Лагно Максим. Сестрёнка Месть

Эпизод 1. Принцесса из трюма

Людей в возрасте я недолюбливал, а стариков презирал. Взрослые постоянно чему-то меня учили, а старики...

"Бориска! Тьфу-ты ну-ты, сопли гнуты..."

...тоже меня презирали.

"Бориска, слышь? -- сипло прокричал Лев Николаевич по общей связи. -- Тьфу-ты ну-ты, всё за вас я должен делать?"

Я стоял в коридоре у двери капитанской рубки. Нет уж, на такое презрительное обращение не буду отвечать! Пусть обращается по всей форме.

"Где ты, сопляк? Тоже мне капитан".

-- Чего вам, мосье старший механик? -- строго сказал я и вошёл в рубку.

-- Старший? А есть младшие? Слышь, Бориска...

-- Для вас я не Бориска, а "мосье капитан Борис Муссенар".

Лев Николаевич затряс косматой головой. Слипшиеся от древности белые волосы торчали на его голове, как лепестки взорвавшейся топливной цистерны:

-- Хучь шеф-обер-мусье-капитан! Твой папаша не платит мне столько, чтобы я ещё субординацию разыгрывал. Для меня вы оба -- сопляки.

Я взмахнул рукой, прерывая поток его слов:

-- Докладывайте.

Лев Николаевич постучал пальцем по зелёному гелиографному экрану:

-- Краем глаза заметил, как что-то мелькнуло меж контейнеров.

Я всмотрелся в мерцающий экран:

-- Это камера трюмовой гондолы...

Лев Николаевич засипел:

-- У тебя одна камера на борту, мусье Сопляк. Точно говорю, бегает там кто-то. Это, видать, брюхоног залез при погрузке.

-- Откуда на авиодроме брюхоногам взяться?

-- Поживи с моё, не будешь задавать тупые вопросы. Короче, оберь-мусье-унтер-шеф-капитан, надо выгнать тварь. Груз попортит. Отец тебе башку свинтит.

-- Спасибо, что довели до сведения высшего командного состава. Я приму безотлагательные меры.

Старик остановил на мне взгляд. Его жёлтые, прокопчённые жизнью глаза утопали в морщинистых веках:

-- Без-от-ла... чё?

Лев Николаевич рассмеялся. Я покраснел -- кажись, перегнул я с официозом.

Скрывая досаду, посмотрел в лобовое стекло. Внизу проплывали жёлтые холмы Ферранской провинции, на которых чернели пятна горных выработок. За горизонтом дымил Ферранский Заводской Комплекс. Все промышленные провинции выглядели одинаково гадко.

-- Когда пройдём границу с Арелем, отключите автопилот, -- приказал я Льву Николаевичу. -- Вручную возьмите на два деления на северо-восток. У Ферранских холмов слишком сильный ветер.

-- Летали, знаем. Без сопливых.

-- Покуда нет отца, я капитан. Я отдаю приказы.

-- Тьфу, на тебя. -- И дед стал крутить руль и дёргать переключатели, половина из которых не работала с первого раза. Приходилось дёргать их дважды.

Я отошёл от лобового стекла и раскрыл ржавую дверцу углового шкафчика. Достал ружьё. То самое, что давало осечку чаще, чем стреляло. Другого оружия у нас не было.

Проверил патронную капсулу: десять выстрелов. Надеюсь, хотя бы один из них сработает.

Спустившись по лестнице, я отодвинул дверь трюмовой гондолы.

В сумрак уходили стенки контейнеров с маркировкой владельцев. Из разбитых иллюминаторов тянул ветер, и врывались клочья облаков. Эх, когда же мы накопим денег на починку стёкол? Просил же Льва Николаевича хотя бы фанерой забить. Старый бездельник.

В проходе меж контейнерами послышался шорох. Держа ружьё на сгибе локтя, я шагнул вперёд. Ожидал, что проскочит тень животного, и я выстрелю. Ну, если повезёт и не будет осечки.

Я и папа уже не первый год перевозим грузы на аэронефе. Но ещё не разу брюхоноги не забирались в трюм. Хотя такие случаи не редкость, если верить старикам, которых я презирал.

Брюхоноги не столько опасные, сколько противные существа. Они способны жрать всё что угодно, хоть полиэтилен. Чего не сожрут, то понадкусывают. И неважно, что ты везёшь, овцебыков на случку или партию б/у электроники из Конурского Ханаата, -- брюхоног везде оставит свой след.

На человека они нападали редко. Хотя в Санитарном Домене, рассказывал папаша, голодные брюхоноги сбивались в стаи и атаковали даже отряды выживанцев. Но обычно твари предпочитали грызться друг с другом или жевать полиэтилен на помойках.

Пока я размышлял, не поврежу ли контейнеры стрельбой, как шорох раздался позади меня. По железному полу гондолы стукнули... каблуки?

Я резко развернулся -- в щель меж контейнерами с мебелью и резиновыми тапочками спешно протискивалась девушка. Я так перепугался, что дёрнул курок. Раздался звонкий щелчок осечки.

Девушка закричала одновременно со щелчком:

-- Не стреляй!

Потом обернулась ко мне и выставила грязные ладошки перед собой. Дальше произошло невообразимое. Вместо того чтобы объяснить своё присутствие в трюме моего аэронефа, нарушительница замахала кулачками, наступая на меня:

-- Ты дурак? Я же просила не стрелять! Чё, тупой вообще?

-- Я же не выстрелил!

-- Ага, я же слышала. Маньяк, придурок, имбециль!

-- Молчать! -- стукнул я прикладом ружья по полу. -- Ты кто такая? Имею право тебя застрелить да выкинуть за борт.

Девушка моментально успокоилась. А я заметил наконец, что у неё красивое, хоть и чумазое личико. По грязным щекам побежали слёзы, прочерчивая дорожки к подбородку:

-- Я всё объясню. Меня зовут Марин... Фамилию пока что скрою...

"Тьфу-ты ну-ты, -- харкнул динамик общей связи. -- Бориска, чего так долго? Брюхоног тебя задрал, мосье капитан?"

-- Капитан? -- изумилась Марин. И уважительно добавила: -- Такой молодой.

Не слушая протестов незаконной пассажирки, я загнал её в подсобное помещение, где хранились инструменты, которыми лентяй Лев Николаевич никогда не пользовался.

-- Не могу тебя оставить в трюме, -- пояснил я.

-- Не говори никому, что я тут.

-- Почему?

-- Я расскажу, но это долго. Ты готов слушать?

-- Нет. Сиди тихо. Готовь краткое объяснение.

Марин порывисто схватила меня за руку:

-- Умоляю, капитан, сохраните нашу встречу в тайне. Могу ли я рассчитывать на ваше обещание?

Я смутился. Мало того, что она была красивая, как актриса, так ещё и говорила, как в пьесе...

-- Это самое, короче, ладно.

Закрыв дверь на щеколду, я вернулся в капитанскую рубку. По дороге началась болтанка. Меня швыряло от стены к стене.

-- Я приказал взять на два деления на северо-восток, -- прикрикнул я, вкатываясь в рубку. -- Почему не слушаетесь?

-- Нормалёк, мусьё-супер-шеф-экстра-капитан, проскочим.

Наша перебранка затянулась, и мне не пришлось сочинять, что же произошло с предполагаемым брюхоногом в трюме, и как он превратился в симпатичную девушку.

Мне не терпелось бросить руль и под благовидным предлогом спуститься в трюмовую гондолу для допроса Марин, но останавливало присутствие Льва Николаевича. Лучше не соваться лишний раз в трюм, чтобы не напоминать хрычу о несуществующем брюхоноге.

Вызывая в памяти образ Марин, я всё больше убеждался -- девушка похожа на актрису Мими Вронскую, звезду театра Империи.

У меня в каюте, прямо напротив койки, висел плакат с Вронской. Она изображена в костюме из спектакля по добедовой истории: немного кожаных лямок на груди и косая короткая накидка на бёдрах. По мнению театрального постановщика, Оноре Грязинцева, так выглядели люди, вышедшие на поверхность из бункеров, где спасались от Пятой Волны Большой Беды. На критику, что добедовые люди, были развитее нас на тысячелетия, Грязинцев отвечал, что "художественная правда отличается от правды жизни".

Посетить спектакль с её участием было моей мечтой. Но пока что я довольствовался открытками, плакатами и чтением пьес, представляя Вронскую в соответствующих ролях.

Лев Николаевич смеялся:

-- Эка вашему сопливому поколению не повезло. Я-то застал времена до того, как в 980-ом годе Ассоциация Кабаре и Борделей протащила Акт о запрете Продукции Фривольного Содержания. Аэронефщики вешали на стены фото голых девок, а не полуодетых актрисок.

-- Подумаешь, и сейчас можно купить плакаты с голыми, -- отвечал я.

-- Но в моё время не выписывали штраф за владение "фривольной продукцией". И не назначали общественные работы за её продажу. И не кидали на год в острог за изготовление эротики.

-- Мими Вронская -- актриса. Она передаёт движения души и внутренний конфликт героя...

-- А шоб лучше было видно её душу, наряжается как куртизанка в борделе. Говорю же, несчастное вы поколение. Жертвы ханжества и бюрократии.

Пока Лев Николаевич ругался по радио с идущим впереди дирижаблем Торгового Флота, я сбегал в свою каюту и посмотрел на плакат.

Сходство было. Такие же белокурые волосы, форма носа... Я расфантазировался: а что если это и есть Вронская? Чтобы вжиться в роль бродяжки, она ходила в рванье, проникала зайцем на аэронефы. Что если...

Тут я себя осадил. Похожа, но не она. Я не пропускал театральные вести в газетах и радио. Прекрасно знал, сейчас Мими гастролировала по провинциям Бурназо и Фенье. Да и сказать по правде, не стала бы она так заморачиваться, чтобы вжиться в роль. В чём-то хрыч был прав: выглядела она лучше, чем играла.

К вечеру мы покинули Арельскую провинцию, взяв стабильный курс на авиадром Бас-24, где должны были сгрузить мебель и взять на борт контейнер со стиральными машинами.

Впереди виднелись задние сигнальные огни аэронефа Торгового Флота Империи, согласно позывным, "ТорФло-98/22". Позади нас, километрах в двух, шёл тоже частник, доверху гружённый овцекоровами. Их мычание и бе-е-эканье разносилось в закатной тишине.

Отправив хрыча Льва Николаевича спать, я спустился в трюмовую гондолу. По пути захватил из холодильника в коридоре кастрюлю каши и папину заначку -- банку дешёвого алкоситро "Сен-Брянск".

Пригладив волосы, я постучал в дверь подсобки. Романтизм случайной встречи с Марин зашкаливал, как уровень нагрева в старых газотурбинах моего аэронефа.

-- Пардон, -- я отодвинул щеколду и вошёл.

Марин стояла спиной ко мне, на фоне иллюминатора. Разодранную кофту, в которую была облачена, когда застряла в щели меж контейнерами, она сняла. Осталась в тёмном обтягивающем платье. Изящная фигура подчёркивалась красным фоном заката.

Девушка порывисто обернулась. Это движение ещё больше напомнило Вронскую. Так её фиксировали на открытках из спектаклей.

Марин сделала что-то с причёской: острые прядки волос падали по обе стороны лица, заключая его в изящную рамку. Она умудрилась стереть с лица грязь и пыль из трюмовой гондолы. Ни я, ни Лев Николаевич не могли смыть эту грязь неделями.

Девушка напряжённо посмотрела на меня:

-- Наконец-то. Четвёртый час жду. А если бы я захотела в туалет?

-- Пардон, гальюн прямо по коридору.

-- Я сказала "если бы". -- Она подняла крышечку с кастрюльки и брезгливо понюхала: -- Нет. После этого мне точно понадобится гальюн.

Она сделала глоток алкоситро:

-- Как называется дирижабль?

-- Это аэронеф.

-- Разницу между дирижаблем и аэронефом придумали бюрократы Торгового Флота. Раз твой корабль называется иначе, значит и законы к тебе другие. Понял?

-- Нет. При чём тут бюрократы? Зубы мне не заговаривай, мадемуазель. Зачем пряталась в трюме?

Вместо ответа девушка оттянула воротник платья:

-- Жарко. Выйдем на моторную площадку?

Она сказала это одновременно властно и мягко. Я повиновался, открыл дверь на площадку и мы вышли. Ветер подхватил полы её длинного платья, обернув вокруг моей ноги.

От двигателя несло горелым. Марин с недоумением принюхалась:

-- Как вы ходите? Турбокомпрессор в любую секунду откажет.

Стыдно признаться, что мой папик не вкладывал прибыль в ремонт аэронефа. У нас не было денег на новый компрессор. Не было ни старшего технического помощника, ни младшего. Лев Николаевич -- столетний ветеран, которого не брали на другие суда. Работая за четверть жалования, дедуля больше ломал, чем ремонтировал. Ну и был бесплатный я -- шестнадцатилетний капитан недоукомплектованной рухляди.

-- "Сестрёнка Месть" -- прочитала Марин на оболочке. -- Странное название. Не расскажешь происхождение?

-- Это слишком личное.

-- Прежде чем открыть свою тайну, я должна узнать тебя лично, Борис.

-- Не нужна мне твоя тайна.

Марин придвинулась ко мне. Своим бедром ощутил округлость её бедра.

-- Ещё как нужна, -- с придыханием сказала она.

Овцекоровы на соседнем аэронефе как-то особо лирично замычали.

Я и рассказал:

-- До того, как папаня приобрёл аэронеф, он работал начальником отдела логистики на богатой ферме "Белый Китель" в Фенье. Я, моя мама и сестрёнка жили там же, как семья сотрудника. Однажды на ферму напали наёмники Приватной Военной Компании и всех убили. Вот и вся история.

Если ранее я подмечал в поведении Марин наигранность, то сейчас она искренне заинтересовалась, слушала, приоткрыв ротик.

-- Силовая конкуренция? -- спросила она. -- Эти бюрократы даже разбой впихивают в рамки закона.

-- На собственной шкуре я узнал, что в Империи можно убеждать конкурента с помощью найма Приватных Военных Компаний.

-- Я помню эту историю, -- Марин сжала мои пальцы. -- Несколько лет назад, ещё до войны с Австралией, в провинции Фенье, в ходе акта силовой конкуренции, была сожжена какая-то ферма. Погибло несколько некомбатантов.

