Лагно Максим. Сестрёнка Месть

Эпизод 1. Принцесса из трюма

Людей в возрасте я недолюбливал, а стариков презирал. Взрослые постоянно чему-то меня учили, а старики...

"Бориска! Тьфу-ты ну-ты, сопли гнуты..."

...тоже меня презирали.

"Бориска, слышь? -- сипло прокричал Лев Николаевич по общей связи. -- Тьфу-ты ну-ты, всё за вас я должен делать?"

Я стоял в коридоре у двери капитанской рубки. Нет уж, на такое презрительное обращение не буду отвечать! Пусть обращается по всей форме.

"Где ты, сопляк? Тоже мне капитан".

-- Чего вам, мосье старший механик? -- строго сказал я и вошёл в рубку.

-- Старший? А есть младшие? Слышь, Бориска...

-- Для вас я не Бориска, а "мосье капитан Борис Муссенар".

Лев Николаевич затряс косматой головой. Слипшиеся от древности белые волосы торчали на его голове, как лепестки взорвавшейся топливной цистерны:

-- Хучь шеф-обер-мусье-капитан! Твой папаша не платит мне столько, чтобы я ещё субординацию разыгрывал. Для меня вы оба -- сопляки.

Я взмахнул рукой, прерывая поток его слов:

-- Докладывайте.

Лев Николаевич постучал пальцем по зелёному гелиографному экрану:

-- Краем глаза заметил, как что-то мелькнуло меж контейнеров.

Я всмотрелся в мерцающий экран:

-- Это камера трюмовой гондолы...

Лев Николаевич засипел:

-- У тебя одна камера на борту, мусье Сопляк. Точно говорю, бегает там кто-то. Это, видать, брюхоног залез при погрузке.

-- Откуда на авиодроме брюхоногам взяться?

-- Поживи с моё, не будешь задавать тупые вопросы. Короче, оберь-мусье-унтер-шеф-капитан, надо выгнать тварь. Груз попортит. Отец тебе башку свинтит.

-- Спасибо, что довели до сведения высшего командного состава. Я приму безотлагательные меры.

Старик остановил на мне взгляд. Его жёлтые, прокопчённые жизнью глаза утопали в морщинистых веках:

-- Без-от-ла... чё?

Лев Николаевич рассмеялся. Я покраснел -- кажись, перегнул я с официозом.

Скрывая досаду, посмотрел в лобовое стекло. Внизу проплывали жёлтые холмы Ферранской провинции, на которых чернели пятна горных выработок. За горизонтом дымил Ферранский Заводской Комплекс. Все промышленные провинции выглядели одинаково гадко.

-- Когда пройдём границу с Арелем, отключите автопилот, -- приказал я Льву Николаевичу. -- Вручную возьмите на два деления на северо-восток. У Ферранских холмов слишком сильный ветер.

-- Летали, знаем. Без сопливых.

-- Покуда нет отца, я капитан. Я отдаю приказы.

-- Тьфу, на тебя. -- И дед стал крутить руль и дёргать переключатели, половина из которых не работала с первого раза. Приходилось дёргать их дважды.

Я отошёл от лобового стекла и раскрыл ржавую дверцу углового шкафчика. Достал ружьё. То самое, что давало осечку чаще, чем стреляло. Другого оружия у нас не было.

Проверил патронную капсулу: десять выстрелов. Надеюсь, хотя бы один из них сработает.

Спустившись по лестнице, я отодвинул дверь трюмовой гондолы.

В сумрак уходили стенки контейнеров с маркировкой владельцев. Из разбитых иллюминаторов тянул ветер, и врывались клочья облаков. Эх, когда же мы накопим денег на починку стёкол? Просил же Льва Николаевича хотя бы фанерой забить. Старый бездельник.

В проходе меж контейнерами послышался шорох. Держа ружьё на сгибе локтя, я шагнул вперёд. Ожидал, что проскочит тень животного, и я выстрелю. Ну, если повезёт и не будет осечки.

Я и папа уже не первый год перевозим грузы на аэронефе. Но ещё не разу брюхоноги не забирались в трюм. Хотя такие случаи не редкость, если верить старикам, которых я презирал.

Брюхоноги не столько опасные, сколько противные существа. Они способны жрать всё что угодно, хоть полиэтилен. Чего не сожрут, то понадкусывают. И неважно, что ты везёшь, овцебыков на случку или партию б/у электроники из Конурского Ханаата, -- брюхоног везде оставит свой след.

На человека они нападали редко. Хотя в Санитарном Домене, рассказывал папаша, голодные брюхоноги сбивались в стаи и атаковали даже отряды выживанцев. Но обычно твари предпочитали грызться друг с другом или жевать полиэтилен на помойках.

Пока я размышлял, не поврежу ли контейнеры стрельбой, как шорох раздался позади меня. По железному полу гондолы стукнули... каблуки?

Я резко развернулся -- в щель меж контейнерами с мебелью и резиновыми тапочками спешно протискивалась девушка. Я так перепугался, что дёрнул курок. Раздался звонкий щелчок осечки.

Девушка закричала одновременно со щелчком:

-- Не стреляй!

Потом обернулась ко мне и выставила грязные ладошки перед собой. Дальше произошло невообразимое. Вместо того чтобы объяснить своё присутствие в трюме моего аэронефа, нарушительница замахала кулачками, наступая на меня:

-- Ты дурак? Я же просила не стрелять! Чё, тупой вообще?

-- Я же не выстрелил!

-- Ага, я же слышала. Маньяк, придурок, имбециль!

-- Молчать! -- стукнул я прикладом ружья по полу. -- Ты кто такая? Имею право тебя застрелить да выкинуть за борт.

Девушка моментально успокоилась. А я заметил наконец, что у неё красивое, хоть и чумазое личико. По грязным щекам побежали слёзы, прочерчивая дорожки к подбородку:

-- Я всё объясню. Меня зовут Марин... Фамилию пока что скрою...

"Тьфу-ты ну-ты, -- харкнул динамик общей связи. -- Бориска, чего так долго? Брюхоног тебя задрал, мосье капитан?"

-- Капитан? -- изумилась Марин. И уважительно добавила: -- Такой молодой.

Не слушая протестов незаконной пассажирки, я загнал её в подсобное помещение, где хранились инструменты, которыми лентяй Лев Николаевич никогда не пользовался.

-- Не могу тебя оставить в трюме, -- пояснил я.

-- Не говори никому, что я тут.

-- Почему?

-- Я расскажу, но это долго. Ты готов слушать?

-- Нет. Сиди тихо. Готовь краткое объяснение.

Марин порывисто схватила меня за руку:

-- Умоляю, капитан, сохраните нашу встречу в тайне. Могу ли я рассчитывать на ваше обещание?

Я смутился. Мало того, что она была красивая, как актриса, так ещё и говорила, как в пьесе...

-- Это самое, короче, ладно.

Закрыв дверь на щеколду, я вернулся в капитанскую рубку. По дороге началась болтанка. Меня швыряло от стены к стене.

-- Я приказал взять на два деления на северо-восток, -- прикрикнул я, вкатываясь в рубку. -- Почему не слушаетесь?

-- Нормалёк, мусьё-супер-шеф-экстра-капитан, проскочим.

Наша перебранка затянулась, и мне не пришлось сочинять, что же произошло с предполагаемым брюхоногом в трюме, и как он превратился в симпатичную девушку.

Мне не терпелось бросить руль и под благовидным предлогом спуститься в трюмовую гондолу для допроса Марин, но останавливало присутствие Льва Николаевича. Лучше не соваться лишний раз в трюм, чтобы не напоминать хрычу о несуществующем брюхоноге.

Вызывая в памяти образ Марин, я всё больше убеждался -- девушка похожа на актрису Мими Вронскую, звезду театра Империи.

У меня в каюте, прямо напротив койки, висел плакат с Вронской. Она изображена в костюме из спектакля по добедовой истории: немного кожаных лямок на груди и косая короткая накидка на бёдрах. По мнению театрального постановщика, Оноре Грязинцева, так выглядели люди, вышедшие на поверхность из бункеров, где спасались от Пятой Волны Большой Беды. На критику, что добедовые люди, были развитее нас на тысячелетия, Грязинцев отвечал, что "художественная правда отличается от правды жизни".

Посетить спектакль с её участием было моей мечтой. Но пока что я довольствовался открытками, плакатами и чтением пьес, представляя Вронскую в соответствующих ролях.

Лев Николаевич смеялся:

-- Эка вашему сопливому поколению не повезло. Я-то застал времена до того, как в 980-ом годе Ассоциация Кабаре и Борделей протащила Акт о запрете Продукции Фривольного Содержания. Аэронефщики вешали на стены фото голых девок, а не полуодетых актрисок.

-- Подумаешь, и сейчас можно купить плакаты с голыми, -- отвечал я.

-- Но в моё время не выписывали штраф за владение "фривольной продукцией". И не назначали общественные работы за её продажу. И не кидали на год в острог за изготовление эротики.

-- Мими Вронская -- актриса. Она передаёт движения души и внутренний конфликт героя...

-- А шоб лучше было видно её душу, наряжается как куртизанка в борделе. Говорю же, несчастное вы поколение. Жертвы ханжества и бюрократии.

Пока Лев Николаевич ругался по радио с идущим впереди дирижаблем Торгового Флота, я сбегал в свою каюту и посмотрел на плакат.

Сходство было. Такие же белокурые волосы, форма носа... Я расфантазировался: а что если это и есть Вронская? Чтобы вжиться в роль бродяжки, она ходила в рванье, проникала зайцем на аэронефы. Что если...

Тут я себя осадил. Похожа, но не она. Я не пропускал театральные вести в газетах и радио. Прекрасно знал, сейчас Мими гастролировала по провинциям Бурназо и Фенье. Да и сказать по правде, не стала бы она так заморачиваться, чтобы вжиться в роль. В чём-то хрыч был прав: выглядела она лучше, чем играла.

К вечеру мы покинули Арельскую провинцию, взяв стабильный курс на авиадром Бас-24, где должны были сгрузить мебель и взять на борт контейнер со стиральными машинами.

Впереди виднелись задние сигнальные огни аэронефа Торгового Флота Империи, согласно позывным, "ТорФло-98/22". Позади нас, километрах в двух, шёл тоже частник, доверху гружённый овцекоровами. Их мычание и бе-е-эканье разносилось в закатной тишине.

Отправив хрыча Льва Николаевича спать, я спустился в трюмовую гондолу. По пути захватил из холодильника в коридоре кастрюлю каши и папину заначку -- банку дешёвого алкоситро "Сен-Брянск".

Пригладив волосы, я постучал в дверь подсобки. Романтизм случайной встречи с Марин зашкаливал, как уровень нагрева в старых газотурбинах моего аэронефа.

-- Пардон, -- я отодвинул щеколду и вошёл.

Марин стояла спиной ко мне, на фоне иллюминатора. Разодранную кофту, в которую была облачена, когда застряла в щели меж контейнерами, она сняла. Осталась в тёмном обтягивающем платье. Изящная фигура подчёркивалась красным фоном заката.

Девушка порывисто обернулась. Это движение ещё больше напомнило Вронскую. Так её фиксировали на открытках из спектаклей.

Марин сделала что-то с причёской: острые прядки волос падали по обе стороны лица, заключая его в изящную рамку. Она умудрилась стереть с лица грязь и пыль из трюмовой гондолы. Ни я, ни Лев Николаевич не могли смыть эту грязь неделями.

Девушка напряжённо посмотрела на меня:

-- Наконец-то. Четвёртый час жду. А если бы я захотела в туалет?

-- Пардон, гальюн прямо по коридору.

-- Я сказала "если бы". -- Она подняла крышечку с кастрюльки и брезгливо понюхала: -- Нет. После этого мне точно понадобится гальюн.

Она сделала глоток алкоситро:

-- Как называется дирижабль?

-- Это аэронеф.

-- Разницу между дирижаблем и аэронефом придумали бюрократы Торгового Флота. Раз твой корабль называется иначе, значит и законы к тебе другие. Понял?

-- Нет. При чём тут бюрократы? Зубы мне не заговаривай, мадемуазель. Зачем пряталась в трюме?

Вместо ответа девушка оттянула воротник платья:

-- Жарко. Выйдем на моторную площадку?

Она сказала это одновременно властно и мягко. Я повиновался, открыл дверь на площадку и мы вышли. Ветер подхватил полы её длинного платья, обернув вокруг моей ноги.

От двигателя несло горелым. Марин с недоумением принюхалась:

-- Как вы ходите? Турбокомпрессор в любую секунду откажет.

Стыдно признаться, что мой папик не вкладывал прибыль в ремонт аэронефа. У нас не было денег на новый компрессор. Не было ни старшего технического помощника, ни младшего. Лев Николаевич -- столетний ветеран, которого не брали на другие суда. Работая за четверть жалования, дедуля больше ломал, чем ремонтировал. Ну и был бесплатный я -- шестнадцатилетний капитан недоукомплектованной рухляди.

-- "Сестрёнка Месть" -- прочитала Марин на оболочке. -- Странное название. Не расскажешь происхождение?

-- Это слишком личное.

-- Прежде чем открыть свою тайну, я должна узнать тебя лично, Борис.

-- Не нужна мне твоя тайна.

Марин придвинулась ко мне. Своим бедром ощутил округлость её бедра.

-- Ещё как нужна, -- с придыханием сказала она.

Овцекоровы на соседнем аэронефе как-то особо лирично замычали.

Я и рассказал:

-- До того, как папаня приобрёл аэронеф, он работал начальником отдела логистики на богатой ферме "Белый Китель" в Фенье. Я, моя мама и сестрёнка жили там же, как семья сотрудника. Однажды на ферму напали наёмники Приватной Военной Компании и всех убили. Вот и вся история.

Если ранее я подмечал в поведении Марин наигранность, то сейчас она искренне заинтересовалась, слушала, приоткрыв ротик.

-- Силовая конкуренция? -- спросила она. -- Эти бюрократы даже разбой впихивают в рамки закона.

-- На собственной шкуре я узнал, что в Империи можно убеждать конкурента с помощью найма Приватных Военных Компаний.

-- Я помню эту историю, -- Марин сжала мои пальцы. -- Несколько лет назад, ещё до войны с Австралией, в провинции Фенье, в ходе акта силовой конкуренции, была сожжена какая-то ферма. Погибло несколько некомбатантов.

-- Некомбатанты -- моя мама и сестрёнка. А ей было два годика.

-- Бандитов из ПВК пытались судить, но они отмазались, -- продолжила мою историю Марин.

-- Откуда ты всё это знаешь? Ведь суд над пэвэкашниками был почему-то засекреченный. Я видел материалы дела, там все имена, адреса и названия организаций замазаны чёрным.

Марин уверенно отмахнулась:

-- Слышала об этой истории из своих источников. Скоро узнаешь, из каких. Говорят, командовал бойней искусственный человек, таких называют "синтезаны". Его создали по технологиям добедового времени, в качестве эксперимента. Поэтому всё и засекретили, чтобы к суду не притянули тех, кто отвечал за создание синтезана.

-- Иисус-дева-мария, какие ещё синтезаны? -- Я недоверчиво посмотрел Марин в глаза. То ли она врала, то ли шутила.

-- Почему ты остался жив? -- спросила Марин.

-- В ночь атаки на ферму я гостил у родственников в Моску. Батяня тоже в отъезде был.

-- Теперь ясно, -- заключила Марин. -- Твой отец получил компенсацию за погибших, и вы купили аэронеф. Странное вложение денег для начальника логистики.

-- Папашка мечтал владеть аэронефом. И название он придумал. Но я не считаю, что для мести нужен пафос.

-- Кому мстить собрались?

-- Тем ублюдкам из Приватной Военной Компании, которые устроили резню на ферме.

-- А где сейчас твой отец? Надеюсь, разыскивает ублюдков?

Я стыдливо отвернулся:

-- Он в Мизуре. Играет...

-- Свалил на тебя управление аэронефом, у которого вот-вот жахнет турбокомпрессор, а сам тусуется в столице всех кабаре, шлюх и казино?

-- Не смей его судить, -- прикрикнул я. -- Он не оправился от потери.

Сказал я это так неуверенно, что Марин догадалась: я давно осудил и вынес папаше приговор.

Она погладила мою руку:

-- Как называлась ПВК?

-- Мы даже название не можем раздобыть. Нашли одного чиновника, который запросил пять тысяч эльфранков за доступ к незацензуренным документам.

-- Если не бухать и не играть в казино, можно насобирать, -- уверенно сказала Марин.

-- Можно.

-- Или кредит взять.

-- Кредит под залог чего? -- Я в сердцах рванул кусок обшивки на корпусе двигателя. Ржавая железяка улетела за борт, пропав в темноте.

-- "Сестрёнка" потрёпанное судно, -- согласилась Марин. -- Но казино и пьянство не сделают его лучше.

Я всмотрелся в огни плывущего впереди аэронефа ТорФло:

-- Пошли в рубку. Нужно курс поправить. Торфлотовцы летят, не глядя куда.

В рубке было темно. В углу горела жёлтая лампочка, да светились древние гелиографные экраны. Я сверился с показаниями приборов:

-- Ещё пара километров и мы вышли бы из зоны движения аэронефов, войдя в дирижабельную.

Марин Лебэн встрепенулась:

-- Вот про это я и говорила. Какая в воздухе разница, идёшь ты по трассе для аэронефов или дирижаблей? Нет же -- плати штраф за бессмысленное нарушение.

Я крутил руль, компенсируя перекос трюмовой гондолы, которая вынуждала "Сестрёнку" забирать влево. Марин стояла у лобового стекла.

В ночной темноте, где-то далеко-далеко на горизонте, по небу проходила полоса Неудоби. В ней вспыхивали электрические разряды. Изредка ворочалось что-то призрачное с красноватым отливом, словно гигантское чудовище хотело накрыть всю Империю, но останавливалось перед невидимым барьером.

-- Борис, ты когда-нибудь задумывался, что мы живём, окружённые катастрофой?

-- Ты про Неудобь?

Марин повернулась ко мне и опёрлась спиной о лобовое стекло:

-- Когда я вижу Неудобь, то вспоминаю, что мы, человечество, и Ханаат, и даже австралийцы, живём в горящем доме. Пылающие стены рухнут на нас в любой момент. А мы сидим среди пожара и пьём цикорий из чашки, убеждая друг друга, что всё в порядке.

Я пожал плечами:

-- Когда я вижу Неудобь, то первым делом проверяю, не сбился ли я с курса? Зачем думать о том, что если произойдёт, то уж точно не на моём веку?

-- Сегодня мы смотрим на Неудобь издалека, а завтра она всех нас накроет Шестой Волной.

-- Между волнами катастрофы по несколько тысяч лет. Учёные говорят, что Пятая была последней.

-- Вся наука -- это ложь, которая постоянно опровергает саму себя. Даже если новой волны не будет, Неудобь-то растёт. Рано или поздно она захватит всю оставшуюся землю. Ты, Бориска, проживёшь свою жалкую жизнь, а человечество обречено.

Марин вещала таким тоном, будто ей не пятнадцать, а сто пятнадцать, как Льву Николаевичу. Ещё и "Бориской" назвала:

-- Развела тут философию "умрём -- не умрём". Все там будем, Иисус-дева-мария. Признавайся, кто ты и от кого бежишь? Украла что-то?

Марин подошла ко мне. Левая часть её лица подсвечивалась то красным, то зелёным светом фонарей аэронефа ТорФло, который мы понемногу нагоняли:

-- От кого ещё может бежать честный человек в Империи Ру?сси? Конечно от преследования Имперской Канцелярией.

-- И за что тебя преследуют?

-- Я -- принцесса Марин Дворкович, -- заявила она.

Тут Марин поведала, что она -- племянница Жоржа Дворковича, знаменитого правителя Сен-Брянской провинции.

(В это не верилось).

-- Несколько лет назад мой дядя организовал Фронду, попытку свержения Императора Володимара Третьего.

(Это правда, вялотекущие протесты Фронды до сих пор проходили в Моску).

-- Но силы Фронды были разгромлены во время попытки войти в Моску, продолжала Марин. -- На стороне Володимара Третьего выступили многие дворяне и владельцы ПВК. Патриотические силы решили объединиться и разогнать Фронду, ведь из-за гражданской войны назрела опасность вторжения Конурского Ханаата. С тех пор Жорж Дворкович находился в бегах. Пару месяцев назад агенты Имперской Канцелярии выследили его местоположение. Нычка фрондеров была разгромлена.

-- Нычка? -- удивился я. -- Какое неаристократичное слово.

Но Марин продолжала, едва сдерживая слёзы:

-- Дядю убили. Мою маму изнасиловали и зарубили саблями агенты Имперской Канцелярии. Папу, братика и второго братика тоже насмерть изрубили, -- заключила Марин. -- Поэтому я понимаю боль твоей утраты. Но мне труднее. Я вынуждена бежать. Под видом нищенки пробираюсь в трюмы аэронефов.

-- Куда бежишь?

Марин достала из кармана платья клочок бумаги с пятнами засохшей крови:

-- Эти координаты передал мне умирающий отец.

Я взял бумажку и ввёл цифры в ординатёр. Старое вычислительное устройство начало компилировать путь, кряхтя и щёлкая релейными переключателями.

Марин продолжила:

-- Там находится последняя нычка... то есть оплот Фронды, о котором не знают канцеляриты. Оттуда повстанцы нанесут смертельный удар императору Володимару Третьему. Но для этого я должна найти их.

-- Без тебя что ли не смогут нанести смертельный удар?

-- Сопротивлению нужен лидер. Я последняя из Дворковичей, законная наследница престола.

-- Это если Фронда победит.

-- Она победит, когда фрондеры проникнут в резиденцию Ле Кремлё и убьют тирана. Я владею кодами доступа во дворец. Их прошептал мой умирающий дядя.

-- Погоди, что-то я запутался. Ведь бумажку тебе передал отец, а не дядя?

-- Оба передали, -- всхлипнула она. -- Они умирали плечом к плечу.

Узнав, что Марин принцесса, я сразу стал замечать аристократическое благородство в её речах и движениях тела. В глазах блестели слёзы, голос дрожал, руки складывались в умоляющий жест. Ну, вылитая Мими Вронская, в роли молодой Екатерины Великой в спектакле "Тень женщины".

С трудом отведя взгляд от прекрасной девушки, я выдавил:

-- Что если я выдам тебя канцеляритам?

Марин положила руки на мои плечи:

-- Твой отец так бы и поступил. Но ты другой. Ты не способен на подлость. В тебе есть истинное благородство, которое утратили многие дворяне.

Против воли я ухмыльнулся. Это точно, всегда подмечал за собой что-то типа благородства.

-- Кроме того, я смогу отплатить, -- продолжила Марин.

-- Чем?

-- Фронда потеряла двух вождей, но она всё ещё сильна. Ведь тирания Володимара Третьего надоела многим в Империи. На нашей стороне парламент, а так же главы некоторых провинций. Победа будет за нами. Когда я стану императрицей, то начну строить новую, прекрасную Республику Ру?сси будущего.

Я не разбирался в государственном устройстве, но даже я знал, что императорская власть не сочетается с республикой. Но вступать в политические споры не собирался. Мало ли, вдруг она хочет создать имперскую республику? Всякое бывает.

-- Становись. Но мне-то какая выгода?

-- Первым делом я начну люстрацию Имперской Канцелярии. А так же прикажу рассекретить архивы с резнёй на ферме. Я открою имена всех твоих врагов, Борис Муссенар. Если хочешь -- их казнят прилюдно без суда и следствия. "Сестрёнка Месть" оправдает своё название.

Ординатёр завершил компиляцию и подал хриплый сигнал. На зелёном экране высветилась точка назначения: какие-то холмы в Санитарном Домене. Удивительно было то, что холмы находились в двух часах хода, если свернуть с курса прямо сейчас. Какое счастливое совпадение!

-- Тебе решать, мой капитан, -- промолвила Марин. -- Ты совершаешь подвиг или остаёшься капитаном пикирующего аэронефа?

Чего тут решать? Принцесса! Которая станет императрицей благодаря мне! Ладно -- принцесса. Ещё и самая красивая девушка, что я встречал.

-- Думай поскорее, -- сказала Марин. -- Да покажи мне, где тут у вас, как говаривают при Дворе, "комната лёгкости". Не смущайся, Борис. Раз я принцесса, так и в туалет не хожу?

По тесному коридору, где горели лишь три из десяти лампочек, я проводил принцессу до гальюна.

Стараясь не прислушиваться к журчанию за дверью, я пошёл в каюту отца. За стеной слышался мощный храп Льва Николаевича. Я включил лампу и принялся обыскивать ящики отцовского комода.

Каждый аэронеф и дирижабль имел радиомаяк, который оповещал пеленгаторы авиодромов и соседних судов на трассе о своём местоположении. При сходе с воздушной трассы необходимо сменить сигнал, сообщая причину, будь это ремонт или капитанская блажь. За уход без оповещения -- штраф, а то и лишение лицензии. Хотя... если я смогу замутить с принцессой, никакой штраф мне не грозит.

Управление радиомаяком располагалось в рубке в отдельном шкафчике на стене, но он закрыт на замок, ключ от которого у капитана. По идее, папашечка должен был передать ключ мне, но он никогда не следил за регламентом. Назначить капитаном шестнадцатилетнего -- уже нарушение регламента.

Я рылся в комоде, перебирая дырявые носки и рубашки с протёртыми локтями. Коммуникаторы, которые мы воровали из клиентских контейнеров, а позже перепродавали на рынке. Тысячи ключей от каких-то замков. Патроны от неизвестных видов оружия, которого у нас никогда не было. Стоптанная обувь. Прошлогодние лотерейные билеты. Ненавистные мне фишки казино.

Вот он. Ключ от радиомаяка оказался внутри резинового ботинка. Папаша отказывался выбрасывать дырявую обувь, под предлогом: "На ближайшем авиодроме найдём обувную мастерскую, да заклеим подошву. Будут как новые".

Второй год он ищет обувную мастерскую. Для этого обходит все казино?

До последней секунды я надеялся, что ничего не найду, а значит, сообщу принцессе, что невозможно сойти с трассы. Но теперь отступать некуда.

В одном из ящиков наткнулся на ветхую коробку с настольной игрой "Небесные капитаны". На обложке нарисован военный дирижабль времён Третьей Мировой. Я так и рухнул на кровать. На ферме, когда все были живы, я и... папа играли до одури в эту игру. Сестрёнка ползала рядышком со мной. Папа так увлекался, что горячился и спорил, как мальчишка.

Мама осторожно ступала по раскиданным на полу карточкам и смеялась:

"Женя, будь спокойнее".

"Да? А чего Бориска нарушает правила? -- обижался папаша. -- Трёхкорпусный военный дирижабль класса "Консидерабль" не может встать к причальной мачте для однокорпусных судов! Понял?" И папа рассерженно смахивал карточку моего персонажа с игровой доски.

А теперь "папа" превратился в "папашку". В пьяницу, в игромана, в паршивого жулика, ворующего коммуникаторы. Но в кого бы он не превратился, я не могу его покинуть сейчас. Или могу? Ещё неизвестно, станет ли Марин императрицей.

Иисус-дева-мария! У кого спросить совета? Не ко Льву Николаевичу же стучаться.

Но тут необходимость в совете отпала: я почувствовал, что заваливаюсь набок. Вслед за мной скрипнул и поехал комод. С разгону он ударился в противоположную стену, выбрасывая из себя дырявую обувь.

Отшвырнув ключ радиомаяка, я побежал в капитанскую рубку. Стены быстро переворачивались. Квадратный коридор превращался в ромб.

"Сестрёнка Месть" резко меняла курс.

Как в кошмарном сне, я пытался добежать до рубки, путая стены и потолок коридора. В каюте вопил Лев Николаевич. Отовсюду сыпались незакреплённые предметы. На меня с грохотом катились пустые ящики, которые папаша не выкидывал под предлогом "ещё пригодятся". Угу, вот и пригодились, чтобы бить меня острыми краями.

На четвереньках я вполз в рубку, залитую белым светом -- в лобовое стекло бил прожектор соседнего аэронефа ТорФло. На этом ярком фоне темнел силуэт Марин с ореолом волос. Принцесса уверенно крутила штурвал и дёргала рычаг высоты.

"Эй, там, на развалине, вы обнюхались? Куда прёте?" -- кричало радио.

Из-за крутого манёвра "Сестрёнки" наш сосед начал резко сбрасывать скорость, не зная, чего ожидать, но Марин упрямо продолжала выводить мой аэронеф с трассы.

-- Отпусти руль! -- закричал я.

-- Малолетний капитан, ты слишком долго думал, -- ответила Марин. -- Я взяла дело в свои руки, хе-хе. Не переживай, я умею править. У меня два дирижабля было. Настоящие дирижабли, военные, с пушками.

Марин ещё раз крутанула руль. Корпус аэронефа застонал, стены заскрежетали. Пол наклонился ещё больше. Я даже не представлял, что "Сестрёнка" способна на такие виражи.

Место у руля было огорожено перилами, поэтому Марин стояла прочно. Удерживая равновесие, я добежал до принцессы:

-- Здесь -- я капитан! Отойди немедленно.

-- Отвянь, Бориска, пока жив.

-- Руки прочь от рулевого устройства! -- взревел я.

И сам протянул руки, чтобы вытащить принцессу из-за перил. Дальше произошло непонятное. Сначала я решил, что гондола оторвалась от оболочки и упала. Потом мою грудь пронзила сильная боль. Из носа и ушей что-то полилось. В итоге я закатился в угол между шкафом и приборной панелью.

До меня постепенно доходило, что хрупкая девочка совершила серию каких-то движений ногами и руками, после которых я чувствовал себя избитым толпой хулиганов.

-- Мар... ин... -- хлюпал я носом, пуская кровавые пузыри. -- Это что...

-- С-с-с-с-опляк, -- сказала она, и вернулась к рулю.

Презрительная интонация, с какой девчонка произнесла ругательство, была один в один как у Льва Николаевича.

Пол выровнялся. "Сестрёнка Месть" покинула торговую трассу и мчалась в сторону Санитарного Домена. Радиомаяк тревожно пищал, предупреждая о незаконном выходе с трассы.

Кое-как я поднялся на колени, потом на ноги и побрёл к девушке.

Марин повернулась:

-- Тебе мало, сопляк?

-- Это... мой... аэро... неф... И я тут... кап... кап...

Лёгким движением, несмотря на длинное платье, Марин перемахнула через перила вокруг руля. Совершила прыжок в одно касание. Полы юбки взметнулись, меня обдало запахом духов и пота. Потом увидел потолок, который быстро пронёсся надо мной. Я приземлился обратно в угол. Во рту появились какие-то камешки. Я не сразу понял -- это были мои зубы.

Я реально был отброшен ударом девичьей ноги на несколько метров! Такое умение драться я на военном параде в Моску, где бойцы ПВК демонстрировали на военнопленных навыки рукопашного боя.

Каждый удар Марин отобрал у меня десять лет жизни. Я валялся на полу и кряхтел, как Лев Николаевич, когда он пытался заглянуть внутрь газотурбины. Изо рта, носа и ушей лилась и лилась кровь.

-- Тьфу-ты ну-ты, -- донеслось из коридора. -- Бориска, что ты сделал с кораблём? Думаешь, я не видел, как ты утащил банку алкоситро? Упилси вусмерть, сопляк?

Марин активировала автопилот и снова лихо переметнулась через перила. Кранты Льву Николаевичу. Убьёт его одним ударом.

Действуя так, словно меня тоже поставили на автопилот, я дополз до шкафчика. Открыл его и вынул ружьё, которое давало осечку чаще, чем стреляло.

Марин остановилась. Обернулась. Я перевёл рычажок предохраняющего замка:

-- Р... руки вверх. -- Мне стало стыдно за глупость фразы, поэтому добавил, сплёвывая осколки зубов: -- Застрелю, сука.

-- Бориска, -- мягко сказала Марин. -- Прости меня, но я же принцесса. Не поверишь, нас так тренируют.

Шажок в мою сторону:

-- Стану императрицей -- всё тебе возмещу. Золотые зубы вставишь.

-- Стой на месте.

Ещё шажок. Острые пряди красиво обрамляли её личико.

-- Ты же не убьёшь принцессу? Ты лишишь Империю прекрасного будущего! Бориска, дурачок, я могла тебя замочить ещё в трюме. Но пожалела такого молодого.

-- Стоять!

-- Тьфу-ты, ну-ты, -- Лев Николаевич наконец-то дополз до рубки. -- Это ещё кто такая?

Марин прыгнула на меня. Я дёрнул курок.

Как настоящий преступник, я понуро сидел на скамье в приёмной отделения Жандармерии города Гранд Монтуа. Именно туда независимый город-государство Мизур депортировал арестованных на своей территории граждан Империи Ру?сси.

Трогая кончиком языка осколки зубов, я водил пальцем по исписанной поверхности скамьи, читая надписи:

"Жандармы -- петушилы!"

"Незаконно был задержан за употребление пудры 12 мая 1018 года"

"Свободу НФР!"

Так же на скамье было много ханаатских иероглифов, рисунков мужских половых органов и женских сисек, сопровождаемые лаконичным: "Имперцы -- мрази!"

Мне пришла в голову мысль, написать на скамье признание: "Я, Борис Муссенар, 22 июня 1024 года, застрелил Марин Дворкович, несостоявшуюся императрицу". Кто-нибудь позже пририсует сиськи к этой истории.

Я поднял голову. Жандарм за конторской стойкой сам походил на преступника, так как сидел за стеклом с дырочками.

-- Долго ещё? -- спросил я.

-- Имейте терпение, гражданин. Ваш отец разбил стол для рулетки и лицо официантке об этот самый стол. Женщине восемь швов наложили.

-- Выписывайте штраф, как обычно, да отпускайте.

-- Это уже пятый штраф, который Евгений Муссенар игнорирует.

Мне папашка говорил, что оплатил все штрафы! Значит, и эти деньги он проиграл или пропил? Во мне закипела злоба.

-- Что он сейчас делает? -- спросил я жандарма.

-- Подписывает соглашение о кредитном займе под залог имущества.

Я не вытерпел и вскочил. Прихрамывая, забегал по комнате от стены к стене. На этот раз папаша залетел слишком далеко. Из-за его невоздержанности мы потеряем аэронеф! А в подсобке у нас лежал труп принцессы. Лев Николаевич убеждал меня выкинуть её за борт. Но я всё ещё верил, что папа поможет, папа разберётся...

Пора понять, что мой папаня не тот человек, на чью помощь можно надеяться.

Я остановился перед доской с кривыми буквами "Внимание, розыск!" Среди бандитских рож всех степеней деградации на меня глядело тонкое личико со знакомыми голубыми глазами. Два острых локона обрамляли щёки. Неужто Мими Вронская в розыске? Или...

Я обернулся на жандарма, как бы умоляя подтвердить, что мне не почудилось. Потом прочёл под фото:

Марин Лебэн, инфанка, г.р. -- не установлен.

Разбойные нападения в составе организованной преступной группы, угон транспортных средств, убийство, торговля оружием и чёрной пудрой, незаконные транзакции гражданских чипов... Убийство, убийство, грабёж, убийство...

Любая бандитская рожа по соседству с Марин могла бы позавидовать длине списка её преступлений.

-- Пардон, -- обратился я к жандарму. -- Но когда эта девочка успела столько наразбойничать?

-- Ты, парень, читай внимательно. Она -- инфанка.

-- Кто это?

-- Инфаны сохраняют свою внешность на подростковом уровне.

-- Как это? -- помотал я головой.

-- С помощью гормональных средств и пластической хирургии.

-- Вечно живут, что ли?

-- Никто не вечен, пацан. Живут как все, но умирают молодыми.

-- Зачем всю жизнь выглядеть подростком?

-- Ну, -- пожал плечами жандарм. -- Шлюхи, так называемые "инфетки", часто на это идут. Клиентам нравятся девочки и мальчики помоложе, а попасть в острог за совращение малолетних им ссыкотно. Этой Марин, парень, за пятьдесят. Точная дата рождения неизвестна. Лиходейка постоянно меняет гражданские чипы.

-- Впервые слышу про инфанов.

-- Тогда имей в виду, сейчас Марин промышляет тем, что проникает на аэронефы и дирижабли. Совращает или обманывает капитанов, прикидываясь "девочкой в опасности". Затем уводит судно к своей банде в Санитарном Домене. Сообщники режут всех членов экипажа вместе с горе-капитаном. Те ещё твари. Мы рассылали ориентировку на авиодромы. Но вы, воздухоплаватели, как обычно, ни шиша не читаете. А потом жалуетесь, что вас убивают. А кто виноват, что вы идиоты и верите первой встречной?

До моего внимания наконец-то дошла красная строка под портретом инфетки:

За поимку или информацию о местонахождении подозреваемой -- 20 000 эльфранков.

Двадцать штук за труп в подсобке! Я радостно заорал:

-- Знаю её местонахождение. Возьмёте инфетку ещё тёпленькой! То есть холодненькой уже... Она в морозильной камере.

В этот момент открылась дверь, и два жандарма ввели отца. Тот виновато смотрел, не понимая, отчего я веселился:

-- Бориска... Прости меня. Я обещал, но сорвался... Клянусь Иисусом-девой-марией, больше ни-ни!

-- Не плачь, папуля, мы богаты.

Пока жандарм записывал мои показания, папа недоверчиво крутил хмельной головой с синяком под глазом:

-- Ну, Бориска, молодчага! Теперь починим движки.

-- И стёкла вставим.

-- Сбалансируем трюмовую гондолу.

-- Везде камеры установим.

-- Заодно и хрыча Льва Николаевича -- за борт истории! -- заявил отец. -- Наймём механика, который не выглядит как развалина.

-- Отец, я бы оставил Льва Николаевича. Без него не так весело.

-- Тогда... тогда отправим тебя на учёбу в Академии Динамического Воздухоплавания! -- хлопнул ладонью по столу отец. -- Ты же всегда этого хотел.

У меня захватило дух от моего прекрасного будущего.

Оба избегали упоминания о покупке информации об убийцах мамы и сестрёнки.

