходилось буквально выталкивать из горла.
— Твою реакцию, — невинно улыбнулась Лавиния. — Молодец, Роланд. Немного нервно, однако быстро. Все-таки даже горцев можно чему-нибудь научить.
«Вырвать, что ли, эти длинные ножки? — размышлял я с каким-то отстраненным спокойствием. — Или лучше без лишней крови задушить, как в классических любовных романах?»
— Что ты задумал? — вдруг забеспокоилась Лавиния, отступая на шаг. — Роланд, держи себя в руках!
— Я абсолютно спокоен, — добродушно заверил я и еще немного придвинулся к девушке. — Ты куда, крошка? Я просто хочу тебя обнять.
— Я буду кричать! — предупредила эльфийка. И в ее голосе впервые я услышал неуверенность.
— Не надо, малышка, — я улыбнулся по-людоедски, — зачем нам посторонние?
Лавиния отступила еще на шаг. В синих глазках заискрила паника. Девушка пискнула, показывая пальчиком куда-то мне за спину:
— Роланд! Медведь!
— Ага, — кивнул я, подходя ближе, — и медведь, и серый волк. Все хотели съесть Красную шапочку. Теперь я понимаю, откуда у них такое желание…
В затылок дохнуло густым звериным духом, гнилью и кровью. Я не успел обернуться, как в спину ударило так, что внутри у меня что-то громко хрустнуло. Пол дважды поменялся местами с потолком, а затем меня приложило о землю так, что из глаз брызнули искры.
Где-то неподалеку тонко вскрикнула Лавиния, но ее крик потонул в могучем зверином реве.
А потом…
Потом все заволокла белая пелена…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Об экзаменах и походах в женскую башню на ночь глядя, а также о том, что из этого выходит…
— Значит, вот как ты ведешь себя в необычных ситуациях?
Голос мэтра Гравикуса вкрадчив и не сулит ничего хорошего.
Я сижу на кушетке прямо посреди аудитории. В ней, кроме трех преподавателей за кафедрой, и меня, больше никого нет.
Впрочем, нет, есть еще кое-кто.
Золотоволосая эльфийка, которая лежит на второй кушетке, прямо напротив меня. Она все еще погружена в гипнотический сон. Только, в отличие от иллюзорной практики, где Лавиния предстала в костюме охотницы, девушка в ажурном белоснежном платье до пят. Грудь под корсетом мерно вздымается и опускается. Веки плотно прикрыты, ресницы не дрожат.
— С ней все в порядке, — перехватил мой взгляд мэтр Гравикус. — Я остановил действие заклинания и теперь она просто спит. А вот тебе, мой дорогой студиоз Роланд, я бы порекомендовал волноваться о себе. Ведь это ты завалил практику.
Боги Холмов и демоны Леса!
— Мэтр Гравикус, — хрипло произнес я.
— Да-да? — с обманчивой ласковостью подбодрил маг-лектор.
Сидя за кафедрой, маг-лектор напоминал тощую крысу в человеческой одежде. Сероватая кожа, жиденькие тонкие усики, прилизанные черные волосы, вытянутая мордочка и маленькие черные глазки.
— Мэтр Гравикус, — я собрался с духом и заговорил: — Мир иллюзий — обманчив. Мысленный эксперимент, и все учебники говорят о том же, — ненадежен.
— Это еще почему? — ласково, как у любимого сына, спросил маг-лектор.
— Потому-то что, вопреки природе, характеру и типу личности, студиоз может повести себя не так, как в реальной жизни, — уже бодрее отчеканил я. — В глубине души он понимает, что это всего лишь иллюзия и может совершать неадекватные поступки.
Мэтр Гравикус мерзко захихикал. Похвалил:
— Браво, студиоз МакКиннон! Браво. По природе сна вы честно заработали «отлично», а вот по практике — «неуд».
— Почему?!
— А хотя бы потому, что я так сказал.
Ага, вот и истинная природа мага-лектора. Ласковость исчезла из его голоса, проявились нотки снисходительности и презрения ко всему живому.
— Во-первых, — оскалил крысиные зубы маг-лектор, — я не студиоз. И у меня идеально получается погружать людей в плен иллюзий. Так, что они сами об этом не догадаются. А во-вторых… вы сказали про неадекватное поведение? Так вот, милый Роланд, оно выражается обычно в излишней смелости. А вы, уж простите, банально лопухнулись. Устроили скандал, когда нужно было взять ситуацию в свои руки, и…
— Я устроил скандал?!
Вот так номер! Он что, не видел происходящего?!
— Отставить возражения! — прикрикнул маг-лектор. — Мне лучше знать. И я вам говорю: ведьмак не должен обращать внимания на любые препоны. Вы с заданием не справились! А теперь хватит зыркать исподлобья, я не медведь-оборотень. Идите, студиоз МакКиннон, зубрите науку и эволюционируйте до состояния боевого мага. И готовьтесь к летней пересдаче!
* * *
— Но ведь это подло! — воскликнул Алан, мой старый друг. — В билете не было условий, что тебе подсунут напарницу! Да еще магичку. Это все равно, что кошку с собакой заставлять на мышь охотиться — они друг друга перегрызут.
Я только развел руками.
— Подло или нет, брат, но практику я завалил.
Алан приуныл.
— И что теперь делать? Ведь старого хрыча не переубедить.
— Есть один план, — я сдвинул брови и сжал кулаки.
— Роланд? — Алан, кажется, взволновался. — Ты что задумал?
Я улыбнулся:
— Для начала я намерен посетить женскую башню. Ты никогда не был в той части Академии?
* * *
Первые двадцать ступеней женской башни я отмерил быстрым и уверенным шагом.
Затем ушей коснулись отзвуки далекого гомона, в котором без труда узнавались женские голоса, заливистый смех и, почему-то, флейта.
«А меня туда пустят? — засомневался я. — Это все равно, что в женский монастырь сунуться — если не заболтают до смерти, так крестным сделают…»
Женская башня отличалась от мужской.
Пахло здесь не благородным вином, оружейным маслом и пахучим самосадом, а специями и благовониями. А на лестнице каждый камешек расписан рунами, птичками и солнышками. Вместо доспехов у стен — глиняные горшочки с разномастной травой, которую девчонки называют цветами и каждый из них знают по имени.
Везде полотна гобеленов, изображающие единорогов или томных рыцарей в (это обязательно!) плаще, развевающемся до самого горизонта.
— Надо полагать, — пробормотал я вслух, — под этим плащом в случае дождя укрывается все королевство этого принца…
— Ничегошеньки вы не понимаете в романтике! — с тоской вздохнули за спиной.
Я обернулся мгновенно, ладонь хапнула рукоять клейморы, с которой никогда не расставался.
Обернулся и обмер!
Из стены, высунувшись наполовину, взирал на меня грустный призрак. Лихо сдвинутый набок малиновый берет выдавал в нем представителя творческой интеллигенции.
— Ты еще кто? — спросил я подозрительно.
— Это кто вы? — с надрывом провыл призрак. — И что вы мне, милейший тычете?
— Простите, — смутился я. Представился: — Роланд МакКиннон, ведьмак. Студиоз факультета боевой магии четвертого уровня…
— Четвертого?!
Призрак вскинулся от восторга.
— Милейший, а это правда? Вы — настоящий боевой маг четвертого уровня?!
— Истинная, — важно кивнул я. — Почти что пятого. Вот, выпускные экзамены сдаю.
— Подождите, — призрак вдруг сделался подозрительным, — а вы, случайно, не герой-любовник? Не к суженой ли крадетесь?
Я насупился.
— Тьфу на тебя, морок бестелесный. На разборки иду.
— Какая удача! О боги! После стольких лет ожидания и мучений!
Призрак попытался упасть в обморок, но вместо этого совершенно некуртуазно вывалился из стены на лестничную площадку.
— Вы не представляете, как я здесь мучился! — призрак упал на колени и с мольбой сложил руки. — Роланд МакКиннон, ваше волшебничество, они меня прямо из могилы выдернули! И обратно не пускают! Помогите, молю!
— Да подожди ты! — обескуражено вскрикнул я, отступая на шаг. — Что случилось? Объясни толком!
Призрак быстро-быстро подполз на коленях, обхватил прозрачными руками мое колено и принялся завывать:
— Меня звали Энди Маршал! Я был талантливейшим из поэтов! Пел о вечной любви, прекрасных женщинах, романтике и пылкой страсти! Но во время эпидемии, которая разыгралась в нашем краю сто лет назад, о горе, стал ее жертвой! Плачьте, музы, пал ваш раб…
— О милейший, необразованный вы мой ведьмак! Идеальное воплощение незамутненной силы и слабого ума, — любовно улыбнулся мертвый поэт. — Я так счастлив вас встретить, что даже на грубость обижаться не решаюсь!
Мне показалось, что нечто подобное я слышал в словах Лавинии. Мол, ведьмаки грубы и примитивны. Не от этого ли хлыща слезливого набралась?
— Но вы правы, ваше волшебничество, — заторопился Энди Маршал, с вороватой физиономией оглядываясь. — Нужно поторопиться… После моей трагической кончины, когда рыдали в округе все нимфы, осталось в этом мире множество пергаментов и фолиантов, хранящих магию моего слова…
Честно говоря, от болтовни призрака слова в моей голове стали сбиваться в кучи и наползать друг на друга, как овцы в тесных воротах. Смысл доходил с трудом. Кажется, сейчас нытик говорил о том, что успел до смерти испортить много свитков своими писульками.
— И мои творения, эта кладезь чувств, — уже едва ли не пел призрак, — сослужила мне печальную службу. Нет женщины на свете, которая сможет прочесть мои стихи без слез! Уверяю вас, милейший Роланд!
— Ближе к делу!
Торчать в женской башне с призраком, который обливался слезами, было неуютно. Скоро объявят отбой, а в это время все перемещения по Академии запрещены. Тем более, посещения мужчинами женской обители.
— Вы правы, да-да-да! В общем, слава о моем таланте дошла и до Академии. А здесь!
Призрак произнес слово «здесь» с визгом, запрокинув голову и прижав тыльную сторону ладони ко лбу. Увидев, что я гляжу с нетерпением, поморщился, но все же продолжил:
— Здешние дамы милы и чудесны, — громко сказал мертвый поэт. Сделал паузу, огляделся, и, понизив голос до едва уловимого шепота, прошипел: — Они все ведьмы! Все! Уверяю вас! Они здесь все сумасшедшие!
— Да что же случилось?!
— Они провели магический ритуал и вытащили меня из Царства мертвых! И теперь заставляют каждый день напролет декламировать свою поэзию и писать новые романсы! И нет мне ни секунды покоя! О горе мне…
— А от меня-то ты чего хочешь? — спросил я с недоумением. — Разве не для славы ты стал поэтом? Ты должен наслаждаться.
— Наслаждался, — уронил голову призрак и всхлипнул. — Да, милейший. Но, когда у меня было тело, кроме услады духа эти женщины радовали еще и мою плоть. А теперь… Теперь никакого удовольствия! Знай — читай без перерывов. — поэт вскричал и очень похоже передразнил местных обитательниц: — Мэтр Энди Маршал, пусечка, прочти стишок! А где наш гений велеречивый? Расскажи сказку, Эндичка, чтоб грустно было и слезки появились…
Меня передернуло.
М-да… похоже, не в том месте ад устроили…
— Умоляю, — прошептал Энди, стекая по моему сапогу, — вы же почти настоящий боевой маг! Снимите заклятье и верните меня в Серую пустошь! Мне нужен покой! Мои нервы на пределе! Я не могу творить в таких условиях!
Думал я всего секунду. До отбоя уже почти не оставалось времени. Чтобы отбиться от прозрачного нытика, пообещал:
— Помогу тебе. Сегодня же расскажу друзьям, и мы вместе вызволим тебя отсюда.
— Правда? Милейший, не шутите так!
— Обещаю!
— О боги… мой спаситель…
— Да ладно тебе, — в смущении я махнул рукой.
— Помните, милейший Роланд МакКиннон, меня зовут Энди Маршал…
И с этими словами мертвый поэт растаял в воздухе.
* * *
Преодолев последний лестничный пролет, я оказался у расписанной лошадками, цветочками и сердечками двери. Вела она в покои первокурсниц.
Из-за двери доносился вкусный запах мясной похлебки, какой-то выпечки и дамского парфюма. Я даже облизнулся. Это не наша башня, где пахнет сапогами, оружейным маслом и горелым луком…
«Может, — пронеслась соблазнительная мысль, вторя урчанию желудка, — поужинать удастся? Я вообще люблю девочек, особенно тех, которые меня кормят»
И в самом боевом настроении, готовый к разборкам с вредной пигалицей, из-за которой завалил практику, я взялся за ручку, дверь скрипнула, открываясь. И…
Встретила меня гробовая тишина!
Я замер на пороге, застыв в перекрестье десятков девичьих глаз. У самого дух перехватило.
«Боги Холмов!»
Каких девочек здесь только не было! Но самое страшное — все о-о-чень сильно отличались от привычных красоток, которых видел на лекциях.
Одна с полотенцем на голове и набитым ртом, а в застывшей руке огромный бутерброд с мясом и сыром; у другой личико покрыто чем-то зеленым, словно она собиралась играть в театре болотного гремлина; третья сидела перед огромным зеркалом, пробуя разные виды косметики, и лицо той девушки теперь представляло собой такой чудовищно цветной грим с разной длины ресницами, пятнами на щеках и разной формы губами, что любой карлик-скоморох от зависти бы удавился…
«Так вот почему у всех моих друзей всю первую неделю после свадьбы такие растерянные взгляды», — пронеслась несвоевременная догадка.
— Мальчик! — с восторгом протянула одна из девушек.
— Сам пришел, — расплылась в улыбке другая, а меня от такой фразы мороз продрал по коже.
— Может, — засомневалась третья, — все-таки «ой»?
Девушки переглянулись, подумали секунду, и радостно завизжали! При этом кокетливо прижимали ладошки к щечкам, старались занять более выгодную позу и с намеком хлопали ресницами. А одна даже (совершенно нечаянно, конечно!) чуть выше обычного подтянула халат, выставляя в вырез оголенную ножку.
— Мне бы… — начал я, борясь с желанием заткнуть уши, но мой голос попросту тонул в визге.
И тут из одной комнаты выпорхнула моя спасительница.
Я поначалу ее даже не узнал!
Лавиния возникла перед моим взглядом и женский визг отошел на второй план, словно кричали из другой комнаты. Вообще все вдруг стало каким-то далеким. Осталась узкая полоска коридора, в которой были только два полюса: я и Лавиния.
Время остановилось…
Она выпорхнула в шелковой ночной сорочке, утонченной и красивой, как и все у зазнаек-эльфиек. Сорочка, словно тончайшее газовое платье, нежно молочного цвета. И, клянусь Холмами, сквозь ткань не было видно ничего, но та настолько тонкая, настолько облегала девичье тело, что все и так становилось понятно!
Боги Холмов!
Никогда не видел наряда, от которого воображение разыгрывается так быстро и так ярко!
На тонких бретельках, невесомая сорочка скрывает грудь, но, будь я проклят, если не вижу на красивых, спелых округлостях затвердевшие от вечерней прохлады соски. Маленькие, аккуратные, словно их и те маленькие ореолы, тщательно создавал гений-скульптор!
Сорочка в мельчайших деталях позволяет «увидеть», насколько плоский у Лавинии живот, но, вместе с тем, он с небольшой прослойкой материнского жирка, которая вызывает у любого нормального мужчины только одну реакцию — немедленно коснуться рукой этого живота, ощутить всю его нежность, поцеловать пупок, пьянея от запаха.
А уж ниже пупка…
Сердце вдруг забилось тяжелей. Меня бросило в жар, сразу стало не хватать воздуха, во рту пересохло.
Я ощутил в низу живота горячую волну, от которой в голове помутилось, а руки сами собой дернулись, чтобы схватить золотоволосую красавицу, прижать к себе, ощутить податливое женское тело и, не отрывая взгляда от чистых синих глаз…
Я шагнул ближе…
— Роланд МакКиннон? — Лавиния вскинула брови.
О боги, как ее щечкам идет этот стыдливый румянец! А какой блеск появился в глазах: символ стеснительности и удовольствия, что от одного ее вида мужчина теряет голову.
— Лавиния… — хрипло сказал я. — Леди де Сарио…
Но все волшебство момента было вынуждено разбиться о реальность.
Девчонки замолчали. И теперь мы с эльфийкой оказались в перекрестье десятка сгорающих от любопытства взглядов, предвкушающих сплетни, в которых с каждым новым пересказом будет становиться все больше деталей и подробностей.
Лавиния тоже заметила смену атмосферы. Вздрогнула, и, словно сбросила паранджу, выражение лица мгновенно изменилось. Я вновь увидел холодную, как скалу на берегу северного моря, девушку с надменным взглядом.
— О визитах предупреждать надо! — уронила эльфийка и юркнула в комнату.
Вернулась через пару мгновений. И теперь поверх сорочки был изящный халат, шитый золотыми и серебряными нитями. Красиво, но… больше впечатления, что под одеждой все видно не возникало.
— С вашего позволения, миледи, я бы хотел поговорить наедине.
Секунду меня буравили взглядом, затем Лавиния повела плечиком и вздернула подбородок.
— А нам есть, о чем беседовать? Даже самый последний орк знает, что являться к даме без приглашения — дурной тон.
— О, миледи общается с орками? — не удержался я. — Тогда понятно, откуда у нее такое дурное воспитание.
— Да что ты знаешь о воспитании? — вспыхнула эльфийка и едва ли не выплюнула: — Ведьмак!
Девочки в коридоре восторженно следили за ходом перепалки, переводя взгляд с меня на Лавинию и обратно. У меня сложилось впечатление, что они с жадностью глядят на представление ярмарочного театра. Только карамболи и петушков на палочке не хватает.
«Что ж, — подумал я, — раз магичка настолько восприимчива к мнению народа, придется идти на хитрость!»
И нагло осклабился, уперев руки в бока:
— Что с тобой, красавица? В подземельях ты была более сговорчивой.
В коридоре пронесся вздох захваченной поворотом аудитории. Взгляды вцепились в опешившую Лавинию.
— Я?! — некуртуазно прифигела эльфийка.
Взгляды возвратились ко мне. Я хамски и с намеком подмигнул и таинственно сообщил:
— Разве не помнишь? На лестнице, когда ты каблучок сломала, а я подошел ближе?
Накаленные до предела взгляды метнулись к эльфийке. Та покраснела, фыркнула очень ненатурально:
— Что за чушь? Это был всего лишь морок!
Смена реплики. И вновь я в центре внимания.
Делаю шаг к Лавинии, не стирая с губ наглый оскал. Говорю напевно:
— Ну так я напомню, малышка. Прошепчу прямо в ушки твои остренькие. Значит, прижимаю я тебя к стеночке, ты вся такая строптивая, глазки закатываешь, а сама…
— Что сама? — не выдержала одна из зрительниц.
На нее тут же зашикали, а Лавиния, сообразив, к чему я клоню, от возмущения даже дар речи потеряла. Растерянно зыркнула на девчонок, подарила мне испепеляющий взгляд и прошипела, указывая на свою комнату:
— Я дам тебе минуту, ведьмак! Всего минуту! А потом — чтобы духу твоего здесь не было!
С видом победителя я двинулся к распахнутой двери, не переставая улыбаться. Отчасти оттого, что на лицах однокурсниц Лавинии читалось разочарование.
«Ничего, — успел подумать я. — Потерпите. Пусть Энди вам о любви поет…»
А потом мы остались с эльфийкой наедине.
* * *
Комната Лавинии оказалась попросторней моей. И вся… гм… женская что ли…
Не передать словами. Вот у меня, в сравнении с этой комнатушкой, абсолютный порядок, как в казарме. У Лавинии везде какие-то ленты, шляпки, тряпочки, то ли носовые платки, то ли еще что-то непонятное (кружевной треугольник и две ниточки). Шитье и вязание, камешки-браслеты-украшения. Кошмар, одним словом! Но все равно ощущение, будто здесь чище, чем у меня, раза в два.
А запах…
Нет ничего прекрасней, чем запах в женской спальне. Он неуловим и тонок, пронизывает все. Казалось, даже самый обычный предмет, самый привычный, обретает здесь загадочное очарование. Сразу к нему начинаешь относиться так же трепетно, как и к его хозяйке.
Мой взгляд скользнул от ширмы с навешенными платьями, мимо ложа с десятком подушек и пуховыми одеялами, до книжной полки в полстены. Между библионами фигурки-статуэтки-бесполезности. Среди прочего заметил увесистый томик: на форзаце готическими литерами выведено «Яды: практическое руководство ведьмы». Сразу стало немного не по себе. С ведьмами сталкиваться в родных горах приходилось, к счастью — редко, но эти встречи всякий раз оставляли гадкое послевкусие. Но фолиант лишний раз напомнил, что все женщины, так или иначе, немного ведьмы. Чем красивее, тем ведьмее.
— Зачем ты приперся?! — прошипела Лавиния.
Я залюбовался ею. Все же лучше, чем ледяная баба: глазки сверкают, губки алеют, на щечках румянец, один локон выбился и красиво оттеняет синеву глаз.