-- Некомбатанты -- моя мама и сестрёнка. А ей было два годика.

-- Бандитов из ПВК пытались судить, но они отмазались, -- продолжила мою историю Марин.

-- Откуда ты всё это знаешь? Ведь суд над пэвэкашниками был почему-то засекреченный. Я видел материалы дела, там все имена, адреса и названия организаций замазаны чёрным.

Марин уверенно отмахнулась:

-- Слышала об этой истории из своих источников. Скоро узнаешь, из каких. Говорят, командовал бойней искусственный человек, таких называют "синтезаны". Его создали по технологиям добедового времени, в качестве эксперимента. Поэтому всё и засекретили, чтобы к суду не притянули тех, кто отвечал за создание синтезана.

-- Иисус-дева-мария, какие ещё синтезаны? -- Я недоверчиво посмотрел Марин в глаза. То ли она врала, то ли шутила.

-- Почему ты остался жив? -- спросила Марин.

-- В ночь атаки на ферму я гостил у родственников в Моску. Батяня тоже в отъезде был.

-- Теперь ясно, -- заключила Марин. -- Твой отец получил компенсацию за погибших, и вы купили аэронеф. Странное вложение денег для начальника логистики.

-- Папашка мечтал владеть аэронефом. И название он придумал. Но я не считаю, что для мести нужен пафос.

-- Кому мстить собрались?

-- Тем ублюдкам из Приватной Военной Компании, которые устроили резню на ферме.

-- А где сейчас твой отец? Надеюсь, разыскивает ублюдков?

Я стыдливо отвернулся:

-- Он в Мизуре. Играет...

-- Свалил на тебя управление аэронефом, у которого вот-вот жахнет турбокомпрессор, а сам тусуется в столице всех кабаре, шлюх и казино?

-- Не смей его судить, -- прикрикнул я. -- Он не оправился от потери.

Сказал я это так неуверенно, что Марин догадалась: я давно осудил и вынес папаше приговор.

Она погладила мою руку:

-- Как называлась ПВК?

-- Мы даже название не можем раздобыть. Нашли одного чиновника, который запросил пять тысяч эльфранков за доступ к незацензуренным документам.

-- Если не бухать и не играть в казино, можно насобирать, -- уверенно сказала Марин.

-- Можно.

-- Или кредит взять.

-- Кредит под залог чего? -- Я в сердцах рванул кусок обшивки на корпусе двигателя. Ржавая железяка улетела за борт, пропав в темноте.

-- "Сестрёнка" потрёпанное судно, -- согласилась Марин. -- Но казино и пьянство не сделают его лучше.

Я всмотрелся в огни плывущего впереди аэронефа ТорФло:

-- Пошли в рубку. Нужно курс поправить. Торфлотовцы летят, не глядя куда.

В рубке было темно. В углу горела жёлтая лампочка, да светились древние гелиографные экраны. Я сверился с показаниями приборов:

-- Ещё пара километров и мы вышли бы из зоны движения аэронефов, войдя в дирижабельную.

Марин Лебэн встрепенулась:

-- Вот про это я и говорила. Какая в воздухе разница, идёшь ты по трассе для аэронефов или дирижаблей? Нет же -- плати штраф за бессмысленное нарушение.

Я крутил руль, компенсируя перекос трюмовой гондолы, которая вынуждала "Сестрёнку" забирать влево. Марин стояла у лобового стекла.

В ночной темноте, где-то далеко-далеко на горизонте, по небу проходила полоса Неудоби. В ней вспыхивали электрические разряды. Изредка ворочалось что-то призрачное с красноватым отливом, словно гигантское чудовище хотело накрыть всю Империю, но останавливалось перед невидимым барьером.

-- Борис, ты когда-нибудь задумывался, что мы живём, окружённые катастрофой?

-- Ты про Неудобь?

Марин повернулась ко мне и опёрлась спиной о лобовое стекло:

-- Когда я вижу Неудобь, то вспоминаю, что мы, человечество, и Ханаат, и даже австралийцы, живём в горящем доме. Пылающие стены рухнут на нас в любой момент. А мы сидим среди пожара и пьём цикорий из чашки, убеждая друг друга, что всё в порядке.

Я пожал плечами:

-- Когда я вижу Неудобь, то первым делом проверяю, не сбился ли я с курса? Зачем думать о том, что если произойдёт, то уж точно не на моём веку?

-- Сегодня мы смотрим на Неудобь издалека, а завтра она всех нас накроет Шестой Волной.

-- Между волнами катастрофы по несколько тысяч лет. Учёные говорят, что Пятая была последней.

-- Вся наука -- это ложь, которая постоянно опровергает саму себя. Даже если новой волны не будет, Неудобь-то растёт. Рано или поздно она захватит всю оставшуюся землю. Ты, Бориска, проживёшь свою жалкую жизнь, а человечество обречено.

Марин вещала таким тоном, будто ей не пятнадцать, а сто пятнадцать, как Льву Николаевичу. Ещё и "Бориской" назвала:

-- Развела тут философию "умрём -- не умрём". Все там будем, Иисус-дева-мария. Признавайся, кто ты и от кого бежишь? Украла что-то?

Марин подошла ко мне. Левая часть её лица подсвечивалась то красным, то зелёным светом фонарей аэронефа ТорФло, который мы понемногу нагоняли:

-- От кого ещё может бежать честный человек в Империи Ру?сси? Конечно от преследования Имперской Канцелярией.

-- И за что тебя преследуют?

-- Я -- принцесса Марин Дворкович, -- заявила она.

Тут Марин поведала, что она -- племянница Жоржа Дворковича, знаменитого правителя Сен-Брянской провинции.

(В это не верилось).

-- Несколько лет назад мой дядя организовал Фронду, попытку свержения Императора Володимара Третьего.

(Это правда, вялотекущие протесты Фронды до сих пор проходили в Моску).

-- Но силы Фронды были разгромлены во время попытки войти в Моску, продолжала Марин. -- На стороне Володимара Третьего выступили многие дворяне и владельцы ПВК. Патриотические силы решили объединиться и разогнать Фронду, ведь из-за гражданской войны назрела опасность вторжения Конурского Ханаата. С тех пор Жорж Дворкович находился в бегах. Пару месяцев назад агенты Имперской Канцелярии выследили его местоположение. Нычка фрондеров была разгромлена.

-- Нычка? -- удивился я. -- Какое неаристократичное слово.

Но Марин продолжала, едва сдерживая слёзы:

-- Дядю убили. Мою маму изнасиловали и зарубили саблями агенты Имперской Канцелярии. Папу, братика и второго братика тоже насмерть изрубили, -- заключила Марин. -- Поэтому я понимаю боль твоей утраты. Но мне труднее. Я вынуждена бежать. Под видом нищенки пробираюсь в трюмы аэронефов.

-- Куда бежишь?

Марин достала из кармана платья клочок бумаги с пятнами засохшей крови:

-- Эти координаты передал мне умирающий отец.

Я взял бумажку и ввёл цифры в ординатёр. Старое вычислительное устройство начало компилировать путь, кряхтя и щёлкая релейными переключателями.

Марин продолжила:

-- Там находится последняя нычка... то есть оплот Фронды, о котором не знают канцеляриты. Оттуда повстанцы нанесут смертельный удар императору Володимару Третьему. Но для этого я должна найти их.

-- Без тебя что ли не смогут нанести смертельный удар?

-- Сопротивлению нужен лидер. Я последняя из Дворковичей, законная наследница престола.

-- Это если Фронда победит.

-- Она победит, когда фрондеры проникнут в резиденцию Ле Кремлё и убьют тирана. Я владею кодами доступа во дворец. Их прошептал мой умирающий дядя.

-- Погоди, что-то я запутался. Ведь бумажку тебе передал отец, а не дядя?

-- Оба передали, -- всхлипнула она. -- Они умирали плечом к плечу.

Узнав, что Марин принцесса, я сразу стал замечать аристократическое благородство в её речах и движениях тела. В глазах блестели слёзы, голос дрожал, руки складывались в умоляющий жест. Ну, вылитая Мими Вронская, в роли молодой Екатерины Великой в спектакле "Тень женщины".

С трудом отведя взгляд от прекрасной девушки, я выдавил:

-- Что если я выдам тебя канцеляритам?

Марин положила руки на мои плечи:

-- Твой отец так бы и поступил. Но ты другой. Ты не способен на подлость. В тебе есть истинное благородство, которое утратили многие дворяне.

Против воли я ухмыльнулся. Это точно, всегда подмечал за собой что-то типа благородства.

-- Кроме того, я смогу отплатить, -- продолжила Марин.

-- Чем?

-- Фронда потеряла двух вождей, но она всё ещё сильна. Ведь тирания Володимара Третьего надоела многим в Империи. На нашей стороне парламент, а так же главы некоторых провинций. Победа будет за нами. Когда я стану императрицей, то начну строить новую, прекрасную Республику Ру?сси будущего.

Я не разбирался в государственном устройстве, но даже я знал, что императорская власть не сочетается с республикой. Но вступать в политические споры не собирался. Мало ли, вдруг она хочет создать имперскую республику? Всякое бывает.

-- Становись. Но мне-то какая выгода?

-- Первым делом я начну люстрацию Имперской Канцелярии. А так же прикажу рассекретить архивы с резнёй на ферме. Я открою имена всех твоих врагов, Борис Муссенар. Если хочешь -- их казнят прилюдно без суда и следствия. "Сестрёнка Месть" оправдает своё название.

Ординатёр завершил компиляцию и подал хриплый сигнал. На зелёном экране высветилась точка назначения: какие-то холмы в Санитарном Домене. Удивительно было то, что холмы находились в двух часах хода, если свернуть с курса прямо сейчас. Какое счастливое совпадение!

-- Тебе решать, мой капитан, -- промолвила Марин. -- Ты совершаешь подвиг или остаёшься капитаном пикирующего аэронефа?

Чего тут решать? Принцесса! Которая станет императрицей благодаря мне! Ладно -- принцесса. Ещё и самая красивая девушка, что я встречал.

-- Думай поскорее, -- сказала Марин. -- Да покажи мне, где тут у вас, как говаривают при Дворе, "комната лёгкости". Не смущайся, Борис. Раз я принцесса, так и в туалет не хожу?

По тесному коридору, где горели лишь три из десяти лампочек, я проводил принцессу до гальюна.

Стараясь не прислушиваться к журчанию за дверью, я пошёл в каюту отца. За стеной слышался мощный храп Льва Николаевича. Я включил лампу и принялся обыскивать ящики отцовского комода.

Каждый аэронеф и дирижабль имел радиомаяк, который оповещал пеленгаторы авиодромов и соседних судов на трассе о своём местоположении. При сходе с воздушной трассы необходимо сменить сигнал, сообщая причину, будь это ремонт или капитанская блажь. За уход без оповещения -- штраф, а то и лишение лицензии. Хотя... если я смогу замутить с принцессой, никакой штраф мне не грозит.

Управление радиомаяком располагалось в рубке в отдельном шкафчике на стене, но он закрыт на замок, ключ от которого у капитана. По идее, папашечка должен был передать ключ мне, но он никогда не следил за регламентом. Назначить капитаном шестнадцатилетнего -- уже нарушение регламента.

Я рылся в комоде, перебирая дырявые носки и рубашки с протёртыми локтями. Коммуникаторы, которые мы воровали из клиентских контейнеров, а позже перепродавали на рынке. Тысячи ключей от каких-то замков. Патроны от неизвестных видов оружия, которого у нас никогда не было. Стоптанная обувь. Прошлогодние лотерейные билеты. Ненавистные мне фишки казино.

Вот он. Ключ от радиомаяка оказался внутри резинового ботинка. Папаша отказывался выбрасывать дырявую обувь, под предлогом: "На ближайшем авиодроме найдём обувную мастерскую, да заклеим подошву. Будут как новые".

Второй год он ищет обувную мастерскую. Для этого обходит все казино?

До последней секунды я надеялся, что ничего не найду, а значит, сообщу принцессе, что невозможно сойти с трассы. Но теперь отступать некуда.

В одном из ящиков наткнулся на ветхую коробку с настольной игрой "Небесные капитаны". На обложке нарисован военный дирижабль времён Третьей Мировой. Я так и рухнул на кровать. На ферме, когда все были живы, я и... папа играли до одури в эту игру. Сестрёнка ползала рядышком со мной. Папа так увлекался, что горячился и спорил, как мальчишка.

Мама осторожно ступала по раскиданным на полу карточкам и смеялась:

"Женя, будь спокойнее".

"Да? А чего Бориска нарушает правила? -- обижался папаша. -- Трёхкорпусный военный дирижабль класса "Консидерабль" не может встать к причальной мачте для однокорпусных судов! Понял?" И папа рассерженно смахивал карточку моего персонажа с игровой доски.

А теперь "папа" превратился в "папашку". В пьяницу, в игромана, в паршивого жулика, ворующего коммуникаторы. Но в кого бы он не превратился, я не могу его покинуть сейчас. Или могу? Ещё неизвестно, станет ли Марин императрицей.

Иисус-дева-мария! У кого спросить совета? Не ко Льву Николаевичу же стучаться.

Но тут необходимость в совете отпала: я почувствовал, что заваливаюсь набок. Вслед за мной скрипнул и поехал комод. С разгону он ударился в противоположную стену, выбрасывая из себя дырявую обувь.

Отшвырнув ключ радиомаяка, я побежал в капитанскую рубку. Стены быстро переворачивались. Квадратный коридор превращался в ромб.

"Сестрёнка Месть" резко меняла курс.

Как в кошмарном сне, я пытался добежать до рубки, путая стены и потолок коридора. В каюте вопил Лев Николаевич. Отовсюду сыпались незакреплённые предметы. На меня с грохотом катились пустые ящики, которые папаша не выкидывал под предлогом "ещё пригодятся". Угу, вот и пригодились, чтобы бить меня острыми краями.

На четвереньках я вполз в рубку, залитую белым светом -- в лобовое стекло бил прожектор соседнего аэронефа ТорФло. На этом ярком фоне темнел силуэт Марин с ореолом волос. Принцесса уверенно крутила штурвал и дёргала рычаг высоты.

"Эй, там, на развалине, вы обнюхались? Куда прёте?" -- кричало радио.

Из-за крутого манёвра "Сестрёнки" наш сосед начал резко сбрасывать скорость, не зная, чего ожидать, но Марин упрямо продолжала выводить мой аэронеф с трассы.

