Аннотация: Какие-то раны заживают без следа, после других остаются рубцы, а есть такие, что никогда не заживут, потому что глубоко в душе они...
Охотничьи раны
Митяй
Первое, что приходит на ум, когда начинаю рассказывать про отца, это то, что он был заядлым охотником. Без рыбы мы, конечно, тоже не сидели, но охота для него все-таки являлась наипервейшим любимым делом. И даже не делом, а образом жизни. И в этот свой образ батя втянул всех в семье.
Нормальным явлением считалось, когда он мог вечером, читая газетку или даже подремывая под ней, вдруг резко вскочить и начать метаться по дому только от одного звонка дядьки Кольки, который предложил съездить "посмотреть" на кабанчика или ко-сулю. Мол, обнаружил кто-то случайно семейку этих животин на том или ином повороте, километре, болоте, лугу. По саркастическим ухмылкам родителей я понимала, что дядька усёк зверей сам, но в одиночку, он понимал, не справится. Стрелок-то из него - так себе, "на удачу". А батя - тот да, на запах лупил.
Метался отец только первые пять минут. После мы с мамулей видели только четкие отточенные движения по экипировке и вот уже "сидор" на плече, ружье, замотанное в тряпку, стоит в углу, у самого бати усы топорщатся, перекрывая нос, бесовский блеск в глазах и моментальная глухота. Ничего не слышит, только нервно ногами дребезжит: ждет, когда за ним подъедут. Машина еще не успела затормозить у калитки, отца уже как ветром сдуло. Только в единое звучание сливаются и тяжкий хрип закрывающейся входной двери и визг несмазанных петель калитки.
Одно я никак не могла понять, почему на охоту нужно выезжать ночью. Ведь ниче-го и никого не видно же! Ну, на рыбалку - понятно. Вечером - сети, мордуши поставили, у костерка посидели, потрепались, "на зорьке" снасти вытащили, на удочку ради удоволь-ствия или, скорее ради приличия, половили и - домой. Тут все правильно: рыбку чистить надо сразу, а чистить кому? Женам, кому еще? Не ночью же их заставлять с рыбой валан-даться! Хотя подозреваю, что не в жалости к женам своим заключалась ночная рыбалка, да и удочек я не помню, чтоб отец брал так часто, как ездил...
А про ночные охотничьи поездки отец рассказывал мне, когда я уже выросла "до понимания сути".
Суть, да не обидится на меня отец, получалась такая. Кроме тех важных манипуля-ций, которые проделывали мужики перед началом охоты, (лежку лосихи обнаружить, со-лонец посолить, место для стрельбы затабанить) основная ночная задача, по-моему, за-ключалась в придумывании и в вотворении в жизнь розыгрыша одного из охотников. Как правило, выбор падал на самого поддающегося и не блистающего чувством юмора.
Чаще всего несладко приходилось дядьке Митяю, родному брату дядьки Кольки, а оба два они приходились двоюродными братьями моему отцу. Вот уж доставалось этому Митяю! Он же не столько саму охоту любил, сколько - просто посидеть с мужиками по-пить водочки "после того как". Пользы от него на охоте - что от козла молока, а посему его всё больше за кашевара держали да за сторожа лагеря.
Хуже всего для дядьки Митяя было то, что горячительное ему разрешалось выпить только при общем сборе. А раньше - не моги! Как же он суетился, когда охотники мед-ленно, вразвалку выползали из леса, намотав не по одному десятку километров по кочкам да буреломам. Из кожи вон лез, чтоб ужин поскорей начался. И костерок-то поддунет, и котелок с водой сто раз поставит, чтоб вода кипела в нем постоянно - а вдруг кто чаю сначала захочет? И супчик или уху - то по тарелкам нальет, то обратно сольет на разогрев в другой уже котелок.
А мужики-охотнички (вот подлючий народ!) всё ерундой занимаются: то ружья возьмутся чистить, то добычу делить, да никак ровно не поделят, то купаться надумают, если сезон позволяет.