— Мало разве, что из-за тебя я зачет по травничеству и первой помощи провалила? — продолжала кипятиться эльфийка.
«Так вот для чего мэтр Гравикус ее со мной отправил? — догадался я. — Одним выстрелом убить двух фей: и меня позлить, и проверить лекарские навыки Лавинии…»
— Твой зачет, — хмыкнул я, — это полная ерунда. Другое дело, что я из-за тебя практику завалил, а это не шутки! Есть возможность на все лето здесь остаться.
— Тебе же лучше, — фыркнула Лавиния. — Уму-разуму наберешься.
Я не выдержал, рявкнул:
— Ты зачем вообще в Академию подалась?! Розовые платьица колдовать? Блестки-рюшечки зачаровывать?
Она смерила меня таким взглядом, что, будь у меня чуть больше совести, в миг бы задымился.
— Как ты смеешь разговаривать со мной в таком тоне?
— Я и не такое посмею! Ты думаешь, здесь тебе шутки шутят? Придворные за твоей воздушной особой ухаживать станут? Здесь учат боевой магии!
Она притопнула, глазки сверкнули гневом, на щечках полыхнул румянец — будто маки заалели. Лавиния шагнула навстречу, сжимая кулачки:
— Да что ты вообще знаешь о магии? Ты… ты…
Я сложил руки на груди. Позволил себе хамскую ухмылку, уже понял, чем такую тонко чувствующую особу можно больнее задеть.
— Ну? Словарный запас кончился?
— Сейчас у тебя жизненный запас кончится, деревенщина!
Я вытаращил глаза и испуганно спросил:
— О боги! И что ты со мной сделаешь, великая волшебница? Наколдуешь себе пышные ресницы и будешь часто моргать, чтобы меня выдуло из твоей комнаты? Или призовешь на помощь армию цветочных фей, чтобы они меня насмерть уморили болтовней?
Эльфийка даже зарычала, словно разъяренная кошечка. Очаровательные глазки метали молнии:
— Что б ты знал, грубиян необразованный, с ресницами у меня полный порядок! А выставить тебя за порог я и сама смогу!
— Ха!
Несколько секунд Лавиния пыталась взглядом меня уничтожить, растоптать, сжечь и вообще, сделать так, что б я провалился. В ответ я лишь нагло скалился.
— Зачем. Ты. Пришел. — По слогам спросила Лавиния, почти не разжимая зубов.
— Я намерен исправить твою ошибку и пересдать практику.
Эльфийка так удивилась, что даже возражать не стала.
— Исправить?! Как?
— Я отправлюсь в подземелья Клыка, где в реальности живет оборотень и уничтожу его. Мне не впервой таким заниматься.
— Но…
— Но ты должна держать язык за своими остренькими и ядовитыми зубками, малышка. Если в условиях практики была ты, то пусть так и останется, лады? Только вот ты никуда не пойдешь. От тебя потребуется, чтобы ты чирикнула перед мэтром Гравикусом, что помогала. Понятно?
— Соврать? Магу-лектору?
— Так будет проще для всех.
Лавиния задумалась. На секунду мне показалось, что она согласиться, затем в глазах вновь появилось упрямство.
— Нет!
— Демоны Холмов! Почему нет?! Тебе ведь тоже поставят зачет!
Лавиния поджала губки.
— Никогда де Сарио не опускались до лжи, ведьмак.
— Да как ты не понимаешь…
— Если так надо для пересдачи, я пойду туда с тобой.
Настала моя очередь терять дар речи. Я вгляделся в надменную златовласку. Но — нет, она не шутит, не красуется. И впрямь намерена путаться у меня под ногами!
— Слушай, — начал я, чувствуя, как кровь закипает от гнева, — ты мне будешь только мешать. Я пойду один и…
— Если ты меня не возьмешь, ведьмак, — тон эльфийки мало чем отличался от февральской стужи, — я врать не стану, когда маг-лектор меня спросит. Понятно?
— Не вздумай мне все испортить!
— Ты о себе говори!
Я не выдержал.
Схватил гордячку за плечи, хорошенько встряхнул, и…
Ощутил, как ее тело жжет мои пальцы. Как вся ее хрупкость вызывает во мне нестерпимое желание стиснуть эльфийку в объятиях. Так, чтобы она запрокинула голову, открывая губы для поцелуев…
Через тонкую ткань халата и ночной сорочки я чувствовал каждый изгиб ее невероятно женственного тела. Запах молодой женщины кружил голову, порождал жар в низу живота. Я почувствовал, как в штанах вдруг становится тесно, как забивается сердце, как крепость захвата моих пальцев становится мягкостью объятий. Захотелось, чтобы они сорвались с плеч Лавинии и скользнули по изгибу ее спины, огладили талию. Чтобы подушечки пальцев прочувствовали упругость ее самых соблазнительных округлостей. А затем…
Где-то вдали, в другом мире, проиграл сигнал отбоя.
Лавиния оставалась в моих объятиях недвижимой и покорной. Синие глаза широко распахнуты, очаровательный рот чуть приоткрыт, обнажая сахарные зубки. И вся ее поза выражала если не желание, то ожидание уж точно.
— Рог трубит отбой, — прохрипел я тупо.
С таким же видом Лавиния прошептала:
— Да… теперь тебе нужно уходить…
Я покорно ослабил хватку, сделал шаг назад, с сожалением отпуская девушку. Она повела плечами, словно от внезапного озноба, щеки пылали, в глазах лихорадочно блестело.
— До завтрашнего рассвета, — шепнула она, не отрывая взгляда от моих глаз.
— До рассвета, — кивнул я, отступая еще на шаг.
Уперся спиной в дверь, развернулся и вышел — словно вынырнул.
И только спускаясь по лестнице с удивлением понял, что в завтрашний рейд по подземельям замка Клык мы отправимся вдвоем…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Где Лавиния совершает открытие, Роланд поступает интуитивно и вообще все странно…
Над травой поднималась тонкая полоска серебряного тумана. Нуар сонно всхрапывал, фыркал, бил хвостом и вообще всем видом показывал, что хозяин его явный псих, раз встает в такую рань.
Солнце еще не поднялось из-за виднокрая, однако небо уже умылось зарей и померкли последние звезды.
Я терпеливо ждал, сидя на большом камне лицом к Академии, венчавшей собою высокий холм у подножия Скалистых гор. От нечего делать рассматривал ее величественные шпили, развевающие над цитаделью штандарты, тонкие башни, между которыми пролегли воздушные мосты. Красивая и могучая крепость — оплот волшебства…
Нуар фыркнул особенно громко и вытянул длинную шею, пытаясь укусить меня за плечо.
— Иди ты! — я сунул кулак к бархатному носу коня. — Я сказал ей: на рассвете. Может, у эльфиек рассвет в полдень начинается. Кто их разберет, длинноухих…
Нуар обнюхал кулак и обиженно отвернулся.
«И что на меня нашло? — подумал я раздраженно. — Нафига согласился? Что мне там делать с Лавинией?»
На ум приходили отнюдь не боевые подвиги.
С каждой секундой во мне крепла уверенность, что эльфийка проспала. А ведь любой охотник за нечистью знает, утро — лучшее время. Оборотни уставшие, сытые, расслабленные. Ими движет только одна мысль — завалиться в нору и брякнуться спать. Все. А я тут торчу, как…
— Нуар! Поедем сами.
Конь подошел по свисту, выгнул шею и воззрился карим глазом. В нем читался вопрос.
— Тебе-то зачем ждать? — возмутился я. — Неужели так запал на пони?
Нуар выпятил нижнюю губу и фыркнул, продемонстрировав крупные зубы.
— Тогда чего выделываешься?
И вновь вороной конь обиженно фыркнул и отвернулся.
— Вот и порядок, — пробурчал я. — А то, понимаете, ждать неизвестно кого…
Я одним прыжком вскочил в седло. Поправил притороченный посох, проверил ремни клейморы, и…
И тут легкий порыв ветра донес знакомый цветочный запах. Послышалась лошадиная поступь. Нуар с предательской надеждой заржал, а через миг мы услышали ответное ржание.
Лавиния появилась на дороге одновременно с первым лучом солнца. Выехала из-за холма с таким видом, словно солнце вставало только для нее.
Злость как-то незаметно улетучилась. Я засмотрелся.
В седле девушка сидела по-мужски, с прямой спиной. Лавиния вновь облачилась в костюм охотницы, за плечами виднелся лук и колчан со стрелами с белым оперением. Золотистые волосы перехвачены лентой, только одна прядь выбилась, словно нарочно, оттеняя синие глаза.
Белый пони под рукой Лавинии подошел ближе, они стали обнюхиваться с Нуаром, как старые знакомцы, о чем-то загадочно фыркать, кокетливо взмахивая длинными ресницами.
От моего внимания не укрылось, что в лице Лавинии нет ни следа сна, девушка бодрая, кожа безупречно чистая, на щеках легкий румянец.
Едва она подъехала, мой взгляд против воли скользнул по пуговицам ее камзола. Сердце забилось чаще, когда вновь заметил распахнутыми две верхние. Мой Нуар на голову выше пони, а я — Лавинии. И мне слишком хорошо была видная заманчивая впадинка между двумя соблазнительными холмиками. Между ними, уходя куда-то под камзол, блестела золотая цепочка.
«Что за магия, — заворожено подумал я. — Глаз не оторвать!»
Вопреки утренней свежести, вдруг стало не хватать воздуха.
Лавиния заметила, зарделась. И вдруг совсем иначе, нежели во время наших первых встреч, проговорила. Голос эльфийки звучал певуче:
— Вот мы и встретились, ведьмак. У нас говорят: существо, которое встречает первые лучи солнца, получает от него силы на весь день.
— Это… — я запнулся. С титаническим трудом отвел взгляд от груди девушки, едва ли не со скрипом поднял глаза к лицу Лавинии. Повторил попытку: — Это хороший знак.
Эльфийка кивнула.
— Я тоже так считаю.
Повисло неуклюжее молчание. От неожиданно благосклонного тона Лавинии я не знал, что говорить дальше. Подумал с раздражением:
«Что за черт?! То шипит, как змея белокурая, то чирикает, словно птаха с островов райских…»
Лавиния заметила мои сведенные брови, сама нахмурилась. Спросила уже холоднее:
— Что дальше, ведьмак? У тебя есть план?
— Есть.
— Расскажешь?
Я не клюнул на саркастический тон. Тронул поводья, Нуар притерся боком к пони, а я очутился рука об руку с Лавинией. Вновь ощутил исходящий от нее запах, сглотнул набежавшую слюну и с трудом подавил желание приобнять девушку. Но вот тон удалось держать ровным:
— Расскажу, малышка. Только ты мне сначала на один вопрос ответь, лады?
Эльфийка взглянула с подозрением. Для этого ей пришлось запрокинуть голову. И вновь я увидел в ее глазах ту самую растерянность, которая появляется, едва я оказываюсь в шаге от златовласки.
— Ты когда-нибудь охотилась на оборотней?
Глаз эльфийка не отвела.
— Нет.
— А на другую нечисть?
— Нет.
— А на…
Лавиния прервала сухо:
— Мой волшебный дар для другого предназначен, ведьмак.
— Для чего же?
— Я одарена волшебством Разума и властвую над иллюзиями.
Я не удержался, ржанул нагло. Даже Нуар вывернул шею, удивляясь, кто там его хлеб отбирает.
Лавиния вспыхнула.
— Что смешного?!
— Властвуешь над иллюзиями? То-то я вижу перед собой иллюзию боевого мага.
«М-да, — опешил я мысленно, когда Лавиния сузила глаза, в которых теперь бушевали синие молнии. — А мне эта шутка показалась удачной…»
Видимо, ошибался, ибо от добродушия эльфийки не осталось и следа. Она прошипела с таким презрением, будто пощечину отвесила:
— Твой конь воспитан лучше тебя, ведьмак. Это я поняла сразу. А теперь уверилась и в том, что твой вороной еще и в уме тебя превосходит.
Я постарался задушить обиду, все-таки шутка и вправду оказалась дурацкой. Сказал миролюбиво:
— Ну ладно, Лавиния…
— Миледи!
— Простите, миледи де Сарио. Глупость сказал…
— Тебе придется это повторять после каждой твоей фразы, Роланд МакКиннон!
Я решил быть терпеливым до конца и только вежливо кивнул:
— Как скажете, миледи, я готов. Поверьте, искренне не хотел вас задеть…
— Задеть? — Лавиния легко и мелодично засмеялась. Но меня от ее смеха прошиб озноб. — Как могут ТВОИ слова задеть МЕНЯ?
Я сжал зубы. Терпение кончилось.
— Действительно, — кивнул, — разве могут слова тронуть камень.
— Это есть твой план? — взглянула Лавиния с вызовом. В этот момент она напоминала мне прекрасную хищницу. — Ругаться до заката?
— Просто хотел выяснить, миледи, чего мне ждать от вас в подземельях. Какой-то помощи или…
— Ты считаешь, что я буду обузой?
— А разве нет? — ехидно осведомился я. — Что вы сделаете оборотню? Дерзко подпилите когти или люто завьете ему шерстку?
Лавиния побледнела. Почти незаметно повела плечом, но лук тут же очутился у нее в руках. Стрела с белым оперением легла на тетиву: плавное движение, а затем — тонкий звон и свист отправившейся в полет стрелы.
Я только моргнуть успел.
Обернулся, ища глазами стрелу. И обмер.
Из старой, лет двадцать назад засохшей осины, что торчала в чистом поле примерно в ста шагах, торчало белое оперение.
— Неплохо, — сказал я искренне. — Очень неплохо.
Лавиния не ответила, презрительно поджав губы. На тетиву легла вторая стрела. Эльфийка подняла лук, прицелившись в небо и намного левее осины. Тонко тренькнуло, стрела исчезла с тетивы, мелькнув в небе белым росчерком. А затем вдруг описала невозможную дугу, как хищная птица, свернув вправо и рухнув на осину.
Глухо ударило. Теперь из сухого ствола торчало два оперения: оба на расстоянии пальца друг от друга.
«Телекинез! Управление предметами силой мысли…»
— Магия Разума, — уронила эльфийка ледяным тоном. — Подчиняется тем, у кого острый и сильный ум.
Честно говоря, с ответом я не нашелся. За что пришлось выслушать ехидное:
— Может быть, теперь один хвастливый ведьмак покажет, чему его научили в стенах Академии? Или он может только плечами красоваться?
«Все-таки оценила плечи», — не в тему подумал я.
А вслух пообещал:
— Обязательно покажу, миледи де Сарио. Как только представится случай. И, пожалуйста, примите еще раз мои искренние извинения.
Лавиния вздернула подбородок, тронула повод и пони под ее рукой двинулся в сторону замка. Но от моего взгляда не укрылся легкий довольный румянец на щеках эльфийки.
«Эх, — подумал с восхищением, — какова! Но, все-таки, уверен, постель согревать у нее получается еще круче!»
* * *
Некоторое время ехали молча.
Я все ломал голову, как вновь сломить тот лед между нами, который появился после моей неуклюжей шутки.
— Миледи, а что вы знаете о замке Клык? — спросил я невинным тоном.
Раз уж у нас тут такая особа, что вся прям из себя девушка-бабочка, почему бы ее не напугать до куртуазной бледности? По опыту знаю, когда девушки боятся, с ними происходят чудные метаморфозы: становятся более сговорчивыми, держатся ближе, вперед не лезут, а иногда еще и берут под локоток, даря тепло пышной груди. А уж какое выражение в их глазах появляется — просто загляденье! Любой дракон в юбке становится просто милейшим котенком, глядит, словно ты самый лучший в мире, а на дне глаз таится обещание отдать все-все-все, до остатка.
Брехня, конечно, но душу греет.
— В общих чертах, — холодно ответила эльфийка. — А тебе есть, что рассказать?
Я как можно беспечнее пожал плечами.
— Знаешь, почему замок обезлюдел?
— Вроде бы после нашествия Серой нечисти.
— Точно.
Я сделал театральную паузу. Оценивая эффект.
Золотоволосая эльфийка, кажется, понемногу отходила. Даже послала мне косой взгляд, что было равносильно весенней оттепели.
Под мерный стук копыт мы двигались по тракту. Вдалеке уже можно было различить холм, на котором чернели остатки замка. Порушенные башни, бреши в стенах, проваленная кровля и воронье, кружащее над опустошенным местом.
— Когда-то там проводили ритуалы черные маги, — наконец, проронил я. — Магия крови, слышала о такой?
Лавиния кивнула.
— Жертвоприношения.
— Ага. Самая древняя и дикая магия.
— Значит, Серую нечисть призвали чернокнижники?
От голоса Лавинии пела душа. Признаться, я и сам не мог сказать почему мне так нравится ее общество. Вроде бы должен злиться, но… Но как только взгляну на женственную напарницу, так сердце сладко щемит. Хочется немедленно встать грудью на ее защиту, совершить какую-нибудь глупость, о которых писал малахольный призрак Энди Маршал.
— Не совсем, — признался я. — Чернокнижники хотели разбудить последнего дракона — Мортэга.
Лавиния вскинула брови.
— Отца драконов? Безумное божество огня и разрушения?
— А вы, миледи, весьма подкованы в истории и демонологии. Нечасто можно встретить столь прекрасную и умную волшебницу.
Эльфийка зарделась. Даже отвернулась, пытаясь скрыть довольную улыбку на пухленьких губках, алых, как спелая вишня.
«Интересно, — пронеслась томная мысль, — а они такие же сладкие, как вишни?»
— А что дальше?
— А дальше, — мне пришлось сделать усилие, чтобы вспомнить о теме разговора, ибо воображение разгулялось не на шутку и перед мысленным взором была та Лавиния, с которой встретился вчера вечером: в тонкой сорочке, от которой невозможно оторвать глаз; которая не скрывала аппетитной груди, округлых бедер и тонкой фигуры. — Дальше… А дальше, миледи, начинаются загадки.
— То есть?
— В прямом смысле. История здесь хранит молчание и далеко не все факты ясные. К примеру, мы знаем, что в качестве жертвенных агнцев чернокнижники избрали эльфийских девушек…
Лавиния побледнела, синева глаз стала больше.
— Кто и где их пленил — загадка. Но дочерей Вечного леса доставляли в Клык в цепях и ошейниках. А еще неизвестно, почему Академия столь долго молчала. Чернокнижники почти десять лет в открытую творили свои злобные дела. А маги Академии вмешались едва ли не в последний момент. И опять же…
— Что?
Я усмехнулся любопытству Лавинии. Пожал плечами:
— О схватке в стенах замка Клык почти ничего неизвестно. Кто, где, сколько? Только туманные намеки. Даже в библиотеке Академии этого нет. И вот, когда стих магический шторм, который после битвы волшебников бушевал семь дней, стали хаотически открываться порталы. Одни обжигали наш мир огнем, другие порождали смерчи, а сквозь третьи полезла Серая нечисть. Вот о ней как раз известно много: бездушные големы, желающие сеять лишь смерть и опустошения.
Лавиния задумчиво кивнула:
— Да, об этом я знаю. Тогда все маги Академии встали на защиту Пяти королевств до тех пор, пока окончательно не уничтожили порталы. Но вот с тех пор Клык просто притягивает нечисть и нежить… Знать бы чем…
Я засмеялся.
— Расколоть этот орешек, крошка, мечтает каждый студиоз еще с первого курса.
* * *
И вновь знакомый замковый двор. Только на этот раз — все реально. Это видно по количеству мусора и обломков вокруг, грязи и траве, проросшей прямо сквозь камни. Лавиния, когда увидела такую особенность, побледнела.
— В замке Клык, — кивнул я, — и не такое можно встретить.
Но то я храбрился. Сам-то здесь тоже никогда не бывал в реальности. Да, на иллюзорных тренировках излазил все подвалы и под кровлей побывал, а вот в настоящей жизни не довелось.
Я спрыгнул с коня, поправил меч за спиной. Хотел было полезть в седельную суму, приготовиться к рейду, как за спиной послышался испуганный писк.
Тело среагировало само. Я крутанулся на каблуках, успел подхватить Лавинию, по лицу мягко стегануло золотистой пахучей волной волос и…
Эльфийка очутилась в моих объятиях, грохнувшись из седла.
— Ба! Миледи, как неожиданно! — ухмылка сама по себе развалилась на моих губах.
Испуг мгновенно испарился из глаз Лавинии, на щечках полыхнул багрянец. Девушка фыркнула недовольно, хотя только что, как перепуганная кошечка, цеплялась за меня всеми коготками.
Разбежался! Какой дурак не воспользуется моментом?
Вопреки собственным словам, золотоволосая красавица даже не пыталась вырываться. Лежала в лодочке моих рук, словно нежная луна в облаках.
И вновь близость женского тела лишила меня концентрации.
Вдыхая запах Лавинии, глядя в синие глаза, такие близкие, такие глубокие, я ощутил, что готов многое отдать, чтобы очертя голову броситься в них, погрузиться на самое дно.
— Ты меня отпустишь? — шепотом спросила Лавиния.
Эльфийка притихла. Глядела по-особенному, вновь обратившись из колючей самочки в нежного пушистика.