-- Отпусти руль! -- закричал я.

-- Малолетний капитан, ты слишком долго думал, -- ответила Марин. -- Я взяла дело в свои руки, хе-хе. Не переживай, я умею править. У меня два дирижабля было. Настоящие дирижабли, военные, с пушками.

Марин ещё раз крутанула руль. Корпус аэронефа застонал, стены заскрежетали. Пол наклонился ещё больше. Я даже не представлял, что "Сестрёнка" способна на такие виражи.

Место у руля было огорожено перилами, поэтому Марин стояла прочно. Удерживая равновесие, я добежал до принцессы:

-- Здесь -- я капитан! Отойди немедленно.

-- Отвянь, Бориска, пока жив.

-- Руки прочь от рулевого устройства! -- взревел я.

И сам протянул руки, чтобы вытащить принцессу из-за перил. Дальше произошло непонятное. Сначала я решил, что гондола оторвалась от оболочки и упала. Потом мою грудь пронзила сильная боль. Из носа и ушей что-то полилось. В итоге я закатился в угол между шкафом и приборной панелью.

До меня постепенно доходило, что хрупкая девочка совершила серию каких-то движений ногами и руками, после которых я чувствовал себя избитым толпой хулиганов.

-- Мар... ин... -- хлюпал я носом, пуская кровавые пузыри. -- Это что...

-- С-с-с-с-опляк, -- сказала она, и вернулась к рулю.

Презрительная интонация, с какой девчонка произнесла ругательство, была один в один как у Льва Николаевича.

Пол выровнялся. "Сестрёнка Месть" покинула торговую трассу и мчалась в сторону Санитарного Домена. Радиомаяк тревожно пищал, предупреждая о незаконном выходе с трассы.

Кое-как я поднялся на колени, потом на ноги и побрёл к девушке.

Марин повернулась:

-- Тебе мало, сопляк?

-- Это... мой... аэро... неф... И я тут... кап... кап...

Лёгким движением, несмотря на длинное платье, Марин перемахнула через перила вокруг руля. Совершила прыжок в одно касание. Полы юбки взметнулись, меня обдало запахом духов и пота. Потом увидел потолок, который быстро пронёсся надо мной. Я приземлился обратно в угол. Во рту появились какие-то камешки. Я не сразу понял -- это были мои зубы.

Я реально был отброшен ударом девичьей ноги на несколько метров! Такое умение драться я на военном параде в Моску, где бойцы ПВК демонстрировали на военнопленных навыки рукопашного боя.

Каждый удар Марин отобрал у меня десять лет жизни. Я валялся на полу и кряхтел, как Лев Николаевич, когда он пытался заглянуть внутрь газотурбины. Изо рта, носа и ушей лилась и лилась кровь.

-- Тьфу-ты ну-ты, -- донеслось из коридора. -- Бориска, что ты сделал с кораблём? Думаешь, я не видел, как ты утащил банку алкоситро? Упилси вусмерть, сопляк?

Марин активировала автопилот и снова лихо переметнулась через перила. Кранты Льву Николаевичу. Убьёт его одним ударом.

Действуя так, словно меня тоже поставили на автопилот, я дополз до шкафчика. Открыл его и вынул ружьё, которое давало осечку чаще, чем стреляло.

Марин остановилась. Обернулась. Я перевёл рычажок предохраняющего замка:

-- Р... руки вверх. -- Мне стало стыдно за глупость фразы, поэтому добавил, сплёвывая осколки зубов: -- Застрелю, сука.

-- Бориска, -- мягко сказала Марин. -- Прости меня, но я же принцесса. Не поверишь, нас так тренируют.

Шажок в мою сторону:

-- Стану императрицей -- всё тебе возмещу. Золотые зубы вставишь.

-- Стой на месте.

Ещё шажок. Острые пряди красиво обрамляли её личико.

-- Ты же не убьёшь принцессу? Ты лишишь Империю прекрасного будущего! Бориска, дурачок, я могла тебя замочить ещё в трюме. Но пожалела такого молодого.

-- Стоять!

-- Тьфу-ты, ну-ты, -- Лев Николаевич наконец-то дополз до рубки. -- Это ещё кто такая?

Марин прыгнула на меня. Я дёрнул курок.

Как настоящий преступник, я понуро сидел на скамье в приёмной отделения Жандармерии города Гранд Монтуа. Именно туда независимый город-государство Мизур депортировал арестованных на своей территории граждан Империи Ру?сси.

Трогая кончиком языка осколки зубов, я водил пальцем по исписанной поверхности скамьи, читая надписи:

"Жандармы -- петушилы!"

"Незаконно был задержан за употребление пудры 12 мая 1018 года"

"Свободу НФР!"

Так же на скамье было много ханаатских иероглифов, рисунков мужских половых органов и женских сисек, сопровождаемые лаконичным: "Имперцы -- мрази!"

Мне пришла в голову мысль, написать на скамье признание: "Я, Борис Муссенар, 22 июня 1024 года, застрелил Марин Дворкович, несостоявшуюся императрицу". Кто-нибудь позже пририсует сиськи к этой истории.

Я поднял голову. Жандарм за конторской стойкой сам походил на преступника, так как сидел за стеклом с дырочками.

-- Долго ещё? -- спросил я.

-- Имейте терпение, гражданин. Ваш отец разбил стол для рулетки и лицо официантке об этот самый стол. Женщине восемь швов наложили.

-- Выписывайте штраф, как обычно, да отпускайте.

-- Это уже пятый штраф, который Евгений Муссенар игнорирует.

Мне папашка говорил, что оплатил все штрафы! Значит, и эти деньги он проиграл или пропил? Во мне закипела злоба.

-- Что он сейчас делает? -- спросил я жандарма.

-- Подписывает соглашение о кредитном займе под залог имущества.

Я не вытерпел и вскочил. Прихрамывая, забегал по комнате от стены к стене. На этот раз папаша залетел слишком далеко. Из-за его невоздержанности мы потеряем аэронеф! А в подсобке у нас лежал труп принцессы. Лев Николаевич убеждал меня выкинуть её за борт. Но я всё ещё верил, что папа поможет, папа разберётся...

Пора понять, что мой папаня не тот человек, на чью помощь можно надеяться.

Я остановился перед доской с кривыми буквами "Внимание, розыск!" Среди бандитских рож всех степеней деградации на меня глядело тонкое личико со знакомыми голубыми глазами. Два острых локона обрамляли щёки. Неужто Мими Вронская в розыске? Или...

Я обернулся на жандарма, как бы умоляя подтвердить, что мне не почудилось. Потом прочёл под фото:

Марин Лебэн, инфанка, г.р. -- не установлен.

Разбойные нападения в составе организованной преступной группы, угон транспортных средств, убийство, торговля оружием и чёрной пудрой, незаконные транзакции гражданских чипов... Убийство, убийство, грабёж, убийство...

Любая бандитская рожа по соседству с Марин могла бы позавидовать длине списка её преступлений.

-- Пардон, -- обратился я к жандарму. -- Но когда эта девочка успела столько наразбойничать?

-- Ты, парень, читай внимательно. Она -- инфанка.

-- Кто это?

-- Инфаны сохраняют свою внешность на подростковом уровне.

-- Как это? -- помотал я головой.

-- С помощью гормональных средств и пластической хирургии.

-- Вечно живут, что ли?

-- Никто не вечен, пацан. Живут как все, но умирают молодыми.

-- Зачем всю жизнь выглядеть подростком?

-- Ну, -- пожал плечами жандарм. -- Шлюхи, так называемые "инфетки", часто на это идут. Клиентам нравятся девочки и мальчики помоложе, а попасть в острог за совращение малолетних им ссыкотно. Этой Марин, парень, за пятьдесят. Точная дата рождения неизвестна. Лиходейка постоянно меняет гражданские чипы.

-- Впервые слышу про инфанов.

-- Тогда имей в виду, сейчас Марин промышляет тем, что проникает на аэронефы и дирижабли. Совращает или обманывает капитанов, прикидываясь "девочкой в опасности". Затем уводит судно к своей банде в Санитарном Домене. Сообщники режут всех членов экипажа вместе с горе-капитаном. Те ещё твари. Мы рассылали ориентировку на авиодромы. Но вы, воздухоплаватели, как обычно, ни шиша не читаете. А потом жалуетесь, что вас убивают. А кто виноват, что вы идиоты и верите первой встречной?

До моего внимания наконец-то дошла красная строка под портретом инфетки:

За поимку или информацию о местонахождении подозреваемой -- 20 000 эльфранков.

Двадцать штук за труп в подсобке! Я радостно заорал:

-- Знаю её местонахождение. Возьмёте инфетку ещё тёпленькой! То есть холодненькой уже... Она в морозильной камере.

В этот момент открылась дверь, и два жандарма ввели отца. Тот виновато смотрел, не понимая, отчего я веселился:

-- Бориска... Прости меня. Я обещал, но сорвался... Клянусь Иисусом-девой-марией, больше ни-ни!

-- Не плачь, папуля, мы богаты.

Пока жандарм записывал мои показания, папа недоверчиво крутил хмельной головой с синяком под глазом:

-- Ну, Бориска, молодчага! Теперь починим движки.

-- И стёкла вставим.

-- Сбалансируем трюмовую гондолу.

-- Везде камеры установим.

-- Заодно и хрыча Льва Николаевича -- за борт истории! -- заявил отец. -- Наймём механика, который не выглядит как развалина.

-- Отец, я бы оставил Льва Николаевича. Без него не так весело.

-- Тогда... тогда отправим тебя на учёбу в Академии Динамического Воздухоплавания! -- хлопнул ладонью по столу отец. -- Ты же всегда этого хотел.

У меня захватило дух от моего прекрасного будущего.

Оба избегали упоминания о покупке информации об убийцах мамы и сестрёнки.

Месть идёт первой в списке дел. А выполнять эти дела предстоит мне. На папу рассчитывать нельзя. Он это знал давно, а я понял это только сейчас.

Эпизод 2. Верификация

Вокруг Моску, столицы Империи Ру?сси, расположено три авиодрома. Моску-19 -- самый крупный из них. Да и вообще в мире. Хотя, конечно, ханаатцы считают, что самый большой в мире это их "Чи Кентский Международный Авиапорт". Но что с них взять, известно, что все ханаатцы жертвы патриотической пропаганды.

Небо авиадрома пестрело от аэронефов и дирижаблей. Между ними, комариной дрожью, вились бес-пилоты. Сосчитать количество причальных мачт нереально, они как деревья в лесу. В редкие дни, когда пелена облаков не скрывала солнце, Моску-19 всё равно оставался в тени от воздушных кораблей.

Родные очертания "Сестрёнки Месть" я различил среди сотен других аэронефов. Подхватив рюкзак, я дёрнул Димона за рукав:

-- Двинули. Причалка номер двадцать три. Видишь, аэронеф с жёлтой оболочкой?

Дмитрий снял солнечные очки, которые ему не шли. Как и дурацкие усики, из которых он мечтал вырастить бороду:

-- Офигеть, какой красивый.

Я побежал к причальной мачте. Заприметил отца, выходящего из лифта причалки. В уголках моих глаз скопились слёзы, быстро сохнущие на ветру.

Димон спешил за мной:

-- Не верится, что вашему кораблику сорок лет! Как новый.

-- Я сам только на фотках видел. Нехило папаша его прокачал.

Отец бросился навстречу и обнял меня. В отличие от меня он не прятал слёзы:

-- Бориска! Возмужал, настоящий капитан. А ведь год прошёл всего. Эх, время летит с нарушением скоростного режима.

-- Знакомься, отец, это Дмитрий Тюрго, мой товарищ по академии. Мы вместе закончили первый курс.

-- А-а-а, будущий старпом на "Сестрёнке"? Евгений.

Отец и Димон обменялись рукопожатиями, а я отметил их схожесть: оба какие-то вялые, ленивые. Ничего, я им покажу настоящую флотскую жизнь.

Набрав побольше воздуха, хотел гаркнуть, как нас учили: "Всем на борт!", но дверь лифта причалки раздвинулась:

-- Тьфу-ты ну-ты, мусье Сопляк! Ишь ты, надулси, как аэростат заграждения. Выдыхай, выдыхай. Меня не испужаишь.

Лев Николаевич был облачён в тёмно-синий комбинезон с жёлтым кругом на груди и силуэтом "Сестрёнки Месть". Хрыч хлопнул меня по плечу:

-- Не куксись, тьфу-ты ну-ты. Как напялишь свою капитанскую фуражку, так и буду субординацию тебе говорить.

-- Надо было его за борт выбросить, -- повернулся я к отцу. -- Зря тебя не послушал.

-- Терпи, гипер-маркиз-капитан. У меня контракт ещё на год, -- захохотал Лев Николаевич.

Отец пропустил меня и Димона к лифту причальной мачты:

-- Как там правильно говорят: "Все на борт?"

Чудеса начались в коридоре: он стал шире и приобрёл безопасные закруглённые углы. Теперь можно безопасно кувыркаться даже при падении в штопор. Освещался он яркими лампами с узорчатыми плафонами. На полу -- ковровая дорожка. Димон присел и потрогал ворс. Я тоже хотел, но удержался.

Отец отодвинул дверь в одну пассажирскую каюту: вместо скрипучего старья там новая мебель и округлые шкафы, встроенные в стену. И в каждой каюте -- широкие иллюминаторы, вместо мутных дырочек, забитых фанерой, которые были раньше.

-- Тьфу-ты, Женька, чего ты пацанёнку мебеля показываешь? -- просипел Лев Николаевич. -- Главное кажи, давай.

Дед потянул меня в левобортный моторный отсек:

-- Вот, обер-мусье-сверхкапитан, зырьте!

Но мне не надо было показывать, куда зырить: вместо родного движка с горелыми газотурбинами сорокалетней давности, гудел под обтекаемым блестящим кожухом мотор с эмблемой "Бамако".

-- Ох, ё..., -- воскликнул Димон. -- Двухтурбинный АБ-4000 с паровакуумной форсажной камерой. Разработан для малых сторожевых дирижаблей военного флота. Корпус движка сделан из сплава с применением материалов из Неудоби.

-- А то, -- отец подмигнул мне. -- Наш аэронеф натянет в гонках любой дирижабль.

-- Ну, кроме тех, которые используют ионную тягу, -- важно возразил Димон.

-- А разве такие есть? -- удивился отец. -- Впервые слышу.

