Не утихшая жажда к путешествиям и освоению все новых территорий нашей необъятной Родины привели Любашку на Сахалин.
Все с той же Медведевой Иркой они решили пройти преддипломную зимнюю практику на этом прекрасном, по рассказам Чехова, и удивительном, с точки зрения самих "аборигенов" - сахалинцев, острове.
Любе мало было рассказов, ей хотелось увидеть все своими глазами. Одно жалко, практика - зимняя, и все природные прелести, скорей всего, находятся под толстым слоем снега. Сей факт, однако, сильно не печалил. Наверняка, и зимой можно было увидеть что-нибудь эдакое, интересное.
И действительно, поездка по городам и весям Сахалина добавила массу нового в копилку впечатлений "лягушки-путешественницы".
Снежные бураны, которые в течение трех-четырех дней засыпали дома до третьего этажа, поражали своей мощью и ненасытностью. Когда же метели затихали, выглядывало солнце, Южно-Сахалинск становился частью моря. Сверху лил дождь, под ногами - по колено вода от тающих многоэтажных сугробов. Редкие машины выходили все-таки на дороги и, пытаясь преодолеть снежно-водяное месиво, благополучно в нем застревали, а их бестолковые хозяева метались в поисках тягачей.
Люба, естественно, жила у Ирки. У той была однокомнатная квартира почти в центре Южно-Сахалинска на двоих с мамой. Папы у нее отродясь не было, то есть, конечно, был, но куда-то исчез в незапамятные времена, а ее мама на данный момент "рыбачила" на огромном сейнере у берегов Латинской Америки.
Собрав нужные для диплома документы и чертежи, они покинули стены гостеприимной мебельной фабрики и оказались на неделю предоставленными самим себе. Погода пока что "не шептала" о лыжных прогулках, и на горные склоны приходилось любоваться только из окна.
Домой Люба сильно не торопилась, тем более, что ее приглашали в свой городок Маринка с Люсьен. Последнее время они стали все не намного, но ближе друг другу. После недолгих раздумий, да и, почувствовав себя несколько лишней в доме Медведевых (приехала, приплыла или "пришла" с морского похода ее мама), Люба засобиралась снова в дорогу.
Тут и "случилось" первое большое удивление. Добираться надо было на перекладных, сначала на электричке, потом на автобусе. В ожидании своего поезда, Люба вышла на перрон.
И вот, в век всеобщей электрификации и новейших технологий, к современному перрону подползло и предстало пред ее ясные очи доисторическое чудо, похожее на паровоз с детской железной дороги. Чудо на местном языке называлось "Матрисой", питалось углем, катилось по необычно узким рельсам одноколейки, раскачиваясь при этом в разные стороны, как пьяный боцман. Пассажир выходил из нутра этого "мастадонта" весь в угольной пыли и с больной головой. Мелкая пародия на паровоз еще и громыхала как оркестр из тысячи барабанщиков.
Оказывается, этот милый паровозик являлся еще и исторической достопримечательностью. "Матриса" имела японское происхождение и задержалась на острове со времен войны, а осталась не взорванной, как многое другое, только из-за спешности эвакуации оккупантов. По крайней мере, так рассказывали местные жители.
На такой достопримечательности Люба и проехала первые полпути. Еще половину - на автобусе, места в котором брались пассажирами штурмом.
В Лесногорске встретила ее Люсьен, по праву основной "приглашательницы". Пока шли к ее дому, она инструктировала Любу, как вести себя здесь, в общем и в частности. В частности - это, значит, с ее родителями, так как у них "определенные взгляды на жизнь". Многие позиции Любе показались, мягко говоря, странными, поэтому она решила больше помалкивать, вспомнив наставления мамы: "со своим Уставом в чужой монастырь не лезут".
Радовало одно: сидеть под замком целыми днями они не будут, кое-какие вольности все-таки допускаются. Например, сегодня они идут в кабак (но только до двадцати трех часов, так как "мама будет волноваться").
- Понимаю, - согласилась Люба, - моя мамуля тоже не спит, пока все не соберутся.
В семье Люси действительно были странные, с точки зрения Любы, порядки. Услышав, что Люська к родителям обращается на "вы" и еще по некоторым моментам, вообще подумала, что все они староверы. Телевизор включался у них редко, современная музыка не приветствовалась, даже магнитофона не было, спать ложились рано, "чтобы электричество зря не тратить"...
Перед гостьей они, конечно, постарались полностью не раскрываться, но чувствовалось, что домострой там еще тот. Люська и пикнуть не могла против воли родительской.
*_*_*_*_*
Вечером небольшой ресторанчик был полон молодежи. У студентов - каникулы! Девчонки с порога окунулись в атмосферу веселой студенческой вечеринки. Даже Люба почувствовала себя здесь устойчиво, как в знакомой компании, и это было недалеко от истины. Здесь она увидела всех тех многочисленных одноклассников, "одношкольников" и просто друзей Маринки, Люси, Ирки, частых гостей их скромной обители в Хабаровске.