— Никогда, — ответил я честно.
И вдруг понял, что говорю сейчас то, что действительно лежит на сердце.
«Боги Холмов! Что со мной?»
— Придется, — тихо-тихо шепнула эльфийка. — Иначе мы с оборотнем не справимся.
Как она может думать в такой момент об оборотне?!
Совершив над собой титаническое усилие, я очень аккуратно, как самое дорогое на свете произведение искусства, опустил девушку на ноги. Но при этом мои руки остались на ее талии, а ладошки Лавинии лежали на моей груди.
Запрокинув голову, она продолжала всматриваться в меня. Лавиния ниже меня всего на полголовы, то есть, по людским меркам вполне высокая и статная девушка, но при этом создается впечатление хрупкости и ангельской нежности. Эффект усиливается просто фантастической соблазнительностью и женственностью. Обычная женщина, даже эльфийка, просто не может быть такой прекрасной!
Синие глаза в обрамлении пышных ресниц расширились, когда я нежно, но напористо, прижал эльфийку. На дне большущих глаз сверкнули дьявольские искорки. Я прочел в них колючий соблазн поддаться желанию и ответить на мои действия, и, одновременно, типично эльфийскую надменность.
Мои пальцы скользнули по прямой спине девушки: одна ладонь двинулась к плечам, вторая опустилась на поясницу. Сердце колотилось, я почти не дышал, ибо я слышал, что в сантиметре от моего сердца точно так же колотится другое сердечко, не менее пылкое.
Едва мои руки двинулись, оглаживая красавицу, на щечках Лавинии заиграл румянец. От этого перехватило дух: ее нежная кожа безупречна, дышит свежестью юности. Красивый рот с алыми губками пробуждает мысли о поцелуях, которыми можно наслаждаться вечно.
Я ощутил, что под тонкой тканью камзола нет привычной твердости корсета. Сразу захотелось распустить пуговицы камзола, взять груди Лавинии в ладони, помять нежно, а, обнажив, жадно поцеловать.
— Роланд… — пролепетала Лавиния.
Но я видел, что любые слова сейчас неуместны. И то, что эльфийка остается в моих объятиях — признак моей правоты. Это ощущалось интуитивно, на уровне, обычно недоступном простым смертным.
Очень медленно, пьянея от чувственности момента (хотя всегда считал себя чурбаном в таких делах), я стал опускать голову.
В глазах Лавинии мелькнула тень страха, тут же пропала. Ему на смену пришла томная страсть и любопытство. Под этим, отнюдь не застенчивым взглядом, я улыбнулся. Моя ладонь соскользнула с поясницы, прогулялась по затянутому в лосины бедру, округлому и спелому.
Во взгляде золотоволосой гордячки сменилось несколько выражений. От немедленного и яростного желания взять меня и уничтожить, до томного полуобморока. Румянец на щеках Лавинии сменился аристократичной бледностью, она тяжело задышала. Между алыми губками мелькнул юркий язычок, прошелся по сахарным зубкам. И, наконец, веки мягко опустились, гася страсть в синих глазах.
И тогда я вкусил дыхание Лавинии, смешав его со своим.
Секунду… короткую, как вспышка молнии, и в то же время бесконечно долгую секунду ее губки оставались вялыми. Это причиняло истинную муку!
И в том момент, когда я уже был готов прервать поцелуй, Лавиния резко, словно бросалась в омут, ответила.
Жар захлестнул, как захлестывает пожар лачугу из сена и старых досок.
Рожденный где-то в низу живота, огонь рванулся к горлу, оборвал дыхание. По мышцам разлилось расплавленное золото.
Больше ничего в мире не имело значение.
Только я и Лавиния.
Только наш поцелуй.
Только одновременно замершие, чтобы через миг гулко забиться в унисон, наши сердца.
Я чувствовал, что эльфийка млеет в моих объятиях. Соски затвердели, топорщились через тонкую ткань камзола; низом живота Лавиния прижалась плотнее, ручки обхватили меня за шею, не давая разорвать самый мой необычный поцелуй.
Высокая грудь Лавинии вздымалась и опадала, я чувствовал, что эльфийка жаждет избавиться от неуклюжих одежд, представ предо мной в исконном и искреннем виде. Я видел, как Лавиния неуловимо, но красноречиво тает. Плавится ее тело, принимая самые соблазнительные позы, губы с жадностью встречают мой язык, захватывают его в мягкий горячий плен.
В просторных кожаных штанах мне стало тесно. Мужское естество напряглось, вскинулось и превратилось в горячий камень. Сладкой пыткой стали движения бедер эльфийки, которые она то прижимала, то чуть отстраняла. И пусть я ничего в жизни не понимаю, если не чувствую, какой от них исходит жар.
Теперь нужно лишь подхватить златовласку, и, любуясь дрожью ее пышных ресниц над томным омутом синих глаз, вынести прочь из замкового двора. Туда, где преет на солнце стог сена. Затем рвануть пуговицы ее камзола, провести рукой по волосам, покрывая нежное личико поцелуями. Увидеть, как на щеках пылает румянец, оттого, что я все больше обнажаю ее тело. Уверен, Лавиния станет податливой и пылкой! И на помощь моим пальцам придут ее пальчики, а, когда я сорву с бедер лосины, увижу, что нижнее белье Лавинии увлажнил обильный сок. И тогда эльфийка сама выгнет спинку, подрагивая от возбуждения, и притянет меня к себе…
Ладони Лавинии вдруг потеряли мягкость, уперлись мне в грудь. Сначала слабо, затем напористее. Девушка попыталась отстраниться.
С титаническим трудом мне удалось оторвать губы от губ Лавинии. Сразу появилось острое чувство потери.
— Крошка, — прохрипел я. — В чем дело?
Лавиния распахнула глаза. И от выражения синих очей мое сердце затрепетало: в них пылал настоящий пожар страсти! Это было видно и по тяжелому дыханию эльфийки, и по лихорадочному румянцу, и по…
— Н-не надо… Роланд, — покачала головой Лавиния.
Она попыталась высвободиться из моих объятий. Я не позволил. Вновь притянул, с наслаждением окунаясь в пламя, которое рождали прикосновения. В штанах давно было тесно, от сладостного возбуждения хотелось сорвать портки.
— Не сейчас… — хрипло бросила эльфийка.
— Почему?
Но я видел, как с каждой секундой тает очарование момента. Чувства гаснут, а к страсти в глазах Лавинии примешивается гнев.
— Что на тебя нашло? Здесь, в проклятом замке, целоваться?!
Эльфийка выскользнула, отошла на пару шагов. Она еще дышала неровно, но к ней стремительно возвращалось самообладание. Так же, как и маска ледяной аристократки.
— Разве не романтично? — злясь от такой перемены, хмыкнул я. — А где бы ты хотела целоваться?
— Ну… — протянула Лавиния. Затем опомнилась, притопнула: — Да что ты вообще делаешь, ведьмак?! Не желала я вовсе с тобой целоваться!
Уголок моих губ оттянула саркастичная усмешка.
— Почему-то я этого не заметил.
— Да ты вообще ничего не замечаешь!
«Ну, приехали! — разозлился я. — Опять качели: то в милость, то в немилость!»
И съязвил:
— У ведьмаков есть такая примета: перед опасным заданием нужно совершить какую-нибудь милую глупость. Даже дурость. И тогда удача будет всегда идти с тобой рука об руку.
Лавиния кивнула:
— Точно, Роланд, по дуростям ты спец… — и тут до нее дошло. Она ахнула возмущенно: — Значит, поцеловать меня — дурость?!
— А что нет?
Девушка задохнулась, покраснела от гнева. Даже притопнула. Голос прозвучал зловеще:
— То есть, следуя твоей логике, просто так меня поцеловать нельзя? Это обязательно будет дуростью?
— Значит, ты все-таки хотела, чтобы я тебя поцеловал?
— Нет, но…
— Но что?
Тяжелая пауза. Затем Лавиния фыркнула:
— Ничего, чурбан бесчувственный!
Ну приехали. А это-то я чем заслужил?
Секунду Лавиния буравила меня взглядом, затем процедила:
— Больше никогда так не делай!
И круто развернулась, отправившись искать вход в катакомбы.
Глядя на изящный танец спелых бедер, я засомневался, что смогу сделать так, как она просит. Или, может быть, прав был мой дядя, который утверждал, что слова женщин нужно воспринимать с точностью до наоборот?
* * *
Лавиния смогла сама отыскать вход в подземелья. В реальности он зарос намного гуще травой, чем в иллюзорной практике мага-лектора Гравикуса. Но вот отправиться туда первой я ей не позволил.
— Нет, — только и сказал.
И придал лицу такое выражение, что даже склочница эльфийка возражать не стала.
— Если хочешь мне помогать, — добавил, — тогда помогай. Займись освещением, следи по сторонам и старайся не ломать каблуков. Договорились?
И вновь (хвала Холмам!) не последовало колкостей.
Вместо этого, не успел я миновать и десяти ступеней, как передо мной вспыхнул белый шарик и поплыл вниз, освещая дорогу.
— Спасибо, малышка.
— Пожалуйста. Малыш.
Нет, я все-таки поторопился. Язычок у эльфийки явно живет собственной жизнью и просто не может не болтать.
«Ладно, — я мысленно махнул рукой, — пусть щебечет. И то радость…»
Я шел осторожно, держа наготове клеймору и посох. Пусть он еще ученический, зато верный двуручный меч уже не единожды побывал в бою. Кроме того, вдоль всего клинка вьется родовыми рунами полоска серебра, которое, как известно всякая нечисть терпеть не может.
Вспомнилась последняя практика годичной давности.
Тогда нам с Аланом пришлось уничтожать гнездо спятивших вурдалаков под предводительством Эда Каллена. Так вот тогда именно клеймора сослужила добрую службу, помогла нам едва ли не больше, чем все колдовские снадобья.
— Роланд…
Я замер. Ладонь моментально легла на рукоять клейморы, пальцы сжались на затянутой кожаными полосками рукояти.
— Лавиния?
Эльфийка выглядела смущенной.
— Что ты заметила? — подбодрил я.
— Ты помнишь замковый двор? — спросила златовласка и даже в тусклом свете шара-светляка я заметил, как покраснели у нее кончики ушей.
— Помню. И что?
— Ты не заметил ничего странного?
Я честно прокрутил в памяти все моменты: как искали вход в подземелье, как осматривали двор. Ничего не вспомнил. Правда, изрядно мешали слишком уж яркие воспоминания о поцелуе.
Боги Холмов!
Тот единственный поцелуй стоил всех прочих в моей жизни!
— Там везде царило запустение и грязь, — напомнила Лавиния. — Травой поросло все, кругом вороний помет.
— И?
— А петли двери, которая ведет в это подземелье, были исправно смазаны маслом.
А ведь точно!
Сама дверь поросла мхом, разбухла от влаги, в щелях между досками грязь, а открывалась тихо…
— Умница, — похвалил я искренне. — Я не знаю, насколько полезная, но точно — это важная деталь.
Я отвернулся, чтобы Лавинии не пришлось скрывать довольную улыбку. Девушка и так с трудом справлялась. Вон, плечики расправились, глазки сверкнули, похвала из уст такого чурбана как я, явно пришлась по душе.
«Значит, — подумал я, — это место не такое покинутое, как кому-то хочется. Оборотни, конечно, оборотнями, но дверные петли они не смазывают»
— Крошка, — шепнул я, легко вынимания клеймору из ножен, — будь настороже, лады?
Обернулся проверить, дошел ли смысл послания, заметил глубочайшее уважение в глазах эльфийки.
Ну еще бы! Двуручный меч с полутораметровым лезвием, специально выкованный для борьбы с нечистью — впечатлят кого угодно. А как красиво сверкают искорки на серебряной вязи? Ух! Плечи сами собой расправляются, хочется перехватить оружие двумя руками и совершить какую-нибудь дурость, какой-нибудь подвиг, пока за спиной будет умиляться моей смелости златовласка…
«Мне еще представится такая возможность», — резонно подумал я.
И мы продолжили спуск.
* * *
Подвалы замка Клык так или иначе присутствовали во всех байках, которые ходили вокруг места сражения с Серой нечистью. Рассказывали и о лабиринтах, из которых невозможно выбраться, и о казематах, в которых томились эльфийки, а теперь их злобные духи, и они только и жаждут кого-нибудь свести со свету. Ходили слухи о пыточных, о местах самых развратных оргий, о бассейнах, наполненных кровью девственниц…
Короче, трепались много и щедро. А это значит, — что половина из всего этого, минимум, полнейшая ерунда.
Подземелья оказались почти такими же, как на иллюзорных практиках. Почти, но не совсем.
«Хм… Зачем магам-лекторам внушать студиозам отличия? — подумал я с недоумением. — Для простоты? Но ведь это может сослужить плохую службу…»
Ответов не было, а ведь отличий и вправду хватало.
Во-первых, вместо земли здесь был самый настоящий каменный пол. Сухой, присыпанный пылью.
Во-вторых, здесь явно было больше двух уровней катакомб. Мы с Лавинией несколько раз встречали винтовые лестницы, уводящие в темные пропасти этого псевдо-ада. Так что рассказы о бесконечных лабиринтах и пыточных могли бы правдой.
— И что будем делать? — Лавиния очень старалась, чтобы ее голос не дрожал. — Ведь здесь можно заблудиться. И как потом искать дорогу назад?
Было видно, что девушка действительно растеряна. Даже куда-то подевалась ледяная маска остроухой аристократки.
— Не волнуйся, крошка, — прошептал я, копаясь в заплечной суме. — Мы не станем здесь лазать наугад.
Эльфийка взглянула с сомнением, но промолчала.
— Вот оно, — удовлетворенно проговорил я и продемонстрировал находку.
— Что это?
На моей ладони покоилась крошечная «мушка» из перьев, цветных ниток и пучков шерсти.
— Артефакт, — пояснил я. — Помогает отыскать оборотней. Со всеми прочими абсолютно бесполезен, но вот к оборотню путь-дорогу укажет.
— А ты подготовился.
Я порадовался тому, как улыбка легонько тронула губки Лавинии. Сказал гордо:
— Ну, я же ведьмак, малышка. Так что, начнем?
Лавиния с интересом приблизилась, в больших синих глазах сверкнуло любопытство. Даже шар-светлячок подплыл ближе.
Закрыв глаза, вспоминая, я шепотом прочел нараспев:
Шерстинка к шерстинке: ищите друг друга;
Дух зверя повсюду оставил свой след.
Перышко к перышку, капелька к капельке — откройте дорогу
К тому, чей промысел — сеянье бед…
Невесомый артефакт дрогнул, вдруг воспарил над ладонью. Секунду покачивался в воздухе, а затем бессильно опустился.
Лавиния, заглядывая через плечо, вскинула бровь. Спросила вежливо:
— Не работает?
— Должно работать!
Лавиния промолчала. А я попробовал еще раз.
Итог такой же: магия работала, артефакт честно пытался отыскать след человека в облике дикого зверя, но… не находил!
— Может быть, — пробормотал я, — все дело в магической ауре этого места? Здесь же была битва, все в волшебных дырах, как прожженное платье.
— Попробуем отыскать следы сами, — вновь не стала язвить эльфийка.
За полчаса мы облазили весь первый этаж подвала. В закоулки и лабиринты не заходили, смысла не было, зато тщательно обследовали все переходы и нигде, нигде не обнаружили даже намека на то, что здесь проходил здоровенный гризли! Ни пучка шерсти на камне, ни капель крови от убиенных жертв, ни следов самого зверя!
Наконец, у винтовой лестницы, я в третий, в последний раз попробовал воспользоваться отцовским артефактом.
— Не работает, — покачала головой эльфийка.
Я сжал зубы.
— Такого просто не может быть!
— Тогда где оборотень?
Я развел руками, перехватил ее взгляд. Сказал растерянно:
— Кажется, оборотня здесь вообще нет…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Где загадок меньше не становится, но это никого не волнует, ибо ночью, под сенью звезд, Лавиния рассказывает о балах Вечного леса…
Долго раздумывать над новой загадкой не пришлось. Мы с Лавинией переглянулись, и почти одновременно кивнули в сторону выхода. А через десять минут уже стояли в замковом дворе.
Я залюбовался новым, неизвестным мне ранее выражением на красивом личике эльфийки. Бровки сдвинуты, в синих глазах работа мысли, губки поджаты. Настороженность остроухой охотницы приятно грела душу. Все-таки, хоть пока и не видел ее в деле, но девочка старается не терять концентрации.
— Что будем делать? — спросила она, когда мы вышли к воротам.
Я задумчиво глянул на коней. У непарнокопытных царила полная идиллия: на мордахах самое благостное выражение, в глазах томное удовольствие, фиолетовые губы растянуты в улыбке. Пасутся себе ни на что и ни на кого не оглядываясь.
Белоснежная кобылка Лавинии, как и подобает женщине, ни на шаг не отходит от могучего Нуара, нет-нет, да и прислонит голову к его крепкому плечу. Вороной конь тут же взглянет соколом, надует грудь и зыркает по сторонам.
«Вот у кого хороший денек выдался», — подумал я с толикой зависти.
Тут же вспомнился горячий поцелуй во дворе замка Клык. И сразу в низу живота потеплело. Возможно, и у меня не все так плохо, как кажется.
— Роланд? — продолжала настаивать Лавиния. — Что дальше? Вернемся в Академию и переговорим с магом-лектором?
— Зачем? — удивился я. — Запомни, крошка, любое начатое дело — наполовину испорчено, если его не довести до конца.
— И что ты предлагаешь?
Я с деланым безразличием глянул вдаль, придавая позе самое мужественное выражением, такой себе богатырь на заставе. Уронил важно:
— В Академию поедешь сама, малышка. А я подежурю здесь пару ночей. Нужно удостовериться, что оборотня нет. Ну, или напасть на его след, если медведь все-таки существует.
Лавиния усомнилась:
— А ты не думаешь, что его изначально не существовало? Вдруг это лишь иллюзия мэтра Гравикуса?
Я глянул снисходительно:
— Крошка, ты плохо знаешь законы Академии. Видно, что ты только на первом курсе. Иллюзорная практика всегда предшествует настоящей. Маги-лекторы должны удостовериться, что студиозы правильно ведут себя в поле. А уж потом выпускают их на настоящее дело. Поверь, медведь должен быть где-то здесь.
— Тогда почему мы его не нашли?
Я только покачал головой.
— Хорошо, — кивнула Лавиния, — будь по-твоему. Подежурим у замка две ночи. Если не найдем…
— Постой-постой! — я сдвинул брови, чтобы не выдать радости. — Что значит «подежурИМ»?!
— Я не имею привычки бросать дело на полпути, — ровно ответила Лавиния и чудно передразнила: — Начатое дело наполовину испорчено, если его не довести до конца. Решено, ведьмак, я остаюсь.
Сердце затрепетало, как радостная птаха. Я отвернулся, пытаясь скрыть довольную усмешку. Сказал, снимая с плеча суму:
— Тогда пойдем разыщем место для лагеря и поедим. Жрать охота — сил нет.
Эльфийка лишь фыркнула.
* * *
Место отыскали на опушке крошечного лесочка, примерно в полулиге от замка Клык.
Я отправился собирать дрова, предварительно привязав коней, а Лавиния стала готовить лагерь. Когда вернулся уже в третий раз, притащив огромные вязанки хвороста, помог эльфийке. Срезал несколько толстых молодых веток, сделал подобие шалаша, растянув между ними свой старый плащ. Лавиния помогла натянуть ткань, как следует. И настолько увлеклась задачей, что, когда мы схватились одновременно за один и тот же кусок материи, не сразу поняла в чем дело.
Краткий, но очень необычный миг ее ладонь лежала в моей. Лавиния перехватила мой взгляд, она осознала пикантность ситуации и на щечках расцвел румянец. На секунду мне показалось, что девушка скажет что-то особенное, даже заметил в синеве ее глаз трепетный блеск, но надменные аристократичные манеры взяли верх. Залившись краской по самые остренькие ушки, Лавиния выдернула ладонь и торопливо перешла к другому краю шалаша. Однако я был уверен, что и ее зацепил тот момент, не зря же она потом не один раз бросала в мою сторону заинтересованные взгляды, когда думала, что я гляжу в другую сторону…
— Ты куда? — удивилась эльфийка, когда я накинул на плечо суму и поднялся.
— Я ненадолго. Нужно кое-что успеть сделать до темноты. Так, чтобы мы смогли наверняка определить, был ли оборотень.
Секунду взгляд синих глаз буравил меня, словно пытаясь вытряхнуть мой череп и узнать об истинных намерениях, потом Лавиния кивнула:
— Только не задерживайся.
— Крошка, к обеду я никогда не опаздываю.
В этот раз Лавиния съязвила уже по-доброму:
— Догадываюсь. Ты же ведьмак.
Хохотнув (а жизнь-то — налаживается!), я двинулся к замку.
Есть несколько приемов, которым меня научил отец. Хитрости не боевого применения, но чрезвычайно полезны в ведьмачьем деле. И я собирался использовать их максимально. Слишком уж странным показалось мне отсутствие в подземельях оборотня.