-- Скоро будут, -- ответил Димон. -- Одна из заимствованных у Австралии технологий. Лет через десять всё на таких движках будет, даже малые бес-пилоты.

-- А, ну раз так, то у нас есть десять лет, чтобы наслаждаться этим архаичным движком.

Димон, который лучше всех моих сокурсников разбирался в моторах и типах воздушных судов, продолжал:

-- АБ-4000 и через десять лет будет быстрым, ведь он работает на бланспирите. Его не на всяком аэродроме заправляют. А при форсаже расход вообще по литру на километр.

-- Ну, можно самим бодяжить диметан с биодизом, -- сказал отец. -- Но тут я согласен, что перемудрил, надо было движок попроще.

-- Тьфу-ты ну-ты, зато как он ходит, детишки мои. Как он ходит! Как танцовщица, -- Лев Николаевич затряс лепестками белых волос, словно в припадке.

Димон снял со стены разводной ключ и открутил болты кожуха, прикрывающего мотор. Я и Лев Николаевич отодвинули кожух в сторону. Моторный отсек тут же заполнил шум турбин, а нас обволок жар работающего мотора.

-- Хочу проверить теплообмен, -- крикнул мне Димон. -- Такие движки оснащены дополнительной системой пассивного охлаждения. Даже если просто убрать кожух, должен начаться перегрев.

Я инстинктивно отступил на шаг -- верхние части турбин вращались прямо у меня под ногами, обдавая волнами жара.

-- Не бойся, Борян, -- прокричал мне Димон. -- Если упадёшь меж турбин, то тебя раздавит только до половины, потом бортовой ординатёр аварийно остановит вращение.

Лев Николаевич постучал пальцем по циферблату встроенного термометра:

-- Тьфу, на семь градусов подскочила.

Димон кивнул:

-- Высокие требования к теплоотводу -- один из недостатков быстрых движков.

Мы поставили кожух на место и закрутили болты. Температура тут же упала до показателей нормы.

Я повернулся к отцу и неловко обнял его:

-- Папа, ты проделал большую работу. "Сестрёнка Месть" стала аэронефом высшего класса.

-- Пойдём в рубку. Покажу тебе крайнее нововведение, да сойду на заслуженный отдых.

-- Ты не полетишь с нами?

-- Устал я, Бориска. Хочу на земле побыть. Погулять по столице-матушке. Иди в плановые рейсы сам. Я разработал погрузплан на все месяц месяц, остальные два месяца летней практики будешь сам составлять. Ты же капитан.

Я важно улыбнулся, не подавая виду, что писать погрузпланы я не умел. Это было моей самой большой бедой в Академии.

В капитанской рубке стояли двое. Широкоплечий лысоголовый мужик с окладистой густой бородой. Димон даже свистнул от зависти. И старая женщина лет тридцати с волосами, торчащими как бурьян под забором.

-- Навигатор и радист Прохор Фекан, -- представил отец бородача.

-- Генриетта Аврорина, -- сказала женщина. -- Распорядитель трюмовой гондолы, младший механик.

Эти двое ошиблись местами. Следить за погрузкой в трюм и помогать старшему механику должен был бы мужик-силач, а хрупкая женщина работать с радио и прокладывать курс.

-- Борис Муссенар, будущий капитан, -- как можно солиднее представился я. -- А это Дмитрий Тюрго, мой старший помощник.

Бородатый Прохор просто кивнул, а Генриетта улыбнулась нам, как малышам:

-- Сразу после первого курс? Молодцы, молодцы!

Не знаю, куда зашла бы эта неловкость, но меня спасла рация:

"Сестрёнка, принимайте груз".

Генриетта ушла в трюм, а Прохор встал у руля и вперил задумчивый взгляд в небесную даль, где маневрировали аэронефы и дирижабли.

-- Докладываю, обер-мусье-коллосаль-капитан, наш навигатор неразговорчивый тетеря. Иногда я в него кидаюсь подручными предметами, чтобы внимание привлечь...

Бородач повернулся, но не отвёл взгляда от неба:

-- Я, дедушка, всё слышу. Просто не об чем с вами говорить.

Прохор Фекан мне определённо понравился!

Отец подвёл меня и Димона к приборной панели:

-- Ну? Заметил новинку?

У меня разбегались глаза: тут всё было новинкой. Слегка вогнутые ультратонкие экраны высокой чёткости показывали картинку со всех камер, внутренних и наружных. Я видел, как Генриетта Аврорина руководила подачей контейнеров в раскрытый трюм.

Большинство управляющих элементов размещались на сенсорных панелях, изготовленных в Ханаате. Эргономичные кресла сверкали белизной. Димон сел в одно и крутанулся. Я вспомнил, что год назад на месте этого кресла стоял табурет, прибитый к полу кривыми гвоздями криворуким Львом Николаевичем.

Лобовое стекло было настолько чистым, что его не было бы заметно, если бы не всполохи графической информации. На него проецировались данные загрузки трюма, метеосводка и время до отрыва от причальной мачты. Данные о перемещениях всех судов в небе над Моску-19 отображались поверх отдельных дирижаблей и аэронефов, которые захватывала система слежения и отмечала красным прямоугольником, ведя до тех пор, пока они не выходили из зоны видимости.

-- Мерде... -- восхитился Димон. -- Новейшие технологии.

Тут мой взгляд упал на шлем и две перчатки гант-манипулятора:

-- Не может быть, -- закричал я. -- У нас теперь есть бес-пилоты?

Это и было папино "крайнее нововведение" -- три новеньких бес-пилота покоились в ложементе на внешней стороне гондолы. Через лобовое стекло я видел, как на корпусах малышей помигивали зелёные лампочки. Летательные аппараты заряжены и готовы к полёту.

-- Пап, это круто, конечно, но к чему они на грузовом аэронефе?

-- Ты чё, Борян? -- ответил за отца Димон. -- В автономном режиме будут сопровождать нас, обследовать местность, выбирать оптимальный маршрут в рамках разрешённого на пролёт коридора. Да и вообще, прикольно иметь глаза, которые смотрят на триста шестьдесят градусов и на десяток километров. Можно ещё кое-что делать, я покажу...

Димон сунул руку в перчатку гант-манипулятора и хотел нацепить шлем, но я остановил:

-- Это потом. Сейчас -- принимаем командование аэронефом.

Я стоял в рубке, а отец на земле. Маленький, беззащитный, почти незаметный в тени аэронефа.

За год учёбы на курсах я не то, чтобы сильно скучал по отцу. Моску такой город, что не заскучаешь. Но я испытал настоящее потрясение, когда увидел фигурку отца с чемоданчиком в одной руке и курткой на сгибе локтя другой.

Отец помахал мне, а я в ответ лишь качнул головой. Ведь рядом подчинённые: старпом Димон... то есть Дмитрий Тюрго. И этот бородач... как там его? Прохор Фекан.

"На любом судне дисциплина начинается с капитана, но с него же начинается и анархия" -- так говорил Андрэ Битов, мой любимый преподавать в Академии Динамического Воздухоплавания, ведший класс навигационной геометрии.

"Приём груза завершён -- сказала по общей связи Генриетта. -- У нас два пассажира, сопровождают свои грузы. Вторая и третья каюты. Надо зарегистрировать гостей".

Прохор коснулся приборной панели. Корпус "Сестрёнки" слегка дрогнул. Ворота трюмовой гондолы закрылись, а на лобовом стекле высветилось сообщения диспетчерской с разрешением на отчаливание. Сквозь буквы я видел фигуру отца. Он сидел на чемоданчике, нелепо задрав голову.

"Э-э-э, Сеструхин Тесть?" -- сказал по рации простуженный голос диспетчера авиодрома. -- Подтвердите готовность отчалить".

-- Готовность подтверждаем, -- ответил Прохор.

-- Старший помощник Тюрго, -- повернулся я к Димону, тот сидел возле станции управления бес-пилотами и вожделенно крутил палец гант-манипулятора: -- Снимите показания гражданских чипов у пассажиров.

-- Так точно, мусье, обер-сверх-супер-капитан! -- Подлец перенял тон Льва Николаевича. Взяв ординатёр-табло, он ушёл.

В рубке остались я и Прохор. Тот вдруг отпустил руль:

-- Капитан Муссенар, полагаю, вы хотите сами отправить судно в полёт.

Нет, этот Прохор Фекан просто клад! Настоящий член экипажа. Я встал у руля, а Прохор вообще вышел из рубки. Он снова догадался, что я хотел бы оторваться от причалки в одиночестве.

"Э-э-э, Месть Сестры? -- засопливила рация. -- Причальные зажимы деактивированы. Начинайте манёвр. Коридор подъёма -- триста".

Как можно более уверенным голосом я отчеканил:

-- Есть коридор триста.

Неторопливо стал отводить рукоятку высоты. Корпус аэронефа снова дрогнул, а фигура отца исчезла из обзорного поля лобового стекла. Тень "Сестрёнки" быстро уменьшилась.

"Сестрёнка Месть" набирала высоту, как ракета. Я ревностно следил за каким-то частным дирижаблем с оболочкой, расписанной узорами. "Расписной" отчалил вместе с нами.

Я дал системе команду отслеживать дирижабль -- тот поднимался на несколько метров быстрее нас. Тогда я переместил руль высоты на одно деление. Возросшая сила тяжести заставила меня ухватиться за перила.

"Тьфу-ты ну-ты, капитан Бориска, молодчик -- закряхтела общая связь. -- Поддай газу! Не боись, мы разом всех уделаем!"

Когда расписной дирижабль остался далеко внизу, я удовлетворённо вернул руль высоты обратно и стал разворачивать аэронеф, готовясь выйти на трассу.

-- Видел тёлочку из второй каюты?

Димон бросил ординатёр-табло на стол навигатора, сел в кресло и крутанулся. Иногда он пытался вести себя как видавший жизнь мужчина, воображал, что уже отрастил бороду. Выглядело это комично.

-- Старпом Дмитрий Тюрго, -- принял я свой "капитанский" тон. -- Полагаю, обращение "тёлочка" неприемлемо к клиенту, которому мы оказываем транспортные услуги.

Димон проигнорировал замечание:

-- Молоденькая, как мы. Но сиськи -- во!

Я встревожился. После случая с инфеткой Марин Лебэн, я не доверял молоденьким. В Моску, шляясь с однокурсниками по студенческим кабаре, я в каждой девушке подозревал зловредную инфетку. Из-за этого ни с кем и не познакомился. Даже на спектакли с Мими Вронской ходил с опаской. Слишком она напоминала мне Марин.

Я резко поднялся с кресла и открыл угловой шкаф. Когда-то там хранилось ружьё, которое давало осечку чаще, чем стреляло. Теперь в шкафу висели три новеньких ствола "Охотник По-по".

Преодолев соблазн вооружиться, я взял с полки аптечку и вышел, бросив Димону:

-- Следи за рулём.

-- Ха-ха. Презервативы что ли прихватил?

Определённо, надо как-то выправить дисциплину! У Димона никакого уважения к капитану.

Перед дверью второй каюты я задержался. Очень уж всё походило на случай с Марин. Только вместо кастрюли с кашей, я держал аптечку. Конечно, я поступал глупо, полагая, что пассажирка будет обязательно инфанкой. Но если я что и уяснил в жизни, то это факт -- лучше выглядеть глупым, чем мёртвым.

-- Открыто, -- ответили мне на стук.

Я кашлянул и вошёл. Пассажирка сидела на откидной кровати с книгой на коленях.

-- Борис Муссенар, капитан судна.

-- Алёна Бастьен, э-э-э, торговка.

Димон, как всегда, всё преувеличил. Алёна старше нас. Ей лет двадцать. Волосы непонятного коричневатого оттенка, будто девушка не решила, в какой тон покраситься. А сиськи так себе, обычные. Симпатичная, слегка полноватая. Понятно, почему Димон ею восхитился.

Я открыл аптечку:

-- Приветствую вас на борту аэронефа "Сестрёнка Месть", Алёна. Пардон, вам необходимо пройти верификацию.

Алёна взяла из моих рук упаковку:

-- Проверка на инфанность? Ваш старпом только что сканировал мой гражданский чип. Если бы я была на инфанной терапии -- это было бы указанно... Кроме того, по мне заметно, что я не подросток.

-- Или верификация или мы расторгаем контракт об услугах перевозки.

-- Вы говорите не тем тоном, каким следует общаться с клиентами.

-- Есть причины.

-- Хорошо, капитан, как скажете, -- Алёна подозрительно быстро сдалась. -- Этот тест... на него нужно...

По чистому просторному коридору я проводил Алёну до гальюна.

Ситуация так напоминала случай с Марин, что я стал подозревать: у меня психическая травма, из-за которой воспроизвожу события годичной давности.

Журчание за дверью гальюна прекратилось. Скоро появилась Алёна и протянула мне мокрый кусочек бумаги:

-- Видите, капитан, я не инфанка. Хотя мерси за комплимент.

Осознав, какой я всё-таки болван, смутился и ринулся в свою каюту, пробормотав:

-- Ещё раз пардон.

Ночную вахту несли я и Димон. Как можно спать, когда тебе семнадцать лет, а под твоим управлением аэронеф с новым мощным мотором, с новейшей бортовой электроникой и тремя бес-пилотами?

Димон притащил несколько банок алкоситро. Поначалу я хотел свирепо наложить на старпома дисциплинарное взыскание, но понял, что не стоило. Одно дело показывать авторитет перед Прохором или Генриеттой -- они люди новые. Одно дело ругаться со Львом Николаевичем -- он человек старый и не в своём уме. Димон -- дело другое. Мы с ним немало пережили. И экзамены, и попытки проникнуть в кабаре, где подавали пудру, и драки с кадетами Военной Академии в Гранд Парке и студенческом кабаре "Ра-ра".

Как говорил преподаватель навигационной геометрии Андрэ Битов: "Капитан -- это не только строгость, но и честность". Я по-честному хотел бухнуть с другом прямо в капитанской рубке. В нарушение всех регламентов.

После первой банки у Димона всегда заходил разговор о половых сношениях:

-- Как ты думаешь, Алёна мне даст?

-- Догонит и ещё даст.

-- Как ты думаешь, Генриетта и Прохор шпехаются? -- не унимался Димон. -- А Генриетта и Лев Николаевич? Как думаешь, у старика ещё стоит? Что если Генриетта шпехается сразу и с Прохором и Львом Николаевичем? Присоединяйся, ты же любишь старых. Отшпехаете её втроём.