Не успели они сесть за столик, как подбежал очередной знакомый, на которого ее девочки набросились так, будто он - знаменитый футболист и только что забросил решающий гол в ворота противника.
- А это кто? - спросила у Маринки Люба, когда страсти улеглись.
- Ты что, не узнаешь? Это же Витька Ковальчук. Да был он у нас в общаге!
- Когда? Не помню. - Люба тщетно пыталась найти его образ в своей памяти.
- Когда служил в Хабаровске. В самоволке он у нас был. В форме еще приходил. Вспомнила?
- Да... - неуверенно протянула Любаша, - но он тогда такой пухлявенький был, толстенький, а этот Витек уж больно "хуенький"!..
- Да он это, он! Похудел только сильно.
- Да, видимо, солдатские харчи ему более на пользу, чем домашние.
- М-м-м... видимо... - Пожала плечами Маринка.
Тем временем Витек метнулся к бару и принес бутылку шампанского и коробку конфет.
- Девчонки, это все для вас! Только открывать я не могу, у меня все всегда выливается. Может, позвать кого?
Люба молча отобрала у него "флакон" и успокоила:
- Спокойно, Маша, я - Дубровский! - И, увидев удивленные глаза Витьки, перевела: - Щас все будет в лучшем виде.
Марья с Люсьен подтвердили:
- Любка - лучший в мире открыватель шампанского! Открывает - залюбуешься!
Любаша "работала" не спеша, как сапер. Сняла аккуратно фольгу, легко раскрутила проволочную сетку, раскачала немного пробку и, уже начиная медленно выпускать газ, поинтересовалась:
- Ба-бах делаем или как?
- Нет-нет-нет!!! - завизжали девчонки, прикрывая на всякий случай головёнки руками.
- Как скажете! - И отняла сжатый кулак от бутылки.
Из горлышка, как из дула пистолета, пошел легкий дымок. И, конечно же, надо было дунуть еще на этот дымок, чтобы эффектно завершить действо.
- Прошу! Ваши бокалы, дамы и господа! Но разливать будут кавалеры! - Люба протянула открытое вино Витьке, но тот смотрел на нее своими чистыми голубыми глазами и удивленно хлопал длинными ресницами. В его представлении она сейчас, наверное, виделась той самой женщиной, что и "в горящую избу...", и "коней на скаку..."
В общем, кавалер замешкался. Любаша убрала свою протянутую руку и, пытаясь вывести "глазастика" из ступора, продолжила церемонию.
- Учитесь, пока я жива! Бокалы наклоняются вот так, шампанское льется по краешку медленно, но верно. Пена при этом не поднимается... Секём?..
Заиграла "медлянка". За столом резко опустело. Девчонки ушли танцевать. Люба хотела присесть, но Витька молча склонил голову и подал руку, приглашая, таким образом, на танец. Люба в ответ присела в легком реверансе и получила в подарок ту самую ясную "есенинскую" улыбку, которая так ее поразила когда-то.
После ресторана Витька напросился в провожатые к Люсьен и Любашке. Люськин дом находился на самой дальней окраине города, фонари в этом районе светили через раз, и ходить там по-темну, и впрямь было страшновато.
Всю дорогу Витька смеялся по каждому поводу, как ребенок. Неугомонный, он то шел рядом, то забегал вперед и, пятясь и рискуя упасть, рассказывал анекдоты, сказки, шутки-прибаутки. При этом корчил забавные рожицы и активно жестикулировал. А то затевал игры в снежки, и тогда, тихие до этого улицы, наполнялись не только взвизгиваниями девчонок, но и громким лаем всей собачьей гвардии города. Напоследок Витька потребовал продолжения банкета, но не здесь и сейчас, а завтра и у него дома.
Укладываясь спать на высокую, покрытую перинами постель, Люська чуть-чуть поведала Любе о Витькиной семье. Живут Ковальчуки далеко не богато, отец - пьет, мать тоже прикладывается "к родимой", но дом пока что держит в порядке. Старшая сестра его рано вышла замуж и живет где-то в Приморье. Здесь, у родителей, практически не бывает. Что мама сама по себе у него - хорошая, добрая, и что они, будучи школьниками, часто собирались у Витьки дома большими компаниями. Только у него гости засиживались допоздна, слушая музыку и просто болтая, а родители не только ничего против не имели, наоборот, радовались гостям.
Люба особо не напрягалась по поводу - хорошо ли, плохо ли, удобно ли тащиться ей, незнакомой, в гости в чужой дом. После пяти лет житья в общаге незаметно стираются некоторые понятия, присущие частной жизни каждого: "моё" - "чужое", "поздно" - "рано", в смысле "вовремя - не вовремя", "удобно" ли... Всё в общежитии было общим и доступным для каждого: чужая еда, чужие вещи, чужое время.
Студенты, жившие в общаге, никогда не принадлежали только себе. Они всегда были кому-то что-то должны: отдать деньги, достать хлеб-соль, где-то дежурить, участвовать в субботниках, "стоять за честь" курса, факультета, института... Ах, да, еще - учиться!..
Все варились в одном общем котелке, и выпрыгнуть из него представлялось большой сложностью.
