Работа давала на время забыть о происшедшем. Но, оказываясь один на один с собой в кабинете или дома, на Любу снова и снова давил весь ужас пережитого. Не верилось, что за каких-то две недели все изменилось, что нет больше с ней рядом того веселого, жизнерадостного мальчишки с голубыми глазами и "есенинской" улыбкой.
Как бы ей не нравилось одиночество, но вдруг оказалось, что жить одной, только для себя самой, она уже не умеет. Да и слово "вдова" сознание ассоциировало исключительно с образом согнутой в три погибели старушенции. Оно никак не шло ей, молодой, стройной, бойкой на язычок, девчонке.
Бойкой, правда, ее в данный момент было назвать трудно, да и повышенная стройность обнаружилась совершенно случайно.
В первый день выхода на работу после похорон, Люба перебирала на скорую руку гардероб, примеряла то и это, но если с блузкой повезло больше, то с выбором юбки она никак не могла определиться. Наконец-то нашла ту, что была и скромной, и деловой, а главное, которую не надо было гладить (попросту не хватало времени). Просунула руки и голову "в дырку", но не успела опустить руки, как юбка мимо плеч, пояса и бедер прошуршала, нигде не задерживаясь, на пол.
Люба посмотрела вниз с недоумением. Застегнула молнию и повторила попытку. Результат - тот же.
Большого зеркала в доме так не завели, только маленький зеркальный квадратик висел над рукомойником. Поэтому, когда ей вдруг говорили: Боже, как ты похудела, почернела и т.д., и т.п.", она особо в это не верила. Она думала, что люди так всегда и всем говорят, чтобы подтвердить: "да, мы видим, что ты действительно переживаешь, молодец..."
Конечно, она замечала, что худеет, но как-то вскользь, не заостряя на этом внимания. Да, перестали резать талию "резинковые" пояса юбок и брюк, да, в лице что-то изменилось, так это - ерунда "по сравнению с мировой революцией".
На этот раз Люба посмотрела на себя внимательней: "Что-то, однако, меня мало осталось. "Мрак!" - сказала бы Эллочка". В этот же день на работе она отыскала грузовые весы и не поверила своим глазам. Вместо обычных "около семьдесят", грузики весов затормозили на отметке "где-то в районе пятьдесят пять".
"Ох, ничего себе рекорд! Двенадцать килограмм "естественной убыли" за две недели... Это называется - "было бы смешно, если б не было так грустно!"
Проблем на работе хватало. Замучила инспекция по качеству, пришли очередные рекламации, и Люба только успевала крутиться между поставщиками и высшим начальством.
Но работа работой, а чтобы занять мозги и руки в свободное от работы время, чтобы совсем не дать возможности тоске взять над ней верх, нужно придумать что-то еще.
А что делает женщина, когда у нее не складывается личная жизнь? Правильно, идет буром в общественную (если, конечно, хватает силы воли не спиться или не сотворить с собой что-нибудь страшное). Что Люба, собственно, и сделала. В смысле, пошла по общественной линии. Для начала, откликнулась на предложение стать комсоргом предприятия. Конечно, она видела всю смехотворность и комсомольских, и партийных собраний. Но цветущий бюрократизм и сплошное парадное вранье приходилось терпеть. Теперь уже для новой цели в жизни - сделать карьеру. Без партийного билета и "активной общественной жизни", будь ты хоть семи пядей во лбу, эту идею не осуществить.
Если рассудить, то "трамплин" у Любы имелся достаточный - партбилет есть, высшее образование имеется, "начала трудовую деятельность с производства" - очень важная строчка в биографии, и она - написана, должность уже и сейчас неплохая.
И все шло в руки. Не успела Любашка парторгше намекнуть на ВПШ (Высшая партийная школа), та собралась в обморок падать от радости. Оказывается, они всем районным партбюро давно ищут подходящую кандидатуру для проталкивания (опять же, для красивой отчетности) в высшие эшелоны партийной власти. Слава богу, что партия тогда была одна, цели и идеалы для всех были едины, и не приходилось ломать голову над правильностью выбора - в какую партию вступить, чтоб достичь большего КПД.
Пока же, до начала "восхождения по партийной линии", Любаша решила отдохнуть, развеяться. Узнала про путевки в страны "соцлагеря". Пообещали Болгарию. Она так решила, что коль территория почти всего Советского Союза ею уже протоптана, представление о разнообразии природных и климатических условий получено, причем собственными глазами, пора, значит, осваивать ближнее зарубежье. И с особым энтузиазмом начала собирать документы, фотографироваться на загранпаспорт, готовить гардероб...
Но... Как всегда, какое-то "но" обязательно должно помешать чудно развивающимся планам.
*_*_*_*_*
В один из апрельских дней на пороге ее комнаты нарисовался курсант военно-медицинского факультета, в простонародье - "шприц". Это и был Олег Мишин, сын друзей семьи, "одношкольник" Любы.
"Наверное, пришел выразить соболезнование, земляк все же, не чужой". С Витькой они так и не дошли до Олега, а сам он в гости не приезжал.
О смерти Любиного мужа Олегу сообщила его мать и просила "посетить бедную вдовушку".
Люба, еще учась в школе, замечала, что мать Олега не против особой дружбы между ее сыном и дочерью своей приятельницы. Но эти "противные дети", как назло, шли вроде бы и рядом по жизни, но параллельно. У каждого имелись свои интересы, свой круг общения, свои друзья. Пересеклись их дорожки более плотно только тогда, когда Люба дружила с Сергеем, а Олег - с Любиной одноклассницей Катей. Но их "неразлучная четверка" просуществовала недолго. И первым распался именно дуэт Олега с Катькой. Парень любил не полноту, а количество "впечатлений", и при этом считал себя свободным от всех обязательств, а это мало кому нравится.