-- Кончай, Димон, ещё услышит тебя кто-нибудь.

-- Как ты думаешь, Генриетта тебе даст? Я же видел, что она тебе понравилась. А как думаешь, второй пассажир и Алёна шпехаются?

Чтобы увести разговор от сношений, я спросил:

-- Кстати, а кто второй пассажир? У него самый габаритный груз, десятиметровый контейнер.

-- Мутный тип. Вроде наш, имперец, но повадки ханаатца. По документам в контейнерах какие-то списанные шасси от бронепежо.

-- Странный груз, -- сказал я. -- Понимаю, если бы он тащил металлолом в Нагорную Монтань или Сан-Свень, у них хорошо за это платят. Но зачем тащить лом в Кунград, в провинцию, где это самое железо добывают?

Но Димона не так-то легко сбить с любимой темы:

-- Как ты думаешь, ханаатские тёлки шпехаются лучше наших? Я бы шпехнул ханаатку. Правда, у них сисяндры маленькие.

Чем сильнее Димон увлекался разговором о половых сношениях, тем сильнее я смущался и тревожился. Ведь я совершенно не разбирался в этом вопросе.

-- Ты можешь говорить о чём-то другом, кроме шпеха и сисяндр?

-- Могу. -- Димон вскочил с кресла и натянул перчатку гант-манипулятора. -- Чур, я первый.

Димон держал растопыренную ладонь в гант-манипуляторе, покачивая то вправо, то влево, при этом сам наклонялся корпусом, словно бес-пилотом управляло его тело, а не рука. Мне ужасно хотелось сорвать с Димона шлем телеуправления и закричать: "Теперь моя очередь!"

Но пришлось делать вид, будто мне безразличны детские забавы. Встал у лобового окна и всмотрелся в ночную черноту, где мигал зелёный огонёк бес-пилота.

-- У-а-а! -- воскликнул Димон. Сжал кулак и быстро растопырил пальцы -- сигнал "максимальная скорость". Огонёк бес-пилота пропал в ночи. Снова сжал кулак и потянул руку на себя -- бес-пилот так же быстро вернулся.

-- Всё, -- не вытерпел я. -- Моя очередь.

-- Обожди! Я придумал! Полетели к тёлочкам. Вдруг они шпехаются?

Димон вывел изображение с бес-пилота на один из сверхтонких экранов.

Камера бес-пилота перешла в режим максимальной светочувствительности. Борт "Сестрёнки Месть" ясно проступил на экране. Стали видны даже заклёпки на обшивке гондолы. Небо вокруг аэронефа превратилось в синий мерцающий фон из плывущих узоров и светлых точек -- это звёзды, которые человеческий глаз не улавливал из-за постоянной пелены облаков над жилыми землями.

-- Круто, -- восхитился я. -- Если гражданские бес-пилоты так видят в темноте, представь, как видят военные?

-- Ща и мы кое-что увидим.

Бес-пилот обошёл правый борт аэронефа, качнувшись в струе из газотурбины, и приблизился к иллюминатору каюты. Камера снова адаптировалась и показала внутренности помещения.

Худощавый морщинистый мужчина стянул с себя ханаатскую рубашку без воротника. Повесив её на дверцу шкафа, встал на колени и начал бить поклоны, оттопыривая зад, прикрытый маленькими чёрными трусами.

-- Фу, не то окно. Кстати, этот тот самый пассажир с железяками. Вероотступник проклятый. Поклоняется ханаатским чертям, вместо Иисуса-девы-марии.

Димон крутанул рукой, перемещая бес-пилот к иллюминатору каюты Алёны Бастьен. Я перестал делать вид, что мне неинтересно. Каюта была пуста, но за полупрозрачной дверью шкафа двигалась женская фигура.

-- Вовремя, -- довольно прокомментировал Димон. -- Сейчас выйдет. Оценишь её сисяндры.

Дверь закрылась. Алёна была одета не в пижаму или бельё, как можно было ожидать, но в странное обмундирование: куртку, застёгнутую до самого подбородка и брюки военного покроя. Сев на кровать, она принялась зашнуровывать высокие ботинки на толстой чёрной подошве.

-- Чего это она так вырядилась? -- недоумевал я.

-- Пухлые тёлки любят тёмное. Стройнит.

Любительница тёмного, достала из сумки шапочку, натянула на голову и опустила на лицо -- на шапке были вырезы для глаз и рта. Из той же сумки она достала небольшой ломик и фонарик. Ломик сунула за пояс, а фонарик надела поверх шапочки. Осторожно подошла к двери. Отодвинула и выглянула в коридор.

Я метнулся к экрану и вывел на него изображение коридорной камеры.

Убедившись, что в коридоре никого не было, девушка выскользнула из каюты и двинулась к лазу в трюмовую гондолу.

Димон снял шлем и тоже смотрел на экран:

-- Воровать пошла?

-- Следи за управлением, -- приказал я.

Выхватил из шкафчика ружьё и выбежал в коридор.

"Опять баба в трюме. Если такое повторится в третий раз, я стану женоненавистником. Одни проблемы от них. Особенно от молоденьких... Впрочем, Марин была старушкой. Иисус-дева-мария, способность баб создавать проблемы не зависит от их возраста" -- так думал я, шагая по трюму и корябая пальцем рифлёную поверхность приклада ружья.

На этот раз в трюме полнейшая темнота. Впереди мелькнул свет фонарика. Петляя меж ящиков и стеллажей, я подобрался к источнику света. Стоя на коленях, Алёна взламывала дверь десятиметрового контейнера, принадлежащего ханаатцу.

-- Попалась, -- крикнул я и вышел из укрытия. -- Руки вверх!

Алёна замерла. Потом резко развернулась и метнула ломик -- со свистом он ударил в ружьё, выбивая из рук. В следующую секунду Алёна уже выкручивала мои руки за спину и била меня головой об ящик:

-- Имбециль, не смей так подкрадываться. Могла бы и убить тебя!

Да что же это такое? Вместо того чтобы объяснить, чем бабы занимаются в трюме моего аэронефа, они начинают меня обвинять. При этом бабы всегда мастера рукопашного боя.

Алёна ударила меня последний раз и отпустила. Стянув с головы шапочку-маску, сказала:

-- Пардон, капитан. Дело такое, что я не могла иначе. Я всё объясню.

-- Ага, -- я чуть не плакал. -- Вы все говорите, что объясните, но все ваши объяснения -- ложь.

-- Борис, меня зовут Алёна Бастьен, я агентка Имперской Канцелярии.

-- Пф! В этом трюме я встречал принцессу. Агентка канцеляритов -- слабая выдумка.

Алёна достала из кармана удостоверение и ткнула мне в лицо, продолжая:

-- Под видом торговки я захожу на аэронефы и досматриваю груз. Да, я знаю, что проще провести досмотр вместе с капитаном. Но моя задача не просто обнаружить груз или арестовать того, кто его провозит, а отследить конечную точку назначения. Для этого я тайно осматриваю крупногабаритные контейнеры. Уже восьмой аэронеф...

-- Контрабанда?

-- Гостайна.

-- Чёрная пудра?

-- Борис, -- вздохнула Алёна. -- Канцелярия не занимается ерундой. Пудровозов ловят жандармы.

Меня оглушил треск ломаемых досок и звон разорванного металла. Посыпались щепки и пыль. Мою щёку оцарапала просвистевшая мимо железяка.

Невидимая сила выбила изнутри одну из стенок контейнера, который ранее пыталась взломать Алёна. Внутри контейнера вспыхнул сноп электрического света, словно кто-то водил мощным прожектором. Сам гигантский контейнер закачался и запрыгал, касаясь верхушкой потолка. Вместе с ним раскачивались и трюмовая гондола с аэронефом.

-- Иисус-дева-мария, -- взвыл я. -- Что это?

-- То, что я искала, -- закричала Алёна. -- Но почему ЭТО живое?

Контейнер окончательно распался. В центре трюма на нескольких полусогнутых лапах стояло огромное механическое чудовище. Вместо глаз у него было два прожектора. Один, правда, тускло мигал, будто садилась батарейка. Остальное тело терялось в темноте.

Я достаточно разбирался в технике, чтобы узнать чудище -- это австралийский механикл. Боевые самоуправляемые машины часто показывали в военной хронике, иллюстрируя зверства австралийцев. Во время войны, они убили немало наших бойцов. Но для нас, пацанов, механиклы были чудом техники. Мог ли я предположить, что это чудо окажется в трюме моего аэронефа?

Алёна выхватила из-за пояса пистолет и подобрала моё ружьё:

-- Я его отвлеку, а ты беги в рубку и отцепляй трюмовую гондолу.

-- Весь груз потеряем... -- заныл я. Хотя понимал, что лучше потерять груз, чем жизнь.

Перебирая лапами, механикл принялся крушить контейнеры. В воздухе разлился запах духов, цистерну с которыми он перерубил лапой. В мечущемся свете прожекторов я видел, что на концах его двух передних лап крутились пулемётные дула. Слава Иисусу-деве-марие, у него не было боеприпасов!

-- Беги!

Я не стал ждать повторного приглашения и полез вверх по лестнице. Из рассечённой щеки лилась кровь, из-за неё мои руки скользили по перекладинам лестницы. Добравшись до верха, бросил последний взгляд на Алёну.

Она вышла из-за укрытия и сделала несколько прицельных выстрелов, высекая искры из корпуса механикла. Он направился в её сторону, раскидывая ящики с посудой, которые хозяин заботливо обернул в несколько слоёв поролона. Алёна перебежала в дальний угол гондолы.

Я бросился по коридору к рубке. За дверями кают слышались голоса:

-- Тьфу-ты ну-ты! Хто дверь заблочил? Бориска, сопляк, опять за старое принялся?

Ему вторила Генриетта из своей каюты:

-- Что происходит? Почему аэронеф качается? Почему мы заперты?

Только Прохор молча долбил в двери своей каюты чем-то тяжёлым. Дверь уже вздулась пузырём и почти вылетела из проёма.

Но я и сам задавался подобными вопросами. Что происходит? Почему двери заперты? Какое это отношение имеет к механиклу в трюме? Заблокировать замки кают можно было только из капитанской рубки.

Я вбежал в рубку:

-- Димон, почему каюты...

Димон забился в угол. Выставив перед собой ружьё, повторял:

-- Не подходи, пристрелю, не подходи, пристрелю!

На него надвигался пассажир номер два, владелец контейнера с механиклом. Морщинистый ханаатец был в тех самых неприлично маленьких трусиках, в которых молился своим богам. В руке он держал кривой ханаатский кинжал, чья форма напоминала кривизну его ног.

-- Не подходи, пристрелю! -- повторил дрожащим голосом Димон.

Дурак, как он стрелять собрался? Он же не переключил предохранитель. Не размышляя далее, я прыгнул на спину ханаатца, выкрикивая:

-- Предохранитель, Димон! Рычажок сбоку. Вниз, вниз надо!

Я повалил тщедушного ханаатца на пол, но на этом преимущество неожиданной атаки закончилось. Он выскользнул из моих рук и оттолкнул меня ногой. Я врезался затылком в один новых сверхтонких экранов, на котором отображалась погоня механикла за Алёной по трюму.

Димон наконец выстрелил. Ханаатец пугливо пригнулся, а я схватился за вторую щёку. Пуля задела её и разбила экран. Теперь у меня лилась кровь по обеим щекам:

-- Димон, имбециль!

-- Не умею я стрелять!

Ханаатец занёс надо мною кинжал. Перебирая ногами, как перевёрнутый на спину жук, я пополз вокруг приборной панели. Димон снова стрельнул, уничтожив ещё один экран. Я поднялся на ноги, намереваясь выбежать в коридор, но ханаатец ухватил меня за лямку комбинезона и дёрнул на себя. Я опять оказался на полу.

Увидел занесённый надо мной кинжал. Услышал выстрел Димона и звон очередного простреленного экрана.

Потом рука с кинжалом почему-то развалилась на две половины. Ханаатец завизжал -- из обрубка руки хлестала кровь. Кулак с кинжалом, упал на мою грудь, а мёртвые пальцы разжались.

Брезгливо отбросив часть чужого тела, я поднялся. Димон всё так же сидел в углу и сжимал ружьё, а ханаатец, орал и держал здоровой рукой обрубок, стараясь закрыть ладонью кровь. И над всеми нами возвышался великолепный и бородатый Прохор Фекан с обнажённой саблей в руках. Направив остриё в сторону ханаатца, он спокойно следил за его действиями. В лысине Прохора отражались лампы потолка.

Пассажир номер два перестал кричать. Отступил к контрольной панели, сказал что-то по-ханаатски и с разбегу бросился на лобовое стекло, рассчитывая выброситься за борт. Но стекло оказалось крепким. Ханаатец оставил на нём кровавую трещину и без сознания свалился на пол.

В заключение всего напуганный Димон снова выстрелил. Пуля впервые угодила куда надо -- в голову пассажира номер два -- густые чёрные ошмётки чего-то похожего на фарш из мясной моли разлетелось по полу.

Но желаемой тишины не наступило -- весь корпус Сестрёнки дрожал от ударов механических лап чудища, бушующего в трюме.

Прохор подошёл к ханаатцу и потрогал его носком ботинка. Потом подошёл ко мне и помог подняться. И наконец приблизился к Димону, который всё ещё держал ружьё трясущимися руками, повторяя шёпотом:

-- Я его что... Я его как... Я его всё?

-- Никогда не трогай это, -- сказал Прохор и отобрал у Димона ружьё.

Димон пытался снять блокировку с дверей кают, а я и Прохор приникли к последнему целому экрану. Алёна продолжала увиливать от преследований механикла. Пробегая мимо камеры, она крикнула:

"Ну же, отцепляйте гондолу!"

-- Но ты упадёшь вместе с нею, -- сказал я по общей связи.

"Так придумайте что-то! -- сказала Алёна, пробегая следующий круг. -- Если я перестану его отвлекать, начнёт крушить аэронеф, тогда нам всем конец".

Я заметил, что механикл стал двигаться медленнее. Оба прожектора светили тускло.

-- Может, продолжишь его выматывать? Сядет батарея.

"Не сядет... -- Алёна унеслась вглубь гондолы. Через минуту вернулась, уворачиваясь от обломков и продолжила: -- Достигнув минимума заряда, она начинает неизвестным образом генерировать энергию буквально из воздуха, поддерживая базовую работоспособность любого устройства. Это же австралийские технологии, они на миллион лет впереди нас".