Не выдержал один раз Митяй. Вытащил, пока все по лесу носились, из чьего-то рюкзака бутылочку и спрятал в кустиках. Приходят мужики, смотрят: что-то Митяй зачас-тил "до ветру" ходить. И выныривает из кустиков каждый раз все интереснее. Заприметили они это дело, а виду не подают. Сели ужинать. Пока то да сё, разговоры поплелись... С наливкой (без второй-то как же?) не частили, закон такой - сначала плотненько "заправиться". А Митяю скушно. Детали охоты ему неведомы, потому как не участник он событий. Да и есть особо не хочется, не столько он сил потратил, чтоб настолько крепко их восстанавливать. Вот он опять в свои кустики и подался. Да только успел кто-то из мужиков заначку его умыкнуть, А кто именно (вроде все на глазах были!), Митяй потом полжизни гадал. А тогда вернулся он "к столу" злее Змея Горыныча. Да сказать ничего не может. Скажешь - сам себя и выдашь. Злится, но молчит. А мужики всё веселее, хохочут, как дети. Старые забавы вспоминают. Им сейчас, кажется, палец покажи, вповалку улягутся.
И тут у дядьки Митяя живот скрутило по-настоящему. От переживаний, не иначе. Помчался он в густые заросли, подальше от костра. Пока крутился, пока устраивался, один из стрелков устроил ему там засаду. Благо, стемнело уже основательно. Не так, что-бы ничего не видеть, но всё-таки. Да и луна подсвечивала охотно.
А стрелок, что в засаду залег, еще из тех юмористов-сатириков. Он с собой лопату прихватил. И как только Митяй присел, лопату ему под корму и подставил. Сделал дядька свое дело, опростал душу, так сказать, лопухом подтерся и, по древней людской привычке, оглянулся на произведенное животом своим...
Глядь - нету! "Как так? Запах есть, помню, что было, а ЭТОГО - нету! Даже лопуха - и того нету!" Митяй и штаны на восемь раз перетрёс, и в сапоги заглядывал - бестолку! Пропало!
Как мужики в костер не укатились, давясь со смеху, сами удивлялись потом.
А Митяй обиделся на них и больше на охоту не ездил. Сколько не звали.
Рубец
Бывали, конечно, и другие случаи на охоте. Такие, которые байками не назовешь. Как такой, например.
Уехал отец, как обычно, вечером, и ждали его к утру, не раньше. Вечер как вечер. Мамуля на летней кухне ужин готовит.
Кухня летней, правда, чисто символически называлась. Потому как построена она была как отдельная добротная постройка двойной функциональности. Основная - баня, а предбанник служил кухней. Готовили и поглощали еду именно там и зимой, и летом. Дров уходило, конечно, в два раза больше, зато в "главном жилище" пахло только домом и никакой едой, а также ее последствиями в виде помойного ведра. Блага цивилизации в доме не предусматривались изначально. Всё, как в любом деревенском доме: "условия" во дворе, отопление, как уже сказала, печное-дровяное.
Так вот, вернемся к тому, с чего начала. Мама - на кухне, я - дома, читаю книжку. Открывается дверь, заходит отец. Я в первые секунды ничего понять не могу. Лицо и руки в крови, на одной щеке просто размазана кровь, на другой - пластырь крест-накрест. Закрывает почти половину лица. На усах то ли иней, то ли ошметки бинта и ваты, не поймешь сразу.
Когда первый испуг прошел, спрашиваю:
- Па, это что?
Вижу - в глазах слезы, но пытается весело улыбнуться:
- Стреляли...
Потом, чтоб я не испугалась окончательно, начал меня же и успокаивать:
- Да вот, подскользнулся, ударился о бампер, да неудачно, попал на острый край, порезался.
Я, конечно, не сильна была в устройстве машин, но форму бампера по крайней ме-ре представляла. Пофантазировав с полминуты на тему "как нужно было падать, чтоб и руку покорежить и щеку прямо около глаза, поняла, что батя чего-то не договаривает. Ну, не хочет говорить, не надо. Значит, не должна знать правды. А лишних вопросов задавать у нас не принято.