Честно говоря, о том, что на летние каникулы останусь в замке уже не так волновало, как раньше. Может быть, всему виной эльфийка, которая отвлекла своими прелестями от грустных мыслей. А может — загадка Клыка.
Мэтр Гравикус ясно дал понять: мы не выполнили задание, а это значит, что крестьяне в окрестных селах пока остаются в опасности. Спятивший медведь-оборотень — опасный враг. А то, что прикончить нечисть вместо нас мог любой другой маг, меня не слишком заботило. Они бы просто не успели. Да и наследили бы. А такие мелочи я сразу подмечаю.
В общем, добрался я пешком до замка. Постоял у ворот, прислушиваясь и приглядываясь.
От атмосферы места натурально мурашки бежали по коже. Крики воронов напоминали злые смешки, а пустые бойницы мертвого замка казались глазницами черепа.
Я задрал голову.
Солнце уже перевалило полуденную черту и быстро клонилось к закату. Когда небосвод покраснеет, а тени станут длинными и насыщенными, настанет час пробуждения. Не зря закат вызывает у людей столько чувств: от романтического восторга, до непонятного озноба, будто смерть прошла в двух шагах. Закат, как и полнолуние с рассветом, время особенное. Просыпаются в гробах вампиры, взрыкивают в логовах оборотни, с хрустом выскребают себя из земли ожившие мертвецы, воя от ненависти ко всему живому.
Нужно торопиться.
Пальцы нашарили в суме вязаный кошель с вышитыми рунами-оберегами. Я сунул руку в мешочек и нагреб пригоршню порошка-киновари.
В замковый двор заходить не стал, слишком уж сильна в нем аура злой магии. И впрямь может влиять на нормальную работу артефактов. Так что, пришептывая и посыпая щепотками киновари травку, я двинулся вокруг замка. Сыпал, конечно же, не беспрерывно. Нет у меня столько порошка. Просто старался подмечать удобные для нечисти входы-выходы: ворота, дыры в стенах, лазы и прочее. Вокруг них и сыпал.
И к тому моменту, когда солнце из бело-золотого шара стало багряным, я успел обойти почти весь замок.
— Ну вот, — довольно прошептал, пряча опустевший мешочек в суму, — теперь осталось только ждать.
В желудке уже громко урчало: как говорил мой дед — кишка кишке колотит по башке. Так что к лагерю я не шел, а почти бежал. Только отчего вместо вкусных видений, перед глазами был прекрасный морок с золотыми волосами…
* * *
— А говорил, что к обеду не опоздаешь, — ворчливо приветствовала Лавиния.
— Значит, — улыбнулся я, — не все ведьмаки такие простые, как ты думаешь.
Эльфийка многозначительно хмыкнула, мол, болтай-болтай, но за человека всегда говорят поступки.
Я хотел ответить в том же духе, но желание язвить неожиданно пропало.
Пока я отсутствовал наш лагерь преобразился.
Во-первых, Лавиния обложила шалаш свежей травой, сделав его незаметным и закрыв дыры. Во-вторых, принесла чистой воды и теперь в котелке на костре что-то ароматно булькало. В-третьих, в центре поляны расстелила походную скатерть, чистую и нарядную. На ней уже расставлена нехитрая снедь: бюрдуки с водой и вином, хлеб, какие-то сочные травки. На широких листьях, помеси лопуха и салата, одуряюще пахнущее жареное мясо. Видимо, эльфийка успела не только обшарить наши сумы, но и поохотиться. И симпатия к златовласке сразу выросла.
— Садись, ведьмак, — позвала Лавиния с хитрой усмешкой. — Я тебе угощение, а ты мне историю.
Уговаривать не пришлось!
Я уселся на траву, с благодарностью принял из рук эльфийки зелень с мясом, громко сглотнул слюну. Мясо приготовлено с добавлением каких-то травок и порошков и пахло так, что желудок оглушительно заурчал. На зажаристой корочке блестят капельки горячего сока, ароматный пар жжет ноздри, не успеваешь сглатывать набегающую слюну.
— Так что теперь? — спросила Лавиния.
Эльфийка сидела чинно: коленка к коленке, ест, словно кошечка, ни крошки не упадет. При этом хитро стреляет синими глазками и прячет в уголках рта довольную улыбку. Я же лопаю так, что за ушами трещит. Мясо буквально тает на языке, а желудок, словно голодный пес, подхватывает пищу налету.
— Остается только ждать, — ответил я, когда утолил первый голод. — Ночь, если ты не против, придется подежурить. Мало ли что может случится.
— Согласна.
Я забросил в рот последний кусок мяса, вытер руки от мясного сока хлебом, отправил его туда же. Затем вытащил кукурузный початок из бюрдука с вином и покосился на эльфийку.
— Ну, — засомневалась Лавиния, отвечая на немой вопрос, — только если по чуть-чуть…
* * *
— А ведь я сразу поняла, Роланд! — весело вскричала Лавиния. — Ты не обычный ведьмак! Я это сразу поняла!
Солнце уже давно село, над нашим лагерем таинственно сверкали плеяды серебристых звезд. Кричали в лесу ночные птахи, сонно всхрапывали кони, а мы с эльфийкой, раскрасневшиеся от вина, продолжали куролесить.
— Ага, — засмеялся я, — сразу она поняла. Шипела на меня, змеюка золотоволосая…
— Ой! — отмахнулась Лавиния. — Нашел на что обращать внимание. Тоже мне, будто на мужчину не за что пошипеть!
— Фигасе!
— Да и как на тебя не шипеть? — Лавиния сделала паузу, икнула и, доверительно глядя мне в глаза, спросила ласково: — Роланд, ты же хам и грубиян, согласись. Ну что может знать о приличиях какой-то ведьмак? А? Если бы ты хоть раз побывал на эльфийских балах, увидел бы наши праздники…
Я весело засмеялся.
И вроде бы выпили мы не много, на дне бюрдука еще что-то плескалось, но голова шла кругом, в ней шумело и все проблемы мира казались сущими пустяками. Рядом со мной сидела прекрасная женщина, а все прочее — суета!
Лавиния в свете костра преобразилась. На щеках пылал багрянец, золотые волосы растрепались, ниспадали на плечи, оттеняя сверкающие какой-то чертинкой синие глаза. Эльфийка часто смеялась, запрокидывая голову. Смеялась заразительно и искренне, сверкали белоснежные ровные зубки.
Летняя ночь в этой части Пяти королевств теплая. Не жарко, но и в одеяло кутаться не хочется. А у костра…
Я стащил ремень клейморы, положил клинок рядом, так, чтобы всегда был под рукой, затем распустил застежки камзола. Ночной воздух приятно охладил разгоряченную кожу, даже дышать стало легче.
Лавиния вдруг застенчиво отвела взгляд, не выдержала, стрельнула искоса, кокетливо взмахивая ресницами. Я хорошо видел, как она внимательно и тщательно, словно покупатель на рынке, оценила мышцы живота, заметила шрамы на ребрах, добралась до груди и… щечки эльфийки запылали.
* * *
Я хлопнул рукой по скатерти, приглашая Лавинию приблизиться. Та удивленно вскинула брови, глазки сверкнули, а румянец стал гуще, хотя казалось бы — больше некуда.
— Ветер переменился, — пояснил я. — Пересаживайся ко мне. Или ты боишься?
— Эльфы Вечного леса ничего не боятся, — фыркнула Лавиния.
Она поднялась, чуть качнулась, но на ногах устояла. Приблизилась ко мне. У меня дыхание перехватило. И обычная походка у эльфийки — зрелище, от которого невозможно оторвать взгляда! А какая походка стала теперь, когда девушка откровенно флиртует! Боги Холмов! Да у меня же сейчас сердце из груди вырвется!
Лавиния уселась на скатерть в шаге от меня, деловито расшнуровала сапожки, сбросила их, и, стрельнув глазками, уселась и закинула ноги мне на колени. Мне пришлось приложить титанические усилия, чтобы тут же не развести их и не сграбастать чертовку.
— Ну так, — хрипло от подступающего возбуждения, спросил я, — что там насчет эльфийских балов?
Лавиния таинственно улыбнулась и в синеве ее глаз полыхнул мечтательный огонек.
— Песни и танцы до рассвета, — промурлыкала она, глядя на звезды, — галантные кавалеры, лучшие в мире музыканты. Флейта, арфа, бумажные фонарики и шутихи…
Не в силах больше сдерживаться, я коснулся обнаженных стоп эльфийки. Провел пальцами по гладкой и очень нежной коже. Лавиния запнулась на секунду.
Мои пальцы чуть нажали на красивую пяточку, ласково прошлись по кругу. Теперь в голосе златовласки появились томные нотки. А в глазах заискрили довольные искорки.
— Наши города выстроены на деревьях, — чирикала эльфийка, отчаянно пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Иногда можно провести годы, ни секунды не ступая по земле. Вокруг только изумрудная зелень листвы, лунный свет, огоньки магических лампад и извечная красота Леса…
Я мял чудные стопы эльфийки, чувствуя, как заходится сердце. Хотелось немедленно поцеловать их и забросить эти ножки себе на плечи, где, уверен, им самое место. Но я продлевал волшебный момент, решив доставить златовласке удовольствие. Ведь видно же, какова природа ее румянца и дрожи в голосе. Уж это-та игра в недотрогу знакома каждому. Никакая нормальная женщина не улыбнется мужчине, если он не сможет показать и, желательно, доказать на деле, что она — лучшая и он готов ради нее на все.
— На наших балах… ох… — Лавиния застонала, когда мои пальцы совершили чуть более настырный массажный променад по ее стопам. Сглотнула и закатила глазки. Облизала губы, продолжила с хрипотцой: — На наших балах всегда творится волшебство и сказка: иногда кажется, что праздничная ночь длится вечно, а череда приключений вяжется из ажурных слов, легких и красивых, словно стихотворение талантливого поэта…
«Сегодняшняя ночь из таких, — подумал я, с удовольствием чувствуя, как тело Лавинии жжет мне пальцы. Электрические разряды пронизывают душу, играют нервами, словно бродячий музыкант струнами мандолины. — Посмотрим, крошка, сравнится ли диковатый ведьмак с твоими утонченными кавалерами с напудренными носами и отполированными острыми ушами…»
Разминая пальцы Лавинии, я любовался ими. Никогда не видел таких аккуратных, словно у фарфоровой куклы. Ноготок к ноготку, все чинно и аккуратно.
«И как они могут содержать все в таком порядке? У нас все куда проще: вскочить, помчаться на подвиг, все усилия направляя лишь на то, чтобы быстро пригладить лохмы на голове, состричь ногти, когда они уже становятся когтями да отыскать парную портянку, желательно — без дырок!»
Оглаживая стопы, массировал пяточки, наслаждаясь голосом эльфийки. В женский голос иногда можно даже не вслушиваться, если эта женщина довольна и весела; для мужчины он становится пением райской птахи, счастливым чириканьем — услаждает слух, как хорошая симфония.
Размяв как следует стопы, не выдержал: позволил ладони обхватить тонкую ножку и скользнуть к голени, задирая штанину.
Тот же маневр повторил со второй ногой. А, когда Лавиния запнулась и перехватила мой взгляд, нагло подтянул эльфийку. Так, что мои бока теперь обхватывали ее колени.
— Роланд, — прошептала златовласка с ненатуральным удивлением.
Тон ее говорил «что ты делаешь?!», а выражение лица «продолжай!»
Мои ладони продолжали движение. На этот раз — поверх одежды. Чувствуя, как плоть эльфийки жжет мне пальцы, огладил ее бедра и завершил марш-бросок на талии, подтянув Лавинию еще ближе.
— Роланд, ты…
Лавиния уперлась ладошками мне в грудь с явным намерением остановить, но, едва коснулась обнаженной кожи, ладошки стали нежными-нежными, скользнули по моей груди, ощупывая мышцы и ласково очерчивая шрамы.
Улыбаясь, глядя прямо в синие глаза, которые в свете костра будто бы искрились колдовским огнем, приблизил лицо и вновь ощутил, как перехватывает дыхание от запаха этой женщины. Этот запах пробуждает страсть, древнего зверя в мужской душе, и он удовлетворенно ворчит и разминается, готовый вновь и вновь быть лучшим для женщины, что ему позволила быть рядом.
В этот раз Лавиния противиться не стала. Чуть откинула голову, веки опустились, смыкая пушистые ресницы. А ротик, наоборот, приоткрылся. Меж алых губ мелькнул юркий язычок, увлажнил их. И я впился в них своими губами…
Мы целовались так долго, забыв о способности дышать, что голова пошла кругом. Я прижимал Лавинию к себе, пробуя ее на вкус, дыша ею, а она жадно отвечала.
Мои пальцы сорвались с тонкой талии, метнулись вверх по ее животику и рванули пуговицы камзола. Первая поддалась легко, в ответ на капитуляцию второй екнуло мое сердце, нагнетая кровь и разжигая в груди пожар. А последние пуговки, казалось, слетали сами по себе.
Упустить такое зрелище я просто не мог.
Отстранился, переводя дыхание и одним движением сбрасывая свою куртку.
— Роланд, — охрипшим голосом прошептала Лавиния, кокетничая чуть смущенно. — Может, не стоит так далеко заходить…
И вновь моим ответом была улыбка.
— Сегодня наша ночь.
Под камзолом у Лавинии оказался лишь кружевной лиф из тончайшего шелка. Настолько прозрачный, что меня пронзил электрический разряд возбуждения. Вот она — сила иллюзии!
Будто играя, Лавиния легко повела плечиками. Камзол соскользнул, обнажая безупречно гладкую и свежую кожу плеч. Затуманенный взгляд эльфийки был полон страсти, Лавиния смотрела одновременно дерзко и чуть застенчиво.
— Откуда на тебе столько шрамов? — чуть слышно шепнула она.
Ее пальчики танцевали на моей груди. И от этого танца мурашки шли по спине, казалось, где-то в затылке возникал серебристый звон.
— Я же ведьмак, — ответил, — и привык воевать с детства. И это карта моих битв.
Новый поцелуй был гораздо медленней первого, но ни шел с ним по накалу ни в какое сравнение. Лавиния застонала, когда я с сожалением оторвался от ее губ, сладких и порочных одновременно, чтобы воздать должное шее. Провел по нежной коже губами снизу-вверх, куснул мочку уха, тихо-тихо поцеловал впадинку у ключицы, и вновь поднялся к подбородку.
При этом мои руки мяли два очаровательных холмика под белым лифом. Соски Лавинии стали каменными, едва я прижимал их, как мой слух ласкал мелодичный стон.
Я подсел ближе, разводя шире великолепные ножки эльфийки. Поглощенная поцелуями, Лавиния не сопротивлялась. Покорно развела их, обвив руками мою шею.
У меня сердце екнуло, когда с мраморного плечика спала бретелька. Я помог упасть второй, не прерывая поцелуя, нащупал на спине застежки. И вот, в свете гаснущего костра, увидел прелестную спелую грудь. Между аккуратными холмиками блестела золотая цепочка с кулоном в виде ограненного камня.
— Роланд, — вновь попыталась остановиться Лавиния.
Выслушивать я не стал. Опустил голову, схватил губами напряженный сосок. Эльфийка громко застонала, и это было лучшим ответом.
Поддаваясь моему напору, Лавиния мягко легла на спину. А мои пальцы уже срывали ремень и расстегивали пуговицы ее лосин.
— Да что же ты делаешь, ведьмак! — в отчаянной страсти вскрикнула Лавиния, зарываясь пальцами в мои волосы.
— То, — прохрипел я, — чего мы оба давно желали.
И вновь, вопреки словам, тело эльфийки жило своей собственной жизнью. Выгибалось, отвечая моей ласке, ножки покорно выгнулись, приподнимая попку, чтобы я смог сорвать лосины.
Мое сердце забилось с мощью камнедробильной машины, когда взгляду представились тонкие белые трусики. Сквозь них хорошо виднелись две пухленькие складочки и золотистый пушок.
Облокотившись на одну руку, пальцами второй я провел от груди эльфийки по плоскому животику, описал дугу вокруг маленького пупка. А затем под пальцами возникла мягкость шелка…
— Это… — простонала Лавиния. — Это насилие…
— Насилие, — согласился я. — Только надо мной. Нельзя же быть такой красивой.
Указательным пальцем, снизу-вверх, я провел меж пухленьких складочек. Ласково и нежно, почти порхая. Затем второй раз, надавливая у самого низа, нежно скользя меж складочек, и совершая короткое касание с набухшей вишенкой на вершине страстного треугольника.
Лавиния захлебнулась стоном, моментально охрипла. Запрокинула голову, выгибаясь. Синие глаза исчезли под веером ресниц. Из груди вырвался тягучий, сладостный стон. И тут же, разорвав на миг контакт с моими пальцами, ее тело вновь выгнулось навстречу, чуть шире разводя ноги, требуя продолжения.
Сквозь тонкую ткань трусиков я чувствовал, как мои пальцы намокают. Но этого было недостаточно.
Коснувшись губами твердого, набухшего соска, я лизнул его, поддразнил и легонько сжал зубами. По телу эльфийки прошла волна мелкой дрожи.
Мои пальцы отступили к коленке, внешней стороной ладони я провел по внутренней стороне бедра до промежности. И, когда завершил свой путь, ощутил будоражащий жар, исходящий от лона Лавинии.
Жаркий взрыв ожег и меня.
В штанах стало тесно, портки показались неудобными, дыхание прерывалось. Все вокруг не имело никакого значения. Эта ночь была только нашей!
Лавиния попыталась что-то сказать, но мои пальцы лишили ее такой возможности. Нырнув под трусики, опустились к самым пухлым губкам, и теперь сок любви щедро увлажнил их.
Лавиния застонала громко, жадно выгнулась навстречу. В ее голосе слышалась безудержная страсть.
— Так что насчет насилия, миледи? — прохрипел я, удивляясь, как еще могу связывать звуки в слова.
Лавиния улыбнулась, а я, не давая ей опомниться, медленно ввел в нее палец. При этом губы вновь взяли в свой плен ее сосок. Эльфийка закусила губу и теперь сквозь сжатые зубы издала не стон, а рычание. Рычание полной страсти хищницы, готовой отдаться любви под звездами.
По моим пальцам текло, одуряюще пахнущий сок кружил голову. В штанах стало так тесно, что хотелось разодрать их в клочья. Содрать к чертовой матери!
Лавиния словно прочла мои мысли. Ее пальчики нашарили ремень на моих штанах, пару секунд яростно с ним боролись. Я «мешал» этой сосредоточенной борьбе изо всех сил: прижимая палец к верхней стенке ее лона, провел вглубь и потянул наружу. Медленно, так, чтобы подразнить уходящей лаской. Затем повторил, остальными пальцами массируя мокрые от сока губы. Нежнейшая плоть набухла от возбуждения, губы разошлись, готовые пропустить в лоно любви мужчину. Извечный ритуал страсти…
Я ощутил, как ремень ослаб. Лавиния резко рванула, сдирая с меня штаны, инстинктивно приподняла бедра, нараспашку открывая все границы. Ночная прохлада ничуть не охладила моего пыла. Я чувствовал, что мое естество, напряжено до предела, от возбуждения прижимается к низу живота.
Я придвинулся к эльфийке, и, помогая рукой, вошел в Лавинию.
От благостного жара перехватило дыхание! Исчезли все мысли, оставив лишь вспышку удовольствия и страстное желание продолжать начатое.
Я вошел медленно, продвигаясь под аккомпанемент тонкого, словно шепот, стона. Ощущал, как меня обволакивает влажная теснота, как она пульсирует вокруг меня. Я старался продвигался осторожно, но Лавиния жадно подавалась навстречу. Замирая, когда входил до предела, и сжимала мышцы влагалища, стараясь не дать мне выйти полностью.
Осыпая поцелуями ее волосы, одной рукой я ласкал грудь эльфийки. Несмотря на более чем красноречивое желание, двигался медленно. Входил и выходил. И Лавиния крепче сжала мои бедра ногами, стараясь удержать меня в себе.
И я сдался…
Звезды померкли, а ночь и весь остальной мир исчез. Просто растворился, никому не нужный! Ничто не могло сравниться с женской страстью, с актом любви и ритуалом ее чествования. Лучшие песни на свете — охрипший от страсти женский стон. Лучшее чувство во вселенной — долгожданное единение с лучшей половиной, созданной изначально прекрасной и утонченной!
Лавиния отдавалась жадно и без остатка. Ее глаза закрыты, но пальцы вцепились в мою спину и, вместе с движениями бедер, кричали только об одном: какой бы в реальности пропасти между нами не было, к какой бы ни принадлежали касте, сегодня ночью мы в унисон исполняем гимн любви. Все прочее — ерунда!
Мои движения становились резче и быстрей. Запах сока Лавинии казался лучшим ароматом в мире. Только он может так разжигать сердце, и оно колотилось, билось в груди мощно и сильно, радуясь жизни.
Мне хотелось бесконечно мять и трогать безупречное тело эльфийки, целовать его жадно, подминать, делая покорным мужской силе! И Лавиния плавилась подо мной.