Деревянный ящик развалился за её спиной. Алёна побежала дальше.

Как же спасти и гондолу, и Алёну? Чёрт с ним, с грузом, механикл уже раскрошил его в щепки. Но гондола -- вторая по стоимости после движков...

Прохор посмотрел на меня и начал набирать на ординатёре команду на отстыковку.

Меня осенило. Я дождался следующего появления канцеляритки перед камерой:

-- Алёна, ты можешь мне довериться?

"Нет. Но разве у меня есть выбор?"

-- Тогда держись за что-нибудь.

Я оттолкнул Прохора и перенабрал команду. Отстыковал только передние крепления гондолы, одновременно открывая трюмовые ворота. Гондола повисла на задних крепления, отчего нос аэронефа задрался вверх, мы еле успели ухватиться за перила. Судя по крикам в каютах, Лев Николаевич и Генриетта ухватиться не успели.

Пол гондолы принимал всё более и более вертикальное положение. Остатки груза сыпались вниз, словно "Сестрёнка Месть" вытряхивала из своего трюма. Те контейнеры, что были закреплены, болтались на тросах, как бижутерия. Не все тросы выдерживали, многие лопались. Контейнеры тоже летели в ночную темноту.

Механикл заскрежетал лапами по полу. Некоторое время он бежал на месте, пытаясь догнать Алёну, которая, уцепившись за трос, болталась над ним как приманка. Но гондола окончательно повисла вертикально и механическое чудище, жалостно помигивая прожекторами, ухнуло вниз.

"Мерси, Борис, -- прокричала Алёна. -- Ты умница!"

-- Нормально придумал, -- подтвердил Прохор Фекан, поглаживая свою бороду.

В этот момент один из небольших ящиков сорвался с крепления. Обрушившись на плечи канцеляритки, унёс её вслед за собой в темноту.

-- Мерде, -- прошептал Димон.

-- Бывает, что не везёт, -- бесчувственно подтвердил Прохор.

-- Не на моём аэронефе, -- сказал я, краснея от пафоса.

Молниеносно сел в кресло рядом со станцией управления бес-пилотами. Натянул гант-манипуляторы и шлем. Вторую долю секунды разбирался с положением бес-пилотов.

Первый аппарат, через который мы подглядывали за Алёной, так и висел напротив иллюминатора её каюты. От него не будет толку, слишком далеко. Выключил его из "стаи". Оставшиеся два бес-пилота сорвались с ложемента и устремились вниз.

"Только бы успеть, только бы успеть" -- то ли вслух, то ли про себя повторял я. Потеряв ощущение реальности, я смотрел на мир камерами сразу двух бес-пилотов.

-- Не успеешь, сопляк, -- услышал я Льва Николаевича. -- Куды тебе совладать с такой техникой.

Эх, зря разблокировали замки кают!

В жизни я только раз управлял бес-пилотом, древней моделью на спиртовом двигателе. В Академии Динамического Воздухоплавания это было одной из необязательных дисциплин. Теперь у меня разрывался мозг: в какую сторону смотреть? Летит Алёна или уже разбилась?

Переключив камеры в инфракрасный режим, я вглядывался в темноту, расцветшую всеми оттенками синего. Внизу светилось что-то жёлтое. Скорее всего -- разбитый механикл. Вот! Уловил в синеве розовое пятно: Алёна это или нет, но времени решать не осталось.

-- Тёлка падает примерно пятьдесят метров в секунду, -- орал Димон. -- С двух тысяч метров падала бы...

Розовое пятно приобрело очертания человека. Я различил руки и ноги, они безвольно болтались в воздухе. После удара ящиком, канцеляритка была без сознания.

Я резко вытянул руки вперёд, давая максимальное ускорение. Глухо вскрикнул Димон -- я задел его кулаком. Бес-пилоты поднырнули под Алёну. Хорошо, что они современной компоновки: винты не торчали наружу, а утоплены в корпус и прикрыты красивой решёткой. Аппараты начали потихоньку тормозить, замедляя падение тела канцеляритки.

-- Ме-е-е-е-дленно, по-маленьку... -- бубнил Димон.

Сто метров, девяносто два, шестьдесят четыре... показывал высотомер.

В инфракрасном режиме землю всё равно не видно -- неясная мельтешащая чернота, над которой раскинулось яркое небо. Лишь бы внизу не оказалась вода или верхушки деревьев.

Оба бес-пилота ткнулись в землю. Алёна скатилась с них и шевельнулась.

"Где я?" -- услышал в динамиках.

-- На земле.

Я повертел головой, отыскивая в небе силуэт "Сестрёнки". Забавно было смотреть на аэронеф снизу. Я одновременно был и там и тут. Теперь понятно, почему операторы бес-пилотов иногда теряли ориентацию в пространстве.

-- Тьфу-ты, Бориска. Ты притягиваешь неприятности, -- сказал Лев Николаевич. -- Под командованием твоего папаши мы ходили без происшествий. Пять сотен эльфранков чистой прибыли. А ты в первый же день столько же убытков организовал.

Странно, что хрыч не прибавил, ни "сопляк", ни "гундос". Словно впервые затруднялся, как меня обозвать.

Эпизод 3. Тайны Имперской Канцелярии

Всю дорогу до Моску я старался не показать Алёне, что боялся её.

На авиадроме не выдержал и остановился у выхода, ведь за дверью здания меня ждала неизвестность. Алёна, конечно, успокаивала, что со мной не произойдёт ничего страшного, но кто поверит канцеляритке? Они все говорят одно, делают другое, подразумевают третье.

Достав наладонник, я выбрал контакт отца и нажал кнопку записи:

-- Пап, я в Моску. Судя по тому, что ты меня не встретил, ты не получил предыдущие сообщения. Напоминаю, я пробуду в столице дня два. "Сестрёнка" в эллинге Бамако, в провинции Фужере. Проходит небольшой ремонт, который, оплачивает Имперская Канцелярия. Подробности -- при встрече. Я остановлюсь в гостинице...

-- Какая ещё гостиница? -- Алёна выхватила наладонник и сказала: -- Салют, папа Бориса, меня зовут Алёна Бастьен, канцеляритка. Борис будет жить у меня. По адресу: улица Пилатра Розье, дом двенадцать.

Алёна отправила сообщение и вернула мне наладонник. Правая рука канцеляритки была в гипсе, поэтому весь багаж нёс я. Мы влились в поток пассажиров, перемешанный с таксистами и рекламщиками.

Один рекламщик, воспользовавшись беспомощностью Алёны, сунул буклет прямо в щель между её гипсом и рукой. Я отчаянно подумал, что суматоха -- это мой крайний шанс сбежать, но...

У двери нас поджидал широкоплечий мужчина в чёрном кителе и тёмных очках. Отобрав у меня чемоданы, уложил их в багажник чёрного пежо с эмблемой Имперской Канцелярии на номере. Пежо было припарковано прямо у входа, под знаком, запрещающим остановку.

Вокруг нас мгновенно собралась кучка людей:

-- Канцеляриты замели кого-то.

-- У пацаничка рожа-то шпионская.

-- Может наоборот, законспирированный канцелярит? Инфан с задания вернулся.

-- Хе-хе, известно, чем инфаны завлекают.

-- Сосал ханаатские гостайны, петушок.

От стыда я не знал, куда деться -- двери пежо ещё закрыты.

В толпе кто-то продолжал:

-- Слышали по новостям? В Ханаате мужеложникам разрешили по закону женихаться.

-- Вымрет Конурский Ханаат. Детей не через задницу рожают.

-- Вымрет, не вымрет, но они на Луну лететь собрались. Не то, что наши...

-- А что наши? -- возмутился более патриотичный зевака. -- Что ты против наших имеешь? Они, может, уже давно на Луне были, да помалкивают.

Наконец, Алёна открыла дверь, и я нырнул в салон. Опять эти инфаны! Теперь меня за одного из них приняли. Наваждение какое-то.

Канцеляритский пежо ехал быстро, игнорируя красный свет. Сквозь тонированное стекло улицы Моску выглядели мрачно, словно подтверждая мои страхи.

-- Переживаешь за отца? -- осведомилась Алёна.

Не мог же я признаться, что больше переживал за себя:

-- Он больше года без казино и бухла.

-- Хочешь, я использую служебное положение? Могу отследить местоположение гражданского чипа твоего отца.

-- Разве это законно?

-- Без санкции прокурора нельзя. Но если надо, то можно.

-- Не надо. Приберегу твоё предложение об услуге на будущее.

Я отвернулся к окну.

Пежо вылетел на встречку. Патрульные бес-пилоты жандармерии отреагировали на нарушителя, снизились, но, просканировав номер, взмыли обратно.

-- Стыдно ехать в машине канцеляритов, -- не выдержал я.

-- Почему?

-- Народ вас боится и презирает. А я -- народ.

-- Бориска, поверь, никто не знает народ так хорошо, как Имперская Канцелярия. Чем больше вы нас боитесь, тем позже поймёте, что настоящая сила в Империи -- это не мы, и даже не Император, а сам народ.

Пежо в очередной раз заехал на тротуар, распугивая прохожих. Алёна показала в окно загипсованной рукой:

-- Любой из них оказался бы на твоём месте с радостью.

-- Если бы я не видел, как ты пожертвовала собой, чтобы спасти аэронеф, то решил бы, что ты лживая канцеляритка.

-- Борис, хватит слушать либералей и правозащитников. Времена репрессий прошли. Канцелярия подчиняется тем же законам, что и остальные службы Империи.

-- Ага, -- ухмыльнулся я, -- но ты только что предлагала отследить гражданский чип моего отца.

-- Вот поэтому больше не нужны массовые аресты и репрессии. Теперь вы все как на ладони, -- рассмеялась Алёна. -- А с недавних пор, как распространились наладонники с опцией отправки голосовых сообщений, Империя наконец-то слышит каждого гражданина.

Мы выскочили на бульвар Фьюзенмо, миновали пробку, срезав путь через парк, распугивая мамаш с колясками. Остановились у длинных ступенек, ведущих в самое страшное для всех либералей место: здание Имперской Канцелярии.

Главный вход отделён от бульвара переносными ограждениями. За ними стояла кучка митингующих, над которыми вились несколько бес-пилотов: жандармские и журналистские. Митингующие держали флаги Фронды на длинных рукоятках, стараясь задеть ими бес-пилоты.

Когда меня вывели из пежо, вялая толпа ожила. Взметнулись транспаранты "Свободу НФР", "Будущее Ру?сси -- это Республика", и "Долой самодержавие".

Некоторые плакаты требовали немедленно освободить из-под стражи некоего Владислава Адзинбу. Согласно имперской прессе, его задержали за мошенничество с акциями железнорудной компании "Шахты Сальти", а либеральская пресса утверждала, что его арестовали за политическую поддержку реформ.

Раньше я не разбирался в политике, не разбираюсь и сейчас. Но после того как Марин Лебэн заморочила мне голову сказками о Фронде, я решил, что надо хотя бы иногда читать газеты.

Пока мы поднимались по бесконечным ступенькам, нас сопровождали выкрики:

-- Долой канцеляризм!

-- Слово канцеляритов мёртвое. Слово Фронды -- живое!

-- Требуем реабилитации героев Фронды.

Я и Алёна стояли в центре кабинета. На стене, над длинным столом, висел портрет Императора. В окне виднелись крыши дворца Ля Кремлё, над которым реял роскошный имперский дирижабль, означающий, что Император в своей резиденции. В жизни бы не мог представить, что окажусь в таком месте! В самом сердце Империи!

Седоголовый мужчина в парадной белой форме стоял напротив нас. О нём я знал одно: его звали Патрик Паск.

Вслед за нами в кабинет вошёл военный оркестр из трёх музыкантов. Не дожидаясь приказа, они встали рядом со столом и заиграли гимн, оглушая визгливыми звуками лютни.

-- За отличие в охране общественного порядка, -- сказал Патрик Паск, перекрикивая музыку, -- подданный Империи, Борис Евгеньевич Муссенар, награждается медалью за... М-м-м... (сверился с наградным листом) "За спасение попавших в беду".

Вручил мне лист, а на лацкан пиджака прикрепил медаль. Взял со стола второй лист и коробочку:

-- Так же, Борис Муссенар, награждается знаком отличия "На страже Империи", за содействие в поимке и нейтрализации вражеского лазутчика.

Прикрепил знак ниже медали. Отступил к столу и замер в торжественной позе. Я не знал, куда деть руки, занятые коробками и листами. То закладывал за спину, то вытягивал. Алёна стояла так же торжественно, как Патрик Паск.

Музыканты перестали играть, а Патрик и Алёна одновременно гаркнули:

-- Империя -- это сила!

-- Империя... сила... -- еле слышно повторил я.

Я не был уверен, имею ли право произносить военный лозунг или должен в диссонанс крикнуть гражданский: "Да здравствует Император!"

Как бы там ни было, я испытал патриотический подъём. Меня не убили, не арестовали и не пытали, а наградили настоящими медалями! Всё же Канцелярия не то страшное место, полное палачей и продажных ублюдков, каким его описывают либеральские правозащитники. Везде есть плохие и хорошие люди. Мне повезло на хороших канцеляритов.

-- Спасибо, Бориска, за Алёну, -- Патрик Паск переключился с торжественного тона на "отеческий": -- Благодаря тебе она жива и раскрыла серьёзное дело. Девочка далеко пойдёт.

-- Если я молодец, то почему меня отстранили от участия в расследовании? -- Грубость вопроса Алёны поразила даже меня.

-- Тебе нужно подлечиться. Рука, плечо. И вообще -- отдыхай, девочка.

-- Чтобы прочитать материалы по делу механикла, не нужна рука. Нужно повысить мой уровень доступа.

Патрик Паск нахмурился:

-- Капрал Алёна Бастьен, вы хотите указать мне, бригадному генералу Имперской Канцелярии, какой уровень доступа выставить младшим сотрудникам?

-- Пардон. Виновата. Но я могу помочь расследованию. Я подозревала этого ханаатца с самого начала. Вела его от Нагорной Монтани.

-- Теперь дело продолжат более опытные агенты. И прошу, капрал, не смей при гражданских высказывать своё неудовольствие. Портишь торжественный момент.

-- Виновата.