Ушел он на кухню к маме, долго они там разговаривали, я не встревала. Пришла только тогда, когда ужинать позвали. Батю уже отмыли, привели в божеский вид. Только пластырь пугал своей величиной. Из всех вопросов только и задала:
- Чего такой пластырь большой и почему ваты под ним много?
На что получила короткий ответ: "Пришлось зашивать".
Не знала я о других батиных ранениях, но эта "охотничья" рана стала первой на моей памяти.
Через несколько лет только мамуля мне рассказала, что у отца в руках ружье взо-рвалось при выстреле. Приклад - в щепки. Как глаз целым остался, только Бог знает.
А рана эта, вернее, рубец под глазом сыграл впоследствии положительную роль.
Поехали отец с матерью весной в лес за березовыми почками. Чтобы настойку по-том сделать. Как так получилось, что батя клеща подцепил? Хотя, немудрено, их в это время в лесу видимо-невидимо. И такие они поганцы, надо сказать, ползут по тебе тихо, незаметно, даже не учуешь. Поднимаются всё выше и выше, пока сладкое место не най-дут. Этот, видно, по всей длине искал, а в бате без малого два метра, но кроме спиртосо-держащих соединений в крови ничего не нашел. Устал и присосался где попало, между бровью и уголком глаза. Отец обнаружил кровососа только на следующий день утром, основательно раздутого. Оторвать-то оторвал, но без головы. И тоже сначала не понял оплошности. Только когда температура поднялась и лицо пошло дуть, спохватился. Таблетки батя игнорировал категорически, в остальном же, кроме "настоек", не понимал ничего. Мамуля - ему под стать, противница "химии", помирать от головной боли будет, а таблетку выпить не заставишь. В больницах, а стояли на дворе дефолтовские времена, ни одной противоклещевой вакцины.
Я в это время черт знает где нахожусь, служим с мужем в Воронежской области.
Прилегла как-то в обед подремать на несколько минут, пока сын в садике, а дочь в школе. (Потом ведь опять допоздна вопросами донимать будут!). Лежу в полудреме, но сны бегут один за одним, короткие и разные. И вдруг в абсолютной тишине слышу отчет-ливый громкий голос бати. Зовет меня по имени откуда-то из кухни. Ох, как меня на ди-ване подбросило! Самое интересное, что я ни минуты не сомневалась, что голос был отца и что звал он конкретно меня. А, значит, я ему сильно нужна.
Какая сила меня носила по городку и какая помогала, я не знаю. Но факт остается фактом. За два часа мне сделали проездные документы, нашелся водитель и машина, оформились все пропуска (а часть являлась "ну очень закрытой", оттуда и в законный вы-ходной не так-то просто выбраться), сына вытащила еще тепленького из садовской посте-ли (дочь ехать отказалась и осталась с папой), закинула кое-какие вещи в сумку и всё - на вокзал! Двое суток переменным транспортом и вот - я дома.
На вокзале встречают отец и мать. Вроде всё, как обычно. Только странно: дед (а с появлением внуков батя стал зваться исключительно "дедом") совсем что-то неразговор-чивый и внука любимого недолго пронес на руках, быстро на землю поставил. А раньше до самого дома никому не отдавал. Да, и еще: что за странности в одежде? Жара, хоть и май месяц, народ в легких одеяниях, а отец в фуфайке... Неужели, точно старым дедом стал? Рановато, вроде...
Только дома у мамы поинтересовалась этой странностью отца. Она и рассказала про клеща.
- А, - говорю, - вот он чего меня звал...
- Когда звал? - Удивилась мамуля.
Не стала я ей ничего рассказывать, только взяла шефство над отцом. Таблетками пичкала, как маленького, а он, как и положено маленькому, побрыкался сначала, а потом безропотно глотал всё подряд, что подсовывали.
Потом уже врачи говорили, что если б не те рубцы от шрамов, опухоль спокойно поползла дальше, и чем бы дело закончилось, еще неизвестно.
От мысли, что я могла не успеть... Нет, лучше не надо таких мыслей...