Месть идёт первой в списке дел. А выполнять эти дела предстоит мне. На папу рассчитывать нельзя. Он это знал давно, а я понял это только сейчас.

Эпизод 2. Верификация

Вокруг Моску, столицы Империи Ру?сси, расположено три авиодрома. Моску-19 -- самый крупный из них. Да и вообще в мире. Хотя, конечно, ханаатцы считают, что самый большой в мире это их "Чи Кентский Международный Авиапорт". Но что с них взять, известно, что все ханаатцы жертвы патриотической пропаганды.

Небо авиадрома пестрело от аэронефов и дирижаблей. Между ними, комариной дрожью, вились бес-пилоты. Сосчитать количество причальных мачт нереально, они как деревья в лесу. В редкие дни, когда пелена облаков не скрывала солнце, Моску-19 всё равно оставался в тени от воздушных кораблей.

Родные очертания "Сестрёнки Месть" я различил среди сотен других аэронефов. Подхватив рюкзак, я дёрнул Димона за рукав:

-- Двинули. Причалка номер двадцать три. Видишь, аэронеф с жёлтой оболочкой?

Дмитрий снял солнечные очки, которые ему не шли. Как и дурацкие усики, из которых он мечтал вырастить бороду:

-- Офигеть, какой красивый.

Я побежал к причальной мачте. Заприметил отца, выходящего из лифта причалки. В уголках моих глаз скопились слёзы, быстро сохнущие на ветру.

Димон спешил за мной:

-- Не верится, что вашему кораблику сорок лет! Как новый.

-- Я сам только на фотках видел. Нехило папаша его прокачал.

Отец бросился навстречу и обнял меня. В отличие от меня он не прятал слёзы:

-- Бориска! Возмужал, настоящий капитан. А ведь год прошёл всего. Эх, время летит с нарушением скоростного режима.

-- Знакомься, отец, это Дмитрий Тюрго, мой товарищ по академии. Мы вместе закончили первый курс.

-- А-а-а, будущий старпом на "Сестрёнке"? Евгений.

Отец и Димон обменялись рукопожатиями, а я отметил их схожесть: оба какие-то вялые, ленивые. Ничего, я им покажу настоящую флотскую жизнь.

Набрав побольше воздуха, хотел гаркнуть, как нас учили: "Всем на борт!", но дверь лифта причалки раздвинулась:

-- Тьфу-ты ну-ты, мусье Сопляк! Ишь ты, надулси, как аэростат заграждения. Выдыхай, выдыхай. Меня не испужаишь.

Лев Николаевич был облачён в тёмно-синий комбинезон с жёлтым кругом на груди и силуэтом "Сестрёнки Месть". Хрыч хлопнул меня по плечу:

-- Не куксись, тьфу-ты ну-ты. Как напялишь свою капитанскую фуражку, так и буду субординацию тебе говорить.

-- Надо было его за борт выбросить, -- повернулся я к отцу. -- Зря тебя не послушал.

-- Терпи, гипер-маркиз-капитан. У меня контракт ещё на год, -- захохотал Лев Николаевич.

Отец пропустил меня и Димона к лифту причальной мачты:

-- Как там правильно говорят: "Все на борт?"

Чудеса начались в коридоре: он стал шире и приобрёл безопасные закруглённые углы. Теперь можно безопасно кувыркаться даже при падении в штопор. Освещался он яркими лампами с узорчатыми плафонами. На полу -- ковровая дорожка. Димон присел и потрогал ворс. Я тоже хотел, но удержался.

Отец отодвинул дверь в одну пассажирскую каюту: вместо скрипучего старья там новая мебель и округлые шкафы, встроенные в стену. И в каждой каюте -- широкие иллюминаторы, вместо мутных дырочек, забитых фанерой, которые были раньше.

-- Тьфу-ты, Женька, чего ты пацанёнку мебеля показываешь? -- просипел Лев Николаевич. -- Главное кажи, давай.

Дед потянул меня в левобортный моторный отсек:

-- Вот, обер-мусье-сверхкапитан, зырьте!

Но мне не надо было показывать, куда зырить: вместо родного движка с горелыми газотурбинами сорокалетней давности, гудел под обтекаемым блестящим кожухом мотор с эмблемой "Бамако".

-- Ох, ё..., -- воскликнул Димон. -- Двухтурбинный АБ-4000 с паровакуумной форсажной камерой. Разработан для малых сторожевых дирижаблей военного флота. Корпус движка сделан из сплава с применением материалов из Неудоби.

-- А то, -- отец подмигнул мне. -- Наш аэронеф натянет в гонках любой дирижабль.

-- Ну, кроме тех, которые используют ионную тягу, -- важно возразил Димон.

-- А разве такие есть? -- удивился отец. -- Впервые слышу.

-- Скоро будут, -- ответил Димон. -- Одна из заимствованных у Австралии технологий. Лет через десять всё на таких движках будет, даже малые бес-пилоты.

-- А, ну раз так, то у нас есть десять лет, чтобы наслаждаться этим архаичным движком.

Димон, который лучше всех моих сокурсников разбирался в моторах и типах воздушных судов, продолжал:

-- АБ-4000 и через десять лет будет быстрым, ведь он работает на бланспирите. Его не на всяком аэродроме заправляют. А при форсаже расход вообще по литру на километр.

-- Ну, можно самим бодяжить диметан с биодизом, -- сказал отец. -- Но тут я согласен, что перемудрил, надо было движок попроще.

-- Тьфу-ты ну-ты, зато как он ходит, детишки мои. Как он ходит! Как танцовщица, -- Лев Николаевич затряс лепестками белых волос, словно в припадке.

Димон снял со стены разводной ключ и открутил болты кожуха, прикрывающего мотор. Я и Лев Николаевич отодвинули кожух в сторону. Моторный отсек тут же заполнил шум турбин, а нас обволок жар работающего мотора.

-- Хочу проверить теплообмен, -- крикнул мне Димон. -- Такие движки оснащены дополнительной системой пассивного охлаждения. Даже если просто убрать кожух, должен начаться перегрев.

Я инстинктивно отступил на шаг -- верхние части турбин вращались прямо у меня под ногами, обдавая волнами жара.

-- Не бойся, Борян, -- прокричал мне Димон. -- Если упадёшь меж турбин, то тебя раздавит только до половины, потом бортовой ординатёр аварийно остановит вращение.

Лев Николаевич постучал пальцем по циферблату встроенного термометра:

-- Тьфу, на семь градусов подскочила.

Димон кивнул:

-- Высокие требования к теплоотводу -- один из недостатков быстрых движков.

Мы поставили кожух на место и закрутили болты. Температура тут же упала до показателей нормы.

Я повернулся к отцу и неловко обнял его:

-- Папа, ты проделал большую работу. "Сестрёнка Месть" стала аэронефом высшего класса.

-- Пойдём в рубку. Покажу тебе крайнее нововведение, да сойду на заслуженный отдых.

-- Ты не полетишь с нами?

-- Устал я, Бориска. Хочу на земле побыть. Погулять по столице-матушке. Иди в плановые рейсы сам. Я разработал погрузплан на все месяц месяц, остальные два месяца летней практики будешь сам составлять. Ты же капитан.

Я важно улыбнулся, не подавая виду, что писать погрузпланы я не умел. Это было моей самой большой бедой в Академии.

В капитанской рубке стояли двое. Широкоплечий лысоголовый мужик с окладистой густой бородой. Димон даже свистнул от зависти. И старая женщина лет тридцати с волосами, торчащими как бурьян под забором.

-- Навигатор и радист Прохор Фекан, -- представил отец бородача.

-- Генриетта Аврорина, -- сказала женщина. -- Распорядитель трюмовой гондолы, младший механик.

Эти двое ошиблись местами. Следить за погрузкой в трюм и помогать старшему механику должен был бы мужик-силач, а хрупкая женщина работать с радио и прокладывать курс.

-- Борис Муссенар, будущий капитан, -- как можно солиднее представился я. -- А это Дмитрий Тюрго, мой старший помощник.

Бородатый Прохор просто кивнул, а Генриетта улыбнулась нам, как малышам:

-- Сразу после первого курс? Молодцы, молодцы!

Не знаю, куда зашла бы эта неловкость, но меня спасла рация:

"Сестрёнка, принимайте груз".

Генриетта ушла в трюм, а Прохор встал у руля и вперил задумчивый взгляд в небесную даль, где маневрировали аэронефы и дирижабли.

-- Докладываю, обер-мусье-коллосаль-капитан, наш навигатор неразговорчивый тетеря. Иногда я в него кидаюсь подручными предметами, чтобы внимание привлечь...

Бородач повернулся, но не отвёл взгляда от неба:

-- Я, дедушка, всё слышу. Просто не об чем с вами говорить.

Прохор Фекан мне определённо понравился!

Отец подвёл меня и Димона к приборной панели:

-- Ну? Заметил новинку?

У меня разбегались глаза: тут всё было новинкой. Слегка вогнутые ультратонкие экраны высокой чёткости показывали картинку со всех камер, внутренних и наружных. Я видел, как Генриетта Аврорина руководила подачей контейнеров в раскрытый трюм.

Большинство управляющих элементов размещались на сенсорных панелях, изготовленных в Ханаате. Эргономичные кресла сверкали белизной. Димон сел в одно и крутанулся. Я вспомнил, что год назад на месте этого кресла стоял табурет, прибитый к полу кривыми гвоздями криворуким Львом Николаевичем.

Лобовое стекло было настолько чистым, что его не было бы заметно, если бы не всполохи графической информации. На него проецировались данные загрузки трюма, метеосводка и время до отрыва от причальной мачты. Данные о перемещениях всех судов в небе над Моску-19 отображались поверх отдельных дирижаблей и аэронефов, которые захватывала система слежения и отмечала красным прямоугольником, ведя до тех пор, пока они не выходили из зоны видимости.

-- Мерде... -- восхитился Димон. -- Новейшие технологии.

Тут мой взгляд упал на шлем и две перчатки гант-манипулятора:

-- Не может быть, -- закричал я. -- У нас теперь есть бес-пилоты?

Это и было папино "крайнее нововведение" -- три новеньких бес-пилота покоились в ложементе на внешней стороне гондолы. Через лобовое стекло я видел, как на корпусах малышей помигивали зелёные лампочки. Летательные аппараты заряжены и готовы к полёту.

-- Пап, это круто, конечно, но к чему они на грузовом аэронефе?

-- Ты чё, Борян? -- ответил за отца Димон. -- В автономном режиме будут сопровождать нас, обследовать местность, выбирать оптимальный маршрут в рамках разрешённого на пролёт коридора. Да и вообще, прикольно иметь глаза, которые смотрят на триста шестьдесят градусов и на десяток километров. Можно ещё кое-что делать, я покажу...

Димон сунул руку в перчатку гант-манипулятора и хотел нацепить шлем, но я остановил:

-- Это потом. Сейчас -- принимаем командование аэронефом.

Я стоял в рубке, а отец на земле. Маленький, беззащитный, почти незаметный в тени аэронефа.

За год учёбы на курсах я не то, чтобы сильно скучал по отцу. Моску такой город, что не заскучаешь. Но я испытал настоящее потрясение, когда увидел фигурку отца с чемоданчиком в одной руке и курткой на сгибе локтя другой.

Отец помахал мне, а я в ответ лишь качнул головой. Ведь рядом подчинённые: старпом Димон... то есть Дмитрий Тюрго. И этот бородач... как там его? Прохор Фекан.

"На любом судне дисциплина начинается с капитана, но с него же начинается и анархия" -- так говорил Андрэ Битов, мой любимый преподавать в Академии Динамического Воздухоплавания, ведший класс навигационной геометрии.

"Приём груза завершён -- сказала по общей связи Генриетта. -- У нас два пассажира, сопровождают свои грузы. Вторая и третья каюты. Надо зарегистрировать гостей".

Прохор коснулся приборной панели. Корпус "Сестрёнки" слегка дрогнул. Ворота трюмовой гондолы закрылись, а на лобовом стекле высветилось сообщения диспетчерской с разрешением на отчаливание. Сквозь буквы я видел фигуру отца. Он сидел на чемоданчике, нелепо задрав голову.

"Э-э-э, Сеструхин Тесть?" -- сказал по рации простуженный голос диспетчера авиодрома. -- Подтвердите готовность отчалить".

-- Готовность подтверждаем, -- ответил Прохор.

-- Старший помощник Тюрго, -- повернулся я к Димону, тот сидел возле станции управления бес-пилотами и вожделенно крутил палец гант-манипулятора: -- Снимите показания гражданских чипов у пассажиров.

-- Так точно, мусье, обер-сверх-супер-капитан! -- Подлец перенял тон Льва Николаевича. Взяв ординатёр-табло, он ушёл.

В рубке остались я и Прохор. Тот вдруг отпустил руль:

-- Капитан Муссенар, полагаю, вы хотите сами отправить судно в полёт.

Нет, этот Прохор Фекан просто клад! Настоящий член экипажа. Я встал у руля, а Прохор вообще вышел из рубки. Он снова догадался, что я хотел бы оторваться от причалки в одиночестве.

"Э-э-э, Месть Сестры? -- засопливила рация. -- Причальные зажимы деактивированы. Начинайте манёвр. Коридор подъёма -- триста".

Как можно более уверенным голосом я отчеканил:

-- Есть коридор триста.

Неторопливо стал отводить рукоятку высоты. Корпус аэронефа снова дрогнул, а фигура отца исчезла из обзорного поля лобового стекла. Тень "Сестрёнки" быстро уменьшилась.

"Сестрёнка Месть" набирала высоту, как ракета. Я ревностно следил за каким-то частным дирижаблем с оболочкой, расписанной узорами. "Расписной" отчалил вместе с нами.

Я дал системе команду отслеживать дирижабль -- тот поднимался на несколько метров быстрее нас. Тогда я переместил руль высоты на одно деление. Возросшая сила тяжести заставила меня ухватиться за перила.

"Тьфу-ты ну-ты, капитан Бориска, молодчик -- закряхтела общая связь. -- Поддай газу! Не боись, мы разом всех уделаем!"

Когда расписной дирижабль остался далеко внизу, я удовлетворённо вернул руль высоты обратно и стал разворачивать аэронеф, готовясь выйти на трассу.

-- Видел тёлочку из второй каюты?

Димон бросил ординатёр-табло на стол навигатора, сел в кресло и крутанулся. Иногда он пытался вести себя как видавший жизнь мужчина, воображал, что уже отрастил бороду. Выглядело это комично.

-- Старпом Дмитрий Тюрго, -- принял я свой "капитанский" тон. -- Полагаю, обращение "тёлочка" неприемлемо к клиенту, которому мы оказываем транспортные услуги.

Димон проигнорировал замечание:

-- Молоденькая, как мы. Но сиськи -- во!

Я встревожился. После случая с инфеткой Марин Лебэн, я не доверял молоденьким. В Моску, шляясь с однокурсниками по студенческим кабаре, я в каждой девушке подозревал зловредную инфетку. Из-за этого ни с кем и не познакомился. Даже на спектакли с Мими Вронской ходил с опаской. Слишком она напоминала мне Марин.

Я резко поднялся с кресла и открыл угловой шкаф. Когда-то там хранилось ружьё, которое давало осечку чаще, чем стреляло. Теперь в шкафу висели три новеньких ствола "Охотник По-по".

Преодолев соблазн вооружиться, я взял с полки аптечку и вышел, бросив Димону:

-- Следи за рулём.

-- Ха-ха. Презервативы что ли прихватил?

Определённо, надо как-то выправить дисциплину! У Димона никакого уважения к капитану.

Перед дверью второй каюты я задержался. Очень уж всё походило на случай с Марин. Только вместо кастрюли с кашей, я держал аптечку. Конечно, я поступал глупо, полагая, что пассажирка будет обязательно инфанкой. Но если я что и уяснил в жизни, то это факт -- лучше выглядеть глупым, чем мёртвым.

-- Открыто, -- ответили мне на стук.

Я кашлянул и вошёл. Пассажирка сидела на откидной кровати с книгой на коленях.

-- Борис Муссенар, капитан судна.

-- Алёна Бастьен, э-э-э, торговка.

Димон, как всегда, всё преувеличил. Алёна старше нас. Ей лет двадцать. Волосы непонятного коричневатого оттенка, будто девушка не решила, в какой тон покраситься. А сиськи так себе, обычные. Симпатичная, слегка полноватая. Понятно, почему Димон ею восхитился.

Я открыл аптечку:

-- Приветствую вас на борту аэронефа "Сестрёнка Месть", Алёна. Пардон, вам необходимо пройти верификацию.

Алёна взяла из моих рук упаковку:

-- Проверка на инфанность? Ваш старпом только что сканировал мой гражданский чип. Если бы я была на инфанной терапии -- это было бы указанно... Кроме того, по мне заметно, что я не подросток.

-- Или верификация или мы расторгаем контракт об услугах перевозки.

-- Вы говорите не тем тоном, каким следует общаться с клиентами.

-- Есть причины.

-- Хорошо, капитан, как скажете, -- Алёна подозрительно быстро сдалась. -- Этот тест... на него нужно...

По чистому просторному коридору я проводил Алёну до гальюна.

Ситуация так напоминала случай с Марин, что я стал подозревать: у меня психическая травма, из-за которой воспроизвожу события годичной давности.

Журчание за дверью гальюна прекратилось. Скоро появилась Алёна и протянула мне мокрый кусочек бумаги:

-- Видите, капитан, я не инфанка. Хотя мерси за комплимент.

Осознав, какой я всё-таки болван, смутился и ринулся в свою каюту, пробормотав:

-- Ещё раз пардон.

Ночную вахту несли я и Димон. Как можно спать, когда тебе семнадцать лет, а под твоим управлением аэронеф с новым мощным мотором, с новейшей бортовой электроникой и тремя бес-пилотами?

Димон притащил несколько банок алкоситро. Поначалу я хотел свирепо наложить на старпома дисциплинарное взыскание, но понял, что не стоило. Одно дело показывать авторитет перед Прохором или Генриеттой -- они люди новые. Одно дело ругаться со Львом Николаевичем -- он человек старый и не в своём уме. Димон -- дело другое. Мы с ним немало пережили. И экзамены, и попытки проникнуть в кабаре, где подавали пудру, и драки с кадетами Военной Академии в Гранд Парке и студенческом кабаре "Ра-ра".

Как говорил преподаватель навигационной геометрии Андрэ Битов: "Капитан -- это не только строгость, но и честность". Я по-честному хотел бухнуть с другом прямо в капитанской рубке. В нарушение всех регламентов.

После первой банки у Димона всегда заходил разговор о половых сношениях:

-- Как ты думаешь, Алёна мне даст?

-- Догонит и ещё даст.

-- Как ты думаешь, Генриетта и Прохор шпехаются? -- не унимался Димон. -- А Генриетта и Лев Николаевич? Как думаешь, у старика ещё стоит? Что если Генриетта шпехается сразу и с Прохором и Львом Николаевичем? Присоединяйся, ты же любишь старых. Отшпехаете её втроём.

-- Кончай, Димон, ещё услышит тебя кто-нибудь.

-- Как ты думаешь, Генриетта тебе даст? Я же видел, что она тебе понравилась. А как думаешь, второй пассажир и Алёна шпехаются?

Чтобы увести разговор от сношений, я спросил:

-- Кстати, а кто второй пассажир? У него самый габаритный груз, десятиметровый контейнер.

-- Мутный тип. Вроде наш, имперец, но повадки ханаатца. По документам в контейнерах какие-то списанные шасси от бронепежо.

-- Странный груз, -- сказал я. -- Понимаю, если бы он тащил металлолом в Нагорную Монтань или Сан-Свень, у них хорошо за это платят. Но зачем тащить лом в Кунград, в провинцию, где это самое железо добывают?

Но Димона не так-то легко сбить с любимой темы:

-- Как ты думаешь, ханаатские тёлки шпехаются лучше наших? Я бы шпехнул ханаатку. Правда, у них сисяндры маленькие.

Чем сильнее Димон увлекался разговором о половых сношениях, тем сильнее я смущался и тревожился. Ведь я совершенно не разбирался в этом вопросе.

-- Ты можешь говорить о чём-то другом, кроме шпеха и сисяндр?

-- Могу. -- Димон вскочил с кресла и натянул перчатку гант-манипулятора. -- Чур, я первый.

Димон держал растопыренную ладонь в гант-манипуляторе, покачивая то вправо, то влево, при этом сам наклонялся корпусом, словно бес-пилотом управляло его тело, а не рука. Мне ужасно хотелось сорвать с Димона шлем телеуправления и закричать: "Теперь моя очередь!"

Но пришлось делать вид, будто мне безразличны детские забавы. Встал у лобового окна и всмотрелся в ночную черноту, где мигал зелёный огонёк бес-пилота.

-- У-а-а! -- воскликнул Димон. Сжал кулак и быстро растопырил пальцы -- сигнал "максимальная скорость". Огонёк бес-пилота пропал в ночи. Снова сжал кулак и потянул руку на себя -- бес-пилот так же быстро вернулся.

-- Всё, -- не вытерпел я. -- Моя очередь.

-- Обожди! Я придумал! Полетели к тёлочкам. Вдруг они шпехаются?

Димон вывел изображение с бес-пилота на один из сверхтонких экранов.

Камера бес-пилота перешла в режим максимальной светочувствительности. Борт "Сестрёнки Месть" ясно проступил на экране. Стали видны даже заклёпки на обшивке гондолы. Небо вокруг аэронефа превратилось в синий мерцающий фон из плывущих узоров и светлых точек -- это звёзды, которые человеческий глаз не улавливал из-за постоянной пелены облаков над жилыми землями.

-- Круто, -- восхитился я. -- Если гражданские бес-пилоты так видят в темноте, представь, как видят военные?

-- Ща и мы кое-что увидим.

Бес-пилот обошёл правый борт аэронефа, качнувшись в струе из газотурбины, и приблизился к иллюминатору каюты. Камера снова адаптировалась и показала внутренности помещения.

Худощавый морщинистый мужчина стянул с себя ханаатскую рубашку без воротника. Повесив её на дверцу шкафа, встал на колени и начал бить поклоны, оттопыривая зад, прикрытый маленькими чёрными трусами.

-- Фу, не то окно. Кстати, этот тот самый пассажир с железяками. Вероотступник проклятый. Поклоняется ханаатским чертям, вместо Иисуса-девы-марии.

Димон крутанул рукой, перемещая бес-пилот к иллюминатору каюты Алёны Бастьен. Я перестал делать вид, что мне неинтересно. Каюта была пуста, но за полупрозрачной дверью шкафа двигалась женская фигура.

-- Вовремя, -- довольно прокомментировал Димон. -- Сейчас выйдет. Оценишь её сисяндры.

Дверь закрылась. Алёна была одета не в пижаму или бельё, как можно было ожидать, но в странное обмундирование: куртку, застёгнутую до самого подбородка и брюки военного покроя. Сев на кровать, она принялась зашнуровывать высокие ботинки на толстой чёрной подошве.

-- Чего это она так вырядилась? -- недоумевал я.

-- Пухлые тёлки любят тёмное. Стройнит.

Любительница тёмного, достала из сумки шапочку, натянула на голову и опустила на лицо -- на шапке были вырезы для глаз и рта. Из той же сумки она достала небольшой ломик и фонарик. Ломик сунула за пояс, а фонарик надела поверх шапочки. Осторожно подошла к двери. Отодвинула и выглянула в коридор.

Я метнулся к экрану и вывел на него изображение коридорной камеры.

Убедившись, что в коридоре никого не было, девушка выскользнула из каюты и двинулась к лазу в трюмовую гондолу.

Димон снял шлем и тоже смотрел на экран:

-- Воровать пошла?

-- Следи за управлением, -- приказал я.

Выхватил из шкафчика ружьё и выбежал в коридор.

"Опять баба в трюме. Если такое повторится в третий раз, я стану женоненавистником. Одни проблемы от них. Особенно от молоденьких... Впрочем, Марин была старушкой. Иисус-дева-мария, способность баб создавать проблемы не зависит от их возраста" -- так думал я, шагая по трюму и корябая пальцем рифлёную поверхность приклада ружья.

На этот раз в трюме полнейшая темнота. Впереди мелькнул свет фонарика. Петляя меж ящиков и стеллажей, я подобрался к источнику света. Стоя на коленях, Алёна взламывала дверь десятиметрового контейнера, принадлежащего ханаатцу.

-- Попалась, -- крикнул я и вышел из укрытия. -- Руки вверх!

Алёна замерла. Потом резко развернулась и метнула ломик -- со свистом он ударил в ружьё, выбивая из рук. В следующую секунду Алёна уже выкручивала мои руки за спину и била меня головой об ящик:

-- Имбециль, не смей так подкрадываться. Могла бы и убить тебя!

Да что же это такое? Вместо того чтобы объяснить, чем бабы занимаются в трюме моего аэронефа, они начинают меня обвинять. При этом бабы всегда мастера рукопашного боя.

Алёна ударила меня последний раз и отпустила. Стянув с головы шапочку-маску, сказала:

-- Пардон, капитан. Дело такое, что я не могла иначе. Я всё объясню.

-- Ага, -- я чуть не плакал. -- Вы все говорите, что объясните, но все ваши объяснения -- ложь.

-- Борис, меня зовут Алёна Бастьен, я агентка Имперской Канцелярии.

-- Пф! В этом трюме я встречал принцессу. Агентка канцеляритов -- слабая выдумка.

Алёна достала из кармана удостоверение и ткнула мне в лицо, продолжая:

-- Под видом торговки я захожу на аэронефы и досматриваю груз. Да, я знаю, что проще провести досмотр вместе с капитаном. Но моя задача не просто обнаружить груз или арестовать того, кто его провозит, а отследить конечную точку назначения. Для этого я тайно осматриваю крупногабаритные контейнеры. Уже восьмой аэронеф...

-- Контрабанда?

-- Гостайна.

-- Чёрная пудра?

-- Борис, -- вздохнула Алёна. -- Канцелярия не занимается ерундой. Пудровозов ловят жандармы.

Меня оглушил треск ломаемых досок и звон разорванного металла. Посыпались щепки и пыль. Мою щёку оцарапала просвистевшая мимо железяка.

Невидимая сила выбила изнутри одну из стенок контейнера, который ранее пыталась взломать Алёна. Внутри контейнера вспыхнул сноп электрического света, словно кто-то водил мощным прожектором. Сам гигантский контейнер закачался и запрыгал, касаясь верхушкой потолка. Вместе с ним раскачивались и трюмовая гондола с аэронефом.

-- Иисус-дева-мария, -- взвыл я. -- Что это?

-- То, что я искала, -- закричала Алёна. -- Но почему ЭТО живое?

Контейнер окончательно распался. В центре трюма на нескольких полусогнутых лапах стояло огромное механическое чудовище. Вместо глаз у него было два прожектора. Один, правда, тускло мигал, будто садилась батарейка. Остальное тело терялось в темноте.

Я достаточно разбирался в технике, чтобы узнать чудище -- это австралийский механикл. Боевые самоуправляемые машины часто показывали в военной хронике, иллюстрируя зверства австралийцев. Во время войны, они убили немало наших бойцов. Но для нас, пацанов, механиклы были чудом техники. Мог ли я предположить, что это чудо окажется в трюме моего аэронефа?

Алёна выхватила из-за пояса пистолет и подобрала моё ружьё:

-- Я его отвлеку, а ты беги в рубку и отцепляй трюмовую гондолу.

-- Весь груз потеряем... -- заныл я. Хотя понимал, что лучше потерять груз, чем жизнь.

Перебирая лапами, механикл принялся крушить контейнеры. В воздухе разлился запах духов, цистерну с которыми он перерубил лапой. В мечущемся свете прожекторов я видел, что на концах его двух передних лап крутились пулемётные дула. Слава Иисусу-деве-марие, у него не было боеприпасов!

-- Беги!

Я не стал ждать повторного приглашения и полез вверх по лестнице. Из рассечённой щеки лилась кровь, из-за неё мои руки скользили по перекладинам лестницы. Добравшись до верха, бросил последний взгляд на Алёну.

Она вышла из-за укрытия и сделала несколько прицельных выстрелов, высекая искры из корпуса механикла. Он направился в её сторону, раскидывая ящики с посудой, которые хозяин заботливо обернул в несколько слоёв поролона. Алёна перебежала в дальний угол гондолы.

Я бросился по коридору к рубке. За дверями кают слышались голоса:

-- Тьфу-ты ну-ты! Хто дверь заблочил? Бориска, сопляк, опять за старое принялся?

Ему вторила Генриетта из своей каюты:

-- Что происходит? Почему аэронеф качается? Почему мы заперты?

Только Прохор молча долбил в двери своей каюты чем-то тяжёлым. Дверь уже вздулась пузырём и почти вылетела из проёма.

Но я и сам задавался подобными вопросами. Что происходит? Почему двери заперты? Какое это отношение имеет к механиклу в трюме? Заблокировать замки кают можно было только из капитанской рубки.

Я вбежал в рубку:

-- Димон, почему каюты...

Димон забился в угол. Выставив перед собой ружьё, повторял:

-- Не подходи, пристрелю, не подходи, пристрелю!

На него надвигался пассажир номер два, владелец контейнера с механиклом. Морщинистый ханаатец был в тех самых неприлично маленьких трусиках, в которых молился своим богам. В руке он держал кривой ханаатский кинжал, чья форма напоминала кривизну его ног.

-- Не подходи, пристрелю! -- повторил дрожащим голосом Димон.

Дурак, как он стрелять собрался? Он же не переключил предохранитель. Не размышляя далее, я прыгнул на спину ханаатца, выкрикивая:

-- Предохранитель, Димон! Рычажок сбоку. Вниз, вниз надо!

Я повалил тщедушного ханаатца на пол, но на этом преимущество неожиданной атаки закончилось. Он выскользнул из моих рук и оттолкнул меня ногой. Я врезался затылком в один новых сверхтонких экранов, на котором отображалась погоня механикла за Алёной по трюму.

Димон наконец выстрелил. Ханаатец пугливо пригнулся, а я схватился за вторую щёку. Пуля задела её и разбила экран. Теперь у меня лилась кровь по обеим щекам:

-- Димон, имбециль!

-- Не умею я стрелять!

Ханаатец занёс надо мною кинжал. Перебирая ногами, как перевёрнутый на спину жук, я пополз вокруг приборной панели. Димон снова стрельнул, уничтожив ещё один экран. Я поднялся на ноги, намереваясь выбежать в коридор, но ханаатец ухватил меня за лямку комбинезона и дёрнул на себя. Я опять оказался на полу.

Увидел занесённый надо мной кинжал. Услышал выстрел Димона и звон очередного простреленного экрана.

Потом рука с кинжалом почему-то развалилась на две половины. Ханаатец завизжал -- из обрубка руки хлестала кровь. Кулак с кинжалом, упал на мою грудь, а мёртвые пальцы разжались.

Брезгливо отбросив часть чужого тела, я поднялся. Димон всё так же сидел в углу и сжимал ружьё, а ханаатец, орал и держал здоровой рукой обрубок, стараясь закрыть ладонью кровь. И над всеми нами возвышался великолепный и бородатый Прохор Фекан с обнажённой саблей в руках. Направив остриё в сторону ханаатца, он спокойно следил за его действиями. В лысине Прохора отражались лампы потолка.

Пассажир номер два перестал кричать. Отступил к контрольной панели, сказал что-то по-ханаатски и с разбегу бросился на лобовое стекло, рассчитывая выброситься за борт. Но стекло оказалось крепким. Ханаатец оставил на нём кровавую трещину и без сознания свалился на пол.

В заключение всего напуганный Димон снова выстрелил. Пуля впервые угодила куда надо -- в голову пассажира номер два -- густые чёрные ошмётки чего-то похожего на фарш из мясной моли разлетелось по полу.

Но желаемой тишины не наступило -- весь корпус Сестрёнки дрожал от ударов механических лап чудища, бушующего в трюме.

Прохор подошёл к ханаатцу и потрогал его носком ботинка. Потом подошёл ко мне и помог подняться. И наконец приблизился к Димону, который всё ещё держал ружьё трясущимися руками, повторяя шёпотом:

-- Я его что... Я его как... Я его всё?

-- Никогда не трогай это, -- сказал Прохор и отобрал у Димона ружьё.

Димон пытался снять блокировку с дверей кают, а я и Прохор приникли к последнему целому экрану. Алёна продолжала увиливать от преследований механикла. Пробегая мимо камеры, она крикнула:

"Ну же, отцепляйте гондолу!"

-- Но ты упадёшь вместе с нею, -- сказал я по общей связи.

"Так придумайте что-то! -- сказала Алёна, пробегая следующий круг. -- Если я перестану его отвлекать, начнёт крушить аэронеф, тогда нам всем конец".

Я заметил, что механикл стал двигаться медленнее. Оба прожектора светили тускло.

-- Может, продолжишь его выматывать? Сядет батарея.

"Не сядет... -- Алёна унеслась вглубь гондолы. Через минуту вернулась, уворачиваясь от обломков и продолжила: -- Достигнув минимума заряда, она начинает неизвестным образом генерировать энергию буквально из воздуха, поддерживая базовую работоспособность любого устройства. Это же австралийские технологии, они на миллион лет впереди нас".

Деревянный ящик развалился за её спиной. Алёна побежала дальше.

Как же спасти и гондолу, и Алёну? Чёрт с ним, с грузом, механикл уже раскрошил его в щепки. Но гондола -- вторая по стоимости после движков...

Прохор посмотрел на меня и начал набирать на ординатёре команду на отстыковку.

Меня осенило. Я дождался следующего появления канцеляритки перед камерой:

-- Алёна, ты можешь мне довериться?

"Нет. Но разве у меня есть выбор?"

-- Тогда держись за что-нибудь.

Я оттолкнул Прохора и перенабрал команду. Отстыковал только передние крепления гондолы, одновременно открывая трюмовые ворота. Гондола повисла на задних крепления, отчего нос аэронефа задрался вверх, мы еле успели ухватиться за перила. Судя по крикам в каютах, Лев Николаевич и Генриетта ухватиться не успели.

Пол гондолы принимал всё более и более вертикальное положение. Остатки груза сыпались вниз, словно "Сестрёнка Месть" вытряхивала из своего трюма. Те контейнеры, что были закреплены, болтались на тросах, как бижутерия. Не все тросы выдерживали, многие лопались. Контейнеры тоже летели в ночную темноту.

Механикл заскрежетал лапами по полу. Некоторое время он бежал на месте, пытаясь догнать Алёну, которая, уцепившись за трос, болталась над ним как приманка. Но гондола окончательно повисла вертикально и механическое чудище, жалостно помигивая прожекторами, ухнуло вниз.

"Мерси, Борис, -- прокричала Алёна. -- Ты умница!"

-- Нормально придумал, -- подтвердил Прохор Фекан, поглаживая свою бороду.

В этот момент один из небольших ящиков сорвался с крепления. Обрушившись на плечи канцеляритки, унёс её вслед за собой в темноту.

-- Мерде, -- прошептал Димон.

-- Бывает, что не везёт, -- бесчувственно подтвердил Прохор.

-- Не на моём аэронефе, -- сказал я, краснея от пафоса.

Молниеносно сел в кресло рядом со станцией управления бес-пилотами. Натянул гант-манипуляторы и шлем. Вторую долю секунды разбирался с положением бес-пилотов.

Первый аппарат, через который мы подглядывали за Алёной, так и висел напротив иллюминатора её каюты. От него не будет толку, слишком далеко. Выключил его из "стаи". Оставшиеся два бес-пилота сорвались с ложемента и устремились вниз.

"Только бы успеть, только бы успеть" -- то ли вслух, то ли про себя повторял я. Потеряв ощущение реальности, я смотрел на мир камерами сразу двух бес-пилотов.

-- Не успеешь, сопляк, -- услышал я Льва Николаевича. -- Куды тебе совладать с такой техникой.

Эх, зря разблокировали замки кают!

В жизни я только раз управлял бес-пилотом, древней моделью на спиртовом двигателе. В Академии Динамического Воздухоплавания это было одной из необязательных дисциплин. Теперь у меня разрывался мозг: в какую сторону смотреть? Летит Алёна или уже разбилась?

Переключив камеры в инфракрасный режим, я вглядывался в темноту, расцветшую всеми оттенками синего. Внизу светилось что-то жёлтое. Скорее всего -- разбитый механикл. Вот! Уловил в синеве розовое пятно: Алёна это или нет, но времени решать не осталось.

-- Тёлка падает примерно пятьдесят метров в секунду, -- орал Димон. -- С двух тысяч метров падала бы...

Розовое пятно приобрело очертания человека. Я различил руки и ноги, они безвольно болтались в воздухе. После удара ящиком, канцеляритка была без сознания.

Я резко вытянул руки вперёд, давая максимальное ускорение. Глухо вскрикнул Димон -- я задел его кулаком. Бес-пилоты поднырнули под Алёну. Хорошо, что они современной компоновки: винты не торчали наружу, а утоплены в корпус и прикрыты красивой решёткой. Аппараты начали потихоньку тормозить, замедляя падение тела канцеляритки.

-- Ме-е-е-е-дленно, по-маленьку... -- бубнил Димон.

Сто метров, девяносто два, шестьдесят четыре... показывал высотомер.

В инфракрасном режиме землю всё равно не видно -- неясная мельтешащая чернота, над которой раскинулось яркое небо. Лишь бы внизу не оказалась вода или верхушки деревьев.

Оба бес-пилота ткнулись в землю. Алёна скатилась с них и шевельнулась.

"Где я?" -- услышал в динамиках.

-- На земле.

Я повертел головой, отыскивая в небе силуэт "Сестрёнки". Забавно было смотреть на аэронеф снизу. Я одновременно был и там и тут. Теперь понятно, почему операторы бес-пилотов иногда теряли ориентацию в пространстве.

-- Тьфу-ты, Бориска. Ты притягиваешь неприятности, -- сказал Лев Николаевич. -- Под командованием твоего папаши мы ходили без происшествий. Пять сотен эльфранков чистой прибыли. А ты в первый же день столько же убытков организовал.

Странно, что хрыч не прибавил, ни "сопляк", ни "гундос". Словно впервые затруднялся, как меня обозвать.