"Все идут и я иду, все плывут и я плыву, все гудят и я "гудю"... Так вот коротко можно сформулировать простое, но основное правило жизни студента. Если еще короче - "Не высовывайся!"
Впрочем, это правило, в больших масштабах, распространялось тогда на всех "совков".
*_*_*_*_*
Вечеринка у Витьки на следующий день, как говорится, удалась. Родители его "вошли в положение", то бишь - улизнули в гости, и детки веселились на всю катушку.
Под "Модерн токинг", только-только засветившемся на эстрадном горизонте и пришедшем в глубинку, из недр молодых душ вырывались нежность и романтика, даже танцевалось как-то по - другому.
Официально приглашенными гостями считались четверо, но не закрывающиеся двери без перерыва впускали и выпускали массу других одиночек, пар, групп. Приходили "на пять минут по делу", а задерживались на час-два, забыв в итоге, зачем им изначально требовался сам Витька. И так до позднего вечера.
Так получилось, что активных центров внимания образовалось два. Первый - собственно сам хозяин, второй - Люба, в качестве "милой незнакомки". Иногда эти центры объединялись в ритме танго.
По сравнению с упитанной Любашей Витька казался тростиночкой, а в паре - так вообще смотрелись как учительница со школьником.
Когда они танцевали, Люба чувствовала, как дрожат его руки, замечала неуверенность движений, но в ярко-голубых глазах - сияли радость, восхищение и что-то еще такое, что Люба поначалу не разобрала. А потом поняла. Страх... Страх, что вот сейчас над ним посмеются и отбросят, как кота помойного.
Конечно же, Люба не могла воспринимать данную ситуацию всерьез. Это даже не флирт. Флирт - это же когда по-взрослому, с мужчиной... А Витьку, этого пацаненка, даже парнем назвать-то - слишком громко... Смешной, маленький, милый мальчик - и только.
Когда пришли родители, никто не заметил. Только когда очередные "пришельцы" громко поздоровались, глядя в проем кухонной двери, все резко посмотрели на часы. Охая, ахая, извиняясь, засобирались по домам.
И снова Витек пошел провожать Люси с Любашей. На этот раз так буйно не веселились. В словах и глазах появилась маленькая грустинка: завтра всем студентам уезжать, каникулы закончились. Из всей этой троицы, пожалуй, только Люба не грустила. Ей уже хотелось домой, хотя бы в общагу, на свою коечку, под свое домашнее ватное одеялко. Как бы здесь не было весело и интересно, но положение "гость" ей всегда нравилось меньше, чем "хозяин".
Витька пытался через силу шутить, но сегодня у него это плохо получалось. Люська жаловалась на холод и совсем не хотела долго стоять и болтать у калитки.
- Вить, ну все, мы пойдем, а то мама там ждет, переживает, - в очередной раз попрощалась Люська, протягивая руку однокласснику. Люба тоже подала свою.
Витька руку пожал, сказал "пока", но вдруг осмелел донельзя и зашептал Любе на ухо:
- Не уходи, постой со мной еще чуть-чуть.
- "Чуть-чуть", это - сколько?
Витька большим и указательным пальцем руки показал расстояние, которое должно было определить временной промежуток, равный этому "чуть-чуть". Люба, прищурившись одним глазом, оценила расстояние и, повернув голову к еще стоявшей в дверях дома Люське, спросила разрешения:
- Люсь, я тут минут пять-десять еще постою, ладно? Все равно больше не выдержу - холодно...
Витька радостно сжал уже обе ее руки и больше не отпускал. Когда за Люси захлопнулась дверь, спросил:
- А можно, я тебе писать буду?
- Пиши, если хочется. Запретить не могу.
- А ты ответишь?
- Смотря что напишешь!
- Я хорошее напишу, всё такое правильное...
- Да-а? Ну, надо же! Очень хочется почитать хорошее и правильное, давно не читала.
- Ты только за ошибки не ругай. У меня по русскому "три" было.
- Это не страшно. У всех мальчиков, знаете ли, есть такая проблема. Сказки красивые рассказывают, а пишут отвратительно.
- Я не сказки, я правду писать буду!.. - Витька почти обиделся.
- Ну, хорошо, хорошо, договорились.
- А адрес? Я же не знаю твой почтовый адрес.
- Придешь нас завтра провожать?
- Да! - Он даже подпрыгнул от такого предложения.
- Вот там и дам тебе адрес, сейчас с собой нет ни бумажки, ни ручки. А теперь, Вить, и вправду, пора, завтра рано вставать.
- А вы к первому автобусу пойдете? - Уточнил мальчик Витя.
- Ну да, к восьми часам будем на остановке.
- Я подойду, я обязательно подойду! - Витька еще раз с силой сжал Любины руки и поскакал по сугробам, вкладывая всю свою буйную энергию в прыжки...
Люба с легкой усмешкой провожала взглядом "молодого оленя":
- Непременно-с, ждем-с...