Последняя рана
Поговорку "Охота - это когда тебе охота и ей охота" может сказать только отпетый циник и пошляк. Слово "охота" в нашей семье, да и в других таких же - святое слово. Без никаких других значений. Как жизнь. Жизнь, наполненная жизнью. А для бати, по равнозначимости, еще и как игра на гармошке.
После того случая с разорвавшимся ружьем, три пальца на правой руке у отца за-гнулись к ладошке. Сухожилия, видимо, неплохо повредил. Всё бы ничего, шутил даже, что под рюмку аккуратный зажим образовался, только гармошка с баяном отошли от рук. Как ни пытался он не показывать степень увечья, всё одно: и из "Цыганочки с выходом", и из "Амурских волн" снова и снова выпадала упрощенная "Подгорная". Покрякает тогда батя над гармошкой, да и поставит её куда подальше. За столом при обществе молчит и улыбается, а передача "Играй, гармонь" без слез его редко проходила. Смотреть на него в такие моменты - острая зубная боль.
Ещё возраст брал своё. На охоту приглашали всё реже. А уж если пригласят, будто молодость и былая прыть возвращается. Мама только вздыхала:
- Вот куда тебя, старый пень, несет? Сидел бы уж. Молодые над тобой потешаются, а тебе невдомек. Толку-то от тебя сейчас! Ведь и глаза не те, газету почитать - очки цеп-ляешь, и ноги - за молодежью не угонишься, и...
- Ты, мать, как радио, без остановки трындычишь. Мне чего за ними гоняться? Мне, главное - направление правильное взять, да шугнуть вовремя. А остальные пусть бегают, пока бегается. Всё, я пошел.
И так каждый раз. До тех пор, пока...
Очередное приглашение поехать на охоту поступило незадолго до начала охот-ничьего сезона. Да, нельзя, но ведь кто пригласил? Замначальника милиции, председатель сельсовета, он же - друг семьи, с ними - приезжий гость, из "высоких товарищей по пар-тии". Да с такими соратниками - сам черт не брат! Эти трое - из молодых да ранних. Ба-тино поколение представлял его давний друг по разным увеселительным мероприятиям - дядя Леня.
Отец, вообще-то, уважал правила сезонной охоты и, наверное, потому в этот раз не очень радостно собирал свой "тормозок", излишне суетился, в сомнениях долго выбирал экипировку: эту шляпу одеть, ту ли, куртку какую - болонь старую или новую рабочую хэбэшку? Будто грызло его что-то изнутри и заставляло прикусывать губы и хмурить густые брови.
В итоге, запнувшись о порог и чертыхнувшись, вышел во двор. Машина с сотова-рищи уже развернулась в проулке и подъезжала к дому. Отец неспешным ходом прошел до калитки, сбросил крючок и, плюнув под ноги, повернул назад. Ружье забыл на веранде. "Растяпа!" - Пробормотал зло про себя, выдернул ружье из угла, будто его кто привязывал там, и снова пошел к машине.
Сорокалетняя "молодежь" скалила зубы. Минута ушла на уплотнение в "Уазике", все-таки не маленькая фигурка втиснулась, еще минуты две не могли завести мотор. По-том всё образовалось, уехали.
Пришел отец под утро. Не приехал, пришел. Без ружья, без котомки, налегке. Я сама открывала ему дверь, поэтому знаю. Открыла и пошла досыпать. Когда подошло время, меня разбудили и отправили в школу. Странно, но никто из родителей будто бы на работу и не собирался. Сидели на кухне и подозрительно тихо разговаривали. Когда я проходила мимо, замолкали. Мама украдкой вытирала слезы, батя сидел с поникшей го-ловой, а в дом затекало струйками ощущение беды.
Всё, что я узнавала потом по крупицам из разговоров, с трудом помещалось в ком-сомольское сознание. Да и просто, в детско-наивно-человечье.