Эпизод 3. Тайны Имперской Канцелярии

Всю дорогу до Моску я старался не показать Алёне, что боялся её.

На авиадроме не выдержал и остановился у выхода, ведь за дверью здания меня ждала неизвестность. Алёна, конечно, успокаивала, что со мной не произойдёт ничего страшного, но кто поверит канцеляритке? Они все говорят одно, делают другое, подразумевают третье.

Достав наладонник, я выбрал контакт отца и нажал кнопку записи:

-- Пап, я в Моску. Судя по тому, что ты меня не встретил, ты не получил предыдущие сообщения. Напоминаю, я пробуду в столице дня два. "Сестрёнка" в эллинге Бамако, в провинции Фужере. Проходит небольшой ремонт, который, оплачивает Имперская Канцелярия. Подробности -- при встрече. Я остановлюсь в гостинице...

-- Какая ещё гостиница? -- Алёна выхватила наладонник и сказала: -- Салют, папа Бориса, меня зовут Алёна Бастьен, канцеляритка. Борис будет жить у меня. По адресу: улица Пилатра Розье, дом двенадцать.

Алёна отправила сообщение и вернула мне наладонник. Правая рука канцеляритки была в гипсе, поэтому весь багаж нёс я. Мы влились в поток пассажиров, перемешанный с таксистами и рекламщиками.

Один рекламщик, воспользовавшись беспомощностью Алёны, сунул буклет прямо в щель между её гипсом и рукой. Я отчаянно подумал, что суматоха -- это мой крайний шанс сбежать, но...

У двери нас поджидал широкоплечий мужчина в чёрном кителе и тёмных очках. Отобрав у меня чемоданы, уложил их в багажник чёрного пежо с эмблемой Имперской Канцелярии на номере. Пежо было припарковано прямо у входа, под знаком, запрещающим остановку.

Вокруг нас мгновенно собралась кучка людей:

-- Канцеляриты замели кого-то.

-- У пацаничка рожа-то шпионская.

-- Может наоборот, законспирированный канцелярит? Инфан с задания вернулся.

-- Хе-хе, известно, чем инфаны завлекают.

-- Сосал ханаатские гостайны, петушок.

От стыда я не знал, куда деться -- двери пежо ещё закрыты.

В толпе кто-то продолжал:

-- Слышали по новостям? В Ханаате мужеложникам разрешили по закону женихаться.

-- Вымрет Конурский Ханаат. Детей не через задницу рожают.

-- Вымрет, не вымрет, но они на Луну лететь собрались. Не то, что наши...

-- А что наши? -- возмутился более патриотичный зевака. -- Что ты против наших имеешь? Они, может, уже давно на Луне были, да помалкивают.

Наконец, Алёна открыла дверь, и я нырнул в салон. Опять эти инфаны! Теперь меня за одного из них приняли. Наваждение какое-то.

Канцеляритский пежо ехал быстро, игнорируя красный свет. Сквозь тонированное стекло улицы Моску выглядели мрачно, словно подтверждая мои страхи.

-- Переживаешь за отца? -- осведомилась Алёна.

Не мог же я признаться, что больше переживал за себя:

-- Он больше года без казино и бухла.

-- Хочешь, я использую служебное положение? Могу отследить местоположение гражданского чипа твоего отца.

-- Разве это законно?

-- Без санкции прокурора нельзя. Но если надо, то можно.

-- Не надо. Приберегу твоё предложение об услуге на будущее.

Я отвернулся к окну.

Пежо вылетел на встречку. Патрульные бес-пилоты жандармерии отреагировали на нарушителя, снизились, но, просканировав номер, взмыли обратно.

-- Стыдно ехать в машине канцеляритов, -- не выдержал я.

-- Почему?

-- Народ вас боится и презирает. А я -- народ.

-- Бориска, поверь, никто не знает народ так хорошо, как Имперская Канцелярия. Чем больше вы нас боитесь, тем позже поймёте, что настоящая сила в Империи -- это не мы, и даже не Император, а сам народ.

Пежо в очередной раз заехал на тротуар, распугивая прохожих. Алёна показала в окно загипсованной рукой:

-- Любой из них оказался бы на твоём месте с радостью.

-- Если бы я не видел, как ты пожертвовала собой, чтобы спасти аэронеф, то решил бы, что ты лживая канцеляритка.

-- Борис, хватит слушать либералей и правозащитников. Времена репрессий прошли. Канцелярия подчиняется тем же законам, что и остальные службы Империи.

-- Ага, -- ухмыльнулся я, -- но ты только что предлагала отследить гражданский чип моего отца.

-- Вот поэтому больше не нужны массовые аресты и репрессии. Теперь вы все как на ладони, -- рассмеялась Алёна. -- А с недавних пор, как распространились наладонники с опцией отправки голосовых сообщений, Империя наконец-то слышит каждого гражданина.

Мы выскочили на бульвар Фьюзенмо, миновали пробку, срезав путь через парк, распугивая мамаш с колясками. Остановились у длинных ступенек, ведущих в самое страшное для всех либералей место: здание Имперской Канцелярии.

Главный вход отделён от бульвара переносными ограждениями. За ними стояла кучка митингующих, над которыми вились несколько бес-пилотов: жандармские и журналистские. Митингующие держали флаги Фронды на длинных рукоятках, стараясь задеть ими бес-пилоты.

Когда меня вывели из пежо, вялая толпа ожила. Взметнулись транспаранты "Свободу НФР", "Будущее Ру?сси -- это Республика", и "Долой самодержавие".

Некоторые плакаты требовали немедленно освободить из-под стражи некоего Владислава Адзинбу. Согласно имперской прессе, его задержали за мошенничество с акциями железнорудной компании "Шахты Сальти", а либеральская пресса утверждала, что его арестовали за политическую поддержку реформ.

Раньше я не разбирался в политике, не разбираюсь и сейчас. Но после того как Марин Лебэн заморочила мне голову сказками о Фронде, я решил, что надо хотя бы иногда читать газеты.

Пока мы поднимались по бесконечным ступенькам, нас сопровождали выкрики:

-- Долой канцеляризм!

-- Слово канцеляритов мёртвое. Слово Фронды -- живое!

-- Требуем реабилитации героев Фронды.

Я и Алёна стояли в центре кабинета. На стене, над длинным столом, висел портрет Императора. В окне виднелись крыши дворца Ля Кремлё, над которым реял роскошный имперский дирижабль, означающий, что Император в своей резиденции. В жизни бы не мог представить, что окажусь в таком месте! В самом сердце Империи!

Седоголовый мужчина в парадной белой форме стоял напротив нас. О нём я знал одно: его звали Патрик Паск.

Вслед за нами в кабинет вошёл военный оркестр из трёх музыкантов. Не дожидаясь приказа, они встали рядом со столом и заиграли гимн, оглушая визгливыми звуками лютни.

-- За отличие в охране общественного порядка, -- сказал Патрик Паск, перекрикивая музыку, -- подданный Империи, Борис Евгеньевич Муссенар, награждается медалью за... М-м-м... (сверился с наградным листом) "За спасение попавших в беду".

Вручил мне лист, а на лацкан пиджака прикрепил медаль. Взял со стола второй лист и коробочку:

-- Так же, Борис Муссенар, награждается знаком отличия "На страже Империи", за содействие в поимке и нейтрализации вражеского лазутчика.

Прикрепил знак ниже медали. Отступил к столу и замер в торжественной позе. Я не знал, куда деть руки, занятые коробками и листами. То закладывал за спину, то вытягивал. Алёна стояла так же торжественно, как Патрик Паск.

Музыканты перестали играть, а Патрик и Алёна одновременно гаркнули:

-- Империя -- это сила!

-- Империя... сила... -- еле слышно повторил я.

Я не был уверен, имею ли право произносить военный лозунг или должен в диссонанс крикнуть гражданский: "Да здравствует Император!"

Как бы там ни было, я испытал патриотический подъём. Меня не убили, не арестовали и не пытали, а наградили настоящими медалями! Всё же Канцелярия не то страшное место, полное палачей и продажных ублюдков, каким его описывают либеральские правозащитники. Везде есть плохие и хорошие люди. Мне повезло на хороших канцеляритов.

-- Спасибо, Бориска, за Алёну, -- Патрик Паск переключился с торжественного тона на "отеческий": -- Благодаря тебе она жива и раскрыла серьёзное дело. Девочка далеко пойдёт.

-- Если я молодец, то почему меня отстранили от участия в расследовании? -- Грубость вопроса Алёны поразила даже меня.

-- Тебе нужно подлечиться. Рука, плечо. И вообще -- отдыхай, девочка.

-- Чтобы прочитать материалы по делу механикла, не нужна рука. Нужно повысить мой уровень доступа.

Патрик Паск нахмурился:

-- Капрал Алёна Бастьен, вы хотите указать мне, бригадному генералу Имперской Канцелярии, какой уровень доступа выставить младшим сотрудникам?

-- Пардон. Виновата. Но я могу помочь расследованию. Я подозревала этого ханаатца с самого начала. Вела его от Нагорной Монтани.

-- Теперь дело продолжат более опытные агенты. И прошу, капрал, не смей при гражданских высказывать своё неудовольствие. Портишь торжественный момент.

-- Виновата.

Патрик Паск повернулся ко мне:

-- Вы, Борис, всем довольны? Аэронеф чинят? Денег достаточно? Помочь чем-то?

Холодея от собственной смелости, я заявил:

-- Вообще-то да. У меня просьба.

Патрик Паск сел за стол:

-- Валяй. Или, как говорят австралийцы, "шут", то есть "стреляй".

Я положил коробки и листы на стул, зачем-то вытянул руки по швам:

-- Моя семья погибла по причине...

-- Мосье, вы в логове канцеляритов, -- хохотнул Патрик Паск. -- Мы всё про вас знаем. Соболезную. Такая потеря в таком молодом возрасте.

-- Мерси. Осмелюсь попросить предоставить мне данные на тех, кто устроил резню на ферме. Название ПВК, а так же имена всех участников операции.

Улыбочка моментально слетела с лица бригадного генерала. Я понял, что "выстрелил" неудачно.

-- И что ты сделаешь, Бориска? Будешь мстить? Парень, все виновные в смерти твоих родных наказаны по закону. Мы не дикие ханаатцы, у нас нет кровной мести.

-- Но я... пардон...

-- Думаешь, мы не знаем, что полтора года назад, твой отец пытался купить эту информации у судебного чиновника?

На лбу у меня выступил пот, а лицо пылало, будто стоял возле перегретой газотурбины. Дострелялся, Иисус-дева-мария!

Патрик Паск продолжал бушевать:

-- Да-да, сопляк, именно мы арестовали коррупционера. Теперь он кукует в остроге.

-- Из-за нас человек попал в острог?

Алёна пришла на помощь:

-- Ну, Бориска, не из-за вас, а из-за собственной жадности. Материалы по делу фермы так засекречены, что даже я не имею доступа. Как всегда.

-- Капрал, молчать, -- Патрик Паск будто бы совладал с гневом и перешёл на отеческий тон: -- Как ты собираешься мстить, Боренька? Ты вообще понимаешь, что пэвэкашники -- реальные звери? Укокошат тебя только за одну мысль о мести. Чем меньше ты о них знаешь, тем дольше проживёшь.

Он встал из-за стола и указал рукой на дверь:

-- Церемония награждения окончена. Прошу вас освободить кабинет. На ваши чипы перечислены премии. Идите, дети, веселитесь. Моску любит богатых.

Кабаре "Лавр" отличалось от тех, где я бывал раньше тем, что там было непривычно светло. В интерьере ханаатские ковры соседствовали с мизурскими плетёными креслами, соломенными моделями дирижаблей из Новых Земель и статуэтками негрянских богов.

-- "Лавр" -- лучшее место для молодёжи, как мы, -- сказала Алёна. -- Кто уже много зарабатывает, но ещё не тратит на семью или кредит.

-- А почему здесь собраны сувениры со всего мира, но нет имперских?

-- Таков либеральский дискурс. Если для патриота нет ничего, кроме Империи, то для либераля нет никакой Империи, но почему-то есть государства, которые она угнетает.

Официант поставил на наш столик поднос с бокалами алкоситро и двумя круглыми коробочками. На крышках портрет Лавра Водолазкина. Насколько я помнил историю, лет пятьсот назад он создал культ своего имени, проповедуя то ли свободу половых сношений, то ли педофилию, то ли всё вместе.

Алёна добавила шёпотом:

-- Медальки лучше снять. Посетители кабаре сочувствуют Фронде.

Я отправил медали в карман. Взял коробочку с пудрой:

-- В Академии Динамического Воздухоплавания, я и Димон мечтали пробраться в кабаре такого уровня и нанюхаться пудры. А теперь сижу, как настоящий посетитель и свободно заказываю.

Алёна отвинтила крышку и взяла стеклянную трубочку:

-- У тебя есть проблемка, Борис, которая грозит вырасти вместе с тобой в один неприятный комплекс.

Алёна разложила на крышке полоску пудры. Я попытался повторить, но вышла неровная кучка. Канцеляритка сделала дорожку для меня, продолжая:

-- После убийства твоей мамы и сестрёнки, ты должен был стать больным на всю голову. Но не стал.

-- Это хорошо или плохо?

-- Это подозрительно. В отличие от своего папаши, ты ещё не пережил травму окончательно.

-- Да, я всё ещё хочу отомстить.

Алёна вставила трубочку в ноздрю и, неловко отставляя загипсованную руку и задевая посуду на столе, втянула пудру:

-- Дело не в мести, а в тебе. Ты смелый, но одновременно нерешительный. Будто не знаешь, как и когда применять свою смелость.

Чтобы скрыть смущение, я тоже вдохнул половину пудры. Она как-то не так зашла, словно рассыпалась в голове наждачными песчинками. Стараясь не чихнуть, стал тереть нос.

-- Скажу кое-что неприятное, -- продолжала Алёна, -- но твоя трагедия выгодна. Она устранила мещанскую семью, которая затянула бы тебя в обывательское болото и в кредитное ярмо. Чем скорее ты это поймёшь, тем быстрее станешь выдающимся человеком.

Я выпил алкоситро:

-- Это так происходит вербовка в канцеляритских пособников? С уничтожения памяти о семье?

-- Ха-ха, молодец. Но я не вербую, а намекаю, что можно сотрудничать.

-- Вы, канцеляриты, не хотите даже выдать мне имена пэвэкашников, которые устроили резню на ферме. Какое, сожги вас Неудобь, сотрудничество?

-- Бориска, если бы у меня был доступ, я давно всё тебе дала бы. Но Патрик Паск подозрительно темнит...

У меня зазвенело в голове, мир перевернулся. Стало абсолютно ясно, что делать дальше. Схватил Алёну за руку и сжал:

-- Мы проберёмся в кабинет Патрика Паска. Через его ординатёр просмотрим репозиторий с секретными документами.

Алёна отодвинула от меня коробочку:

-- Эй, парень, хватит пудрить себе мозги.

А я восторженно продолжил:

-- Сегодня же ночью. Вот и докажешь, что в сотрудничестве с Канцелярией есть выгода, а не только патриотический долг.

-- Если нас поймают, то меня выпрут со службы, да и то не навсегда, потому что канцелярит -- это на всю жизнь. Но тебя посадят в острог. Ещё и пришьют обвинение в работе на вражескую разведку.

-- Я не боюсь.

-- А я боюсь.

-- Я тебе жизнь спас.

Алёна вырвала свою руку из моей. Сделала вторую дорожку.

Решив, что хватит с меня пудры, я завинтил крышку на своей коробочке и сунул в карман. Отдам Димону, он мечтал о настоящей пудре. Хотя, конечно, её нельзя выносить из кабаре. Если поймают жандармы, то будут проблемы. С другой стороны, почему в этом кабаре пудру подают в удобных коробочках с крышкой? Быть может, я не понимаю ничего в либеральском дискурсе, но это явный призыв унести её с собой.

Алёна вдруг засмеялась, то прикрывая рот рукой, то пытаясь запить смех алкоситро:

-- Поверить не могу! Не могу и всё тут.

-- Во что?

-- Что ты раскрутил меня, канцеляритку, совершить то, на что обычно я раскручиваю других.

-- То есть?

-- Ты меня завербовал.

Мы подошли к зданию Имперской Канцелярии. Фрондеры, уставшие митинговать, спали на матрасах и в спальных мешках прямо на брусчатке бульвара Фьюзенмо. Флаги и транспаранты стояли рядом, прислонённые к переносным ограждениям. Над спящими реял бес-пилот, словно бы тоже сонный.

-- Ну, шагай, шагай! -- Алёна ударила меня в шею.

Так как мои руки были в наручниках и закручены за спину, то я чуть не упал лицом в ступени здания Имперской Канцелярии.

Шум разбудил парочку фрондеров. Завидев, что в здание кого-то ведут, они растолкали товарищей. Позёвывая, все подхватили транспаранты и начали скандировать:

-- Прекратите незаконные аресты!

-- Империя -- тюрьма народа!

-- Берегись канцелярита!

-- Свободу политзаключённым!

К нам вышел охранник и недовольно произнёс:

-- Не могла через потайные двери доставить? Горлопанов разбудила. Кто такой?

-- Политзаключённый, -- ответила Алёна. -- Патрик Паск у себя?

-- Три часа ночи. Он дома давно.

Охранник проверил гражданский чип Алёны и хотел взять за мой, но она остановила:

-- Нельзя. У гада инфицированный криптовзломщиками гражданский чип. Поэтому его будут проверять сетевики.

Охранник открыл дверь, пропуская нас внутрь. Повернулся к митингующим:

-- Заткнитесь! Вас днём никто не слушает, а ночью тем более.

Только на этаже кабинета Патрика Паска Алёна сняла с меня наручники. Использовав какое-то устройство, которое тщательно прятала от меня в кулаке, она открыла замок, и мы прошли в тёмный кабинет. Император смотрел с портрета, а дирижабль над Ля Кремлё время от времени посылал в кабинет цветной луч прожектора, окрашивая интерьер то в тревожный красный, то в успокаивающий зелёный.

Алёна подошла к столу и присела над системным блоком ординатёра. Достала второе устройство, так же пряча от моих глаз, и вставила в порт. На экране появилось окошко ввода пароля. Алёна набрала на клавиатуре явно случайное слово. Устройство в порту быстро замигало, и открылись файлы репозитория.

-- Технологии канцеляритов против канцеляритов, -- шепнул я.

Алёна быстро открывала и закрывала документы:

-- Нашла... Операция ПВК "Эскадрон Клода", Белый Китель, пятое ноября тысяча семнадцатого года.

Замелькали фотографии разрушенной фермы. Потом пошли обрывки синемазаписей. Какой-то негрянин снимал горелые трупы, приговаривая: "Отличное ратное портфолио будет у меня!". Когда попались снимки трупов мамы и сестрёнки, я попятился от экрана, отвернувшись от него.

-- Не время раскисать, Бориска, -- зашипела Алёна. -- Смотри дальше.

Я вывел список участников операции со стороны ПВК "Эскадрон Клода". Первым шло досье с фотографией красивой черноволосой девушки.

-- "Жизель Яхина, -- прочитал я, -- синтезан". Это она командовала резнёй! Кто такие синтезаны?

-- Она твой враг. Какая разница, синтезан или брюхоног? Про Жизель я слышала. Она вообще-то герой Империи. Яхины -- прославленная фамилия. Умеешь ты выбирать себе врагов, Борис.

Я достал наладонник и сфотографировал список участников операции, их домашние адреса и номера чипов.

-- Можно идти.

-- Погоди, -- остановила Алёна. -- Теперь и я кое-что поищу.

-- Так и знал, что ты пошла на это дело не ради меня!

-- Конечно. Если нас поймают, скажу, что ты меня подговорил.

Я заглянул Алёне через плечо. На экране мелькали фотографии механиклов, времён войны с Австралией. Многие засняты на поле боя в те моменты, когда разрывали пополам ханаатский танк или расстреливали имперский авион. Попадались механиклы таких странных форм, что я удивился, зачем австралийцы делали их такими смешными, словно на карнавал отправляли. Одни в виде ящерицы, другие в виде овцебыка с ненужными в бою, но грозными рогами. Другие напоминали смешного толстого человека с кувалдой в одной механической руке и... поварёшкой в другой.

После механиклов возникло знакомое морщинистое лицо ханаатца. Того, что был на "Сестрёнке".

-- Мерде, -- громко сказала Алёна. -- Та часть досье, что открыта, свидетельствует: он работал на Империю, тогда как Ханаат полагал, что работает на них! Он наш, канцелярит, двойной агент. Его звали Тен Гиз Лотфулла.

-- Агент Канцелярии вёз украденную у ханаатцев технологию австралийцев, но вы же, канцеляриты, пытались поймать его и не дать провезти технологию?

-- А знаешь, кто приказал поймать якобы ханаатского шпиона? Патрик Паск!

-- Ваш бригадный генерал -- предатель?

-- Или идёт какая-то другая игра, которой я помешала, поймав агента, которого не должны были поймать. Или должны были, но не я. Вот почему меня не допустили к материалам дела. Теперь всё ясно.

-- Хорошо, что тебе ясно. Мне ничего не ясно.

Алёна листала дальше:

-- Остатки разбившегося механикла отвезли в провинцию Кунград. Место назначения -- завод Артемия Герье.

-- Тот самый сумасшедший миллионер-изобретатель, который предлагал взорвать Луну, чтобы обломки упали в Океан-море и залили Неудобь?

-- Герье не сумасшедший, а гений. Не слушай новости по радио. Итак, австралийская технология, вместо того, чтобы стать достоянием Империи, перешла в единоличное владение Герье. А это значит...

В коридоре послышались шаги. Алёна упала на колени и вытащила устройство из порта.

Я и девушка заползли под стол, кое-как уместившись вдвоём. Оба стояли на четвереньках, Алёна, на локтях, отставив гипсованную руку, а я сзади неё, стараясь не думать об этой позиции, и о том, что волосы канцеляритки щекотали мои ноздри.

-- Мосье Паск? Мой генерал, вы тут?

Перед нами появились ноги охранника. Потоптавшись, он выключил ординатёр и вышел, притворив за собой дверь.

Мы провели с Алёной на четвереньках ещё минут пять. Потом вышли из кабинета и покинули здание через ту самую "потайную дверь", через которую доставляли арестованных.

Я стоял перед этажёркой, уставленной глиняными статуэтками: фигуры зверей, дирижаблей и непропорционально сложенных людей. Этажёрка стояла в коридоре Алёниных апартаментов на улице Пилатра Розье. Огромная четырёхкомнатная квартира без особых признаков уюта.

За дверью ванной комнаты слышалась звуки воды.

-- Слушай, а почему у тебя дома так мало вещей? -- спросил я, когда шум воды прекратился. -- Или ты любитель минималистичной моды австралийцев?

-- Я почти не живу здесь, -- ответила Алёна через дверь. -- Последние четыре месяца таскалась по аэронефам, выслеживая ханаатского шпиона. В квартире я отдыхаю, занимаюсь скульптурой.

-- Интересное хобби.

Дверь ванны приоткрылась:

-- Борис, помоги инвалидной даме.

Я несмело вошёл. Алёна стояла в ванне, прикрывшись занавеской для душа. Сквозь полупрозрачный материал светились розовые формы её пышного тела. Загипсованная рука Алёны была покрыта полиэтиленовых чехлом. Я подал полотенце.

Прикрыв грудь, Алёна вышла:

-- Твоя очередь.

-- Разрешаешь пользоваться твоей водой?

-- Народ оплатил её своими налогами. Трать, сколько хочешь.

Алёна вышла из ванны, а я снял пиджак и спросил в приоткрытую дверь:

-- Кстати, почему все охотятся именно за этими механикломи? Их же дохренищщи после войны осталось.

-- До войны Австралия была чем-то вроде мифа, -- ответила Алёна. -- Австралийцы избегали любых контактов с людьми на материке. Вообще считали нас мутантами, типа брюхоногов. Их технологии превосходили наши.

Я стянул майку:

-- Но мы же победили?

-- Только после того как Империя Ру?сси и Конурский Ханаат заключили временный военный союз.

-- Помню, в детстве повторяли в новостях лозунг "Один мир -- одна победа".

-- Но по новостям не говорили, что мы победили австралийцев вовсе не числом или умением. Как бы это сказать... Австралийцы сами себя победили. Тебе трудно понять, не владея той секретной информацией, которую мне вдалбливали на учёбе.

-- Я постараюсь.

-- Пока материковые народы столетиями выживали после каждой волны Большой Беды, раз за разом отстраивая свои цивилизации с нуля, австры жили на всём готовом, что осталось ещё от добедовых времён. Ведь ни одна волна до Австралии не докатилась.

-- Разве это плохо? -- спросил я, стягивая трусы.

-- Почему для тебя всё должно быть или хорошо или плохо? Это -- факт. Они были расой высокотехнологичных детишек. Не знали страданий, боли, голода. Их остров не окружала Неудобь. У них были сабжект-принтеры, приборы, которые создавали из любого мусора одежду, оружие, технику. И были стройботы, которые воздвигали здания любой сложности.

-- Звучит как сказка.

-- Любая добедовая технология -- сказка. Но для австралийцев это повседневность. При том, что все их технологии не развивались несколько тысяч лет. Австры даже разучились учиться.

-- Это как?

-- Ещё в утробе матери каждому австру ставился имплант, "твин". С австралийского переводится, как "близнец". Это устройство становилось вторым мозгом. В твин закачивали любые знания и чей-либо прожитый ранее опыт. Австру не надо ходить в школу воздухоплавания, чтобы стать капитаном. Нужно просто закачать в твин опыт жизни великого капитана.

Я встал под тёплые струи воды:

-- Как хорошо!

-- Да, неплохо. Все твины были объединены в сеть под названием "Поток Сознания". Типа как наш репозиторий для ординатёров, из которого мы только что стащили секретные данные. В Потоке хранились миллиарды жизненных опытов предыдущих цивилизаций. Добедовых, конечно. Сами австры давно разучились производить полезный опыт. Они заполняли Поток Сознания какими-то театральными постановками из выдуманных жизней. И всей страной переживали этот ненастоящий опыт. Ну, типа, как сейчас у нас все уносятся от радиосериалов.

-- Что случилось с Потоком?

-- Во время войны, Жизель Яхина...

Я вышел из ванны, вытирая волосы полотенцем:

-- Убийца моей семьи?

-- Повторяю, для военных -- она герой.

-- Иногда мне кажется, что все герои Империи -- убийцы.

Я и Алёна стояли в коридоре рядом с этажеркой. Оба голые, обмотанные полотенцами.

Алёна продолжила:

-- Жизель и негрянин по имени Дель Фин, попали в плен. Не знаю почему, но им поставили твины. Что и стало концом для австров. Если Жизель участвовала в ментальных постановках и погрузилась в виртуальный мир, то Дель Фин взял контроль над Потоком Сознания, превратив часть австров в покорных рабов.

-- У негрян какая-то тяга захватывать рабов. В НФР, например.

-- Дель Фин смекнул, что, контролируя Поток Сознания, может покорить всех австров.

Поняв, что глупо стоять друг напротив друга в коридоре, мы прошли в комнату и сели на диван.

-- Потом произошли какие-то свои замесы, в итоге Жизель убила Дель Фина.

-- Убила? Почему-то я не удивлён.

-- Тем самым она спасла человечество. Ты жив благодаря ей.

-- Моя мама и сестрёнка -- наоборот.

Алёна закурила тонкую сигаретку:

-- Австры отключили Поток Сознания, чтобы не попасть в ментальное рабство. Вся техника, все механиклы управлялась через твины. Из Потока австры брали жизненный опыт, помогающий воевать с нами. Без него -- стали детьми, не способными сварить себе суп. Ведь рецепты тоже были в Потоке. Конечно, у многих сохранились ранее закаченные навыки. Австралия оставалась грозной военной силой, но сами австралийцы поняли, что шутки закончились и сами предложили капитуляцию.

Я усмехнулся:

-- Вот почему боевые машины носили карнавальную внешность ящериц и пауков? Для австров война с нами была шуткой и развлечением!

-- Вот именно. Но тебе лучше верить нашей пропаганде, в которой австры хитрые и злобные враги, которые только и ждут, чтобы напасть на нашу светлую Империю.

-- Раз техника австров не работает без Потока, то почему включился механикл на аэронефе?

Алёна подошла к шкафу и достала постельное бельё:

-- В этом и загвоздка. Что если австры смогли частично восстановить управление своей техникой? Или ещё хуже -- ханаатцы нашли способ активировать технику австров. И то, и то беда для Империи Ру?сси.

Девушка бросила бельё мне на колени:

-- Ничего, что будешь спать на диване?

-- А мы уже всё?

-- Ты рассчитывал на что-то ещё? Спокойной ночи, Борис. Повторю -- ты смелый парень. Если бы не ты, я не полезла бы в ординатёр Паска, и не узнала бы кое-что.

Конечно же, я не мог уснуть. Ворочался на простынях, прислушиваясь к звукам из спальни Алёны. По её словам я "смелый, но не решительный". Что это значило? Намекала, чтобы я сделал первый шаг?

Поднявшись, я сел на диване.

Возникла дилемма: одеться или нет? Приду к Алёне голым -- можно будет понять меня без слов... С этими мыслями я натянул брюки. Заявиться в нижнем белье было бы слишком нагло. Если Алёна ни на что не намекала, то могу сказать, что ошибся дверью.

По тёмному коридору, изредка освещаемому светом луны, прорывавшейся сквозь пелену облаков, я дошёл до дверей её спальни. Прислушался. Развернулся и пошлёпал обратно. Остановился. Вернулся с намерением решительно распахнуть створки двери. Тут меня обдало порывом ветра -- в той комнате, где я спал, открылось окно! В него проникла тёмная фигура с торчащим в руке пистолетом. Нарушитель уверенно направился к дверям спальни. Я успел спрятаться за этажерку.

Вот так ночное рандеву!

Наблюдая, за нарушителем, я спешно размышлял, что делать. Просто закричать? Но тогда меня застрелят первым. Молча ждать, когда он убьёт Алёну и примется за меня? Или плюнуть на всё, да сбежать, как хотел ещё на авиадроме?

Сунув руку в карман, нащупал коробочку пудры. Далее я не размышлял.

-- Алёна, атас! -- закричал я.

Выступив из укрытия, высыпал пудру в лицо нарушителю и вдобавок обрушил на него этажерку. Тяжёлая конструкция ударила злодея по шее, придавив к полу. Осколки статуэток разлетелись в стороны.

Вспыхнул свет, дверь спальни с грохотом распахнулась. На пороге -- Алёна в красном кружевном белье. Я не разбирался в женщинах, но даже я понял, в таком белье не спят... В таком -- ждут.

В левой руке канцеляритки -- огромный пистолет:

-- Не дёргайся!

Лицо нарушителя было белым от пудры, а глаза слезились. Он тоже поднял пистолет и выстрелил. Алёна спряталась за стеной.

Оттолкнув ногами этажерку, злодей перебежал за диван. Алёна сопроводила его серией выстрелов. Пули чиркали по полу, застревая в стенах. Я наконец догадался спрятаться за поворотом коридора. А в голове у меня вспыхнула идиотская мысль: что если канцеляриты специально покупали себе большие квартиры, чтобы было где побегать и пострелять?

Алёна и злодей обменивались выстрелами, каждый оставаясь в своём укрытии и выставив руку с оружием. Стреляли не глядя, но пули точно ложились в то место, где мог оказаться противник.

Неизвестно, сколько бы это длилось, если бы ночной визитёр вдруг не начал хрюкать от смеха. Его пистолет задрожал, а стрельба потеряла точность. Я не разбирался, не только в женщинах, но и в пудре, но даже я знал, от такого количества, что я высыпал ему в лицо, должен начаться нехилый приход.

От удивления Алёна перестала стрелять. Воспользовавшись затишьем, злодей поднялся во весь рост и побежал к окну, покачиваясь на ходу. Стукнувшись плечом в оконную раму, он вывалился наружу и ухватился за верёвку.

-- Уходит! Уходит же, -- закричал я.

-- По-твоему, я запасные обоймы в трусиках храню? -- ответила Алёна.

Пока она шарила в тумбочке у кровати, я подбежал к окну и с опаской выглянул. Злоумышленник, выписывая кренделя и похохатывая, подбежал к пежо-фургону. Дверь кабины открылась, и он упал в салон в неё. Машина резко выехала со двора.

К окну подбежала Алёна и сделала несколько выстрелов по отъезжающему фургону. Потом обернулась ко мне, из пистолетного дула вился дымок:

-- За меня взялись всерьёз. Тебе надо сматываться из Моску, Борис.

Из окна такси я смотрел на утренние улицы Моску. Кое-где вышли на работу дворники, они катили за собой телеги с моющей жидкостью. Возле закрытых ворот станций метро стояли хмурые гуляки, возвращающиеся из кабаре. Девушки в вульгарных нарядах, мужчины в ещё более вульгарных нарядах. Все они хотели спать. Никто не опасался, что на них выскочит убийца с пистолетом.

Мой наладонный ординатёр пискнул. Я получил голосовое сообщение от папаши:

"Салют, Бориска. Я не в Моску. Решил пожить в санатории Национального Заповедника имени Володимара Первого. Роскошное место, леса, озёра, горы... Разрешена охота по древним обычаям, то есть с арбалетом или пороховым ружьём. Связь ловит не везде. Пардон, что не увиделись. Далее, что касается аэронефа: полностью тебе доверяю. Ты капитан. Ремонт, так ремонт. Передавай привет новой подружке. Иметь связи с канцеляритами опасно, но выгодно. До свидания, сынок".

Я тронул таксиста за плечо:

-- Здесь сверните на авеню Поколения Умных.

-- Но на авиадром лучше ехать по авеню Лемуль.

-- Мне надо в Форт-Блю, знаете где?

-- Кто ж не знает? Там базируется ПВК "Эскадрон Жизель". Единственная ПВК, которая владеет территориями в пределах столицы.

Алёна сидела рядом со мной. Здоровую руку всё время держала в кармане куртки, сжимая пистолет:

-- Что ты задумал, Борис? Из-за меня ты и так в опасности.

-- Я всё время из-за кого-то в опасности.

Такси встало у обочины дороги. Я вышел, а таксист моментально врубил радио "Шансон" и закурил, выставив босые ноги в окно.

Как всегда под утро тонкая полоса облаков, которая покрывала небо жилых земель, ненадолго рассеялась. Громада "Форт-Блю" возвышалась в синем предрассветном небе: столетнее здание, облепленное радарными антеннами, ложементами боевых бес-пилотов и вздутыми венами проводов и труб.

От Форт-Блю меня отделял высокий решётчатый забор и пространство взлётного поля, на котором стояли с десяток эликоптеров и парочка реактивных авионов. Я не разбирался в ПВК, но даже я понимал, что "Эскадрон Жизель" -- мощная военная организация.

Алёна встала рядом со мной:

-- Убедился, Бориска, что Жизель Яхина неуязвима?

-- Не бывает неуязвимых. Тут другое дело, Алёна. Я уже не уверен... Нужно ли мстить вообще? Моя жизнь далеко ушла. Мне есть, что терять. Мой аэронеф, моих друзей, карьеру, дело...

-- А ещё -- жизнь можно потерять прямо сейчас. Нужно торопиться.

С той стороны забора подошёл зевающий охранник ПВК. Лениво пнул решётку забора:

-- Чё вылупились? Пошли вон.

Алёна увела меня в такси. После чего произнесла то, что стало моим руководством к действию:

-- Если уж мстить, то так, чтобы всем и разом.

Эпизод 4. Скрип горящих камней

Пролог или лапы безумия

Я держал заряженное ружьё, из которого стрелял всего один раз, для пробы, в воздух. Но ещё никого не убивал. Наведя ружьё на замок подсобки в левой стене рубки, я крикнул:

-- Откройте немедленно или буду стрелять.

Димон стоял позади меня. Хотя, зачем я его постоянно выгораживал? Надо сказать правду: Димон трусливо прятался за моей спиной, делая вид, что следил за рулями. Будто я не знал, что мы на автопилоте.

Прохор Фекан стоял рядом со мной и держал саблю наголо. Откуда у него это оружие, он так и не сказал. Он вообще никогда ничего не рассказывал. Ни о себе, ни о чём-то ещё. Прохор молчал во время вахты, молчал во время подколок со стороны Льва Николаевича. Он молчал за обедом и ужином. Изредка Прохор отвечал на вопросы по работе, ограничиваясь тремя языковыми конструкциями: "да", "нет" и "это не моя должностная обязанность".

Молчал Прохор и сейчас, готовый по моей команде рубить, кого прикажут.

-- Тьфу-ты ну ты, сами устроили тут кабаре-бордель, сами и расхлёбывайти, сопляки, -- сказал Лев Николаевич и покинул рубку.

Чтобы уйти, старшему механику пришлось протолкнуться сквозь толпу испуганных музыкантов, шлюх, шансонье, инфанов и бог знает кого ещё: то ли переодетые женщинами мужчины, то ли уродливые женщины. Все они или пьяны или нанюханы пудрой. Были среди них и те, кто и пьян, и напудрен. Они смеялись, хлопали в ладоши и фамильярно выкрикивали:

-- Ладно, маэстро, кончайте веселуху. Пора создавать шедевр!

Все мы толпились напротив двери подсобного помещения, расположенного между рубкой и коридором. Там хранились экраны, которые прострелил Димон, пытаясь попасть в ханаатского шпиона, аккумуляторы бес-пилотов, бочки с пожарной пеной и прочая атрибутика хорошо оснащённого аэронефа, каким была "Сестрёнка", пока я не стал её капитаном и не увёл... прямиком к радиоактивной стене Неудоби.

Но сейчас в подсобке была заперта Генриетта Аврорина, бывший младший механик аэронефа. Я слишком её уважал, чтобы отдать в лапы безумию. Хотя сама Генриетта не прочь отдаваться этому безумию снова и снова.

Как же это всё произошло? Как я довёл себя и команду до этого? Неужели причина всего -- моё бездарное капитанство? Неужто я ни на что не годный сопляк?