Патрик Паск повернулся ко мне:

-- Вы, Борис, всем довольны? Аэронеф чинят? Денег достаточно? Помочь чем-то?

Холодея от собственной смелости, я заявил:

-- Вообще-то да. У меня просьба.

Патрик Паск сел за стол:

-- Валяй. Или, как говорят австралийцы, "шут", то есть "стреляй".

Я положил коробки и листы на стул, зачем-то вытянул руки по швам:

-- Моя семья погибла по причине...

-- Мосье, вы в логове канцеляритов, -- хохотнул Патрик Паск. -- Мы всё про вас знаем. Соболезную. Такая потеря в таком молодом возрасте.

-- Мерси. Осмелюсь попросить предоставить мне данные на тех, кто устроил резню на ферме. Название ПВК, а так же имена всех участников операции.

Улыбочка моментально слетела с лица бригадного генерала. Я понял, что "выстрелил" неудачно.

-- И что ты сделаешь, Бориска? Будешь мстить? Парень, все виновные в смерти твоих родных наказаны по закону. Мы не дикие ханаатцы, у нас нет кровной мести.

-- Но я... пардон...

-- Думаешь, мы не знаем, что полтора года назад, твой отец пытался купить эту информации у судебного чиновника?

На лбу у меня выступил пот, а лицо пылало, будто стоял возле перегретой газотурбины. Дострелялся, Иисус-дева-мария!

Патрик Паск продолжал бушевать:

-- Да-да, сопляк, именно мы арестовали коррупционера. Теперь он кукует в остроге.

-- Из-за нас человек попал в острог?

Алёна пришла на помощь:

-- Ну, Бориска, не из-за вас, а из-за собственной жадности. Материалы по делу фермы так засекречены, что даже я не имею доступа. Как всегда.

-- Капрал, молчать, -- Патрик Паск будто бы совладал с гневом и перешёл на отеческий тон: -- Как ты собираешься мстить, Боренька? Ты вообще понимаешь, что пэвэкашники -- реальные звери? Укокошат тебя только за одну мысль о мести. Чем меньше ты о них знаешь, тем дольше проживёшь.

Он встал из-за стола и указал рукой на дверь:

-- Церемония награждения окончена. Прошу вас освободить кабинет. На ваши чипы перечислены премии. Идите, дети, веселитесь. Моску любит богатых.

Кабаре "Лавр" отличалось от тех, где я бывал раньше тем, что там было непривычно светло. В интерьере ханаатские ковры соседствовали с мизурскими плетёными креслами, соломенными моделями дирижаблей из Новых Земель и статуэтками негрянских богов.

-- "Лавр" -- лучшее место для молодёжи, как мы, -- сказала Алёна. -- Кто уже много зарабатывает, но ещё не тратит на семью или кредит.

-- А почему здесь собраны сувениры со всего мира, но нет имперских?

-- Таков либеральский дискурс. Если для патриота нет ничего, кроме Империи, то для либераля нет никакой Империи, но почему-то есть государства, которые она угнетает.

Официант поставил на наш столик поднос с бокалами алкоситро и двумя круглыми коробочками. На крышках портрет Лавра Водолазкина. Насколько я помнил историю, лет пятьсот назад он создал культ своего имени, проповедуя то ли свободу половых сношений, то ли педофилию, то ли всё вместе.

Алёна добавила шёпотом:

-- Медальки лучше снять. Посетители кабаре сочувствуют Фронде.

Я отправил медали в карман. Взял коробочку с пудрой:

-- В Академии Динамического Воздухоплавания, я и Димон мечтали пробраться в кабаре такого уровня и нанюхаться пудры. А теперь сижу, как настоящий посетитель и свободно заказываю.

Алёна отвинтила крышку и взяла стеклянную трубочку:

-- У тебя есть проблемка, Борис, которая грозит вырасти вместе с тобой в один неприятный комплекс.

Алёна разложила на крышке полоску пудры. Я попытался повторить, но вышла неровная кучка. Канцеляритка сделала дорожку для меня, продолжая:

-- После убийства твоей мамы и сестрёнки, ты должен был стать больным на всю голову. Но не стал.

-- Это хорошо или плохо?

-- Это подозрительно. В отличие от своего папаши, ты ещё не пережил травму окончательно.

-- Да, я всё ещё хочу отомстить.

Алёна вставила трубочку в ноздрю и, неловко отставляя загипсованную руку и задевая посуду на столе, втянула пудру:

-- Дело не в мести, а в тебе. Ты смелый, но одновременно нерешительный. Будто не знаешь, как и когда применять свою смелость.

Чтобы скрыть смущение, я тоже вдохнул половину пудры. Она как-то не так зашла, словно рассыпалась в голове наждачными песчинками. Стараясь не чихнуть, стал тереть нос.

-- Скажу кое-что неприятное, -- продолжала Алёна, -- но твоя трагедия выгодна. Она устранила мещанскую семью, которая затянула бы тебя в обывательское болото и в кредитное ярмо. Чем скорее ты это поймёшь, тем быстрее станешь выдающимся человеком.

Я выпил алкоситро:

-- Это так происходит вербовка в канцеляритских пособников? С уничтожения памяти о семье?

-- Ха-ха, молодец. Но я не вербую, а намекаю, что можно сотрудничать.

-- Вы, канцеляриты, не хотите даже выдать мне имена пэвэкашников, которые устроили резню на ферме. Какое, сожги вас Неудобь, сотрудничество?

-- Бориска, если бы у меня был доступ, я давно всё тебе дала бы. Но Патрик Паск подозрительно темнит...

У меня зазвенело в голове, мир перевернулся. Стало абсолютно ясно, что делать дальше. Схватил Алёну за руку и сжал:

-- Мы проберёмся в кабинет Патрика Паска. Через его ординатёр просмотрим репозиторий с секретными документами.

Алёна отодвинула от меня коробочку:

-- Эй, парень, хватит пудрить себе мозги.

А я восторженно продолжил:

-- Сегодня же ночью. Вот и докажешь, что в сотрудничестве с Канцелярией есть выгода, а не только патриотический долг.

-- Если нас поймают, то меня выпрут со службы, да и то не навсегда, потому что канцелярит -- это на всю жизнь. Но тебя посадят в острог. Ещё и пришьют обвинение в работе на вражескую разведку.

-- Я не боюсь.

-- А я боюсь.

-- Я тебе жизнь спас.

Алёна вырвала свою руку из моей. Сделала вторую дорожку.

Решив, что хватит с меня пудры, я завинтил крышку на своей коробочке и сунул в карман. Отдам Димону, он мечтал о настоящей пудре. Хотя, конечно, её нельзя выносить из кабаре. Если поймают жандармы, то будут проблемы. С другой стороны, почему в этом кабаре пудру подают в удобных коробочках с крышкой? Быть может, я не понимаю ничего в либеральском дискурсе, но это явный призыв унести её с собой.

Алёна вдруг засмеялась, то прикрывая рот рукой, то пытаясь запить смех алкоситро:

-- Поверить не могу! Не могу и всё тут.

-- Во что?

-- Что ты раскрутил меня, канцеляритку, совершить то, на что обычно я раскручиваю других.

-- То есть?

-- Ты меня завербовал.

Мы подошли к зданию Имперской Канцелярии. Фрондеры, уставшие митинговать, спали на матрасах и в спальных мешках прямо на брусчатке бульвара Фьюзенмо. Флаги и транспаранты стояли рядом, прислонённые к переносным ограждениям. Над спящими реял бес-пилот, словно бы тоже сонный.

-- Ну, шагай, шагай! -- Алёна ударила меня в шею.

Так как мои руки были в наручниках и закручены за спину, то я чуть не упал лицом в ступени здания Имперской Канцелярии.

Шум разбудил парочку фрондеров. Завидев, что в здание кого-то ведут, они растолкали товарищей. Позёвывая, все подхватили транспаранты и начали скандировать:

-- Прекратите незаконные аресты!

-- Империя -- тюрьма народа!

-- Берегись канцелярита!

-- Свободу политзаключённым!

К нам вышел охранник и недовольно произнёс:

-- Не могла через потайные двери доставить? Горлопанов разбудила. Кто такой?

-- Политзаключённый, -- ответила Алёна. -- Патрик Паск у себя?

-- Три часа ночи. Он дома давно.

Охранник проверил гражданский чип Алёны и хотел взять за мой, но она остановила:

-- Нельзя. У гада инфицированный криптовзломщиками гражданский чип. Поэтому его будут проверять сетевики.

Охранник открыл дверь, пропуская нас внутрь. Повернулся к митингующим:

-- Заткнитесь! Вас днём никто не слушает, а ночью тем более.

Только на этаже кабинета Патрика Паска Алёна сняла с меня наручники. Использовав какое-то устройство, которое тщательно прятала от меня в кулаке, она открыла замок, и мы прошли в тёмный кабинет. Император смотрел с портрета, а дирижабль над Ля Кремлё время от времени посылал в кабинет цветной луч прожектора, окрашивая интерьер то в тревожный красный, то в успокаивающий зелёный.

Алёна подошла к столу и присела над системным блоком ординатёра. Достала второе устройство, так же пряча от моих глаз, и вставила в порт. На экране появилось окошко ввода пароля. Алёна набрала на клавиатуре явно случайное слово. Устройство в порту быстро замигало, и открылись файлы репозитория.

-- Технологии канцеляритов против канцеляритов, -- шепнул я.

Алёна быстро открывала и закрывала документы:

-- Нашла... Операция ПВК "Эскадрон Клода", Белый Китель, пятое ноября тысяча семнадцатого года.

Замелькали фотографии разрушенной фермы. Потом пошли обрывки синемазаписей. Какой-то негрянин снимал горелые трупы, приговаривая: "Отличное ратное портфолио будет у меня!". Когда попались снимки трупов мамы и сестрёнки, я попятился от экрана, отвернувшись от него.

-- Не время раскисать, Бориска, -- зашипела Алёна. -- Смотри дальше.

Я вывел список участников операции со стороны ПВК "Эскадрон Клода". Первым шло досье с фотографией красивой черноволосой девушки.

-- "Жизель Яхина, -- прочитал я, -- синтезан". Это она командовала резнёй! Кто такие синтезаны?

-- Она твой враг. Какая разница, синтезан или брюхоног? Про Жизель я слышала. Она вообще-то герой Империи. Яхины -- прославленная фамилия. Умеешь ты выбирать себе врагов, Борис.

Я достал наладонник и сфотографировал список участников операции, их домашние адреса и номера чипов.

-- Можно идти.

-- Погоди, -- остановила Алёна. -- Теперь и я кое-что поищу.

-- Так и знал, что ты пошла на это дело не ради меня!

-- Конечно. Если нас поймают, скажу, что ты меня подговорил.

Я заглянул Алёне через плечо. На экране мелькали фотографии механиклов, времён войны с Австралией. Многие засняты на поле боя в те моменты, когда разрывали пополам ханаатский танк или расстреливали имперский авион. Попадались механиклы таких странных форм, что я удивился, зачем австралийцы делали их такими смешными, словно на карнавал отправляли. Одни в виде ящерицы, другие в виде овцебыка с ненужными в бою, но грозными рогами. Другие напоминали смешного толстого человека с кувалдой в одной механической руке и... поварёшкой в другой.

После механиклов возникло знакомое морщинистое лицо ханаатца. Того, что был на "Сестрёнке".

-- Мерде, -- громко сказала Алёна. -- Та часть досье, что открыта, свидетельствует: он работал на Империю, тогда как Ханаат полагал, что работает на них! Он наш, канцелярит, двойной агент. Его звали Тен Гиз Лотфулла.

-- Агент Канцелярии вёз украденную у ханаатцев технологию австралийцев, но вы же, канцеляриты, пытались поймать его и не дать провезти технологию?

-- А знаешь, кто приказал поймать якобы ханаатского шпиона? Патрик Паск!

-- Ваш бригадный генерал -- предатель?

-- Или идёт какая-то другая игра, которой я помешала, поймав агента, которого не должны были поймать. Или должны были, но не я. Вот почему меня не допустили к материалам дела. Теперь всё ясно.

-- Хорошо, что тебе ясно. Мне ничего не ясно.

Алёна листала дальше:

-- Остатки разбившегося механикла отвезли в провинцию Кунград. Место назначения -- завод Артемия Герье.

-- Тот самый сумасшедший миллионер-изобретатель, который предлагал взорвать Луну, чтобы обломки упали в Океан-море и залили Неудобь?

-- Герье не сумасшедший, а гений. Не слушай новости по радио. Итак, австралийская технология, вместо того, чтобы стать достоянием Империи, перешла в единоличное владение Герье. А это значит...

В коридоре послышались шаги. Алёна упала на колени и вытащила устройство из порта.

Я и девушка заползли под стол, кое-как уместившись вдвоём. Оба стояли на четвереньках, Алёна, на локтях, отставив гипсованную руку, а я сзади неё, стараясь не думать об этой позиции, и о том, что волосы канцеляритки щекотали мои ноздри.

-- Мосье Паск? Мой генерал, вы тут?

Перед нами появились ноги охранника. Потоптавшись, он выключил ординатёр и вышел, притворив за собой дверь.

Мы провели с Алёной на четвереньках ещё минут пять. Потом вышли из кабинета и покинули здание через ту самую "потайную дверь", через которую доставляли арестованных.

Я стоял перед этажёркой, уставленной глиняными статуэтками: фигуры зверей, дирижаблей и непропорционально сложенных людей. Этажёрка стояла в коридоре Алёниных апартаментов на улице Пилатра Розье. Огромная четырёхкомнатная квартира без особых признаков уюта.

За дверью ванной комнаты слышалась звуки воды.

-- Слушай, а почему у тебя дома так мало вещей? -- спросил я, когда шум воды прекратился. -- Или ты любитель минималистичной моды австралийцев?

-- Я почти не живу здесь, -- ответила Алёна через дверь. -- Последние четыре месяца таскалась по аэронефам, выслеживая ханаатского шпиона. В квартире я отдыхаю, занимаюсь скульптурой.

-- Интересное хобби.

Дверь ванны приоткрылась:

-- Борис, помоги инвалидной даме.

Я несмело вошёл. Алёна стояла в ванне, прикрывшись занавеской для душа. Сквозь полупрозрачный материал светились розовые формы её пышного тела. Загипсованная рука Алёны была покрыта полиэтиленовых чехлом. Я подал полотенце.