Потом Олег уехал учиться в институт. С этого момента Люба с Олегом больше не виделись. Там, в институте, его смазливая мордашка, компанейский характер и активная общественная деятельность давала ему все шансы быть в центре внимания женского пола. Он пользовался всеми "шансами" сразу. Но произошла оказия: очередная подружка "понесла". Надо отдать ей должное, девушка смогла удержать Олега около себя и даже довести дело до свадьбы.
Родителей Олег поставил перед фактом поздновато, конечно. Те расстроились: мальчик заканчивал только первый курс, ему еще "жить да жить..."
Свадьба была громкой и даже с "отголосками". В том смысле, что погуляли сельчане весело, а потом долго обсуждали белое платье и фату невесты, которой вот-вот ехать в роддом. Деревня такие казусы не поощряла: "Все должно быть честь по чести!" Перед свадьбой - только поцелуи и "чтоб в девять была дома!"
Но мы-то знаем, что во все времена любой, дошедший до определенного возраста, мог воскликнуть, глядя на молодежь: "О времена, о нравы!" Так было всегда: вроде и мораль все чтут, и мнение родителей уважают, и ведут себя достойно, но нет-нет, да выбьется кто-то из правил "морального кодекса". То-то шуму по деревне! Провинившемуся - хоть в магазин не ходи, взгляды кривые со всех сторон и обязательно найдется "добрая душа", которая "шепнет" при всем честном народе, кто ты такая (или такой).
Олег пришел не просто так, а как истинный джентльмен, с цветами. Правда, доставал он их почему-то из "дипломата", а не держал изначально в руке. "Стыдно, что ли, когда цветы на виду?"
Когда Люба увидела тюльпаны, ей чуть плохо не стало. Эти цветы перестали быть любимыми после последних событий. Но что скажешь Олегу: "Приходи в следующий раз с другими?"
Этот день как раз был поминальный, сорок дней. Люба достала из бара бутылку красного вина, оставшегося после прошлых поминок, они выпили, не чокаясь, а потом довольно мило поболтали о доме, общих знакомых и друзьях, о родителях. О Витьке говорили мало. Любе не хотелось, а Олега эта тема интересовала постольку-поскольку.
Потом он пришел еще раз и еще раз. И все с теми же тюльпанами. Иногда Олег развлекал Любу. Как мог, насколько позволяло ему время и возможности: водил в ресторан, на концерты, в театр, даже на авторалли сходили, посмотрели на приезжих каскадеров.
Люба могла признаться, что с Олегом ей, по крайней мере, не скучно. Общие темы для разговоров, одинаковый уровень образования - давали картинку некоей "общности, равности личностей". Постепенно Люба стала привыкать к его присутствию в своей жизни.
От Олега веяло такой здоровой жизнеутверждающей силой, какой она не чувствовала уже давно и по которой она так соскучилась! Больнично-похоронное уныние еще не совсем стерлось с лица, но время от времени уже слышался ее заразительный смех, а в глазах даже начинал прыгать лихой бесенок.
Близились госэкзамены на медфаке. Олег, как бы невзначай, выразил сожаление по поводу того, что в общаге ему не дают "заниматься как положено, а учить надо много и серьезно"... Люба, конечно же, "по дружбе" предложила заниматься у нее: "Все равно комната целый день свободна, тишина и покой, все условия для достижения успеха..."
В первые же дни встреч Люба узнала, что Олег совсем недавно развелся со своей женой. Таким образом, им как бы ничто не мешало чувствовать себя свободными и неподотчетными никому.
Как говорили старики: "Живое тянется к живому". Так и отношения двух молодых людей скоро перестали быть только дружественными, а в один из прекрасных дней Олег сделал Любе предложение. Растерянный взгляд избранницы "податель руки и сердца" понял удивительно правильно:
- Ты извини, конечно, может, для тебя рано еще идти на этот шаг, траур, все такое... Но ты подумай. Тем более, у нас распределение в этом году юбилейное...
- А что значит - "юбилейное"? - Не поняла Люба.
- Это значит, что можно поехать служить за границу, а туда только семейным путевку дают.
- Я не знаю, Олег, красиво ли это будет: не успела похоронить мужа, и вот на тебе - снова замуж! Что люди скажут?
- А тебе с ними жить, что ли? Я тебя люблю и не хочу оставлять здесь одну на целый год. Вдруг ты за год передумаешь, или кто другой дорожку мне перейдет. Я ведь ревнивый очень.
- Очень? - Пококетничала Люба.
- Очень!
- Ну, давай тогда летом все это решим, когда в отпуске оба дома будем. Заодно и реакцию родителей проверим.
- Хорошо, это пусть будет так. А как с распределением быть?
- А может, не надо "в загранку" пока? Лучше здесь сначала корни пустить, квартиру получить, чтобы было куда возвращаться, - попыталась Люба посмотреть серьезно на жизнь, да и торопить события ей пока не хотелось.
- А если здесь, в Союзе оставаться, то куда лучше поехать? - Продолжал консультироваться Олег. - Мне предлагают в Томске остаться, а батя хочет, чтоб я на Украину поехал, ближе к деду с бабкой. Да там и других родичей куча. Если что, помогут на первых порах. А еще я в Афган могу поехать. Тесты, обследования почти все прошел...
- Ты с ума сошел, в Афган?
- А что? Я ж - доктором, воевать особо не придется.