*_*_*_*_*
К автовокзалу Люба и Люська подошли, когда там стояла уже приличная толпа. Маринка и Ирка ждали их с купленными билетами и волновались, достанутся ли места подругам. Волновались не зря. Когда Люсьен протянула свой паспорт в кассу, ей пробили последний билет на утренний автобус. Следующий автобус - только через два часа. Люба, как всегда, приняла удар судьбы на себя.
- Мне не горит, два часа - не два дня, подожду.
Витька, который топтался на автовокзале еще до прихода Любы и сейчас взволнованно ожидал ее решения, еле удержался, чтобы не подпрыгнуть от радости.
- Правильно, успеешь, а я с тобой побуду.
- Что ж мы на холоде делать будем? - Спросила Люба, когда автобус, развернувшись на площади, попылил прочь. - Зала ожидания я что-то не наблюдаю.
- А мы ко мне домой сходим, маманя пирожков напекла с утра, чайку попьем.
- Ну, если только ради пирожков... А билет? Я же так и не купила билет!
- У нас их продают за двадцать минут до рейса. Купим потом. Пошли?
- А что делать? Слушай, а маманя твоя меня не выгонит? - На всякий случай побеспокоилась Любашка.
- Не выгонит. Ты ей, кстати, понравилась.
- О-го! Это ж когда я успела?
- Когда помогала посуду вчера со стола убирать.
- Так это обычное дело: после себя убрать...
- Обычное, но не для всех. Кроме тебя никто первым не дернулся.
Идти с автовокзала до Витькиного дома было недалеко. Ровно столько, сколько продолжался этот разговор.
При дневном свете Люба получше смогла разглядеть жилище семьи Ковальчук. Покосившийся заборчик вокруг дома, калитка, еле державшаяся на одной петле, две доски, брошенные на землю и обозначавшие тротуар, почерневшие сарайчики - все это выдавало отсутствие заботливой хозяйской руки.
Внутри дома, правда, было уютно и чисто. Обстановка старенькая, если не сказать - древняя, но для "небогатой семьи", как определила их статус Люсьен, и это было хорошо.
- Ма, к нам гости! - Широко улыбаясь, доложил Витька.
- Ну и хорошо. Раздевайтесь, будем пить чай.
- Теть Валь, я ненадолго, мне билетов не досталось, на следующем автобусе придется ехать. - Виноватилась Любаша.
- Ну, ничего, уедешь. Все на первый торопятся, на второй, обычно, посвободнее с местами. Как там погода?
- Нормально пока, мороз и солнце. А что? - Забеспокоилась гостья.
- Да по радио передавали штормовое предупреждение, снегопады сильные, метель.
- Не, нормально все. - Витька прыгал вокруг стола, не столько помогая, сколько мешая матери расставлять тарелки.
- Люб, чего хочу спросить: ты как к нам попала, откуда девчонок знаешь Витькиных? - Завела разговор тетя Валя.
- А я с ними в одной комнате живу в общежитии. Учимся вместе, в одном институте. Правда, на разных специальностях... - Не успевая прожевывать пирожки с картошкой и мясом, рассказывала Любаша.
- И кем ты будешь? - Продолжала интересоваться Витькина мать.
- Инженер-технолог по деревянным делам. Все, что с деревом связано, всё - мое.
- А, так это здорово. У нас вот тоже есть и лесопилка, и бондарный завод... Где Людмила живет, вот там он и стоит.
- Мам, мы уже Любе показывали этот завод и рассказывали про него. - Витьке надоело только слушать, и он решил забрать себе руководящую роль в беседе.
- Когда это ты успел? - Удивилась мать.
- Когда провожал их домой вчера.
- Ну, ты молодец! Все успел!
- Да, я такой! - Похвастался, смеясь, Витька.
Отец Витьки в беседе участия не принимал, так как спал после ночной смены, приняв дозу "снотворного". Кровать его стояла тут же, на кухне, за печкой, поэтому разговаривать приходилось тихонько, вполголоса.
После чая "детки", похвалив пирожки, перешли в зал смотреть телевизор. "Маманя" осталась шуршать на кухне, отказавшись от помощи. Чтобы убить время, естественно, пошли в ход фотоальбомы. Обычное, но не очень интересное занятие для того, кому в принципе всё равно, кто на фотографиях изображен и какова их судьба.
Обозвав свой выход из дома "попыткой номер два" и попрощавшись "навсегда", Люба с облегчением вышла на улицу. Витька с ее сумкой затрусил рядом.
Солнце за это время спряталось, в воздухе заметались снежинки. Ветерок, слабый вначале, стал усиливаться.
Автобус вернулся с предыдущего рейса и стоял на остановке.Немногочисленные пассажиры сидели внутри, спасаясь от ветра. Витька загрузил Любу в автобус, а сам побежал с ее паспортом за билетом. "Джентльмен, е-мое!" - Улыбнулась про себя Люба, но стало приятно.
Через пять минут он выскочил из кассы с билетом в руках. И только Люба вышла на улицу попрощаться, водитель завел двигатель. Витька едва успел пожать руку своей новой знакомой, слегка прикоснулся к ее щеке губами, как водитель предупредил: "Отъезжаем!" Билет Витька передавал Любе уже на ходу.