Пока хватает дыхания — нужно двигаться, сгорать вдвоем. И, когда, казалось, кончаются силы, новый стон женщины наполнял мышцы звенящей энергией. Она распирала меня, от нее закипала кровь. По моим бедрам тек обильный сок Лавинии, подсказывающий, что и в ней происходит то же самое. Что вот-вот, и оба взлетим на пульсирующий пик удовольствия!
Я приподнялся, опершись на руки. Ускорил темп, пожирая глазами утонченную красоту, покоренную и податливую. От быстрого темпа грудь Лавинии двигалась то вверх, то вниз, и, зачарованный, я не мог оторвать от этих движений взора.
Жар во мне достиг максимума. Казалось, еще секунда, и я просто взорвусь. По телу прошла теплая волна, затем вторая, уже более сильная. На самом пике мужского естества появилось давление, которое сдерживать более было невыносимо.
Еще чуть-чуть…
И…
Я резко вышел.
Мышцы окаменели, а время остановилось.
Лавиния взвизгнула пронзительно, словно это был последний миг ее жизни.
Одновременно с утробным рычанием, будто я превратился в зверя, слепящая молния пронзила меня насквозь.
Лавиния запрокинула голову, вцепилась пальцами мне в спину, обхватила ногами бедра, прижимаясь лоном к древу мужской силы, из которого толчками извергалось семя. Ресницы эльфийки мелко дрожали…
Короткий миг была лишь тишина ночного леса.
А затем, разом опустошенные, опаленные страстью, мы выдохнули в унисон…
ГЛАВА ПЯТАЯ
В которой Лавиния с Роландом пытаются выяснять отношения, а потом еще раз, но уже в другом положении, а затем отправляются к замку Клык.
Утро я встретил на берегу крошечной речушки. Именно здесь вчера (о, боги Холмов, что вчера была за ночь!) мы с Лавинией омывались.
Обнаженный до пояса, босой, я умылся прохладной водой, напился, а затем приступил к давнему ритуалу. Уже и не вспомнить, когда впервые его проводил.
Клеймора пропела свою шелестящую песнь, освобождаясь от ножен. Я взмахнул, с удовольствием глядя на сверкающий след в воздухе, который оставляет меч. Балансировка клинка идеальна, при взмахе меня не тянет в сторону, кисть расслаблена, рукоять плотно лежит в ладони.
Взмахивая мечом, проводя воображаемые атаки, блокировки и контратаки, играя с невидимым противником, я отрабатывал приемы и парирования, разминал непослушное с утра тело.
А в голове, вместо боевой науки, то и дело вспыхивали волшебные картины прошедшей ночи.
* * *
Вино давно выветрилось, но к ручью мы шли пьяные.
Я засмотрелся на обнаженную эльфийку, которая в серебристом свете звезд казалась волшебным созданием, невесомым и очаровательным. Такую красоту можно встретить во сне, и тем более трудно поверить, что стоит лишь протянуть руку и прикоснешься в реальности к этому безупречному произведению искусства.
Лавиния не шла, а порхала, неслышно двигаясь сквозь ночь. Я пер, словно медведь. И хотя раньше считал себя образцовым охотником, который сможет подкрасться к оленю и остаться незамеченным, это не шло ни в какое сравнение с походкой златовласки.
Она заливисто смеялась, убегала и пряталась, а я всякий раз ее догонял и Лавиния с желанием отвечала на поцелуй. А миг, когда мы плескались в ручье, не забыть никогда.
Отражавшиеся в водной глади луна и звезды казались чем-то сумбурным и грубым, в сравнении с искорками, которые таились на дне ярко синих глаз…
* * *
Утренняя разминка подходила к концу, когда на берег вышла Лавиния.
Эльфийка вновь вернулась к образу охотницы: камзол, сапоги, лук за спиной и золотистые волосы, взятые в пышный хвост. Хотя, честно говоря, мне больше понравился образ вчерашней нимфы.
— Доброе утро.
Я внутренне улыбнулся оттого, как Лавиния старалась приветствовать меня легко и непринужденно. При этом изо всех сил глядела на реку, с трудом отводя взгляд от моего обнаженного торса. Конечно, я не образец мужской дикой силы и красоты, но жаловаться не на что. Обычно девушки называли меня не иначе, как симпотяшкой, что бы это ни значило. А уж фигура у меня вполне достойная, не ради хвастовства, а ради работы: нет ни грамма жира, сплошь сухие мышцы, широкие плечи, крепкие руки и сильные ноги, помогающие стоять на этой земле с гордо поднятой головой.
— Утро доброе, крошка, — уж я-то не пытался скрыть чувств. Улыбнулся самой масляной ухмылкой, вновь, уже при свете солнца, воздавая должное девичьей красоте. — Что-то ты рано.
Лавиния покосилась снисходительно.
— Дорогой мой ведьмак, я приучена с детства открывать глаза при первом пении птиц и радоваться рассвету.
— А я всегда думал, что красавицы — сплошь изнеженные принцессы на вишенке.
— На горошине, — поправила Лавиния и с привычной надменностью добавила: — И некоторым, кстати, не будем указывать пальцами, не мешало бы набраться хоть немного нежности — я полночи не могла заснуть, слушая твою сонную песню.
— Это ты так куртуазно намекаешь, что я храпел?
Эльфийка глянула с умилением:
— Моя Лучинка два раза заглядывала в шалаш узнать кто же там рычит. А ты говоришь: «храпел».
— Это у меня просто слух притупился, — парировал я.
— Слух притупился? Отчего?
— Да просто одна прелестная особа мне вчера такие томные песни пела, что мой Нуар два раза приходил смотреть, кому так повезло.
Секунду Лавиния соображала, какие дифирамбы я имею в виду, потом на ее щеках расцвели маки.
— Дикарь! — смущенно пискнула.
И фыркнув, юркнула обратно в лагерь. Впрочем, от моего внимания не укрылся польщенный блеск в ее глазках.
Хмыкнув…
«А ведь эта крошка становится все более ласковой!»
…Я накинул куртку, подхватил ножны, клеймору, и двинулся вслед за золотоволосой девушкой.
* * *
«И почему я никогда раньше не брал в походы женщину?» — с восхищением подумал я.
На скатерти уже приготовлен завтрак. Причем, не привычный мужской, что-в-закромах-найдется-то-холодным-и-съем, а самый что ни на есть — завтрак. Лавиния успела разжечь костер, поставить воду в котелке на огонь, теперь там аппетитно булькал мясной бульон, от ароматного пара жадно заурчал желудок, рот наполнился слюной.
«Боги Холмов, как я люблю женщин! Это лучшее, что создала природа!»
Эльфийка очень красиво, так, как могут только женщины, разложила чисто вымытую зелень, на листьях еще блестели капельки воды; отдельно лежала половина краюхи хлеба, козий сыр и бюрдук с водой. Вина не было.
— Лавиния, — сказал я проникновенно, — тебя мне послали боги, не иначе!
Эльфийка довольно хмыкнула, но тут же вздернула носик.
— Не спеши радоваться.
— Это еще почему?
— Роланд, нам нужно поговорить…
— Поговорить о вчерашнем? — догадливо помог я.
Лавиния запунцовела, кивнула.
«И почему женщины всегда хотят поговорить о вчерашнем? — мысленно вздохнул я. — Зачем лишний раз сотрясать словами воздух, если можно просто повторить?»
— Понимаешь, — отводя глаза, начала Лавиния, — это была ошибка…
«А! Вот она к чему клонит? Что ж, игра в недотрогу продолжается. Лады…»
Я подсел к ней, доверительно взял ее руку в свою и понимающе проговорил:
— Наверное, во всем было виновато вино, правильно?
Эльфийка запнулась, видимо, собравшись именно это и сказать. Кивнула. А я продолжил:
— А еще момент просто был такой романтичный, да? Звезды, первое задание, опасность будоражила нервы, а тут еще красивый и мужественный ведьмак под боком.
— Да, — выдавила эльфийка. Затем возмутилась: — Нет!
— Что «нет»? — я заботливо заглянул ей в глаза. — Ведьмак был некрасивым?
— Красивым, — машинально чирикнула Лавиния. Затем, наконец, сообразила, что происходит, вспыхнула: — Да что ты плетешь?! Красивый, не красивый! Я тебе о другом хочу сказать!
— О чем, малышка? Я готов к душещипательной беседе и даже вспоминаю все известные мне сплетни. Еще чуть-чуть и поделюсь.
— Варвар! — обвинила эльфийка, вырывая руку из моих ладоней. — Хам! Дикарь и грязный ведьмак!
— Вай, красавица! Зачем так грубо?!
— Да ну тебя!
Лавиния отвернулась и попыталась встать, обиженно морща носик, но меня уже понесло. Хороший отдых, свежее утро и красочные воспоминания прошедшей ночи зажгли во мне искру, которая скоро должна стать пожаром.
Я перехватил руку эльфийки, зарылся лицом в ее пышные волосы, щурясь от их золота. От тонкого запаха Лавинии, ее волос и тела, перехватило дыхание. Как-то само по себе получилось, что мои руки, только что крепко обнимавшие эльфийку, стали мягче, словно баюкал в них что-то очень хрупкое.
Возбуждение накрыло теплой волной, оно родилось в низу живота, быстро превращаясь в жар. Легкая дрожь прошла по телу, сердце забилось сильнее, дыхание участилось.
— Что ты делаешь? — возмущенно фыркнула златовласка.
Но при этом, хитрая лиса, из объятий не выскальзывала!
Я шепнул ей прямо в острое ушко:
— Хочу доказать, крошка, что прошлая ночь не была ошибкой.
— Роланд!
— Повтори это еще раз, — шепнул я, награждая поцелуем уже другое ушко. — Никогда раньше не слышал, чтобы мое имя произносили с такой нежностью.
Лавиния дернулась, стряхивая мои руки. Обернулась. На личике кукольное возмущение, но в чуть раскосых миндалевидных глазах искрил дьявольский азарт. И я не стал противиться, окунулся в эту синеву с головой.
А Лавиния…
Покорная моей воле, Лавиния упала на спину, а я навис над нею, опираясь на руки.
— Я буду кричать, — предупредила она, но ее тон был предательски нежен.
Да и трудно оставаться неприступной, когда ты уже лежишь, а над тобою нависает полуобнаженный мужчина с явно выраженными намерениями.
— Конечно, будешь, — я улыбнулся, не отводя взгляда от милого личика. — Ты и вчера кричала, крошка. И это было прекрасно.
— Ты все-таки неисправимый хам, ведьмак! — уже едва слышно фыркнула эльфийка. — Хам и…
— И кто?
Лавиния облизнула губы, задышала тяжелей. Кристальная синева несколько раз гасла под веером пушистых ресниц. Наконец, я услышал:
— Сколько же ты будешь болтать, дурачок? Сделай уже это…
Считаю — заставлять женщину просить дважды не по-мужски. Тем паче, в штанах уже горело и они быстро становились узкими. Твердость была такой, что это само по себе доставляло удовольствие.
Впрочем, теперь не темная ночь, где все детали скрадывает темнота, давая фантазии разгуляться вволю. Сейчас я могу вдоволь изучить все подробности моего предмета обожания.
Я склонился над Лавинией, тронул губами шею, пощекотал языком кожу. Девушка выгнула спину, словно игривая кошечка; ее руки обвили мой торс, плотно прижимаясь, гладили и ощупывали напряженные мышцы, широкую грудь и валуны плеч.
У меня перехватило дыхание. От запаха разгоряченного тела ноздри раздулись, с шумом втягивая аромат молодой женщины, чей сок еще дышал чистотой и непорочностью. В голове стало пусто, остался лишь серебристый туман наслаждения, который требовал от меня неторопливости, хоть плоть и жаждала немедленно удовлетворения, кричала, чтобы я немедленно разложил объект желаний по всем правилам постельных игрищ и подмял под себя нежную плоть.
Лавиния подставляла лицо поцелуям, прижималась губами к моей груди, ресницы трепетно вздрагивали. Дрожь возбуждения пронзила нас обоих, словно мы вновь становились единым целым. Ее тонкие пальцы, чуть подрагивая, помогли мне расстегнуть пуговицы камзола, открывая моему взору прозрачную ткань лифа. Я с удовольствием отметил, что в этот раз на эльфийке другое белье. Тот же невесомый шелк, но по краям черного лифа вилюжит кружевная строчка, иногда переходящая в полупрозрачные участки то ли газа, то ли просто талантливо выделанного шелка.
Ткань не скрывает напряженных сосков, твердых, с небольшими ореолами. А под левой грудью заметил небольшую родинку. Почему-то именно эта подробность (кто еще, кроме меня знает об этой родинке?) разожгла во мне пламя.
Несколько мгновений слышалось только наше возбужденное дыхание. Танец страсти медленно, но верно связывал наши души в кольца, словно змей-искуситель. Игра плоти завораживала, заставляя сердца биться так часто, что кровь напоминала текучий огонь.
Я приподнялся, скидывая распахнутую курку. Лавиния, не задумываясь, в точности повторила жест: ее камзол отлетел в сторону. И мне пришлось чуть отстраниться, чтобы полюбоваться ее красотой: черное белье оттеняет аристократически бледную кожу, гладкую и нежную, словно лепестки розы!
Лавиния подчинилась, когда мои руки заставили ее перевернуться на живот. Я пропустил ладони под нее, оглаживая грудь под тонким шелком. Целовал спину, шею и плечи. Чувствовал ее сильно бьющееся сердце, словно держал птичку в ладони. Податливость трепетной, невесомой и хрупкой девушки неимоверно возбуждали.
Придерживая одной рукой за талию, я позволил второй ладони скользнуть по ребрышкам Лавинии, пощекотать животик, помять бочок. Губы прошлись по ее позвоночнику вниз, от моих прикосновений на коже эльфийки возникают мурашки.
Наконец, обе мои ладони замерли на крутых бедрах златовласки. Кончики пальцев пронизывал электрический заряд, шедший от страстного треугольника в низу ее живота. Лавиния женственно выгнула спину, оттопыривая попку, я огладил упругие ягодицы и с трудом заставил руки вернуться к поясу ее штанов. И первая распахнувшая пуговица на их ремне отозвалась в моем сердце трепетом.
Лавиния млела и таяла. Оборачивалась, обжигая мои губы дыханием и пытаясь поймать мой язык. Подернутые дымкой возбуждения глаза молили, чтобы я не останавливался.
Мои пальцы распустили все пуговицы на ее ширинке, мягко сдернули штаны, обнажая спелые ягодицы. Подчеркивала их белизну тонкая нить черных кружевных трусиков. Она спускалась в заветную впадинку, где полоска ткани расширялась, скрывая девичье лоно. Сквозь шелк отчетливо виднелись две складочки на холмике, при взгляде на который заходилось боем сердце.
Лавиния тихонько застонала сквозь зубы, когда я помял ее попку и, не удержавшись, провел пальцем меж уже влажных лепестков бутона ее цветка любви.
Эльфийка засмеялась с удовольствием, выскользнула из моих жадных рук, перевернулась на спину. Я тут же подмял ее, окунаясь в сверкающие озорным огнем синие глаза.
Лицо Лавинии раскраснелось, губы стали пунцовыми, влажными. Золотистые локоны разлетелись по траве, венчая картину чувственной бури.
Лавиния выгнулась мне навстречу, расставляя ноги и томно задышала. Я одним движением сорвал штаны и жадно впился губами в ее рот, наши языки сплелись. Лавиния отвечала на поцелуй нетерпеливо, заводясь от моих дразнящих движений все сильнее. Ее руки оглаживали сквозь ткань портков мое мужское естество, сжимали его, опускались к его основанию, там хозяйничая уже много нежнее. Затем, устав ждать, попытались сорвать портки, соединить разгоряченные тела.
Дразнить эльфийку с каждой секундой становилось все тяжелей. Ее ловкие пальчики то нежно смыкались вокруг моего древа страсти, то оглаживали, то массировали, скользя от головки до основания. Мои яички быстро наливались семенем, а твердостью мужской скипетр мог посоперничать с камнем. С большим, раскрасневшимся и горячим камнем.
Мой язык очерчивал ореолы ее сосков, губами я сжимал их, оглаживал пальцами заветный бутон в уже насквозь мокрых трусиках. Лавиния напоминала разогретый воск: томно постанывала, млела, отвечая мне быстрыми влажными поцелуями. По телу эльфийки то и дело проходила волна дрожи, глаза златовласки подернулись дымкой глубочайшего удовольствия. Она плавилась от собственной хрупкости и моей доминирующей силы. Сейчас мы были двумя полюсами, противоположностями, которые друг без друга не могут существовать: красота и сила, утонченность и мощь, женственная нежность и звериная дикость.
Мой палец подцепил край трусиков, потянул вниз. Ладонь второй руки огладила ее пылающее лоно. Боги Холмов, она в мгновение ока стала мокрой и липкой от пахучей влаги!
Лавиния застонала громко, ее пальцы сжались на моем естестве, тут же в порыве безумной любви огладили, эльфийка обхватила губами мой язык.
Все на свете утратило значение. Время остановилось. В глазах рябило от синевы и золота.
Теперь мои пальцы скользили меж набухших губ Лавинии легко. Я то усиливал напор, сдавливая крупную вишенку над ними, то массировал, то очерчивал контур ее чувственных врат. Дыхание мое было хриплым, на выходе из глотки обращаясь в рык.
Лавинии, наконец, удалось направить меня туда, куда она давно хотела. Меня прошибло молнией, когда напряженная головка коснулась ее пылающих губ, а пахучая влага позволила войти сразу глубоко. И это скольжение вызвало у Лавинии громкий и отчаянный стон, в котором слышалось торжество страстной хищницы…
* * *
В ушах еще звенели высокие стоны золотоволосой эльфийки. Чувственные, совершенно бесстыдные и дико возбуждающие. Еще витали в воздухе запахи нашей любви, а сок Лавинии подсыхал на мне, как на ней — мое семя. Но пожар в крови уже выгорел, сердце перестало колотиться, словно молоты в гномьих кузницах.
Во время краткого, но жаркого марафона любви мне удалось опустошиться дважды. В первый раз Лавинии что-то помешало, но, едва мы, перевернувшись набок, повторили, эльфийка взвилась на пик удовольствия едва ли не сразу. А повторно мы кончили одновременно.
Взвивающиеся крики угасли, сердца забились тихо-тихо, а по телу эльфийки прошла последняя, самая продолжительная и сладкая дрожь. Лавиния долго не хотела выпускать меня: ни из себя, ни из своих объятий.
Так мы и лежали, глядя в белое небо. Немного кружилась голова, в душе была пьянящая легкость. И впервые с начала этого задания я понял, что судьба вновь совершила хитрый кульбит и все вывернула по-своему. Подарила мне не просто приключение, а…
«А что? — задумался я. — Что нас связывает с Лавинией?»
Мысль была неожиданной.
А действительно, ведь все только начинается. Самое начало необычной истории, которая может повернуться в любую сторону. И то чувство, на которое я только что неожиданно наткнулся, кажется мне слишком преждевременным.
Я скосил глаза на Лавинию. На лице златовласки, словно солнечный зайчик, бродила тихая, но счастливая улыбка.
«Пусть все идет своим чередом, Роланд, — вспомнились мне слова отца. — Если судьба решила что-то — сопротивляться этому бесполезно. Все в ее воле»
— Роланд… — вдруг тихо позвала Лавиния.
Я улыбнулся, положил ладонь на бедро златовласки. От него шло приятное тепло.
— Что, крошка?
— Расскажи мне о себе. Как так вышло, что в Академии высокого волшебства появился не просто маг, а настоящий боец — ведьмак? Ты ведь лучший не только на курсе, но маги-лекторы говорят, что оставляешь по результатам далеко позади и ребят постарше.
«А она времени даром не теряла! — подумал я. — Когда успела навести справки?»
С одной стороны это насторожило, а вот с другой стороны я ощутил глубокое удовлетворение. Значит, я оказался прав! С первого взгляда я пришелся золотоволосой гордячке по душе, раз она стала расспрашивать обо мне.
— Гм… Не вижу вопроса, малышка? Что ты хочешь услышать?
Лавиния поерзала, устраиваясь поудобнее в моих объятиях. Положила головку мне на грудь и пискнула, сверкая любопытными глазами:
— Как так получилось, Роланд? О тебе все слышали, девочки о тебе шепчутся, а никто не знает ничего, кроме имени. Кто ты, ведьмак?
Начались неудобные вопросы…
— Не думаю, что я прямо лучший, — сказал я скромно.
Определенно, скромность моей истории не повредит. Мы с Аланом и так успели наследить.
— А все-таки? — не унималась Лавиния. — Откуда ты взялся?
— Оттуда же, откуда берутся все люди. Тебе рассказать или лучше показать?
— Роланд!
На секунду я смирился и задумался.
— Наверное, — проговорил, — мои успехи можно объяснить только работой. Понимаешь, я не просто с бухты-барахты сюда приехал, едва родители обнаружили во мне волшебный дар. Я потомственный ведьмак, сын и внук лучших охотников на монстров моих краев.
— Это каких краев?
Я неопределенно мотнул головой.
— Далеких, малышка. Уверен, ты о них даже не слышала.
— Значит, — хитро сощурилась эльфийка, — ты все-таки не так прост, как хочешь показаться?
Хохотнуть получилось очень натурально.