- Ну да, не придется, как же! Видела я сегодня по телеку - целая галерея портретов военных врачей в траурных рамках! Оттуда, между прочим... А еще я помню глаза мальчика, который приехал из Афгана. Ты же знаешь вертолетную часть, что недалеко от нас стояла? Вертолетчиков угоняли "туда" полками, а возвращались единицы. Так тот мальчик - из тех, что вернулся без друзей. Значит так, Афган я тебе запрещаю по праву будущей жены и просто как друг, а остальные варианты - смотри сам. Тебе лучше знать, где служить, где и как начинать делать свою карьеру. Мне вообще-то и здесь неплохо, а с другой стороны - с удовольствием сменила бы обстановку. И... давай до отпуска закроем эту тему.
Люба всегда ругала себя за то, что не могла твердо сказать "нет" там, где это сказал бы другой человек. Всё старалась оттянуть "момент определения", чтобы не дай бог, не обидеть человека резким отказом. Особенно тяжело было с предложениями, которые можно было бы посчитать хорошими, если бы они не появлялись так некстати.
С некоторых пор Олег стал ей далеко не безразличен, но вопрос "Что скажут люди?" - еще был актуален и требовал от нее оглядки и оценки своих поступков именно с этой позиции.
Она не знала, что ему ответить и, откладывая разрешение каверзной ситуации с новым замужеством, несколько хитрила и, прежде всего, перед самой собой.
Еще оставались свежи в памяти мамины слезы и переживания, когда появился в первый раз у них дома Витька. Но тогда Люба знала, как не оставить маме выбора, и "на кон была поставлена честь". Также помнилось и то, как перед отъездом из Томска после похорон, мама Шурик произнесла своё обычное в таких случаях: "Я же говорила...", что в переводе означало: "Нужно слушать маму, мама плохого не посоветует".
Именно поэтому на этот раз Любе хотелось сначала посмотреть на реакцию родителей и угадать ход их мыслей, а уж потом - действовать по обстановке и как подскажут "более мудрые". Снова брать на себя всю инициативу ей не хотелось.
Олег благополучно сдал экзамены, получил распределение во Львовскую область, чем до икоты обрадовал своего отца.
Уезжал Олег в отпуск первым. Любу еще не отпускали, потому как не прошло ровно одиннадцати месяцев первой отработки. Последнюю ночь перед отъездом Олег пробыл у нее.
Утром Люба проснулась от странного мычания и дергания рядом с собой. Олег будто боролся с кем-то во сне. Со лба его стекали крупные капли пота, лицо было красным, почти багровым, а из глотки доносились нечленораздельные звуки.
Люба, будучи в полудреме, даже подумала, что вернулся весь ужас прошлых месяцев, но окончательно проснувшись, увидела рядом с собой Олега. Она кое-как растолкала "болезного", глаза его открылись, но сам он еще долго приходил в себя и утирал неиссякаемый пот.
- Чего снилось-то, милай?.. - Шутливо спросила Люба, с трудом скрывая то, что сама напугана не меньше. - Али черт приснился, али от баб отбиться не мог?
- Ага, бабы, как же... Если б это, полбеды еще. Витька твой приснился!
Неприятный холодок побежал у Любы по спине, но, как можно безразличнее, сладко потягиваясь, она протянула:
- Ну и что, мне он каждый день снится, я уже привыкла. А к тебе чего приходил?
- А будто сидим мы с ним на завалинке у вашей летней кухни, курим, он мне и говорит: "Не трогай Любу, не обижай ее, а то плохо будет!" Я засмеялся вроде, а он - так посмотрел на меня, что у меня онемело будто все. Хочу встать и уйти, а не могу...
Первый раз Люба видела, что Олег испугался. Образ "сильного, уверенного в себе плейбоя" начал расплываться.
- Да ладно тебе, это всего лишь сон. Хотя Витька очень меня любил и, возможно, если есть загробная жизнь, конечно, сейчас ревнует меня. - Любаша добавила интриги специально - проверить мужскую психику.
Не думала она, что мужчины могут быть такими мнительными и восприимчивыми. Кажется, Олегу легче от таких "утешений" и впрямь не стало. Он замолчал и погрузился в глубокое раздумье. Потом произнес:
- Ты не провожай меня на поезд, ладно? Я сам уеду.
- Да пожалс-ста, - пожала плечами Люба, - я все равно не успею. А отпрашиваться лишний раз не хочется. Тем более, скоро увидимся дома. А теперь давай, вставай, завтракаем и разбегаемся.
После завтрака Люба поцеловала Олега на прощание, наказала не забыть закрыть окна и дверь, ключ положить в условное место (а оно у всех одно - под ковриком), и улетела на работу. Через некоторое время ушел Олег. С его лица так и не сплыла растерянная задумчивость.
Несколько дней директор Любиной "конторы" играл с ней в "пущу-не пущу в отпуск", обещая, но не подписывая заявление. Наконец, терпение Любы лопнуло. Отпуск Олега тоже не резиновый, а тут "какой-то сноб", возомнивший себя властелином душ, смеет нарушать закон о "молодых специалистах"! Один раз Люба уже успешно применила знание этого закона. Тогда директор полушутя-полусерьезно пообещал "наказать" Любу за слишком рьяное проявление усердия в своей работе ("Качество - превыше всего!") Люба тогда запретила по праву начальника отдела качества отгрузку товаров на неопределенное время ("до устранения недоделок..."), и это привело директора в ярость.
А Люба, в таком же полушутливом тоне отвечала, что "молодых специалистов в течение трех лет нельзя наказывать, нету у вас такого права, а есть только обязанность: учить, опекать, холить и лелеять!"
И вот сейчас, когда ее личная жизнь заходила на новый виток, директору совсем не вовремя хочется опять показать свою значимость. Но, извините, не на тех нарвались.