Всего неделю назад ничего не предвещало беды.

Неделю назад я вошёл в эту самую рубку, прижав к груди стопку журналов.

-- Вот что Димон, -- сказал я, скидывая его ноги с рулей. -- Нам нужно расширяться.

Димон спешно прожевал кусок пирога:

-- Ты, Борян, в мультимондисты записался? Они любят расширять сознание.

Я вынул из стопки журнал "Деловой имперец":

-- Если бы ты читал что-то кроме порнографических рассказов, то знал бы о предупреждении финансового аналитика из "ИмКом-Капитал".

-- Чё за контора?

-- "Имперский Комитет по Капиталовложениям". Следят за развитием экономики, анализируют ситуацию на всех рынках и дают рекомендации. Император получает от них еженедельный отчёт о состоянии экономики.

Димон задрал ноги обратно на руль:

-- Как там, у экономики, дела?

-- Аэронефные грузоперевозки стагнируют. Рынок перенасыщен нашими услугами. Аналитик советует искать новые источники прибыли.

Димон оживился:

-- У меня есть идея. Предлагаю сделать из Сестрёнки аэрокабаре. Конечно, сложно получить разрешение на продажу пудры или на оказание услуг проституции.

-- Имбециль? Чтобы я превратил мой аэронеф в... в... Эронеф?

Мы расхохотались. Димон добавил:

-- Эронеф "Сестрёнка Честь" -- звучит! Запатентуй.

Через пару часов мы причалили на авиадроме Северск-5, провинция Тоже?. Авиадром раскинулся не близ свалок или пустырей, как часто бывало, а в красивой долине. На горизонте -- вершины горных цепей Нагорной Монтани. Сейчас снег на них растаял, но в другие времена года можно лицезреть чудо замёрзшей воды.

Я посмотрел на экраны. Генриетта стояла у ворот трюма, ожидая моего распоряжения.

-- Генриетта, после разгрузки -- свободна, мы не будем брать новый груз.

Она кивнула, и, не задавая вопросов, отправилась в свою каюту. Кстати, после того, как она узнала, что мы следили за нею через бес-пилоты, потребовала установить на все иллюминаторы жилых кают специальные задвижки на замках.

Я и Димон спустились в Бюро авиадрома, где располагалась Авиабиржа: большая комната, на стенах которой висели доски с объявлениями. На одной доске владельцы аэронефов вешали карточки с описанием своего судна: тоннаж, скорость, место отбытия, всё согласно погрузочному плану. Вторая доска содержала запросы от тех, кто нуждался в услугах перевозки.

Отец разработал погрузплан на месяц вперёд, но из-за буйного механикла и необходимости ремонта, план нарушился. Все клиенты, нанявшие судно заранее, разбежались. Поэтому "Сестрёнка Месть" кочевала с авиадрома на авиадром, перевозя небольшие грузы в полупустом трюме. Я должен был составить новый погрузочный план, чтобы аэронеф совершал рейсы с полной трюмовой гондолой, но... всё как-то не доходили руки.

Я и Димон принялись методично просеивать объявления в поисках чего-то не связанного с перевозкой грузов.

-- Я не разбираюсь в экономике, но, кажись, аналитики "ИмКом-Капитала" плохо знают реальность... -- сказал я. -- Всем надо перевезти именно грузы, я не вижу никакой стагнации.

-- Ага, -- согласился Димон. -- А те объявы, которые не о перевозке, явно от контрабандистов.

-- Или от жандармов, которые притворяются контрабандистами, чтобы выловить нерадивых аэронефщиков.

-- Или вот ещё, мура какая-то, -- Димон ткнул в объявление. -- Какие-то экологические активисты хотят установить на аэронефе помпу и выкачать химические отходы из озера в Ферранской провинции. В качестве оплаты предлагают благодарность от матушки-природы.

Я прочитал другое объявление:

-- ПВК "Новые Дельфины" ищет частного перевозчика на аэронефе с большими холодильными камерами.

-- Явно нужно будет вывозить трупы с мест боевых операций пэвэкашников, -- сказал Димон. -- Неплохо платят, кстати.

-- Но масштабироваться до труповозки мы не будем.

-- Ха, но если верить твоему рассказу про инфетку, вы уже возили труп в холодильнике.

-- Это была разовая акция.

-- Тогда вот что надо, -- Димон ткнул пальцем в объявление.

Я прочитал текст и кивнул:

-- Зашибись. Наконец-то и от тебя, старпом, польза.

Вся судовая команда "Сестрёнки" стояла перед открытыми воротами трюмовой гондолы. Вместо погрузочного крана, к ней приставлен передвижной трап с эскалаторной лестницей, который мы взяли в аренду у авиадрома.

-- Команда, -- сказал я. -- Предстоящий рейс будет особенный... Поэтому я попросил вас облачиться в парадную форму.

-- Тьфу-ты ну-ты, белые комбезы -- это парадка, штоль? Детский сад.

-- Весьма надеюсь, -- повысил я голос, -- что и команда разделяет моё стремление масштабироваться. Переброска грузов -- это не единственное применение аэронефа. Нельзя всё время жить в рамках навязанных стереотипов. Это не мои слова, а нашего гостя...

На эскалаторе показалась голова пассажира.

-- Итак, встречайте...

Гость полностью поднялся по эскалатору и сделал несколько шагов по трюму. Генриетта захлопала в ладоши и завизжала:

-- Мирон Матьё! Иисус-дева-мария! Сам Мирон Матьё!

Генриетта настолько неожиданно преобразилась, что я испугался. Она бросилась к гостю навстречу. Мирона заслонили два охранника, поднявшиеся на борт вместе с ним. Генриетта рыдала и тянула руки:

-- Мирон... Твоя музыка изменила мою жизнь!

Лев Николаевич озадаченно почесал голову:

-- Мирон, мать ево, хто?

-- Мирон Матьё, -- пояснил Димон. -- Шансонье и композитор группы "Тет-Ронд". Вы слишком старый, чтобы знать. Он голос нашего поколения.

-- Тьфу-ты ну-ты, какого поколения? Он тебе в отцы годиться. И рожа какая-то кривая. Что у него с глазом?

Мирон Матьё подошёл к нам, не обращая никакого внимания на Генриетту:

-- Рожа у меня получше вашей, дедуля. Как и слух. А глазное яблоко парализовано после того, как в шестнадцать лет, меня избил контролёр Имперской Высочайшей Ревизии, которому не понравились бунтарские тексты моих шансонов.

-- Тю, меня в шестнадцать пьяный пэвэкашник саблей по животу полоснул, -- невпопад ответил Лев Николаевич и ушёл. Давно я не видел его таким сконфуженным.

Прохор Фекан не смутился от присутствия Мирона Матьё. Кивнул мне и отправился в рубку, готовиться к отчаливанию.

По эскалатору поднялись грузчики, за ними приехала гора ящиков с аппаратурой. Пока грузчики растаскивали ящики, прибыли музыканты "Тет-Ронд". Генриетта переключилась на них. По очереди музыканты расписались у неё на руках и животе, для чего она бесстыже расстегнула комбинезон.

Я тут же услышал горячий шёпот Димона в моём ухе:

-- Зырь, сисяндры у неё ничошные, оказывается.

Я отвернулся и обратился к великому шансонье:

-- Позвольте, мосье Матьё, я покажу вам каюту...

-- Подожди, капитан, ещё не все собрались, -- отозвался Мирон Матьё.

По эскалатору поднялась толпа, пёстро разодетых людей. Одни были наряжены под "выживанца" -- самодельные доспехи, шлемы и жилетки с шипами. Другие носили ханаатские рубашки и халаты с военными гербами, за которые в Империи можно и схлопотать по шее, если напорешься на патриота. Третьи вообще ничего не носили, кроме обтягивающих белых трусов и полиэтиленовых курток. Кажется, этот стиль назывался "остральен", то есть под австралийцев.

Были в толпе девочки в коротких платьицах, специально меньше на размер. И мальчики в шортах до пупа и сандаликах на босу ногу. Мальчики усиленно курили, поигрывая игрушечными лопатками и ведёрками, а девочки сосали леденцы. Чёртовы инфетки да инфеты!

В замешательстве я обратился к великому шансонье:

-- Пардон, у нас нет места для всех этих людей...

-- Какие ещё люди? -- отозвался Мирон Матьё. -- Вы где скот перевозите?

-- Здесь, в трюмовой гондоле.

-- Обеспечьте скотам лежбище в трюме и достаточно.

"Скот" курил и хохотал. Над ними даже держалось облачко пыли, как над стадом овцекоров. С тою разницей, что это была пудра.

Я приступил к размещению "скота", но хотя бы не установил перегородки в стойлах, как это делали с овцекоровами. Тогда я и представить не мог, во что превратиться "Сестрёнка Месть", когда это стадо зайдёт на борт. Перегородки бы всё равно не помогли...

Вот что произошло на следующий же день.

Димон пропал из рубки сразу же, как мы отчалили от авиадрома Северск-5. Через камеры наблюдения я видел, как он прошёл по трюмовой гондоле. Присоединился к одной группе "скотов", потом к другой. У одних выпил алкоситро, у других вынюхал пару дорожек пудры. Потом сел в тесный круг и стал слушать музыку из переносного патефона. Подпевал в такт, хлопал в ладоши и лапал девушек. Одни шлёпали его по щекам и уходили, другие позволяли ему просовывать руки в их трусики.

Я переключал камеру, чтобы не видеть этот групповой разврат.

Но больше и быстрее всех изменилась Генриетта Аврорина.

Она игнорировала все мои приказы, отданные по громкой связи. Сменив комбинезон на прозрачную куртку из полиэтилена, покрасила волосы в розово-синий цвет. В таком виде явилась в трюм и заняла место среди "скота". Ей тут же дали бутылку, поднесли зеркальце с дорожкой пудры, а какой-то скот в одежде выживанца шлёпнул её по заду. В ответ Генриетта начала с ним целоваться.

Спустя три часа я не выдержал. Спустился в трюм и вытащил её, пьяную и обнюханную, из груды спящих тел.

-- Генриетта, -- тряс я её. -- Я вынужден вынести дисциплинарное взыскание. Вы пропустили вахту, вы не помогаете Льву Николаевичу в моторных отсеках, вы...

-- А-а-а, -- пробормотала она, -- мой капитанчик, милый мальчик, -- потрепала меня за щёку и поцеловала: -- Не стесняйся. Я же знаю, как ты меня смотришь. Раздеваешь глазами...

-- В этом наряде вы и так раздетая.

-- Выйди за рамки приличий, навязанных тоталитарным социумом и лживой религией, -- заявила Генриетта. -- Творчество великого Мирона кричит об этом, но ты слишком глух, чтобы слышать.

Я чуть не расплакался. Это я-то глух? Да я все песни Мирона наизусть знаю.

-- Вы вынуждаете уволить вас, -- сказал я Генриетте.

-- Пф, я сама увольняюсь.

Оттолкнув меня, Генриетта повалилась обратно.

Потрясённый её переменой, я вернулся в рубку. По дороге задержался перед каютой великого шансонье. Тишина за дверью прерывалась треньканьем на гитаре. Так как шансонье прописал в договоре, чтобы я не смел его беспокоить до прибытия в пункт назначения, то не осмелился постучать. Платил великий шансонье великую сумму, равную полумесячному погрузплану.

Стало ясно, почему на объявление о том, что великий музыкант хочет нанять аэронеф для путешествия в Санитарный Домен, никто не откликнулся. Все знали, во что превратит судно стадо Мирона Матьё. На это объявление могли клюнуть только малолетние олухи -- я и Димон. Но я ведь капитан! Я должен был разузнать о клиенте детали. Но великое имя великого артиста, чьи песни спасали меня в самые трудные минуты жизни, затмило мой разум. А теперь разгульная жизнь в свите великого шансонье затмила разумы моей команды.

Если бы не Прохор Фекан, то не знаю, как справился бы с управлением. Казалось, вернулись те времена, когда я и Лев Николаевич вдвоём водили судно, пока папаша тратил наши доходы в казино Мизура. Прохор молча рулил, молча отработал свою вахту. Но на просьбу заместить Димона ответил: "Это не моя должностная обязанность" и ушёл спать.

Я остался в рубке на двойную вахту.

Вчера Лев Николаевич на все лады склонял Мирона Матьё:

-- Мирон Мотня, тьфу-ты ну-ты, голос писклявого поколения.

-- Урод Шмотьё, одноглазый змей, тьфу-ты.

-- Мурлон Мудье, растуды его туды.

Но сегодня я увидел хрыча на камерах "скотобазы", как он сам прозвал трюм с грузом из поклонников Мирона Матьё. Бортмеханик подошёл к спящему на полу Димону, пихнул его носком ботинка. Подошёл к спящей неподалёку инфетке и бесцеремонно поднял подол платьица, разглядывая тугие белые трусики.

Затем сел на пол и приложился к банке алкоситро. Кажется, пучина разврата, окружающая шансон-звезду, утянула и хрыча.

На приборной панели запищала рация:

-- Аэронеф "Сестрёнка Месть", это диспетчерская авиадрома Колле триста два, вы отклонились от трассы.

Прежде чем ответить, я посмотрел в лобовое стекло. Внизу расстилались воды озера Олле-Коль, впереди, в солнечном мареве, мерцал Санитарный Домен. Форсажные движки работали во всю силу. Я сам не верил, что мы пересекли Империю за несколько дней!

-- Диспетчерская, говорит капитан Борис Муссенар, аэронеф "Сестрёнка Месть". Направляемся к посту экоконтроля, для дальнейшего следования в Санитарный Домен.

Диспетчер помедлил и вдруг сменил официальный тон:

-- Это у вас Мирон Матьё на борту?

-- Да.

-- С ума сойти! Вот же повезло вам! Что он делает?

-- Сидит в каюте.

-- Какой талантливый человек! Ладно. Счастливого пути. Вы застрахованы?

-- Что вы имеете в виду? -- встревожился я.

-- Тебе сколько лет, капитанчик?

-- Какая разница?

-- Ха-ха. Ладно, отбой. Не переживай за экоконтроль. У вас уже есть разрешение Жандармерии на проход в Домен, удачи... несчастный капитан.

-- Дисп... Диспетчерская! Приём, что вы имели в виду?

Обычному гражданину нечего делать в Санитарном Домене. Он от того и назван так, что отделял Неудобь от жилых земель. Был буферной зоной на случай внезапного расширения Неудоби.

Эти территории населяли беглые преступники, маньяки и прочий сброд, который издревле назывался "выживанцами".

Когда у Империи не было войны с Ханаатом, или когда ни одно независимое город-государство не пыталось увильнуть от выплаты дани, или когда вечно мятежная Нагорная Монтань не поднимала вопрос о независимости, словом, когда выяснялось, что не произошло ничего особенного, тогда пресса вспоминала про выживанцев. Репортёры призывали Жандармерию "выжечь калёной саблей этот рассадник грязи". Гневно вопрошали, "куда уходят миллионные бюджеты на борьбу с чёрной пудрой, если её можно купить в любой подворотне?"

Про выживанцев и их нравы публиковались страшные истории. Про то, как они пожирали сырых брюхоногов, чьё мясо так отравлено, что одно прикосновение к нему вызывало ожоги. Или что выживанцы изобрели некую зелёную пудру, которая за несколько дорожек убивала человека.

Я не разбирался в выживанцах, но даже я видел несостыковку. Пресса рисовала выживанцев тупоголовым сбродом, который при это способен в промышленных масштабах производить сложное химическое соединение, каким является даже обычная пудра из кабаре. Не говоря уже о запрещённой чёрной. И тем более о мифической зелёной.

Когда о выживанцах забывала пресса, тогда их вспоминала Жандармерия.

Шеф-капитан Первого Отделения Жандармерии выступал по радио, призывая повысить расходы на содержание жандармских корпусов в провинциях, граничащих с Санитарным Доменом. Если верить его словам, выживанцы были не хаотическим сбродом, но хорошо оснащённой армией озверелых ублюдков. Их цель -- напасть на жилые земли, вытоптать посевы, убить детей, изнасиловать женщин, вырезать все гражданские чипы и разрушить Моску. От их нашествия Империю спасала только бравая Жандармерия, ежедневно расходующая десятки тысяч эльфранков на сдерживание врага в пределах Домена.

Обычному гражданину нечего делать в Санитарном Домене. Но девятнадцатого июня тысяча двадцать пятого года "Сестрёнка Месть", миновав пост экоконтроля, вошла в воздушное пространство мёртвых территорий. Таково было желание Мирона Матьё.

Я уже не уверен, что идея масштабироваться и расширить доходность предприятия была хорошей.

Наутро двадцатого июня в рубку пришёл Прохор:

-- Помогу с навигацией.

-- Но ведь сейчас не ваша очередь?

Прохор молча показал за лобовое стекло.

Мы давно прошли весь Санитарный Домен. Угрюмая стена Неудоби стояла прямо по курсу. Так близко я её никогда не видел. Разве что в учебнике по "Природоведению".

Чернота заполонила весь обзор. В ней клубились яростные шары молний, каждый размером с озеро Олле-Коль. Раскаты грома... нет, -- оглушающие взрывы, сотрясали аэронеф. Цифровые приборы показывали чёрт знает что. Графическая система на лобовом стекле превратилась в набор мельтешащих точек и исчезла. Изображение на мониторах рассыпалось на цветные квадратики. Невозможно было увидеть, что происходило в трюме. Впрочем, сквозь взрывы до меня доносился восторженный рёв и визг: скот вёл себя по-скотски.

Прохор достал бумажную карту и принялся кронциркулем отмерять пройденное расстояние, сверяясь по механическому одометру, который считал обороты турбин. Потом на бумажке производил вычисления и переставлял точку на карте.

Его уверенные, профессиональные движения успокоили. Сделав вид, что привык летать вблизи Неудоби, я задрал ноги на рули:

-- Вам нравится Мирон Матьё?

-- Нет.

-- Я не разбираюсь в шансоне, но недаром же его пластинка "Хорошо, ординатёр" признана лучшей пластинкой столетия? Даже я признаю, что песня "Скрип" несёт в себе мощный заряд.

-- Да.

-- О, вы согласны? От неё хочется и плакать, и танцевать, и верить, что ты не просто "скрип горящих в Неудоби камней", как поётся в песне, или, как в припеве, "но я скри-и-и-п, я убогий, что я делаю ту-у-т? У-уу. У-уу"

-- Нет.

-- Под этот шансон охота совершить, что-то великое. Доказать, что ты не скрип, а просто не принадлежишь этому месту, не так ли?

-- Нет.

-- Мирон Матьё своим творчеством убеждает -- мы все принадлежим иному миру, где не существует Неудоби, где нет угрозы очередной волны Большой Беды. Именно поэтому он хочет записать новую пластинку, используя атмосферу Неудоби. Понимаете?

-- Нет.

-- Артист утверждает, что таинственные вещи, которые происходят в глубине Неудоби, напоминают магию творчества. Гравитационная нестабильность и электромагнитные пульсации внесут в работу лампового аудио оборудования помехи, которые станут частью звуковой канвы. А радиация должна напоминать о хрупкости нашего существования...

Прохор Фекан вонзил в карту кронциркуль:

-- Зовите клиента. Мы на месте.

Мирон Матьё был одет во всё чёрное. Лицо бледнее обычного. Парализованный глаз смотрел на меня, пробирая до дрожи, а второй -- блестел от ажиотажа.

Мы спустились в трюмовую гондолу.

-- Подъём, твари, -- закричал Мирон Матьё. -- Убрать к чёрту пудру и бухло. Живее.

Я не разбирался в титулах, но было странно видеть, как Мирон помыкал несчастными. Не мог не припомнить статью в музыкальном журнале, где Матьё назвали "величайшим гуманистом в истории".

Подгоняемые пинками гуманиста, "скоты" разобрали коробки с аппаратурой. Инфетки в белых трусиках самоотверженно тащили усилители, а инфеты помогали тянуть провода. Ряженные в выживанцев модники собирали стойки под динамики. Генриетта, избегая встречаться со мной взглядом, носила за контрабасистом ворох микрофонов, устанавливая в указанных местах.

Мимо прошёл Димон. У него лицо мертвеца, а волосы -- седые от налёта пудры.

За полчаса трюмовая гондола превратилась в звукостудию. Челядь разбежалась по углам. Вжавшись в стены, замерли, стараясь не дышать. Мирон и музыканты прошли в центр. Взялись за инструменты.

Мирон сосредоточенно уставился мёртвым глазом вдаль.

У меня захватило дыхание от торжественности. Подумать только, новый шлягер Мирона будет рождён на моём аэронефе!

-- Мосье капитан, -- закашлял динамик общей связи голосом Прохора. -- Ваша очередь на вахту.

Здоровый глаз Мирона Матьё бешено завращался:

-- Заткнитесь все! Выключите двигатель! Вырубите радио и все устройства. Мне нужна тишина. Вы понимаете, имбецили? Нужно слышать Неудобь, а не то, как урчат ваши желудки или пердят ваши жопы. Убирайся вон, капитан!

Я бросился в рубку. Прохор передал руль и ушёл спать. Отключив связь, я убрал звук у датчиков радиоактивности. Чего бы ещё выключить? После недолгих раздумий послал сигнал заглушить движки. Через минуту в рубку ворвался Лев Николаевич:

-- Тебе чего, сопляк, моча в голову шибанула? Нас же в Неудобь затянет!

-- Когда начнёт затягивать, включим малую тягу для манёвра. Вы уж постарайтесь, дедушка, сделайте всё, что можно. Сил у меня не хватает за всем следить. Хоть на этот раз не ведите себя как враг. Прошу вас.

Сам не ожидал, что произнесу эти жалобные слова.

Лепестки волос хрыча затряслись:

-- То-то же, сопляк. Лады, пойду, вручную отсоединю барильет форсажной камеры. Это от неё шум. Пущай голос поколения слухает шум Неудоби.

Лев Николаевич ушёл. Я одиноко сидел в рубке, стараясь не разреветься. Сквозь взрывы в Неудоби послышались звуки музыки. Уф, Иисус-дева-мария, наконец-то гений начал записывать пластинку.

Вошёл Димон:

-- Пардон, Борян, загулял я. Одно, другое. Пудра, девочки... всё заверте...

-- Позже поговорим, -- сурово оборвал я.

-- Буду следить за рулями, мой капитан.

-- Рулить некуда, мы в дрейфе.

Я пошёл в каюту и рухнул на кровать. Бесконечные вахты закончились, хоть теперь высплюсь.

Димон тряс меня за плечо и выкрикивал:

-- ...убивает! Капитан!

Кажись, Димон впервые назвал меня капитаном без иронии и издёвки.

-- Кто убивает кого? -- сел я на кровати.

-- ...Он -- её! Генриетту!

Помотал головой, отгоняя сон. Посмотрел на часы своего наладонника.

-- Скорее же, -- торопил Димон.

Мы вышли в коридор, который был полон "скотов". Многие из них испуганы. Пока двигались к рубке, я слышал обрывки фраз:

-- Опять он за своё, -- сказал контрабасист. -- Мы эту пластинку пятый год записываем.

-- Творческая импотенция, -- вздохнул модник в костюме выживанца. -- Наш Мирон не может творить шедевры как раньше,

-- Да, как в тот раз, на концерте в Ле Мулене. Он чуть не убил ту девушку.

Одна инфетка, с длинными красивыми волосами синего оттенка, сидела на корточках и курила:

-- На этот раз он капец рехнулся. Точно зарежет. Как того парня в...

Я выдернул из её губ сигарету:

-- Курение на аэронефах строго воспрещено!

Димон потащил меня в рубку:

-- ...он её.

До меня дошло, что Димон от страха не выговаривал "Мирон".

В рубке, рядом с лобовым стеклом, имелась дверца, ведущая на площадку, которую по старинке называли "капитанским мостиком", хотя капитаны давно не покидали рубку при управлении аэронефом. Мостик -- наследие тех времён, когда не было точных приборов навигации.

Дверца открыта настежь. В неё прорывались вонючие облака пыли и пепла из Неудоби. Я испытал двойной приступ ужаса.

Первое: "Сестрёнка Месть" сдрейфовала далеко внутрь зоны Неудоби. Как мы все ещё не задохнулись? Навереное, нас спасла новенькая система вентиляции, установленная отцом.

Второе: на капитанском мостике Мирон Матьё обнимал сзади Генриетту. На секунду мне показалось, что они заняты бесстыжим половым актом на фоне Неудоби. Но в руке Мирона мелькнуло лезвие ножа, который великий гуманист держал у горла девушки.

Я выбежал на площадку. Дыхание перехватило от горячего, насыщенного пылью воздуха. Сквозь грохот услышал выкрики Мирона:

-- ...Прими эту жертву! Ты зовёшь, но мне ещё рано в твои объятья, Неудобь. Вместо себя посылаю её, преданную нам душой и телом. Часть меня в ней!

"Какая часть его в ней?" -- испугался я.

-- Вы что творите?

-- А, малолетний капитан. Помоги мне забросить эту шлюху поглубже в пекло.

Выражение лица Мирона не было безумным, а соответствовало образу ироничного интеллектуала, который тиражировали на плакатах. Мёртвый глаз придавал мудрый прищур его одухотворённому лицу.

Генриетта безвольно висела в его руках. Конечно, она обдолбана пудрой и алкоголем, но не настолько же, чтобы не понимать степень опасности? Меня поразила её готовность на жертву ради прихоти шансон-звезды. Или она думала, что Мирон шутил и всё это часть театрального обряда для записи нового шлягера?

-- Отпусти её, -- в отчаянии закричал я. -- Здесь вообще опасно стоять. Неудобь рядом! Пыль, радиация, отравленный пар...

-- Капитан, наши мудрые предки приносили жертву Неудоби, останавливая её расширение. Но мы -- новое поколение -- забыли мудрость прошлого. Пойми, капитан, Неудобь расширяется из-за того, что мы больше не приносим жертвы, как делали наши предки. Я это точно понимаю. Я услышал это в её звуках. Слышишь?

Мирон не был пьян или нанюхан, ведь он проповедовал вегетарианство и отказ от стимуляторов сознания. В старости все шансонье или актёры театра становились трезвенниками и вегетарианцами. Даже пудру не нюхали.

-- Возродив жертвоприношения, мы остановим новую волну Большой Беды, -- махнул ножом великий музыкант. -- А я напишу новый гимн эпохи. Твой голос, капитан, тоже зазвучит в хоре очищающей жертвы.

Я поймал взгляд Генриетты. Её помутневшие глаза ничего не выражали, но я убедил себя, что прочёл в них мольбу.

-- Последний раз предупреждаю, Мирон. Отпусти или я приму меры. Здесь я капитан!

Не обращая на меня внимания, Мирон повернулся к Неудоби и продолжил вещать поэтическую чушь об "очищающей жертве". Капитанский мостик узок, Мирон закрыл себя Генриеттой, не подобраться.

Я вышел обратно в рубку.

Подошёл к заветному шкафчику и открыл его. Интересно, почему оружие из шкафчика стало моим главным ответом на все проблемы? Не от того ли, что однажды именно ружьё помогло мне справиться с Марин Лебэн?

Димон стоял рядом, повторяя:

-- Что делать, что, мля, делать?

Отмахнувшись от него, я достал "Охотник По-по". При виде оружия Димон поменял скороговорку на:

-- Ты что будешь делать, ты что будешь делать?

Проверив наличие патронов я обернулся.

Поклонники Мирона прилипли к лобовому стеклу, наблюдая за действиями шансонье. Другие разговаривали как ни в чём ни бывало, словно находились на светской встрече. Третьи были слишком обдлобаны, чтобы понимать, где они и что происходило.

-- Эй, ты чего задумал, -- остановил меня модник в костюме выживанца. Видать, костюм обязывал его вести себя круто.

-- Освободите рубку. Все вон отсюда, -- крикнул я, подняв ружьё на вытянутой руке.

Я думал, что вид оружия отрезвит их, но стало только хуже.

-- Эй, да он собирается Мирона шмальнуть, -- завопила синеволосая инфетка.

"Скоты" потянули ко мне руки, пытаясь вырвать ружьё. Синеволосая инфетка прыгнула на меня и впилась в руку мелкими белыми зубками.

Вложив в удар всё отвращение к этим недочеловечкам, я пнул её в живот. Кувыркнувшись, её хрупкое тельце отлетело в угол. Инфетка упала на голову, ногами вверх, показывая всем стандартные белые трусики.

Но остальные скоты навалились на меня толпой, выдирая из пальцев оружие. Среди их низкорослой толпы появился Прохора Фекана. Расшвыривая фанатов, подошёл ко мне.

-- Капитан, я прослежу за ними, -- сказал он и вытащил из ножен саблю. Фанаты Мирона тут же разбежались на расстояние клинка. Для усмирения обдолбанной толпы, холодное оружие оказалось эффектнее огнестрельного.

Я уже собрался выйти на мостик, как в дверях показался Мирон Матьё. Он так же держал нож у горла Генриетты:

-- Брось ружьё, капитанчик, -- крикнул он. -- Мне без разницы, где её зарезать.

-- Мирон, приди в себя, -- сказал я. -- Такое поведение недостойно звезды твоего масштаба.

-- Откуда ты, мелюзга, знаешь, что достойно звезды?

Я не разбирался в том, как правильно вести переговоры с террористами, взявшими заложников, но даже я понимал, что если бы Мирон сильно хотел убить Генриетту, то уже убил бы, а не ходил бы туда-сюда, привлекая всеобщее внимание.

Я приложил ружьё к плечу. Сразу несколько поклонников закрыли шансонье своими телами. Под их прикрытием Мирон отошёл к двери подсобки и запёрся.

-- Меня не остановишь, капитан! -- глухо прокричал он из-за закрытой двери.

С тоской я посмотрел в лобовое окно. Там теперь ничего не видно кроме вихря из пепла и огня. Мелкие камешки застучали по корпусу аэронефа. От больших камней вулканической лавы "Сестрёнка" вздрагивала, как от удара плёткой. Вдобавок ко всему отчётливо услышал глухие выстрелы, где-то в трюмовой гондоле. Это ещё что за проблема? Кто стрелял и в кого?

Обведя толпу взглядом, заметил Льва Николаевича:

-- Старший бортмеханик, подключайте обратно форсаж. Нам понадобится вся мощь движков.

-- Тьфу-ты ну ты, сами устроили кабаре-бордель, сами и расхлёбывайти, сопляки, -- сказал Лев Николаевич и покинул рубку. Но я знал, он отправился выполнять приказ.

Я постучал прикладом в дверь подсобки:

-- Мирон, убьёшь её и гарантирую -- живым из-за этой двери не выйдешь.

После секундного молчания, раздался ответ звезды:

-- Меня на понт не возьмёшь, салага.

Тогда я просто выстрелил в замок двери. Она, конечно, не открылась, а мне в пальцы впились осколки пластика, я едва сдержался, чтобы не заорать от боли. А пуля рикошетом вошла в пол между моими ногами. Чуть левее -- и попала бы мне в ногу! Вот мне и урок реальности: не надо пытаться открыть дверь выстрелом из ружья, такое срабатывает только в спектаклях про крутых пэвэкашников.

Зато выстрел распугал фанатов. Теперь они поверили, что малолетний капитан способен нажать курок. Выбежав из рубки, столпились в коридоре. Остались только обдолбанные и лежащая вверх ногами синеволоска.

-- Ты... ты не посмеешь меня убить, -- неуверенно донеслось из-за двери.

Я клацнул затворным механизмом, хотя надобности в этом не было, просто хотел, чтобы шансонье-маньяк услышал этот звук. Пусть добавит его в "звуковую палитру" будущего шлягера.

Громко, с расстановкой я сказал:

-- Буду стрелять в любого, кто подвергает опасности жизнь члена судовой команды.

Корпус "Сестрёнки" сотрясался сильнее и сильнее. Наконец, я услышал, жужжание стартующих движков. Только бы турбины не засорились пеплом! Тогда нам всем конец...

Дверь подсобки открылась. Мирон Матьё, обсыпанный пылью и пеплом, вышел и кинул Генриетту на пол, будто надоевшую куклу:

-- Как говорят австралийцы, "оу-кей". Поворачивай своё корыто в сторону жилых земель, капитанчик.

Мирон Матьё посмотрел на своё отражение в лезвии ножа. Бросил его рядом с Генриеттой и вышел в коридор. Выкрикнул на прощание:

-- Мой творческий путь закончился. Больше вы не услышите от меня ни ноты.

Его слова потонули в горестном вопле фанатов. Прохор Фекан поднял Генриетту на руки и вынес из рубки. Я позавидовал, что не такой сильный, и не смог бы эффектно поднять девушку и унести.

Димон снял рули с автопилота и перевёл все ручки в крайнее положение. Сестрёнка дёрнулась. По инерции все повалились на пол. Я успел ухватиться за дверцу подсобки.

Пройдя сотню метров, Сестрёнка снова застыла, привязанная к Неудоби то ли воздушным потоком, то ли гравитационной аномалией. Я включил общую связь:

-- Лев Николаевич, дорогой мой, умоляю, дайте всю мощность!

-- То оне глушат движки, то оне всю мощность хотят, -- просопел он в ответ.

Несколько минут я и Димон напряжённо следили за механическим одометром. Обороты турбин то падали до нуля, то взлетали до нескольких тысяч. Наконец, вышли на стабильные пять тысяч. Военные чудо-движки, за которые папаша уплатил цену второго аэронефа, показали на что способны. Оторвавшись от Неудоби, мы понеслись через Санитарный Домен.

Я подобрал ружьё и пошёл в трюмовую гондолу. Все наши "скотские" пассажиры были там. В центре толпы стоял по пояс голый Мирон Матьё. Расплёскивая алкоситро из банки, он топтался по обломкам своей гитары и восторженно кричал:

-- Свобода! Свобода от концертов. От обязанности выдавливать из себя очередные пластинки! К дьяволу вашу музыку, к дьяволу шлягер "Скрип", который меня заставляют играть на каждом концерте. К дьяволу вас, поклонников. Вы идиоты, если считаете эту дерьмовую песню хорошей. Ха-ха, с каким наслаждением я посылаю всех вас в жопу!

Мда, теперь "Сестрёнка Месть" войдёт в историю музыки, как место, где умер шансон.

Я притворил люк в трюмовую гондолу. и вздрогнул, увидев что он изнутри изрешечен пулями.

-- Тьфу-ты, -- раздалось за спиной. -- Это охранники Мирона палили. Я их запер в трюме, шоб не мешали тебе, капитан, наводить порядок на судне.

-- Спасибо, Лев Николаевич.

Дед направился в моторный отсек, а я в рубку. По дороге заглянул в каюту Генриетты. Прохор Фекан стоял на коленях перед её койкой и держал тазик. Генриетта блевала. Увидев меня, она попыталась встать.

-- Лежите, -- сурово сказал я. -- Выздоравливайте. Дотянем до авиодрома Колле. Будем пересобрать турбины, поэтому Льву Николаевичу пригодится помощник. Поэтому я вас беру обратно на службу.

Не слушая виноватых благодарностей Генриетты, я ушёл в рубку. Скинул с рулей ноги Димона:

-- Я вот что понял, старпом, настоящий капитан любит каждого члена команды. Я люблю Генриетту, хотя она, кажись, дура. Люблю Льва Николаевича, хотя он старый дурак. Люблю Прохора Фекана, хотя он всегда молчит (за это и люблю). Люблю тебя, Димон, но если ещё раз увижу твои ноги на руле, то не обижайся, достану "Охотника По-по".

-- Так точно, мосье капитан, -- ответил Димон.

Вроде бы, без иронии.

Эпизод 5. Железный мужик и Небесные капитаны

Обведя взглядом судовую команду, я сказал, подняв палец вверх:

-- "Небесные капитаны" -- это не просто игра, а культурный маркер, определяющий поколение тех, кто сейчас стремительно входит в жизнь.

Все мы сидели на полу гостиничного номера перед коробкой с игрой. Димон хлебал алкоситро "Пятая волна" и понимающе кивал. Генриетта внимательно слушала. После своего конфуза с Мироном Матьё, она была преувеличенно внимательная к моим словам. Мне это ужасно нравилось.

Лев Николаевич просто тряс головой в ожидании паузы, чтобы обозвать меня сопляком.

Я постучал пальцем по коробке:

-- Стратегия игры разработана с участием специалистов по аэронавтике, навигации, техноархеологии, географии и истории...

-- Да ладно. Такие сопляки, как ты, её сварганили. Навигацию мне в жо... в ребро.

-- Баланс игровых компонентов воспитывает в игроке командный дух, стратегическое мышление и умение планировать свои действия на несколько шагов вперёд, -- упорно продолжил я, не обращая внимания на подколки Льва Николаевича.

-- У тебя, штоль, стратегическое мышление? После твоего капитанства "Сестрёнку" уже третий раз капитально ремонтируют.

-- Не прерывайте капитана, дедушка, -- строго сказала Генриетта.

Я благодарно на неё посмотрел:

-- Вы, Генриетта, играли в настолки?

-- Конечно.

-- Тьфу-ты, капитан Невежа. Этим играм сто лет в обед. Вы, сопляки, считаете, что до вас не было жизни. Все играли. И выигрывали.

Димон открыл крышку. Расстелил карту мира и достал колоду карточек с персонажами:

-- Чур, я за Ханаат. Буду вести их к победе через развитие вычислительной техники.

Генриетта вынула карточку для себя:

-- А я за Нагорную Монтань. Мой персонаж... -- Она прочитала на обороте карточки описание: -- "Очирбат Сулье, главнокомандующий освободительной армией Нагорной Монтани в период Второй Ханы, вероломного нападения Конурского Ханаата на Империю. Использовал дар полководца, чтобы противостоять законной власти руссийского народа над всем миром".

Лев Николаевич вытянул свою карточку персонажа:

-- Буду топить за Святую Троицу. Драли они задницу князьям в своё время... -- повертел персонажа: -- Тьфу-ты, и кто так нарисовал монаха Иллариона? Он был благородный воин ордена Проксимы, военный гений, гонявший армию князей ссаными тряпками, пока те не запросили пощады. А тут нарисован плешивый криминал в спортивных брюках.