Прикрыв грудь, Алёна вышла:

-- Твоя очередь.

-- Разрешаешь пользоваться твоей водой?

-- Народ оплатил её своими налогами. Трать, сколько хочешь.

Алёна вышла из ванны, а я снял пиджак и спросил в приоткрытую дверь:

-- Кстати, почему все охотятся именно за этими механикломи? Их же дохренищщи после войны осталось.

-- До войны Австралия была чем-то вроде мифа, -- ответила Алёна. -- Австралийцы избегали любых контактов с людьми на материке. Вообще считали нас мутантами, типа брюхоногов. Их технологии превосходили наши.

Я стянул майку:

-- Но мы же победили?

-- Только после того как Империя Ру?сси и Конурский Ханаат заключили временный военный союз.

-- Помню, в детстве повторяли в новостях лозунг "Один мир -- одна победа".

-- Но по новостям не говорили, что мы победили австралийцев вовсе не числом или умением. Как бы это сказать... Австралийцы сами себя победили. Тебе трудно понять, не владея той секретной информацией, которую мне вдалбливали на учёбе.

-- Я постараюсь.

-- Пока материковые народы столетиями выживали после каждой волны Большой Беды, раз за разом отстраивая свои цивилизации с нуля, австры жили на всём готовом, что осталось ещё от добедовых времён. Ведь ни одна волна до Австралии не докатилась.

-- Разве это плохо? -- спросил я, стягивая трусы.

-- Почему для тебя всё должно быть или хорошо или плохо? Это -- факт. Они были расой высокотехнологичных детишек. Не знали страданий, боли, голода. Их остров не окружала Неудобь. У них были сабжект-принтеры, приборы, которые создавали из любого мусора одежду, оружие, технику. И были стройботы, которые воздвигали здания любой сложности.

-- Звучит как сказка.

-- Любая добедовая технология -- сказка. Но для австралийцев это повседневность. При том, что все их технологии не развивались несколько тысяч лет. Австры даже разучились учиться.

-- Это как?

-- Ещё в утробе матери каждому австру ставился имплант, "твин". С австралийского переводится, как "близнец". Это устройство становилось вторым мозгом. В твин закачивали любые знания и чей-либо прожитый ранее опыт. Австру не надо ходить в школу воздухоплавания, чтобы стать капитаном. Нужно просто закачать в твин опыт жизни великого капитана.

Я встал под тёплые струи воды:

-- Как хорошо!

-- Да, неплохо. Все твины были объединены в сеть под названием "Поток Сознания". Типа как наш репозиторий для ординатёров, из которого мы только что стащили секретные данные. В Потоке хранились миллиарды жизненных опытов предыдущих цивилизаций. Добедовых, конечно. Сами австры давно разучились производить полезный опыт. Они заполняли Поток Сознания какими-то театральными постановками из выдуманных жизней. И всей страной переживали этот ненастоящий опыт. Ну, типа, как сейчас у нас все уносятся от радиосериалов.

-- Что случилось с Потоком?

-- Во время войны, Жизель Яхина...

Я вышел из ванны, вытирая волосы полотенцем:

-- Убийца моей семьи?

-- Повторяю, для военных -- она герой.

-- Иногда мне кажется, что все герои Империи -- убийцы.

Я и Алёна стояли в коридоре рядом с этажеркой. Оба голые, обмотанные полотенцами.

Алёна продолжила:

-- Жизель и негрянин по имени Дель Фин, попали в плен. Не знаю почему, но им поставили твины. Что и стало концом для австров. Если Жизель участвовала в ментальных постановках и погрузилась в виртуальный мир, то Дель Фин взял контроль над Потоком Сознания, превратив часть австров в покорных рабов.

-- У негрян какая-то тяга захватывать рабов. В НФР, например.

-- Дель Фин смекнул, что, контролируя Поток Сознания, может покорить всех австров.

Поняв, что глупо стоять друг напротив друга в коридоре, мы прошли в комнату и сели на диван.

-- Потом произошли какие-то свои замесы, в итоге Жизель убила Дель Фина.

-- Убила? Почему-то я не удивлён.

-- Тем самым она спасла человечество. Ты жив благодаря ей.

-- Моя мама и сестрёнка -- наоборот.

Алёна закурила тонкую сигаретку:

-- Австры отключили Поток Сознания, чтобы не попасть в ментальное рабство. Вся техника, все механиклы управлялась через твины. Из Потока австры брали жизненный опыт, помогающий воевать с нами. Без него -- стали детьми, не способными сварить себе суп. Ведь рецепты тоже были в Потоке. Конечно, у многих сохранились ранее закаченные навыки. Австралия оставалась грозной военной силой, но сами австралийцы поняли, что шутки закончились и сами предложили капитуляцию.

Я усмехнулся:

-- Вот почему боевые машины носили карнавальную внешность ящериц и пауков? Для австров война с нами была шуткой и развлечением!

-- Вот именно. Но тебе лучше верить нашей пропаганде, в которой австры хитрые и злобные враги, которые только и ждут, чтобы напасть на нашу светлую Империю.

-- Раз техника австров не работает без Потока, то почему включился механикл на аэронефе?

Алёна подошла к шкафу и достала постельное бельё:

-- В этом и загвоздка. Что если австры смогли частично восстановить управление своей техникой? Или ещё хуже -- ханаатцы нашли способ активировать технику австров. И то, и то беда для Империи Ру?сси.

Девушка бросила бельё мне на колени:

-- Ничего, что будешь спать на диване?

-- А мы уже всё?

-- Ты рассчитывал на что-то ещё? Спокойной ночи, Борис. Повторю -- ты смелый парень. Если бы не ты, я не полезла бы в ординатёр Паска, и не узнала бы кое-что.

Конечно же, я не мог уснуть. Ворочался на простынях, прислушиваясь к звукам из спальни Алёны. По её словам я "смелый, но не решительный". Что это значило? Намекала, чтобы я сделал первый шаг?

Поднявшись, я сел на диване.

Возникла дилемма: одеться или нет? Приду к Алёне голым -- можно будет понять меня без слов... С этими мыслями я натянул брюки. Заявиться в нижнем белье было бы слишком нагло. Если Алёна ни на что не намекала, то могу сказать, что ошибся дверью.

По тёмному коридору, изредка освещаемому светом луны, прорывавшейся сквозь пелену облаков, я дошёл до дверей её спальни. Прислушался. Развернулся и пошлёпал обратно. Остановился. Вернулся с намерением решительно распахнуть створки двери. Тут меня обдало порывом ветра -- в той комнате, где я спал, открылось окно! В него проникла тёмная фигура с торчащим в руке пистолетом. Нарушитель уверенно направился к дверям спальни. Я успел спрятаться за этажерку.

Вот так ночное рандеву!

Наблюдая, за нарушителем, я спешно размышлял, что делать. Просто закричать? Но тогда меня застрелят первым. Молча ждать, когда он убьёт Алёну и примется за меня? Или плюнуть на всё, да сбежать, как хотел ещё на авиадроме?

Сунув руку в карман, нащупал коробочку пудры. Далее я не размышлял.

-- Алёна, атас! -- закричал я.

Выступив из укрытия, высыпал пудру в лицо нарушителю и вдобавок обрушил на него этажерку. Тяжёлая конструкция ударила злодея по шее, придавив к полу. Осколки статуэток разлетелись в стороны.

Вспыхнул свет, дверь спальни с грохотом распахнулась. На пороге -- Алёна в красном кружевном белье. Я не разбирался в женщинах, но даже я понял, в таком белье не спят... В таком -- ждут.

В левой руке канцеляритки -- огромный пистолет:

-- Не дёргайся!

Лицо нарушителя было белым от пудры, а глаза слезились. Он тоже поднял пистолет и выстрелил. Алёна спряталась за стеной.

Оттолкнув ногами этажерку, злодей перебежал за диван. Алёна сопроводила его серией выстрелов. Пули чиркали по полу, застревая в стенах. Я наконец догадался спрятаться за поворотом коридора. А в голове у меня вспыхнула идиотская мысль: что если канцеляриты специально покупали себе большие квартиры, чтобы было где побегать и пострелять?

Алёна и злодей обменивались выстрелами, каждый оставаясь в своём укрытии и выставив руку с оружием. Стреляли не глядя, но пули точно ложились в то место, где мог оказаться противник.

Неизвестно, сколько бы это длилось, если бы ночной визитёр вдруг не начал хрюкать от смеха. Его пистолет задрожал, а стрельба потеряла точность. Я не разбирался, не только в женщинах, но и в пудре, но даже я знал, от такого количества, что я высыпал ему в лицо, должен начаться нехилый приход.

От удивления Алёна перестала стрелять. Воспользовавшись затишьем, злодей поднялся во весь рост и побежал к окну, покачиваясь на ходу. Стукнувшись плечом в оконную раму, он вывалился наружу и ухватился за верёвку.

-- Уходит! Уходит же, -- закричал я.

-- По-твоему, я запасные обоймы в трусиках храню? -- ответила Алёна.

Пока она шарила в тумбочке у кровати, я подбежал к окну и с опаской выглянул. Злоумышленник, выписывая кренделя и похохатывая, подбежал к пежо-фургону. Дверь кабины открылась, и он упал в салон в неё. Машина резко выехала со двора.

К окну подбежала Алёна и сделала несколько выстрелов по отъезжающему фургону. Потом обернулась ко мне, из пистолетного дула вился дымок:

-- За меня взялись всерьёз. Тебе надо сматываться из Моску, Борис.

Из окна такси я смотрел на утренние улицы Моску. Кое-где вышли на работу дворники, они катили за собой телеги с моющей жидкостью. Возле закрытых ворот станций метро стояли хмурые гуляки, возвращающиеся из кабаре. Девушки в вульгарных нарядах, мужчины в ещё более вульгарных нарядах. Все они хотели спать. Никто не опасался, что на них выскочит убийца с пистолетом.

Мой наладонный ординатёр пискнул. Я получил голосовое сообщение от папаши:

"Салют, Бориска. Я не в Моску. Решил пожить в санатории Национального Заповедника имени Володимара Первого. Роскошное место, леса, озёра, горы... Разрешена охота по древним обычаям, то есть с арбалетом или пороховым ружьём. Связь ловит не везде. Пардон, что не увиделись. Далее, что касается аэронефа: полностью тебе доверяю. Ты капитан. Ремонт, так ремонт. Передавай привет новой подружке. Иметь связи с канцеляритами опасно, но выгодно. До свидания, сынок".

Я тронул таксиста за плечо:

-- Здесь сверните на авеню Поколения Умных.

-- Но на авиадром лучше ехать по авеню Лемуль.

-- Мне надо в Форт-Блю, знаете где?

-- Кто ж не знает? Там базируется ПВК "Эскадрон Жизель". Единственная ПВК, которая владеет территориями в пределах столицы.

Алёна сидела рядом со мной. Здоровую руку всё время держала в кармане куртки, сжимая пистолет:

-- Что ты задумал, Борис? Из-за меня ты и так в опасности.

-- Я всё время из-за кого-то в опасности.

Такси встало у обочины дороги. Я вышел, а таксист моментально врубил радио "Шансон" и закурил, выставив босые ноги в окно.

Как всегда под утро тонкая полоса облаков, которая покрывала небо жилых земель, ненадолго рассеялась. Громада "Форт-Блю" возвышалась в синем предрассветном небе: столетнее здание, облепленное радарными антеннами, ложементами боевых бес-пилотов и вздутыми венами проводов и труб.

От Форт-Блю меня отделял высокий решётчатый забор и пространство взлётного поля, на котором стояли с десяток эликоптеров и парочка реактивных авионов. Я не разбирался в ПВК, но даже я понимал, что "Эскадрон Жизель" -- мощная военная организация.

Алёна встала рядом со мной:

-- Убедился, Бориска, что Жизель Яхина неуязвима?

-- Не бывает неуязвимых. Тут другое дело, Алёна. Я уже не уверен... Нужно ли мстить вообще? Моя жизнь далеко ушла. Мне есть, что терять. Мой аэронеф, моих друзей, карьеру, дело...

-- А ещё -- жизнь можно потерять прямо сейчас. Нужно торопиться.

С той стороны забора подошёл зевающий охранник ПВК. Лениво пнул решётку забора:

-- Чё вылупились? Пошли вон.

Алёна увела меня в такси. После чего произнесла то, что стало моим руководством к действию:

-- Если уж мстить, то так, чтобы всем и разом.

Эпизод 4. Скрип горящих камней

Пролог или лапы безумия

Я держал заряженное ружьё, из которого стрелял всего один раз, для пробы, в воздух. Но ещё никого не убивал. Наведя ружьё на замок подсобки в левой стене рубки, я крикнул:

-- Откройте немедленно или буду стрелять.

Димон стоял позади меня. Хотя, зачем я его постоянно выгораживал? Надо сказать правду: Димон трусливо прятался за моей спиной, делая вид, что следил за рулями. Будто я не знал, что мы на автопилоте.

Прохор Фекан стоял рядом со мной и держал саблю наголо. Откуда у него это оружие, он так и не сказал. Он вообще никогда ничего не рассказывал. Ни о себе, ни о чём-то ещё. Прохор молчал во время вахты, молчал во время подколок со стороны Льва Николаевича. Он молчал за обедом и ужином. Изредка Прохор отвечал на вопросы по работе, ограничиваясь тремя языковыми конструкциями: "да", "нет" и "это не моя должностная обязанность".

Молчал Прохор и сейчас, готовый по моей команде рубить, кого прикажут.

-- Тьфу-ты ну ты, сами устроили тут кабаре-бордель, сами и расхлёбывайти, сопляки,

© Copyright Лагно Максим (lagnomaxim@gmail.com) Размещен: 10/09/2020, изменен: 26/04/2024. 116k. Статистика. Повесть: Фантастика
Аннотация: Семнадцатилетний капитан грузового аэронефа оказывается в центре конфликта, в который вовлечены гигантские боевые роботы из Австралии, криминальные банды столицы Империи, соблазнительные инфетки, пудрилы, безумные выживанцы из Санитарного Домена, агенты Имперской Канцелярии, враждебные шпионы и даже загадочные гравитационные аномалии. Но каждое новое приключение приближает его к главной цели - парень должен отомстить тем, кто убил его маму и младшую сестру. Ведь недаром его воздушный корабль назван "Сестрёнка Месть"?

Лагно Максим : другие произведения.

Сестрёнка Месть