"Заявление написано? - Написано. Подписать обещал? - Обещал. Денег мне на паровоз и без отпускных хватит. Тем более, билет уже в кармане. Не сдавать же? Закон - на моей стороне. Причин оставаться здесь и ждать "величайшего соизволения" - нет. Адью!" Предупредила, конечно, своих технологов, села в поезд и укатила на родину.
Трое с половиной суток в поезде - это не шутка. За это время можно и всю жизнь прошедшую вспомнить и новую наладить.
Уже на вторые сутки от постоянного лежания болела спина, а голова от всяческих дум, казалось, распухла до размеров тыквы.
Не такой уж большой жизненный путь проскакала "девочка Люба", но под перестук колес вспомнить-таки было что.
Неожиданно на память пришло нагаданное когда-то, вот в таком же купе, пророчество: "Быть тебе замужем два раза. Первое замужество - ненадолго, а второе - с военным королем, которого ты знаешь давно". Любу при этом воспоминании даже в жар бросило. "Неужели это - судьба? Неужели и вправду, всё где-то когда-то кем-то расписано, и мы живем - так и не иначе - только по чьей-то прихоти? Ведь я могла изменить жизнь в любой точке отсчета! А почему-то получалось все равно по "написанному".
"Замуж за Витьку, я согласна, вышла не по большой любви. Просто разочаровалась в самой любви, и не разуверилась в том, что смогу еще полюбить кого-то сильно-сильно. Всего лишь пожалела мальчишку... Да, но ведь слово "жалею" раньше, в далекие-давние времена, означало "люблю"... Значит, если я его жалела, то и любила?..
А вот за военного я никогда и не собиралась замуж выходить. Ну, не люблю я "людей в форме"!.. Почему же тогда приняла Олега? Ну-у, наверное, потому, что он не совсем военный, он - врач. А ведь это же многое меняет?! Все-таки свой доктор в доме - неплохо. Если что, спасет".
После того, что случилось с Витькой, у Любы появилось то, чего она никогда за собой не замечала - страх перед болячками. А еще она подумала о том, что если бы Олег не был врачом, а просто военным, вряд ли их отношения дошли до стадии серьезных. То, что он - прежде всего доктор, сбило ее с принятых ранее "установок".
Мерное покачивание вагона убаюкивало, глаза сами закрывались, и снилось Любе, что это река несет ее безвольное тело по течению, волны подталкивают его все дальше и дальше от берега, а ей абсолютно все равно, куда: может, в океан, а может, прямо здесь волной накроет и утянет на самое дно. "А может, все-таки я еще кому-то нужна и меня ищут, спасти хотят, вон и костры горят на берегу, люди ходят... Но они совсем на меня не смотрят, у них свои хлопоты и заботы. Никому-то я не нужна по-настоящему... А погибать-то не хочется... Значит, надо выбираться самой... Греби-ка ты, девка, к берегу! А там посмотрим..."
Уже не раз снился-чудился Любе этот сон, но разгадывать его она и не пыталась. И так все понятно. Главное, в конце - вовремя проснуться и не увидеть самое ужасное.
Чем ближе была конечная остановка, тем беспокойнее становилось на душе. Одно дело - по телефону сказать маме Шурику про Олега: "Цветочки приносит, мусор - выносит...", и совсем другое - глядя ей в глаза, доказывать серьезность отношений.
"А стоит ли доказывать? Может, он приехал и не словом не обмолвился родителям о том предложении? Может, это его очередная шутка была? А я, как дура, поверила и переживаю теперь... Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления".
... Вагон остановился ровно напротив вокзала. Еще в окошко Люба увидела батин "Москвичок". И отец, и мать стояли рядом с ним, выглядывая свою "лягушку-путешественницу".
Люба сошла на перрон. Её немного пошатывало, но по лицу блуждала блаженная улыбка "возвращающегося домой" - усталая, но довольная.
Родители выглядели несколько возбужденными. Батя суетливо заталкивал чемоданы, сумки и пакеты в багажник, мамуля спрашивала о самочувствии, настроении и прочей "мелочи", а сама всё оглядывалась по сторонам.
Люба никак не могла понять, почему они не садятся в машину и, в конце концов, не едут домой.
- Ма, мы кого-то еще ждем? Поехали, а? Так есть хочется, просто жуть, и от поезда в голове еще стучит ...
- Да-да, поехали, отец... - Заметалась мамочка, но только они все потянулись руками к дверцам машины, она воскликнула:
- А вот и он! Глянь-ка, еще б чуть-чуть - и не успел...
- Кто, мам?
- А вон, гляди!
На привокзальную площадь влетел такой же "Москвич", только чуть поновее, лихо развернулся прямо у всех под носом, и не успела Люба оглянуться и расширить до положенных размеров глаза, как оказалась в объятиях Олега.
Все Любины сомнения сразу же отпали, разлетелись, как пушинки. Олег целовал и обнимал ее, не стесняясь родителей, в его глазах светилась неподдельная радость и почти что страсть.
Голова Любина и без того хорошо шумела от поезда, теперь же "звук прибавился" еще и от собственных эмоций. Кое-как она поняла, что Олег хочет увезти ее к своим родителям, да ещё вместе с чемоданами. Люба не могла понять, при чем тут чемоданы:
- Там же всякая ерунда, постирушки и все такое... Зачем их везти к тебе? Не надо ничего перекладывать, вещи поедут в одну сторону, ну а я, ладно уж, поеду с тобой - поздороваюсь с родителями. Только ненадолго.
Мама Шурик подхватила:
-Точно, вы там давайте недолго, баня вот-вот дотопится, пусть эта матрешка, - мать кивнула на Любу, - отмоется с дороги, а вечером приходите к нам на ужин, посидим, поболтаем, - это обращение относилось уже к Олегу и предназначалось для передачи его родителям.