-- Да, но в итоге Коалиция Князей надрала задницу Троице? -- отозвался я и помахал своей карточкой. -- Буду играть за Георгия Фуке, первого Императора.

Я показал всем карточку: на ней изображён сиятельный герой в доспехах, он попирал ногами монтаньца и ханаатца, а в руке держал саблю.

Димон показал своего героя:

-- М-да, а мой, ханаатский хишиг М?р-Лен, вообще изображён в виде брюхонога. А ведь ханаатец нагибал, и Проксиму, и Троицу и всех этих князей.

Генриетта прочитала на крышке от коробки с игрой:

-- "Небесные капитаны, игра для развития патриотизма и подлинного знания истории Империи. Одобрено Имперской Высочайшей Ревизией". Так что не ждите от патриотизма правдоподобности.

-- Всегда играю за имперцев, -- ответил я. -- И всегда выигрываю. Мне нравится их воздушный флот в середине игры. Патриотизм тут ни при чём.

-- Тьфу-ты, баланс в игре, небось, подобран с такой же честностью, как исторические факты?

Завершив разбор карточек и фишек, мы принялись за игру.

Генриетта сделала ход. Вдруг посмотрела мне прямо в глаза:

-- Капитан, хочу кое-что рассказать о себе. Просто, чтобы вы знали, что я за человек.

Я застеснялся:

-- Мне достаточно вашего личного досье.

И хотел добавить: "И того, как ты вела себя с Мироном", но не стал. Генриетта и без того стыдилась.

-- Тьфу-ты ну-ты, в личном досье мало личного, сопляк. Пользуйся, когда девушка хочет рассказать о себе.

Генриетта бросила кубики и начала рассказ:

Я родилась в семье зажиточных фермеров в провинции Коль-Мар. Провинция пейзанская, но пейзане здесь зажиточные, богаче городских клерков. Мои земляки не были бессловесными рабами, как пейзане многих провинций. Именно с нас началось Великое Пейзанское Освобождение.

Коль-марский герой, Мельник Жерар, добился, чтобы с гражданских чипов пейзан убрали запрет на выход за черту оседлости. Сам "Декрет о черте оседлости" был отменён не либералями из Моску, не штыками военных, а вилами и граблями коль-марских пейзан.

Росла я как положено пейзанке: ходила в сельскую школу, проводила время, гоняя овцекоров. Собравшись с местными ребятами, ходили в поход на озеро. Так и выросла бы фермеркой, истово верующей катохристанкой, если бы не одно происшествие.

На ферме жил механик, который чинил трактора и комбайны, ремонтировал электрические загоны для овцекоров. Однажды ночью он пробрался в наш дом, вытащил из сейфа мамины драгоценности и свалил в неизвестность.

К тому времени я подросла и помогала отцу в ремонте. Нет, Лев Николаевич, не это пробудило во мне страсть к механизмам, а библиотека, оставшаяся после беглого механика. У него было полное собрание сочинений Александра Левьена, писателя-фантаста. У нас в доме не было иной литературы, кроме Библии, сельхозжурналов и книг по эффективному спариванию овцекоров.

Именно через творчество Левьена мне открылся мир технологий. Я говорю про знаменитую серию романов "Железный Мужик". Я читала и перечитывала серию так часто, что помню наизусть описания каждой книги:

"Железный мужик" -- первый роман серии.

Издан в 822-ом году. Не был одобрен Имперской Высочайшей Ревизией, поэтому выходил в Самиздате.

Придворный изобретатель создаёт Железного Мужика, механического боевого прислужника, который должен охранять императрицу Екатерину Великую. После удара молнии, ординатёр в голове Железного Мужика получает дефект. В микросхемах и накопителях зарождается сознание. Железный Мужик сознаёт себя как личность. После чего за ним начинают охоту все силы Империи, чтобы уничтожить.

"Железный мужик идёт на войну", 827 год.

Издано с одобрения ИВР, как и все последующие романы Левьена.

Получив гражданство, Железный Мужик становится полноправным членом имперской свиты в ранге полковника. В романе много боевых сцен, где Железный Мужик уничтожает полчища ханаатцев и монтаньцев. Автор грамотно показывает превосходство искусственного интеллекта над людскими армиями.

Заметьте, это задолго до Австралийской войны, когда мы повстречали механиклов. Левьен был настоящим провидцем.

"Железный мужик и голос разума", 828 год.

Сознание Железного Мужика развивается настолько, что он начинает понимать: ему не место среди людей. Он пытается сконструировать себе подобного. Начинает, конечно, с Железной Бабы. Но её ординатёр тайком перепрошивает ханаатский шпион, обращая Бабу против Мужика. Железный Мужик вынужден разобрать на запчасти ту, которую успел полюбить. Грустная история.

Потом, как известно, Александр Левьен пережил творческий кризис. После которого, наравне с прочими шедеврами, создал два гениальных романа о Железном Мужике, ставшие культовыми.

"Железный мужик и химогены", 856 год.

Происходит столкновение Железного Мужика с синтезированными биологическими формами жизни, занесёнными в жилые земли из неизвестных нам регионов планеты, которые не затронула Неудобь. Враждебные формы жизни пытаются уничтожить Империю, но Железный Мужик, конечно, их побеждает.

Александр Левьен снова предсказал будущее! Ведь совсем недавно, мы открыли Новые Земли в западном полушарии, на месте добедовой Южной Америки.

"Железный мужик и выключатель" (последний роман цикла) -- 865 год.

Железный Мужик осознаёт, что для того, чтобы стать по-настоящему живым, ему нужно умереть. Весь роман он пытается построить внутри себя выключатель, но сталкивается с вопросом: у биологической жизни смерть наступает по объяснимым причинам, старение клеток и прочее. Искусственный разум способен бесконечно менять детали своего тела, осуществляя мечту людей -- жить неопределённо долго. Зайдя в тупик собственной логики, Железный Мужик нажимает выключатель. Ведь самоубийство -- наиболее человечный поступок.

Что вы там бурчите, Лев Николаевич? Зачем я так подробно рассказываю? Эти истории помогли мне после того, как произошла главная беда в жизни. Слушайте и поймёте.

Пока Генриетта рассказывала, игра в Небесных Капитанов шла полным ходом.

Я выигрывал, обойдя Димона на пару уровней. Но перевес был хрупкий. Димон выбрал коварную стратегию: вместо улучшения двигателей своих судов развивал электронику, навигацию и целеориентацию. Если в ближайшие пять-шесть ходов я не сделаю то же самое, мой флот будет повержен его ханаатскими авионами. Мощное вооружение имперцев проиграет ханаатским системам раннего обнаружения и поражения целей.

Генриетта с её монтаньским героем отставала от Димона на несколько уровней. Как и в реальной истории, эти двое, Конурский Ханаат и Нагорная Монтань, объединились против меня, имперца. Димон делился с Генриеттой технологиями, взамен она поставляла ему металлы для постройки новых дирижаблей и биодизельный экстракт для поддержки флота на ходу.

Замыкал список мировых лидеров Лев Николаевич. Его воин святого Проксимы двадцать ходов подряд оставался в дремучих веках, изучая то технологию алфавита, то иконопись. Лев Николаевич не смог прокачать дирижабли с парового движка до спиртового, что в своё время было время технической революцией. Его никто не завоёвывал только ради того, чтобы в игре оставался четвёртый игрок.

-- Хлюздуны! -- бесновался Лев Николаевич. -- Видел, как вы, жулики, прячете фишки.

Да, проигрывать он умел ещё хуже, чем выигрывать.

Дверь гостиничного номера открылась и зашёл Прохор Фекан. Не глядя на раскиданные по полу карточки, прошёл к креслу у окна. Взял с подоконника спортивный журнал "Сила Империи" и уселся.

-- Прохор, -- спросил я, -- не желаете присоединиться к игре?

-- Нет.

-- А рассказать историю о том, где вы научились саблей орудовать? -- вставил Димон. -- У нас вечер откровений.

-- Нет.

-- Небось, злисся, что капитан Жмот заставил нас всех ночевать в одном номере? -- спросил Лев Николаевич.

-- Нет.

Димон ткнул меня локтем в бок:

-- Кстати, женщине нужен отдельный номер, капитан. Женщинам и детям! Я с тобой, Генри.

Когда это Димон успел сойтись с Генриеттой? Она и на сокращённое имя откликнулась... Неужели Димон был прав, утверждая: "Если постоянно пытаться залезть к девке под юбку, то рано или поздно скинет её сама?"

-- Компания оплачивает общий номер, -- резко ответил я. -- Кто хочет отдельно жить, платите отдельно. Здесь вам не Мизурский курорт.

Генриетта тронула меня за руку:

-- Я жила в условиях и похуже.

-- Хуже, чем гостиница с тараканами? -- Димон присвистнул. -- Реквистирую продолжение истории.

Генриетта улыбнулась ему и продолжила:

Фантастические миры романов Александра Левьена причина того, что я заинтересовалась наукой и техникой.

Вместе с журналами "Сельскохозяйственная биология", "Имперское земледелие" и "Вестник пейзанина" на ферму стали приходить "Техника для ювеналов", "Механические самоходные системы" и "Имперские технологии". А чуть позже я обнаружила "Вестник ИИИ"...

Что? Вы, капитан, не знаете что такое ИИИ? "Имперский Институт Инноваций". Именно там изучали все технологические находки из добедовых бункеров. Инженеры ИИИ потрошили первых подбитых австралийских механиклов. Туда же отдали на изучение технологии и устройства, полученные от Австралии в качестве репараций. Там хранятся все те удивительные вещи, что найдены в Новых Землях. Хотите знать, как будут развиваться наука и техника в ближайшие десять лет, читайте "Вестник ИИИ".

Верно говорите, дедушка, на "Вестник ИИИ" нельзя подписаться, без заполнения специальной анкеты и проверки в Имперской Канцелярии. Но разрозненные и старые номера этого журнала достались мне от того беглого механика. Видимо, когда-то он был кем-то большим, чем вор. А может он их украл у кого-то?

Родители с одобрением относились к моему увлечению. Под моим присмотром сельхозтехника перестала ломаться, повысилась её эффективность, мы перестали тратиться на ремонт.

Потом я попыталась скрестить биодизовый двигатель комбайна с электромотором трактора, полагая, что создам гибрид. Но создала замыкание, перегрев и взрыв поршневых камер и там, и там.

Вот тут вот, под грудью, остался шрам от стального осколка. Чего ты ржёшь, Димон? Не видел голый женский живот? Я ничего особого не показываю. Если бы железяка прошла на пару сантиметров выше, не сидела бы тут, и не слушала твоё похотливое хрюканье.

Вопреки всем взрывам, пожарам и ударам электрическим током, которым я подвергала себя в ходе экспериментов с механизмами, я дожила до пятнадцати лет.

Само собой подразумевалось, что, как многие молодые коль-марцы, поступлю на аграрный факультет Государственного Университета Моску. Этот факультет в ГУМе так и назывался "коль-марская группировка".

Собиралась в Моску в недоумении -- я не хотела быть фермершей.

Всю дорогу я перебирала списки высших учебных заведений с инженерной направленностью. Всё было не в мою пользу, везде требовалось начальное техническое образование. С тяжёлым сердцем пришла в ГУМ. Постояла перед дверями приёмной комиссии аграрного факультета... Развернулась и ушла.

Села в метро, доехала до последней станции округа Юнесс. Как сейчас помню, я бродила по незнакомым улицам Моску. И это были не красивые центральные бульвары, а какие-то вонючие закоулки, полные мусора, дохлых животных и опустившихся на дно жизни пудрил. Улицы здесь никто не пытался назвать в честь исторических личностей. Просто нумеровались или назывались первым попавшимся словом: Чердачная, Биодизовая, Подстаканная. 22-я, 14-я, 115-я. Некоторые назывались просто Грязная или Тёмная. Не удивлюсь, если там есть и Дерьмовая.

Я бродила не бесцельно. Искала улицу Пёструю.

На ней располагался Технологический Лицей братьев Работье, так называемая "Братка". Это единственное учреждение с инженерным направлением, в которое я могла бы поступить.

Судя по твоей кривой усмешке, Димон, ты подвержен стереотипу, что в Братку идут только тупые и ленивые? Что ж, так оно и есть... Годы учёбы прошли для меня, как бесконечная попытка читать учебники, в то время как вокруг меня все бухали, дрались или драли уродливых шлюх прямо в тёмных коридорах Лицея. А на страницы учебника время от времени падали с потолка жирные блестящие тараканы.

Что вы говорите, Лев Николаевич? Ваш друг там учился? Тогда вы знаете, что общежитие Братки -- это настоящий генератор тараканов. Иногда мне казалось, что именно здесь рождались все мерзкие и огромные насекомые, которые потом разбегались по городам Империи. Поэтому тараканы в этой гостинице для меня всего лишь милые зверушки, тактично выползающие только ночью.

Братка -- казённый лицей, в нём можно учиться бесплатно. Большая часть абитуриентов -- парни из неблагополучных семей. Я научилась отбиваться от их липких рук. Привыкла настороженно всматриваться в каждый тёмный угол коридора, куда меня могли затащить и изнасиловать.

Димон, помни, если вдруг у тебя руки потянутся в подозрительном направлении, я знаю много способов, как их обломать.

Самовольное поступление в Братку, вместо престижного ГУМа, рассорило меня с родителями. Они не приехали на вручение диплома в четырнадцатом году. А ведь я получила диплом с отличием, событие, которое не видели в Лицее братьев Работье уже лет тридцать.

О возврате на ферму можно было и не думать. Родители, конечно, сохранили обиду, но приняли бы обратно. Но меня ещё больше воротило от мысли о фермерском хозяйстве, выгонах, заготовках, дойке, стрижке... Я осталась в Моску, хотя и скучала по коль-марской природе.

Диплом Братки, даже с отличием, это всё равно курьёзная бумажка. Меня не брали на должность механика ни в ПВК, ни в ТорФло, ни в технопарк Жандармерии, ремонтировать патрульные бес-пилоты, которые ломали хулиганы.

"Метромос", Метрополитен Моску, вот где начинали и заканчивали карьеру все выпускники Братки. Ну, те из них, кто не запудрился насмерть или не погиб в драке во время учёбы. Именно они поддерживали реноме метрополитена, как самого криминального места в столице.

От перспективы работать с бывшими одногруппниками, было тоскливее, чем от работы с овцекоровами. Последние хотя бы человеческую речь понимали.

Родители молча слали мне ежемесячный десяток эльфранков. За пятёрку я снимала комнату в какой-то хибаре в Острогогвардейском округе. Один эльфранк платила за доступ к бирже труда и продвижение своей анкеты в верхние списки. Остальное тратила на пластинки и билеты на концерты... Мирона Матьё и других нонконформистских шансонье, типа "Объедки Людоедов", ранние сборники "Мёртвых Императоров" или "Половое Оружие". Даже не помню, чем я питалась?

Вскоре я получила первую должность на аэронефе, который ходил под эмблемой ТорФло. Не знаю, кому на самом деле принадлежал и что перевозил.

Да, Борис, скорее всего -- контрабанду.

Меня уволили через месяц. Долго не понимала, за что? Ведь я в одиночку пересобрала движки, прочистила всю систему вентиляции и подачи газа в оболочку. Перемонтировала систему тросов в трюмовой гондоле. Ворота стали открываться быстрее. Смазала и починила каждый выключатель в рубке. Даже дверные петли чудесным образом перестали скрипеть, хотя я их не трогала. Корабль стал как новый.

Это сейчас поняла, что меня уволили как раз за слишком хорошую работу. Сделав всё это, я перестала быть нужной. Именно поэтому профессионал никогда не делает всю работу за один раз. Не хмурьтесь, капитан, вы не тот работодатель, кого я стала бы обманывать.

В моём портфолио появилась первая строчка. С нею мне стало проще устраиваться на другие аэронефы и дирижабли. Мне понравилось менять место работы каждые три-четыре месяца. Смогла поработать на всех типах воздушных судов Империи. Опыт, который не достичь, оставаясь на одном и том же судне.

Не поверите, Лев Николаевич, но я даже видела двигатель на каком-то дирижабле в Кримее, который работал на настоящем дизеле! Прямо как во времена молодости ваших родителей.

Ситуация на игровой доске сложилась угрожающая: Лев Николаевич объявил о присоединении своего флота к Ханаату, то есть к Димону.

Следующим ходом Димон и Генриетта объявили о создании Оборонительного Альянса, сложив свои карточки и фишки во внушительную стопку, раза в два выше моей. Я не разбирался в истории, но даже я знал, если кто-то назвал свою организацию "оборонительной" -- жди вторжения.

Устаревший пародвигательный флот Льва Николаевича не представлял угрозы. Опасность заключалась в том, что по его территориям, граничившим с моими, теперь свободно курсировали суда Оборонительного Альянса. С каждым ходом к границам моего игрового поля стягивались новые и новые фишки союзников: дирижабли, авионы, эликоптеры...

Как и все захватчики, Димон и Генриетта уверяли, что у них мирные намерения. Лев Николаевич перемигивался с ними, повторяя:

-- От так вот, сопляк. Щас мы тебе эти сопли и намотаем кой-куда, кой на чо.

Я спешно пытался сообразить: как отбиваться? У меня имелись огромные производственные мощности, но закончились ресурсы для производства новых дирижаблей.

Оставался путь интенсивного развития. Каждый мой дирижабль должен стоить два-три судна Альянса. Но я не мог подстегнуть скорость технологических разработок.

Наблюдая за улучшениями кораблей Альянса Генриетты-Димона, я понимал: как только они оснастят все дирижабли системами захвата цели, начнётся война. Мои бронированные, тяжеловооружённые дирижабли, нашпигованные бомбами да пушками, будут с каждым ходом уничтожаться противником, находящимся за пять клеток от них, то есть вне зоны досягаемости моего оружия.

Что обидно, ведь я предвидел стратегию Димона. Полагал, что как бы он не прокачивал свои технологии, я всегда задавлю его ударной мощью. Создание Альянса превратило моего Григория Фуке из охотника в дичь.

-- Отходить и рассредоточить, -- сказал вдруг Прохор Фекан.

Поднявшись с кресла, он встал над картой:

-- Три крейсера сюда, пять сюда. Эти семеро -- через одну клетку в шахматном порядке. Малые дирижабли на переработку. Нет толку. Упор на крупногабаритные суда, контролирующие большую территорию.

-- Тьфу-ты, расчирикался, -- завопил Лев Николаевич. -- Глядить-ка, наш бородатенький способен говорить предложениями больше, чем из трёх слов. Иди-ка ты теперь на три буквы!

Я решил последовать советам Прохора, хотя не понимал их смысла.

-- Авионы на свободные клетки между крейсерами, -- продолжал указывать Прохор. -- Эликоптеры демонтировать к дьяволу.

-- Но без эликоптеров...

-- Эликоптеры слабы. Занимают клетку, как целый дирижабль. За их счёт освобождаются ресурсы для производства топливных насадок.

-- Насадок для каких судов? -- недоумевал я.

-- Для вот этих пяти дирижаблей.

-- Вы советуете отозвать от границы флагманские дирижабли и отправить их на модернизацию?

-- И как можно скорее. Прямо сейчас. У вас два-три хода до начала войны.

Димон с Генриеттой изучали новую конфигурацию расстановки сил. Теперь и я отметил, что преимущество Альянса ослабло. Ранее мой флот стоял сплошной линией у границы, явно показывая, где какое судно, и какого типа. Теперь вся территория была заполнена моими фишками с сюрпризом. Главный сюрприз -- пять фишек-флагманов.

После разборки эликоптеров, освободились не только топливные ресурсы, но и редкие металлы, что позволяло оснастить флагманы такими же системами захвата цели, что и Альянсовские. Ещё два-три хода...

Димон и Генриетта переглянулись.

-- Григорий Фуко, подлый ублюдок, -- напыщенно сказал Димон. -- От имени народов Оборонительного Альянаса...

-- И от имени Проксимы, -- вставил Лев Николаевич.

-- Мы объявляем: свободный мир устал от ваших имперских притязаний. Собрав волю в стальной кулак высоких технологий, объявляем вам войну. Предлагаем вам капитулировать без каких-либо условий.

-- Погодите, -- сказал я. -- Давайте не будем спешить с войной? Протянем два-три хода.

-- Зачем?

-- Очень хочется дослушать историю Генриетты.

-- Хлюздун! -- завопил Лев Николаевич. -- Не слушайте сопляка. Мочите его сейчас.

Но Генриетта кивнула и продолжила рассказ:

В конце тысячи восемнадцатого года я оказалась на воздухоплавательной выставке в Моску.

На стенде компании "Бамако" была выставлена действующая модель гибридной электро-бланспиритовой газотурбины. Да, да, что-то вроде той, какую я мечтала создать в детстве, скрестив трактор с комбайном. Я глядела на вращающиеся лопасти аппарата мечты, созданного кем-то другим...

Подумала, куда летит моя жизнь? Куда делись мечты о высоких технологиях? Я хотела создавать новое, а не поддерживать работоспособность старого. Неужели я ошиблась с выбором жизненного пути? Вдруг через тридцать лет стану снюхавшейся техработницей Метромоса, которая будет грабить уснувших пассажиров, а добычу пропудривать с бывшими одногруппниками из Братки?

-- Никогда не видел, чтобы красивые девушки плакали при виде газотурбины, -- сказал кто-то рядом. -- Определённо, я хочу взглянуть на ваше резюме.

Не буду затягивать рассказ романтикой, которой больше нет. Его звали Сергей Гарро, капитан двухкорпусного пассажирско-грузового авиононосного аэролайнера "Память о Сен-Петье".

Да, Борис, верно, до того как в девятнадцатом году завершилось строительство тяжёлого авиононесущего ракетного крейсера "Императрица Екатерина", дирижабль "Память о Сен-Петье" был самым большим мультикорпусным воздушным судном в мире.

Короче, я стала не только главным механиком на этом дирижабле, но и невестой капитана. Казалось, жизнь высыпала на меня все те блага, которые ранее утаивала.

Не буду расписывать отношения с Сергеем Гарро. Так что, Димон, подбери слюни. У нас была настоящая любовь, такая, что бывает раз в жизни.

А потом... потом началась война с Австралией.

До сих пор не понимаю, почему это невероятное историческое событие произошло именно в моей жизни? Ведь Австралия была чем-то вроде сказки. Её народ игнорировал нас тысячу лет. А мы даже не могли достичь их материка, настолько они превосходили нас во всём.

Какой смысл воевать с нами, с отсталыми дикарями?

Что говорите, капитан? Для австралийцев война с нами была забавой? Типа игры в "Небесные капитаны" но с живыми людьми? Хм, не слышала такой версии... Но для меня эта война стала концом счастья. Сергея призвали на фронт.

Австралийцы били нас на всех направлениях. Призывали даже гражданских. Мне пришло оповещение готовиться к призыву в инженерно-технические войска.

Сергея и его "Память о Сен-Петье" направили в город-государство Санглар, расположенное на острове, который являлся крайней точкой в Океан-море, отделявшем нас от Австралии. Там разместилась военная база Материкового Союза. С этой базы началось победоносное вторжение в Брисбен, которое... Пардон, что я так углубилась в исторические детали. Но они часть моей личной истории.

Спрашивается, какой толк от пассажирского дирижабля на войне? Верно, Димон, перевозить грузы, или перебрасывать инженерно-технические войска. Но наши вояки решили иначе.

Гражданские дирижабли, аэронефы и дирижабли общественного пользования, все эти летающие рестораны, кабаре и туристические паромы, были превращены в аэростаты заграждения. Закрыв собой всё небо над Сангларской базой, они приняли на себя удар австралийских авионов и механиклов.

Да, Лев Николаевич, вы правы: из гражданских кораблей и их экипажей построили живой щит.

Меня направили на завод под названием "Комплекс-Ф", принадлежащий Компании Герье, где я прошла курсы ускоренной подготовки военных инженеров. Должна признать, эти курсы оказались полезнее четырёх лет в Братке. За месяц я узнала о множестве технологических новинок. Изучала обломки механиклов. Испытывала первый прототип боевой системы дополненной реальности, созданной по мотивам австралийской. В сравнении с австралийскими чудесами, наши поделки напоминали те забавные макеты дирижаблей, которые строили из глины и палок дикари в Новых Землях, наблюдавшие наши суда в небе.

Но мы быстро учились. Временное перемирие с Ханаатом позволяло обмениваться разработками. Даже в "Небесных капитанах" отображено превосходство Ханаата в электронике. А мы, имперцы, сильны в машиностроении и биотехнологиях.

И вот мне пришло сообщение от матери Сергея: он был в Моску, в госпитале.

Больно вспоминать, как я помчалась туда, увидела Серёжу, опутанного проводами и трубками. Выслушала объяснение хирурга о том, что в результате ранения Сергей Гарро будет парализован на всю жизнь. Я падала в обморок, рыдала, билась в истерике. Требовала немедленно вылечить Серёжу...

После периода отчаяния, когда я сутки напролёт сидела у кровати с неподвижным Сергеем, я решила найти способ, который вернул бы его к нормальной жизни.

В романах Левьена описывались невероятные технологии, которые вполне могут оказать былью в нашем времени. В романе "Железный мужик и дух из машины" главным злодеем как раз был парализованный учёный, который перенёс своё сознание в репозиторий и завладел всей информацией в Империи.

Я была готова верить в любую сказку, лишь бы Сергей смог общаться со мной словами, а не открыванием и закрыванием век.

Война к тому времени закончилась. Меня так и не призвали. Я посвятила всё свободное время изучению таких областей, как виртуализация сознания, бионическое протезирование, синтезирование людей.

Так я узнала о проекте синтезанов...

-- Синтезаны? -- закричал я и отбросил фишки. -- Пардон, Генриетта, расскажите о них подробнее?

-- Якобы ещё до войны, где-то в Санитарном Домене, был обнаружен очередной добедовый бункер с оборудованием, на котором люди прошлого синтезировали искусственные тела, в которые пересаживали оцифрованное сознание человека.

-- Зачем им это? Болели все?

-- Типа, чтобы отправить свои сознания на далёкие планеты, до которых обычные люди не смогут долететь, -- пояснила Генриетта.

-- Тьфу-ты ну-ты, брехня какая-то.

-- Я тоже так думаю, дедушка. В перенос сознания ещё поверю, но другие планеты? Все знают, что дальний космос недостижим. И главное, как это можно -- создать живое тело из ничего?

-- Иисус-дева-мария создал нас из пепла Неудоби, -- сказал Димон.

-- Он -- Бог, -- ответил я. -- Ему можно, ведь он сказка, как романы Левьена.

Лев Николаевич осенил себя трикрестом:

-- Тьфу-ты, не богохульствуй, сопляк. Во времена Святой Троицы тебе бы рот свинцом залили. Тогда люди знали, как учить людей вере.

-- Во времена Святой Троицы, я, как капитан, отрубил бы вам язык за "сопляка". Тогда люди знали, как учить людей субординации.

Дождавшись конца нашей перепалки, Генриетта продолжила:

-- Лично я думаю, информатор придумал синтезанов, лишь бы содрать с меня лишние эльфранки. Как-то надумано выглядит создание искусственных тел, при том, что в добедовые времена естественных людей девать некуда было. Говорят, население было более сорока миллиардов.

Я не стал говорить Генриетте, что если о синтезанах упомянуто в репозитории Имперской Канцелярии, то значит, они существуют. По крайней мере, одна синтезанка точно есть -- Жизель Яхина, командан ПВК "Эскадрон Жизель". Которую я однажды найду и убью.

Тут я пожалел, что рассказ Генриетты прервался и мы вернулись к игре. Она и Димон продолжили стягивать войска к моим границам. На всех карточках кораблей красовались жёлтые фишки электронных систем наведения. Это -- плюс три клетки территориального охвата.

Переоснащение моих флагманов требовало ещё одного хода. Димон подозрительно кашлянул, собираясь вторично объявить мне войну.

-- Ну, Генри, что там с твоим женихом? Он выжил? -- выкрикнул я и смутился.

Генриетта опустила руки, выронив карточки и фишки.

-- Пардон... прости... -- сказал я. -- Я не хотел... такой болван...

-- И сопляк! -- поддакнул Лев Николаевич. -- На девушке лица нет. А красивое было личико.

-- Ничего, капитан. У меня к вам просьба. Суть её вы поймёте, узнав мою историю до конца.

Подобрав карточки, Генриетта продолжила рассказ:

У меня было два направления исследований: оцифровка сознания Сергея Гарро и перенос в ординатёр механического тела или создание экзоскелетного биоимпланта, который должен взять на себя функции парализованного тела.

Звучало фантастично, но полученные в качестве репараций технологии австралийцев должны были помочь. Я точно знала, что у них всё это есть. Я писала в ИИИ, просила допустить к работам по освоению австралийских технологий. Но мой доступ военного инженера был аннулирован.

Свалилась новая беда. Сергея выписали из госпиталя и перевезли домой. Наградили медалью и назначили пенсию. Знаете, какая пенсия у ветерана войны? Четыре эльфранка в неделю. Меньше стоимости аренды грязной комнаты в Острогогвардейском округе Моску.

Я была так зла, что вступила во Фронду. Да, капитан, я помогла свергнуть Володимара Третьего и поставить на трон Жоржа Дворковича. Надеюсь, вы не володимарец? Но, признаюсь, я была не самой ценной участницей восстания. в иерархии не продвинулась, а скоро меня вообще забыли. Я даже не знаю, состою я в ней до сих пор или уже нет?

Фронда хотела перемен и они произошли. Новый Император назначил новые пенсии. Вместо четырёх эльфранков теперь давали три. И талоны в какой-то магазин для ветеранов, где выдавали чёрствый хлеб и вермишель, в которой попадались сухие тараканы. Старые знакомые из общаги Братки.

Мама Сергея умерла. Тело жениха... иначе его не назвать... осталось на моём попечении. Денег на жизнь в Моску не хватало, я перевезла Сергея в посёлок Ферранской провинции, где у меня сохранился секретный домик ещё со времён Фронды. Наняла сиделку из местных.

Да, капитан, домик в той провинции, где мы сейчас.

У меня две просьбы. Прошу искренне понять, мой нервный срыв. Мирон Матьё вернул меня в беззаботные времена, когда мне казалось, что вся жизнь впереди. Я столько лет провела в напряжении, в борьбе за Сергея, что потеряла голову.

Вторая просьба, могу ли получить жалование за месяц вперёд?

Спасибо, капитан. Завтра увидимся в эллинге на пересборке движков. Теперь, я пойду к Серёже...

Что-что, Димон? Конечно, это слёзы в моих глазах. А ты как думал?

Пардон, Лев Николаевич, я не буду продолжать игру и тем более "наматывать сопли этому сопляку". Он мой капитан, и должен всегда выигрывать, а мы -- ему помогать. Как это сделал Прохор. Мы проиграли, я сдаюсь.

Эпизод 6. Сыночек Месть

В одном из отдалённых районов Санитарного Домена раскинулось стойбище выживанцев: сотня домов на колёсах и ещё столько же бронепежо. Машины были слеплены из кусков ржавого железа и других бронепежо и щедро украшены черепами брюхоногов и людей.

В центре стойбища торчала островерхая палатка главаря. Расписанная яркими узорами, она выделялась среди пыли и ржавчины. Рядом с палаткой раскинулись плоские модульные конструкции, отличающиеся своей технологичностью от остальных палаток и хижин. Это передвижной заводик по производству чёрной пудры. К нему прицеплен двухэтажный автобус, который передвигал заводик, когда стойбище кочевало в другой район.

Главарь выживанцев, молодой мужчина по кличке Жим-Жим, лежал на раскладушке в своей палатке и курил тонкую сигарету, пуская дым в потолок. В углу тихо гудел генератор, работал кондиционер, поэтому в раскалённой на солнце палатке было прохладно.

Входная дверь громыхнула, впуская струю горячего воздуха. В палатку вошёл гость. Одет он в стандартную для выживанца смесь пафоса и рванины -- брезентовые штаны и куртка, расшитые стекляшками и бисерным узором. Одежда частично покрыта пластинами от бронежилетов, частично патронными кассетами для автомата. Сам автомат, короткий жандармский МИР-5, болтался под правым боком.

Затушив сигарету, Жим-Жим наблюдал за действиями гостя, не поднимаясь с раскладушки.

Стянув с лица маску, прорезь для рта в которой закрывала грязная марля, гость подошёл к чану с водой и с наслаждением погрузил в него руки. Плеснул воду на лицо и растёр грязь.

-- Эй, ханаатец, -- сказал Жим-Жим. -- У тебя должны быть хорошие новости, раз так смело расходуешь мою воду.

Гость молча плескался в чане.

Жим-Жим сел на раскладушке. Даже в таком положении его левое плечо было ниже правого, словно на левую сторону тела гравитация действовала с удвоенной силой.

-- Мерде, Кур-Метт, -- сказал он, -- мне твои театральные паузы, как второй хрен у брюхонога. Хотя видывал и таких.

Кур-Метт плеснул в лицо ещё больше воды. Снял брезентовую куртку, под которой открылась майка с облезлой фотографией Мирона Матьё. Достал из внутреннего кармана ординатёр-табло, завёрнутый в полиэтилен:

-- Сообщение от Алёны.

Пока Жим-Жим разворачивал упаковку, Кур-Метт подошёл к раскладному столику и зачерпнул из ведёрка пригоршню чёрной пудры. С наслаждением вдохнул, погружая в пудру мокрое лицо.

Жим-Жим сделал звук табло погромче. Резкий голос Алёны зазвенел в палатке:

"Кур-Метт, как договаривались, аэронеф "Сестрёнка Месть" будет на заданных координатах девятнадцатого июля. Я выполнила свою часть сделки. Теперь твой ход. Буду ждать ответное сообщение по новому адресу. Вероятно, за мной следит Канцелярия. Так что не забывай менять адреса и устройства. Саубол".

Жим-Жим вернул табло ханаатцу:

-- Пухленькая мерзавка. Нельзя верить пухленьким мерзавкам. Особенно если они -- канцеляритки.

-- Я доверяю Алёне не больше, чем она мне. Но если она пообещала, что "Сестрёнка" будет в указанное время в указанном месте, так и будет. Не вижу тут обмана.

Жим-Жим поднялся с раскладушки. Расправил перекошенные плечи, потянулся:

-- Если сдам канцеляритам и тебя, и Алёну, мне простят все преступления. Ещё и дворянскую грамоту выпишут.

-- Как только у тебя появится эта мысль всерьёз, знай -- она последняя в твоей жизни.

-- Ой, какие мы, сука, грозные.

Жим-Жим поднял с пола железную руку от боевого экзоскелета: огромную конструкцию в бронированном квадратном кожухе, на котором виднелась стёртая эмблема ПВК "Дельфины Нуар". Надев её на левую руку, закрепил несколькими самодельными ремешками. Под весом экзоскелета тело Жим-Жима ещё сильнее перекосилось налево. Завершил экипировку тем, что подключил провод от экзоскелетной руки к плоскому ранцу на спине.

Дождавшись, когда сервоприводы разогрелись, Жим-Жим клацнул железными пальцами:

-- Это мы ещё посмотрим, дорогой Кур-Метт, чья мысль будет последней.

Ханаатец ничего не ответил. Словив сильный приход от чёрной пудры, он присел на раскладушку и закрыл глаза.

-- Кайфуешь? -- усмехнулся Жим-Жим. -- Чернейшая чернота, ещё не бодяженная.

Жим-Жим начал носить железную руку экзоскелета лет пять назад, когда был членом банды легендарного выживанца по кличке Двунадесять. Она была неэффективной в бою, мешала перезаряжать автомат, но производила эффект в драке.

"Я вырву тебе сердце!" -- кричал Жим-Жим и сжимал механические пальцы на груди противника. До сердца он не доставал, но вырывал такой кусок мяса, что издалека можно было принять за сердце. Да и противник, лишившись мышц грудной клетки, падал замертво, заливая песок Санитарного Домена потоками крови.

За годы использования тяжёлой руки у Жим-Жима перекосились плечи, но неимоверно вырос авторитет. Если бы кто-то вёл летопись великих главарей Санитарного Домена, то назвал бы Жим-Жима наследником Двунадесять.

Через полтора часа Жим-Жим и Кур-Метт вышли из палатки. Оба переоделись в чистую форму геологоразведчиков, на которой был минимум побрякушек, какие любили все выживанцы.

Жим-Жим грохнул железной рукой по борту двухэтажного автобуса. Она открылась, высунулась голова в заштопанном противогазе.

-- Я ухожу, -- объявил Жим-Жим. -- Ты за главного. Через пару дней срывайтесь с места и двигайтесь на координаты, которые скинул на твой наладонник.

Противогаз кивнул. Жим-Жим шумно рассёк воздух экзо-рукой:

-- И только попробуйте, суки, опоздать с партией чернушки. Клиенты ждут.

Выживанец в противогазе активно закивал головой, глухо обещая, что "вся чёрная пудра будет готова в срок".

-- Сучки, знаю я вас, -- проворчал Жим-Жим. -- Как только отъеду, сразу обнюхаетесь до беспамятства. Запомни -- вырву сердце.

Противогаз кивнул и закрылся в автобусе.

Жим-Жим и Кур-Метт подошли к своим бронепежо.

Жим-Жимовский бронепежо был сделан из военного транспортника начала века. На месте кабины установлен стеклянный пузырь кабины эликоптера, а на крыше -- часть оперения. По идее конструктора, выживанца, умершего от передоза чернушкой, хвостовое оперение должно придать корпусу аэродинамику, но, кажись, сделало бронепежо попросту неустойчивым. Впрочем, Жим-Жим был истинным выживанцем. Ему было плевать на функциональность, если машина выглядела необычно.

Бронепежо ханаатца был обычным хотя и стареньким вездеходом Северского Пежостроительного завода. Увешан всеми атрибутами машины выживанца -- черепами, кольями и пилами.

Подойдя к своей машине, Жим-Жим резко обернулся:

-- Ладно, рожа ханаатская, что я должен тебе?

-- Я помог тебе, ты поможешь мне, -- ответил Кур-Метт.