Автобус, ровесник "Матрисы", рыча и надрываясь, развернулся и медленно покатил по дороге. В стекла бились снежинки, в салоне было холодно и неуютно, а с душой творились чудеса. Люба не могла отделаться от ощущения, будто она натворила, бог знает чего, и теперь бежит от наказания.
Ей действительно хотелось убежать. Убежать от восхищенных глаз, от робкой нежности, юношеской Витькиной неуклюжести. Люба не знала, не умела отвечать на такие чувства. Весь ее, отработанный до запятой, лексикон был совсем неуместен в этом случае, и она боялась обидеть любым, нечаянно вырвавшимся резким словом, этого милого мальчика.
По старой детской привычке, да и от нечего делать, она достала билет и стала складывать номера, надеясь на "нечаянное счастье". И тут ее как током ударило. Ее паспорт остался у Витьки! Он отдал ей только билет, а паспорт - забыл. Нарочно он не мог этого сделать, не изверг же какой-нибудь, чтобы гонять ее туда-сюда по морозу, просто забыл.
Люба начала вертеться, надеясь в своем или заднем окне автобуса увидеть погоню. Но ни одна машина их не преследовала.
"Интересно, что подумает водитель, когда я поеду обратно, а потом снова - в этом же направлении? Наверное, что у меня не все дома. Или что я - шпионка. Здесь же погранзона, и наверняка, мое поведение покажется неадекватным. Да и черт с ними, пусть думают, что хотят. Главное, мне отсюда выбраться. А там - хоть трава не расти". Ей уже по-настоящему, просто до безумия, захотелось отсюда бежать как можно скорее.
Обратный путь Люба перенесла как наказание. Хорошо, что Витька ждал ее на остановке. Паспорт Любы он обнаружил в кармане своей шубейки сразу же, как только отошел от остановки. Полез в карман за рукавицами, а пальцы наткнулись на твердые корочки документа. Пробежав метров триста по дороге, понял, что автобус не догнать. Ничего не оставалось делать, как только ждать возвращения Любы.
И снова - по тому же кругу. Покупка билета (проверка паспорта через каждые две минуты - на месте ли...), прощание, пожелание удачи, последний взмах руки и, слава Богу, в путь...
Глядя в замерзшее окно, Люба подумала, что маманя Витькина оказалась права. На улице резко потемнело, усилился ветер и снег повалил огромными не то что хлопьями, а кучами. Проехав километра три-четыре, автобус остановился.
- Почему стоим? - заволновались пассажиры.
Тем, кому видна была дорога впереди, оглядываясь, сообщали остальным:
- Впереди грейдер, чистит дорогу. За два часа на этом перевале так успело замести, что не проехать.
Люба посмотрела на часы. Если она на этом автобусе через час не доберется до станции, ее доблестная "Матриса" уйдет, а следующая будет только завтра. Это значит, что целую ночь ей придется провести в обществе местного "бомжмонда" на вокзале. Перспектива не увлекала. Но и назад не очень хотелось. "Только вперед!" - Ее любимый девиз в тех случаях, когда неизвестность лучше, чем пройденный этап.
Постояв еще минут двадцать, автобус начал разворачиваться. Местный народ, наверное, привык к таким казусам, потому что беспокойными их ленивые вопросы не казались. Вроде как только от безделья интересовались:
- А почему автобус разворачивается? - И тут же сами себе отвечали: - Значит, совсем сильно замело, если грейдер даже не берет.
Водитель автобуса пропустил впереди себя "чистилку" дорог, и не спеша, повез всех обратно в Лесногорск.
Любе сначала захотелось закричать, а водителя еще и покусать от злости. Но, понимая, что он-то как раз меньше всего виноват, перешла на дикое истерическое хихиканье. Не вслух, конечно. Смех с трудом удерживался внутри, поэтому иногда приходилось крепко зажимать рот руками, чтобы он не выскочил наружу.
Люба вышла с автобуса, прекрасно понимая всю несуразность своего положения. Тем не менее, нашла в себе силы, замешанные на наглости, мысленно повозмущаться:
"А чего это меня не ждут? Сбагрили, значит, с рук и довольные сидят в тепле, лопают свои пирожки. И ни одна жилка, небось, не дернулась: а вдруг с Любочкой что-то случилось?"
Идти, кроме как к Витьке, некуда. К Люськиным родителям - далеко, темно и страшно. Да и нет уверенности, что она точно запомнила дорогу, могла бы и заблудиться среди всяких поворотиков и заворотиков, канав и рытвин. Да еще и метель кружила такая, что дорога даже в пятьдесят метров казалась марафонской дистанцией.
Но надо преодолеть эти метры, чтобы попасть просто в тепло. Даже о еде не думалось, только о теплой печке. Ноги заледенели окончательно, руки тоже замерзли и устали таскать ненавистную сумку.
Через старые и новые сугробы Люба добралась до знакомой зеленой калитки.
Около входной двери метель успела намести минисугруб. Любаша разгребла его ногой и с огромным удовольствием окунулась в тепло.
- Здравствуйте! - Громко обозначила она себя.