Олег немного помолчал, улыбка его вдруг показалась Любе натянутой, но, более пристально взглянув ему в лицо, Люба ничего "такого плохого" не заметила. Олег вполне задорно жестикулировал, нежно еще раз ее обнял, потом махнул за них обоих рукой Любиным родителям и загрузил "невесту" в свою машину.
Люба еще не успела осознать "важность момента" и выработать линию поведения, как они уже подъехали к дому Олега. И еще издалека был виден беленький платочек, мелькающий над калиткой. Их ждали.
Люба хорошо знала маму Олега. По школе - как учительницу, а в другом качестве - как приятельницу своей мамы. Поэтому отношение к женщине у калитки было вполне сформированным и бояться предстоящей встречи даже как-то и в голову не приходило.
На данный момент Люба чувствовала себя так, как это бывает на ежегодных встречах выпускников, где все: и учителя, и бывшие их ученики, рады видеть друг друга до безобразия, независимо от того, какие отношения у них были в школе. Вот с таким пестро-радостным настроением выпорхнула Люба из машины и, гонимая возвышенными эмоциями, почти влетела в распахнутую калитку.
- Ой, Любочка приехала! - Сделав удивленное лицо, радостно заулыбалась во весь железный рот мама Олега. Люба без всякой натянутости, с совершенно искренней расположенностью, потянулась обниматься.
- Здравствуйте, Елена Семеновна! Вот, не дали даже домой заехать... - Она с игривой укоризной посмотрела на Олега, ожидая поддержки. Но тот в этот момент как раз отвернулся к машине, - сразу к вам, поздороваться... - комкая окончание речи, пролепетала она.
Может, дальше беседа пошла бы и веселей, но что-то неуловимо изменилось в лице бывшей ее учительницы. Так же, как совсем недавно на вокзале - у ее сына.
- Проходи, Люба, в дом, чайку попьем...
- Ой, Елена Семеновна, я же с дороги, а там дома банька готова... Надо сначала себя в порядок более-менее привести, а потом уже и по гостям ходить. - Отнекивалась Люба от приглашения, а мама Олега все больше мрачнела.
Гостья, не понимая, что она сделала не так, сделала очередной "реверанс":
- Да, Елена Семеновна, мама приглашает вас к нам в гости, в баню и вообще - посидеть...
"Посидеть" означало выпить по рюмашечке-другой и поболтать "за жизнь"...
Матушка Олегова стала совсем уж серьезной и, вяло изображая оптимизм, ответила так, что Люба снова почувствовала себя неловко.
- Не знаю, получится ли,.. как отец скажет,.. у него работы много. В общем, пусть мама твоя позвонит, а там видно будет.
- Так мама уже сказала, чтоб приходили. Да, Олег? - Снова обратилась Люба за поддержкой к своему "милому и дорогому". "Милый" подтвердил кивком, что "да, приглашение было", но сделал это как-то безрадостно.
- Ну, вот и договорились. Приходите. А я побежала домой. Может, там помочь надо чем-то. - Люба уже исчерпала все причины своей торопливости и говорила первое, что придет в голову.
Олег вызвался отвезти ее на машине, но прозвучало предложение так неубедительно, будто из вежливости, не более. Поэтому Люба отказалась.
- Не надо, Олег, тут бежать напрямик - две минуты, а на машине - еще на переезде застрянешь, простоишь полчаса. А сейчас поездов нет, пути свободны - я помчалась. Ладно? Увидимся вечером. - Чмокнула всех в щечку, и только ее и видели.
Их улицы разделяла железная дорога в шесть или семь пар путей. Виадук значился в планах строительства на "надцатую" пятилетку, поэтому люди с нижней части поселка в верхнюю, и наоборот, пока что попадали другими способами. Одни, рискуя жизнью, шагали прямо через пути, иногда проползали под стоящими составами, выплескивая килограммы адреналина. Другие, как "нормальные герои", шли в обход через переезд, на что убивалось лишних двадцать-тридцать минут, зато риск для жизни в таком случае сокращался до минимума.
Легкое чувство досады, какое появляется после неудачной шутки или недопонимания, несколько снизило коэффициент радостного настроения.
- Ну и как тебя встретили? - Сразу же спросила мама Шурик, заподозрив по лицу Любы неладное.
- Да нормально, вроде бы...
- Нормально или "вроде бы"?
- Да я не знаю. Сначала Елена Семеновна сначала слишком усиленно улыбалась, потом резко перестала. А что ей не понравилось, я не поняла. То, что я чай у них не стала пить? Так что мне чай.... Я есть хочу, помыться хочу, и вообще... Я домой приехала или как?..
- Ты сказала им про баню? Что мы их пригласили? - Мамуля Любина попыталась найти "пробелы" в беседе ее с матерью Олега.
- Конечно, сказала.
- И что? Придут?
- Не знаю! - Раздражалась Люба все больше. - Чего-то она мудрить начала: то отец, "наверное, будет занят", то ты должна ей позвонить, и тогда вы договоритесь и про баню, и про все остальное. Моего приглашения, видно, мало. Надо твое, персональное.
- Вечно эта Семеновна со своими "закидонами". - Ухмыльнулась мама Шурик. - Строит из себя барышню на выданье, "то ли да, то ли нет, но если вы хорошо попросите и конфетку дадите, то может быть..." Послал же тебе бог свекровку! - Сквозь смех вдруг вырвалось у нее. Потом сама от своих слов опешила, но так как не в ее правилах было останавливаться на полпути, продолжила: - Да и свекр тоже не подарок!