— Да бог с тобой, малышка. Я простой парень из очень простой семьи. И вся моя необычность в том, что я с раннего детства помогал отцу в его работе. Еще ходить толком не научился, а домовые меня уже за версту обходили. В десять лет уже участвовал в охоте с отцом на равных. А в шестнадцать, аккурат перед обрядом посвящения в мужчину, самолично выследил саламандру и долго гнал огненную тварь к селению, где, честно говоря, прикончил ее отец. Правда, она успела два дома спалить, но победа была за нами. А после посвящения меня сразу отправили в Академию. Отец даже сказал на прощание: «езжай-ка ты, сынок, уму-разуму в Академии набираться, а то всю деревню… гм… а то стар я уже, помощник грамотный мне нужен…»
Лавиния засмеялась легко, ткнула мне кулачком в живот:
— Ты неисправим!
Радуясь ее смеху, аж в душе потеплело, улыбнулся и я.
— Да что тут такого? Я парень простой и привык говорить по-простому.
Губы Лавинии тронула кокетливая улыбка. Так улыбаться может только довольная женщина.
— Ничего себе простой! Лежу на тебе, словно на камне, а ты будто не замечаешь!
— Просто регулярные тренировки. Нужно держать себя в форме. Ты хоть раз видела толстого ведьмака? Он ведь в первом же болоте утопнет.
— Может, — хитро сощурилась Лавиния, — ты еще станешь отрицать и то, что девочки в твоем присутствии разом краснеть и волноваться начинают?
— А я-то тут причем, малышка? Может, им мой меч нравится.
Эльфийка фыркнула и щелкнула меня по носу. Призналась с удовольствием:
— Твой визит в женскую башню, мой дорогой ведьмак, девочки чуть ли не до утра обсуждали.
— Языки без костей.
— Да? А как ты объяснишь то, что на дверь моей комнаты какая-то ревнивица даже заклинание пыталась наложить, чтобы не открывалась вообще?
— Так вот почему ты опоздала?
— Ты хам, Роланд! — уличила Лавиния. — Я приехала вовремя, с первыми лучами солнца!
Я обвил руками тонкую талию эльфийки, чувствуя, как от ее обнаженного тела в низу живота вновь разгорается пламя, поцеловал синие глаза и спросил серьезно:
— Чего-то я не понял, малышка. Ты меня в чем-то подозреваешь? Что за допрос такой?
Ощутив под собой мою быстро твердеющую плоть, Лавиния округлила глаза:
— Опять?!
— Разве можно не желать столь прекрасную даму, как вы, миледи де Сарио?
— А как же оборотень в замке?
Мои руки уже включились в игру любви: пальцы сыграли на гладкой спине Лавинии, опустились во впадинку у бедер. Я ответил рассеяно:
— Да пропади он пропадом, тот оборотень! Еще успеем!
Лавиния размышляла долю секунды.
— Нет, дорогой, давай оставим это на вечер!
И не слушая возражений, чмокнула меня в нос и выпорхнула из объятий. Заметив мой восхищенный взгляд, каким я наградил ее высокую грудь, золотистый пушок в низу живота, залилась румянцем, довольно улыбнулась и, подхватив ворох одежд, сбежала к реке.
— Ну вот… — вздохнул я. — Разбудила во мне зверя и сбежала. Да я сейчас сам оборотнем стану…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В которой Роланд и Лавиния совершают променад к замку Клык, где находят не ответы, а только новые вопросы, при этом, ведьмак и волшебница постепенно узнают друг друга…
Лавиния вернулась минут через двадцать. Чистая, свежая, благоухающая чем-то цветочным. К тому времени я уже ополоснул, что надо, в кустиках, потратив остатки воды. И ждал эльфийку готовый к бою. Хотя интуиция почему-то подсказывала, что драться придется, много и жестоко, но не сегодня. А еще, несмотря на хорошее настроение и пьянящую легкость в голове, педантичный голосок рассудка предупредил, что отшучиваться от расспросов Лавинии долго не получится. Серьезный разговор нам еще предстоит.
Короче, проверив снаряжение, мы двинулись к замку.
— Опять двинемся в катакомбы? — спросила Лавиния.
Мы шли пешком, оставив коней в лагере, благо, идти недалеко. И я с удовольствием наслаждался солнечным деньком и чудесной компанией.
— Нет, малышка. На этот раз не придется по темноте шагать.
Лавиния взглянула с любопытством, но я только покачал головой.
— Сама все увидишь.
Эльфийка держалась чуть поодаль. Шла с самым независимым видом, изредка вынимая лук из чехла, окидывала взором поле, словно бдительный воин. Я только улыбался, ни на что другое не обращая внимание, кроме как на завораживающий танец ее бедер. Лавиния будто назло застегнула камзол на все пуговицы, так, что он не только красноречиво охватывал ее тонкую талию, но и подчеркивал спелые, налитые соком бедра. Мне даже облизнуться захотелось.
Впрочем, взгляды эти я, конечно, старался гасить. Свое восхищение Лавинией показывал спокойней. Просто ненавижу деревенских дурачков, которые при виде красавицы всегда останавливаются, распахнув рот, глядят вслед, словно никогда не видели женщины, а то и свистят. Мне хочется сразу двинуть кулаком таким идиотам по зубам, чтобы свистеть удобнее было. Считаю, что от таких выходок до насилия — полшага. Ну, правда же, нельзя быть настолько примитивной обезьяной, не умея сдерживать элементарные порывы…
Мысли сами собой сменили ток, едва дорога пошла в гору. На холме, мрачной обителью скорби, разграбленной могилой, возвышался нахохлившийся замок Клык. Над его наполовину обрушившимися башнями, как и всегда, кружило воронье. В их злобном карканье слышалась ненависть и угроза…
* * *
— Что ты ищешь?
«Долго держалась, — удивился я. — Молодец!»
Вопросы Лавиния стала задавать, когда мы начали обходить замок по кругу. Хватило ее примерно на двести метров.
— Ничего не видишь? — вместо ответа спросил я.
Лавиния проследила за моим пальцем, пару секунду вглядывалась в проем в стене, напоминающий нору гигантской крысы.
— Дыра?
— Очень содержательно. А еще?
Теперь эльфийка честно подошла ближе, всматривалась уже дольше. Но вновь отрицательно покачала головой.
— Хорошо, — перебил я. — Ведь в нашем деле как: чем проще, тем надежней. Ну-ка, попробуй сотворить заклинание.
Лавиния наградила меня косым взглядом, спросила подозрительно:
— Это еще зачем?
— Потом расскажу. Колдуй.
Златовласка коронным фырком выразила свое отношение к моим загадкам, но послушно убрала лук в чехол за спиной и взялась за посох: тонкий, как трость, с самоцветами и лилиями.
Чуть приподняв посох, прошептала нараспев:
Подлость, ловушки, след каблука,
Магии нить иль дух чужака:
Все ясно увижу и наверняка!
Ничто не обманет нюх колдуна!
И легонько стукнула посохом по земле.
От места удара поползла едва заметная серебристая волна, прошла по траве, стала взбираться по поросшему мхом камню Клыка, а, едва миновала дыру в стене, растаяла.
— Ничего нет, — уверено сообщила Лавиния.
— Это хорошо, — кивнул я. — Будем надеяться, что оборотни более сложной магией не владеют.
Терпение златовласки подошло к концу. Она взглянула остро, потребовала:
— Хватит темнить, ведьмак! Рассказывай!
Я подошел к тому месту, где оставлял киноварь. Опустился на колени и раздвинул траву. Порошок исчез почти полностью, но Лавиния острым эльфийским зрением все же заметила бурые крупинки.
— Это что? — спросила она.
— Киноварь с добавлением некоторых ведьмаковских ингредиентов. Волшебный порошок памяти. Простейшая предметная магия, которую почти невозможно обнаружить — только если здесь пройдет другой ведьмак или очень сильный маг.
— Значит, — догадалась златовласка, — для оборотней он остался невидим?
— Не в бровь, а в глаз, крошка. Оборотни, правда, запахи чуют лучше гончих псов, но я специально обошел замок по кругу, чтобы сбить с толку следопытов.
— Умно, — похвалила Лавиния. — Ты меня все больше удивляешь: и у ведьмаков есть свои хитрости.
— А ты думала мы способны только дрова рубить?
— Так что твой порошок делает? — ушла от ответа хитрая златовласка.
— Сообщает обо всех, кто проходил в радиусе нескольких метров от него. Особенно остро реагирует на нечисть.
— И правда — порошок памяти. Так он что-нибудь обнаружил?
Я взялся за навершие своего посоха, секунду вслушивался в ощущения, потом сказал, поджимая губы:
— Ничего. Здесь никого не было.
К сожалению, те же слова мне пришлось повторить еще не раз.
Мы полностью обошли замок, проверяя каждый лаз и каждую дыру в стене. И нигде ничего не обнаружили.
— Как же такое может быть? — растерянно спросила Лавиния. — Неужели оборотня и вправду здесь нет? Но ведь…
— Порошок будет действовать еще сутки, ровно до полуночи завтрашнего дня. Так что, малышка, нам придется задержаться еще ненадолго.
Лавиния кивнула в задумчивости, потом взглянула мне прямо в глаза:
— А если и тогда не обнаружим оборотня?
Я пожал плечами, ответил уверено:
— Нечисть всегда оставляет следы. Всегда, даже, когда пытается затаиться — нужно просто уметь видеть детали. А наш оборотень таиться не собирается. Значит…
— Значит?
— Значит, если не встретим его здесь, обойдем круг его вероятных охотничьих угодий.
Эльфийка размышляла меньше секунды. Криво усмехнулась, по-боевому вскидывая посох:
— Крестьянские села?
— В десятку, малышка!
* * *
Мы обследовали окрестности замка еще около часа. Нашли кучу всего: застарелые следы навьи, давнее кострище лагеря орков, обугленный скелет вампира и прочие гадости по мелочам. Но ни одного свежего следа.
У меня даже закралась мысль, что Лавиния была права и наша иллюзорная практика и в самом деле — иллюзорная.
— Я, конечно, еще на первом курсе и о порядках в Академии мало что знаю, — не преминула уколоть эльфийка, — но, может быть, эта история все же полностью выдумана? Нет никакого оборотня?
Я на подначку не клюнул. Включил «дикаря» и с самым непробиваемым видом буркнул:
— Всякое может быть, красавица, но есть у меня чутье, что…
— Чутье? — глаза Лавинии расширились от удивления.
— Именно. По-научному зовется интуицией.
— Ах, — покорно сдалась эльфийка, — раз интуиция, то — да, тут и спорить не о чем. Железный аргумент.
Я только рукой махнул. Пусть, женщинам прощается многое. Главное, что она по-прежнему верит в предприятие и находится рядом со мной. Настоящая женщина даже в самых глупостях должна поддерживать мужчину и быть с ним бок-о-бок. Иначе, как в несбалансированной мельнице, в паре начинается разлад и шатание: лопасти и жернов вращаются сами по себе.
Но в тот раз мы все-таки ушли ни с чем.
«Время еще есть, — решил я. — Иногда и подождать приходиться — ничего страшного»
Возвращаться пришлось, когда солнце скатилось к западному краю Пяти королевств и окрасило небо в багряно-золотистые тона.
Мы шли через поле, полной грудью вдыхая запахи полевых трав, слушали томное гудение натруженных за день пчел. Лавиния с интересом следила за порхающими бабочками. И столько в ней было типично женской непосредственности, что я залюбовался. А, когда одна бабочка перепорхнула с цветка на ладонь эльфийки, а та радостно хихикнула, я тоже не выдержал и засмеялся.
— Что смешного? — в глазах Лавинии моментально вспыхнуло подозрение.
«О боги, она будто только и ждет момента, когда ее в чем-нибудь осудят…»
Сразу вспомнилось наше первое знакомство, когда гордая и независимая эльфийка решила прикинуться ледяным кактусом.
— Ничего, — ответил. — Просто любуюсь тобой.
— Правда?
— Слово даю, — сказал я честно. А дальнейшие слова сорвались с языка сами по себе: — Ты у меня просто умница.
Сказал, и сам опешил!
Значит, это у нас не просто «полевой» роман, как было у меня раньше десятки раз? Все это приключение грозит перетечь в нечто большее? Но…
Я — ведьмак, пусть и не такой простой, как трепался перед Лавинией, а она вообще эльфийка. В их племени к отношениям с другими расами относятся… эм-м-м… отрицательно, мягко говоря. Так какое у нас может быть будущее?
Но Лавиния чисто по-женски в слова особенно не вслушивалась. Точнее, нет — вслушивалась, но именно что в слова. Об их более глубоком смысле, о перспективах даже не задумывалась. Ей хватило и простой теплоты.
Эльфийка зарделась, словно лепестков белой розы коснулись красные лучи рассвета, ее рука дрогнула и бабочка, бесшумно взмахивая крыльями, отправилась дальше по пути своей беззаботной жизни. А Лавиния неожиданно приблизилась, молча, что было еще чувственней, взяла меня под локоток и склонила головку на плечо.
Я словно в жаркий день попал после долгой зимы. Сердце забилось радостной птахой, плечи сами собой распрямились. Я взглянул соколом, ощущая, как мышцы наливаются звенящей силой.
Прижавшаяся ко мне золотоволосая женщина вызывала сильнейшее желание защитить это хрупкое создание ото всех бед на земле.
И я не выдержал.
Эльфийка пискнула с довольным хихиканьем, когда я одним движением подхватил ее невесомое тело и, баюкая в лодочке рук, прижал к себе.
— Ты так и будешь меня нести до самого лагеря? — чуть слышно прошептала Лавиния, кокетливо пряча личико на моей груди.
— Крошка, да хоть на край света!
Лавиния счастливо засмеялась, а я вдруг отчетливо понял: что бы ни готовило будущее, вот здесь, на моей груди, эльфийке самое место! И я мягко, словно касался губами радуги, поцеловал улыбающиеся синие глаза.
* * *
* * *
Закат почти выгорел, оставив в воздухе томное послевкусие.
Только на западе еще бушевал красно-золотой пожар, небо вокруг было нежно голубым. А вот в зените уже застенчиво мерцали звезды, которые на востоке, где ночь уже расправила вороные крылья, сверкали вовсю.
Земля отдавала накопленное за день тепло и даже на берегу реки еще не было свежести.
Я зачарованно наблюдал, как Лавиния, пуговицу за пуговицей, расстегивает камзол. Поводит плечами, сбрасывая его на землю. Чуть встряхивает головой и золотой водопад ее волос красиво расплескивается по нежной спине эльфийки, затянутой в белый кружевной лиф.
Девушка, зная, что за ней наблюдают, двигалась в игривом танце. Ее движения плавные и дразнящие, будоражат воображение и заставляют спину покрываться мурашками. Пальцы бессильно сжимаются от немедленного желания жадно схватить золотоволосую кокетку и…
Ремень штанов эльфийки с тихим звуком раскрылся. Положив ладони на бедра, Лавиния, выгнув спинку, как изящная кошечка, повела попкой вправо-влево, понемногу снимая лосины. И от этого движения у меня зашлось сердце.
«Что же она со мной делает?!»
А лукавая кокетка не останавливалась.
Штаны соскользнули с тонких, длинных изящных ног. Лавиния преступила, легко избавляясь от ненужной одежды. Теперь, купаясь в вечерних сумерках, эльфийка была только в нижнем белье: кружева и легчайший шелк, белый лиф и трусики.
Завороженный зрелищем, я не сразу ощутил укол интуиции. А, когда понял, о чем он может говорить, скосил глаза и едва не захохотал.
На другом берегу, наполовину скрывшись в зарослях камыша, таился хозяин здешней реки. И такое зрелище, как разоблачающаяся эльфийка, он не мог пропустить даже несмотря на то, что испытывал дикий страх передо мной. Старик, с бородой цвета соли с перцем, на которую налипла ряска, глядел на наш берег разинув рот.
Я помахал рукой и потянул из-за плеча клеймору.
Водяной сглотнул жадно, перевел рассеянный взгляд на меня и… едва не закричал. Булькнул что-то, да так и нырнул к себе в логово. Уверен, что теперь в ближайшие пару недель он оттуда и носа не покажет.
Улыбнувшись довольно, я вновь с аккуратностью, чтобы Лавиния не услышала, вернул клеймору в ножны. Едва водяной скрылся, серебристая вязь на ее лезвии перестала мерцать и вновь стала лишь вязью, а не родовым знаком, который известен практически каждому в Пяти королевствах.
Лавиния ничего не замечала.
Эльфийка завела руки за спину, тонкие пальчики привычно расстегнули застежки лифа. Кружевная тряпочка тут же увенчала горку одежды.
Мое сердце забилось чаще. Вот она — кульминация лучшего в мире зрелища!
…и чем ниже Лавиния наклонялась, тем явственней открывался моему взору томный холмик между ног эльфийки. Сначала намек. Затем стали видны пухлые лепестки цветка любви, а затем и весь его бутон.
Я забыл о способности дышать.
Трусики сползли к коленкам, вот-вот должны были упасть к пяточкам, но коготки Лавинии намеренно удерживали их от падения и повели мимо обалденно фигуристых икр.
Кажется, сейчас я очень напоминал по виду водяного. По крайней мере, часть моего сознания понимала, что моя челюсть находится намного ниже, чем ей следовало, а глаза слишком уж выпучены, но ничего с собой я поделать не мог.
Лавиния продолжала склоняться, демонстрируя изумительную пластику и небывалую гибкость. И я просто разрывался, не зная, куда мне глазеть: то ли на прелестную попу (пальцы чесались сграбастать ее спелые округлости!), то ли на опускающиеся трусики, то ли на все больше открывающийся бутон женского лона.
Сглотнув, я выбрал последнее.
И мое сердце екнуло и трепетно забилось, часто-часто, когда эльфийка все же довела трусики до пят, склонившись с ровной спинкой так, что я (хвала богам Холмов!) увидел золотистый пушок на вершине страстного треугольника!
Лавиния выпрямилась, бросила лукавый взор через плечо. Засмеялась и ненатурально удивилась:
— Что же ты, Роланд? Я думала, что ты уже готов купаться! Догоняй!
И сорвалась с места, как выпущенная на волю нимфа. Грациозно подбежала к кромке золотисто-черной в лучах заката воде, и рыбкой нырнула. Так ловко, что не возникло даже волн.
— До… догоняю! — прохрипел я жадно. — Сейчас-сейчас, уже бегу! Считай, уже догнал!.. Господи, зачем же мне столько пуговиц на одежде?!
Ремень с клейморой улетел на песчаный берег, следом отправились сапоги и штаны. Кажется, когда срывал камзол, даже отодрал пуговицу. Плевать! Только бы поскорее к золотоволосой совратительнице!
Сорвав портки, помчался к воде немного неуклюже, ибо между ног не болталось, а крепко и горячо стояло.
* * *
Влетел в реку я с изяществом лося: волны, брызги, плеск. Даже лягушки на том берегу с перепугу заткнулись.
Фыркнув, погреб мощно, совершенно не чувствуя прохлады. В три гребка достиг середины реки и догнал эльфийку, которая отдалась воде и лежала, глядя на звезды.
— Чувствуешь? — прошептала она, и в ее голосе была легкая дрожь.
Я честно попытался прочувствовать то же самое, лег на воду. Некоторое время плыл рядом, но, почему-то никакой романтики не заметил. Наоборот, мы будто два бревна болтались на середине реки.
«Все-таки, — отметил я, — у женщин какая-то своя, особенная романтика. Что особенного в том, чтобы прикидываться крокодилами?»
Надо было брать ситуацию в свои руки.
Пришлось мне подхватывать девушку на руки, невесомую, разгоряченную. Лавиния охнула от неожиданности, обвила мою шею руками. Я мягко перевернул эльфийку в вертикальное положение, удержал на плаву. В глазках Лавинии таинственно сверкнуло обожание.
— Ведьмаки и в воде не тонут?
— И в огне не горят, — заверил я. — Кроме одного особенного пламени.
— Драконьего?
— Любовного.
Лавиния тихонько засмеялась. Положила голову мне на грудь, и я ощутил робкий поцелуй.
Ощущения были неповторимыми! Вокруг невесомая прохлада, а рядом, прижимаясь ко мне всем телом, горячая женщина. Вот уж действительно — лед и пламя…
Я с осторожностью убрал прядь золотых волос с плеча эльфийки. Поцеловал безупречно чистую кожу. Мои ладони хозяйничали на ее талии и спине: скользили по коже, будто читая на ней скрытые символы. Затем взобрались по бедру и нырнули на бочок.
Мне казалось, что вода стремительно остывает, а кровь, наоборот, словно подогреваемая костром, вот-вот закипит! И Лавиния еще больше подогревала ее, касаясь меня своим телом. Я очень остро ощущал ее напрягшиеся, сильно затвердевшие от воды и возбуждения соски, ее плотную, высокую молодую грудь.
На секунду я выпустил девушку, пытаясь проникнуть пальцами в сокровенное. Лавиния засмеялась лукаво, сделала неуловимое движение руками, словно вальсировала, и в унисон с волной развернулась ко мне спиной. Испугавшись, я тут же захапал податливое тельце. Его женственные формы только укрепляли мое желание, а мягкий животик под пальцами, довел это желание до максимума. Нежнейшее пузико возбуждало просто дикое желание, придерживая златовласку в районе груди, опустить пальцы к пушку на лобке.