Из кухни выглянуло удивленное лицо матери Витьки.
- Вы по мне еще не соскучились?
Мать рассмеялась.
- Соскучились, соскучились. Что, опять паспорт забыли?
- Нет. Хуже. Дорогу замело и автобус не смог проехать. Что-то мне сегодня не везет. Прямо рок какой-то. - Любаша, все еще одетая, стояла у порога.
- Ну, значит, не судьба тебе сегодня уехать. Любочка, да ты раздевайся, проходи. Туда, в зал проходи. Я сейчас обед доделаю и будем кушать.
- А где Витька? - Заглядывая в комнату, спросила Люба.
- Дак он на работу побежал. Сейчас придет. То-то он обрадуется. Вот сюрприз-то будет!
Люба забралась с ногами на диван и сосредоточилась на телевизоре. Взгляд ее был направлен на голубой экран, а мозг лихорадочно искал ответ на извечный русский вопрос: "Что делать?" Так, ничего и не придумав, она решила плыть по течению. Никогда бы не подумала, что капризы погоды могут сыграть с ней такую злую шутку.
Заскрипела входная дверь. Люба из темноты комнаты наблюдала за входившим Витькой.
Зашел. Хмурый весь, насупленный, снял шапку, закинул ее на полку. Потом нагнулся, чтобы расшнуровать ботинки, и уперся взглядом в Любины сапоги. Люба, затаив дыхание, наблюдала, как он в том же согнутом положении поднимает медленно голову, а взгляд его при этом всего за каких-то пару секунд меняет кучу значений: "что это?", "не может быть!", "вряд ли, показалось...", "да нет, точно она!", опять "не может быть!" и, в самом конце - радостный рев Тарзана.
Мать, сложив руки на груди, улыбается и кивает головой в сторону Любы:
- Что стоишь, как чурбан? Иди, поздоровайся с гостьей. Давно не виделись, соскучился, небось?
- Ой, мам, Люб, как же это, а? Почему? Ой, здорово-то как! - Летит на всех парах к дивану, и, нисколько не стесняясь матери, присаживается на пол, обнимая колени Любаши. И не отрывая взгляд ни на секунду, даже не мигая, все смотрит, смотрит на ее лицо... Как будто действительно не видел девчонку сто лет и уже подзабыл, как она выглядит. Люба только и могла, что растерянно улыбаться.
*_*_*_*_*
Еще два дня снежные заносы тормозили выезд общественного транспорта, и еще два дня Люба жила у Витьки.
Все бы ничего, но единственным спальным местом для Любы мог быть только Витькин диван в зале. Для гостей мест не предусматривалось. Но Витька соглашался спать на полу, около ее ног, как угодно, только бы не расставаться с ней ни на минуту.
Но пол был холодным, несмотря на то, что печь постоянно топилась, и Люба еще в первый день, шутя, предложила Витьке поделить диван на мужскую и женскую половины. Сабли или кинжала не нашлось, чтобы проложить межу, поэтому, смеясь над собой и дурацкой ситуацией, ложились спать в одеждах, пытаясь сохранить расстояние между телами и видимость порядочности.
Тем не менее, все благие помыслы уходили в неизвестную даль, и родители поутру видели мирно спящую обнявшуюся парочку, делая соответствующие выводы. Выводы подкреплялись еще и тем, что днем Витька выглядел самым счастливым человеком на свете и только отъезд Любы мог омрачить это его приблудившееся счастье.
И все-таки этот момент настал. Снова выглянуло солнце, разбежались тучи, утих ветер, дорогу до станции очистили от снежных заносов, и Люба опять засобиралась в дорогу.
Теперь даже мать Витькина выглядела грустной. За эти два дня они с Любой если и не сдружились окончательно, то вполне по-родственному общались. Улучив момент, когда Витька был отправлен в магазин, "маманя", волнуясь и пряча глаза, позвала Любу на кухню и без особых подходов, начала разговор, которого самой Любе хотелось избежать категорически:
- Люба, я тебя хочу попросить: ты не бросай Витьку. Знаешь, он такой ранимый... А в тебя так влюбился, что я боюсь, как бы он с собой чего не сделал, если ты его бросишь...
- Теть Валь, неужели так сильно влюбился? - Попыталась Люба пококетничать.
Тетя Валя обиделась и так посмотрела на Любу, что у той улыбка мигом сошла с лица.
- А ты не видишь, да?
- Вижу... - Тихо проговорила Люба, не в силах отрицать очевидное.
- Я бы не попросила тебя об этом, но год назад он дружил с девчонкой, мы уже о свадьбе думали, а она взяла и ушла к другому, да еще и выяснилось, что и этот не один у нее был. Витька так переживал, я думала, что он с ума сойдет. Пил какое-то время. Вот полгода как он более-менее ожил. А ты в него просто такие силы добавила! Я его таким давным-давно не видела. Спасибо тебе за это. Пообещай мне, как матери, не бросать его.
Хлопнула входная дверь, зашел Витька.
- Ма, сумку возьми! - Крикнул он с порога, на ходу раздеваясь и разуваясь одновременно.