...Они уже возвращались домой. Охота случилась пустая, без трофеев. Ехали мол-ча, уныло поглядывая по сторонам. Вдруг отец увидел в зарослях, недалеко от обочины, парный проблеск. Так светятся глаза животных, если на них попадает свет фар.
Тормознули, отец выскочил, вскинул ружье, прицелился. Выстрел. Тут же - ис-тошный крик. Человеческий как будто. Все оцепенели. Что делать? Кто там? Пока думали, крик перешел в призывы о помощи, потом умолк. Перепугались еще больше.
Молодые предложили "рвануть". Батя было согласился и сел в машину. Потом ска-зал, что надо бы выяснить, кто там орал. Дядя Леня поддержал отца, но никому из "высо-кочтимых" такая идея не понравилась. Как уж там пошел разговор, какие детали уточня-лись и как быстро они договорились, не знаю, не присутствовала, но дальше все происхо-дило так: машина со всеми пассажирами уехала в направлении поселка. Через полчаса она вернулась, из нее вышли двое и направились в лес. К этому времени уже немного рассвело и горе-охотники, а это были мой отец и дядя Леня, увидели на старой заросшей просеке трактор. Подошли поближе, открыли дверцу. Из кабины - сочный мат со всеми "пожеланиями" в адрес многочисленных родственников. Мужики аж расцвели: "Живой!"
- Живой, мать её ети, да толку... Какая падла ногу мне прострелила?
Только тогда охотнички увидели, что натворили. Оказалось, тракторист этот тоже, конечно же, пытался охотиться. Ничего не попадалось, и он решил перекемарить до утра в кабине. Открыл дверцу, занес было одну ногу вовнутрь, как тут прогремел выстрел. Дробины попали кучно. Ниже колена той ноги, что не "донеслась". Благо, мужик в кабину уже забрался, аптечку нашарил, перевязался сам кое-как.
Взяли незадачливого под ручки, довели до машины и отвезли в больницу. Прощать он никого не хотел, что сам на охоту ездил - не признавался, а посему уголовное дело завелось как положено. В деле в качестве обвиняемого фигурировал только один человек, мой отец.
Из явки с повинной: "Ездил на охоту один, показалось, что увидел большого лося, выстрелил. Один в лес идти побоялся, поехал за другом, чтобы помог, если что. Помог, спасибо ему. Виноват, стар стал, вот черт и попутал. Всё. Готов искупить свою вину".
Перво-наперво забрали партийный билет, о чем батя жалел не более чем о поте-рянной пуговице. Мама сама свезла его в райком партии, дрожа от страха, что ей придется выложить и свой, а значит, потерять не такие большие, но все же "статусные" плюсы жизни. Но с этим обошлось. А отцу дали два года "химии", то есть, поселения. Кстати, недалеко от дома, в двадцати километрах. Так что я даже особо не заметила отсутствия бати. В выходные он всегда был дома, а в такие дни - будто просто ездил на работу вахтенного порядка.
Дома только тише стало. Намного тише. Батько наш, впрочем, не из шумливых. И не оттого в доме тишина завелась, что он реже стал бывать дома. Нет. Просто резко пере-стал звонить телефон. Куда враз делись все друзья и родственники, непонятно. А ведь еще недавно ни одна суббота не проходила, чтоб кто-нибудь из них не напросился в баню...
Вся ли правда об этой истории попала мне на уши, не знаю. Одно помню точно. Фразы: "Ты должен всё взять на себя, ты же понимаешь?! Мы тебя отвоюем! Мы за тебя горой встанем! Поможем!" и т.д. - озвучивались не раз.
Через два года маму назначили по линии партии "поднимать" нефтебазу. Предан-ность коммунистическим идеалам, честность по жизни и неутомимая энергия её сыграли определенную роль при назначении.
Телефон в доме с этого момента звонил, не переставая, хоть отключай. Интересно, отчего такие перемены? Хотя нет, не интересно.
Баню продолжали топить исключительно для себя. Гости приходили, но песни за-стольные больше не звучали.
Петь, оно же как - душою надо. Со стылой израненной душой много не напоешь, а в "подпевки" на старости лет идти - только народ смешить.