- Ма, какой свекр, какая свекровка? Ты о чем? Я вроде еще не жена никому! - Любаша даже покраснела от такого резкого перехода.
- Да они всю жизнь на публику играют! Всё выглядеть хотят лучше, чем есть на самом деле. - Бурчала мать, но уже тише.
- Нет, а я-то тут причем? Чем она, - имея в виду ту самую "свекровку", пыталась все же докопаться до истины "бестолковая дочь", - вот чем она стала вдруг недовольна?
- А ты не поняла?
- Нет. Объясни. - Удивленно смотрела Люба на мать.
- Ты думаешь, чего Олег за твои чемоданы-сумки цеплялся?
- Понятия не имею. Его вещей там всё равно нет.
- Ой, дура ты, дура, хоть и замужем побыла уже!.. - Вздохнула мама Шурик и махнула на нее рукой, как на совсем пропащее создание.
- Ну вот, теперь я еще и дура! - Обиделась Люба. - Ты нормально можешь рассказать? Я вообще-то быстро всё понимаю, только долго объяснять...
- Во-во, - заулыбалась мать. - Так вот, когда мы Олегу сказали, во сколько поезд приходит, он выдал, что сам встретит тебя и заберет к себе сразу, вместе с вещами. А потом, мол, ты к нам только в гости приходить будешь. - Тут мамин голос начал слегка подрагивать. - Я-то сначала подумала, что он шутит. А потом думаю: "Нет, не шутит. Увезет ведь, точно..."
Люба не дала матери договорить.
- Что значит "увезет"? Что значит "только в гости приходить?" Я ему не жена еще! На каких правах я приперлась бы туда, да еще и с чемоданами?
- Вот и я то же самое говорила ему, а он уперся, как тот хохол: "Увезу и точка!" Мы еще с отцом подумали, что у вас с ним такая договоренность, но если даже и так - некрасиво как-то... А теперь понимаю сама, что это они перед соседями просто хотели выпендриться. Мол, вон какой у них сынок... Любая девка согласна к нему хоть босиком бежать, даже к разведенному.
Люба начала хоть что-то понимать.
- Это значит, я им спектакль сорвала? - Она даже расхохоталась. - Не, они точно ненормальные. Наверное, по сценарию, я должна была броситься на грудь его матери со словами: "Здрассте, мама, я ваша доча!" Блин, ну надо же так все испортить! Ах, какая же я бяка!.. - Люба уже смеялась вовсю, так, что даже слезы выступили. До того живо она представила всю картину "незабываемой, трогательной" встречи. Жаль только, что роль подобрали не для нее. "Амплуа не то", как сказали бы киношные профи.
Мамуля Любина разделяла с ней веселье, но недолго. Нашлось чем охладить и на этот раз.
- А Олег что же, молчал? Он тебе ничего не говорил?
- Да вообще ничего. Он еще на вокзале, видимо, понял, что задуманное кино не получилось. Я еще удивилась, чего он "прихмурел" слегка? Чемоданы-то тю-тю, а без них, извиняйте, эффект не тот. - Любу опять прорвало на "хи-хи, ха-ха" и она, подбираясь к голосу Левитана, забасила:
- Внимание, внимание! Срочное сообщение ТАСС: "Тщательно подготовленная тайными шпиёнами операция "Кавказская пленница" потерпела категорический и сногсшибательный провал".
Настроение ее повысилось, как только все встало на свои места. Теперь можно спокойно приступить к осуществлению "плановых мероприятий".
Через час Люба вышла из бани с осоловевшими глазами и умиротворенной улыбкой. Плюхнулась на свежевымытое крылечко и блаженно прищурилась, глядя на уходившее за горизонт солнце. Светило слегка запуталось в ветках черемухи и раздробилось на десятки разновеликих кусочков, отчего казалось больше, чем было на самом деле.
- Чего улыбаешься? - Мама Шурик вышла из дома и присела рядом на лавочке.
- Вот теперь я точно дома! - Определила Люба свое состояние.
- Что, хорошо?
- Ага, здорово! Как будто никуда и не уезжала, и ничего не случилось. А если и случилось, то не со мной.
- Есть хочешь? Или будем гостей ждать?
- А ты звонила им? - Все еще щурясь на солнце, почти сонным голосом протянула Люба.
- Звонила. - Коротко ответила мать и замолчала.
- И что? - Скосила дочь на нее глаз.
- Что в бане они мыться не будут, что не стоит беспокоиться... Ну и... "Баба с возу - кобыле легче"!
Любины глаза начали просыпаться и округляться.
- И что, совсем не придут?
- "Вот, отец придет с работы, и мы заскочим, может быть, на минуточку, только чайку попить"... - Передразнила мать Елену Семеновну и ее манерность разговора.
- А-а-а, чайку-у-у.. Это что - "месть неразумным хазарам"? Тогда пошли, поедим чего-нибудь. Аппетит у меня разыгрался ни на шутку.
Сковородка пыхтела на печке, дразня запахом жареной картошки со шкварками, в холодильнике "остывал" салатик из свежих помидоров и огурцов, сорванных утром с грядки. Батя из-за ножки стола достал свою "заветную" и с воодушевлением закомандовал парадом:
- Мать, рюмки где? Ставь быстро сюда. Горчица в этом доме будет когда-нибудь? Любань, садись, мать не дождешься... Давай, по маленькой, с устатку, за приезд, за баню...
Мать носилась от плиты к столу, от стола к буфету, и всё чего-то не хватало: то вилку себе забыла положить, то хлеб, оказалось, не нарезала, да кот еще, "паршивец", под ногами крутится: "Пять раз об него запнулась, а он хоть бы отошел!"