Люба было метнулась к нему на помощь, пытаясь заодно уйти от дачи обещания, но мать вцепилась в ее рукав мертвой хваткой.
- Люба!.. Да?
И Люба, ощущая себя монашкой за пять минут до пострига, твердо посмотрела в глаза матери и выдохнула только одно слово: "да!" И сразу будто взвалила на себя огромную, нечеловеческую тяжесть.
- А чего вы тут шепчетесь? - Витькина улыбающаяся мордашка уже светилась в проеме двери.
- А секреты у нас тут женские, понятно? - Люба быстро сделала беззаботное лицо, - и мужчинам это знать необязательно.
- Ах, так!
- Да, вот так!
*_*_*_*_*
Самолет набирал высоту, двигатели ровно гудели, и постепенно приходило успокоение. Чем дальше позади оставался чудный остров Сахалин и чем ближе становился Хабаровск, тем больше Любаше казалось, что ее сахалинскую эпопею можно отнести к разряду курьезов.
"...Ведь так же не бывает, чтобы каких-то два-три дня могли круто изменить жизнь. Ну мало ли кто кому чего обещает... Между прочим, далеко не все выполняют свои обещания и клятвы... Почему я должна быть самой честной? Вот сейчас приеду в общагу, и жизнь вернется на круги своя. Там никто ничего не знает и вроде как я никому ничего не должна. Витька, конечно, хороший малый, но ведь не до такой же степени, чтобы прямо раз - и замуж! Без оглядки, без приглядки... Не-ет, это все глупо как-то... Так быть не должно... И вообще..."
Снова и снова, уже на сто восемьдесят девятом круге размышлений, Люба не могла определить толком, что в себя вмещает это "вообще..." Тем более, в этот момент она уже подходила к дверям своей комнаты. Открывая ее с чувством "вот все благополучно и закончилось", растянула рот в приветственной улыбке и бодро перешагнула за порог...
Но на ее веселенькое: "Всем - салют!" - никто не ответил. Две пары глаз смотрели на нее пристально, а главное - не очень приветливо. Люба остановилась в дверях, не понимая, чем заслужила такое отношение. Или какая такая трагедия тут произошла?
- Как ты могла? - Осуждение всех судов мира скопилось в Люськином вопросе.
- Что "могла"? - Не поняла Люба.
- Почему ты не пошла ночевать к моим родителям, а осталась у Витьки? Мне мама звонила, она все рассказала, мы все знаем!
- Во-первых, так сложились обстоятельства, во-вторых, Витькины родители сами предложили мне остаться, да и твою маму мне не хотелось беспокоить, а в-третьих, - тут Люба уже начала злиться, - это мое личное дело!
- О, дает! - По-бабьи всплеснула руками Маринка. Мы тебя в гости к себе пригласили, родители думали, что ты из нормальных, порядочных людей, а ты сразу в постель к парню прыгнула. Что теперь о нас будут думать? Что мы такие же?
- А, вот вы о чем? Репутация, значит, пострадала? - Начала понимать суть гневных интонаций Люба. - Нет, вы, конечно же, не такие! По кабакам каждую субботу не шляетесь, беременными замуж не выходите, этакие чистенькие студенточки... Учеба и только учеба!..
О! Что тут началось! Люба узнала о себе столько нового, что полученную за пять минут информацию можно было переваривать, как минимум, дня два - не меньше.
Спастись от нападок, надо понимать, уже "бывших" подруг, не было никакой возможности. Почему-то стало обидно. Медленно проплыла мысль: "Хорошо, что Витька не слышит этого всего. Это чистое, нежное создание, наверное, умерло бы от первого же комка грязи, в которую они меня сейчас закапывают. Но, кстати! У меня же есть классная "отмазка"!
Люба встала в торжественную позу...
- Так, народ, можете умолкнуть. Если вам от этого станет легче, то я вам сообщаю: я выхожу замуж!
Вмиг образовалась жуткая тишина.
- За кого это? - Негодование, недоумение, презрение - девочки постарались в свой вопрос вложить все сразу.
- За вашего Витьку. Кажется, это вполне логично...
Люба оглядела присутствующих победным взглядом.
- Вижу, не рады... Ну, что ж...
Люба напустила на себя вид человека, еле сдерживающего важность, и прошествовала к своей кровати. Небрежно запнула под нее сумку, почти нежно поправила подушку и покрывало и продолжила "беседу" уже в доверительном тоне.
- Понимаете, тут такое дело: мы полюбили друг друга. Да, да, такое бывает в жизни - любовь с первого взгляда! И его родители, между прочим, очень за нас рады. И ваши наезды, извините, теперь совсем не по делу.
Пока "соседушки" не очнулись, Люба выскользнула в коридор и помчалась к Светке, спинным мозгом чуя летящую за собой не утихающую злобу.
Через две минуты Любу уже тискала Светка со всем своим вечным щенячьим восторгом. А вошедшая, с улыбкой Джоконды смирно ждала, когда мечущиеся из стороны в сторону роскошные кудри подруги улягутся на свое место, а руки ее перестанут выполнять роль крыльев ветряной мельницы.