-- Например, расскажу, не проводят ли имперцы раскопки добедовых бункеров в Санитарном Домене и Неудоби?

-- Буду признателен за любую информацию о действиях имперцев, -- отозвался Кур-Метт.

Жим-Жим сел в свой бронепежо, ханаатец, не открывая двери, запрыгнул в свой через окно. Обе машины затарахтели, взметнув колёсами песок, и выехали на просторы Санитарного Домена.

Жим-Жим включил рацию:

-- Короче, мосье шпион, сначала едем к Электроникам.

-- А это... кто?

-- банда выживанцев, но, типа, умных. У них должны быть глушилки для аэронефных пеленгаторов. Если нет, то кто-нибудь смастерит. -- Жим-Жим показал на свою руку от экзоскелета, которую снял и положил на сиденье рядом с собой. -- Мою игрушку там ремонтируют.

-- Кстати, Жим-Жим, нам понадобится нехилая армия. Аэронеф ведь не просто так прибудет в Домен. Он привезёт отряд пэвэкашников-кадетов.

-- Кадеты? Ну, этих сопляков размажем.

В этой части Санитарного Домена солнце заходило не только за горизонт, но и за край стены Неудоби. Оранжевые лучи слегка пробивались через пыль и тьму, озаряя внутри неё обугленные скалы, наслоения расплавленных пород и стволы окаменелых деревьев.

Оба бронепежо, отбрасывая длинные синие тени, мчались по холмистой местности, устеленной ветками эрба, среди которого торчали лезвия саблемусса.

-- Эй, ханаатец, -- сказал по рации Жим-Жим, -- надо объехать заросли, а то все колёса порвёт.

-- Жим-Жим, смотри, справа!

Оба бронепежо резко встали, разворачиваясь бортами в правую сторону от зарослей.

Над саблемуссом поднималась пыль. В просветах травы оранжево блеснули стёкла бронепежо.

-- Электроники? -- спросил Кур-Метт.

-- До них ещё полдня езды... Здесь банды не стоят, слишком близко к блокпостам экоконтроля.

Слева тоже появились бронепежо. На крышах мигали синие и красные огоньки.

-- Жим-Жим, мне нельзя попасть к жандармам.

-- Будто я хочу. Газанули! Держись за мной.

Бронепежо сорвались с места, раскрывая своё положение. Обе группы жандармов развернулись к ним. С крыш жандармских бронепежо отделились бес-пилоты. Совершая круговой манёвр, стали заходить с боков. Вероятно, опасались, что у выживанцев есть глушилки сигнала.

-- Неизвестные транспортные средства, -- раздалось из динамиков бес-пилотов. -- Говорит патруль жандармерии провинции Буфонд. Остановите экипажи.

-- Валите из моих владений, сучки, -- отозвался Жим-Жим.

Из жандармских бронепежо начали стрелять. Расстояние было всё ещё слишком большое, поэтому пули не причинили вреда беглецам.

Сразу несколько бес-пилотов опустились перед лобовыми стёклами машин выживанцев, закрывая обзор.

Жим-Жим просунул свою руку в руку экзоскелета. Он уже давно наловчился одевать её на ходу. Когда рука заработала, высунул её наружу и подождал полной раскрутки моторов. После чего рука, со звуком пушечного выстрела растянулась на несколько метров вперёд. Стальной кулак разбил один бес-пилот на мелкие кусочки. Распрямившиеся пальцы задели второй. Потеряв привязку к цели, бес-пилот кувыркнулся и воткнулся в песок. Остальные убрались подальше от лобового стекла и отлетели на безопасное расстояние.

Кур-Метт разобрался с мешавшими ему бес-пилотами выстрелом из пистолета ханаатской конструкции. Самого выстрела не было заметно, только воздух вокруг оружия пронизали электрические разряды, после чего все летательные аппараты, задымили, заискрили и упали.

-- Эй, шпион, что это за электропукалка? Дай потаскать? А то у жандармов появились умные бес-пилоты, их уже не сбить из простого оружия. Только мой стальной кулак иногда спасает.

-- Если будем живы -- подарю. Какой план по уходу от ментов?

-- Двунадесять говорил, если не знаешь, что делать надейся на две вещи: на безумие и отвагу.

-- Э-э-э, я не готов умереть ради демонстрации безумия и отваги, -- ответил Кур-Метт. -- Может, начнёшь с себя?

-- План простой, мой ханаатский шпион, жандармы не будут рисковать жизнями, если мы покажем им, что готовы сдохнуть, но только не попасть под арест.

-- Жим-Жим, ты предлагаешь атаковать?

-- Молодец, ханаатец, ловишь на лету. Прикрывай.

-- А конкретнее?

-- Мне нужно время, чтобы сменить насадку на руке.

Бронепежо Жим-Жима затормозил, покачивая хвостовым оперением и грозя перевернуться. Кур-Метт объехал его и встал впереди, закрывая собой от ближайшей группы противника.

Заподозрив неладное, жандармы замедлили ход, осторожно огибая выживанцев по дуге. Кур-Метт повторял их движения, прикрывая бронепежо Жим-Жима.

Стая бес-пилотов попробовала пройти поверху, но один разряд электрического пистолета и все аппараты повалились на землю. Конечно же, жандармы не ожидали, что выживанцы применят новейшее и почти секретное оружие Конурского Ханаата и вообще остановились, решая, что делать дальше.

Кур-Метт снял с плеча свой короткий МИР-5 и приготовился. Изредка поглядывал на Жим-Жима. А тот вышел из бронепежо, открыл заднюю дверь и копался в багажнике. Оттуда доносилось клацанье, повизгивание сервоприводов и довольные возгласы:

-- О, бронебойненькая... а это чё? Зажигательная? Тоже ничего, пожжём сучек. Так, а тут? Без маркировки... Картечная что ли? Пускай, надеюсь, что не простая дымовуха...

Жандармы решились атаковать и поехали на выживанцев, наращивая скорость.

-- Эй, Жим-Жим, -- крикнул Кур-Метт, следя за линией бронепежо Жандармерии. -- Понимаю, что шутка будет плоская... Но у меня уже очко, того, жим-жим... Что за план у тебя?

-- Такой, морда ханаатская.

Жим-Жим вышел из-за двери. Вместо кулака он накрутил на экзо-руку широкую насадку с десятком коротких стволов, расположенных по кругу. В каждом стволе торчали головки разномастных ракет.

Смотреть на Жим-Жима было так же страшно, как и на его орудие. Выживанца перекосило. Казалось, ещё немного и он сломается пополам. Нажав кнопку музыкального проигрывателя в бронепежо, Жим-Жим взобрался на крышу.

Раздались первые аккорды песни "Скрип", Мирона Матьё. Пафосно отставив ногу, Жим-Жим поднял левую руку, придерживая её правой, и направил на врагов:

-- Жандармы -- петушилы!

Одна за другой ракеты повылетали из стволов, оставляя дымный след. Выхлопы от выстрелов заволокли оба бронепежо.

"Ты был здесь раньше... -- запел Мирон. -- Я отвёл взгляд..."

Первой в жандармов ударила зажигательная ракета. Поток огня обволок бронепежо, моментально сжигая всех, кто был внутри. Вдогонку ей прибыла кумулятивная, хлопнувшая без толку рядом с бронепежо.

Зато картечная влетела прямо в лобовое стекло и разорвалась, превращая пассажиров в фарш из крови, плоти и деталей салона.

Аккурат в этот момент Мирон Матьё с надрывом затянул:

"Ты был, как ангел, мне хотелось рыдать..."

Жандармы, не сбавляя скорости, развернулись и помчались в обратном направлении. Кур-Метт смотрел то на товарища, то на удаляющиеся бронепежо.

-- Басын сигейн... -- выругался ханаатец. -- А ведь патрульные просто хотели просканировать наши гражданские чипы.

Жим-Жим отвинтил тяжёлую насадку с руки и бросил на землю. Из стволов ещё шёл дымок:

-- Это Санитарный Домен, морда, тут чипы не сканируют, а вырезают с трупов.

Спрыгнул на землю и, не глядя на отступившего врага, сел за руль. Кур-Метт завёл мотор и вырулил вслед за Жим-Жимом:

-- Теперь жандармы не отстанут, пока не убьют нас.

-- Как говорил Двунадесять: "Выживанец потому и выживает, что готов отступить в любой удобный момент".

-- Мудрый был человек, судя по всему. Но как его слова назидания спасут нас от эликоптеров жандармерии?

-- Не плачь, сучка. До прибытия эликоптеров успеем смотаться.

Избавившись от жандармов, некоторое время компаньоны ехали молча. Жим-Жим, освободив руку от экзоскелетной насадки, рылся в пластинках, выбирая музыку. Кур-Метт нарушил радиомолчание:

-- Расскажи мне про Двунадесять.

-- Хе-хе, шпионская сучка, отсылаешь мои байки в Конурский Ханаат?

-- Я не шпион, а исследователь. Кроме того, Двунадесять был выживанцем, а они не признают власть любого государства. Чем этот человек был так знаменит, что информация о нём засекречена Имперской Канцелярией?

-- Двунадесять был знаменит своей необыкновенной способностью: он не только носил в своей шее десяток-другой гражданских чипов, не умирая от истощения, но и считывал жизненные опыты предыдущих владельцев.

-- Да ну?

-- Я в попу имел катохристан с их церковью, но клянусь Иисусом-девой-марией -- истинная правда. Он мог вставить в себя чип химика, физика и биолога одновременно. Он так расширял свои знания, что вместо одного умного человека, в нём умещалось сразу двадцать гениев.

-- Хм, как у австралийцев в Потоке Сознания.

-- Не знаю, чё там у австралийцев, но Двунадесять организовал в Санитарном Домене систему промышленного производства пудры всех видов и сортов. Мастерил крышесносные смеси, какие не могли создать даже в Моску.

-- Неординарная личность... И много у вас таких людей, которые могут читать жизненные опыты с гражданских чипов?

-- До Двунадесять никто не знал, что такое возможно. Теперь, говорят, появились люди, но я не встречал.

На этой фразе Жим-Жим поставил пластинку Мирона Матьё, давая понять, что беседа окончена.

Над жилыми землями Империи и Ханаата почти всегда висела тонкая плёнка облаков. Днём она закрывала солнце, превращая его в слепящее пятно, ночью закрывала звёзды. Часто шутили, что нет смысла строить парники, всё равно живём как под полиэтиленовой крышей.

Иное дело Санитарный Домен. Горячий поток ветра, исходящий от стены Неудоби, сдувал облака. Солнце, хоть и заходящее, жарило песок Домена с особенной силой. Оба бронепежо раскалились и скоро двигатель Жим-Жима перегрелся и отключился.

Жим-Жим дал команду на остановку.

Водители вышли, каждый с канистрой воды. Пока лили воду, Жим-Жим достал коробочку пудры:

-- Эту смесь сделал сам Двунадесять. Такую больше не варят и не сушат. Попробуй.

Кур-Метт осторожно нюхнул щепотку. Прикрыл глаза:

-- Мощно, волнительно... "лян хао", как говорят у нас...

-- Вот то-то же. Лян хао тебе в попу. Двунадесять наладил поставки пудры в Империю, Конурский Ханаат, Нагорную Монтань и во все города-государства. После того как австралийцы лишились статуса всемогущих богов, у них тоже выросла потребность радовать себя пудрой. Говорят, Двунадесять наладил поставки в Австралию. Понятно, что при поддержке Жандармерии и придворных.

Кур-Метт был ещё под первым приходом чёрной пудры, поэтому стал говорить быстро и неразборчиво.

-- Чего ты там тараторишь, шакуа? -- удивился Жим-Жим

-- Угадываю продолжение твоей истории, -- сказал Кур-Метт. -- После смерти Двунадесять его бывшие помощники, растащили всю систему производства. Теперь кустарно варите всякую дрянь.

-- А чё ещё делать, брюхоног ты шелудивый? Двунадесять правил нами, как настоящий Император Санитарного Домена.

-- Отчего он умер?

-- Одни говорят, что его убили в битве Фронды и володимарцев-лоялистов, произошедшей в Санитарном Домене. Другие -- что Двунадесять похитил сам Володимар Третий, чтобы выяснить, каким же образом выживанец умудряется считывать с гражданских чипов жизненные опыты предыдущих владельцев. Но поклонники его смесей, такие как я, верят, что Двунадесять жив, просто перешёл в нематериальную форму существования. Чё, шакуа? Отпустило? То-то же. Ехали дальше.

Бронепежо выживанца и ханаатского шпиона продолжали путь.

Над ними раскинулось звёздное небо в пятнах облачной пелены. Постоянный сухой ветер со стороны Неудоби уравновесился потоками охлаждённого воздуха. Пелена превратилась в тучи.

Начался ливень.

Жим-Жим и Кур-Метт остановили машины и вышли. Разделись догола, подставляя тела под струи воды.

В углублениях земли быстро образовались лужи. Ханаатец и выживанец плюхнулись в самую глубокую, и легли на спину, прикрывая глаза от крупных капель, бьющих по лицу.

-- Слушай, Жим-Жим. Я новичок в имперской части Домена, но даже я заметил, что он сильно изменился за последние пять лет.

-- Раньше сюда жандармов нельзя было заманить ни медалью, ни премией, -- ответил выживанец. -- Теперь Жандармерия всерьёз взялась за контроль над Доменом.

-- Зачем?

-- В конце десятых годов здесь была база Фронды, с которой Дворковичи начал атаку на Моску. Вот они и решил обезопасить себя, чтобы будущая Фронда не смогла провернуть такую же штуку. Ведь эта Фронда едва не привела к гражданской войне.

Кур-Метт перевернулся набок в луже:

-- Чтобы нейтрализовать Санитарный Домен, достаточно наглухо закрыть экоконтроль и не брать взятки, за пропуск через блокпосты.

Воды в яме набралось столько, что Жим-Жим закрыл глаза и погрузился с головой. Вынырнул:

-- Есть причина поважнее. Это раньше Неудобь была зоной, не поддающейся изучению. После австралийской войны и у Империи Ру?сси, и у вас произошёл технологический скачок. Конурский Ханаат, например, я слышал, на Луну собрался?

-- Собрался.

-- А что вы там забыли?

Прежде чем ответить, Кур-Метт колебался:

-- Там уже были наши зонды, которые исследовали постройки добедовых людей. Их и раньше было видно в телескопы. Но зонд обнаружил обширные подземные комплексы. Теперь мы хотим узнать, что это.

-- А Империя Ру?сси решила сосредоточиться на земном шарике. Открыли и присоединили Новые Земли, которые сами дикари называют Алдейя. Там тоже нашли много интересных добедовых технологических зданий.

Кур-Метт рассмеялся, что делал редко:

-- Все знают, что новоземельные дикари подняли восстание. Нужно их обратно присоединять. Так что ещё неизвестно, чьи это земли.

-- Присоединят, не беспокойся. Я хоть и выживанец, но бывший имперец. Запомни, сучка, имперцы всегда приходят за теми вещами, которые считают своими. Даже если они чужие.

-- Возможно, -- Кур-Метт не хотел затевать политический спор.

-- Имперцы разработали способы продвигаться глубоко в Неудобь, -- продолжил Жим-Жим. -- Компания Герье продолжает разрабатывать новые скафандры, новую технику, новые способы защиты от радиации. Говорят, там нашли такие чудеса природы, что ваша Луна -- полная хрень.

-- Какие чудеса?

-- Материалы с невероятными свойствами. Гравитационные аномалии, в которых будто бы время идёт иначе. Разлом, который ведёт к ядру Земли. Десятки сохранившихся добедовых бункеров, полные замороженных людей, из тех, что десять тысяч лет назад спрятались от Большой Беды.

-- Слухи.

-- Вот же ты, брюхоног обоссанный, -- Жим-Жим игриво плеснул в товарища воду. -- Ты же именно из-за этих слухов здесь.

-- Все слухи имеют основу, -- согласился Кур-Метт.

-- Вот ты, шпион драный, и вынюхиваешь, какую именно основу.

Дождь резко закончился, но выживанец и ханаатец продолжали наслаждаться водой в луже.

-- Так это правда, про Неудобь? -- осторожно спросил Кур-Метт.

-- Сам подумай, с чего бы тут такая активность? Скоро нас, выживанцев, так будут иметь в попу, что... хм, нас выживут из Санитарного Домена. Империя Ру?сси начала экспансию в Неудобь. А вы это проморгали.

Жим-Жим и ханаатец вылезли из лужи. Кур-Метт был задумчив.

-- Эй, морда, -- сказал Жим-Жим, натягивая трусы. -- Будешь со мной дружить, узнаешь ещё больше. Вышестоящие хишиги будут тебя в попу целовать.

Кур-Метт стряхнул задумчивость и тоже взял трусы:

-- Жим-Жим, ты рассказал мне важные вещи. Ты уже отплатил за мою помощь в поимке аэронефа "Сестрёнка Месть".

-- В попу аэронеф. Я хочу вырвать сердце у этого малолетнего капитана.

Бронепежо Жим-Жима и Кур-Метта, потрескивая раскалёнными корпусами, стояли на вершине холма. Жим-Жим мочился в кусты, а Кур-Метт смотрел вниз с обрыва. Вынув из кармана наладонник ханаатского производства, начал делать снимки.

Остатки асфальтированной дороги вели по направлению к городку, в центре которого торчала огромная широкая труба, сужающаяся кверху. Вся она поросла деревьями и вьющимся эрбом, превратившись в одинокую, очень вертикальную гору.

-- Лет тридцать назад твоё правительство дало бы миллион за рассказ об этом месте, -- сказал Жим-Жим, застёгивая ширинку.

-- Поверь, и сейчас много даст. Что это за завод?

-- ЭЗПЭК, Экспериментальный Завод по Производству Электротехнических Компонентов. Чтобы уменьшить отставание Империи Ру?сси в производстве электроники, император решил построить самый большой завод в мире.

-- Любят они строить всё "самое большое в мире", -- съязвил Кур-Метт. -- Но зачем Империи нужен завод в Домене?

-- Полтора века назад эта часть была покрыта Неудобью. Потом она отступила, оставив после себя залежи редкоземельных металлов и прочих даров Неудоби.

-- Чтобы не транспортировать их в жилые земли, завод построили здесь? -- предположил шпион.

-- Не совсем. План был такой: совершить рывок в производстве электронных компонентов, провести модернизацию военной техники пэвэкашников и гвардии, а затем устроить молниеносную войну с Конурским Ханаатом. Но провести эти приготовления нужно было в тайне. Вот и рискнули построить завод здесь. Имперцы поимели бы вас в попу, навсегда решив конфликт.

Кур-Метт сделал ещё несколько снимков:

-- План мог сработать...

-- Завод построили, электроники наклепали, а потом внезапно вернулась Неудобь. Инженеров эвакуировали, а рабочих побросали. Как и миллионы тонн продукции.

Кур-Метт нервно провёл рукой по лбу:

-- Если бы Империя провела модернизацию до Третьей Мировой, то мы проиграли бы.

-- Ага. Говорю же, имперцы поимели бы вас в попу, после чего история пошла бы иным путём.

Товарищи сели в бронепежо и поехали вниз. Кур-Метт, высунув руку в окно, делал снимки. Запечатлел разбитые улицы, поросшие саблемуссом и эрбом. Окна некоторых домов залиты застывшей магмой или кристаллическими породами Неудоби. Кое-где торчали мелкие вулканы, из которых до сих пор поднимался дымок.

По мосту из обгорелых бетонных блоков пересекли улицу, залитую раскалённой магмой. Датчики радиации на приборной панели машин то замолкали, то истерично трещали.

-- Жим-Жим, а нельзя пешком? Хочу подробнее всё рассмотреть.

-- Оставь тачку на пять минут и её разберут до последнего болтика. Электроники -- не простые выживанцы. Они все бывшие инженеры, механики, попадаются даже пэвэкашники, которые сбежали сюда от трибунала. Им не по душе нравы истинных выживанцев, типа меня. Они тут типа своей цивилизации строят. Из остатков древней электроники. Они восстановили некоторые цеха, производят всякие мелочи, которые нужны для работы наших бронепежо.

Чем ближе они подъезжали к гигантской трубе в центре развалин, тем живее становилось на улицах. Появились прохожие, одетые в свойственные электроникам наряды из мигающих панелей или подвижных механизмов.

На одной из особо оживлённых улиц, на первых этажах домов оказались даже какие-то кафешки, в которых на биодизельных печках жарили туши огромных брюхоногов. Именно тут им перегородил дорогу трёхметровый электроник в самодельном экзоскелете. Из двух труб, установленных на спине, был дым от работающего биодизельного мотора, урчание которого заглушало остальные звуки на улице.

-- Минуточку, мосье, -- прокричал оператор экзоскелета. -- Вы куда направились?

Кур-Метт схватился за оружие, но Жим-Жим отрицательно покрутил головой:

-- Не переживай, это всего лишь Смига.

-- Кто он?

-- Парень, который родился и вырос на этой свалке. Считает себя кем-то вроде местного жандарма.

-- Он опасен?

-- Не очень. Сделай вид, что ты восхищён его костюмом, а то он начнёт документы проверять.

Кур-Метт высунулся из окна и поклонился представителю закона, тот помахал в ответ топором, лезвие которого было сделано из бульдозерного отвала.

Жим-Жим вылез из другого окна:

-- Бонжур, мосье Смига. Это я, Жим-Жим.

-- Приветствуем вас в Республике Электроников, -- ответил Смига. -- Давно вас не было. Какова цель вашего визита?

"Отыметь тебя в попу, придурок", -- пробормотал в сторону Жим-Жим, но вслух приветливо отозвался:

-- К Магнитику.

Громыхая железом экзоскелета и выпуская облака чёрного дыма, Смига пропустил бронепежо.

Отъехав подальше, Жим-Жим злобно сказал Кур-Метту по рации:

-- Электроники нюх потеряли. Республика у них, значит? Надо направить сюда отряд моих бойцов, чтобы напомнили им, что в Санитарном Домене настоящая свобода и нет никакой политико-территориальной организации публичной власти. Кроме моей, конечно.

Кур-Метт фотографировал несвойственные Санитарному Домену виды: сохнущее на верёвках бельё, грядки с какими-то растениями. Облезлые овцекоровы, зажмурив глаза, пытались жевать саблемусс. Попадались брюхоноги с ошейниками. С визгом и шипением кидались они под колёса бронепежо, пытаясь укусить игольчатыми зубами.

Пару раз над бронепежо зависали бес-пилоты. Судя по дымному следу -- работали на самодельном биодизеле. Кур-Метт достал электропистолет, но Жим-Жим дал знать, что всё в порядке -- это местные баловались.

Скоро они остановились возле дома, половина которого была поглощена магматической породой с кристаллическими прожилками. В них то ли на самом деле струился свет, то ли это был оптический обман. Выйдя из бронепежо, Кур-Метт припал к странным камням:

-- Что это? Впервые вижу такое.

-- Какая-то хрень из Неудоби, -- ответил Жим-Жим. -- Тут полно такого.

Толкнув входную дверь, он поманил ханаатца за собой.

Внутри оказалось обжитое помещение, обставленное старинной мебелью. В центре стояла большая лохань, в которой мылся тёмнокожий мальчик лет пяти. Над ним стояла негрянская женщина и лила воду из шланга, подключённого к трубе из стены.

-- Мы к Магнитику, -- сказал Жим-Жим, подмигивая мальчику.

-- Он в Комнате Лёгкости, -- кивнула женщина.

-- "Комната Лёгкости" -- это же так туалет называют при вашем Дворе? -- шепнул Кур-Метт.

-- Сам ты туалет, морда. Это реально Комната Лёгкости. Сейчас увидишь.

Жим-Жим пересёк комнату и остановился у двери, прорубленной в магматической породе, которая покрывала половину дома. Кур-Метт убедился, что в ней на самом деле струился синий свет, словно физически запертый в кристаллических прожилках.

Жим-Жим открыл дверь, но перегородил вход в комнату рукой:

-- Подожди, пока не привыкнешь.

То, что Кур-Метт увидел перед собой, оказалось так удивительно, что он выпустил из рук наладонник. Тот не упал, а поплыл вверх, словно лист, подхваченный ветром. Ханаатец испуганно схватился за руку Жим-Жима:

-- Басын сигейн, что это? Невесомость? Как такое возможно?

Стены всей комнаты были покрыты той самой магматической породой с запертым внутри светом, что придавало ей атмосферу борделя или сцены театра, на которой давали авангардный спектакль.

В центре комнаты висел голый бородатый мужик в трусах. Вокруг него самостоятельно парили стаканы, ординатёры-табло, бутылки алкоситро и книги. Из бутылок вытекало алкоситро и сбивалось в шары. Сталкиваясь друг с другом, пузыри алкоситро разбивались на несколько мелких пузырьков или сливались в один.

Наладонник Кур-Метта поплыл прямо на один шар, прошил его насквозь, выбивая брызги.

Бородатый мужик подхватил наладонник:

-- Ханаатский?

-- Последняя модель... -- пробормотал Кур-Метт. -- Такие ещё не экспортируют в Империю...

Бородатый мужик метнул наладонник обратно:

-- Всё равно в Санитарном Домене от них толку нет.

-- Лети сюда, Магнитик! -- заорал Жим-Жим. -- Дело есть.

-- Лучше вы сюда, я завтракаю.

Магнитик крутанулся в воздухе и проглотил шар алкоситро.

Жим-Жим шагнул в комнату и взлетел. Набравшись смелости, Кур-Метт шагнул за ним. Его тело мгновенно потеряло вес, а содержимое желудка забурлило и подскочило к горлу.

-- Эй, только не блевани мне тут, -- сказал Магнитик. -- Сам будешь свою рыготу ловить.

Кур-Метт прикрыл рот рукой, это помогло справиться с тошнотой. Жим-Жим был явно не впервые в Комнате Лёгкости. Подхватив ханаатца, уверенно полетел к Магнитику, отталкиваясь от пола и стен.

Когда гости подлетели ближе, Магнитик заглотил ещё один пузырь алкоситро, плавающий рядом с ним:

-- Говоришь, тебя зовут Кур-Метт, но ты не ханаатский шпион?

-- Я -- исследователь.

-- А ты знаешь, что я сбежал в Санитарный Домен из-за ложного обвинения в работе на ханаатскую разведку?

-- Бывает, -- тактично ответил Кур-Метт.

Ханаатец быстро привык к невесомости. Отбрасывая от себя предметы, летал по комнате. Долетев до стены, отталкивался от магматических пород и летел обратно. Жим-Жим плавал на месте, тоже хватая ртом пузыри алкоситро.

-- Магнитик у нас учёный, -- сказал Жим-Жим. -- Работал в каком-то Центре Предсказаний.

-- Лаборатория Динамики и Баланса Неудоби и Санитарного Домена, -- поправил Магнитик. -- Занимается прогнозированием состояний Неудоби.

-- В Ханаате тоже есть такая служба, -- сказал Кур-Метт. -- Они должны предсказать расширение Неудоби.

-- Угу, а предсказать её расширение невозможно, -- усмехнулся Магнитик. -- Поэтому тысячи ваших и наших специалистов заняты гаданием, а не предсказанием. И только я волею случая нашёл эту гравитационную аномалию. Уже пару лет изучаю. Жаль, что нет нормальных инструментов и приборов. Приходится искать на заводских складах электронику столетней давности и пытаться сделать что-нибудь из неё.

-- Много узнал?

Магнитик охотно рассказал:

-- Наблюдаю стабильно необычные показатели гравитационных характеристик вулканической породы, которую я назвал "геомагниумом", в честь своей выживанской кликухи. Я не космолог, но подозреваю, что геомагниум как-то связан с тёмным веществом вселенной. Иначе я не могу объяснить искажения электромагнитного излучения. А тем более не понимаю, почему внутри этой комнаты геомагниум нейтрализует гравитационное поле Земли.

Жим-Жим с восхищением наблюдал за умением шпиона выспрашивать нужную информацию, скрывая заинтересованность.

-- А какой газ светится внутри кристаллических вкраплений? -- спросил Кур-Метт.

-- Ну, ты тупой, а ещё -- исследователь. Это не газ. Это реально, мать его, свет. Фотоны, которые никуда не движутся. Или движутся, но не со скоростью света. Или существуют в ином измерении.

-- Или вообще не свет?

-- Чего ты улыбаешься, ханаатец? Думаешь, я налакался алкоситро и сам не знаю, что говорю?

-- О, нет, уважаемый... Магнитик. Думаю, твоё открытие больше пригодится в Ханаате, чем в Империи, которая так несправедливо с тобой поступила.

-- Чего предлагаешь?

-- Я передам данные твоих исследований в... исследовательский центр. Тебе вышлют любые инструменты и приборы для продолжения изучения геомагниума.

Магнитик задумчиво почесал трусы в области паха и крутанулся:

-- Раз я осуждён за работу на Ханаат, предлагаешь на него и работать? Я подумаю. А для чего вы вообще пришли?

-- Нам нужно устройство подменяющее сигнал радиомаяка на аэронефах, -- сказал Жим-Жим.

-- Если аэронефы ТорФло, то не смогу помочь. Они постоянно меняют кодировку сигнала.

-- Нет, частное судно, -- сказал Кур-Метт.

Магнитик подумал:

-- Подменить сигнал -- сложная задача. Сначала необходимо заглушить оригинальный радиомаяк. А для этого нужно находиться максимально близко к нему, но тогда вас увидят, а значит, и нет смысла глушить.

Кур-Метт возразил:

-- Я знаю, что такая реакция есть на бес-пилотах модели "Ночная Молния". Но я не могу купить такой. Их вообще не продают в частные руки.

-- В том-то и суть, что бес-пилот может незаметно и близко подобраться к... А ну, вот и решение проблемы. Установлю глушилку сигнала на бес-пилот. На второй бес-пилот поставлю устройство подмены сигнала.

-- Долго?

Магнитик помотал головой:

-- До вечера сделаю такой. И назову-ка я это устройство "антипеленг". Люблю давать названия всяким устройствам.

-- Эй, -- крикнул Жим-Жим. -- Какие гарантии, что твоя пецалка будет работать? Обманешь -- вырву сердце, сука. И отымею.

-- Не надо ничего вырывать мне. Возле завода был авиадром, там несколько старинных аэронефов. Моторы с них давно сняли, оболочки взорвались, но радиомаяки можно включить. На них и испытаем антипеленг.

Жим-Жим и Кур-Метт без приключений вернулись в стойбище. Но на всякий случай выбрали другой маршрут, чтобы не наткнуться на патруль жандармерии.

У подножия холма, в тени, стоял автобус-завод по производству пудры. Вокруг него палатки, десяток бронепежо и выживанцы с автоматами. Они вяло поприветствовали своего главаря.

Жим-Жим вышел из бронепежо и, как и в прошлый раз, постучал по двери. Выглянул выживанец. На этот раз противогаз болтался на шее.

-- Давай, сучка, признавайся, почему не успели сварить чернушку?

-- Всё успели, Жим-Жим. Клиент доволен. Правда сказал, что больше не приедет.

Механической рукой Жим-Жим схватил выживанца за противогаз и выволок из автобуса:

-- Сука, сердце вырву! Что вы ему сказали?

-- Мы не виноваты. Клиент сказал, что жандармы взбесились. Весь район оцеплен, везде патрули, бес-пилоты шныряют. Всех останавливают, досматривают. Многих повязали. Кто-то из наших завалил пару жандармов, вот они и лютуют.

Жим-Жим отпустил выживанца:

-- Ха-ха, пусть лютуют. Это я и мой ханаатский брат поимели их в попу. Ладно, пардон, брат. Показывай, чем клиент расплатился?

Выживанец провёл Жим-Жима и Кур-Метта до фургона. Открыл дверцы: внутренности были забиты стрелковым оружием, ящиками патронов и гранат. В центре стоял пулемёт, а рядом с ним лежала такая же насадка для ракет, какую Жим-Жим истратил, стреляя по жандармам. В каждом стволе торчала головка снаряда.

-- Какие большие и красивые, -- восхитился Жим-Жим, поглаживая заострённые головки снарядов.

До вечера Жим-Жим мастерил новую систему ремней, чтобы ракетная насадка держалась под тяжестью новых ракет.

А Кур-Метт ходил по стойбищу, держа свой наладонник на вытянутой руке. Ночью шпион поднялся на холм и наконец поймал сигнал спутника Конурского Ханаата. Торопливо, пока связь не разорвалась, начал передавать всё добытую информацию, присовокупив отчёт об интересном открытии -- геомагниуме.

"Практическое применение этого материала неясно -- добавил он в звуковое сообщение. -- Быть может это вообще не материал, а какая-то аномальная активность. Но рекомендую нашему научному отделу направить в помощь Магнитику не только инструменты для работы, обеспечив его обратной связью через наши спутники, но специалиста по Неудоби. Его переброску в Домен беру на себя. Можно послать его по линии обмена Школы Дружбы. Я считаю, что открытие геомагниума может быть важным. А может оказаться и пустышкой. Ведь рано или поздно Империя наложит лапы и на это открытие, не хотелось бы упустить инициативу. Кроме того, рекомендую ускорить работы по созданию аналогов тех костюмов для изучения Неудоби, которые создаёт Компания Герье. Я попробую заполучить образцы и передать их через сеть аэронефов Алёны Бастьен".

Выполнив долг перед Родиной, Кур-Метт с чистым сердцем отправился спать.

Ранним утром выживанец с противогазом на шее забежал в палатку главаря. Разбудил его и Кур-Метта и убежал обратно.

Позёвывая, Жим-Жим вышел из палатки. Взобрался на холм и приложил к глазам бинокуляр: в синем утреннем свете, ярко выделяясь на фоне стены Неудоби, плыл аэронеф. Он развернулся боком, давая прочесть название "Сестрёнка Месть".

-- Вот и ты, сучка, -- сказал Жим-Жим. -- Эй, морда ханаатская, передай своей Алёне, что она молодец. Но я всё равно не доверяю пухленьким мерзавкам. И тебе не советую.

После этого Жим-Жим спустился в лагерь и пробежал вдоль палаток:

-- Просыпайтесь, пора выдвигаться. Хватит дрыхнуть, я сказал, сердце вырву!

Зевая, выживанцы расселись по бронепежо. Одна часть машин отправилась в обход, чтобы зайти к аэронефу с фланга. Вторая часть банды, включая Жим-Жима и Кур-Метта, стояли наготове. Один дозорный бронепежо, утыканный антеннами и сенсорами, остался на холме, докладывать обстановку.

-- Всё, начал снижение, -- крикнул наблюдатель.

-- Тогда погнали! -- крикнул Жим-Жим. -- Включайте блокировщик радиомаяка.

Эпизод 7. Два удара в сердце. Часть 1

Если у тебя в прошлом был с кем-то конфликт, в котором ты опозорился, будь уверен -- в будущем этот конфликт обязательно повторится.

Такой конфликт случился у меня в пятницу прошлого года.

Я, Димон и ещё парочка пацанов с нашего курса Академии Динамического Воздухоплавания сидели за столиком в кабаре "Ра-ра" и пили алкоситро. Я показывал товарищам фоточки "Сестрёнки Месть", которые прислал отец, и в очередной раз рассказывал историю про инфетку Марин Лебэн.

Парни восхищались моей смелостью.

-- Мерде, братан, -- крикнул Димон. -- Я бы не смог выстрелить в человека!

-- Конечно, имбециль, ты не знаешь какой стороной ружьё держать, -- отозвались с соседнего столика.

Мы притихли.

Был у кабаре "Ра-ра" серьёзный недостаток. Туда ходили не только мы, гражданские воздухоплаватели, и не только студентки ИЛС (Имперского Лицея Созидания), но и чёртовы кадеты из ВАВО, Военной Академии имени Володимара Объединителя. Кратко их называли "вовчики". Мы ходили сюда пить и отдыхать, а кадеты -- пить и драться.

Иногда вовчики натыкались на кадетов ИВВЫ, Института Военно-воздушной Аутомоции. Те презирали гражданское воздухоплавание, но всё равно считали нас аэробратьями, принимая в драках нашу сторону.

В ту пятницу авиаторов не было, но была группа девчонок-художниц из Лицея Созидания. Если бы не девочки, я бы промолчал, но теперь отступать нельзя.

Не оглядываясь на агрессора, я бросил через плечо:

-- Зато я знаю, как стрелять и убивать.

-- Лжец.

Я развернулся и посмотрел на задиру.

Конечно, он был статный и голубоглазый. Широкие плечи, огромные кулачищи. Китель увешан значками: "101 прыжок с парашютом", "За меткость и честность", "Лучший юниор-гранатомётчик 1024 года", "Строевая подготовка" и прочий милитаристический бред. Будущий командан ПВК, защитник Империи. Кто бы защитил нас от этих защитничков?

-- Я убил инфана, -- ответил я. -- А ты никого не убил, кроме манекенов на стрельбищах.

Кадет закатал рукава кителя, обнажая татуировки:

-- Ну-ка, вякни ещё, имбециль, и я тебя в лужу окуну.

Его товарищи отставили бокалы алкоситро. Тоже закатали рукава.

Я мог бы отвернуться и промолчать, признавая неизбежное поражение. Но среди художниц была милая стройная брюнетка, с которой давно мечтал познакомиться, чтобы перебороть свой страх перед девушками.

Я допил алкоситро и обречённо сказал:

-- Считай, что вякнул.

-- Охо-хо, -- вздохнул Димон, поспешно застёгивая пиджак. -- Сейчас получим.

Получили мы в тот день знатно. Особенно я.

Брюнеточка и её подружки поспешили на выход, а кадеты швыряли нас по всему кабаре под музыку Мирона Матьё. Голубоглазый кадет выволок меня на улицу и, на виду у девочек, окунул меня головой в лужу, потом в мусорку, потом опять в лужу, потом в мусорку, потом опять...

Над нами вился жандармский бес-пилот, призывая к порядку. Димон висел почему-то на заборе, как для просушки. Остальные однокурсники держались на ногах. Кадеты били нас без злобы, но изобретательно. Просто отрабатывали приёмы на живых манекенах.

Я опасался встретить жалостливый взгляд брюнеточки, окунаясь то в лужу, то в мусорку.