Наконец, и мамуля угомонилась. Все вместе выпили под батино "Ну, будьмо!", потом - под "Будьте здравы, бояре!"...
Тарелки под второе, если не было гостей, персонально каждому не подавались. А Люба вообще всегда считала, что жареная картошка с мясом, со шкварками, гораздо вкуснее, если ее есть прямо со сковороды. А когда та почти опустеет, хорошо поскрести ножичком или вилкой по донышку, оторвать кусочек "прижарки" побольше и, причмокивая, прочувствовать весь вкус хрустящей сочной пластинки. (Что там современные чипсы по сравнению с этим деликатесом!)
К чаю "подали" свежеиспеченные булочки. Мать занялась усиленно "печивом", только когда пошла на пенсию. То ли раньше некогда было, то ли не умела, то ли просто не хотела. Поэтому, когда раз в полгода на столе появлялось что-то печеное и обязательно со словами: "Сегодня удачные", отец непременно язвил:
- Да, редко такие получаются...
Разливая чай по бокалам, отцу - покрепче, почти одну заварку, маме - полегче, себе - средний вариант, Люба вдруг вспомнила одну свою давнюю заботу:
- Мам, слушай, есть такая частушка: "Мама, чаю, мама, чаю, чаю кипяченого..." Я вот никак не могу вспомнить, что там дальше. Года три уже всех мучаю, пытаю - никто не знает.
- А чего помнить, сейчас скажу.
Люба от неожиданности вытаращила глаза:
- Знаешь?! А я мучаюсь столько времени зря? Ну, что там?
- Да просто все, - прихлебывая из кружки, не торопилась мать. Потом сделала паузу и проговорила речетативом:
"Мама, чаю, мама, чаю,
Чаю кипяченого...
Чем военного любить,
Лучше - за ученого!"
В одну секунду, посмотрев друг на друга, и дочь, и мать поняли, что частушка была как нельзя "по теме". Люба аж поперхнулась на вздохе. Потом смех минут десять носился по синусоиде, то затихая, то снова разгораясь. Мало того, что отец был бывшим военным, и для матери лишний раз его подколоть - бальзам на раны ("Не все же ему меня!"), так еще и Любе "повезло" так же. Как говорится, "тем же концом по тому же месту".
Веселье оборвалось, когда отец, выглянув в окошко, удивленно произнес:
- Ба! Да к нам гости! Мать, к тебе зять "на блины" заглянул.
- Один, что ли? - Уточнила она, не торопясь ставить на стол свой бокал.
- Вроде как один, калитку за собой закрывает, значит, никого больше не будет.
Мама Шурик с Любой переглянулись и обе враз усмехнулись.
"Зять", споткнувшись головой о притолоку и слегка ойкнув, зашел в их летние апартаменты в сопровождении Тузика, маленькой доброй собачонки, взятую недавно в дом в качестве "звонка". Охранник из Тузика - никакой: за печенюшку жизнь отдаст, а перед этим спляшет еще. Перед собачонкой стояла единственная задача: обозначать голосом гостей.
- Добрый вечер! - Улыбался Олег. В ответ - общие приветствия:
- Привет!
- Здравствуй-здравствуй!
- Заходи, садись. Чаю с нами? - Предложила, не вставая из-за стола, хозяйка.
- Спасибо, я вот прямо сейчас, только что поел, больше не могу. Может, попозже, когда рассосется... - Вежливо отказывался Олег, присаживаясь на свободный стул у двери.
Отец, беря в свои огромные руки очередную булочку, которая у кого другого свисала бы боками с ладошки, а у него спряталась зернышком в кулаке, не утерпел и вставил свое слово:
- Смотри, мы один раз предлагаем, второго может и не быть...
- Я понял, - вежливо засмеялся Олег, - но, правда, некуда уже складывать, - и похлопал себя по животу, выпячивая его как можно дальше.
- Что родители там делают? - Ненавязчиво начала пытать его мама Любы.
- Отца еще нет, ему две цистерны пришли с бензином только что, до самой ночи перекачивать, наверное, будет.
- А, ну понятно... Значит, встреча переносится. В принципе, нам торопиться некуда, успеем еще. А вы что делать будете, молодежь? - Это мать уже обращалась к обоим представителям молодого поколения.
- Не знаю... - пожала плечами Люба.
- Гулять пойдем. - Решил за себя и за нее Олег. - Да, погуляем? - Глядя, как замешкалась Люба, все-таки посовещался он с ней.
- Хорошо, пошли. Я сейчас, только переоденусь.
Они шли по поселку, держась за руки, как "последние" школьники. Взгляды попадающихся на пути знакомых смущали обоих. Появиться так открыто на публике значило - объявить всем о серьезности своих отношений. Это обязывало, а в положении "молодой вдовы" Люба и так чувствовала себя неуютно. Многие еще не успели выразить ей свои соболезнования, а она уже - на тебе! - не нуждается в них совсем. Наверное, поэтому она не ждала особых восторгов "толпы" от своей очередной "выходки". Одобрений и вправду не слышалось, но и бурного осуждения тоже. В глазах знакомых и друзей Люба видела лишь ...удивление и только. Что так удивляло бдительную общественность, она не понимала.
Казалось, нет ничего странного в том, что двое молодых людей, пережившие, каждый по-своему, неудачные попытки создания семейной жизни, решились на повторный заход. И в том, что это происходит практически без "переходного периода", тоже нет ничего необычного: а зачем он, когда ребята знали друг друга со школьной скамьи, родители их "дружили домами", общих знакомых - море...