И это у меня получилось.
Прикосновение к лону отзывалось электрическим импульсом, который заставил меня задержать дыхание, а Лавинию задрожать всем телом. Не останавливаясь на достигнутом, я двинулся дальше. Средний палец скользнул в ложбинку, разводя припухлые губки, а указательный и безымянный чуть прижали их.
В следующую секунду моя ладонь обхватила упругую грудь, между пальцами очутился расслабленный сосок. Лавиния охнула, запрокинула голову и плотно прижалась попой к моему паху. Ощутив горячую твердость, с удовольствием, медленно и ласково, подвигалась вверх-вниз. Затем резко обернулась.
Синие глазки затуманены, в голосе томление:
— Пойдем на берег, ведьмак.
А затем, подарив жаркий поцелуй, эльфийка нырнула. Я видел, как под водой, неглубоко, у самой поверхности, скользнул белесый призрак с золотыми волосами. И храня на губах опечаток страсти, я нырнул следом.
Уже не думая ни о чем, кроме желанной женщины, в два счета догнал, подхватил. В пятки стукнулось песчаное дно и на берег, словно русалку, я вынес златовласку. Девушка притихла, охватив руками шею.
В кружевном вихре поцелуев неожиданно оказываемся на песке. Лавиния на спине, закрыв глаза, наслаждается собственной хрупкостью. Касаясь теплого и приятно пахнущего тела, я обхватываю губами мочку острого ушка. Дыхание Лавинии сбивается и пышные ресницы дрожат.
Медленно перемещаюсь губами от одной чувственной точки к другой. Пальцы оглаживают грудь, целую ушко, шею, подбородок. Тихие вздохи Лавинии напоминают стон — словно душа расправляет крылья наслаждения…
Я по чуть-чуть опускаюсь вниз. На очереди животик и бока, которые нежно прикусываю и эльфийка награждает мои усилия новым стоном. По ее коже сыплются мурашки, по мышцам проходит легкая дрожь.
Сосредоточившись на пупке, позволяю пальцам коснуться золотистого пушка на лобке Лавинии. Осторожно раздвигаю губы, провожу пальцем между ними. Затем еще раз, теперь едва касаясь. И, когда достигаю самой нежной точки, чувствую свежую влагу.
Губы под пальцами еще вялые, но сока становится все больше, нарастает жар. А руки Лавинии уже тянут меня наверх. Я даю себя увлечь, отвечаю на поцелуй, а хитрая эльфийка уже расставляет ноги и двигает бедрами, стараясь принять в себя напряженный член.
Лавиния быстро возбуждается до такой степени, что сильно увлажненные набухшие лепестки сами раскрывают ее бутон. Помощь рук не требуется. И головка касается горячего лона. Я слегка двигаю бедрами, проникаю совсем на чуть-чуть, затем вывожу.
Лавиния, не прерывая поцелуя, сопит недовольно. Обхватывает мои бедра ногами и пытается вынудить войти глубже. Но меня так легко не возьмешь.
Я вновь сближаюсь, проникаю уже чуть дальше и опять выхожу. Влаги становится больше, с каждым разом получается входить глубже и легче, хотя при выходе на мужском естестве плотно сжимаются мышцы влагалища.
В так движениям дрожат ресницы Лавинии, она задерживает дыхание, которое затем вырывается со стоном.
Нежно вхожу до упора. Жар возникает снизу и плавно, жидким серебром, охватывает полностью. Перед глазами плывет, дыхание затрудняется. Лавиния судорожно вздыхает, хочет принять меня полностью, до упора, даже приподнимает попку от чувств.
По мере того, как меня охватывает страсть, начинаю двигаться быстрей. Запах любви скрадывает все остальные ароматы, теперь на речном берегу только Лавиния.
Эльфийка сомкнула руки на моей спине, движениями бедер говорят только об одном: глубже, быстрее, сильнее, ярче! Наша кровь вскипала, жаждала пылала.
Я перевернулся на бок, Лавиния, не давая мне полностью выйти, тут же вскарабкалась. Секунду дрожала от сладости, сидя на пике удовольствия. Затем взяла мои ладони и возложила себе на грудь, я сомкнул пальцы, чуть прижимая затвердевшие соски. Лавиния задвигала бедрами, при каждом движении сильно сжимая мышцы паха. И от такой ласки кровь окончательно покинула мозг, приливая к низу живота, увеличивая в объеме член.
Лавиния осталась довольна, на выдохе постанывала. Что-то нежно рисовала коготками на моей груди, проводя пальцами по волосам. Она плотно прижималась бедрами, отстранялась, вновь оттопыривала попку, стараясь заполнить себя всю. И я не противился, помогал ей в этом как мог, чувствуя, как ее сок течет по моим яичкам, вязкими капельками стекая по внутренней поверхности моих бедер.
Темп вновь ускорялся, моя хватка на груди златовласки стала жестче. Ответом мне был томный и глубокий стон. А, по мере ускорения, стоны стали громче и резче. Глаза эльфийки затуманились. К запаху сока теперь примешивался и запах женского пота — насквозь пропитанный гормонами, страстью и похотью.
Я резко схватил Лавинию подмышки, приподнял и отставил вбок. Эльфийка понятливо облокотилась на локти, тяжело дыша. Раскрасневшаяся, с блеском в глазах, она игриво выгнула спину, оттопырила попку и нетерпеливо покачала ею.
Я зашел сзади, чувствуя, как страсть будит древнего зверя. От чувства доминирования моя страсть только усилилась, мышцы налились звенящей силой.
Легонько я хлопнул по спелой ягодице, тут же вошел резко и глубоко. Лавиния громко и протяжно застонала. Мои пальцы крепко сжались на ее бедрах, удерживая под контролем. Я задвигался быстрее: резко, почти грубо. Вгоняя так, что сок эльфийки расплескался, а грудь закачалась самым развратным образом. И это еще сильнее взбудоражило нечто глубоко звериное, пробудило дикого самца, который покоряет самку. Не дает ей вырваться, наматывает волосы на кулак и входит все чаще, все резче, чтобы излить семя именно в нее.
Когда темп достиг максимума, стоны Лавинии превратились в сплошной крик, крик птицы, взлетающей от безумного удовольствия к солнцу. Горячий сок жег мой пах. По телу Лавинии пробегала дрожь, пальцы сжимались в кулаки, оставляя в песке глубокие дорожки от коготков.
И вновь подступающий пик стер все на свете. Наша любовь стала быстрой, жесткой, беспощадной. Лавиния вскидывала лицо к звездам, я видел закушенную от удовольствия губу. Сердце тяжело колотилось, возбуждение захлестывало все сильнее.
— Роланд… — вскрикнула Лавиния. — Роланд…
И не замечая, сама двигалась в такт моим движениям: насаживалась жадно, так, что ее грудь сильно раскачивалась в порочном танце. Я возвышался над нею, наращивая темп, хотя казалось, что быстрее уже некуда. В низу живота пылало, там все набухло, сладкое давление требовало выхода.
Еще миг, и Лавиния бьется в моих руках, я чувствую, как плотная горячая хватка вокруг члена усиливается. Крик эльфийки взвивается, звенит так тонко, что вот-вот, и сорвется до хрипа. Сока становится больше, в пульсациях, златовласка забывается. И почти сразу же из моего горла вырывается рык.
Облегчение, усталость и пожар сминают наш мир, делая никчемным все, кроме нас.
От долгожданного опустошения в ушах звенит, а пульсация стихает, оканчиваясь чувственной судорогой.
Наши движения становятся медленней, пока не затихают вовсе. В бессилии я валюсь на песок, и Лавиния в моих объятиях сворачиваясь калачиком, благодарной кошечкой, хрупким комочком, который настолько красив и беззащитен, что щемит сердце.
И под звездами мы молчим, слушая лишь затихающее дыхание друг друга и умиротворяющий бой сердец…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Где Роланд и Лавиния отправляются искать оборотня в «поля», но их ожидает нечто особенное…
— И вновь ничего, — вздохнула Лавиния устало, стирая пот со лба. — И твой порошок тоже ничего не заметил.
Отчасти это было правдой. Киноварь не помогла.
Сегодня мы потратили на обход замка Клык почти три часа. Три часа в не самый прохладный день: солнце так жарило, что хотелось пригнуть голову, оно буквально обрушивалось на плечи. Воздух стоял недвижимо, пропитанный запахом полевых цветов и пылью, жег легкие.
Мы обследовали замковый двор, обошли вокруг черно-серых стен, но нигде не нашли и малейшего следа оборотня. Но…
Я пока не стал говорить об этом Лавинии, думаю, подождет. Но мы все-таки кое-что обнаружили. Не помогли ни артефакты, ни заклинательные хитрости, а вот наметанный глаз следопыта пригодился.
Когда, не найдя ничего с помощью магии, вошли на несколько минут в замковый двор, я заметил на заросшей травой брусчатке крошечное пятно. Нагнулся, якобы поправляя засапожный кинжал, чуть раздвинул травинки. И разглядел, что это не просто капля масла, а часть отпечатка с каблука.
Пока Лавиния отвернулась, обследовал весь путь к двери в подземелья. И нашел еще несколько таких же пятен.
Кто бы то ни был, он вляпался в масло, которым, наверное, смазывали петли на двери, и наследил. Причем, судя по всему, это обычный человек. Нежить или нечисть наша магия бы опознала.
Мазнув пальцем, убедился, что след свежий. Оставленный либо этим утром, либо ночью.
«Теперь вопрос, — подумал я, — что делать в могильнике магии обычному человеку? Тут нет кладов, нет принцесс, здесь лишь опасность и гибель, которую несут на когтях и клыках свирепые твари Тьмы…»
Вопрос не из самых простых. Более того, все это дело вполне может выйти далеко за рамки практики по боевой магии.
«С другой стороны, — резонно подумал я, — в окрестностях вполне мог завестись простой любитель острых ощущений или поклонник Тьмы. Вот и шастает сюда, как на алтарь»
Все может быть.
Меня вдруг окутало теплой и сладкой волной, плеча коснулись нежно. Так, что по спине забегали мурашки, а сердце радостно забилось.
— О чем задумался, ведьмак?
Голосок у Лавинии полный ласки и нежности.
Я обернулся, руки сами собой заключили эльфийку в объятия. Я окунулся в синеву прекрасных глаз.
Девушка очень изменилась за последние два дня. С каждой ночью она открывается все больше, словно сбрасывает одежды. Холодная гордячка постепенно превращается в гордую, независимую, но способную любить хищницу. Которая если выбирает, то дарит избраннику всю себя.
Хотя для меня пока загадка — отчего, при малейшей попытке подколоть златовласку, та мгновенно ощетинивается и показывает зубки? Что не так? В чем причина? Ведь мои шутки, особенно в последнее время — довольно безобидны.
— Чего молчишь?
— Думаю обо всем этом и что нам делать, — ответил я честно.
— И что надумал?
Сложив руки у меня на плечах, эльфийка прижималась ко мне всем телом. Я чувствовал даже сквозь одежду ее упругую грудь, мягкость ее животика. Хотелось немедленно отправить ладони в исследовательский маршрут по девичьей талии и бедрам, по пути совершая диверсии и распахивая каждую встречную пуговицу…
Запахи женщины мешали внятно соображать. Они требовали, чтобы я немедленно бросился в бой, в очередной доказывая, что эльфийка что-то для меня значит, что я готов ее покорять тысячи тысяч раз.
— Эм-м-м… — усилием воли я отогнал томные видения и заставил себя говорить. Со второго раза получилось лучше: — Пока толковых мыслей нет, одни догадки.
— И что будем делать?
— Придется все-таки навестить местных крестьян. Они здесь живут, многое видят. Вдруг что-нибудь смогут рассказать?
Лавиния кивнула:
— Да, уж про оборотня они должны хоть что-то знать.
«Или про загадочного посетителя замка Клык», — подумал я.
Но вслух, понятное дело, ничего не сказал…
* * *
Самая ближняя к замку Клык и нашему лагерю оказалась деревня с впечатляющим названием Большие комары.
— На болоте что ли стоит? — спросила Лавиния подозрительно.
— В чистом поле, — я засмеялся. — Не переживай, комаров там столько же, сколько и везде.
— Ты уже там бывал?
— Нет, слышал название. Да и маги-лекторы пару раз упоминали. За этой деревней обычно пристально следят и защищать ее от всяких неожиданностей приходиться чаще других.
Мы ехали верхом.
В покинутом лагере оставили шалашик, в котором провели две самых незабываемых ночи. Все припасы, которые, кстати, уже практически подошли к концу, собрали в седельные сумы и, оседлав коней, двинулись в путь. Непарнокопытные только обрадовались. Застоялись савраски, требовали воли и движения. Но даже двигаясь по петлявшей в траве дорожке предпочитали бежать бок о бок, то и дело бросая друг дружке загадочные взгляды.
Лавиния заметила, засмеялась, и, оглаживая гриву Лучинки, бросила на меня точно такой же взгляд. Меня как солнечным лучиком согрело и губы сами по себе растянулись в ответной улыбке.
«Видел бы меня сейчас Алан… — подумал я, удивляясь сам себе. — В раба мужчину превращает красота…»
— Слушай, — заговорил, — как-то это нечестно.
— Что именно? — насторожилась эльфийка.
— Как что? Ты меня расспрашивала, любопытничала, вызнавала все про мое прошлое…
— О котором ты мне почти ничего не рассказал!
— …А я о тебе толком ничего не знаю, — продолжал я. — Красавица? Да. Умница и волшебница — безусловно. Но, крошка, откуда ты? Когда впервые обнаружила в себе магический дар? Кто отправил эльфийку в Академию? Представители твоей расы — редкие гости в ее стенах. Предпочитаете все, как лешие, в лесах прятать.
От моего внимания не укрылось, как эльфийка вдруг помрачнела. Не то что бы нахмурилась и надулась, но по ее чудному личику определенно пробежала тень. Даже на мою шпильку про леших внимания не обратила.
Лавиния долго думала, прежде, чем начала говорить. А когда начала, голос ее звучал отстраненно, словно златовласка была где-то далеко.
— К тому времени, когда отец женился на моей матери, у него уже было два сына и три дочери от первого брака. Так что, как ты понимаешь, о наследстве и привилегиях для меня даже речи не шло. Так, по мелочам: фамилия, да и только. Но мне этого и не нужно было никогда. Для девочки, что главное? Искренняя любовь и поддержка отца, да ласка и внимание матери. Но… отец умер, когда мне не исполнилось и шести лет. А через год ушла в лучший мир и мать. И вся моя жизнь превратилась в существование тени чужих имен. Кто имел право говорить? Мой старший сводный брат Аэкин. Кого выдадут замуж первой, за наиболее влиятельного претендента? Мою старшую сводную сестру Элизию. А Лавиния…
Меня прошиб холод, когда я увидел прежде незнакомое мне выражение на лице Лавинии. Смесь холода, горечи и обиды. Лицо Лавинии превратилось в ледяную маску. Эльфийка перекривляла очень похоже:
— А Лавиния — пусть не мешается, пока еще в куклы не наигралась. А если наиграется — отправим в Академию высокого волшебства, как завещал отец, едва у нежданного чада обнаружились магические способности.
«Вот оно что, — подумал я. — Вот откуда у Лавинии это острое желание доказывать, что она умница, красавица и к ее мнению стоит прислушиваться. Потому что в семье она всегда была лишней и чужой… бедняжка…»
— К счастью, средства у моей семьи были… — тут Лавиния запнулась, бросила в мою сторону взгляд, значения которого я не смог определить, и добавила: — Не много, род хоть и старинный, но не из числа сильных мира сего. В общем, для моих родственников было выгоднее отправить меня в Академию, чем держать в замке. Да и мне так лучше — судьба боевой волшебницы куда красочней, чем судьба девушки на выданье…
С этим я был категорически не согласен.
Жизнь настоящего боевого мага — не сахар. Обычно его услуги покупают. Цена такая, что по карману только королям, но все равно — покупают. А к наемникам, хоть к дешевым, хоть к дорогим, отношение особое. Если купили — изволь отработать по полной, даже, если тебе придется пожертвовать собой.
Так и живет наемный боевой маг: от заказа до заказа. Между ними — скука и безденежье. Во время заказа — кровь, дым, пропахший вонью сгоревших тел, куча трупов и сплошные несправедливости войны престолов, в которой гибнуть выпадает жребий не королям, а подданным…
— Вот такая вот история, — Лавиния грустно улыбнулась. — История не Золушки, а вполне обычной девушки из аристократического Дома.
И вновь мне показалось, что Лавиния если не скрыла, то умолчала о многих подробностях своего прошлого. Настаивать и докапываться до истины я не стал. Во-первых, придет время и эльфийка сама все расскажет. А во-вторых, из-за поворота дороги уже выплывала деревня Большие комары.
* * *
Встречать нас вышла, без преувеличения, вся деревня.
Состоящая из двух десятков домов, деревня Большие комары могла считаться большой, почти село. Вокруг черно-зелеными скатертями пролегают возделанные поля, дома не самые хлипкие, украшенные резными рисунками, а дом старосты даже щеголяет красками и побелкой.
Первыми под ноги Нуару и Лучинке бросились куцые деревенские псы. Зашлись лаем, но близко благоразумно не подбегали. По виду псов тоже можно было определить, что крестьяне не бедствуют: вполне себе сытые каштанки.
Затем, узрев в седельных чехлах наши посохи, бросились встречать редких гостей и крестьяне. Обступили кругом, безапелляционно, как умеют только деревенские жители, стали глазеть, кто-то полез за семечками, другие просто перешептывались:
— Глянь-кось, какое у него рубило за плечами, у здоровяка-то!
— Дык, по молодцу и оружие. Ты глянь тудысь, какие мускулы, что у доброго кулачного бойца! И коняка под стать: оба черные, звероватые…
— Да, на евойном коне не попашешь.
— Слышь, добрый молодец, мерин, небось, родовитый, аки наш король?
Лавиния вздрогнула, не зная, как реагировать, а я вскинулся обидчиво:
— Ты, отец, напраслину не возводи! Не мерин у меня вовсе, а очень даже жеребец, любая кобыла подтвердит, что все причиндалы евойные на месте.
— Гля! А паря-то по-нашему разумеет! С палкой-то волшебною!
— Слышь, паря, — сыпля с нижней губы лентой семечковой шелухи, крикнула дебелая баба, — а ты, небось, не магик, а? Ведьмак, штоль?
Я горделиво подбоченился.
— Ведьмак, мать, самый что ни на есть настоящий.
— Та ты шо!
— Слышь, сынок, — тут же заулыбалась тетка, — а эта пава с лебединой статью, твоя что ль?
Лавиния вспыхнула. А я ухмыльнулся во все тридцать два:
— Моя, мать. Нравится?
— Аки прынцесса заморская! Тощая что-то, поди, оголодала в своей башне-то, но красивая, лебяжушка!
Я подхохатывал, как и положено ведьмаку, удерживая связь с народом. Настоящий охотник за нежитью должен уметь общаться и со знатью, и с самыми простыми. Иначе — грош ему цена. А вот эльфийка краснела, держалась в седле, будто каменная, не зная, как и на что реагировать.
Через толпу пробился бойкий старичок в нарядных штанах и белой рубахе. Вышел к нам, задумчиво подергивая козлиную бородку, окинул задумчивым взором ясных глаз, по-деревенски ухватистых и сметливых.
— А вот вам здрасте, путники, — приветствовал он. — С чем, как говорится, к нам пожаловали?
Я ловко перекинул ногу через шею Нуара и спрыгнул в пыль. Поклонился, не в пояс, но и не просто головой качнул.
— Здрав буди, отец. Зовут меня Роланд из рода МакКиннон, сын Дугала, внук Шона. Это миледи Лавиния де Сарио, волшебница. Мы оба студиозы Академии высокого волшебства. Правда, я человек простой, батя мой с детства ведьмачьему делу обучал, вот и стараюсь добрым людям на свете помогать.
— Дело говоришь, хлопец, — подергивая козлиную бородку, крякнул старичок. А в его глазах я уже видел запущенную счетную машину: бойкий староста уже прикидывал, как и где нас с Лавинией можно по полной использовать.
Я ничего не имел против. Во-первых, действительно, ведьмаки должны помогать людям. Во-вторых, у нас сумы уже дно показали, а крестьяне, если не серебром и медью, так продуктами отблагодарят, за ними не заржавеет. Ну, и, наконец, в-третьих, нам нужны все новости, сплетни и просто слухи. Вдруг кто знает что-нибудь об оборотне или загадочном посетителе замка Клык.
— Так что, отец, нужна ли вам помощь?
— А как же, — деловито цыкнул староста. — Вон, у Марички корова что-то вторую седмицу не доится, видать, сарайный шалит, гад эдакий. А Стивен на днях с хворью странной слег, бабы рекут: сглазили. А урожай портить у нас полевик повадился. А с русалками на реке так вообще сладу нет!
— Справимся, отец, — улыбнулся я уверенно и хлопнул Нуара по боку. — Справимся.