Такая вот выдалась пятница в прошлом году. Целую неделю после побоища я провалялся в общаге, залечивая раны. Из-за этого пропустил лекции по составлению погрузочного плана.

В профессии капитана грузового аэронефа мне нравилось всё, кроме двух заморочек.

Заморочка номер один -- это авторитет.

Я иногда забывал о субординации, а Димон о ней никогда не вспоминал. Позволял себе перебивать меня, оспаривал приказы и вносил поправки в курс, не спрашивая разрешения. Он был как Лев Николаевич. Но хрыч, критикуя и обзывая "сопляком", исполнял приказ. Димон отвечал "да, ладно, чего уж там" и уходил насвистывая. Исполнение приказа зависело от его настроения, а не от моего авторитета.

Заморочка номер два (которая на самом деле номер один) -- это погрузочный план.

Мерде! Задери меня брюхоног! Иисус-дева-мария! Спали меня Неудобь! Как же я ненавидел составлять погрузочные планы.

Погрузплан -- это стратегия пролёта аэронефа по наиболее длинному и беспрерывному пути от авиадрома до авиадрома с максимально полным трюмом и минимально короткими остановками на разгрузку и погрузку. При его составлении нужно учесть много параметров: свободные бесплатные или платные участки воздушной трассы, загруженность авиадромов, требования клиентов, погоду и загруженность участка трассы.

Нельзя перевозить пищевые продукты в одном трюме с химией, а овцекоров одного клиента с овцебыками другого. Потому что за время полёта звери устраивали такую оргию, что вечеринки Мирона Матьё казались детским праздником. Одному клиенту надо выгрузиться в Моску-19, а другому в Моску-21. Третьему клиенту вообще нельзя задерживаться возле Моску больше, чем нужно для дозаправки. И не потому что у клиента срочные дела, а потому что он Сен-Брянский патриот и ненавидит москулей.

Погрузплан -- мозаичная картинка, части которой перемешались с сотней других мозаик. При этом её уже сложенные воедино куски постоянно менялись местами.

Например, ты договорился, что в Везанси возьмёшь на борт партию сныти для небольшой сигаретной фабрикации. Прибываешь в срок и выясняешь, что клиента перехватил конкурент. А ведь ради этих чёртовых мешков сныти ты отказал тому, кто хотел перебросить в Коль-Мар сотню биоконтейнеров с личинками мясной моли, которая, как известно, дохнет от сныти и табака.

Папашка умудрился составить погрузплан на месяц вперёд. Вот что значит опыт работы в логистике! Я похерил этот план в первый же день капитанства...

По моей вине "Сестрёнка Месть" моталась с пустым трюмом, сжигая бланспирит и цифры на банковском счёте. По прибытии на очередной авиодром, я бежал в Бюро авиадрома, сгребал все объявления, что были, и мчался обратно. Пока судовая команда ходила в город развлечься, я сидел в рубке и пытался сопоставить части мозаики. Конечно, ничего не получалось.

Сложности добавляло то, что путь на Моску закрыт. Там неизвестные убийцы, которые, возможно, хотят убить меня неизвестно за что. А Моску с её тремя аэродромами -- четверть рынка аэронефных перевозок в Империи.

Заморочка номер два, как хорошо составленный погрузплан, напрямую вела к заморочке номер один: к моему авторитету.

Димон авторитета не замечал, а Лев Николаевич игнорировал. Генриетта вежливо признавала, чтобы меня не обидеть. Прохор Фекан... То, что я раньше принимал в нём за уважение к авторитету, оказалось обыкновенным безразличием. Если не было форс-мажора, Прохор исправно исполнял свои обязанности, затем удалялся в свою каюту и занимался неизвестно чем.

-- Онанирует и нюхает пудру, -- предположил Димон.

-- Каждый думает в меру своей испорченности, -- отвечала Генриетта. -- Мне кажется, он пишет сценарий для радиосериала.

Лев Николаевич склонялся к версии Димона.

Ещё неделя и мне пришлось бы умолять папашку вернуться и взять штурвал в свои руки. Это было бы признанием беспомощности, раздутого самолюбия и неоправданной уверенности в том, что я хороший капитан.

Голосовое сообщение от Алёны Бастьен стало моим спасением.

-- Тьфу-ты ну-ты, чует моё сердце, быть беде, -- просипел Лев Николаевич.

Димон сидел в кресле, положив ноги на контрольную панель, и читал книгу "Железный мужик". Он пытался сблизиться с Генриеттой на почве её любви к романам Александра Левьена.

Прохор Фекан бесстрастно крутил руль, причаливая к мачте военного авиадрома города Нижние Грязи, провинции Буфонд. Параметры стыковки диктовал по радио не диспетчер, а синтезированный голос ординатёра.

-- Капитан, -- сказала Генриетта по общей связи. -- Я в трюме.

-- Хорошо, -- ответил я. -- Погрузкой будет командовать человек со стороны клиента... Присутствуй, но не вмешивайся в их дела. У них тут то ли учения, то ли манёвры какие-то.

Рация вдруг перестала вещать синтезированной речью и рявкнула командным тоном:

-- "Сестрёнка Месть", говорит кадет Люка Небоходов, командан учебного подразделения ПэВэКа "Ан Гард". Отставить причаливание, повторяю, отставить причаливание.

-- Говорит капитан аэронефа Борис Муссенар, почему отставить...

-- Нужно чтобы ваша шаланда полностью прекратила движение. Как слышно? Выполняйте.

Я кивнул, Прохор Фекан начал торможение. "Сестрёнка" повисла далеко от причальной мачты.

-- Открывайте трюмовую гондолу, -- приказал Люка. -- Учебное подразделение произведёт экстренную погрузку личного состава на воздушное судно невоенного назначения. Начало операции через шестьдесят секунд. Требую убрать гражданских из трюмового помещения. Подчиняйтесь. Отбой.

-- Вот же сопляк, раскомандовалси! -- сказал Лев Николаевич. -- Пойду-ка я в моторный отсек, от греха подальше.

Я попросил Генриетту подняться в рубку. Все мы уставились на изображение с камеры трюмовой гондолы.

Первыми в "Сестрёнку" влетели бес-пилоты. Рассредоточившись по трюму, встали на патрулирование. Другие бес-пилоты втащили верёвочные лестницы и закружились вокруг опор гондолы, закрепляя верёвки. Судя по тому, что некоторые тыкались в стены или застревали в углах, ими управляли неопытные операторы.

-- Салаги, -- усмехнулся Димон. -- Попробовали бы они как ты, поймать падающего человека.

Эх, вот за что любил Димона, умел он приободрить меня.

В гондолу полезли бойцы в полном обмундировании: бронежилеты, тубусы гранатомётов, огромные рюкзаки. У всех лица закрыты шлемами с чёрным непроницаемым стеклом.

-- О, у салаг визоры БСОД, -- сказала Генриетта. -- Боевая Система Ординатёрной Дирекции.

-- Ты рассказывала, что изучала такую во время войны с Австралией, -- кивнул я.

-- Как летит время, -- вздохнула Генриетта. -- Когда-то БСОДы были гостайной. Теперь -- есть даже у кадетов. Когда-то суперординатёры, просчитывающие боевые ситуации для участников сражения были такими большими, что размещались в дирижабле сопровождения.

-- А теперь? -- спросил я.

-- Поместился в рюкзаке командана. Вон, как у того парня.

Я присмотрелся к высокому кадету с плоским рюкзаком, который руководил абордажем. Властно отдавал приказы и пинки. Раздражённо отталкивал руками бес-пилоты, висящие, по его мнению, в неправильном месте. Так как мы не слышали их переговоров, а чёрные шлемы не пропускали звуки, то показалось, будто кадеты давали представление в немом театре.

Бойцы, прикрывающие погрузку товарищей, высовывались из открытых ворот и стреляли из автоматов. Патроны были холостые, но смотрелось всё это грозно.

Кадеты, окружив погрузочный люк, втащили на верёвках тяжёлую лебёдку. Чтобы закрепить её, безжалостно ввернули в пол огромные болты. Для этого бесцеремонно содрали покрытие пола и выбросили в люк. Из-за дырок в полу и стенах и дыма холостых выстрелов, трюмовая гондола мгновенно стала выглядеть так, будто в ней снова бушевал механикл, а заодно проходила вечеринка "скота" Мирон Матьё.

Завершением погрузки стала установка лебёдки и подъём на борт целого бронепежо, увешанного ракетными установками и дополнительными пластинами брони. Лебёдка отчаянно скрипела, толстые болты, прикрученные к балкам на полу, выгнули их.

-- Вот же гады, -- рассердилась Генриетта. -- Вообще никакого уважения к частной собственности!

"Ха, частная собственность, -- подумал я. -- У пэвэкашников нет уважения к жизни гражданских! Чего уж там говорить об их имуществе". А вслух пообещал:

-- Ничего, я впишу это в счёт.

Тем временем погрузка закончилась. Командан кадетов подошёл к камере наблюдения. Поднял забрало визора, открывая лицо кадета, которого я узнаю из тысячи других лиц.

-- Капитан, -- сказал Люка Небоходов. -- Закрывайте трюм и выдвигайтесь в указанные координаты, вы их получили на бортовой ординатёр.

Я с трудом разлепил губы:

-- Есть... мосье кадет.

Если у тебя в прошлом был с кем-то конфликт, в котором ты был опозорен, будь уверен -- в будущем этот конфликт обязательно повторится.

По коридору аэронефа Димон проводил меня до спуска в трюмовую гондолу. По дороге я дал ему прослушать сообщение Алёны:

"Салют, Бориска. Тебе всё ещё нельзя в Моску. Понимаю, что вы терпите из-за меня убытки. Поэтому сообщаю: нашла твоей команде работёнку..."

-- М-м-м, какой у неё голосок, -- прервал Димон. -- Так и съел бы пухлявочку. Вы с ней шпехались? Нет? Да? Чего лыбишься?

"Друг моего отца -- командан ПВК "Ан Гард" -- продолжила Алёна. -- Как и все пэвэкашки, Ангарды берут на летнюю практику кадетов Военной Академии. Кадетов нужно будет доставить в Санитарный Домен, выгрузить, немного подождать, пока они поиграют в войнушку, загрузить и вернуть на базу. Ты не любишь пэвэкашников, но повторяю -- Ангарды люди надёжные, хлопот не доставят. За два дня срубишь пятьсот эльфранков"

-- Пять сотен, -- Димон причмокнул. -- Даже с погрузпланом, которого у нас нет, столько не сделаем!

"До свидания, Бориска. Скоро увидимся в Лавре и завершим то, что не успели в прошлый раз..."

-- Она заигрывает с тобой, -- Димон вернул наладонник. -- Эх, ничего мне с ней не светит.

Димон ушёл в рубку, а я сделал несколько глубоких вдохов и спустился в трюм. Передо мной тут же вырос Люка Небоходов:

-- Салют, капитан. Какой пэ-вэ-пэ?

-- А что это?

-- Эх ты, сопляк гражданский. ПВП -- предполагаемое время прибытия. Мы, военные, всё сокращаем, потому что если выговаривать каждое слово, можно умереть.

-- Пэ-вэ-пэ, завтра утром, девятнадцатого июля, тысяча двадцать пятого года. Этого века.

Я попытался вложить в "предполагаемое время прибытия" как можно больше сарказма, но Люка будто не понял.

-- Отлично, -- кивнул Люка. -- Стоп, я же тебя знаю! Мы в кабаке виделись?

Вместо ответа я что-то пискнул.

-- Парни, -- заорал Люка и схватил меня за шею. -- Это же наш, братишка-студент. Мы с ним в Моску встречались. Помнишь, Бизон?

-- Помню, -- ответил один из кадетов. -- Ты его в мусорку окунал.

-- И в лужу тоже! А ты, капитанчик, помнишь?

-- Смутно, -- выдавил я. (И куда делся мой сарказм?)

Люка ещё сильнее сжал мою шею. Потом взъерошил мне волосы и больно стукнул в плечо:

-- Тоже на производственной практике? Хотя, что с вас, гражданских, взять? Это мы, военные, стреляем-взрываем, рискуем жизнью. Вы же без происшествий летает туда-сюда.

-- Летаем, ага... без происшествий вообще.

Я вывернулся из стальной хватки. И тут Люка поразил меня в самое сердце:

-- А помнишь чёрненькую деваху из "Ра-ра"?

-- Возможно. Смутно. Нет.

-- Ну, та, художница, Женни Петрова, выпендриваясь перед которой, ты получил от меня по башке. Я с ней в тот же день вжих-вжих, -- Люка показал ритмичные движения полового акта. -- Деваха тупенькая, о романтике мечтает, но красивая.

-- Д-да, красивая.

-- Шпехаю её на регулярной основе. Мы, военные, каждый день под смертью ходим. У нас нет времени на романтику. Берём за зад и -- в койку. Может, мне завтра придётся умирать в битве, чтобы вы мирно жили.

Люка Небоходов так двинул меня кулаком в грудь, что я схватился за сердце.

-- Ладно, капитан, потом поболтаем. Надо инструктаж с бойцами провести. Я же командан -- а это серьёзно, это тебе не водитель дирижабля.

-- Аэронефа, -- автоматически поправил я.

-- Да какая разница?

-- Никакой.

-- Вот и я о том. У тебя всего лишь гражданская шаланда, без разницы, аэронеф она или дирижабль. Тебе статус не поможет. Видел бы ты военные дирижабли. Силища! А у тебя дерьма кусок. И название тупое. Пардон за военную прямоту.

Мусорка и лужа. Лужа и мусорка... Меня снова окунули и туда, и туда. А Люка продолжал бравировать, словно зная, как ранили его слова:

-- Сейчас Женька проходит практику в эллингах Моску, разрисовывает оболочки дирижаблей. Распишет твою шаланду. Скажи, что от Люки, скидку сделает.

-- Буду иметь в виду.

Продолжая держаться за сердце, я вернулся в рубку, не понимая, от какого удара оно болело: физического или духовного.

Женни... Красивое имя. Красивая Женни... И теперь вот Женька какая-то...

Кадетов сопровождали трое взрослых пэвэкашников. Они оценивали то, как кадеты проводят операцию по воображаемому спасению заложников. Во время погрузки эти пэвэкашники записывали что-то в блокноты, критиковали кадетов, которые неправильно что-то сделали. Хотя по мне кадеты чётко абордировали трюм, прямо как настоящие солдаты. Только операторы бес-пилотов налажали.

Потом в трюме появилась Генриетта, чтобы забрать оставленную ею на столике книгу Александра Левьена. Пэвэкашники осыпали Генриетту комплиментами. Наперебой предлагали уехать ей, то в Мизур, то в Кримею, то в санаторий заповедника Лимузен-Натурель. Предлагали "руку, сердце и кое-что ещё".

Генриетта кокетничала, позволяла угощать себя табачными сигаретками, хотя и не курила. Подозреваю, она специально забыла книжку.

Кокетство прервал Прохор Фекан. Он взял Генриетту за плечо, развернул и указал на выход. Она нахмурилась, но ушла. Ветераны обступили Прохора. А он зачем-то начал закатывать рукава рубашки. Я подумал, что сейчас начнётся драка и схватился за микрофон, чтобы прикрикнуть на них по общей связи. Но Прохор задрал рукав рубашки и показал им татуировку на своём плече. На него тут же обрушились рукопожатия и дружеские шлепки.

-- Так бы сразу и сказал, что ты свой, -- донеслись возгласы ветеранов.

-- Три года оттоптал в "Лимузенских комбатантах", -- сказала Прохор. -- Да потом оставил ради... ради спортивной карьеры.

Оказалось, Прохор -- бывший пэвэкашник. Вот откуда у него сабля и бесстрашие. Иисус-дева-мария, не человек, а какой-то запутанный погрузплан! Но почему он так оберегал Генриетту?

Поразмыслить над поведением Генриетты и Прохора мне мешало поведение Люки Небоходова. Он ввалился в рубку, игнорируя табличку, что вход только для судовой команды. Я едва успел убрать с экрана изображение с камер трюма. Не хотелось, чтобы он знал, как я за ними подглядывал.

-- Капитанчик, -- сказал Люка Небоходов. -- Я военный. Каждый день моя жизнь находится под пулями врагов. Нет времени на интриги. Скажу прямо, я не собираюсь извиняться за то, что макнул тебя в дерьмо. Будешь выкобениваться -- макну в гальюн и выброшу за борт.

-- Позвольте, кадет... как капитан, я не допущу...

-- Не боись, капитанчик. В кадетской программе обучения есть курс: "Правила взаимодействия с некомбатантами в зонах боевых действий". Учимся общаться с гражданскими олухами, вроде тебя.

-- У тебя плохо получается, -- осмелился я.

-- Капитанчик, макну в гальюн, следи за языком. На время учений будем дружить, а потом разойдёмся. Я пойду к воинской славе, а попутно буду шпринцевать всех красивых девок, а ты и дальше вози кур и овцекоров.

Люка Небоходов осмотрел карту и столбики графической информации, спроектированной на лобовое стекло. Одобрительно кивнул:

-- Не ожидал, увидеть на этой позорной шаланде компоненты БСОД. Слышал, что вы и движки военные отхватили? Правильно, всё военное всегда лучше гражданского. Поэтому Женни выбрала меня.

Люка отцепил с пояса шлем. Игнорируя мои протесты, насадил на мою голову:

-- Сам убедись, как военные технологии отличаются гражданского дерьма.

У меня закружилась голова. Мир в визоре шлема приобрёл необычайную чёткость. Стали видны детали в тёмных углах. Виртуальный мир шлема ощущался точнее, чем реальный.

Боевая Система Ординатёрной Дирекции предложила подключиться к бортовому ординатёру, "Сестрёнки", взломать пароль и взять под контроль автопилот. Расчётное время взлома, уверяла система: -- 7,2 секунды...

-- Мерде, надо поменять пароль, -- вырвалось у меня.

-- Да не напрягайся, -- ответил Люка. -- В случае войны управление гражданскими судами переходит к военным, с согласия или без согласия владельцев.

Я перевёл взгляд на холмы в Санитарном Домене. Не знаю как, но БСОД понял, что я хочу. Картинка увеличилась в несколько крат. Линия холмов стала близкой, можно было различить отдельные камни.

На вершине холма появилась стая брюхоногов. Система подсветила каждую особь контрастным контуром, сообщая дистанцию до цели и вероятную тактику "противника". Тактика брюхоногов описывалась как "мгновенное и беспорядочное отступление".

-- Переключись на бес-пилот, который заряжен боевыми снарядами, -- подсказал Люка. -- Красная эмблема.

Пошарив взглядом, остановился на значке бес-пилота. Оказывается, рой из пяти машин всё время сопровождал "Сестрёнку". В визоре появилось встроенное изображение с камеры.

-- Отправь к брюхоногам, -- посоветовал Люка.

Я быстро разобрался, как взглядом поставить на холмах метку: треугольный красный флажок. Военный бес-пилот домчался до метки за две минуты. Обведённые целевым контуром брюхоноги замерли -- твари почуяли опасность. Суетливо забегали, укрываясь за камнями, но безуспешно: по моей команде бес-пилот открыл огонь. Один за другим звери превратились в кровавые ошмётки, а контуры брюхоногов исчезли с визора.

БСОД вывел сообщение:

100% поражение целей.

Уничтожено целей: 7.

Тип целевого объекта: небольшое животное.

Стоимость: низкая.

Итого получено: +0, 1 эльэкю.

-- Вам за меткость деньги дают? -- удивился я, снимая шлем.

-- Кадетам ничего не дают. Профессиональным военным дают. А как иначе оценить эффективность бойца?

С угрожающим дружелюбием Люка рассказал про себя. Родился и вырос в Бёрнувилле, портовый город у Океан-моря. Потомственный дворянин из рода де Бёрнов:

-- Знаешь ли, капитанчик, что жители провинции Бёрн -- это отдельный народ в составе Империи? Мы не Ру?сси, а Великору?сси. Будешь в провинции, обрати внимание, что там, даже пейзане, голубоглазые и светловолосые. Чернявая Женни думает, что я женюсь на ней. Глупая романтичка.

-- А ты... не женишься? -- спросил я.

-- Мы следим за чистотой расы, не смешиваемся с кем попало. Вообще от моего народа произошли чистые люди.

-- Вроде бы все люди -- это потомки тех, кто полторы тысячи лет назад вышли из добедовых бункеров, переждав там Пятую Волну Большой Беды.

-- Голимая пропаганда. Из бункеров вылезли ханаатцы, негряне, мизурцы и прочие чернозадые. Ну, и твои рыжие предки тоже. А великору?сси населяли землю до всех вас, не прячась под неё, как тараканы. Мы -- раса бойцов, а не трусов. Тебе этого не понять, ты страшнее поломанной причальной мачты ничего в жизни не видел.

Потом Люка принялся рассказывать героические истории о себе:

То он в одиночку избил пятерых кадетов Института Военно-воздушной Аутомоции. То одним выстрелом гранатомёта сбил сразу три воздушные мишени. То фехтовал с чемпионом из команды "Сабли Сен-Брянска" и победил его. То отжался пятьсот раз, а после пошёл к Женни в общежитие:

-- И до утра отжимался поверх неё. Наутро через окно перебрался в соседнюю комнату к её подружке, где продолжил упражнения, хе-хе.

Мне было обидно слушать всё это. И я завидовал самоуверенности Люки.

Расскажи я, что по трюмовой гондоле бегал взбесившийся австралийский механикл, которого я спустил вниз, а Димона чуть не зарезал ханаатский шпион, или что я остановил наёмного убийцу, используя коробочку пудры, или что я чуть не застрелил Мирона Матьё, то Люка обозвал бы меня врунишкой да окунул бы в мусорку.

Правде никто не верит, если она не подкреплена силой, -- уныло подумал я, выслушивая историю о том, как Люка одной рукой избил двоих старшекурсников.

Вероятно, поэтому девиз военных "Империя -- это сила", а не "Империя -- это правда".

В пять утра меня разбудил Димон, нёсший ночную вахту:

-- Прибыли, пошли смотреть на спектакль кадетов.

Я, Димон и Лев Николаевич собрались возле экранов в рубке и наблюдали процесс десантирования кадетов на экранах. Генриетта сидела в своей каюте, обидевшись на Прохора, а он с безразличным видом стоял у руля и смотрел в пыльные просторы Санитарного Домена. Явственно слышался слабый запах алкоситро. Бухнул, видать, с ветеранами ПВК "Ан Гард".

Кадеты соскользнули на верёвках, стреляя из автоматов. Потом залегли в складках местности и продолжили, как выразилась Алёна, "играть в войнушку".

Последним на землю ушёл бронепежо, облепленный кадетами. Не по лебёдке, а на двигателях под днищем. Реактивная тяга позволяла машине даже маневрировать, выбирая лучшее место для посадки.

-- Эта штука называется "реактивный джампер", -- сказал Димон. -- Создан на основе австралийской технологии.

-- Тьфу-ты ну-ты, -- вздохнул Лев Николаевич. -- Запомните, дети, скоро технологии такие будут, что устареют и дирижабли, и бес-пилоты. И вы, сопляки, состаритесь и будете бурчать, как я. А всё из-за ваших австралийцев. Жили тысячу лет без них, а тут на тебе! Завоевали на свою голову...

-- "Сестрёнка Месть", покиньте район учений, -- сказал по рации Люка. Вспомнив "Правила взаимодействия с некомбатантами в зонах боевых действий", кадет добавил: -- Уводи шаланду, капитанчик, на десять километров отсюда. Соблюдайте режим радиомолчания, мы вас сами вызовем сигнальной ракетой, цвет -- зелёный. Подчиняйтесь. Отбой.

-- Прохор, -- приказал я. -- Врубайте форсаж, покажем, за сколько мы сделаем десять километров.

Пьяненький Прохор залихватски саданул кулаком по приборной панели:

-- Есть, капитан Муссенар!

Задрав нос, Сестрёнка рванула на восток, оставив кадетов позади. Надеюсь, мы их поразили прытью.

Отойдя на десять километров, я приказал остановиться. Восходило солнце, покрывая свободную от Неудоби часть неба розово-жёлтыми лучами. Редкое зрелище в жилых землях, которые вечно покрыты облаками.

Димон вынул из мини-холодильника три банки алкоситро "Мельник Жерар":

-- Прохор, не желаете догнаться? Заодно расскажите, как вы были пэвэкашником.

Прохор охотно взял банку, открыл её... И вернул:

-- Нет.

-- Тьфу-ты ну-ты, чего его слушать? Вот, помню, в девятьсот шестидесятом годе ходил на...

В рубку вбежала Генриетта:

-- Не видите что ли? Впереди, со стороны Неудоби!

Мы подошли к лобовому окну: вдали поднималась полоска пыли.

-- И слева, -- показал Димон.

-- Пыльная буря?

-- Тьфу-ты, какая буря, небо чистое.

-- Нам хана, -- прошептал Димон. -- Это Неудобь увеличивается!

-- Задница у тебя увеличивается, сопляк. Когда Неудобь расширяется, идёт волна радиации -- сдохнешь моментально.

-- Машины, -- сказал Прохор. -- Движутся в район учений.

Я подошёл к стойке управления бес-пилотами, надел шлем, натянул перчатку.

Бес-пилот оторвался от ложемента на борту "Сестрёнки" и направился к пыли. Только камера успела показать бронепежо и мотоциклистов, как изображение померкло. Но этого было достаточно, чтобы опознать выживанцев.

-- Возвращаемся в район учений. Полный ход!

Бортовой ординатёр вывел сообщение, что передача видеосигнала с бес-пилота прервана по неизвестной причине. Я приказал аппарату возвращаться к "Сестрёнке" на авторежиме.

-- Борян, радио не работает, -- доложил Димон.

Я сорвал шлем и бросился к радиомаяку, вынимая на ходу ключ, который носил на шее вместе с троекрестием Иисуса-девы-марии. Открыл заслонку и поспешно набрал сигнал помощи. Лампочка радиомаяка мигала красным.

-- Глушат, -- мрачно подтвердил Прохор.

-- Не глушат, а забивают частоты помехами, -- поправила Генриетта.

-- А бес-пилот почему летает?

-- Если занят канал, на котором идёт управление, переключается на другой.

-- Тьфу-ты, а почему бы для камеры не сделать переключение?

-- Должны же военные бес-пилоты быть лучше гражданских? Вот в этом они и лучше.

-- Военные тоже можно глушить, -- отозвался Прохор. -- Но требуются такие же военные мощности.

Все мы с тоской посмотрели вниз. Пежо выживанцев ехали быстрее аэронефа, кроме того, мы набрали высоту, чтобы укрыться в облаках.

-- Валить надо отсюда! -- заявил Димон.

-- Мы не можем бросить клиентов, -- возразил я.

-- Сопляки, слушайте меня. Надо выйти из зоны глушения радиосигнала и вызвать жандармов.

-- У кадетов весь боеприпас холостой, -- ответил Прохор. -- Боевые только в одном бес-пилоте и у пэвэкашников. Не продержатся.

-- Их рации подавляют, как и нашу, иначе подмога уже пришла бы, -- сказала Генриетта. -- Нам неизвестен радиус действия комплекса радиоподавления. Не знаю, чем я удивлена больше: тем, что выживанцы осмелились на такую вылазку или их техническим оснащением.

-- Тьфу-ты, Бориска, чуяло моё сердце! Наказывает Иисус-дева-мария, за наши грехи.

Все смотрели на меня, ожидая приказа.

-- Валить отсюда, -- шёпотом подсказал Димон, будто мы сидели за партами в Академии.

Я вздохнул:

-- Димон, вставай на рули. Прохор раздайте оружие. Будете руководить мной и Генриеттой. Вы ведь бывший военный? Лев Николаевич... следите за моторами и молчите.

-- Тьфу-ты ну-ты. И мне ружжо выдай. Я стрелять лучше тебя могу, сопляк...

-- Я сказал -- "молчите!"

-- Есть, капитан. Но если нужен совет, то в семьдесят седьмом, я как раз... Хорошо, хорошо. Отбой. Молча иду в моторный.

"Сестрёнка" возвращалась в район учений, гудя форсированными движками, Прохор указал мне и Генриетте огневые точки: я на моторной площадке левого двигателя, а Генриетта у открытых ворот трюмовой гондолы. Сам Прохор должен был курсировать от капитанской площадки возле рубки до моторной площадки правого борта.

-- Это называется "ротация", -- пояснил Прохор. -- Боец выходит на разные позиции для атаки. Кроме прочего, постоянно держит остальных бойцов в курсе событий на тех участках боя, где нет камер.

Необычайная разговорчивость Прохора, объяснялась тем, что он не протрезвел.

-- Не высовывайтесь за крепление движка. Если выгодная позиция, не рискуйте напрасно, -- сказал Прохор напоследок и ушёл. В глазах его блестел азарт и предвкушение битвы.

Я положил на перила ординатёр-табло и вывел на него данные со всех камер. Трюм, рубка, коридор и две внешние -- в хвосте и на носу оболочки. Беспроводная сеть барахлила из-за глушилок выживанцев. Пришлось подключить к табло сетевые шнуры, которыми пользовались ещё на старой "Сестрёнке".

Мы начали снижение на район учений.

Несколько бронепежо выживанцев объезжали холмы. Одна машина уже горела. Вторая стояла бортом, за ним прятались выживанцы. Изредка высовывались и стреляли по холмам. Остальные бронепежо сгрудились поодаль. Почему-то не спешили атаковать беззащитных кадетов. Кадетский бронепежо стоял у холма с развороченной башней. Рядом лежали тела...

Я перевёл взгляд на табло. Генриетта, обвязав себя страховочным тросом, свесилась вниз и что-то кричала.

"Капитан, нам нужно снизится, -- сказала она. -- Тросы и абордажные лестницы не достают".

Как только снизились, аэронеф начали обстреливать. Те выживанцы, что не вступили в бой с кадетами, развернули бронепежо и наладили пулемёты.

Я тщательно прицелился и выстрелил. Не знаю, попал ли в кого. Но Прохор точно попал. Парочка выживанцев замерли на земле. Поняв, что с аэронефа ведётся огонь, они расселись по бронепежо. Эх, гранатомёт бы нам! Или бомбы какие-нибудь. Впрочем, никто кроме Прохора всё равно не умел с ними обращаться.

Пули защёлкали по обшивке двигателя. Одни высекали искры, другие её пробивали. Из пробоины плеснуло масло, из другой -- струйка дыма.

-- Тьфу-ты шланг пробили, -- сказал по общей Лев Николаевич. -- И в форсажке пули. У нас теперь нет скорости, капитан. Но я работаю над этим.

-- Выслать Генриетту на помощь?

-- Тьфу-ты ну-ты, я без неё справлюсь! Ты за кого меня принимаешь, сопляк? да я пули из движков вытаскивал, когда твоего папаши ещё на свете не было. Я...

-- Спасибо. Работайте молча дальше.

Тем временем "Сестрёнка" зависла над осаждёнными кадетами, Димон начал потихоньку опускаться, чтобы торсы достали до них. Первый кадет уцепился за трос, но не успел подняться и до середины, как были убит выживанцами. Раскинув руки, он, отсвечивая чёрным шлемом на лице, полетел вниз.

Глядя на полёт трупа, я вспомнил слова Люки Небоходова. А ведь действительно у военных нет завтрашнего дня... Правда, когда в войнах погибают гражданские, типа моей мамы и "Сестрёнки", их никто не называет героями. А только "жертвами кровавой бойни" или "случайными потерями из-за непростительной ошибки командования".

И мы, и кадеты оказались в безвыходной ситуации: не могли под огнём противника поднять никого на борт, но и выживанцы не спешили умирать под нашим обстрелом.

Используя бинокуляры, я осматривал кадетов. Оказалось, что все взрослые пэвэкашники убиты, кадеты отстреливались их оружием. В униформе и чёрных шлемах все они были одинаковыми, но я хотел верить, что Люка ещё жив.

После недолгого замешательства, выживанцы на что-то решились. Окружили холм и начали движение.

И я, и Генриетта, и Прохор Фекан со своей "ротацией" стреляли без перерыва. Никого не убили, но смогли остановить два бронепежо. Остальные достигли подножия холма.

Некоторые кадеты попробовали сбежать, но были пойманы выживанцами. Остальные побросали автоматы. Нам пришлось прекратить стрельбу, чтобы не задеть кадетов.

Оставив огневую точку, я пошёл в трюм к Генриетте. Она стояла на коленях перед раненым Прохором. Тот тяжело дышал, пытаясь сесть и опереться на стену, но руки скользили по залитому кровью полу.

-- В последний момент прилетело, -- всхлипнула Генриетта. -- Только что...

По-сути, бой проигран. Можно последовать совету Димона и сматываться. Выживанцы вырежут у кадетов гражданские чипы, да оставят умирать...

Явился Лев Николаевич. Подойдя к краю открытых ворот трюма, посмотрел вниз:

-- Чегой-то они задумали?

Два выживанцы, толкая в спину, вели кадета. Остановились под нами:

-- Эй, наверху, поговорить надо.

-- Тьфу-ты ну-ты, Бориска, какие переговоры? Драпать надо.

Я приказал подобрать лишние тросы и лестницы, оставив одну. Выживанцы отпустили кадета, он нерешительно пополз вверх, оглядываясь на товарищей. Прохор подал ему руку и втянул в трюм.

Люка Небоходов не похож на себя. Грязное лицо, перемазанное кровью с налипшей на неё песком и неподвижный взгляд глаз, потерявших голубизну.

-- Их главаря зовут Жим-Жим, -- еле слышно сказал Люка. -- Он предлагает обмен. Отпустит кадетов, если Борис Муссенар спустится вниз.

-- Тьфу-ты, зачем им Бориска-то? Передай энтому Режиму, пусть сам сюда поднимется, Мы его-то прижмём...

-- Тихо, Лев Николаевич! Зачем ему я?

-- Ты убил его мать. Тебя в обмен на... на моих бойцов.

-- Сопляки, мать вашу, -- заныл Лев Николаевич. -- Бойцы, иметь вас в рот!

Так Лев Николаевич ещё никогда не выражался! У Люки потекли слёзы, но он их не замечал, продолжая что-то бормотать об обмене.

-- Его маму звали Марин Лебэн? -- догадался я.

-- Тьфу-ты, умом тронулся? -- завопил Лев Николаевич. -- Откуда у инфетки ребёнок? Скорее брюхоног родит бес-пилот, чем это существо родит человека. Не слушай ево, Бориска, вертаемся сейчас же.

Лев Николаевич дёрнул меня за руку, словно хотел увести от опасности.

Я посмотрел на Генриетту. Она качала головой, соглашаясь с механиком. Прохор лежал без сознания. Я посмотрел на фигурки кадетов, сгрудившиеся у подножия холма.

Я видел в своей жизни самую страшную смерть -- смерть родных. А эти пацаны не видели даже смерти врага, только тренировались увидеть. Боевое крещение произошло тогда, когда они менее всего ожидали. Вопреки фантазиям выяснилось, что боевые потери -- это они, а не их враги.

Уже жалея о своём решении, я сказал:

-- Лев Николаевич за старшего. Как примете кадетов, следуйте на ближайший авиадром и вызывайте подмогу. Попробую оттянуть разговоры с этим Отжимом... Торопитесь, не хочу стать посмертным героем. Ведь геройство -- это твоя профессия, Люка Небоходов де Бёрн?

Бравый кадет, будущий защитник Родины, шмыгнул и непонимающе посмотрел на меня.

Если у тебя в прошлом был с кем-то конфликт, в котором ты был опозорен, будь уверен -- в будущем этот конфликт обязательно повторится. Но есть шанс, что вы поменяетесь ролями с обидчиком.

Эпизод 8. Два удара в сердце. Часть 2

Я спустился по абордажной лестнице.

Солнце Санитарного Домена жарило во всю силу, но меня бил озноб. Не понимал, как я решился на жертвенный поступок? Что если главарь выживанцев Отжим, или как так его, не будет ждать? Что если просто выстрелит...

Выживанец Ужим -- это высоченный детина, на левой руке которого навешена какая-то механическая рука. Как только я отпустил лестницу, он схватил меня ею за плечо -- я завопил от боли, потом скрючился, пытаясь припасть к земле, чтобы вырваться из хватки...

-- Ори, ори, ублюдок, -- сказал он. -- Готовься, мы тебя отымеем...

-- Тьфу-ты ну-ты, отпусти мальчонку! -- раздалось сверху.

Лев Николаевич спрыгнул с лесенки. Было слышно, как хрустнули старческие кости, будто упал мешок с отходами.

-- Ты кто? -- спросил выживанец.

-- Брюхоног в манто! Я помогал таскать труп твоей мамашки, сопля выживанская. Давай, мсти мне тоже.

-- Лев Николаевич, -- промычал я. -- Вы с ума сошли?

-- Это ты сошёл. Тоже мне, херой. Что я папашке твоему скажу? Обещал же присматривать за тобой.

Железная рука отпустила меня и обрушилась на деда. Тот пикнул и упал. Выживанец повернулся к пленным кадетам:

-- Бегите, пока я добрый.

Одни кадеты сразу же запрыгнули на вновь спущенные с Сестрёнки абордажные лестницы. Другие недоверчиво топтались, ожидая подвоха. Подгоняемые стволами автоматов, полезли и они. И не было в их фигурах, облачённых в новейшее военное обмундирование ничего героического или смелого, как во время тренировочного абордажа. Просто толпа испуганных детей ползла по лестницам.

Как ни странно, выживанцы не оправдали звания жестоких негодяев, освободили всех кадетов, как и обещали.

Меня и неподвижного Льва Николаевича оттащили к автобусу, от которого несло какой-то химической вонью, у меня сразу появились слёзы. Сквозь них видел, как "Сестрёнка" подняла лестницы и стала разворачиваться.

Главарь выживанцев, Режим, влез на крышу автобуса и накрутил на механическую руку дополнительную железяку со стволами... Так вот почему выживанцы так просто отпустили кадетов на Сестрёнку! Они попросту решили уничтожить аэронеф!

-- Димон, -- заорал я. -- Уходи вверх!

Сестрёнка спокойно совершала манёвр, словно отходила от причальной мачты.

-- Хе-хе, не услышат.