Наконец, Светка нечеловеческим усилием воли угомонила свою энергию (которую, если запустить в мирных целях, можно было использовать для прокладывания тоннелей в горах) и, утоптав пятой точкой один край своей кровати, другой предоставила долгожданной гостье.
Люба усаживалась чинно, благородно. При этом невыносимо долго мягкими движениями ладоней то расправляла несуществующие складки на джинсовой юбке, то томно вздыхала и поправляла волосы.
Светка теряла терпение. Она вперила свой горящий взор в лицо подруги и, в ожидании сенсации, зашипела:
- Ну, не томи, рассказывай уже!..
Люба с ленцой, будто отвечая нелюбимый урок, начала с "главного":
- Значит, так. Сахалин - это такой остров, окруженный со всех сторон водой... Прикинь, да? Сама удивляюсь, как такое бывает? - Неподдельная наивность Любы была ответом на Светкино рычание.
- Люди там хорошие... - Продолжала рассказчица.
- Так, уже ближе... Ну, ну, дальше...- Шептала нетерпеливая Светка.
- Правда, не все!
- Тьфу ты! - Не выдержала слушательница. - Мне про плохих не надо, ладно? Мне вот больше про хороших хочется услышать. Надеюсь, это мужчины? - Она даже облизнулась.
- Ой, а как ты догадалась? - Интриганка Люба продолжала "гнать дурочку".
- Или я тебя сейчас убью и не успею услышать твое последнее желание, или... - Светка не успела договорить, как, буквально на секунду задумавшись, Люба переменилась в лице и, будто в приступе буйной лихорадки, рванулась всем своим нехилым телом к подруге. Уткнулась головой в то место, где у Светки должна бы находиться грудь, а не то, что хочется помазать зеленкой, и забилась в истерике:
- Убей! Убей меня! Лучше принять смерть от рук лучшей подруги, чем так маяться!!!
Обе подружки любили время от времени устраивать "показные выступления", но сейчас даже Светка оторопела от такого перевоплощения.
- Где ваше спокойствие, мадам? У меня такое впечатление, что вы влюбились, и я не знаю, радоваться мне или огорчаться. Я угадала? Ты влюбилась, да? Влюбилась? - Она безуспешно пыталась руками поднять лицо Любашки до уровня своих глаз.
Неожиданно, Люба так же резко вернулась "на исходную" и голосом, полным невысказанного трагизма, произнесла:
- Все гораздо хуже, мой друг... Я выхожу замуж!
Такого Светка от подруги совсем не ожидала: глаза ее расширились до середины лба, рот, как только из него вылетело "как?", остался открытым, руки повисли отсохшими плетьми.
Кажется, нужна была помощь со стороны. Люба двумя пальчиками подняла Светкину нижнюю челюсть, положительно оценила результат:
- Так, знаете ли, лучше будет...
Светка поморгала, понемногу приходя в себя, снова спросила: "как?". Еще более очухавшись, накидала дополнительные вопросы: "Это правда?", "А мама знает?", "А когда свадьба?"
- Отвечаю. Кажется, правда. Мама не знает. О свадьбе говорить пока рано.
Иногда Любкин лаконизм сводил с ума. Он был как неизбежная производная от ее упрощенного взгляда на окружающий мир. Эта святая наивность все еще считала, что мир устроен просто и очень просто: "поступай с другими так, как не хотел бы, чтоб поступили с тобой" и "не мешай другим жить!" По ее логике выходило: если жить по этим принципам, если не всё, то очень многое, действительно, упрощается. Просто люди сами зачем-то усложняют себе бытие, а потом грешат на чужое сознание.
На этот раз сама Люба почувствовала себя загнанной в тупик. Ситуация требовала немедленного разрешения.
В комнате они были одни, и ничто не мешало раскладывать все "по полочкам", но Люба никак не могла подойти к тому, что ее саму ввело в такой мощный ступор. Театрализованное представление смогло только совсем на чуть-чуть раскрыть её нешуточные переживания и сомнения. А уж кому как не Светке знать Любино любимое: "В каждой шутке есть только доля шутки!"
И вот теперь лишь Светкина извилистая логика могла помочь расставить все точки над "i". Она, умница, поняла, что заходить надо издалека:
- Давай-ка все по порядку. Он кто?
- Водитель, в лесхозе работает, кажется... А вообще-то зовут его Витька Ковальчук и он - одноклассник моих "сожительниц".
- Во-от, уже что-то! Красивый, высокий, умный..?
Люба не дала Светке до конца прочитать весь список качеств идеального мужчины и сама быстренько его "добила":
- Да, да, да... Глухой, слепой и капитан дальнего плаванья... Нет, он не высокий, но симпатичный. Этакий мальчик-одуванчик с очаровательной улыбкой. А самое главное - он влюбился в меня по уши.
- А ты? - Вот она ложка дегтя!
- Не знаю. С ним спокойно.
- Ну и чудненько! А как он тебе предложение сделал?
- А никак. Мне его мама предложение сделала. А он, в принципе, еще не знает, что я собралась за него замуж.