Так почему бы и нет? Почему не понять и не принять их как пару? Явного негатива со стороны людей не шло, но Люба всеми своими оголенными нервами воспринимала с особой болью то, что не видел Олег: отводимые в сторону глаза, слишком поспешное "пока, еще много дел...", старательный обход тем, которые могли бы привести к приглашению их в гости, и многое другое, что отпечатывалось черной полоской на уровне подсознания.
Люба пыталась рассказать о своих наблюдениях Олегу, но тот делал круглые глаза: "Да не может такого быть, всё нормально! Мы никому не помешали в этой жизни. И мне без разницы, что думает толпа. Нам с ними не жить!"
Но Люба все равно переживала.
"Наверное, мужики просто более толстокожие и не видят, не чувствуют так, как женщины. А может, я и вправду всё преувеличиваю? Привыкла к обожанию, так теперь и равнодушного к себе человека воспринимаю как врага. Надо научиться проще смотреть на мир..."
Они еще неделю ходили "как девочка и мальчик" по поселку, бывали друг у друга в гостях, но разговор о свадьбе с родителями не заводили, да и между собой, впрочем, тоже.
Любу это, с одной стороны, обижало, а с другой - радовало. Обижало, потому что начало появляться ощущение "брошенки" ("позвали замуж, попользовались и бросили"). А радовало, потому что очень хотелось оттащить на как можно дальше момент "предательства памяти".
Но однажды родители собрались на "тайное вече", посовещались между собой и вызвали своих отпрысков для вынесения им своего вердикта. Посадили пред свои ясные очи и для начала, как положено, спросили: "Дети, любите ли вы друг друга?" Дети нестройно, потупив глазки, ответили: "Да!"
Вторым вопросом повестки было, собственно, само объявление приговора: "Нечего нам тут мозги полоскать, маленьких деток из себя строить. Собираетесь дальше вместе жить - живите, завтра вас ждут в ЗАГСе, мы с Макаровной уже договорились".
"Жених с невестой" и ахнуть не успели, как была решена их судьба. Мама Шурик произнесла речь, в которой определила (и с этим были все согласны, а в первую очередь, Люба), что большую свадьбу играть - не положено по дочкиному статусу. Что, если и отмечать это событие, то - "тесным семейным кругом, чтобы никакой толпы, только самые-самые близкие".
Слегка ошарашенная молодежь сидела, тесно прижавшись друг к другу и не смея пикнуть.
Потом Мишиных проводили "до угла", уже как законных "сватов", Люба с Олегом попрощалась "до завтра", нажимая на это слово особенно. Чтобы до "толстокожего" мужчины дошла вся важность этого "завтра".
А утром сама проснулась в безоблачном состоянии, будто и не было вчера никакого серьезного разговора. Мало того, среди обычных хлопот по дому и в саду-огороде, она сама совсем забыла, о чем говорили накануне.
Олег позвонил, когда мама Шурик бегала по магазинам, а Люба хозяйничала по дому одна.
- Не хочешь искупаться? На речку поедем?
- Здорово! Поехали! Такая жара...
Через двадцать минут они уже выкатывали на главную дорогу поселка. И тут Люба вспомнила:
- Олег! Нам же в ЗАГС надо заехать! Там Макаровна ждет и мечется, наверное. Ей же документы надо готовить, а мы еще заявление не написали.
- Блин, точно! - Олег развернул машину и, проехав двести метров в обратную сторону, остановился у входа в ЗАГС. Макаровна, действительно, их ждала и, узнав в подъехавшей парочке своих "клиентов", грозила им через окно кулаком и тыкала в часы пальцем.
- Макаровна, не ругайся, мы прибыли. - Люба общалась всегда с ней запросто, как все. Макаровна жила на их улице и являлась тем человеком, который всегда в курсе всех событий и абсолютно для каждого находила в своей битком набитой сплетнями голове нужную информацию. - Где тут у вас чего писать-подписывать? Диктуйте!
Макаровна достала большую амбарную книгу, ткнула в отмеченные галочками графы:
- Расписывайтесь. Ты - здесь, а ты - здесь.
Люба опешила:
- Макаровна, подожди, а заявление?
- Какое заявление? Угомонись! Вам уже свидетельство о браке выписано, а ты - заявление...
- Как выписано? И что?
- А ничего. Расписались? Всё, поздравляю, вы стали мужем и женой. И чтоб в последний раз ко мне по этому поводу! Понятно?
- Вот и дело. Теперь целуйтесь и гуляйте. А мне на обед пора.
Была ли здесь еще когда-либо подобная свадьба и такие оригинальные "молодые", история умалчивает. Но чтоб - в пляжных нарядах и тапках на босу ногу - вряд ли, это точно.
Уже в машине, рассматривая свидетельство о браке, на Любу напал истерический смех:
- Называется - "съездили на речку"! Уехали свободными людьми, а вернулись мужем и женой. Класс! Только со мной могло такое произойти! Слушай! - Повернулась Люба к Олегу, - Она ведь даже не спросила, под какой фамилией я хочу записаться?! За меня все решили, безобразие! Я буду жаловаться в ООН!
- А ты что, хотела не такую? - Обиделся Олег, не поддаваясь ее игривому настроению.
- А может, я хотела бы вернуть свою девичью!
- Ну, так давай вернемся, развод и - девичья фамилия...
Люба не понимала, злится он или так шутит без тени улыбки на лице. Но продолжала разыгрывать дальше свою роль:
- Не получится, увы...
- Почему? Ты же видишь, как оперативно контора работает...
- А всё! Макаровна на обед ушла и придет ли после обеда - еще вопрос. У нее дел по горло - корова, куры, свиньи, огород...
- Значит, отложим пока с разводом и девичьей фамилией?
- Да, придется отложить... - Печально вздохнула Люба, - до лучших времен...