Выживанец поднял руку... Вжих, вжих, вжих... ракеты ушли с тем звуком, с каким Люка Небоходов описывал свои половые упражнения с Женни.

Четыре дымящиеся нити протянули кончики к аэронефу. Ещё несколько секунд и все люди на борту станут мертвецами. Сестрёнка дёрнулась, как будто почувствовала опасность. Газотурбины заревели так, что стало слышно на земле. Но без форсажа не уйти...

-- Хе-хе, поздняк метаться, -- сказал сын инфетки, поглядывая на меня. -- Всех разом порешаю.

Рядом с выживанцем стоял немолодой ханаатец:

-- Басын сигейн. Рано радуешься.

От Сестрёнки оторвались три точки. Один за другим бес-пилоты перехватили ракеты, принимая удар на себя. Кто бы ни управлял ими, он был мастер. Ведь глушилка выживанцев отрубала передачу изображения с камеры, значит, оператор работал "на глаз".

От четвёртой ракеты Димон увёл аэронеф, набрав высоту и одновременно отклонившись влево. Если бы снаряды были самонаводящиеся, манёвр не спас бы.

Ракета попала в самый краешек трюмовой гондолы.

Аэронеф качнулся, гондола снова перекосилась, как в старые времена, но выдержала удар: днище -- её самое бронированное место. Жим-Жим выпустил последние две ракеты, но Сестрёнка была уже высоко -- описав дугу, ракеты упали на землю и взорвались.

После этого небо потемнело. На мою голову опустилось лязгающее железо, сопровождаемое проклятиями и обещаниями "отыметь во все дыры".

Я и Лев Николаевич сидели в клетке в автобусе. Тесно. На колени больно давили прутья решётки. Я догадался, что в автобусе готовили чёрную пудру, поэтому острый химический запах кружил голову. Тёмный салон был словно заполнен цветными искорками. А из углов, казалось, всё время тянулись щупальца каких-то ласковых зверей...

У нас отобрали часы, коммуникаторы, ключи и прочее. Но на длинном столе вдоль автобусной стены стояло несколько циферблатов и секундомеров. По ним я отметил, что мы ехали часа два. Потом автобус остановился. Дверь в стене, которая отгораживала водительское место, раскрылась. Появился Жим-Жим:

-- Хех, раскумарились что ли? -- заорал он и пнул клетку. -- Ну, кайфуйте, пока можете.

-- Тьфу-ты, коли убиваешь, так убивай, чего грозишься попусту? Не в театре играешь.

-- Тебя, хрыч, хоть сейчас порешу. А пацана будем зверски пытать. Проделаем всё то, что про нас пишут в имперской прессе. Надругаемся, проткнём сухожилия, ногти вырвем, отрежем язык и всё остальное, что болтается на теле. Скоро мои братья приедут, вместе и решим, с какой пытки начать. Ну, и отымеем ещё, конечно же. Как без этого?

Я попробовал разогнать туман в голове:

-- Я не специально её... Самозащита была.

-- Ты не понимаешь, что моя мама могла тебя убить, как только ты ей на глаза попался? Она пожалела жизнь твою молодую.

-- Спасибочки, тьфу-ты ну-ты, -- пробормотал Лев Николаевич.

-- Мы ограбили бы вашу тарантайку, -- продолжил Жим-Жим, -- да отпустили бы с миром. Нет же, ты в героя решил сыграть?

-- Но я не специально... -- схватился я за оправдание.

Жим-Жим подошёл к клетке, встал близко-близко ко мне:

-- Почему аэронеф назван "Сестрёнка Месть"?

-- Папа назвал... Чтобы я помнил о мести...

-- Кому мстить собрались?

-- Мою маму и сестрёнку убили пэвэкашники "Эскадрона Жизель" во время операции по силовой конкуренции на ферме Белый Китель.

-- Они специально её убили? Отвечай, сучонок!

-- Нет... случайно... -- пробормотал я.

-- Теперь понимаешь, что мне плевать самооборона или нет? Марин Лебэн была моей матерью. Этого достаточно, чтобы отомстить тебе.

Мне нечего было ответить. В чём-то главарь был прав. Жим-Жим запустил руку в ведро с чёрной пудрой и вдохнул:

-- Когда твоих убили?

-- В восемнадцатом году...

-- Мерде! -- засмеялся Жим-Жим. -- Чего так долго мстите? Семь лет прошло. Видать, вы тщательно планировали месть? А я за год управился.

-- Тьфу-ты, отстань от мальчонки.

Жим-Жим открыл клетку и вошёл внутрь. Лев Николаевич сжался на скамейке и закрыл голову руками:

-- Не надо бить... Сопляк.

Жим-Жим начал бить его по прикрывающим голову рукам. Морщинистые жилистые ладони деда с отростками седых волос дрожали от каждого удара.

Удостоверившись, что Лев Николаевич свалился под лавку, Жим-Жим вышел и запер клетку:

-- Меня этот хрыч бесит больше, чем ты.

Я глубоко вдохнул отравленный пудрой воздух и сказал какую-то чушь:

-- Людей в возрасте я недолюбливал, а стариков презирал...

-- Не рассчитывай, что протянешь время разговорами. Мы наловчились прятаться от жандармов. Не надейся, что спасут.

Жим-Жим подтащил к клетке кресло и сел напротив меня:

-- Эй, пацан, хватит возиться с дедом. Пусть валяется. Вам всё равно подыхать. На, пацан, пудры. Нюхни перед смертью. Вот та-а-ак, молодец. Дыши, дыши, сейчас кайфанёшь. А пока что послушай:

Замечательный человек или история жизни и приключений Марин Лебэн, рассказанная Жим-Жимом

Марин Лебэн всю жизнь ощущала своё одиночество и ненавидела половые сношения.

Была ли виновна в этом её бабушка, фанатичная катохристанка, которая юбку выше колена считала развратным непотребством? Или виновны родители, которые отослали дочку к бабушке в Моску, а та упекла её в строгую катохристанскую школу? Конечно.

Про Григория Лебэна слыхал?

Он был папой Марин. Либеральский писатель из Сен-Брянска, популяризатор философии мультимондистов. Тех странных чуваков, которые верят во множественность миров, в каждом из которых всяко лучше, чем в нашем. Григорий Лебэн критиковал Императора, правительство и других либералей, считая их недостаточно либеральскими. Заодно критиковал и маму, которая работала экспертом в Имперской Высочайшей Ревизии. То есть ставила на очередные книги папы штамп: "Не одобрено ИВР", а без него книги не принимали в книжные магазины Империи. Что злило папу, который вынужден был жить на мамину зарплату. Его либеральские друзья неохотно покупали книги без штампика ИВР, опасаясь сесть за распространение незаконных материалов.

Когда родители заняты борьбой друг с другом -- им не до детей.

Лично я считаю, что в мамином одиночестве виновно государство. "Империя ломает жизнь каждого человека, но странным образом благополучно влияет на общество в целом" -- писал мой дедушка.

Чего улыбаешься, пацан? Я проштудировал Григория Лебэна от корки до корки. Он правильно мыслил. Настоящий выживанец получился бы, если бы в мультимондисты не записался.

В строгой высоконравственной катохристанской школе двенадцатилетнюю Марин Лебэн регулярно насиловал преподаватель черчения Владимир Гумбер. Сначала девочка терпела, полагая, что так угодно Иисусу-деве-марие. Потом стала подозревать, что половые сношения не имеют отношения к вере.

Набравшись смелости, Марин рассказала бабушке про насильника.

"Вот он, результат либеральского воспитания, -- возопила та. -- Владимир Гумбер честный катохристанин. Не обвиняй его в своих грязных фантазиях, малолетняя потаскушка".

Ну, пацан, как думаешь, возможно ли не озлобиться на весь мир после такого?

Марин собрала рюкзак и сбежала из дома. Два года скиталась по Моску, скрываясь от родителей. Питалась в приютах, выполняла работу уборщицы, но никогда, ни разу, она не согласилась ни на одно грязное предложение.

Тебе, пацан, небось, странно слышать, что тринадцатилетняя девочка беспризорничала в Моску? Но девятьсот шестидесятые и семидесятые были тяжёлым десятилетием, так называемые "Пыльные годы".

После Третьей Мировой экономики Ханаата и Империи были в руинах. Государства бросили все силы на то, чтобы пускать друг другу пыль в глаза. Обе страны воссоздали заново армии, но не шли на конфликт, а бравировали друг перед другом количеством и мощью вооружений. Тогда у правящей династии Михайлковых и развилась иррациональная тяга строить огромные, дорогие и бессмысленные в военном плане дирижабли. Военный дирижабль среднего класса, если обойти активную защиту, можно сбить из гранатомёта. Но эта махина выглядит величественно, даже когда падает.

Каждый правитель хотел показать, что его государство давно оправилось от последствий войны. Преувеличивали экономические показатели, делая вид, что граждане живут счастливо и богато. А на деле -- улицы были полны беспризорников, Жандармерия слилась с криминалом так, что стала ещё одной бандой. Цены росли. Вместо зернового хлеба люди ели лепёшки из сныти. Вместо мяса овцекоров жрали брикеты непроросшей мясной моли. Вместо алкоситро -- травились водяным раствором бланспирита.

Империя и Ханаат напоминали подбитые дирижабли -- величественно падали на головы несчастных граждан.

Ни тебе, ни мне не понять, как тяжело было людям в те времена. Ну, разве что хрыч помнит, но ты его не трогай. Пусть молчит.

...

Итак, Марин устроилась на работу в кабаре посудомойкой. Вплотную увидела работу проституток и дала себе слово никогда не опускаться до такого.

Однажды пьяный клиент зажал её в тёмном углу кабаре. "Ты инфетка или нет?" -- возбуждённо шептал он, тиская девочку. -- "Пойдём со мной..."

Её спас охранник. Объяснил клиенту, что девочка -- настоящая. "О! Готов заплатить вдвое!" -- заявил тот. За что был бесцеремонно выброшен на улицу.

Мама не признавалась, для чего она решила стать инфанкой? Моё мнение такое: Марин видела, что её жизнь складывается так, что у неё не будет юности. Консервация возраста было попыткой удержать хотя бы внешность. То, что для всех инфанов было инвестицией в будущее, для Марин стало рентой на прошлое.

Вообще инфанная терапия была разработана ещё в конце Химогенной революции, в 860-е годы. По приказу бывшей императрицы Екатерины Великой, профессор Имперского Института Инноваций Серафим Пулле начал работать над лекарством для продления жизни. Екатерина рассчитывала пережить Володимара Второго Нерешительного, который, в результате Фронды, занял её трон.

Лекарства для продления жизни человека у профессора не вышло. Зато получились Долгоживущие куры Пулле, чьи мясо и яйца мы все любим. Как побочный продукт исследования, была разработана инфанная терапия, комплекс мер, предотвращающий косметическое старение организма.

Работы Пулле были засекречены. Всплыли только в тридцатые годы, когда полным ходом шла чипизация населения Империи. К восемьдесят четвёртому году, когда мама начала терапию, технология была отточена, а смертность от её применения сведена к нулю.

Хозяин кабаре одобрил её затею, даже помогал выплачивать кредит за лекарства. После Великого Пейзанского Освобождения тысячи пейзан покинули черту оседлости и потянулись в города. Они хотели развлечений: пудры, девок и сабли. Проституток не хватало на всех.

Когда здоровье Марин стабилизировалось на стандартных для инфетки показателях, хозяин потребовал, чтобы она начала обслуживать клиентов. Мама отказалась. Хозяин пригрозил, что прекратит оплачивать терапию. Попробовал применить физическое воздействие.

Марин отчаянно отбивалась... в кабинет ворвался охранник. Тот самый, что спас маму от приставаний клиента. Недолго думая, он отшвырнул хозяина, тот ударился затылком о каменный пол, потеряв сознание. Мама сняла со стены саблю хладнокровно отрубила голову бывшему хозяину.

-- Теперь мы навсегда вдвоём -- сказал Савелий Мессье, так звали охранника. -- Я давно тебя люблю и отдам жизнь за тебя.

-- Я тебя не люблю, но готова быть с тобой, -- ответила мама.

Они обчистили сейф хозяина кабаре, разблокировали и сняли с его гражданского чипа десять тысяч эльфранков и бросились в бега. Для Марин и Савелия не было пути обратно, в привычный мир. Они стали уголовниками.

Используя похищенные средства, организовали первую банду, оснастили её оружием и бронепежо. Банда совершила серию успешных налётов на дома богатых граждан и торговые конвои. Да... не зря это время называлось "Золотые девяностые". Можно было двигаться по выживанческим понятиям прямо в Моску.

В девяносто пятом году Марин и Савелий организовали знаменитое "похищение сестры графа Сержа Шаргунова". Дворянский род продал половину своих имений, чтобы отдать выкуп.

Вероятно, именно этот случай сделал Шаргуновых бедными дворянами, которые до сих пор не гнушаются получать прибыль от любого источника. Например, от мусороперерабатывающих заводов или торговли больной мясной молью.

...

За несколько лет "Банда Лебэн" подмяла под себя всех мелких и средних криминалов Моску. Стала третьим преступным синдикатом, после Острожных и Фортифы.

Если банде из округа Фортифир не было никакого дела до разборок, ведь с их связями с Жандармерией и Канцелрией можно не боятся ничего, то Острожные -- это тупоголовый сброд убийц, превосходящий жестокостью даже выживанцев. Им не понравились движняки, которые мутила моя мама. Война криминалов длилась почти год. В кровавом противостоянии банда Лебэн отбирала у Острожных район за районом. Острогогвардейский округ стал ареной боёв: взрывы, перестрелки, массовые сабельные побоища... А в центре всего моя мама -- белокурая инфетка, хрупкая на вид, несгибаемая внутри.

В девяносто седьмом погиб Савелий Мессье, от бомбы, заложенной в бронепежо. Смерть вызвала ярость Марин. Война переросла в истребление. Вскоре остатки острожных главарей признали власть Лебэн. Преступная Империя Марин стала единственной в Моску, не считая, конечно, Фортифы. Но те заключили пакт о ненападении, охотно поделив с Марин выгоду от продажи чёрной пудры, крышевания кабаре, торговли оружием и перекодированными чипами.

До самого тысячу шестого года Марин правила своей Империей, хотя в душе у неё царил разлад. Ей попросту было скучно. Золотые девяностые закончились. Жандармерия реорганизовалась, вооружилась новейшими технологиями и начала выполнять задачи по охране правопорядка. Все банды ушли в глубокое подполье.

Началось затишье "нулевых", которое разбавило восстание в Негрянской Федеративной Республике. Мама с удовольствием отправилась туда, чтобы воевать на стороне повстанцев. Ей не было дела до их идеалов и бреда о независимости. Как известно, негрян спонсировал Конурский Ханаат, а значит, хорошо платили. Кроме того, Марин Лебэн, чего скрывать, любила убивать.

Пока негрянские повстанцы массово погибали в битвах против пэвэкашников, банда Лебэн занималась тем, что разоряла фермы лояльных Империи негрян.

Война за независимость -- это в первую очередь убийство тех, кто с тобой не согласен.

Территория НФР превратилась в Санитарный Домен, только без брюхоногов и радиации. На одной из ферм, после того, как банда убила всех обитателей, сожгла постройки и ради веселья посекла саблями овцекоров, Марин Лебэн обнаружила в канаве, заполненной кровью и грязной водой, пятилетнего мальчика.

Ты понял, что этим мальчиком был я?

Мама говорила, что в тот момент, когда увидела меня, внутри неё что-то щёлкнуло, будто встала на место давно сдвинутая планка. Заработали какие-то заржавевшие ещё в детстве механизмы. Мама оттолкнула члена банды, который хотел бросить в канаву гранату. Рыдая вытащила меня из грязи и прижала к груди.

Потом повернулась к банде:

-- Я отправляюсь жить в Санитарный Домен, а вы делайте, что хотите. Никого не зову с собой, но буду рада тем, кто пойдёт.

Да, пацан, я тоже вытираю слёзы со своих щёк, когда рассказываю эту историю. А ты реви, реви, тебе скоро умирать. Нет, дурачок, я не родился на этой ферме. Моих родителей забрали в рабство местные негряне. Банда Лебэн меня освободила. Хотя я смутно помню то время... Жизнь в рабстве это не то, что ты хотел бы вспоминать когда-либо.

Чего ты там бормочешь? Пожалеть тебя? Дурак, что ли? Я буду мстить за маму, какая, к чёрту, жалость?

Дверь автобуса раскрылась.

-- Кур-Метт, ханаатская ты рожа, -- сказал Жим-Жим, вытирая слёзы. -- Чего заявился? Приехали мои братья?

-- Нет, пока что. Даже пыли не видать.

Я не разбирался в ханаатцах, для меня они все на одно лицо, но это лицо вызывало симпатию. Кур-Метту за сорок, седые пряди в чёрных волосах, над верхней губой полоска усов. Он не проявлял агрессии, смотрел спокойно, даже отсутствующе. Я инстинктивно искал у него защиты. Когда тебе предстоит умереть, любой человек возраста твоего отца -- почти отец.

Я сидел на скамейке в тесной клетке. Кур-Метт присел на корточки. Его глаза оказались напротив моих:

-- Скажи, мальчик, тебе нравится быть капитаном?

-- Да... Кроме того, что старпом не соблюдает субординацию, а я не умею составлять погрузочные планы.

-- Расскажи про аэронеф.

-- Уважаемый, мне не до этого сейчас.

Жим-Жим подскочил и громыхнул по прутьям клетки железной рукой:

-- Отвечай, когда мой друг спрашивает, сука ты!

От шума Лев Николаевич пришёл в себя, застонал. Помог ему сесть на скамейке.

-- Тьфу-ты, помереть спокойно не дають...

-- Летательный аппарат "Сестрёнка Месть", совместное владение семьи Муссенар, -- начал я. -- Класс -- аэронеф, объём оболочки...

-- Чем аэронеф отличается от дирижабля? -- перебил Кур-Метт.

-- Ничем. Но контроль за движением аэронефов проходит по иным нормативным актам. Другие стандарты, сертификаты и лицензии. Принято считать, что аэронефы -- это грузовые судна, а дирижабли -- это пассажирские, военные и прочие.

-- Зачем такая путаница?

-- Это ещё не путаница. Вот, например, у ТорФло, союза частных перевозчиков, имеется специальное разрешение временно именовать свои суда "дирижаблями", хотя они грузовые аэронефы.

-- И в чём разница?

-- Дирижабли могут получить разрешение на выход с торговых трасс или на международные перелёты, а аэронефы только после переименования в дирижабли.

-- Вернёмся к твоему аэронефу.

-- Сестрёнка построена в девятьсот восемьдесят втором году на ДАЗе компании Бамако, в Гранд-Монтуа...

-- Что такое ДАЗ?

-- Дирижабль-аэронефный завод.

-- Аэронефу сорок три года? Мой ровесник.

-- Да, старенький.

-- Скажи, мальчик, когда ты выполняешь заказы, как часто приходится летать с авиодрома на авиадром?

-- Не "летать", а "ходить", -- поправил я. -- От погрузплана зависит. Я его не составил... за что и поплатился.

-- В Моску часто залетаете? Заходите, то есть?

-- Моску -- логистический центр Империи. Многие трассы идут через три авиадрома возле столицы. Скоро четвёртый откроют.

-- Скоростные характеристики судна?

-- Сами видели.

-- И это ещё без форсажа, сопляки, -- горделиво добавил Лев Николаевич.

-- Хм, действительно, ушёл от ракет с военной резвостью.

-- Повезло им, -- отозвался Жим-Жим. -- Ща я новые ракеты поставлю -- никто не улетит от них.

-- Грузоподъёмность?

-- Раньше было двести, а с новой трюмовой гондолой -- триста, с допуском перегруза до четырёхсот. Есть холодильное отделение и все необходимые климатические установки для перевозки агробиологических грузов: овцекоров, мясной моли, любых зёрен и семян, яиц и цыплят куры Пулле...

-- Это неважно, мальчик, -- перебил Кур-Метт. -- Ты знаком с Алёной Бастьен?

Вопрос был такой неожиданный, что я не скрыл удивления. Опять эта мерзавка втянула меня в какие-то шпионские игрища? Как этот ханаатец связан с нею? Хотя... Алёна дала заказ на вывоз кадетов. Неужели, она способна погубить столько людей, ради каких-то своих целей? Вот же мерзавка.

-- Судя по твоему молчанию и дрожащим губам, ты с ней знаком. Откуда?

Вообще-то губы у меня дрожали от вонючих химикатов, но я не стал поправлять, а просто ответил:

-- На моём аэронефе захватили ханаатского шпиона.

Кур-Метт нахмурился:

-- Странные совпадения.

Жим-Жим поднялся с кресла:

-- Дружище, а к чему весь этот базар?

Кур-Метт проигнорировал вопрос:

-- Скажи, мальчик, ты жить хочешь?

-- Эй, ханаатская рожа, что за...

Кур-Метт достал из-под своей куртки пистолет и направил на Жим-Жима:

-- Пардон, дружище. Но мне нужен этот мальчик.

Жим-Жим шевельнулся, но Кур-Метт уверенно наставил ствол на его лоб:

-- Я не хочу тебя убивать. Ты мне нравишься. Надеюсь, останемся друзьями.

-- Ты мне тоже нрави... То есть, эй, я тебя в попу отымею! Разорву...

-- Ч-ч-ч, тихо. Открой клетку. Выпусти мальчика и дедушку. Вот так. А теперь сам войди в клетку и закрой за собой.

Когда Жим-Жим вошёл в камеру, Кур-Метт проверил замок и махнул мне пистолетом:

-- За мной.

Лев Николаевич неожиданно сказал какую-то длинную фразу на ханаатском.

-- Нет, -- ответил ему Кур-Метт после секундного раздумья. -- Просто идите за мной и молчите.

-- Тьфу-ты, я не согласен. Надо кокнуть это Пережима.

-- Лев Николаевич, вы способны молчать? -- спросил я. -- Или вас нужно снова ударить по голове?

Я и Лев Николаевич шли за ханаатцем, озираясь на выживанцев. Автобус и бронепежо стояли в лощине, похожей на дно высохшего озера. Время было предвечернее, солнце уже спряталось за прибрежные холмы, лощина погрузилась в синеватую тьму.

Некоторые выживанцы стояли в охранении на холмах, другие сидели у костра.

-- Эй, вы куда? -- спросил один.

Кур-Метт ответил что-то на ханаатском.

-- Не понимаю по вашему, на человеческом языке отвечай.

Мы остановились у бронепежо. Кур-Метт открыл двери, загоняя меня и хрыча на заднее сиденье.

-- Расчехляй пулемёт, мальчик, -- шепнул он мне и сел на место водителя.

-- Слышишь меня, имбециль узкоглазый, вы куда двинули? -- снова спросил выживанец. -- Где Жим-Жим?

Выживанец доверял Кур-Метту, поэтому тревогу не поднял. Переговорив с товарищами, спешно направился к автобусу Жим-Жима.

Кур-Метт завёл двигатель.

-- Тьфу-ты, говорил же, надо завалить этого Прижима!

-- Нет, дедушка, -- ответил Кур-Метт. -- Жим-Жим хороший человек. Хороших я не убиваю, я их использую. Мальчик, ты готов? Чего возишься?

Я пытался расстегнуть замок на чехле пулемёта:

-- Я впервые в жизни вижу такое оружие...

-- Тьфу-ты, подвиньси, сопляк.

Лев Николаевич проворно снял чехол, пощёлкал какими-то замками. В крыше бронепежо раскрылся люк. Сиденье вместе с дедом и пулемётной турелью поднялось. Кур-Метт резко взял с места, одновременно разворачиваясь, создавая между бронепежо и выживанцами стену песка. Меня отбросило сначала к двери, потом вдавило в кресло. Салон быстро наполнился пылью. Подпрыгивая на холмах, бронепежо полетел по пустыне.

Сверху спустилась сморщенная рука Льва Николаевича:

-- Очки, очки!

Я отыскал в кармашке на дверях герметичные очки, с прицепленными к ним респираторами. Одни дал пулемётчику, другие Кур-Метту. Для себя пары не нашёл. Со слезящимися от пыли глазами, чихая и кашляя, я смотрел в заднее окно, на преследующих нас выживанцев.

Они рассредоточились в шеренгу: по флангам шли самые быстроходные бронепежо. Намеревались захватить нас в "клещи". Вперёд выдвинулось бронепежо с открытым верхом. В нём во весь рост стоял Жим-Жим, размахивая железной рукой.

На меня посыпались горячие гильзы. Дедуля начал стрельбу. Изредка по корпусу ударяли пули выживанцев, не причиняя вреда. Стрельба хрыча оказалась результативней: один бронепежо словно воткнулся в невидимую стену, перекувыркнулся, как пловец, группирующийся во время прыжка в бассейн. Вместо бассейна машина приземлилась в песок. Её несколько раз задели проносящиеся мимо бронепежо, раскручивая как пустую бутылку во время игры "в бутылочку".

"Эй, ханаатская рожа, -- закричала рация. -- Это вот так ты понимаешь дружбу?"

-- Пардон, Жим-Жим, я не могу раскрыть тебе мои планы.

"А как же сотрудничество? Ты же типа завербовал меня..."

-- Не совсем понимаю о чём ты. Я простой исследователь. У меня есть разрешение из Школы Дружбы. Я не шпион.

"Всех поймаем и отымеем в попу", -- подвёл Жим-Жим итог переговоров и отключился.

Лев Николаевич подбил ещё одного противника. После этого как-то лениво сполз с кресла и развалился на диване, пробормотав:

-- Всё, сопляк.

Я не сразу заметил, что его пыльная рубаха прилипла к телу, промоченная кровью. Именно в этот момент мне стало страшно.

Да, я боялся угроз Жим-Жима, но смутно наделся как-то выкрутиться. Ведь я совершил геройский поступок, а Иисус-дева-мария, спасает тех, кто жертвует собой. Так меня учили в школе на уроках духовного и патриотического воспитания. Я был избит инфеткой, но смог её застрелить. Постоянно страшился того, что отец не вытерпит и снова начнёт играть. Мне было ужасно омерзительно представлять, как Люка Небоходов "занимается упражнениями" с Женни Петровой... До дрожи в коленях я опасался написать такой погрузплан, после которого я и отец окончательно разоримся.

Но никогда не представлял, что с хрычом бортмехаником что-то может произойти. Нет, я ему всегда желал ему смерти -- но то была фигура речи!

-- Мальчик, -- спокойно сказал Кур-Метт. -- Садись и стреляй.

Я снял с деда очки и респиратор. Поднялся в кресло. В лицо ударил горячий ветер, песчинки кололи кожу. Свист мешался с рёвом двигателей и визгом пуль. Еле успел прицепить ремни безопасности. Вцепившись в рукоятку пулемёта, я вспомнил Люку Небоходова и подумал:

"Что не так в Империи, если вместо бравых и подготовленных к войне парней, должны погибать такие как я? Простые капитаны аэронефов, тысячелетние бортмеханики или матери двухлетних дочерей? Или же так издревле устроено: мы погибаем, а бравые парни маршируют на парадах перед Ле Кремлё, получая благодарность Императора за верную службу?"

Бронепежо взлетел на холм.

Я начал стрелять ещё в полёте. От пулемёта шла отдача, меня трясло, как заклинивший ротор газотурбины. Как бы ни трясся мир вокруг, заметил, что нас всё-таки окружили. Кольцо из бронепежо выживанцев сужалось, лишая нас свободы манёвра. Когда нас загнали в какое-то ущелье, по которому можно было ехать только вперёд, из-под капота бронепежо повалил пар, машина завиляла, явно не слушаясь руля.

Через минуту она вообще встала. Я перестал стрелять по едва видневшимся в пыли бронепежо выживанцев. Кур-Метт дёрнул меня за штанину:

-- Давай вниз, мальчик, басын сигейн, переждём внутри.

-- Я не разбираюсь в бронепежо, уважаемый, -- ответил я, стекая в салон, -- но даже мне понятно, что нас вскроют, как консервную банку, за пять секунд.

Кур-Метт указал на лобовое стекло:

Сквозь толстый слой пыли и трещины увидел в небе очертания "Сестрёнки Месть". Аэронеф быстро спускался из облачного покрова. Вместе с ним под рассеянные лучи заходящего солнца попало ещё несколько дирижаблей Жандармерии с характерной тройной линией вдоль оболочки. Никогда ещё триколор Империи не радовал меня так, как сейчас.

-- А вот и наземные джигиты, -- показал Кур-Метт.

Разбрасывая волны песка, неслись десятки бронепежо одинакового "пустынного" оттенка. На них не было мигалок или опознавательных знаков, что являлось главным опознавательным знаком спецназа Имперской Канцелярии.

Выживанцы засуетились. Одни стали разворачиваться, другие наоборот надеялись проскочить, но перед ними стали десантироваться их трюмов жандармских дирижаблей бронепежо на таких же реактивных двигателях. Они опускались буквально перед выживанцами, начиная стрелять ещё в воздухе.

Изредка от выживанческих бронепежо вылетали ракеты, но ни одна не попала в дирижабли -- их перехватывала динамическая защита в виде мелких одноразовых бес-пилотов. Несколько выживанцев смогли вырваться из окружения и скрылись за холмами. Открытый бронепежо Жим-Жима был в их числе.

Кур-Метт внимательно наблюдал битву. Делал снимки на коммуникатор, сопровождая комментариями на ханаатском. Скоро в дверь бронепежо постучали, и знакомый голос сказал:

-- Все живы? Повторяю, все живы?

-- Алиона, -- воскликнул вдруг с акцентом Кур-Метт. -- Отшень рат тебя слышат и видат.

Я, Алёна и Кур-Метт заперты в моей каюте на "Сестрёнке Месть".

Кур-Метт расположился на койке, с недоумением поглядывая на плакат с полуобнажённой Мими Вронской. Алёна Бастьен села на стул возле столика, на котором рассыпаны листы со следами моих тщетных попыток написать погрузплан.

Запереться в каюте -- инициатива Алёны. Моя инициатива -- стоять в центре каюты, сложить руки на груди и, задрав подбородок, упрямо смотреть в иллюминатор.

-- Хватить быть мальчишкой, -- сказала Алёна. -- Будь мужчиной.

Кур-Метт неподвижно сидел на кровати, прикрыв глаза, будто вид голых бёдер Мими Вронской оскорблял его.

-- Ну же, хватит дуться. -- Алёна поднялась и взяла меня за руку. -- В жизни бывают совпадения, которые неопытным людям кажутся чьим-то хитрым планом.

Пальцы у неё тёплые, ласковые. Я отдёрнул руку:

-- Прекрати, Алёна! Хватит меня обманывать. Скажи правду и я поверю. Но вместо этого ты сочиняешь очередную выдумку, не подкреплённую доказательствами.

-- Я канцеляритка, -- воскликнула Алёна. -- Конечно, у меня есть тайны. Но они не мои.

-- Только не надо рассказывать про гостайну. Потом начнёшь напирать на патриотизм? Я должен закрыть глаза на то, что в результате твоих махинаций, погибло пять кадетов и Лев Николаевич... Старик-то вообще не при чём.

Алёна как бы невзначай обронила:

-- О, знал бы ты, в чём ваш светлый старичок был замешан много лет назад...

-- Я не буду молчать, Алёна. Кур-Метт явно ханаатский шпион. Вместо того, чтобы его арестовать, ты его покрываешь. Быть может, Патрик Паск был прав, не доверяя тебе?

-- Какой шпион, Бориска? Кур-Метт Лао Вай -- преподаватель в Школе Дружбы. Его захватили выживанцы во время экскурсии по Санитарному Домену. Но благодаря счастливому случаю, он смог сбежать, заодно и вас спасти.

-- Он был другом Жим-Жима. Я всё могу доказать!

Алёна резко перешла с извиняющегося тона, который так мне льстил, на жёсткий, почти приказной:

-- Бориска, я начинаю терять терпение.

Набравшись духа я крикнул:

-- Убирайтесь с моего аэрон...

Алёна легко повалила меня лицом в пол и закрутила руки за спину:

-- Будешь болтать о том, что было, я тебя убью. Будешь писать Патрику письма, пытаясь донести до него правду, которой нет, -- я тебя убью. Ты в моих руках. Будешь делать то, что прикажу!

-- Тихо, дети, тихо.

Кур-Метт поднялся с дивана. Отогнав Алёну, помог мне встать:

-- Мальчик Борис, ты же умный или дурак? Ты всё понял? Школа Дружбы, где я преподаю, создана усилиями правительств Ханаата и Империи. Это символ дружбы наших народов.

-- Хватит пороть чушь... Причём тут дружба народов?

-- При том, что мне нужна твоя помощь, Бориска. Я помогу тебе, а ты мне. Алёна будет гарантом того, что ты действуешь не во вред своей Родине. Понимаешь?

-- Что вам надо?

-- Твою жизнь. Не пугайся, это дословный перевод с ханаатского. Под "жизнью" мы подразумеваем не существование, но деятельность. Твой аэронеф, твои друзья, твоя работа -- это твоя жизнь. И она мне нужна.

-- Ты его только путаешь, -- вмешалась Алёна. -- Парень тупой и не понимает аллегорий.

-- Он всё понимает, -- ласково ответил Кур-Метт. -- Тебе, мальчик Бориска, не надо делать ничего, живи, как жил до этого. Алёна поможет стать богатым. Однажды я приду за твоей жизнью и попрошу мне помочь. После этого верну жизнь обратно.

-- Иисус-дева-мария! -- взмолилась Алёна. -- Говори без своих метафор, парень сейчас обгадится от страха.

-- Я знаю о твоей истории, мальчик. Месть за родных -- верное дело. Это очень по-ханаатски. Но твои враги тебе не доступны, я помогу уничтожить их.

-- Все мои враги в этой каюте.

-- Правильно мальчик. Главный враг в каюте -- ты сам. Не лишай себя возможности стать большим и важным.

Кур-Метт сделал лёгкий поклон и вышел.

Алёна подошла ко мне:

-- Поясню его бред нормальными словами: не дёргайся, не совершай ошибок, живи спокойно. Нам нужен будет твой аэронеф.

-- Зачем? Ведь вы, предатели, же можете купить любой...

-- Нужен быстрый и не "засвеченный". Аэронеф с настоящей историей, а не липовой "легендой".

-- Я тебе не верю.

-- Твой выбор. Моя работа это постоянный выбор. Пардон, Бориска, но если выбирать между моей миссией, от которой зависит благополучие Империи, и твоей жизнью, пожертвую твоей. Как бы тяжело мне ни было. Хотя нет, не тяжело.

-- Спасибо за честность.

-- Вот ещё немного честности.

Алёна крепко, в губы, с языком, поцеловала меня. Потом отодвинула дверь каюты и сказала на прощание:

-- И не пытайся сообщить о нашем с тобой уговоре в Жандармерию или Имперскую Канцелярию. Я слежу за тобой. Попробуешь нарушить мой приказ -- узнаешь, что сказки либералей о пытках в застенках Канцелярии всё-таки правда.

И тоже вышла.

Сквозь щель отодвинутой двери я заметил, в коридоре Димона. Он сделал вид, что проходил мимо, хотя на деле -- подслушивал. Раздражённо я задвинул дверь и бросился на койку лицом вниз, чтобы слёзы сразу впитывались в подушку.

Вот так капитан! Оказался сразу под двойным контролем: Канцелярии и Ханаата.

Иисус-дева-мария! Как мой папашка умудрялся быть просто владельцем аэронефа? Я вляпался в такие дела, из которых за всю жизнь не выпутаться. И всё это за одну летнюю производственную практику, которая ещё не кончились!

Что дальше-то будет?

Продолжение будет на

https://author.today/reader/89125/701749

109

128

148

Замелькали фотографии разрушенной фермы...

Внимательные читатели, конечно же, сразу вспомнили, что речь идёт о событиях романа "Белый мусор", глава "Ратный подвиг".

Читавшие роман "Белый мусор", конечно же знают, что зелёная пудра -- не миф.

Кстати, наиподробнейшее описание того, кто кому и когда что надрал можно прочитать в первом романе серии "Белый мусор".

Это правда. О ней написано в романе "Белый мусор".

И это правда. О ней написана целая серия романов "Проект Эксплора".

Саубол (ханаатский) -- До свидания

Басын сигейн -- ханаатское ругательство, которое обозначает примерно то же, что и большинство грубых ругательств на других языках: насильственный половой акт с лицом или ртом того, к кому это ругательство обращено.

Шакуа (ханаатский) -- дурак

...Двунадесять похитил сам Володимар Третий, чтобы выяснить, каким же образом выживанец умудряется считывать с гражданских чипов жизненные опыты предыдущих владельцев... -- Всю правду о судьбе Двунадесять и людоедском секрете Володимара Третьего можно узнать в романе "Чёрная волна".

...Но зонд обнаружил обширные подземные комплексы. Теперь мы хотим узнать, что это... -- Читавшие "Эксплору" прекрасно знают, что это за постройки. Это лунные базы системы "Бросок".

Читавшие "Чёрную волну" прекрасно знают, что это за остатки добедовых строений. Это космические лифты, доставлявшие первые модули космостанций в романе "Эксплора". Кроме того, среди добедовых развалин можно узнать тоннели гиперзвуковых поездов из романа "Шестая сторона света". Вот так вот всё переплетено.

© Copyright Лагно Максим (lagnomaxim@gmail.com) Размещен: 10/09/2020, изменен: 10/09/2020. 313k. Статистика. Роман: Фантастика Скачать FB2
Аннотация: Семнадцатилетний капитан грузового аэронефа оказывается в центре конфликта, в который вовлечены гигантские боевые роботы из Австралии, криминальные банды столицы Империи, соблазнительные инфетки, пудрилы, безумные выживанцы из Санитарного Домена, агенты Имперской Канцелярии, враждебные шпионы и даже загадочные гравитационные аномалии. Но каждое новое приключение приближает его к главной цели - парень должен отомстить тем, кто убил его маму и младшую сестру. Ведь недаром его воздушный корабль назван "Сестрёнка Месть"?

Лагно Максим : другие произведения.

Сестрёнка Месть