— Ну дык, — прищурился староста, — пожалуйте тодысь, в баньку? А бабы вам эво угощения соберут, попотчуют?
На эту уловку только глупые ведьмаки или волшебники клюют. За что потом в деревне над ними и смеются.
Я с улыбкой покачал головой:
— Нет, батя. Кто ж с набитым пузом да после баньки, в красной рубахе, за работу берется? Сначала мы дело сделаем, а потом уже и в баньку можно. Показывай, отец, с чего начинать?
Староста впервые искренне улыбнулся. В уголках не по-стариковски острых глаз морщинки собрались лучиками.
* * *
— Зачем нам этой ерундой заниматься? — удивилась Лавиния, когда мы остались одни.
За пару часов в деревне мы успели дел переделать — воз и маленькую тележку!
Стивена от «загадочной» хвори излечили, Лавиния ему ментальный щит организовала. А я вышел по волшебной ниточке следа на автора порчи. Им, совершенно невольно, оказалась собственная жена Стивена. Ревнивицей оказалась баба — страх просто. Едва увидала, как Стивен из поля раскрасневшийся и довольный возвращается, а с ним за компанию — полная телега женщин, а некоторые очень и очень хитро на ее мужа поглядывают, так сразу и наколдовала. Причем, сама не ведая, что творит.
— Ревнивая женщина страшнее любой ведьмы, — вздохнул я.
Лавиния не преминула вставить:
— Просто жену любить надо и каждый раз доказывать, что она лучше всех.
Спорить я не стал.
Ну, с одним делом — разобрались.
С Маричкиной коровой тоже все гладко прошло. Скормил скотине пару травинок из своих запасов, и пообещал Маричке, что к завтрашнему утру все наладиться. Приболела буренка просто.
Попутно обнаружили гадкого сарайного, который повадился самогонку из хаты тырить. А жена, естественно, мужу спину граблями ровняла.
Короче, и алкоголика вылечили, и самогонку хозяевам вернули. А муж, увидав такое дело, тут же на жену покосился и стал рукава закатывать. Пришлось отдельные усилия прилагать еще на то, чтобы смертоубийства не допустить. Деревенские страшны в гневе, дурными становятся — жуть просто.
— Делаем это, крошка, — беззаботно ответил я, — ибо людям помогать надо.
— Что-то я раньше не замечала, что ты у нас такой добрый?
Я пожал плечами, пожевывая травинку.
— Вот тебе еще одна сторона моего характера. А потом, как будешь лопать сегодня вкусняшки, тогда и вспомнишь мою науку. Доброе дело, Лавиния, оно никогда без награды не остается. А пока… гляди, это не тот полевой, который урожай селянам портит? Эй, террорист продуктовый! Стоять! Ведьмак при исполнении! Всем выйти из Сумрака… тьфу! Из пшеницы.
Лавиния молчала пораженно. Полевик, дальний родственник домовому, попытался прикинуться шлангом. Пришлось прикрикнуть:
— Выходи, кому говорю! Иначе достану магический посох. Запомни: два заклинания в воздух, третье — на поражение.
Полевик, сообразив, кто приехал по его душу, понуро вышел на дорогу.
Я улыбнулся:
— Давай-давай, выходи. Будем тут с тобой разъяснительную беседу вести…
* * *
Пока помогали крестьянам, Лавиния только головой качала. Послушно выполняла мои просьбы, даже подсобила мне кое-в-чем, но вид у нее был ошарашенный.
Впрочем, заметил я и еще кое-что. Эльфийка моих действий не осуждала и не спорила. Наоборот: училась и подмечала детали. И мне это понравилось чрезвычайно — лишний плюсик в прекрасный образ прекрасной женщины…
Впрочем, продолжалось это недолго. В рукаве златовласки нашлось кое-что особенное.
— Дальше куда? — безмятежно спросила она. — С навьями разберемся?
Вот с этими-то я бы предпочел подождать.
Мрачные духи смерти, беспощадные и опасные, они, по словам старосты, пугают крестьян больше всего. Да и не удивительно: если такая нечисть завелась неподалеку от села — пожинать плоды смерть будет регулярно.
— Не торопись, — сказал я покровительственно. — Во-первых, навьи требуют тщательной подготовки, а во-вторых, их еще выследить надо…
— Я уже выследила.
Я поперхнулся.
— Что? Как?
Лавиния обезоруживающе улыбнулась.
— У меня свои секреты.
— Но…
— Подожди, ведьмак. Ты мне очень наглядно продемонстрировал, как справляться с местной нечистью. Скажу честно — научилась я много чему. Но вот, тебе не кажется, что пора бы уже и мне тебя удивить.
— Уже удивила…
— Недостаточно, — таинственная улыбка осветила ее красивое личико.
— Э-м-м…
— Что-то раньше я в тебе не замечала неуверенности, — хитро уколола Лавиния. — Ну, идем или нет?
Я вскинулся оскорбленно:
— Идем, раз ты так уверена. Показывай, дочь Леса, на что способна.
Лавиния только скромно взмахнула ресницами, тронула поводья, и пони под ее рукой двинулся к противоположному краю поля.
Пару минут ехали в молчании, потом я подметил, что девушка явно движется по какому-то следу. Попробовал сам взглянуть, и ничего особенного не заметил. Обычная такая пыльная дорога у поля: полным-полно мельчайших росчерков от лапок мышей и сусликов, мелких птах и прочей живности.
«Может, — подумал я, — следы не на земле?»
Но сколько ни пытался — ничего не заметил. Даже разозлился!
— Может, — с деланым равнодушием спросил я, — ты мне покажешь след, по которому идешь?
Брови Лавинии чуть-чуть приподнялись, а уголки рта разочарованно опустились.
— Так ты все-таки заметил, что мы едем по следу? Ты действительно очень наблюдательный.
— Недостаточно, — признался я. — Самого следа не заметил.
Эльфийка расслабилась, заулыбалась. Сразу стала деловитой, как белочка: маленькая, хрупкая, но с харизмой.
— Навьями чаще всего становятся неупокоенные духи погибших, — проговорила она. — В окрестностях Великого Леса много бродит лихого народа. Есть такая категория людей, которые жаждут легкой наживы.
Об этом я знал. Нет красавиц ценнее на рынке невольников, нежели эльфийки. Платят за них по весу, но спрос стабильный. И оттого эльфы с охотниками за головами не особо церемонятся. Убивают на месте. И хорошо еще, если закопают. А то ведь могут и зверью оставить, а это почти гарантия испорченного посмертия.
— Мне трижды приходилось сталкиваться с навьями, — продолжала Лавиния. — Правда — тайно от семьи. Хоть и знали все, что есть во мне магический дар, родня не позволяла «маленькой» девочке заниматься подобными делами. Недостойно, говорили. К счастью, командир отряда следопытов и старый боевой маг замка Сарио меня любили. Оба знали мою мать, и знали…
Она на миг замолчала.
И вновь я подумал, что девушка слишком многое скрывает. Что произошло в ее детстве? Почему с родней у нее такие проблемы? Кто, в конце концов, ее родители?
— В общем, — продолжила златовласка, — несколько раз я помогала в поиске духов смерти. И должна сказать, — тут эльфийка горделиво подбоченилась, вызвав у меня улыбку, — я отнюдь не была обузой… Что? Почему ты улыбаешься?
Я помотал головой:
— Да так…
— Говори!
— Да просто улыбаюсь. Нравится мне твой голос, умиротворение, знаешь ли, наступает.
— Ведьмак! — в голосе Лавинии прорезалось раздражение. — Если ты мне сейчас не ответишь, что вызвало столь наглую ухмылку на твоем лице, я за себя не ручаюсь!
Ну вот что за наказание? Почему я не сдержался, блин?!
— Не кипятись, — попросил мягко.
— Тогда ответь на вопрос!
Я вздохнул, проклиная себя за то, что не смог подавить ухмылку.
— Понимаешь… ты только не обижайся, ладно?
Лицо Лавинии окаменело: губки поджались, в глазах похолодело.
— Я не из обидчивых.
«Ага, я это уже заметил…»
— Короче, дело такое. Просто я подумал, а как бы я поступил на месте опытного воина, когда в компанию ко мне напрашивалась малявка?
— Я не была малявкой!
— Конечно, сказал бы, что помощь ребенка мне очень пригодилась…
Лавиния воскликнула в гневе:
— Я в то время уже не была ребенком!
— Ну, значит зря я улыбался, — покорно согласился я, чувствуя, что гуляю по тонкому люду.
Лавиния прищурилась с вызовом:
— Что ж, самоуверенный болван, я все покажу тебе на деле. И взгляну потом тебе в глаза. И, знаешь что?
— Что?
— Мне интересно, увижу ли в них совесть?
— Лавиния…
— Довольно разговоров! — отрезала эльфийка. — Мы уже почти приехали.
Я только головой покачал.
Нет никого страшнее разобиженной женщины. Особенно, если мужчина по дурости задел ее гордость.
«Дурак ты, Роланд, — мысленно вздохнул я. — Лишь бы тебе поскалиться, а ведь женщина, как музыкальный инструмент — станешь бряцать беспорядочно, и звук будет таким же, а вот, ежели, после чуткой настройки, да с душой…»
Остаток пути я рта старался не раскрывать…
* * *
У края поля, там, где образовывалась низина, быстро переходя в глубокий и широкий овраг, притаилась роща. Издалека я бы принял ее за густой кустарник: верхушки деревьев, когда мы двигались вдоль поля, казались ниже груди всадника. Но когда мы подъехали на расстояние полета стрелы, стало понятно — место с нехорошей аурой.
— Там, кажется, болото, — принюхался я.
В воздухе был отчетливый запах сырости, мха и лягушек.
— Болото, — кивнула Лавиния. — Ну что, ведьмак, здесь ты уж точно должен заметить след.
Я встретился взглядом с эльфийкой (к чести Лавинии во взгляде не было насмешки), затем, не говоря ни слова, спрыгнул на дорогу.
Искусство чтения следов я изучал не слишком прилежно. Вот как-то не задалось у меня с этим. Больше времени уделял бою с мечом, на коне или со щитом, магии, геральдике и прочим рыцарским наукам. А грамотного следопыта на моем пути, чтобы перенять у него мудрость, как-то не встречал.
«Та-а-ак, — подумал я, — кто у нас здесь шлялся? Ага, вот этот виляющий след — гадюка или уж проползли; этот — словно гусь большой потоптался; а этот…»
Стоп! Откуда в болоте гусь?!
Но додумать или развить мысль я не успел.
— Эй, робята! — гаркнули из кустов. — Вы кого потеряли?
Я обернулся с недоумением. Заметил бородатого мужика в крестьянских обносках. Тот выглядывал из кустов. На простоватой морде читалось любопытство.
— Никого, — ответил я. — Болтаемся без дела…
А Лавиния крикнула задорно:
— Навьий след ищем, не видал ли?
Я воззрился на девушку с удивлением: с чего это она так откровенничает?
Мужик нахмурился, гаркнул:
— Вам делать что ли нечего?
— А тебе голова что ли надоела? — бросил я, злясь на его грубость.
— Я гляжу, паря, тебе твоя точно надоела, — холодно уронил мужик.
Не успел я ответить, как в паре метрах от первого, появился второй оборванец. Взглянул недобро, поскреб черную бороду.
Я скривил губы в презрении. Меня не испугаешь парой оборванцев. Было дело, и против толпы выходил…
Презрительная улыбка застыла на губах, когда к первым двум, прибавилась еще дюжина. Все злые, с холодными тупыми глазами.
— Шел бы ты, парня, — пробасил тот, что начал первым. — Неохота на солнцепек выбираться, а то бы…
Ну уж нет!
Я упрямо положил ладонь на рукоять клейморы.
Никто не смеет хамить мне, да еще при этом оскорблять слух дамы ругательствами!
Но при взгляде на даму у меня вдруг зародилось зерно сомнения. Лавиния откровенно наслаждалась нашей перепалкой. Ей бы еще карамболь — так словно зритель в театре.
— Долго будешь с эхом переругиваться? — чуть насмешливо спросила эльфийка.
— Чего?
— Нет там никого, говорю. Морок это.
Я перевел взгляд на мужиков. Да вот же — стоят толпой, оборванцы, не иначе разбойники местные!
— Нет там никого, — покачала головой Лавиния. — Взгляни на пыль дорожную. Видишь, словно гусь прошел? Вот-вот, это навью и выдает. Людям глаза замылить у нее легко получается, но полностью скрыть облик не выходит. И вот видишь, что женщина идет, а за ней след гусиный тянется. Значит, Роланд, — мертвяк к тебе идет.
Я вновь взглянул на рощу.
— То есть, — проговорил я, — этот злыдень нам сейчас голову морочит?
— В яблочко, мой дорогой ведьмак. Боится под солнце выйти, ибо сил у него днем почти нет. Вот и гонит на тебя страх, чтоб прогнать опасность да шкуру свою сберечь.
— Хрен прогонит!
— Ну, кабы навья тебе армию показала, ты бы тоже драться полез? — резонно предположила Лавиния. И, не дождавшись ответа, вынула из чехла лук: — Гляди, ведьмак, как волшебницы с мороком разбираются.
На тетиву легла белооперенная стрела, эльфийка прицелилась. Синие глаза сощурились, превратившись вдруг в сосредочие льда. Я залюбовался — ни дать, ни взять: богиня Охоты, дерзкая, смелая, умная!
Губы Лавинии зашевелились, девушка нараспев прочла короткую волшбу. А в следующий миг, звонко тренькнув, стрела исчезла в роще, нагло проигнорировав мужиков.
За деревьями ярко сверкнуло, следом взметнулся тяжелый вой, наполненный болью и ненавистью. Мужики пропали, словно и не было их никогда!
Спокойно, будто всю жизнь только и занималась, что уничтожала нежить, Лавиния спрыгнула с седла и потащила новую стрелу из колчана. Наконечник этой блистал колдовским огнем.
— Пойдем, ведьмак, — кивнула эльфийка. — Теперь призрак от нас не уйдет, ему просто некуда.
Я кивнул, впечатленный до нельзя. С шипением клеймора покинула ножны, я спросил:
— Командуй, воительница, что мне делать?
На щечках Лавинии вдруг расцвел румянец. Не глядя на меня, эльфийка пискнула:
— Рядом иди, да под ноги гляди. С навьей я сама разберусь. А вот гадов ползучих, ужей всяких, гадюк страшных, боюсь — мочи нет…
* * *
Пораженный короткой, но чрезвычайно результативной битвой на болоте, я выбрался из оврага молчаливый и с новыми впечатлениями.
Вот оно, значит, как на самом деле.
Ведьмачье дело по большей части составляют амулеты, эликсиры, благородная сталь и добрая драка. Но и волшебники не лыком шиты. Их битва — молниеносный поединок разумов, воли и гибкости фантазии.
В общем, девушка поразила меня до глубины души! Так, что оставшиеся дела мы заканчивали вместе, наравне, словно давно сработавшиеся напарники.
А, когда солнце уже клонилось к закату, я махнул рукой.
— Ну вот и все на сегодня. Хватит.
Мы и вправду успели сделать столько, что крестьяне только рты разинули. Но Лавиния уточнила педантично:
— А русалки?
— На завтра оставим, — отмахнулся я, чувствуя, как в животе начинает урчать особенно громко. — У нас, малышка, голодный ведьмак — хуже волшебника.
Эльфийка фыркнула.
Когда въехали в деревню, оказалось, крестьяне уже заканчивали трудовой день и успели подготовиться к нашему возвращению. Перехватили у нас коней, повели по кругу, охлаждая. Заверили, что коней «волшебничьих» омоют, накормят и в самое чистое стойло определят.
Не верить не было резона. Крестьяне — народ простой, любят основательную работу и благодарят искренне.
Более того, Лавиния продолжала удивляться, что нас, как самых дорогих гостей, определили не просто на постой, а в отдельную избу, уже прибранную, проветренную и полную вкусных запахов.
— А че, — хитро прищурился староста, — мы нешто не люди, не видим, что молодым волшебникам, особливо — ведьмакам, есть, за чем ночи коротать.
— Спасибо, отец, — вновь поклонился я.
А Лавиния залилась краской. Не привыкла аристократичная эльфийка к крестьянскому простодушию и прямоте.
— И тут еще по сусекам поскребли, — довольно улыбался староста, — да ваши сумы кой-какой снедью наполнили. Так, чтобы о Больших комарах самая добрая память осталась.
— Так и мы, отец, — заверил я старика, — свое ремесло тоже с душой делаем.
— Это мы сразу заметили, господин, — вдруг подмигнул староста и ущипнул себя за кончик козлиной бородки. — Великого воина издалека видно! Я сразу ваш меч приметил. Дай, думаю, проверю, а не странствующий ли это… ох!
— В боку, отец, что ль закололо? — спросил я заботливо, хотя только что туда двинул локтем.
Благо, староста — старик умный. Сразу все понял и продолжать озвучивать свои умозаключения не стал. Потирая ушибленный бок, улыбнулся криво:
— Ну-с, господа волшебнички, прошу за стол трапезничать!
* * *
Трапезничали всей деревней.
Ох и наелись мы с Лавинией — на два года вперед! И молока свежего напились, и мясцом парным животы побаловали, и всякими щами-супами с травками и специями насладились.
А, едва стемнело, самые хмельные потащили из домов лютни-гусли-бандуры. Тут же частушки запели, бабы что-то тревожное, рвущее душу провыли, затем опять веселое.
Лавиния чуть оттаяла, даже зыркать по сторонам стала, заприметив, что местные молодухи мне исподтишка улыбаются. Эльфийка красноречиво размяла пальцы и сложила ладони на навершии посоха. После чего улыбнулась по-людоедски, и кокетливые взгляды в мою сторону искрить перестали.
А я веселился со всеми. Вытащил сопротивляющуюся эльфийку, когда все в пляс пустились, пару ведьмачьих баек стравил, когда просили, потом с местным кузнецом на спор подковы гнул.
— Простые люди, — шепнул я Лавинии, — и развлечения у них простые. Так что советую и тебе веселиться. Крестьяне камня за пазухой не держат, чуть что — сразу в лицо говорят. А, когда вот так твой приезд отмечают, это настоящая честь. Так что не обижай хозяев.
Лавиния осознала и даже несколько раз стрельнула из лука, далеко обставив лучших стрелков села, чем заслужила подозрительное уважение («баба, да еще красивая, а как стреляет!») и шквал аплодисментов.
Когда же меня попросили чего-нибудь спеть, я, не мудрствуя лукаво, поднялся из-за стола.
— Ну, я конечно не эльф, и даже не Энди Маршал, романтичных песен не знаю, — я развел руками, выждав театральную паузу, а затем, к вящей радости крестьян, громко закончил: — Зато знаю парочку веселых мотивов.
Лавиния улыбнулась:
— Любопытно послушать.
И отбивая ритм сапогом, я загорланил, словно всю жизнь в Больших комарах прожил:
Эх, давно это было, давно!
В ту пору отважными рыцари были,
А девы под платьем белья не носили!
Давно это было, давно…
Крестьяне, сообразив, с восторгом стали подпевать. Лавиния неодобрительно нахмурилась, затем чуть улыбнулась, а, когда я дошел до кульминации, где рыцарь уже встретил даму и она действительно оказалась без нижнего белья, зато в железном поясе верности, даже покраснела игриво. А, едва я спел про то, как рыцарь и дева выбрались из такой щекотливой ситуации, запылали даже кончики ее остреньких ушей.
— Незабываемое зрелище, — захохотала эльфийка, когда я закончил. — Поющий ведьмак!
— Ну, — ненатурально смутился я, — я еще и крестиком вышивать умею…
В общем, вечер удался. Когда же луна вышла на ночное бдение, настала пора идти отдыхать. И мы с Лавинией, чуть покачиваясь от веселого вечера и хмельного эля, двинулись к нашему дому.
— Видала, — ухмыльнулся я, — как ценят ведьмаков? Накормили, напоили и целую избу под ночлег отдали!
Лавиния парировала немного растерянно:
— Вы же с ними, с холопами, на одной ноге. Мне и обсудить с местным старостой было нечего — от него, кроме «тудысь», «надысь» и «хлобысь» ничего не добьешься.
— Нормальный староста, — возразил я. — А тебе, крошка, наоборот, нужно уметь понимать таких людей. Знать, чем живут, чего хотят. В этом и заключается искусство волшебника.
— В чем? Общаться с крестьянами? Коня на скаку и в горящую избу войти?
— Уметь зрить в корень, малышка.
Лавиния фыркнула.
— Посмотрела бы я, как ты общаешься с королями и вельможами на пирах. Без этих «надысь» и «якши».
Я спросил обидчиво:
— Ты думаешь, я не обучен светским манерам?
Вместо ответа Лавиния красноречиво хохотнула.
— Ладно, крошка, — я завелся не на шутку. Мы уже ступили на крыльцо домика, я отпер дверь и взял эльфийку под локоток. — Сейчас увидишь, малышка, что настоящие ведьмаки могут все: и жонглировать куртуазными штучками, и поддержать светский разговор и кое-что еще. Особенное, что оценят даже гордячки-эльфийки.
